Часть III. Религиозный быт

Религия, как внешняя форма быта, выражается в актах троякого рода: а) в богослужении, б) в посвящении и в) очищении. Согласно сему, религиозный быт древних евреев заключал в себе внешние формы троякого рода: 1., богослужебные, 2., посвятительные и 3., очистительные.

Богослужение так же древне, как и самая религия. Формы выражения его, как показывают памятники древности, относятся к самым древним моментам истории человечества. И чем дальше проникает археологическая наука в глубь веков, тем чаще и чаще встречается с теми образами, в которых древние люди выражали свою хвалу или свои молитвенные обращения к Высочайшему Существу. То, что наблюдается в истории древнего человечества вообще, с особой ясностью замечается в жизни патриархов израильского народа, для которых вера в Живого Личного Бога и выражение ее вовне составляли главный смысл их существования. Вся жизнь древних еврейских патриархов представляла собою как бы единый акт служения Творцу. Вместе с полным подчинением себя воле Божией и посвящением Творцу, патриархи свое благоговение перед Творцом и служение ему выражали также в отдельных актах богопочтения. Так, они совершали жертвы, возлияния, для чего сооружали жертвенники, ставили особые каменные столбы, произносили обеты и молитвы Господу, имели печать обрезания, которое служило символом завета с Богом. Вместе с тем, им был известен обычай давания десятины.

Но каких-либо особых определений относительно богослужебных действий, места и времени богослужения, а также совершителей богослужения в это время не существовало. Что касается богослужебных действий, совершавшихся патриархами, то они могли быть общими с подобными действиями у других народов древности, в частности состояли в поставлении бетилей и совершении жертвоприношений. Местом совершения богослужения, по-видимому, были места богоявлений, а лицами, совершавшими богослужение, – сами патриархи или их первородные сыновья. Что касается животных и птиц, которых брали для жертвоприношений, то, насколько можно догадываться из описания жертвы Авраама при богоявлении, во время заключения завета с Богом (Быт. 15)³⁰⁴, они выбирались только из определенных пород, а именно из тех, которые потом были определены законом, именно: пород коров, овец, козлов, голубей и горлиц.

Во время патриархов у евреев не было одного определенного места для совершения общественного богослужения. Еврейские патриархи совершали богослужение в разных местах, преимущественно же в местах бывших им богоявлений. Относительно времени пребывания евреев в Египте трудно сказать, имели ли они в это время какое-либо определенное место для совершения общественного богослужения Истинному Богу. Наиболее вероятным будет предположить, что они в это время такого места не имели³⁰⁵ (ср. Ам. 5:25–26; Деян. 7:42–43).

Определенное место общественного богослужения евреям было указано во время пророка Моисея. Таким местом была скиния свидения, которая была сооружена в первый год исхода евреев из Египта и, после завоевания Палестины, была поставлена в Силоме (Суд. 18:31), откуда потом была перенесена сперва в Номву (1Цар. 21:1–9), а потом при Давиде в Иерусалим (2Цар. 6:16; 7:1). Со времени царя Соломона до вавилонского плена местом общественного богослужения был Иерусалимский храм, разрушенный Навузарданом. Во время вавилонского плена у евреев не было определенного места для общественного богослужения. Но после плена таким местом является восстановленный трудами Ездры и Неемии Иерусалимский храм, который был потом разрушен Титом. Основною формою места богослужения являлась скиния, иерусалимский же храм был только ее воспроизведением.

Скиния Моисеева, как показывают ее названия (мишкан, отел моэд, микдаш^I11 )³⁰⁶, по своей идее, была местом обитания (мишкан) славы Божией (шехина), местом ; общения между Богом и избранным народом (отел моэд) и местом освящения народа (микдаш). Посему она имела такое устройство и такие принадлежности, которые символизировали собою эту идею скинии. С другой стороны, так как скиния Моисея была сооружена в то время, когда евреи странствовали по пустыне, то как она сама, так и ее принадлежности были устроены из такого материала и таким образом, что их можно было с удобством переносить с места на место.

Как материал, из которого были сделаны скиния и ее принадлежности, так и самый план, и размеры их были указаны Самим Богом Моисею на Синае (Исх. 25–27, 30:1–10). Материал для скинии и ее принадлежностей был взят из всех трех царств природы: растительного, минерального и животного. Из растительного царства природы были взяты: дерево ситтим (шиттим-шинтим, ср. араб. «сант», коптское и египетское «шонте» (игла), «шонт» – лес акаций, 70: Ξόλα ἄσηπτα,) представляющее собою вид египетской или аравийской акации, название которой произошло от египетского имени «шент»³⁰⁷ (игла, колючка)³⁰⁸; елей (шемен)³⁰⁹, приготовляемый из маслины; «виссон» (шеш), который признается одними за лен, а другими – за хлопчатую бумагу³¹⁰; мука, кассия, корица и ладан; из минерального царства – металлы (золото, серебро и медь)³¹¹, драгоценные камни, поваренная соль и некоторые благовонные минеральные вещества; из царства животного – козья шерсть, кожи баранов, краски³¹² – голубая, пурпуровая и червленая.

По своему плану скиния Моисеева разделялась на, а) деревянный остов скинии, с находившимися в нем предметами и покрывавшими его покровами, и б) двор скинии, с находившимися на нем предметами.

Деревянный остов скинии составляли 48 столбов, сделанных из дерева ситтим. По южной и северной сторонам скинии таких столбов стояло по двадцати (20×2 ­­ 40) и по западной – 8 столбов.

Каждый столб имел 10 локтей высоты и 1½ локтя ширины. Толщина столбов не указана в библейском тексте, но Иосиф Флавий определяет ее в 4 пальца, т. е. в 1 ладонь (Antiquit. jud. III, 6, 3), а раввины в 1 локоть. Столбы сверху, с лицевой стороны, были покрыты золотом. Каждый столб внизу заканчивался 2-мя шипами и при поставлении утверждался на серебряных основаниях – так, что под каждым шипом было отдельное основание. На западной стороне скинии было 8 столбов. Из них устройство средних шести было одинаково с устройством прочих столбов, стоявших по продольным сторонам скинии, а устройство двух угольных несколько различалось от устройства остальных. Насколько можно понять библейский текст, в котором содержится описание устройства этих столбов (ср. Исх. 26:23–24), их устройство можно представлять следующим образом: каждый из них имел вид внизу прямого угла, а вверху заканчивался шляпкой, для большей крепости стянутой металлическим кольцом³¹³. Стороны этих угловых столбов имели неодинаковую величину: та сторона, которой они ставились по продольному направлению скинии (с востока на запад), имела 1 локоть, а та, которой они ставились по направлению поперечному, – ½ локтя. Под ними, как и под прочими столбами, было по два серебряных основания, общее количество которых т. о. было 96.

При поставлении деревянного остова скинии, сперва ставили угловые столбы, и согласно с направлением их сторон ставили и ориентировали остальные столбы: 6 столбов по западной стороне и по 20 столбов по южной и северной сторонам скинии. Каждый столб ставился так, что его шипы входили в отверстия находившегося под ним серебряного основания. После того, как столбы, составлявшие деревянный остов скинии, были поставлены на своих основаниях, их скрепляли посредством особых шестов, каковых было по пяти для каждой стороны. Эти шесты многими археологами полагаются с наружной стороны деревянного остова скинии – по два внизу и вверху и один по середине, (Кейль, Кнобель, Бэр, Рим и др.) или четыре снаружи и один внутри толщи столбов по их середине (ср. Риггенбах, Олесницкий), при чем для наружных шестов предполагаются особые скобки, вбитые в столбы скинии. Но на основании свидетельства Иосифа Флавия, (Antiquit. jud. III, 6, 3), которое не противоречит и библейскому (Исх. 26:26–28; ср. 36:31–34), представляется более правдоподобным, что столбы в верхней наружно-лицевой плоскости имели золотые кольца, в которые вставлялись шесты из дерева ситтим, обложенные золотом, свинчивавшиеся один с другим своими концами, при чем шесты по северной и южной сторонам свинчивались также с шестами по западной стороне³¹⁴, так что образовали как бы один сплошной ломаный, в виде рамы, шест, проходивший вверху по середине диаметра столбов, (по их толще,) и державший их в вертикальном положении, параллельно друг другу³¹⁵. Стоявшие на своих основаниях и скрепленные шестами 48 столбов образовали деревянный остов скинии, ориентировавшийся с востока на запад. Внутри его, на расстоянии 10 локтей от западной стороны, ставились четыре столба, одинаковой высоты с боковыми столбами, сделанные из дерева ситтим, обложенные золотом, стоявшие на серебряных основаниях (Исх. 26:32) и разделявшие внутреннее пространство деревянного остова скинии на две части, из которых западная имела во всех измерениях 10 локтей, а восточная – по 10 локтей в высоту и ширину и 20 локтей – в длину³¹⁶.

С восточной стороны, перед входной частью деревянного остова скинии, стояли еще пять столбов, сделанных из дерева ситтим, обложенных золотом и утверждавшихся на медных основаниях (Исх. 26:37). Взаимное положение этих столбов, их размер и положение относительно столбов деревянного остова скинии в библейском тексте не определяются, а потому различными археологами по сему поводу высказываются неодинаковые предположения. Большая часть археологов (ср. Олесницкий, ор. с., стр. 73–75), имея в виду свидетельство Иосифа Флавия³¹⁷, дают им размер, одинаковый с 4-мя столбами, стоявшими внутри деревянного остова, и ставят их на одной прямой линии пред входом, так что по 1 столбу примыкали к северной и южной сторонам деревянного остова и 3 столба стояли в самом входе. Но другие, напр. проф. Муретов, Де-Глин, дают или двум из них, или всем пяти высоту большую, чем высота деревянного остова скинии, и при этом три столба ставят на линии входа, а два столба отодвигают на расстояние 10 л. к востоку³¹⁸, вследствие чего перед скинией получается нечто, подобное притвору при храме Иерусалимском³¹⁹.

Сверх деревянного остова скинии накладывались покровы. Первый покров, облегавший внутреннее пространство деревянного остова скинии с боков и сверху, называемый «мишкан» (обитание)³²⁰, состоял из 10 полотнищ, приготовленных из крученого виссона, голубого, пурпурового и ярко-красного цвета, с изображениями херувимов, вытканными с обеих сторон ткани (маасе хошеб). Длина каждого полотнища была равна 28 локтям, а ширина – 4 локтям. При этом пять полотнищ были соединены в одно покрывало, а пять других полотнищ – в другое, так что было два покрывала. По краям того и другого покрывала было сделано по 50 петель, из материи голубого цвета, так, что когда покрывала полагались параллельно, то петли одного приходились против петлей другого. В эти петли вдевались золотые крючья, счетом 50, вследствие чего из двух покрывал образовался один покров «мишкан».

Второй покров, называемый «огел», состоял из 11 полотнищ, приготовленных из тонкой козьей шерсти и имевших 30 л. длины и 4 л. ширины. При этом пять полотнищ были соединены вместе и образовали одно покрывало, и шесть других полотнищ были также соединены вместе и образовали другое покрывало. По краям того и другого покрывала было сделано по 50 петлей, в которые вдевались 50 медных крючьев, так что оба покрывала соединялись вместе и образовали покров «огел». Третий покров приготовлялся из бараньих дубленых кож красного цвета, и кож «тахашевых» (синих^I12 321).

Относительно расположения и взаимного отношения покровов скинии существуют неодинаковые представления.

а) По одному представлению, имеющему своим основанием еврейско-масоретский текст, свидетельство Иосифа Флавия (Ant. jud. III, 6, 4) и Филона (De vita Mosis, 666), покров мишкан, общая длина которого равнялось 28 л, а общая ширина – 40 локтям, распростирался симметрично над внутренним пространством деревянного остова скинии так, что его длина приходилась по ширине скинии, а его ширина – по ее длине. Распростертый таким образом, этот покров составлял как бы потолок скинии и внутреннее украшение стен, причем у западной стены он свешивался до земли (40 ­­ 30 длина ск †10 высота стены), по северной и южной сторонам он не достигал до земли на 1 л. с той и другой стороны (28­10 л. шир. † 9 л. † 9 л.). Вверху он прикреплялся к проходившему по вершине деревянного остова скинии – шесту, и, кроме того, опирался на вершины четырех столбов, отделявших святилище от св. святых. Покров «огел», общая длина которого была 30, а ширина – 44 локтя, симметрично накладывался на покров мишкан так, что его длина, как и длина мишкана, приходилась по ширине скинии, а ширина – по ее длине, причем он как бы охватывал покров мишкан, подобно тому, как в православном храме илитон охватывает антиминс. Так как огел превосходил мишкан по длине на 2 л. (30–28­2), а по ширине – на четыре (44–40 ­­ 4), то при симметричном расположении его относительно мишкана, его края по северной и южной сторонам скинии свешивались ниже мишкана на 1 локоть и достигали земли; половина крайнего полотнища (2 л.) свешивалась над входом в скинию, образуя как бы архитрав; а западная часть его (44-[2†30]­12 л.), свешивалась у западной стены скинии, при чем 10 локтей закрывали стену скинии по ее высоте, а оставшиеся 2 локтя, вероятно, подгибались под свешивавшийся в сем месте до земли покров мишкан. Вверху покров огел, как и мишкан, прикреплялся к тому же шесту, проходившему по верху столбов скинии, к которому прикреплялся и мишкан. Прочности положения покрова, кроме того, способствовали прикрепление его восточной части у входа в скинию и поддерживавшие его, как и мишкан, четыре столба, стоявшие внутри самой скинии.

Наконец, сверху покрова «огел», для предохранения скинии от вредного действия атмосферических осадков, по площади деревянного остова скинии полагался покров, сделанный из дубленных бараньих кож, вперемежку, красного и синего цвета (ср. Исх. 26:1–14; 36:8–19).

Такое расположение покровов скинии считается традиционным и является наиболее общепризнанным³²².

Некоторым несущественным изменением этого представления является представление, по которому или оба покрова – мишкан и огел, или один из них – огел – свешивались снаружи деревянного остова скинии, хотя непосредственно на него опирались, причем края их прикреплялись к земле посредством особых веревочек, привязанных к вбивавшимся колышкам³²³.

б) От традиционного представления расположения покровов скинии существенно отличается то представление, по которому «огел» является не покровом, непосредственно покрывавшим мишкан или остов скинии, а особым шатром или навесом над деревянным остовом скинии и висящим в ней мишканом. Это представление, высказанное сперва англичанином Фергюссоном, разделяется многими археологами и библеистами, в частности Властовым³²⁴, Муретовым³²⁵, Шикком³²⁶ и др. По этому представлению огел составлял особый навес или шатер, покрытый сперва покровом из тонкой козьей шерсти, а сверху покровом из бараньих кож, и утверждавшийся на особой системе деревянных шестов. Проф. Муретов дает этому навесу вид высокой двухскатной крыши³²⁷, лежавшей на стропилах, утверждавшихся на передних и задних столбах деревянного остова скинии, и украшенной с востока особым фронтоном (ἀέτωμα, ср. Antiquit. jud. III, 6, 4), который образовался из сгиба в сем месте 6-го полотнища (ср. Исх. 26:9 по евр. м.)³²⁸. По мнению Шикка, деревянные стропила утверждались в трех местах остова скинии: 1) при входе в скинию, 2) в том месте, где стояли 4 столба, разделившие внутреннее пространство скинии, и 3) на западной стороне скинии, где поднимавшиеся половинки столбов образовали звено стропил. По вершине стропил с востока на запад проходил шест, выступавший с той и другой стороны на 5 локтей. Где оканчивался этот шест, там Шикк ставит шесты по 15 л. высоты, которые таким образом отстояли от скинии на 5 локтей. На одной линии с ними, как перед входом, так и перед западной стеной скинии, по обе стороны высоких столбов, Шикк поставляет по 2 столба меньшей высоты. Если средние столбы имели высоты 15 л., то следующие за ними боковые (как с севера, так и с юга) – 10, а крайние боковые – 5 л. На одной прямой со столбами в 5 л. он ставит еще другие столбы такой же высоты, как с той, так и с другой стороны, стоявшие параллельно друг другу. К этим-то столбам и протягивались с проходившего по вершине стропил шеста веревки, на которых распростирались покровы – огел и покров из бараньих кож³²⁹.

В защиту своего представления Шикк приводит соображения математического характера, основанные на требованиях закона симметрии. Крайняя высота навеса скинии, определяемая положением центрального шеста, проходящего по вершине стропил и опирающегося на столбы в 15 л. высоты, составляет 15 л. Линия, опущенная из верхней точки навеса скинии, равная 15 локтям, по Шикку составляет радиус окружности, положенной в основу плана скинии и расположения ее частей. Центр этой окружности полагается в точке наибольшей высоты скинии. От центра идут радиусы по 15 л. длины. Диаметр окружности равен 30 л. На основании отношения периметра к диаметру, как 22:7, периметр данной окружности определяется Шикком в 94 л., а полупериметр в 47 локтей. Шикк делит полупериметр на 12 частей или каждую половину полупериметра на 6 частей, и находит, что проводимые умственно в точках деления окружности радиусы, будучи продолжены, должны проходить через особенно важные точки пространства скинии и ее двора. Так, радиус, проходящий в точке деления полуокружности на две равных части, должен проходить через центральную линию внутреннего пространства скинии; следующие два радиуса двух первых делений справа и слева должны проходить во внутреннем пространстве скинии в тех местах, где стояли стол с хлебами предложения и светильник; следующая пара – должна выступить за стены остова скинии и проходить в тех точках, где стояли столбы 5 локтевой высоты; дальнейшая пара должна проходить чрез канаты, которые шли от верхнего шеста навеса скинии и на которых лежали покровы; четвертая пара – в тех точках двора, где стояли столбы двора скинии по его ширине; наконец пятая пара – в тех точках где должны были бы стоять столбы двора, если бы его длину ориентировать не по длине, а по ширине скинии, т. е. удаленных от центральной линии внутреннего пространства скинии не на 25, а на 50 л. в ту и другую сторону³³⁰.

в) По представлению Де-Глина, покров мишкан распределился симметрично снаружи деревянного остова скинии³³¹. Для покрова огел по трем сторонам деревянного остова скинии, северной, западной и южной, на расстоянии 9 локтей от них, стояли деревянные столбы, по 4 столба с каждой стороны, и при входе в самую скинию 3 столба, всего 15 столбов, превосходившие высоту столбов деревянного остова скинии на 5 локтей.

Столбы, стоявшие по северной и южной сторонам скинии, находились на одинаковых проекциях и соединялись между собой по своей высоте протянутыми серебряными прутьями. Таким образом над деревянным остовом скинии, между линиями, стоящих с четырех его сторон, столбов образовалась четырехугольная плоскость, имевшая 40 л. длины и 30 л. ширины³³², общий квадрат которой равнялся 1200 кв. л. На эту плоскость и налагался покров огел, но так, что его излишек по длине, превосходивший длину плоскости на 4 локтя, равномерно свешивался с восточной и западной стороны: у входа скинии – 2 локтя и с западной стороны навеса – 2 локтя³³³. В центральной точке покрова огел, лежавшей над столбами скинии, совнутри влагалось кольцо, вокруг которого сверху стягивалась примыкавшая к нему часть огела, образовавшая т. обр. как бы головку покрова. К этой головке прикреплялся конец веревки, шедшей к вершине столба у входа в скинию, (имевшего в высоту 30-л., см. выше, § 91, примеч.), а другой конец ее прикреплялся у подножия, стоящего против него на расстоянии 10 л., другого столба³³⁴. Таким образом центральная часть огела, собранная около кольца, несколько поднималась, образуя нечто вроде купола. При таком расположении покрова огел над деревянным остовом скинии, получался вид, подобный виду от устрояемой в некоторых православных храмах в алтаре над престолом сени. Вместе с этим по трем сторонам скинии являлись боковые навесы, под которыми, по представлению Де-Глина, священники вкушали жертвы и которым в Иерусалимском храме соответствовали боковые пристройки.

Что касается покрова из кож бараньих дубленых и «тахашевых», то Де-Глин представляет его складным, состоявшим из 12 кожаных щитов, по 100 квадр. локтей каждый, из которых девять щитов были сделаны из кож бараньих дубленых, красных, а три щита из «тахашевых»³³⁵. Каждый щит представлял вид как бы шахматной доски, края которой на л. по ширине и длине были свободными, а по середине были выбиты квадраты по 1 л. в длину и ширину, всего 64 квадрата (8×8­64), в которых белый цвет менялся с красным или синим. Три щита, сделанных из кож «тахашевых» (оленьих), накладывались над огел так, что простирались над площадью самой скинии, а остальные 9, сделанные из кож бараньих, с трех сторон их: севера, запада и юга, – по три щита в ряд. Назначение их заключалось, по мнению Де-Глина, главным образом в защите покровов огел и мишкан, а также и вообще принадлежностей скинии от пыли, солнечного зноя и вредных действий атмосферических осадков³³⁶. При переносе скинии эти щиты складывались в две связки.

Из разных способов представления относительно расположения покровов скинии наиболее близким к буквальному смыслу библейского текста является первый, т. е. традиционный, имеющий для себя опору в представлении Иосифа Флавия. Согласно ему, скиния снаружи имела вид хижины, с плоской крышей, стены которой блестели золотом, а внутри представляла комнату, потолок которой составлял распростертый мишкан, с находящимися над ним другими покровами, стены – украшены спускавшимися полотнищами мишкана, которые на западной стороне доходили донизу, а на северной и южной сторонах не доходили на 1 л., и которые предохранялись от атмосферических осадков и пыли висевшим над ними и примыкавшим к ним покровом огел.

Скиния делилась на 2 части: восточную и западную (ср. § 91). Восточная часть, находившаяся между входом и четырьмя столбами, разделявшими внутреннее пространство скинии, называлась «святое» или «святилище» (кодеш), а западная часть, находившаяся между названными столбами и западной стеной, «святое святых» (кодеш кодашим). Вход во святое, или святилище, закрывался особой завесой (масак), висевшей при входе в скинию, на пяти столбах, (ср. § 96). Эта завеса была сделана из крученого виссона, голубого, пурпурового и червленого цвета, прикреплялась к вершине столбов посредством золотых крючьев (Исх. 26:36–37; 36:37–38), и, по свидетельству Иосифа Флавия, во время богослужения поднималась на половину своей высоты (Antiqu. jud. III, 6, 4).

