Глава 8. Государственный статус Херсона и «призраки самоуправления»

Перефразируя широко известное выражение, можно сказать, что вот уже почти два века по историографии византийского Херсонеса/Херсона бродит призрак – призрак «республиканского», «самоуправляемого», «автономного» города. Уже С. Сестренцевич-Богуш как о чем-то само собой разумеющемся писал о «свободном избрании граждан» и «республиканском правлении» средневекового Херсона, поддерживаемом благодаря союзу Империи и хазар (sic!), a В. Григоровичу виделся долгий «антагонизм с Византией», приведший к потере городом «автономии» не ранее правления императора Феофила (829–842)²¹⁸². Примеры встреч с такими утверждениями отнюдь не случайны, к тому же зачастую исходят от весьма авторитетных исследователей. Так, М.И. Артамонов указывал на то, что в начале VIII в., в период внутренних неурядиц в Византии, в которых Херсону довелось сыграть важную роль, этот город, балансируя между Византией и Хазарией, приобрел фактическую независимость и пользовался местным самоуправлением²¹⁸³. По мнению М.Ю. Сюзюмова, это продолжалось до того времени, пока во главе города, «почти номинально подчинявшегося византийской власти», был поставлен стратиг²¹⁸⁴. Подобную характерную местную тенденцию, доходившую порой до стремления полностью порвать с центром, подчеркивал Г.Г. Литаврин, а Арнольд Тойнби видел даже большее – едва ли не «независимый город-государство»²¹⁸⁵. Важное стратегическое значение Херсона как форпоста Империи ромеев в Таврике, как бдительного осведомителя о положении на Севере, по мнению некоторых византинистов, вынуждало Византию крепко держаться за него, а значит вопреки политической логике идти на некоторые уступки – на признание принципа греческой полисной автономии, традиции которой здесь якобы были всегда сильны²¹⁸⁶.

«Любопытно, что Херсон сохранил античные институты, словно изменения периода VІІ–ІХ вв., приведшие к образованию средневековой империи, не затронули эту оставшуюся в стороне провинцию», – констатирует Ж.-К. Шене, заранее как бы предваряя этим выводом свое исследование об архонтах Херсона, в которых он тем не менее видит представителей центральной власти²¹⁸⁷. Соглашаясь с определением статуса Херсона VIII – начала IX в. как византийского архонтата, Н.И. Храпунов тоже исходит из того, что «эта административная система была основана на своебразном компромиссе между имперской администрацией и муниципальными органами власти», а должности экдиков, патеров города и протевонов, обладателей имперских санов и печатей, едва ли не уникальный случай «анахроиизмов в администрации», унаследовавшей черты позднеантичного муниципального самоуправления²¹⁸⁸. Как и М.Я. Сюзюмов, он не сомневается в том, что ее развитие в течение исследуемого периода «определялось взаимодействием двух элементов – византийского государства и городского самоуправления»²¹⁸⁹. Не мудрено, что «проблемы автономии Херсона» стали одним из предметов обсуждения на XVI Всероссийской научной сессии византинистов²¹⁹⁰.

В.Зайбт и А.И. Айбабин пишут о «городском сенате» (sic!) из протевонов во главе с протополитом, который управлял городом вместе с тудуном, присланным хаганом хазар²¹⁹¹. Жильбер Дагрон, отмечая двойственность восприятия Таврики византийцами и некую половинчатость ее принадлежности Византии, полагал, что в Херсоне начала VIII в. мирно сосуществовали сразу три власти, олицетворявшие самые разные интересы: собственная городская власть в лице протополита и «первенствующих», имперская власть в лице византийского сановного архонта и хазарская власть, представленная тудуном²¹⁹². Мало того, даже будучи стратигом фемы Херсон, ее глава был «вынужден сосуществовать с сохранившими прежнюю силу структурами городской власти», хотя исследователь признает, что этому нет примера в других фемах²¹⁹³. Поэтому, с точки зрения этого авторитетного французского византиниста, «стратиг Херсона являлся не полновластным генерал-губернатором византийской провинции фемы, как другие офицеры его ранга, а скорее послом императора в стране-сателите»²¹⁹⁴. Случай опять-таки беспрецедентный, как и представление о Херсоне как о некой «колонии» Империи, где раздельно действовали власть стратига и власть местной аристократии²¹⁹⁵.

Даже тогда, когда Н.М. Богданова резонно отмечала, что средневековый Херсон находился под властью василевсов, был включен в административную структуру Романии, а в состав его управления входили имперские чиновники, она все же не пожелала отказаться от мысли, что город имел определенные привилегии, среди которых одной из основных являлось сохранение «...отдельных элементов городской автономии и самоуправления, имевших давнюю историческую традицию: наиболее стабильным из этих элементов был непрекращавшийся в Х–ХІІ/ХІІІ вв. чекан собственной монеты»²¹⁹⁶. При этом забывается, что, к примеру, византийская Равенна с 552/553 по 741 г. беспрерывно чеканила монету, а Сицилия-Калаврия, будучи фемой, тоже выпускала деньги на местных оффицинах, но никому не приходит в голову видеть в этом «элемент самоуправления»²¹⁹⁷. Тем не менее и А.И. Романчук разделяет вышеназванные взгляды, категорично заявляя: «Для ранневизантийского периода следует отметить наличие самоуправления в Херсоне (печати архонтов), которое не было полностью уничтожено введением фемы»²¹⁹⁸. По ее мнению, херсонесской знати, сохранившей многовековые традиции полисной организации, было, прпросту говоря, свойственно постоянное стремление к автономии, объяснимое наличием неких неведомых сильных экономических позиций этой знати²¹⁹⁹.

Представления об особенном, полисном, автономном самоуправлении византийского Херсона, наподобие «торгово-аристократических республик» средневекового Запада²²⁰⁰, в специальной литературе выглядят как расхожий штамп, с некоторых пор не подлежащий обсуждению. Вопрос как будто решен и закрыт. Даже сомнения, посещающие в последнее время некоторых исследователей, не в силах преодолеть авторитет сложившегося клише, и поэтому, рассматривая противоречащие ему материалы, специалисты в итоге не отказываются от устоявшегося opiniones communus, навязываемого историографической традицией, и пытаются примирить непримиримое. Именно так выглядят появившиеся недавно работы, которые вводят в обращение ценнейший сфрагистический материал, открывающий новые стороны организации административного управления раннесредневекового Херсона и его отношений к имперской бюрократии. Казалось бы, эти источники не оставляют сомнений в имперском облике администрации византийского города и в том, что бюрократизация его управления была доведена до логического завершения, однако делаемые на их основании выводы вплетаются во все тот же знакомый рефрен о якобы традиционном стремлении Херсона к сепаратизму и самостоятельности. Более того, заявляется, что «элементы античного самоуправления не исчезают и к периоду расцвета фемного строя, а продолжают существовать на всем протяжении IX и X вв.»²²⁰¹. По мнению H.A. Алексеенко, они «номинально» сохранялись вплоть до XI в. в виде «института кураторов города», к которым он причисляет «отца города» (pater tes poleos), экдика и протевонов как традиционных муниципальных чиновников. В своих последних работах, как и в предыдущих, посвященных разбору печатей, он приходит к заключению, что находки моливдовулов этих чиновников, несмотря на то что они имели имперские чины, то есть фактически являлись государственными служащими, свидетельствуют о «неком компромиссном варианте городского управления», о «продолжении существования в Херсоне традиций городского самоуправления, восходящих еще к античной эпохе, на всем протяжении существования здесь фемы». Очевидно, улавливая противоречие в своих словах, H.A. Алексеенко пытается рассматривать «чиновников городских властей Херсона фемного периода и как муниципальных, и как имперских служащих», в чем он видит «особенность положения Херсона, когда город номинально как бы управлялся Городским советом, а фактически руководство городом осуществляла имперская администрация и члены муниципалитета, состоявшие на службе у государства»²²⁰². По его мнению, этот «городской совет» ведал «основными вопросами жизнеобеспечения» и в то же время находился в прямой зависимости от архонта, в руках которого «была сосредоточена вся полнота власти на вверенной ему территории», причём так продолжалось даже некоторое время после создания фемы Климата, то есть при стратиге, который, следовательно, делил верховную власть, руководство с подчиненным ему сановным архонтом, что абсурдно²²⁰³. Не принимается во внимание очевидное: члены «городского совета», якобы существовавшего и в фемном Херсоне, будучи на государственной гражданской службе, без какой-либо номинальности были бы уже не кем иным, как все теми же имперскими чиновниками. На этом фоне гораздо убедительнее выглядит давний, хотя и нерешительный, а потому оставленный без внимания вывод А.Л. Якобсона о том, что местное самоуправление в Херсоне было уничтожено по крайней мере с организацией фемы, а значение должности протевона в ее полисном понимании свелось к нулю, поскольку протевон стал государственным служащим²²⁰⁴.

Совсем уж странно, что причину сохранения в городе «традиций полисного самоуправления, права самостоятельной монетной чеканки» видят в неком предвзятом отношении Византии к Таврике, и прежде всего к Херсону, в «подозрении властей»²²⁰⁵.

На чем строятся подобные заключения? Почему администрация и жители византийского Херсона видятся какими-то особенными, едва ли не уникальными, так и не разорвавшими своей пуповины с античным прошлым независимого, автономного полиса, а сам город представляется этаким вечным «островком вольнолюбия»?

Известно, что, согласно римскому праву, все проживавшие в «римском ареале», если они платили налоги государству, были христианами, признавали суверенитет императора, то есть были его подчиненными, подданными – урекооі, – прежде всего, были обязаны жить в соответствии с нормами римского права и включались в административную структуру Империи²²⁰⁶. Уже Прокопий Кесарийский недвусмысленно заявлял, что Херсон являлся городом «ромейской земли» (Romaion ge) «на последних пределах (eschatiai) ромейской державы», что он «с давних пор подчинен ромеям»²²⁰⁷. Это вполне совпадает с утверждением А. Гийу о том, что «любое объединение населения в империи было подчинено императорской администрации, сборщикам налогов, судьям или армии»²²⁰⁸.

Вопрос о времени окончательного, если можно так выразиться, юридического вхождения Херсона в состав Римской империи и Византии остается дискуссионным. Строго говоря, отсутствие упоминания города и его военного гарнизона в Notitii dignitatum еще не основание для того, чтобы утверждать, что до рубежа ІV–V вв. взаимоотношения Херсона с центральной администрацией строились, как и прежде, исключительно на союзной основе, иначе говоря, помощи-симмахии (symmachias), о которой упоминал Константин Багрянородный при описании событий правления императоров Диоклетиана и Константина Великого²²⁰⁹. Это допущение, но не более, поскольку нотиция знала пробелы. Пропуски имеет и «Синекдим» (Спутник путешественника), составленный Иероклом около 535 г. и обработанный в дальнейшем Георгием Кипрским (около 600 г.), который вылился в официальный трактат об административном делении Византии²²¹⁰. В нем указаны 64 провинции-эпархии, 935 городов, но перечислены 912. Для сравнения: источники VII – первой половины IX в. упоминают около 35 населенных пунктов балканских провинций Византии и свыше 50 малоазийских, которые отсутствуют в «Спутнике путешественника»²²¹¹. К слову, среди приведенных городов в «Описании Римского мира» Георгия Кипрского не назван и Боспор, хотя Прокопий вполне определенно отметил его присоединение к Империи при Юстине и Юстиниане I²²¹². Поэтому определять юридическое включение Херсона в состав Империи временем работы Иерокла над Синекдимом в качестве terminus post quem non было бы столь же ненадежно²²¹³. Зато стоит обратить более пристальное внимание на то, что с правления Феодосия I резко увеличивается приток в город римских монет²²¹⁴, а вскоре в самом Херсоне началась чеканка монеты имперского типа, с изображениями правивших императоров. Долгое время считалось, что это произошло в правление Зинона (476–491) в виде выпуска крупной медной монеты с легендой GON-CORDIAR на реверсе, которая не имеет признаков специфических городских монет. Вполне вероятно, им предшествовали многочисленные монеты Льва I (457–474), имевшие характерные для местного чекана слоистый гурт и содержавшие высокий процент олова или свинца в составе металла, но помеченные как монеты константинопольского монетного двора (CON)²²¹⁵. Однако не исключено, что такая весьма симптоматичная с финансово-правовой точки зрения попытка была предпринята еще раньше, предположительно в 438–440 гг., когда в Херсоне недолго, может быть, год-другой, осуществлялась эмиссия медных монет с типом реверса «две фигуры/крест»²²¹⁶. В этом случае приостановка чекана и остановка работы мастерской могла быть вызвана не столько техническими трудностями подзабытого местными мастерами дела или не очень удачным качеством монет, сколько отсутствием закрепления за городом его четкого и ясного имперского положения, все еще лишь формально оторванного от уходящего корнями во II в. н.э. статуса «свободного» – civitas liberae, eleuteros poleos. Судя пo монетным находкам, этот отрыв окончательно произошел с правления Юстиниана I, когда в Херсоне начался регулярный выпуск монет с изображением воина или с монограммой, содержавшей название города – Ghersonos либо polis Chersonos, но, как и в предыдущих случаях, тоже с обязательным изображением императора – верховного автократора²²¹⁷. Видеть в этом «...функционирование в Херсоне, так же как и в других городах империи, полисной администрации», разумеется, не приходится²²¹⁸. Еще раньше, в 451 г., согласно 28 канону Халкидонского синода, Херсонская епархия была подчинена «Константинопольскому патриарху, то есть утратила свою автокефальность²²¹⁹. С редкостным постоянством она будет обнаруживаться в официальных и неофициальных нотициях в составе Зихийской епархии, охватывавшей часть северокавказского побережья и Крымского полуострова²²²⁰. Вполне возможно, что четкая грань, отделяющая «свободный» полис Херсонес от имперского города Херсона, так никогда и не. будет найдена, ибо процесс превращения одного в другой начался давно, с появления на земле Скифии и Таврики римских вексилляций и гарнизонов. Остававшееся грекоязычным население города было давно романизировано включением в сферу интересов и влияния Рима, вместе с округой в Юго-Западном Крыму находилось в политической и социально-экономической зависимости от Империи, под контролем римских войск, испытывало влияние провинциально-римской культуры, верхушка его гражданской общины имела римское гражданство. Здесь: жили уроженцы римских провинций и даже римские имена составляли не меньше 20–25% от общего количества²²²¹. Со II в. римские граждане из других городов получали возможность занимать должности в «самоуправляемом» херсонесском магистрате²²²². Примечательно, что для выпусков херсонесской монетной чеканки 212–222 гг. уже были характерны бюсты римских императоров²²²³. Эволюция структуры государственной власти и управления городом шла в первые века н.э. явно в. сторону элитаризации, что выражалось в исчезновении после II в. н.э; номофилаков – «законников» и эпимилетов – «государственных порученцев» в Народном собрании – экклесии, превращении выборной должности проэдров – председателей Совета полиса в почетное звание, которое предоставлялось главным образом представителям именитой знати города, а также в ограничении Советом полномочий экклесии, сокращении коллегии архонтов до трех членов с последующим превращением первого . архонта, возглавлявшего гражданскую и военную власть, в единственного «венценосца и первенствующего» (stephanephorountos kai proteuontos), как это отмечено херсонесскими патриографами для конца III – начала IV в. н.э.²²²⁴ Во всяком случае, политика императора Галлиена (253–268) в отношении Херсонеса уже ничем не отличалась от его политики в отношении других подвластных греческих городов, что прекрасно демонстрирует повсеместное прекращение местной чеканки²²²⁵. К этому времени вся Империя представляла собой действительно «странное смешение союза самоуправляющихся городов и стоящей над этим союзом почти абсолютной монархии»²²²⁶. Поэтому следует различать субъективный и объективный аспекты при оценке положения «самоуправляемого» Херсонеса-Херсона III–V вв. De jure он оставался «свободным» по меньшей мере до правления Константина Великого (306–337), в очередной раз подтвердившего этот его формальный статус элевтерии «в стране римлян» (en te Romaion), способный лишь тешить самолюбие провинциалов²²²⁷. Ho de facto это был имперский город, послушный римским законам, который с благодарностью принимал «заботу» императоров – своих непосредственных владык (урег ton despoton emon), их высших чиновников – префектов претория Востока, имперских офицеров – трибунов, комитов и с последней четверти IV в. не забывал отмечать это в памятных, посвятительных надписях, начинавшихся с перечисления имен августов, правителей Империи²²²⁸. Не мудрено, что к середине VI в. современники, даже историки, при всем желании не могли вспомнить ничего, кроме глубокой, как бы исконной, давности вхождения Херсона в состав ромейских земель. Приведенные выше факты имперской чеканки в городе при Феодосии II (408–450), Валентиниане III (425–455), Льве I (457–474) и Зиноне (476–491) говорят о многом и главное о приобретении полисом нового статуса уже после разделения Империи на Западную и Восточную, задолго до правления Юстиниана I (527–565). Поэтому, с моей точки зрения, искать некий единовременный «юридический акт об аннексии города Византией» – дело безнадежное.

