Воссоединение униатов и Филарет, митрополит Московский

Пятьдесят лет тому назад, в царствование блаженной памяти Государя Императора Николая Павловича, совершилось событие, имеющее весьма важное значение в истории Русской Церкви. Разумеем совершившееся в 1839 году воссоединение полутора миллионов западно-русских униатов с Православною Церковью, отторгнутых от нее, в течении двух предшествовавших веков, насилием и происками латино-польской пропаганды. А так как отторжение это, будучи церковным событием, было в то же время и отторжением политическим (в пользу Польши), то и воссоединение, помимо церковного, имеет весьма важное и государственное значение, так как с помощью его западно-русские бывшие униаты слились во едино со всем остальным русским народом по вере, языку и образу жизни, каковое слияние было тем естественнее, что уже при Императрице Екатерине II эти униаты, принадлежавшие дотоле Польше, вошли в состав подданных Российского государства. Это вожделенное событие умножило славу царствования Императора Николая I, который живо принимал к сердцу дело воссоединения и весьма сильно способствовал его осуществлению. Главным и ближайшим деятелем в совершении этого великого события был, бесспорно, митрополит Литовский Иосиф Семашко, всею душою преданный этому делу и верно служивший ему до самого конца своей жизни (4 – 23 ноября 1868 года). Но великое участие в том же деле, равно как и во всех почти подготовительных и завершительных трудах по исполнению его, принимал и скончавшийся за год до Иосифа (именно 19 ноября 1867г.) святитель Филарет, митрополит Московский, который, по словам самого же митрополита Иосифа, «обнаружил при этом гениальное соображение и ему только свойственную мощь»¹, помимо частных и особенных случаев помощи делу. В отношении Филарета к делу воссоединения можно различать два главных периода: подготовительный, до воссоединения в 1839 году и завершительный, после 1839 г. и до кончины в 1867 году. Первый, в свою очередь, как увидим из дальнейшего, имеет несколько фазисов развития и хода дела.

Начало более усиленного движения дела воссоединения униатов в нынешнем столетии² относится к началу царствования Императора Николая Павловича, когда Иосиф Семашко, находившийся в составе униатского духовенства, был уже прелатом, не имея еще и 30 лет от роду³. 18 октября 1827 года последовал Высочайший указ, коим предписывалось: «наблюдать, чтобы униаты не были обращаемы в латинство; не допускать в униатское монашество латинян, во множестве устремлявшихся принять оное единственно в видах пропаганды и корысти; учредить училища для обучения детей грекоуниатского духовенства, получавших дотоле образование под гнетущим влиянием латинского духовенства⁴, жаждавшего, вместе с поляками, путем обучения, растлить в греко-униатском духовенстве, а чрез него и в народе, и веру и народность»⁵. Иосиф в то время состоял членом римско-католической коллегии по 2-му (униатскому) ее департаменту (в С.-Петербурге). Многолетними глубокими розысканиями, опытным знакомством с делом и другими путями он уже успел убедиться, как в неправдах латинства и польщизны, так и в ложности положения греко-униатской церкви и, крепко убедившись одновременно с тем в правоте греко-российской восточной церкви, искренно стремился и уже решился было сам одиноко воссоединиться с нею. Но Господь уготовлял его в орудие воссоединения и весьма многих других униатов с сею же церковью. В ноябре месяце того же 1827 года молодой прелат, по одному делу, на которое имел поручение от униатского епископа Кирилла Сероцинского, был у директора департамента духовных дел иностранных исповеданий Г. П. Карташевского, и Карташевский, после окончания речи об этом деле, разговорившись с Иосифом о делах униатских вообще, и при сем услышав весьма много совершенно нового для себя⁶ и основательного по этой части, просил его изложить свои мысли на бумаге и представить ему, Карташевскому. Иосиф исполнил просьбу последнего, признав этот случай за указание свыше для своего действования в качестве орудия воссоединения униатов. Взяв в основание для себя упомянутый Высочайший указ от 18 октября, он составил обстоятельную записку «О положении униатской в России церкви и о средствах возвратить оную на лоно православной Церкви»⁷. Эта записка, поданная Иосифом Карташевскому, а последним переданная министру просвещения, бывшему и главноуправляющим духовными делами иностранных исповеданий, А. С. Шишкову, дошла до Государя Императора, который, по прочтении ее, писал Шишкову: «Я с особенным удовольствием читал записку, представленную мне вами.... Я рад очень, что мы имеем такое орудие... Объявите ему⁸ все это и мое удовольствие⁹. И как бы в прямой ответ на эту записку Иосифа от 22 апреля следующего 1828 года издан был новый Высочайший указ, коим, согласно записке сей, предписывалось: «1) Образовать для управления униатами особую духовную, так называемую Греко- униатскую коллегию, совершенно независимую от римско-католической; 2) учредить под ведением оной, вместо бывших четырех, две (униатских) епархии: Белорусскую и Литовскую, и при них – консистории; 3) все Базилианские монастыри¹⁰ подчинить архиереям этих епархий и консисториям; 4) в каждой из этих епархий учредить семинарии и низшие училища»¹¹. Само собою разумеется, что главное, руководящее значение в новоучрежденной коллегии, не смотря на председательство в ней греко-униатского митрополита Иосафата Булгака, стало теперь принадлежать Иосифу Семашко, который, к тому же, в следующем 1829 году был возведен в сан епископа – викария Белорусской епархии, с наименованием епископом Мстиславским, с званием председателя Белорусской греко-униатской консистории и с правом присутствовать в греко-униатской коллегии во время пребывания в Петербурге. Как помянутый сейчас Высочайший указ, так и официальное положение, в которое теперь поставлен был Иосиф, развязали, так сказать, руки последнему, и деятельность его с тех пор приняла более широкие размеры, которые еще более увеличились с 1833 года, т. е. со времени назначения его епархиальным епископом Литовским. Иосиф, вспомоществуемый русским правительством стал энергично и неуклонно действовать в пользу совокупного воссоединения униатов, которое подготовлял постепенно, по строго обдуманному во всех подробностях плану, различными, основанными на опытном знании дела и на законоположениях униатских и русских правительственных способами и мерами, как-то: восстановлением иконостасов и других принадлежностей в униатских храмах по образцам православных церквей, упразднением органов и возобновлением и усилением церковного пения в них, – введением богослужебных книг московской печати вместо униатских, испещренных вставками римско-католического происхождения, – употреблением языка русского, вместо польского, в проповеди, и церковнославянского, вместо латинского, в некоторых частях богослужения, и т. д.¹² – Таковы были начальные действия по движению дела воссоединения униатов. Начало этого движения как раз совпало с тем временем, когда святитель Московский Филарет, еще с 1819 года состоявший членом Св. Синода и уже в 1826 году возведенный в сан митрополита, после довольно долгого перерыва (1828 – 1827 гг.), снова вызван был Высочайшею волею в Петербург и находился там для участия в заседаниях Св. Синода, которому, конечно, не чуждо было дело, орудием осуществления коего был Иосиф Семашко. Известно, сколь великое участие и значение в делах Синодального управления имел Филарет, не даром стяжавший название мудрого. Как человек, в высшей степени проницательный, он скоро понял всю сущность предпринятого Иосифом дела, а как человек, глубоко преданный Церкви и Отечеству, тогда же оценил всю его важность для той и другого и не мог не тяготеть всею душою к нему, а равно и ко всем лицам, принимавшим в нем то или иное участие¹³, особенно же, как само собою разумеется, к главному деятелю – Иосифу Семашко; наконец, как человек весьма влиятельный, он очень сильно способствовал успеху дела. Тесные и добрые взаимоотношения между Филаретом и Иосифом установились еще в 1828 – 1829 годах, и затем не прекращались во все остальные годы жизни обоих святителей, причем гениальная сообразительность Филарета открывала нередко Иосифу новые виды на дело и на план его осуществления, а глубокая опытность, мудрая предусмотрительность и осторожность первого умеряли пылкую нетерпеливость и горячую ревность последнего в потребных случаях. «В это самое время (т. е. именно в 1828 – 1829 годах), – пишет о себе сам Иосиф, – перевел я на польский язык сочинение митрополита Московского Филарета: Разговоры между испытующим и уверенным о православии Греко-Российской восточной церкви¹⁴. Сочинение это, может быть, слабое для православных, весьма впечатлительно для иноверцев. Я испытал это на себе, испытал после и на прочем униатском духовенстве. Я предложил его напечатать и распространить. О сем было совещание между митрополитом Филаретом, Д. Н. Блудовым и мною. Все устроилось по моей мысли, – даже несколько фраз, прибавленных по желанию Блудова к сочиненному мною предисловию от издателя, были исключены. Не помню, – добавляет Иосиф, – было ли это первое мое свидание с митрополитом Филаретом, или же установились уже тогда бывшие после постоянными общие наши совещания по важнейшим делам, по настоянию моему, чтобы меры, принимаемые по униатскому ведомству, принимаемы были в соображение и по управлению православной Церкви»¹⁵. В этом именно смысле и действовал святитель Филарет во все дальнейшее время, хотя и с некоторою разницею действования вовремя до 1834 года и после того. До 1834 года, когда высшее духовное правительство русской Церкви еще не введено было в самую глубь плана подготовки дела совокупного воссоединения униатов, Филарет естественно не мог действовать прямо и открыто в согласии с этим планом. Он не мог не относиться поощрительно и к частным случаям обращения униатов в православие, о которых доносили Св. Синоду древле-православные архиереи епархий, сопредельных с униатскими, тем более, что в то время даже таким лицам, как обер-прокурор Св. Синода С. Д. Нечаев, казалось более предпочтительным видеть частные, но действительные случаи такового обращения, нежели в туманной дали, при сомнительности успеха, ожидать совокупного обращения униатов, о котором так заботился Иосиф¹⁶. Так еще от 11 апреля 1832 года святитель Московский писал архиепископу Каменец-Подольскому Кириллу (Богословскому), не охотно встретившему свое назначение на Подольскую паству: «преосвященному Гавриилу (Городкову) не хотелось в Могилев, но в короткое время он уже принес там службу Церкви достопамятную. При нем обратилось к православию более 2000 душ из унии: и Государь Император на донесение о сем изволил отозваться: «сердечно радуюсь». Так вознаграждаются трудности Право благодушествуйте»¹⁷. Затем от 11 сентября 1833 года Филарет писал епископу Полоцкому Смарагду: «по донесениям вашим, я радовался о помощи, которую являет вам Бог в соединении с православною церковью отторженных от нее. Тоже утешение думал я найти и в письме вашем, но нашел скорбь... Вы сомневаетесь, перенесете ли скорби. Понимаю, что они есть и, вероятно, не малы. Но есть и сильное утешение, именно успех в распространении вашей паствы. Вы исполняете ваше назначение скорее, нежели ожидать можно было. Государь Император и Святейший Синод вами довольны. Как же, при помощи Божией, не надеяться в сих обстоятельствах перенести трудности, есть ли бы они и казались невыносимыми прежде»¹⁸? В тоже время он оказывал преосвященному Смарагду и вещественную помощь, посылая к нему, для новоприсоединенных церквей, церковную утварь и богослужебные книги¹⁹. Мудрый и беспристрастный судия – святитель Московский не мог не отдавать справедливости добрым намерениям древле-православных архиереев в таком их действовании по отношению к униатам. Еще крепче оградил и защитил их святитель Филарет вскоре после печальных событий 1830 – 1831 годов. Возмущение Польши в эти годы, естественно, не могло не затронуть и западно-русских униатов и православных; и в это-то время, подобно тому как вовремя возмущения тех же поляков 1863–1864 годов, оказалось, как тесно связаны между собою польщина и латинство вообще и в частности по их воздействию на униатов и по ненависти к России, – державе православной. «Народные массы, – писал во всеподданнейшей докладной записке Государю статс-секретарь Блудов о возмущении 1830 –1831 годов, – без сомнения нигде не желали бунта; но в тех местах Западных губерний, где господствует римско-католическая вера и литовское или жмудское наречие, поселяне иногда увлекались своими ксендзами и помещиками и, следуя им по слепоте и невежеству, шли на бунт как на панщину»²⁰. По усмирении этого бунта русское правительство стало обдумывать меры, которые упрочили бы положение Западных губерний, более прежнего крепко сплотило бы их с внутренними губерниями и предотвратило бы на будущее время подобные возмущения. В числе этих мер, конечно, далеко не последнее место занимали меры для лучшего благоустройства и возвышения положения как православной, так и униатской церкви в западных губерниях и для ослабления вредного влияния со стороны латинства. А это касалось ближе всего архиереев западно-русских епархий. В апреле 1831 года канцлер князь А. Н. Голицын объявил обер-прокурору Св. Синода князю П. С. Мещерскому Высочайшую волю о перемене архиереев в губерниях, от Польши присоединенных, другими, отличающимися деятельностью, просвещением и в тоже время кротостью. Вот здесь-то и оказалось благовременным и полезным посредничество святителя Московского Филарета. По совещании князя Мещерского с князем Голицыным и Филаретом Московским перемены эти предположено было сделать не вдруг, но постепенно, в уважение различных обстоятельств или со стороны самих епархий или же со стороны самих архиереев, частью же и в тех видах, чтобы одновременное перемещение архиереев не обратило на себя общее внимание и не было перетолковано в неблагоприятном для цели смысле. Так незаметно почти совершились эти перемены. Могилевский епископ Павел Морев-Павлов 26 августа 1831 года переведен был на высшую кафедру в Тобольск с возведением в архиепископы, а на его место в Могилев из Калуги перевели «достойного, с желаемыми качествами пастыря», выше упомянутого Гавриила Городкова. В конце того же 1831 года, за смертью Павла, Тобольская епархия опять сделалась свободною, и Св. Синод хотел было перевести туда Минского архиепископа Анатолия Максимовича; но Государь назначил его на новую кафедру в Симбирск, а в Минск переведен из Тамбова епископ Евгений Бажанов и т. д. В тоже время (именно в 1832 году) особым Комитетом по делам возвращенных от Польши губерний составлены и Высочайше утверждены были постановления, имевшие целью обрусение западного края с одной и усиление в нем элементов православия с другой стороны. Эти постановления, очевидно, имели связь и с тем, что предпринимаемо было по униатскому ведомству по мысли Иосифа Семашко в видах совокупного воссоединения униатов. Они даваемы были в руководство между прочим всем архиереям западно-русских епархий. Но имея эти постановления, а не ознакомленные вполне с планом совокупного воссоединения, западно-русские древле-православные архиереи, находя в униатстве и некоторую подготовленность к обращению в православие, увлекаемые успехами частных обращений, старались увеличивать число таковых обращений и с непритворною радостью доносили о том обер-прокурору Св. Синода. Особенно горячо действовал в этом направлении вышеупомянутый епископ Смарагд, в 1833 году назначенный на епархию Полоцкую, как бы ускоряя тем осуществление дела, которому служил Иосиф²¹. Не далее, как чрез месяц посте прибытия своего на Полоцкую кафедру, Смарагд (от 29 июля 1834 г.) писал к обер-прокурору Нечаеву, при донесении о частных обращениях униатов в православие, что «по Витебской губернии нашел он униатов, совершенно приготовленных к тому и слышал, что если бы скорее последовало воззвание от Синода, то все оставили бы унию, которая поддерживается только вредными для отечества ксендзами. Одни они в С.