Вход во святое святых закрывался завесой (парокет), висевшей на четырех столбах, разделявших внутреннее пространство деревянного остова скинии. Эта завеса была приготовлена из того же материала и таким же способом, что и покров мишкан (ср. § 92), и прикреплялась к столбам посредством золотых крючьев (Исх. 26:31–32; 36:35–36).

Священные предметы скинии составляли: а) во святом святых: кивот завета, с находившимся на нем очистилищем и изображением херувимов и лежавшими в нем скрижалями завета; б) во святилище: стол с хлебами предложения, светильник и алтарь кадильный. Св. апостол Павел помещает во святом святых также золотую кадильницу (Евр. 9:4), но это он делает потому, что изображает нахождение предметов скинии в день очищения, когда золотая кадильница первосвященником вносилась во святое святых (Лев. 16:12); в обычное же время она находилась на алтаре кадильном во святилище (Исх. 40:26–27). Вне деревянного остова скинии находились жертвенник всесожжения и умывальница.

Ковчег завета (арон гаэдут) был сделан из дерева ситтим, имел 2½ локтя длины, 1½ л. ширины и 1½ л. высоты. Как изнутри, так и снаружи он был покрыт чистым листовидным золотом (Исх. 25:10–11; ср. Евр. 9:5), так что, по представлению талмудистов, заключал в себе как бы 3 ящика: два золотых и один деревянный. Сверх краев ковчега был сделан золотой витой карниз (Исх. 26:11), или венец, назначение которого между прочим заключалось в том, чтобы поддерживать золотую крышку ковчега, так чтобы она не могла сдвигаться ни в ту, ни в другую сторону. Снизу ковчег стоял на особых ножках (Исх. 25:12)^337I13 . Несколько выше ножек, по продольным сторонам ковчега, в его стенки были ввинчены четыре золотых кольца, по два с той и другой стороны, в которые вставлялись сделанные из дерева ситтим и обложенные золотом шесты, для перенесения ковчега, которые обычно оставались в этих кольцах.

Сверху ковчега завета полагалась золотая крышка (каппорет), у 70: ἱλαστήριον ἐπίθεμα или просто τὸ ἱλαστήριον (ср. Евр. 9– очистилище). По словам Иосифа Флавия, она была прикреплена к краям кивота завета крючьями, как по ширине, так и по длине, и была соразмерена с величиной кивота (Antiquit. jud. III, 6, 5). Что касается толщины крышки, то раввинское предание определяет ее в ладонь.

По продольному направлению ковчега, как с правого, так и с левого краев крышки, выступали сделанные из золота, чеканной работы, изображения херувимов. Эти изображения своими лицами были обращены друг к другу и как бы смотрели на крышку ковчега, а своими крыльями, распростертыми вверх, как бы закрывали пространство над крышкой ковчега (Исх. 25:18–20). Относительно вида херувимов, изображение которых находилось на крышке ковчега завета, Иосиф Флавий говорит, что «это были крылатые животные, по своему виду непохожие ни на одно из животных, каких видели люди, и что Моисей видел их пригвожденными к престолу Божию»³³⁸ (Antiquit. jud. Ш, 6, 5). Это свидетельство Иосифа Флавия дает основание сопоставлять изображения херувимов на ковчеге завета, а также на покрове мишкан и на завесе парокет с описанием херувимов или живых существ (chajoth), поддерживавших престол славы Божией, у пророка Иезекииля (Иез. 9:X, ср. Откр. 4:6–8). Судя поэтому описанию, херувимы имели вид крылатых существ, в своей наружности выражающих разум человека, крепость вола, мужество льва и стремление вверх – орла, но общей своей фигурой, в ее неподвижном состоянии, напоминающих образ крылатого человека.

Такой вид имели и те изображения херувимов, которые находились на крышке ковчега, которая была также местом пребывания славы Божией (ср. Исх. 25:22, 3Цар. 8:6–12).

Талмудисты представляли херувимов в виде крылатых младенцев, основанием чего, по-видимому, служило неправильное объяснение самого слова «керуб», отождествляемое с халдейским «керабья» (как мальчик^339I14 ). Подобно сему и Де-Глин представляет херувимов ковчега в виде изображений шестикрылых мальчиков, из которых одно находилось на золотой пластинке, выступавшей с северного края, а другое – на пластинке, выступавшей с южного края крышки ковчега³⁴⁰. Представление талмудистов нашло отражение в изображении херувимов в христианской церковной символике, где херувимы обычно изображаются в виде крылатых мальчиков.

Внутри ковчега находились скрижали откровения (лухот-гаэдут), скрижали каменные (лухот абаним). Они были вытесаны Моисеем из камня и сделаны подобно тем скрижалям, которые он получил от Бога и разбил при виде идолопоклонства народа (Исх. 34:1). На скрижалях Богом было начертано десятословие, или десять заповедей закона (Исх. 34:27–28; Втор. 10:1–4). Как были распределены на скрижалях слова десятословия и по какому направлению они были написаны, в Священном Писании не сказано. По сказаниям талмудистов, десятословие было начертано на каждой скрижали по дважды: на одной – так, как оно читается в Исх. 20:2–17, по двум системам вокализации, а на другой – как читается во Втор. 5:6–18, также по двум системам вокализации, при чем буквы, которыми были написаны слова десятословия, имели огненный белого цвета вид, (тогда как самые скрижали были черного цвета,) и – были написаны на скрижалях по двум направлениям – вертикальному и горизонтальному, а в середине скрижалей оставалось незанятое пространство. Далее по сказаниям талмудистов, в ковчеге, кроме цельных скрижалей, сделанных Моисеем, лежали также скрижали, разбитые Моисеем при виде идолопоклонства народа (ср. Втор. 10:2)³⁴¹.

Какова была величина скрижалей, в Свящ. Писании не говорится. По сказаниям талмудистов, каждая скрижаль имела 1 локоть, или 6 ладоней, длины и ½ локтя или 3 ладони в ширину³⁴². В виду отсутствия прямых свидетельств в Св. Писании относительно величины скрижалей, относительно сего представляется возможным лишь то предположение, что общая величина скрижалей соответствовала величине ковчега завета, который и был устроен для хранения скрижалей.

На правой стороне от входа во святилище стоял стол для хлебов предложения. Он был сделан из дерева ситтим, имел 2 локтя длины, 1 локоть ширины и 1½ локтя высоты, и снаружи был покрыт чистым золотом. По краям верхней доски он имел золотой карниз или венец, а внизу ее, между ножками, небольшие стенки, в 1 лад. высоты, которые вместе с верхней доской составляли как бы корпус (τὸ οῶμα) стола (ср. Antiquit. jud. III, 6, 6). Как вверху, так и внизу этих стенок находился золотой витой карниз, или венец (Исх. 25:2–25). Для ношения стола, на четырех углах у четырех ножек его были ввинчены золотые кольца, в которые вставлялись, сделанные из дерева ситтим и обложенные чистым золотом, шесты (ib. ст. 26–28). Ножки стола, по свидетельству Иосифа Флавия, до половины имели форму четырёхугольную, ниже половины круглую, и были подобны ногам дорийских кушеток (Antiquit, jud. III, 6, 6). Принадлежность стола для хлебов предложения составляли блюда, кадильницы, чаши и кружки. Все эти сосуды были сделаны из чистого золота (Исх. 25:29).

Вверху стола полагались хлебы предложения (Исх. ib. 30). Эти хлебы приготовлялись из чистой пшеничной муки (Лев. 24:5–8) Каждый хлеб имел форму круглого пирога, заключал муки 0,2 ефы (около, 6 фун.). Всех таких хлебов было 12, по числу 12 колен народа израильского. Эти хлебы были сложены в виде двух вертикальных столбов, по шести хлебов в каждом столбе, причем на каждом столбе вверху лежал в золотой фимиамнице чистый ладан (Лев. 24:7; Antiquit, jud. III, 6, 6³⁴³. Хлебы менялись каждую субботу.

По представлению талмудистов хлебы предложения лежали на особых подпорках. Указание на существование таких подпорок они находили в названиях двух принадлежностей стола, называемых в еврейском «касот» и «менакийот» и переводимых у 70 σπονδεῖα (чаши) и κύαθοι (кружки). Талмудисты дают им значение золотых трубочек и прутов, из которых на поверхности стола складывались клетки и полки для хлебов предложения. «Стол предложений, говорится в мишне, имел 10 ладоней длины и 5 ширины³⁴⁴, такую же длину и ширину имел и каждый отдельный хлеб предложения, так что, таким образом, уже один из 12 хлебов мог бы занять весь стол. Но эти хлебы, имевшие вид пластов, располагались так, что их длина приходилась по ширине стола; таким образом на столе в одном ряду можно было положить два хлеба, для остальных же 10 хлебов было сделано следующее приспособление: четыре золотых шеста, по высоте значительно превосходившие высоту стола, были воткнуты в землю, по ту и другую его сторону в непосредственной близости к столу; в верхней части шестов, над столом, были приделаны перекладины, образовавшие вид полок, на которых и лежали 10 хлебов (Менахот, XI, 4–6).

Подобно талмудистам представляет расположение хлебов и Де-Глин. По его представлению, сверху стола была невысокая клетка, на которую справа и слева ставились шестисоставные полки из тонких трубочек, на которые и ставились блюда с находившимся на них хлебами предложения. Причем хлебы, по представлению Де-Глина, пеклись в особых металлических формах и имели точно определенную форму, которую они получали во время печения: каждый хлеб имел форму четырехугольного пирога, по четырем углам которого сделаны возвышения (башенки), в виде четырехугольных параллелепипедов, с проходящими между ними по краям пирога барьерами и с возвышающимся в центре плоскости пирога цилиндром, одинаковой высоты с угольными возвышениями (башенками)³⁴⁵.

На левой стороне от входа во святилище, напротив стола для хлебов предложения, стоял светильник. Он был сделан из чистого золота, чеканной работы, и имел вид полного жизни, цветущего дерева. Как во всяком цветущем дереве, в светильнике различались: ствол, ветви, чашечки, завязи и отпрыски. Ствол был общий один, он несколько расширялся книзу и суживался кверху. По бокам ствола с обеих сторон симметрично, из него выступали три пары ветвей: первая пара – на его половине, из находившегося здесь сфероидального завитка; и над нею следующие две пары ветвей, на расстоянии ¹/₃ длины верхней половины ствола одна от другой, из находившихся здесь сфероидальных завитков, причем они оканчивались на одной высоте со средним стволом светильника³⁴⁶.

Каждая пара ветвей, выступая из завитка, кроме того еще имела по длине ветвей завитки, по шести завитков на обе ветви, центральный же ствол всего – четыре завитка, так что общее количество завитков, по сказанию талмудистов, было 22, сообразно 22 буквам еврейского алфавита (Исх. 25:31–36; 37:17–22).

Какова была высота и ширина светильника, об этом не говорят ни Св. Писание, ни Иосиф Флавий. Но еврейское предание (у Раши и Маймонида³⁴⁷) определяет высоту его в три локтя, а ширину – в два локтя. Это предание может находить для себя косвенное подтверждение в библейском тексте³⁴⁸.

Вверху светильник имел семь фитилей (нерот)³⁴⁹, утверждавшихся на вершинах центрального ствола и боковых ветвей светильника (ср. Исх. 25:37; 37:23), в выступавших здесь из завязей цветов (кафтор), скрытых внутри чашечек (гебиим), вертикальных отпрысков (перахим)³⁵⁰.

Питание светильника елеем, как можно предполагать на основании Зах. 4:2, где описывается светильник Иерусалимского храма, сделанный по образцу светильника скинии, происходило в одинаковой степени во всех чашечках и для всех фитилей. На вершине среднего ствола светильника находился «круг» («гулла»), т. е., круглой формы чашечка, в которую вливали елей, изливавшийся сперва внутрь среднего ствола, а потом из него в боковые ветви, соединенные с ним, и по этим ветвям достигавший высоты чашечек, находившихся на вершинах боковых ветвей, где утверждались фитили³⁵¹. По закону о стоянии жидкости во взаимно-сообщающихся сосудах, елей во всех, чашечках должен был оставаться на одинаковой высоте. Во время зажигания светильника, его боковые светочи несколько наклонялись к центральному, так что при горении светильника от всех семи светочей получалось впечатление одного соединенного огня (Ср. Исх. 25:37; Чис. 8:2). Иосиф Флавий, сравнивая число светочей с числом семи планет, относительно их направления говорит, что они смотрели на юго-восток, так как светильник имел несколько косое положение³⁵².

Для поддержания и очищения фитилей употреблялись особые щипцы (малкахаим), а для собирания нагара с фитилей – особые гасильные сосуды (махтот). Как те, так и другие были сделаны из чистого золота.

Лучшим елеем для светильника считался елей, получавшийся из Фекои (Менахот VIII, 3).

Между светильником и столом для хлебов предложения, несколько ближе к завесе, отделявшей святилище от святого святых, стоял алтарь кадильный (мизбеах миктар кеторет). Он был сделан из дерева ситтим и имел вид пустого внутри ящика, в 1 локоть в длину и ширину и 2 локтя в высоту. Стены его как снаружи, так и изнутри были покрыты чистым золотом. В верхней его части был сделан золотой венец, а по углам, с двух сторон под венцом, были ввинчены золотые кольца, в которые вставлялись, сделанные из дерева ситтим и обложенные чистым золотом, шесты, служившие для ношения алтаря. По четырем углам алтаря выступали рога, имевшие, вероятно, вид рогов животных. Сверху алтаря кадильного на него ставилась или нацеплялась³⁵³ золотая кадильница, имевшая вид, сделанной из мелкой сети, угольницы, с закрывавшей ее сетчатой крышкой. В угольницу клались угли и потом всыпался благовонный курительный порошок, который быстро воспламенялся и наполнял как самую скинию, так и примыкавшее к ней пространство благовониями, что и составляло каждение (Исх. 30:1–8).

Вне деревянного остова скинии, против входа во святилище, стоял жертвенник всесожжения (мизбах гаола) или просто жертвенник (мизбеах). Он имел вид пустого внутри ящика, 3 л. в высоту и по 5 л. в ширину и длину. Стены его были сделаны из дерева ситтим и как снаружи, так и изнутри обложены медью, почему иногда и самый жертвенник назывался медным.

Вверху его, по четырем углам, были выступы, называвшиеся рогами и имевшие вид рогов животных (Исх. 27:1–8). Среди принадлежностей жертвенника в еврейском тексте называются: одна – «каркоб», а другая – «микбар». Названия этих принадлежностей переводятся и понимаются различно, соответственно чему различно изображается и внешний вид жертвенника всесожжения.

Большая часть археологов и библеистов 19 в. под «каркоб» разумеют особую «доску», а под «микбар» – сетку, причем ту и другую полагают ниже верхней половины жертвенника таким образом, что с «каркоб» (доска) является «доской», на которую становились священники и по которой они ходили около жертвенника, а «микбар» (сетка)-"сеткой», закрывавшей стенки жертвенника от половины и до низу и находившейся снизу каркоб (доски). Такое представление разделяют многие из ученых, напр., Бэр, Кейль, Мунк, Винер, Рим, Мейер, в новейшее время Шикк, Вигуру и нек. друг. (ср. русско-синод. пер. Исх. 27:4–5, 38:4). Другие ученые, напр. Эвальд, Кнобель, проф. Олесницкий и нек. друг.³⁵⁴, в «каркоб» видят как бы особую кайму, соединявшую вверху углы жертвенника, а под нею до половины высоты жертвенника предполагают сетчатую работу стенок жертвенника, Ни то, ни другое представление, строго говоря, не имеет достаточного основания ни в самом тексте, ни в его переводах, ни в предании, ни, наконец, в самых требованиях техники.

Что касается библейского текста, то из Чис. 4:13–14 очевидно, что во время странствования по пустыне жертвенник, при снятии со стана и перед отправлением в путь, очищался от пепла, накрывался пурпуровой одеждой, и на него ставились все сосуды, употреблявшиеся для служения на нем, что вынуждает предполагать в его устройстве существование таких частей, в которых, во-1-ых, мог оставаться пепел и которые нуждались в очищении и, во- 2-х, на плоскости которых могли удерживаться носившиеся на нем сосуды. А этому совершенно противоречат вышеуказанные предположения об устройстве жертвенника, согласно которым верхняя часть жертвенника была открытой, так что получавшийся вследствие горения жертв пепел должен был оставаться поверх земли, которой наполнялся по этим представлениям жертвенник, и, во-вторых, ни в верху, ни в середине жертвенника не было плоскости, на которой могли бы помещаться носимые на нем сосуды. Не согласуются эти представления также с древними переводами и свидетельством Иосифа Флавия. В переводе 70 как «каркоб», так и «микбар» переведены одним и тем же словом ἐσχάρα-огнище, у Иеронима – «каркоб«-«arula»-«жертвенничек», а «микбар«-«craticula»-«сеточка». Согласно этим переводам, еврейские слова «каркоб» и «микбар» обозначали предметы, находившиеся в верхней части жертвенника и служившие местом жертвенного огня и сожжения жертвы. Иосиф Флавий устройство жертвенника всесожжений уподобляет устройству алтаря кадильного, причем, как и этому, присвояет «огнище» (ἐσχάραν-"каркоб»), что в алтаре кадильном соответствует «гаг» (ср. § 97) и что в жертвеннике всесожжения по Иосифу соединялось с «сеткой» (δικτύφ-микбар³⁵⁵). Наконец, эти представления являются несообразными и с технической точки зрения, так, как, в случае помещения медной сетки в верхней или в нижней половине стенок жертвенника, устройство его было бы недостаточно прочным и изящным.

В виду несоответствия названных представлений с библейским текстом, с его переводами и преданием и, вместе с тем, некоторой несообразности их в техническом отношении, ни то, ни другое представление не может считаться правильным.

Наиболее правдоподобным является такое представление устройства жертвенника всесожжений, какое было высказано Витсием³⁵⁶, а в позднейшее время защищается Пэном, автором капитального труда о храме Соломоновом³⁵⁷, по которому жертвенник имел особое огнище, помещавшееся на решетчатой площадке вверху его (Витсий), или на половине его высоты (Пэн)³⁵⁸.

На основании сопоставления различных данных, относящихся к устройству жертвенника, положение в нем и значение «каркоб» и «микбар» представляется аналогичным с положением и значением «гаг» (ἐσχάρα) в алтаре кадильном. «Каркоб» имел вид медной решетчатой плиты, посредством колец надевавшейся на углы жертвенника. Снизу этой плиты была приделана медная полукруглая корзинка, сделанная из тонкой сетки, доходившая до половины высоты жертвенника. Назначение верхней плиты («каркоб») заключалось в том, чтобы служить местом сожжения жертвы, а назначение медной сетки («микбар») – в том, чтобы задерживать в себе падавший сверху пепел. Когда нужно было переносить жертвенник на другое место, то верхняя его плита (каркоб) с находящейся под нею сеткой (микбар) снимались и очищались от пепла. Потом жертвенник покрывался пурпуровой одеждой (Чис. 4:13–14), а на верхней его плите или в висевшей внутри его, снизу плиты, сетчатой корзине помещались относившиеся к нему сосуды³⁵⁹.

Для перенесения жертвенника, по двум сторонам его, по углам были ввинчены медные кольца, в которые вставлялись сделанные из дерева «ситтим» и обложенные медью шесты (Исх. 27:6–7).

К сосудам жертвенника относились: горшки для высыпания в них пепла, лопатки, чаши, вилки и угольницы. Все эти сосуды были сделаны из меди (Исх. 27:3).

Между жертвенником всесожжения и скинией стояла медная умывальница (кийор, – Исх. 30:17–21 и 38:8), из которой священники, совершавшие служение при скинии, омывали свои руки и ноги. По своему устройству она разделялась на две части: собственно умывальницу («кийор») и основание к ней («кэн»). По своему виду умывальница, по представлению большинства археологов, имела форму церковной купели, с кранами по сторонам, и стояла в невысоком медном бассейне, в который стекала вода во время омовения и который служил для верхней части умывальницы основанием.

Многие археологи, на основании Исх. 38и ясного свидетельства Филона Александрийского, предполагают на лицевой стороне умывальницы особые зеркала, в которые священники рассматривали свои лица после омовения³⁶⁰. Весьма вероятно, что таким зеркалом могла служить отполированная плоскость стенок умывальницы³⁶¹.

Деревянный остов скинии, стоявшие перед ним жертвенник всесожжения и умывальницу – с четырех сторон окружал двор скинии (хоцар гаммишкан, ср. Исх. 37:9–19; 38:9–20). Проекция двора шла с востока на запад. Площадь двора имела сто локтей по направлению с востока на запад и пятьдесят локтей – по направлению с юга на север. По четырем сторонам или, точнее, по четырем пограничным линиям площади двора шла ограда, состоявшая из 56 столбов, из которых по 20 столбов стояли по южной и северной сторонам площади двора, 10 – по западной и 6 по восточной, – по три столба от угла с того и другого края. Столбы имели 5 локтей³⁶² высоты, были сделаны из дерева ситтим и обложены серебром, имели серебряные капители, в виде распускающихся цветков, и стояли на особых основаниях, каковыми служили медные плиты, с четырехугольными отверстиями в середине, в которые вставлялись нижние концы столбов. Вверху столбы соединялись между собой посредством серебряных прутьев, на которые посредством колец навешивались покровы, из белого крученого виссона, пяти локтей в ширину. Кроме того столбы прикреплялись посредством веревочек к колышкам, вбитым в землю как снаружи, так и изнутри двора, причем, по мнению Шикка³⁶³, расстояние между основанием столба и колышком равнялось 5 локтям, а длина веревочки от колышка до места прикрепления к столбу – 7 локтям³⁶⁴.

С восточной стороны двора, против входа во святилище, был вход во двор скинии. Он определялся четырьмя столбами, сделанными из того же материала и таким же образом, как и прочие 56 столбов двора, и стоявшими также на медных основаниях. Высота этих столбов по еврейско-масоретскому тексту определяется в 5 локтей, а по 70 – в 20 локтей. На этих четырех столбах висела завеса из крученого виссона голубого, пурпурового и червленого цвета, своим положением означавшая место входа во двор. Так как по восточным обычаям место входа во дворы храмов и дворцов всегда возвышалось над стенами, окружавшими площадь этих храмов или дворцов, то соответственно сему и завеса двора могла иметь большую высоту, сравнительно с боковыми покровами, как и указывает перевод 70 (срвн. церковно-сл. и русско-славян. п.), т. е., 20 локтей, так что имела форму квадрата в 20 локтей в ширину и длину. Площадь двора скинии делилась на два квадрата, по 50 локтей длины и ширины в каждом. В первом квадрате, расположенном к западной стороне, находилась скиния, которая располагалась таким образом, что ее центральная линия совпадала с центральной линией двора, с востока на запад. Между стенами скинии и покровами двора на северной, западной и южной сторонах оставалась свободная площадь в 20 локтей, тогда как с восточной стороны перед нею был квадрат в 50 локтей длины и ширины.