В любом случае выходит, что по меньшей мере с эпохи Юстиниана I муниципальные власти в лице «протополитов», архонтов, «отцов города», «известных и первенствующих» (emphaneis kai proteuontas), на упоминание которых в источниках обычно указывают исследователи²²²⁹, вполне соответствовали облику обычных провинциальных муниципальных бюрократов-чиновников, подотчетных имперскому центральному управлению, тем более что такого рода служилое «начальство» воспроизводилось и пополнялось главным образом из рядов этих самых «первенствующих» – влиятельной местной аристократии, нобилитета, городской знати, состоятельных собственников²²³⁰. Автор первой части «Чудес св. Димитрия», архиепископ Иоанн Фессалоникийский, называл подобных лиц «правившими в городе» (ton kratounton tes poleos), «властями города» (tois archousi tes poleos) и пояснял, что верховную юрисдикцию над городом имел ипарх (эпарх), или, иначе, префект Иллирика, но в самом городе были те, «кто обладал богатством, умом и рабами, гордился военным опытом, был первым в скриниях (канцеляриях, административных службах) ипархов Иллирика (...en tois skriniois ton yparchon tou Illyrikon protoi etugchanon)»²²³¹. Именно они ездили в Константинополь «с еще большим числом друзей и со всей свитой», чтобы жаловаться на префекта. По образному сравнению А.П. Каждана, это было своего рода «дворянство мантии»²²³². Он же отмечал логику взаимного характера связей византийского института верховной власти и аппарата управления, который персонофицировался в лице василевса²²³³. М.Я Сюзюмов определял этот бюрократический аппарат как «орудие эксплуататорских групп населения в целом», a К.В. Хвостова – как «властвующую элиту»²²³⁴.

Уместно напомнить, что римские власти давно и искусно приспосабливали к своим нуждам органы общинного городского самоуправления, постепенно все более олигархизировавшиеся, замыкавшиеся и превращавшиеся в бюрократическую элиту. Поэтому формально «муниципальное самоуправление» сохранялось действительно долго. Например, при Диоклетиане Никомидия сделалась столицей Востока Империи, центром ее администрации, но даже для V в. известен эпиграфический памятник, в котором упоминается одна из фил Никомидии и ее грамматевс-секретарь²²³⁵. В правление Феодосия II правительство еще предпринимало меры для поддержания в городах института курии²²³⁶. Вообще, остатки полисного строя, былых «органов самостоятельного управления» до конца, пока можно было, использовались ранневизантийским правительством в качестве одной из опор государственной власти, но организующее государственное начало, «императорское попечение» становилось в городах все сильнее²²³⁷. Сообщая о распоряжениях василевса, автор второго собрания Чудес св. Димитрия Фессалоникского, составленного в конце VII в., видимо, не случайно говорит, что они были адресованы не кому-то конкретно из властей, а городу («он повелел городу...»)²²³⁸. Кроме того, внедрение имперских чиновников в местную администрацию вовсе не обязательно встречало враждебность и противодействие политов. В новых условиях, присылке правителей со стороны в провинциальных городах иногда были даже заинтересованы, понимая, что эти люди невольно будут более беспристрастны и справедливы, не скованные личными или групповыми симпатиями и антипатиями, ибо не знают местных жителей. Именно о такой услуге просил епископ Синесий у Троила, советника префекта претория Анфимия, имея в виду города Киренаики²²³⁹. Дело в том, что централизованные формы управления городом и их бюрократизация глубоко утвердились уже в самом начале ранневизантийской эпохи, так что знаменитая 46 новелла василевса Льва VI, декларировавшая на словах отмену права курий «на занятие некоторых начальственных должностей и самостоятельного управления городом», имела скорее абстрактное, теоретическое, констатирующее, нежели практическое, новаторское содержание, плохо сочетаемое с нормами и реалиями городской политической жизни даже V–VІ вв., не говоря уже o VІІ–ІХ вв., когда, по словам законодателя, «дела приняли иной вид и один только император обо всем заботится и всем управляет»²²⁴⁰. Недаром сословие горожан здесь так и не сложилось, как и коммунальное движение, столь ярко проявившее себя в судьбах средневековой цивилизации Запада. Изучение имперского аппарата управления Византией приводит к выводу, что если в позднеантичный период государственный механизм еще соблюдал определенный баланс сочетания элементов централизации и полисного самоуправления, то к 640–650-м годам произошло окончательное изменение в положении городов, в финансовой и военной администрации. Старая администрация была сломана, на смену ей пришла новая государственная администрация, остатки полисного самоуправления почти полностью исчезли и уже к середине IX в. вполне сложилась комплексная, иерархизированная структура централизованного аппарата управления в системе публичной государственности с фемной системой территориального деления государства²²⁴¹. Таким образом, раннесредневековыми ромейскими городами управлял замкнутый круг лиц, занимавших привилегированное положение в обществе, который, спекулируя на специфике и особенностях интересов и целей разных социальных слоев, удерживал за собой господствующее положение. С любой точки зрения этот круг лиц обрел все основные социально-классовые признаки бюрократии, а не полисной демократии, какие бы жалкие следы последней не прослеживались до Х–ХІ вв. в некоторых городах Италии, Далмации или Малой Азии²²⁴².

Возвращаясь к Херсону, то и дело встречаешься с утверждением, что наличие в нем архонтов, протевонов, протополитов и «отцов города» едва ли не главное свидетельство сохранения местного, оппозиционного Византии самоуправления, автономии, особого статуса полисной организации «свободного города» в VІ–VІІ и последующие века, даже после отправки сюда стратига василевсом Феофилом²²⁴³. По последним уточненным данным, это произошло не ранее 840 г. и не позже января 842 г.²²⁴⁴ Поэтому ситуация иногда трактуется современными историками так, будто Херсон был «возвращен» Византии лишь в IX в., а в горном Крыму, Готфии ромейская власть «вновь установилась» и того позже – в ХІ–ХІІ вв.²²⁴⁵ «Не вызывает сомнений то, – пишет H.A. Алексеенко, – что появление этой должности (протевона. – C. С.) в Херсоне X в. – дань традиции античного самоуправления»²²⁴⁶.

На самом деле термин «первенствующие» (proteuontes, protoi, proteuontes protoi tes poleos, proteion, protisteuontes, proychontes) отнюдь не был уникальным, использовавшимся только для обозначения лидеров института властей и знати Херсона²²⁴⁷. К тому же понятия «чиновничество» и «аристократия», «знать» для византийцев этого времени были почти синонимами²²⁴⁸. В частности, в конце VI – VII в. проты были в Фессалонике. Так, их упоминает автор второго собрания Чудес св. Димитрия (ton ta prota pheronton tes kath’ emas poleos – «первые нашего города», oi exochoi ton proton – «самые видные из первенствующих»)²²⁴⁹.

C.А. Иванов, комментировавший одно из таких мест, полагает, что это были «не представители администрации, а знать города, то есть богатые люди»²²⁵⁰. Однако, как следует из текста источника, именно они осуществляли административные функции местных властей, повеления василевса, который направил послание ипарху, обладавшему всей полнотой власти на вверенной ему территории, а тот, в свою очередь, показал его протам, которые тотчас выполнили предписание, «как повелевало божественное послание»²²⁵¹. Примечательно, что ходатайствовать об отмене императорского решения ездили уже не эти проты, а, если можно так сказать, общественные посланцы от горожан – «апокрисиарии», «некоторые из здешних опытных людей» (ton entautha kat’ epilogen empeiron andron)²²⁵². Горожане стояли особняком и в то же время рядом с этими «управлявшими городом» (tes dioikeseos tes poleos), «правителями города» (toiVkrätountön), которых составитель «Чудес св. Димитрия» всегда упоминал без конкретизации и во множественном числе, подобно херсонским «известным и первенствующим»²²⁵³.

B VIII – начале IX в. протевоны были даже в крупных малоазийских деревнях, где они осуществляли какие-то официальные должностные функции наряду со старостами-протами и низшими платными служащими-ипиретами (protoi tes komes, yperetai)²²⁵⁴. Пользуясь превосходной сводкой, составленной А.П. Рудаковым, и лишь развернув ее в хронологической последовательности, «первенствующих» можно найти в V–VІІ вв. в ромейских городах Месопотамии, палестинском Никополе (Патерики), Спарте («Лавсаик» Палладия), Александрии (Иоанн Мосх), Эфесе (Житие Феодора Сикеота); во второй пол. VIII – начале IX в. – в Амастре (Житие Георгия Амастридского); во второй пол. IX в. – на Самосе, входившем в состав одноименной фемы (Житие Павла Латрского); в первой пол. X в. – в Трапезунде (Житие Афанасия Афонского); в последней трети X в. – в одном из городов Македонии (Житие Фотия Фессалийского)²²⁵⁵. B ІХ–Х вв. «первенствующий» – «приор» (градоначальник с татулами архонта или стратига) нередко пожизненно выполнял функции византийского имперского наместника в Далмадии и Диррахии, находясь соответственно в Задаре и Драче, а позднее эта должность известна в Сплите, Трогире и Которе²²⁵⁶. Кроме того, термин постоянно употреблялся в сигиллографии вплоть до первой половины XI в. включительно, в том числе в сочетании с весьма высокими имперскими санами уровня протоспафария, патрикия, хрисотриклинита, стратилата, что указывает не на сохранение следов городской автономии, а как раз на обратное – на проведение бюрократизации управления городом²²⁵⁷. Связь термина со стратой служилых лиц Империи весьма прозрачна и легко улавливается.

Впрочем, слово «протевон» иногда могло быть родовым именем, как видно по печатям стратига Иоанна Протевона, отправлявшего эту должность и в феме Херсон, и в феме Пелопоннес (и там и там в «генеральском» чине императорского протоспафария). И.В. Соколова датировала херсонесскую печать второй половиной X – началом XI в., a Н. и В. Зайбт – рубежом Х–ХІ вв.²²⁵⁸ Но не исключено, что она, как и другой аналогичный моливдовул с изображением процветшего креста, относится к более раннему времени, а именно к первой четверти X в., так как имя стратига Иоанна Протевона фигурирует во время мятежа славян, произошедшего скорее всего в начале «царского» правления «кира» Романа I Лакапина (921–944) в феме Пелопоннес²²⁵⁹. Вот только последовательность карьеры протоспафария не ясна. H.A. Алексеенко полагает, что за «неудачу в Пелопоннесе» он был переведен василевсом подальше в глушь, «из центральной области империи в далекую провинцию Херсон»²²⁶⁰. Но с точки зрения окраинности и трудности службы эти два места могли потягаться друг с другом, тогда как родовое имя Протевон вполне подходило бы уроженцу знатного семейства «первенствующих» Херсона, хотя последнее еще надо доказать²²⁶¹.

Эдиктом Юстина II, изданным в 569 г., определялось, чтобы гражданские начальники провинций избираемы были епископами из числа тех, кого они почтут способными и достойными, после чего избранных, а по сути дела, рекомендованных, должны были обязательно представлять императору на окончательное утверждение²²⁶². Еще раз подчеркнем, что подобная провинциальная знать формировалась в VI–VII вв. из куриалов, представителей родовитой полисной аристократии, и частично совмещалась с чиновниками провинциального военно-административного аппарата²²⁶³. Им, как никому другому из государственных лиц, были близки и до мелочей известны нужды городов, в которых протекала их жизнь. К примеру, Василики уточняли, что от «городского первенствующего» (proteuon tes poleos) зависело распределение общественных повинностей и назначение горожан для их выполнения, причем жалобы горожан императору красноречиво указывали на вымогательства со стороны протевона²²⁶⁴. По сути дела, эти лица ничем не отличались от служащих по своим функциям, а «самоуправление по имперскому поручению» в условиях прогрессирующего падения значения местных муниципальных структур уже в VI в. было заменено комитетами «правивших» из числа знати, «нобилей», а в VIII–IX вв. выродилось в институт «властвующих», «начальников» – всевозможных «архонтов» разных рангов²²⁶⁵. Ганс-Георг Бек отмечал, что родовая аристократия почти не участвовала в центральном административном аппарате, но зато была связана с провинцией и ее управлением²²⁶⁶. По данным, собранным О.Р. Бородиным, в городах византийской Италии VІ–VІІІ вв. она была представлена прослойкой средних и крупных земельных собственников или долгосрочных арендаторов, отчасти состоявших из чиновников и военных, живших в городах и получавших земельную ренту²²⁶⁷. Особенно наглядно это видно на примере Равенны, где члены городского управления, состоявшие на службе у государства, избирались из числа местной знати, но утверждались центральной властью²²⁶⁸. Со слов Феофана можно понять, что в некоторых городах Фракии были «знатные стратиоты города» (tes poleos episemoi stratiotai), стоявшие во главе местных гарнизонов, право на которые даровалось императором²²⁶⁹. Согласно Житию Георгия Амастридского, к «избранным города» (tes poleos ekkriton), отправленным около 790 г. за новым епископом, относились как представленные в списке клириков, так и представители местной администрации (oson te toy ieratikoy katalogoy kai oson en telei)²²⁷⁰. Старославянская версия Жития Стефана Сугдейского (Сурожского), отразившего события VIII в., упоминала в числе первых людей «мужей старейшин гродных»²²⁷¹. Очевидно, это были те, кого Константин Багрянородный в «Жизнеописании Василия» называл людьми, «к управлению причастными и делами занимающимися»²²⁷². По закону, знатным считался не просто богатый представитель высшего социального слоя Империи, но обязательно имеющий влияние на других людей или хотя бы обладающий почетным титулом²²⁷³. Едва ли прав А.П. Каждан, полагавший, что эта ромейская бюрократия не осознавала себя как целое: именно в Византии чиновная служба открывала шанс к обогащению и упрочению положения в обществе даже для незначительных управленцев, вместе с правящими верхами превративших центральный и местный государственный аппарат в механизм, действовавший в их интересах²²⁷⁴. Все эти архонты, «отцы города», «первые политы», протевоны, киры, игемоны, топархи, топотириты, кичливо, свысока смотревшие на остальных, были частью единого, постоянно пополняемого социума, тем бюрократическим, по замечанию Шарля Диля, «могущественным остовом», что поддерживал Империю и делал ее однородным и крепким организмом²²⁷⁵.

Наконец, надо обязательно учитывать одно решающее правовое и ментальное обстоятельство: любая местная власть в Византии повсюду осуществлялась только «от лица», «по поручению» (ek prosopou) василевса и, следовательно, автоматически причислялась к провинциальной служилой администрации, управляемой из Константинополя²²⁷⁶. Ромейский же город, будучи выразителем единого государственно-этнического самосознания, обязательно являлся центром и выразителем идей бюрократического государственного управления²²⁷⁷. В этом кроется специфика и одно из важнейших проявлений относительной стабильности, традиционности, континуитета византийской цивилизации.

