Архимандрит Григорий [(Борисоглебский), инспектор Московской Духовной Академии] (†18 ноября 1893 г.)

Cкончався вмале исполни лета долга: угодна бо бе Господеви душа его, сего ради потщася от среды лукавствия» (Прем. 4:13, 14)

Эти слова Премудрого вполне применимы к почившему 18 ноября сего 1893 года настоятелю посольской церкви в Константинополе, отцу архимандриту Григорию, бывшему инспектору Московской Духовной Академии, который действительно, скончався вмале, т. е. в короткое время достигши совершенства (τελειωϑείς ἐν ὀλίγῳ), исполни лети долга, в непродолжительное время своей жизни совершил то, чего многие не успевают совершить в несколько десятилетий, и почти юношею почил от многих трудов своих: ибо душа его была угодна Господу; потому и ускорил (ἔσπευσεν) он удалиться из среды лукавствия (πονηρίας).

Архимандрит Григорий, в мире Николай Иванович Борисоглебский, сын священника соборной Успенской церкви уездного города Новосиля Тульской губернии, родился 19 марта 1867 года и, следовательно, скончался двадцати шести с половиной лет. Еще в младенчестве лишился он отца¹ и рано стал сознавать нужду собственными усилиями развивать свой ум и сердце. К счастью его, Господь одарил сироту Борисоглебского выдающимися способностями, которыми Николай Иванович, как бы предчувствуя свою недолговечность, воспользовался наилучшим образом. Он рано начал обнаруживать при таких способностях и неутомимое трудолюбие, так что, в виду природной слабости его здоровья, оказывалось нужным не столько побуждать и поощрять его к усидчивости в занятиях, сколько удерживать от чрезмерного прилежания. Будучи от природы живым, он, однако же, всегда отличался и замечательною скромностью. При обладании такими достоинствами он, после домашней подготовки, проходил и курс школьного образования сначала (в 1875–1877 гг.) в Новосильском уездном училище министерства народного просвещения², затем (1877–1881 гг.) в Ефремовском духовном училище и наконец (1881–1887) в Тульской духовной семинарии, всюду обнаруживая, наряду с отличными успехами в учении, и образцовое поведение и уже за это более, нежели по сиротству, пользуясь казенным содержанием. В 1887 году, окончив курс семинарского образования первым студентом, он послан был семинарским начальством в Московскую Духовную Академию для получения высшего образования, и здесь, после поверочных испытаний, принят был также в числе первых студентов, причем записался по собственному желанию на историческое отделение. С жаром принялся он за изучение наук этого отдаления, а равно и общеобязательных предметов, из коих особенно полюбил Св. Писание – этот первоисточник христианского ведения и главную опору христианской деятельности. Но кроме того, молодой, трудолюбивый и талантливый студент Борисоглебский, несмотря на то что сильно отвлекаем был довольно многосложными обязанностями письмоводителя редакционного комитета по изданию Творения св. Отцов с Прибавлениями³, находил время и для учебно-литературной деятельности, как увидим из дальнейшего. А между тем и слабость здоровья, не располагавшая к семейной жизни, и разного рода соображения, и религиозная настроенность, особенно же возвышенное стремление к возможному осуществлению высшего идеала христианской жизни, – все это побуждало Николая Ивановича еще в студенчестве, при мысли о своей будущности, отдавать преимущество иночеству перед мирским состоянием. Уже в начале 1890 года, когда он был на III курсе, его стремление к иночеству почти готово было к осуществлению. Но окончательный поворот в эту сторону совершился в молодом студенте лишь через год после того, именно в начале 1891 года, под влиянием о. ректора Академии архимандрита Антония. «Целый год, – писал он сам о себе за несколько часов до своего пострижения в монашество, – прошел для меня в мучительной борьбе: один человек, внутренний, стремился к этому роду жизни, а другой, ветхий, препятствовал сему стремлению. Но в сем искусе я усматриваю особенное ко мне милосердие Господа Бога, Который направил эту борьбу к более ясному и полному уяснению для меня истинно-монашеских, Христовых идеалов: теперь я, вот всего за 10 каких-нибудь часов до моего пострижения, – в общем спокоен духом». Пострижение совершено было о. ректором Академии архимандритом Антонием 25 февраля означенного 1891 года, на всенощном бдении, после славословия великого, причем новопостриженному дано было имя Григорий в честь