Во втором квадрате, расположенном между входною частью двора и передней частью скинии, посредине, на одной линии с алтарем кадильным и очистилищем, стоял жертвенник всесожжения, ход к которому, как утверждает раввинское предание, был с южной стороны. Ближе к скинии, между жертвенником и восточной частью скинии, стояла умывальница.

Скиния Моисеева была местом общественного богослужения у евреев во время Моисея, Иисуса Навина, Судей и во время первых царей. Со времени Соломона и до вавилонского плена местом общественного богослужения был храм Иерусалимский.

Намерение построить храм для служения Господу Богу было еще у Давида (2Цар. 7:1–6), но он не получил от Бога соизволения на осуществление его, как человек воинственный и проливавший кровь (1Пар. 28:3), и ограничился только собиранием материала, особенно драгоценных металлов, и изготовлением планов и чертежей для храма, который, согласно обетованию Божию, должен был построить его сын (1Пар. 28–29:1–8). По смерти Давида его сын Соломон осуществил намерение своего отца и выстроил в Иерусалиме храм для служения Господу Богу.

Местом построения храма была вершина горы Мориа, на которой во время Давида находилось гумно Орны, а потом, после явления Давиду ангела, был сооружен жертвенник для всесожжения (2Цар. 24и 2Пар. 22и д)³⁶⁵. Большинство археологов отождествляют вершину этой горы с вершиной Куббет-Эс-сакра, выступающей в мечети Омара, на площади Харам-эш-шериф, в Иерусалиме. Так как площадь вершины горы Мориа по своим размерам была недостаточна для помещения на ней базиса храма, окружавших его пристроек и дворов, то Соломон прежде постройки храма несколько расширил площадь вершины горы, для чего, по свидетельству Иосифа Флавия, он построил с восточной стороны стену из массивных камней³⁶⁶, и пространство между этой стеной и горой завалил землею, а сверху выложил камнями (De bello judaico, V, 5, 1; Antiquit. jud. VIII, 3, 9; XV, 11, 3). После расширения площади для храма³⁶⁷, Соломон приступил к его постройке.

Нужные для постройки камни доставлялись из царских каменоломен, находившихся к северу и востоку от Иерусалима (3Цар. 5:17–18)³⁶⁸ ף. Обработка камней отличалась между прочим тем, что по краям их с лицевой стороны были сделаны небольшие выемки, в 1 палец ширины, в которые вставлялись железные полосы, для скрепления камней.

Прежде сооружения здания самого храма Соломон, по свидетельству Иосифа Флавия, соорудил для него основание, каковым служили стены, выложенные внутри скалы, по контуру площади которых должны были стоять стены храма. Высоту этого основания Иосиф Флавий определяет в 60 локтей (Antiqu. jud. VIII, 3, 2).

План здания храма был тождествен с планом скинии. Некоторые особенности плана храма, сравнительно со скинией, обусловливались во-1-ых – его прикрепленностью к одному месту, во-2-х, топографическими особенностями вершины горы Мориа и в-3-х, – характером строительного материала. В храме различались: самое здание храма, боковые пристройки, притвор и дворы.

Внутреннее пространство здания храма имело 60 локтей в длину, 20 локтей в ширину и 30 локтей в высоту. Но внешний размер его был значительно больше. Высота здания снаружи увеличивалась от того, что во 1-х, здание утверждалось на особом основании, которое одними определяется в шесть локтей³⁶⁹, а другими, согласно Иосифу Флавию (Antiqu. jud. VIII, 3, 2), свидетельство которого в данном случае не вполне ясно, – в 60 локтей³⁷⁰. Длина здания снаружи увеличивалась, во-1-х, на величину толщи стен здания с восточной и западной стороны, во-2-х, на величину примыкавшей с западной стороны здания боковой пристройки, а с восточной стороны – на длину притвора. Ширина здания, по крайней мере, в нижней его части, увеличивалась, во-1-х, на величину толщи стен здания и, во-2-х, на величину боковых пристроек к нему – как с северной, так и с южной стороны (3Цар. 6:2–6, 10). Таким образом наружная высота храма, слагавшаяся из высоты основания или, другими словами, цокольного этажа здания храма, определяемой большинством археологов в 6 локтей³⁷¹, во-вторых, из высоты кровли здания, определяемой в 4 локтя, и наконец из внутренней высоты самого здания храма, в 30 локтей, может быть определена в сорок локтей (6†30†4­40). Наружная длина здания, слагавшаяся из толщи стены, боковой пристройки с запада, ширины внутреннего пространства пристройки, толщи стены храма, его внутренней длины, стены храма и наконец длины притвора с восточной стороны, может быть определена в 102 локтя (5†5†6†60†6†20­102). Наконец наружная ширина здания, слагаемая из толщи стен как боковых пристроек, так и самого здания храма, внутренней ширины храма и боковых пристроек, может быть определена в 52 локтя (5†5†6†20†6†5†5­52).

Внутри – здание храма, как деревянный остов скинии, особой стеной разделялось на две части: святое (или святилище) и святое святых, называемое иначе «давир». Святое имело в длину – 40 локтей, в высоту 30 и в ширину 20 локтей (3Цар. 6:17). Святое святых, или давир³⁷², имело во всех трех измерениях, т. е., в длину, ширину и высоту, по 20 локтей (3Цар. 6:20)³⁷³ и таким образом представляло правильный куб, подобно тому, как форму куба имело святое святых в скинии.

Стены храма были сложены из обтесанного камня, внутри покрыты кедровыми досками, на которых были вырезаны изображения огурцов, распускающихся цветов, херувимов и пальмовых деревьев (3Цар. 6:7, 14–18, 29). Потолок был покрыт кедровыми, а пол – кипарисовыми досками. Вся внутренность храма была покрыта чистым золотом.

Святое святых, или «давир», отделялось от святого, или «святилища», особой стеной, сделанной из кедрового дерева и обложенной чистым золотом. Перед этой стеной, со стороны святого были протянуты две золотые цепи. В этой стене был сделан вход в святое святых, закрывавшийся, сделанной из масличного дерева, створчатой дверью, с пятиугольными косяками³⁷⁴, висевшей на золотых петлях. На обеих половинках створчатой двери были сделаны резные изображения херувимов, пальмовых деревьев и распускающихся цветов, обложенные золотом. За этой дверью висела завеса, с изображениями херувимов (2Пар. 3:14)³⁷⁵. Во святом святых у западной стены были поставлены, сделанные из масличного дерева и обложенные золотом, изображения херувимов, вышиной в 10 л. каждое, с распростертыми крыльями, по пяти локтей крыло каждого, – так что их крылья закрывали всю площадь стены (2Пар. 3:10–13; 3Цар. 6:15–32). Вся внутренность св. святых была покрыта кедровым деревом и обложена чистым золотом.

Во святом святых не было окон, и, так как дверь св. святых всегда была закрыта, то там было темно (ср. 3Цар. 8:12). Но во святилище были окна, которые, как видно из их еврейского названия в 3Цар. 6שקפים אֲטמים. (глухие с откосами), имели вид отдушин, суживавшихся к наружной стороне стен и закрывавшихся снаружи висячими решетками. Они были расположены в верхней части здания храма, возвышавшейся над прилегавшими к нему боковыми пристройками³⁷⁶.

В восточной стене святилища был устроен ход во святилище, обозначенный чрез сделанную здесь дверную амбразуру, с косяками из масличного дерева. На наружной и внутренней стороне амбразуры, одна за другою стояли две створчатых двери, сделанные из кипарисового дерева, с вырезанными на них изображениями херувимов, пальм и распускающихся цветов (3Цар. 6:32–35). Эти двери стояли одна против другой, разделяясь между собой только толщей стены храма: одна из них составляла наружную, а другая внутреннюю дверь. Каждая дверь имела две половинки, вращавшиеся на золотых крючьях (3Цар. 7:50)³⁷⁷.

Сверху здания храма была устроена кровля, которая, по образцу других подобных зданий, согласно требованиям восточной архитектуры, была плоскою³⁷⁸. С северной, западной и южной сторон к зданию храма прилегали боковые пристройки, доходившие до половины высоты храма и делившиеся на 3 этажа³⁷⁹. Высота каждого этажа этих пристроек была 5 локтей, но их ширина постепенно увеличивалась на 1 л., – соответственно последовательному уменьшению толщи стены храма на ту же величину через каждые пять локтей, благодаря особым уступам в стене, храма, на которых лежали одним концом балки пристроек. Эти пристройки снаружи были обнесены каменной стеной, толщину которой, на основании Иез. 41:9, определяют в 5 л. Иосиф Флавий говорит, что эти пристройки внутри были разделены на камеры, и этаких камер в каждом этаже было по 30, по 12 – на северной и южной стороне и по 6 – на западной (Antiquit. jud. VIII, 3, 2). Камеры сообщались между собою посредством особого хода, который был с южной стороны храма. Здесь была устроена винтовая лестница, по которой поднимались из одного яруса в другой (3Цар. 6:6, 8). В камерах, по предположению археологов, были окна, подобные тем, которые находились в здании самого храма, но только меньшего размера³⁸⁰.

С восточной стороны к зданию храма примыкал притвор (улам), имевший 20 л. длины, 10 л. ширины, (3Цар. 6:3), 120 л. высоты (2Пар. 3:4)³⁸¹ и походивший как бы на высокую башню. Двери в притвор, по-видимому, не было, и вход в него закрывался завесой (3Цар. 6по 70).

С наружной стороны притвора, по обеим сторонам от входа, стояли на особых подставах две, вылитых из меди, колонны, высотою каждая в 18 л.³⁸², с капителями в 5 л., имевшие в периметре 12 л. Стоявшие на них капители имели вид распускающихся лилий, и были покрыты сетками плетеной работы, а внизу обвиты шнурками, в виде цепочек, по линии которых были расположены изображения гранатовых яблоков, по 200 на каждой капители. Одна из этих колонн, стоявшая на правой стороне, называлось Иакин³⁸³ (יָכִין) (­"он утвердит»), а другая, стоявшая на левой стороне, – Воаз (בֹּעַז­В нем сила) (3Цар. 7:13–22). По своему виду эти колонны, как догадываются археологи, напр., Вогюэ и Пэн, имели сходство с египетскими колоннами, украшавшими египетские храмы и дворцы³⁸⁴.

Во святом святых храма находились ковчег завета, с скрижалями Моисея, и стоявшие вдоль западной стены изображения херувимов.

Во святилище, на первом месте, вблизи стены, отделявшей святилище от святого святых, стоял алтарь кадильный, сделанный из чистого золота, вероятно, по образцу кадильного алтаря, находившегося в скинии свидения. Кроме того, во святилище стояло 10 золотых светильников: пять на одной и пять на другой стороне, один против другого. Между ними, против кадильного алтаря и ковчега завета, еврейское предание помещает также золотой светильник, находившийся в скинии Моисея.

Параллельно светильникам стояли 10 столов для хлебов предложения: 5 на одной и 5 на другой стороне (ср. 2Пар. 4:7–8). Здесь же еврейское предание помещает стол для хлебов предложения, бывший в скинии Моисея.

Кроме этих предметов, к принадлежностям храма относились также блюда, ножи, чаши, ложки, кадильницы, щипцы, гасильницы и другие предметы, необходимые при служении во святилище. Многие из них хранились в камерах боковых пристроек храма. Здесь же, как предполагают, могли храниться принадлежности скинии Моисеевой, перенесенной при Давиде в Иерусалим (2Цар. 6:17). С наружной стороны храм окружали два двора: внутренний, называемый также священническим (2Пар. 4:9) и верхним (Иер. 36:10), и внешний или большой (ibid.). Размеры того и другого ни в книге Царств, ни в книге Паралипоменон не указаны. У пророка Иезекииля площадь двора, находившегося перед храмом, определяется в 100 л. длины и ширины (Иез. 40:47). Если принять эту же меру для площади внутреннего двора пред храмом Соломоновым, тогда величина внутреннего двора этого храма определится в 200 л. длины и 100 л. ширины, т. е., в два раза больше величины двора скинии Моисея. От внешнего двора внутренний отделялся оградою, которую составляли «три ряда обтесанных камней и один ряд кедровых «брусьев» (3Цар. 6:36)³⁸⁵.

Внутренний двор был окружен внешним, площадь которого также не определена в библии³⁸⁶.

Согласно описанию пророка Иезекииля, из внешнего двора во внутренний вели трое ворот: с восточной, северной и южной стороны (Иез. 40:23–24), а внешний двор имел четверо ворот: с восточной, южной, западной и северной³⁸⁷ (Пар. 9:24–27).

Ворота внутреннего двора были обложены золотом (Antiq. jud. VIII, 3, 9), а ворота внешнего двора и вереи их – медью (2Пар. 4:9). Храм стоял ближе к западной стене внутреннего двора, так что между притвором, храма и восточными воротами внутреннего двора оставалась довольно большая открытая площадь, по средине которой (ср. 3Цар. 8:64) находился жертвенник всесожжения. Он был медный, имел 20 л. длины и столько же ширины и 10 л. высоты (2Пар. 4:1), и был сделан, вероятно, по образцу жертвенника скинии.

Между жертвенником и храмом, немного в левую сторону, стояло медное или литое море («йам ганнехошет», ср. 4Цар. 25:13, или «йам муцак» – 3Цар. 7:23; 2Пар. 4:2). Это был огромный, сделанный из меди, сфероидальной формы бак, с выпуклыми боками, имевший 5 локтей высоты, 10 л. в диаметре и 30 л. в окружности (собственно 31,4159...), со стенками в 1 лад толщины, и вмещавший в себе 30.000 бат (2Пар. 4ср. 3Цар. 7:23–26)³⁸⁸. Края его были сделаны на подобие краев чаши и походили на распустившуюся лилию. Под его краями, по его окружности, шли в два ряда украшения, в виде огурцов, отлитые вместе с самим сосудом. Медное море стояло на 12 медных волах, из которых по три вола были поставлены по направлению к одной из стран света (3Цар. 7:25; 2Пар. 4:3–4)³⁸⁹.

Кроме жертвенника и медного моря, во внутреннем дворе, по обеим сторонам храма, стояло 10 омывальниц: по 5 омывальниц с той и другой стороны. Они имели вид купелей, утверждавшихся на четырехгранных бассейнах, которые посредством колес, прикрепленных снизу, могли перекатываться с одного места на другое (3Цар. 7:27–39; 2Пар. 4:6)³⁹⁰. Эти омывальницы назначались для омовения частей мяса, приносимого в жертву. Из других принадлежностей двора во 2Пар. 6упоминается еще об амвоне, сделанном Соломоном, на котором он молился во время освящения храма и который, вероятно, впоследствии был царским местом, когда царь присутствовал при богослужении. Кроме того, по свидетельству 4Цар. 12:9, впоследствии первосвященник Иодай поставил по правую сторону жертвенника кружки, в которые опускались пожертвования³⁹¹. Кружки имели вид конуса, или трубы, обращенной широкой частью книзу.

Наконец в притворе храма до времени царя Езекии хранилось изображение медного змея, вылитое в пустыне. Но так как народ иудейский при Езекии начал воздавать этому изображению поклонение, то Езекия приказал его уничтожить (4Цар. 8:4).

Храм Соломонова несколько раз подвергался ограблению, но в своем внутреннем устройстве сохранялся до столкновения евреев с вавилонянами. Он был разрушен во время нашествия вавилонян в 589 г. до Р. Хр. Драгоценности храма были увезены в Вавилон и помещены в царских сокровищницах. Относительно ковчега завета, алтаря кадильного и скинии еврейское предание, имеющее основание во 2Мак. 2:4–5³⁹² говорит, что пророк Иеремия скрыл их в пещере той горы, с которой пророк Моисей, поднявшись, видел обетованную землю. А храм в течение 70 лет оставался в развалинах.

Во время вавилонского плена евреи не имели центрального места для общественного богослужения. Для удовлетворения своих религиозных потребностей они ограничивались или домашней молитвой, как видно из книги пророка Даниила, или собирались в домах наиболее почитаемых лиц, где занимались рассуждениями относительно закона, а, может быть, также и молитвою, как видно из книги пророка Иезекииля.

По истечении 70 лет плена, предсказанных пророком Иеремией, Господь воздвиг дух Кира, царя персидского, во власти которого находилась Палестина, дать пленным евреям разрешение возвратиться в Иерусалим и вновь построить храм. Нужный для этого строительный материал отпускался из средств персидского царя. Вместе с тем, Кир приказал возвратить и все сосуды, увезенные из храма Соломонова и сохранявшиеся в сокровищницах вавилонских царей³⁹³. Многие из евреев, особенно принадлежавшие к коленам Левиину и Иудину, охотно воспользовались разрешением Кира, возвратились в Иерусалим и во 2-й год по своем возвращении приступили к сооружению нового храма. К несчастию, Кир вскоре умер, и евреям пришлось продолжать начатую ими постройку при его преемниках, которые относились к ним с меньшим благорасположением и не имели мудрости Кира, а потому позволяли клеветникам евреев вредить делу, как это видно из книг Ездры и Неемии, так что постройка затянулась на довольно продолжительное время и стоила евреям довольно больших хлопот. Лишь через 20 лет после основания храм был закончен (536–517 г. до Р. Хр.)³⁹⁴.

Хотя этот храм строился гораздо более продолжительное время, чем храм Соломонов, тем не менее, он уступал ему по своему внешнему величию и благолепию, так что многие из священников и левитов и глав поколений, старики, которые видели прежний храм, при основании этого храма, пред глазами их, громко плакали (1Ездр. 3:12; ср. Аг. 2:3). Так как главным руководителем при постройке этого храма был Зоровавель, происходивший из царского Давидова рода, то по сему и храм этот называется храмом Зоровавеля.

Храм Зоровавеля был построен на том же самом месте, на котором был построен храм Соломонов, и так же ориентирован, как и последний (1Ездр. 6:3). Его размер был определен в указе Кира, а именно: он имел шестьдесят локтей ширины и шестьдесят локтей высоты, рядов из камней больших три и ряд из дерева один (1Ездр. 6:3–4). Что касается его длины, то она не называется в указе, так как, вероятно, оставалась прежнею, что и в храме Соломоновом, т. е., в 60 л., так что здание храма имело форму куба, каковая у древних считалась священною. Здание храма было четырех-ярусным или в четыре света, причем три нижних яруса были каменными, а четвертый верхний деревянным³⁹⁵. В этом отношении на архитектуре храма Зоровавеля отразилось влияние персидского искусства, саидской эпохи³⁹⁶. Как и храм Соломонов, храм Зоровавеля разделялся на святое святых и святилище. Вход во святилище и святое святых закрывался дверями, около которых висели завесы (1Мак. 1:22; 4:51). Во святом святых не было ничего, но на полу виднелся верх скалы Мориа, называемый «камень основания» (иер. Иома V, 2). Во святилище были алтарь кадильный, светильник и стол для хлебов предложения (1Мак. 4:49–51; Contra Apion. I, 22). С восточной стороны к зданию храма примыкал притвор, вход в который закрывался завесой.

Храм имел вокруг себя каменный двор с каменной оградой (περίβολος λίθινος). Общую площадь двора Гекатей абдеритский, современник и спутник Александра Македонского, определяет в 5 плефров длины³⁹⁷ и 100 л. ширины, и дает ему двойные ворота (διπλᾶς πύλας)³⁹⁸. (Contra Apion. I, 22). Впоследствии этот двор был разделен на две части, из которых ближайшая к храму составила двор священнический³⁹⁹. Вокруг внутреннего двора потом был устроен двор внешний. На дворах были построены особые помещения для первосвященника и очередных священников, а также для хранения богослужебных принадлежностей и сокровищ храма (παστοφόρια) (ср. 1Ездр. 8:29; Неем. 10:37; 12:44; 13:5; 1Мак. 4:38, 48). Кроме того, по углам двора стояли сторожевые башни Хананел и Меа (Неем. 12:29).

Во внутреннем дворе, против храма, стоял жертвенник всесожжения, построенный из нетесаных белых камней, в виде четырехугольника, 20 локтей длины и столько же ширины и 12 локтей высоты (1Мак. 4:44, 47; Contra Apion. I, 22.). При Симоне праведном была возведена высокая ограда около двора храма и сделан большой водоем (Сир. 50:3)⁴⁰⁰, место которого до него заменял большой каменный сосуд для воды или даже одна из цистерн двора храма. При нем же был исправлен и украшен самый храм.

При Антиохе Епифане храм был ограблен и осквернен: наиболее ценные предметы, находившиеся в нем, были перенесены в Антиохию, и на жертвеннике всесожжений было поставлено изображение Зевса Олимпийского. Но Иуда Маккавей очистил храм и вновь сделал его местом общественного богослужения. Как во время Иуды Маккавея, так и после, евреи заботились о благолепии храма и расширении его дворов.