-Петербургской униатской коллегии уверяют, что будто не пришло еще время к обращению»²². Проницательное око Государя Императора видело однако же излишнюю торопливость такого действования. На докладе о том он написал 6 августа: «воззвание делать не время, и без того милосердый Бог благословляет видимо ход сего важного дела»; и потом на докладе о новых присоединениях униатов к православию в той же Полоцкой епархии от 23 сентября написал: »слава Богу, но подтвердить действовать осторожно и не торопливо» ²³ . Не даром и святитель Московский делал преосвященному Смарагду тонкий намек на эту торопливость в вышеприведенных словах письма от 11 сентября того же 1833 года: «вы исполняете ваше назначение скорее, нежели ожидать можно было». -Дабы частными обращениями униатов в православие и вообще торопливостью не испортить дела совокупного воссоединения, так как чрез это, с одной стороны, ослаблялись уже принятые меры к подготовке почвы для такого воссоединения, а с другой, представлялось больше времени и удобств латинопольской пропаганде для противоборства русскому правительству в осуществлении его плана совокупного воссоединения, правительство должно было принять новые меры для постановки подготовительных работ на правильный путь. Этим начинается новый фазис в развитии всего дела. Летом 1833 года Иосиф Семашко, доселе работавший главным образом в Петербурге и из Петербурга чрез греко-униатскую коллегию, испросил себе отпуск для обозрения своей епархии. Отпуск был ему дан и вместе с тем ему же поручено было обревизовать семинарии Литовскую в Жировицах и особенно Белорусскую в Полоцке. Это как раз совпало с тем временем, к которому относятся вышеупомянутые действия преосвященного Смарагда в Полоцкой епархии. Иосиф, и прежде не одобрявший этих действий, теперь на месте увидел их нецелесообразность. По возвращении из отпуска в Петербург в октябре того же 1833 года, Иосиф в докладной записке от 25 октября писал между прочим: «Для благополучного прекращения униатского дела необходимо прекратить всякие покушения к частному присоединению униатов к Православной Церкви. В проезд мой чрез Белоруссию я узнал, что многие из сих покушений были вовсе неудачны и возбудили только фанатизм в народе. Сам преосвященный Смарагд, князь Хованский²⁴, и губернатор Шредер сознаются, что слишком поспешно взялись за дело и соглашаются в необходимости приостановить свои действия. Можно сказать даже, что самые успешные из сих действий обращаются к существенному вреду униатского дела; ибо от сей-то, только благорасположенной ныне к православию обращающейся части униатского народа, удобнее всего было бы начать общее присоединение униатов к Православной Церкви. Словом, нынешние действователи в Белоруссии имели в виду один округ, когда надобно приобрести пространную область; взялись лечить человека и отнимают у него самую здоровую часть тела»²⁵. Записка эта имела весьма важные последствия. Сам Обер-Прокурор Св. Синода С. Д. Нечаев склонился на сторону убеждений Иосифа и в своем представлении Государю, сделанном в декабре того же 1833 года, указывал на неуместность и неблаговременность излишней торопливости епархиального и гражданского начальств Белоруссии в деле воссоединения униатов. На этом представлении Государь написал: «весьма справедливо»; а на докладной записке 6 января 1834 года снова написал: «преосвященному Смарагду строго подтвердить делом сим, для самой оного пользы и достоинства, не торопиться, а действовать крайне осторожно»²⁶. Этого мало. В видах установления правильной и определенной системы действий по осуществлению мысли о совокупном воссоединении униатов, от 13 января того же 1834 года последовало Высочайшее повеление на имя Обер-Прокурора Св. Синода, чтобы он снесся с министром внутренних дел и условился с ним о том, чтобы «1) написать секретную инструкцию епископам нашим, каким образом действовать осторожно, неторопливо, но с должною твёрдостью в деле присоединения униатов; инструкцию сию должно будет секретно же сообщить одним генерал-губернаторам, для их руководства по своим генерал-губернаторствам, не дозволяя сообщать оной именем правительства далее; 2) условиться министру внутренних дел с митрополитом Булгаком, чтоб предписано было вновь по всем униатским епархиям строго и положительно, какие именно вкравшиеся католицкие обряды впредь отнюдь не исполнять»²⁷. В силу первого пункта этого Высочайшего повеления, обер-прокурор Нечаев входил в сношение с министром внутренних дел, известным нам Д. Н. Блудовым (продолжавшим заведовать и духовными делами иностранных исповеданий), который подробно изложил ему свои мысли по этому предмету, согласные с известными уже мнениями Иосифа Семашко. Мысли эти, с разрешения Государя Императора, сообщены были митрополитам Новгородскому (Серафиму) и Московскому (Филарету), «как более других опытным и сведущим в делах такого обширного объема», а равно и некоторым другим епархиальным архиереям, однако последним «без объяснения предшествовавших побуждений и сношений», для того, чтобы узнать и их мнения по этому важному предмету²⁸. Плодом всех этих совещаний была инструкция преосвященным западно-русских епархий, озаглавленная так: Мысли и советы для православных архиереев, которых паствы сопредельны с разномыслящими в вере и уклонившимися от православия ²⁹ . Составление этой инструкции поручено было святителю Московскому Филарету. И вот как мудрый святитель изложил текст ее: 1) Архиереи тех паств, которые сопредельны с разномыслящими в вере и уклонившимися от православия, сверх общей с прочими обязанностями – назидать вверенное им стадо в вере и добродетели, – имеют две особенные обязанности, охранять православных от совращения, и, поколику возможно, отделившихся от православной церкви примирять и воссоединять с нею. 2) Для успешного исполнения сих двух обязанностей, и наипаче последней, способы должны быть определены с разборчивостью, с проницательностью, с дальновидностью. Оные должны быть соображены, во-первых, с духом самого христианства; во-вторых, с духом и видами правительства, покровительствующего православию; в-третьих, с понятиями, расположениями и разными обстоятельствами, и отношениями тех, которых воссоединить с православною церковью желаем. 3) Сколь удобно разномыслие рождает укоризну, а укоризна вражду, столь тщательно в обращении с разномыслящими надлежит избегать укоризн и поступков, имеющих враждебный вид, как равно противных и духу христианства, и духу правительства, и цели воссоединения. Укорять, значит раздражать, а раздражать значит уменьшать способность к принятию истины. Посему обращение с разномыслящими и самое обличение заблуждений должно быть столь миролюбиво, сколь можно сие делать, без оскорбления истины и без соблазна православным. Сие правило относится к должностным сношениям, к проповедям, к разговорам и к обхождению в обществе. 4) Правило миролюбия с особенною силою должно быть применено к тем, которые отделены от православной церкви более силою обстоятельств, нежели разноверием, каковы суть униаты. Им более надлежит указывать на законную одинаковость их верования и богослужения с нашим от признанного в первоначалии униатства символа веры до малейшего обряда, нежели поставлять им в вину разности, либо вкравшиеся, либо насильно втеснившиеся в оное. 5) Впрочем, правило миролюбия должно быть ограничиваемо правилом твердости и осторожности, как во всяком случае, так особенно в отношениях к духовенству римского исповедания, которого иноземное направление и наклонность к действованию наступательному миролюбивую уступчивость православных могло бы обратить во вред православия. Должно бдительно смотреть, чтобы духовенство римского исповедания не вторгалось не только в пределы православия, но и в пределы униатства, и поставлять против сего чуждого влияния всевозможные преграды. 6) Для избежания встреч затруднительных и распрей бесполезных православному духовенству нужно иметь осмотрительность, чтобы в непосредственные сношения с духовенством других исповеданий вступать в тех только случаях, где можно предвидеть миролюбивое соответствие и справедливое удовлетворение требований; а о случаях, в которых открывается или предвидится противоборство, православные священники должны представлять предварительно своему архиерею, а сей, смотря по роду и важности дела секретно доносить Святейшему Синоду, или относиться к г. Синодальному Обер-Прокурору, для сношения с управлением иностранных исповеданий. 7) В православные приходы, смежные с не православными, с особенным вниманием определять должно таких священников, которые соединяли бы ревность с разумением истины, и наипаче с назидательностью жизни, кротостью и бескорыстием. Дверь слова отверзается временно: добрая жизнь служителя слова проповедует истину денно и нощно. 8) Преимущественная близость к православной церкви униатов, и по религиозному и по национальному их положению, должна внушать православному архиерею как преимущественную надежду, так и преимущественное попечение о возвращении их от случайного, неестественного, мнимого соединения с Западом к первоначальному, естественному, истинному единству с Востоком. 9) Труднее воссоединение униатского духовенства, нежели мирян; но за то цельное воссоединение духовенства и мирян было бы решительнее, потому что сделало бы охранителями единства тех, которые, оставаясь вне воссоединения, имеют все побуждения колебать и отвлекать воссоединенных³⁰. Посему не должно пренебрегать частных присоединений к православной церкви, но также должно с молитвою и упованием на Бога помышлять о воссоединении общем. 10) Лица, семейства, селения, приходы униатские, которые оказываются созревшими для присоединения к православной церкви, и подают надежду быть твердыми против покушений к новому их отторжению, должны быть присоединяемы немедленно, дабы медление, имея вид холодности и неусердия, не обратилось для них в искушение и соблазн. 11) Напротив того, не должно торопиться присоединением, когда расположение к присоединению примечается не довольно зрелым и способным выдержать противодействие. 12) Лучше не спешить открытием присоединения, когда действование тихое обещает увеличение числа расположенных к присоединению, без сильного противодействия, которое возбудилось бы ранним частным присоединением. 13) Со вниманием надлежит усматривать благонамеренных членов униатского духовенства, и постепенно устанавливать и утверждать с ними сношения, на взаимной доверенности основанные. 14) Если кто из подчинённого униатского духовенства, за дальностью от своего епископа или по другим обстоятельствам, будет в каком-либо случае просить наставления или разрешения от православного епископа, то сей не должен изгонять грядущего, но с любовью преподать справедливое наставление или разрешение, в виде совета, с указанием основания оного в слове Божием или в правилах церковных. Не должно пренебрегать и нитей, относящихся к союзу любви: из нитей может составиться вервь и ткань. 15) Желательно, чтобы отношения сопредельных паствами архиереев православного и униатского достигали той степени взаимной доверенности, чтобы иногда место, подведомое последнему, но удаленное от глаз его, и находящееся в глазах первого, могло быть посещено и надсмотрено православным архиереем, с доставлением о том сведения униатскому, так чтобы сей не принял сего ни за что другое, как за благонамеренную помощь, а подчиненные видели бы в сем доброе согласие обоих начальств и получали неприметное направление к единству. 16) Дабы снять с пути воссоединения и мелкие претыкания для священников униатских, православный архиерей может тем из них, которые наклонны к присоединению, смотря по надобности, подавать следующие мысли: что прежние их выгоды останутся при них ненарушимы и по присоединении, а в нуждах найдут они новую помощь и покровительство и в православном начальстве духовном и в благопопечительном правительстве, и что православное духовное начальство, признавая и уважая в них характер священства, не уменьшит сего уважения за некоторые черты внешности, им обычные, каковы суть особенный род одежды и брадобритие, и не будет принудительно требовать перемены привычек, нравственности не противных, хотя, впрочем, для новопосвященных по присоединении, вероятно, предпочтено будет правило единообразия с обычаем господствующим. 17) Не менее всех предыдущих важное правило есть то, чтобы действовать скромно, без шума и преждевременной гласности. Чем важнее цель, тем хуже безвременное и неуместное оглашение оной, полезное только для противников оной³¹. Мысли эти сообщены были Блудову и когда получили полное одобрение его, то даны были, с Высочайшего разрешения, преосвященным западно-русских епархий и Киевскому митрополиту в руководство, а трем юго-западным генерал-губернаторам (князю Хованскому, князю Долгорукову и графу Левашеву) для сведения. Таким образом наконец и высшее духовное правительство с западно-русскими древле-православными архиереями введено было в план действования по подготовке почвы для совокупного воссоединения униатов. – Второй пункт Высочайшего повеления 13 января 1834 года, как мы помним, имел в виду образ действий высшего униатского духовного управления по очищению униатской обрядности от латинских примесей. Это очищение Иосиф Семашко начал уже давно, руководясь прежними униатскими постановлениями и Высочайшими повелениями; но само собою разумеется, не встречая надлежащей поддержки в большинстве остальных членов униатского духовенства, имел успех лишь ограниченный. Теперь же, при столь решительном изъявлении Высочайшей воли, он стал действовать решительнее. Этому же способствовало и то, что к концу 1833 года, по смерти большинства прежних униатских епископов и по закрытии некоторых униатских архиерейских кафедр, оставшиеся кафедры, по совету и рекомендации Иосифа, замещены были лицами, сочувствовавшими делу воссоединения униатов, каковы были в особенности: Василий Лужинский, епископ Оршанский и Антоний Зубко, епископ Брестский. Пользуясь их присутствием в Петербурге по случаю хиротонии, состоявшейся в самом начале 1834 года, Иосиф, в исполнение Высочайшего повеления 13 января сего года, побудил председателя греко-униаткой коллегии митрополита Булгака составить собор, для совместного обсуждения мер к исполнению этого повеления. 7-го февраля того же года и состоялось собрание всех униатских епископов, вместе с асессорами означенной коллегии, на коем постановлено было заменить на первый раз хотя лишь более употребительные богослужебные книги (служебники и книги молебных пений) униатские таковыми же книгами московской печати, для каковой цели приобрести последних достаточное количество экземпляров, устроять в храмах мало по малу иконостасы, а также приобретать утварь и облачения, приличествующие греко-восточной церкви и т. д.