[Рец. на:] Порфирий (Успенский), еп. Книга бытия моего: Дневники и автобиографические записки

См. также: Книга бытия моего. Дневники и автобиографические записки. Тома I-VIII

Кто не имел опытов, тот мало знает; а кто странствовал, тот умножил знание.

Многое я видел в моем странствовании, и я знаю больше, нежели сколько говорю. (Сир. 34, 10, 11)

Хороша мудрость с наследством, и особенно для видящих солнце… (Еккл. 7, 11)

Все эти изречения Св. Писания как нельзя более применимы к почившему 19 апреля 1885 года преосвященному епископу Порфирию (Успенскому), заглавие новой книги которого мы только что выписали и который, почти целую четверть века самых лучших дней жизни своей проведя в странствиях по разным землям запада и особенно востока и, следовательно, имев много разнообразных опытов, весьма умножил свое знание (Сир. 34, 10) и мог смело сказать о себе: «Многое я видел в моем странствовании, и я знаю больше, нежели сколько говорю» (ст. 11). Родившись в 1804 году в Костромской губернии и по окончании низшего и среднего образования в местных духовно-учебных заведениях докончив его в С.-Петербургской духовной академии, преосв. Порфирий (в миру Константин Александрович Успенский) при самом же окончании курса академического, именно 15 сентября 1829 года принял монашество и тем самым покорил свою волю в послушание воле Божьей и воле начальства. 9 ноября того же года, уже будучи в сане иеромонаха, он назначен был на должность законоучителя в С.-Петербургский 2-й кадетский корпус и на этой должности чрез год был утвержден в степени магистра богословия. Но при талантливости и живости, даже пылкости характера, обладая неутолимою жаждою кипучей деятельности и не удовлетворяясь однообразием занятий, он, естественно, не мог долго оставаться при одной законо-учительской должности и на одном месте, и вот уже в 1831 году мы видим его в Одессе, где он с должностью законоучителя (а с 1838 г. Профессора богословия) в Ришельевском лицее соединяет разнообразные другие должности (члена цензурного комитета, директора попечительного о тюрьмах комитета и т.д.), причем в 1834 году возводится в сан архимандрита и уже в то время совершает более или менее продолжительное путешествие в Крым и Бессарабию (в 1833 и 1836 годах); а в 1840 году мы видим его назначенным в настоятели церкви при Императорской Российской миссии в Вене. Во время пребывания его в Вене на означенной должности архимандрит Порфирий делал также отлучки для путешествия по Далматинскому побережью, хотя и самое пребывание его на этой должности было непродолжительно. В конце 1842 года он отозван был из Вены с тем, чтобы ему дать особое назначение – послать на восток с целью ознакомления с настоящими нуждами православия в Палестине и Сирии, куда он отправился в следующем 1843 году. Этим положено было начало его продолжительному за тем и на короткое лишь сравнительно время прерываемому пребыванию на православном востоке и его обширному, глубокому и многостороннему знакомству с сим последним, хотя теоретически они знакомы были несколько с ним и раньше, притом не только по книгам, а и по живым устным рассказам путешественников, а именно когда жили в Одессе и по преимуществу от известного А.С.Стурдзы, с которым о. Порфирий очень сблизился и который своими обширными сведениями по делам востока и своими большими знакомствами там с разными, более или менее влиятельными лицами, очень полезен был ему. По этому-то и теперь, когда архимандрит Порфирий специально назначен был на восток на службу, он, после предварительных сношений с людьми официальными в Петербурге и после получения инструкций оттуда, нарочито заехал в Одессу и, прожив в ней по разным обстоятельствам около 4-х месяцев, имел полную возможность запастись и запасся самыми подробными и точными сведениями по делам востока и в частности от. Стурдзы получил множество рекомендательных писем к разным, преимущественно духовным высоким особам из греческого духовенства в Константинополь, Иерусалим и другие города, каковые сведения и письма ему были потом очень полезны. Первое пребывание архим. Порфирия на востоке продлилось лишь до 7 августа 1844 года, после чего наш путешественник чрез Сирию возвратился в Константинополь, и прожив здесь до начала следующего, 1845 года, в январе сего года отправился на Синай и Афон для дознания нужд тамошних монастырей. На Египет и Синай архимандрит Порфирий употребил время до 25 июня, и плодом внимательного осмотра им этих местностей были известные его труды по описанию их, которые печатаны были частью в Журнале министерства народного просвещения частью отдельно. Разумеем его статьи: Синайский полуостров, Синайская обитель и книгу: Первое путешествие в Синайский монастырь в 1845 г. 30 июня того же 1845 года архим. Порфирий, чрез Солунь, отправился и на Афон, где пробыл почти год, а после того, чрез Константинополь, Молдавию и Валахию (где находилось много имений, принадлежащих Св. Гробу Господню в Иерусалиме, Синаю и Афону), в Петербург. Плодом этого путешествия его были плоды его: Указатель актов, хранящихся в обителях св. горы Афонской; Описание монастырей Афонских в 1845–1846 годах; О святом Кирилле, просветителе славян Моравских; Отрывок из путешествия в Афонские монастыри и скиты в 1846 году и книга: Первое путешествие в Афонские скиты и монастыри. Но вот в 1847 году организована была первая русская духовная миссия для Иерусалима, которая имела тайною целью, кроме заботы о русских поклонниках, влиять и на улучшение дел православия на востоке, особенно ввиду неудовлетворительности греческого духовенства в святой земле для сей цели при усилении пропаганды римско-католической и протестантской, без права вмешательства, впрочем, в дела греческой иерархии и иерархий инославных исповеданий и с соблюдением поклоннического лишь характера, без всякого политического значения со стороны официального своего положения. Начальником этой миссии и назначен был архимандрит Порфирий, как человек опытно знакомый с делом и святыми местами Палестины и других стран востока. В половине октября того же 1847 года эта миссия выехала из Петербурга и, пробыв последние месяцы 1847-го и начало следующего 1848 года в Константинополе, в половине февраля прибыла в Иерусалим. На этот раз миссия, с о. Порфирием во главе, пробыла в Иерусалиме до 1854 года, когда, по случаю Крымской войны, 3 мая отозвана была из Иерусалима. В продолжении этого времени архим. Порфирий, со своею дружиною (как он называл членов состава вверенной ему миссии), кроме поездки по Сирии и Палестине, в 1850 году совершил вторичное путешествие в Египет. Плодами этого вторичного пребывания архим. Порфирия на востоке и путешествии его по св. местам были опять, в связи с некоторыми прежними, следующие новые работы, изданные в виде журнальных статей и книг: 1) Сирийская церковь. 2) Рас-эль – Айнские водометные колодцы у горы Тира. Отрывок из путешествия по св. земле. 3) Второе путешествие в Синайский монастырь в 1850 году. 4) Путешествие по Египту и в монастыри св. Антония Великого и препод. Павла Фивейского в 1850 г. 5) Вероучение, богослужение, чиноположение и правила церковного благочиния Египетских христиан (Коптов). 6) Письмена Кинея Манафы на Синайских утесах. 7) Восток Христианский: Египет и Синай, виды, очерки, планы и надписи к путешествиям.