Царь Ирод вновь реставрировал храм Зоровавеля, обложил его стены белым мрамором, расширил его дворы и боковые пристройки, так что храм принял до некоторой степени новый вид и посему назывался третьим храмом, в отличие от храма Зоровавеля, который назывался вторым. Иродов храм отличался от Зоровавелева как по плану, так и по размерам. Он имел два этажа: нижний этаж его имел 60 локтей длины и столько же высоты, верхний этаж – 60 локтей длины и 40 локтей высоты (De bello iud. V, 5, 5); в ширину тот и другой имели – 20 локтей (ibid.). Но этими датами определяется только внутренний размер здания. Что касается размера внешнего, в отношении нижнего этажа, то он в значительной степени увеличивался, благодаря прилегавшим к сторонам здания боковым пристройкам и притвору. Так, нижний этаж храма с трех сторон был обнесен боковыми пристройками, которые в поперечном направлении имели 20 локтей длины. Кроме того, с восточной стороны к храму примыкал притвор, имевший 20 локтей длины⁴⁰², 60 локтей ширины и 120 локтей высоты (Ср. Antiqu. jud. XV, 11, 3). С северной и южной сторон притвора к нему примыкали боковые кельи (ботте гахалифот), в которых хранились ножи, употреблявшиеся при жертвоприношениях, вместе с каковыми (пристройками) общая ширина притвора имела 100 локтей. Таким образом общая длина здания храма снаружи была 100 локтей (20 л. бок. пристр. †60 локт. зд. хр.†20 л. дл. притв.); общая ширина самого здания 60 л, (20 л. б. пр.†20 л. д. хр.†20 бок. пр.); общая высота обоих этажей – 100 л. (60†40) (Миддот IV, 6; De bello iud. V, 5, 2)⁴⁰³. Так как примыкавший с восточной стороны к зданию храма притвор имел 100 л. ширины, а самый храм – только 60 локтей, то здание храма с притвором по своему плану получало форму римского креста Т, в чем некоторые отцы церкви усматривали символическое указание на распятие Мессии во время третьего храма.

Стены здания храма снаружи были обложены белым мрамором, а его крыша была покрыта золотом. На крыше были поставлены особые перила и шесты с висевшими на них гремучими сетками для вспугивания птиц (коле ореб, Миддот IV, 6; De bello jud. V, 5, 6; VI, 5, 1). Все это было покрыто золотом. При лучах ярко блестящего солнца Палестины, вид храма, по свидетельству очевидцев, издали поражал своим блеском и красотой. Особенно величественным он казался во время восхода солнца.

Нижний этаж храма разделялся на два отделения: святое святых и святилище или святое. Святое святых имело в длину 20 локтей, в ширину 20 локтей и в высоту 60 локтей. В нем не было ничего, но у западной стены выступала на три пальца над полом верхняя часть вершины Мориа (Эбен Шетиа – камень основания, иер. Иома, V, 3)⁴⁰⁴. На этот камень в день очищения ставилась золотая кадильница, и на него же первосвященник кропил жертвенною кровью.

Святое святых отделялось от святилища стеной в 1 л. толщины (Миддот, IV, 7). В этой стене, по середине, была сделана дверь, закрывавшаяся прикрепленной на верху, на золотом шесте, сделанной из дорогой материи и спускавшейся до пола завесой, которая имела 40 локтей длины и 10 локтей ширины, 1 ладонь толщины, и была сплетена из 72 нитей, из которых каждая имела 24 ниточки (Шекалим, VIII, 5)⁴⁰⁵.

Во святилище, по середине его (ср. Миддот IV, 7), стоял алтарь кадильный, у северной стороны – стол для хлебов предложения, а у южной – светильник. С восточной стороны святилище имело двойную дверь (шаар гаггадол, Миддот. IV, 2, Тамид III, 7), 20 л. высоты и 10 л. ширины, открывавшуюся внутрь (Миддот, IV, 1), которая была покрыта золотом. Сверху дверной амбразуры висела золотая виноградная лоза, с гроздами в рост человека⁴⁰⁶. Снаружи двери висела завеса из драгоценной вавилонской материи.

С восточной стороны храма был притвор, который не имел двери. С наружной стороны его была только амбразура двери, закрывавшаяся завесою (De bello jud. V, 5, 4), которая открывалась в часы богослужений.

Нижний этаж храма с трех сторон был обнесен боковыми пристройками (месибба), в три этажа, общая высота которых была 40 локтей. В них находились особые камеры, в которых хранились разные предметы священной утвари и облачений. В первых двух этажах таких камер было по 13 (по 5 с северной и южной стороны и 3 с западной), а в верхнем 3-м – 12, (5 с северной и южной стороны и 2 с западной), таким образом общее количество – 38. Все они были соединены между собою ходами, так что из одной камеры можно было свободно проникнуть в другую. Главный ход в них находился на северо-восточном углу храма и шел прямо из притвора (Миддот, IV, 3–5, De bello jud V, 5, 5).

Над нижним этажом храма находился верхний этаж, вход в который шел с южной стороны по витой лестнице (Миддот, IV, 5; De bello jud. V, 5, 5). С наружной 1 стороны притвора, между зданием храма и жертвенником, помещался особый музыкальный инструмент «магрефа», в который ударяли во время ежедневного богослужения (Тамид, III, 8; V, 6).

Далее от притвора, ближе к восточной стороне двора, против входа во святилище, стоял, сложенный из нетесаных камней, жертвенник, имевший с основания до половины 32 локтя в длину и ширину, но потом суживавшийся так, что в верхней части имел только 23 локтя в том и другом измерении⁴⁰⁷ (Миддот, III, 1). Ход к жертвеннику был с южной стороны и шел по каменной плоской площадке, обнесенной перилами. К северу от жертвенника, в помосте двора было ввинчено в 6 рядов, 24 кольца, за которые привязывали жертвенных животных. На юго-западном углу жертвенника находились особые отверстия, соединявшиеся с пролегавшими здесь подземными трубами, в которые стекала кровь жертвенных животных. С восточной стороны жертвенника была особая перегородка, 1 за которой стояли представители евреев при ежедневном жертвоприношении, т. н. «анше маамад» (- мужи стояния, ср. Antiqu. jud. XIII, 13, 5; ср. Келим, 1, 8). К северу от нее стояли восемь столбов, на которых лежали широкие кедровые перекладины, с тремя рядами железных крючьев, для навешивания на них закланных животных. Недалеко отсюда стояли восемь мраморных столбов для распластывания жертвенных животных (Миддот, III, 5; V, 2; Тамид, III, 5 Шекалим, V, 14). На южной стороне от жертвенника стоял бронзовый бак, в котором священники, приступавшие к жертвоприношениям, омывали руки и ноги (Миддот, III. 6)⁴⁰⁸. Около него находились два стола, – один мраморный, на котором клали куски жертвы, прежде принесения их на алтарь, и другой серебряный, на котором находились сосуды для жертвоприношения (Шекалим, VI, 4; Тамид, IV, 3).

Особенность устройства храма Иродова, сравнительно с храмом Зоровавеля и даже Соломона, составляло между прочим то, что в нем с особой тщательностью были обстроены дворы храма и украшены стены дворов.

Храм Ирода имел два двора: внутренний и внешний Общий размер внутреннего двора определяется в 322 локтя длины и 135 локтей ширины (Миддот, II, 6). Он был обнесен стеной и разделялся на два отделения. Первое отделение, расположенное ближе к западной стене, имевшее 187 л. длины и 135 л. ширины, вмещавшее в себе здание храма с жертвенником и бронзовым бассейном, называлось двором священников (азарат коганим). Оно имело семь ворот: по трое ворот ь с северной и южной стороны и одни ворота – с восточной, против жертвенника и входа в храм⁴⁰⁹. Между воротами по северной и южной сторонам, вдоль стены были устроены камеры (по четыре на той и другой стороне), имевшие особое назначение⁴¹⁰. С восточной стороны, вдоль восточной стены двора, было отгорожено небольшое пространство для стояния представителей народа во время ежедневного богослужения (анше маамад).

Восточные ворота двора священников вели во двор женщин (азарат нашим γυναικωνῖτις), имевший 136 л. как в длину, так и в ширину (Миддот, II, 5), в который вели трое ворот – с востока⁴¹¹, с севера и юга (De bello jud. V, 5, 2) и по четырем углам которого были четыре камеры⁴¹². Здесь же были поставлены 13 кружек, имевшие вид труб, (шофарот), обращенных широким концом книзу, для сбора пожертвований, из коих 6 предназначались для добровольных даров, а 7 для специальных сборов (Шекалим VI, 5). По сему это место называлось также местом хранения сокровищ (γάζοφυλακιον, Ин. 8:20, ср. De bello jud. V, 5, 2; VI, 5, 1). Около одной из таких кружек сидел однажды Христос Спаситель и видел, как одна бедная вдовица опустила в нее свои две лепты (Мк. 12:43).

С восточной стороны двора женщин были ворота, называемые красными (Деян. 3:2)⁴¹³.

Внутренний двор возвышался над двором внешним и стоял на насыпи (хел), имевшей 14 локтей высоты. По трем сторонам насыпи (северной, восточной и южной) были устроены каменные крыльца с перилами, по которым поднимались к вратам внутреннего двора. На некотором расстоянии от этой насыпи находилась ограда (сорег), имевшая вид невысокой и тонкой каменной стенки, с воротами в разных местах (Миддот II, 3; De bello jud. V, 5, 2), у которых на особых стойках были прикреплены каменные таблички, с надписью на греческом и латинском языках, которыми язычнику запрещалось входить за ограду и приближаться ко внутреннему двору храма⁴¹⁴. За этой оградой находилась площадь внешнего двора храма, иначе двора язычников (азарат гоим). Величину его мишна определяет во 500 локтей как в длину, так и в ширину⁴¹⁵. (Миддот, II, 1), а Иосиф Флавий – в четыре стадии в окружности, по одной стадии на каждую сторону четырехугольной площади двора (Antiqu. jud.) XV, 11, 3)⁴¹⁶, а со включением башни Антония – в шесть стадий (De bello jud. V, 5, 2)⁴¹⁷. Площадь двора была обнесена крепкой каменной стеной, в разных местах имевшей разную высоту⁴¹⁸. По четырем углам ее стояли четыре башни: на северо-восточном – б. Хананел, на северо-западном – Антония (прежде Меа Варис)⁴¹⁹, на юго-восточном – Офел и на юго-запад. – Бохан⁴²⁰.

Внешний двор, по свидетельству мишны, имел пять ворот, из которых двое находились с южной стороны и назывались воротами Хульда (крота)⁴²¹, одни – с западной и назывались воротами – Кипонос, одни – с северной и назывались воротами – Тери, и одни – с восточной и назывались воротами Сузскими, так как на них было изображение города Суз (Миддот, 1, 3)^422I15 . Из этих ворот обычно для прохожих были открыты южные, западные и восточные, северные же для посетителей храма оставались закрытыми (ibid). Иосиф Флавий на западной стороне двора полагает четверо ворот (Antiquit. jud. XV, 11, 5), из которых одни, по его счету третьи ворота, называемые в мишне воротами Кипоноса, находились в том месте, где находится арка Робинзона; а другие, четвертые ворота по счету Иосифа, совпадали с воротами Берклея.⁴²³ Ворота, лежавшие по западной стороне площади храма, севернее ворот Кипоноса, соединяли эту площадь с Везефой. Положение их в настоящее время определяется положением ворот эс-синсле и эль-могарибе. Что касается ворот Тери⁴²⁴, лежавших на северной стороне и остававшихся для посетителей закрытыми, то их значение представляется недостаточно выясненным. Весьма вероятно, что это и были овечьи ворота, которыми прогоняли овец, предназначавшихся для жертвоприношения при храме (Неем. 3:1) Открывавшиеся для впуска овец, предназначавшихся для жертвы, они были закрыты для посетителей храма, являвшихся без жертвенных животных. Проходившие под ними овцы на дальнейшем пути своего следования окатывались водой, шедшей сюда по подземному ходу из пруда Биркет Израэль (вероятно ­­ Струфион)⁴²⁵.

Около этого места следует полагать Вифезду, упоминаемую св. Иоанном в истории исцеления расслабленного (Ин. 5:2), имевшую пять крытых ходов⁴²⁶, в которых лежали больные, ждавшие движения воды.

Вдоль восточной и южной стены площади внешнего двора шли портики. Из них восточный портик составляли три ряда, а южный четыре ряда колонн, из которых средние имели большую высоту, чем крайние. Восточный портик назывался притвором Соломона (Ин. 10:23; Деян. 3:11; 5:12)⁴²⁷, а южный – царским (Antiquit. jud. XV, 11, 5). В одном из портиков храма помещалась также синагога⁴²⁸.

Храм Ирода был сожжен и разрушен римским полководцем Титом (70 г. по Р. Хр.), причем некоторые принадлежности его, как то: светильник, стол для хлебов предложения и трубы, как трофеи, были перенесены Титом в Рим, где и были изображены на триумфальной арке Тита⁴²⁹.

Синагоги (ботте гакенесет) получили начало во время вавилонского плена, – от тех собраний, которые устроялись в домах уважаемых лиц, напр. у прор. Иезекииля и посвящались чтению и изъяснению закона (Иез. 8:1; 14:1; 33:30–32), но самую организацию, как вполне законченных учреждений, они получили, по более вероятному предположению, во время священника Ездры⁴³⁰. Возвратившись из плена, евреи, побуждаемые как личным стремлением знать закон Божий, так и внушениями Ездры, а также других руководителей общины, устрояли особые собрания, сперва в Иерусалиме (Неем. 8:1), а потом и в других городах, посвященные чтению закона и общественной молитве. Особенно много возникло новых синагог со времени торжества Маккавеев. Во время земной жизни Христа Спасителя в Иерусалиме, по иудейскому преданию, было 480 синагог⁴³¹. Синагоги во время земной жизни Христа Спасителя были в Назарете (Мф. 13:54; Мк. 4:2; Лк. 15:16), в Капернауме (Ин. 6:59) и в других местах как Иудеи, так и Галилеи. Но были также синагоги и вне Палестины, как то: в Дамаске (Деян. 9:2, 20), Антиохии Писидийской (ibid. XIII, 14, 42), Антиохии Сирийской⁴³², Иконии (ib. XIV, 1), Солуни (ib. XVII, 1), Берии (ib. XVII, Ю), Ефесе (ib. XVIII, 19; XIX. 8), Коринфе (ib. XVIII, 4), Афинах (ib. XVII, 17), Александрии⁴³³, Риме⁴³⁴ и других местах.

По еврейскому закону синагоги могли устроиться везде, где было не менее десяти богатых, свободных от труда, иудеев (asara batlanim)⁴³⁵. Обыкновенно они строились на средства той общины, которая в них нуждалась, но нередко также на средства одного какого-либо богатого лица (Лук. 7:5).

Здания синагог ставились обыкновенно близ воды или кладбища, на видном, по возможности, открытом месте и строились по определенному плану. Они обыкновенно имели продолговатую четырехугольную форму и своей задней стеной, противоположной входу, обращены к месту древне-иерусалимского храма⁴³⁶. Стены их делались из камня и имели окна. Их кровли были плоскими, полы вымащивались каменными плитами. Внутренность синагог представляла четырехугольную залу, разделенную рядами колонн на несколько нефов, число которых простирается от 3 до 5.

Внутри каждой синагоги обыкновенно было по три отделения: а) амвон для чтения и объяснения священного писания, б) отделение для мужчин и в) отделение для женщин (гинекон). Амвон устроился ближе к задней стене, по середине синагоги, на некотором возвышении, сравнительно с общим уровнем ее пола. Против амвона среднюю часть здания занимало отделение для мужчин, а прилегавшие к нему с обеих сторон крылья – отделения для женщин. Для устройства этих последних отделений (гинеконов), стоявшие по правому и левому крылу синагоги колонны соединялись между собою решетками в 2–3 локтя вышиной. Иногда гинеконы устроялись на верху колонн, для чего сверху колонн настилался особый пол, а по сторонам ставились перила⁴³⁷. Средину амвона обыкновенно занимала кафедра, в которой различались три части: бима, мигдол и киссе⁴³⁸. Первая составляла основание или нижнюю часть кафедры, подъем на которую шел по ступеням; вторая – четырехгранную призму, заканчивавшуюся в своей верхней части покатостью, на которую полагался священный свиток закона; третья – верхнюю часть этой призмы, на которую полагался свиток закона⁴³⁹. Сзади кафедры, на одной прямой линии от нее, против входа, у задней стены поставлялся шкаф, называемый ковчегом (арон), чертогом (гекал) или ящиком (теба), сделанный из какого либо дорогого материала, в котором хранились: свиток закона⁴⁴⁰, книги пророков и агиографы⁴⁴¹. По виду этот шкаф или ковчег представлял деревянный или металлический ящик, более или менее изящной работы, в верхней части которого иногда изображались шестикрылые серафимы и две благословляющие руки Аарона. Ковчег обыкновенно ставился на возвышенном месте, в нише стены, обращенной ко входу. Иудеи, входившие в синагогу, обязаны были преклоняться пред ковчегом, как пред главной святыней. Свитки закона устанавливались в ковчеге вертикально.

Кафедра и ковчег занимали место на прямой линии, проведенной от середины главного входа в синагогу до середины противоположной ему стены, причем кафедра стояла в центре этой линии, а ковчег – на конце. Все остальное пространство синагоги занимали места для членов общины. В этих местах в древности соблюдалась градация, соответствовавшая достоинству членов общины. Первые места в синагоге, ближайшие к ковчегу, занимались лицами, более почетными и учеными, и потому назывались πρωτοκαθεδρίαι (­председания, ср. Мф. 23:6; Мк. 12:39; Лк. 11:23; 20:46). Остальные места разделялись между членами общины таким образом, что члены известного цеха имели особые места, причем все собиравшиеся в синагоге своими лицами обращались к той стене, подле которой стоял ковчег⁴⁴². Места для сидения были как в мужском, так и в женском отделениях.

К принадлежностям синагоги относились также: семисвещник, светильники, кружки для сбора пожертвований, рожки и трубы для трубления в известные дни⁴⁴³. В древнее время нередко вблизи синагог открывались гостиницы, назначенные для приюта странников, приходивших из далеких мест, а потому нуждавшихся в пристанище и месте отдохновения. Весьма возможно, что дом Иуста, в Коринфе, к которому зашел св. апостол Павел во время своего второго путешествия, был именно странноприимницею, ибо был смежен с коринфскою синагогою (Деян. 18:7)⁴⁴⁴.

Во время патриархов лицами, совершавшими общественное богослужение, были сами патриархи.

И во время после патриархов, согласно завету Бога с народом еврейским, заключенному при Синае (Исх. 19:6), весь израильский народ являлся царством священников, так что по началам сего завета совершение общественного богослужения представлялось правом всеобщим, a не исключительным. Осуществление этого права возлагалось главным образом на первенцев народа, которые были посвящены Богу, в воспоминание о первенцах египетских, умерщвленных во время 10-ой египетской казни (Исх. 13:12; Чис. 8:17). Эти первенцы народа, совершавшие общественное богослужение, по-видимому и были теми священниками (коганим), о которых упоминается в истории завета при Синае (Исх. 19:22), ранее выделения из всей массы народа рода Ааронова для священства. Из числа их, очевидно, были те юноши, которые, по поручению пророка Божия Моисея, принесли всесожжения и заклали тельцов в мирную жертву Господу (Исх. 24:5), когда при Синае, по прочтении слов завета Господня, израильский народ чрез кропление жертвы завета вступал в завет с Господом Богом. Но обнаруженное при Синае же большею частью народа вероломство по отношению к Богу с одной стороны и проявленная в это же время коленом Левииным стойкость в вере с другой – послужили поводом к тому, что народ в своей большей части был лишен права совершать общественное богослужение, и это право было предоставлено только потомкам Левия, которые были выделены для сего из всего народа, взамен его первенцев (Чис. 3:12–16, 39–51; 8:16–19). Таким образом законными совершителями общественного богослужения у евреев при скинии и храме были потомки Левия.

Общие обязанности потомков колена Левиина по отношению к народу выражены в благословении Моисея (Втор. 33:9–11). Соответственно различию степени важности лежавших на них обязанностей и полномочий, потомки Левия разделялись на священников (коганим) и левитов (левиймм), а своим главою имели первосвященника (коген гаггадол).

Священниками могли быть только потомки Аарона, не имевшие каких-либо душевных или физических недостатков, препятствующих совершению священнических обязанностей (Лев. 21:17–21)⁴⁴⁵ и при этом лица, безупречные в своей семейной жизни (ibid. 6–7).

Их обязанности заключались в служении: а) во святилище и б) при скинии вообще, – в наблюдении священства во всем, что принадлежит жертвеннику и что внутри за завесою (Чис. 18:7). Во святилище они возжигали и поправляли утром и вечером светильник, воскуряли фимиам, приготовляли священные хлебы предложения и заменяли их новыми. Обязанности при скинии вообще заключались: а) в совершении разного рода жертвоприношений; б) в различении между чистым и нечистым, дозволенным и недозволенным; в) в освидетельствовании, наблюдении и очищении назореев; г) в испытании женщин, обвиняемых мужьями в нарушении супружеской верности; д) в преподавании благословения народу; е) в трублении в трубы в определенные дни⁴⁴⁶; ж) в обучении народа закону Божию и 3) в охране скинии (храма) (ср. Миддот I, 1). В виду соприкосновения священников со святыней, от них требовалось более строгое соблюдение законов о чистоте и благообразии (Лев. 21:1–5).

Возраст, требовавшийся от священников, для вступления на действительную службу, не указывается, но судя по тому, что от левитов для сего требовался возраст в 30 или 25 лет⁴⁴⁷, а со времени Давида не моложе 20 лет (1Пар. 23:24), представляется вполне правдоподобным, что не меньший возраст, чем для левитов, требовался и для священников. Предельный возраст для них также не указывается. По аналогии с предельным возрастом левитов, предельный возраст священников следует определить в 50лет⁴⁴⁸ (ср. Чис. 4:3; 8:25).

Что касается левитов, то к ним принадлежали вообще потомки Левия от которого-либо из трех его сыновей: Каафа, Герсона и Мерари.

Соответственно трем своим родоначальникам, левиты разделялись на каафитов, герсонитов и мераритов (Чис. 3:14–39).

Обязанности левитов, во время странствования евреев по пустыне, заключались в ношении скинии и ее принадлежностей, а со времени поселения в земле Обетованной – в помощи священникам при их служении, заключавшейся в исполнении черновых работ при скинии, поддержании в ней чистоты и ее охране. Со времени Давида обязанность левитов составляли также пение и игра на музыкальных инструментах во время общественного богослужения (ср. 1Пар. 23:27–32) и несение охраны ворот и дворов храма (Миддот I, 1). В исполнении некоторых черновых работ при скинии, а потом и храме, напр. ношении воды, рубке дров и под., левиты, со времени Иисуса Навина, пользовались трудами нефинеев, как назывались потомки гаваонитян, обращенные в слуг при скинии и храме (ср. Нав. 9:17–29; 1Ездр. 8:20; Неем. 9:3; иерусал. Горайот, 48, 2). Предельным возрастом, требовавшимся от левитов для вступления на действительную службу при скинии, во время Моисея было 30 лет (Чис. 6:3), а при Давиде – 20 лет (1Пар. 23:24). Предельным возрастом, до которого они могли продолжать свою службу, было 50 лет (Чис. 8:25)⁴⁴⁹.

