Христианская кончина

Я дома, ты в гостях.

Старец Архипп (†1896).

Ведь жизнь наша быстро проходит; это самообман,

будто жизнь тянется словно без конца.

Старец Василий Серебренников⁵

«Христианския кончины живота нашего, безболезнены, непостыдны, мирны...» у Господа просим – с такой молитвой, всех нас объединяющей, мы обращаемся к Богу почти за всеми богослужениями Святой Церкви, выражая ими и нашу веру, и наше упование, и желание... Как правило, во время этого прошения мы низко склоняем головы, а некоторые из нас делают и поклоны.

Но чтобы наша кончина была подлинно христианской одного желания недостаточно – ей должно предшествовать соблюдение ряда условий. Эти условия обнаруживает для христианина Глинский патерик, раскрывая и земное житие глинских подвижников, и последние минуты их земного бытия.

***

К христианской кончине как началу вечных радостей глинские подвижники готовились.

Иеросхимонах Макарий (†1864), всю свою жизнь проведший в подвигах благочестия, за шесть месяцев до кончины затворился в келье и редко кого принимал. Время уединения он всецело посвящал вычитыванию всех богослужений, а когда совсем ослаб, просил делать сие кого-либо из братии. «Тёплая непрестанная молитва была единственным утешением подвижника во время болезни и ещё более отделяла его от всего земного и смертного. Ибо, по слову святителя Иоанна Златоуста, через беседу с Богом мы становимся выше смерти и тления и переходим к жизни бессмертной. Теперь ещё чаще отец Макарий стал приобщаться Святых Таин Христовых, твердо веруя в скорое разрешение души своей от уз плоти» (264).

Усилил свой подвиг перед кончиной и схимонах Лаврентий (†1881): целый год он непрестанно творил молитву и часто причащался Святых Христовых Таин. «Несмотря на крайнее оскудение физических сил, подвижник и в последние дни жизни не хотел оставить подвига благочестия» (363).

Всю жизнь готовился к христианской кончине старец Архипп (†1896) – «память смерти он развил в себе слезами, покаянными чувствами, сокрушением духа, полным послушанием воле старших, пением заупокойных священных песнопений, воспоминанием о смерти своих сподвижников» (452–453). В келье у него стоял раскрытый гроб, в который он иногда ложился. На гробе была надпись: «Всё наше тут» (453).

Игумен Филарет (†1841) перед кончиной попросил у всех прощения, затворился в келье, сказав, чтобы никто не приходил к нему, и на второй день Святой Пасхи мирно отошёл ко Господу.

Старец Симон (†1958) иначе встретил свой последний час: за несколько месяцев до кончины он не уединялся, не искал покоя, а весь отдался на служение ближним – «несмотря на слабость телесных сил, всемерно старался утешить, поддержать, наставить и даже обласкать приходивших к нему за советом» (619).

Исключительной была кончина иеромонаха Евграфа (†1848). В день смерти он позвал своего соседа и сказал ему: «Ах, отче, если б ты знал, как мне хочется посмотреть на небо: там непрестанно ликуют сонмы святых» (161). И когда его вынесли, он с духовным восторгом взглянул вверх и скончался, «оставив на устах улыбку» (162).

А иеромонах Порфирий (†1868), духовный писатель, напечатал статью «О бессмертии» и тогда же отошёл сам в бессмертие (303).

Все иноки, уходившие в мир иной, напутствовались Святыми Таинствами – Елеосвящением и Причащением (119, 161, 286, 411...). О том, какое значение придавалось Святому Причастию, свидетельствует такой случай. В Глинской пустыни скончался один инок не напутствованный Святыми Таинами. Иеромонах Иона (†1865), узнав об этом, очень скорбел. Но с упованием на всесильную помощь Божию он с Телом и Кровью пришёл к почившему и громко обратился к нему: «Отец Феодот, я пришёл тебя приобщить, прими Святые Таины» (286). Усопший открыл глаза и принял Святые Таины, затем перекрестился и со светлым лицом тихо ушел в небесный мир (286).

Господь удостаивал Своих угодников знания Его Божественной воли и потому они предсказывали время своей кончины.