Вернувшись с востока, чрез Италию и Австрию, в отечество, архим. Порфирий пробыл в Петербурге до 1858 года, а 24 апреля сего года был снова, в третий раз, командирован на восток, теперь уже исключительно с ученою целью, для собирания сведений о церковной архитектуре и живописи, для описания церковных утварей, библиотек и архивов и для возобновления своих сношений с Коитским духовенством, внимание к которому со стороны православной церкви привлечено о. Порфирием ещё в 1850 году. На этот раз он отправился, чрез Константинополь и Солунь, на Афон, где пробыл до конца 1858 г., часть 1859 и 1861 г.г., со святой горы Афонской, в промежутки этого времени, предпринимая путешествия ещё в 1859 году в Фессалию и Метеорские монастыри, а в 1860 году – в Константинополь, св. Землю, Египет, Малую Азию, Сирию и Одессу, где оставался до конца 1860 года и первой четверти 1861 года, а затем опять вернулся чрез Константинополь на Афон, где пробыл до 15 июня сего года и в августе того же года возвратился в Россию. Этим кончились его путешествия за границу и с 13 августа 1861 года до конца жизни архим. Порфирий, рукоположенный в 1865 году епископа Чигиринского¹, не покидал более Россию.

Во время всех этих путешествий своих преосв. Порфирий так умножил свое знание, собранный им тогда материал научный так был обилен, что целой четверти столетия усидчивых трудов такого энергического и неустанного труженика, каким был и до конца жизни оставался преосв. Порфирий, мало было для того, чтобы он мог сообщить, поведать миру это знание, обработать и издать весь этот материал. Преосв. Порфирий так много напечатал и статей в различных, духовных и светских, повременных изданиях, и отдельных книг и брошюр, имевших предметами своими все плоды его путешествий, как ни один из бывших доселе путешественников. Одно перечисление заглавий этих статей и книг с брошюрами могло бы занять несколько страниц. Не желая утомлять читателей этим перечислением и отсылая желающих знать о сем к известным уже в печати библиографическим трудам и указателям², мы укажем лишь на главнейшие печатные труды преосв. Порфирия, изданные в рассматриваемый период, каковы по порядку времени: 1) Мнение о Синайской рукописи Библии, содержащей в себе Ветхий Завет не полный и весь Новый Завет, с посланием св. Апостола Варнавы и книгою Ермы. 2) Четыре беседы Фотия, святейшего архиепископа Константинопольского и рассуждения о них. 3) Ерминия или наставление в живописном искусстве, написанное, неизвестно кем, вскоре после 1566 года. 4) Восток христианский: Сирия и список Антиохийских патриархов. 5) Афон языческий. 6) Восток христианский: Афон. 7) Второе путешествие по святой горе Афонской.

Но – блага мудрость с наследием. Плоды глубокой, обогащенной к тому же опытностью в путешествиях, мудрости преосв. Порфирия далеко не исчерпаны были тем, что напечатано было при жизни его, хотя уже и напечатанное давно по справедливости стяжало ему звание действительного и почетного члена ученых обществ и учреждений и почетную степень доктора эллинской словесности, полученную им от Московского университета. Он и после смерти своей оставил богатое научное наследие, которое завещал Академии Наук издать, оставив на то и денежные средства, и которое по сознанию самих лиц, близко стоящих к делу, нуждается еще в четверти столетия для того, чтобы его обнародовать³. Частичку из этого наследия и составляет огромная книга, вышедшая в нынешнем году, заглавие которой мы выписали в начале настоящей статьи и по поводу которой мы стали писать саму эту статью.

Рассматриваемая книга так велика и так богата содержанием, так характерно, многообразно и многосторонне представляет во многих мечтах своего содержания саму личность автора, что краткою статьей нельзя ни обнять всего этого содержания, ни оценить книгу по достоинству. Сделаем возможное в этом отношении.

После общего предисловия издателей о научном наследии преосв. Порфирия (стр. 1–4) и краткого очерка жизни и деятельности его (стр. 5–13), «Книга бытия» преосв. Порфирия в изданной части I-й содержит в себе из дневников его: а) «Поездку из Петербурга в Вену» в 1841 году (стр. 1–33); б) Поездку в Далмацию из Вены в 1842 году (стр. 34–102); в) По возвращении из Вены в Петербург пребывание в сем последнем, с 11 октября 1842 года и по 23 мая 1843 года (стр. 103–138); г) Путь из Петербурга в Сирию (стр. 138–214); д) Поездку по Сирии и Палестине в 1843 году (стр. 215–353); е) Пребывание в Иерусалиме в 1843–1844 годах (стр. 353–466); ж) Поездку по Галилее в 184 году с 23 февраля по 13 марта (стр. 467–582) и з) Пребывание в Иерусалиме с 27 марта и по 30-е апреля того же 1844 года (стр. 582–689). К этому издателями присоединены: переводы иностранных речений, встречающихся в книге (стр. 691–702), азбучный указатель не только «собственных», как сказано в заглавии его, но и многих нарицательных имен (стр. 703–774), а в конце приложена раскрашенная карта Палестины. Само собою разумеется, главнейшую и важнейшую часть содержания книги составляют дневники преосв. Порфирия, то полные и обстоятельные, в тот же или один из последующих записанные, а то краткие, перечневые (см. напр. стран. 153 и дал., 214 и дал., 222 и дал., 261 и мн. др.). Среди дневных записей там и сям встречаются специально и с особенною тщательностью обработанные отделы или прямо предназначенные к напечатанию и где-либо в свое время напечатанные (как напр. на стр. 108–114) известие о кончине и погребении митрополита Новгородского и С.-Петербургского Серафима) или настолько обдуманно составленные и систематически изложенные, что они могли бы с пользою быть тогда же напечатанными в любом духовном или светском повременном издании (как напр. на стр. 78 и дальн. Описание округа Каттарского, на стран. 532 и дал. Описание Назарета Галилейского и др.). Но и помимо того в дневниках и автобиографических записках преосв. Порфирия мы на каждом почти шагу встречаемся со множеством интереснейших и весьма важных и для историка, и для этнографа, и для археолога, и для географа, и для путешественника, и для богослова, и для моралиста описаний местностей, природы, нравов и обычаев, бытовых очерков, исторических и археологических заметок и так далее, встречаем любопытнейшие, живые и меткие, характеристики лиц исторических, верное изображение взаимных отношений разных национальностей и исповеданий, официальных деятелей и заурядных лиц, по местам до мелочей подробное начертание планов будущих действий России вообще и будущей духовной миссии в частности на востоке на пользу православия и местных интересов, ради чести имени русского, и проч. Возвышенная религиозность, высокое нравственное чувство, искренний и глубокий патриотизм, откровенность, задушевность, нередкий юмор оживляют изложение и еще более возвышают интерес к чтению «Книги бытия» преосв. Порфирия, а многие, нередко даже романические (напр. см. стр. 411 и дал., 433 и дал., 442 и 658 и дал.), подробности невольно даже увлекают читателя, который иногда не может оторваться от книги, чтобы не довести до конца того или другого отдела её. В доказательство всего сказанного можно напр. указать на описание Львовской семинарии (стр. 25 и дал.), или описание местности по дороге от селения Подгорце до города Злочова в Австрийской Галиции (стр. 18), или описание пути к Финикийскому городу Триполи в Сирии (стр. 291–293). И таких или подобных описаний местности, природы, остатков древностей и проч. мы встречаем множество в «Книге бытия» преосв. Порфирия⁴. Его самородный ум, меткость суждения, тонкая наблюдательность, широта взгляда и познаний всюду видны⁵ и дают обильные плоды для всестороннего интереса читателя, как-то отчасти мы могли видеть уже и в приведенных примерах. Его бытовые очерки⁶, исторические и особенно библейские воспоминания и сопоставления⁷, археологические заметки⁸ и т.д. дают богатый материал для разнородных научных изысканий.