Крах античного землевладения в Херсоне позволяет заключить, что уже в начале раннего Средневековья органы городского управления, как и в некоторых других византийских городах, комплектовались из наиболее влиятельных и зажиточных горожан, в том числе солидных торговцев, судовладельцев, связанных с оптовой морской торговлей с византийскими центрами, и, возможно, ростовщиков, домовладельцев, а также некоторых крупных промысловиков, получавших доходы от местного соляного и рыбозасолочного промыслов²²⁷⁸. Основа для этого нового правящего слоя, слоя элиты, сменившего прежнее полисное местное самоуправление, сформировалась уже к III в. н.э.²²⁷⁹ Как и повсюду, муниципальные должности превращались в пожизненные и наследственные. Херсонские протевоны, видимо, являлись верхушкой муниципального совета, имели в нем своих предшественников в первые века н.э., но уже в VI в. они играли в слушании дел чисто техническую роль, заключавшуюся главным образом в выполнении регистрационно-нотариальных функций, свидетельствовании правомочности заключаемых сделок и непосредственном участии в заседаниях совета²²⁸⁰. Другими словами, это были делопроизводители, к которым обращались все слои населения: торговцы, ремесленники, земельные собственники, военные, лица духовного звания, независимо от этнического происхождения. Городские финансы были поставлены под многоуровневый контроль в правление Анастасия (491–518): функции курий по сбору налогов были переданы виндикам, и уменьшилось число тех, кто участвовал в процессе аккумуляции поступающих налогов²²⁸¹. Впрочем, протевоны, возможно, принимали некоторое участие в сборе налогов, тем более что имперское законодательство наложило на них, как верхушку куриалов, фискальную повинность. На это же намекает наличие в ранневизантийском Херсоне такой муниципальной должности, как «отец города» (pater tes poleos, иначе curator или defensor civitatis), к исполнителю которой в IV–VI вв. перешли функции надзора за общественной нравственностью, что не мыслилось без контроля за сбором налогов²²⁸². Однако прямых данных об этом нет, как нет и сведений об участии совета города, протевонов в ремонте городских стен, водоснабжении, канализации, в решении других проблем городского жизнеобеспечения, хотя это тоже предусматривало законодательство. Аргументы ab silentio свидетельствуют в пользу того, что такая деятельность протевонов едва ли была активной. Ведь сфера деятельности совета города, его «самоуправления» сужалась все более, и это была общая тенденция, затронувшая всю Империю, самые отдаленные ее анклавы²²⁸³. С этой точки зрения действительно можно говорить о смерти полиса с конца VI в., об исчезновении старых муниципальных институтов. Городская община зависела все более от радевшего за ее нужды епископа, сотрудничавшего с имперским правительством, и от нескольких, сравнительно немногочисленных местных вельмож, состоявших на византийской службе. Большинство городских функций теперь было сконцентрировано в ведомствах и канцеляриях столицы, которая стала доминировать более, чем когда-либо, и определять характер византийской культуры и общества²²⁸⁴.

В «Книге понтификов» Агнелла (середина IX в.) италийские «первенствующие» (proceres omnes) представлены равносильно нобилям, то есть местной знати, чье высокое положение в обществе определялось богатством, высоким материальным положением и отчасти тем, что среди них встречались византийские официалы, высшие категории служащих, входившие в этот слой городского населения²²⁸⁵. Это могли быть и зажиточные землевладельцы, владельцы недвижимости и верхушка торгово-ремесленного населения, особенно те, чья деятельность приравнивалась к государственной службе (аргиропраты, навклиры)²²⁸⁶. Обычно протевоны выполняли поручения византийской администрации, выдвигали кандидатов, как правило, трех, на пост епископа города, избирали и контролировали муниципальных должностных лиц, может быть, выдвигали кандидатов на имперские должности архонта (протополита) или кира города²²⁸⁷. Именно. как представителей местных потомственных, «истинных (подлинных) семейств» воспринимали Иоанн Скилица и Георгий Кедрин тех 42 протевонов, что были отправлены в 710 г. к василевсу Юстиниану II (tous men protevontes Chersonos mb ontas phamilikos pros ton basilea exapesteilan)²²⁸⁸. Всего их, судя по данным Никифора, было 48 (с учетом семи протевонов, казненных на месте, изжаренных на вертелах)²²⁸⁹. Таким образом, в Херсоне к началу VIII в. жило около 50 семей первенствующих, то есть вместе с их домочадцами приблизительно 300 человек. Они составляли максимум 5% от всего населения города, который, следовательно, насчитывал примерно 5700 жителей, что близко к цифрам, получаемым иным путем²²⁹⁰.

Сочетание богатства, родовитости, влияния и власти, которую они несли сами и от имени правившего на тот момент государя, было отличительной чертой. этого незначительного в количественном отношении слоя горожан, независимо от того, какие конкретно должности большего или меньшего ранга, значения занимали его представители. С этой точки зрения «первенствующим» считался и протополит, и «отец города», и кир, и архонт – глава военно-административного округа, архонтии, и епископ, и пресвитер, хотя положение их, статус и круг обязанностей были неодинаковыми. Отсутствие права на византийские титулы и печати у всех муниципальных служащих, кроме архонта и кира, в период существования архонтата указывает на то, что они не считались собственно «штатными» имперскими чиновниками²²⁹¹. Поэтому можно согласиться с Н.И. Храпуновым, что херсонская административная иерархия в период до образования фемы имела чиновников двух уровней: с печатями, утвержденными императором, и без таковых²²⁹². Они были представителями и василевса, и городской общины. В последнем случае это свидетельствует о сохранении некоторой автономии на уровне местных органов власти низшего порядка²²⁹³. В любом случае их отличительной чертой было не только богатство или родовитость, но влияние в обществе, участие в той или иной степени в управлении, отношение к властным структурам. Просто богатый горожанин или зажиточный крестьянин не обязательно попадал в разряд протевонов, как полагают некоторые исследователи²²⁹⁴. Относительная же немногочисленность этой страты являлась отражением характерной для социального процесса в городах ранней Византии немногочисленности и недифференцированности слоя городской знати²²⁹⁵.

На то, что в период существования стратигиды в Херсоне такие «первенствующие», бесспорно, были чиновной знатью, имперскими функционерами, по рангу соотносимыми с фемными главами, недвусмысленно указывает наличие печатей царского спафария в должности ері ton oikeiakon – чиновника, имевшего отношение к надзору за имуществами фиска, имениями, императорскими доменами в провинции, управлению ими, и одновременно протевона Михаила, какую к X в. могло иметь только официальное должностное лицо из состава столичных служащих, далекое от давно забытых традиций куриальных выборов и античного полисного самоуправления²²⁹⁶. По мнению А.Л. Якобсона, его деятельность могла быть связана с окрестными климата и начальством над сельскими старостами этих областей – протами, простатевонтами²²⁹⁷. Как и в метрополии, протевоны существовали здесь до конца X – первой половины XI в.: приблизительно этим временем Н. и В. Зайбт и H.A. Алексеенко датируют моливдовулы «первенствующих» Херсона – царского протоспафария, хрисотриклинита Иоанна, а также патрикия и стратилата Калокира (два последних слова читаются на печати с известной долей вероятности)²²⁹⁸. Ясно лишь, что их функции не совпадали с функциями стратига, на власть которого они не покушались. Тем более безосновательно видеть во всем этом «некоторые элементы городских свобод», традиции античного самоуправления²²⁹⁹.

Даже так называемые отцы города (pateres tes poleos), известные в Херсонесе, как и в других ранневизантийских городах, в качестве муниципальных чиновников по меньшей мере с последней четверти IV века, причем с титулом vir perfectissim²³⁰⁰, вновь фигурировали в период существования фемы и обзаводились главным атрибутом чиновника – печатью, как некий Сергий, моливдовул которого относится к первой половине X в.²³⁰¹ Это действительно, была «реально существовавшая должность», возможно, как и ранее, сопряженная. с выполнением определенных административных, судебных и финансовых функций, должность явно управленческая, если вспомнить все немногое, что известно о ней из слов Никифора, Феофана и его Продолжателя, а также Константина Багрянородного, но отнюдь не самоуправляемой на античный лад муниципальной организации. На примере истории Равенны видно, что уже к концу VI в. этот магистрат быстро превращался из муниципального в государственного чиновника высокого ранга, утверждаемого центральным правительством, что шло параллельно падению роли Совета в жизни города²³⁰². Видимо, такую же эволюцию он «проделывал» и в иных местах, так что поставить знак равенства между ним и не муниципальным, а уже государственным служащим мешает только отсутствие печати, которая вместе с соответствующим имперским саном появится у него после превращения Херсона в фемный город. Наличие же pater tes poleos в фемной структуре можно объяснить попытками сохранить угасавший «городской совет» как чиновный орган и переложить на него часть нотариально-регистрационной и налоговой работы, дабы разгрузить стратига. В этом случае патер города мог отвечать за необходимую для. Херсона организацию, юридически фиксирующую различные публично-правовые акты, приглядывающую за внутренним порядком и исправным платежом налогов. Примечательно также, что в ІХ–Х вв. титул pater tes poleos был неразрывно связан у ромеев с должностью эпарха, очевидно благодаря особой заботе последнего о благоустройстве и снабжении города продовольствием²³⁰³. Без утверждения со стороны центрального правительства, императора такая должность была немыслима в условиях раннесредневекового византийского общества²³⁰⁴, как и должность еще одного имперского чиновника – экдика города, тоже унаследованная, по крайней мере по названию, от ранневизантийской поры²³⁰⁵.

Императорский кандидат Никифор, чьи печати H.A. Алексеенко относит к концу IX – началу X в., мог распоряжаться в фемном Херсоне только как государственный служащий, учитывая, что таковой его должность стала уже при Анастасии Дикоре, когда отправлявшие ее получали высокие титулы «светлейших», «сиятельных» лампротатов (клариссимов) и имели прежде всего полицейские и судебные функции, близкие к функциям куратора или «защитника» дефенсора города (pater tes poleos)²³⁰⁶. Так, в середине VI в. экдик с титулом лампротат был известен как дефенсор Равенны, а в одном из греческих папирусов 618 г. из Египта он упоминается одновременно как «славный комит и красноречивый экдик»²³⁰⁷. Концовка «аминь» после указания должности на херсонесской печати с изображением шестиконечного креста на обратной стороне подтверждает утвердившееся с правления Юстиниана I правило выдвигать в экдики преимущественно священников как наиболее подходящих для обязанностей ходатаев перед властями и для ведения судебных дел²³⁰⁸. Фемный экдик, разумеется, не помнил о древнем праве избираться коллегией городской знати, уже не мог председательствовать в Совете полиса и в прежнем смысле защищать херсонитов от злоупотреблений имперской администрации, но, скорее всего, сохранил судебные полномочия по мелким делам, полицейскую власть и функции по сбору некоторых налогов²³⁰⁹.

H.A. Алексеенко не мог не заметить, что фемные печати протевонов, «отцов города» и экдиков принадлежали государственным чиновникам отнюдь не античной эпохи, и тем не менее за ними ему продолжает грезиться возрождение «позднеримских институтов внутригородского самоуправления». По его мнению, несмотря на то, что ekdekos и pater tes poleos Херсона представляли муниципальные власти, они вместе с тем исполняли обязанности государственных служащих в структуре фемной администрации²³¹⁰. Между тем правильнее было бы сказать наоборот: именно потому, что эти должностные лица были государственными служащими сети провинциальной гражданской администрации, подчиненной имперскому стратигу, они одновременно представляли власти раннесредневекового византийского города, лишь внешне сохраняя континуитет с былой полисной администрацией²³¹¹.

В конечном итоге реорганизация структуры управления в Херсоне после создания фемы привела к тому, что традиционно существовавшие здесь местные муниципалы – «отцы города» оказались наделены полномочиями государственных чиновников, а позже, к концу X в., в связи с исчезновением коммеркиариев, олицетворявших гражданскую власть в феме, к херсонским экдикам или протевонам могли перейти их функции²³¹². Поэтому едва ли могли уцелеть «определенные черты внутреннего муниципального управления городским хозяйством при полном контроле со стороны имперских властей»²³¹³.

Не меняет этого принципиально важного вывода и обнаружение печатей еще одного чиновника, кира Херсона. Это была именно имперская, «штатная» должность, существовавшая в городе по меньшей мере c VIII в., хотя аналогичный титул – kyrios (или domnus), «господин», фигурировал среди высшего класса ранневизантийских чиновных званий, таких как illustres, magnifici, gloriosi, и отсутствовал в тактиконах ІХ–Х вв.²³¹⁴ Именно так назывался кир Исаак, моливдовул которого с характерной крестообразной инвокативной монограммой, относящийся к VIII – первой половине IX в., сообщает о том, что его обладатель носил имперский титул ипата и, судя по следам грубой ткани на одной из сторон буллы, занимался опечатыванием неких грузов, отправляемых из Херсона²³¹⁵. Еще две недавно найденные печати с такой же крестообразной монограммой, принадлежавшие царскому ипату Льву, как и две печати ипата Зоила, H.A. Алексеенко, учитывая их стилистическую близость, общие иконографические и палеографические особенности, относит к концу VІІI– первым десятилетиям IX в.²³¹⁶, ко времени, когда, судя по данным Жития Иоанна Готского, в Юго-Западной Таврике, «в земле Тавроскифов, в стране Готфов» (ton Tauroskython ges, tes upo ton choran ton Gotthon telouses), действовали также «кир Готфии и его архоиты» (to kyro Gotthias kai tois archousi autou), к которым примыкал, очевидно, и «кир Фул», (о kyrios ton auton Thoulon)²³¹⁷. Впрочем, датировка печатей этого сфрагистического типа неустойчива и может укладываться в несколько больший предел, по крайней мере второй. половины VIII – первой половины IX в. Поэтому безосновательно заявлять, что крымские киры появились в результате изменения административного устройства в 80-х гг. VIII в. и исчезли, «...когда к 30-м гг. IX в. хазарская угроза спала»²³¹⁸.

Такие официальные должностные лица были порождены не протекторатом хазар на территории Готфии, как можно понять H.A. Алексеенко, а специфическими отношениями кондоминатного статуса Таврики, представляли интересы Византии и учитывали интересы хазар²³¹⁹. H.A. Храпунов тоже относит их к чиновникам, которые могли существовать во всех приграничных районах Империи и отвечать за взаимоотношения с варварами, в данном случае с хазарами²³²⁰. Эти обтекаемые определения, видимо, гораздо ближе к истине, нежели заявление Ж.-К. Шене, который без каких-либо оснований считает возможным подразумевать под киром Херсона «представителя, которого направлял в город хазарский каган»²³²¹. Будь оно так, у этого «представителя кагана» с византийской печатью и с типичным во всех случаях греческим именем была бы довольно странная, ничем не объяснимая функция – пересчитывать тюки с чужими грузами, прибывавшими и уходившими в чужую страну. Разве что за эти «труды» византийцы и почтили его, как и остальных, имперским саном ипата.

В.Е Науменко преуменыпает значение наличия у местного правителя византийского сана и моливдовула и сводит их появление к «традиционному дипломатическому приему Византии в приобщении варварских народов и независимых политических образований на границах империи к византийскому содружеству наций»²³²². Однако в отношении византийского архонтата Херсона, давно и прочно привязанного к Романии, это едва ли было необходимо: скорее, такой прием подходил бы для политики в отношении киров Готфии, но они как раз оставлены без титулов и печатей. Скорее всего, киры Херсона получили свое название не «от привычного титула соседствовавших с ними варварских владык», а, наоборот, эти правители «в силу все той же традиции» заимствовали его из ромейской практики²³²³.

Еще более голословно считать херсонских киров руководителями «городского самоуправления», которые были упразднены после (читай: вследствие) учреждения фемы²³²⁴. В этом случае они дублировали бы полномочия имперского архонта, имевшего всю полноту власти на вверенной ему территории архонтата, по сути дела, замещали его²³²⁵. По той же причине киры не могли быть некими византийскими наместниками в области Херсона. Самое болыиее, в них можно видеть преемников херсонских господ, «первенствующих» – протополитов, первых горожан, но опять-таки как представителей местной знати и имперской администрации, действующих под присмотром византийского архонта, может быть, как заместители последнего, прежде всего по вопросам контроля за прохождением товаров и сбора налогов, податей. Подробнее об их функциях при современном состоянии источников нам вряд ли удастся узнать. О6 исчезновении этих киров в начале IX в. вследствие обострения хазарско-византийских отношений можно было говорить предположительно, а в свете новых сфрагистических материалов эту точку зрения следует пересмотреть, чиновник с таким названием, санами царского спафария и ері ton oikeiakon продолжал действовать в фемном Херсоне в последней трети IX в.²³²⁶ В тактиконах 842–843 гг. и 899 г. они отсутствуют, но ведь в них отсутствуют и протевоны, «отцы города», что не помешало им появиться в сфрагистическом материале Херсона фемного периода²³²⁷.