³² Когда Иосиф сообщил об этом решении Д. Н. Блудову, то последний очень встревожился. Тогда Иосиф обратился к святителю московскому Филарету, и Филарет, вникнув в дело, мало по малу успокоил Блудова. Мало того. Благодаря содействию святителя Московского, Св. Синод тогда же бесплатно отпустил в униатские епархии несколько тысяч экземпляров богослужебных книг московской печати³³. – Между тем, в видах еще большего сближения униатов с православными, в том же 1834 году Иосиф возобновил свое давнее ходатайство о подчинении всех униатских дел всероссийскому Св. Синоду. С ним согласен был в этом и Блудов, который потому в своем всеподданнейшем докладе Государю от 21 июня 1834 года писал между прочим: «кажется, все уже приготовлено со стороны униатской к важной мере подчинения греко-униатской церкви Святейшему Синоду. Но к оной, – добавляет он, – еще не приготовлены сами православные. И дабы сия мера не произвела с сей стороны вредных последствий, нельзя не принять мнения, изъявленного Московским митрополитом Филаретом, что нужно предварительно составить для униатских дел особый комитет, коего целью будет: согласиться мало по малу и почти нечувствительно, без особых объяснений, в правилах касательно взаимных отношений греко-российской церкви и обдумать, и приготовить меры, которые нужно принять впоследствии для успешного хода униатского дела. Если Вашему Величеству благоугодно будет изъявить Высочайшее соизволение Ваше на приведение в действо сего предположения, то я полагал бы возможным учредить сей комитет будущею осенью по возвращении митрополита Филарета из Москвы»³⁴. Государь Император тогда же и дал свое соизволение на утверждение этого предположения. Таким образом, без уничтожения греко-униатской коллегии, составилось учреждение, «первая мысль» о коем, согласно вышеизложенному и по словам Иосифа Семашко, «принадлежит митрополиту Московскому Филарету»³⁵, мудрой предусмотрительности которого и здесь нельзя не удивляться. Это учреждение получило наименование Секретного комитета по униатским делам. Членами его назначены некоторые высокопоставленные особы из духовных (православных и униатских) и светских лиц³⁶ и между ними, конечно, Филарет и Иосиф, которые, сверх того, вместе с Синодальным обер-прокурором Нечаевым и статс-секретарем Блудовым, особым Высочайшим повелением назначены были к участию в предварительных тайных совещаниях по делам сего комитета, притом так, что когда Филарет уезжал на свою епархию, то до возвращения его ничего не предпринимаемо было по этим учреждениям³⁷. Таково было значение святителя Московского по вопросу о воссоединении униатов. Важнейшие постановления новоучрежденного комитета были: касательно воспитания детей униатского духовенства в духе приверженности к России и к православию, касательно подчинения униатских духовных училищ комиссии духовных училищ, а также касательно приведения униатских церквей и богослужения в полное соответствие с постановлениями Восточной церкви. Участвуя в делах этого комитета вместе с Иосифом и чаще прежнего сносясь с ним по тем же делам, святитель Московский еще ближе и лучше узнал его и оценил, как его лично, так и его высокие задачи, и стремления. Не даром он еще от 23 мая 1834 года писал епископу Могилевскому Гавриилу (Городкову): «путешествует мимо вас преосвященный епископ Иосиф Семашко. Примите его с миром и доверием, как человека, который приемлет словеса мира, и желает блага Церкви и царству³⁸. И от 21 апреля, следующего 1835 года, тому же лицу: «о благонамеренности преосвященного Иосифа есть доказательства, весьма убеждающие. Не одного легковерия остерегаться должно, но и недоверчивости, не допускающей единства, когда его ищут. Желательно слышать, что теперь у вас с унией, и что разумеете под именем решительных мер³⁹. Приведенные слова последнего письма между прочим показывают, с каким недоверием, не смотря на вышеприведенную инструкцию, даже некоторые архиереи православной Церкви русской в западном крае смотрели на Иосифа и на его план воссоединения униатов. Об упомянутом раньше Смарагде, например, сам Иосиф прямо свидетельствует: «преосвященный Смарагд явно говорит: Семашко обманывает⁴⁰. Поэтому можно понять, как много нужно было ума, такта, выдержанности и искусства для святителя Филарета, чтобы уравнивать и очищать становившийся от сего еще более шероховатым и тернистым путь направления дела воссоединения к желанному концу. Святитель Филарет никогда ничего не говорил и не писал из лести или из одного приличия. Вместе с тем он сам о себе свидетельствовал: «что касается меня: при помощи Божией, не позволяю легко колебать доброго мнения, воспринятого мною о людях, которых имел случай основательно узнать»⁴¹. Он хорошо знал таких святителей, как Смарагд, Гавриил и др.; но он уже «имел случай основательно узнать» и Иосифа Семашко. И вот поэтому, когда преосвященного Смарагда в 1837 году перевели из Полоцка в Могилев, святитель Московский, не желая оставить и его без утешения за добро, все же сделанное им для православия в Полоцке⁴², писал ему от 5 февраля 1838 года следующее: «сорадуюсь, что вы спокойны в настоящем служении вашем: а о прежнем думаю, что вам не должно иметь скорбных помыслов. Если некоторые усматривают в прежнем вашем действовании нечто не по мыслям: это не есть очень необыкновенное, особенно для обстоятельств, в которых вы находились. Но и те, о мнении которых вы сомневаетесь, отдают справедливость тому, что вы много приобрели церкви в Полоцкой епархии. Дело сие само о себе говорит. Мне кажется, надобно взять в рассуждение вам то, что в Полоцке стали заботливее теперь, именно о том, чтобы дело, вами сделанное, не стало повреждаться⁴³. Теперь же, что сделано, то принадлежит вам неотъемлемо; а забота и ответственность о сохранении сделанного уже не на вас лежит. – Успех системы, которую так исключительно возлюбили некоторые, находится еще впереди. Господь да уготовает путь мира. Жаль, что у нас для исполнения хорошей мысли часто не достает уменья верного и осторожного⁴⁴. Понятно, о ком и о чем, но и в каком тоне, как осторожно, бережно говорит святитель Филарет в этих словах. – А между тем в то время, к которому относятся эти слова, уже близилось к развязке дело, о системе подготовки которого к осуществлению упоминает здесь святитель. Еще в феврале 1835 года обер-прокурор Св. Синода Нечаев делал представление Государю о нужде и удобствах передачи униатских дел в ведение Синодального Обер-Прокурора. Но его представление не имело успеха за неблаговременностью. В такое раннее время эта решительная мера могла скорее оттолкнуть, нежели приблизить униатов к православной Церкви. Но после того, что сделано было подготовительными работами в 1834 – 1836 годах, и такая мера уже не была не благовременною. 1 января 1837 года униатские дела от Д. Н. Блудова перешли в ведение Синодального Обер-Прокурора Св. Синода графа Н. А. Протасова, по Высочайшему повелению, причем до времени оставлен в действии и учрежденный незадолго пред тем Секретный комитет, дабы дела, особенно важные, имеющие поступать в рассмотрение Св. Синода чрез Обер-Прокурора, предварительно обсуждаемы были в сем комитете. Само собою разумеется, что чрез это еще быстрее пошло к развязке дело, подготовленное трудами предшествовавших лет. За тем в начале 1838 года скончался, и престарелый униатский митрополит Иосафат Булгак, и на место его председателем греко-униатской коллегии назначен был Иосиф Семашко, ставший теперь таким образом уже официально первым в униатском духовенстве лицом, двигавшим, так сказать, всю машину, им же раньше настроенную. Став во главе движения дела воссоединения униатов и хорошо зная, насколько это дело созрело уже для своего осуществления, Иосиф 1 декабря 1838 года подал, чрез Обер-Прокурора графа Протасова Государю подробную записку, в которой живо излагал настоящее положение дела и способы порешить его окончательно. Дело подлинно не требовало отлагательства, особенно в виду разнообразных усилий латино-польской пропаганды помешать успеху его. Государь передал записку Иосифа в Св. Синод, для того чтобы последний, с своей стороны, обсудил ее и принял соответствующее существу дела решение. Св. Синод, по обычаю, поручил святителю Московскому Филарету представить о том мнение и составить проект Синодального постановления. Святитель Московский не замедлил исполнением этого поручения. 16 декабря того же 1838 года он представил в Св. Синод подробное и обстоятельное мнение по этому делу с приложением проекта Синодального по нему постановления. «Направление греко-униатской церкви в России к воссоединению с истинною матерью ее, восточно-кафолическою, и в особенности российскою Церковью, которое в продолжение нескольких лет было предметом особенного Высочайшего внимания, – писал он в этом мнении, – достигло такой точки, на которой необходимо представляется вопрос, не время ли уже от приготовительных мер перейти к решительным? Ибо 1) все епископы греко-унитские, большая часть начальников монастырей и две трети приходских священников, после внутренних между ими совещаний, письменно изъявили согласие на воссоединение⁴⁵: сумма согласия, которая не только дает право, но некоторым образом налагает обязанность действовать, дабы оказана была справедливость делу, бесспорно достойному покровительства, и дабы возбудившееся благое расположение, при замедлении содействия, не подверглось искушению охлаждения. 2) По той мере, как направление к воссоединению становится приметным для людей, которых видам оно противно, сии люди возбуждаются к изысканию способов воспрепятствовать оному, и медлить – значит давать им время обдумать и приготовить свои планы. 3) Ревностнейшие из греко-унитского духовенства, некоторые из православных архиереев, сопредельных с греко-унитами, и светские начальствующие в губерниях, обитаемых греко-унитами, по местным наблюдениям, подают мысль, что настало время и нужно действовать решительно⁴⁶. – По сим соображениям и свидетельствам, нельзя не признать в высокой степени вероятным, что медление было бы неблагоприятно делу и что нужно действование, которое в настоящем положении дела может быть не иное, как переход от приготовительных мер к решительным». Это было вполне согласно и с давним желанием, и с недавно высказанным мнением Иосифа⁴⁷. Но «как устроить сей переход»? говорит далее святитель Филарет в своем мнении, и продолжает: «благонадежному ответу на сей вопрос должны послужить основанием следующие положения: 1) способ воссоединения должен быть тщательно соображен с правилами православной восточно-кафолической Церкви, дабы дело Божие совершалось с благословением Божиим, и дабы не посеялись семена прекословий тогда, как желают насадить мир. 2) Воссоединение надлежит устроить так, чтобы греко-унитская паства, спокойно последующая своим пастырям и не расстроенная предубеждениями против православия, не была потревожена сильною нечаянностью, которую неблагомыслящие могли бы употребить для ее расстройства. 3) Воссоединение надлежит произвести с возможною тишиной, дабы люди, которые, по своим особенным видам, не желали бы оного, поздно проснулись для противодействования, или, по крайней мере, не вдруг проснулись для соглашения к противодействию. 4) К некоторым, не принятым в православной Церкви, обычаям греко-унитов, не касающимся догматов и таинств, нужно оказать снисходительную терпимость, дабы временем уврачевано было поврежденное временем. Пример Карфагенского собора оправдывает меры сего рода⁴⁸. На сих основаниях утверждаются следующие предположения о мерах воссоединения: 1) Греко-унитские епископы, со старшим духовенством своим, составят церковный соборный акт, в котором, по изложении причин, заключат, что они, по зрелом рассуждении, призвав в помощь благодать Божию, полагают: признать вновь свое первоначальное единство с восточно-кафолическою православною Церковью, от которого в бедственные времена отторженны были отторжением политическим, от которого удаляемы были посторонним влиянием и к которому возвратиться имеют ныне полную свободу; пребывать отныне, как издревле, в единомыслии веры с православными восточными патриархами и в послушании Святейшему Правительствующему Всероссийскому Синоду; и для приведения сего воссоединения в действие испрашивать покровительства Благочестивейшего Государя Императора. 2) Сей акт подпишется присутствующими при составлении оного, а от прочего духовенства приложатся к оному отзывы, изъявляющие согласие на воссоединение. 3) К сему же акту может быть приложена особая записка, в которой будет испрашиваться терпимость для некоторых обычаев, как например, брадобрития и особой одежды, употребляемой ныне Греко-унитским духовенством. 4) Акт, отзывы и записка поднесены будут Его Императорскому Величеству, при всеподданнейшем прошении. 5) Между тем, чтобы не терять времени, и чтобы подвигаться к цели с легкою постепенностью, может быть, соизволит Благочестивейший Государь дать высочайший указ о подчинении греко-унитской коллегии Святейшему Синоду. 6) Когда всеподданнейшее прошение и акт окажутся достойными Высочайшего покровительства, тогда, без сомнения, Государь Император благоизволит поручить рассмотрение сего дела Святейшему Синоду. 7) Если акт и записка о снисхождении к некоторым обычаям будут составлены удовлетворительно, то может последовать определение Святейшего Синода: по благодати, дару и власти, данной от Главы Церкви и Верховного Пастыреначальника Господа нашего Иисуса Христа и от Всесвятого и всеосвящающего Духа, так именуемую доныне, греко-унитскую церковь в первоначальное и истинное единство святая, соборная и апостольская, восточно-кафолическая Церкви принять; преподать благословение и мир ее священноначалию, священству, причту и людям; богослужение сей церкви, в недавнее время особенным попечением возвращенное к древнему чину, поручить епископам тщательно сохранять в свойственной ему чистоте, и наипаче наблюдать, чтобы символ святой веры постоянно и неизменно употребляем был никейско-цареградский; оказать просимое снисхождение некоторым местным обычаям, не касающимся догматов и таинств; наконец, поручить как присоединяющимся, так и сопредельным с ними древле-православным епископам, согласным и братолюбным попечением и взаимным содействием, с любовью, кротостью и долготерпением врачевать души немощствующих в вере, и постепенно изглаждать следы бывшего разделения. 8) Такое определение должно быть представлено Государю Императору во всеподданнейшем докладе Синода. 9) По Высочайшем на сие соизволении, Святейший Синод даст исполнительный указ епископам, присоединенным и древле-православным, сопредельным. В сем указе нужно будет предписать присоединенным: объявить его сперва подписавшим акт, а потом прочим, давшим подписки о воссоединении; не давших до ныне подписок располагать к сему, и, по принятии подписок, объявлять и сим указ о воссоединении; в богослужении прекратить воспоминание римского епископа и ввести воспоминание Святейшего Синода сперва в епископском священнослужении, а потом и в священническом; вообще, довершать дело воссоединения с должным вниманием к местным обстоятельствам, по мере убеждения к благоприятию оного, с наблюдением, впрочем, чтобы давшие к сему обет соблюдали оный свято и ненарушимо. 