Письма папы Мартина

Адресат письма – один из константинопольских единомышленников папы Мартина I. Издатели текста (И. Манси, а за ним Ж. Минь) не претендовали на решение вопроса об адресате письма, озаглавив его: «Ad quemdam sibi charissimum. De excilii sui calamitate» (Кому-то для него дрожайшему. О его бедствии в ссылке). Данное заглавие обязано своим происхождением тексту жития-мартирия «Воспоминание (Commemoratio) о том, что жестоко и без почтения к Богу, делали противники истины со святым и апостоллическим новым исповедником мучеником Мартином Римским папой». Автор его, писавший еще при жизни Мартина, отмечал, что папа по прибытии в Херсон, «через несколько дней написал письмо в Византий кому-то для него дрожайшему» (Mansi ]. Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio... – Florentia, 1764. – T. 10. – Col.860). Скорее приказной, нежели просительный тон, прорывающийся время от времени в письмах Мартина I из Херсона (оба они, конечно, адресованы одному и тому же человеку), наводит на мысль, что папа имел право давать поручения адресату: последний, вероятнее всего, принадлежал к его пастве. Он свободно владел латинским языком, так как не только читал письма папы, не знающего по-гречески, но и сам писал или диктовал ответные послания по-латыни. В Константинополе он играл роль поверенного, посредника между Мартином I и римской курией: предполагалось, что именно он, находясь в столице Империи, будет получать все, присылаемое для Мартина 1 из Италии, и переправлять далее в Крым; он же должен был пересылать из Крыма просьбы и пожелания папы Мартина. Исходя из всего этого, можно видеть в получателе писем одного из сотрудников папского представительства («апокрисириата») в Константинополе. Видимо, он принадлежал к числу тех священнослужителей- латинян, которые не проявляли открытой нелояльности к религиозной политике правительства, а потому не подвергся репрессиям и сохранил возможность пользоваться традиционными дипломатическими каналами для пересылки корреспонденции, вещей и денег между Константинополем и Римом. Известно, что Мартин I до избрания на папский престол сам был римским апокрисиарием в столице Византии, и в аппарате папского представительства могли сохраниться не только бывшие его подчиненные, но и лично преданные ему люди (Le Liber Pontificalis / Texte, intr. et comm, par l’abbe L. Duchesne. – Paris, 1886. – T.l. – P. 336).

Наряду c Авидосом Иерон был одним из двух пунктов в проливе Босфор – Дарданеллы, где взимались пошлины с проплывающих кораблей (Theophanis Chronographia / Rec. C. de Boor. – Lipsiae, 1883. – Vol. 1. – P. 475). Здесь находилась резиденция «комита пролива Понтийского моря» (komes stenon tes Pontikes thalasses) (Ioannis Malalae Chronographia ex rec. L. Dindorfii. – Bonnae, 1831. – P. 432). Поскольку этот порт находился на азиатском берегу Босфора, у самого выхода из пролива в Черное море (совр. Фенербахчи), он не мог быть отправным пунктом для корабля, на котором папу Мартина везли из Константинополя. Видимо, автор письма упомянул его особо и первым, потому что это было одно из наиболее значительных мест, которые он миновал во время продолжительного плавания к Херсону. Следует учесть, что здесь находился «въезд» в Черное море, где обычно на малый или долгий срок останавливались все корабли, плывшие из Константинополя (cp.: Коппи J1. П. Исторические документы о падении Каффы // ИТУАК. – 1911. – № 45. – С. 10)

Ферии (feriae) – в древнеримском календаре официальные праздничные дни, посвященные различным богам. Трапеза Господня (Coenum Domini) – Тайная Вечеря. Она приходилась на страстной четверг, то есть на пятый день «Великой седмицы» – недели Великого Поста перед Пасхой. В 655 г. Пасха приходилась на 29 марта по старому (юлианскому) стилю, соответственно Страстной четверг – на 26 марта. Видимо, корабль со ссыльным на борту отправился в путь вскоре после открытия весенней навигации, начинавшейся не ранее 10 марта.

Фарос («Фонарь») – так именовался константинопольский маяк и одновременно храм Богородицы tou Pharou (Theophanes Continuatus / Rec. I. Bekker. – Bon­nae, 1838. – P. 19; Janin R. La Geographie ecclesiastique de l’Empire Byzantin. – Paris, – T.3. – P. 241), a также маяк, находившийся на нынешнем Маячном полуострове – крайней выдающейся в море точке суши примерно в 12 км от Херсона (ton pharon Chersonos – Theophannis Chronographia. – P. 373). B оригинале Map- тин I так пишет o своем путешествии: «...postquam ergessi sumus ex eo quod Jeron dicitur a Constantinopoli, navigantes sancta quinta feria Coenae Domini, pertransivimus Pharum, per diversa loca transmeantes Idibus Majis, et Chersonem pervenimus». Coчетание «pertransivimus Pharum» (миновали Фарос), очевидно, может быть здесь связано как с началом, так и с окончанием фразы, и тогда получится либо, «плывя в святую пятую ферию Трапезы Господней, мы миновали Фарос», либо «мы миновали Фарос, проходя мимо различных мест в майские иды, и прибыли в Херсон». Первый вариант представляется О. Р. Бородину более предпочтительным, и он полагает, что папа говорит в своем письме именно о константинопольском маяке. Если это так, тогда стоит обратить внимание на некую своеобразную «обратную последовательность» в указании пунктов на начальном отрезке маршрута плавания: отправке от Иерона в устъе Босфора и лишь потом упоминании об отплытия из Константинополя 26 марта 655 г. и прохождении Фароса. В пользу того, что это не мог быть крымский Фарос свидетельствует упоминание после него неких «различных мест» (diversa Іоса), тогда как между Маячным полуостровом и Херсоном неизвестно ни одного сколько-нибудь значительного приморского поселения.