По его книге, как «Книга бытия» его, мы знакомимся, ближе всего, с его собственною личностью, с его характером, пылким и живым, решительным, с его высокой настроенностью, добросердечием, с его иноческими стремлениями, с особенностями его ума, с его горячею, Илииною ревностью, с его возвышенными намерениями, заветными планами и проч. Не в одном только собирании сведений и научных материалов состояла задача путешествий преосв. Порфирия и по официальному назначению, и по его собственному намерению. Хотя дело его в конце концов и свелось почти на одно лишь такое собирание, однако не от него зависела такая постановка дела и не таково было и должно было быть оно по первоначальной задаче его посольства за пределы России. Служение делу и пользам православия, следовательно, славе имени Божия и чести имени Руси православной, – вот ближайшая и главнейшая задача его посольства, его миссии. Не будем говорить о служении его, в видах осуществления такой задачи, в Австрии. Оно было и непродолжительно и не особенно многоплодно, потому что и не могло быть многоплодно по особым обстоятельствам места и времени. Служение на востоке, откуда воссиял свет Христов всем нам, – вот для чего как бы рожден и предназначен был преосвящ. Порфирий. Получив основательное, строго классическое образование ⁹ в духовной школе своего времени, теоретически и практически ознакомившись с несколькими новыми языками, а на разных местах своих путешествий изучив и другие разговорные языки того же времени¹⁰, снабженный подробными, и устными и письменными, инструкциями из Петербурга¹¹, приняв и принимая во внимание советы и мысли таких опытных в деле лиц, как русский генеральный консул Сирии и Палестины Базили, упомянутый раньше Стурдза и др., преосв. Порфирий отправился на восток, можно сказать, в полном вооружении для борьбы за православие и честь русского имени. А борьба предстояла и в действительности была жестокая, ибо врагов его высокой задачи было много и тайных, и явных. Будучи жестокою, борьба эта была и опасною для нашего борца, ибо он должен был действовать преимущественно не на открытом поле, а как бы из засады и вообще с величайшею осторожностью. Самое его посольство на востоке, в политических видах, окружено было величайшею таинственностью: он должен был, в силу данных ему инструкций, всюду выдавать себя и действовать не как официальный представитель России и русской церкви при патриархе Иерусалимском и в других православных центрах востока, а лишь как богомолец, поклонник, хотя, понятно, всем более или менее проницательным деятелям востока сразу виделась нарочитая, но скрываемая от них, цель его путешествия. Не удивительно, поэтому, что архимандрита Порфирия на востоке одни принимают за русского шпиона, другие за консула (см. напр. стран. 354, 355, 364–365) и т.п. бороться он должен был не только с врагами православия естественными – представителями ислама, инославных исповеданий и проч., но, к глубокому сожалению, и с представителями православия. Явившись на восток с самыми возвышенными, как мы замечали, намерениями и стремлениями, одушевленный святыми чувствами, высоко-религиозными и нравственными порывами, архим. Порфирий встретил на востоке среди последнего рода представителей так много несоответствия своему высокому назначению, так много недостатков, злоупотреблений и проч., такое пренебрежение высших начал справедливости, нравственности, даже правил благоразумия и т.п., что, при пылкости своего характера, часто не мог удерживаться в пределах спокойной осторожности, воспламенялся Илииною ревностью (стр. 563) и высказывал, если не всегда (по требованиям практического благоразумия и осторожности и во исполнение данных ему инструкций) лично этим представителям, то в своем дневнике, которому поверял тайны своего наболевшего сердца, со свойственною ему откровенностью и прямотой, истину и правду. Но говоря о светских представителях православия, нередко политическими видами и самым светским настроением оправдывавшихся и побуждаемых в несоответствующем высоким целям православия образ жизни и действования, само греческое духовенство на востоке, особенно высшее, представляло в себе печальные явления корыстолюбия, зазорной жизни, преступного небрежения о пастве, о духовном просвещении её, о храмах своих епархий и т.п. В порыве ревности о славе Божией и о чести православия в ярких красках, иногда даже слишком резкими чертами изображая эти печальные явления, преосвященный Порфирий, тогда ещё полный сил, пылкости и энергии архимандрит, говорил, что «истина и правда заставляют» его «обнаружить все мерзости здешние», т.е. творимые в православном святогробском братстве. «Я – секира, – говорил он смело, – и лежу при корне гнилого дерева»… (стр. 436). И он, отнюдь не скрывая добрых сторон тамошних представителей православия, без пощады бичует их порочные стороны, их недостатки (см. напр. стр. 229, 248, 415, 435, 469, 524 и др.). Между прочим, сильно возмущало архим. Порфирия не только пренебрежение, а и нарочитое унижение греками арабов, племени и даровитого, и преданного православию, и имеющего исторические права на большее к себе внимание. «Какие хорошие христиане арабы! – говорил он в одном месте. – Их не жалуют греческие архиереи, у них нет церкви: а все-таки они сохраняют веру по преданию» (стр. 453). Игумен Афанасий «дышит любовью к племени арабскому, – читаем в другом месте, – и горюет о том, что оно страдает под ужасным игом греков, которые не признают арабов людьми, а считают их хуже собак» (стр. 642, срав. Также стр. 654–655, 664 и др.). «Между арабами, – говорил архим. Порфирий даже русскому консулу Базили, – еще не было ни Ариев, ни Несториев, ни Евтихиев, ни Феофилов. Арабы приняли унию: но кто был причиною этого горестного события? Не греки ли? Не их ли презрение к арабам? Не их ли хитрая и, может быть, корыстная политика, заградившая арабам вход на епископские кафедры»? (стр. 676). Особенно опасно было такое преступно-пренебрежительное отношение греческой патриархии и вообще архипастырства и пастырства к пастве своей православной в виду уже начинавшего тогда (в 1843–1844 г.г.) усиливаться в Палестине папизма (римского католичества) и протестантства. «Бедная церковь Палестинская! – восклицает архим. Порфирий. – Чему она подобна? Она подобна старому кораблю, управляемому слабым кормчим и обуреваемому столь бурными ветрами. Сколько врагов у неё и как они сильны! Не говорю я о папистах и армянах; наползли сюда новые змеи – протестанты. Здешний синод¹² не предвидеть ни малой опасности от них. При необразованности греческого духовенства, при его невнимательности и презрении к арабам, при его посягательстве на ослабление древних обычаев Палестинской церкви, каков напр. обычай: никогда не разводить мужа с женою, или не отлучать от церкви за малые погрешности; при негодовании на греков арабского духовенства, выражающемся в письменных прошениях и угрозах, протестантство может пустить свои корни глубоко и далеко, лишь бы удалось поборникам оного построить церковь в Иерусалиме и лишь бы арабы узнали, в чем состоит это новое учение. В арабском племени, без всякого сомнения, таятся зародыши духовного образования, и протестантство, по обнаженности обрядов, за кои не нужно платить попам денег, по дешевизне устройства без иконостасов храмов и особенно по щедрой благотворительности, – протестантское общество может понравиться арабам. Паписты и протестанты – вот будущие деятели на востоке! Может ли противостоять их натиску греческое духовенство, почти беззащитное, нелюбимое туземцами и иждивающее огромнейшие доходы свои на бесполезную покупку пустых земель и домов, на бесконечные судебные процессы и на подарки туркам?» (стр. 650–651). И хотя на русское правительство, при тогдашней его политике, и на всероссийский святейший Синод, при тогдашних его главных деятелях в Петербурге, архим. Порфирий также мало возлагал надежды для полного торжества православия во святой земле¹³, однако все же лишь в России и русской церкви он видел якорь спасения в этом отношении. «О, как бы я возрадовался духом, – говорил он в порыве своей Илииной ревности, взирая на вершину горы Кармила, где пророк Илия приносил жертву, – если бы тут мне можно было устроить небольшую обитель русскую! Боже Илии! Подвигни сердце русского Царя, великого помазанника твоего и вложи в оное огненное желание построить обители на Кармиле, на Фаворе, на Елеоне и возобновить обители на Иордане и Мертвом море»! (стр. 575). «По моему мнению, – говорил он консулу Базили при рассуждении о мерах к поддержанию православия в Сирии и Палестине, – кроме единодушия православных церквей и монастырей, нужно установить где бы то ни было центр, соединяющий все частные православные церкви и одушевляющий их примерами благими (под этим центром я разумел, добавляет он в скобах, – Российскую миссию, но не обнаружил этой мысли консулу) (стр. 677). Но так как в то время, как очевидно и из приведенных недавно слов самого преосв. Порфирия, протестантство и папизм еще не усилились до великой опасности для православия, то в сильную борьбу с ними он и не вступал¹⁴; но не мог, ввиду будущей опасности, не подумать о мерах к этой борьбе и вообще к поддержанию православия во святой земле. Эти меры он обдумал весьма хорошо и практично. Они разнообразны, но ведут к одной цели, и будучи основаны на опыте, на здравом понимании как высших целей. Так и местных условий, и потребностей, носят на себе печать проницательного ума и глубокой мудрости. В существенных своих чертах они легли в основание тех мероприятий, которые исходили от русского церковного и гражданского правительства, начиная с 1847 года, т.е. с учреждения первой Российской миссии в Иерусалиме. Вот эти меры, сведенные воедино и изложенные еще в начале 1844 года: «1) Не лучше ли, чтобы здешние архиереи, исключая двух епитропов¹⁵, жили в их епархиях. 2) В патриархии устроить семинарию и обучать в ней молодых монахов. 3) Этих монахов набирать из славян, арабов и греков для поддержания равновесия православия и для духовных утешений единоплеменников их. 4) Уменьшить число монашествующего духовенства как в патриархии здешней, так и в патриархии цареградской. 5) Увеличить число монахов в Палестинских монастырях. 6) Обратить внимание на улучшение сельского духовенства Палестинского. 7) Устроить народные училища при митрополиях. 8) Обратить внимание на поправку и починку сельских церквей. 9) Патриархия богата, все прочее бедно. 10) Казна Гроба Господня пусть будет единая и нераздельная, но расходы пусть поступают и на сельское духовенство и церкви. 11) Сосчитать число сельских церквей и соразмерить с ними явные подаяния России…? Тайных подаяний довольно для казны Гроба. 12) Уменьшить число сельского духовенства. Больно видеть в крошечной деревне пастырей двух священников беднейших и оборванных. Для этой деревни достаточно и одного попа. 13) До распространения просвещения в народе не уменьшать числа церквей сельских и не присоединять их к другим ближним. 14) Учредить в Иерусалиме русскую миссию: а) для видимого единения церквей Иерусалимской, и Антиохийской, и Российской, и для взаимных известий; b) для наблюдения за расходами денег, высылаемых из России, с) для наблюдения за русскими поклонниками; d) для снабжения всех сельских церквей Сирии и Палестины иконами. При миссии должны быть иконописцы и школа иконописания; е) для принятия и отсылки подаяний из России в назначенные места. Ибо теперь этого не делают. f) для наблюдения где, в каких деревнях арабы обращены в магометанство из христиан и где они помнят прежнее христианство, где имеют почитание к святым нашим и пр., дабы при будущем торжестве православия начать с этих деревень миссионерство и обращение в христианскую веру. h) для подаяния полезных советов при устройстве школ народных, и семинарии, и академии в самой патриархии. 15) Русскую миссию устроить на горе Елеонской или, по крайней мере, в монастыре св. Креста, или Илии пророка. 16) Для покупки горы Елеонской и постройке монастыря на месте вознесения Господня собрать добровольные подаяния в России. Их будет много. 17) Обратить бдительное внимание на поклонников русских, которые приходят в Иерусалим по два, по три раза. Они ведут торг…, живут крайне безумно, особенно из духовного звания». И далее предлагаются более подробные мероприятия относительно поклонников собственно (стр. 358–360, 361–362¹⁶).