Когда один из братий, пришедших навестить старца Феодота (†1859), видя его ослабевшим, спросил: «Отец Феодот! Ты, кажется, уже скоро оставишь нас, как будто ты собираешься умирать?» – старец ответил: «Нет!» и после некоторой паузы добавил: «...в четверг умру!»

Патерик поясняет: «Четверг, на который указывал больной старец, приходился в 16-й день июля. Так за десять дней старец предсказал день своей кончины» (196).

Также старец Архипп (†1896) точно предсказал время своей кончины за пять дней (479).

Монах Анания (†1860) говорил, что он умрёт на Пасху, и каждый год, как только приближалась Пасха, с усердием готовился к кончине. Так проходили годы, почему его словам перестали придавать значение, «но они исполнились: отец Анания умер... на третий день Пасхи... Братия хоронила своего сподвижника, воспевая: “Воскресения день”, и была уверена, что их почивший собрат перешёл “от смерти к жизни, от земли к небеси”» (210).

Кончины не боялись. Когда иеромонах Макарий (†1864) получил «некое откровение о приближающейся кончине», он лишь усугубил свои молитвы, свой и без того великий подвиг. Старец затворился в келье и редко кого принимал. Пока был в силах сам, или с участием кого-либо из братии, вычитывал все богослужения. «Когда же болезнь повергла его на одр, он благоговейно выслушивал молитвословия, не вставая» (264). А о старце Серапионе (†1859) читаем: «Изнемогая от трудов и старости, отец Серапион давно уже готовился к смерти и стремился туда, где в обителях небесных вселит Господь святых Своих» (178).

Иногда старцы делали завещания. Последними словами игумена Филарета (†1841) были: «Имейте, братие, мир и любовь между собою, а я, если обрету у Господа дерзновение, то верую, яко обитель наша не оскудеет. Вы же сотворите любовь, поминайте меня отцом своим, аще аз и недостойный, и обрящете благодать от Бога». Чтобы подчеркнуть значимость данного завещания и показать его действенность, Патерик продолжает: «Поистине игумен Филарет не оставил духовных чад своим предстательством перед Богом. Он являлся неоднократно схиархимандриту Илиодору (†1879. – К.С.) и другим своим ученикам и почитателям, предсказывая им день кончины, подавая необходимые советы, спасительные наставления» (70)... Запомнили глинские иноки и последние весьма поучительные слова подвижника Кирилла (†1891): «Терпи и смиряйся» (404).

Сама кончина чистых сердцем была преставлением к Жизни – успением.

Сразу обращает на себя внимание свидетельство Патерика о переходе в мир небесный величайшего глинского подвижника Феодота (†1859). Это свидетельство поучительно для нас не только утверждением образа кончины праведника, но и удивительным совпадением с блаженной кончиной и нашего дорогого батюшки отца Иоанна Маслова (†1991 ) – один и тот же день 16 июля по с/с, 29 июля по н/с. Читаем об этих двух небесных человеках:

«16 июля, в четверг, в присутствии нескольких человек младшей братии, старец Феодот лежал тихо и спокойно на полу, устремив потухающий взор свой на икону Спасителя. В четыре часа утра, когда наступил час разлучения души с телом, он с усилием поднял руку, оградил себя крестным знамением и с светлым лицом предал дух свой в руки Господа своего, уснул, как невинный младенец»

«29 июля в понедельник в 9 часов утра старец (отец Иоанн. – К. С.) причастился, а в 9.30 мирно отошёл ко Господу в полном сознании» (750).

Случайно ли это совпадение?

В день кончины иеромонах Порфирий (†1868) говорил: «Бог человеколюбив, Он грешников (кающихся) прощает. В Глинской много монахов спаслось, много спасётся» (303). Прозревая будущее, он вещал: «Со временем падёт вера в России. Блеск земной славы ослепит разум; слово Истины будет в поношении, но за веру восстанут из народа неизвестные миру и восстановят попранное» (303).

Схимонах Артемий (†1885), приняв таинства Елеосвящения и Причащения, «спокойно ожидал той минуты, когда душа его оставит бренное тело и переселится ко Господу. До самой этой минуты он по чёткам читал молитву Иисусову и с ней скончался» (369).

Старец Илиодор (†1879) за три дня до кончины, причастившись Святых Таин, попросил, чтобы ему поднесли келейный крест с распятием Христа Спасителя, приложился к нему и велел поставить на прежнее место. В самый день кончины снова причастился. Всё время был спокоен. «Последний тихий вздох возвестил, что земное поприще старца схиархимандрита Илиодора окончилось... Он мирно почил о Господе» (355).