Иды – в древнеримском календаре один из средних дней месяца, приблизительно соответствующих полнолунию. В марте, мае, июле и октябре иды приходились на 15 мая.

Скорее всего, корабль, на борту которого находился папа Мартин, миновал Фарос, то есть вышел из Константинополя перед 26 марта, а прибыл в пункт назначения 15 мая. В этом случае он находился в пути необычно долго – более 50 дней, учитывая, что путешествие пришлось на сравнительно благоприятное для навигации весеннее время. Необъяснимо, почему автор письма не счел нужным назвать те портовые центры, хотя бы самые крупные, которые неминуемо встретились во время столь долгого пути. После Иерона они все анонимны. Остается неясным, двигался ли корабль каботажным путем вдоль берегов Фракии к устью Дуная и далее напрямик либо вдоль берега в Херсон, или же он отправился вдоль северо-малоазийского побережья до пафлагонского мыса Карамбий (совр. Керемпе) около Синопа, а отсюда – кратким, прямым, 263-километровым путем через Понт к мысу Криу Метопон (Бараний Лоб – совр. Сарыч или Аю-Даг) и от него на запад, к Херсону (Кадеев В. И., Сорочан С. Б. Экономические связи античных городов Северного Причерноморья в I в. до н.э. – V в. н.э. – Харьков, 1989. – С. 58, 117, прим. 499). Последний вариант пути занимал обычно около 10–12 дней, был традиционнее и предпо- чтительней для мореплавателей южного побережья Понта, давно облюбовавших его для связей с Крымским полуостровом (Болгов H. Н. Позднеантичная Таврика как контактная зона (торговый аспект) // Болгов H. Н. Северное Причерноморье позднеантичного времени: проблемы истории и археологии. Статьи 1991–2001. – Белгород, 2002. – С. 23). Западночерноморский вариант пути в Херсон был несколько более длительным, ибо известно, что античные корабли только от устья Дуная до Южной оконечности Крыма двигались каботажным способом шесть суток (Агбунов M. В. Загадки Понта Евксинского. – M., 1985. – С. 36). Прокопий в «Войне с готами» писал, что на преодоление только этого отрезка пути до Херсона требовалось десять дней (Ргосоріі Caesariensis Opera omnia / Rec. J. Haury, G.Wirth. – Lipsiae, 1963. – Vol. 2. – IV (VIII). 5. 30). Известно, что игумен Зосим, отправившийся осенью 1419 г. из Кие- ва в Константинополь потратил три недели, чтобы почти к самому концу навигационного сезона 14 ноября добраться от корабельной пристани в устье Днепра до «царьградского устья» (Ивакин Г. Ю. Связи Киева с Византией во второй половине XIII–XIV вв. // Южная Русь и Византия. – К., 1991. – С. 44). Вероятно, Мартина транспортировали на одном из обычных парусных одномачтовых торговых судов, принадлежавших к классу тихоходных, так называемых «круглых» (strongylos) коралей (Ahrweiler H. Byzance et la Mer. La marine de guerre, la politique et les institutions maritimes de Byzance aux Vlle–XVe siecles. – Paris, 1966. – P. 412). Их вместимость в VII–XII вв. обычно колебалась в пределах 60–100 регистровых тонн, хотя могла быть и в десять раз меньшей и в 3–4 раза большей (Kapitän G. Schiffsfrachten anti­ker Baugesteine und Architekturteile von den Küsten Ostsiziliens // Klio. – 1961. – Bd. 39. – S. 290–302; Throckmorton P., Kapitän G. An Ancient Shipwreck at Pantano Longa- rini // Archaeology. – 1968. – Vol. 21. – P. 182–87; Van Doorninck F. Byzantium, Mis­tress of the Sea: 330–641 // A History of Seafaring Based on Underwater Archaeology / Ed. G. F. Bass. – London, 1974. – P. 134–159; Сорочан C. Б. K вопросу об уменьшении вместимости византийских грузовых кораблей в «темные века» // Древности 1996. – Харьков, 1997. – С. 74–82). Как правило, скорость движения судов в большинстве случаев составляла два-четыре узла (один узел = 1853 м/ч.), так что кратчайшие, прямые расстояния от устья Дуная или же от пафлагонского мыса Карамбис до Крыма можно было преодолеть за два-три дня, а при очень благоприятных условиях – за 24 часа (Casson L. Ships and Seamanship in the Ancient World. Preinceton, 1971. – P. 282–

