Книга шестая

В шестой и седьмой книгах сих в духе истинной философии гностических «Записок» (Стромат) наших, после возможно полного излияния проповедуемой нами морали и по изображении жизни мудреца (гностика) совершенного, мы продолжим доказывание мудрецам светским того положения, что принимающий наши учения вовсе не богоотступником становится, как это они утверждают, а человеком благочестивым и единственно-истинным почитателем Бога. При сем вкратце мы коснемся учений, какие он принимает и наблюдаемых им обычаев. Само собою понятно, что все это мы вверим письмени в той мере, в какой дозволяется это важностью сих тайн ⁷⁴⁹.

Такова наша задача. Ибо Господь заповедал нам заботиться о пище пребывающей в жизнь вечную (Ин. 6:27). И пророк говорит: Блажен тот, кто сеет на землю, орошаемую водой, где пасутся вол и осел (Ис. 32:20). Что это значит? А то, что общей верой из евреев и язычников образуется один народ. Но немощной, по суждению Апостола, питается овощами (Рим. 14:2). Уже тремя книгами нашего «Педагога» христианин с колыбели принимается на воспитание и под руководство. Они наставляют его и утверждают в этом образе жизни, к которому располагает его чрез пробуждение веры катихизация, собою подготовляющая в душе новообращенного, уже расположенного к добродетели, почву для принятия на нее впоследствии времени сокровищ знания. Повторим еще раз: чрез ознакомление язычников с подробностями наших учений мы дадим им возможность познать, что, преследуя истинных почитателей Бога, они совершают дело нечестивое. Верные названию и свойству сих наших «Стромат», в которых мы излагаем свои разъяснения, мы разрешим потом некоторые возражения, возбужденные сколько Эллинами столько же и варварами (иудеями) по поводу пришествия во плоти нашего Господа. Итак, луга сего нашего творения испещрены разнообразными цветами; это как бы сад, который украшают разные породы больших деревьев; но они растут здесь не по родам и видам сгруппированные. Наш сборник этот не походит в сем отношении на сочинения тех авторов, которые, толкуя в них об известными ученых материях, соответственно сему дают им различные названия: то «Геликона», то «Сотов», то «Ковров». Наши же сии «Строматы» похожи именно на луга. Здесь на манер луговых цветов тысячи предметов соединяются и перемешиваются, потому что они излагаются нами в том порядке, как приходят нам на ум; мы набрасываем свои мысли без порядка и языком безыскусственным; иногда разбрасываем их даже с умыслом. Записанные таким образом, они становятся для нас огнем скрытым под пеплом, вздуваемым по мере надобности. Если же сие творение случайно попадет в руки читателя, который может быть посвящен в тайны знания, то оно вынудит его не без некоторого труда отыскивать то, что может быть ему годным и чем он может воспользоваться. Справедливость требует, чтобы пище предшествовала работа; не тем ли справедливее, чтобы труд предшествовал познанию у тех, которые идут к спасению и вечному блаженству путем узким и тяжелым (Мф. 7:14), дорогой по истине царской? Что такое собою представляет по существу наше познание? Что такое служит нашему духу садом и раем? Этим состоит сам Господь наш, в котором мы утверждаемся как в доброй почве (Рим. 11:17), после того как были вырваны из бесплодной почвы нашей прежней жизни. Пересаживание способствует доброте плода. Еще раз: свет и познание, это Господь наш, в которого мы были пересажены. Различают два рода познания, подобно тому как двоякого рода бывает и разумение и понимание: одно стоит в связи с чувствами внешними, другое с чувством внутренним, духовным; первый из этих способов познания, вообще так называемый, обнаруживается во всех вообще людях, (другой не во всех). Нужно установить подобное различие. Познание, основанное на чувственном усмотрении вещей, нас окружающих, принадлежит столько же существам одаренным разумом, сколько и тем, которые его не получили в удел. Боже меня сохрани, дать имя познания грубым понятиям, происходящим только от чувственного усмотрения. Познание, по преимуществу и поистине достойное сего имени, имеет окончательным своим признаком разум и ум. Таким образом, нет иного познания кроме чисто разумного, которое усвояется помимо чувств; и сей простой акт ума имеет место лишь при познавании вещей постижимых только разумом. О сколь прекрасен человек, восклицает Давид, сострадательный к заблуждающимся и погибающим на путях ложных! Он даст взаймы, является к ним на помощь, их наделяя словом истины (Рим. 3:11; 1Сол. 2:8). Но его сострадание не есть какое-либо безрассудное и необдуманное, нет. Он определяется в оном и разделяет свои речи с глубокой и мудрой разборчивостью. Таков человек, разделявший свое именье бедными (Пс. 111:5–9).

Прежде, чем приступить к изучению намеченных нами предметов, мы в виде предисловия к шестой книге дополним здесь то, чего не успели изложить в пятой книге сих наших «Стромат». Доказывание того, что символизм – происхождения древнего и что не только пророки, но и большинство мудрецов эллинских, а также многие из наций и варварских, пользовались аллегорическими способом выражения своих мыслей, естественными образом стало напоминать нам о самых этих откровенных тайнах. Но мы повременим изложением их, отложив это до момента, с которого начнем опровержение учений эллинских мудрецов о началах, ибо эти тайны, что покажем впоследствии, также входят в область исследования сих начал. Что же касается до настоящего момента, то пoелику раз уже доказано, что таинственный смысл эллинских учений вполне становится ясными лишь при свете истин, излагаемых и нами передаваемых Писанием, чрез опубликование коих в наших доводах, – чтоб не выразиться слишком надменно, – открывается известность плодов истины и язычниками: то призовем здесь саму Элладу во свидетельство против нее самой для убеждения ее в том, что она действительно виновна в тех заимствованиях, в коих обличается. Писатели (второстепенные), открыто друг у друга заимствующие разные истины, принадлежащие писателям первостепенным, подтверждают, что книжный плагиат был между ними развит до бесконечности; они сами себя следовательно в том и обличают, что состоят плагиаторами; кроме того они против собственного своего желания и о том свидетельствуют, что напрасно приписали себе истину принятую от нас и что они именно ее тайными образом передавали своей нации. Видя, как нагло они протягивают руку к частной собственности своих же собственных соплеменников и сограждан, можно ли от них и ожидать почтительного отношения к сокровищам нашими? Оставим в стороне их философия учения. Школы самые противоположные сознаются сами, – это без сомнения для того, чтобы предупредить упрек в неблагодарности, – что главнейшие из своих учений они получили от Сократа. В подтверждение своего положения мы привели лишь нисколько доказательств, заимствовав оные у знаменитейших из Эллинских писателей. Свидетельства эти достаточно убеждают читателя, что в различные эпохи заимствования эти довольно-таки практиковались книжными плагиаторами. Итак, обратимся к изложению нашего предмета.

Орфей сказал:

Что может быть наглее и ужаснее женщины?

Гомер же повторяет:

Нет ничего страшнее и несноснее женщины (Одис. 11:427)

Музей написал:

Осторожность постоянно одерживает  верх над грубой силой.

А Гомер говорит:

Дровосек срубает дерево не столько силой, сколько ловкостью (Ил. 23:316)

В другом месте тот же Музей пишет:

Как плодородная земля венчает ясень листвой;

И подобно тому как одни падают, а другие нарождаются:

Так следуют одно за другим людские поколения.

Гомер же делает не иное что, как воспроизводит эти стихи, когда говорит:

Ветер обнажает дерево от листьев и рассеивает эти;

При возврате же весны оно воспроизводит новые.

Так преходят поколения людские: одни рождаются, другие умирают.

(Ил. 6:146–9; срав. Сираха 14:19).

Гомер выразил такую мысль:

Не следует издаваться над прахом мертвецов.

(Одис. 22:412).

И тотчас Архилох и Кратин подхватывают ее.

Архилох говорит:

Не следует ругать мертвых;

А Кратин в «Лакониях»:

Гнусно себя восхвалять насчет умерших.

Тот же Архилох и в других случаях тянул из Гомера. Этот пишет:

Я погрешил и сего не стыжусь, потому что и другие многие вместе со мной погрешили (Ил. 9:116).

А Архилох воспроизводит этот стих так:

Я провинился; но в своем несчастии не остаюсь без товарища.

То же самое следует сказать и касательно другого Гомерического стиха. У Гомера стоит:

Арей, оказывающий благосклонность то к одной партии, то к другой,

Жертвует тем, кто, врага поразив, сей час только что приносил тьме жертву ему самому. (Ил. 18:309).

А Архилох передает этот Гомерический стих уже в следующем виде:

Я сделаю это, потому что Арей равно покровительствует всем.

Стих эпического поэта:

Победа в руках Богов (Ил. 7:102).

В ямбах Архилоха становится ободрением молодежи, возбуждающим в ней мужество и звучит так:

Боги решают победу.                                        

Гомер изрек стишок:

Никогда не омывая ног и засыпая на земле

(Ил. 16: 235).

А Эврипид в своем «Эрехтее» пишет:

Они спят на голой земле

И не омывают ног ни в каком источнике.

Согласно с Гомерическим стихом:

Одни находят удовольствие в одном занятии, другие в другом (Одис. 14: 228)  и Архилох говорит:

Одни одному радуются, другие другому.

А Эврипид в «Энее» повторяет за ними:

Одним предпочитаем бывает такой образ жизни, другим же – иной.

Но вот Эсхил восклицает:

Человек счастливый пусть запрется в своем доме.

Но и несчастный также пусть не выходит из него

И то же самое не замедлил восклицать на своей трагической сцене и Эврипид:

Счастлив тот, кто свое счастье может скрывать внутри своего дома.

Почти то же самое повторяет и комический поэт Менандр:

Скрывайте свое счастье за стенами дома своего.

Тут останетесь свободными. Иначе отрекитесь от истинного счастья.

Феогнис говорит:

У изгнанника нет друга верного;

а Еврипид (в «Медее» ст. 561) изменил его слова так:

Друзья чуждаются своего друга, как скоро он становится бедняком.

У Эпихарма мы читаем:

Увы! О, горе! Дочь моя! Я погубил тебя, выдав замуж за человека моложе тебя.

Супруг твой берет в любовницы женщину моложе себя; жена его ищет какого-нибудь искателя приключений.

Эврипид так переделывает этот текст:

Не следует соединять брачными узами человека молодого с женщиной уже пожилой. Иначе произойдет, что один будет вздыхать по удовольствиях инаго ложа,

А брошенная супруга будет замышлять гибельные планы.

Эврипид написал в «Медее» (ст. 618):

Дары человека злого всегда гибельны (Ил. 9:378)

И Софокл за ним составляет в своем «неистовом Аяксе» такой ямбический стих:

Дары врага не суть дары: они всегда гибельны.

У Солона мы читаем:

Пресыщение, коим сопровождается богатство, собою порождает бесстыжесть;

Феогнис же эту мысль повторяет и притом почти в тех же самых выражениях:

Если попадет богатство в руки человека дурного, то пресыщение им сказывается действиями безрассудными.

Подобное же подражание сему встречаем у Фукидида (кн. 2, гл. 84). «Большинство людей, говорить он, если на их долю выпадет несколько мгновений неожиданного счастья, неминуемо уклоняются в дела позорные». Филист воспроизводит это же самое место так: «Благоденствие, сопровождаемое благоразумием и правдивостью, всего больше нам обеспечивает собой имя и всего надежнее нас охраняет от несчастья. Большинство же людей, если на их долю неожиданно выпадает несколько мгновений счастья, непременно забываются и впадают в нахальство».

Эврипид сказал:

Дети, родившиеся от родителей, ведущих жизнь умеренную и строгую,

Бывают крепче других и прекраснее.

Критиас же пишет: «Человека нужно воспитывать еще раньше, чем родился он. Каким образом? Ребенок необходимо будет отличаться крепким телосложением, если отец не будет чуждаться гимнастических упражнений; если будет питаться пищей сытной и здоровой и утомлять свое тело тяжелыми трудами; – если мать будущего ребенка отличается здоровым телосложением и поддерживает свои телесные силы физическими трудами».

Гомер изображает нам в таких выражениях Гефеста, кующего щит:

Он изобразил на нем землю, небо и море,

Присоединив к сему картину и бесконечного океана

(Ил. 18:483, 606).

Ферикид же Сирянин вот что пишет в свою очередь: «Зевс тчет широкий и великолепный плащ. Он изображает на нем разноцветными красками небо, землю и пучины океана».

Гомер говорит:

Стыд в одно и тоже время и полезен человеку и опасен (Ил. XXIV, 45),

а Эврипид за ним в своем «Эрехтее» пишет:

Что сказать мне о стыде? Решительно недоумеваю. В иных случаях он необходим, в других он – большое зло.

Сопоставьте друг с другом писателей, процветавших в одну и туже эпоху и следовавших одним и тем же жизненным принципам и вы заметите у них следы взаимного влияния их друг на друга. Так например Эврипид говорит в «Оресте»:

Сладкая прелесть сна врачует от всех бед.

а Софокл в «Ерюфиле» восклицает:

Усни. Сон исцелит тебя от всех болезней.

Эврипид в «Антигоне» говорит:

У дитяти незаконнорожденного только имя постыдное;

Природа же у него одинаковая с дитятей законным;  и Софокл в «Алевадах» отвечает ему:

Природа всех вещей добрых одинакова.

В «Тэмене» Эврипида я читаю:

Трудящемуся и Бог помогает;

а в «Миносе» Софокла:

Счастье никогда за тем не следует, чьи действия не безупречны.

В «Александре» Эврипида стоит:

Время просветит меня. Добр ты или дурен,

Узнаю я от сего правдивого свидетеля.

А в «Гиппоне» у Софокла сказано:

Не скрывай от меня истины. Время, от очей и ушей которого ничто не ускользает,

Есть наилучший разоблачитель всех тайн.

Продолжим еще эту параллель.

Эвмел сказал:

Девять дочерей Мнемозины и Зевса Олимпийского.

А Солон одну из своих элегий начинает так:

Блистательные дочери Мнемозины и Зевса Олимпийского.

Эврипид, перефразируя такой стих Гомера:

Кто ты? Где твоя родина? Где родители твои?

(Одис. 14:187)

развивает его в «Эгее» в такие ямбы:

Из какой, спрашиваем мы, произошел страны ты?

Что блуждаешь по земле чужой?

Где твоя отчизна? В каком направлении искать ее?

Кто родители твои? Чьим сыном нам назвать тебя?

Но что? Феогнис разве не говорит:

Много пить вина – дурно.

Умеренное же его употребление полезно.

И вот Панюасий вслед за ним пишет:

При умеренном его употреблении вино есть дар богов и полезно;

Употребляемое же чрез меру оно становится гибельным.

Гезиод пишет:

За украденный огонь отплачу я злом, которое будет усладою для всех

(Дела и дни, 1:57)

а Эврипид этот стих его повторяет в следующих выражениях:

Вместо огня произошла женщина.

Бич еще более ужасный и трудно победимый.

Гомер говорит:

Невозможно мне утолить пожеланий чрева моего,

Сего жестокого тирана, причиняющего столько бедствий человеку

(Одис. 17:286)

А Эврипид в такт отвечает ему:

Все подчиняется требованиям чрева; это роковой источник всех наших бедствий.

Комический поэт Каллий едва только произнес этот стишок:

С безумцами и другим всем приходится безумствовать.

Как Менандр уже подхватил его в свою комедию «Распродажа» и пишет:

Разум человеческий дарами так же как и делами часто бывает вводим в заблуждение.

Гезиод говорит:

Не всегда мудрость благовременна;

Иногда с безумцами приходится и безумствовать.

Антимах Теосский сказал:

Дары человека часто служат ему причиной разорения;

Авгий же усвоил эту мысль и пишет:

Разум человеческий дарами также как и делами часто бывает вводим в заблуждение.

Гезиод говорит:

Нет для человека сокровища более драгоценного, чем добродетельная жена;

Если же она женщина злая, то нет бича страшнее этого.

А Симонид в свою очередь излагает ту же самую мысль так:

Нет сокровища, которое по драгоценности могло бы равняться с добродетельной женой;

Напротив нет ничего ужаснее жены злой.

Эпихарм дает нам такое предостережение:

Как бы ни было долго тебе жить предназначено,

Думай, что жить тебе осталось всего одно мгновение.

Тоже предостережение повторяет и Эврипид:

Так как богатство есть благо ненадежное,

То почему бы не жить нам вдали по крайней мере от всех смятений и тревог?

Дифил комик говорит:

Жизнь человеческая есть ряд превратностей;

А Позидипп подражает ему и пишет:

Нет человека, которому удалось бы пройти путем этой жизни,

Не испытав скорбей. Но не встречается и таких,

Кто был бы несчастен до конца дней своих.

А вслед за ними и Платон взывает к нам, что человек уже по самой природе своей есть существо способное переносить разные изменения в своей жизни.

Эврипид пишет:

О, жалкая человеческая жизнь!

Как ты преходяща и изменчива!

Сего дня ты паришь в облака,

А завтра ниспускаешься в пропасти;

Нет определенной точки, на которой смертный мог бы остановиться,

Разве только когда, по мановению Зевса,

Он натолкнется на могилу, последний подводный камень жизни.

Дифил же в свою очередь говорит:

Жизни, вполне свободной от бедствий,

Горестей и беспокойств, нет.

Насилиями, лукавством, болезнями отравляются дни каждого из нас.

Только смерть есть избавитель от всех бед;

Она ото всех их нас освобождает,

Нас в могиле усыпляя непробудным сном.

Далее в одной из своих трагедий Эврипид сказал:

Счастье не один вид имеет;

Боги посылают нам события нежданные.

А трагический поэт Феодект эту же самую мысль передает так:

Дела человеческие неустойчивы и движутся среди превратностей.

Бакхилид сказал:

Немногим из смертных Божеством даруется

Во всем преуспевать и достигнуть старости,

 Увенчанной сединами, никогда не испытав несчастия.

Мосхион же комик тотчас за ним повторяет:

Счастлив, трижды счастлив тот из смертных,

Чья жизнь постоянно протекала в ложе ровном.

Вы найдете также, что слова Феогниса:

Неблагоразумно выдавать замуж молодую женщину за старика;

Она не будет его слушаться, подобно как судно

руля,

как будто списаны у Аристофана комика, ибо и этот пишет:

Не годится старый муж для молодой жены.

Анакреон пишет:

Я буду воспевать Амура, юное дитя,

Коего кудри увенчаны гирляндами цветов.

Амур тиранит и богов; а людей только он и укрощает.

А Эврипид пишет:

Любовь покоряет себе не только мужчин и женщин;

Она воспаряет и в небеса, нарушает спокойствие богов;

Она царствует в глубинах даже и морей.

Но опасаясь, чтобы желание доказать, как Эллинские писатели, по своей склонности к заимствованиям, налагали руки на мысли и истины, им вовсе и не принадлежащие, не удлинило без пользы нашего рассуждения, приведем в подтверждение наших слов свидетельство Гиппиаса, элейского софиста, защищавшего тождественную с нашей мысль. Он свидетельствует: «Некоторые из этих вещей уже сказаны были Орфеем; других слегка коснулся Музей; еще иные выражены в других местах. Одни встречаются у Гезиода, другие у Гомера; одни у одних поэтов, другие у иных, или же у пророков; то наконец у Эллинских писателей, то у некоторых варварских. Что же касается меня, то я, упорядочивши все наиболее интересное и однородное, простру особое о сем слово, новое и по своей форме разнообразное». Тому кто вообразили бы, что философия, история и ораторство непричастны этими заимствованиям, мы докажем несколькими примерами, свойственными каждой из этих литературных отраслей, обратное.

Алкмеону Кротонянину принадлежит изречение: «Легче остеречься от врага, чем от друга». А Софокл повторяет оное в своей «Антигоне», говоря:

Знаете ли вы язву отвратительнее лукавого друга?

Ксенофонт же так передает то же самое изречение: «Вернейшее средство повредить своими врагам, это казаться другом их» (Киропедия кн. 5).

Эврипид в «Телефе» говорит:

Будучи Эллинами, мы служить будем варварам.

Фразимах же в своей речи о Лариссянах восклицает: «И это мы, Эллины, будем рабски служить Архелаю, варвару»?

Орфей сказали:

Для душ (огня) смертью бывает в воду превращение;

Для воды же смерть землею быть;

Из воды земля возникает, из земли же вода.

Из воды рождается душа, всецело обращающаяся в воздух.

Гераклит же эти положения присвояет себе и передает их так: «Для душ смерть есть превращение в воду; для воды преобразование в землю. Земля производит воду, а из воды рождается душа»...

Афамант Пифагореец говорит: «Происхождение вселенной таково. Есть четыре стихии: огонь, земля, вода и воздух; из них-то и образуются вещи». А Эмпедокл Агригентянин пишет вслед за ними:

Слушай. Есть четыре начала:

Огонь, вода, земля и воздух, не имеющий границ.

Из этих-то четырех начал родились, рождаются и будут рождаться

Все вещи прошедшие, настоящие и будущие.

Платон сказал: «Потому-то боги, зная злобу людей, быстро отрешают от жизни тех, кого больше любят». (Срав. Прем. 4:7–15).  Менандр же пишет:

Кто любим богами, тот умирает юным.

Эврипид сказал в «Эномае»:

О вещах тайных мы составляем предположения

По тем, которые видим;

И в «Финикиянине»:

По вещам положительным судим о сокровенных.

А Гиперид пишет: «Необходимо, чтобы те, кои других учат, старались по знамениям расследуемым открывать вещи сокровенные». Исократ же сказал в соответствие сему: «Следует, чтобы прошлое служило нам основой для предположений о будущем». Андокид также повторяет за ними: «Следует пользоваться прошедшим как факелом для освещения будущего».

Феогнис изрек:

Золото и серебро поддельные не составляют зла.

Муж толковый и без особых приспособлений

Легко может открыть подделку.

Но если в груди человека, вами считаемого за друга

Скрывается сердце черствое и пустое;

Если в этом сердце живет обман:

То боги ничего не придумали и не дали людям более лживого.

Вот подлог, который трудно открыть.

Эврипид же пишет:

О Зевс! Ты, открывший людям очевидные признаки

Для открытия поддельного золота,

Почему ты не отметил особым знаком и злодея?

Им он отличался бы от других людей.

Гиперид также пишет: «У людей на лице не бывает знаков, по которыми можно было бы судить об их мыслях».

Стасин сказали:

Безумец тот, кто убивает отца, оставляя жизнь детям (Одис. 3, 196).

А Геродот (кн. 1) пишет: «Вижу теперь, что ты поступил таки, как и следовало поступить человеку, который убив отца пощадил детей».

Софокл в своей «Антигоне» (ст. 1028) пишет:

Так как отец мой и мать моя умерли,

То как мне надеяться на брата?

А Геродот (3:119) пишет: «Так как нет у меня ни отца ни матери, то мне не остается никакой надежды иметь другого брата».

Феопомп сказал:

Старцы вторично становятся детьми.

А еще ранее его Софокл писал в «Пелее»:

Одна теперь я бодрствую подле старца Пелея, сына Эакова.

Я вновь его воспитываю, если можно так выразиться;

Ибо старость есть второе детство.

Оратор Антифан эту мысль воспроизвел в таких выражениях: «Заботы, какими приходится окружать старца, походят на уход за ребенком». – У Платона также читаем: «Старец, это – вторичное дитя».

У Фукидида (1:78) встречается такая фраза: «Только Марафоняне устояли в опасности». Демосфен же в одной из своих речей восклицает: «Клянусь в этом тенями сражавшихся при Марафоне».

Но не оставим без упоминания и следующих примеров.

Кратин говорит в «Пютине».

Вы, может быть, сведомы о замыслах и кознях;

 а оратор Андокид повторяет: «Судьи, вы знаете большую часть замыслов и козней моих врагов. Вы знаете также сильнейшее их желание погубить меня». То же самое делает и Никий в речи своей о залоге, направленной против Лисиаса: «Судьи, вы видите замыслы и козни моих противников и усилия их довесть меня до разорения». Прислушаемся также и к Эсхину. Он говорит: «Вы знаете, Афиняне, замыслы и козни моих противников, этой толпы мятежников, готовой броситься и в битву». – Демосфен в одной из своих речей также говорит: «Полагаю, Афиняне, что вам известны все домогательства и интриги, какие в ходу в борьбе этой». – Подобное Филин, воспроизводя эту фразу так: «Каждому из вас конечно известно, судьи, какие интриги пускаются в ход в борьбе этой, и какие планы питает эта толпа мятежников».

У Исократа встречается, между прочим, такое положение: «Сестрой она приходится как будто деньгам, а не ему». А Лисий в своих «Орфиках» повторяет: «Очевидным становится, что он братом был скорее золоту, чем людям».

Гомер говорит:

Друг мой! Если б от войны мы уклонились.

То ни старости мы ни смерти никогда б не подлежали.

Не увидел бы ты меня здесь сражающимся в первом ряду;

Я и тебя не вовлекал бы в опасности геройского боя.

Но так как нам угрожает несчетное число случаев смертью,

И нам их избегнуть возможности нет,

То пойдемте вперед и прославимся, смерти предав кого-либо из благородных наших врагов;

Или же своею смертью случай дадим из них кому-либо к славе.

(Ил.12:322–8).

А у Феопомпа мы внемлем эху этих стихов: «Если б, уклонившись от опасности настоящей, мы остаток дней своих могли провести в ничем не нарушимой безопасности, то наша привязанность к жизни в себе не имела бы ничего странного. Но и вне битв столько опасностей нам грозит отовсюду, что не лучше ли уж в сражении пасть»?

Мудрецу Хилону принадлежит такое изречение: «Поручись за кого-нибудь, и тот час на себя накличешь неприятность». – Эпихарм же его воспроизводит в таких выражениях: «Поручительство находится в дочерних отношениях к разорению и в матерних к убыткам».

Врач Гиппократ пишет: «Следует принимать во внимание время, страну, возраст и болезни». А Эврипид гекзаметрами повторяет.

Кто хочет лечить наверняка,

Тот должен приступать к лечению

После предварительного изучения страны и нравов ее жителей.

Гомер предупреждает нас, что

Не во власти человека избегнуть смерти;

А Архип пользуется сим стихом и пишет: «Смерть есть долг, который рано ли поздно ли, а платить приходится». – Демосфен также говорил: «Концом жизни для каждого состоит смерть; от ее лезвия не уклонишься и запершись в глубине своего дома».

Геродот (6:86) передает такой ответ пифии спартанцу Главку: «Для Бога сказать и сделать одно и то же».

Аристофан же повторяет:

Мысль и действие суть одно и то же.

Но еще и ранее Аристофана Парменид Элеатянин повторял: «Мыслить и существовать одно и то же».

Платон пишет: «Мы докажем, что может быть не без причины происходит, что зрением порождается чувство любви, что надеждой это чувство питается, под влиянием воспоминания оно развивается, а привычка его поддерживает». – Комический же поэт Филимон воспроизводит эти мысли Платона таким образом:

Мы начинаем с того, что видим;

За тем следует удивление;

Далее умозрение;

Наконец надежда.

А под влиянием всего этого слагается любовь.

Демосфен сказал: «Все мы осуждены на смерть» и т. д. А Фанокл в своей книге «О любви, или красоте» пишет:

Нить, которую прядут Парки, неразрывна.

Нет средства ее разорвать; никто из живущих на земле еще не додумался до сего.

Платон сказал: «Лишь бы только первому ростку растения распуститься, а зародыш уже сам в себе заключает все условия для развития и зрелости». А историк за ним повторяет: «Самой природой так устроено, что как скоро первое время цветения растения прошло, соки его уже отвердевают».

Следующее место из Эмпедокла:

Я был некогда мальчиком, девушкой,

Кустом, птицею, морскою рыбою

Им заимствовано из Эврипида. В «Хрисиппе» этот пишет:

Ничто из рождающегося не умирает.

В вечном кауговращении природы предметы повторяются,

Лишь в новых и различных формах.

Платон в своем «Государстве» проектирует общность жен. Эврипид же в своем «Протезилае» пишет:

И пусть брачное ложе будет общим

Эврипид высказал такую мысль:

Для умеренного человека необходимого совершенно достаточно.

А Эпикур повторяет: «Величайшее из богатств, это – умение довольствоваться необходимым».

Аристофан сказал:

Будь справедлив. Справедливостью обусловливаются твердость, бесстрашие и спокойная

жизнь.