Все эти лица были православные правители (rех²³²⁸), игемоны (ton eparchion egemones²³²⁹), в ситуации кондоминатного византийско-хазарского владения в Крыму радевшие все же больше об интересах ромейской стороны, нежели каганата, и не желавшие, чтобы хазары «подчинили страну их» (me katakyrieusai tes choras auton), το есть «страну Готфов»²³³⁰. Беспочвенно видеть в указании на обычный хороним проявление административной власти готов, которая якобы противопоставлялась власти Византии и Хазарии и выливалась в существование «маленькой самостоятельной христианской державы» в Готфии, а значит, и в Боспоре²³³¹. Херсониты тоже имели свою администрацию, что не мешало им находиться под контролем Империи. К тому же в действиях этих местных киров и архонтов то и дело проглядывает ориентировка на указания Константинополя, стремление сохранять личину верноподданных василевса ромеев. Во всяком случае, именно так обстояло дело тогда, когда 24-летний Константин VI отправил в монастырь свою законную жену Марию, навязанную ему матерью, и вопреки воле патриарха обручился со своей любовницей (причем, возможно, даже дальней родственницей), кувикуларией Феодотой, одной из дворцовых служительниц при опочивальне императрицы Ирины, а вскоре венчал бывшую придворную на царство. В обеих версиях Жития Феодора Студита, составленных в последней трети IX в. и в X в., скорее всего со слов игуменов – преемников Феодора Студита, содержится любопытная и весьма значимая подробность: около 795 г. правители (egemones или гех) Лонгивардии, Готфии и игемон или топарх Боспора (Vita А – outos o Bosporou, outos о Gotthos, outos oi loipoi ton eparchion egemones; Vita B – outo gar Longibardias rex outos o tes Gothias outos o tes Bosporou toparches) пoследовали за беззаконным «прелюбодеем» Константином VI, тο есть по его нечестивому примеру взяли себе новых жен, отчего от общения с ними отказались якобы все епископы (oi episkopoi), пресвитеры (оі presbyteroi) и «благочестивые первые из монахов» (te kai osoi protoi ton monachon) в окружающих местностях (kai tous perix topous) – климата Херсона (en tois klimasi tes kata Chersona), и «боспорские соседи» (kai Bosporon paroikias)²³³². 06 этом зле, совершенном «отдаленными властителями и начальниками» (tois porro kratousin kai archousin) «в Лонгивардии и Готфии и ее климата» (en te Longibardia kai Gotthia kai tois klimasin autes), долго помнили, o чем Феодор вспоминал сам в письме от 808 г. к саккудийским братьям²³³³.

Как уже было отмечено, «игемоном инородцев (народа, племени)» (tou ethnous egemonian) называл правителя «одной из климата Таврики» (kath’en ton Taurikon klimaton) Игнатий Диакон – младший современник агиографа Иоанна Готского²³³⁴. По его словам, этот игемон «старался развестись со своей женой, чтобы на место ее привести какую-то распутницу», однако патриарх Никифор, пришедший к власти в 806 г., действуя «пером и чернилом», «задался целью очистить его от предосудительного греха, представил письменными наставлениями и, угрозами согрешепие перед его лицом так, что он, если не захочет воздержаться от него (согрешения), этим по справедливости будет подвергнут». Следовательно, и в этом случае речь шла о православном правителе, вполне управляемом, по крайней мере послушном воле высшего должностного лица Византийской церкви, которое могло его подвергать соответствующему наказанию. Следует учесть, что византийская элита порой сознательно давала местным этническим формированиям возможность политического роста, чтобы осуществлять управление через них и их глав²³³⁵.

Если статус этих окрестных по отношению к Херсону киров или игемонов – «господ», «государей», «владык» – глав местных «архонтий» – остается не до конца ясным и в них лишь можно подозревать наместников, чиновников приграничных областей Византии²³³⁶, то собственно городские киры не формально, но по существу вполне находят место в провинциальном имперском чиновном аппарате как дофемного, так и фемного периода и на имперской сановной лестнице. Нет оснований видеть в этой должности некую «особую форму правления», возникшую в Херсоне лишь на рубеже VІІІ–ІХ вв. в силу «сложной политической ситуации» и необходимости учитывать как интересы города, так и Византии и хазар, поскольку состояние кондоминатного сосуществования сложилось в Таврике гораздо раньше и, следовательно, условия для деятельности такого должностного лица были не новыми²³³⁷. Был ли он главой местных властей или существовал одновременно с другим главой, византийским чиновником-архонтом либо с первым протевоном – протополитом Херсона, тоже остается неясным, хотя отпечаток упаковочной ткани на моливдовуле Исаака может служить указанием на то, что контроль за прохождением товаров, грузов через город, а значит, сбор налогов, пошлин, доходов могли быть выведены из ведения главы архонтата и сосредоточены в руках кира, поскольку до образования фемы в городе не было собственных коммеркиариев, контролировавших торговлю, внешний обмен и имевших функции налоговых инспекторов, тогда как для отчетности перед логофессией геникона требовались местные функционеры. Название именно этих провинциальных имперских чиновников, существовавших отнюдь не эпизодично и, судя по редкому имени Зоил, рекрутируемых из местной среды, могло быть перенесено на глав Готфии, Фул и закрепиться за ними по традиции. Видимо, не случайно государей Феодоро греки тоже продолжали называть «архонт» (archon) или «кир» (куг)²³³⁸. Вместе с тем предоставление василевсом соответствующего сана кирам Херсона, тем более фемного периода, наиболее убедительно указывает на то, что это не были независимые, самоуправляемые элементы, только и мечтавшие о вольностях²³³⁹. Вообще, надо учесть, что свобода в тех условиях была бы слишком тяжкой ношей, лишала бы покровительства и с этой точки зрения оказывалась совершенно не желанна, во всяком случае в былом, «демократическом», полисном понимании. В Византии и вообще в средневековом обществе она понималась как гарантированный статус и могла реализовываться только в состоянии зависимости.

В свое время В.Г. Васильевский прозорливо предостерегал от преувеличения самостоятельности Херсона, как и прочих причерноморских окраинных городов, ибо они и не стремились к освобождению от верховной власти Византии, а имперское правительство поддерживало их весьма относительную, по сути дела призрачную, автономию не просто в виде вынужденного компромисса, но и сознательно, как средство, обеспечивающее максимальную преемственность местного аппарата управления, гибкость и эффективность торговли, контактов с соседями и способ избежать недовольства центром²³⁴⁰.

Херсон не имел условий для политической самостоятельности, для антиимперских центробежных тенденций, ибо общественные отношения средневекового общества в VII–VIII вв. в нем только зарождались, а общая политическая ситуация, особенно поддержание системы византийско-хазарского кондоминиума в Таврике, тоже не располагала к сепаратизму или автономии. Следует принять во внимание также политическое и экономическое значение привилегий и льгот, которыми Империя привлекала на свою сторону местные господствующие слои. Лишиться их означало потерять полученные преимущества и саны. Даже тяга к державному престижу ромеев должна была толкать херсонитов к распространению «чувства единой родины» на саму «светоносную Империю»²³⁴¹. Наконец, наличие административного центра византийской власти на полуострове не давало возможности местным лидерам из числа архонтов, простатевонтов, киров мелких округов, если таковые лидеры имелись, стать полностью независимыми от Романии.

Призрачность, формальность этой «свободы» (eleuteria), предоставления которой херсониты в последний раз просили у императора Константина I наряду с освобождением от налогов (ateleia)²³⁴², подтверждается составом администрации, контролировавшей и направлявшей с того времени жизнь города. Бдительное око имперских властей то и дело обращалось к Херсонесу даже до того, как он окончательно вошел в состав Империи, а императоры не забывали его в своих указах, эдиктах.

В связи с этим стоит еще раз обратить внимание на рассказ составителя Житий святых епископов Херсонских о присылке в город из Константинополя епископа Капитона, долженствовавшего покончить с местной «идоломанией» и окончательно обратить херсонеситов в христианство. Вместе с ним прибыли не только 500 стратиотов (pentakosiois stratiotais), посланных по распоряжению императора, но, что особенно примечательно, некий Феона, который назван «обладающим властью (начальствова: нием)» (kai Theona to ten epistasian echonti)²³⁴³. B таком случае «надзор (внимание, забота)» (epistasia) этого аморфно обозначенного агиографом имперского должностного лица, появившегося в Херсонесе рука об руку с главой духовной власти, скорее всего, в период между 385 и 395 гг.²³⁴⁴, не мог не коснуться городского самоуправления, его главы – «венценосца и первенствующего» (stephanophores kai proteuon), архонта, «отца города» и прочих членов совета, протевонов, оказавшихся у него в подчинении, так что херсонеситы из «союзников», «помощников» Империи (symmachias) с этого времени наконец действительно оказались «подлинными подчиненными василевса ромеев» (autous ypekoous tes Romaion basileias)²³⁴⁵. Таким образом, официальное утверждение христианства в Херсонесе и формальное включение города в состав Империи могли произойти одновременно в конце IV в.

Как бы ни был интерпретирован плохо сохранившийся фрагмент одного из декретов времен правления императора Гонория (395–423), очевидно, что последний он, а возможно, правившие одновременно с ним Аркадий и Феодосий II (408–450) предписывали нечто херсонитам, не спрашивая разрешения у «самоуправляемого» города²³⁴⁶. 24 сентября 419 г. датируется совместный рескрипт правителей Западной и Восточной Римской империи Гонория и Феодосия II об освобождении от «неминуемого наказания и тюрьмы (imminenti poena et сагсеге)» тех, кто «передавал (tradiderunt) варварам долженствующие быть завершенными корабли до того, как выяснится обстановка» (так же предлагалось относиться к подобным уголовным преступлениям и в будущем), причем весьма примечательно, что постановление, возбужденное благодаря прошению (petitium) «почтеннейшего мужа Асклепиада, епископа Херсонеситской общины (viri reverentissimi Asclepiadis Chersonesitanae civitatis)», было адресовано префекту префектуры Востока Монаксию, который, следовательно, контролировал деятельность херсонесского городсісого управления²³⁴⁷. Впрочем, рескрипт не обязательно мог иметь отношение к Херсонесу Таврическому. С не меньшим основанием Асклепиад мог быть епископом города Херсонеса Фракийского, ибо во Фракии после захвата Рима Аларихом в 410 г., как и в Таврике в правление Феодосия I (379–395), тоже было разрешено селиться готам, и, следовательно, неизвестные передали корабли этим варварам или, скорее, гуннам, не знавшим морского дела²³⁴⁸. Диоцез Фракия входил в префектуру Востока, и поэтому закономерна адресация рескрипта префекту претория Востока. Но даже если дело обстояло таким образом, сам по себе документ примечателен и отражает общую направленность имперской политики того времени по отношению к провинциальным городам, которой наверняка не избег Херсонес с его продолжительной ориентировкой на подконтрольность государственным властям, размещавшимся на территории Западного Понта²³⁴⁹. Следует заметить, что императорской властью было давно возложено на город отправление корабельной повинности, связанной с поставками судового снаряжения (ta ploima), причем отменена она была, да и то, видимо, ненадолго, опять-таки императорским решением только в последней четверти VI в.²³⁵⁰

В период правления Зинона – Юстиниана I гражданские дела в городе находились по-прежнему в ведении префектуры Востока, а контроль за вооруженными силами и военная помощь городу могли осуществляться военным магистром Фракии, что не исключало деятельности здесь имперских офицеров – трибунов, комитов, присылаемых в Херсонес с конкретными имперскими поручениями²³⁵¹. Будучи проводниками государственной политики, они курировали город, по сути дела, считавшийся имперским задолго до правления Юстиниана I. Нарративные источники свидетельствуют, что уже с конца III – начала IV в. слово «комит» (komes) могло выступать в значении «наместник»²³⁵². Комиту, в свою очередь, подчинялся, вероятно, викарий, который, кроме осуществления военных функций, ведал практионом (prakteion), занятым сбором разнообразных податей, налогов с горожан и жителей округи, вероятно, рыночных, таможенных и корабельных пошлин, часть которых, как и прежде, шла на содержание имперского военного гарнизона, псевдополевых пограничных войск местного формирования и на оборонительное строительство²³⁵³. Таким образом, наблюдается четкая бюрократическая вертикаль власти, соответствующая позднейшим византийским стратигу, протонотарию, хартуларшо и диойкиту или коммеркиарию. В руках комита, по уровню соответствовавшего стратигу, сосредоточивался надзор за военной и гражданской властью, так как кроме командования войсками он еще так или иначе контролировал городские финансы, распоряжался ими. Похоже, задолго до введения в Империи фемной системы управление Херсона было сходно с ней по характеру организации и должностным функциям имперских чиновников, то есть соблюдалась преемственность в развитии. Следует подчеркнуть, что подобный континуитет в сфере административного управления, предусматривавший сохранение за имперскими сановниками некоторых унаследованных от античности должностей местного госаппарата (архонт, «отец города», экдик, протевон, кир), наряду с введением официальных имперских должностей (дука, стратиг, комит tes kortis, турмарх, протонотарий, коммеркиарий, нотарий ері ton oikeakon, хрисотриклинит, стратилат), гірослеживается на протяжении всего раннесредневекового периода вплоть до конца X – первой половины XI в.

В конце правления Юстиниана I и позже, при Юстине II и Маврикии Тиверии, в городе все так же сохранялось присутствие имперских офицеров, государственных чиновников²³⁵⁴. Только вместо трибуна или комита в Херсон около середины VI в., точнее не позже 70-х гг. VI в., связанных с усилением тюркской опасности, с аналогичными функциями присылается дука (doukos Chersonos)²³⁵⁵, которого следует рассматривать в качестве верховного представителя власти Империи на Крымском полуострове, наместника провинции, а подконтрольную ему территорию считать пограничным дукатом на манер дукатов на территории соседних Малой Скифии и Нижней Мезии в Западном Причерноморье. Этот чиновник мог даже купить свою должность. Во всяком случае известно, что в середине VI – начале VII в. диплом правителя провинции в Нижнем Подунавье приобретали, уплатив в столичное ведомство управления царскими покоями или в канцелярию императора, префекта претория сумму, колебавшуюся в пределах 63–76 солидов, то есть сравнительно небольшую, приблизительно равнявшуюся годовому доходу семейного владения византийского крестьянина²³⁵⁶. Изменения в административной системе управления в сторону ее военизации, сосредоточения власти в руках военного командира могли быть вызваны нарастанием опасности со стороны Великого Тюркского каганата, когда потребности обороны резко выступили на первый план и вызвали необходимость назначения в пограничную епархию-провинцию дуки (дукса) – единого руководителя всей здешней иерархии византийского управления, в отличие от прежней, недостаточно сбалансированной и поэтому малоэффективной, трудно управляемой системы из префектов претория, военных магистров, имперских офицеров-порученцев и местных «первенствующих».

С.А. Беляев пытался разграничить императорских чиновников и местную городскую администрацию, «городское самоуправление» ранневизантийского времени, полагая, что «чиновники ведали сбором денег, подлежащих отправке в казну, а городские власти – на нужды города»²³⁵⁷. Однако это упрощенное, искусственное построение не соответствует реальной административной практике, ибо на деле подобного «двоевластия» в условиях второй половины VI в., а тем более VII в. уже быть не могло. Прежде всего, дука командовал воинским контингентом, регулярными вооруженными силами, которыми, очевидно, было заменено прежнее подразделение баллистариев, являлся комендантом города и правителем края, совмещавшим военную власть с гражданской, осуществлявшим высшую административную и судебную власть, а кроме того, стратилатство, которое выступает в ранневизантийских источниках одновременно и как титул, и как должность, обязывало его участвовать в решении дел местного гражданского, в том числе финансового, управления²³⁵⁸. Он наверняка наблюдал за монетной чеканкой, которая была поручена, скорее всего, местным ремесленникам, и уже поэтому никакого волеизъявления «полисной свободы» в монограммах, легендах выпускавшихся в городе монет быть не могло²³⁵⁹. С таким же успехом его можно было бы искать в пропагандистской легенде «FELIX CARTHAGO» на североафриканских монетах Юстина II (565–578)²³⁶⁰. Примечательно, что в херсонесской надписи времени правления этого императора вместе с дукой упоминается еще некий чиновник с титулом «светлейший», название должности которого не сохранилось (комит, архонт?), но который, вероятно, был служащим в администрации дуки, по крайней мере ему подчинялся, поскольку был указан сразу вслед за дукой²³⁶¹. С появлением этих имперских должностных лиц местные «правители», архонты и протевоны, все еще уживавшиеся с ними, несомненно, лишились своих прежних законодательных и внешнеполитических полномочий, а прочие стали осуществляться под контролем дук. Самостоятельная деловая активность их снижалась²³⁶².