и память празднуемого в сей день св. Григория Богослова, а в конце всенощного к нему и к постриженному с ним вместе другому студенту из священников иноку Василию (в мире о. Иоанну Грекову) о. ректор обратился с глубоко прочувствованным и весьма назидательным словом⁴. С этих важных в жизни о. Григория минут начинается еще более быстрое движение его по пути совершенствования во всех, возможных для него, отношениях. Так как эти минуты совпали с концом курса его высшего богословского образования, то для молодого инока ближе всего наступило тогда время блестящего завершения этого образования его. Еще до принятия иночества особенно возлюбив, как замечено было выше, одну из важнейших наук богословского курса – св. Писание и тему для курсового сочинения взяв из области этого предмета, о. Григорий представил это сочинение в таком виде, что читавший его специалист предмета (профессор М. Д. Муретов) нашел его достойным не только степени кандидата богословия, но и степени высшей – магистра⁵. В связи с отличными устными ответами на выпускных экзаменах это имело естественным последствием своим то, что определением Совета Академии от 5 июня 1891 года о. Григорий был удостоен ученой степени кандидата с правом на магистра без нового испытания и оставлен при самой Академии профессорским стипендиатом для приготовления к замещению вакантных кафедр. И о. Григорий ревностно принялся за это приготовление, ближе всего озабочиваясь обработкою своего курсового сочинения для представления его на степень магистра, а в то же время усердно работая и в других областях духовной науки и словесности, более же всего работая Господеви в духе иноческого подвижничества. Но Господь, предвидевший, без сомнения, недолговечность служения Своего верного раба на земле, устроил для него путь этого служения раньше, нежели как это обыкновенно бывает в отношении к профессорским стипендиатам. В декабре в 1891 года скончался профессор философии в Академии В. Д. Кудрявцев. Кончина его повлекла перемены в замещении кафедр, имеющие своим последствием освобождение кафедры нравственного богословия. На эту кафедру Совет Академии еще 24 февраля 1892 года избрал о. Григория, который, по прочтении пробных лекций 24 и 25 апреля того же года, от 27 апреля и был назначен, по резолюции покойного митрополита Леонтия, исправляющим должность доцента по этой кафедре. Одновременно с этим другая, происшедшая в Академии, перемена повлекла за собою новую перемену в служебном положении о. Григория. Инспектор Академии архимандрит Петр (ныне епископ Сухумский) был назначен на должность ректора Киевской духовной семинарии, а на его место, указом св. Синода от 20 мая того же 1892 года, назначен был исправляющим должность инспектора о. Григорий. Заняв так скоро такое выдающееся положение в родной Академии, о. Григорий, пользуясь наступившим вакационным временем, ближе всего решил покончить с делом соискания ученой степени магистра. Он летом того же 1892 года напечатал, а 31 августа защитил свою диссертацию, под заглавием Третье великое благовестническое путешествие св. Апостола Павла (Деян. 18:22, 21:16 и Гал. 2:11–21). Опыт историко-экзегетического исследования. Сергиев Посад, 1892. Согласно удостоению Совета, 12 ноября того же 1892 года он и утвержден был св. Синодом в искомой степени, а затем, в связи с тем, и в звании доцента; вскоре же после того, именно 25 марта следующего 1893 года, утвержден был в должности инспектора. – В связи с тем шло возвышение о. Григория и по степеням священства. Уже 16 марта 1891 года, то есть менее нежели через месяц после своего пострижения в монашество, молодой инок преосвященным Виссарионом, епископом Дмитровским (ныне Костромским), был рукоположен в иеродиакона; затем 12 июня того же года, в день исполнившегося 30-летия епископского служения владыки митрополита Московского (ныне Киевского) Иоанникия, самим владыкою митрополитом был посвящен в иеромонаха; 11 января следующего 1892 года преемником владыки Иоанникия на Московской кафедре, покойным митрополитом Леонтием, удостоен набедренника и наконец в 1893 году, по утверждении в степени магистра и в звании доцента, вместе^– с утверждением в должности инспектора, возведен был и в сан архимандрита. В один из светлых дней Пасхи сего года, 30 марта, он возведен был в этот сан преосвященным Александром, епископом Дмитровским, управлявшим Московскою митрополиею за болезнью владыки Леонтия.