В исполнении священниками и левитами своих обязанностей при скинии и храме они соблюдали известную очередь. При Давиде как священники (1Пар. 24), так и левиты (1Пар. 23, 25–26) были разделены на 24 чреды, соответственно которым они несли свою службу при скинии, а потом при храме. Это деление, установленное при Давиде, сохранилось и после вавилонского плена (Неем. 12; Лк. 1:5)⁴⁵⁰.

Во время совершение богослужения священники надевали на себя хитон (кетонет), который опоясывали поясом (абнет) и ниже которого на свои чресла надевали надраги (микнасаим); на голову надевали кидар (мигбаат). Что касается левитов, то Пятикнижие не упоминает о том, что Моисеем было установлено особое для них облачение, но при Давиде, как видно из свидетельства Иосифа Флавия, были особые облачения и для левитов, по крайней мере для песнопевцев, – сделанные из виссона (Antiqu. jud. VIII, 3, 8). На ногах во время богослужения ни священники, ни левиты обуви не имели.

Священнический хитон, приготовленный из виссона, имел вид длинной сорочки, плотно обнимающей все тело и спускающейся до пят, с пришитыми вверху рукавами и отверстием для пазухи, которое стягивалось посредством шнурка (Antiqu. jud. III, 7, 2).

Надевавшиеся ниже хитона надраги приготовлялись из тонкого и чисто вытканного полотна, надевались с ног и завязывались повыше поясницы, на подобие кальсон (Antiqu. jud. III, 7, 1). Опоясывавший туловище священника пояс приготовлялся из крученного виссона голубого, червленого и пурпурового цвета, узорчатой работы (Исх. 39:29), имел почти четыре пальца ширины и в середине был пуст, наподобие спущенной со змеи кожи. Опоясывались им, начав от груди и, обведши два раза вокруг туловища, снова завязывали на груди. Конец его, когда священник не служил, опускали до самых пят, дабы зрители любовались его красотой; во время-же службы и жертвоприношения его отбрасывали на левое плечо, чтобы своим движением он не препятствовал в действии (Antiqu. jud. III, 7, 2). Наконец, надевавшийся на голову кидар имел вид сперва тюрбана, а потом шапки, сделанной на подобие шлема, надевавшейся не на всю голову, а покрывавшей ее только на половину (Antqu. jud. III, 7, 3), на подобие греческой скуфьи⁴⁵¹.

Содержание священников составляли: а) десятина от левитов, б) части жертв и мучных приношений, в) начатки, г) первородное от скота или выкуп за первенцев, д) все заклятое, е) тринадцать городов из числа 48 городов, выделенных при разделе Обетованной земли для колена Левиина (Antiqu. jud. IV, 4, 4).

Содержание левитов составляли: первая десятина от гумна, скота и точила (Чис. 18:21–23; Втор. 14:22–23), т. н. вторая десятина, выделявшаяся через три года, как доброхотное даяние в пользу бедных (Втор. 14:28–29), и 48 городов в разных коленах, с прилегавшими к ним выгонами для скота (Чис. 35:1–8; Нав. 21), из которых 23 города получили каафиты, 12 – герсониты и 13 – мерариты⁴⁵². (Antiqu. jud. IV, 4, 3.). Что касается выгонов для скота (миграш) при левитских городах, то, как видно из раскопок на месте древнего Гезера (Телль-эль- Джезер), где найдены столбы с надписями: «Техум Гезер», они с четырех сторон прилегали к стенам города и простирались в каждую сторону на 2000 локтей. Общая площадь их так. об. зависела от размера площади города, к которой они прилегали.

Во главе священства стоял первосвященник, называемый «священником помазанным» (гаккоген гаммашиах), «священником великим» (гаккоген гаггадол) или священником главным (гаккоген-рош). Первосвященником мог быть только потомок одного из сыновей Аарона: Елеазара или Ифамара. Сообразно высокому положению первосвященника в теократическом обществе, от него требовались наиболее высокие качества, как физические, так и духовные. Кроме тех требований, каковым должны были удовлетворять прочие священники в отношении своих качеств и чистоты семейной жизни (ср. Лев. 21:1–9, 16–24), от первосвященника требовалось более строгое поведение как в отношении семейной жизни, так и в отношении законов о чистоте и самообладании. Так, он мог быть женат только на девице, не должен был никогда прикасаться к умершим, хотя бы это были его родители, и не должен был предаваться трауру (Лев. 21:10–15).

Обязанности первосвященника составляли: а) наблюдение за священниками и левитами и за порядком во время отправления богослужения, почему первосвященник назывался также «священник смотрящий» (гаккоген роэ); б) совершение обряда в день очищения (йом киппурим); в) вопрошение воли Божией чрез урим и туммим; г) решение вопросов, касавшихся религии.

Первосвященники, кроме священнических одежд, надевали также: меил (подир), эфод с относящимся к нему наперсником судным (хошен гаммишпат), кидар (митра) с золотой дщицей (мицнефет циц) (Исх. 28, 39 и Лев. 8:1–9)⁴⁵³.

Мейл (подир) был сделан из нитей голубого или гиацинтового цвета, почему назывался «келил-текелет» (весь из синеты). Он охватывал все туловище первосвященника и спускался ниже колен.

По свидетельству Иосифа Флавия, он приготовлялся из цельного куска материи и не имел рукавов, но в тех местах, где нужно было продевать руки, в нем были сделаны проймы (Ant. jud. III, 7, 4). Для продевания головы, вверху было сделано отверстие, доходившее до середины груди и имевшее по краям толстую оторочку, как у панциря. По подолу меила была сделана бахрома из голубой ткани, на которой были привешены нитяные изображения гранатовых яблоков и золотые колокольцы. При облачении меил надевали поверх хитона.

Эфод, – второе первосвященническое облачение, имел вид небольшой куртки, в один локоть длины, сотканный из нитей голубого, пурпурового и червленого цвета, с вотканными в канву нитями золота. По свидетельству Иосифа Флавия, эфод состоял из двух частей, соединенных по бокам (Antiquit. jud. III, 7, 5), из которых одна охватывала переднюю, другая заднюю часть туловища. На плечах части эфода были сшиты и здесь были прикреплены наплечники из ониксовых камней, с выгравированными на них именами 12 патриархов израильского народа: шесть старших на правом и шесть младших на левом плече. На туловище, несколько ниже груди, эфод стягивался шнурком, непосредственно сотканным с тканью эфода. По Иосифу Флавию эфод имел рукава (Antiquit, jud. III, 7, 5).

Сверх эфода, на самой груди первосвященника, прикреплялся наперсник судный (хошен мишпат). Он имел вид складного платка в одну квадратную пядень величины, и был сделан из той же материи, что и эфод. На лицевой стороне его в четыре ряда были вставлены 12 драгоценных камней разных пород, из которых на каждом, как на печати, было вырезано по одному имени из числа 12 имен колен израильских. На верхних и нижних углах наперсника были золотые кольца, к которым сверху и снизу шли витые золотые цепочки, прикреплявшие его, с одной стороны, к наплечникам эфода, а с другой – к поясу, которым первосвященник опоясывал эфод, так что во время богослужения и хождения первосвященника наперсник судный не колебался.

В напесрник судный были вложены урим и туммим (Исх. 28:30), подобно тому, как в ковчег завета было вложено откровение (Исх. 25:16)^454I16 . Весьма правдоподобно, что «урим и туммим» (70– δήλωσις καί άλήθεια, вуль: doctrina et veritas, Лютер: Licht und Recht), представляли собою небольшой свиток, на котором были начертаны «десятословие и суды») (мишпатим) Израиля (Исх. 21–23), вошедшие в книгу завета (Исх. 24:7), исполнение которых обусловливало теократическое предназначение народа (Исх. 19:5), почему и вмещавший в себе урим и туммим наперсник назывался «судным» (хошен мишпат, λογεῖον, rationale), так как содержание этих заповедей просвещало ум и сердце, олицетворявшего народ Израильский, первосвященника и делало его способным к восприятию божественного откровения.

Головной убор первосвященника составлял кидар, который во внутренней части имел вид священнического кидара, снаружи, по словам Иосифа Флавия, имел золотой венец, а сверху представлял форму чашечки растения сахара (τῇ σακχάρῳ βοτάνῃ), с раздвинутыми между собою краями (Antiqu. jud. III, 7, 6). На передней стороне кидара шнуром голубого цвета к нему была прикреплена полированная золотая дощечка, с вырезанной на ней надписью לַיהוֹהָ קדֶש (святыня господня).

Содержание первосвященника получалось из общих священнических доходов (Чис. 18:8), но нет сомнения, что, в силу своего первенствующего положения, он получал и преимущественную часть доходов⁴⁵⁵.

Кроме первосвященника, во время царей и после вавилонского плена был также его заместитель, называемый «вторым священником» (гаккоген гаммишне, Иер. 52:24) или (после плена) «саганом»⁴⁵⁶. Он иногда председательствовал в священническом суде и помогал первосвященнику в делах правления и наблюдения за священством и храмом. Особенно важное значение сагана заключалось в том, что он сослужил первосвященнику в день Очищения и мог заместить его, в случае его болезни или осквернения⁴⁵⁷.

При первосвященнике был особый суд священников (כֹּחֲנִים שֶׁל דִּין בֵּית), в состав которого входили главы 24 священнических черед и представители их отечеств, а также саган и отдельные священники, представители разных частей управления храмом. Так, сюда входили: два священника, заведовавшие казнохранилищами храма, называвшиеся «католикик» (קָתוֹלִיקִין), семь священников, заведовавших ключами от семи ворот двора, а также от камер, где хранились священные сосуды и утварь, и называвшиеся аммаркалин (אַמַּרְכַּלִּין), и три священника, заведовавшие поступлением добровольных и обязательных приношений к храму и дававших относительно их советы, называвшиеся «гизбарин» (גִזְכּרָיִן).

Во главе управления синагогой стоял особый совет, составлявшийся из знатных членов общины («парнасим» или «зекеним»⁴⁵⁸, бывших иногда также членами местного синедриона, людей семейных или вообще женатых, отличавшихся знанием закона, доброй нравственностью, богатством и разнообразием практических знаний и пользовавшихся доверием своей общины. Во главе этого совета стоял его председатель (рош-гаккенесет-начальник синагоги, ἀρχισυνάγωγος κατ᾽ ἐξοχὴν), называвшийся также «предстоятелем» («мамоне»), который, впрочем, по своему положению, не имел особых прав и преимуществ, возвышавших его власть над остальными членами совета (парнасим), а имел только право первым высказывать свое мнение при совещаниях и, кроме того, был предстоятелем в богослужебных действиях.

Чтобы лица, занимавшие верховные должности в синагоге, были достойны своего призвания, от них требовались особые приготовления, которые заключались в том, что эти лица должны быть научены закону и его толкованию, под руководством знаменитых в стране раввинов. Приготовленные таким образом к своему служению, эти лица, однако не сами по себе вступали в отправление богослужебных или пастырских обязанностей в синагоге, а предварительно подвергались особому избранию общины и утверждению от высших и знаменитейших учителей страны. Внешним символом такого утверждения служил особый обряд руковозложения (семика), совершавшийся тремя раввинами в синагоге при большом стечении народа, после чего посвящаемые лица получали звание раввина (раб) и вместе с ним право совершать все пастырские действия, свойственные их званию. При добром поведении, они оставались в своем звании на всю жизнь и нередко передавали свое достоинство детям.

Средства, на которые существовали члены синагогальных советов, состояли частью из доброхотных приношений от членов общины, частью из определенного жалования, которое полагалось им из общественной кассы, хотя эти приношения и жалование были не настолько значительны, чтобы всегда устраняли от раввинов нужду в посторонних занятиях, так или иначе обеспечивавших жизнь раввина, особенно, когда синагогальная община была бедна⁴⁵⁹.

Обязанности членов синагогального совета заключались в: а) учении и б) назидании общины, в) в управлении ею и г) в заведывании благотворительными действиями синагоги. Первая обязанность исполнялась ими в форме назначения для общественного чтения известных отделов Св. Писания; вторая – в проповедовании в синагогах; третья – в обличении лиц согрешивших и наложении на них дисциплинарных наказаний⁴⁶⁰, в частности в их временном (ниддуй) или полном отлучении (херем) от общины; наконец четвертая обязанность заключалась в распределении доброхотных подаяний между бедными членами общины. Хотя весь синагогальный совет, при исполнении своих обязанностей, был равен, тем не менее архисинагог (рош гаккенесет), как председатель совета, в богослужебных действиях синагоги имел преимущественное значение; он был верховным распорядителем всех священнодействий, которые там совершались, в частности устанавливал порядок, кто должен читать пророков и произносить молитву «шема».

Исполнителем низших служебных обязанностей в синагоге был служитель синагоги (хазан⁴⁶¹, ὑπηρέτης). В частности, обязанности хазана были следующие: он отворял и затворял синагогу, заботился о здании молитвенного дома, его утвари, наблюдал за чистотою ковчега, привешивал к нему завесу, возжигал светильник, следил за порядком священнодействий и вызывал по очереди чтецов для чтения св. писания. Кроме того, хазан был обязан в известных случаях давать сигналы игрою на рогах и трубах⁴⁶².

Составными частями богослужения во время патриархов были жертвы, а в подзаконный период, при скинии и храме, кроме жертвы, были также: каждение, священническое благословение, пение псалмов и молитва.

Жертвы, совершавшиеся как во время патриархов, так и в подзаконный период, свое начало ведут от первых людей (ср. Быт. 4:3–5; 8:20–21). В патриархальное время относительно их совершения не было особых определений. Таковые определения были даны только в период подзаконный, когда были указаны материал для жертв, роды жертв, поводы к их совершению, различая в обрядах и самые обряды при их совершении.

Материалом для жертвоприношений служили: а) некоторые породы животных и птиц и б) некоторые продукты растительного царства. Что касается пород животных и птиц, употреблявшихся в жертву, то они одинаковы с теми, к каким принадлежали животные и птицы, упоминаемые в истории заключения завета Бога с Авраамом, т. е. породы тельцов, козлов, овнов, голубей и горлиц (Быт. 15:9), причем, соответственно возрасту и полу отдельных особей этих пород, закон различал: быков, волов, коров, тельцов, телиц, овнов⁴⁶³, баранов, овец, козлов и коз; из птиц – голубей и горлиц. Из растительного царства материалом для жертвоприношений служили: высушенные зерна пшеницы; пшеничная мука, в непосредственном виде или в виде предметов кулинарного искусства, т. е., печеных хлебов, лепешек, блинов или похлебки, сваренной с елеем (Лев. 2:1–14), масло из оливкового дерева (елей) и вино. Каждая жертва осолялась солью, так что соль составляла как бы постоянное жертвенное приношение из минерального царства (Лев. 2:13)⁴⁶⁴. Употребление для жертвоприношения животных и птиц других пород, а также других продуктов растительного или минерального царства законом не дозволялось. Относительно дозволенных законом для жертвоприношения животных требовалось, чтобы жертвенное животное было свободно от всяких телесных недостатков и пороков (Лев. 22:20–24), было не моложе 8 дней (Лев. 22:27; Исх. 22:29) и, по раввинскому преданию, не старше трех лет; а относительно голубей, по словам бл. Феодорита, требовалось, чтобы голуби были молодые, «еще невинные и непознавшие совокупления»⁴⁶⁵.

Со стороны материала жертвы различались кровавые и бескровные. Со стороны поводов к совершению и обрядов при совершении различались четыре вида жертв: всесожжение (ола), мира (шеламим), за грех (хаттат) и повинности (ашам). В патриархальный период упоминаются только первые два вида жертв (Быт. 8:20; 31:5), но не упоминается ни жертва за грех, ни повинности.

Поводом к жертве всесожжения было внутреннее настроение человека, связанное с мыслью о всецелом служении Богу (напр. в обете назорейства) или всецелом спасении (при очищении от проказы). Поводом к жертве мира служило исполнение обета или исповедание милости Божией, почему эта жертва называлась также жертвой хваления или исповедания. Поводом к жертве за грех служило сознание душевной или телесной порочности или нечистоты, проистекающей из поврежденности человеческой природы в первородном грехе и по сему требующей сверхъестественного очищения⁴⁶⁶.

Поводом к жертве повинности служило сознание какого-либо проступка, имевшего свое основание в поврежденности человеческой природы первородным грехом и в то же время сопряженного с некоторым материальным ущербом для ближних или святилища, почему приносивший эту жертву человек, вместе с жертвой, обязан был давать при ней дополнительный выкуп в количестве ¹/₅ того, что он должен был раньше уплатить потерпевшему вследствие его проступка (Лев. 5:16).

В отношении своего внешнего значения, жертвы различались общие, частные и чрезвычайные.

К общим жертвам относились: а) ежедневно, утром и вечером, совершавшаяся при скинии и храме от лица всего народа жертва всесожжения, состоявшая из приношения двух агнцев, (тамид, ср. Исх. 29:38–42), причем огонь утренней жертвы поддерживался до вечерней, а огонь вечерней – до утренней; б) жертвы праздничные, приносившиеся от лица всего народа в субботу, дни новомесячия, день Нового года, в Пасху, Пятидесятницу, в праздник Кущей и в день Очищения (Чис. 28–29).

К жертвам частным относились жертвы, приносившиеся частными лицами по тем или иным поводам. Сюда относились: жертва очищения родильницы (Лев. 12:6–8), жертва очищения после проказы (Лев. 14), жертва по исполнении обетов, в частности обета назорейства (Чис. 6:13–21), жертва очищения первосвященника, князя или вообще кого-либо из народа, в случае их осквернения (Лев. 4–5), а также жертвы всесожжения и мирные, приносившиеся по поводу каких-либо радостных обстоятельств в жизни отдельных лиц (Лев. 1–3).

К чрезвычайным жертвам относились жертвы при посвящении священников и левитов (Лев. 8:14–31; Чис. 8:12) и жертва рыжей телицы (Чис. 19:1–10).

Подробное изложение обрядов при совершении кровавых жертв и мучных приношений находится в Лев. гл. 1–7⁴⁶⁷. Здесь указаны и обстоятельства, по поводу которых совершались эти жертвы. Одни из обрядов при совершении жертв были общими для всех видов жертв, а другие – частными. К общим обрядам относились: а) приведение жертвенного животного и поставление его пред Господом, т. е. пред скинией или храмом, что должен был совершать сам приносящий жертву; б) возложение им своих рук на голову животного и исповедание над ним своих грехов; в) заклание животного, что должен был совершать приносящий жертву, а, если он не мог, то священник; г) кропление кровью жертвенного животного на стенки жертвенника и излияние ее при основании его и д) раздробление животного и сожжение его, при чем, когда приносилась жертва всесожжения, то сожигался весь труп жертвенного животного, а когда – другие виды жертвы, то только почки, сальник и тук, для чего он тщательно собирался со внутренних частей трупа.

Если в жертву приносилось не млекопитающее животное, а птица, то заклание ее совершалось несколько иначе, чем – животного млекопитающего, а именно: священник брал птицу из рук приносящего, срывал ей голову, выпускал кровь и кропил ею на жертвенник, отрывал от туловища зоб с перьями, и потом труп птицы сожигал на жертвеннике. Каждая жертва осолялась солью, для чего употреблялась т. н. содомская соль.

Кроме этих обрядов, общих для всех видов жертв, были еще обряды частного характера, свойственные только одному виду жертв. Так, при жертве за грех, кровь животного возлагалась на рога жертвенника, а иногда ею совершалось кропление во святилище или даже во св. святых⁴⁶⁸; при жертве мирной священник брал грудь и правое плечо животного и совершал пред скинией или храмом особый обряд потрясания (терума и текума), состоявший в том, что взятые им части он сперва на руках воздымал кверху, а потом делал ими горизонтальное движение в воздухе (на подобие воздымания дискоса с чашей пред освящением св. даров), после чего эти части жертвы поступали в пользу священника (Чис. 10:14–15).

К кровавым жертвам всегда прилагались хлебные приношения и возлияние вина (Чис. 15:1–12, 28–29), размеры которых соответствовали роду и количеству приносимых в жертву животных⁴⁶⁹.

В случае, если жертва была бескровная, то ее могли составлять только приношения из муки или зерен, или изготовления из муки, в виде пирогов, лепешек, блинов и похлебки. При этом требовалось к мучному приношению присоединять также елей и ладан, причем елей возливался на приношение, а ладан полагался сверху приношения. Священник брал верхнюю часть (азкара) приношения и вместе с ладаном полагал на жертвенник всесожжения (Лев. 2).

Священническое благословение составляло существенную часть богослужения. Формула священнического благословения была следующая: «да благословит тебя Господь и сохранит тебя! Да призрит на тебя Господь светлым лицом Своим и помилует тебя! Да обратит Господь лице Свое на тебя и даст тебе мир» (Чис. 6:24–26). Для произнесения его священники становились на возвышенное место (духан), у восточной стены храма, и произносили его с поднятыми и обращенными к народу руками (ср. Лев. 9:22), при чем, по свидетельству мишны, на каждое из трех благословений народ отвечал словом «аминь»⁴⁷⁰.

Каждение также составляло существенную часть богослужения. Оно совершалось ежедневно, утром и вечером, во время утренней и вечерней жертвы (Исх. 30:7–8). Сверх того, оно соединялось с некоторыми жертвами (Лев. 2:1, 15). Особенно усиленное каждение совершалось в день Очищения (Лев. 16и д.), когда кадильница с благовонным курением снималась с кадильного алтаря и поставлялась во св. святых, близ очистилища. Употреблявшийся при каждении благовонный порошок изготовлялся по особому способу из благовонных веществ, указанных Богом Моисею, а именно: стакти, ониха, халвана, душистого и чистого ливана (Исх. 30:34–38)⁴⁷¹. Запах этого порошка распространялся столь далеко, что был обоняем даже в Иерихоне (Миддот, III, 8).