10) Когда при постепенном исполнении указа о воссоединении, наименование Греко-унитской коллегии потеряет свое значение, тогда заменить оное наименованием Синодальной коллегии. – Так мог бы учрежден быть ход дела, какой, по обстоятельствам, представляется потребным, возможным и желательным. Когда сие исполнилось бы благополучно, тогда было бы свободно заняться дальнейшими мерами, которые бы довершали дело и упрочивали. – Но, – продолжает дальновидный и мудрый святитель, – при изыскании благонадежного пути к делу, очевидно не свободному от затруднений и препятствий, предосторожность требует обращать предусмотрительный взор и на самые сии затруднения и препятствия, ближе или далее могущие встретиться. Отсюда происходят домыслы и вопросы, для разрешения которых потребны многосторонние соображения. 1) Четыреста священников греко-унитских, которые до сих пор не вызвались с желанием воссоединения, но которые, по всей вероятности, знают о вызове на сие других и угадывают желания правительства, отставая от большинства и от начальства столь неловким для себя образом, дают причину к опасению, чтобы не образовалась из них противодействующая сторона. Нужно бы знать яснее, что значит их молчание: недоумение и ожидание, или решительное упорство? следствие собственного образа мыслей, или посторонних внушений? личное расположение, или взаимное соглашение? Молчат ли только сии люди, или делают прихожанам внушения, противные предусматриваемым видам начальства? Какое имеют действие сии внушения? 2) Если некоторые из сих священников, в разных местах, не примут добрых внушений, вероятно, начальство не затруднится заменить их благонадежными. Но если, например, упорствующий благочинный успеет поставить в тоже положение священников подведомого ему округа, то будет ли удобна перемена вдруг многих священников в сопредельных приходах? Может ли сие произойти без значительного волнения в приходах? Куда могут быть устранены непокорные священники, если будет их значительное число?⁴⁹ 3) Упорствующие из настоятелей монастырей и из монашествующих особенно могут причинить затруднение делу и начальству, будучи, по образованности, способны действовать на других и сообщать им свой образ мыслей, и, по званию, менее семейных людей дорожа своим внешним бытом. 4) Да дарует Бог, чтобы не случилось! Но если случится волнение в приходе, простирающееся до невнимания увещаниям и до неповиновения, действование духовной власти здесь, по необходимости, прекращается. Для восстановления тишины должна быть соображена мера, которую употребила бы светская власть. Но если, и при охранении тишины в народе, и при защищении духовенства светскою властью, православные внушения не будут приняты, то на сей случай предлежит соображению затруднительный вопрос: как может непослушный приход с непослушным священником оставаться на старом греко-унитском положении, когда греко-унитские епископы сделаются православными? 5) На случай, если окажется противное миротворным мерам вмешательство духовенства римского исповедания в дела греко-унитския, нужно сообразить меру, которая неукоснительно пресекла бы первый вредный пример, чтобы он не поощрил последователей. 6) Меру сего рода нужно сообразить и на случай противодействия помещиков римского исповедания⁵⁰. 7) Предварительному соображению подлежит и сей вопрос: полезнее ли о совершающемся воссоединении уведомить римский двор, дабы он знал, что греко-униты уже не принадлежат к его области, и потому не трудился пробуждать на них ватиканские громы, или долее сохранять молчание, чтобы он менее имел удобства входить в какое-либо прекословие о том, что ему официально неизвестно? – По сим предметам нужны совещания, в которых были бы рассмотрены вопросы, представившиеся и еще могущие представиться в самых совещаниях. Не такой заботы требуют некоторые распорядительные вопросы: например, долго ли оставаться в Полоцке двум епископам⁵¹, и который, и куда должен быть переведен. Дело спокойно смотрит на скорое или нескорое, такое или инаковое разрешение сего вопроса⁵². – Это мнение, будучи верным изображением истинного положения дела в его прошедшем, настоящем и будущем, вместе с тем послужило твердою программою дальнейшего действования и русского правительства, духовного и светского, и униатских епископов-руководителей дела воссоединения в сем самом деле. Благодарение Господу, при благоразумии исполнителей программы, намеченной святителем Московским, воссоединение униатов совершилось вполне успешно и мирно. 12 февраля 1839 года в неделю православия в Полоцке собрались епископы и другие должностные и почётные духовные лица греко-унитской церкви и после литургии и благодарственного молебна, совершенных архиерейским служением, составили собор, на котором постановили: 1) признать вновь единство сей церкви с православно-кафолическою восточною церковью и посему пребывать отныне, купно со вверенными им паствами, в единомыслии со святейшими восточными православными патриархами и в послушании Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода; 2) всеподданнейше просить Благочестивейшего Государя Императора настоящее намерение их в свое Августейшее покровительство принять и исполнению оного к миру и спасению душ Высочайшим своим благоусмотрением и державною волею споспешествовать⁵³. Соборный акт сей подписали епископы: Иосиф (Семашко), Василий (Лужинский), и Антоний (Зубко), со многими другими духовными лицами. Этот акт, вместе с всеподданнейшим прошением⁵⁴, Иосиф, при письме от 26 февраля того же 1839 года, препроводил к Обер-Прокурору св. Синода графу Н. А. Протасову, для представления на высочайше Его Императорского Величества благоусмотрение⁵⁵. К сему приложены были также и своеручные заявления 1305 священников и монашествующей братии униатского духовенства о желании воссоединения с православною церковью⁵⁶. Государь Император, милостиво приняв все эти документы, 1 марта повелел Обер-Прокурору Св. Синода все их внести в Св. Синод на рассмотрение и сообразное с правилами Святая Церкви постановление⁵⁷. 6 и 13 марта были заседания членов Св. Синода (при участии, конечно, и Филарета) по этому делу, причем Св. Синод, по прочтении всех вышеупомянутых актов, принеся Всевышнему Господу Богу благодарение за изливаемые Им милости на православную Церковь, имел рассуждение о таком важном и всерадостном событии и за тем определил, согласно изложенному в мнении святителя Московского от 16 декабря 1838 года: 1) «Епископов, священство и духовные паствы так именовавшейся доныне Греко-унитской Церкви, по священным правилам и примерам Святых Отцов, принять в полное и совершенное общение Святой Православно-Кафолической Восточной Церкви и в нераздельный состав Церкви Всероссийской. 2) В особенности епископам и священству преподать соборное благословение Святейшего Синода с молитвою веры и любви к Верховному Святителю исповедания нашего Иисусу Христу, да утверждает их выну в изреченном ими исповедании и да благоуправляет дело служения их к совершению святых. 3) В управлении вверенных им паств поступать им на основании Слова Божия, правил церковных, государственных постановлений и согласно с предписаниями Святейшего Синода, и утверждать вверенные им паствы в единомыслии Православной веры, а к разнообразию некоторых местных обычаев, не касающихся догматов и таинств, являть Апостольское снисхождение, и к древнему единообразию возвращать оные посредством свободного убеждения, с кротостью и долготерпением. 4) Воссоединенным же преосвященным епископам дать во извещение и благословение Синодальную грамоту». В заключение сего Святейший Синод положил принести благодарение Государю Императору от лица Всероссийской Церкви «за явленное споспешествование сему благому и душеспасительному начинанию, и затем исполнение настоящего Синодального постановления смиренно представить в его державное покровительство, равно как и следующие пункты: 1) Управление воссоединенных епархий и принадлежащих к ним духовных училищ оставить на прежнем основании, впредь до ближайшего усмотрения, каким лучшим и удобнейшим образом оное может быть соглашено с управлением древле-православных епархий. 2) Греко-унитскую Духовную Коллегию поставить в отношении к Святейшему Синоду по иерархическому порядку на степень Московской и Грузино-имеретинской Святейшего Синода Контор, и именоваться ей Белорусско-Литовскою Духовною Коллегией. 3) Иосифу, епископу Литовскому, быть председателем Белорусско-Литовской Духовной Коллегии, с возведением его в сан Архиепископа⁵⁸. На всеподданнейшем докладе Государю Николаю Павловичу об этом деянии Св. Синода последовала известная и знаменательная собственноручная Его Императорского Величества резолюция от 25 марта того же 1839 года. «Благодарю Бога и принимаю». Эта резолюция была объявлена в торжественном заседании Св. Синода 30 марта. При сем, по облачении членов Св. Синода в мантии и по занятии ими своих мест, Обер-Прокурор граф Н. А. Протасов ввел преосвященного Иосифа в присутствие. Тогда первенствующий член Синода, митрополит Новгородский Серафим объявил последнему о совершившемся воссоединении и принятии оного Его Императорским Величеством, и вместе от имени Св. Синода и всея Церкви Российской приветствовал с столь важным событием его, Иосифа, и в лице его все воссоединенное духовенство. Член Св. Синода митрополит Киевский Филарет прочитал Синодальную Грамоту к воссоединенным епископам, а митрополит Серафим вручил ее Иосифу. Член Св. Синода, митрополит Московский Филарет прочитал Высочайше утвержденное положение Св. Синода о бытии преосвященному Иосифу председателем Коллегии, с возведением его в сан архиепископа, и о переименовании той Коллегии. За тем Члены Св. Синода и преосвященный Иосиф, как представитель воссоединенных, дали взаимно целование мира, и все совокупно выступили в Синодальную церковь, где соборне с преосвященным Иосифом и прочим духовенством принесли Господу Богу благодарственное моление, с провозглашением многолетия Государю Императору и Царствующему Дому, Св. Синоду и православным Вселенским патриархам, в присутствии Обер-Прокурора Св. Синода и старших чиновников духовного ведомства. В заключение преосвященный Иосиф принял в алтаре на настоящие сан и должность присягу по установленной форме⁵⁹. Упомянутая сейчас Синодальная Грамота воссоединенным епископам с духовенством и паствами, также согласно намеченному 16 декабря 1838 года святителем Московским Филаретом, возвещая о принятии их в общение с православною грекороссийскою Церковью, гласила: «В управлении же вверенными вам паствами, как и ведаете, подобает вам последовать слову Божию, правилам Святых Апостолов, святых соборов седми вселенских и поместных и святых Отцов, а также и государственным постановлениям. Так утверждайте, Боголюбезные братии, вверенные вам паствы в единомыслии веры»⁶⁰. Вместе с тем указом Св. Синода поручалось им наблюсти, чтобы во вверенных им церквах употребляем был Восточный Никейско-Цареградский Символ Православной веры, и чтобы в Церковных молениях воспоминаем был Святейший Правительствующий Синод по установленному чину⁶¹. При рассылке этого указа, по предначертаниям архиепископа Иосифа, в тех видах, чтобы дело не имело значения крутого перелома, а незаметного и постепенного перехода из прежнего в новое положение, преосвященным воссоединенным сообщена была, секретными отношениями Обер-прокурора Св. Синода, Высочайшая воля Государя Императора, чтобы означенный указ не был сдаваем в Консисторию, ниже публикуем, впредь до особого повеления, но чтобы преосвященные давали оный лично читать, с подпиской в прочтении, всем членам консистории, начальствующим лицам семинарии, благочинным и вообще всем благонадежным священникам, приезжающим к кафедре, по мере признаваемой к тому возможности; благочинные должны были также поступать в своих округах, убеждая между тем и остальных к сердечному в пользу православия расположению и не прежде объявляя им указ, как по совершенном удостоверении в их благонадежности⁶². Но для убеждения народа в действительности и истинности совершившегося воссоединения и для довершения самого торжества сего дела публично произведено было то, что лучше всего должно было подействовать на умы в желанном направлении. Разумеем бывшие в разных западнорусских городах торжественные соборные священнослужения древле-православных архипастырей с воссоединенными, начавшиеся с 14 мая и продолжавшиеся до осени знаменательного 1839 года, причем оглашаем был вышеупомянутый Синодский указ о воссоединении. Первое такое священнослужение было совершенно в Витебске 14 и 15 мая митрополитом Киевским Филаретом (которому поручено было, при проезде его из Петербурга в Киев, совершить это служение и при сем объявить помянутый указ Св. Синода), в сослужении с епископом Полоцким Исидором, теперешним первенствующим членом Св. Синода, митрополитом Новгородским и С.-Петербургским и воссоединенным епископом Оршанским Василием (Лужинским). Затем 4 июня в Полоцке совершили такое же служение архиепископ Иосиф Семашко и те же епископы Исидор и Василий; 11 июня в Минске архиепископы Никанор (впоследствии митрополит Новгородский) и Иосиф; с 18 июня по 30 августа были совершаемы подобные же служения в Жировицах и Бытене; а 8 сентября в Вильне архиепископ Иосиф и епископы Исидор и Антоний (Брестский), при соборном служении своем совершили и рукоположение Михаила Голубовича (из воссоединенных же) в епископа Пинского⁶³. 1 октября, по всеподданнейшему докладу Обер-Прокурора Св. Синода, последовало Высочайшее соизволение, чтобы указ Правительствующего Сената от 23 июня о воссоединении греко-униатской Церкви с православною был обвялен во всеобщее известие. Вслед за сим последовало Высочайшее повеление, чтобы в формулярных списках, в которых доселе в графе, показывающей вероисповедание, отмечалось: греко-унитского, отмечаемо было: православного. Это было последним актом, прекратившим в Империи и самое название греко-унитов⁶⁴.

Так совершалось великое дело воссоединения западнорусских униатов с православною Церковью; но еще не завершилось. Требовалось еще утверждение самых воссоединенных, присоединение к ним еще не успевших или не решившихся воссоединиться в 1839 году, разрешение многообразных вопросов и недоумений практического свойства, устранение вмешательств с разных сторон, улажение различного рода столкновений, взаимоотношений и споров и т. д. – С живым и деятельным участием относясь ко всем важнейшим событиям, венцом которых был 1839-й год, святитель Московский Филарет не мог оставить дела воссоединения униатов без своего, столько же деятельного и живого участия и на последующее время. И мы подлинно видим сего святителя и за последующее время его жизни в разнообразнейших к нему отношениях, определявшихся различными случаями и нуждами, причем он то отвечает на запросы православного востока и римско-католического запада по этому делу, то ободряет, нравственно и материально поддерживает воссоединенных архиереев с их паствами, особенно же главного деятеля, – Иосифа Семашко, утверждая их на пути единения с православною Церковью, то сносится с древле-православными архиереями и другими лицами духовного и гражданского управления по тому же делу, то, наконец, касается его с церковной кафедры, в проповеди. – Со всех этих сторон мы и намерены теперь рассмотреть отношение Филарета к делу воссоединения.