А Эпикур во след ему вторит: «Важнейшее из благ, следующих за справедливостью, есть свобода от всякого рода смущения и тревоги».

Этих многочисленных примеров, доказывающих склонность Эллинов заимствовать друг у друга сущность мыслей, совершенно достаточно для просветления ума тех, кто способен понимать хотя что-либо. Но эллинские ученые не удовольствовались усвоением мысли, не удовольствовались заимствованием и выражения ее; не ограничились они и перифразом ее. Мы сейчас это докажем. Мы изобличим их в полной заимствованности. Они присвояли себе целые сочинения чужие; их они потом без зазрения совести издавали под своими именем. Так поступил Евгамон Киринеянин с целою книгою «Феспротов», принадлежащей Музею; Пизандр Камиреянин с «Гераклеей» линдянина Пизона, а Панюасий галикарнасеянин с «Завоеванием Эхалии», принадлежащим Клеофилу Самосцу. Сам великий поэт Гомер из слова в слово из Орфеевой «Смерти Диониса» заимствовал отрывок, начинающийся так:

Подобный густолиственной маслине, за коей садовник ухаживает с заботой и т.д.

 (Ил. 17:53)

Говоримое Орфеем в его «Теогонии» о Кроносе:

Он распростерт в пыли;

Голова его и мощная шея наклонены

Как у человека, уже объятого сном смертным  и т. д.

Гомером применено в «Одиссее» к изображению Циклопа (Полифема, Одис. 9, 372).

Гезиодом отрывок о Меламподе, начинающийся со слов:      

Приятно рассказам о том внимать,

Что сделали боги:

Тут есть свидетельство и о добре и о зле,

заимствован дословно у поэта Музея.

Аристофаном в его комедии «Первое празднование Тесмофорий» введены стихи из Кратиновой комедии «Пожарные». – Комический поэт Платон и Аристофан в «Дедале» взаимно себя просто ограбили. – Филимон комик, позволив себе несколько видоизменить одну из остроумных комедий Аристофана, сделал то, что из Аристофанова «Кокала» вышло «Подкинутое дитя» Филимоново. – Компиляторы Эвмел и Акузилай просто напросто лишь расчленяют стихи Гезиода, перелагают их прозою, и потом опубликовывают это переложение под своим собственным именем – Мелесагор весьма нагло был ограблен историками Горгием Леонтийцем и Эвдемом Наксосцем; тоже проделал с ним Вион Проконнесянин. Этот сверх того издал лишь в сокращенном виде его историю древнего Кадма. – Амфилох, Аристокл, Леандр, Анаксимен, Гелланик, Гекатей, Андротион, Филохор, Диевхида мегарянин просто напросто переписывали в свои сочинения начало речи из «Девкалионии» Гелланика, которою эта начинается. Умолчим о заимствованиях Гераклита Ефесского, лучшая часть сочинений которого принадлежит Орфею. – Учение о бессмертии души Платоном заимствовано у Пифагора, а этот им обязан Египтянам. – Платониками оставлено нам много сочинений; но всеми ими они доказывают что главные из учений Платона вошли в учение Стоиков и Аристотеля. – Нужно сказать даже нечто большее. Учение Эпикура в главных своих чертах заимствовано им у Демокрита. Но удовольствуемся настоящим быстролетным перечислением имен. Не хватило бы целой моей жизни, если б я захотел специально заняться обнаружением всех заимствований, в какие они входили из желания удовлетворить свое суетное самолюбие и если б я захотел указывать на смехотворность их чванства прекраснейшими учениями, у них фигурировавшими под именем национальных сокровищ, на самом же деле кои были ими заимствованы у нас.

Итак, нужно считать доказанным, что эллинскими учеными многие из их учений заимствованы у варваров. Но они не ограничились сим. Национальная их идеология почерпала пищу для себя и в дивных чудесах, какие Божественным всемогуществом чрез посредство некоторых праведников, для освящения нас, были совершаемы в среде нашей; Эллины чудеса те лишь извратили.

Но первоначально мы спросим их здесь: «Факты, вами рассказываемые в вашей мифологии, о Эллины, истинны или лживы»? Но они никогда не признаются в лживости их. Нельзя же ожидать, чтобы собственными своими устами они свидетельствовали о своем безумии, доходящем до измышления вещей чисто химерических. Несомненно, они будут утверждать, что все их подобного рода вздорные изобретения на себе носят печать истины. Но в таком случае на каком же основании они отвергают достоверность чудес, совершенных Моисеем и другими пророками? Разве не известно им, что благость Божия, равно простирающаяся на всех людей, одних из них ведет к спасению преднесением им заповедей, другим угроз, третьим чудес, и еще иным – утешительных обетований?

Раз посетила Элладу продолжительная засуха. Следствием ее было бесплодие и голод. Те, которые пощажены были последними, отправились на богомолье в Дельфы и здесь спрашивали жрицу, как им помочь собственному несчастью и избавиться от карающего их ужасного бича. Жрица отвечала: «Нет другого средства, как просить молитв у Эака». Эак снизошел на обращенные к нему просьбы, вошел на одну из гор Эллады ⁷⁵⁰, простер к небу свои чистые руки и, призывая общего Отца людей, умолял Его прийти на помощь несчастной Элладе. Едва только он кончил молитву, как раздались удары грома: они были радостным знаком того, что воздух стал наполняться испарениями. Затем из облаков полил целыми потоками дождь, оросивший всю страну, и на земле, увлаженной молитвами Эака. произросла богатая жатва.

Но это то же самое, о чем говорит и Писание. И воззвал Самуил к Господу  и Господь послал гром, и во время жатвы выпал дождь (1 Царств 12:18). Что? Не убедительное ли это доказательство, что один и тот же Бог чрез посредство подчиненных Ему сил природы дождит на праведных и неправедных (Mф. 5:45)? Наши свящ. Писания полны и других примеров, свидетельствующих, что Бог исполняет просьбы, обращенные к Нему устами праведников.

Эллины повествуют далее, что когда однажды не было попутных ветров, то Аристей на острове Хиосе обратился к Зевсу Олимпийскому с молитвою и жертвоприношением. Бедствие было велико. Плоды земные от чрезмерной жары все засохли. Это по причине отсутствия ветра, обыкновенно освежавшего жатвы. Но Аристею своими молитвами легко удалось обратить на страну благотворное дыхание ветров.

Во время нашествия Ксеркса Дельфийская пифия произнесла следующее прорицание: «Дельфяне, принесите жертву ветрам и все пойдет к лучшему». Дельфяне воздвигли алтарь, принесли ветрам жертву, и таким образом заручились их союзом. Произошло то, что бурными ветрами около мыса Сепиады рассеяна была ужасная сила неприятельского флота (Герод. 7:178).

Эмпедокл Агригентянин был прозван «Комосанемосом», т. е. укротителем ветров. Рассказывают, что им утишен был ветер, дувший от горы Агригентской и наносивший не только чумные болезни, но бывшие причиною и безчадия женщин. Вот почему и сам он пишет в стихах, ему принадлежащих:

Ты утишаешь гнев неустанных ветров,

Обрушивающихся на страну и осушающих ее поля.

А в другом месте;

По произволу ты заменяешь одни из ветров другими.

Про него говорят также, что он постоянно ходил в сопровождении толпы людей, жаждавших от него узнать свое будущее или же долгое время страдавших жестокими болезнями.

Итак, это из наших свящ. Писаний узнали Эллины, что праведники могут исцелять от болезней и производить знамения и чудеса. Вера Эллинов в это не имеет другого основания. А если хотят они убедиться, что ветры управляются некими силами или какой-то инородной властью, то пусть прислушаются они к пению Псалмопевца: Как вожделенны жилища Твои, Господи сил (Пс. 83:1). Это Господь сил, начал и полномочий. Моисей, заповедуя нам от Него не отделяться, говорит: Озаботьтесь обрезанием сердца вашего и не оставайтесь на будущее время жестоковыйными, ибо Господь, Бог ваш, есть Бог богов и Владыка владык. Бог великий и сильный и т. д. (Втор. 10:16–17). Исаия также говорит: Поднимите глаза ваши в высоту небес и созерцайте Создавшего все (Ис. 50:26). Отсюда-то возникло мнение некоторых, что заразительные болезни, град, буря и другие подобные бедствия происходят не только от беспорядочного действия стихий, но и от гнева демонов и злых духов. Волхвы Клеона, говорят, внимательно наблюдают природу облаков; и когда они замечают облака обещающие разразиться градом, то стараются отклонить гнев и грозу со стороны злых духов жертвоприношениями и песнопениями. А когда жертвенных животных на лицо не оказывается, то они пускают кровь из пальца; ей-то они и заменяют кровь жертвенную. Прорицательница Диотима, посоветовав Афинянам еще до вторжения к ним чумной заразы, принести жертву богам, отклонила начало ее на целых десять лет. На такой же срок отсрочена была и война, которою Эллинам грозили Персы, благодаря жертвоприношениям, какие рекомендовал Кротонянин Эпименид. «Называйте этих людей как хотите, богами или ангелами, нами до того нет дела», говорят иные. Как нет дела, когда люди, сведущие в вещах этого рода, поместили во многих храмах могилы умерших заместо статуй богов, назвав души их гениями и внушив людям чествовать их особым культом, ибо провидение в награду за чистоту жизни облекло их властно возноситься в области, окружающие землю и следить за людскими нуждами? Им известно было, что некоторых душ самая уже природа такова, что им следует быть заключенными в телесные узы. Но вопрос этот найдет себе место, когда мы будем говорить об Ангелах.

Демокрит был прозван «мудростью» за то, что часто предсказывал будущее по наблюдению светил небесных. Брат его Дамаск, окруживший его всеми заботами благожелательного гостеприимства, тотчас же за свою нежность был и вознагражден. Демокрит после наблюдения светил возвестили ему, что скоро выпадет сильный и продолжительный дождь. Повторившие его словам поспешили убрать жатву, так что она еще до конца лета была уже в житницах. Не поверившие же, будучи застигнуты внезапным дождем, шедшим без перерыва, лишились всего своего урожая.

А если это и по их собственными историям так, то почему же Эллины отказываются верить, что Господь во всей славе своей явился на Синае, когда вся гора была объята пламенем, а покрывавшая ее растительность оставалась цела и раздавался сотрясавшие воздух трубные звуки, а труб не виделось и не было? Под сошествием Бога на землю нужно разуметь не иное что как исполнение земнородными Божественной воли, простирающейся на весь мир и с собою приносящей неизъяснимую ясность (1Тим. 6:16). Таково значение иносказаний Писания. Кроме того, по свидетельству Аристовула, видно было на горе таинственное пламя; а вокруг горы, требовавшей для окружного пути не менее пяти дней, народу теснилось не менее миллиона, не считая не достигших еще возмужалости; и пламя это, увенчивавшее гору, видимо было всем народом, расположенным в той местности. Следовательно Божественное явление то не было частичными, ибо бесконечное Божество собою наполняет всю вселенную.

Историки повествуют также, что на острове Британии есть гора, а под этой пещера с отверстием вверху ⁷⁵¹. Как скоро подует ветер, то врываясь в эту бездну он тысячью извивов отражается от внутренних стен и слышатся звуки как бы мерно ударяемых кимвалов. В лесах часто можно бывает внимать также звуками похожими на голоса птиц, а между теми их производит лютый ураган, бушующий в деревьях и их листве.

Но есть объяснения и лучше этого. Занимавшиеся историей Персос рассказывают, что в возвышеннейших местностях страны, населяемой магами, среди обширного плоскогорья возвышаются сряду одна подле другой, три горы. Прибыв к подошве первой, путник слышит какие-то неясные голоса, которые он принимает за крики целой сотни тысяч людей на поле битвы. Едва достигает он центральной горы, как ясность и напряженность этого шума удваиваются. Когда же он приближается к третьей скале, то эти звуки становятся уже просто хвалебными песнопениями и победными гимнами. Причин всего этого шума, по моему мнению, следует искать в гладкости стен и во впалости их. И относительно звуков, в пещере слышимых, я думаю, что они образуются ветром: воздух, вырвавшись из нее и вгоняемый туда снова, издает там сильнейшие звуки. Так я объясняю себе все эти феномены.

Впрочем Бог, для которого ничего нет невозможного, и без посредства какого-либо агента может со всею живостью произвести в ухе впечатление звука, хотя бы звука самого ни откуда и не слышалось. Всевышний этим свидетельствовать будет о своем величии, показывая, что Он может действовать и против законов природы, если Его благость находит для себя возможным обратить к вере и наблюдению заповедей того, кто еще не верует и веры не принял. На Синае же тем легче могло произойти что-либо подобное. Гора эта высока и облачна. Почему же воздух, приведенный в движение сильным толчком, не мог произвести здесь различных звуков? Вот почему и пророк говорит: Вы слышали, глас слов Его, но образа не видели (Втор. 4:12).

Вам теперь понятным становится, каким образом глас Господень, бесплотный Логос, сила слова Божия сие светоносное Слово Господне, сама Истина, с небес сшедшая в недра церкви, как мог Христос проявлять свои тайны в свойствах света и иных сил природы.

Но есть у нас под рукою и другие свидетельства, доказывающие, что эллинскими учеными именно у нас заимствованы славнейшие из их учений; за тем они присвоили их себе, как если б оные были собственным их изобретением. Подобные же заимствования они сделали и у других варварских наций. От каждой из иностранных школ они усвояли наиважнейшие из истин, и потом хвастались ими, как если б это было собственное их добро. Особенно многое ими было заимствовано от Египтян. Важнейшим из этих заимствований состоит учение о душепреселении. У Египтян действительно было целое учение чисто национального происхождения о сем предмете.

Да и вообще мудрость египетская отличалась оригинальностью чисто национальной. В подтверждение сего достаточно сослаться на их священные церемонии. Открывал у них священное шествие обыкновенно певец, имея в руках какой-либо из музыкальных символов. Он слыл знатоком двух книг Гермеса, первая из которых содержала в себе гимны в честь богов; вторая же – правила поведения царей. За певцом сим шел наблюдатель времен года и часов дня (астролог, ороскоп), держа в руках клепсидру ⁷⁵² и пальмовую ветвь, символы астрологии. Он наизусть знал и всегда имел, на устах четыре книги Гермеса об астрологии. В первой трактовалось о звездах неподвижных и видимых: во второй о звездах и о свете солнечном и лунном; в двух остальных говорилось о восхождении светил. В третьем ряду шел священный писец. Голова его была украшена крыльями, в руках была книга и линейка, в которой были заключены чернила и тросточки, употребляемые для письма. Он знал всю систему иероглифов, космографию, географию, путь солнца, луны и пяти планет; кроме того – хорографию Египта, течение реки Нила, храмов с их утварью и других священных мест и их принадлежностей; а наконец он был знатоком меры и вообще всего, что необходимо было при богослужении и религиозных церемониях. Вслед за названными жрецами шел столист, т. е. заведовавший культовой утварью. Он нес наугольник справедливости и чашу возлияний. Это знаток был всего относящегося до учения о жертвах и обрядов, при сем наблюдаемых. Книг, толковавших о чествовании, какое должно быть воздаваемо тому и другому из богов и о тайнах египетской религии, было всего десять, и разделялись они так: о жертвах, о начатках и первенцах, гимны, молитвы, церемонии, праздники и другое тому подобное. Заканчивал священное шествие прорицатель, несший на груди священную амфору, еще издали усматривавшуюся всеми присутствующими. За ним следовали хлебоносцы с хлебами, назначенными для жертвоприношения. Прорицатель, так как он был распорядителем при жертвоприношении, в совершенстве знал все содержание богослужебных книг; а говорилось в них о богах и излагались все вообще богослужебные обряды. На сем же прорицателе лежал верховный надзор за распределением податей между египтянами. Число книг Гермеса, которым всем придавалась важность первостепенная, доходило до сорока двух. Из них в тридцати шести содержалась египетская мудрость, которую вышеупомянутые жрецы обязаны были знать во всех подробностях. Содержание шести других книг относилось к области пастофор ⁷⁵³. В них излагались медицинские сведения под такими подразделениями: организация человека, болезни, органы, лекарства, глазные болезни, женские болезни. Таково было в общем содержание египетской мудрости; в частности же не входим.

Мудрость Индусов также была замечательна. И вот почему Александр Македонский полюбопытствовал лично проверить молву об индийских гимнософистах. Представлены были ему десятеро из них, славившихся глубиною своей мудрости и лаконизмом ответов. Он стал предлагать им различные вопросы, добавив, что ответ неудачный ответчику грозит смертью; судьею же ответов поставлен был старший из них. Сначала спросили его: «Кого больше числом, живых или мертвых»? «Живых, ответил гимнософист, потому что мертвых нельзя принимать в расчет.» – Второго спросили: «Где живет больше животных крупных, в воде или на земле»? «На земле, отвечал он, так как вода составляет только часть ее.» – К третьему обратились с вопросом: «Какое из животных всех хитрее?» Он отвечал: «Человек, потому что его до сих пор еще не знают.» – Четвертому предложили вопрос: «Зачем вы ввели в заблуждение царя вашего Савву?» Он отвечал: «Мы желаем, чтобы он или жил славно или же умер жалким образом.» – Пятого: «Что было раньше, день или ночь?» Он отвечал: «Ночь; она была раньше на день.» Гимнософист этот на двусмысленный вопрос и отвечал обоюдно. – Шестого: «Как пробудить к себе возможно большую любовь?» «Средством этим состоит, отвечал он, наибольшая власть, не знающая ни пред чем страха.» – Седьмого: «Как человек может стать Богом?» Ответ: «Делая все, для людей невозможное». – Восьмого «Что сильнее, жизнь или смерть?» «Жизнь, потому что только она обязана терпеть бедствия.» – Девятого: «До какой поры человеку жить почетно?» «До тех пор, пока он смерть для себя считает лучше жизни.» – Когда очередь дошла до десятого, Александр приказал и ему отвечать тоже, так как он был судьею. «Они все отвечали один хуже другого», сказали этот. «Ну, заметил Македонянин, значит ты умрешь первым, дав о них такое суждение». «Но как же, царь, отвечал он, с твоим обещанием предать смерти того, кто ответит хуже всех других»?..

Эллины совершенно справедливо обвиняются во всякого рода заимствованиях. Мы, кажется, это и достаточно доказали многочисленными свидетельствами.

А что славнейшие из Эллинов имели понятие об истинном Боге не в форме полного развитого познания, а на основании общего между всеми людьми предания о сем возвышенном предмете ⁷⁵⁴, об этом очень определительно свидетельствует св. Петр в своей «Проповеди». «Итак, исповедуйте, говорит он, единого Бога, признавая Его Творцом всех вещей (Быт. 1:1; Апок. 3:14) ⁷⁵⁵. В деснице Его начало и конец всех существ. Он зрит все, хотя сам и невидим. Все Он в своей власти содержит, сам не будучи содержим ничем ⁷⁵⁶. Ни в чем Он не нуждается, тогда как в Нем имеют нужду все, и все только Им одним существует. Он непостижим, вечен, непременяем, несотворен. Все Он сотворил силою слова своего, т. е., по разумению Писания в смысле духовном и таинственном, властью Сына своего» ⁷⁵⁷. Далее Петр прибавляет: «В почитании сего Бога не походите на Эллинов». Что так? А то, что наилучшие из Эллинов хотя и одного с нами Бога чтили, но не сумели достигнуть подобно нам совершенного познания о Нем, как то требовалось преданием, исходившим от самого Сына Божия. Потому-то и не говорит он: «Не чтите одного с Эллинами Бога»; но: «Не чтите Его одинаковым с Эллинами образом; не служите Ему одинаково с ними». Апостол изменяет только вид служения. а вовсе не нового какого-либо Бога возвещает. Впрочем он и сам может объяснить нам, какой смысл должны мы соединять с его словами: «Не так чтите сего Бога, как Эллины Его почитают». «Впавши в постыдное невежество, говорит он, и не имея о Боге ясного познания, какое мы о Нем имеем, они понаточили статуй из дерева, камня, бронзы, железа, золота, серебра; потом, поставив пред собою эти изваяния из материи, которая дана была им для удовлетворения обыденных их нужд и назначением которой было состоять в руках их рабынею, стали преклонять пред ними колена. Равным образом они стали покланяться и существам, кои были назначены Богом в пищу им, т. е. и под небесами летающим, и в воде плавающим, и по земле пресмыкающимся. Дикие животные, домашние четвероногие, крысы, ласки, кошки, собаки, обезьяны, все было ими обоготворено. Свою пищу они стали посвящать существам, кои должны были сами служить им пищею. Смертное (животных) они стали приносить в жертву смерти (людям) ⁷⁵⁸, почитавшимся за богов, оказываясь таким образом неблагодарными по отношению к Богу истинному, коего бытие их нечестием было отрицаемо. А что это так, т. е. что признаваемый и нами и Эллинами Бог один и тот же, хотя и есть между нами различие в чествовании Его, это подтверждает тот же Апостол и такими словами: «Не чтите Его и одинаковым с Евреями образом. Они, воображая, что знают Бога, на самом же деле не ведая Его, чтут Ангелов, Архангелов, дни месяцев и луну ⁷⁵⁹. Понаблюдайте над ними. Если не появится луна, то у них и праздника нет: ни так называемой первой субботы, ни опресноков, ни новолуния, ни праздника, ни великого дня (очищения)» (Лев. 23:21). Петр добавляет далее в виде заключения: «Потому-то, приняв предание, во всей его истинности возвещаемое вам, служите Богу служением новым во Христе Иисусе. Ибо в свящ. Писании читаем мы следующее: Вот Я заключаю с вами завет новый, не похожий на завет, Мною заключенный с вашими отцами на горе Хориве (Иep. 31:31–32; Евр. 8:8–10). Он дал нам завет новый. Завет с Эллинами и Евреями был заветом ветхим; мы же, христиане, представляя собою народ заветный третий, чтим Его служением новым.

Апостол, если не ошибаюсь, всем вышеизложенным доказывает ясно, что Эллинам Бог истинный хотя и был известен, но они чтили Его по-язычески: Евреи же – по-еврейски, а не так, как следовало бы чтить Его, – образом духовным. Апостол свидетельствует далее, что блага обоих заветов исходят от одного и того же Бога. Это тот самый Бог, который в Эллинов вложил стремление к мудрости, коею они прославили Вседержителя. Приведенные нами слова Апостола служат сему неопровержимым доказательством. Итак и воспитавшиеся на учениях эллинских и чада закона Моисеева, с сих пор все, подчиняющееся влиянию веры, сливаются в одну семью и составляют собою один народ, шествующий путем благотворным и спасительным. Различаются они лишь временем; только оно разделяет этот народ на три ветви. Нужно иметь это в виду. Иначе можно подумать, что существует три рода людских, по природе различных. На самом же деле не так. Это лишь три различных завета Бога с людьми, три откровения, с которыми голос одного и того же Бога обращался к трем этим народам. И в самом деле, обратите внимание. В спасительных своих намерениях относительно Евреев Бог посылает им пророков. Точно так же и в среде Эллинов Он восставляет из сынов их людей добродетельных. Он выделяет их из невежественной массы и делает их среди народа пророками, возвещавшими ему Божественные благодеяния в меру собственного своего понимания их. «Проповедь» Петра уже убедила нас в сей истине; Павел же подтверждает ее ⁷⁶⁰. «Возьмите, говорит он также книги Эллинов; соберите прорицания Сивилл и вы услышите, что и теми и другими возвещается единство Божие и предрекается будущее. Возьмите равным образом Гистаспа ⁷⁶¹ и читайте. Здесь вы найдете еще более ясное и точное откровение касательно Сына Божия. Тут мы читаем, что множество царей вооружается против Христа и преследует Его своей ненавистью, Его и всех тех, кто, ища себе опоры в имени Его, остается Ему верным. Говорится там об Его пришествии, об Его долготерпении». Потом, резюмируя все сказанное, Апостол задает такой короткий вопрос: «Чье достояние представляет собою мир сей и все им содержимое? Не есть ли он творение Божие»? Потому-то, по словами Петра, Спаситель и говорил Апостолам: «Если кто из Израиля захочет обратиться и покается и во имя Мое уверует в Бога, то его грехи отпущены ему будут чрез двенадцать лет ⁷⁶². Идите рассейтесь по всему миру, чтоб никто не имел права сказать: Мы не знали».

Как в наши дни евангельская проповедь нашла для себя время благоприятное, подобно этому и закон с пророками дан был варварам (Евреям) своевременно, равно как и дух Эллинов занят был мудростью тоже благовременно, подготовляя слух их к принятию слова священного. Вот что говорил Евреям Господь, Спаситель их: Я услышал тебя во время благоприятное и в день спасения помог тебе; Я поставил тебя посредником завета Моего с народами; Я послал тебя, чтобы ты населил землю и восстановил оставленное наследие и чтобы сказал ты пленным: «Войдите» и тем, кто во мраке: «Узрите свет» (Ис. 49:8–9). Если правда то, что это пленным Евреям Господь сказал: Оставьте, если хотите, узы ваши, разумея под сими пленными добровольных пленников, принявших на свои плечи бремена неудобоносимые, то не следует и в том сомневаться, что чрез поклонение идолам зарывшие в землю благородные способности души, суть живущие во тьме (Mф. 23:4; Лк. 11:47). И в правду. Так как по закону праведным надоставало веры, то Господь, исцеляя их, говорил им: Вера твоя спасла тебя (Mф. 9:22 и инде). А тем, кои стремились к праведности во имя своей мудрости, нужно было не только обратиться к вере в Господа, но еще и отвергнуть идолослужение. Так случилось, что теперь мы видим их идущими к открывшемуся пред ними свету и раскаивающимися в прежних своих заблуждениях. Вот почему Господь возвестил Евангелие и бывшим в аду (1Петр. 3:19). ⁷⁶³. В Писании мы читаем о сем: Ад сказал бездне: Мы не видали лица Его, а только голос Его слышали (Иов. 28:22; 26:6). Без сомнения не аду же, получившему вдруг голос, принадлежат эти слова: они могли принадлежать только тем, кто находился в аду и сам попал в бездну примерно так же, как путешественники иногда добровольно бросаются в море. Они-то вот и слышали голос Божественной благодати. Только лишенный рассудка может воображать, что души праведников и грешников заключены в одном и том же месте; и он этим оскорбит Божественное правосудие.

Но что? Разве не без всяких обиняков и околичностей Писание говорит, что Господь возвестил Евангелие и погибшим в потопе (1Петр. 3:19–20) или лучше скованным и содержавшимся в узах плена? Мы говорили уже во 2-й кн. Стромат (гл. 9), что по примеру Господа ⁷⁶⁴ и Апостолы проповедовали Евангелие в аду. Выходит, по моему мнению, что добродетельнейшие из учеников должны подражать своему Учителю и в загробном мире, подобно тому как они подражали Ему на земле, дабы Логос мог обратить к себе Евреев, нисшедших во ад, а Апостолы язычников, или – одним словом – всех, кто жил праведно, согласно с требованиями той праведности, какая была предъявляема к ним законом и человеческой мудростью; но при следовании этой они впадали в частые погрешности и были еще далеки от совершенства. Совершенно согласно было с достоинством совета Божественного, чтобы все, самым делом заявившие свою праведность и все заблудившиеся раскаялись в своих заблуждениях, чтобы в познании, коим владел каждый из них, себе обрели спасение; потому что, не смотря на свое местожительство, они неоспоримо все же были из числа тех, кои представляли собою достояние Божие. Надеюсь, что Спасителю не откажут в возможности и сих спасти, ибо целью Его пришествия на землю и было спасение. Оно-то и было Им совершено чрез привлечение евангельской проповедью к спасению (Ин. 6:44; 12:32) всех тех, кто желал в Него веровать без отношения к месту, где кто жил. Итак, если Господь сходил во ад, – а что сходил Он туда, это несомненно, – не с иной целью, как возвестить здесь Евангелие, то Он при сем обратил или всех умерших или одних только Евреев. Без сомнения, всех умерших. Но из этого следует, что спасутся все уверовавшие, хотя бы они принадлежали и к язычеству, потому что и при местопребывании в преисподней они исповедывают имя Господне. И в правду так. Ибо наказания, побуждающие грешника к обращению, весьма благотворны и спасительны и имеют целью раскаяние грешника, а не смерть его (Иезек. 18:23–32; 33:11). Добавьте к сему, что души, освободившиеся от телесной сей оболочки, подчинявшей их себе, лучше могут понимать цель и значение наказания, хотя бы они и были омрачены страстями. Ужели же кто будет утверждать, что Христос Господь при своем сошествии во ад обратил только Евреев, которых и познание и вера были далеко неудовлетворительны, ибо эти исходят лишь от Спасителя? Итак, очевидным становится, что Бог, у которого нет на лица зрения (Деян. 10:34; Рим. 2:11), послать Апостолов, как и здесь на земле, во ад для возвещения Евангелия тем из язычников, которые еще могли обратиться. «Пастырь» прав посему, говоря: «Они сошли с ними в воду и снова из оной вышли жизненно обновленные. Что же касается тех, кои раньше умерли, то по истине: они сошли туда мертвыми, вышли же живыми» ⁷⁶⁵. Евангелие повествует далее, что многие из умерших восстали из гробов, в коих покоились (Mф. 27:52). Это без сомнения для того, чтобы быть переселенными в лучшие места. Еще что сказать? Вообще воплощением Спасителя произведено было новое движение в мире; оно дало толчок как бы ко всемирному перемещению. Праведник, поколику он праведник, не отличен от другого праведника будет ли этот принадлежать к народу Эллинов или к Евреям, живущим под законом, ибо Бог есть Господь не Евреев только, а всех вообще людей (Рим. 3:29; 10:12), хотя конечно Он состоит более близким Отцом по отношению к тем, кто более Его знает. Если жизнь добродетельная равнозначительна жизни по закону; а сообразоваться с законом если значит жить в согласии и с рассудком; если с другой стороны жившие и до закона добродетельно суть чада веры (Рим. 9:3) и должны быть признаны за праведников, то очевидно, что и рожденные вне закона могли весть жизнь праведную, опираясь при сем не на какую-либо иную помощь кроме как на голос своей совести; и следовательно, быв поглощены адом и содержась в оном в плену (1Петр. 3:19), они и здесь немедленно могли обратиться и принять веру во Христа, как скоро сюда явился Он и как только они услышали здесь Божественное слово Его или Его Апостолов.