289, Tabl. 1–5; Кадеев В. И., Сорочан С. Б. Экономические связи... – С. 95; Веникеев Е. В., Артеменко Л. Т. Пенители Понта. – Симферополь, 1992. – С. 28). Впрочем, по данным Ф. Мелиса (для конца XIV в.), средняя продолжительность морского пути от Константинополя до Кафы (Феодосии) составляла 13 дней (с колебаниями от 10 до 68 дней) (Melis F. Intensita е regolarita nella diffusione dell’ informazione economica generale nell Mediterraneo e in Occidente alla fine dell’ Medio Evo // Histoire economique du Monde Mediterraneenne. 1450–1650. Melanges en l’honneure de F. Braudel. – Toulouse, 1973. – T.l. – P. 418). В таком случае аналогичный путь до Херсона мог занимать не менее 10 дней, хотя среди исследователей бытует заблуждение, что подобный переезд длился примерно 3–4 дня (ср.: Беляев С. А. «Базилика на холме» в Херсонесе и «церковь на горе» в Корсуни, построенная князем Владимиром // Byzantinorussica. – М., 1994. – № 1. – С. 35). По мнению О. Р. Бородина, чрезвычайную длительность переезда папы Мартина можно объяснить неблагоприятными погодными условиями. Ясно одно: по каким бы ни было причинам, корабль имел одну или несколько

довольно длительных стоянок на пути следования в Херсон, но автор письма не счел нужным упомянуть о них, поскольку они не представляли для хворавшего, измученного изгнанника ровным счетом никакого интереса. Как и во время доставки папы из Италии для разбирательства в Константинополь, корабельщики не торопились

Под Византием следует понимать Константинополь. В тексте говориться «ех partibus Byzantii» – дословно «из областей Византия». Отметим, что разочаровавший папу «письмоноша», не привезший долгожданной передачи из Италии, прибыл в Херсон через 30 дней после приезда сюда Мартина I, то есть примерно в середине июня, скорее всего, потратив на путешествие из столицы в Крым гораздо меньше времени, чем предыдущее плавание судна, на котором в город доставили приговоренного.

В латинском тексте – «expensae missae nobis ab Italia» («средства, присланные нам из Италии»). Судя потому, что ниже речь идет о продуктах питания, папа понимал под словом «expensae» (Heчто взвешенное, выданное, ссуженное) прежде всего хлеб, вино, оливковое масло и другие необходимые для пропитания припасы, a не деньги. Очевидно, Мартин был осведомлен о некой передаче, преимущественно продовольственной и отчасти денежной, собранной для него приверженцами, сочувствующими в Риме и других местах Италии, и был уверен, что эти «средства» уже доставлены в Константинополь.

К сообщениям папы Мартина I о продовольственном кризисе в Херсоне 655 г. большинство специалистов относится с доверием. В самом деле, хотя в его заявлении, будто хлеб в Херсоне «совсем не видят», присутствует риторическое преувеличение, последующие конкретные известия о ценах на местном хлебном рынке, трудности его приобретения (см.: письмо XVII) едва ли целиком надуманы и указывают на дефицит хлеба в городе. Впрочем, остается неясным, было ли такое положение хроническим. Собственная зерновая база Херсонеса отличалась нестабильностью, была невелика, и привоз хлеба со стороны, в том числе из-за моря, являлось насущной проблемой и в римский, и ранневизантийский период, по крайней мере до VIII в. (см.: Сорочан С. Б. Мифы и реалии херсонесского хлебного экспорта // Древности 1994. – Харьков, 1994. – С. 66–72; Сорочан С. Б. О торгово-экономической политике Византии в Таврике в VII–IX вв. // Проблемы археологии древнего и средневекового Крыма. – Симферополь, (1995) 1996. – С. 115–117). Но из года в год жить и выживать в тяжелейших условиях, в тисках голода и столь высокой дороговизны херсониты, разумеется, не могли. Поэтому ситуацию, описанную ссыльным, можно оценить как явно экстраординарную, вызванную неизвестными нам конкретными причинами, а не неким общим упадком экономики и морской торговли. А. И. Романчук отмечает, что впечатление папы Мартина I о недостатке хлеба было усилено тем, что он прибыл в город в мае, а писал свое первое письмо в июне, то есть тогда, когда еще не созрел хлеб нового урожая (Романчук А. И. Херсонес VI – первой половины IX в. – Свердловск, 1976. – С. 5). Однако и в следующем письме, написанном в сентябре 655 г. (см. ниже) Мартин сообщает о дороговизне хлеба, в том числе из только что собранного урожая. Несомненно, многие сведения Мартина I можно объяснить и субъективными обстоятельствами или расчетом воздействовать на адресата, разжалобить его и усилить желание помочь. Очевидно, папа писал письмо в соответствии с законами жанра письма-жалобы, в котором преувеличения бедственного положения подразумевались самим собой. Сетования на дороговизну могут объяснятся также тем, что больной и не знающий греческого языка папа наверняка не сам покупал хлеб, слуги же и охранники могли его обманывать; местные жители, возможно, отказывались продавать хлеб политическому изгнаннику, опасаясь неприятностей, а если и продавали, то по спекулятивным ценам и т. д. Следовать подобным версиям можно лишь при наличии непосредственных документальных свидетельств в их пользу. В своем комментарии к данному месту письма О. Р. Бородин заявляет, что их нет, забывая о еще одном, недошедшем до нас послании папы, отправленном из Херсона. О нем упоминает автор мартирия, посвященного подвижничеству Мартина, где сообщает, что ссыльный писал «...о притеснениях со стороны местных жителей и правителей...видимо, по указанию правящих в Византии» (Commemoratio eorum, quae saeviter et sine Dei respectu acta sunt a veritatis adversariis in sanctum et apostolicum novum revera confessorem et martyrem Martinum papam Romae... // Mansi J. Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio... – Florentia, 1764. – T. 10. – Col.860). Во втором из дошедших писем, отправленном незадолго до смерти, папа тоже сетовал на полное отсутствие человечности к нему у херсонитов (см. ниже). Уже на о. Наксосе и в Константинополе в качестве наказания он терпел страдания и голод (Бородин О. Р. Церконо-политическая борьба... – С. 56; Карташев А. В. Вселенские соборы. – М., 1994. – С. 419–420). «Без одежды и еды» был выслан и Максим Исповедник, проходивший по одному делу с Мартином (Карташев А. В. Указ. соч. – С. 425–426). Так что, похоже, субъективные обстоятельства, если не прямые распоряжения властей, в немалой степени определили объективное незавидное положение изгнанника.