Обер-Прокурор Св. Синода граф Н. А. Протасов предложил от 15 января 1840 года за № 216, Св. Синоду, полученное им от вице-канцлера послание вселенского патриарха Григория на имя Св. Синода, в коем патриарх, изъявляя радость свою по случаю воссоединения униатов с православною церковью в России, просит доставить ему сведения о том, на каких основаниях последовало таковое воссоединение. Митрополит Филарет в то время был в Петербурге для участия в заседаниях Св. Синода. К нему-то, по обычаю, и обратился первенствующий член Синода, митрополит Новгородский Серафим, с просьбою написать проект ответа патриарху от имени его, Серафима. Филарет не умедлил исполнением просьбы и вскоре же написал этот проект в следующих выражениях: «Святейшему Григорию, архиепископу Константинополя, Нового Рима, вселенскому патриарху, о Господе радоваться. Святейший Правительствующий Всероссийский Синод с любовью принял послание вашего святейшества, и со многим вниманием выслушал вопрошения ваши относительно воссоединения многочисленных чад Российская Церкви, более нежели за два века пред сим, не столько по заблуждению отпадших, сколько хитростью и насилием отторженных, а ныне свободно восприявших твердую решимость, и давших торжественный обет паки пребывать в единомыслии веры со святейшими восточными православными патриархами и в послушании Святейшего Правительствующего Всероссийского Синода. – По истине, святейший владыко, вопрошения ваши достойны вашей богоугодной ревности о взаимном единении святых Божиих церквей в чистом исповедании веры, при ненарушимом сохранении апостольских и отеческих преданий. – Сею самою ревностью одушевлено равномерно и священноначалие Всероссийская Церкви; и Святейший Синод, любовью чтя православные восточные патриаршие престолы, по долгу братолюбного общения, еще прежде вопрошений вашего святейшества, восприял намерение известить вас и прочих православных восточных патриархов о событии, о котором вы благоволили вопрошать. Ожидаемо только было, чтобы Синодальное соборное постановление о воссоединении сделано было известным всем древлеправославным епископам Российская Церкви, и чтобы оное приведено было в исполнение в церквах новоправославных, что, по благости Божией, и совершилось в мире. – Посему ныне Святейший Синод предоставил мне⁶⁵ препроводить к вашему святейшеству, и при сем препровождаю, напечатанное историческое сведение о так именовавшейся унии, и акты, относящиеся к воссоединению отторженных со святою православною кафолическою Восточною Церковью, прося сообщить сии сведения и блаженнейшим патриархам антиохийскому, александрийскому и иерусалимскому. – Господь Бог и Спаситель наш Иисус Христос, единый Глава единая святая соборная и Апостольская Церкви, силою и обилием своих благодатных даров да благопоспешествует вашему святейшеству в трудных подвигах охранения и распространения православной веры». Проект этот одобрен Св. Синодом 31 того же января⁶⁶. – Высший представитель вселенской церкви древнего востока мог только радоваться, и действительно радовался, как видно из сейчас изложенного, великому событию воссоединения униатов в России. Но само собою разумеется, и нужно было ожидать, и действительно случилось, что римский папа и католический запад с единомысленною и рабствовавшею ему польщизною далеко не такими глазами взглянули и смотрели на то же великое событие. Уже от 11 мая знаменательного в истории этого дела 1839 года святитель Московский Филарет писал к архиепископу Могилевскому Смарагду следующее: «Не видно, чтобы папа что-нибудь сделал, а кажется готовится что-нибудь сделать. Если угрожаемые будут верны благому и чистому намерению, можно надеяться, что римская молния на пути к северу замерзнет. Если воссоединенные священники тайно обращаются к латинским: надобно доводить сие до сведения их архиереев, которые примут благоразумные меры вразумления»⁶⁷. А в 1841 году латинское духовенство, конечно побуждаемое внушениями из Рима, подало даже формальную жалобу русскому правительству на притеснительные будто бы со стороны православных действия при обращении униатов в православие. По предмету этой жалобы требовано было мнение святителя Московского Филарета, который в исполнение этого требования, представил, от 3 января 1842 года, записку такого содержания: «По предмету возвращения к прародительской православной вере бывших унитов, отвлеченных к римской церкви, после 1798 года, латинское духовенство: 1) жалуется на неправильные якобы и даже притеснительные действия; 2) жалуется в особенности на производство дел сего рода без латинского депутата; 3) требует производства сих дел порядком, установленным в 1827 году; 4) или по крайней мере иным положительным порядком. I. Жалоба на неправильные и притеснительные действия представлена без указания мест, лиц и случаев, без изъяснения обстоятельств и без доказательств. Такие жалобы пред законом не уважительны, и по самой обыкновенной осторожности не могут быть тотчас полагаемы в основание новых распоряжений и новых правил действования. Заключение сие в настоящем случае тем более необходимо, что жалующаяся сторона, по тому же самому предмету, подвержена обратной жалобе, которую притом не трудно доказать. В последние годы возвращено православию несколько тысяч человек, которых принадлежность православию как ими самими признана, так и никем не оспорена, и которых возвращение назначено было еще за тридцать лет. Столь долгое неисполнение назначения происходило, без сомнения, не от того, что бывшее унитское ныне православное духовенство не хотело принять принадлежащих его пастве, но от того, что латинское духовенство удерживало за собою не принадлежащих его пастве. II. Жалоба на действование в возвращении к православию отвлеченных в латинство без депутата с латинской стороны противна Высочайше утвержденному мнению Государственного Совета, в котором сказано: увещеваемые совращенные лица должны быть изъяты от иноверческого влияния. III. Требование производства дел сего рода порядком, установленным в 1827 году, не может быть допущено: 1) потому, что сей порядок и тогда установлен был для одной Виленской епархии, а на прочие бывшие унитские Высшею Властью распространен не был; 2) потому, что сей порядок, установленный для двух духовных ведомств, из коих ни одно не принадлежало к господствующему вероисповеданию, никак не может быть приложен к господствующей церкви, к которой принадлежат и которой правами пользуются бывшие некогда унитскими паствы. IV. Требование для дел о возвращении в православие новых положительных правил заслуживало бы уважение, если бы доказано было, что нынешнее действование не достигает желаемой справедливой и полезной цели, а приносит вред, и что сие происходит именно от несовершенства, или недостатка принятых правил; ибо если бы и оказались неблагоприятные последствия по вине действующих лиц, то и тогда надлежало бы только исправлять личные отступления от закона и порядка, а не правила переменять. – Но как латинское духовенство не представляет и не доказывает того, чтобы действующие ныне правила были не сообразны с справедливою и полезною целью или причиняли вред, а предъявляет жалобы на действования лиц недоказанные, делает требования, противные законам и правилам господствующей церкви: то все сие не дает основания к составлению новых правил. Когда, таким образом, открыто, что на настоящее дело не можно, по справедливости, взирать с той стороны, с которой показывает оное латинское духовенство, тогда остаются в оном подлежащими соображению следующие предметы: 1) на действование по возвращению к православию неудовольствие латинского духовенства, как просто примечаемое, а не признанное основательным (de facto, non de jure). Сие побуждает к употреблению, по возможности, мер осторожности, чтобы действование было не только справедливое, но и, колико возможно, мирное. 2) Противодействие латинского духовенства, оказавшееся распространением правил 1827 года на епархии, для которых оные не были предписаны, приложением оных к делу, тогда как они по переменившимся обстоятельствам не могли уже иметь приложения, оглашением оных чрез напечатание, предписанием латинским священникам преподавать требы прихожанам, которых принадлежность православию признана духовным и гражданским дознанием. Сии действия, как противные закону и порядку, очевидно, подлежат прекращению. 3) Недостаток правильного и полного списка людей, подлежащих возвращению к православию. Способ удовлетворить сей надобности требует особенного внимания. – Но предположение поручить составление сего списка латинским священникам, с назначением на то полугодового срока, без сомнения, не есть способ благонадежный⁶⁸. Сие было бы подобно тому, как если бы знающий свою собственность в чужих руках предоставил завладевшему оною обыскать самого себя, и сделать опись тому, что он должен возвратить законному владельцу. – Все сии соображения приводят, наконец к следующим, по настоящему делу, заключениям: 1) О жалобах латинского духовенства православным преосвященным, до епархий которых сие касаться может, дать знать для наблюдения и употребления предосторожностей, чтобы к подобным жалобам не было подаваемо поводов. 2) Для составления списков людей, подлежащих возвращению к православию, употреблять православных благочинных при гражданском чиновнике и при православных и латинских приходских священниках, для чего сим доверенным должны быть открыты церковные документы как православных, так и латинских церквей. 3) При сем поручить православным преосвященным обратить особенное внимание на тех, которых подлежательность возвращению не совсем ясно и достоверно выведена, и которые при давней принадлежности к приходам латинским, почитают себя правильно принадлежащими к оным, и в таковых случаях не спешить решительными действиями, в ожидании, пока принадлежность таковых лиц православию приведется в большую ясность, и они сами в том убедятся. 4) Вышеозначенные незаконные противодействия латинского духовенства прекратить начальственными мерами»⁶⁹. Такая неумолимо строгая логика холодного, но стоящего на твердой почве справедливости и законности рассудка способна была заморозить все молнии папства, латинства и иезуитизма, направленные к разрушению дела воссоединения; а в тоже время освежить и подкрепить силы нововоссоединенного духовенства в его борьбе с закаленным в бою западом умеряя, вместе с тем, и слишком горячие порывы некоторых из членов сего духовенства.

Но не только издали и чрез посредство органов центрального управления относился святитель Московский Филарет к членам, особенно высшим, воссоединенного духовенства, а и становился к ним в более близкие отношения, в свою очередь и их самих вызывая на таковые же отношения к себе. Главная цель этих отношений мудрого и любвеобильного святителя была та, чтобы поддержать, ободрить их в их нелегкой деятельности и отношениях по утверждению и распространению православия и чисто русских начал государственной жизни между пасомыми их и в борьбе их с латино-польскою пропагандою и другими, иногда неожиданно и даже со стороны православных возникавшими препятствиями, оказать им нравственную и вещественную помощь и т. п. Так, например, когда вскоре же после воссоединения униатов новоприсоединенные архиереи – сперва Антоний (Зубко), потом Василий (Лужинский) и наконец Иосиф (Семашко), а после их и Михаил (Голубович)⁷⁰, в течении 1840 – 1843 годов, частью в видах ознакомления с древле-русскою православною святынею и поклонения последней, частью же в видах наилучшего усвоения обычаев жизни и поведения русских православных архиереев, совершали путешествия по России⁷¹, и между прочим были в Москве и некоторых местах Московской епархии: то святитель Филарет обнаруживал самую предупредительную внимательность по отношению к ним. «У вас будет гость, преосвященный Антоний Брестский, един от новоправославных, по усердию к православию достойный всякого уважения», писал он, напр., от 6 января 1840 года из С.-Петербурга к наместнику Троице-Сергиевой Лавры, архимандриту Антонию. «Примите его с любовью и упокойте. Да приимет святой Сергий в общение в лице его всех новоправославных. Благословите его образом Преподобного и от обители» ⁷² . Подобное же писал он тому же лицу от 3 августа 1841 года и относительно преосвященного Василия (Лужинскаго) Полоцкого, добавляя: «если священнодействовать пожелает, устройте ему сие»⁷³. В 1842 году от 29 мая святитель Московский тому же лицу подобное же писал относительно самого Иосифа Литовского ⁷⁴ , а в 1843 году от 29 ноября и относительно Михаила Голубовича⁷⁵. С особенною же внимательностью Филарет относился, как мы замечали, к главному деятелю воссоединения, – к преосвященному Литовскому Иосифу Семашко, который и сам, высоко ценя и личные достоинства, и административную опытность и добрые к себе отношения святителя Московского Филарета, часто обращался к нему по тому или другому поводу. И, между тем как до 1842 года сношения между ними были по большей части личные и устные, с 1842 года, когда прекратились ежегодные поездки святителя Филарета в Петербург, эти сношения стали письменными⁷⁶. Так еще в 1841 году от 25-го августа святитель Московский писал к наместнику Лавры Антонию: «Преосвященный Литовский просит у меня митры и панагии. Напомните поговорить о сем в Лавре»⁷⁷. За тем в 1842 году, когда Иосиф приезжал в Москву, то он здесь «был принят», – по словам современника события, «доселе здравствующего графа М. В. Толстого, – «с большим почетом: в Чудове, где он останавливался, викарий⁷⁸, представлял ему настоятелей монастырей и членов консистории; он служил обедню в Успенском соборе и в Сергиевой Лавре, где встречали его со звоном во все колокола; владыка давал для него обед»⁷⁹. На память об этом посещении Филарет подарил Иосифу от кафедрального Чудова монастыря богатую ризницу: саккос золотой парчи, такой же омофор, палицу и пр.