Монах Димитрий (†1891) в последние минуты земного жития встал от одра, «поправил перед образами лампадку, помолился, лёг, три раза ударил рукой о пол, на котором лежал, и тихо предал дух свой Богу» (403).

Схимонах Архипп (†1896) после Соборования велел сказать игумену обители о том, что он умирает. За полчаса до кончины ещё раз причастился. Принесена была чудотворная икона Божией Матери; ею осенили подвижника, прочитали акафист великомученице Варваре и начали петь отходную. «Во время отходной дыхание становилось всё тише и реже, наконец, он без всякой агонии, тихо, едва заметно испустил дух, точно заснул... Трогательно и поучительно было смотреть на блаженную кончину подвижника» (479–480).

Один из последних старцев Глинской пустыни схиархимандрит Серафим перед кончиной (†1976), «будучи в полном сознании», увидел многих своих умерших братий, которые пели стихиру Божией Матери «Совет Превечный». Затем сам тихонько запел: «Вкусите и видите, яко благ Господь. Аллилуия». Когда видение окончилось, старец стал вслух размышлять: «О чём я молился всю жизнь и чего искал, то открылось сейчас в моём сердце; моя душа исполнилась благодати настолько, что не могу её даже вместить». После сего сказал: «Теперь я буду умирать», закрыл глаза и замолчал (688).

Некоторые из подвижников при расставании души с телом слышали сами ангельское пение, или это слышали присутствующие при этой тайне. Так, послушник Андрей, прозванный за свою кротость смиренным (†1898), слышал возле своего одра «неземное пение». В полном сознании он простился с ухаживающим за ним монахом, легко вздохнул и перешёл в вечность. Место, где он пребывал, «наполнилось благоуханием» (523). А при кончине монаха Феодота (†1859) «пение неземных певцов» слышал монах Досифей (†1874) – тоже известный угодник Божий (197, 319).

При кончине было очевидно благодушие уходящих от земли.

Когда схимонах Евфимий (†1866), приблизившись к кончине, был напутствуем Святыми Таинствами, на лице его появилась светлая улыбка, а на глазах слезы радости. Один из иноков не понял этих слез и спросил старца: «Батюшка, что вы плачете! Разве и вы боитесь умирать?» Старец улыбнулся и сказал: «Чего мне бояться? Идти к Отцу Небесному и бояться! Нет, брат, я, по благости Божией, не боюсь; что ты видишь мои слезы, это слезы радости. Сколько лет душа моя стремилась ко Господу, а теперь приближается желанное время, я скоро предстану Тому, к Которому всю мою жизнь стремилась душа моя и увижу Его: вот слезы и текут». Патерик продолжает: «Таковой любовью и Божественным страхом преисполнена была душа старца-подвижника, отходящего от земного бытия... Мирно пребывая в сердце своём с любимым Господом пресладким Иисусом, он скоро испустил тихий последний вздох, с которым блаженная его душа оставила земное многотрудное тело и потекла к любимому Господу со страхом и радостью» (295).

В день приготовления к кончине схимонах Лука (†1898) «был необыкновенно весел». Ученикам он в полном спокойствии говорил: «Сегодня умру». Слыша это, «брат Иоанн начал читать ему часы. Отец Лука, стоя, указывал порядок чтения. Перед чтением обедницы старец замолчал... Инок Стефан побежал просить скитоначальника особоровать подвижника. Спустя два часа после Елеосвящения, отец Лука тихо испустил дух» (516)...

У монаха Мартирия (†1865) при разлучении души с телом «лицо озарилось светлостью просияния» (282).

Перед кончиной архимандрита Иннокентия видели на его голове золотой венец. Об этом Патерик повествует так. Незадолго до ухода в мир вечности отец Иннокентий принял одну паломницу. Что произошло – потом она рассказывала: «Как только я вошла, увидела вокруг головы батюшки золотой венец, и лицо его было, как у Ангела, я вся изменилась и трепетала от страха. Прощаясь, я хотела сказать о своём видении и только упомянула, что я видела, отец Иннокентий, улыбаясь, перебил меня словами: “Молись, и ты то же получить можешь”» (232).