Пение псалмов вошло в состав богослужения со времени царя Давида, который сам написал много псалмов и вместе с тем организовал из левитов хоры певцов и музыкантов, исполнявших священные песнопения во время богослужения, под управлением Асафа, Эмана и Эфама (1Пар. 16:37 и д.), так что с этого времени совершение жертвоприношений при скинии и храме начало сопровождаться пением псалмов, под аккомпанемент игры на музыкальных инструментах (1Пар. 23:5, 25:6; ср. 2Пар. 8:14–15; 20:19, 28, 24:25–30; 35:15). Это пение было столь искусно и приятно, что даже возбуждало у иностранцев желание слушать его (Пс. 136:3). Левиты, певшие псалмы, во время исполнения этого пения, становились с восточной стороны скинии или храма. Во время второго храма они обыкновенно становились по ступеням входа во внутренний двор храма, у т. н. Никаноровых ворот, почему и самые псалмы, которые они в это время пели, получили название «степенных» הַמַּעֲלוֹת שִׁיר, (ср. Пс. 120–134).

Молитва, как непосредственная форма выражения человеком своего служения Богу, не могла не входить в состав богослужения при скинии и храме, поколику оно было служением Живому Личному Богу и поколику скиния и храм были преимущественным местом откровения Божия и местом молитвы. И на самом деле, уже во время Моисея, рядом с жертвенным культом, употребляется и молитва. Так, первосвященник в день очищения произносил «исповедание грехов» (Лев. 16:21); каждый еврей, при принесении начатков от плодов и по уборке десятин, произносил благодарение Господу за благодеяние израильскому народу (Втор. 26:3, 14 след)⁴⁷². Из примеров Анны пророчицы, матери Самуила (1Цар. 1:9–16; 2:1–10) и царя Давида (2Цар. 7и д.), молившихся у скинии свидения, примера царя Соломона, молившегося у храма (3Цар. 8и д.), а также слов псалмопевца Давида о том, чтобы его молитва исправилась, как благовонное каждение пред Богом, и воздеяние рук его, – как вечерняя жертва Богу (Пс. 141:2, евр. м. т.), ясно следует, что в их время молитва составляла одну из частей богослужения при скинии и храме, при чем особенно благоприятным временем молитвы являлось время каждения в святилище и время вечерней жертвы (ср. Лк. 1:10). Молитвы произносились молящимися свободно, применительно к наличным обстоятельствам жизни, а не по каким-либо определенным, ранее составленным формулам. Во время молитвы, молящиеся обыкновенно стояли (1 Цар, 1:26; Дан. 9:20; Мф. 6и д.), но иногда становились на колена (3Цар. 8:54; 1Ездр. 9:5) или всем телом опускались на землю (Неем. 8:6; Иуд. 9:1). Во время молитвенного стояния или коленопреклонения свои руки простирали к небу или к храму (3Цар. 8:22; Неем. 8:7; Плч. 2:19; 3:41. Пс. 28по евр. и д). При глубокой покаянной молитве били себя руками в грудь (Лук. 18:31) и опускали на грудь голову (Пс. 35по евр. м. т). Что касается употребления каких-либо особых облачений или символов во время молитвы, то на это в Св. книгах ветхого завета нет указаний.

Составными частями синагогального богослужения были: а) молитва, б) чтение Св. Писания, в) проповедь и г) священническое благословение.

а) Молитва.

Молитва была самой существенною составною частью синагогального богослужения, заменявшею собою жертвенный культ.

Соответственно разным поводам для обращения к Богу, молитвы, по своему характеру, подобно жертвам, были нескольких видов. Были молитвы благодарственные («берахот» (בִּרָכות), исповедные (годийот – חוֹרִיות, от יָרָח исповедать) и просительные (тефиллот, תְּפִלות, ср. 1Тим. 2:1). По способу своего употребления синагогальные молитвы разделялись на частные (יָחִיד תְּפִלות) и общественные (צִבּוּר תְּפִלּות). Первые назначались для частного употребления отдельными членами синагогальной общины, а вторая употреблялись при общественном богослужении, – в собрании, состоявшем не менее, как из десяти членов (עֵרָה).

К числу последних относились: последняя часть благословения «кериат Шема»⁴⁷³, со слов אוֹר יוצֵר) за тем формулы «Бареку» (­благословляйте), «каддиш» (свят) и «кедуша» (­и прославление святости)⁴⁷⁴.

Некоторые из синагогальных молитв имеют очень древнее происхождение. К таким следует отнести: а) вышеупомянутую «Кериат Шема», указание на которую находится в Евангелии (ср. Лк. 10:26)⁴⁷⁵, у Иосифа Флавия (Antiquit. jud. IV, 8, 3)⁴⁷⁶ и в мишне (Пирке абот, II, 13; Таанит, IV, 3; Песахим, IV, 8; Сота, V, 4); б) молитву 18 (или вернее 19), благословений (шемоне эсре берахот)⁴⁷⁷ и в) формулу многих молитв, называемую «каддиш»⁴⁷⁸.

К чтению общественных молитв в синагогах допускали только людей, обладавших высокими духовными качествами, прилично одетых и имеющих громкий, певучий голос⁴⁷⁹. Как действие, заменяющее собою жертвоприношение храма, чтение молитв требовало людей свободных и зрелого возраста, почему невольникам и несовершеннолетним не дозволялось выступать при богослужении в качестве общественных чтецов (Берахот, III, 3; Мегилла, IV, 6). Что касается права способных для чтения общественных молитв, то для допущения их к оному требовалось согласие общины или архисинагога.

Что касается частных молитв, то они прочитывались каждым молящимся евреем про себя тихо, без возглашения⁴⁸⁰.

Временем совершения молитвы считалось: утро (время утренней жертвы, около 3-х час. после восхода солнца), полдень и вечер (время вечерней жертвы, около 3-х час. пополудни, ср. Пс. 55по евр., Дан. 6611; Деян. 3:1; 10:9, 30). Становясь на молитву, еврей должен был предварительно омыть тело, а в случае невозможности сделать это, – по крайней мере омыть руки. Во время молитвы он обязан был обращать свое лицо к тому месту, где находился древний храм (ср. Дан. 6:11).

Что касается положения тела во время молитвы, то оно должно было соответствовать содержанию читаемых молитв, при чем различалось четыре вида молитвенного положения: «кида» (קִידָה) – поникновение головы до плеч; «кериа» (כִרִיעָה) глубокий поклон всем телом (до колен); «берика» (בְּרִיכָה) – преклонение, т. е. опущение на колена; и «гиштахава» (הִשתַּחֲוָה) – простертие всем телом на земле, или падение ниц⁴⁸¹ (ср. Неем. 8:6).

Соблюдая надлежащее положение тела во время молитвы, евреи обязаны были читать и слушать их с надлежащим вниманием и благоговением. В некоторых случаях присутствующие в синагоге были обязаны всем собранием делать припевы, своевременное произнесение которых должно было доказывать, что они со вниманием относятся ко всему тому, что совершается в молитвенном собрании. Наиболее часто употребляемою формулою общественного припева было слово: «аминь» (אָמֵן) ср. Неем. 8:6; 1Кор. 14:16).

Чтение молитв чередовалось с чтением или пением псалмов⁴⁸², а также с чтением Св. Писания вообще.

б) Чтение Св. Писания.

С писание у евреев разделялось на три отдела: закон, пророков и агиографы (ср. Лук. 24:44). Для синагогального чтения избирались преимущественно два первых отдела, из третьего же отдела, кроме Псалтири, читались книга Екклезиаст (в праздник Кущей), Песнь песней (в праздник Пасхи), Плач Иеремии (в обычные посты и в праздник разрушения Иерусалима), Руфь (в праздник Пятидесятницы) и Есфирь (в праздник Пурим).

Закон Моисеев, или Пятикнижие, прочитывался весь без пропусков. Для этого он был разделен на отделы (параши, פָרַשיות), объем которых обозначался на полях свитков чрез три стоящих рядом буквы פ или ס т. е. פפפ или ססס ⁴⁸³. Каждая параша делилась на несколько меньших частей, обозначенных буквой פ или ם, которые служили для обозначения отдельных предметов, о которых идет речь в параше. В разделении закона на параши разные евреи имели неодинаковую практику: одни (вавилонские) делили его на 54 параши (применительно к количеству суббот в году), а другие (палестинские) – на 154 параши, в соответствие трехгодичному сроку, в течение которого прочитывался закон (Мегилла 29 б)^484I17 . Право чтения закона в синагогах, кроме лиц, составлявших должностной персонал синагоги, могло принадлежать каждому иудею, за исключением женщин и детей. Для чтения закона вызывался не один человек, а несколько. Чтец развертывал свиток закона и отыскивал место, которое надлежало читать (ср. Лк. 4:16–17). По прочтении соответствующего отдела, он свертывал свиток и отдавал хазану, для отнесения в ковчег (ibid. 20). За чтением закона следовало чтение из книг пророческих (Лк. 4:17), которые для сего были разделены на гафтары⁴⁸⁵. Что касается агиографов, то из них читались лишь некоторые (см выше) и при этом лишь в особые праздничные дни. Исключение представляла лишь Псалтирь, которая прочитывалась в течение трех лет вся, для чего она, подобно Пятикнижию, была разделена на пять частей, псалмы которых читались в соответствие парашам закона⁴⁸⁶. Чтение Св. Писания в синагогах обычно совершалось на древнееврейском языке. Когда евреи, возвратившиеся из вавилонского плена, стали плохо понимать этот язык (Неем. 13:23–24) то вошло в обычай чтение на древнееврейском языке сопровождать переводом или перифразом на язык арамейский, следствием чего явились т. н. таргумы (Неем. 8:8) (ср. выше).

в) Проповедь.

После чтения Св. Писания (Деян. 13:15), смотря по требованию обстоятельств, говорилась проповедь, которая большею частью имела непосредственное отношение к содержанию или тексту прочитанного (ср. Лук. 4:21), и иногда являлась его изъяснением. Проповедник, получивши разрешение архисинагога, выходил на кафедру одетый в «талит» (תָלית‏‎‎)⁴⁸⁷ и давал знак рукой (Деян. 13:16), призывая народ к молчанию и слушанию, и после того произносил проповедь на понятном для слушателей языке. Проповедник мог произносить свою речь сидя (Лк. 2:46; 4:20) или же стоя (Ин. 7:37; Деян. 13:16), слушатели же во время проповеди обыкновенно сидели, устремив глаза на проповедника (Лк. 4:20).

г) Священническое благословение.

Синагогальное богослужение оканчивалось обрядом священнического благословения (биркат коганим) или воздеяния рук (несиут каппаим). Этот обряд совершался по подобию такого же обряда, совершавшегося в скинии и храме, от которого он и получил свое происхождение. Для совершения его в синагогах обыкновенно избирались лица, которые вели свое происхождение от Аарона и которые поэтому назывались священниками (коганим). Когда нужно было произнести благословение, эти лица выступали из среды молящихся, всходили на амвон и, обратившись лицом к народу, воздымали кисти рук до плеч и произносили слова священнического благословения (Чис. 6:24–26), под диктовку служителя синагоги (хазана), читавшего это благословение по тексту. Если среди молящихся не было лица священнического происхождения, то произнесение формулы священного благословения с соответствующими обрядами возлагалось на служителя синагоги⁴⁸⁸.

Посвящение Богу касалось: а) людей, б) животных, в) произведений земли, г) отдельных земельных участков, д) военной добычи и е) времени.

Посвятительные акты в отношении людей составляли: обрезание, выкуп первенцев, помазание на служение (священническое, царское и пророческое), и священные обеты, в частности – обет назорейства.

Обрезание было первым и главным посвятительным актом, обязательным для каждого мужчины израильтянина, для каждого истинного пришельца израильской общины (пришельцев правды – гере-гаццедек) и для домашнего раба, который бы пожелал вкушать пасхального агнца (Быт. 17:9–14; Исх. 12:44–48; Лев. 12:3). Оно могло совершаться над лицами мужеского пола – разных возрастов⁴⁸⁹. Над новорожденными лицами оно совершалось в восьмой день после рождения (Быт. 17:12; Лев. 12:3). Его совершал отец или родоначальник дома, или вообще кто-либо из израильтян мужеского пола, в крайнем случае – даже женщина (Исх. 4:25), – но только – не лицо языческого происхождения⁴⁹⁰. Самый акт обрезания состоял в том, что обрезывавший посредством металлического или каменного ножа срезывал praeputium (крайнюю плоть) полового члена мальчика, так что верхняя часть головки члена (glans penis) становилась обнаженною⁴⁹¹. Впоследствии вместе с обрезанием связывалось также наречение имени (Лук. 1:59; 2:21).

Обрезание было главным признаком принадлежности к обществу Израилеву⁴⁹² и посему строго соблюдалось евреями за все время их истории, даже когда они уклонились в идолопоклонство. Даже во время гонения Антиоха Епифана оно соблюдалось большею частью евреев, и только некоторые из них, из опасения гонений и насмешек со стороны необрезанных язычников (особенно в банях и гимназиях) старались скрывать свое обрезание, для чего иногда прибегали к особым искусственным способам натягивания кожи на головку полового члена (ποιέω ἑαυτοις ἀκροβυστίας, 1Мак. 1:15. в Талмуде צָרְלָה מָשַׁךְ^I18 , в 1Кор. 7– ἐπισπᾶσθαι), и, сверх того, оставляли необрезанными своих детей, пока Иуда Маккавей вновь не восстановил во всей силе значение закона об обрезании (1Мак. 2:46). Во время Иоанна Гиркана и Аристовула евреи не только сами строго соблюдали закон обрезания, но принудили подчиняться ему также идумеев, как потомков Авраама (Antiqu. jud. XIII, 9, 1 и 11, 3; XV, 7, 9; De bel. jud. IV, 5, 5).

Обрезание строго соблюдалось у евреев и после разрушения Иерусалимского храма Титом до позднейшего времени⁴⁹³. Еврей, не имевший печати обрезания, по талмуду (Сангедр. X) не имел участия в жизни будущего века.

Что касается прозелитов правды (repe гаццедек), то совершение обрезания над ними, по учению раввинов, сопровождалось также крещением (тебила) и принесением жертвы (корбан), а относительно лиц женского пола – только крещением и жертвой⁴⁹⁴.

Перворожденные у матерей евреев сыновья, в память избавления евреев из Египта, когда были поражены египетские первенцы, посвящались на служение Богу (Исх. 13:2, 15; Чис. 8:17). Впрочем, вскоре после синайского законодательства, предназначавшиеся для служения при скинии первенцы были заменены левитами, а за тех из них, количество которых превышало количество левитов, был взят выкуп, в количестве пяти сиклей за каждого (Чис. 3:44–47). После этой замены первенцев левитами, посвящение первенцев впоследствии выражалось в том, что они в 40 день от рождения приносились матерью к скинии или потом ко храму, и здесь как бы представлялись для священного служения (ср. Лук. 2:27), при чем, за них взимался выкуп, в количестве пяти сиклей (Ср. Чис. 18:15–16).

Постановление на служения священническое, царское и пророческое, с каковыми служениями соединялось дарование особых божественных благ в теократическом обществе, отмечалось особым посвятительным актом. Таким актом служило возлияние на голову поставляемого священного елея (Исх. 29:7; Лев. 8:12; 1Цар. 9:16; 10:1; 1Цар. 16:12; 4Цар. 9ид. Пс. 89по евр. м; 3Цар. 19:16), вследствие чего первосвященник, царь и истинный пророк назывались помазанниками (мешиах, христос). В частности, относительно носителей священства такое помазание было совершено Моисеем над Аароном, как родоначальником еврейских священников (Исх. 29:7; Лев. 8:12), в лице которого как бы все его последующее потомство посвящалось на служение Богу при скинии и храме. Причем помазание было соединено с рядом других посвятительных актов, свойственных задаче священнического служения⁴⁹⁵.

Что касается первосвященников, следовавших за Аароном, то относительно их нет упоминания, что над ними совершалось такое посвящение. Их вступление в должность, по-видимому, отмечалось лишь тем, что на преемника первосвященства возлагались одежды его предшественника (Чис. 20:26–28). В отношении царей помазание совершалось как при утверждении законной царской династии (ср. 1Цар. 9:16; 10:1; 1Цар. 16:12; 4Цар. 9и д.), так и в тех случаях, когда требовалось отметить законного преемника царского престола (3Цар. 1:34, 39; 4Цар. 9:12), в отличие от его соревнователей.

Что касается пророков, то в отношении их случай поставления на служение посредством помазания упоминается лишь в истории поставления на пророческое служение пророка Елисея пророком Илией (3Цар. 19:16). В других же случаях поставление на пророческое служение совершалось другим образом.

Что касается употреблявшегося при помазании масла, то это не было простое масло, а священное (ср. Пс. 88:21: «святым елеем Я помазал его»⁴⁹⁶, хранившееся при скинии или храме (ср. 3Цар. 1:39)⁴⁹⁷. Приявшим помазание сообщался особый дар Святого Духа (ср. 1Цар. 10:1, 6, 10; 16:13), изменявший их духовное настроение.

Священные обеты различались двоякого рода: посвятительные и запретные. Первые состояли в том, что человек посвящал себя на служение при скинии или храме, а вторые в том, что он зарекался употреблять что-либо в пищу или иметь с чем-либо соприкосновение.

К числу первых обетов можно отнести обет тех женщин, которые находились при скинии свидения во время Моисея и из зеркал которых была сделана умывальница (Исх. 38:8, ср. по 70), а также тех, которые находились здесь во время первосвященника Илия (1Цар. 2:22) и которые исполняли разные работы по скинии⁴⁹⁸. К числу таких женщин во время храма Иродова может быть отнесена св. праведная Анна, дочь Фануилова (Лк. 2:37), проводившая при храме все время в посте и молитве.

Из обетов запретных наиболее важным является обет назорейства, состоявший в том, что давший его должен был воздерживаться от всего опьяняющего (вина, сикера, хмельного уксуса и вообще всего, что приготовляется из винограда) и всего нечистого, не прикасаться к умершим, хотя бы ближайшим родственникам, – а также – не стричь волос на голове (Чис. 6:1–7; Суд. 13:14; 16:17)⁴⁹⁹. В случае осквернения от соприкосновения с умершим, давший обет назорейства должен был совершить особый обряд очищения, состоявший в том, что он в 7-ой день после осквернения остригал волосы на голове и в 8-ой день приносил двух голубей или горлиц – одного в жертву за грех и второго во всесожжение, после чего начинал исполнение обета снова.

Назореи различались временные (назир йамим) и вечные (назир олам). К вечным назореям относят судию Самсона, прор. Самуила (1Цар. 1:11) и св. пророка Иоанна Крестителя (Лук. 1:15,⁵⁰⁰; ко временным св. ап. Павла (Деян. 18:18).

Обеты давались лицами совершеннолетними, свободными имевшими право располагать своей личностью. Относительно женщин требовалось согласие их мужей или отцов, но вдовицы могли самостоятельно давать обеты (Чис. 30:1–17).

Что касается обетов посвятительных, то давшие их, вместо личного служения при скинии или храме, могли дать взамен этого выкуп деньгами, по особой оценке, применительно к полу и возрасту давшего обет лица, или особой оценке, назначенной священниками (Лев. 27:2–8). Но давшие обет назорейства непременно должны были исполнить его лично. По истечении срока, на который был дан обет, они являлись к скинии или храму, и здесь приносили жертвы: в жертву всесожжения – однолетнего агнца, в жертву за грех – однолетнюю агницу и в жертву мирную – барана, с приложением корзины опресноков, пирогов и лепешек, помазанных елеем, мучных приношений и возлияний к ним; причем во время принесения жертвы мирной, они состригали с головы волосы, которые священником бросались в огонь, пылавший под жертвой (Чис. 8:8–21).

Посвящение животных, произведений земли и драгоценностей выражалось в посвящении перворожденных, начатков, десятин, даров по обету и – военной добычи.

1) Перворожденные домашние животные, как и первенцы израильские, посвящались Богу, взамен тех первенцев от египетского скота, которые погибли во время исхода евреев из Египта (Исх. 13:2, 15). Они шли в жертву Богу (Втор. 15:19–20). В случае, если перворожденное животное имело какой-либо существенный порок, было слепым или хромым, оно не приносилось в жертву, а оставлялось у его владельца, который мог употребить его в пищу у себя дома (Втор. 15:21–22), а для жертвы поставить другое животное, не имеющее, недостатков. Перворожденные животные, принадлежавшие к нечистым, или заменялись животными чистыми (Исх. 13и д. 34:20), или же выкупались, по особой оценке священников, с прибавлением ¹/₅-й части стоимости (Лев. 27:27; Чис. 18:15).

2) Начатки хлебных злаков, плодовых растений, (в частности маслины и виноградной лозы), меда, овечьей шерсти посвящались Богу (Исх. 23:19; Втор. 24:2) и поступали на содержание священников и левитов (Втор. 18:4). Количество, в каком взимались начатки, не определяется в законе, и, по-видимому, предоставлялось доброму изволению каждого жертвователя, хотя требовалось, чтобы жертвуемое было хорошего качества (Чис. 18:12).

К обязательным начаткам относились те снопы потрясания, которые приносились от всего народа при скинии и храме: один – на празднике опресноков, пред началом жатвы, а другой – на празднике Пятидесятницы, по окончании жатвы (Лев. 23:9–16), и плоды молодого дерева, в четвертый год после его посадки (Лев. 19:24).

Начатки поступали не на алтарь Господень, а на содержание служителей святилища, с тем ограничением, что их могли вкушать только чистые (Чис. 18ид. Втор 18:4).

Десятая часть всего, что получалось израильтянином от гумна⁵⁰¹ скота и точила, им посвящалась Богу и поступала на содержание колена Левиина (Втор. 14:22–27; Чис. 18:21). Кроме того, израильтяне через три года давали еще десятину для бедных, т. е., по выделении десятины для левитов, выделяли еще десятую часть от гумна, скота и точила, и потом выдавали это для бедных (Втор. 14:28–29), при чем имелись в виду прежде всего бедные левиты, пришельцы, вдовы и сироты (Втор. 26:12–14).

Десятина, выделявшаяся специально для левитов, называлась десятиною первою (маасер ришон), а десятина, выделявшаяся после нее для бедных, – десятиной второю (маасер шени) (ср. Тов. 1и д. Antiqu. jud. IV, 8, 8 и 22), Десятины доставлялись к центральному месту богослужения или натурой, или же деньгами, вырученными от продажи животных или произведений земли, подлежавших одесятствованию (Втор. 14:24–26). Иногда за получением десятины являлись сами левиты (ibid. 27–28).

2) Кроме десятины, каждый еврей платил особую подать на скинию или – впоследствии на храм, которая была установлена еще Моисеем и составляла ½ сикля на человека (Исх. 30:13–14), – мужчину, достигшего 20-летняго возраста^502I19 .