Речь идет, несомненно, об Италии, откуда папа со дня на день ждал присылки «средств».

Сочетание «а partibus Ponti» («из области Понта») находит объяснение в следующем письме во фразе «partes, videlicet, Graecorum Ponticas partes vocantes» («именуя, стало быть, страну греков Понтийской землей»). He исключено, что в ходе месячного пребывания в Херсоне Мартин I был свидетелем присылки продуктов питания из Малой Азии. Зная, что корабли довольно часто идут в Херсон от противоположного берега моря – Вифинии, Пафлагонии, Понта, он мог рассчитывать на закупку там необходимых для него припасов и пытался подвигнуть на организацию этого дела своего контрагента в Константинополе.

Примечательно, что при всем том ссыльный отчетливо понимал, что хлеб, другие продукты здесь есть и что они покупаются за деньги. Вместе с прочими данными о ценах на зерно (письмо XVII) это указывает на отсутствие натурализации хозяйства и краха денежного обращения (ср.: Крым в VI–VII веках // Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья IV–XIII века / Отв. ред. Т. И. Макарова, C. А. Плетнева. – M., 2003. – С. 52).

Надо понимать, прежде всего, из Италии.

Эта фраза подтверждает, что папа ожидал присылки из Италии в первую очередь не денег, а продуктов питания. В следующем письме он подчеркивал, что денег, в отличие от продуктов, он, вообще говоря, не требует: «Ну даже если церковь Святого Петра не имеет золота, то ведь хлеба, и вина, и других необходимых припасов она, по милости Божьей, не лишена, чтоб не позаботиться хотя бы об умеренном пропитании».

Римской епископии – церкви Святого Петра.

Здесь аллюзия на соответствующее место из послания апостола Павла к филиппийцам: «Вы в Фессалонику и раз и два присылали мне на нужду» (Филипп. IV. 16).

В письме Мартина I, как и в латинском тексте Библии, сказано несколько иначе: «Habeo autem omnia et abundo» (Имею, однако, все и избыточествую). Ссылка, даваемая Ж. Минем, не точна. Правильно было бы: Филипп. IV. 18

Идея о том, что Римская епископия не оставляет своими милостями ни одного страждущего, была близка папе Мартину I и составляла предмет его гордости. В ходе своего второго допроса в константинопольской тюрьме Диомеда он с вызовом заявил: «Вы, господин мой, наверно, не знаете Римскую церковь? Тогда скажу вам, что если какой-нибудь несчастный человек приходит к ней за пропитанием, то все потребное представляется ему; и никого не оттолкнет Святой Петр, не наделив своими дарами...» (Commemoratio... – Соі.859). Поэтому в Крыму папе пришлось пережить тяжелое разочарование.

«Proprii servi ejus sumus» – здесь обыгрывается папский титул «servus servorum Dei», принятый в римской курии со со времен папы Григория I Великого (590–604).

Из контекста, по-видимому, следует, что «comparari debent illic» – «должны быть куплены (приобретены) там» означает «должны быть куплены в Италии, Риме, или об- ласти Понта», ибо выше идет речь о присылке содержания именно оттуда.

Выражение «обычным образом», очевидно, подчеркивает , что после получения письма поверенный папы в Константинополе должен был приобрести все заказанное на рынке (не у Римской же церкви просил папа делать необходимые закупки) и отправить с очередным судном, идущим в Крым.

«Милость ваша», как и в начале предшествующего письма, «charitas vestra» (charitas дословно – «уважение, ценность»). В конце письма XVI так же было переведено сочетание «dilectio vestra» (дословно – «любезный, дражайший»). Ни то, ни другое обращение не носит официального характера и не является предикатом какого-либо титула. Содержание письма XVII не оставляет сомнения в том, что оно адресовано тому же лицу, что и предыдущее письмо XVI. В изданиях И. Манси и Ж. Миня письмо XVII озаглавлено «Ejusdem argumenti cum superiore» («По тому же предмету, что и вышестоящее»).