Примечательно, что тогда же в дальних окрестностях Херсона, на подступах к нему, было развернуто обширное крепостное строительство и разместились так называемые энспонды, или симмахи – союзники, федераты Империи, ополченцы, среди которых главенствовали аланы, германцы-готы и балты²³⁶³. Экономический контроль за ними, их зависимость от платежей за военную службу, зависимость от поставок импортной продукции из Херсона, включение в сферу византийских товарно-денежных отношений говорит и об определенном политическом контроле Империи в зоне этих областей-архонтий, их поселений, полисм и кастра²³⁶⁴.

Очевидно, для удобства сношения с этими федератами и их «старшими» – простатевонтами, назначенными начальствовать над несколькими десятками районных центров, в городе были особые имперские служащие – толмачи, переводчики (ermeneutai), скорее всего, нанятые из числа грамотных, образованных местных жителей, хорошо знавших греческий и языки «варваров»²³⁶⁵. Два экземпляра моливдовула такого ерминевта, Стефана, датируются второй половиной VI – первой половиной VII в.²³⁶⁶, как раз укладываясь в период наиболее оживленного возведения оборонительных рубежей, так называемых больших стен, а затем отдельных кастра, фрур в Инкермане, на Эски-Кермене, Мангупе, Бакле и в других местах «хоры Дори» йли «архонтий» – зависимых от Империи административных областей Таврики, оказавшихся во власти верховного имперского чиновника-дуки. Позже, с правления Льва III Исавра (717–741), ерминевтов (ton basilikon ermeneuton), диерминевтов как имперских чиновников можно обнаружить включенными в ведомство логофета дрома, которое занималось внешними связями, отправкой своих и приемом чужих посольских миссий, сбором разведывательной информации, следило за состоянием дорог, организовывало обмен или выкуп пленных²³⁶⁷. Следовательно, эти лица не имели отношения к «местному самоуправлению».

На время наиболее напряженных отношений с тюрками в 70–80-е гг. VI в. приходятся моливдовулы императоров Тиверия Константина и Маврикия Тиверия, а еще одно послание Маврикия было отправлено в Херсон не ранее 590 г., когда ситуация в Крыму стабилизировалась и имперские чиновники, Церковь, городская община активно взялись здесь за организацию общественного строительства, в том числе, можно думать, самых крупных христианских храмов²³⁶⁸. Впрочем, все это едва ли существенно изменило уже сложившийся к середине VI в. имперский статус города, поэтому верховную власть дуки над ним и, видимо, некоторыми другими центрами, архонтиями Таврики нельзя рассматривать в качестве некоего новшества, свидетельствующего о наконец-то состоявшемся правовом включении здешних земель в состав Империи. С точки зрения византийцев это была провинция уже давно, едва ли не с часов Диоклетиана, живущая по имперским законам, повинующаяся повелениям императоров, их наместников и населенная «подлинными подчиненными василевса ромеев» (autous ypekoous tes Romaion basileias)²³⁶⁹. Искать формальный момент такого включения херсонитов в число граждан Империи – дело безнадежное, поскольку оно представляло собой не единовременный акт, а стадию длившегося столетиями, постепенного вживания в этот статус с одновременным, как и в других ромейских городах, размыванием, забвением полисной, «приличествующей свободы» (o te dexias eleutherias), не осуществимой на деле уже в условиях ІV–V вв., не говоря о более позднем периоде.

Несмотря на войну Византии с Персией, осложнившуюся гражданской войной, восстаниями и государственными переворотами в 602 и 610 гг., Херсон оставался в сфере пристального внимания имперской администрации, самих императоров, о чем свидетельствуют находки: два моливдовула Фоки и печать Ираклия, тип которой относится к начальному этапу его правления (около 616–625 гг.)²³⁷⁰. Невозможно согласиться с тем, что ко второй половине VII в. он из центра византийской эпархии, более того, дуката, превратился лишь во «внешний торговый пункт в системе византийской клиентуры»²³⁷¹. Если крестообразная монограмма на двух моливдовулах второй половины VI – первой половины VII в. из полисматона Парфениты и, вероятно, из Херсона (частное собрание К.Д. Смычкова) верно раскрыта как «Константина дуки», это еще один аргумент в пользу сохранения ромейского присутствия и ромейской власти на полуострове²³⁷². Сфера влияния дуката продолжала включать города, округа-архонтии, кастра, полисмы и прочие поселения Таврики от Херсона до Боспора, соседями которых стали бежавшие от хазар булгары-оногуры, как и аланы с готами, получившие статус федератов Империи и сохранявшие с ней дружественные отношения²³⁷³. Ссыльные монахи-антимонофелиты Феодор и Евпрепий находились в этих кастра в середине VII в. именно потому, что они оставались под византийским контролем, а не «во власти готов или непосредственно хазар» (последних здесь в это время еще не было и не могло быть).

Дукат был формально ликвидирован и заменен архонтатом не «в течение VII в.»²³⁷⁴, а не ранее последней четверти – конца этого столетия, поскольку соседство Крымского полуострова с могущественной Хазарией, установившееся к этому времени, вызвало необходимость оформления на здешних землях нового статуса – византийско-хазарского кондомината, предусматривавшего взаимное мирное сотрудничество. Это обстоятельство не могло не заставить византийцев отказаться от режима дуката, с его обязательным военным присутствием в пограничном анклаве, и перейти к более гибкому режиму архонтата, с его иллюзией псевдоавтономии, в котором городу было суждено оставаться вплоть до конца 30-х – начала 40-х гг. IX в., когда он был возведен в ранг государственной военно-административной единицы-фемы в связи с развалом все того же кондоминиума²³⁷⁵. Расправа, учиненная Юстинианом II над двумя десятками окрестных простатевонтов (ton eteron prostateuontas polismaton) в 710 r., свидетельствует в пользу того, что, несмотря на установление с конца VII в. особых византийско-хазарских отношений в Крыму, обширная внегородская зона оставалась в подчинении властей Херсона – центра военно-административного округа, в то время уже архонтата, в свою очередь включавшего ряд более мелких округов, и даже в момент сурового испытания это единение не было поколеблено: карательные акции не заставили широкие слои населения местных, региональных «архонтий», «полисм» видеть в византийцах завоевателей и врагов²³⁷⁶.

И в дальнейшем если не сами василевсы, то их ближайшие приближенные то и дело решали какие-то проблемы, связанные с городом. В частности, на это указывают найденные печати второй трети VIII в., принадлежавшие некоему Стефану: на одной из них он назван служителем при опочивальне императора – кувикуларием и ері tes basilikes trapezes (царским стольником), а на другой – кувикуларием и начальником императорской спальни, главным спальничим – паракимоменом (parakoimomenos)²³⁷⁷. В появлении этих моливдовулов можно видеть усиление влияния и позиций Империи после сокрушительного разгрома арабов у Акроина (недалеко от Амория) в 740 г. и других славных побед, одержанных Львом III Исавром. Тогда же у городов, а значит, и у Херсона была отменена обязанность заботиться об оборонительных сооружениях, поддержание которых переходило теперь государству, что еще больше укрепило политику централизации и нанесло очередной удар по обветшалым традициям «полисного самоуправления»²³⁷⁸. Попытки некоторых городов в Сицилии и Италии организовать заговоры и мятежи закончились казнями сепаратистов. Население Сицилии и Калаврии подверглось переписи и было обложено той же подушной податью, что и прочие ромеи. Не исключено, что административно-государственная политика «завинчивания гаек», отчетливо прослеживаемая уже с правления Юстининана II, отразилась в это время и на Херсоне. Следует учесть, что кувикуларии были исключительно из числа евнухов; они находились в услужении, выполняли самые разные поручения императора или августы, как личные, так и вполне официальные, например доставляли плату войскам. Главный же спальничий являлся особенно доверенным лицом василевса²³⁷⁹.

В Империи все платили налоги, сборы, подати и несли повинности. Традиционная византийская «теория налогообложения», берущая начало в римской, зиждилась на принципе справедливости, принципе определенности, принципе удобства плательщика и принципе минимальных общественных издержек процесса сбора налогов²³⁸⁰. Принцип взаимной ответственности государства и частного собственника выдерживался уже со времен Римской империи²³⁸¹. Византийские императоры тоже требовали выплаты налогов с собственности и считали обязанностью подданных уплату недоимок. В начале V в., согласно рескрипту Аркадия, Гонория и Феодосия II, были запрещены всякие ходатайства властей городов об освобождении от налогов, равно как и просьбы о введении любых дополнительных сборов на местные нужды²³⁸². Более того, борясь с финансовыми злоупотреблениями, Юстиниан I к середине VI в. покончил и с муниципальными бюджетами, переправив их средства в общие подати²³⁸³. Следовательно, не могло быть и речи о «...каких-то местных налогах, которые собирали муниципальные чиновники» Херсона, поскольку Херсон являлся ромейским городом²³⁸⁴. По ромейским же законам все должны были нести повинности имущественные, все способные к ним, включая сборщиков налогов, полномочия налогового аппарата распространялись на всю Империю, независимо от географического или социального положения плательщика податей²³⁸⁵. Эдикт Юстина II от 569 г. подчеркивал, что от налогового обложения не должны были быть свободны ни «Божественный дом» (ou Theios oikos), Церковь, ни птохионы, ни монастыри, ни знатные лица, ни сами те чиновники, которые заведуют сбором государственных податей w налогов²³⁸⁶. Выгодность положения Херсона обнаруживается как раз в налоговой сфере, поскольку он оказался центром византийской налоговой системы в Юго-Западной Таврике, в него стекались налоговые сборы, поступления со всего региона.

Учитывая характерную для Византийской империи гипертрофию государственного начала, на город и его округу тоже распространялась общеимперская налоговая система. Оснований для исключений не имелось. Уже в 488 г. херсонеситы платили налоги, шедшие на содержание имперского отряда баллистариев и на ремонт оборонительных стен²³⁸⁷. При Юстине II до 575 г. с них взимали рlоіmа – средства натурой на содержание флота²³⁸⁸. Во второй половине VI – первой половине VII в. в Херсоне действовали такие специальные имперские налоговые чиновники, как аркарий (arkarios), собиравший деньги в кассу, вероятно, ведомства префекта претория или ведомства комита «священных щедрот»²³⁸⁹. Даже если верно предположение Н.И. Храпунова о том, что мы имеем в данном случае дело не со сборщиком податей, a с казначеем богадельни или приюта²³⁹⁰, это ничего не меняет, ибо в любом случае перед нами имперский финансовый чиновник, имевший в городе какие-то казенные полномочия и так или иначе связанный с государственной сакеллой, отвечавшей за учет и распределение финансовых средств. Рука всесильного логофета геникона – главы самого важного доходного ведомства Империи – дотягивалась и до дальних окрестностей Херсона, центров, его областей – «архонтий», как можно понять на основе находки на Мангупе – моливдовула патрикия Дорофея, вероятно, около второй четверти VII в.²³⁹¹ Надо полагать, такой чиновник, непосредственно подчиненный василевсу, далеко не случайно был включен в состав правительственной делегации, посланной Юстинианом II в город для переговоров весной 711 г.²³⁹²

Регулировать перераспределение товаров, обеспечивать содержание войск снаряжением, продовольствием и собирать казенные сборы с города, а, возможно, и его окрестностей продолжали и позже, о чем свидетельствует ряд печатей коммеркиариев VII–VIII вв., сначала государственных агентов по закупке товаров, прежде всего монопольного шелка, у импортеров, позже – армейских снабженцев, сборщиков непрямых налогов (коммеркия), а также печати начальников их ведомства: главного логофета (geniko logothete), ипата Феодора, императорского спафария (Феофана?) второй половины VIII в. и около полусотни следующих за ним, вплоть до середины – второй половины X в., главных логофетов в чине магистров, анфипатов патрикиев, императорских протоспафариев, патрикиев, примикириев, царских остиариев (евнухов-привратников), что подрывает мнение исследователей об освобождении Херсона и его порта от традиционных налоговых повинностей, государственных поставок и таможенных сборов²³⁹³. Экономическая ситуация требовала стандартных юридических мер и ведения соответствующей документации. Отсутствие печатей собственно византийских коммеркиариев Херсона вплоть до 40-х гг. IX в., времени образования фемы, может говорить лишь о том, что Херсон долгое время не был самостоятельной апофикой или царским коммеркионом (после 730/731 г), а входил в сферу деятельности иного административно-таможенного округа, может быть Понта или Пафлагонии. В условиях кондоминатного владения, которое обязывало к совместной эксплуатации территории, здесь, как и в других центрах полуострова, и не должна была появиться местная византийская таможня и свои коммеркиарии, которые контролировали бы транзит товаров непосредственно в херсонесском порту и получили функции собственно фемных налоговых инспекторов. Это стало возможно только по достижении ситуации развала кондоминиума и организации фемы Климата на крымской земле. Весьма симптоматично, что с исчезновением херсонских коммеркиариев во второй половине X в. в городе перестают появляться и сравнительно многочисленные до этого печати глав центрального налогового ведомства, с которыми постоянно по долгу службы контактировали соответствующие подчиненные им местные чиновники²³⁹⁴.

С появлением стратига к нему отчасти перешел контроль за внешней торговлей и за фискальными сборами, которые совершали в Херсоне. Н. Икономидес даже высказал предположение, что стратиг мог иногда выполнять обязанности коммеркиария, замещая его, что, впрочем, маловероятно, по крайней мере до конца X в., когда в результате усиления центральной власти в Херсоне был упразднен институт коммеркиариев: последние c VIII в. входили в налоговое ведомство логофета геникона и, как и диойкиты, эпопты, эксисоты – финансовые инспектора, налоговые сборщики, оценщики имущества, перед ним же отчитывались²³⁹⁵. Они занимали среднее положение (6-е место из 12) среди чиновников этого важнейшего секрета государства и обычно имели третий или четвертый сановный ранг (для херсонских коммеркиариев – спафарий, кандидат, кувикуларий)²³⁹⁶. Именно в руках этих фемных чиновников, назначаемых непосредственно Константинополем, сосредоточивалась самая доходная часть поступлений.

Судя по печатям, в столице фемы действовали и имевшие отношение к сфере государственных финансов протонотарии и нотарии, а также спафарий и протевон Михаил, отвечавший за некие имперские имущества (ері ton oikeiakon)²³⁹⁷. Протонотарии, появившиеся как официалы с 820-х гг., относились к фемной фискальной системе и координировали ее усилия с военной сферой, подчиняясь, однако, не стратигу, а главному финансовому ведомству-сакелле²³⁹⁸. Случалось, они совмещали свой пост с функциями монетария, отвечали за работу монетного двора, как это было на Сицилии в IX в. и могло быть в Херсоне после организации фемы²³⁹⁹. Впрочем, протонотарии действовали и в логофесии дрома, отвечавшей за коммуникационную систему на территории Империи и сбор информации²⁴⁰⁰. Видимо, поэтому моливдовулы этих агентов не всегда снабжались указанием на место службы²⁴⁰¹.

Сравнительно недавно к этому ряду памятников, оставленных лицами ведущих ведомств имперской администрации, добавился моливдовул императорского протоспафария Стефана, который в X в. выполнял функции протонотария ton Manganon kai Chersonos, тο есть принадлежал к числу канцеляристов и финансовых служащих известного константинопольского секрета Мангана и одновременно контролировал какое-то царское имущество в Херсоне. H.A. Алексеенко, опубликовавший печать, считает, что ее присутствие указывает на «определенные налоговые привилегии, наличие которых... освобождало Херсон от каких-либо других чиновников фискальной службы империи»²⁴⁰². Однако с не меньшим основанием можно допустить, что она свидетельствует об обратном – о финансовом контроле за городом со стороны столицы, сакеллы и логофессии геникона и о взимании определенных традиционных имперских сборов, пополнение которых непрерывно осуществлялось, кроме того, через логофетов, хартулариев, коммеркиариев, чья документация зафиксирована сфрагистическими источниками Херсона VІІ–Х вв. Здесь действовали и финансовые чиновники из заморья, о чем свидетельствует печать Никиты, императорского спафария и диойкита Амастриды конца IX – начала X в.²⁴⁰³ По мнению издателя печати, этот провинциальный финансовый чиновник контролировал область Пафлагонии и, вероятно, соседствующей с ней фемы Вукеллариев, откуда шли поставки продовольствия в Херсон, который мог иметь вполне определенное отношение к императорским владениям. О размерах собираемых налогов данных у нас нет. Можно лишь предположить, что эти налоги были не ниже обычных и что на землях Церкви и государства существовала льготная система обложения, отсутствовавшая на землях частных собственников.