Так обильно, так поучительно содержание одной уже I-й части «Книги бытия» преосв. Порфирия, судя даже по тому краткому обзору его, какой мы сделали. Эта «Книга», в виду непосредственности наблюдений преосв. Порфирия, его полного беспристрастия, основательной подготовки к делу наблюдения, добытых им фактических и документальных данных и т.д., по истине является со значением «первоклассного источника» для новейшей истории греческой церкви на востоке¹⁷. Мы из неё ясно видим, чем была, чем должна была и могла бы быть эта церковь, какие в ней крылись задатки, какие пятна лежали на светлом лике её, и т.д., и судя потому, что было потом не только в период управления архимандрита Порфирия русской миссией в Иерусалиме (1847–1854), но и после того, даже до настоящего времени, мы не можем не признать многого как бы пророчески изложенным в дневниках преосв. Порфирия. Усиление папизма и протестантизма в Палестине, печальная судьба (низвержение с патриаршего престола) архиепископа Лиддского Кирилла, бывшего потом Кирилла II, патриарха Иерусалимского, и друг. совершились потом воочию всех¹⁸. Самое изложение «Книги бытия», если не принимать в расчет некоторых слишком резких выражений¹⁹ некоторых своеобразных слов и оборотов речи, так живо, картинно, свежо, по местам художественно, что забываешь, что дневники писаны были в 1841–1844, а не в 1893–1894 годах. И нельзя не отдать чести и не воздать благодарности и Академии Наук, и, особенно, Православному Палестинскому Обществу за издание этой книги, чести за превосходное во всех отношениях, снабженное прекрасным и обстоятельным указателем, недорогое сравнительно и по цене (5 р.) издание, и благодарности ввиду указанного уже содержания книги. Издание такое огромное, крупной печати, изящное по внешности, как и все издания Православного Палестинского общества, без сомнения, стоило дорого Обществу, а продается недорогой ценой, которая ещё более уменьшается ввиду богатого и интересного содержания книги. Содержание рассмотренной I-й части «Книги бытия» преосв. Порфирия заставляет с нетерпением ожидать выхода в свет и последующих частей её.