Говоря «omnes sanctos et fratres nostros», Мартин, вероятно, приветствует в составе своих единомышленников как клириков, так и мирян.

В тексте письма «...et ipsa vita caruimus». Возможно, nana хотел сказать, что его существование в ссылке нельзя назвать жизнью. Но допустимо и буквальное истолкование: письмо написано папой за несколько дней до кончины; может быть, чувствуя ее приближение, он говорит о себе, как об уже умершем. Подобная, едва ли не банальная констатация приближающейся смерти самим умирающим была не редкость для эпохи средневековья, что нашло отражение и в христианской, и в светской литературе (см.: Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. – М., 1992. – С. 38–50).

Обычно эти строки рассматриваются исследователями как буквальное свидетельство силы язычества в здешних землях в VII в. (Якобсон А. Л. Раннесредневековый Херсонес // МИА. – 1959. – №63. – С. 29, 40; Мещеряков В. Ф. Проникнення християнства в Херсонес Таврійський // Вісник Харківського ун-ту. – 1975. – №118. – Історія. – Вип.9. – С. 106; Диатроптов П. Д. Распространение христианства в Херсонесе Таврическом в IV–VI вв. // Античная гражданская община. – M., 1986. – С. 140, 143; Зубарь В. M., Павленко Ю. В. Херсонес Таврический и распространение христианства на Руси. – К., 1988. – С. 74–76). Однако надо учесть, что слово gentilis может быть переведено и как «язычники», и как «племена, иноземцы, варвары». В середине VII в. окрестности Херсона населяли потомки скифо-сарматского населения, пришлых алан, готов, тюрок, впрочем, сравнительно давно уже «натурализовавшихся» в здешнем краю и ставших христианизированными варварами, симмахами (союзниками) Империи. Такими же «разнообразными по происхождению и по роду жизни» они будут и через двести лет, если верить Епифанию Монаху и позаимстовавшему его мнение анонимному составителю апокрифического «Деяния ап. Андрея» (Praxeis kai periodoi tou agiou kai paneuphemou Apostolou Andreu egkomio sympeplegmenai // AB. – 1894. – T.13. – Fasc.3–4. – P. 344, §31; Петровский C. B. Апокрифические сказания об Апостольской проповеди no Черноморскому побережью // ЗООИД. – 1898. – Т. 21. – С. 150). Считать их всех исключительно язычниками, некрещенными было бы неверно: христианство имело давние успехи у готов. Уже с конца V – первой половины VI вв. в быту местного полиэтничного населения появляется краснолаковая столовая посуда со штампами на дне в виде птиц, рыб, зайцев, крестов, в костюме начинают использоваться византий- ские пряжки разных типов с христианской символикой, с VII в. – перстни с греческими псевдомонограммами, местными подражаниями византийским христианским образцам, нательные кресты и амулеты в виде бронзовых коробочек или паластин, в частности, с изображениями особо почитаемых святых Мины, Георгия или Соломона, Даниила со львами (Айбабин А. И. Медальоны с изображением святых в раннесредневековых могильниках области Дори // Символ в философии и религии. Тезисы докл. и сообщ. – Севастополь, 2004. – С. 3). Со второй половины VII в. на Южном берегу и в Юго-Восточном Крыму хоронят не только в склепах, но и в обычных для византийских христиан плитовых могилах, число которых быстро растет. С этого же времени над погребениями начинают устанавливать надгробия с крестами, ставить кресты на закладных плитах склепов (могильники Сахарная головка, Узень-Баш, Скалистое, Чуфут-Кале, Суук-Су, Лучистое), из погребений постепенно исчезают заупокойная пища, орудия труда, оружие, а бытовая посуда становится редкой. Мраморные архитектурные детали, фрагменты декора интерьера христианских храмов, обнаруженные на Мангупе, у подножья Чуфут-Кале, на Эски-Кермене, у горы Пампук-Кая в долине реки Бельбек и других местах и могут быть остатками недошедших до нас христианских храмов, которые были возведены, вероятно, в период строительства укрепленных городищ преимущественно во второй половине VI – начале VII вв. Небольшие церкви в виде одноапсидных храмиков сооружали в VI в. и сельские общины, пример чему дают раскопки на поселении у фруры Горзувиты. Другое дело, что принятие христианства – «государственной религии» Империи варварами не заставляло ромеев отказаться сочинять о них легенды как о бесчеловечных, злых дикарях, утрировать их внешний вид и обычаи (подр. см.: Иванов C. А. Миссия восточно-христианской церкви к славянам и кочевникам: эволюция методов // Славяне и их соседи. – М., 2001. – Вып. 10. – С. 20–21; Иванов C. А. Византийское миссионерство: можно ли из варвара сделать христианина? – M., 2003). Варварские, языческие представления, действительно, еще долгое время, вплоть до X в. включительно, были в Таврике не изжиты, а позиции Церкви непрочной (подр. см.: Айбабин A. И. Этническая история... – С. 123–124, 161; Зубарь В. M., Хворостяный А. И. От язычества к христианству. – К., 2000. – С. 98–103; Зубарь В. М. Об основных тенденциях процесса христианизации населения Юго- Западного Крыма // X. сб. – 1999. – Вып. 10. – С. 292–295; Сорочан С. Б. О положении Церкви в Крыму в VIII–IX вв. // БИАС – Симферополь, 2001. – Вып. 2. – С. 328–336). С этой точки зрения высказывания Мартина I, действительно, не грешат против истины. Они лишь преувеличены в силу чисто эмоциональных причин, жестокого отношения местного населения к ссыльному, когда между понятиями «варварстово» и «бесчеловечность» легко ставится знак равенства, а оба слова становятся синонимами (Завадская И. А. Христианизация ранневизантийского Херсонеса // МАИЭТ. – 2003. – Вып. 10. – С. 420–421). Воспринимать их буквально было бы ошибкой.