В городе существовали государственные благотворительные учреждения, птохионы и ксенодохионы, которыми управляли соответствующие государственные чиновники, скорее всего, из числа клириков, и которые находились в подчинении столичного казначейства – сакеллы²⁴⁰⁴. Один из таких приютов, посвященный св. Фоке Навту, располагался в первом или, скорее, во втором квартале портового района Херсона, другой – монастырский носокомион, или богадельня, входил в храмовый комплекс св. Леонтия Киликийского на северо-западной оконечности городища²⁴⁰⁵.

Наконец, мощным проводником византийского государственного влияния была Церковь Херсона, которая, в свою очередь, зависела от Империи, нуждалась в ее поддержке. Таким образом, интересы местных церквей в Юго-Западной Таврике были важным фактором, удерживавшим эти земли в орбите византийского влияния. Кроме того, надо учесть, что в VII–VIII вв. городской совет вместе с протевопами, их деловым опытом, архивом мог быть подчинен церковной власти в лице епископа Херсона, а последний поставил делопроизводство, без которого город не мог обойтись, под свой надзор²⁴⁰⁶. Не исключено, что епископия осуществляла контроль за возведением, эксплуатацией и ремонтом таких общественных сооружений, как бани²⁴⁰⁷. В противном случае трудно объяснить, почему не встречали возражений церковных властей столь близкие по местоположению постройки бань возле Северной базилики в квартале IX и около церкви-мартирия с подземной криптой в квартале III. Еще одна баня могла находиться недалеко от экзонартекса Уваровской базилики, судя по упоминаемым К.К. Косцюшко-Валюжиничем остаткам сооружения с пропущенными сквозь стены керамическими трубами, которое было разобрано при строительстве дома для академика Ф.И. Чагина. Под таким же надзором до первой половины IX в. действовала и ранневизантийская общественная больница-ятрина, место нахождения которой можно предполагать в помещениях рядом с большим водохранилищем в юго-западной части городища²⁴⁰⁸. Находки: керамическая форма для оттиска евлогия VІ–VІІ вв., шесть глиняных штампов для евхаристических хлебцев, керамические курильницы, крышка от сосуда с крестами, бронзовые подвески от лампад – наряду с прочим убедительно указывают на связь больницы с церковью или часовней. Херсонская епископия, ставшая c IX в. архиепископией, надежно стояла на страже государственных интересов и не стала бы поддерживать сепаратистов, тем более полисные свободы. По-своему показательно, что даже в 710–711 гг., когда решалась судьба города, позиция местных церковных властей, его архиерея в отношении к перевороту не нашла отражения ни в одном из византийских источников.

У нас нет свидетельств о направлении в Таврику Империей в VII в. воинских контингентов. Византийские власти были вынуждены формировать войско, очевидно, на местной, территориальной основе, с привлечением симмахов, энспондов – союзников из варваров. Это отражает общую тенденцию, переживаемую вооруженными силами Империи²⁴⁰⁹. Византийская армия превращалась в местное воинское формирование, и лишь высшие командиры получали императорское утверждение. Низшее и среднее звенья стали выборными. Чиновный аппарат в целом тоже воспроизводился и пополнялся на месте, что было характерно для гомогенной, грекоязычной Византии, постепенно отошедшей от традиций космополитизма.

Судя по упоминаниям херсонесскими патриографами «арифма», речь шла о полурегулярной армии и вместе с тем специфической социальной группе, войскесословии, связанном с местом дислокации экономическими узами²⁴¹⁰. Они проживали в городе, а формирования федератов – в близлежащих поселениях, чьими опорными, административными, церковными, торговыми пунктами являлись кастра и полисмы. Кондоминатный статус повлек дальнейшее изменение этой системы и привел к окончательной иррегуляризации войска в Таврике. Уже в начале VIII в. это нерегулярное воинское формирование, по традиции возглавляемое протополитом, местным архонтом, если оно и существовало в условиях демилитаризации, было неспособно к постоянной гарнизонной службе и вообще действенной службе по охране городских стен, о чем недвусмысленно свидетельствуют события первой вооруженной конфронтации херсонитов с Юстинианом Ринотметом в 710 г. Сопротивления, по сути дела, не было («medenos autois antistantos», – отметил Феофан)²⁴¹¹. Позже оборона велась назначенным из столицы архонтом города, спафарием Ильей (Илией), видимо, силой небольшой части тех имперских войск (тагм и стратиотского ополчения), которые были присланы из Византии с «первым флотом», снаряженным за счет средств жителей Константинополя²⁴¹². Видимо, как и в архонтатах Диррахия, Кефалонии, Крита, Кипра, Фессалоники, регулярный гарнизон Херсона насчитывал в VIII в. не более 100 воинов²⁴¹³. Таким образом, до образования фемы, после смены дуката архонтатом, в условиях демилитаризации, свойственной византийско-хазарскому режиму кондоминиума, безопасность херсонитов и других обитателей здешних земель долгое время не требовалось обеспечивать, хватало небольшого ополчения городских собственников, и только когда отношения стали меняться в худшую сторону, в конце VIII – первой половине IX в., здесь стали чаще появляться византийские регулярные войска, на что указывают моливдовулы спафарокандидата и турмарха Константина и комискоротов – штабных комитов «палатки» (tes kortes), в частности императорского кандидата Исоя²⁴¹⁴. Последние являлись чем-то вроде интендантов при стратиге или императоре, ведали сторожевой службой во время походов и дежурили при императорской палатке²⁴¹⁵.

Тогда же должна была повыситься военная роль архонта города, на наличие которого, в том числе как византийского титулярного чиновника, указывают находки-моливдулы, более частые, чем в предыдущее время²⁴¹⁶.

Все вышеизложенное позволяет задаться следующим закономерным вопросом: на чем строится постулируемое некоторыми исследователями положение о том, что после Маврикия «связи с центральной властью ослабевают», «на Крымский полуостров перестают обращать внимание» и уже при Ираклии или во всяком случае «не позже начала VIII в. в Херсоне начали действовать структуры городского самоуправления при минимальном вмешательстве центральной власти»²⁴¹⁷? С этим звучащим как аксиома тезисом никак не согласуется смещение за провинности центральной властью одних государственных служащих и назначение, присылка в город других имперских титулярных чиновников, примером чему могут быть попавшие в опалу протополит Зоил, ряд протевонов и упомянутый выше спафарий Илья, дорифор-"копьеносец» василевса, в 710–711 гг. поставленный Юстинианом II архонтом Херсона, но волею обстоятельств ставший одним из организаторов мятежа против «непопулярного» императора²⁴¹⁸. При этом И.А. Баранов указывал на якобы происходившее со второй половины VII в. снижение ранга местных служащих вплоть до звания ипата, объяснимое, по его мнению,. происходившим падением стратегического значения Херсона (sic!)²⁴¹⁹. И это при том, что с утратой северо-западного побережья Черного моря в результате создания Болгарии и угрозы восточному – вследствие арабской экспансии, сохранение позиций в важнейших центрах Таврики, оказавшихся на острие хазарских интересов, не могло не приобрести для государства ромеев особую актуальность. Херсон в таких условиях становится еще более важным, чем прежде, «оком и щитом» Империи, стратегическим звеном северной границы, утрата которой стала бы чувствительным ударом по безопасности и экономическим интересам Византии²⁴²⁰.

К тому же невозможно представить, что спафарий Илья был единственный в городе византийский чиновник на протяжении столь длительного времени. Собственно, ничто не мешает видеть в протополите Зоиле именно архонта города, равно как и «ничто не говорит о том, что Зоил был первым исполнителем обязанности архонта»²⁴²¹. Сфрагистические находки постепенно ликвидируют пробел. В этом плане следует обратить внимание на печати Саввы, ипата, и Феодота, ипата и царского спафарокандидата (2 экз.), архонтов Херсона, тоже одни из сравнительно ранних (VIII в.), а также на моливдовулы Евстафия, царского спафария, еще одного Зоила, ипата, Константина, царского стратора и затем спафария, Григоры, царского спафария, – архонтов Херсона конца VIII в., рубежа VІІІ–ІХ вв. или первых десятилетий IX в.²⁴²² Десяток херсонских архонтов IX в., чьи печати происходят из судакского сфрагистического архива, тоже носили титулы императорских спафариев или спафарокандидатов²⁴²³. Долгая, многолетняя служба некоторых из них, потверждаемая сменой нескольких буллотириев и узким кругом имен таких лиц за 150 лет (не более 10–12 человек на почти 100 печатей)²⁴²⁴, указывает на то, что это были преимущественно выходцы из местной знати, которых не торопились менять и которые, видимо, удовлетворяли Константинополь, их утверждавший. Весомой властью в условиях византийско-хазарского кондоминиума в Таврике они не обладали и, самое главное, можно было не бояться их сепаратизма. По этой причине сменяемость чиновников была достаточно редкой, но назначать в городе правителей центральные ромейские власти никогда не забывали²⁴²⁵. Уже судя по тому, что протополита Зоила вызвали в Константинополь после введения в город войск Юстиниана II и затем вернули обратно «в прежнем [положении]» («в прежней власти»), этот глава городской администрации утверждался василевсом и, значит, ни о каком стремлении Юстиниана II «ликвидировать городское самоуправление» говорить не приходится²⁴²⁶. Этого самоуправления к тому времени уже не существовало, как и некой императорской политики, направленной против муниципальных органов города. О постоянном контроле говорит обилие моливдовулов византийских сановников: ипата Стефана (VII в.), императорского нотария Феодота (VII в.?), «императорского магистирана» Анфима (конец VII – начало VIII в.), кандидата и спафария Георгия (вторая половина VII – первая половина VIII в.), патрикиев Мариана (VII в.), Артавазда (20-е гг. VIII в.), Теосовия (VIII в.), Плотина (VIII в.?)²⁴²⁷.

Учитывая сравнительно небольшое количество моливдовулов и известных к настоящему времени имен архонтов Херсона, особенно для VIII в.²⁴²⁸, можно допустить, что не все они были почтены саном и, соответственно, имели именные печати. Однако едва ли это обстоятельство мешало им и прочим протевонам представлять интересы местной, зависимой от воли императоров городской общины, сотрудничать с ней и вместе с тем являться функционерами византийской провинциальной администрации, стремиться сделать карьеру и блюсти интересы Империи.

Кроме того, о низком ранге обладателей таких печатей можно говорить с большой натяжкой. К примеру, сан или звание (taxis, lamprois axiomasi) ипата относилось к синклитикам, то есть не имело военного характера. Тем не менее это был достаточно высокий чин, соответствовавший прежнему консульскому, упраздненному при Юстиниане I. Он следовал сразу за «степенью» спафария, чиновника третьего класса, имевшего, однако, военный характер²⁴²⁹. Во всяком случае, ранга ипата или спафария было вполне достаточно, чтобы получать очень высокие должности²⁴³⁰. Например, ко второй половине VII – первой половине VIII в. относится печать ипата Стефана, который занимал пост экзарха-правителя Италии, то есть представлял василевса на территории всего Равеннского экзархата²⁴³¹. Ими чаще всего становились дуки и другие представители высшей военной аристократии²⁴³². Позже, около середины IX в., некий ипат Зоил был среди первых фемных стратигов Херсона²⁴³³. Даже в XI в. стратиги со званиями ипатов были главами окраинных провинциальных округов, городов-крепостей, например на территории армянского Васпуракана²⁴³⁴.

На важную должность комита Опсикия, малоазийской области, чьи вооруженные силы играли роль личной императорской гвардии, во второй половине VIII – начале IX столетия тоже назначали лиц самого разного звания, среди которых были и патрикии, и спафарии²⁴³⁵. В трактате «О фемах» Константин Багрянородный отмечал, что прежде, до того как были учреждены должности стратигов и фемы, комитами называли стратигов²⁴³⁶. Следовательно, в понимании ромеев это были одинаково высокие посты. Даже в конце IX в. Клиторологий Филофея называл комита Опсикия четвертым после стратигов крупнейших и важнейших фем (Анатолика, Армениака и Фракисия) и задолго до стратига Херсона, оказавшегося в том списке на последнем месте несмотря на заявленный сан патрикия²⁴³⁷. Спафарием был и тот стратиг фемы Армениак, печать которого, датируемая около середины IX в., оказалась в числе случайных находок из Херсонеса²⁴³⁸.

Так что отправление должности в ранге ипата или в еще более высоком сане царского стратора или спафария ни в коей мере не умаляет положения главных византийских чиновников в Херсоне, долгое время, вероятно, с конца VII в. до создания фемы в самом конце 30-х – начале 40-х гг. IX в., являвшемся одним из архонтатов Романии – зависимой от Империи административной единицы, переходной формы к феме или турме – подразделению фемы, автономность которой была весьма относительной²⁴³⁹. Именно так – архонтией или архонством, как и Боспор, называл город Никифор в своем «Бревиарии»²⁴⁴⁰.

Несмотря на дискуссионность, спорность понятия «византийский провинциальный архонт», «архонт города, фемы», непреложным является то, что, появившись, вероятно, с конца VII в., со времени первого правления Юстиниана II (685–695), это были особые должностные лица, единоличные главы провинциального или муниципального управления и одновременно чиновники на государственной службе, представители центральной власти из числа избранных состоятельных, влиятельных провинциальных собственников, землевладельцев средней руки, владельцев недвижимости, лидеров местной городской элиты, которые находились под имперской юрисдикцией, входили в имперскую административную систему, осуществляли гражданское и, очевидно, военное руководство, во всяком случае занимались вопросами обороны, руководили ополчением стратиотов, решали разнообразные вопросы местного управления, финансов, выполнения государственных повинностей, контролировали деятельность местных властей в интересах Империи²⁴⁴¹. Следовательно, для византийских земель термин archon означал не просто «начальник», но обязательно соответствующее лицо в административном аппарате, представителя центральной власти, невзирая на степень внутренней автономии того или иного архонтата. Следует подчеркнуть, что эта автономия никоим образом не исключала последний из сферы действия византийской налоговой системы, имперского законодательства и церковных административно-территориальных институтов²⁴⁴². Более того, Элен Арвейлер полагала, что архонт имел прямое отношение к контролю над здешними территориальными водами и даже возглавлял силы византийской военной эскадры²⁴⁴³. Как уже указывалось применительно к позднеримскому-византийскому Херсону, «архонтом» изначально мог являться «протополит» («первый гражданин») – высший муниципальный чиновник города, известный с первых веков н.э. в форме «первый архонт», но это уже не был «глава местного самоуправления»²⁴⁴⁴. Необходимо подчеркнуть также и то, что главы архонтатов были в единственном числе, не представляли коллективной магистратуры, как это было в античных полисах, да и сама их должность была государственным постом, а не магистратурой²⁴⁴⁵. На это обстоятельство однозначно и безоговорочно указывают многочисленные памятники сфрагистики из Херсона и Сугдеи, приближающиеся к настоящему времени к сотне экземпляров, всегда представляющие данного чиновника в одиночку, поэтому возрождаемое ныне ошибочное представление о коллегиальности института византийских архонтов должно быть окончательно отвергнуто²⁴⁴⁶. Нет никаких оснований предпринимать сложные безуспешные поиски точной аналогии византийскому архонтату с некой мифической коллегиальной формой управления только для того, чтобы обосновать идею континуитета в эволюции этого органа²⁴⁴⁷.

Архонты почти всегда располагались на одном иерархическом уровне и в VIII – первой половине IX в. в основном примыкали по своему служебному положению к среднему классу чиновников в сане спафариев (турмархам, хартулариям и др.), хотя поначалу, до конца VIII в., среди них встречались и носители низшего, четвертого класса титулатуры (императорские кандидаты, страторы, ипаты)²⁴⁴⁸. Те же самые звания (царских страторов, ипатов, спафарокандидатов и главным образом спафариев) имели архонты Херсона²⁴⁴⁹, которые, таким образом, были «не лучше и не хуже» глав других архонтатов и тоже утверждались в должности василевсом. Как и прочие имперские архонты в Византии, они исчезли из табеля чинов и должностей к последней трети IX столетия²⁴⁵⁰, и крушение «полисного самоуправления» Херсона, равно как и «преобразования в городском хозяйстве», здесь, конечно, ни при чем²⁴⁵¹.