Иван Корсунский

Заключая свое рассмотрение I-й части настоящего издания на страницах «Богословского вестника»²⁰, мы выражали желание скорейшего выхода в свет и последующих частей этого издания в виду интереса, который возбудило в нас чтение I-й части, писанной тогда, когда автор «Книги бытия» послан был на восток лишь для распознания, испытания, если можно так выразиться, почвы своего будущего там служения, а не для самого служения. Желание наше скоро исполнилось и ожидания большего интереса в дальнейших частях издания вполне оправдались. Пред нами не только II-я часть, вышедшая вскоре после I-й и содержащая в себе дневники преосвященного Порфирия за время продолжения той же предварительной работы распознания, испытания почвы, но и III-я и IV-я части, обнимающие собой время самого служения его в сане архимандрита, в звании начальника нашей духовной миссии в Иерусалиме. В настоящей нашей библиографической заметке мы обратим внимание лишь на эти две последние части, как представляющие с указанной нами точки зрения, наибольший интерес; и так как более подробные и обстоятельные, в видах полноты библиографических данных, сведения биографические о самом преосвященном Порфирии мы сообщали в первой его статье о его «Книге бытия»²¹, то теперь мы не будем излагать их вновь, предполагая их известными читателям «Богословского вестника», а представим лишь, в связи с библиографическим рассмотрением, те биографические сведения, которые прямо касаются содержания частей, заглавие коим мы выписали в начале настоящей статьи нашей.

Часть III-я «Книги бытия» преосвященного Порфирия начинает дневники его с 1 января 1846 года; организация же русской духовной миссии для Иерусалима, во главе которой он поставлен был, относится уже к 1847 году. До этой организации, после прежних своих поездок на восток и в другие страны²², архимандрит Порфирий путешествовал по России; был в Харькове, где виделся с тамошним преосвященным Иннокентием Борисовым, знаменитым проповедником своего времени († 1857), о котором в дневниках («Книга бытия» III, 55) не преминуть высказать откровенные и меткие мысли; был в Москве, где также имел продолжительную и поучительную беседу с мудрым святителем Филаретом, митрополитом Московским (стран. 56 и дальн.), о делах востока, и т.д. Прожив затем довольно значительное время без дела и в ожидании нового дела в Петербурге (с 19 октября 1846 года), преосвященный Порфирий дает верную и меткую характеристику тогдашних духовных и светских деятелей разных ведомств в своих дневниках (стран. 100 и дальн.), описывает приемы и обычаи тогдашнего Петербурга, свое собственное незавидное положение в то время вследствие безучастного положения к нему духовного ведомства и проч. На первых порах ему не дали даже и пристанища, кельи. «Птицы небесные, – писал он поэтому в своем дневнике (стран. 100 и дал.), – имеют свои гнезда, звери лесные и полевые – свои логовища; даже у червячков есть свои норки. Один я не имею своего уголка. Боже мой! Когда ты посылаешь ангелов, этих служебных духов, на служение людям, они верно исполняют волю Твою, но, исполнив её, возвращаются в свои обители, кои Ты дал им по милости и правде Твоей. Эту истину знают просвещенные начальники мои. Но почему не руководствуются ею? Или потому, что забывают в своих небедных раззолоченных теремах, или потому, что ангелы летят всегда мимо этих теремов; и живущие в них не получают от них святых внушений. – Чернец! Ты не ангел, – скажут они. – Антонии²³, Плиодоры²⁴, Гедеоны²⁵, сиятельные графы²⁶ и превосходительные чины²⁷! И вы же не боги; ибо нет в вас правды, милости и проведения. Долой же с пьедесталов! Ах! Эти мраморные статуи водружены²⁸ крепко. Не могу и расшибить, и испепелить их. Нет у меня перунов. Но есть адамантовое перо. Пишу им на челах их: «это – камни, но не те, от которых Бог может воздвигнуть себе чад». Целую тебя перо мое. Письмена твои неизгладимы во веки веков». Довольно значительное время столько уже принесший пользы православию не востоке архимандрит Порфирий должен был жить в келье товарища его по академии (С.-Петербургской духовной) архимандрита Аввакума в Александро-Невской лавре. А потом (с 1 ноября), хотя и дали ему отдельное помещение, но тесное, сырое и душное (стран. 109); к тому же не платили ему заслуженного жалованья, так что он должен был занимать деньги у своего же слуги на удовлетворение самых настоятельных потребностей, напр. для уплаты за обувь (стр. 115), и наконец, так как он не имел пока определенного положения служебного, его назначили в число братства находящейся близ С.-Петербурга Сергиевой пустыни, где настоятельствовал в то время знаменитый архимандрит (в последствии епископ) Игнатий Брянчанинов († 1867). Архимандрит Порфирий прямо за ссылку принял это назначение, горько жалуясь всем на несправедливость такого назначения (стр. 126 и дал., 129 и дал., 131 и др.). И только уже благодаря вмешательству министерства иностранных дел, которое высоко ценило труды архимандрита Порфирия и его значение для блага православия и русского влияния на востоке и во главе которого в то время стоял знаменитый канцлер граф К.В.Нессельроде († 1862), его избавили от этой ссылки «под начало» (срав. Стран. 131 с 130 и 105). Это же министерство подняло вопрос и об организации русской духовной миссии в Иерусалим с тем, чтобы во главе этой миссии поставить именно архимандрита Порфирия, как опытного в этом деле человека (стран. 129, 134 и др.), для чего, понятно, вошло в соглашение с духовным ведомством. На 11 февраля 1847 года архимандрит Порфирий записал в своем дневнике следующие слова: «Государственный канцлер граф Нессельроде имел счастье поднести на благоусмотрение Государя Императора Николая Павловича составленную, по предварительному соглашению с Синодальным обер-прокурором Протасовым, записку о предполагаемых распоряжениях по предмету учреждения Российской духовной миссии в Иерусалим. Его Императорскому Величеству благоугодно было в 11-й день февраля удостоить Высочайшего одобрения заключающиеся в сей записке предположения и повелеть графу Нессельроде войти в дальнейшие с обер-прокурором сношения об избрании лиц, долженствующих составлять духовную миссию в Иерусалим, а также об изыскании источников, откуда бы можно было взять сумму, потребной на отправлении сей миссии, на ежегодное содержание её, на устройство для неё ризницы и на прочие расходы. Так началось дело, добавляет к сей выписке из официальных актов сам автор «Книги бытия» об учреждении оной миссии, по поводу моей записки о необходимости и пользе этого учреждения, представленной нашему посланнику Титову в Константинополь 6 января 1845 года»²⁹. Но это дело, вследствие разного рода проволочек, тянулось очень долго, и только уже 31 июля того же 1847 года Святейший Синод, во исполнение объявленной ему обер-прокурором Высочайшей воли, определил: 1. Отправить в Иерусалим того же архимандрита Порфирия, который уже употреблен был для собрания сведений о состоянии православной церкви на востоке, с тем, чтобы он находился в Иерусалиме не в качестве русского настоятеля, но в качестве русского поклонника, снабженного дозволением и формальной рекомендацией от русского духовного начальства; 2. вместе с тем отправить, также в качестве поклонников, одного иеромонаха и двух молодых людей, окончивших курс наук в средних или высших духовных учебных заведениях, которые имели бы познания в языках греческом и одном из новейших и отличались благонравием; 3. предписать (Новгородскому и Петербургскому) митрополиту Антонию снабдить архимандрита Порфирия рекомендательным письмом к патриарху Иерусалимскому, в котором было бы изъяснено, что сей архимандрит, посетив восточные святыни, пожелал туда возвратиться и пробыть при св. Гробе несколько лет, на что Святейший Всероссийский Синод с удовольствием благословил его и воспользовался сим случаем, дабы отпустить с ним иеромонаха и двух набожных и любознательных юношей, разделяющих сие богоугодное желание; вследствие чего архимандрит и его спутники рекомендуются покровительству патриарха и святогробской братии с просьбой облегчить временное их жительство в Иерусалиме, допускать их к совершению в св. Гробе богослужения и вообще принять их сообразно тем чувствам взаимной любви, доверия и братства, какие всегда существовали между Российской и всеми восточными церквами; 4. предоставить митрополиту снабдить архимандрита Порфирия святым антиминсом, об изготовлении же для него ризницы и церковной утвари поручить хозяйственному управлению при Св. Синоде представить надлежащее соображение; 5. Для определения всего круга действий сего архимандрита в Палестине соответственно цели его назначения дать ему, на основании Высочайше утвержденной записки инструкцию; 6. на содержание архимандрита Порфирия и отправляемых с ним лиц, равно как и на потребности, сопряженные с их пребыванием в Иерусалиме, назначить семь тысяч рублей серебром в год, а на путевые издержки одновременно четыре тысячи пятьсот семьдесят восемь рублей тридцать пять копеек серебром по особым расписаниям на счет духовного ведомства³⁰. «Итак, звезда моя опять воссияла на небе, – писал в дневнике по получении указа Св. Синода о сем архимандрит Порфирий. – Еще раз Господь зовет меня на дело святое в Иерусалим, дело не малое, большее и лучшее того дела, какое я мог бы производить в нашем духовном ведомстве по сану и званию моему. Иду туда, иду с радостью, с самоотвержением, с упованием на помощь Божию»³¹. Действительно, как мы и говорили в свое время, архимандрит Порфирий как бы создан был на дело служения православной Церкви и славе русского имени на востоке, посвятив этому делу самую большую и лучшую часть лет своей долгой жизни³².