И того не забудем, что Господь есть сила Божия (1Кор. 1:29) и что сила Божия не может быть слабой. Всем же предшествующим доказано, что Бог благ; далее – что Он всемогущ и что с одинаковым правосудием может спасать всех обращающихся к Нему, будет ли это здесь на земле или и в другом каком-либо месте. Не будем обольщать себя предположением, что благодать Божья действенна только по отношению к нам, нет; она все собою наполняет и действует непрерывно. Посему-то в «Проповеди» Петра и сообщается, что по воскресении Господь говорил Апостолам между прочим следующее: «Я избрал вас числом двенадцать для того, чтобы вы были Моими учениками и считая вас достойными сего». Господь захотел, чтобы и Апостолами они были, нашедши их заслуживающими сего к ним доверия. Он послал их в мир возвещать Евангелие людям его населяющим. Они были обязаны научать людей, что есть только один Бог; могли предвозвещать им во имя Христово будущее, чтобы слышавшие из уст Апостолов благовествование и уверовавшие в оное спаслись, слышавшие же напротив и не уверовавшие сами против себя свидетельствовали и лишились возможности оправдаться отговоркою: «Мы не слыхали». Как? Весть о Божественном домостроительстве и воплощении разве не до самого ада проникла, чтобы и там все души, при звуках Божественной проповеди, или раскаялись в своем прошлом или отрекшись веровать тем самым торжественно засвидетельствовали, что наказание ими несомое на них наложено правосудно? И в самом деле, предположите, что умершим до пришествия Господа Евангелие не было проповедано: тогда выйдете, что как спасение их так, и осуждение суть дело вопиющей несправедливости, потому что тогда не могли бы быть зачтены им ни вера их ни неверие. Справедливость требовала, чтобы одна из двух половин человечества не была осуждена, не быв выслушанной; но той же справедливостью и другое требовалось, чтобы не участвовали в благодеяниях Божественной правды лишь жившие после воплощения. Обращаясь совсем душам, одаренным пониманием и разумом, голос свыше тогда воззвал: «Каковы бы ни были грехи ваши, совершенные при неполном знании Бога (Деян. 3:17–19; 17:30), они прощаются вам с той самой минуты, как в искренности раскаяния признаетесь в них. Ибо вот, Я поставил пред вами жизнь и смерть, взывает Господь, чтобы выбрали вы жизнь (Втор. 30:15–19). Слышите? Бог не напоминает о сотворении Им человека, а говорит о том, что Он предложил людям жизнь и смерть, чтобы каждый размыслил и выбрал что-либо. В другом месте Писания на тот же предмет говорится следующее: Если захотите и послушаетесь голоса Моего, то будете пользоваться благами земными, если же не захотите Меня слушаться, то пожрет вас меч, ибо Господь говорит так (Ис. 1:19–20). Прислушаемся также к Давиду или лучше сказать к самому Господу, говорящему именем сего святого мужа; – а свят всякий человек, кто бы им ни был с самого сотворения мира, который был в течение веков или еще будет спасен. Итак, Господь говорит: Возрадовалось сердце Мое и язык мои возвеселился. Даже и плоть Моя упокоится в надежде, ибо Ты не оставишь души моей во аде и не допустить Святого Твоего до тления. Ты дал Мне познать путь жизни, лице Твое меня наполнит радостью (Пс. 15:9–11; Деян. 2:26–28).

Итак, по примеру народа избранного Господом, народ святой составляется не только из Евреев, но и из всех обратившихся к вере язычников, которым пророки дают имя «прозелитов». Свящ. Писание следовательно право, говоря, что вол и медведица будут жить вместе (Ис. 11:7) ⁷⁶⁶. Еврей здесь аллегорически представляется под образом вола, животного, которое носит ярмо и объявлено в законе чистым, потому что оно отрыгает жвачку и роговой нарост копыт его раздвоен. Медведица же, животное нечистое и дикое, состоит символом язычника. Рождающиеся от нее медвежата собою представляют бесформенную массу мяса; облизывая их своим языком, мать придает им свои подобие и характер. Не подобным ли образом и обратившийся язычник под влиянием Логоса преобразуется? Будучи вырываем из жизни языческой, он испытывает превращение своей грубой натуры в ручную и подобно волу становится наконец чистым. Таков же смысл и следующего пророческого изречения: Сирены будут прославлять Меня, равно как и воробьиные птенцы и все животные пустыни (Ис. 43:20). Животные пустыни, т. е. мира, известны за нечистых. Пророк разумеет под насельниками сих уединенных мест язычников, которых вера еще не смягчила, жизнь которых гнусна и которые дочерью веры, праведностью, еще не очищены. Преобразуемые же христианскою верою, они из диких, какими были прежде, становятся народом Божиим, достигая этого высокого достоинства лишь потому, что воля их с самого начала была расположена к обращению. Бог с одними говорит, побуждая их; другим же, уже начавшим дело своего спасения, Он протягивает Свою руку и привлекает их к Себе. Состоя повелителем вселенной, Господь не зрит на лица; Он не страшится никакого величия, ибо Он сотворил и малого и великого и промышляет о всех одинаково (Прем. 5:9). У Давида также мы читаем: Обрушатся ли народы в пропасть, ими самими вырытую; запутается ли их нога в силках, самими ими себе расставленных: Господь прибежище несчастным; во дни горести Он своевременно к ним является на помощь (Пс. 9:16). О чем свидетельствуют и дают право заключать все эти выписки из Писания? О чем как не о том, что во время для того благоприятное Евангелие дошло до слуха тех, кто жил в скорби (Пс. 9:9). Вот почему Псалмопевец и еще прибавляет: Возвестите дела Его между народами (Пс. 9:12), чтобы не были они осуждены несправедливо. Если Спаситель проповедовал Евангелие живым, чтобы не быть им осужденными несправедливо, то почему же и по побуждению подобному же не мог Он проповедать своего Евангелия и умершим ранее Его пришествия? Праведен Господь и любит правду; лице Его обращено к праведнику, любящий же неправду ненавидит себя самого (Пс. 10:7–5). Если всякая плоть согрешившая погибла в водах потопа, будучи вразумлена этим великим уроком и в то же время наказана, то следует верить, что Божественная воля, искони имевшая в виду и устроившая наши спасение и научение, тем паче спасает людей обращающихся. По справедливости душа называется бесплотной. И если по силе тонкости ее существа и нематериальности ее начала ей уже вода потопная не могла повредить, стихия грубая и осязаемая; то тем меньший вред она терпит при обычных родах смерти. Если при сем под действием греха некоторые части души и могут огрубевать, то эту приставшую к ней и ей чуждую ржавчину она может и сбрасывать с себя вместе с плотским духом (Гал. 5:17), пожелания которого всегда столько расходились с ее собственными желаниями.

Глава еретиков, проповедовавших всеобщность откровения ⁷⁶⁷, Валентин, в своей беседе «О дружбе» говорит также, и притом буквально, следующее: «Большая часть изречений, содержащихся в народных (назначенных для всеобщего употребления) книгах уже вошли в творения церковных писателей. Ибо слова, исходящие из сердца, общи же всем. Законом же, написанным в сердце каждого человека, состоит слово Возлюбленного (Mф. 3:17), Ему любезное и отвечающее на Его любовь тем же». Разумеет ли Валентин под общенародными книгами священные книги Евреев или же писания мудрецов эллинских, во всяком случае он допускает, не обращая внимания на рациональные различия, что весь род человеческий участвует в составлении учения истинного. Исидор, ученик и сын Василида, того же мнения о сем предмете. В 1-й книге своих толкований на пророка Пархора он говорит буквально следующее: «Если верить Афинянам, то выходит, что Сократу открыты были важнейшие из истин неким духом, всегда Его сопровождавшим». Аристотель утверждал, что у всякого человека есть особенный гений, никогда его не покидающий во все продолжение его пребывания в смертном сем теле. Он заимствовал это учение без сомнения у пророков; за тем скрыв источник ввел его в свои сочинения. Во 2-й книге того же творения тот же Исидор опять добавляет: «Не будем обольщать себя представлением, будто учение, излагавшееся некоторыми избранными умами, было преподаваемо впервые этими мудрецами. Не им принадлежит честь измышления сих учений; они заимствовали оные у пророков, а потом они усвояли их наиболее мудрым». И далее: «Стремящиеся к мудрости истинной, по моему мнению, должны бы понять, что означает собою, изображаемая Фэрекидом в его богословии, разноцветная крылатая птица, о которой повествование он заимствовал из пророчества Хамова» ⁷⁶⁸.

В начале этого своего творения мы уже объявили, что сущность его составляют не частной какой-нибудь школы правила для нравственного рода жизни, а учение о поведении, какого должен держаться человек, действительно мудрое, характера по истине научного, влияющее на жизненные отношения. Мудрость, как мы ее понимаем, состоит в полном и определенном познании всего относящегося до Бога и человека ⁷⁶⁹; это род неколебимой теории, освещающей прошедшее, но ценной как для настоящего так и для будущего. Она своими основами восходить к самому Господу, который сообщил ее нам то во время личного своего присутствия среди людей, то ранее сего посредством своих пророков; и так как она есть дочь Логоса, то на этом основании и нерушима ⁷⁷⁰. С другой стороны так как она открыта Логосом, то представляет собою волю Божию. Мудрость имеет два вида: то есть Мудрость несотворенная, вечная; то преподанная нам во времени ради нашей пользы. В вечности Она постоянно одна и та же; здесь же, во времени, она облекается в различные формы. Там Она неподвижна по причине полной своей бесстрастности; здесь же может быть обуреваема страстями. Там Она существует в виде полном и законченном; здесь удел ее неполнота и немощи. Такова мудрость, которой столь усердно добивается философия. Цель ее – душевное благо; и заявляет она себя истинностью слова и чистотою нравов. Тысячи усилий направлены на сие; преследуют истинные мудрецы эту цель с увлечением и страстностью. Под истинными же мудрецами мы, христиане, разумеем тех, кто стремится к Мудрости, все создавшей и всему научающей, т. е. тех, кто домогается ведения о Сыне Божием. Эллины же напротив дают имя мудрецов (философов) и тем, кто входит в словесные споры о добродетели. Мы же разумеем под философиею безупречную жизнь, осуществляющую собой истинное учение. Это же последнее рассеяно по разным школам, зашед сюда из преданий варварских, кои суть сокровище поистине Божественное, лишь украшенное Эллинами и в иной форме предложенное. Но из заимствованного одно эллинскими мудрецами было понято неверно: другое же, хотя и было ими говорено под влиянием Божественного вдохновения, но воспроизведено не во всей того полноте; или же расширено личными их предположениями и рассуждениями, по большей части ошибочными. Если их самих послушать, то можно подумать, что у них-то и содержится вся истина; мы же утверждаем, что они владеют лишь частью истины. И далее сего мира познания их не простираются. В этом отношении об их мудрости можно сказать тоже, что и об их геометрии и живописи. Геометрия их воспроизводит меру, величину и форму разных предметов; но она чертит их на плоской поверхности. Живопись же имеет дело с различными памятниками и видами. Она воспроизводит внешний вид предметов, располагая по законам перспективы линии их. Благодаря некоторым остроумным приспособлениям, она действительно верно передает выпуклости предметов, впадины и плоскости, так что и из предметов самих одни выступают, другие же вдаются, третьи над уровнем плоскости возвышаются. То же приложимо и к эллинским мудрецам (философам). Они не вернее толкуют об истине, чем как и живописью их посредствуются внешние предметы. И лишь по неумеренному самолюбию они таким частичным содержанием истины гордились; но неумеренное самолюбие всегда бывает причиной заблуждения и падения. Вместо того, чтобы из безумного эгоизма стремиться к славе суетной и к почестям от людей, гораздо лучше было бы трудиться над освящением себя чрез любовь к Богу, соединяя сие с рассудительностью. Принимать часть за целое, предоставлять над собою власть тому, что должно бы занимать положение служебное, поистине это значит уклоняться от истины далеко на распутья и не понимать значения слов Давида, признававшегося в таком грехе своем: Золу я ел как хлеб (Пс. 101:10). Себялюбие и гордость, вот чем он вовлечен был в заблуждение; вот тот пепел, коим он питался.

Итак, есть некоторые учения неоспоримые. А если так, то можно их узнать; стоит лишь учителя отыскать, который нас наставил бы в них. Так Клеанф пошел учиться к Зенону, Феофраст к Аристотелю, Метродор к Эпикуру, Платон к Сократу. Дошедши же до Пифагора, Фэрекида и Фалеса, я останавливаюсь и спрашиваю сам себя: «Кто же у этих был учителем?» Напрасно вы будете называть мне Египтян, Индусов, Вавилонян или даже самих магов, я все-таки не перестану спрашивать вас: «Кто же у этих последних был учителем?» Из звена в звено я доведу вас чрез все века до первых людей и там снова вас спрошу: «У этих кто был наставником»? Не люди же; тогда все ничего еще не знали. И не Ангелы же: по субстанции и организации они отличны от человека. У небожителей нет языка, чтобы говорить; а у человека имеются два уха именно для того, чтобы слышать. Всего, чем обусловливается образование словесных звуков: голоса, губ и частей соседних с этими, дыхательного горла, груди, гортани, самого дыхания, коими приводим был бы воздух в сотрясение, ничего этого у них нет. Нет подобного нашему голоса и у Бога, который непревосходимой своей святостью отстоит на безмерное расстояние даже от Архангелов. И что не Ангелы были наставниками первых людей, это нам известно и из предания, которое говорит, что как им, так и главам их истина также была сообщена отвне, ибо и они подобно нам существа сотворенные. Для открытия, кто был их наставником, следовательно приходится нам парить выше самих Престолов и Господств. А так как есть только одно существо несотворенное, а именно Вседержитель Бог, то Он-то следовательно и был наставником первых людей чрез своего первородного ⁷⁷¹ и единородного Сына, «чрез которого сотворено все и без которого не произошло ничего из того, что сотворено» ⁷⁷². Ибо есть один только Бог и от Него происходит начало всех вещей (Ин. 1:3), говорит Петр, под началом разумея единородного Сына Божия. Таков глубочайший смысл слов: В начале сотворил Бог небо и землю (Быт. 1:1). Все пророки возвещают именно сего единородного Сына Божия, когда говорят о мудрости. Это Он состоит наставником всех сотворенных существ; Он есть советник Божий, все предвидящий. С самых первых пор бытия мира Он различными способами и в самых разнообразных случаях оказывался наставником людей, с высоты небесной руководя их к совершенству. Вот почему и сказано: И не называйте себе наставнпком никого из тех, кто живет на земле (Мф. 23:8–10).

Теперь становится понятным, что за элементы составляют мудрость истинную. Хотя закон (ветхий завет) и представляет собою лишь образ и тень истины (Евр. 10:1), но так как в него вошло содержание научения Божественного, то он истинен. Эллины напротив под влиянием своей самомнительности объявляют учителями обыкновенных людей. Это не так. Как начало всякого отчества восходит к Богу Творцу (Еф. 3:14–15), подобно сему и ведение нами того, что такое добро и что честно, исходит от Господа, который научил нас сему. Отсюда-то, т. е. вследствие постоянной нам помощи свыше, произошло и развилось учение и об оправдании; последнее возможно лишь при следовании научению нас Божественному.

Конечно есть люди, не возращающие в себе семян истины (Лк. 8:5 и д.), тем или иным способом преднесенной их разуму. Семена эти лежат в душе их сокрытыми как бы в какой земле бесплодной и водою неорошаемой; или же они глохнут здесь от множества сорных трав. Подобно древним фарисеям и эти новые фарисеи закону непокорны. Кроме того они воровски примешивают к преданиям Божественным учения человеческие (Mф. 15:9). Виновен в таких заблуждениях людских уже не Божественный их Педагог, а сами люди, по своевольному упорству заткнувшие уши от Его внушений. Уверовавшие же в пришествие Спасителя и в исполнение всего того, что возвещено о Нем чрез свящ. Писания, имут ведение закона, подобно тому как и мудрецы эллинские, внимавшие наставлениям Господним, приобрели познание истинной мудрости. Слова Господни и вправду суть слова чистые, серебро огнем испытанное, от примесей к нему земных элементов освобожденное, седмерицею очищенное (Пс. 11:7). Что иное этим означено как не то, что праведник испытывается Господом (Пс. 10:5), подобно тому как серебро очищается? Праведник, это – монета Господня, имеющая на себе и печать Господню. Можно согласиться и с толкованием сего Соломоновым. Царственный этот толкователь слова Божия объявляет, что язык праведника есть сребро, огнем испытанное (Притч. 20:20; срав. Пс. 108:140; Пс. 16:3). Он желал выразить сим то, что учение, мудрость которого познана и признана, должно быть и принимаемо (с благодарностью), так как оно неоднократно было очищаемо от всякой земной к нему примеси, т. е. много уже было душ, кои себя посвящали в тайны познания и чрез воздержание от земных страстей себя в разных отношениях освящали. Говорю: в разных, потому что святится и тело, в котором живет такая душа. Всецело предоставляя себя в распоряжение живущего в нем гостя, оно и само есть святилище, в которое да не вносится ничего нечистого. Что же до души, то первое всего это очищение ее чрез все время оживления ею тела должно состоять в воздержности от всякого вообще зла ⁷⁷³. Это очищение для души не есть еще совершенство, как полагают некоторые; это есть совершенство лишь относительное, только для простых верных, окажутся ли ими Евреи или язычники. Праведность, устремляя взор мудреца истинного (гностика) далее того, что другими считается за совершенство, возвышает его до исполнения всего того, что благо; и когда гностик при наивысшей своей праведности восходит на сию ступень, когда он уподобляется на оной Богу, то совершенство его утверждается тогда уже на непоколебимой привязанности к добру. Потомство Авраамово, служившее Богу, состояло из призванных (Mф. 20:10); чада же Иакова, за то что запяли ⁷⁷⁴ зло, оказались избранными.

Итак, если мудростью для нас будет Христос: а действовал Он если и чрез пророков, писания которых воистину просветительны; равно как если Христос лично сообщил это истинное учение Апостолам: то конечно познание сего учения есть уже и мудрость; сим обусловлено полное познание и безошибочное понимание как прошедшего, так равным образом настоящего и будущего. Кто будет спорить против того, что учение совершенное вместе с тем и непогрешимо, так как оно нам передано и открыто Сыном Божиим? И если то правда, что деятельность созерцательная есть истинная цель, к которой мудрец стремится, то и созерцательная деятельность мудрецов эллинских, пусть она не сопровождалась полным успехом и представляет собою достоинство лишь второстепенное, все же имела в виду Бога. Достигает же сия умозрительная деятельность своей цели, т. е. познание Бога, лишь в тот день, когда чрез христианское освящение мудрец светский вводится в понимание пророческих предвозвещений, возвышаясь таким образом до постижения

Того что было, а также что есть и будет (Ил. 1:70).

Сие-то наивысшее познание, передаваясь из рода в род, без помощи каких-либо особых писаний, и первее всего сообщено будучи мужам апостольским, дошло этим путем и до нас ⁷⁷⁵. Следует значит добиваться сего познания или, – если угодно, – мудрости, чтобы поставить душу на точку умозрения, на веки устойчивого и неколебимого.

И Павел в своих посланиях, как оказывается, не безусловно порицает философию. Он не желает только, чтобы верный, восшед на высоту познания истинного, нисходил с оной в долины философии эллинской, которую он иносказательно называет стихиями мира сего (Кол. 2:8), т. е. наукой лишь элементарной, лишь подготовляющей к принятию учения истинного. Посему и к Евреям, оставившим веру для наблюдения предписаний закона Моисеева, он пишет следующее: Нужно ли еще учить вас первым начаткам слова Божия? Ужели вы до того дошли, что вместо твердой пищи нужно давать вам одно только молоко (Евр. 5:12)?. Точно так же к Колоссянам, т.е. к Эллинам, обратившимся в христианство, он пишет: Берегитесь, чтобы кто не прельстил вас философией и праздными тонкостями, по преданиям людским, по элементам наук мирских, а не по Христу (Кол. 2:8). Что это значит? Апостол предостерегает, чтобы какой-нибудь ученый не соблазнил верных и не уклонил их снова в философию, т. е. к знаниям начальным и элементарным.

«Вся мудрость, Эллинами измышленная, скажут мне, есть выражение разумения человеческого». Я же на основании свящ. Писания отвечаю, что разум есть дар Божий. Псалмопевец считает его даром наидрагоценнейшим и просит о нем Бога в таких выражениях: Я раб Твой; даруй мне разумение (Пс. 118:125). В другом же месте он молит о даровании ему всестороннего познания. Научи меня, он пишет, благости, порядку и ведению, ибо я веровал в заповеди Твои (Пс. 118:66). Это значило в слух всех засвидетельствовать, что обоим заветам свойственна величайшая авторитетность, а равным образом, что Бог сообщает оную и отличнейшим из своих чад. В другом месте Псалмопевец опять восклицает: Ты ни с одним народом, Господи, не поступил так. Ты не объявил им Твоих уставов (Пс. 144:20). Слова эти: Ты ни с одним народом не поступил так выражают, что Господь все-таки и к остальным народам был милостив, но только иначе. Частицею так установляется следовательно только сравнение и отношение подчиненности других народов в рассуждении нас, которые удостоены высшего сравнительно с ними преимущества. Пророк и действительно мог выразить ту же самую мысль и не прибавляя к ней словечка так. Петр в «Деяниях» говорит: По истине теперь я познаю, что Бог нелицеприятен, но что во всяком народе боящийся Его и праведность наблюдающий приятен Ему (Деян. 10:34–35). Не в одно только какое-либо определенное время Бог нелицеприятен, но всегда, от вечности, ибо щедродательность Его вечная, подобно тому как сам Он ни к одному определенному какому-либо месту не привязан, ни на главах лишь некоторых только личностей почиет благость Его; она всегдашняя и нет из нее для кого-нибудь изъятий. Отворите мне двери праведности, говорит Псалмопевец, и я войду в них и восхвалю Господа. Вот врата Господни: ими-то и войдут праведники (Пс. 118:19–20). Варнава ⁷⁷⁶ нам объясняет эти слова пророка так: «Из множества врат, отворяющихся пред нами, дверь, ведущая к праведности, ведет в тоже время и ко Христу Иисусу. Блаженны все, входящие сими вратами». Та же мысль содержится и в следующих словах Псалмопевца: Господь над водами многими (Пс. 29:3), откуда не только то следует, что оба завета имеют свои особенные отличия, но также и то, что как между Эллинами, так и между варварами учения, ведущие к праведности, разнообразны. Но вот и царь – пророк, свидетельствуя об истине, восклицает с негодованием: Низриньтесь, грешники, во ад, а также и народы, забывающее о Боге (Пс. 9:17). Да, забывают они о Боге, о котором прежде памятовали; Бога, прежде чем Его забыть, знали они; теперь же они не чтут Его.

Итак, язычники имели о Боге некоторые представления, хотя и смутные и неясные; факт этот кажется нам доказанным. Следует итак, чтобы гностик отличался многоученостью, обладал бы возможно большим запасом знаний. И так как Эллины не перестают повторять мнение Протагора, впервые сказавшего, что «диалектика всегда должна иметь наготове доказательства для противопоставления их другими доказательствами, то необходимо освоиться с искусством возражений. Многоречивый, говорит Писание, и сам не должен ли слушать в свою очередь (Иов. 11:2)? «Кому же и разуметь притчи Господни как не мудрому, владеющему знанием и любящему Господа» ⁷⁷⁷? Пусть он засвидетельствует сим свою верность Господу. Он должен уметь объяснять тайны познания, искусно отделять истину от лжи; он должен показать себя достоудивительным в делах своих, чистым и по телу и по душе. «Он должен быть тем смиреннее, чем возвышеннейшим для других кажется, говорит Климент в своем послании к Коринфянам. Наконец он должен быть в состоянии следовать такой заповеди: Извлекайте одних из пламени, других же принимайте назад с рассуждением (Иуд. 22–23). Специальным назначением виноградного ножа состоит конечно подрезывание лоз; но он служит нам также для разрезания и спутавшихся лоз и для вырезки терна, растущего около них и образующего трудную для прохода стену. Все эти разнообразный действия, им совершаемые, имеют соотношение с главным его назначением. Примените это сравнение к человеку. Конечной целью его состоит без сомнения достижение познания о Боге; тем не менее он занимается земледелием, геометрией, философией. Из трех этих наук одна необходима для жизни, другая его учит доброй жизни, третья объясняет ему все входящее в область доказательств. «Но, – здесь восклицают некоторые, – философия от дьявола происходит». Положим, что и так, ибо Писание говорит, что и сатана иногда превращается во ангела светла (2Кор. 11:14). Зачем? Ясно, что для пророчествования. Но если он пророчествует в качестве ангела света, то из уст его значит истина исходит. Если пророчества его имеют такой характер, как если бы исходили от Ангела, если свойство их – свет: то отсюда следует, что они и полезны, потому что сатана старается при этом уподобиться тому действию, которое совершает, хотя в сущности и остается отступником и мятежником. На какую же иную уловку он и мог бы ловить нас как не на эту: человека, желающего ведения, привлекая к себе первее всего блеском истины, чтобы потом увлечь его в заблуждение? Кроме того истина и действительно известна демону. Хотя и нет у него сил обнять ее во всей ее целости, все же он не незнаком с ней. Философия следовательно не есть еще ложь на том одном основании, что подделываясь под истину высказывают ее и вор и лжец, причем эти первее всего себя самих обманывают. Не следует из ненависти к говорящему слепо и преждевременно осуждать говоримое им; нужно размышлять при сем, истины это голос или лжи: предосторожность особенно необходимая по отношению к тем, кои ныне слывут и выдают себя за пророков. Утверждать, согласно с общепринятым мнением, что все для нашей жизни необходимое и полезное исходит от Бога, без сомнения не представляет собою чего-либо рискованного и ошибочного. Но мы гораздо ближе будем к истине, если скажем, что философия была дарована Эллинам в качестве особого рода и наиболее приличествовавшего им завета, – в качестве подготовительного фундамента (скалы, горного плато), на котором должно строиться и возвышаться здание христианской философии, хотя эллинские философы совершенно произвольно и отворачиваются от сего последнего света частью из пренебрежения им как учением варварским, частью же из опасения и за свою жизнь, ибо благодаря гражданским законам головам верных постоянно угрожает смерть. Дело при сем все же в том только, что рука, привыкшая рассеевать плевелы (Mф. 13:25), посеяла их и в эллинской философии, так же впрочем как и в варварской. Отсюда-то и между нами возникли ереси, соперничествующие с семенем добрым. Отсюда-то произошло нечестивое учение Эпикура; отсюда-то – сладострастье, объявленное ныне верховным благом и множество иных странностей, под именем эллинской философии, пущенных в ход софистами: обманчивые плоды на Богодарованной Эллинам ниве. Вот эти-то, располагающие лишь к чувственным удовольствиям и высокомерные, учения Апостол и называет мудростью века сего, потому что действительно они располагают лишь ко вздору мира сего, им ограничивая все помыслы своих вскормленников, делая этих таким образом зависимыми от князей мира сего (1Кор. 2:6) и им подчиненными. Это-то и унижает эллинскую мудрость, делая из нее науку партийную и далекую от знания совершенного. Это – лишь первая ступень к науке совершенной; а живет сия последняя вдали от земли этой, в мире доступном лишь разуму; и занимается она предметами еще более духовными, которых око человека не видело, ухо его не слыхало, о которых и мысли на сердце человека не входило (1Кор. 2:9), прежде чем их не объяснил нам истинный наш Учитель. Он пред законными наследниками Божественного усыновления раскрыл сначала святое святых, а потом постепенно истины и еще более возвышенные ⁷⁷⁸.