На исчезновение печатей архонтов Херсона обратил внимание Ж.-К. Шене, отметивший, что «трудно хотя бы одну из них с полной уверенностью отнести к периоду после 850 г.» и далее констатировал: «...можно с уверенностью говорить о том, что должность архонта не пережила учреждение должности стратига Климатов или стратига Херсона»²⁴⁵². H.A. Алексеенко тоже подчеркнул изменение сфрагистического типа печатей около середины IX в., даже пришел к выводу о том, что датировка самых поздних моливдовулов архонтов не выходит за пределы 50-х гг. IX в., то есть практически совпадает со временем создания фемы, но ввел архонтат Херсона в структуру стратигии, предположив сохранение его существования еще «какое-то время», якобы до трансфомации фемы Климата в фему Херсон²⁴⁵³. Между тем оснований для этого нет. Византийские источники недвусмысленно говорят об избрании стратига Херсона и его местностей (tes Chersonos kastron kai tous en aute topous) и o подчинении ему «протевона и всех» (ton tote proteuonta kai pantas), то есть «отцов города» (pateron tes poleos) и «властей», «архонтов» (archousi), очевидно, самого города и окрестных мест²⁴⁵⁴. В лучшем случае архонт Херсона мог какое-то время, до сосредоточения фемы в рамках собственно Херсона в 50–0-е гг. IX в., сохраняться как чиновное лицо, то есть как архонт города, подчиненный стратигу.

Таким образом, магия слова «архонт», уводящая к древним временам херсонесской полисной общины, невольно заволакивает ясность исторического взгляда многих исследователей и наталкивает на неправомочное сопоставление совершенно разнородных понятий, лишь волею случая обретавшихся в разные эпохи под одним и тем же греческим термином.

Обычно считается, что основной задачей Петроны Каматира, после того как он стал к 840–841 гг. протоспафарием и, видимо, стратигом Херсона, явилось стремление удержать город и прилегающие к нему районы в повиновении, «ограничение власти протевонов и подчинение муниципалитета центральной власти»²⁴⁵⁵. Однако такая вольная и в значительной степени субъективная интерпретация источников (42 главы «06 управлении империей» и очерка о Феофиле Продолжателя Феофана) не соответствует их буквальному прочтению, тем более с учетом контекста, который указывает на то, что Петрона, по собственному опыту (етреіга) хорошо узнавший положение дел в Подонье и Таврике, более не регулируемых совместными действиями византийских и хазарских властей, предостерегал императора «не доверять» (me katapisteuses) в этих нестабильных, ненадежных условиях тамошним чиновникам, протевону и «отцам города» (pateres tes poleos), тο есть местным «правителям», «начальникам» (archousi), в том числе уже известному по печатям VIII – первой половины IX в. киру, архонтам окрестных полисм, кастра, и для того чтобы «законно» (kyrios) повелевать Херсоном и его местностями, советовал организовать «избрание своего стратига» (proballou strategon idion)²⁴⁵⁶. Иными словами, упразднить прежний правовой статус Херсона как архонтата на кондоминатной территории и, создав новую «законную» стратигию, упрочить военно-административные позиции константинопольского правительства в пограничном анклаве, оказавшемся в угрожающем положении вследствие возраставшего расхождения со все более слабевшими хазарами и появления воинственных венгров. Не «отрицательный отчет» Петроны о деятельности протевона, то есть архонта Херсона, не малое доверие к местной аристократии, не сомнения в «политической лояльности», верности херсонитов и не стремление удержать их в повиновении²⁴⁵⁷, а становившееся опасным изменение объективной политической ситуации в регионе, связанное с назревшим грядущим развалом отношений кондоминиума в Таврике, подвигло центральную власть на решительное военно-административное и территориальное преобразование.

Поскольку глагол proballo имеет значение «выставлять в качестве кандидатуры», «предлагать к избранию», а по сути дела, является лукавым эвфемизмом необсуждаемого приказа, можно думать, что до этого «всем управляли» (ta panta dioikon) в основном выдвигаемые на месте архонт Херсона (в редакции Константина Багрянородного он назывался proteuontos²⁴⁵⁸) и прочие титулованные (кир) и нетитулованные чиновники из числа именитой городской знати, «отцы города» и соседних с ним мест – «архонты», «нотабли». Именно этим объясняется, почему эти начальники были названы в письменных источниках во множественном числе, хотя во главе Херсона как архонтата стоял единоличный архонт, он же «первенствующий». С этой точки зрения он имел отношение к протевонам²⁴⁵⁹. Исследователи в качестве сравнения обратили внимание по этому поводу на далматинский Диррахий IX в., который тоже объединял область из трех десятков городов-крепостей во главе с имперским наместником, имевшим титул архонта и именовавшимся «первенствующим» (приором)²⁴⁶⁰. Сходное административное устройство могло быть и в случае с Херсоном: первый протевон имел полномочия имперского архонта, а прочие протевоны (кир, «отцы города») – полномочия местной (но уже не самоуправляемой) администрации, своевременное и точное исполнение обязанностей которой через архонта направлялось и контролировалось центральными византийскими ведомствами.

Высокий статус дуката, а затем архонтии был обусловлен альянсом с императорской властью, и уже поэтому херсонская правящая верхушка, ясно осознававшая призрачность своей квазиавтономии, должна была хранить верность Империи, но присылка верховного должностного лица со стороны, назначенного из столицы, на постоянное место службы, а не с временным конкретным поручением, была делом достаточно необычным, редким. Согласно повелению Феофила, «протевон и остальные» (ton proteuonta kai pantas) «так называемые отцы города» (ton eponomazomenon pateron tes poleos), το есть штат коллегии местных чиновников, действовавший до этого «от лица» василевса, должны были быть с той поры (ex oi kai mechri) ограничены (orisas) безоговорочным подчинением (ypeikein) «избранному» стратигу, выдвинутому самим императором²⁴⁶¹.

От внимания исследователей ускользнуло то само по себе очевидное обстоятельство, что Феофил именно повелевал, приказывал главе тогдашних местных властей, отчасти сохранявших лишь внешнюю преемственность с античными полисными магистратурами, и остальным подданным подчиняться новому главе – стратигу, и, значит, они уже находились в подчинении до отдания этого приказа (orisas ton tote ptoteuonta kai pantas ypeikein auto). Им не надо было переходить под власть Империи, как полагают некоторые исследователи²⁴⁶². Речь шла о введении их в рамки очередного, нового, но вполне законного административного устройства. Поэтому решение василевса заменить архонтию стратигией нельзя рассматривать как некий юридический акт об аннексии земель Таврики Византией. Последняя и так имела права на эти земли, но в иной форме, обусловленной до поры до времени особыми отношениями с Хазарией. Ни о каких переговорах и заключении соответствующего договора с неким несуществующим «городским самоуправлением», «местной народной властью» речь не шла. Этот вопрос был давно решен и закрыт и никому не пришло бы в голову вновь его поднимать. Даже само предложение «избрать» стратига несло все то же значение необсуждаемого приказа.

Кстати, если Петрона Каматир действительно был стратигом Херсона из числа «чужаков», не следует ли ожидать обнаружения сфрагистических сведений о более поздних отправителях такой должности и из числа местной знати? К примеру, не исключено, что архонт Херсона Зоил, носивший титул ипата, со временем стал одним из первых стратигов новой фемы Херсон, оставшись в прежнем сане²⁴⁶³. Во всяком случае, печати с одним и тем же редким для ромеев, но уже встречавшимся среди херсонской знати VIII в. именем²⁴⁶⁴ разделяет небольшой промежуток времени (первая четверть и середина IX в.). Поэтому их обладателем вполне могло быть одно и то же лицо из числа именитых уроженцев города, который в начале своей чиновной карьеры на службе василевсу возглавлял архонтию Херсон, а позже был «избран» (proballou), как и Петрона, фемным стратигом, то есть повышен в должности, но не в сане. На то же обстоятельство недвусмысленно указывают три недавно обнаруженные печати Михаила Херсонита, патрикия и стратига Херсона, скорее всего, конца X в.²⁴⁶⁵ Ведь хорошо известные и столь головоломные для исследователей слова о правиле «...отсюда для Херсона избирать стратигов» (ton enteuthen eis Chersona proballesthai strategous)²⁴⁶⁶ могут пониматься двояко, а скорее, просто как указание на причину (ton enteythen – «поэтому»), по которой с той поры город стал стратигидой. Во всяком случае, тенденция назначать на этот пост местных «бюрократов», может быть, даже из числа бывших инородцев, явно прослеживается с последней четверти X в., когда среди стратигов начинают все чаще встречаться представители неизвестных на византийской иерархической лестнице специфических фамилий (Вога, Цула, Херсонит, Катасах, Кфарос)²⁴⁶⁷. Местные нобили-протевоны, как прежде архонты, могли иногда исполнять обязанности стратига Херсона, не получая этой должности, а в лучшем случае лишь имперское звание, чин. К примеру, на лицевой стороне печатей такого знатного лица второй половины IX – середины X в. – некоего Цула (Тзула), род которого долго жил в крымских краях, вообще не было изображения либо стоял крест с крестиком в нижнем пространстве, а на обороте значилось имя функционера с прибавкой «царский спафарий Херсона» (Tzoula basiliko spathario chersonos)²⁴⁶⁸.

B любом случае случившееся событие не носило экстраординарного характера, а сама учрежденная должность стратига, разумеется, не была «чрезвычайной»²⁴⁶⁹. Стратиги посылались и отзывались по мере необходимости, могли отправлять должность одновременно с архонтами, но «прямое императорское правление» не было новостью для Херсона, который, подобно другим провинциальным центрам Византии, давно управлялся представителями имперской администрации, утверждаемой центральным правительством, независимо от того, были ли они приезжими византийскими чиновниками или принадлежали к архонтам, кирам, «отцам города» и прочим «первенствующим» из местной аристократии. Тем более нет оснований полагать, что здесь наблюдалось «смешение двух административных принципов», характерных для позднеримской, а не для византийской системы управления, или было некое разделение властей: архонта, стратига и местного управления, что якобы придавало Херсону «завуалированную атмосферу, атмосферу колонии»²⁴⁷⁰.

Когда новая фема все же была окончательно организационно оформлена к самому началу правления трехлетнего Михаила III (842–867) и его матери, вдовствующей императрицы Феодоры, первое время ею могла быть только фема Климата. Примечательно, что именно 842/843 годом датируется печать с именами Михаила и Феодоры, найденная в Херсоне²⁴⁷¹. К этому же времени относится создание Тактикона Успенского, где впервые фигурирует фема Климата. Ее стратиг, как и полагалось, был назван в высоком чине патрикия (o patrikios kai strategos ton klimaton) на 23 месте из 79 в списке высших титулярных чиновников, патрикиев и протоспафариев и на последнем, 17 месте, в списке патрикиев и стратигов фем²⁴⁷². Архонты собственно Херсона (в оригинале рукописи – oi archonos), упоминаемые в табели среди прочих архонтов на уровне спафариев, очевидно, разделяли со стратигом функции управления, но уже находились в подчиненном положении, судя по месту в общей служебной иерархии²⁴⁷³. К примеру, Крит также значился среди фем, занимая предпоследнее место перед Климата, однако ниже, на 58 месте, среди патрикиев и протоспафариев, в Тактиконе помещался также «архонт Крита» (o archon kretes)²⁴⁷⁴, а еще ниже, среди спафариев, архонты южночерноморской фемы Халдии и архонты Крита были названы уже во множественном числе наравне с аподоместиками, эскувиторами и друнгариями, то есть провинциальными военными чиновниками, в том числе из административного штата стратига²⁴⁷⁵. Аналогичная субординация соблюдалась и архонтами северобалканского Диррахия, стоявшего выше в ряду фем²⁴⁷⁶. Следовательно, нет сомнений, что архонты были при стратигах ряда фем²⁴⁷⁷. К слову, если бы Херсон продолжал сохранять в это время свой статус архонтии, на чем настаивал И.А. Баранов и что считает возможным H.A. Алексеенко²⁴⁷⁸, ее глава непременно был бы назван в единственном числе, как это было сделано в отношении Далмации и Кипра (o archon dalmatias, o archon kyprou)²⁴⁷⁹, еще долго действительно остававшихся архонтатами²⁴⁸⁰. Такому архонту, в свою очередь, подчинялись прочие архонты-«начальники», скорее всего, как и в Херсоне, из числа местных протевонов. Не случайно в конце списка санов в ранге спафариев на 54 месте из 59 в Тактиконе 842–843 гг. еще раз были указаны «отставные архонты Далмации и прочих архонтий» (оі spatharioi kai aparchontes dalmatias kai loipon archontion)²⁴⁸¹.

Состав херсонских военных и гражданских фемных властей – основных и тех, кто лишь выступал «от лица» стратига, – остается еще одной лакуной, заполнить которую способны только новые сфрагистические и эпиграфические материалы. Обычно провинциальное управление в виде оффикия любого стратига включало хотя бы одного таксиарха – командира 1000 пехотинцев, турмарха или мерарха – глав военного подразделения (турмы или меры-»части»), «главу палатки«-комискорта (komes tes kortes) – фактически начальника штаба стратига и интенданта; доместика, друнгария и комита военных отрядовванд, протокентарха или нескольких кентархов спафариев – командиров подразделений, комита tes etaireias, протоканкеллария-канцелляриста и протомандатора-»адъютанта», посыльного, тогда как гражданскую часть представляли судья, протонотарий, отвечавший за координацию действий военных и фискальных фемных механизмов, за снабжение фемной администрации всем необходимым и подчиненный центральному финансовому департаменту, сакелле (свои отчеты он отправлял прямо в Константинополь, минуя стратига); хартуларий, выполнявший в феме финансовые функции, ведший каталог стратиотов и связанный с логофетом ton stratiotikon; инспектор-эпопт, ведший кадастровое описание приобретенных имперских земель и проверявший каталог воинов; диойкит, финансовый инспектор земельного налога, сборщик связанных с ним государственных податей, как и эпопт, подчиненный главному налоговому ведомству-геникону; счетчик (anagrapheis) и писцы-скрибы секрета (basilikoi notarioi kai notarioi)²⁴⁸². Известно, что комиты соответствовали архонтам²⁴⁸³ и под таким названием тоже могли фигурировать при стратиге Климата–Херсона. Однако уже Н.П. Лихачев обратил внимание на то, что сохранившиеся печати местных византийских чиновников ІХ–Х вв. – в основном печати стратигов и коммеркиариев. По его мнению, они «... намекают на то, что в Херсоне фемное устройство не получило полного развития... Стратиги Херсонеса, по чину протоспафарии, не всегда титулуются императорскими, то есть иногда не состоят и в разряде оі basilikoi («царевы мужи»)»²⁴⁸⁴.

Новые данные сигиллографии несколько разнообразят и пополняют эту картину²⁴⁸⁵, но в основе своей она верна: фема была невелика или, лучше сказать, весьма скоро после ее организации стала невелика, сохраняла отчасти унаследованный от городского совета архонтата управленческий, должностной аппарат (примером чему могут быть «отец города» и экдик как ek prosopou стратига), и ее глава, повелевавший этим аппаратом, очевидно, не нуждался в постоянном полном штабном штате. Временами, как это было в июне 860 г., когда город находился в трудном положении из-за враждебного прессинга «толп язычников», «многих нападений варваров», здесь вообще могло наступить безвластие; во всяком случае, отсутствие на какой-то момент стратига – единственное логичное объяснение, почему херсониты не выполнили свою обычную обязанность, заранее не предупредили имперское правительство о морском походе «превосходящего всех жестокостью и склонностью к убийствам» «народа рос» на Константинополь²⁴⁸⁶. Херсонес в этом плане не был уникальным городом, поскольку номинально сохранявшиеся городские советы, курии формально сохраняли свои управленческие, начальственные полномочия и в других центрах Романии по меньшей мере до конца IX в., судя по 46-й новелле императора Льва VI, стремившегося узаконить окончательную отмену полномочий их членов²⁴⁸⁷. Сохранение должностей «отца города», экдика в первой половине X в., а протевона вплоть до конца X – первой половины XI в., примером чему могут служить печати хрисотриклинита Иоанна и патрикия, стратилата Калокира(?), указывает на то, что полное упразднение остаточных пережитков куриального направления, по крайней мере в названиях его носителей, не было изжито и после выхода новеллы Льва Мудрого. Кроме того, полифункциональность обязанностей стратига позволяла ему замещать некоторых чиновников и, таким образом, обходиться без них. Вообще, его действия были многохлопотны даже в рамках сравнительно небольшой военно-административной единицы. Он организовывал военные силы фемы, ее администрацию, вел списки-каталоги стратиотов, осуществлял казенные выплаты, отвечал за дозорную, предельно важную службу города, следил за строительством, обновлением и текущим ремонтом общественных построек, оборонительных сооружений, тесно сотрудничал с духовными властями, как столичными, так и с церковным главой Херсона, оставаясь в строгой подотчетности константинопольскому правительству и лично правившему на тот момент василевсу²⁴⁸⁸. Не исключено, что отставные стратиги продолжали участвовать в управлении городом, переходя в разряд «отцов города» и императорских «эк просопу» (полномочных представителей с широкими функциями), о чем свидетельствуют моливдовулы Сергия (pater polios, коммеркиарий, стратшу ek prosopou), позволяющие восстановить ero cursus honorum на протяжении нескольких десятков лет в последней трети IX – начале X в.²⁴⁸⁹ Подобно этому архонты переходили в разряд апархонтов – отставных, бывших архонтов Херсона²⁴⁹⁰. Относить такие должности к «внештатным», да к тому же заменяющим архонта или стратига, едва ли правомерно²⁴⁹¹.