Перворожденные, начатки, десятины и подать на храм составляли как бы обязательные посвящения израильтян от домашних животных, произведений земли и вообще от своего имущества. Но кроме таковых, были также пожертвования доброхотные, по обету, называвшиеся посему «дарами» (корбан, Ср. Марк. 7:21)⁵⁰³. Такими дарами могли быть как домашние животные, так произведения земли и предметы ценности, если они не относились к языческому культу и не могли быть отнесены к числу даров блудницы, так как добровольные дары принимались только от людей доброй нравственности и не принимались от блудников и блудниц (Втор. 23:19). Хотя дары по обету имели добровольный характер, тем не менее обещанных для них особей чистых животных запрещалось заменять другими особями, в противном случае обе особи посвящались Богу (Лев. 27:9–10). Но если посвящались в дар особи животных нечистых, то их предписывалось выкупать по особой священнической оценке. Тоже самое наблюдалось относительно жертвуемых домов. В случае, если жертвователь вновь желал выкупить пожертвованное, он к стоимости дара прилагал еще ¹/₅ ч. его стоимости. При оценке и выкупе жертвуемых полей закон требовал принимать во внимание близость юбилейного года (Лев. 27:9–25), когда по закону каждый израильтянин возвращался в свой родовой участок.

Во время войны священного характера взятая добыча иногда объявлялась подлежащей херему, причем некоторая часть ее, состоявшая преимущественно из металлов, поступала в сокровищницу при скинии (Чис. 31:48–53; Нав. 6:17–19). Подобным образом взятая Давидом во время войны с соседними народами добыча, состоявшая из драгоценных металлов, была пожертвована им на построение храма (1Пар. 22:13).

Посвящение Богу времени заключалось, во-первых, в посвящении части суточного времени, для совершения богослужения при скинии или храме от лица всего народа и ежедневной молитвы, и во-вторых – в посвящении особо установленных праздничных дней и более или менее продолжительных праздничных периодов времени, для служения Богу или воспоминания Его дел. Такими днями были: а) суббота, б) новомесячие, в) день Нового года, г) день Очищения, д) Пасха, е) дни Опресноков, ж) Пятидесятница, 3) дни Кущей, и) праздники Пурим, й) Обновления храма и к) Древоношения.

Ежедневно, утром и вечером, во дворе скинии или храма за весь богоизбранный народ приносилось в жертву всесожжения по одному однолетнему беспорочному агнцу, вместе с положенными при этом мучным приношением и жертвенным излиянием (Исх. 29:38–42; Чис. 28:3–7). Утренняя жертва, по иудейскому преданию, совершалась непосредственно после восхода солнца⁵⁰⁴, при чем пылавший на ней огонь поддерживался в течение целого дня. Вечерняя жертва совершалась в междувечерие, при чем огонь ее поддерживался во время ночи до жертвы утренней (Исх. 29:38–42; Лев. 6:9–1.3; Евр. 6:1–4). Таким образом от народа приносилась как бы постоянная жертва всесожжения Богу. Представительство народа при этой жертве, кроме священников и левитов, выражалось также в присутствовании т. н. мужей стояния (анше маамад). Обряд жертвенного возлияния при жертве всесожжения сопровождался пением и игрой на музыкальных инструментах.

С этой ежедневной жертвой за весь народ связывалось совершение мучного приношения первосвященника, которое, по иудейскому преданию, совершалось между мучным приношением и жертвенным возлиянием жертвы всесожжения, таким образом, что одна половина его приносилась во время утренней, а другая – во время вечерней жертвы.

Во время совершения жертвы всесожжения совершалось также каждение во святилище (ср. Лк. 1:8–10), а после того – преподание священнического благословения (Чис. 6:24–26).

После ежедневной жертвы совершались также другие жертвы, а также и другие религиозные обряды, местом которых должен был служить двор скинии или храма.

Присутствовавший при богослужении во дворе скинии или храма народ должен был соблюдать следующие требования:

а) Никто из народа не имел права входить не только во двор скинии или храма, а даже на гору храма, с палкой в руке, так как палка, как предмет орудия, не согласовалась с местом мира и покоя, каким являлся храм⁵⁰⁵.

б) Никто не имел права входить туда в тяжелой обуви, напр. в сапогах или башмаках (ср. Исх. 3:5).

Что касается сандалий, то для народа они дозволялись, а для левитов и священников во время священнослужения запрещались.

в) Никто не имел права являться туда с грязными ногами; их предварительно требовалось вымыть.

г) Никто не имел права являться с ношей или деньгами в карманах платья или при поясе (Мф. 10:9–10), а должен был нести их в руках.

д) Никто не имел права плевать на площади горы храма; в случае нужды каждый должен был утирать свой рот краем верхней одежды.

е) Никто не имел права дозволять себе что-либо такое, что не согласовалось с богопочтением, как-то смех, шутки, болтовню, суетливость и пр.

ж) Никто не имел права ходить по горе храма другой не показанной дорогой, а также вообще ходить слишком быстро.

з) Никто не имел права сидеть или лежать во внутреннем дворе храма. Исключение относительно сидения делалось только для царей из дома Давидова (Nemini licuit sedere in atrio, nisi solis regibus domus Davidis).

и) Никто не имел права молиться с непокрытой головой.

По разрушении храма, время ежедневной жертвы посвящалось определенной молитве в соответствующие часы (см. выше § 121, а). Что касается поведения во время синагогального богослужения, то некоторые из существовавших на сей предмет во время храма требований не соблюдались. Так, например, во время моления в синагогах, евреи могли не только стоять, но и сидеть, а также могли оставаться в своей обуви, не надевая сандалий и друг.

Суббота (шаббат), седьмой день каждой недели, праздновалась в воспоминание творения мира и освобождения израильтян из Египта⁵⁰⁷ ף. (Исх. 20:8–11; Втор. 5:12–15). Она посвящалась на служение Богу, для полноты которого предписывалось успокоение от ежедневной работы, отвлекающей сознание и волю человека в ином направлении.

В порядке общественного богослужения празднование субботы отмечалось: во-1-х, положением во святилище новых хлебов предложения на смену прежних, которые потом съедались священниками; во-2-х, – в принесении при скинии или храме в жертву всесожжения четырех однолетних агнцев, по два агнца утром и вечером, так что ежедневная жертва в субботу таким образом удвоялась (Числ, 28:9–10; 2Пар. 31:3; Неем. 10:34). Но главным отличительным признаком субботнего времени был покой от дел. Этот покой предписывался не только для свободных людей, а также для рабов и животных (Исх. 20:10–11; 23:12; 31:12–17; Втор. 5:14–15). Св. Писание не дает перечня работ, запрещенных в субботу, но мишна называет – 39 главных работ – (абот мелакот), запрещенных в субботу (Шаббат VII, 2), гемара же еще более увеличивает количество этих работ. К числу незапрещенных работ относились: служение священников и левитов во святилище (Мф. 12:1–4), лечение больных (Марк. 3:1–4; Ин. 9и д.), защита во время войны (1Мак. 2:31–41), кормление и уход за скотом (Лк, 13и д., 14:5; ср. Шаббат, XXIV, 2–5; XX, 4–5; XVIII, 2), совершение умеренного пути, длиной не более 6 стадий или 2000 шагов (т. н. ὁδὸς σαββάτου, Деян. 1:12), занятие законом, помощь роженице, совершение обрезания (Шаббат, XVIII, 3; XIX, 2–3), омывание умерших (Шаббат, XXIII, 5), спасание на пожаре священных книг и пищи на три трапезы (Шабб. XVI, 1–2) и перемещение сосудов (Шаббат, XVII, 1–8) Субботний покой начинался с вечера предшествующего дня который назывался приготовительным к субботе (ἡμέρα παρασκευή или просто ἡ παρασκευή ⁵⁰⁸), и оканчивался вечером субботнего дня, когда, с появлением звезд на небосклоне начиналось суточное время дня первого после субботы (срвн Мф. 28:1; Лк. 23:54).

В Иерусалиме начало субботы возвещалось трублением священников в трубы, что по талмуду делалось и в других городах (Чис. 10:10; De bello jud. IV, 9, 12; Шаббат, f. 35, б.).

Первая суббота после второго дня пасхи называлась второпервою субботою (σἀββατον δευτεροπεῶτον, Лк. 6:1).

Новомесячие или начало новых месяцев (раше хода-шим νεομηνίαι, νουμηνίαι, вульг. neomeniae, calendae, menses) в богослужебном порядке отмечалось, сравнительно с будними днями и субботой, принесением в жертву всесожжения двух тельцов, с соответствующими приложениями к ним, также одного козла в жертву за грех (Чис. 28:11–15), каковые жертвы соединялись с ежедневными. Во время принесения их священники трубили в серебряные трубы (Чис. 10:10). В дни новомесячий покой от дел не был обязательным, как это было во время субботы. Кроме увеличения числа жертв при храмовом богослужении, дни новомесячий отличались также тем, что в них устраивались собрания с целью общего трапезования (1Цар. 20:5, 24; Ис. 1:13) или с целью взаимного обмена мыслей и просвещения (4Цар. 6:23; Иез. 26:1; 29:17; 31:1; 32:1).

2) Из новомесячий с особой торжественностью праздновалось новомесячие седьмого месяца (тишри), когда вместе с тем праздновалось начало Нового гражданского года (рош гашана).

В этот день, как и в субботу, предписывался покой от дел и, при совершении богослужения, к ежедневных жертвам и жертвам новомесячий присоединялись другие чрезвычайные жертвы всесожжения, состоявшие из одного тельца, одного барана и семи однолетних агнцев, с соответствующими для них приложениями, и жертва за грех, состоявшая из козла (Чис. 29:1–6). Принесение жертв всесожжения сопровождалось трублением в серебряные трубы – более продолжительным и громким, чем в обычные новомесячия, почему этот праздник назывался днем или памятованием трубным הרוּעָתִּ זכרוְן יוס, 70 – ἡμέρα σημασίας, Филон Александр. – σαλπίγγων ἑορτή⁵⁰⁹. Это трубление служило напоминанием народу о милости Божией в даровании израильскому народу на Синае закона, что сопровождалось звуком трубным (Исх. 19:16, 19).

Чтение закона в порядке параш впоследствии начиналось в день Нового года.

У раввинов день Нового года назывался также днем суда, так как, по верованию их, в этот день на небесах решается участь каждого человека относительно следующего года (Рош гашана, I, 2). При этом раввины установили празднование Нового года не один, а два первых дня месяца тишри.

Пасха (песах, арам, пасха, διαβατήρια, ὑπερβασία) была установлена в воспоминание освобождения евреев из Египта и праздновалась 14 нисана (авива, Исх. 12:14; Лев. 23:5). Празднование ее состояло в заклании пасхальных агнцев, помазании кровью их дверных косяков⁵¹⁰ и притолоки домов и в потреблении их, после изжарения в огне, вместе с горькими травами и пресными хлебами, при чем потребляющие должны были быть одетыми в свои одежды, с сандалиями на ногах, с посохами в руках, и вообще иметь вид людей, готовых отправиться в дорогу (Исх. 12:1–14; Втор. 16:1–2).

Пасхальные агнцы избирались каждым домохозяином по одному на целое семейство, при чем, если семейство было малолюдно для того, чтобы потребить за один раз целого агнца, то разрешалось соединяться вместе двум или трем семействам для потребения одного цельного агнца. Агнцы избирались из ягнят или козлят и должны были быть беспорочными и однолетними, мужеского пола. Днем избрания агнцев было 10 нисана, после чего агнцы до времени заклания находились в особых помещениях. Заклание их совершалось при скинии или храме самими домохозяевами вечером 14 нисана⁵¹¹, при чем выпущенная при заклании кровь собиралась священниками в особые сосуды (Песахим V, 6), и потом часть ее изливали при жертвеннике, а другой частью посредством кисточки из иссопа помазывали косяки и притолоки дверей тех домов, где совершалось вкушение агнца. Заколотые агнцы, целиком, с головой, ногами и внутренностями, жарились в огне, при чем их кости оставались целыми, и ни одна из них не сокрушалась⁵¹².

Вкушение пасхального агнца совершалось ночью с 14 на 15 нисана⁵¹³. К нему допускались все израильтяне обоего пола, пришельцы правды и рабы, имевшие печать обрезания и свободные от нечистоты (ср. Чис. 9:6–7). Полагавшееся при этом на одного агнца общее количество лиц должно было быть не менее 10 и не более 20. Пред началом трапезы домохозяин произносил особую молитву (Киддуш)⁵¹⁴, потом благословлял чашу с вином (первую по счету), которая и обносилась трапезующим. Потом домохозяин умывал себе руки, благословлял поставленные на стол яства, омочал часть горьких трав в уксус и вкушал это, при чем его примеру следовали и другие присутствующие. Затем домохозяин, на вопрос сына или его заместителя, согласно Исх. 12:26, рассказывал значение праздника, провозглашал первую половину славославия (галдела), состоявшую в пении Пс. 113 и 114 по евр. т., и обносил вторую чашу вина. За второй чашей следовало уже вкушение самого агнца. Предварительно все омывали свои руки и располагались на диванах, опустившись на левую руку (Песахим X, 1), впрочем, слуги при этом стояли. Когда были все готовы, домохозяин брал один из пресных хлебов, раздроблял его пополам, произносил благословение, вкушал сам и разделял куски его другим; затем омакивал горькие травы в блюдо с уксусом, разделял их и полагал на розданные пред тем куски хлеба. Сделав предварительно все это, он вкушал уже от пасхального агнца, что вслед за ним делали и все прочие. От агнца каждый вкушал столько, сколько хотел, пока наконец не потребляли всего агнца. После потребления его, опять совершали омовение рук и выпивали третью чашу вина. Затем произносили молитвы, выражавшие преимущественно чаяние Мессии. Наконец пили четвертую чашу и пели вторую половину славословия (галлел), т. е., Пс. 115–118 (по евр. т.) и в заключение Пс. 135 (по евр. т.), чем и заканчивалась пасхальная трапеза⁵¹⁵ (ср. Песахим X, 1–7). Вкушение пасхального агнца составляло существенную часть пасхального торжества и было обязательным для каждого отдельного еврея⁵¹⁶. Израильтянин, без уважительной причины не совершивший пасхи, подлежал истреблению из среды народа (Чис. 9:13).

Праздник Опресноков (хаг гаммацот, αἱ ἡμέραι или ἡ ἑορτὴ τῶν ἀζύμων) следовал непосредственно за пасхой и продолжался семь дней (15–21 нисана, Лев. 23:6). В течение его израильтяне должны были есть пресный хлеб, в воспоминание тяжелой жизни в Египте и поспешного бегства отсюда (Исх. 12:15–16; Втор. 16:3–8). В первый и седьмой день праздника заповедовался покой от дел. Кроме сего, каждый день к ежедневным жертвам присоединялись жертвы чрезвычайные, а именно: жертвы всесожжения, состоявшие из двух тельцов, одного барана и семи однолетних агнцев, с соответствующими приложениями, и жертва за грех, состоявшая из козла (Чис. 28:17–25). Сверх того, после поселения евреев в Палестине, вечером в первый день праздника (15 нисана), приносился к скинии, а потом к храму сноп свежей жатвы (омер рэшит), который потрясался священником пред скинией или потом пред храмом⁵¹⁷, что сопровождалось принесением в жертву всесожжения однолетнего агнца, с соответствующим приложением (Лев. 23:9–14). Это делалось даже и тогда, когда 15 нисана падало на канун субботы (Менахот, X, 1).

Ко времени празднования Пасхи и праздника Опресноков приурочивалась также многими уплата священной подати на скинию или храм, взимавшейся обычно в адаре или начале нисана (Шекалим).

Праздник Пятидесятницы⁵¹⁸ праздновался спустя семь седмиц (49 дней) после принесения в день Опресноков снопа потрясания, таким образом в 50-й день после Пасхи (Лев. 23:15–16; Втор. 16:9–10), в воспоминание данного при Синае законодательства, а также вообще всех благодеяний Божиих израильскому народу, явленных во время странствования по пустыне, завоевания ханаанской земли, и сверх того в прославление Бога за новую поспевавшую к тому времени жатву.

Пятидесятница праздновалась один день. Празднование ее состояло в покое от дел. В порядке богослужения оно отмечалось, во-первых, принесением начатков, состоявших из двух кислых хлебов, испеченных из пшеничной муки нового урожая, по ²/₁₀, эфы в каждом, которые потрясались пред скинией, и, во-2-х, в присоединении к ежедневным жертвам чрезвычайных жертв всесожжения, состоявших из семи однолетних агнцев, одного тельца, двух баранов, с соответствующими приложениями, жертвы за грех, состоявшей из козла, и жертвы мирной, состоявшей из двух однолетних агнцев (Лев. 23:15–21). Хлебы потрясания поступали в пользу священников. В Пятидесятницу многие израильтяне совершали добровольно жертвы всесожжения и исповедания в благодарность Богу за ниспосланный им урожай.

Праздник Кущей (хаг гассуккот σκηνοπηγία), называемый также праздник «уборки плодов» («хаг гаасиф», ср. Исх. 23:16; 34:22), был установлен в воспоминание путешествия евреев по пустыне, когда они жили в палатках, а также – бывших в это время чудес, и в благодарение Богу за окончание полевых работ. Он праздновался с 15 по 22⁵¹⁹ дни месяца тишри. Это был праздник веселия и довольства. В течение его израильтяне (мужчины) жили в особых шатрах, которые устрояли на улицах, площадях, в садах, огородах или на крышах домов, из живых ветвей плодовых деревьев, пальм и густолиственных деревьев, и носили в руках особые букеты из пальмовых, миртовых и апельсиновых ветвей (Лев. 23:40–43; Неем. 8и д.). В порядке общественного богослужения при скинии или храме этот праздник отмечался обилием чрезвычайных жертв, присоединившихся к жертвам ежедневным, состоявших в жертвах всесожжения и жертве за грех, причем в жертву всесожжения приносились тельцы (в 1-й день-13, 2-й-12; 3-й-11, 4-й-10, 5-й-9, 6-й-8, 7-й-7, 8-й-1), бараны (по два барана в первые семь дней праздника и один-в 8-й день) и агнцы (по 14-ти в первые семь дней и семь в 8-й день), с соответствующими приложениями, и в жертву за грех по одному козлу в каждый день праздника. Первый и 8-й дни праздника были днями покоя от дел.

Во время второго храма в праздник Кущей, после утренней жертвы, первосвященник совершал особый обряд возлияния воды, взятой из Силоамского источника, для смешивания ее с вином (ср. Сукка, IV, 9)⁵²⁰, во время чего левиты пели Псалом 117 (по евр. т.). Кроме сего, в этот праздник происходило торжественное чтение закона (Неем. 8; Ин. 7:2, 15, 37).

Вечером того дня, когда совершался обряд возлияния воды, во дворе женщин ставили четыре светильника, по своей высоте превосходившие стены двора, так что для возжигания их ставились особые лестницы. Находившиеся на светильнике фитили делались из священнического платья. Эти светильники давали свет для площади всего двора храма. На 15 ступенях, ведших во двор израильтян, становились левиты, которые играли на музыкальных инструментах и пели псалмы, при чем к их пению иногда присоединялись наиболее знатные или почетные по своему положению лица со светильниками в руках. Эта торжественная церемония заканчивалась после того, как два священника троекратным трублением в трубы извещали, что время оставить двор храма и удалиться в приготовленные шатры⁵²¹.

Праздники Пасхи, Пятидесятницы и Кущей были главнейшими праздниками у евреев. На время этих праздников мужчины должны были являться к месту святилища, что называлось раайа (רָאַיָה), для выражения радости (хагига חַגיגָה) и принесения мирных жертв (שמחָה שלִמי). От этой обязанности освобождались только рабы, немые, глухие, умалишенные, больные, слабые, неспособные к путешествию и дети, которые не могли без помощи родителей подняться на гору храма.

День Очищения (йом гаккиппурим) выделялся по своему характеру из ряда других праздников. Он не был праздником в собственном смысле, днем радости и веселия, а был днем молитвы, поста, покаяния, исповедания грехов и очищения (Лев. 16:29–34; 23:27–32; Чис. 29и д.). От обязанности поста освобождались только дети, больные и беременные (Иома, VIII, 4). Кроме того, в этот же день запрещались: омовение, помазание, ношение сапог и супружеские сношения.

В порядке общественного богослужения день Очищения выделялся прежде всего принесением при скинии или храме особых очистительных жертв. Совершение их составляло одну из обязанностей первосвященника, который предварительно в течение семи дней к этому готовился (ср. Иома). В день очищения первосвященник сперва облекался в льняные священнические облачения, т. е., льняные хитон надраги, головную повязку и пояс. Потом брал от представителей народа трех жертвенных животных: овна – для жертвы всесожжения и двух козлов для жертвы за грех, после чего ставил козлов пред входом в скинию или в храм, бросал относительно их два жребия, из которых на одном было написано: «лаиегова», (- Господу), а на другом – «лаазазел» (- отпущению)⁵²². Тот козел, на которого падал жребий со словом «лаиегова» (- Господу), предназначался в жертву за грех, а тот, на которого падал жребий «лаазазел» (- отпущению), после исповедания над ним грехов предназначался к отогнанию в пустыню⁵²³. После того первосвященник брал тельца, приносил его в жертву за грех за себя и свой род, и собирал кровь его в особый сосуд; затем брал с кадильного алтаря кадильницу, полную углей, наполнял ее благовонными курениями, и, держа в одной руке сосуд с жертвенной кровью, а в другой кадильницу, входил во святое святых, где, поставив кадильницу у кивота завета, кровью тельца семь раз кропил на очистилище с передней его стороны. Подобным же образом он поступал с козлом, на которого пал жребий со словом «лаиегова»: приносил его в жертву за грех, и с его кровью входил во святое святых, для семикратного кропления пред очистилищем. По совершении кропления кровью тельца и козла во св. святых, первосвященник помазывал тою же кровью рога жертвенника всесожжения и кропил ею семь раз, а потом совершал окропление и других священных принадлежностей скинии или храма. После того к первосвященнику подводили козла, на которого пал жребий со словом «лаазазел». Первосвященник клал на голову его свои руки, и произносил исповедание грехов народа израильского, которые он как бы передавал этому козлу. После чего козел, под наблюдением особого человека, прогонялся в пустыню⁵²⁴.