⁸⁰. 1842-й и ближайшие, последующие за тем годы были весьма тяжелыми для святителя Московского по тем скорбям, которые он без вины претерпел за это время. Не особенно легки эти годы были и для святителя Литовского Иосифа, на которого в это время, более чем когда-либо, сыпались стрелы злобы, зависти и ненависти со стороны не только принадлежавших к латино-польской партии, но и лиц, считавшихся православными. Даже лица, стоявшие у кормила правления в русском православном государстве за то время, иногда оказывали в отношении к нему не только равнодушие, но иногда и несправедливость, глубоко оскорблявшую Иосифа, самым делом доказавшего и не перестававшего доказывать безукоризненную честность своих намерений и побуждений в отношении к великому делу своей жизни, -воссоединению униатов. Под удручающим впечатлением такого рода отношений Иосиф от 7 мая 1844 года конфиденциально писал Филарету Московскому следующее: «Еще не время, чтобы ход и обстоятельства благополучно совершившегося воссоединения к православной церкви бывших в Империи униатов могли быть вполне раскрыты: и я не могу ожидать, чтобы оценено было по всей справедливости участие мое в совершении сего дела. Думаю, однако же, что участие это не столь безызвестно, чтобы я не мог на него указать и призвать Бога во свидетели чистоты моих намерений и побуждений. В порыве пламенной ревности, я считал себя как бы призванным свыше для совершения этого дела; и если иногда мечтал о земной награде, то она представлялась мне лишь в мирном уединении, защищенном высшею властью от предстоявших мне неприятностей⁸¹. Этой мечты, или лучше сказать постоянного желания, не припишите, Высокопреосвященнейший Владыко, недостатку твердости и усердия к дальнейшему служению церкви, – кто прошел подобное моему пятнадцатилетнее поприще, кажется, должен быть свободен от такового обвинения. Но устранение мое я считал всегда необходимым последствием моего поприща. Естественно, совершение униатского дела возбудило ко мне ненависть господствующей в западных губерниях политическо-религиозной партии поляков и римлян, – ненависть тем сильнейшую, что она сопровождалась опасением дальнейшего моего влияния на ее участь – и я никогда не ожидал иметь от правительства столько покровительства, чтобы оно могло меня обезопасить против этой партии. Напротив, я всегда думал, что, наконец, и ему наскучит меня поддерживать, а его чиновники будут и рады пожертвовать мною и тем заслужить тысячи благодарностей. В Церкви Православной я не ожидал, по крайней мере в начале, ни столько сочувствия, ни столько доверенности, сколько нужно для полезного служения в недрах ее – и это тоже естественно. Я новый пришелец, которого действия на пользу церкви мало кому, и то не вполне, известны, а иными даже превратно толкуются; да притом, чуждое воспитание и привычки, с детства вкоренившиеся, на всяком шагу будут оправдывать предубеждения против меня слабых неведущих. Возможно ли в подобном положении дальнейшее полезное мое служение? и не должно ли было поприще мое кончиться необходимо падением, тем более для меня позорным, а для врагов моих и Православная Церкви утешительным, что оно совершилось бы посредством самой сей церкви и правительства? С другой стороны, я думал, что назначение на мое место достойного древле-православного архиерея заменит меня с сугубою пользою. Поддерживаемый полною доверенностью церкви, не имея против себя никаких предубеждений, он не только стал бы твердою ногою в лице иноверцев, но и с большим успехом действовал бы на утверждение и устройство воссоединенной паствы. Убежденный о сем вполне, я, при самом довершении униатского дела, подал прилагаемую при сем всеподданнейшую просьбу⁸², от 26 февраля 1839 года, об увольнении меня совершенно от дел после упрочения последовавшего воссоединения. Четыре протекшие от сего годы не только не поколебали прежнего моего убеждения, но, напротив, вполне оное оправдали. Посему, отношением от 18 декабря 1842 года, а еще с большею настойчивостью отношением от 26 февраля 1843 года, просил я посредства г. Синодального Обер-Прокурора⁸³ об окончательном удовлетворении означенной выше всеподданнейшей моей просьбы. В отношениях этих, прилагаемых у сего в списке⁸⁴, с полною, думаю, для всякого убедительностью изложены причины, по которым дальнейшее мое служение было и безнужно, и едва ли возможно. Однако же причины сии не были уважены, я даже не получил ответа на мои отношения. Между тем, улучшилось ли положение мое со времени отправления оных? Может быть, я теперь более прежнего могу полагаться на участие ко мне Православная Церкви. Напротив, поляки и римляне считают приобретшими теперь для себя покровителя, а для меня недоброжелателя, там именно, куда всякий православный должен обращаться с полною доверенностью; а обстоятельства, в которых я не только не участвовал, но о которых даже не знал, едва ли не усилили предубеждений против меня между православным духовенством. Может быть, я более прежнего могу теперь заставляться покровом правительства. Напротив, увольнение меня от должности председателя Белорусско-Литовской коллегии, с ее закрытием⁸⁵, а также обстоятельства, сему сопутствовавшие и последовавшие, заставляют думать всех, что меня прогнали. И после этого, когда все направлялось к тому, чтобы меня уронить в общем мнении, замарать, когда я не вижу, откуда мне надеяться помощи и покровительства, когда, напротив, всюду ожидает меня недоброжелательство и противодействие, мне предстоит преобразование паствы, исключительно составленной из воссоединенных, отступившей более других мест от древнего церковного порядка, перемешанной на пространстве трех губерний с преобладающим неприязненным римско-католическим населением, раздраженным новыми резкими преобразованиями и ожидающим еще дальнейших! Мне предстоит устройство новой епархии, с материальными средствами, гораздо скуднейшими противу других западных епархий! На меня возложено перенесение епархиального управления, с кафедральным и училищным штатами, в город Вильно⁸⁶, кипящий ненавистным фанатизмом против православных, лежащий вне круга православного населения, с крайним отягощением для всех лиц, принадлежащих этому управлению и для большей части прочего духовенства! Не простительна ли для меня мысль, час от часу более утвердившаяся, что меня высылают туда, дабы только сбыть с рук, предать верной погибели, с поруганием пред врагами православия, бросить в лужу, дабы пройти по мне сухою ногою? Я не хочу обвинять никого лично ⁸⁷ , боюсь приписать одному то, что, может быть, произошло совершенно от кого другого, тем более, что действительно я получал неоднократно удары, не зная, откуда они направлены. Я не знаю, кто действовал против меня по личному недоброжелательству, а кто по заблуждению; кто как орудие польско-католической партии, а кто по собственным видам или мелочной зависти и самолюбию? – да судит их Бог и собственная их совесть! Но когда я ожидаю одного лишь страдания, одних препятствий с той именно стороны, откуда должен был бы ожидать помощи и защиты; когда за приготовленную погибель подарят меня разве гримасой фарисейского сожаления; когда, вероятно, будут чернить имя мое и станут преследовать его клеветою даже за гробом: извинительно для меня оставить хотя несколько строк в единственное теперь возможное оправдание. Вот причина, по которой решился я изложить Вашему Высокопреосвященству прописанные выше обстоятельства. Если мне суждено запечатлеть кровью настоящее поприще: если сподобит меня Всевышний положить страдальческую голову там, где покоятся мощи трех первых мучеников Православная Церкви, пострадавших в Литве за веру Христову: помолитесь, Владыко, о грешной душе моей и поручите меня сочувствию Православная Церкви! Если же мне предстоит долголетнее гонение и от своих и от врагов, то еще более прошу молитв Ваших: да подкрепит меня Всемогущий твердостью, не допустит предаться унынию в предстоящей тяжкой борьбе и избавит меня от клеветы человеческой! И Вы, Владыко, отдайте мне иногда справедливость пред людьми, как я ожидаю ее, с полным упованием, пред судом праведным Божиим. Впрочем, личную мою участь я всегда подчинял пользам службы и все страдания, все неприятности постоянно скрывал в глубине моего сердца: так что даже о бумагах, препровождаемых ныне к Вашему Высокопреосвященству, никто до сих пор не знает, по крайней мере от меня. Посему, прошу и Вас, Владыко, сохранить их как мое завещание, не предавая преждевременному разглашению, дабы жребий, приготовленный одному человеку, не повредил делам общественным Церкви и государства. – Бог видит! страдать и умереть от врагов Церкви и государства для меня не страшно – я на это всегда был готов и ожидал. Но видеть себя оставленным, если даже не преданным тем же врагам, от правительства, от начальства Православная Церкви – грустно, весьма грустно. Впрочем, облегчив сердце сим душевным признанием пред архипастырем, к личным качествам коего и высоким заслугам Церкви питал я всегда глубочайшее уважение, – я иду нетрепетно, без малодушия по пути, предназначенному мне Провидением. Да будет святая воля Его! и да поможет мне Бог быть еще сколько-нибудь полезным Церкви Православной. – Р.S. Утешьте меня, Высокопреосвященнейший, уведомлением о получении сей бумаги, – а то я подумаю, и ее к вам не допустили» ⁸⁸ . Это, исполненное тяжкой скорби письмо, помеченное 7-м мая, отправлено было по назначению лишь 17 мая⁸⁹. Мог ли быть равнодушен к этой скорби святитель Московский, сам еще продолжавший в то время находиться под гнетом такой же скорби? Но с другой стороны, находясь в невольном удалении от дел высшего управления церковного, чем он мог и утешить страждущего святителя Литовского, кроме преподания ему нравственной поддержки? Не умедлил Владыка Московский таким утешением. От 2 июня того же 1844 года он писал Иосифу следующее: «Преосвященнейший Владыко, многочтимый о Господе Брат! 28 мая, в воскресенье, предстоя алтарю по обычаю, в числе других сопастырей и Вашу память принес я пред Господа: и потому без упрека себе вечером того дня получил Ваше напоминание о сем долге братолюбия. – По требованию Вашего Высокопреосвященства, извещаю, что отношение от 7 мая № 757 получено мною 28 дня, с признаками верного доставления. – С участием скорби взираю на изображаемое Вами трудное положение вместо успокоения, заслуженного долговременным, трудным п полезным для Православной Церкви и отечества подвигом. Дабы облегчение Ваше соединить с пользою общею, по моему мнению, не устранение Ваше от дел надобно, а другие средства. Но простираться о сем в рассуждение нет для меня права. – Благопотребна молитва Давидова: укрепи Боже сие, еже соделал еси в нас. И если угодно было Богу, чтобы Вы деятельно послужили соделанию: то довольно естественно, чтобы Вы продолжали служить утверждению. Человеческая помощь когда вполне надежна? За то помощь Божия никогда не безнадежна. Если дело Ваше и не всеми понято: видит оное Сердцеведец, и Православная Церковь сохранит о нем правую память. Должно уповать, что и православное правительство Благочестивейшего Государя, по мере трудности подвига, будет поддерживать Вас своим подкреплением. – Небесного Пастыреначальника моля о всяком Вам благопоспешении, паче их же прочим или разумеем и себя молитвам Вашим поручая, с совершенным почтением и любовью во Господе, пребываю» и проч.⁹⁰. И действительно святитель Литовский не был оставляем без поддержки со стороны правительства. За свои подвиги он был награждаем чаще и больше, нежели другие православные архиереи его времени, как то видно из его послужного списка⁹¹. Но для Иосифа, в его положении и с его характером и взглядами, важнее была нравственная поддержка среди враждебных элементов, его окружавших. Такой-то он искал, и нашел, между прочим, у святителя Московского, который и после 1844 года не переставал его поддерживать нравственно, а когда нужно было – и материально. Так, между прочим, на поздравительное с праздниками письмо Иосифа, Филарет от 7 января следующего же 1845 года писал ему: «со времени прошлогодних писем, Вашего и моего, заботливо думал я о Вас и желал знать о Вашем пребывании и мире, и когда хотел писать к Вам, посещен письмом Вашим. Много благодарю за сие общение. Радуюсь, что продолжаете Ваши подвиги и что дается Вам споспешествование. Будем уповать, что благословивший Вас совершить трудный и долгий подвиг в пользу православия, не оставит рукою крепкою поддерживать Вас в прохождении Вашего достопамятного поприща, хотя и не без терния на пути Вашем⁹². В 1844 году приходили к благополучному концу главнейшие заботы Иосифа о перенесении Литовской архиерейской кафедры из Жировиц в Вильно, со всеми приспособлениями к тому в тех видах, чтобы эта кафедра была более твердым оплотом в борьбе с латинством и польщизною. Самое перенесение это совершилось в 1845 году, при чем Иосиф в разное время сего года произнес три слова, а именно: первое – 8 мая, «пред всенощным бдением накануне праздника святителя и чудотворца Николая, по случаю перемещения в Вильно Литовского епархиального управления и открытия кафедрального Николаевского собора»; второе – 8 сентября, «в церкви Виленского Свято-Троицкого монастыря, при открытии Литовской семинарии и духовных училищ»; и третье – 6 декабря, при освящении построенной первоначально еще князем Константином Острожским (в конце ХVI века), а после возобновленной приходской Николаевской церкви в городе Вильне⁹³. Во всех этих словах, особенно же в первом, проповедник глубоко входит в историю унии и воссоединения униатов, совершившегося в 1839 году, как того же предмета касался он и в своих немногих проповедях предшествовавших (1840 –1842) лет⁹⁴. Проповеди свои, по напечатании их, Иосиф счел долгом послать, между прочим, и святителю Московскому Филарету, который, в свою очередь посылая ему экземпляр только что вышедшего в 1845 году собрания своих слов и речей в трех томах, от 12 апреля 1846 года, по случаю праздника Пасхи, писал ему. «Простим вся воскресением. Под защитою сего церковного слова приветствую Ваше Высокопреосвященство радостью Воскресения Христова, с искренним желанием, да будет она у Вас исполнена и многоплодна: а себе прошу от Вас прощения в молчании, правда, что, не извинительно, долгом. – Ваши слова, всегда достопримечательные, читал я с жаждою, и молил Бога, да вспомоществует Вам распространять дух Руси и православия в краю, в котором он имеет наследственное право быть в силе и пространстве. Позвольте мне на Ваши слова ответствовать моими, хотя не для того, чтобы утомлять Вас долгим чтением, по крайней мере, ради памяти о мне⁹⁵. Подобным же образом в 1850 году, при письме от 29 апреля, святитель Филарет посылал Иосифу, для него и для семинарской Виленской библиотеки, по экземпляру второго издания своих слов и речей (1847 – 1848 гг.)