Такое быстрое возвышение по степеням служения само собою говорило о достоинствах и заслугах возвышаемого. Уже при награждении набедренником о. Григорию вменено было в особенную заслугу его «примерное усердие к проповеданию слова Божия и учено-литературные труды». Недаром о. Григорий давно возлюбил слово Божие, Св. Писание. Еще не быв пострижен в монашество и еще не имея священного сана, он отличался в среде своих товарищей по образованию как хороший, даже, можно сказать, блестящий проповедник, и еще тогда его некоторые проповеди получили известность путем печати. Когда же введены были у нас в Академии внебогослужебные воскресные собеседования, то о. ректор Академии в своем постриженике о. Григории нашел самого лучшего и способного сподвижника себе и сотрудника, при чем о. Григорий, кроме проповедания, сослужил и особую службу: обладая прекрасным голосом и знанием искусства церковного пения, он украсил означенные собеседования устройством и хорошею постановкою общего при них пения церковных молитв и песнопений, чем Академия и Сергиев Посад исключительно ему обязаны. Высокое духовно-образовательное значение этих собеседований вообще и общего церковного пения в частности так бесспорно, что мы считаем излишним и раскрывать его подробно; а горячая любовь и глубокое сочувствие, какими пользовался о. Григорий при жизни и какими окружен был по смерти не только со стороны академической братии и студентов, но и со стороны жителей Посада, ясно свидетельствуют о том, как глубоко сознавалось это значение и как высоко ценилась деятельность о. Григория с этой стороны⁶. При всем том, равно как и несмотря на многосложность, разнообразие и обширность обязанностей и занятий по должностям доцента и особенно инспектора, живая натура почившего не удовлетворялась и этим: она жаждала более широкой деятельности. Как бы в предчувствии своей недолговечности, о. Григорий торопился и печатно высказаться о том, чем до изобилия полна была его душа, по слову Писания: от избытка сердца уста глаголют (Мф. 12:34). Его учено-литературные труды, уже в самом начале 1892 года, как мы видели, стяжавшие ему высокое одобрение и награду, отчасти примыкают к его академическим, учебным и ученым занятиям, отчасти находятся в тесной связи с его проповедническою способностью, отчасти же вызываемы были особыми случаями. Сюда относятся, кроме значительного числа проповедей, напечатанных, например, в Московских Церковных Ведомостях за 1890–1892 годы и в других повременных изданиях, кроме упомянутой выше магисторской диссертации, печатавшейся с мартовской книжки академического журнала: Богословский Вестник за 1892 год, и наконец, кроме разного рода мелких сообщений и заметок, помещавшихся в разных повременных же изданиях, следующие более крупные учено-литературные труды о. Григория, по порядку времени выхода их в свет: 1) Воспитанники Московской Духовной Академии из Тульской духовной семинарии за 75 лет (1814–1889). Этот труд, к которому почивший еще в бытность свою студентом приступил по поводу исполнившегося в 1889 году 75-летия Московской Духовной Академии и который, будучи основан на разработке первоисточников (данных архивов академических и других), есть дань любви автора и к своей родине, и к воспитавшей его Академии, к сожалению далеко не окончен. Он напечатан был в Тульских Епархиальных Ведомостях за 1889–1891 годы. 2) Сочинение блаж. Августина о граде Божием (De civitate Dei), как опыт христианской философии истории. Это – одно из лучших семестровых сочинений автора, было напечатано в журнале: Вера и Разум за 1891 год. 3) Таким же, т. е. одним из лучших семестровых сочинений, был и напечатанный в Страннике за 1892 год труд о. Григория под заглавием: Отец архимандрит Павел Прусский и значение его сочинений для полемики с расколом, что было весьма кстати и в виду исполнявшегося тогда 25-летия миссионерской противораскольнической деятельности отца Павла. 4) Октября 10 дня 1891 года скончался известный, досточтимый Оптинский старец, иеросхимонах Амвросий. О. Григорий вместе со студентом Московской же Духовной Академии иеросхимонахом Трифоном принимал участие в погребении старца. И вот плодом вынесенных им из путешествия в Оптину пустынь впечатлений и полученных оттуда и из других источников (рукописных и печатных) сведений оказались следующие труды: Памяти почившего Оптинского старца о. иеросхимонаха Амвросия (напечат. в Церковных Ведомостях, издаваемых при св. Синоде, за 1891 год № 44) и 5) Сказание о житии Оптинского старца, о. иеросхимонаха Амвросия (в Душеп. Чтении за 1892 и 1893 годы). Этот последний труд, за несколько дней до кончины автора, вышел и отдельною, довольно большою (180 стран.), книгой (Москва, 1893). Зaтем 6) в октябрьской книжке Богословского Вестника за 1892 год напечатана речь о. Григория, произнесенная перед защитою его магистерской диссертации; 7) в ноябрьской книжке того же журнала и за тот же год напечатана вступительная лекция почившего по предмету нравственного богословия, под заглавием: Возрождение по учению препод. Макария Египетского, и некоторые другие.