Мы осмеливаемся даже нечто большее утверждать, а именно вот что. Истинному гностику все известно, ибо вера возвышает его и до этого. В твердости и неколебимости своего разумения он постигает все остающееся неясным для нашего разумения и что относится к науке сверхъестественной (откровению тайному). Такими истинными мудрецами (гностиками) были Иаков, Петр, Иоанн, Павел ⁷⁷⁹ и все остальные Апостолы. В пророчествах и вправду содержатся все тайны познания, потому что Господь, вложив их в уста пророкам, сам и объяснил их затем Апостолам. Познание значит не есть ли такая функция разумной души, при помощи которой мы заносим свое имя в книгу бессмертия? Душа для парения в страны горние пользуется двумя крылами: познанием и стремлением. Стремление есть движение, следующее за согласием. И в правду так. Обратите внимание на человека, занятого каким-либо добрым делом: этому последнему у него предшествует познание; за тем является желание, стремление.

Есть еще нечто, на что также следует обратить внимание. Так как действию у нас предшествует изучение; так как самою сущностью дела обусловлено, чтобы существо, действующее свободно, – наперед и прежде чем решится на дело, – знало, что оно хочет делать; так как познание следует за изучением, действие же за стремлением или желанием; так как знание истекает из изучения, стремление из познания, из стремления же родится действие: то отсюда следует, что началом и двигательной причиной всякого разумного действия состоит познание. Итак, мы правы, называя познание главной, господственной функцией души, которая существенно ее характеризует так как действительно и стремление и познание движутся в сфере субстанциальной. Отсюда следует, что познание, собственно говоря, есть такое состояние души, в котором она созерцает или один или несколько предметов или даже, – если она совершенна, – то совокупность всего существующего. Знаю, знаю мнение некоторых, что и по убеждению самого мудреца для него есть де вещи непонятные и что все касательно их постижимое им ограничивается де лишь непонятностью их. Грубое же представление дела!.. Вот кругозор узкий очей по истине недальновидных! Этот близорукий мудрец сознается, – говорите, что есть вещи непонятные. Мудрец же истинный (гностик), о котором я говорю, понимает и там, где разумение других оказывается коротким; он убежден, что для Сына Божия ничего нет непостижимого; следовательно ничего нет и такого, чего нельзя было бы познать. Можно ли и представить себе, чтобы Претерпевший из любви к человечеству столько страданий хотя один пункт исключил из области подлежащей человеческому ведению? Не для сообщения ли познания и на землю приходил Он? Так вера сама становится твердым и неопровержимым доказательством, ибо истина неразрывно связана с преданным нам от Бога учением. Какой еще и большей добиваться нам опытности и просвещенности? Ученик мудрости Божественной знает прошедшее, строит предположения относительно будущего (Прем. 7:18), разрушает словосплетения, постигает смысл речей загадочных, предвидит знамения и чудеса, исход известных событий и конец времен.

Преимущество мудреца истинного (гностика) состоит в том, что он признает законность лишь за теми нуждами, удовлетворение которых требуется поддержанием телесного здоровья; таковы: голод, жажда и другие им подобные ощущения ⁷⁸⁰. Утверждать, что тело Спасителя как такое требовало для поддержки его различных забот и попечений, подобных тем, какими мы свою телесную жизнь поддерживаем, было бы довольно забавным уверением. Спаситель ел, но не для поддержания тела своего, которое поддерживалось и сохранялось силою Божественной, а для предупреждения в лицах близких к Нему мысли, будто Он имеет тело призрачное, что и высказывали о Нем некоторые из позднейших сектаторов. В сущности конечно Он чужд был всякого рода человеческих страстей; чужды Ему были смятенные душевные состояния; не волновался Он; выше стоял всяких удовольствий равно как и горя. Что же касается Апостолов, то чрез учение Господне и обладание в оном всеми сокровищами познания подавив в себе гнев, страх и все пожелания, они начиная с воскресения Господа, своего Учителя, казалось, не испытывали по-видимому и самых невинных внутренних движений, каковы: отважная смелость, соревнование, радость и пожелания. Они с тех пор были утверждены в некотором, неподвижном спокойствии души, из которого по воскресении Господа уже и не выходили, оставаясь непричастными всем волнениям и постоянно поддерживая в себе это расположение духа. Без сомнения, только что упомянутые душевные движения не имеют в себе ничего предосудительного, если они умеряются и направляются разумом. И все же в душе христианина совершенного они не находят себе места. К чему послужила бы ему например отвага и смелость? Так как жизнь не может преподнести ему ничего ужасного, никаких событий страшных, ни скорби никакой, ни беспокойства, которое отклонило бы его от любви к Богу: то совершенный христианин никогда следовательно не попадает и ни в какую опасность ⁷⁸¹. Что общего у него с радостью? Никогда он горя не испытывает, себя поддерживая убеждением, что все хорошо. – Никогда он не раздражается. Кто воздвинуть мог бы волны гнева в том, кто постоянно проникнут любовно к Богу, кто мыслить только о Боге, и следовательно не может питать ненависти ни к какому Божьему творению? – Неизвестно ему и чувство соревнования. Чего же еще недостает ему до полного слияния с Тем, Что благо и прекрасно? – Ни к кому не чувствует он и этой грубой привязанности, которая называется дружбой: в творении Творца он любит. – Далеки от него все пожелания и зависть. Он располагает всеми сокровищами, по крайней мере духовными, потому что чрез любовь он постоянно поддерживает сношения с Возлюбленным; с Ним уже соединен он узами избрания; и эта мягкость уз и близость со Христом укрепляются еще чрез усердное исполнение им заповедей: счастлив он тем, что располагает изобилием всех благ. Таковы побуждения, по которым он, по примеру своего Божественного Учителя, старается закрыть свое сердце для всех человеческих страстей. Он и вправду представляет собою воплощение лишь разума, Логоса (Слова) Божия, ибо человеческий разум есть лишь отражение в человеке сего Логоса Божественного. Так человек, добрый возвышается до воплощения в себе образа и подобия Божиих; и вот как Бог уподобляется человеку: общей и для Бога и для человека формой проявления состоит разум, нас отличающий и нам свойственный. Отсюда следует также, что грех против такого человека равносилен кощунству и причинять ему какое-либо зло есть действие нечестивое.

Но здесь слышу я любезные предупреждения, что гностик и человек совершенный может таить гнев и смелость в глубинах своего сердца и не должен отрешаться от них; иначе, без содействия двух этих вспомогательных средств, он не в состоянии будет возбуждаться против врага, ни приражению к нему напастей подставлять чело непобедимое. Возражатели эти добавляют: «Если заглохнут в нем все желания, то горесть изгложет его и он кончит с этой жизнью позорно. Как скоро огонь желаний погаснет, мудрец не будет питать в себе даже и честолюбия, которое человека добродетельного постоянно устремляет вперед. В самом деле, если союз со всякого рода добродетелями посредствуется желанием: то как это от человека, стремящегося к добродетели, можно требовать, чтобы внутри себя порвал он все привязанности»?

Вздорное и ребяческое возражение! Устам, оное формулировавшими, по-видимому неведома Божественная природа любви. Любовь не есть желание; это союз святой и нежный, истинного мудреца, и без посредства времени и места, вводящий в единство веры. Тот, кого любовь уже наделила всеми благами, коими он будет владеть некогда, потому что чрез воплощение в себе добродетели он проникся и надеждой на получение их, тому нечего желать, потому что он уже заранее, – насколько может, – наслаждается всеми сокровищами, каких только можно желать. Что же дивного в том, что душа, в которой познание соединено с любовью, всегда остается в неизменной невозмутимости ⁷⁸²? Пламенное и завистливое желание олицетворить собой нечто прекрасное тоже не мучит мудреца истинного: любовь уже его самого проникает красотою. К чему жало желаний и увлечения отвагою человеку, который по силе своей любви к Богу уже вписан в число друзей Его? Чрез эту любовь он уже соединен с Богом, а Бога никогда не касается даже и малейшее и ничтожнейшее изменение. Понятно теперь, почему мы изгоняем из души мудреца истинного даже мнимые взволнованность и смятенность. Познание собою порождает упражнение, упражнение переходит в состояние или постоянное расположение духа; такое расположение в свою очередь имеет последствием отсутствие в душе всяких беспорядочных движений, а не власть только над этими движениями. В чем же тайна этого неизменного покоя? Владеет ею только вырезавший из своей души все желания до самых корней их.

Равным образом не напоминайте гностику и об этих внутренних побуждениях, которые обыкновенно превозносятся такими похвалами и выдаются за великое благо, на самом же деле слишком походят на страсти и отличаются всей мятежностью их. Я говорю о радости, столь близкой к наслаждению; – о печали, живущей по соседству с горем; – об осторожности, столь схожей с боязнью; – о живости, близко подходящей к гневу. Гностик вовсе и не обращает внимания на похвалы, воздаваемые этим мнимым благам. Невозможно, чтобы человек, чрез любовь возвысившийся до совершенства и вечно поддерживавший неутолимость своих желаний созерцанием, доставляющим ему столь высокое наслаждение, невозможно, чтобы он вновь унизился до жалких земных радостей. Вы просите его сойти с этих высот, приглашая его наслаждаться благами сего мера? Но он уже вошел в свет неприступный (1Тим. 6:16). Конечно это последнее происходит не на самом деле, так как от сего света неприступного еще отделен он временем и местом; и все же гностик живет в сем неприступном свете по силе чисто духовной любви к Богу. А Мздовоздатель Божественный за это награждает его дарованием наследия небесного и совершенным восстановлением в прежнее достоинство. Так осуществляется на гностике Божие обетование касательно даров; их гностик уже ранее выбирает и за свою любовь к Богу получает от Него ранее. Неправда ли: на крыльях любви воспарив к Богу, гностик, хотя его телесная оболочка и остается еще на земле, если не вполне отрешается от уз земной сей жизни, – что запрещено ему, – то по крайней мере не освобождает ли свою душу из под влияния страстей, – а что можешь быть законнее этого, –  и не свободным ли живет на развалинах всякого рода пожеланий? Тела более он не касается. Он позволяет ему лишь теми вещами пользоваться, которые необходимы для его сохранения, чтоб не произошло его разрушения. И о мужестве что за толк вам говорить с человеком, чисто духовным, к которому никакая опасность приразиться не может, потому что здесь на земле он как бы отсутствует, находясь уже всецело подле Предмета своей любви? К чему ему и воздержание? Оно не нужно ему. Воплощение в себе этой добродетели доказывало бы еще приражение пожеланий, которые нужно еще преодолеть; посему гностик предоставляет, упражняться в ней человеку, который, не будучи еще вполне чистым, борется со страстями. Мужество также ему не нужно. Это орудие лишь против страха и трусости. Но прилично ли, чтобы друг Божий, Богом еще до сотворения мира предназначенный ко включению в число чад, удостоенных высшего усыновления (Еф. 1:4–5) ⁷⁸³, был подвержен приражению страха и сладострастия? Разве не укрощением именно подобных душевных волнений и занят он? Я не опасаюсь высказаться открыто: как он предназначен Богом к совершению именно того, что делает и к достижению именно той цели, к которой стремится: так и сам себя лично он предназначает к тому же, определяясь в сем познанием и любовью к Богу своему. Он не питает относительно будущего предположений неверных подобно большинству людей, жизнь которых есть не иное что как продолжающееся постоянное состояние неуверенности: свет веры и познания освещают для него то, что для других неясно; любовь, его одушевляющая, для него делает будущее уже настоящим. Опираясь на пророчества, уже исполнившиеся, на тайну воплощения, он верит в слова Бога, который никогда не обманывает. Он уже располагает тем, во что уверовал; и дар обетованный уже в руках у него. И в самом деле! Обетование истекает ведь от самой Истины; потому-то оно и достоверно; как христианин совершенный, гностик чрез свою уверенность, что непременно получит обетованное, заранее уже и видит осуществление обетования. Таким образом тот, кто сознает, что понимает будущее верно, опережает этим пылом любви самое это будущее. Потому-то гностик не просит у Бога и никаких земных благ. Он питает в себе неколебимую уверенность, что владеть будет истинными сокровищами. Все молитвы его состоят в просьбах сохранить ему веру, которая должна осуществить его желания. Далее желает он, чтобы походило на него возможно большее число верных: чрез это распространялась бы слава Божия, открывающаяся особенно в познании. Ибо кто чрез безупречное исполнение Божественных заповедей, насколько-то доступно человеческой природе, уподобляется Спасителю, тот сам в некотором роде становится спасителем других. Вот справедливость истинная; и таково почитание ею Бога, ею и праведностью действий, а равно и истинностью познания. Господь даже и не ожидает молитв этого своего достойного раба, «Проси. Он говорит ему, и Я сделаю; пожелай и исполню» ⁷⁸⁴. Вообще неизменность не может корениться и утвердиться в вечных подвижности и непостоянстве. Если верен этот принцип, то душевная способность, которой свойственна эта властность, под влиянием постоянной изменчивости наконец теряет свое равновесие и самую возможность сложиться. Спрошу вас еще раз: Как на этой почве, постоянно колеблющейся вследствие столкновения с внешними предметами, как достигнуть утвержденности; словом: Как успокоиться на уверенности, что обладаешь познанием прочным?

По словам самих мудрецов эллинских, добродетели, это суть известного рода состояния, внутренние расположения, особого рода искусство и наука. Но нет науки прирожденной человеку; каждая наука есть дитя воспитанное, выхоленное при известных условиях и взаимных отношениях. Она становится нашей собственностью первее всего под условием забот о ней, за ней ухода и в ней успехов ученика. Ею овладевают и в ней упрочивают свое положение только чрез усердное размышление. То же самое приложимо и к науке Божественной. Когда посвятивший себя ей достигает относительно совершеннейшего познания святых тайн, то любовь строит ей твердый и нерушимый фундамент. И действительно так. Достигнув сей высоты, христианин доходит не только до Первопричины; он понимает и причину Ею произведенную; он остается неизменным в своих убеждениях, потому что они утверждаются на опорах твердых и неколебимых. Кроме того из уст самой Истины он знает, что относительно происхождение добра и зла, относительно сотворение мира, и одним словом относительно всего открыта нам Господом полнейшая истина, собой объемлющая историю мира от самого его начала и до разрушения. Какое дело ему до того, вероятно ли все это и до необходимости доказать все это согласно с требованиями науки эллинской? Он остерегается, как бы не оказать им большего доверия, чем самой Истине. Язык Господень, неясный для других, ясен для него. Таким-то способом и сообщено ему познание касательно всего. Ибо пророчества, содержащиеся в священных книгах наших, рисуют будущее именно в таких чертах, в каких оно предстанет. Настоящее они представляют тоже в таком виде, в каком оно есть. Прошедшее они изображают так, каким оно было. И что касается науки, ведущей свое дело доказательствами, то гностик, благодаря своему многознанию, превзойдет всех; по всем вопросам, касающимся добра и чести, пальма первенства останется за ним. С умом, непрестанно обращенным на предметы, доступные единственно умозрению, по сим-то Божественным первообразам (идеям) и судит он о всем касающемся человечества, приблизительно так же, как мореплаватели, которые, прежде чем отпустить корабль в путь, справляются со звездами. Всегда он готов на всякое доброе дело. Он ставит себя выше превратностей, кои могут взволновать и смутить душу. Предстоит ли перенесть какую-либо напасть? Не проявляет он в предприятиях особой какой-либо отваги; не позволяет он себе никакого движения, которое не гармонировало бы с ним самим или благом общественным; он осторожен и осмотрителен; непреклонный ни на какие удовольствия, он не может быть соблазнен ими ни в бодрственном состоянии, ни во сне ⁷⁸⁵. И подлинно так. Привыкши к образу жизни строгому и воздержному, он остается умеренным и легким на подъем, но с важностью; для жизни же нуждается только в том, что существенно необходимо и никогда он не хлопочет о побочном и прямо к делу не относящемся. Не напоминайте ему и о том даже, что это необходимое имеет свою особенную важность; он принимает и его в строгой мере, лишь в той, как это неизбежно нужно для поддержания этой материальной жизни, им разделяемой наравне со всеми остальными людьми.

Итак, делом существенно необходимым для гностика состоит познание. Но почтение, гностиком питаемое к познанию самому в себе, располагает его в пользу и наук предуготовительных и обусловливающих оное; в каждой из них он ведь отыскивает орудие, содействующее защите истины. Музыка обусловленным мерою ритмом и гармонией своих аккордов учит его согласию с самим собою. Арифметика своими восходящими и нисходящими прогрессиями чисел учит его взаимосоотношению их и объясняет ему, что большая часть вещей и взаимосоотношений их подчинены числовым пропорциям ⁷⁸⁶. Углубляясь в геометрию и постигая лишь умозрению доступную ее природу ⁷⁸⁷, он, благодаря этому навыку в созерцании, привыкает к представлению сплошного пространства и бытия субстанциального, неизменного, отличающегося от предметов земных. Астрономия возносит его ум за пределы земли, научает парить в небесных сферах, следить за движениями светил небесных, привыкать к постоянному созерцанию в уме Божественных чудес и гармонии, царящей между ними. Наблюдал эти чудеса Авраам, и возвысился до познания своего Творца. Но гностик не останавливается на этом. Он изучает диалектику, толкующую о понятиях родовых и видовых и искусстве различать оные. Она-то гностика научает проникать в сущность предметов, выделять тот и другой из них из ряда других и этим путем доходить до субстанции первоначальных и простых.

Есть между нами немало людей, боящихся эллинской философии, подобно тому как дети боятся привидений. «Мы боимся, чтобы она не ввела нас в заблуждение», кричат они. Если вера их, – я уже не осмеливаюсь говорить об их познании, – в такой степени слаба, что может колебаться от человеческих рассуждений, то не стоит им и усвоять оную себе; пусть слабосильные эти христиане лучше сознаются, что они никогда и не верили в истину. Если бы они проникнуты были истиной, то не колебались бы, ибо истина неопровержима; могут быть опровергаемы лишь мнения ложные. Только по сравнению хорошего пурпура с плохим мы останавливаем свой выбор на первом. Сознаваться, что колеблешься в своих убеждениях, это значит в слух всех объявлять, что нет у вас ни пробирного камешка менялы, ни критерия истины. В каком же положении окажется этот несведущей в своем деле человек, когда он сядет за банкирскую конторку! Что тогда с ним будет, если он не в состоянии пробу произвесть над представленными ему монетами и различить монету истинную от поддельной ⁷⁸⁸? Праведник во век не поколеблется, восклицает Давид (Пс. 112:6). Что значит это? А то, что от речей лживых он не колеблется; мимо удовольствий обманчивых он проходит, не увлекаясь ими; из чего следует, что ничто его не в состоянии отклонить от наследия, им ожидаемого. С какими бы угрозами ни обращались к нему, страху нет места в серце его (Пс. 112:7). Что за дело ему до неосновательной клеветы и до ложной молвы о нем! Не боится он хитросплетений речи лукавой; всегда он в состоянии открыть ложь в изгибах ее. Не постоянно ли он как сам готов спросить, так равным образом и отвечать на вопросы? Диалектика и в правду воздымается около истинного гностика на манер вала, останавливающего дальнейшее движение софистов и мешающего им низвергнуть истину. Сердце хвалящихся святым именем Божиим и ищущих Господа, по словами пророка, должно проникаться радостью. Просите силы у Него, и Он укрепит вас. Непрестанно и во всевозможных случаях поставляйте себя пред лицом Его (Пс. 104:4). Это значит, что постоянно нужно искать Бога,  многократно и многообразно (Евр. 1:1), ибо есть несколько способов, равно ведущих к познанию Бога. Гностик истинный вместо того, чтобы многочисленные знания, им собранные, считать за силы, непосредственно у него находящиеся в распоряжении, видит в них силы лишь воспособляющие, помогающие постижению им истины чрез сообщение ему возможности различать общее от частного. Он знает, что все наши заблуждения и лживые мнения происходят от нашего неумения установлять различиe между общим и субстанциальным взаимосоотношением предметов и пунктами, их друг от друга отличающими. Позволять себе говорить о каком-либо предмете нерешительно, уклончиво в ту и другую сторону, без подразделения и подведения его под ту или иную категорию, это значит не понимая дела путать общее с частным. При таком беспорядочном движении впереди по необходимости с пути прямого собьешься. Напротив при употреблении слов с точным различением их значения при взаимном отличении предметов друг от друга, вы со светочем приступите к изучению даже свящ. Писания. И в самом деле необходимо с выражениями, имеющими различные значения, соединять смысл один определенный; а также необходимо знать и те многочисленные выражения, с коими соединяется только одно значение. Этим обусловливается верность и точность выражений.

И все же не стоит тратить свое время на расследования бесплодные. Науки человеческие для истинного гностика собою представляют занятая лишь предуготовительные, впрочем помогающие ему, насколько то возможно, не только воспарять умозрением к истине и утверждаться на этом неколебимом основании, но и опровергать софизмы возражателей против истины. Гностик должен быть знаком со всем курсом школьных наук и со всей эллинской мудростью. Только он относится к ним не как к имеющим значение существенное в себе; он видит в них лишь полезную принадлежность, по времени и обстоятельствами даже необходимую. В руках еретиков науки эти служат средством для распространения лжи и зла; в руках же гностика они служат оружием к укреплению добра и истины. Итак, хотя истина, содержащаяся в эллинской философии, и частична, тем не менее это все же истина. Как солнце, изливая свет свой на предметы то белые то темные, позволяет различать и тот и другой из этих цветов, подобно этому и истинами, содержимыми эллинской философией, лживые доводы софистов в конец ниспровергаются. Итак, Эллины имеют право (словами своего поэта Пиндара) восклицать: «О истина, царица мира, мать великих добродетелей».

Мы сослались уже на пример Авраама, доведенного астрономией до познания Бога. Тот же праотец пусть еще раз послужит нам и того примером, как тому же содействует и арифметика ⁷⁸⁹. При известии о взятии в плен Лота, патриарх собирает своих слуг, рожденных в доме его и во главе отряда, из них составленного и простиравшегося числом до 318 человек, настигает врагов и значительное число их рассеевает (Быт. 14:14 и д.). Здесь следует заметить, что числовым знаком, означающим число 300, служит буква Т. собою представляющая крест ⁷⁹⁰ нашего Господа; буквами йотой (ι) и этой (η)  первая собою знаменует число десять, а вторая – восемь, обозначается имя Спасителя ⁷⁹¹. С точки зрения спасения, они-то конечно, т. е. имя и крест Христовы, и были слугами и союзниками Авраама. Потому-то без сомнения Авраам со своими слугами и восторжествовал над врагом, пленившим Лота и над неверными народами, шедшими следом за ними, что знаменем его был крест и святое имя Иисусово. Кроме того число 300 представляет собою три сотни. Но всеми единогласно признается, что число 10 из чисел есть во всех отношениях совершеннейшее ⁷⁹². Что касается до 8, то это – куб, который представляет собою равенство по всем направлениям: в длину, ширину и высоту ⁷⁹³. Дни человека, говорит свящ. Писание, будут 120 лет (Быт. 6:5). А что такое представляет собою число это? Сумму первых пятнадцати чисел, сложенных одно с другим начиная с единицы ⁷⁹⁴. – Полнолуние наступает в 15-й день. Сверх того число 120 есть треугольное ⁷⁹⁵ слагается во – 1-х из четного ряда ⁷⁹⁶ чисел (из нечетного ряда четного числа чисел), заключающегося в 64: 1, 3, 5, 7, 9, 11, 13, 15, частичное сложение которых (начиная с единицы) дает квадраты чисел, кои показывают счет их ⁷⁹⁷. Во 2-х оно состоит из ряда нечетных чисел (из четного ряда нечетного числа чисел), составляющего 56, а именно из семи четных чисел, начиная с двух: 2, 4, 6, 8, 10, 12, 14, частичное сложение которых производит собой неравенство сторон ⁷⁹⁸. Рассматриваемое с другой точки зрения, число 120 состоит из четырех чисел: одного треугольного, а именно 15; – другого – квадратного, а именно 25; – третьего пятиугольного ⁷⁹⁹, а именно 35; четвертого шестиугольного ⁸⁰⁰, а именно 45. В самом деле 5 представляет собой основание этих четырех многоугольных чисел. Если начать счет с единицы, то 15 есть число пятое треугольное, из 8 сторон состоящее: 25 – пятое квадратное и т. д. А 25, представляющее собою пятое квадратное число, считая с единицы чрез 5, есть – говорят – символ колена Левиина. Число 85 воспроизводится сложением арифметической, геометрической и гармонической фигуры, последним членом которой состоит удвоенный первый: 6, 8, 9, 12. Спросите Евреев и они скажут вам, что дитя, родившееся после 7 месяцев, образовывается в течение 35 дней. Что касается числа 45, то оно получается из фигуры 6, 9, 12, 18, где последний член есть утроенный первый. Именно в такое-то число дней образуется дитя, рождающееся чрез девять месяцев ⁸⁰¹.

Вот примеры, доказывающие пользу арифметики. Устройством же скинии и ковчега завета доказываются достоинства геометрии. Ковчег и скиния были устроены по плану, сообщенному самим Богом, соответственно совершеннейшей аналоги и со вложением в устройство дара такого разумения, что оно вело от предметов чувственных к миру невидимому или – лучше сказать – выводящему нас отсюда в святилище и святая святых. Обтесанные бревна также свидетельствуют, что четырехугольная форма проникла повсюду, произведя своими прямыми углами прочность и стойкость. И была длина здания 300 локтей, ширина 50, а вышина 80 локтей, а верх заканчивался угольником (Быт. 6:14–16). Возвышаясь на широком основании, постепенно заостряясь подобно пирамиде, своею формою кивот символически знаменовал место, где испытуют и очищают пламенем. Эти геометрические пропорции предлагаются нам в некотором смысле в качестве введения в понимание жилища святых. Различия, их отделяющие, указаны различиями, отделяющими помянутые числа. Числа эти, по этому способу расположенные, разлагаются или на 6 частей: 200 есть произведение 6-ти на 50; или на десять частей: 300 также есть произведение 10 на 30; или же на две неравные части: 50 есть сумма 20-ти и 30-ти. – Некоторые в 300 локтях предпочитают видеть символ креста Господня ⁸⁰²; 50-тью же локтями, по их взгляду, означены надежда и отпущение грехов, дарованные нам в Пятидесятницу. Тридцатью локтями означена проповедь Евангелия, ибо Господь начал оное проповедовать на 30-м году жизни. По мнению же других преимущество этого символа опять-таки принадлежит числу 12, ибо таково было число Апостолов. Здание, – добавляют, – заканчивалось углом, чтобы показать, что совершенства праведника, восходя со ступени на ступень, достигают единства веры (Еф. 4:13). Стол, стоявший в храме, имел 6 локтей, а четыре ножки его по полтора локтя каждая (Исх. 25:23) Соединением этих 12-ти локтей означены были 12 месяцев, совершающих свой оборот в течение года, за какое время и земля благодаря четырем различным временам года, производит и доводит до зрелости зародыши всех своих произведений. Стол, по моему мнению, служил образом земли, которая опирается также на четыре ноги: на лето, осень, весну и зиму; на сих то четырех ногах и год ходит. Свящ. Писание говорит, что у стола край был волнистый. Может быть это для обозначения было сделано, что все катится, уносимое движением времени; или может быть, это было образом земли, которая со всех сторон действительно окружена волнами океана.