Греческое население города и его округи, о котором идет речь как о «живущих здесь», к моменту ссылки папы, конечно, было христианским, хотя и «приняло» (ассереrunt) от варваров gentiles mores – «языческие (варварские) нравы (обычаи, характер)», то есть жестокость и нестойкость в вере. Разумеется, это не значит, что в это время еще действовали языческие храмы и в них отправлялись языческие культы. Уже закон Феодосия I от 392 г. запретил по всей Империи поклоняться языческим богам, входить в их храмы и приносить жертвы (Theodosiani libri XVI... / Ed. Th. Mommsen, P. M. Meyer. – Berolini, 1905. – XVI. 10.10). При Феодосии II язычники стали изгоями, поскольку им запрещалось занимать общественные должности (Theodosiani libri XVI... – IX. 16.9). Невозможно представить, чтобы в середине VII в. в городе с христианскими кафоликонами, церквами, крещальнями, мартириями и молельнями общим число почти три десятка, обстояло иначе. Другое дело, что по мнению такого ярого ортодокса, как Мартин, любое отклонение от признаваемых им догматов православной веры, будь то монофелитство или монофиситство, видимо, находившее сторонников среди населения Таврики и херсонитов (Сидоренко В. А. Таврика в предхазарское время // Скифы Хазары Славяне Древняя Русь. Тезисы докл. – СПб., 1998. – С. 133; Зубар В. Херсонес – Херсон: Вiд Iфiгенii до Христа // Хронiка. 2000. – Вип. 33: Крим – крiзь тисячолiття. – К., 2000. – С. 228; Зубарь В. М., Хворостяный А. И. От язычества к христианству. – К., 2000. – С. 88), оценивалось равносильно отказу от выполнений велений Бога и приравнивалось к ереси или язычеству. Между тем монофелитство было признано эдиктом ekthesis tes pisteos в 638 г. официальным исповеданием веры на территории всей Империи. Его отменят только в 680 г. на Пято-Шестом вселенском синоде (подр. см.: Winkelmann F. Die ostlische Kirche in der Epoche des christologischen Auseinandersetzungen (5. Bis 7. Jahrhundert). – Berlin, 1980). Одного признания херсонитами typos tes pisteos, введенного Константом II в 648 г. и уравнивавшего монофелитов с ортодоксами, было достаточно для вышеприведенной характеристики тех, кто не отринул заблуждения, пусть и официального. Уж если Мартин не устрашился ни царского гнева, ни смерти, он был не из тех, кто мог простить кому бы то ни было любые, даже малые уступки в вопросах веры, тем более признать наличие двух подходов в решении вопроса о единой воле Христа. Или братья наши – или враги, третьего не дано. Тех, кто не принял решений Латеранского собора 649 г., не отказался от того, что представлялось ересью, папа проклинал и отказывал им в общении (яркий пример, епископ фессалоникийский Павел) (Epistulae XII–XIII // Mansi J. Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio... – Florentia, 1764. – T. 10. – Col. 1151–1170). Нет сомнений, что у него не могли не вызывать отвращение определенные отличия восточной, херсонской церковной литургии от римской, равно как и отличия в каноническом понимании Церковного Предания и Церковного авторитета (например, употребление в обряде причащения квасного хлеба, крещение через три, а не через одно погружение, отказ от признания примата римского епископа) (см.: Мейендорф И. Византийское богословие. Исторические направления и вероучение. – М., 2001. – С. 148–149,166–181). Епископы Херсона посвящались в сан Константинопольским патриархом, который был врагом Мартина. Даже кожей он должен был ощущать если не ненависть, то холодность, черствость по отношению к себе со стороны здешних верноподданных василевса Константа II, оказавшихся среди тех, кто лишил его жизни. И не мудрено, что в своем письме, вобравшем впечатления и обиды почти четырехмесячного пребывания в чужом, неправедном краю, он выбрал для характеристики херсонитов риторический облик полуязычников-полуварваров, еще худших чем варвары, а в конце послания просил Бога «утвердить сердца их [всех, в том числе и херсонитов] в православной вере и укрепить против любой еретической и враждебной нашей церкви личности» (см.: письмо XVII). Разумеется, под праведной верой папа понимал ту, что несла латинские обрядовые отклонения.

Странно было бы ожидать сочувствия от людей, которых папа проклял как отступников, еретиков и которым отказал в общении. Ниже выясняется, что в не меньшей черствости и безжалостности Мартин I обвинял вообще всех, кто прежде находился в его подчинении, своих друзей, близких, оставивших его в бедствиях, пре- давших забвению. На этом фоне херсониты, для которых папа был чужим пастырем, врагом василевса и законов Империи, выглядели отнюдь не хуже прочих. К тому же следует заметить, что «живущих здесь» папа, невзирая на все причиненные ему обиды, все же отделял от «самих варваров».