Сотрудниками архимандрита Порфирия на этот раз были: бакалавр С.-Петербургской духовной академии соборный иеромонах Феофан, известный подвижник, скончавшийся в 1894 году затворником в Вышинской пустыни, в сане епископа, и два студента С.-Петербургской духовной семинарии – Николай Крылов и Петр Соловьев³³. Из них первого, т.е. иеромонаха Феофана, сам архимандрит Порфирий рекомендовал на означенное дело, как «мужа благочестивого»³⁴, как «инока набожного, трезвенного и целомудренного»³⁵, и он действительно оказался пригодным на это дело, много послужив на пользу православия и ко благу самой миссии. О нем и после, например, в 1852 году, в бытность свою временно в России, именно в Киеве на излечении от болезни, архимандрит Порфирий отзывался с прежнею похвалою, как о сотруднике своем³⁶. Добрыми сотрудниками оказались и два студента, особенно же Соловьев, впоследствии С.-Петербургский протоиерей. С этими-то тремя сотрудниками архимандрит Порфирий и совершил дело миссии, на которое призван был, которое на этот раз продолжалось почти семь лет, пока не остановила его Крымская война, вследствие коей миссия в 1854 году была отозвана из Иерусалима и в котором, несмотря на поклоннический, по Синодскому указу, характер миссии, все члены сей последней много, очень много принесли пользы и православию, и России, и просвещению. Третья и четвертая части «Книги бытия» преосвященного Порфирия именно и обнимают почти все время действования этой миссии с непродолжительными перерывами для путешествий её членов или одного архимандрита Порфирия в окрестности Иерусалима, в Сирию, на Синай, в Египет и Киев, так что поэтому рассматривать означенные части «Книги бытия» есть то же, что излагать историю этой первой нашей Иерусалимской миссии, и только последний (1853–1854) год её действования в Иерусалиме остается неописанным в IV-й части «Книги бытия».