⁹⁶; а в 1851 году, при письме от 28 мая, благодарил его за слово, присланное пред тем, и хвалил это слово⁹⁷, при чем, вероятно, разумеется слово Иосифа, произнесенное 14 апреля 1851 года, по освящении пещерной церкви во имя святых мучеников Антония, Иоанна и Евстафия, в Виленском Святодуховом первоклассном монастыре, также как и прежние слова святителя Литовского, обильное интересными историческими данными⁹⁸. За тем в 1852 году, когда Иосиф за «пламенную ревность к православию, приверженность к престолу, благоуспешные действия при восстановлении православной иерархии в стране древнего достояния Церкви нашей и неутомимые заботы об утверждении в духовных паствах праотеческой веры», как значится в Высочайшем рескрипте от 30 марта сего года, был возведен в сан митрополита, при чем Всемилостивейше пожалован белым клобуком, украшенным крестом из драгоценных камней, святитель Московский Филарет поспешил приветствовать его, в виду и пасхального времени, от 5 апреля, следующим образом: «Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Архипастырь! Приимите от меня целование радости и любви во Господе: Христос воскресе! Радость о Нем да будет силою Вашею, и да поможет Он Вам распространять свет вечного востока в сумраке запада и свышний мир между непознавшими мира. С утешением узнал я, что заслугам, оказанным Вами Православной Церкви, дано новое высокое свидетельство; с радостью поздравляю Вас с милостию Божиею и Царскою»⁹⁹. Как раз с этим радостным событием в жизни и деятельности святителя Литовского совпало торжественное событие переложения в новую раку мощей святых Виленских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия, совершившееся 14 апреля того же 1852 года – в день памяти сих святых мучеников, пострадавших пятьсот лет тому назад при Литовском великом князе Ольгерде. Переложение из убогой деревянной в прекрасную бронзовую вызолоченную раку в построенной и за год пред тем освященной пещерной церкви во имя св. мучеников сопровождалось торжественным архиерейским служением и приличным случаю словом митрополита Иосифа, при огромном стечении народа, впервые при этом видевшего своего первосвятителя в белом клобуке, как весьма явном знаке отличия за те великие подвиги, которые предпринял уже и совершил и которые не переставал предпринимать святитель Иосиф по делу воссоединения униатов с православною Церковью и утверждения их в единении с последнею¹⁰⁰. Свое слово¹⁰¹, сказанное при этом переложении, Иосиф прислал между прочим и святителю Московскому с экземплярами его для раздачи и по иным назначениям. По этому поводу святитель Филарет от 26 июня того же 1852 года писал к святителю Иосифу следующее: «Сорадуюсь, что Господь споспешествует Вам обновлять и укреплять священные памятники православия в стране, где оно сияло, угасало, и вновь светит, имея Вас деятельным световозжигателем. – С благодарностью получил я, и с возобновленною занимательностью прочитал Ваши поучения, новое, с прежними. И поручение Ваше передать экземпляры оных преосвященному Викарию¹⁰², Академии и Семинариям тотчас исполнил. Желание Ваше, чтобы восстановленная Литовская паства была в теснейшем духовном и молитвенном общении со всею православною церковью, сколько имеет права на взаимность, столько, надеюсь, и пользуется ею. Каждый, кому дорого православие, и кто хорошо знает Ваши для него подвиги, высоко ценит их, и сердечно и молитвенно желает Вашей пастве возрастания и преуспеяния. Моля Господа, да отверзает Вам в распространении Православия дверь велику и пространну там, где и сопротивнии мнози, и прося молитв Ваших о моей немощи, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть» и проч.¹⁰³. Действительно, Иосиф, и всегда весьма деятельный, а теперь, ободренный столь великим и чрезвычайным знаком Монаршего к нему благоволения, еще более усердную обнаруживая деятельность, неустанную вел борьбу с латино-польскою партией при утверждении и распространении православия в Литовской епархии, причем не редко должен был бороться и с потворствовавшим латино-польской партии по разным видам гражданским начальством западного края¹⁰⁴. Между прочим, в видах успешности борьбы и подведомого ему православного духовенства с означенною партией, Иосиф, письмом от 20 февраля 1853 года, просил Филарета прислать ему 1500 экземпляров напечатанной в Творениях св. Отцов с прибавлениями духовного содержания за 1852 год статьи, Слово кафолического православия римскому католичеству (А. Н. Муравьева). В исполнение требования такого количества экземпляров статьи нужно было вновь заказывать печатание отдельных оттисков ее. Поэтому от 18 апреля того же 1853 года святитель Московский писал Иосифу: «Поручение Ваше исполнено. Слово Кафолического православия напечатано. Редакционный Комитет, чрез который сие сделано, потому что у него делалось под руками, на сих днях препроводит к Вашему Высокопреосвященству печатные экземпляры чрез транспорт: ибо так полагают удобнее и дешевле»¹⁰⁵. В том же году Иосиф и распространил эту статью между духовенством своей епархии¹⁰⁶. Латинство и польщизна пользовались всяким, даже малейшим поводом, к нападкам на православие вообще и в частности на Иосифа, при чем, по обычаю, не скупились на ложь, клевету и ругательства. Когда же в 1853 году началась Крымская война и когда внимание русского правительства естественно обращено было от запада на юг России, то латино-польская партия еще выше подняла голову и еще смелее стала пользоваться теми же способами, надеясь на обильную ловлю рыбы в мутной воде, как говорится. – В 1858 году в Париже издана была книга, под заглавием «Рим», в которой наглая клевета взводилась и на дело воссоединения униатов. Иосиф, хотя и привык уже к нападкам той партии, не мог однако же оставить без ответа эту книгу, в которой между прочим снова поднималась басня о мнимой мученице – игумении Минского униатского базилианского монастыря Макрене Мечиславской¹⁰⁷. Он представил в Св. Синод подробный рапорт по поводу этой книги с выписками из нее и с своими на нее замечаниями и опровержениями¹⁰⁸. Но Иосиф всегда предпочитал такой мелкой борьбе, как менее полезной для его великого дела, борьбу крупную, поражающую латинство и польщизну, как говорится, не в бровь, а прямо в глаз и главу. – При нападении едва не всех европейских держав на Россию во время Крымской войны, весьма благопотребно было, и именно в западном краю России, где латино-польский элемент, враждебный последней, был так силен, поднять значение России в глазах населения, указать, что она, как и всегда, борется за святое дело против врагов, хотя и христиан, но защищающих Турок-магометан, и что за такие святые стремления ее Господь сам является ей поборником. В таком именно тоне и произнесены Иосифом две проповеди, одна 1 ноября 1853 года, по прочтении Высочайшего манифеста о войне с Турками, а другая – 25 декабря 1854 года, по прочтении Высочайшего манифеста от 14 декабря о продолжении той же войны. Обе проповеди сказаны на текст: С нами Бог, разумейте язы́цы и покаряйтеся, яко с нами Бог ¹⁰⁹ . Еще не получив отдельных оттисков обеих проповедей, а лишь ознакомившись с последнею из них случайно, святитель Московский Филарет, в письме к А. Н. Муравьеву от 8 мая 1855 года, говорил: «Слово преосвященного Литовского сильно и искусно. Могло быть более обличения и нравственного учения: но в его краю была причина говорить более о надежде на милость Божию, нежели об опасности от наших грехов»¹¹⁰. Вскоре же после того, именно при письме от 30 мая, и сам Иосиф прислал святителю Московскому отдельные оттиски обеих означенных проповедей, говоря в своем письме относительно последних: «как память, примите, Высокопреосвященнейший, и два мои последних слова; только прошу не осуждать, если что покажется резким: – тридцать пять лет я стою лицом к лицу против неправд Запада – и, естественно, должен говорить иначе, чем другие»¹¹¹. Между тем это же письмо от 30 мая, с буквальною точностью текста его и лишь с переменою адреса имени, препровожденное и к первенствующему члену Св. Синода митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому Никанору, в значительной мере служит, по своему содержанию, подобно известному нам письму от 7 мая 1844 года¹¹², как бы завещанием Иосифа, отовсюду окруженного враждебными элементами, готовыми раздавить его. Побуждения к грустному настроению, выразившемуся в этом письме, излагает сам же Иосиф в своих Записках. «Тягостная война, – говорит он здесь, – ее возможные последствия в Литовском крае¹¹³, кончина Государя, кончина гр. Протасова, которые меня так знали и на которых я мог полагаться, навели на меня тягостную грусть. Под влиянием этой грусти написал я письмо от 30 мая к митрополитам Филарету и Никанору»¹¹⁴. Но грусть эта скоро должна была рассеяться. Война вскоре кончилась. На место Государя Императора Николая Павловича вступил на престол Августейший Сын Его, который унаследовал от своего Родителя уважение к делу воссоединения униатов и к лицу, послужившему более всех этому делу. А это было самое главное для Иосифа, горячо принимавшего к сердцу это дело и тесно связывавшего с его судьбой свою судьбу. В 1856 году по окончании войны, как известно, в Москве была коронация Государя Императора Александра Николаевича. Иосиф Литовский был в числе иерархов, назначенных к участию в священнодействии коронации ¹¹⁵ . Извещая Филарета Московского об этом своем назначении, он просил его дать ему на это время приют в каком-либо из Московских монастырей. Филарет все устроил для его успокоения, отдав в его распоряжение настоятельские келлии в Заиконоспасском монастыре, и Иосиф был весьма доволен всем во время своего пребывания в Москве¹¹⁶. Одним из приятных последствий коронации для Иосифа было Высочайшее пожалование ему того облачения, в котором он служил при совершении священнодействия коронации. По этому поводу святитель Московский Филарет писал Иосифу от 10 сентября того же 1856 года: «Государю Императору благоугодно было Всемилостивейше повелеть архиерейское облачение, устроенное ко дню священного коронования Их Императорских Величеств, которое Вы в сей день имели на себе, Вам подарить. Как из сведения Успенского протопресвитера видно, что сие облачение находится уже у Вас, то покорнейше прошу в сем меня удостоверить»¹¹⁷. От 21-го же сентября Иосиф и послал Филарету это удостоверение¹¹⁸. Но самое приятное для Иосифа последствие коронации представляли собою слова Государя Императора, сказанные ему на публичной аудиенции после коронации, именно 27 августа того же 1856 года. «От души благодарю Вас, – изрек ему Всемилостивейший Монарх, – за все Ваше служение. Надеюсь, что Вы оное таким же образом и напредь продолжать будете. Вы знаете, как ценил заслуги Ваши Мой Родитель, – и Я им отдаю полную справедливость». Иосиф сказал: «Сохраните же, Ваше Величество, меня в Вашем сердце, как Ваш Родитель». – «Непременно», ответил Государь Император¹¹⁹. В знак особого доверия к Иосифу, Государь Император между прочим повелел вызвать его для присутствования в Св. Синоде, в августе 1859 года. Отчасти по болезненному состоянию, удручавшему Иосифа с самой коронации 1856 года, а отчасти по некоторым нравственным причинам¹²⁰, он не обнаруживал столь живой деятельности и ревности по участию в делах Синодального управления, как бывало прежде. Осведомившись о том, святитель Московский Филарет, от 4 декабря 1859-го же года писал первенствующему члену Св. Синода, митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому Григорию: «Преосвященный Литовский, говорят, много молчит. Жаль. Он имеет силу мысли и может споспешествовать вам»¹²¹. Подлинно, жаль; но что было делать! Люди с такою кипучею деятельностью, настойчивостью в борьбе с препятствиями и с такою горячею ревностью, какие всегда отличали Иосифа, обыкновенно, недолговечны. В год коронации скончался отец Иосифа, почти 80 лет, проведши жизнь, конечно, более спокойную, нежели какая досталась на долю его сына, который в тот же год получил сильный ревматизм, вместе с другими болезнями, мало по малу ослаблявший его организм. К болезням же телесным присоединялись и нравственные страдания. Особенно тяжко было святителю Литовскому пережить эпоху Польского восстания шестидесятых годов, столь тесно связанного, как мы и раньше замечали, с противодействием латинства православию в западном крае. По усмирении восстания благодаря энергии М. Н. Муравьева, по мысли последнего в видах обрусения этого края, между прочим предполагалось учредить в Вильне духовную академию в виде добавочных высших классов в существующей там семинарии. Об этом учреждении спрошено было мнение святителя Московского Филарета, и он еще от 10 Января 1864 года писал Обер-Прокурору Св. Синода А. П. Ахматову: «Устроение академии в Вильне было бы сомнительно и тогда, когда Высокопреосвященный Иосиф сохранял полные силы и энергию: ныне оскудевшие силы неизбежно уменьшают его энергию»¹²². А вскоре после того святитель Московский представил г. Обер-Прокурору и более обстоятельное мнение, с изложением причин, по которым он считал не нужным учреждение академии в Вильне¹²³. Более нужным и полезным для края считал он «улучшение и усиление» Виленской (Литовской) семинарии и приходского духовенства, с привлечением последнего и изнутри России¹²⁴, о чем всегда ревностно заботился и святитель Иосиф. В частности, по вопросу о духовенстве между Иосифом и Филаретом издавна происходил живой обмен мнений и советов. Еще в бытность свою в Москве в 1842 году Иосиф лично просил Филарета снабдить его надежными лицами монашествующего и белого духовенства. Филарет, хотя тогда же выразил мысль о затруднительности исполнения этой просьбы, однако и не отказывал в ней окончательно¹²⁵. Он держался такого убеждения, чтобы туда доставляемы были «люди с энергию и самоотвержением, а не такие, которые, видя себя не значащими дома, мечтают получить значение вдали»¹²⁶. И поэтому-то так затруднялся сам в выборе надежных лиц для исполнения просьбы Иосифа. В виду однако же того, что Филарет, как мы заметили, не окончательно отказывал Иосифу в исполнении его просьбы, этот последний, по возвращении на свою паству, напомнил Филарету о том же и письменно¹²⁷. После долгих исканий, Филарет наконец представил ему список заявивших желание служить в западном крае. По этому списку Иосиф избрал несколько лиц и написал о том Филарету, от 18 мая 1844 года. Но к сожалению, уже от 13 Февраля 1856 года святитель Филарет вынужден был писать Иосифу следующее: «в сем феврале, после умершего письмоводителя моего¹²⁸, при осмотре бывших на руках его дел, найден не раскрытый пакет, в котором оказалось отношение Вашего Высокопреосвященства от 18 мая 1844 года № 800, которым требуются, во вверенную вам епархию иеромонах Вассиан, священник Николай Герасимов и иеродиакон Софроний. Причиною сего задержания не иное что можно полагать, как то, что моя канцелярия по штату состоит из одного письмоводителя. Пишу сие к Вашему Высокопреосвященству для того, чтобы неисполнение требования не было приписано моему небрежению. Теперь вероятно уже поздно. Жалею, что вы не изволили вскоре подтвердить мне Вашего требования, чем я избавлен был бы от настоящей неприятности¹²⁹. С подобною же просьбою Иосиф обращался к Филарету и в 1864 году. Но от 16 мая 1865 года Филарет писал Иосифу: «от 21 ноября прошлого 1864 года за № 3017, Ваше Высокопреосвященство обращали ко мне и от 8 дня сего мая (№ 1164) возобновили требование, не найду ли я возможным снабдить Сурдекский Святодухов монастырь Литовской епархии настоятелем и полным комплектом братии из монастырей Московской епархии. Прошу прощения, что я умедлил ответом на сие требование; потому что не имел в виду средств удовлетворить оному, а оставить оное неудовлетворенным не желал. Но и после не кратковременных соображений, к прискорбию моему, нахожу себя в необходимости признаться, что не нахожу средств исполнить желание Вашего Высокопреосвященства. Мужские монастыри скуднее людьми, нежели женские, и особенно людьми образованными и способными к деятельности, какой требуют обстоятельства Вашего края. Мне трудно было решиться произнести пред Вашим Высокопреосвященством сей ответ; но не нахожу возможности произнести лучше сего»¹³⁰. Действительно, монашествующими из женских монастырей своей епархии святитель Московский мог оказать помощь святителю Иосифу и уже оказал таковую в 1864 году, послав в Вильну из Алексеевского монастыря казначею с 15-ю монахинями и послушницами, а в 1865 году летом озаботившись посылкой и священника для основанного таким образом в Вильне женского Мариинского монастыря¹³¹.