Чтобы убедиться в пользе музыки, сошлемся на свидетельство Давида, певца Божественного и вдохновенного пророка, воспевавшего хвалу Богу в гимнах мерных. Характеристической особенностью дорической музыки состоит гармония, фригийской – диатониум, т. е., по словам Аристоксена, простота и легкость. А так как звуки варварского инструмента псалтири, коими выражается преобладающим образом мелодия серьезная и величавая, суть древнейшие из всех, то без сомнения они-то навели Терпандра на путь дорического способа музыки и внушили ему следующий гимн Зевсу, начинающийся так:

Зевс, начало и глава всех вещей,

Тебе я посвящаю начало сих моих гимнов.

Арфа употреблена псалмопевцем аллегорически, чтобы с одной стороны назвать Господа, а с другой верующих. Души людские как бы струны под руководством Господа ими бывают возбуждаемы. Служа образом избранных ⁸⁰³, действующих по внушению Логоса, арфа может собою означать еще восхваляющих Бога, просвещенных познанием и под влиянием Логоса заставляющих звучать струны веры своей. В гармонических музыкальных сочетаниях вы откроете также и ту гармонию, седалищем которой состоит церковь; я говорю о гармонии, которая царит в законе, пророках, апостолах и евангелии и объединяет их в одно целое. В качестве последнего символа вы найдете в сей гармонии чудное единогласие пророчеств, ибо вдохновение переходит с одного пророка на другого. Внесшие же свое имя в число воинов Христовых уподобляются по большей части спутникам Одиссея (Одис. 12:155), ибо они к подножию учения Христова приносят только грубые идеи. Взгляните на них! Не от сирен они убегают, но избегают меры и мелодии, упорно от нее затыкая себе уши. Если бы они раз открыли их для учений хотя эллинских, то – они отлично знают это – не могли бы вернуться назад. Но катехет, собирающий все, что может быть полезно оглашенным, особенно из Эллинов, – ибо Господу принадлежит земля и все живущее на ней (1Кор. 10:26), – не должен подобно какому-то неразумному животному сторониться от изучения науки. Напротив он должен укреплять своих слушателей всеми средствами, какими только располагает. Впрочем на этих учениях он остановится только на некоторое определенное время, какое необходимо для извлечения из них всего полезного. Затем, обогатившись этими свидетельствами, он может вернуться и к домашнему очагу, т. е. к мудрости истинной, сему несокрушимому оплоту, за коим душа уже в безопасности. Значит изучать музыку следует; она украшает собой и смягчает характер. Поэтому-то во время христианских трапез мы взаимно и возбуждаем себя к пению, передавая из рук в руки пиршественную чашу ⁸⁰⁴, погашая таким образом чрез влияние музыки пожелания и в то же самое время восхваляя Бога за изобилие даров, коими Он наделяет нас и за пищу, непрестанно Им доставляемую нам для поддержания двоякой в нас жизни: телесной и душевной. Но прочь от нас музыка расслабляющая, возбуждающая в душе разнообразные ощущения: то грустные и склоняющие к задумчивости, то непристойные и чувственность возбуждающие, то неистовые и сумасбродные!

И астрономия приносит нам свою пользу. С одной стороны знакомя нас с небесными явлениями, излагая учение о форме земли, о вселенной, об обращении неба, о движении светил, она возносит разум наш к подножию Творческой силы; с другой стороны она учит нас без труда различать возврат времен года, перемены в температуре, восход и закат светил. Она также в высшей степени полезна при мореплавании и земледелии, подобно тому как архитектура пользуется геометрией для сооружения своих памятников и зданий.

Эта последняя наука чрезвычайно обостряет душевные способности. Она делает душу наиболее восприимчивою к пониманию; наиболее способною различать истину, опровергать ложь и открывать соотношения между омологией и аналогией. Благодаря именно архитектуре мы уловляем сходство и различие; благодаря именно ее помощи мы можем находить длину без ширины, – поверхность, не имеющую глубины, – точку не подлежащую делимости и не имеющую протяженности; наконец это она от предметов чувственных нас возвышает к вещам, лишь умом постигаемым.

Итак, все остальные науки помогают мудрости; сама же философия состоит помощницей в отыскании истины. Всмотритесь в этот плащ. Сначала он был не иным чем как шерстью; затем шерсть была разбита рукою шерстобита и чесальщика; далее из нее образован уток, потом основа, а за тем уже и материя. Прежде чем достигнуть совершенства, душе также надлежит пройти чрез предуготовительные упражнения и претерпеть несколько испытаний. Потому что истина слагается из двух элементов: из познания и из дел; дела же проистекают из созерцания и требуют усилий, настойчивой борьбы и большой опытности. Кроме того созерцанием постигаются два предмета: ближний и мы сами; отсюда следует заключение о необходимости учености, приспособленной к двоякой сей цели. Тому, кто достаточно знаком с науками предуготовительными, ведущими к познанию, можно оставаться покойным, согласуя свои дела как с нормой с правилами, открываемыми созерцанием. Имеете ли вы намерение поучать ваших братьев писаниями ⁸⁰⁵ или же вы работаете над их научением чрез устное преподавание: светские науки в обоих этих случаях вам будут полезны, а знание свящ. Писания необходимо для заимствования из него доказательств, особенно если ваши ученики происходят из школ эллинских. Псалмопевец в таких чертах изображает церковь: Предстала Царица одесную Тебе в ризах позлащенных одеяна преиспещренна (Пс. 44:10). И в другом месте: Рясны (бахрамой) златыми одеяна (окаймлена) и преиспещренна (ст. 14). Что иное могло быть означено этим как не то, что церковь полна чад, доставляемых Элладой и иными странами? Только при посредстве Господнем познается истина. Какой человек, о Боже мой, может проникнуть в намерения Твои, если Ты сам не одарить его мудростью, если с высоты небесной не пошлешь ему Пресвятого Твоего Духа? Таким образом пути человеческие выпрямляются; уставы Твои возвещаются земле и народы ставятся мудростью Твоею на путь спасительный (Прем. 7:17–18). Чрез изучение священных книг гностик действительно познает древнее, рассчитывает будущее, различает тонкость речей, проникает в смысл загадочных слов, предвидит знамения, чудеса и ход событий, как мы уже сказали о сем выше ⁸⁰⁶. Мудрость, как видите, есть источник, из которого проистекают все науки.

Но некоторые из верных восклицают: «На что же знать-то например, почему и как солнце равно как и другие светила совершают свои движения? Какое дело нам до геометрических теорем, диалектических доказательств и умозрений, входящих в другие науки? Из них ведь не научишься исполнению обязанностей! Что такое вся эллинская мудрость, как не дочь разума человеческого, неспособная научить нас истине»?

Отвечаю: «Первее всего вы тут впадаете в заблуждение касательно одного важного пункта, а именно относительно доброго решения свободной воли. Те, которые свято сохранят святое, говорит Премудрость, будут оправданы, а кто сему научится, тот сумеет отвечать (Прем. 6:10). И действительно так. Совершенно естественно, что только один гностик может свято исполнять свой долг. В школе Господней он дознал, что следует делать, хотя учение это и сообщено ему устами человеческими. Вслушаемся далее в священные изречения. Мы все в деснице Его, т. е. подлежим действию Его всемогущества и премудрости; и слова наши, и всякое разумение, и искусство дел (Прем. 7:16). Ибо Бог никого так не любить, как живущего премудростью (Прем. 7:28). Возражатели те кроме того своим возражением лишь то доказывают, что не читали говоримого на сей счет Соломоном. Вот что пишет он о корабле: Искусством мастера он выстроен; управляет же им Провидение Твое, Господи (Прем. 14:2–3). Итак, я спрашиваю возражателей: «Не дико ли философию ставить ниже искусства плотничьего или кораблестроительного»?

Слыша, что двумя рыбами и пятью ячменными хлебами Господь в виду Тивериадского озера насытил сидевшую на траве толпу (Ин. 6:11), я думаю, что Он указывал этим на ветхозаветное учение, равно подготовлявшее к принятию христианства как Эллинов так и Евреев. Как под влиянием летнего тепла ячмень развивается и спеет раньше пшеницы: подобно этому и посредствовавшаяся законом духовная пища предшествовала вкушению от Божественной пшеницы. Эллинская же мудрость, родившаяся и возращенная при водах язычества, была изображена рыбами, которые будучи разделены между толпою, еще сидевшею на земле, напитали ее досыта; но от рыб сих не осталось ни куска, как остались крошки от хлеба ⁸⁰⁷. Но так как это множество народа было благословлено Господом, то чрез Божественное дуновение ему была сообщена свыше сила «Логосова, Дух Святый, способность к пробуждению в себе высших добродетелей; опущено зерно бессмертия, а чрез оное силою Всесвятого Духа и воскресение в будущем из мертвых. Быть может вам любопытно получить и другие разъяснения? Одной из рыб могли быть обозначены науки, входящие в курс обучения юношества; другой – философия, служащая ступенью к истине; собранные же куски хлеба будут означать учение самого Господа, собранное из слов Его.

И немые рыбы бросились толпою.

говорит в одном месте трагическая муза. Мне следует малитися, говорит пророк Иоанн, расти же одному Логосу Господню, состоящему целью закона (Ин. 3:30). Услышьте и поймите тайну истины и покройте прощением, если  в рассмотрении ее я побоюсь идти далее и ограничусь провозглашением лишь такого свидетельства: Все чрез Него произошло и без Него не произошло ничего (Ин. 1:3). Вот почему Апостол называет Его краеугольными камнем. Здание, на Нем основанное, добавляет он, возвышается и возрастает в святой храм Господень (Еф. 2:20–21). Оставим доколе в стороне евангельскую притчу, где говорится: Подобно царство небесное человеку, забросившему свои сети в море, а потом из множества им пойманных рыб выбирающему лучших (Mф. 13:47–48). Но уже и книга Премудрости, находящаяся в руках наших, в выражениях весьма ясных объявляет, что есть четыре главных добродетели ⁸⁰⁸, начал коих нужно искать у Евреев откуда они уже достигли и Эллинов. А впрочем вот и самые слова ее текста: Кто любит праведность, труды того сказываются добродетелями, ибо умеренность и благоразумие учат праведности и мужеству, полезнее коих ничего нет в жизни человека (Прем. 7:8). Какой же вывод сделать изо всего предшествующего? Людям свойственна добродетель отнюдь не в силу преимущества рождения: все мы равно приносим с собой на свет расположение к добродетели и способны приобретать ее ⁸⁰⁹.

Итак, к добродетели способны одинаково все люди. Отсюда сама собою открывается неосновательность возражения, с коим обращается к нам ересь: «Адам был сотворен совершенным или несовершенным? Если несовершенным, то как же творение совершенного Бога было несовершенным? И особенно как это таким несовершенным делом оказался человек, (высшее из творений)? Если же скажут, что человек создан совершенным, то как же это он нарушил заповеди»? На это мы отвечаем еретикам: Прирождена была Адаму лишь потенциальная способность быть совершенным, а не самая добродетель; ибо иное дело обладание добродетелью и иное дело возможность ее приобретать. Божия же воля была такова, чтобы мы лично состояли деятелями своего спасения. Душе нашей по самой ее природе свойственно стремление вперед. Далее, так как мы одарены разумом, а философия именно на оный-то и опирается, то с ней уже по самой природе своей мы значит состоим в отношениях некоторым образом родственных. Но не будем обманываться: способность к добродетели есть только склонность, стремление к ней, а не самая добродетель. Все люди, повторяю, рождаются с расположением к добродетели; но способностью ею проникаться, но воспитанными в ней, на деле ею облеченными люди оказываются в очень различной степени. Отсюда некоторые достигают совершенства в добродетели, другие же только некоторых ступеней ее. Одни уже от природы родятся со способностями наиболее счастливыми: но так как сами по себе они небрежны, то беззаботность их увлекает на пути ложные. Тем более познание, превосходящее все другие навыки сравнительными величием и истинностью, завоевывать трудно и дело это требует работ долгих и суровых. Но они, как оказывается, не познали тайн Божиих; не знали они, что Бог создал человека на безсмертие и что Он сотворил его по образу собственного существа своего (Прем. 5:22–23). При посредстве этого-то уподобления Всеведущему, верный (гностик), располагая познанием, будучи облечен праведностью и святостью, стремится согласно с указаниями разума достигать возраста человека совершенного (Еф. 4:13). Действия мысли, речи, в истинном гностике все чисто, как подтверждается это и следующим изречением псалмопевца: Ты испытал сердце мое, говорит он, и посетил меня ночью. Ты заставлял меня пройти чрез огонь скорбей, и неправедности во мне не нашел. Да не заняты будут уста мои истолкованием дел людских (Пс. 15:3–4). Но что я говорю: дел людских? Гностик знает самый грех, но не на пути раскаяния, как свойственно это простым христианам; но он знаком с самою сущностью греха и осуждает не тот или

иной грех, а грех вообще. Что за грех соделан тем или другим лицом, этого он не знает: но ему-то хорошо известно, что совершать его не следовало. Итак, есть значит два вида раскаянья: обыкновенное, происходящее вследствие греха, и другое более возвышенное, когда человек, раз узнавши сущность греха, отказывается от него; откуда с естественностью следует, что он более и не грешит.

Пусть не говорят мне, что человек запятнанный неправдами и грехами, грешит под влиянием демона. При подобном рассуждении он не был бы виновным. Но грешник, чрез нарушение закона выбирая то, что выбрали и демоны, неустойчивый и суетный как они, сам превращается некоторым образом в демона. Итак, человек злой, делаясь по естественной своей злости грешником, сам себя делает порочным чрез обладание тем, что выбрал свободно. По причине внутренней его склонности ко греху, этот из души переходит в действия; тогда как добрый человек всегда и действует честно.

Это-то и заставляет нас считать благом не только дела добрые, но и просто честные. Мы различаем два рода благ. Одни желательны сами по себе; таково например познание. Действительно, как скоро раз мы овладели им, то чего еще просить нам кроме как того разве, чтобы владеть им навсегда? Не его ли следует поставлять целью всех усилий; не ею ли они должны быть движимы; так что наконец созерцание не постоянным ли должно стать нашим состоянием? Другие же из благ нас располагают к себе последствиями, какие они влекут за собой. Такова например вера, спасающая нас от мук и обещающая нам воздаяние. Страх действительно есть узда, многих из людей удерживающая от греха уже на склоне к нему; а обетованием порождается послушание, ведущее ко спасению. Итак, познание есть совершеннейшее из благ, потому что оно из-за самого его желательно: а следовательно и дела, по познанию совершаемые, суть совершеннейшие. Наказание, налагаемое на грешника, его улучшает и исправляет; для остальных же людей, более дальнозорких, наказание служит примером, который как бы так, взывает к ним: «Остерегайтесь впадать в те же грехи».

Будем же трудиться над приобретением познания, водясь в приобретении оного не надеждою на доставляемые им блага, а с единственною целью владеть им из-за него самого. Первым из его плодов оказывается познание гностика, откуда возникают для него наслаждения самые чистые, восторги в настоящем, равно как и в будущем. А восторг определяют так, что это де есть радость, происшедшая из размышления об истинной добродетели, от увлечения которой душа расцветает и расширяется. Дела, в коих участвует познание, суть деяния добрые и прекрасные, ибо истинное богатство состоит в обилии добродетельных действий; ровно как и истинная бедность состоит в скудости честных желаний, ибо употребление вещей необходимых и ими пользование, невинное по свойству своему, начинает вредить только количеством, когда переходить меру. Вот почему гностик, со всей внимательностью ограничивающий свои желания касательно обладания и употребления, никогда не заходит за границы необходимого. Считая жизнь сию необходимой для умножения своих познаний и для достижения высоты познания, он придает важнейшее значение «не жизни вообще, а жизни добродетельной» ⁸¹⁰. Ни своих детей, ни супруги, ни родителей он не ставит выше любви к Богу, а также и праведности сей жизни. После того как жена его даст ему детей, она в глазах его становится не более как сестрой ⁸¹¹, происшедшей от одного с ним Отца; но сама она вспоминает о муже только при виде своих детей. Потому что она и в самом деле будет некогда его сестрою, когда сбросит с себя телесную эту оболочку, еще различающую их по полу и препятствующую им слиться во едино в познании, которое свойственно людям духовным. Души, рассматриваемые сами в себе, все походят друг на друга: они не принадлежат ни к мужескому полу ни к женскому (Гал. 3:28; Лк. 20:35); потому-то они ни женятся, ни замуж не выходят. Позвольте мне спросить вас: Женщина, не отличающаяся ничем свойственным ее полу, спокойно – решительная и подобно мужу усовершившаяся во благе, разве не превращается в мужчину? Таков был смех Сарры, когда ей было возвещено об имеющем последовать от нее рождении сына. Не потому, как я полагаю, засмеялась она, что находила невероятным обещание Ангела, а потому, что стыдилась новых супружеских отношений, кои должны были ее сделать матерью сына. А позже ⁸¹², когда Авраам призван был ⁸¹³ пред египетского фараона для оправдания своего образа действий по отношению к Саре, красота которой обратила на себя внимание фараона, то разве Авраам не называет ее сестрою, рожденною хотя и не от той же матери, за то от того же отца (Быт. 20:12)?

Раскаивающимся во грехах и не имевшим твердой веры Бог дарует просимое по молитвам к Нему; для тех же, кои живут законосообразно и по внушениям своего познания, достаточно одного желания, исполняемого тотчас же по его образовании. Взгляните на Анну (1 Царств 1:13). Она желает сына; и тотчас даруется ей зачатие Самуила. «Проси, говорить Писание; и Я сделаю; лишь пожелай в уме твоем, и Я исполню» ⁸¹⁴. Наши предания и в самом деле говорят нам, что Бог ведает глубины сердец (Деян. 1:24; 15:8). Но Он не нуждается, подобно людям, в некоем душевном движении, чтобы постигнуть тайны кого-либо из нас; – ни в событии каком-либо, которое раскрыло бы их Ему; смешно даже и думать так. Когда Бог, создав свет, созерцает его, и потом говорит, что он хорош (Быт. 1:3–4), то нисколько Он не уподобляется архитектору, одобряющему оконченное здание. И прежде чем произвесть свет из ничего, Бог знал уже, чем станет свет и уже одобрил в своей мысли то, что по сотворению оказалось добрым, так что всемогуществом Божиим, в предвечности совета Его, было сотворено благо, которое впоследствии было осуществлено в качестве будущего блага. Таким-то образом, скрывая истину под фигурою, которая называется гиперболой, Он по предведению хвалит будущее благо. Итак, истинный гностик молится даже мысленно, во всякое время дня, ибо любовь связывает его с Богом союзом теснейшим. Просит же он прежде всего отпущения грехов: просит далее, чтоб не грешить; в-третьих делать добро; и наконец разуметь Божии дела в творении вместе с законами, кои сим управляют, дабы с сердцем, очищенным чрез познание (Mф. 5:8), исходящее от Сына Божия, быть ему допущенным до созерцания лицем к лицу столь осчастливливающего нас зрелища (1Кор. 13:12) за то, что соблюдал заповедь Писания: «Хорош пост, если он соединен с молитвою». А поститься, это не иное что значит, как воздерживаться от всякого вообще зла, будет ли оно состоять в деле, в слове или даже в мысли. Итак, праведность есть целое во всей его полноте ⁸¹⁵; все части его, сходные между собою, точно одна другой, соответствуют. Слова, действия, воздержание от зла, добрые дела, совершенное познание, ничто из этого у мудреца истинного не хромлет; ничего в нем нет, что собою оскорбляло бы равенство и прямоту. Итак, поколику кто праведен, потолику по необходимости он и верен; но если кто-либо верен, отсюда еще не следует, что он и праведен. Я говорю здесь о праведности прогрессивной и совершенной, по коей имя гностика отождествляется с именем праведника. Таким-то образом вера Авраама была ему вменена во праведность (Быт. 15:6; Рим. 4:3), ибо он возвысился до неких вещей более великих и совершенных, чем вера. Не сделаешься праведным единственно чрез воздержание от дурных дел. Следует для сего еще добро творить и знать, почему необходимо не позволять себе того-то и того-то и почему необходимо делать то-то. Праведник, по словам Апостола, приобретает высшее наследие оружием праведности как в правой руке так и в левой (2Кор. 6:7). Одним он защищается, другим нападает, ибо одного оружия оборонительного и воздержания от греха недостаточно для совершенства, если не присоединить к ним цель праведности и доброй деятельности. Только тогда, защищенный со всех сторон и достигнув высоты познания, праведник открывается весь и лице души его сияет тою же славою, как и лице Моисея (Исх. 34:35), – свойство, как мы сказали ранее, характеризующее душу праведника. Подобно тому как краски красильщика, будучи впитываемы шерстью, действуют на нее некоторыми образом навсегда и отличают ее от другого рода шерстей: точно так следы нравственной над собой работы исчезают из души быстро, чтоб оставить там место только добру и добродетели. С другой стороны удовольствие, коим сопровождается деяние постыдное, проходит; позор же и бесчестие впитываются ⁸¹⁶. Таковы видимые признаки, присоединяющиеся к той или иной душе, составляющие печать прославления для души праведника и осуждения для души злого. В этом не следует сомневаться. Жизнь Моисея, посвященная праведности и великая близость с Богом, который говорил с ним лицом к лицу, отразились на лице его блеском и сиянием, почивши на нем в форме некоторого рода ореола. Точно так же вследствие созерцания, вследствие занятия пророчествами и добрыми делами благость утверждается в душе праведника некоей Божественной силой и отражается на лице его неким сиянием, которое поражает вас своим велением и красотою: это отблески Логоса (вечного разума). Как свет солнечный приносит с собой не только свет, но и теплоту, так и сей свет неразрывно соединен в душе с любовью, которая нисходить в нее от Бога и привносит в гностика нечто Божественное. Итак, истинный гностик уподобляется Богу Спасителю. Он в меру, дозволяемую человеческой слабостью, возвышается до совершенства Отца, сущего на небесах (Mф. 5:48). Этот-то Бог милосердия сказал: Чада мои, еще немного времени с вами Я (Ин. 13:33). Благость, свойственная Богу по природе, не в таком смысле состоит причиной вечного Его блаженства и бессмертия, якобы Он не заботится ни о каком деле и не причиняет никому затрудненья, делая добро в качестве какого-то раба для Себя только, нет ⁸¹⁷. Будучи благодетельным по самому существу своей природы, как истинный Бог, нежный Отец, Он беспрестанно занят деланием добра, – вот причины, по коим Он пребывает в одном и том же состоянии и благости и никогда от нее не отступает. К чему послужила бы доброта праздная, не обнаруживающаяся ни в каких делах благих? Кто опытов благости не обнаруживает и благотворением не занят, тот благостью и не преисполнен и не по побуждениям ее действует.

Кто по обуздании своих страстей потом начинает проводить жизнь бесстрастную, затем мало по малу возвышается до преданности добру, представляющей собою то совершенство, до коего мудрец бывает доводим познанием, тот уже здесь на земле становится ангелоподобным. Одетый в свет и совершенными делами своей благости блистающий подобно солнцу, он чрез познание, утверждающееся на праведности и любви к Богу, восходит по примеру Апостолов в жилище святое. Апостолы были облечены апостольством не в силу каких-либо преимуществ своей природы, коими они превосходили других; и не по праву предопределения ⁸¹⁸, ибо был выбран подобно им и Иуда. Но они заслужили апостольство в очах Того, кто заранее знает конец всех вещей. Посему и Матвей, не быв избран в одно с прочими время, заместил Иуду впоследствии, ибо оказался достойным сего поручения. Почему еще и в наши дни тем, кто верно исполняет заповеди и проводит дни своей жизни в совершенстве и познании, согласно с Евангелием, дозволительно вступать в избранное общество Апостолов ⁸¹⁹. Делается истинным пресвитером, делается диаконом во всей строгости смысла сего слова, т. е. делается служителем воли Божией тот, кто сам исполняет волю Господню и других учит тому же. Поставление от людей, посвящение, пресвитерство само в себе еще не составляет праведности. За пресвитера можешь считаться только тогда, когда будешь праведен. И хотя бы здесь на земле такой простой священник и не занимал почетного сиденья, он возсядет на одном из двадцати четырех престолов и будет судить народы, как говорит Иоанн в Апокалипсисе (Апок. 4:4; 11:16; Mф. 19:28; Лк, 22:30). Ибо спасительный завет, чрез поколения и века дошедший до нас от начала мира, один и тот же, хотя видом и применением и различается. Отсюда следует, что дар спасения один и неизменен и что исходит он от одного и того же Бога чрез посредство единого Господа, хотя и обнаружился он различными способами (Евр. 1:1). Так падает средостение (Еф. 2:14–16; 4:18), разделявшее Эллина от Еврея и делавшее из последних народ, пользовавшийся некоторыми преимуществами. Таким образом оба народа соединяются в одной вере и сливаются в один народ избранных. Избраннейшими же, говорит Иоанн, суть те, которые возвысились до совершенного познания и которые самой церковью признаны за цвет ее, отделены и почтены высшею славою. Состоя судьями и правителями, – безразлично, избранными из Эллинов или из Евреев, – они сидят в числе двадцати четырех, ибо благодеяние милости было удвоено ⁸²⁰. Иерархия церкви земной с ее епископством, священством и диаконством конечно есть только прообраз славы ангельской и домостроительства того, различным степени в коем назначены, по обетованию свящ. Писания, тем, которые, идя по стопам св. Апостолов живут в совершенстве и праведности, согласно с Евангелием. Апостол по вознесении на облака (1Сол. 4:17) видит их первее всего облеченными диаконством (Апок. 4:4; 11:16); затем возвышенными на новую ступень небесной славы, допущенными уже к пресвитерству. ибо слава от славы разнится (1Кор. 15:41), доколе они не достигнут наконец высшего совершенства (Еф. 4:13).

Верные, уже здесь на земле достигшие состояния блаженного, по словам Давида, упокоены будут на святой горе Божией (Пс. 15:1), т. е. в небесной церкви, где соберутся все любящие Бога и заповеданное ими добро. Это истинные Израильтяне (Ин. 1:47). сердцем чистые (Mф. 5:8), в которых нет лукавства (Ин. 1:47). Это те, которые, вместо пребывания в покое седьмого дня ⁸²¹, чрез преданность добродетели уподобляясь Богу, достигли того восьмочисленного наследия, которое обетовано добродетели, т. е. они достигли скинии, где умозрительно, без покрывала наслаждаются божественным зрелищем, созерцанием коего насытиться невозможно. И другие есть у Меня овцы, говорит Господь, который не сего двора (не этой паствы) (Ин. 10:16), чем означается, что в меру веры их они признаны были достойными переведения в иной двор, или иное местопребывание. Овцы Мои слышат голос Мой Деян. 10:28), т. е. понимают сокровенный смысл Моих заповедей. Но это значит, что они постигают возвышенный их смысл и связь, существующую между делами и воздаянием за оные по достоинству и заслугам. Слыша слова Евангелия: Вера твоя спасла тебя (Мк. 5:34 и инде), мы не так должны понимать оные, будто все спасутся, все равно как бы они ни верили, хотя бы дел не присоединяли к своей вере. Нет, мы знаем, что к вере и дела следует присоединить. С этими словом Спаситель обращался только к Евреям, имевшим закон, ведшим жизнь безупречную, имевшим все кроме веры в Господа. Жизнью невоздержной вера исключается. Посему для введения в предназначенное каждому из верных блаженное вечное жилище не плоти только должно совлечься; но необходимо для сего верному очиститься и от всей грязи обременяющих его пороков и страстей ⁸²². Но познавать больше значит чем веровать, подобно тому как удостоиться высших почестей, предназначенных праведниками, это более значит, чем просто спастись ⁸²³. Когда же верный наш достигнет того, что путем долгого упражнения сбросит с себя душевные немощи, он переходит в жилище более его осчастливливающее чем то, в коем он дотоле обитал, горюя и искупая раскаянием грехи, совершенные после крещения. Он терзается посему еще более, частью видя, что не достиг высшей степени славы, к коей стремились и коей другие уже достигли; частью же то сознавая, что никогда ее он и не в состоянии будет достигнуть. Кроме того стыдом и позором покрывают его и грехи его; а это для верного высшее наказание. Так Божие правосудие хотя и милосердо, но и милосердие Его полно правосудия. Потому что хотя очистительные наказания тому и другому за его прегрешения и прекратятся, все-таки верные, признанные достойными вселения в обитель лишь низшей славы, будут отдаваться неутешному горю, что не могут участвовать в блеске своих собратьев, которых за праведность их жизни Бог возвеличил высшею славою ⁸²⁴.