Затем первосвященник омывал свое тело, облачался в первосвященнические одежды, и совершал другие положенные на этот день жертвы. Такими жертвами были: один телец, один овен и семь однолетних агнцев непорочных, приносившиеся в жертву всесожжения, с соответствующими приложениями, сверх ежедневных жертв, и один козел, приносившийся в жертву за грех (Чис. 29:7–11).

В день Очищения, как день покаяния, поста и молитвы, запрещалась всякая работа (ibid.) В этот день, по верованию израильтян, Бог очищал согрешивших против Его заповедей израильтян от их грехов. Что касается грехов против ближних, то, по верованию раввинов, они отпускались израильтянам лишь в тех случаях, когда согрешившие против ближних успевали ко дню Очищения примириться с обиженными или оскорбленными ими людьми.

День Очищения был единственным днем поста, установленным Моисеем. Но после плена у евреев ярились и другие установленные дни поста: а) 7 таммуза, в воспоминание завоевания Иерусалима Навуходоносором (Иер. 52:6–7; Зах. 8:1, 9); б) 9 Аба, в воспоминание разрушения храма Соломонова (Зах. 1и д.; 8:19); в) 3 Тишри, в знак траура по убитом Годолии (Иер. 40:4; Зах. 7:5; 8:19); г) 10 Тебета, в воспоминание начала осады Иерусалима (Зах. 8:19); д) т. н. пост Есфири, накануне Пурим (ср. § 134, 1). – Во время народных бедствий иногда назначались и чрезвычайные посты (Иоил. 2и д.; Ис. 58и д.).

Посты у евреев состояли в полном воздержании от пищи, от сношения с женщиной и других удовольствий, причем постящиеся избегали омовений и умащения (ср. Мф. 6:16–17) и облачались во вретище.

Во время земной жизни Христа Спасителя иудеи постились дважды в седмицу (Лк. 18:12), во 2-ой и 5-ой день седьмицы Таанит. Fol.12, а, ср. Св. Епифания Кипрск. Contra haereses, 16: ἐνήστευον δὲ δὶς τοῦ σαββάτου, δευτέραν καὶ πέμπτην. В Праздники и торжественные дни, в субботы и новомесячия поста не бывало (Иуд. 8:6)⁵²⁵. Пост начинался с вечера одного дня и продолжался до вечера другого, следующего⁵²⁶.

Кроме праздников, установленных самим Моисеем, у евреев после вавилонского плена были установлены еще три новых праздника, к каковым принадлежали: 1) Пурим или дни Пурим (жребиев)⁵²⁷, (Эсф. 9:26), называемый иначе днем Мардохея (Μαρδοχαϊκῆς ἡμέρας, 2Мак. 15:36). Этот праздник был установлен в память избавления израильтян от поголовного истребления, какое им угрожало от персов в царствование Ксеркса, по проискам его царедворца Амана, и от которого они избавились благодаря вмешательству Мардохея и ходатайству пред царем его жены, Эсфири, племянницы Мардохея. Праздник Пурим праздновался 14 и 15 месяца адара, при чем если за первым адаром следовал еще вставочный адар (ве-адар), то также (вторично) и в этом месяце. Празднику Пурим предшествовал т. н. пост Эсфири (таанит Естер), в воспоминание поста Эсфири пред тем, как она решилась идти с своим ходатайством к царю. Этот пост бывает 13-го дня адара.

Самое празднование в день Пурим сосредоточивалось, по-видимому, в синагогах и имело не столько религиозный, сколько национальный характер. Оно заключалось в чтении книги Эсфирь (мегилла) с объяснениями и в устрояемой после того трапезе. В этот праздник евреям разрешалось обильное употребление вина.

2) Обновление храма (ханука, τὰ ἐγκαίνια, Ин. 10:22). Праздник был установлен в воспоминание очищения храма иерусалимского от мерзостей сирийского идолослужения, а также – освящения вновь устроенного жертвенника всесожжения (ἐγκαινισμοῦ τοῦ θυσιαστηρίου, 1Мак. 4:59) по приказанию Иуды Маккавея (1Мак. 4:56 и д., 2Мак. 10и д.) и праздновался 25 кислева, в течение восьми дней. Празднование его заключалось в веселии народа, хождении с ветвями в руках и зажигании свечей в дверях и окнах еврейских жилищ, почему у Иосифа Флавия этот праздник называется φῶτα (светы)⁵²⁸.

3) Праздник Древоношения (ξυλοφορία, ἡ τῶν ξολοφορίων ἐορτή, cp. De bello jud. II, 17, 6), праздновавшийся в 14 день македонско-сирийского месяца лооса (λῶος) или 3 элула. В этот праздник израильтяне, ревновавшие о совершении богослужения при храме, старались заготовлять дрова для храма, так чтобы на жертвеннике всесожжения всегда поддерживался священный огонь (стр. Неем. 10:35).

4) Праздник «радости о законе» (хаг симхат гаттора), празднуемый 23 тишри, – в день, в который ежегодно оканчивается и опять снова начинается чтение закона⁵²⁹.

Кроме посвящения Богу отдельных дней в году, закон требовал посвящения Богу в известных случаях целых годов. К таким годам относились: а) субботний и б) юбилейный.

а) Субботними годами (шенат шаббатон, Лев. 25:4) назывались седьмые годы годовых седьмин, наступивших у израильтян после поселения их в земле Обетованной, считавшиеся по гражданскому счислению, т. е. с 1 тишри. В каждый седьмой год годовой седьмины, по закону Моисееву, страна должна была праздновать покой Господу (σάββατον ἦν τῇ γῇ, 1Мак. 6:49). Все поля, виноградники, сады и огороды оставались невозделанными; закон не разрешал в этот год ни сеять, ни жать, ни обрезывать виноград. Все, что в этом году вырастало на полях, в виноградинках, садах и огородах, самородно, без применения человеческого труда, составляло всеобщую собственность: каждый человек, хотя бы он не имел земельной собственности, имел право пользоваться произведениями этого самородного урожая, как ими могли пользоваться также домашние и полевые животные и птицы (Исх. 23:10–11; Лев. 25:1–7).

С покоем страны соединялась также приостановка некоторых наиболее тяжелых работ, которые требовались ведением сельского хозяйства, почему этот год назывался годом бездействия (ἀργὸν ἔτος. De bello jud. I, 2, 4), а также – прощение долгов, неуплаченных до субботнего года (шемитта), почему субботний год назывался «годом прощения» (шенат гашемитта, Втор. 15:1–2, 9; 31:20). К этому же году обычно приурочивалось отпущение рабов (Исх. 21:2; Втор. 15:12; Иер. 34и д.). В праздник Кущей, в субботние годы, народ собирался к скинии или храму, и ему прочитывался закон (Втор. 31:10–13).

б) Юбилейным годом (шенат йобел) назывался первый год после семи седьмин лет, или пятидесятый год (7×7) †1­50) (Лев. 25и д.)⁵³⁰. Наступление этого года возвещалось трублением в бараний рог (йобел) в день Нового года, почему он назывался годом «рога».

В этом году, как и в субботнем, страна оставалась в покое, необработанною, и все, что в ней произрастало самородно, составляло всеобщую собственность (Лев. 25:8–12, 20–21). Но существенное отличие юбилейного года от субботнего заключалось в том, что в юбилейные годы каждый израильтянин, почему-либо лишившийся своего земельного участка, на который он имел право по происхождению из известного колена, рода, племени и семейства, вновь получал право возвратиться во владение своим родным участком (Лев. 25:10)⁵³¹. По свидетельству Иосифа Флавия, в юбилейный год прощались также должники (Antiqu. jud. Ill, 12, 3), но это свидетельство не находит себе подтверждения ни в Св. Писании, ни в раввинском предании⁵³².

Потребность в ритуальном очищении для ветхозаветных людей создавалась сознанием ими своего греховного состояния, действия как в них самих, так и в окружающем мире последствий первородного греха.

Вследствие греховного состояния и действия первородного греха возникли явления смерти, смертельные болезни, болезни деторождения, волнения похоти и наконец случаи вредного влияния на человека со стороны некоторых тварей (Быт. 3:14–19). Все эти явления, чуждые домостроительству Божию и возникшие вследствие грехопадения людей, привносили как в человеческую, так и в мировую жизнь вообще расстройство и нечистоту, и требовали исправления. А посему законодатель, стремившийся направить жизнь еврейского народа по началам, указанным Творцом, дал ряд постановлений, посредством которых ограждалась жизнь общества израилева от губительного действия греховной скверны и заразы (см. выше § 78). Но не удовольствовавшись одними этими постановлениями, имевшими значение чисто внешних санитарных мероприятий, законодатель в то же время стремился указать на коренную причину внешней скверны и нечистоты, на действие первородного греха, и на внутреннюю необходимость устранения оной, а посему дал ряд постановлений ритуального характера, целью которых служило указать на необходимость внутренней борьбы со грехами и на потребность сверхъестественных средств для возрождения и очищения человека, другими словами на потребность очистительный жертвы Сына Божия, имевшего сокрушить главу виновника грехопадения (Быт. 3:15) и греховной скверны, т. е. диавола (Евр. 2:14).

Соответственно главным источникам осквернения, установленные законодателем очистительные обряды были приурочены: а) к случаям осквернения от тел умерших; б) к случаям поражения проказой; в) к акту деторождения; г) к актам полового возбуждения и истечений из половых органов; д) к случаю нарушения или подозрения в нарушении женщиной супружеской верности и е) к случаям осквернения вследствие невинно пролитой человеческой крови.

Тело умершего естественной смертью или убитого человека делало тот дом или хижину, в которых оно находилось, находившиеся здесь и остававшиеся непокрытыми сосуды, а также и находившихся здесь близ покойника людей нечистыми в течение семи дней (ср. Оголот I, 1)⁵³³. В течение этого времени жившие в этом доме израильтяне или даже принимавшие участие в поминальной тризне (ср. Ос. 9:4) объявлялись нечистыми и не имели права участвовать в священных обрядах (Чис. 19:14–15)⁵³⁴. Равным образом объявлялся нечистым в течение семи дней всякий, кто касался тела убитого или умершего человека, кости мертвеца или даже могилы (ibid. 16), как объявлялись нечистыми и находившиеся в доме, где был мертвец, сосуды.

Для очищения от осквернения, происшедшего вследствие соприкосновения с умершим человеком, требовалось совершить окропление объявленных нечистыми, людей или предметов живой водою, смешанной с пеплом рыжей телицы – в 3-ий и 7-ой день после осквернения (Чис. 19:11–12). Такое окропление совершалось каким- либо чистым лицом посредством иссопа. По совершении окропления в седьмой день, человек, над которым совершалось окропление, после того вымывал свои одежды и свое тело водой и объявлялся чистым (Чис. 19:17–19). Лицо, совершавшее окропление очищения, должно было само совершить омовение своих одежд. Лица, соприкасавшиеся с водой очищения, как и с самим очищаемым, объявлялись нечистыми до вечера (Чис. 19:20–22).

Соприкосновение с телами умерших животных оскверняло человека в меньшей степени, чем соприкосновение с телом умершего человека. Имевший такое осквернение человек объявлялся нечистым только до вечера, после чего он должен был совершить омовение своего тела, а также вымыть свои одежды, и потом объявлялся чистым (Лев. 9:24–28, 31, 36, 39, 40; 17:15).

Употреблявшийся при окроплении очистительной водой пепел рыжей телицы получался из жертвенного пепла рыжей телицы, принесенной в жертву за грех народа израильского вне святилища и вне израильского стана, и смешанного с пеплом кедрового дерева, иссопа и двух червлениц (нитей червленого цвета). Избивавшаяся для сего телица должна была быть ярко красного цвета, беспорочной и не бывшей еще под ярмом. Заклание ее во время Моисея было совершено сыном Аарона, священником Елеазаром, вне стана, а после поселения евреев в Палестине и построения храма Иерусалимского, оно совершалось вне Иерусалима и, по еврейскому преданию, на Елеонской горе, против храма, на месте, где не было ни одной могилы. По заклании телицы, священник брал сосуд с ее кровью и семь раз пальцем брызгал кровью по направлению лицевой стороны скинии или храма. После кропления кровью телицы, труп ее вместе с кожей, кровью и внутренностями сжигался вне стана, причем, во время сожжения его, в огнище бросали кедровое дерево, иссоп и две червленицы. Получавшийся после сожжения пепел, по собрании его священником, сохранялся в особом месте, вне стана или во дворе храма⁵³⁵, и был в заведывании священников. Лица, совершавшие приготовление и собирание пепла рыжей телицы, объявлялись нечистыми до вечера, и для своего очищения должны были совершить омовение своего тела и своих одежд (Чис. 19:2–10)⁵³⁶. Св. ап. Павел в обряде сожжения рыжей телицы видит типологическое указание на искупительную жертву Христа Спасителя (Евр. 9и д)⁵³⁷.

Проказа считалась смертельной болезнью⁵³⁸, а по сему подвергшиеся проказе считались как бы умершими для общества израилева. В то время, когда они были подвержены этой болезни, они оставались вне стана (Ср. Лев. 13:45–46 Лк. 17:12–13), и всякое соприкосновение с ними, как и с умершими, оскверняло соприкасавшихся и требовало очищения. Но в тех случаях, когда прокаженный выздоравливал от своей болезни, он, прежде принятия его в общину, должен был совершить особый обряд ритуального очищения, состоявший из двух актов, из которых первый совершался близ того города или селения, где жил прокаженный, но вне стана⁵³⁹, а второй – в стане, во дворе скинии или храма.

Первый акт очистительного обряда (Лев. 14:1–9) состоял в обратном принятии прежде считавшегося за мертвеца в общество живых⁵⁴⁰, и заключался в следующих обрядах. Прокаженный, почувствовавший исцеление, обращался к священнику, в области которого находилось место обитания прокаженного (Лк. 17:14), и объявлял о своем исцелении. После того, как священник удостоверялся в исцелении прокаженного от проказы, последний приносил двух живых чистых птиц и с ними – кедрового дерева, червленицу и иссоп. Священник брал у него одну из птиц, заколал ее над глиняным сосудом живой воды, куда выпускал кровь птицы, после чего брал другую живую птицу, и вместе с кедровым деревом, червленицей и иссопом, погружал в смешанную с кровью воду. Потом он семь раз окроплял очищающегося водою, смешанной с кровью, и отпускал живую птицу на свободу. После того очищающийся омывал свои одежды, остригал все волосы, омывался водой и, как уже чистый, входил в стан, за черту своего города или селения, хотя в течение семи дней оставался еще вне своего дома (Лев. 14:1–8). В седьмой день он снова остригал свои волосы на голове, бороде, бровях и всем теле и омывал как одежды, так и все тело свое водой (ibid. 9). Этим и завершался первый акт очищения.

Второй акт очищения совершался во дворе скинии или храма, в восьмой день по совершении первого акта. В этот день очищающийся приходил к скинии или храму⁵⁴¹ и приносил с собой двух непорочных агнцев и одну однолетнюю агницу, с ³/₁₀ эфы пшеничной муки, смешанной с елеем, и 1 лог елея. Священник поставлял очищающегося пред входом в скинию, потом брал одного агнца, лог елея и, совершив жертвенное потрясение пред Господом, приносил агнца в жертву повинности. Потом он брал крови жертвы и возлагал ее на край правого уха, на большой палец правой руки и большой палец правой ноги очищающегося. После того брал лог елея, выливал его на ладонь своей левой руки, омокал в него правый палец и сперва брызгал семь раз по направлению скинии, потом помазывал край правого уха, большой палец правой руки и большой палец правой ноги очищающегося, а оставшийся елей выливал на его голову⁵⁴². Оставшуюся агницу священник приносил в жертву за грех, а агнца – в жертву всесожжения, после чего очищавшийся объявлялся чистым (Лев. 14:9–20). В случае недостаточной состоятельности очищающегося, агница, приносившаяся в жертву за грех, и агнец, приносившийся в жертву всесожжения, могли быть заменены голубями, из которых один приносился в жертву за грех, а другой – в жертву всесожжения (Лев. 14:21–32).

Родильница, родившая дитя мужеского пола, в течение первых семи дней объявлялась в положении имеющей месячное очищение, а в течение следующих тридцати трех дней – в положении нечистой, когда она не имела права являться к скинии или храму, или прикасаться к святыне (Лев. 12:1–4). Родильница же, родившая дитя женского пола, объявлялась в положении имеющей месячное очищение в течение первых четырнадцати дней, и в положении нечистой – в течение следующих 66-ти дней (Лев. 12:5). Таким образом очистительный период для родившей мальчика продолжался сорок, а для родившей девочку восемьдесят дней.

По истечении очистительного периода, родильница должна была явиться сама, принести новорожденного и доставить к скинии или храму⁵⁴³ одного однолетнего агнца и одного голубя или горлицу, из которых агнец приносился в жертву всесожжения, а голубь или горлица в жертву за грех (Лев. 12:6–7). В случае недостаточной состоятельности, родильница могла принести двух голубей или двух горлиц, – одного для жертвы всесожжения, а другого – для жертвы за грех (Лев. 12:8. срвн. Лк. 2:24)⁵⁴⁴.

По совершении этих жертв родильница объявлялась чистой.

Очищение семяточивых и кровоточивых большею частью совершалось посредством омовения водой, но в некоторых случаях требовало также принесения очистительных жертв. Так⁵⁴⁵, осквернение мужчины, происшедшее вследствие извержения семени во сне или во время полового совокупления, делавшее в первом случае его одного, а во втором случае также и бывшую с ним женщину, а равно и предметы, соприкасавшиеся с ним нечистыми до вечера, очищалось посредством омовения водою (Лев. 15:16–18).

2. Состояние месячного очищения, свойственное женщинам, делавшее как саму женщину, так и совокуплявшегося с нею по неведению мужчину нечистыми в течение семи дней, а соприкасавшиеся с ними предметы нечистыми до вечера, очищалось также посредством омовения водою (Лев. 15:19–24).

3. Но осквернение, происшедшее вследствие болезненного извержения мужского семени из половых органов (зоб)⁵⁴⁶, а также осквернение, происшедшее вследствие болезненного кровотечения из женских половых органов⁵⁴⁷, делавшее страдавших этими болезнями лиц нечистыми во время всей болезни, а соприкасавшихся с ними людей или предметы нечистыми до вечера⁵⁴⁸, для своего очищения, кроме омовения водой, требовало от исцелявшихся от этих болезней лиц, чтобы они в течение семи дней, по своем выздоровлении, вымывали как свое тело, так и одежды – чистой водой, а в восьмой день принесли к скинии или храму двух голубей или горлиц, одного – в жертву за грех, а другого – в жертву всесожжения, после чего объявлялись чистыми (Лев. 15:2–33). Что касается предметов и лиц, соприкасавшихся с этого рода больными во время их болезни, то они объявлялись нечистыми только до вечера и очищались посредством омовения водой (Лев. 15:4–12, 20–27).

Жертва ревнования совершалась в том случае, когда какой-либо мужчина подозревал свою жену в нарушении супружеской верности, но не имел возможности обличить ее в этом посредством уловления на месте преступления или посредством свидетелей, очевидцев преступления. Подозреваемая своим мужем женщина должна была явиться к скинии или ко храму⁵⁴⁹ и принести с собою ¹/₁₀ эфы ячменной муки, без приложения к ней елея и ладана. Священник ставил эту женщину против входа в скинию или храм, брал освященной воды в глиняный сосуд и немного сыпал в воду земли, взятой с площади двора, потом открывал голову женщины, клал в ее руки мучное приношение и, держа в своей руке воду, произносил торжественную клятву, что в случае ее виновности пусть эта вода послужит ей во вред, на что женщина отвечала словами: «аминь, аминь». Потом священник писал на дощечке слова клятвы, среди которых было Святое Имя Божие (Сота, 1, 4). соскабливал написанное в воду, брал из рук женщины мучное приношение, клал его на алтарь, и сожигал. Совершив все это, он напоял женщину водою, смешанной с землею (водою-горечи ме-гаммарим) (Чис. 5:11–31⁵⁵⁰. В том случае, когда подозрение мужа было неосновательно, напоение водою проходило бесследно; если же оно было основательно, то вследствие напоения водою горечи, у женщины увядало лоно, опадала утроба, и она становилась бесплодной (Чис. 5:11–31), и вообще на ней тяготело проклятие Божие.

В случае, если на поле был найден убитый и не находилось виновника убийства, то старейшины и судьи страны измеряли, какой город расположен ближе к тому месту, где найден убитый, дабы привлечь жителей его к ответственности за убийство. Когда по тщательном исследовании, виновника убийства не находилось, тогда совершался особый ритуальный обряд очищения жителей ближайшего города от осквернения невинно пролитой близ них, но неведомо для них – крови человека. Старейшины этого города приводили с собою молодую, не бывшую под ярмом и в работе, телицу, которую они вели к какому-либо живому ручью или источнику долины, и здесь, в присутствии священников, у источника, преломляли ей хребет, умывали над убитой телицей свои руки и говорили: «наши руки не проливали этой крови, и наши глаза не видели этого. Очисти, Господи народ Твой Израиля, который Ты искупил, и не полагай невинной крови среди народа Твоего Израиля» (Втор. 21:1–9). По свидетельству мишны, если убийца находился до умерщвления жертвы, то она отпускалась; если же он находился после умерщвления жертвы, то она погребалась на том месте, где убита, а убийца в свою очередь подвергался казни (Сота, IX, 7)⁵⁵¹.

Вышеописанные формы древнееврейского теократического быта находили свое действительное осуществление в жизни далеко не всех евреев. Среди таковых всегда было много уклонявшихся от этих форм жизни, следовавших или примеру соседних народов, или влечению своего сердца, без подчинения его игу закона. Особенно много было таких евреев до времени вавилонского плена, когда нередко сами цари, по соображениям политического или личного свойства, способствовали ослаблению в народной жизни начал теократии и покровительствовали распространению язычества. Но при всем этом, не смотря на частые уклонения еврейских царей и народной массы от начал теократии, среди евреев всегда были лица, верные этим началам, составлявшие то святое семя Израиля (Ис. 6:13), из которого, как из корня, произошел Исполнитель закона и пророков, Спаситель мира Христос. Формы древнееврейского теократического быта и составляли ту ячейку, в которой сохранилось и развилось это святое семя Израилево.