Сохранявших благодушие Господь удостаивал кончины в самый радостный праздник. Монах Александр (†1869), сказано в Патерике, «пошёл в открытые райские двери» в первый день св. Пасхи, когда после утрени началось христосование (315). Также монах Николай (†1870) просил Бога умереть на Пасху– и на третий день Пасхи умер (316).

Видя блаженную кончину глинских подвижников, многие и называли, и считали их святыми.

Так, когда праведная душа монаха Евгения (†1894) «тихо отлетела в небеса», свидетели последней минуты «не усумнились назвать его святым человеком» (416).

Самые добрые чувства вызывало видение спокойной и даже радостной встречи старца Архиппа (†1896) со смертью. «Только тот, кто в юности своей приобрёл веру в Бога, сердцем полюбил христианские добродетели, паче же всего усвоил страх Божий, а в возрасте мужества подвигами благочестия воплотил их в своей жизни, только тот мог так... безбоязненно ожидать своего перехода в вечность» (479).

Поистине христианская кончина есть лучшее свидетельство христианской жизни! Поэтому Патерик и отвечает: «Высота духовной жизни отца Иоасафа (†1960. – К.С.) открылась в самой его кончине» (632). Смиренный инок просил Божию Матерь, чтобы Она забрала его к Себе до закрытия обители – так и произошло (632). Ту же просьбу услышала Царица Небесная и от старца Евстратия (†1961) – скончался он, можно сказать, накануне закрытия Глинской пустыни, и был похоронен на братском кладбище (645).

Сам обряд погребения праведников имел характер торжества жизни над смертью...

О похоронах старца Архиппа (†1896) Патерик говорит: «У всех был точно праздник: радость, а не печаль была в сердцах всех братий, – верилось, что душа почившего избавлена от испытания на воздушных мытарствах и прямо перешла в небесные обители». В этом уверяли и высокая жизнь подвижника и его блаженная кончина (480). Также и во время погребения послушника Андрея (†1896), юнейшего из братии (скончался на девятнадцатом году жизни), «чувствовали не страх и трепет, а какую-то радость. Несли покойника к могиле как живого, призванного к Царю для получения великой награды, которая, по неложному слову Священного Писания, обещана всем любящим Господа». Настоятель обители, взглянув на его лицо, воскликнул: «Он теперь ещё прекраснее прежнего» (524).

***

«Вечную память» – провозглашает Святая Церковь в самом конце земного пути всякого православного христианина. И хорошо, если почивший оставляет по себе добрую память, память добрых дел. Именно они продолжают жить здесь, на земле; они идут с человеком и в бессмертие, где нет уже ни болезней, ни печалей, ни воздыханий. Эту мысль Святая Церковь «ясно выражает в погребальных своих молитвах и песнопениях, которые перед духовным взором верующего как бы открывают двери загробного мира, куда провожаем душу «усопшего» или уснувшего, чтобы за гранью видимого, она, освободившись от тяжести бренного тела, могла насладиться вечным покоем обещанного Царства Небесного» (426).

«Духовные мои братие и спостницы, не забудите мене, егда молитеся; но зряще мой гроб (могилу), поминайте мою любовь и молите Христа, да учинит дух мой с праведными», – взывает Святая Церковь от имени почившего (482). Внимая этому призыву и зная чистоту жизни и святость кончины глинских подвижников, продолжатели их святого дела молятся за них и одновременно просят и их ходатайства на Небе с несомненной верой, что их предстательство есть, что оно сильно, действенно. О старце Иннокентии (†1888) читаем: «Погребенный телом, он жив бессмертной душой и многим являлся во сне, утешал скорбящих, исцелял болящих и давал наставления. Видевшие его действительно переставали скорбеть, болезни недугуюших проходили, и исполнившие его советы имели в делах своих успех» (234).

Наконец, Патерик, в плане размышлений о христианской кончине, учит и взывает: «Память смертная и страх будущего Суда» как огонь поядают нечистоту сердца и готовят «к принятию благодатных даров» (618).

«Нужно думать и помнить каждую минуту о смерти. Как ложишься спать, думай: “Легли многие и не встали; заснул – и на вечность”» (672).

«Помни смертный час: ах, умереть надо, а смерть грешников люта!» (460).