Соломон, под именем мудреца изображая истинного гностика, пишет следующее о созерцающих с удивлением ведшие, коим облекает Спаситель христианина совершенного: Они увидят кончину мудреца и не поймут, что Господь определил о нем и к чему его предназначил (Прем. 4:17). Но по прославлении его они скажут: Вот тот самый, который был у нас никогда в посмеянии и служил предметом наших поруганий. Какими безумцами тогда мы были! Мы считали жизнь его сумасшествием, а его кончину позорной. Как же причислен он к сынам Божиим и каким образом его удел между святыми (Прем. 5:3–5)? И так не только верный, но и язычник по всей строгости правосудия будут подлежать осуждению. Бог в своем вечном предведении зная, что язычники не уверуют в Него, тем не менее, чтоб возвысить их до совершенства, к какому только они способны были, даровал им философию, но только в качестве предуготовительной ступени к вере. Он попустил им обоготворить сотворенный на общую пользу солнце, луну и звезды из опасения, как говорит закон (Втор. 4:19) ⁸²⁵, чтобы, живя без Бога и в полном нечестии, они не погибли окончательно. Но народы эти оказались неблагодарными. Не послушавшись Божественной заповеди, они стали покланяться скульптурным изображениям Божества. Если они не очистят себя одинаковым с нами покаянием, то понесут наказание, одни за то, что не хотели уверовать в Бога, имея к тому полную возможность; другие потому, что при всем стремлении быть верными они ничего не сделали для осуществления этого своего стремления; а также и за то, что от обожания светил не возвысились до почитания Творца их. Потому что Бог поставил над главами их звезды в качестве пути, который ведет к Нему. Они же не остановились на светилах, Им дарованных для этой цели, а спустились с небес и стали преклоняться пред камнем и деревом, уподобившись с сих пор соломе, ветром разносимой, как говорит Писание, капли воды, падающей из ведра (Ис. 40:15). Так они оказались вне спасаемых и отделенными от тела о стального человечества.

Работать над своим спасением есть дело еще сомнительного достоинства ⁸²⁶, если не присоединяется к сей работе разум; оно представляет из себя дело всецело доброе лишь тогда, когда исполняется во всем совершенстве обязанности. Потому что все дела гностика отмечены печатью совершенства. Дела же обыкновенного верного имеют достоинство лишь среднее, потому что они не возглавлены разумом и не управляемы знанием. Bсе дела язычника напротив суть не иное что как грехи. Писание и действительно не просто и без всяких околичностей говорит нам: «Творите добро», нет; сверх того оно заповедует нам направлять все наши действия к одной цели и принципом их ставить разум. Руки неумелые не должны и прикасаться к лире или флейте, не только что играть на них. Точно так же не имеющие познаний и не знающие, как следует пользоваться теми или иными вещами в жизни, не должны и прикасаться к ним во все время жизни на этой земле. Не только на полях бранных воины борются за свободу. Кто помазан Логосом, тот при мысли о возможности быть увлеченным в неволю от чувственного какого-либо удовольствия, краснея от благородного стыда, дает битвы и на ложе сна и во время принятая пищи и пред лицем судей. «Никогда я не отрекусь от добродетели ради неправедного прибытка». Что это за неправедный прибыток? Очевидно чувственное удовольствие и смущение, из-за них труды и беспокойства; одним словом различные страсти, терзающие нашу душу, приятные в настоящем, но нас огорчающие до чрезмерности мгновение спустя. К чему послужило бы вам действительно, если бы кто и целый мир приобрел, говорит Господь, а своей душе повредил (Mф. 16:26: Мк. 8:36; Лк. 9:25)?

Очевидно таким образом, что люди незанятые добрыми делами, не понимают своей собственной пользы. А если это так, то они даже и неспособны надлежащим образом просить у Бога того, что благо, ибо они и не ведают истинных благ. А если бы они даже и получили от Бога те блага, то не почувствовали бы великости дара и не в состоянии были бы достойным образом воспользоваться тем, чего значения не постигают; по невежеству они не в силах были бы как должно и правильно применить к делу те Божии дары. Итак, недостаточное познание есть причина невежества. И по моему мнению, уму скромному или по крайней мере совести доброй при неудаче свойственно восклицать: «Пусть случится все то, что может случиться; на моей стороне правда. За меня будет бороться правосудие и меня никогда не застанут ни на каком проступке, ибо я занять делами добрыми» ⁸²⁷. Этой-то чистотой совести по отношению к Богу поддерживается в душе святость, а в отношениях к людям справедливость; охраняется тогда эта чистота душевная размышлениями о вещах важных, словами целомудренными и делами добрыми. Проникнута будучи таким образом силою Господней, душа сама становится Божественною ⁸²⁸. Иного зла с сих пор не признает она кроме невежества и действий, не имеющих исходным началом разума. Богу же постоянно всегда и за все воздавая благодарность, как при слушании слов оправдания, так и при чтении Божественных писаний, во время поисков за истиною, во время принесения священной жертвы и во время осчастливливающих ее молитвословий, такая душа изливает себя в словословиях, хвалениях, в благословениях ⁸²⁹, в восторженных песнопениях. Душа, проникнутая подобными расположениями, никогда ни на мгновение не разлучается от своего Бога. Глубокою мудростью посему отличается изречение: И вверяющиеся Ему постигнут истину и верные будут слушать Его с любовью (Прем. 3:9). Вот что книга Премудрости говорит об истинных гностиках.

Итак, на небе есть различные обители, в которые верные вселяемы бывают соответственно личным своим заслугам. Избраннейший дар, говорит Соломон, будет наградою за веру его и получит он в дому Господнем наиболее блестящее место (Прем. 3:14). Наиболее блестящее....Сравнительной степенью здесь означается, что в храме Божием, которым состоит не иное что как вселенская церковь, есть и низшие обители. И в то же время эта форма грамматическая возносит нашу мысль в наиболее возвышенные области, где царит Божественное величие. Числа 30, 60 и 100, находящиеся в Евангелии (Мф. 13:8), косвенным образом указывают на эти три вида обителей. Совершенное наследие состоит уделом тех, которые по «образу» Господнему достигли совершенства. Относительно же «подобия» ⁸³⁰ нечестием было бы думать, как полагали это некоторые, что оно состоит во внешнем виде человека, нет. Оно не состоит равным образом и в полном проникновении Божественными свойствами ⁸³¹, отличающими Первопричину. Это мнение тоже нечестивое и составляет измышление мечтателей, будто свойства человека и Вседержителя одни и те же. Нечестивец, говорит Господь, ты думал, что Я подобен тебе (Пс. 49:21). Достаточно с ученика, если он походит на своего наставника, говорит Учитель наш (Mф. 25:10). Верный, которого Бог почтил преимуществом усыновления Себе и дружбы с Собой, становится подобным Богу, ибо он сонаследник и Господь богов ⁸³², если только достиг он того совершенства, которое заповедуется Евангелием.

Итак, мудрец истинный (гностик) воплощает в своем лице более непосредственным образом (Божественное) подобие, т. е. дух своего Божественного Учителя, как обнаруживался этот в заповедях и советах людям мудрым и разумным. Причиной сего состоит понимание гностиком воли своего Божественного Учителя. Господь наш с кровель повелел нам возвещать то, что сказано Им было лишь ученикам своим и на ухо (Мф. 10:27; Лк. 12:3). Посему-то гностик, вследствие преимущественных своих даров, людям, добивающимся более возвышенной назидательности, и передает учение своего Господа более возвышенным образом. Но первее всего свои слова он подкрепляет авторитетом своих дел, соответственно примеру, данному нам в этом отношении самим Господом нашим. Неисполнимого Он не требует от нас, но заповедал нам только то, осуществление чего возможно. В таких-то собственно делах и сказывается наше царственное достоинство ⁸³³; в этом-то именно и должно состоять христианство наше, господственное наше положение среди других людей. Наше призвание не в господстве состоит лишь над дикими зверьми; подобно стольким диким животным внутри себя самих мы носим страсти, над коими и должны господствовать.

Так знание превосходства жизни добродетельной пред дурной спасает гностика и делает его разумеющим в делах добрых и оными более обилующим, чем сколько в них понимали и сколько их имели книжники и фарисеи (Mф. 5:20). Ополчись, царствуй и торжествуй, пишет Давид, защищая истину, тихость духа твоего и поведения и твою праведность, и Господь, десница твоя, чудным образом управит тобою (Пс. 19:4). Итак, кто мудр и уразумеет сие? Кто разумеет, чтобы познать это Правы пути Господни, говорит пророк (Ос. 14:10), желая нам объяснить чрез это, что один только мудрец истинный способен понимать и истолковывать истинный смысл, сокровенный смысл слов Духа Святого. И кто уразумеет, будет безмолвствовать в это время, говорит священное слово Писания (Ам. 5:13), т. е. недостойным тайн не откроет. Почему? Имеющие уши слышать да слышат, говорит Господь (Mф. 11:15), выражая сим, что слышать и разуметь (тайны царства Божия) дано не всем. Давид о сем пишет: Он облекся в темную воду в облаках воздушных. От блеска лица Его тучи отверзлись и стали извергать град и огненный уголь (Пс. 17:11–12), чем означается, что изречения свящ. Писания полны таинственности. Для гностика они ясны и удобопонятны; Восприемлются его мыслью как бы зерна безвредного града, посылаемого Божественным милосердием. Для непосвященного же они темны как уголья, впрочем силу в себе скрывающие вновь запылать и своим блеском все осветить, если чьим-либо умением будет пробуждено в них потухшее – было в них пламя. Господь дал мне язык наставления, говорится у пророка, дабы я знал, что кстати будет в известном случае сказать (Ис. 50:4) не только при исповедании (веры) пред судебными властями, но и в обыкновенном совопрошении и ответах. И наставление Господне откроет уста мне (Ис. 50:5). Итак, мудрец истинный (гностик) знает, как следует пользоваться словом, когда, пред кем и что следует говорить.

Уже и Апостол словами: По началам науки мирской, а не по Христу (Кол. 2:8) не научает ли нас, что наука Эллинов представляет из себя знание лишь элементарное и первоначальное, учение же Христово – окончательное и совершенное, как уже и ранее мы об этом говорили. Но уже и к дикой маслине прививаема бывает добрая маслина, и дикая принимает участие в существе и соках доброй (Рим. 17). Растет дикая маслина почти одинаково с культивированной. Но прививок от маслины культивированной вместо того, чтобы тянуть соки непосредственно из земли, тянет их посредственно чрез дичок, питавшийся соками земными. (Это обстоятельство однако же еще не дает нам права одни из растения считать какими-то проклятыми). Все растения, какого бы рода: они ни были, произрастают по воле Божией. Вот почему оливковая ветвь, пусть будет она взята от дерева и дикого, все же может увенчивать собой победителя на Олимпийских играх. Сравнительно с вязом виноградная лоза конечно есть растение благородное. Однако же и вяз, позволявший слабой виноградной лозе ползти по себе вверх, разве не учит ее чрез это самое плодородно? Деревья дикие, как известно, впитывают в себя большее количество земных соков, но они не могут их смягчать чрез переработку. Итак, деревья дикие сравнительно с культивированными менее способны к переработке соков и терпкость вкуса их плодов зависит единственно от недостатка способности смягчать плод и его вкус. Культивированная маслина, привита будучи к дикой, получает поэтому способность чрез нее втягивать в себя большее количество соков. Но вбираемы будучи дичком, те соки под влиянием благородного к нему прививка ассимилируются ему, т. е. тоже облагораживаются. Такой дикой маслиной состоит и языческий философ. В мудрости его содержится много содержательных элементов, но все они в сыром их виде неудобоприемлемы. Мудрец тот жаждет исследований и страстно им отдается; при обычных ему способах деятельности легко постигает истину, впитывая в себя соки ее. И все-таки недостает его мудрости элементов по истине питательных. Только когда по силе его веры вселится в него Божественная благодать, только тогда дикая эта маслина, усилена будучи столь достолюбезным и содержательным познанием, только тогда она, чрез привитие к ней преславного и милосердого Логоса, тотчас же впитываемые ею питательные соки преобразовывает и сама превращается в маслину уже иной природы, обилующую наипрекраснейшим маслом. Это потому, что прививка сделала из него, дерева бесполезного, дерево облагороженное; было оно бесплодным, а прививка превратила его в плодородное. Столь важно искусство земледельческое! Такие чудеса порождает собою знание истинное!

Известно, что есть четыре способа прививки дерев. Но первому способу прививок вводят между древесиной и ее корою. Простолюдины из неверных обращаются ко Христу точно так же: они при умственной своей неразвитости принимают Логоса лишь на поверхность своей души. По второму способу штамбочку рассекают и культивированный черенок вставляют в разрез. Этот способ прививки имеет отношение к посвятившим себя мудрости. Проникнув в учения их, мы вводим в число оных учение истинное. Этим же способом, т. е. чрез разъяснение смысла древних священных книг, новая и добрая масличная ветвь, учение христианское, было привито к стволу и еврейской маслины. Третий способ прививки применим к людям грубым и еретикам, кои уже внутреннею своею природою влекомы к истине. При этом способе садовник с железом в руке обнажает, однако же не поранивая ее, сердцевину двух веток и соединяет их одну с другой. Четвертый способ есть привитие так называемым глазком. С благородного дерева снимают почку, вырезанную кругообразно, так однако же, чтобы коры около нее было примерно в ширину пальца; потом на инородной штамбочке делается надрез в меру прививаемого глазка, прикладывают его, всю эту часть обматывают повязками, обмазывают глиной, наблюдая однако же ту предосторожность, чтобы глазок оставался во всей своей неприкосновенности, ни мало не измененным. Этот четвертый способ прививки для плодовых дерев наиполезнейший. От сего приложение можно сделать к гностическому ученью, взор которого также проникает в самую глубину вещей. Конечно и прививка чрез надрез, о коей говорит Апостол (Рим. 11:24), может превратить дичок в добрую маслину, так т. е. что грубая и неверная природа обращающихся ко Христу, назданная во Христе, преобразуется в существо Его самого. Но лучше, если вера привьется к собственному стволу души каждого. Ибо Дух Святый хотя и влияет на части нашего существа, но прививается к нам в меру места, нами уступаемого Ему в своей душе, сам оставаясь при семь неделимым и ничего из своего существа не утрачивая. Соломоном мудрость изображается в таких чертах: Премудрость светла и неувядающа; она легко познается любящими ее. Она даже упреждает желающих познать ее и сама первая является им. Кто из-за нее бодрствует с раннего утра, тот не утомится. Уже думать о ней есть совершенство разума и бодрствующий из-за нее скоро освободится от забот. Она сама туда и сюда ходит, ища достойных ее, – ибо познание не всех удел (1Кор. 8:7), – и благосклонно, с лицом улыбающимся, является им на путях (Прем. 6:12–14). Путями же этими состоят правила нравственного поведения и великое множество и разнообразие заветов. Соломон продолжает: И она является им во всякого рода мыслях, т.е. они постигают ее, не смотря на разнообразие ее форм, открывают ее во всех родах учений. Присоединяя же к мудрости любовь, ее дополняющую, священный писатель, в своих умозаключениях и ряде светоносных положений, особенно доказательно излагает ту же истину. Начало мудрости, говорит он, есть искреннейшее желание учения, т. е. познания. А забота об учении есть любовь к нему. Любовь же есть хранение законов ее; а наблюдение их – залог бессмертия, приближающего нас к Богу. Итак, стремление к мудрости возвышает нас до царствования (Прем. 6:15–20). Соломон, полагаю я, тому здесь научает нас, что истинное учение состоит в пламенном стремлении к познанию. А идет вперед учение от любви к познанию; любовь же сия есть не что иное как соблюдение заповедей, ведущих к познанию; соблюдение же заповедей есть верность им, из которой проистекает бессмертие, приближающее нас к Богу. Если то правда, что любовью к познанию порождается бессмертие и что того, кто уже проникнут сознанием царственного своего происхождения и достоинства, она сближает с Богом, Царем всего существующего: то как настоятельна для нас значит обязанность искать познания, искать до тех пор, пока не усвоим его! Исследование есть движение нашей души по направлению к цели, коей достичь нам желательно. Двигаемся же мы к цели при сем, наблюдая некоторые указующие знаки (вехи). Открытием цели исследования полагается предел и оно прекращается; достигнув понимания мы успокаиваемся; понимание же здесь тождественно с познанием. В строгом смысле слова открытием цели и состоит лишь познание, так как оным и состоит постижение предмета исследования. Под указующим же знаком философы разумеют руководительное предположение, сопутствующее или же само собой подразумеваемое ⁸³⁴.

Исследование, поставляющее своим предметом Бога, доходит до учения, идущего к нам чрез посредство Сына Божия. По каким же признакам можно узнать, что сам Сын Божий есть наш Спаситель? Ищите ответа на сие в пророчествах, возвещавших пришествие Его за много веков до их исполнения. Ищите ответа на сие в свидетельствах доказывающих что Он чувственным образом присутствовал среди нас, (какое присутствие еще и поныне ощутимо нами). Ищите ответа на сие наконец во всемогуществе Его, столь торжественно, начиная со времени вознесения Его на небо, и с такой очевидностью возвещаемом, что кажется руками осязать его можно.

Какое иное еще требуется доказательство в подтверждение того, что в среде нас истина? Сам Сын Божий говорил к нам. В самом деле, если сущность каждого вопроса всегда движется около двух таких вещей, около лица и предмета, то этим лишь подтверждается, что истина и что стоит этого имени живет единственно между нами. Лице, принесшее истину, это – сам Сын Божий. Что это значит? А то, что в среде нас открылась стало быть сама вечная Истина. Предмет откровения, это – сила веры, торжествующая над всякого рода препятствиями и в состоянии оказывающаяся победить даже мир весь, если бы пришлось сражаться ей даже с целым миром. Но так как с одной стороны люди дела и рассудка во все времена соглашались лучше пренебрегать нечестием несчастного, отвергающего Провидение и безбожника или наказанию его подвергать ⁸³⁵, чем опровергать; так, как с другой стороны в лице Христа показано нам, что следует делать и как жить для достижения познания о Вседержителе, а в учении Его, – при каких способах. Богопочтения мы можем создавать свое спасение; кроме того так как тому, что угодно Богу Спасителю, научаемся мы не в школе софистов, а из уст Божественных: то мы, христиане, и стараемся ходить путями праведности и святости. Угодно Богу, чтобы мы были спасены, a спасение есть плод добрых дел и познания, в коих и наставляет нас Господь наш. Если справедливо будет сказать с Платоном, что кроме Бога или потомков от богов никто не может открыть истины, то мы в праве хвастаться, что содержим истину и с благородною гордостью воскликнуть: «Нам сообщена истина чрез посредство Сына Божья. Пророчества, изреченные еще до событий и впоследствии оправданные событиями, вот наши доказательства».

Однако же что способствует открытию истины, то не должно быть отвергаемо. Так когда философия учит, что есть Провидение, что есть загробные воздаяния, что добродетельные будут удостоены жизни блаженной, а порочные подвергнуты наказаниям, то она сжатом виде толкует о том же, что составляет содержание и Богословия. Но спросите ее об откровении, снизойдите до подробностей, и она не сумеет на оные ответить вам. Не говорит она ни о Сыне Божием, ни о Божественном домостроительстве нашего спасения, какие учения у нас излагаются, потому что она вообще не имеет сведений о надлежащем Богопочтении. Вот почему ереси, возникающие в недрах варварской философии, напрасно вместе с нами повторяют, что существует один только Бог; напрасно они и Христа прославляют: это речи чисто человеческие, обиняки и лишние слова, коим недостает истинности. Бог, ими проповедуемый есть Бог, ими самоизмышленный. Христос, ими исповедуемый, это – не тот Христос, которого возвещают пророки. Учения их, останутся дотоле превратными, доколе не будут подтверждены истовостью жизни; дотоле они всегда будут против нас. То правда конечно, что Павел из-за Иудеев, уверовавших во Христа, подверг Тимофея обрезанию (Деян. 16:3). Он опасался, как бы отменой обычая, который людьми подзаконными понимаем был еще плотски, не отклонить от христианства новообращенных из иудейства. Но он прекрасно понимал, что обрезание не оправдывает. Его правилом было «делать из себя все для всех»; из снисходительности и на время посему он исполнял и предписания, бывшие еще в силе, чтобы спасти всех (1Кор. 9:19–22). Подобным образом Даниил, находясь при дворе царя Персов, носил на шее золотое ожерелье. Скорбь народная не сочтена была им за достаточное основание для отложения сего украшения.

Отсюда следует, что нельзя обвинять во лжи того, кто в видах спасения оказывает кому-либо снисхождение или если кто-либо ошибается в каком-либо неважном пункте. Те же действительными состоять лжецами и обманщиками, которые нападая па главнейшие из вероучений, отвергают Господа, насколько это в их власти или по крайней мере искажают истинное учение, объясняя и излагая свящ. Писание несогласно с величием Господа Бога. Между тем как истолкование свящ. Писаний и наблюдение в жизни начал его, согласующееся с Господним учением и проникнутое тем же духом набожности, какой предан нам св. Апостолами, представляет собою возврат Богу залога сего во всей его целости и неприкосновенности. Что сказано вам на ухо, т. е. в смысле особом и таинственном, – ибо когда говорится о сообщении и кому-либо какой-либо тайны, то именно этой аллегорией пользуются, – то возвестите с кровель, говорит свящ. Писание (Mф. 10:27). Да, без сомнения, воспринимать должны мы возвышенный смысл священных изречений, передавая оные во всем их величии, объясняя их согласно с правилами открытия истины. Ни пророки, ни даже сам Господь нам не предлагал Божественных тайн с достаточной ясностью, так чтобы первый встречный мог постигнуть оные. Формой, под коей они были скрываемы, была приточная. Апостолы говорят о Господе, что все Он говорил в притчах и без притчи ничего не говорил им (Mф. 13:34). Но если все произошло чрез Него и без Него не начало быть ничто (Ин. 1:3), то верно и то, что и пророки и закон начало получили от Него и что в притчах именно Он-то говорил чрез них.

Все слова Мои для разумных совершенно ясны, говорит Дух Святый (Притч. 8:9). Под разумными здесь должно разуметь тех, кои, восприняв от церкви истолкование священных Писаний, понимают оные согласно с ее указаниями, а следовательно и в том смысле и значении, какое придавал им сам Господь. Церковное же разумение Писания таково, что закон и пророки по оному находятся между собою в гармоническом согласии, посредствуемом в завете, который оставлен нам Христом Иисусом во время телесного Его пребывания среди нас. Познание должно отличаться разумностью, а разумность трезвенностью. Можно сказать про разумность даже, что она представляет собою знание Божеству свойственное: поэтому-то она и составляет удел людей, кои представляют собою нечто Божественное ⁸³⁶. Трезвенность же, здравый смысл, по самой природе своей составляющий естественную принадлежность человека, есть удел людей преданных мудрости, но оной в жизни еще не достигших. Если добродетель представляет собою свойство некое Божественное, то и познание должно быть таковым же; трезвенность же, сдержанность есть вид неполной разумности, стремящейся стать таковою; дела ее отличаются более бранелюбивой напряженностью, нежели спокойной созерцательностью. Без сомнения это же самое имеет отношение и к праведности. Будучи в своих проявлениях в человеческом мире явлением совершенно естественным, и потому самому достоянием общечеловеческим, она стоит однако же ниже святости, которая есть (уже не человеческая, а) Божия праведность ⁸³⁷. Взгляните на человека совершенного. Он не выжидает, доколе принудят его к праведности порядки гражданские или запрещения закона; он стремится к ней сам по побуждениям совершенно добровольным и по любви к Богу. Итак, для свящ. Писателей было очень много побуждений изложить смысл многих своих изречений лишь прикровенно. Первее всего священное Писание желает, чтобы мы отдавались исследованию смысла его добросовестно, чтобы постоянно поддерживали трезвенность ума своего, будучи всегда готовы постигнуть смысл спасительных учений. Далее вовсе и не требовалось, чтобы все люди понимали говоримое свящ. Писателями. Слова Духа Святого, имеющие целью наше спасение, могли бы только искажены быть нечестивцами, если бы эти стали обращаться к ним с иными, т. е. предосудительными целями и расположениями. Вот почему святые тайны пророчеств, назначенные для избранных и для тех, кои верою приводятся к познанию, облечены в притчи, потому что и весь смысл Писаний – иносказательный. Вот почему и Господь, хотя Он был и не от мира сего, вступал в общение с людьми, как если б он был человеком от мира сего. Он был живым образцом всех добродетелей. Человека вскормленного миром сим, Он возвысил до созерцания вещей невидимых, принципиальных; так Он преобразовывал этот мир в другой. Вот еще причина, заставлявшая Писание прибегать к иносказанию. Эта форма выражения мыслей, не указывающая самого предмета, но только намекающая его легким прикрытием, наталкивает человека мыслящего на смыслы собственные и истинные; или, – как некоторые говорят, – иносказание есть такой способ выражения мысли, при котором в вещах наставления нас говорится о действительности под другим именем.

В самом деле разве не видим мы, что Божественное домостроительство относительно воплощения Господня, предуказанное пророками, для людей истины не ведущих остается простым иносказанием? Что сам Сын Божий, все создающий, принял плоть нашу, что он зачат был во чреве Девы, – ибо благоволил Он облечься в тело чувственное, – что подобно тому как родился Он плотски, плотью же и пострадал и воскрес, это – тайна, которую одни возвещают, а другие коей внимают, – Евреям соблазн, Эллинам же безумие, по выражению Апостола (2Кор. 2:23). Но приподнимите покровы Писания, и оно имеющим уши (Mф. 11:15 и инде) откроет истину. В плотском этом образе, на Себя принятом нашим Спасителем, по плоти пострадавшим, вы легко увидите возвещаемую вам мудрость и силу Божию (2Кор. 1:24). Наконец так как аллегорическая форма выражения мыслей ведет свое начало из глубокой древности, как это было уже показано нами, то и не следует удивляться тому, что мы часто встречаемся с ней у пророков. Дух Святый чрез сие подготовлял тот способ убеждения, который эллинским философам и мудрецам других варварских наций должен был внушить, что имевшее последовать пришествие Господне и его таинственное учение, которое Он имел принесть на землю, им оставалось неизвестным. Не напрасно посему пророки, указывая на Господа и опасаясь в глазах некоторых показаться богохульниками, – ибо предсказанья их противоречили общепринятым мнениям, – облекали обозначаемое ими в такие выражения, которые в различных умах должны были пробуждать и различные представления. Сверх того все пророки, предсказывавшие пришествие Христово, а вместе с тем и все тайны, составляющие последствие его, подвергались гонениям и умерли насильственной смертью, как и сам Господь, изъяснивший им Писание. Но и ученики Его, распространявшие в мире слово Его, как только оставил Он эту жизнь, по примеру Его пользовались иносказательными же способом выражения своих мыслей. Вот что напр. Петр говорит в своей «Проповеди» об Апостолах: «Прочетши книги, оставленные нами пророками, где о Христе Иисусе говорится то в притчах, то в выражениях загадочных, то в выражениях бесспорно ясных и точных, мы нашли в них пророчества о пришествии Его, об Его кресте, смерти, о всех страданиях, которыми подвергли Его Евреи, о воскресении Его и вознесении на небо даже до основания нового Иерусалима, как написано (Апок. 21; 2Петр. 3:13). Вот чрез какие скорби Он непременно должен был пройти и вот что должно было воспоследовать после Него. После такого исследования мы стали так веровать в Бога, как говорит о Нем Писание». Потом несколько ниже Петр добавляет, что священные книги суть дело Божественного Провидения. «Мы узнали, говорит он, что по истине по повелению самого Бога они написаны; посему мы ни одного слова не говорим, не опираясь в том на Писание».