По латыни это сложноподчиненное предложение построено неправильно, так как не имеет сказуемого в придаточном: Novit itaque Deus, nisi ex naviculis, quae veniant ex partibus Romaniae, ut hi qui sunt nuncupant, partes, videlicet, Graecorum Ponticas par­tes. Хорошо известно, что ромеи именовали свое государство Романией и также называли Византию на Западе, и на Востоке (Рум). О. Р. Бородин дал несколько иной пере- вод этого места письма: «Ведь знает Бог, что если бы не с суденышек, которые приходят из пределов Романии, как ее называют те, что здесь живут, именуя, стало быть, страну греков Понтийской землей». Эта, казалось бы, незначительная поправка, позволила ему заметить в комментарии, что папа Мартин I противопоставляет друг другу Романию и «землю греков, именуемую Понтийской». С его точки зрения, последняя – это Южный берег Черного моря, населенный понтийскими греками, а Романия – «земля

Ромееев», Константинополь и прилегающие к нему территории, но не Малая Азия (Бородин О. Р. Римский папа Мартин I и его письма из Крыма. – С. 179, 188, коммент. 5). С такой интерпретацией текста трудно согласится ввиду того явного обстоятельства, что, говоря о «греческой Понтийской области (земле)» – Graecorum Ponticas partes, автор письма явно имел в виду часть Романии, одну из ее «земель». Сначала он говорит о Романии как таковой, со всеми ее сторонами, областями, «землями», а потом уточняет, что «суденышки» (naviculis) приплывали, в частности, и из Понтийской стороны, той самой, что в письме XVI он именовал partibus Ponti – областями Понта, землями, откуда можно было ожидать присылки содержания. Следовательно, нет достаточно веских оснований утверждать, что папа Мартин I сообщал о приходе судов за солью не из Малой Азии, а из других областей Империи, к примеру, из Фракии, и подозревать в этом ослабление торговых связей между Малой Азией и Херсоном. Вместе с тем, не исключено, что в город за грузом соли заходили корабли из Иерона, других мест на побережье Босфора и из самой столицы Империи.

Тремисс – самый низкий номинал византийской золотой монеты, равный 4 серебряным милиариссиям или 1/3 золотого солида (номисмы). Очевидно, папа имел в виду, что за треть золотого ему никто не продавал даже каравай хлеба, обычно стоивший не дороже 8 медных фоллов (в солиде средневизантийского периода 288 фоллов) (ср.: Сорочан С. Б. Византия IV–IX веков: этюды рынка. – Харьков, 1998. – С. 371–372). Само упоминание тремисса указывает на его заметную роль в монетном обращении Крыма VII в., видимо, испытывавшего нехватку в разменной монете, в том числе золотой (Гурулева В. В. Золотые монеты Константина V (741–775), найденные в Судаке // Сугдейский сборник. – К.; Судак, 2004. – С. 440).

255 Соляной промысел был традиционным для Херсона. Он существовал как в первые века н.э., так и в течение всего раннего средневековья, причем к X в. салины херсонитов тянулись вдоль побережья от ближайших окрестностей города до Днепра (Константин Багрянородный. 06 управлении империей. – M., 1989. – Гл. 42. 70–71, с. 174, 175). Из сообщения Мартина следует, что местный соляной промысел обеспечивал не только потребности города, но и был рассчитан на вывоз продукции за море, в сторону побережья Малой Азии и Босфора. Данное свидетельство показательно и в еще одном отношении. В первом своем письме, написанном в середине – второй половине июля, папа в отчаянии пишет о полной невозможности купить продукты в Херсоне. Во втором, написанном незадолго до 16 сентября, говорится о покупке хлеба с проходящих судов. Дело здесь не только в том, что папа Мартин освоился в Херсоне за несколько месяцев пребывания в Крыму. Известно, что на крымских соляных озерах максимальное количество соли выпадало летом, а добыча начиналась в августе, иногда в июле, и продолжалась 3–4 месяца (Кадеев В. И. История и археология Причерноморья. – Харьков, 2000. – С. 58). Соответственно и суда за солью начинали приходить сюда не раньше августа. Только тут Мартин получил возможность приобретать хлеб и другие продукты у моряков. Видимо, и его замечание, будто «кораблики» приходят за солью редко, объясняется тем, что письмо написано лишь в самом начале «сезона обмена». В его разгар и одновременно к концу навигационного сезона в ноябре продовольственное положение в Херсоне могло заметно улучшиться, что следует уже из последующей, более низкой ценой за зерно (4 модия за номисму), о котором сообщает сам папа.

Модий – римско-византийская мера объема и веса. Римский модий равнялся 8, 7 литра, византийский колебался в пределах 9–18, 5 литра. Морской модий составлял 17,084 литра. Малый модий весил 6,528 кг, большой модий (сатон) – 9, 792 кг. Обычно модий достигал 7,4–7,5 кг. Аннонный модий, применявшийся при сборе налогов, составлял 11, 389 литра или около 10 кг. Какой модий имел в виду Мартин, сказать трудно. Скорее всего, речь шла либо об обычном модии величиной около 7,5 кг., либо об аннонном, и тогда 3–4 модия равнялись 22,5–30 кг или превосходили 40 кг. Следовательно, за номисму папа мог обеспечить себя при экономном расходовании 3 фунтов, то есть килограмма хлеба в день, примерно на три-четыре недели.