Русская духовная миссия выехала из Петербурга к месту своего служения 14 октября 1847 года³⁷ по Белорусской дороге на Одессу, куда прибыла 2 ноября, а 23 ноября была уже в Константинополе, где провела значительное время в видах ознакомления с делами востока, с нужными лицами как в нашем тамошнем посольстве, так и в среде восточной иерархии, а равно и с различными памятниками письменности исторического, ученого и дипломатического характера («Книга бытия» III, 162–190). 23 января 1848 года миссия выехала за тем из Константинополя в Иерусалим морским путем. «Паломник едет по рыбной дороге, – записал в своем дневнике по этому случаю о. Порфирий. – Куда он едет? – Во святую землю. – О чем он радуется? – О стяжании драгоценной жемчужины. – Что это за жемчужина? – Знание Востока. – А о чем он печалится? – О том, что не даны ему средства к благотворению Божиим церквам и к соединению их»³⁸. В самом деле, Иерусалимскую миссию тогдашнюю, как мы и замечали одно время в статье о восточных делах³⁹, посылали в святую землю в четырехчленном уже, а не единоличном составе, требовали и ожидали от неё многого, а давали ей в руки средств весьма мало. Кроме того, что крайне ограничили её права как миссии, придав ей не дипломатический, а паломнический характер, крайне ограничили её даже и в денежных средствах, между тем как инославные исповедания, особенно латинское и протестантское, кроме того, что имели в святой земле своих представителей окруженными величием и облеченными большими правами власти, в епископском сане, снабжали их и денежными средствами весьма большими. С помощью больших денежных средств представители папы и протестантизма, особенно такие искусные, деятельные и умные, какими были латинский патриарх Иосиф Валерга и высший представитель протестантства епископ Гобать, как раз и начавшие свое дело борьбы против православия и в пользу своих исповеданий в то время, когда прибыла в Иерусалим духовная миссия с архимандритом Порфирием во главе, успешно вели свое это дело, приобретая в собственность латинства или протестантства земли в Палестине, устрояя римско-католические или протестантские церкви, учреждая для туземцев школы в духе латинства или протестантства и под.⁴⁰ Напротив, лишенная хотя сколько-нибудь значительных денежных средств Русская духовная миссия не только не могла соперничать с ними, в пользу православия, в таком же приобретении земельных имуществ, постройке храмов и других учреждений, но и для достижения ближайшей своей цели, – стяжания драгоценной жемчужины, – знания Востока, не имела достаточных средств: на приобретение дорогих для православия древних рукописей, на покупку даже печатных, более или менее ценных, пособий для той же цели и под. Если же присоединить к тому подозрительное, даже более того, – неприязненное иногда отношение святогробского братства, греков вообще и турок, не говоря о враждебных прямо отношениях других инославных исповеданий к русской миссии, зависимость последней от светского представительства России в Иерусалиме, крайне стеснительные правила инструкции, которыми связаны были члены миссии⁴¹, и другие неблагоприятные условия: то понятно будет, почему эта миссия, несмотря на семилетний почти срок пребывания своего в Палестине, много не могла сделать для своей главной⁴², если не ближайшей, сейчас упомянутой, цели. Несмотря на то, что эта миссия, как свидетельствует сам начальник её⁴³, первоначально послана была лишь на три года, в виде опыта, в Иерусалим, при более благоприятных условиях она могла бы продержаться (как и продержалась) там и более, могла бы даже и навсегда утвердиться. Но тут как раз открылась Крымская война, которая, как известно, и возгорелась из-за вопроса о правах разных народностей и исповеданий на святые места Палестины, – и Русская духовная миссия (в 1854 году) была отозвана из Иерусалима, как мы заметили выше.

Что же, однако, при всем том успела сделать наша Иерусалимская миссия за 1847–1854 годы?

Кроме совершения священно-служений для русский поклонников, кроме участия в священно-служениях с православными восточными иерархами, Русская духовная миссия много труда, и труда не безуспешного, положила на учреждение училищ в Палестине и на заботливое наблюдение над этими училищами, в видах противодействия вторжению духа римского католичества и протестантства в туземное православное, особенно арабское население⁴⁴; во многих пунктах и разными другими способами вела очень осторожную по обстоятельствам и духу того времени, но правильную борьбу с латинством и протестантством⁴⁵; давала, особенно в лице самого архимандрита Порфирия, благоразумные советы Иерусалимской патриархии и другим представителям восточной иерархии церковной⁴⁶ и т.д. Но главным и наиболее плодотворным делом нашей миссии за то время были ученые и художественные занятия членов её, исследования святых и достопамятных мест Палестины, Сирии, Египта и иных стран востока. Так, еще проездом в Иерусалим в конце 1847 и в начале 1848 года архимандрит Порфирий осмотрел библиотеку Иерусалимского подворья в Константинополе и сделал описание некоторых, наиболее замечательных печатных книг и выписки из рукописей их⁴⁷. Затем в Иерусалим, в самый же первый год служения делу миссии, т.е. в 1848 г., архимандрит Порфирий, несмотря на болезнь глаз и нездоровье в общем состоянии тела, рассмотрел греческие и арабские книги печатные и рукописные, какие только нашел в Вифлееме, в ведении тогдашнего митрополита Дионисия⁴⁸ подарившего ему и греческую рукопись Евангелия X века⁴⁹ и в общих чертах описал их в своих дневниках⁵⁰. Также точно поступил он и с книжными и рукописными сокровищами Вифлеемского священника Илии Панаиоти⁵¹. В следующем 1849 году архимандрит Порфирий со своею дружиною, также не остававшейся за первый год без дела⁵², предпринял путешествие по окрестностям Иерусалима в Палестине, Сирии и других смежных областях и при этом все, более замечательное, подвергал исследованиям, отмечал и описывал⁵³, а один из сотрудников его Петр Соловьев при этом чертил планы, делал снимки с местностей, зданий и проч.,⁵⁴ так что уже в начале 1850 года архимандрит Порфирий мог смело сказать, что протекшие до того времени дни для него и его дружины «не потеряны были напрасно», что они проведены были «в добросовестном исполнении обязанностей и в ученых трудах»⁵⁵. Тогда же созрела в нем мысль «посетить» Египетские «монастыри св. Антония Великого и Павла Фивейского, эти колыбели монашества, и через Синай и Идумею возвратиться на Сион»⁵⁶ т.е. снова в Иерусалим. Мысль эта и была осуществлена в том же 1850 году и так как описанию путешествия этого посвящены у о. Порфирия особые сочинения⁵⁷, то оно и не вошло в дневники или автобиографические записки его, т.е. в «Книгу бытия» его по намерению самого же автора⁵⁸. Тем не менее и помимо описанного в этих особых, ранее напечатанных, сочинениях, для «Книги бытия» преосвященного Порфирия осталось ещё много из предпринятых и исполненных в это путешествие трудов его и его сотрудников. Так, в монастыре св. Саввы в Александрии он занимался описанием этого монастыря и собиранием сведений о прошедшей судьбе его⁵⁹; в Каире он же, с помощью своих сотрудников, делал описание замечательнейших рукописей и книг и выписки из каталога патриаршей (Александрийской) библиотеки⁶⁰; подобное делал он и на Синае⁶¹, причем тогда же (т.е. в 1850 г.) внимательно и более прежнего тщательно⁶² пересмотрел знаменитый Синайский кодекс Библии⁶³, изданный в 1862 году Тишендорфом⁶⁴, и составил свое мнение об этом кодексе.

Но затем болезнь глаз, в связи с болями во внутренностях, и другие недуги вынудили отца Порфирия серьезнее прежнего заняться лечением, и для сего он в последней половине 1851 года должен был оставить на время Иерусалим, который так горячо, сильно любим был им⁶⁵ и отправился в Киев, откуда, по излечении или, точнее, по облегчении от болезни⁶⁶, вернулся в Иерусалим уже в мае 1852 года⁶⁷.

Так как, с одной стороны, и одним из главнейших, внушенных данною архимандриту Порфирию инструкцией правил тогдашней политики нашей было «ничего нового не предпринимать на востоке»⁶⁸, а с другой, и болезнь архимандрита мало поддавалась лечению и все беспокоила его, то, кроме описанного выше, он, по возвращении из Киева в Иерусалим, не предпринимал ничего нового и в пределах дозволенного ему, а разрабатывал только добытое дотоле и писал отчеты по миссии, пока не пришлось ему и совсем удалиться из Иерусалима. Дневники и автобиографические записки преосвященного Порфирия за 1852–1853 годы («Книга бытия» IV, 276–411) содержат в себе именно описание обычного течения дел и отношений архимандрита Порфирия, его беседы с разными, более или менее влиятельными лицами о делах востока, мысли, предположения его о разных предметах и т.п. Но за то как это обычное течение дел, особенно школьного дела (стран. 388 и дальн.), так и ученые и художественные занятия архимандрита Порфирия и его сотрудников по миссии, их исследования Палестины и других священных и достопамятных в том или другом отношении мест, подготовляли прочную добрую почву для будущего нашей Иерусалимской миссии, хотя и явившейся, после Крымской войны, в другом личном составе⁶⁹, а потом и для деятельности Православного Палестинского общества.