Свойственны еврейскому языку наравне с прочими языками и некоторые отличительные особенности. Богат он своеобычными выражениями, отпечатлевающими характер народа. Язык определяют так, что «это де есть способ выражения мыслей, отлитой соответственно характеру народа». Но пророчества ничего не имеют, что походило бы на комбинации свойственные этим наречиям. У Эллинов образные выражения, касавшиеся обыденной жизни, нарочно были облекаемы в форму загадочную, чтобы искуснее подражать в сем нашим пророчествам. Это значит, что как в стихах, так и в прозе у них было произвольно допускаемо отступление от естественного смысла ибо выражение тропическое есть одно из отвлечений слова от естественного смысла для усвоения ему значения переносного в особенных целях сочинения в видах сообщения различным частями его больших гроциозности и живости. Но пророчества никогда не пользуются образами в видах сообщения своему языку украшенности. Образность их имеет другие основания. Зная, что не все могут вмещать истину, пророчества скрывали ее во множестве разнообразных форм; осиявали они блестящим светом только верных, посвященных в познание и ведомых к истине любовно. Варварской мудрости свойственны различные виды пророчеств: пословица, притча, загадка. Она различает мудрость от наставления; потом различает она правила благоразумия, тонкость языка, – сущую, прямую правду, потом еще умение управлять суждением, хитрость, какую сообщает наука простякам, чувство и разумение, сообщаемые новообращенному оглашением. «Мудрый, слушая пророков сих, сказано, станет мудрее, а человек разумный научится искусству управлять. Он проникнет в притчи и сокровенный смысл их, в речи мудрых и в тайны их (Притч. 1:1–6). Если то правда, что наречиями эллинскими дал свое имя Эллин, по одним сын  Зевса, а по другим Девкалиона, то хронология, нами изложенная ранее ⁸³⁸ может служить наилучшим доказательством того, на какое число поколений язык еврейский произошел ранее эллинских диалектов.

По мере того, как мы в этом сочинении будем подвигаться вперед, исследуя разные виды образов, под коими по пророку (Соломону) скрываются свящ. тайны, мы изобразим тщательно и согласно с требованиями истины смысл того образа жизни, которым отличается гностик. Когда Божественная Добродетель (старица) в видении явилась Эрме под образом церкви ⁸³⁹, то Она вручила ему книгу, и желая с нею познакомить избранных поручила Эрме переписать ее. «Я переписал ее, пишет Пастырь, из буквы в букву, не в состоянии будучи открыть, как сочетались слоги» ⁸⁴⁰. Это видение означало собой, что свящ. Писание, если иметь дело лишь с буквой его ясно всеми; вера при сем сочетает букву с буквой (Евр. 5:12). Вот почему фраза «читать буквально» имеет смысл аллегорический, (т. е. мало понимать). Гностическое же понимание Писания, благодаря прогрессу, к коему способна вера, походит на чтение по слогам. Так в другом месте Писания повествуется, что пророки Исаия (7:1) получил повеление взять новую книгу и записать в нее некие таинственные речи. Что значит это? Посредством этого символа Дух Святый указывал на касающееся домостроительства нашего спасения священное сведение, имеющее открыться чрез изъяснение Писаний, сего священного сокровища, коего книги Писания еще не содержали, потому что оно было еще неизвестно. Эти тайны от самого начала возникновения их были открываемы лишь имевшим разумение. Но и более того. С тех пор, как Господь наш сам научил Апостолов, чрез предание стало доходить до нас уже все и не написанное в Писании, но имеющее отношение к нему, так как всемогуществом Божиим то стало начертываться на обновленных сердцах, в соответствие новому завету. Вот почему наиболее просветленные и между Эллинами, Гермесу, которого они называют (Логосом) Словом, посвящают гранатовое яблоко в благодарность за дар голоса и слова и за толкование оного, потому что речь заключает в себе действительно много темных выражений.

В видении Иисуса Навина значит также скрывалась глубокая мудрость. Моисея, при вознесении его на небо, он видел в двойном виде: один возносился среди сонма ангелов, другой же стоял на вершине гор и однако же также достоин был иметь собеседниками в этих высотах Ангелов. Видел же Иисус это зрелище снизу, будучи вместе с Халевом вознесен горе в духе. Однако же оба эти зрителя видели не одно и тоже. Последний быстро спустился долу, горя нетерпением сложить тяжесть, его обременявшую; другой же, сошедши с этих высот, последовательно рассказал о всей славе, коей он был свидетелем; будучи более чистым, он сравнительно со своим спутником был и более ясновидящим. Эта история, по нашему пониманию ее означает, что познание не составляет достояния общего. Одни, заняты будучи лишь материальною частью Писания, т. е. словами и именами, видят только тело Моисея. Другие же проникают в глубину мыслей и ищут в словах таинственного смысла, со всей жаждой любознательности слушая Моисея, седящего в сонме Ангелов. То правда конечно, что между призывавшими Господа многие говорили: Сыне Давидов, помилуй мя (Мк. 10:48 и инде). Но как немногие видели в Нем, подобно Петру, Сына Божия! Поэтому-то Петра Учитель его и назвал блаженным, ибо не плоть и не кровь открыли ему сию тайну, но Отец, сущий на небесах (Mф. 16:17), Господь хотел научить нас этими словами, что истинный гностик познает Сына Вседержителева не очами этой плоти, образованной во чреве матери, а благодатию Отчею. Обладание истиною есть дело трудное не для неопытных только и неискусных. История Моисея собой доказывает нам, что даже те, для коих она составляет специальность, не наслаждаются созерцанием ее во всей ее широте. Некогда Евреи созерцали славу Моисея (Исx. 34:30 и д.). Святым Израиля являлись в видениях целые сонмы Ангелов (напр. Дан. 10:7 и д. и инде). Будем стремиться к тому, чтобы и нам подобно им лицом к лицу созерцать блеск истины.

Мимоходом здесь остановимся на Десятословии, которое может быть примером содержимого и всем Писанием и постигаемого лишь гностиком таинственного смысла.

Что число 10 есть число священное, это доколе считаю я и доказывать излишним. Если то правда, что скрижали с начертанными на них заповедями, суть дело Божие (Исх. 32:15–16; 31:18), то нет сомнения, что ими означается сотворенная природа. Под перстом Божиим разумеется Божественное всемогущество, сотворившее небо и землю: скрижали же служили символом, одна неба, другая земли. Буквы, начертанные Богом на принявших оные скрижалях и действительно изображали собою сотворенный этот мир. Одною из скрижалей Десятословия следовательно, поколику она была образом неба, намекаемы были такие десять элементов его: солнце, луна, звезды, облака, свет, ветер, вода, воздух, мрак, огонь. Вот естественное десятословие неба. Второй скрижалью была означена земля с ее элементами: людьми, домашними животными, гадами и зверьми поля; из водных рыбами и китообразными; из птиц плотоядными и неплотоядными; из растений фруктовыми и бесплодными. Вот естественное десятословие земли. Что касается ковчега, содержавшего скрижали закона (Исх. 25:16), то этим состоят мудрость и познание вещей Божеских и человеческих ⁸⁴². Может статься также, что двумя скрижалями был дан пророческий намек и на два завета. Скрижали были таинственно возобновлены, как скоро невежество и грех вышли из пределов. Заповеди, как оказывается, также были начертаны на скрижалях дважды: в первый раз духом повелевающим, вторично же духом повинующимся, ибо плоть желает противного духу, а дух противного плоти (Гал. 5:17).

Олицетворением десятеричного числа состоит также и человек сам. Ему свойственны пять чувств; он говорит, рождается; восьмым элементом в нем состоит дыхание, коим обусловливается образование и самого тела ⁸⁴³; душа, которая властительницей состоит в человеке, это девятый элемент в нем, господственный: наконец десятым элементом в человеке состоит какой-либо особый дар; по силе веры вселяется в человека Дух Святый и налагает на сей дар особую печать и отличительный характер. Добавьте к этому, что закон, как оказывается, объемлет своими предписаниями все десять элементов, кои входят в человека: зрение, слух, обоняние, осязание, вкус и органы попарные, представляющие собою слуг первым, т. е. руки и ноги. Это для внешнего человека, ибо таков и состав его. Но в человеке есть еще душа, а кроме того начало еще важнейшее и управляющее всем человеком, рассуждающее в нем и своим происхождением не σπέρματος χαταβολή обязанное, так что даже за исключением сего мы имеем на лицо 10 способностей, выполняющих всю совокупность свойственных нам функций. Следя за тем, в какой постепенности проявляются все эти способности, мы находим, что человек плотским рождением своим обязан бывает началу страстями раболепствующему, хотя судительная способность впоследствии оказывается в нем главною из всех; мы считаем ее даже за образовательное начало животного, определяющее собой состав его и всю природу; даже более того: и о неразумной части животного мы говорим, что она одушевляется, оживляется тем началом и сама составляет как бы придаток к ней. Жизненным началом, в котором заключена сила питающая и возращающая внешнего человека, или говоря общее: коему свойственны всякого рода движения, состоит дух плотской, одаренный удивительной удобоподвижностью; благодаря чувствам и остальному телу он может развиваться; и ему-то чрез тело естественно возбуждаться прежде всего. Способности же господственной свойственна свобода; в глубочайших поставцах сей способности живут дух наследования, дух порядка и законности, стремление к познанию. И дивная вещь! Все оказывается в человеке упорядоченным применительно к одной этой влаственной в нем способности; ею человек определяется в своей жизни, и притом определяется известными образом. Итак, при посредстве плотского духа человек чувствует, желает, радуется, раздражается, питается, развивается; при его посредстве человек и действует соответственно тому, что придумано и решено ими в душе и в уме. Если страсти побеждаются, господственная способность торжествует. Заповедью не пожелай означается следовательно не иное что как следующее: «Вместо рабского служения плотскому духу господствуй над ним, ибо с одной стороны плоть желает противного духу, состоя мятежницей, всегда готовой покрыть тебя позором чрез впадения в дисгармонирующие с природой излишества; с другой стороны духу дана такая власть управлять телом, что в течение всей своей жизни человек может действовать согласно с внутреннейшей своей природой.

Итак, что же неправого в том сообщении священных книг, что человек создан по образу Божию (Быт. 1:26)? В этом случае речь идет не о внешней его организации. Выражением тем означается, что как Бог все сотворил своим Логосом, так и гностик, поступая по примеру Его, т. е. согласуя все свои действия с разумом, чрез который заявляет о Себе Божественный Логос, совершает дела, достоинство коих обусловливается разумностью их, ибо к этой гностик и стремится. Двумя скрижалями завета по истине обозначены значит символически те заповеди, кои, даны будучи и тем и другим из двух духов, – т. е. как духом творящим (плотским), так и управляющим, – упредили собою закон. Кроме того ими обозначена двоякость движений, свойственных нашим чувствам. Движения эти также разделяются на два вида, смотря потому, получают ли они начало в уме нашем или же возникают из процессов телесных: двоякий путь в постижении и предметов познания. Внешние чувства имеют соотношение с миром материальным, умозрение же с тем, что созерцается в области лишь мысли. Но что касается и действий, то и они также двоякого вида: одни возникают из рассудка, источником других состоят движения плотские.

Первая заповедь Десятословия предносит духовным очам нашим единого всемогущего Бога (Исх. 22:2–3 и д.), выведшего из Египта народ избранный, дабы чрез пустыню ввесть его во владение наследием отцов. Творец сею заповедью требует от своего народа, чтобы при обращении внимания на эти Божественные чудеса он проникался, насколько это возможно, сознанием великости Его всемогущества. Он требует далее, чтобы народ уже не воздавал идолопоклоннических почестей творению, а возлагал бы все надежды только на Бога истинного. – Второй заповедью требуется, чтобы величием Вечного, который один только достоин по истине благоговейного поклонения, никто не смел пользоваться для целей суетных, никто этим священным именем не смел называть предметов сотворенных и тленных, созданных рукою художников человеческих; с ними Сущий (Исх. 3:14) ничего не имеет общего; ибо при тождественности лишь самому себе существует поистине один только Сущий. Величие Его конечно представляется лишь именем Его, но массе народа тогда еще и не могло быть понятно большее. Таков смысл и 3-й заповеди. – Четвертая возвещает нам, что мир есть дело Божие, что Бог нам даровал седьмой день для отдыха, по причине скорбей, претерпеваемых нами в жизни сей и бедствий, коим здесь подвергаемся. Сам Бог при вечной своей крепости и неутомимости и святом бесстрастии не нуждается в покое. Но нельзя того же сказать о нас, носящих на себе бремя плоти. Этот седьмой день назван днем покоя, т. е. воздержания от всех видов зла. Сим днем предзнаменован тот первозданный день ⁸⁴⁴, т. е. Христос, в котором впервые возникли на свете все вещи, который есть истинный наш покой и с которым имеет соотношение тот свет (разума), при блеске коего все для нас ясно и все делается нашим достоянием. Начиная с этого самого дня осиявают нас первые лучи мудрости и познания. Я хочу сказать сим следующее: Святый Дух Господень, свет истины, светоч истинный и непогрешимый, тьмы в коем нет ни малейшей, свет делящийся, но не разделявшийся на части, в среде тех, кои освящены верою, представляет умозрительное солнце, собою освещающее все существующее. Пользоваться сим светом в течение всей жизни, это значит утвердиться в святом бесстрастии. Вот что знаменуется покоем седьмого дня. Посему-то и Соломон (Притч. 8:22 и д.) изображаете пред нами Вседержителя, еще за много веков до начала неба, земли и всего существующего, зачинающим и рождающим Премудрость, проникновение которою, – говорю о нашей части в оной чрез усилия и добродетель, а не о каком-либо субстанциальном нашем, или по существу, равенстве ей, – знакомит нас с законами Божескими и человеческими: еще во время земной сей жизни путем созерцания мы таким образом доходим до понимания оных.

Так как речь коснулась седмеричного числа и восьмеричного, то этим вызвано в нашей памяти мимоходом и следующее. Число восьмеричное, собственно говоря, есть только седмеричное; но в то же самое время седмеричным числом представляется и шестеричное, т. е. суббота. Седмеричное же число назначается для деятельности, потому что и творение мира окончено в шесть дней. Солнцу нужно шесть месяцев, чтобы совершить свое движение от одного тропика до другого ⁸⁴⁵, в течение какого промежутка времени однажды листья падают, а в другой раз размножаются растения и развиваются зародыши. Говорят также, что зародыш совершенно развивается в продолжение шести месяцев, т. е. чрез 182 дня с половиною, как пишет о сем врач Полюб в своем рассуждении «Об осьмимесячных детях и Аристотель в своем творении «О природе». Вероятно по причине сотворения мира в 6 дней, ученики Пифагора на основании книги Бытия считают совершенным число шесть ⁸⁴⁶, называемое ими числом, находящимся в средине между прямыми числами, т. е. 2-мя и 10-ю. Еще оно называлось «браком». Первым из сих имен оно называлось потому, что, равно отстоя от 10 и от 2, в некотором роде есть средина между ними. Гамосом, т. е. браком называется это число потому, что имеет некоторое сходство с ним. Как брак происходит чрез соединение мужа с женою, точно так же и число 6 произведено нечетным числом 8, которое считается за число мужеского рода, и числом 2, которое считается числом женского рода ⁸⁴⁷. Дважды три будет шесть. Такое же число и движений, чрез который распространяется потомство; их шесть: вверх, вниз, вправо, влево, вперед, взад. Потому по справедливости, рассматривая число 7 как рожденное без матери и не производящее на свет никакого потомства, его делают символом субботы, иносказательной эмблемой того покоя, в который ни женятся, ни замуж не выходят (Лк. 20:35). Ибо число это, не представляющее собою произведение каких-либо множителей, не дает ни одного из чисел, содержащихся между единицей и двенадцатью ⁸⁴⁸.

Помещающие неподвижную сферу в числе 7 планет число восемь называют кубическим. Те 7 планет знаменуют своим движением великий год, имеющий явить общее воздаяние и исполнение обетов ⁸⁴⁹. Вот почему Господь, вошедши на гору Фавор сам четверт ⁸⁵⁰ скоро становится шестым ⁸⁵¹ и блистая сиянием духовного света обнаруживает такую славу, какую только могли выдержать удостоенные зрения ее. Голос, – значит уже седьмое лице, – провозгласил Его Сыном Божиим. Чего желал он? Убедить спутников полагаться на Него всею крепостию их убеждений и – Его самого являя Богом воплощенным, во всем блеске Его всемогущества. Эмблемой его происхождения на свет служит число шесть с его чудесными свойствами; эмблемой же Его Божества число восьмеричное, ибо Он считаем был за простого человека, но голос свыше открывал тайну Его природы ⁸⁵². И в самом деле число шесть хотя конечно и занимает подобающее ему место между числами, но в алфавите нет знака для него ⁸⁵³. В ряду цифр числа 7 и 8 занимают конечно подобающее каждому из них места; в алфавите же шестой буквой приходится тэта, а седьмой эта. И неизвестно, каким образом явился для шести знак s. Поэтому-то по принятой системе букв седьмая становится шестою, а восьмая седьмою. Вот почему и сказано, что человек был создан в шестой день. Если верен он Тому, который изображается числом 6, то тотчас вводится во владение тем наслдием, которое обетовано Господом. Подобное нечто означает собою и 6-й час, в который скончался Богочеловек и совершено дело нашего спасения (Mф. 27:45; Мк. 15:33; Лк. 23:44; Иоан. 19:14). Доказано значит, что 8 равно 7, а 7 = 6 по месту ими занимаемому в алфавите. И в другом еще более таинственном смысле семью восхвалено число восемь, ибо небеса небесам возвещают славу Всевышнего (Пс. 18:1). Итак, принятые у нас фонетические знаки суть знаки, символы предметов чувственных. Так и сам Господь назван Альфой и Омегой, началом и концом (Апок. 21:6), которым все сотворено и без которого ничто не произошло (Иоан. 1:3).

Не следует полагать, что покой Божий, как понимают его некоторые, состоял в прекращении деятельности. Если бы благой по существу своему Бог перестал творить добро, то в то же самое время Он перестал бы быть и Богом; но даже и говорить о сем неприлично. Он почил, что же это значит? Означается сим повеление Божие, чтобы раз установленный порядок оставался ненарушимым во все продолжение веков и чтобы все творение, выведено будучи из прежних своих беспорядочности и неустроенности, отдыхало от них. В различные дни происшедши из ничего, все сотворенное пришло между собою в удивительную гармонию. Проистекши все из одной и той же мысли, существа сотворенные однако же были неодинаковы по почетности, а именно ранее происшедшие были ниже позднейших. Происхождение каждого из них и не было бы отделено от происхождения других видов бытия и каждому из них голосом Всевышнего не было бы указано происхождение особое, если бы творение произошло массами; тогда так и сказано было бы о нем. Но нужно было говорить о творении в известном порядке. Вот почему священный историк говорит сначала о сотворении одного, потом о сотворении другого, хотя властью Всевышнего вся совокупность существ извлечена была из одной и той же субстанции. Воля Божия, сколько я понимать могу, в своей тождественности самой себе, едина. Да каким образом творение и совершилось бы во времени, когда и само-то оно современно творению?

Но вот и весь мир существ одушевленных, равно как и природы органической вращается около числа семи. Существует семь первородных Ангелов, которые состоят князьями над всеми остальными и облечены величайшим влиянием и полномочиями. По мнению астрономов земля управляется семью блуждающими планетами, влиянию которых халдеи приписывают все случающееся с нами смертными в сей жизни и чрез наблюдение которых они гадают о будущем. Число неподвижных Плеяд состоит из семи звезд. Обе Медведицы состоят тоже из седмеричного числа звезд, коими определяются в своих делах земледельцы и мореплаватели. Луна также меняет свой вид каждые семь дней. Она бывает двурогим серпом в первую неделю, полною в конце второй, снова становится серпом в третью, в течение ее убывая; совершенно исчезает она в четвертую. Но математик Селевк различает в ней семь различных фазисов: сначала невидимая, потом согнутая серпом, далее наполовину полная, потом совершенно полная и округленная, далее идущая на ущерб, но закругленная; еще раз наполовину полная и согнутая опять-таки серпом:

Воспоемте гимны новые на семиструнной нашей лире.

пишет не неславный поэт (Пиндар), научая нас этими словами, что древняя лира имела семь струн. На лице нашем сосредоточено также семь органов наших ощущений: два глаза, два проводника звуков, две ноздри и рот дополняющий собою число семь. Элегии Солона также объясняют нам, что различные изменения в человеческой жизни тоже происходят по седмицам.

Когда ребенку исполнятся первые семь лет жизни,

Ты увидишь во рту у него ограду зубов.

Если Божество ему даст еще семь лет жизни,

То появятся у него признаки возмужалости.

Когда он еще новых семь лет проживет,

Его щеки покроются густою бородою.

Прибавь к его возрасту еще семь лет,

И он во всем расцвете сил займет место между мужами.

Седмерица пятая напоминает мужу, что пора искать супруги,

Чтоб в потомства возродиться.

Минует еще лет седмерица шестая,

И с ней появится благоразумие, смышленость

И отвращение ото всего, что отзывает легкомыслием и безрассудством.

Седьмая и восьмая седмерицы –

Время наилучшего состояния ума и слова.

В последующую за тем девятую седмерицу

Силы тела и рассудка еще не оставляют человека,

Но будучи ослаблены, и ум ни слово уже неспособны на что-нибудь высокое.

На десятой наконец седмице человек, созревши для могилы,

Падает под ударами смерти, для такого возраста не безвременной.

Но продолжим. В болезнях седьмой и четырнадцатый день суть дни критические, когда природа борется с началом, породившим болезнь. Гермипп Берютянин в своем рассуждении «О числе седмеричном» излагает еще множество других чудесных свойств его. Но весьма ясно человеку понимающему открывает таинственное значение чисел седмеричного и восьмеричного и блаженный царь Давид, воспевая так: Жизнь наша как паутина. Дни лет наших 70 лет, и 80 для сильных (Пс. 89:9–10). А если выше этого, то это значило бы уже царствовать.

Не будем заблуждаться. Мир был зачат, а не сотворен во времени ⁸⁵⁴. Для того, чтобы убедить нас в этом, пророчество прибавляет: Сия книга происхождения неба и земли, когда они были созданы, – в день, когда Господь сотворил небо и землю (Быт. 2:4). Слова эти когда они были созданы дают указание неясное и не ограничивают творения никакой эпохою; слова же в день, когда Господь сотворил, означают День, в который и которым Он сотворил все вещи и без Которого ничего не произошло (Ин. 1:3). т. е. говорится здесь о творении, происшедшем чрез Сына, о котором Псалмопевец говорит: Вот День, который сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся в Нем (Пс. 117:24). Что сим означается? Сядем за Божественную трапезу: вкусим от познания, дарованного Богом. Не Логос ли, Собою освещающий и наигустейший мрак (Ин. 1:9; 1Кор. 4:5) и при посредстве Которого возникли на свете и для жизни все творения, не Он ли назван днем и светом? Да и вообще Десятословием чрез йоту обозначается имя по преимуществу благословенное; буква эта указывает нам на Иисуса, который есть Логос ⁸⁵⁵.

За тем следующая заповедь Десятословия, пятая, напоминает нам об обязанности нашей почитать отца и матерь. Чрез это ясно она и Бога и Господа нашего называет Отцом. Отсюда-то и познавшие Его именуются сынами Божиими ⁸⁵⁶, Отец наш, Господь наш, Он же есть и Творец всего существующего. Но кто же матерью состоит у нас? Искать ли ее нам в материи, из которой мы сотворены, подобно как делают это некоторые другие; или же видеть ее нам в церкви, как предлагают это нам иные из толкователей? Да не будет ни того ни другого. Нашей матерью, т. е. матерью праведников, состоит, по словам Соломона (Притч. 1:8; 31:1), Божественное познание, премудрость, которую избирать следует из за нее самой. Сверх того познание всего, что прекрасно, всего что преславно, нисходит к нам от Бога чрез посредство Сына.

Далее наблюдай заповедь, запрещающую прелюбодеяние. Становишься виновным в том, когда, отдаляясь от церкви, отступая от истинного познания и убеждения в бытии Божием, начинаешь разделять мнения достойные осуждения или же когда какое-либо творение возвышаешь до степени Божества; или же когда придаешь форму идола тому, чего вовсе и нет, выходя такими образом из границ познания, – или нет, – становясь дезертиром, беглецом из под знамени познания. Впадать в мнения лживые столь же несвойственно гностику, как и содержание мнений истинных ему обычно и от него неотделимо. Вот почему преславный Апостол идолопоклонство ⁸⁵⁷ называет некоторого рода прелюбодеянием (Кол. 3:5; Гал. 5:20; 1Петр. 4:3), согласуясь в этом случае с пророком, который тоже говорит: Народ сей прелюбодействовал с деревом и камнем (Иер. 3:9). Он дереву говорил «Ты мой отец»; и камню: « Ты зачал меня» (Иер. 2:27).

Далее следует заповедь, запрещающая убийство. Убийство есть твердо обдуманное похищение, сокрытие, утайка. Сокрыть истинное учение о Боге и вечности, заменив оное ложью; сказать напр., что никакого Провидения, управляющего миром, нет; утверждать, что мир сей не сотворен; наконец отрицать какое-либо непреложное священное учение: это значит совершать убийство.

Следующей заповедью запрещается кража. Как похититель чужого имения, при значительности наносимого ими убытка, кару его постигающую заслуживает по всей справедливости: подобно сему и те безрассудные, которые чрез живопись и ваяние ⁸⁵⁸ не по праву захватывают Божественные преимущества и нагло усвояют себе какое-то творчество, провозглашая себя творцами животных и растений; равно как и копирователи истинной мудрости суть воры. Если бы кто земледельцем был, или если б сына кто имел, что же важного в этом? Все они служители Божии (1Кор. 3:5–6), получившие от Него поручение сеять семя (слова Его). Возращает же каждое из растений и усовершает, доводит оное до состояния требуемого природой его один только Бог. Но весьма многие, походя в этом отношении на философов, поставляют прозябание зародышей и их видоизменения в связь главными образом с обращением светил, лишая чрез это, насколько это от них зависит, Отца всех существ непреходящей Его власти. Стихии и светила! Но разве не суть это силы, Богу послушные, Им и созданные для выполнения намерений Его Божественного промысла? Рабски летят они в пространстве, выполняя повеления своего Владыки. Они шествуют туда, куда путь указуется им словом Господним, потому что Божественное всемогущество не престает действовать на вещи, Ему одному ведомыми, таинственными путями. Итак, вы все восклицавшие: «Мы изобрели или образовали и создали нечто творческое», вы – нечестивцы и безбожники и ответите за допускаемое вами святотатство.

Десятой заповедью запрещаются всякого рода пожелания. Пожелание, несогласимое с долгом, подвергает виновника тяжкой ответственности. Той же заповедью запрещается равным образом желать и вещей лживых или воображать, что спасение могут доставить нам сами чрез себя какие-либо существа одушевленные, тем паче вещи неодушевленные никоим образом не могут этого ни доставить нам, ни повредить. Но вы возразите мне: «Но разве противоядие не может излечить или прием цикуты лишить жизни»? Отвечаю вам: В этом случае вы делаетесь жертвой искусного софизма. Ничто не совершается без соизволения Разума Божественного. И растением и лекарством каждый пользуется лишь как орудием, подобно тому как топор или пила не могут рубить или пилить без руки, их направляющей. Они не по собственному же толчку действуют. Они одарены некоторыми природными свойствами, кои хотя бы и чуждой рукой какого-либо техника были применены к делу, производят свойственное им влияние. Тоже нужно сказать и вообще о промысле Божием. Силами наиболее близкими к Нему и более непосредственными Бог пользуется для распространения действительности своего промышления даже до последних ступеней лествицы существ.

Как видится, эллинcкие мудрецы, хотя и рассуждали о Боге, а Его все-таки не знали, потому что не воздавали Ему поклонения, Божеству приличествующего (Рим. 1:21). «Учения их философских школ, по отзыву Эмпедокла, походят на тот вздор, который несет толпа, изо всего понимающая мало, а из целого ничего». Эллинская мудрость походит на стеклянный сосуд, наполненный водою. Он бездействен. Но вот падает на него солнечный луч, проходит сквозь стенки его и становится уже пламенем. То же самое можно сказать и об эллинской философии. Лишь бы пала на нее из свящ. Писания искра огня, и вот пред глазами смертных открывается ее значение. Все животные дышат общим воздухом, но есть между ними разность и выполняет каждое из них своею жизнью цель особую. То же самое нужно сказать и о людях. Рассуждая об истине, весьма многие близко подходят к ней, или, по крайней мере, есть в их рассуждениях об истине некоторые намеки на нее. И все же напрасно было бы искать у них истинного учения о Боге. Они усвояют Ему человеческие страсти. Целую жизнь гоняются не столько за истиной, сколько за вероятностями.