Указанная Мартином I цена не столь «чудовищна» и непомерно велика, как представляется историкам (cp.: Durliat J. De la ville antique a la ville byzantine. Le probleme des subsistances. – Rome, 1990. – P. 229, 502). Ha деле она лишь в два раза превосходила среднюю цену на зерно, обычно существовавшую в Империи (ср.: Сорочан С. Б. Византия IV–IX веков... – С. 371–373). К тому же ссыльный наверняка преувеличивал свои траты, следуя законам жанра письма-прошения, дабы вернее расчитывать на «субсидии» (expensae) со стороны своих приверженцев в Константинополе и Равенне.

Имеется в виду тогдашний папа Евгений I (654–657) и римские священнослужители, клир римской епископии. Находясь в Константинополе, Мартин I не знал об избрании в Риме своего преемника. Вероятно, об этом ему сообщил кто-то из его корреспондентов в письме в Херсон. Будучи реальным политиком, Мартин понимал, что не сможет управлять церковью из Херсона и спокойно воспринял избрание нового понтифика.

Это пояснение указывает на то, что какое-то внимание со стороны Римской церкви и ее главы Мартин I все же ощутил, но, видимо, оно не вышло за рамки обычного участия и выражений соболезнования по поводу плохого состояния здоровья. Похоже, предыдущая история научила римского понтифика с почтением и осторожностью смотреть в сторону молодого, 24-летнего, но жестокого, крутого императора. В сложившейся ситуации отношения с Мартином лучше было не афишировать и тем более торопиться с оказанием ему материального попечения.

О богатстве римской церкви Мартин I говорит с полным основанием. Папские патримонии уже к началу VII в. имелись в большинстве областей Италии, на Сардинии, Сицилии, Корсике, в Галии, Иллирии, Истрии. Только в Сицилии римской кафедре принадлежало около 400 имений (Srearing Е. Patrimony of the Roman Charch in the Time of Gregory the Great. – Cambridge, 1918. – P. 6–18). Римская церковь широко практиковала благотворительность, располагала сетью диаконий, приютов, и ее руководители не раз официально заявляли, что патримоний существует «для бедных», что это «бедняцкая собственность» («res pauperum»). Считалось, что 1/4 всех доходов Церкви должна ежегодно уходить на благотворительные цели. Совершенно очевидно, что Римская кафедра не оказывала помощи ссыльному папе Мартину не из-за недостатка денег и продуктов, а из опасения вызвать недовольство Константинополя.

Библия. Бытие. 2. 7.

Фраза содержит намек на императора Константа, константинопольского патриарха Пирра (638–641, 654/655) и всех прочих врагов Мартина, тех, кто не разделял его взгляды, которые папа считал велениями Господа.

Пожелание оставаться «непоколебимым», обращенное к «пастырю» – преемнику Мартина I, новому понтифику Евгению (654–657), было высказано весьма свовременно. Уже в следующем, 656 г. константинопольский патриарх Петр (654–666) направил в Рим синодальное послание (synodicum) с исповеданием веры, в котором, в согласии с указом Константа от 647 или 648 г., так называемым «typos tes pisteos», был полностью обойден вопрос о единой воле Иисуса Христа. Робкий папа Евгений готов был принять послание, но римские священнослужители и жители города встретили его при входе в базилику Девы Марии ad Praesepe и не давали служить мессу, пока он не пообещал публично, что отвергнет синодик (Le Liber Pontificalis. – Paris, 1886. – T. 1. – P. 341). Таким образом, менее чем через год, после того как Мартин продиктовал в Херсоне свое последнее письмо, его пожелание оправдалось. Дальнейшее развитие событий привело к тому, что василевс Констант, прибыв в 663 г. в Рим, осыпал главнейшие церкви великолепными дарами и, вместе со своим войском, принимал участие в торжественном богослужении в храме св. Петра. Папа Виталиан (657–672) молча подчинился «типосу», проклятому его предшественником. Это стало решительной победой правительства. Впрочем, в 668 г. на новом соборе в Константинополе вопросы были решены в смысле благоприятном для Рима. Дело, за которое боролся папа Мартин I, восторжествовало.

Имеются в виду решения Латеранского собора 649 г. в Риме, осуждающие монофелитство и объявляющие это учение о единой воле Христа ересью.

Спустя несколько дней после отправки данного письма папы Мартина I не стало. Он прожил в Херсоне с 15 мая по 16 сентября 655 г., то есть 124 дня. Хронология пребывания папы в изгнании и ссылке разработана В. Пайтцем (Peitz WM. Martin I und Ma­ximus Confessor: Beitrage zur Geschichte des Monotheletenstreites in den Jahren 645–668 // Historische Jahrbuch. – München, 1917. – Bd. 38. – H. 2–3. – S. 213–236, 429–458). Встречающиеся точки зрения o том, что Мартин I прожил в Крыму около полугода или полутора лет не соответствуют действительности.