Обе части «Книги бытия», ныне рассматриваемые нами, как и предшествующие им, изобилуют глубокими и меткими взглядами не только на ближайший автору предмет – на дело миссии и на дела востока (см. напр. IV, 79 и дал., 270 и дал. и др.), но и на политическое состояние государств и события того времени (III, 303 и дал.), археологическими сведениями и соображениями (III, 429 и дал., 470 и дал., 493 и дал. и др.), размышлениями о разных предметах (III, 52 и дал., 454 и дал.; IV, 236 и дал., 378 и дал.), и т.д. «С 1841 года, – говорит, например, о себе преосвященный Порфирий в дневнике за 11 марта 1848 года, – по особому устроению Божию я соглядаю разные народы и племена. Их жизнь мировая прикасается к моему удельному бытию и волнует мой ум. Не властен я ни остановить, ни утишить это волнение. Как только (я) скажу сам себе: «не вперяй ты пытливого взора в таинственные судьбы народов, и лучше молись о них», воздыхания, стоны, замыслы и говор народов четырьмя ветрами доносятся до моей души, и я невольно перестаю молиться, отверзаю свои очи, созерцаю и вопрошаю: что такое делается в мире и что будет? Все люди живут в доме, в городе и в церкви, но как они живут там? Семейность, гражданственность и вера суть канва узорчатой жизни человечества; но прочны ли эти канвы и красивы ли узоры? Дочтется ли полотно Пенелопино? Или новый драгоценный хитон будет выткан и сшит по росту человечества? Пять сил движут народы: сила веры и церкви, сила ведения и школы, сила власти или права и меча, сила изящных искусств и, наконец, сила денег или торговли; но дружно ли они действуют? Не поборают ли и не запинают ли они одна другую? Чисты ли они? Или пристали к ним разные земляные тяжести? Не требуют ли они очищения и обновления»?⁷⁰ И далее обсуждается, с этой точки зрения, положение Европы России и востока⁷¹. Этнографические наблюдения преосвященного Порфирия, кроме арабского племени, касаются и других племен востока; особенно же любопытны касающиеся негрского племени Африки, которое наблюдатель нашел диким, получеловеческим, хотя и носящим на себе некоторые следы образа Божия и общечеловеческих преданий⁷². В археологическом отношении не только любопытны, но и весьма важны сообщения о чине избрания архиерейского на востоке православном⁷³, о чине посвящения архиерейского⁷⁴ там же, и др., важны описания местностей, строений, быта и проч. На том же востоке⁷⁵, нередко сопровождаемые рисунками⁷⁶, которые по местам превосходно воспроизводятся в настоящем издании Православного Палестинского Общества фото-типически. Таковы, например, планы развалин Арсуфа по рисунку, сделанному Н.Соловьевым, одним из сотрудников преосвященного Порфирия по миссии⁷⁷; крепость Рас-Эль-Айн по рисунку того же лица⁷⁸, внутренность церкви в Иамнии и минарет в Иамнии по его же рисунку⁷⁹ и т.д. Много весьма любопытного и глубоко-поучительного заключают в себе рассеянные и там и сям по обеим рассматриваемым частям «Книги бытия» размышления автора о различных предметах, излагаемые иногда в виде афоризмов, а иногда – в форме последовательного расположения мыслей. Вот один из многих примеров: «Жизнь человека есть великая тайна. Как она зачинается и образуется? Сопознанием двух полов? Сопроницанием двух теплот? Сращением двух семян? Так, да и не так. Струится в нас дыхание жизней и от престола Божия. Когда мать благочестива и добродетельна, тогда через её сердце, верующее и любящее Бога, сообщаются младенческой душе наклонности чистые и святые. Все великие люди, думаю, потому были великими, что их матери мольбами своими умели выпросить им избыток дарований. Вера, надежда, любовь, целомудрие, скромность, терпение, трудолюбие составляют красоту существования женщины. Миловидная девица без добродетели и веры искренней, живой, походит на плод, красивый снаружи, внутри гнилой. Девица есть мысль юноши. Юноша же есть желание девицы. Благословенные старушки хранят в семействах предания старины, мудрость опытности, связывают прошедшее с настоящим и будущим и поддерживают чистоту нравов во внуках и внучках»⁸⁰.

Вообще, «Книга бытия» преосвященного Порфирия, по разнообразию содержания своего, вполне осуществляет на себе характеристику, данную ей самим автором в одном случае. Именно, окончив дневники свои за 1852 год, преосвященный Порфирий писал: «Год кончился. Кончена и Книга бытия моего. Но на что она похожа? На ткань с разными узорами, греческими, латинскими, армянскими, арабскими, контскими, турецкими и дипломатическими»⁸¹. Полная же откровенность, с которой обо всем писал он в этой «Книге», давал видеть всю его собственную, богато одаренную душу, дает особенную ценность этой его «ткани с разными узорами». Когда один из чиновников графа Протасова, именно К.С.Сербинович, просматривая, по поручению графа, отчеты архимандрита Порфирия, в присутствии последнего, выражал некоторое недовольство за эту особенность его отчетов, не соответствовавшую канцелярским требованиям бюрократических форм управления того времени и говорил составителю отчетов⁸²: «Чем больше вы пишите, тем более обнаруживаете себя»⁸³; то этим вполне охарактеризовал преосвященного Порфирия. Он весь без остатка изливался, «обнаруживался» в своих сочинениях. И недаром преосвященный Порфирий, в оправдание свое, говорил тогда Сербиновичу: «Искренность деловая драгоценна, а ошибки или неточности, или своеобразности слога иногда происходят от поспешности. У меня есть правило, по которому я все пишу по вдохновению моей души и кладу написанное в свою сумку, чтобы спустя некоторое время пересмотреть, выгладить, округлить, упростить свой труд. Но в настоящую пору от поспешности я не мог выполнить этого правила»⁸⁴. Все писания, все труды его носят на себе неизгладимые следы исполнения этого правила. Таковы же и дневники его или, что тоже, «Книга бытия» его. Широкая натура автора, полная искренность его души, богато одаренной, видна во всем, на всякой странице, во всякой, можно сказать, строке его писаний. И так как «деловая искренность» поистине «драгоценна», а в «Книге бытия» преосвященного Порфирия изложено по большей части только «деловое» в том или другом отношении, за исключением немногих резкостей, и своеобразностей, которые мы отмечали и в I-й части, то эта «Книга» заслуживает одной лишь благодарности и автору её и издателям. В частности, по отношению к делам православного востока и о рассмотрении части «Книги бытия», как первые, являются со значением «первоклассного источника»⁸⁵.

Иван Корсунский