Но до истины доходят не чрез подражательное воспроизведение ее, а чрез научное и эмпирическое исследование ее. Таков именно наш метод. Не потому мы во Христа веруем, чтобы лишь «казаться» добрыми, а для того, чтобы «быть» таковыми. Не для того только мы на это Солнце выходим, чтобы быть освещенными Им, а для того лучей сего Светила ищем, чтобы согреться в них. Христианами быть мы стремимся в целях стать людьми в полном смысле сего слова добрыми и добродетели преданными. Царство сие и действительно составляет достояние лишь тех, которые больше работают над собой (Мф. 11:12); оно удел есть тех ⁸⁵⁹, которых расследования, познания опытные и деятельность, полно и всесторонне до конца доводимая (Мф. 7:7), проникают за труды, как плодом их, царственным достоинством.

Брать за пример для себя и для подражания какое-либо мнение, это значит доказывать тем самым, что вы имеете против всего несходного с ним предубеждения (метод исследования сомнительного достоинства). Воспримите хотя частицу истины, и ваша душа оживет от этой искры; воспламеняйте ее в душе благочестивым желанием и изучением, и тотчас же весь внутренний ваш мир придет в движение; вы воспарите в высоты познания. Ибо чего мы еще не обнимаем мыслию, того ни желать не можем искренне, ни всей пользы из того извлечь, не в состоянии. Гностик же, достигши этих высот жизни не только созерцательной, но и деятельной, в качестве высшей ступени совершенства практикует подражание своему Педагогу, Господу, по крайней мере насколько дозволяется это нашей человеческой слабостью; старается он проникаться добродетелью Господней и отпечатлевать на себе образ Божий. Здесь-то заявляет о себе познание, потому что не вкусивший от него не может иметь и твердого критерия в определении истины. Придется тому навсегда и вовсе отказаться ото всего созерцания гностического, кто не пожелает отречься и выбросить из души все и без точного опознания дела ранее воспринятые понятия, потому что если говорить об истине ясно и без уверток, то оной называется ведь все, воспринятое лишь рассудком и чувствами.

Без сомнения никто не затруднится отличить живопись истинно художественную от вульгарной и пошлой и музыку благопристойную от разнузданной. Есть следовательно и для истинного мудреца такая истина, которая не состоит таковою для других мудрецов ложных; и есть значит истинная красота, отличная от красоты поддельной. И не какие либо частички истины должны быть предметом наших усилий; крохам усвоять имя истины значит лишь дискредитировать целое ее; напрасно посему обрывки те и украшать именем истины. Следует добиваться самой ее и не останавливаться на том, что лишь слывет под именем истины, на самом же деле собою представляет пустобайство. Учений о Боге не одно, но много. Однако же вопрос еще, говоримое тобой о Боге имеет ли отношение к Нему. При беседах и о всяком вообще предмете следует отличать рассуждение о том или ином из них нарочитое, по существу дела, от заметок о нем случайных, так сказать нежданных и негаданных, безотчетных и беспричинных. Когда я говорю: «Бог есть Господь, Владыка вселенной», то сказываю этим, что Он действительно есть Повелитель ее и что из-под Его власти ничто не исключено. Но так как истина обнаруживается в двух видах, а именно в словах и вещах, то множество людей, – а таковыми именно и состоять эллинские философы, – стремясь к грациозности и поверхностной красоте речи, останавливаются исключительно на словах, тогда как мы, варвары, имеем дело с сущностью вещей. Вот почему и Господь не напрасно при сошествии на землю принял на Себя тело презренное и невзрачное (Ис. 53: 2–3) ⁸⁶⁰. Он опасался, как бы слушатели не стали развлекаться блеском Его красоты и не прешли вниманием Его учения и чтобы, обращая внимание лишь на внешность Его и удивляясь лишь телесной красоте Его, – которая всегда должна занимать положение подчиненное и коей нужно поступаться, – не отклонились от стремления к истине, постигаемой лишь разумением. Итак, какое дело нам теперь до акциденций языка? Нам следует иметь дело лишь со значением слов, а не со словами.

Слова людей неспособных постигать дело и движет коими не импульс познания неубедительны. Вороны тоже подражают голосу человека, однако же о твердимом ими одном и том же не имеют пи малейшего понятия. Вера же напротив тотчас же и непосредственно сопровождается как эмпирическим восприятием, так и чрез разум постижением.

Отец богов и людей (Ил. 1:544),

восклицает Гомер, хотя ни того не знает, что это за Отец, ни того, как Он приходится нам Отцом. Но подобно тому как руки имеющему естественно ими брать что-либо; и подобно тому как здоровому глазу свойственно видеть свет точно также и познание делается достоянием и даром всякого, кто нашу веру принял, лишь бы только он пожелал далее работать и на заложенном основании здание строить, равноценное золоту, серебру или драгоценным камням (1Кор. 3:12). Такой не надеется только: «Я некогда сделаюсь участником благ веры и познания»; он уже принимает в них участие. Зачем ему откладывать свою славу до будущего и предоставлять ее случайностям его? Он в настоящем становится царем, человеком просвещенным и светоносным, мудрецом истинным, гностиком; ему и пристало быть всем этим, Он не довольствуется словами; он касается самой сущности вещей, проникает в оную. Будучи благим, Бог особенно по отношению к царю творения был щедродательным и желая спасения его действительно и остальное все направил к этой цели. Первее всего благодать Божия даровала ему благо бытия. Всякий конечно согласится, что бытие лучше небытия. Потом Провидением устроено и происходит, что в меру, вмещаемую природой каждого, всякому дана возможность от доброго поступать вперед к тому, что для него еще лучше. Потому не кажется пусть странным, что самая философия верховною Благостью дарована была за тем только, чтобы служить предисловием к совершенству, достигаемому чрез посредство Христа. Лишь бы сама она только не стыдилась обращаться к варварскому познанию с просьбой: «Пособляй мне идти вперед к истине и преуспевать в ней».

Даже и волосы на голове нашей сочтены (Mф. 10:30; Лк. 12:7). Даже незначительнейшие из наших действий вписаны. Почему же и философии не иметь ценности? Самсону была дарована сила, скрывавшаяся в волосах. Имеется в виду сим в том нас убедить, что наука и искусство внешние, т. е. светские и языческие, имеющие предметом жизнь в мире сем лишь материальную и по отложении душою сего тела не приносящие ей пользы, сходящие в одну с ним могилу, и она могут быть постигаемы лишь при содействии благодати свыше. Божественное Провидение, говорят нам наши священные книги (Лк. 13:5; 16:17), сверху, с того что главное, с человека, как бы с головы разливается потом и на все существа подобно благовонному миру, текшему с главы Аарона на лице его и разливавшемуся на края даже одежды его (Пс. 132:2). Только под Аароном здесь должно разуметь высшего Первосвященника, чрез которого все сотворено и без которого не произошло ничего (Ин. 1:3). Говорится о том, что благовонное миро стекало на края одежды Аароновой. На края одежды, а не на тело, т.е. не на мир телесных существ. Это значит, что для еврея и христианина философия (вся совокупность внешних наук) известного народа действительно есть одежда, которая только внешнюю сторону его жизни украшает.

Желательно посему, чтобы эти философы, изощрившие в себе дух разумения, трудились не над крошками истины, а над исследованием той истины, которая уже сама по себе и притом абсолютной состоит истиной. Желательно чтобы они, оставив высокомерие, руководились лишь любовью к истине, коей они ведь и свидетелями состоят. Желательно еще, чтобы они воспользовались всем тем, что в иноверных учениях есть годного и способствующего приобретению более возвышенного понятия о предмете. Пусть обратят они внимание на промыслительную эту и неизреченную благость Божию, ведущую каждое существо в границах для него возможных к лучшему. О, если бы наконец сносились они не только с Эллинами, но и с варварами! Тогда от этих общих, для них столь обычных и посредствующих работ они могли бы перейти и в сферу веры, а из сферы веры в область постижения и ее частностей. Имея точкою опоры истину, они чрез это лишь расширили бы свою способность к исследованию и горизонт оных и гарантировали бы своим работам успех. Учиться составляло бы с этих пор все наслаждение их. Жаждая истины, они широкими шагами пошли бы по пути спасительному. Вот почему в свящ. Писании сказано, что художникам, трудившимся над сооружением скинии, дарован был дух разумения (Исх. 28:3). Что иное разуметь под этим, как не благоразумие, как не умственную прозорливость, которая усматривает действительно существующее, воображает последующее, подмечает сходства и различия, разделяет, сопоставляет, повелевает или отговаривает и устремляется своими предположениями и догадками в будущее? Разумение не ограничивается только искусствами; оно управляет и самой мудростью (философией). Почему и змее приписывается рассудок (Быт. 3:1)? Потому что и в злодеянии есть последовательность, план, предположения касательно будущего. Таинственность, в которую облекается большая часть преступлений, не имеет иной причины: злодей ограждает себя от наказания всеми силами своего рассудка.

Так как мысль является в различных формах, будучи разлита во вселенной повсюду и действуя во всяком из дел человеческих, то она во всех этих разнообразных случаях имеет и различные наименования. Если она обращена на исследование Первопричины, то называется разумением. Если она вносит свет в души рассуждениями и доказательствами, то она – познание, мудрость, наука. Если она вращается среди предметов, созидающих благочестие и если Логоса, Разум первостепенный, принимает она без созерцания, опираясь единственно на свою послушливость, то получает она имя веры. Если среди вещей материальных открыла она то, что оказывается наиболее верным, то она – правое мнение. Если преуспевает она в работах технических, то получает название искусства. А когда созерцание Первопричины она или оставляет в стороне, для того чтобы заняться наблюдением аналогий и анализом фактов и когда образуется в ней импульс к какому-либо предприятию, она называется тогда опытностью. Но сущность ее и возвышающую ее особенность всегда составляет Дух Святый, господствующий во всем, что милосердием Божиим нисходить в душу новообращенного, после того как вера в нем упрочится и утвердится. Итак и философия, когда отличалась бы этим высшим разумом, как это намечено в предыдущем, то и она составляла бы часть оного. Если чрез сцепление принципов и методических выводов она рассуждает о том, что доступно только разумением, то она представляет из себя диалектику, цель которой состоит в соделании истины чрез доказательства ощутимою и в разрешении представляющихся сомнений.

Утверждать, подобно некоторым другим, что не Бог послал свыше на нашу землю философию, это, как мне кажется, равносильно уверению, что Бог не может знать частностей и что Он не состоит первоисточником всех благ, так как каждое из них, взято будучи в отдельности, есть благо особое. Но ничто из сущего конечно не существует без воли Божией. Бог пожелал этого; значит философия исходит от Бога; значит Он и пожелал ее такой, каковою она есть для пользы народов, не имевших другой узды, чтоб воздерживаться от зла. В самом деле ничто не ускользает от взоров Божиих, ни настоящее, ни будущее, ни способ существования каждого существа. Вперед зная, каковы будут малейшие движения Его творений,

Он все видит, все слышит

(Ил. 3:277).

Пред Ним открыты глубины всех душ. Ему от вечности свойственно самое ясное познание касательно каждой личности, потому что Он внимателен ко всему, что происходит на мирской сцене и во всех уголках этой сцены. Одним взглядом Он обнимает сразу и целое и подробности – Таков Бог. Однако же хотя и объемлет Он одним и тем же взглядом все существа сразу, но действует Он не всегда непосредственно и явно-господственно. Сколько вещей происходит в жизни по человеческим расчетам, после того как Божественною десницею будет опущен в оные первоначальный импульс! Медицина возвращает вам здоровье; масло гимнастики поддерживает вам телесные силы: коммерческие обороты умножают ваше богатство. Но от кого вы получили все эти блага? Несомненно от Провиденья, которое однако же и человеку предоставляет свою долю действия. Значит и разумение тоже исходить от Бога. Свободная воля людей добродетельных особенно повинуется воле Божественной. Злой может разделять с праведником много общих даров, но пользу приносят эти дары только человеку добродетельному, для которого Бог и сотворил все. Да, на пользу людей добродетельных прирождены известные свойства священным дарам. Даже больше того. Даже и мысли человека добродетельного возникают как бы по Божественному вдохновению, так как душа его бывает настроена известным образом; и воля Божественная сообщается душе человеческой чрез услуги особенных деятелей, кои помогают ей в этих воздействиях. Воинства ангельские распределены между народами и городами; может быть к каждому из них приставлен даже особый Ангел. Пастырь заботится ведь о каждой овце в отдельности. Но более непосредственными попечениями Провидения окружены те, которые отличаются талантами и знаниями и которые могут быть полезными своему народу. Состоя главами и руководителями человечества, они призваны быть преимущественными и явными органами Божественного промысла, воля которого являть земле свои благодеяния в учении, управлении или распоряжениях. Воля которого являться земле... говорим мы. Да, это постоянная воля Божия. И вот почему призывает она своих носителей к выполнению всего того, что может содействовать упрочению царства мира, добродетели и благодеяний. Все что добродетелью состоит, проистекает из добродетели, имеет с ней соотношение и дано нам или для того, чтобы соделывать нас добрыми или для того, чтобы мы, будучи уже добродетельными, пользовались преимуществами, которыми наделила нас природа. Еще раз, Провидение приходит к нам на помощь как вообще, так и в частностях.

Теперь спрашиваю я: «Разве это не нелепость и не грубая непоследовательность приписывать изобретение философии, т. е. вещи полезной и добродетельной, тому, которого называют отцом безначалия и неправды? Выходит, что демон трудился над нравственным улучшением Эллинов с заботливостью даже более милосердой, чем само Божественное Провидение. Не таково мое мнение о сем предмете. Достоинство и существенное свойство закона и здравого смысла, по моему мнению, состоят в том, чтобы воздавать всякому должное, свойственное ему, ему принадлежащее. Подобно тому как кипарису естественно быть собственником лиры, флейтисту собственником флейты: точно так же дары неба суть собственность человека добродетельного. Душе добродетельной столь же естественно делать добро как огню согревать, свету освещать; это в природе человека добродетельного. Добродетель никогда не совершит зла, подобно тому как из огня не произойдет холода, из света – мрака. Но и наоборот: никогда вы не увидите, чтобы порок занимался добродетелью; он осужден родить и причинять лишь зло, подобно тому как мраку суждено смешивать все цвета. Философия, располагающая человека к добродетели, не есть значит исчадие порока. Остается значит производить ее только от Бога, возвышенным преимуществом которого состоит творить лишь добро. Все даруемое Богом следовательно дается в качестве блага, а потом и принимаемо должно быть как благо.

Сверх того философия никогда и не была достоянием людей дурных. Занимались ею из Эллинов люди добродетельнейшие и славнейшие. Вот, новое доказательство происхождения ее от Божественного Провидения, которое каждого наделяет тем, что ему полезно. Была значит глубокая мудрость в том, что до пришествия Господня закона, блистал между Евреями, а философия между Эллинами. С пришествия же Господня призвание к вере распространено на всех без исключения. Провидение призывает все народы к тому, чтобы они объединились чрез учение, исходящее из веры. Это новый народ, собранный для праведности (Тит. 2:14) и объединенный под одним Пастырем (Рим. 5:19), который состоит Господом одинаково как Эллинов, так и варваров, или лучше сказать: который есть Бог всего человечества. Философия, – мы не раз повторяли это, – есть посредница истины, но не всей, а лишь части ее. Нужно сказать даже более того. Все, что содержится хорошего в искусствах, – поколику это искусство, – исходит от Бога. Художественное выполнение какого-либо произведения искусством зависит от теории искусства: точно так же дело разумное покорно началу разума. Разумение есть добродетель, которой свойственно познавать и другое многое, а прежде всего то, что лично ее самой касается. Что же до мудрости, способности высочайшей ⁸⁶¹, то она не иное что как знание блага божеского и человеческого.

Господня земля и все что есть на ней, говорит Писание (Пс. 23:1; 1Кор. 10:26). убеждая нас в том, что благие дары нисходят свыше и распределены между слабыми людьми на пользу им благодатью и всемогуществом Божественными.

Обозрите различные роды духовной помощи, коими одно существо может пользоваться от другого, и вы найдете, что этих способов оказывать духовные услуги друг другу существует три. Первый, это заставить подражать себе. Это наставник, влияющий на развитие понимания даже дитяти. Второй род взаимного духовного вспоможения, это склонить кого-либо к уподоблению себе. Так муж, предшествуя кому-либо своим примером, ведет другого подобного себе мужа по пути прогресса. Так один помогает учащемуся в его работах: другой же своими советами поощряет уже познающего. Третий способ подачи помощи другому есть приказание. Он практикуется напр. тогда, когда учитель не считает нужным лично влиять на развитие ученика или подавать ему пример для подражания чрез борьбу с самим собою: считая ученика уже достаточно сильным, он просто ему самому приказывает бороться.

Итак, когда истинному гностику даруется от Бога способность оказывать пользу и помощь своим братьям, то он считает для себя уже долгом быть им полезным. На развитие одних он влияет чрез сопровождение, представляя им собою пример для подражания. Других он ободряет к уподоблению себя. Наконец третьих он научает и исправляет заповедью. Нет сомнения, что и самому гностику Господь помогает точно так же. Внушенья Ангелов разве не служат нам того свидетельством, что источник всех получаемых нами благ в Боге?

Божественная благодать ведь и действительно оказывает нам благодеяния чрез посредство Ангелов, как видимых так и невидимых. Этот способ помощи нам обычен был еще и при жизни Господа. Подает Бог помощь человеку также и чрез других людей: – то «вдохновляет» он нашу мысль и разум их размышлениями и рассуждениями; то и непосредственно «ниспосылает в душу» известного человека «осенение» и более полное понимание предмета; то согревает сердце его «готовностью и живостью» и его одушевляет к исследованиям и деятельности ⁸⁶². Повествование о необыкновенных и святых примерах добродетели, коими прославились праведники, служат для нас проповедью, которая нас заставляет подражать и уподобляться им. Особенно же ясна подача помощи нам чрез учения, содержимые ветхим и новым заветами Господа, а также чрез законы, коих носителями состоят Эллины и наконец чрез ученые положения их философов.

Но сократим все сказанное в два слова. Все блага, имеющие значение для жизни, по некоему высшему и премудрому устроению, исходят от Вседержителя Бога, общего нам всем Отца. Посредником же между творением и Отцом состоит Сын, который кроме того, как говорит Апостол, есть и Спаситель всех людей, а особенно верных (1Тим. 4:10).

Но есть нечто еще более близкое к каждому из нас в частности и для нас более осязательное; это заповеди и наставления оставленные Тем, который соединен со Первопричиною близостью непосредственной.

Гностик наш постоянно занят главным своим делом. А когда ему досужно и когда выпадает на его долю время отдыха от занимающих его дух возвышенных исследований, то для восстановления сил касается он эллинской мудрости, как бы некоего утонченного лакомства на пиршестве. Не потому он это делает, как если бы пренебрегал пищею более существенною, но потому, что, по причинам выше указанным, получил следовавшую ему долю. Протягивавшие же руки к тому в философии, что не составляет в ней необходимого, но элемент излишний, и набрасывавшиеся своим умом на пустые софизмы и свары, те отдалялись от необходимого и главного. Безрассудные! Они гнались за тенеобразными словами. То правда конечно, что хорошо все знать. Но у кого ум слаб для воспринятия в себя всей массы многоучености, тот пусть останавливается только на главнейшем и важнейшем. Познание истинное, о коем мы утверждаем, что оно составляет достояние только гностика, есть разумение основательное, утверждающееся на доказательствах истинных и непреодолимых и ведет оно к познанию Первопричины. Имеющие касательно какого-либо предмета знание истинное, что бы это ни был за предмет, тотчас начинает иметь понятие о знании касательно того же предмета и ложном. Посему если бы кто-либо спросил меня: Итак, следует ли философствовать, я бы ответил: Само собою разумеется. А если бы кто стал утверждать, что не следует, то я ответил бы: без предварительного познания вещи нельзя произнесть ни утвердительного, ни отрицательного ответа на этот вопрос. Следовательно, философский элемент в суждениях необходим. А если это так, то следует, чтобы Эллины из закона и пророков научились почитать единого, действительно сущего Вседержителя Бога. Потом разве не внушает им Апостол: Что касается до нас, то мы не признаем в мире никаких идолов (1Кор. 8:4)? Потому что между существами сотворенными нет ни одного, которое могло бы быть отобразом Божиим. Эллины должны вразумиться далее, что кумиры их вовсе и не суть образы почитаемых ими личностей. Души разве походят по форме хоть сколько-нибудь на статуи, формируемые у Эллинов? Нет. Души невидимы, будут ли это души существ разумных или неразумных животных. Что же до тех, то эти отнюдь не составляют какой-либо части душ; они только органы душ, для одних седалища, для других нечто вроде колымаги, еще для иных – тем или иным образом что-то вроде поместьев. Но мы не в силах хорошенько подражать даже образам этих органов при воспроизведении их искусством. Разве кто в состоянии изобразить мне напр. солнце таким, каким его он видит? Изобразите мне разноцветную радугу. А затем, когда Эллины и бросили бы почитание своих идолов, услышат обращенное к ним слово Писания: Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев (Mф. 5:20), – которых единственная праведность состоит в воздержании от зла, – и если не возвыситесь вы над сею еще невысокой степенью совершенства, если не будете относиться к ближнему любвеобильно, если не будете ему добра делать, то не можете считаться учениками царственного закона (Иак. 2:8). И действительно, праведность гностика сравнительно с праведностью подзаконной отличается несравненно большей интенсивностью. Потому что если над каким-либо верным принципы его будут иметь такую определяющую власть и силу, какую имеет голова над остальным телом, и когда достигнет он высоты веры, т. е. высота самого познания, сосредоточивающего в себе всю совокупность чувств, то он в то же самое время может считаться достигшим уже и высшего наследья. Что познание имеет значение первостепенное, Апостол открыто заявляет о сем пред всеми, кто только может проразумевать, ибо он пишет к Коринфским Эллинам следующее: Мы надеемся с возрастанием веры вашей в вас возвеличиться гораздо более по правилу нашему проповедуя Евангелие и выше вас (2Кор. 10:15–16). Здесь Апостол вовсе не намерение выражает распространить впоследствии времени свое апостольство и на иные места, потому что по его же собственными словам Ахаия преисполнена верою (1Кор. 1:6). Но вот еще и другое свидетельство за то же, сильнее только что изложенного. Деяния Апостольские свидетельствуют нам, что Апостол возвещал о Логосе в Афинах (Деян. 17). Эта проповедь Павла служит доказательством, что познание представляет собою ступень совершеннейшую по сравнению с верой и что оно не останавливается лишь на огласительном учении. Это само собою предполагается велением как самого святого учения, так и теми общеценными принципами, которые для всех и для всего имеют назначение быть масштабом. Вот почему немного ниже в том же послании Апостол прибавляет: Хотя я и простой человек и мало наставлен в слове, но не могу того же сказать о познании (2Кор. 11:6).

А впрочем вот что. Все вы Эллины, так важничающие и бахваляющиеся, будто обладаете истиною, скажите-ка нам: От кого это узнали вы ее? Что наставником вашим был Бог, этого вы конечно не осмелитесь сказать. «Нам истина передана людьми же», восклицаете вы. Но во-первых слишком поздно; а потом людьми этими были некоторые или из среды вас же самих, чем и чванятся многие из вас; или же другие подобные же вами люди. Но разве вам неизвестно, что человек, говорящий о Боге от своего имени, не заслуживает никакой веры. Может ли человек, существо слабое и смертное, достойным образом рассуждать о Боге, существе бессмертном и вечном, – творение о Творце? И о себе-то самом человек хотя бы по-ребячьи, с запинкой и лепетом пробормотать не в состоянии чего-либо толкового: как же ему поверить, когда он самомнительно вступает в разъяснения о Боге? В меру оставления человека Божественной благодатью, настолько и речь eго о Боге становится слабее, хотя бы он и не предъявлял при сем претензии возвыситься до постижения существа Божия, а просто только говорил о Боге и Божественном Его Логосе. Слово наше относительно сего предмета косноязычно; мы не в силах сами по себе сказать что-либо о Боге; и это очень естественно. Дело не в том, что мы бессильны определить Его именем: оно постоянно на устах у всех мудрецов и даже поэтов. И не в наследовании Божественного существа дело. От этого совсем и отступиться должно, потому что такое исследование невозможно. Мы не в состоянии очертить даже свойств Божиих и чудных дел Его. Даже и те, которые свидетельствуют о себе, что они были наставляемы самим Богом, даже и от них постижение идеи Божеского существа требовало трудов и напряжений чрезвычайных. Но и после они имели познание о Боге очень слабое, хотя им содействовала в сем благодать Божия. А между тем они ведь уже приобыкли проникать в волю Его чрез совершение Его воли и Духа Святого дыхание познавать чрез Него же самого, ибо Дух Божий изведывает все, даже и глубины Божии; дух же человека естественного не приемлет того, что от Духа Божия (1Кор. 2:10–14).

Итак, значит только та мудрость, коей носителями состоят христиане, есть единственная, Богом открытая. Отсюда текут «все источники» ⁸⁶³ премудрости, кончавшиеся в Истине. Известно, что пришествие Спасителя, сошедшего к людям для научения их, было предсказано бесчисленными способами: чрез знамения, чрез вестников, чрез предуведомителей, чрез упредителей. Все они, начиная с самой колыбели мира, то самым делом, то словами предсказывали пришествие Спасителя, где Он явится и когда и какими чудесами будет сопровождаться чудо Его появления. Закон и пророчества уже издалека указывали на Него. Потом Предтеча указывал на появление Его уже как на совершившийся факт. После Предтечи Апостолы открыто проповедовали о чуде Его воплощения.

Философы нравились только Эллинам, да и то не всем, а лишь немногим. Так Платону нравился Сократ, и он выбрал его учителем себе. Ксенократу по праву пришелся Платон, и он облюбовал его тоже в учителя себе. Феофрасту люб был Аристотель, а Клеанфу Зенон. Но все эти наставники влияли только на своих учеников. Нашего же Наставника слово не ограничилось пределами только Иудеи, подобно тому как эллинская философия распространена была в пределах лишь Эллады. Разлившись по всему миру, наше учение одновременно и одинаково движения вызвало между племенами и в селениях из среды как Эллинов, так и варваров; к послушанию себе стало обращать сполна города, целые дома, и из отдельных личностей побеждало собой всех, кто внимал ему; но и из самих философов оно привело к истине немалое число. Эллинская мудрость, если какой властитель на нее запрет налагал, тотчас же замирала. Наше же учение с самого того времени, как впервые начало быть проповедуемо, подавить стараются цари и тираны, отдельные правители, должностные лица с целой армией состоящих них на жаловании соучастников. Они объявили формальную войну нам, чтобы, насколько на это есть силы у них, стереть нас с лица земли. И что же? Святое учение наше со дня на день все более и больше расцветает. Не как учения человеческие, оно заглохнуть не может, ни зачахнуть, как если б это был дар какой внутренно-дряблый и гнилой, нет. Даров Божиих скудных нет. И вот почему не может быть ему препон поставлено или оно быть остановлено в своем движении, хотя впрочем ему и другое обетование дано: «Постоянно ты будешь терпеть преследования».

Об искусстве поэтическом Платон сказал следующее: «Поэт есть существо некое воздушное и священное. Он не в состоянии писать стихов, если не будет тронут Духом Божиим и не выйдет из себя» ⁸⁶⁴. Демокрит выражается подобным же образом: «Все, что поэт пишет под влиянием Духа Божественного и священного, все то удивительно прекрасно».  О чем писали ваши поэты, это нам известно; и если вы ими восхищаетесь, то не тем ли естественнее вам удивляться и восторгаться пророками Бога Вседержителя? Они состояли орудиями голоса ведь Божественного!

Воспроизводя предносившийся нам образ гностика, мы изобразили как бы на картине величие и красоту его нравственной жизни. Воззрения же его на природу физическую изложим мы, когда будем говорить о происхождении мира.