Так едва не сорок лет продолжались добрые взаимоотношения между обоими великими святителями, основанные главным образом на мысли об одном деле – воссоединении униатов. Поэтому же делу святитель Московский не раз сносился и с светскими властями, и с православными архиереями и, наконец, даже с Святейшим Синодом. В образец первого рода сношений мы укажем на сношение Филарета с В. И. Назимовым, который в 1855 – 1863 годах был Виленским Генерал-Губернатором. Этот Генерал-Губернатор был такой человек, который, обладая давним знакомством с краем¹³² и некоторым влиянием на латино-польскую партию в этом крае, был назначен уже новым Государем Императором (Александром Николаевичем) на важный пост Генерал-Губернатора с видимою целью примирить поляков и латинян с русскими и устранить возможность неприязненных вспышек между ними, по крайней мере до окончания важнейшего дела нового царствования, – освобождения крестьян от крепостной зависимости. В виду этой цели пошли уступки за уступками со стороны русского правительства в пользу латино-польской партии, приведшие в конце концов, как известно, к событиям 1863 года, когда и сам Назимов должен был оставить пост Генерал-Губернатора в означенном крае; чрез что ясно обнаружилась роковая ошибка в его назначении на этот пост или, лучше, в его действовании с означенною целью. Ибо с латино-польскою партией так действовать было нельзя. При своей всегдашней вражде ко всему православному и русскому, она уступки считала не более как за признак слабости русского правительства и потому тем с большею смелостью, если не сказать сильнее, шла дальше в своем поступательном движении к конечным целям своим, к полному преобладанию в крае. Даже при Императоре Николае, когда таких уступок не делаемо было, она успела сделать то, что, не смотря на равенство почти в численности жителей православного и римско-католического исповедания по Виленской и Гродненской губерниям, более двух третей всех мест гражданского управления по этим напр. губерниям занимали лица римско-католического вероисповедания или польского происхождения. Что же могло быть при системе больших уступок? Всю эту махинацию латино-польской пропаганды лучше всего понимал человек, более тридцати лет стоявший лицом к лицу против неправд запада и посвященный во все тайные пружины махинаций последнего. Это – митрополит Иосиф, который, по известной своей ревности к православию и русской народности, от 10 января 1855 года, следовательно, за несколько дней до смерти графа Н. А. Протасова и за месяц с небольшим до кончины Императора Николая, послал на имя графа Протасова пространное отношение с изложением причин необходимости усиления элементов православия и русской народности в составе лиц управления западным краем¹³³. Содержание этого отношения доведено было до сведения Императора Николая, и Его Величество дал согласное с заключающимися в нем требованиями повеление¹³⁴. Но последовавшая вскоре затем кончина Государя, сопровождавшие ее обстоятельства, перемена царствования и лиц управления нового царствования и т. д., оставили Иосифа в полной неизвестности относительно последствий его отношения к графу Протасову. По этому-то между прочим святитель Иосиф в упомянутом выше конфиденциальном письме к святителю Московскому Филарету, от 30 мая того же 1855 года, и изображал в мрачных красках свое положение среди враждебных элементов края, сославшись и на содержание своего отношения к графу Протасову от 10 января, с приложением копии самого этого отношения¹³⁵. Святитель Московский, сам вернейший сын православной церкви и отечества и таковой же слуга Государя, с полным сочувствием отнесся к делу, затронутому Иосифом, и воспользовавшись тем обстоятельством, что генерал-губернатором Виленским назначен был старый его знакомец, бывший попечителем Московского учебного округа, вышеупомянутый Владимир Иванович Назимов, решил снестись с последним по тому же делу. От 15 декабря 1855 года он писал к Назимову следующее: «До меня дошло отношение преосвященного Иосифа, митрополита Литовского к графу Протасову о неблагоприятном для блага отечества состоянии управления Литовского края. Предмет сей не принадлежит к кругу дел возложенного на меня служения; но долг верности престолу заставляет меня не иначе, как с крайнею заботою помышлять о том, известно ли сие Государю Императору. Отношение писано 10 января 1855 года. Нет причины сомневаться в том, что граф Протасов представил оное в Бозе почившему Государю. Но как сие было незадолго до его кончины, то принято ли это в рассуждение? Известно ли оно ныне царствующему Государю Императору? Вот о чем забота. – Назначение вашего превосходительства в управление Литовским краем открывает мне случай исполнить, возможным для меня образом, долг верности престолу, препровождением к вам списка вышеозначенного отношения и успокоить мою заботу вашею верностью престолу и ревностью о благе отечества»¹³⁶. Глубоко уважая святителя Московского, а равно ценя заслуги для края, ревность и высокие личные достоинства святителя Литовского и «вполне разделяя взгляд» последнего на предмет его отношения к графу Протасову, Назимов, как передает его же слова один из бывших его подчиненных, «принял к сведению многие из его разумных и практических замечаний»¹³⁷; но само собою разумеется, что в виду данных ему при самом вступлении в должность инструкций, он не мог в полной мере приложить к делу одобренные в Бозе почившим Императором Николаем предположения святителя Литовского. А святитель Литовский, горячо принимавший к сердцу дело православия и русской народности в крае, естественно, счел это за признак малодушия и даже двоедушия и не мог не скорбеть душою, изведав долговременным опытом шаткость нашей внутренней политики и не находя удобным объясниться по этому делу с Назимовым, хотя и сохранял с ним по наружности добрые отношения¹³⁸. Когда же латино-польская пропаганда, пользуясь уступчивостью русского правительства, подняла еще более прежнего высоко свою голову и уж стала обнаруживать «лихорадочную деятельность» по подготовке польского восстания, святитель Иосиф не мог выдерживать долее, и как верный слуга престола, 26 февраля 1859 года представил о том Государю Императору обстоятельную записку¹³⁹. Но как бы в ответ на эту записку, враги России (не внешние, а домашние) напечатали в «Колоколе» статью, под заглавием: «Семашко, Филарет и Николай», в которой полностью помещены: 1) вышеупомянутое отношение Иосифа к графу Протасову от 10 января 1855 года; 2) вышеприведенное письмо святителя Московского Филарета к В. И. Назимову, и 3) текст упомянутого повеления Государя Императора Николая Павловича по поводу отношения Иосифа к графу Протасову, с разными комментариями к тексту сих документов, сделанными издателем «Колокола» Герценом. Само собою разумеется, что № «Колокола», в котором помещена была означенная статья, был вскоре доставлен Назимову, который не мало удивлен был появлением всех тех секретных документов в печати, вполне уверенный и вновь удостоверившись в том, что все они в целости хранятся в его бюро¹⁴⁰. О содержании той же статьи уведомлен был и святитель Иосиф конфиденциальным письмом к нему архиепископа Рижского Платона¹⁴¹ от 27 августа 1859 года¹⁴². Нет надобности говорить, какою скорбью в сердце его отозвалось это уведомление. Невольно мелькнуло у него в голове подозрение на самого В. И. Назимова, как виновника опубликования столь важных и вместе конфиденциальных документов¹⁴³. Это подозрение, уничтожению которого помешал недостаток личных объяснений по этому делу, Иосиф, к сожалению, унес с собою и в могилу¹⁴⁴. Как отнесся к тому же опубликованию святитель Филарет, мы о том не имеем сведения. Но он уже сделал свое доброе дело в отношении к Иосифу с стремлениями последнего к упрочению православия и русской народности в западном крае, и, конечно, не был виною этого опубликования.

В образец сношений святителя Филарета с древле-православными архиереями по вопросам, касающимся воссоединенных после воссоединения, кроме некоторых замечаний, уже приведенных нами выше¹⁴⁵, мы укажем еще хотя бы на следующие строки писем святителя Московского. От 1 января 1865 года он писал к Евсевию (Орлинскому), архиепископу Могилевскому: «Михаил Николаевич совершил великий подвиг. Очень желательно, чтобы он продолжил: потому что надобно, чтобы дело его устоялось, поддерживаемое прямотой его, дабы потом было прочно». Указав таким образом на необходимость упрочения начал русской народности и православия, которые энергически вводил в западном крае, на место латинства и польщизны, М. Н. Муравьев, святитель Филарет прямо продолжает: «Неужели требуете, чтобы воссоединенных священников совсем не было в службе? Куда же девать тех, которые есть? Воссоединенного священника, любимого прихожанами за честную службу и жизнь, отрешать от прихода, конечно, неудобно, и не значило бы сие успокаивать, а раздражать. Такого, и чрез него приход, надобно советом и надзором соблюдать от ветхого кваса унии»¹⁴⁶. Затем также от 29 сентября 1866 года святитель Филарет писал к Савве, епископу Полоцкому: «Не малый, думаю, предлежит Вам труд в очищении православия от праха прежней унии. Циркулярные подтвердительные предписания не сильно ведут к цели. Нужно найти в духовенстве людей, особенно преданных православию и своему служению, и их со вниманием, благоволением и терпением направлять и поддерживать. Для них особенно должны быть открыты отношения к начальству свободные и простые. Тогда можно пробудить действование одушевленное и можно возбудить других к подражанию»¹⁴⁷.

Но и еще выше относился святитель Московский по делу о воссоединенных униатах. Мы сейчас видели заботливость святителя в этом отношении по епархии Полоцкой в епископство преосвященного Саввы¹⁴⁸. Это было в 1866 году. А в следующем 1867 году, от 22 августа, святитель Филарет писал даже первенствующему члену Св. Синода, доселе здравствующему высокопреосвященнейшему Исидору, митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому: «С возвращением православной Российской церкви отторженных, в бедственное время, чад ее, так называвшихся униатов, возникла мысль о перенесении почивающих в святой Киево-Печерской лавре мощей преподобной Евфросинии, княжны Полоцкой, в находящийся близь Полоцка женский монастырь, который создан одним из присных ее, и в котором она подвизалась. – Многими изъявляемо было желание, чтобы мысль сия приведена была в исполнение; но она не достигла сего доныне. Это, вероятно, потому, что Святейший Синод имеет правилом, в подобных случаях, ожидать особенных указаний от провидения Божия. Правило сие весьма достойно приятия. Впрочем, церковный месяцеслов показывает многие перенесения святых мощей, ознаменованные ежегодным церковным воспоминанием, и даже особо составленными церковными службами, совершившиеся же только по действию благочестивого усердия. Близкий пример сего представляют мощи святителя Филиппа, митрополита Московского, перенесенные из Соловецкого монастыря в Московский Успенский собор. Не видно, чтобы к сему подвигло некое чрезвычайное знамение, а действовало в сем благочестивое усердие Царя, и та мысль, что святителю прилично почивать там, где он проходил свое священно-начальственное служение. По сему примеру можно признать благословным, чтобы мощи преподобной Евфросинии принесены были из Киева в Полоцк, и чтобы почивали в обители, в которой она подвизалась. Сей мысли держится и преосвященный Савва, нынешний епископ Полоцкий, потому, между прочим, что видит во вверенной ему епархии скудость древней, особенно чтимой, православной святыни, между тем как римско-католические церкви представляют, верным или неверным преданием сохраненную святыню, которая привлекает внимание не только римско-католического, но частью и православного народа. Такое воззрение делает неравнодушным и меня, и побуждает обратиться к вашему святолюбию и попечению о православной церкви во всякой ее области. Да призовет на себя ваше внимание предлежащий вопрос, и да изречет Господь вами слово, Ему угодное, для споспешествования благу и спасению душ. Теперь же тоже самое пишу я к Высокопреосвященному Митрополиту Киевскому»¹⁴⁹. Это письмо святителя Московского писано было, как заметили мы выше, 22 августа 1867 года, следовательно, менее, нежели за три месяца до блаженной кончины святителя Филарета, который таким образом почти до самой кончины своей не оставлял своих архипастырских забот о воссоединенных униатах, архиереях и епархиях. Ясно, что все это предпринимал и совершал он в глубоком сознании важности и великости самого дела, совершившегося в 1839 году. В виду такой важности и великости этого дела святитель Филарет не мог обойти его вниманием и с церковной кафедры, в проповеди, не смотря на то, что оно совершилось не в его епархии. Еще когда бывали только частные случаи обращения униатов в православие и когда разными, уже известными нам мерами¹⁵⁰ лишь подготовлялась почва для полного и общего их воссоединения с православною церковью, Филарет считал долгом указывать на эти обстоятельства, как на светлые черты царствования Императора Николая Павловича, который, как мы знаем, столь близко к сердцу принимал это дело. Так, проповедуя слово в день коронования сего Благочестивейшего Государя, 22 августа 1836 года, святитель Московский, при исчислении более важных событий и деяний первого десятилетия Его царствования, говорил между прочим: «В областях, где в прежние несчастные времена восточное благочестие стеснено было насилиями Запада, собственное око Благочестивейшего Государя усмотрело неблагообразие православных храмов, и особенная Его воля облекла их приличным благолепием. Его любовью к православной церкви одушевлена ревность ее служителей, и многие тысячи ее чад, частью отторженных от нее в своих предках во дни неустройств и гонений, частью заблудившихся в лета неведения, возвращены в ее матерние объятия»¹⁵¹. Само собою разумеется, еще прямее, открытее и яснее стал говорить о том же с церковной кафедры святитель Московский после торжественного и полного воссоединения униатов, хотя, в виду разных обстоятельств и соображений, не рано заговорил о сем в своей проповеди. Именно, впервые мы встречаем указание на то в проповеди Филарета на день восшествия Государя Императора Николая Павловича на престол 20 ноября 1849 года, когда исполнилось десять лет со времени совершения самого торжества воссоединения. В конце этой проповеди вития, сравнивая Императора Николая с греческим Императором Константином Великим в отношении к исполнению обоими священной обязанности их споспешествовать своей истинной вере и своей православной церкви, говорит: «Слава Богу! Благочестивейший Государь наш деятельно и успешно исполняет сию обязанность, и не один миллион душ приобрел православию от не православия¹⁵². Но так как великое дело воссоединения униатов было, можно сказать, делом всего царствования Императора Николая, умножив, как мы говорили в своем месте, славу этого царствования: то естественнее всего было более пространно упомянуть о нем в следующем 1850 году, который оканчивал собою двадцатипятилетие сего царствования. Так и поступил святитель-вития Филарет. Мы разумеем его слово в день восшествия на всероссийский престол Государя Императора 22 ноября сего (1850) года, в коем он, исчисляя, как и в 1836 году, важнейшие события и деяния истекшего 25-летия со дня самого Его восшествия, как дела и последствия правды Царевой, проповедует: «Говорящему в церкви было бы несвойственно не коснуться сколько-нибудь и дел церковных в соотношении с делами Государства. Единство веры есть важное подкрепление единству народности, и оба сии единства вместе имеют важное отношение к силе Государства. Около двух миллионов Русского народа¹⁵³, прежде единоверных, в три прошедшие века, чуждою хитростью и насилием отторженны были от православной церкви, и употреблены продолжительные всевозможные усилия прикрепить их к церкви западной. Правительство же Русское поступало с ними по правилам веротерпимости. Посему, сколько должно было желать, столько же мало можно было надеяться их воссоединения с православною церковью. Но они вдруг, собственным движением, под предводительством всех своих высших пастырей, и почти всех священнослужителей, тихо и свободно пришли в православную церковь, подобно как овцы возвращаются во двор овчий, из которого недавно вышли. Как это сделалось? Если смотреть на средства человеческие: действие оказывается сильнее средств. Так и должно быть в деле Божием. Это дар Провидения благочестивой правде Царевой, ко благу царства»¹⁵⁴.

Так живо, глубоко и многосторонне относился великий святитель Московский Филарет к великому делу воссоединения униатов, равно как и ко всем лицам, имевшим такое или иное соприкосновение с этим делом. Очевидно, что он считал это дело отнюдь не чуждым, но близким, родным себе не только как архипастырю православной церкви, но и вообще, как истинному, православному христианину и верному подданному Царя Русского. Он твердо держался при этом правила, которое сам указал в виде заключительного наставления слушателям той своей проповеди 1849 года, слова коей мы недавно привели. «Да ревнуем и мы, – дает это наставление нам святитель-вития прямо вслед за приведенными словами сравнения Императора Николая с Константином Великим, – каждый в своем круге действования, чтобы обязанности служить Царю земному и служить Царю небесному, быть верным подданным и истинным христианином, составляли для нас одну нераздельную обязанность, один непрерывный подвиг всей нашей жизни. Аминь»¹⁵⁵.