В этих учебно-литературных трудах, как и во всей недолговременной, но кипучей, многообразной и напряженной деятельности почившего отца Григория, как в чистом зеркале, ясно отражаются возвышенные стремления и свойства его прекрасной души и степень духовного совершенства, которого он достиг в столь короткое время. Широкие порывы и замыслы, высокие идеалы и светлые надежды, при глубокой религиозной вере, одушевляли всю его деятельность, при замечательной скромности в оценке себя самого, безусловном послушании, исполненном самоотвержения и неистощимости терпения и детской непорочности души. Поистине – чудное сочетание таких разнообразных, высоких черт духа в столь юные годы и при высоком служебном положении. Поистине он осуществил в себе слова Христовы: болий в вас да будет всем слуга. Искры огня Божественного, возжженного в его душе от света истины и любви Христовой, светились едва не в каждом его слове и действии, блещут едва не на каждой странице его учено-литературных трудов. Его горячее участие к скорбям, радостям и нуждам ближних, особенно же студентов Академии, к которым он весьма близко поставлен был самым служебным своим положением, не даром вызывало общую взаимную любовь и признательность их к нему⁷. Будучи истинным иноком по образу жизни, он в тоже время не был иноком, жившим только для себя и для спасения своей души, а спасение своей души видел в своем служении спасению ближних, как это прекрасно выразил сам же в эпиграфе к упомянутому выше труду своему: Сказание о житии старца Амвросия, взятом из творений преп. Нила Синайского: «Блажен инок, который на содевание спасения и преспеяние всех взирает, как на свое собственное» и проч. И он, усердно и деятельно заботясь о своем спасении и духовном преспеянии, столь же усердно и деятельно заботился о спасении и преспеянии других, исполняя слово св. Апостола, которого духовный образ и писания особенно ревностно изучал: всем бых вся, да всяко некия спасу (1Кор. 9:22). «Тоска одиночества, – говорил он на диспуте о. Д. С. Глаголева, возражая последнему в защиту св. Ап. Павла, – удел только праздных натур»⁸. И от того-то, напротив, сам он так сиял всегда радостью, не оставлявшею его даже и тогда, когда злой недуг, уже за полтора года до его кончины начавший разрушительно действовать на его здоровье, в последнее время особенно обострился, когда о. Григорий, ради облегчения от этого недуга, с болью в сердце, должен был покинуть любимую им и его любившую Академию и принять назначение в настоятели Константинопольской посольской церкви, ехать на юг, чтобы пользоваться южным климатом. Такая радость обнаруживала все обилие его любви, искренности и чистоту сердца его. И вообще много симпатичных черт представляла в себе эта, только что расцветшая и в такое короткое время достигшая многих совершенств, юность.

Угодна была Господу душа почившего: сего ради и потщися от среды лукавствия. Но и эта душа, как и всякая душа умершего православного христианина, нуждается, до совершенного своего соединения с Господом, в молитвах Церкви. Помолимся же о ней с тою любовью, с какою почивший в земной своей жизни молился о людях перед престолом Божиим.