Для размещения сравнительно небольшого по численности штаба стратига вполне хватило выстроенного в конце IX в. монументального архитектурного ансамбля претория, располагавшегося на территории «цитадели» в юго-восточной части Херсона²⁴⁹². Составлявшие его помещения и двор занимали не меньше 268 м2, причем на расстоянии 13 м от них, на противоположной стороне так называемой Южной площади, в ходе раскопок 2003–2004 гг. выявлены следы еще одного обширного здания той же поры, пока не раскопанного²⁴⁹³. На то, что это был именно praitorion, недвусмысленно указывает содержание строительной надписи 1059 г. на мраморном карнизе длиной 0,9 м, шириной 0,6 м и толщиной 0,3 м, который был найден с наружной стороны береговой оборонительной стены, напротив башни XXI, недалеко от «цитадели»²⁴⁹⁴. В комментарии к памятнику В.В. Латышев заметил, что это слово «...весьма часто употреблялось византийцами и притом в разных значениях, одно из которых – «Aula seu Palatium Praetoris vel Rectoris Provinciae» no объяснению Дюканжа – вполне подходит к нашей надписи»²⁴⁹⁵. Примечательно, что в столице Империи преторием называли помещение ведомства городского эпарха и тюрьму, которая находилась под надзором логофета претория. Видимо, не случайно в трактате «О фемах» Константин Багрянородный подчеркивал различие между «городом-преторием» и прочими городами. Херсон, как центр фемы, был именно таким городом, пользовавшимся особым положением.

Сооружение в X в. рядом с преторием отделанного мрамором небольшого базиликального храма, включенного в здешний комплекс зданий, явилось основанием для предположения о перемещении сюда в это время архиепископской резиденции, которая оказалась соседкой административных властей: «...епископ, живя в цитадели как в крепости, выезжал отсюда для служения в других храмах Херсонеса»²⁴⁹⁶. Это могло бы иметь место в случае прекращения существования епископального центра на северо-восточном берегу города. Однако он продолжал действовать, а его кафедральный храм-кафоликон даже пережил перестройку, на что указывает заклад из 19 монет Романа I в яме под алтарем, обнаруженный во время раскопок 1853 г.²⁴⁹⁷ Примечательно, что Уваровская базилика, даже после того как она сократилась до размеров центрального нефа, не стала местом многочисленных захоронений. Гробницы обнаружены только в кирпичных закладах интерколумния. Очевидно, на территории главного епископального комплекса хоронили преимущественно видных клириков, церковных иерархов, особо уважаемых ктиторов, массовые захоронения здесь не производили даже в последний период истории города. Все это говорит о том, что именно базилика №23 оставалась действующим кафедральным храмом до конца своего существования. Окончательное же разрушение епископального комплекса произошло не ранее XIII в.²⁴⁹⁸ Остается неизвестным, существовал ли синтрон с архиерейским креслом в храме «цитадели», но, скорее всего, это была гарнизонная церковь, церковь претория, не рассчитанная на регулярное епископское богослужение.

Не исключено, что с комплексом претория косвенно связан известный пассаж из Константина Багрянородного относительно государственных средств, выделяемых фемному Херсону. Две литры пакта (duo tou paktou), 144 номисмы «договорных денег», денег «по условию», которые, наряду с 10 литрами казенного золота (720 номисм), получал этот кастрон от Империи через своего стратига, могли быть как платой местным имперским федератам за выполнение ими союзнического долга²⁴⁹⁹, так и, еще более вероятно, учитывая сравнительно небольшие размеры суммы, платой за аренду некоторых херсонских оборонных или военно-административных объектов на территории городской общины, того же претория в «цитадели»²⁵⁰⁰, либо отголоском давнего, уходящего корнями в начало IV в. договора – традиции набирать некоторое число наемных постоянных военнослужащих (таксатов или таксеотов регулярного отряда тагмы) среди потомственных горожан и платить им из казны содержание²⁵⁰¹. Но, разумеется, этого не хватало бы на содержание достаточно многочисленной муниципальной и фемной администрации Херсона, если учесть обычные размеры чиновного жалованья, какие фигурируют в византийских источниках²⁵⁰².

Н. Икономидес предлагал понимать под 2 литрами пакта 1/5 часть солемния в 10 литр, который выплачивался якобы херсонской знати за ее лояльность по отношению к Империи²⁵⁰³. В таком случае властям херсонитов было даровано право на получение той части дохода, возможно, от сбора коммеркия, которая должна была бы поступать в казну.

Однако источник однозначно говорит об этих деньгах как о «даруемых из казны» (tas didomenas аро tou demosiou)²⁵⁰⁴. К тому же такого рода удержания, имей они место, являлись бы своего рода частноправовой рентой, которая противоречила бы тогдашней политике «икономии» – государственного управления. Как известно, чиновники с имперскими титулами, представители администрации и армии, получали жалованье и ругу – довольствие из государственной казны, которые позволяли иметь вполне приличный стабильный доход размером в среднем от нескольких десятков до нескольких сотен или более номисм.

Таким же относительно небольшим по количеству, как администрация херсонского стратига, и вдобавок не типично фемным по характеру был состав местных военных сил. Описывая в трактате «О фемах» устройство Анатолийской фемы, Константин Багрянородный, ссылаясь на осведомленного чиновника VI в. Иоанна Лида, отмечал, что турмархи сами могли исполнять должность стратигов и имели «...начальство над 500 воинами стрелками, 300 пельтастами и сотней копьеносцев (dexiolaboys)»²⁵⁰⁵. По численности это немногим отличается от того, чем располагали римские войска, размещенные в Херсонесе и окрестностях в первые века н. э.²⁵⁰⁶ Согласно военной реформе 840 г., фемы не должны были иметь подразделений меньше, чем друнг, насчитывавший 1000 человек. В свою очередь, друнг подразделялся на пять ванд, по 200 человек в каждом отряде (50 конников и 150 пехотинцев)²⁵⁰⁷. При этом служащие низшего, XI ранга – стратиоты, включая декархов – командиров «десяток», получали от 1 до 12 номисм в год; X ранг – кентархи ванд, канкелларии – начальники ведомственных секретов, «местоблюстители» – топотириты хор и пр. – по 18 номисм; IX ранг – вандофоры, мандаторы схол и пр. – по 36 номисм; VIII ранг – хартуларии флота, протонотарии фем, протокаравы – «старшие рулевые» и пр. – по 72 номисмы; VII ранг – асикриты, ксенодохи, гирокомы и пр. – по 144 номисмы; VI ранг – турмархи фем, архонты крупных областей и пр. – по 216 номисм, а самый «низкооплачиваемый» из фемных стратигов имел жалованье не меныие 864 номисм²⁵⁰⁸. К концу IX в. среди стратигов даже «аутсайдеры» в лице глав морских фем Кивирриотов, Самоса и Эгеиды имели по 720 номисм²⁵⁰⁹.

Выходит, та сравнительно небольшая ежегодная сумма казенных денег (720 номисм), которую к середине X в. получал стратиг для Херсона из Константинополя, позволяла содержать не больше 140 воинов, то есть примерно от половины до трех четвертей обычной ванды²⁵¹⁰. Собственно, городу и не нужно было, как и прежде, иметь постоянный гарнизон, превышающий 100 человек. Другое дело, что к регулярным военным силам в случае нужды могли присоединяться местные ополченцы-стратиоты, милиция, в которую, по свидетельству херсонесских «патриографов», издавна зачислялись сыновья горожан (dia to kai eos tou nun ta touton tekna kata ton goneon tes strateias sumplerosin en to arithmo katatassontai)²⁵¹¹. Если исходить из численности населения города в 6–7 тыс. человек, число таких «зачисленных» в войско не превышало 1000, то есть один человек от «двора». Показательно, что такая городская милиция очень долгое время, до IX в., существовала в Византии²⁵¹².

Военноподатная повинность поневоле должна была оказаться на первом месте для многих, кто входил в число жителей новообразованной фемы²⁵¹³. Местные собственники с имуществом определенного размера, способные к несению военной службы (strateia), имевшие в составе своей семьи мужчин, вполне могли попасть в воинские списки²⁵¹⁴. Вместе с тем маловероятно, чтобы они владели той земельной собственностью, которая обязывала их служить в войске и быть близкими по статусу к свободным зажиточным крестьянам-стратиотам. Херсон, вероятно, относился как раз к числу тех «не классических» фем, где военная организация базировалась не на стратиотском землевладении, а на системе земельной воинской собственности или аренды, которая не налагала на их хозяев или съемщиков безусловной обязанности несения военной службы²⁵¹⁵. Подобные примеры являли Равеннский экзархат c ero exercitus из привилегированной группы средних и крупных собственников, постоянно проживавших в городах, или армия Карфагенского экзархата, состоявшая из регулярных частей, дислоцировавшихся в крепостях в качестве гарнизонов, и из отрядов имперских союзников-федератов²⁵¹⁶. Стратиотского ополчения не было в фемах Сицилии и Лонгивардии²⁵¹⁷. Подобные случаи обнаруживают некоторое внутреннее геополитическое, юридическое, военное и социокультурное сходство с ситуацией в окраинном административно-территориальном образовании, вызревшем в Юго-Западном Крыму к концу 30-х гг. IX в.

Следы существования местного фемного воинского формирования, возможно, прослеживаются в рассказе Генесия о некоем «отряде скифов из Таврики» (tous ek Taurikes kath’etaireian Skythas) и его решительных единодушных действиях в 856 г. в пользу Михаила III, отдавшего приказ ликвидировать фаворита матери, Феоктиста, дабы взять власть в свои руки²⁵¹⁸. В столице в X в. был корпус пехотинцев во главе с этериархом (o etaireiarches ton pezon), внесенным в Эскуриальский тактикон 971–975 гг.²⁵¹⁹ Однако указание на «скифский» состав отряда позволяет выдвинуть иное объяснение. Х.Ф. Байер предположил в этих воинах крымских готов, которых издавна называли скифами²⁵²⁰. С не меньшим основанием можно считать, что они были потомками имперских федератов, «энспондов» – грекоязычных аланоготов из числа стратиотов фемы Климата, которые были взяты на службу в Константинополь. Выходит, у молодого василевса были особенно веские основания благодарить своих крымских подданных, что нашло отражение в фиксируемом исследователями усилении деятельности херсонского монетного двора, выпуске нескольких типов медных литых монет именно при этом императоре²⁵²¹.

Ничто не указывает на то, что Херсон содержал свой, фемный военный флот: письменные источники говорят лишь о гребных транспортных судах (kamatera karabia), а также грузопассажирских парусных судах (strongila ріоіа или Chersonitika karabia)²⁵²². Последние, «все, что могут быть найдены» (osa eurethosin), вместе с навтами, эпиватами и ввезенным грузом (meta tou gomou autom eiskomizesthai), следовало в случае необходимости арестовать в столице и на южночерноморском побережье, в портах Пафлагонии, Вукеллария, Армениака²⁵²³. Но удобная гавань Карантинной бухты наверняка служила временной военно-морской базой для «царских кораблей», на что указывают находки печати топотирита императорского флота Адриана, имевшего, вероятно, чин не ниже спафария, и печать еще одного императорского протоспафария и друнгария флота²⁵²⁴. Косвенно на это же может намекать около десятка рисунков парусно-гребных кораблей, процарапанных на внутренних, оштукатуренных цемянкой стенках вместительной, крытой сводом раннесредневековой водосборной цистерны на агоре, которая исследовалась С. Г. Рыжовым и А.Б. Бернацки в 2002 г. Особенно интересно одно из изображений судна с заостренным носом и тремя штандартами, два из которых в «шашечку», а последний, треххвостый, с прямым крестом. Подобные корабли соотносимы с ромейскими дромонами или хеландиями – крупными парусно-гребными судами военного и транспортного характера, самыми распространенными в византийском флоте. Они имели вместимость приблизительно 80 тонн, экипаж из пары сотен гребдов и около 80 воинов-стратиотов²⁵²⁵. К такому классу кораблей принадлежали, например, «хеландии царского флота» (chelandion basilikon ploimon) и хеландии катепана Пафлагонии, около 840 г. посланные по распоряжению василевса Феофила в Херсон²⁵²⁶. Сюда же могли заходить аналогичные суда фемного флота Сицилии, судя по находкам: сицилийским монетам первой половины IX в. и печати патрикия и царского протоспафария Епифания, стратига Сицилии в середине IX в.²⁵²⁷

Кстати, обилие печатей стратигов (число опубликованных образцов доходит до 75) указывает на то, что, в отличие от прежних херсонских архонтов – правителей города, они достаточно часто сменялись (в среднем каждые 4–6 лет) и подолгу не занимали свой пост в одном и том же месте, что, впрочем, совпадает с картиной в иных фемах Империи, например Сицилии, в VІІІ–Х вв. Видимо, объяснять этот феномен частой сменяемости только тяжелой военной обстановкой, частой гибелью стратигов, их участием в неудавшихся военных мятежах едва ли оправданно²⁵²⁸. На протяжении столетий обстановка была разной, но стратиги тем не менее не задерживались на своих местах дольше нескольких лет. Скорее в этом можно видеть стремление правившего центра «перетасовывать чиновную колоду» из фемных глав, обладавших особенно широкой гражданской и военной властью на вверяемой им территории, дабы избежать эффекта привыкания, врастания в местную среду знати и, как следствие, роста провинциального сепаратизма.

Считается, что о низком положении фемы в IX в. свидетельствует «крайне низкий» ранг званий, а значит, и статуса стратигов Херсона этого времени (протоспафарий Петрона Каматир, ипат Зоил, императорский спафарий Карп (?), императорский спафарий Фока, императорский спафарий Константин, императорский спафарокандидат Иоанн, императорский спафарокандидат и протоспафарий Никифор, императорский протоспафарий Феофаний – титулы чиновников соответственно 11, 7, 8 и 9 рангов), тогда как с рубежа ІХ–Х вв. преобладали моливдовулы стратигов преимущественно с саном спафарокандидатов или протоспафариев (9 и 11 ранги, второй и первый класс чинов)²⁵²⁹. На таком уровне, как правило, находились протонотарии, турмархи, начальники штаба (komites tes kortes), архонты, то есть чиновники средней руки. Однако в IX столетии и другие, более крупные и важные фемы возглавляли стратиги с подобными «низкими» званиями²⁵³⁰. В этом плане показательны приводимые Н. и В. Зайбт сведения о спафарии Фоке, который в середине IX в., кроме должности стратига Херсона, занимал в том же сане важнейший пост друнгария фемы Эгейских островов, а затем и стратига одной из самых старейших и больших азиатских фем империи – Анатолика²⁵³¹. Моливдовулы стратигов VIII–X вв. убедительно демонстрируют самые разные чины этих чиновников, имевших звания не обязательно патрикиев, но и протоспафариев, спафарокандидатов, спафариев, кандидатов, даже если они принадлежали стратигам крупных, важных фем (Анатолик, Армениак, Вукелларии, Македония, Эллада, Сицилия). Мало того, сан стратига не зависел ни от ранга фемы, ни от давности ее создания. К концу же IX в. особенно распространенным стало как раз звание не патрикия, а протоспафария, тогда как для второй половины VIII – первой половины IX в. таковым являлось звание спафария²⁵³². Так что «сановный индикатор» оказывается не самым надежным для определения истинного места фемы и важности ее стратигов.

Тонкий знаток византийской титулатуры Ф.И. Успенский, сравнивая тексты тактиконов IX в., заметил, что порядок перечисления в них зависел не только от старшинства чинов, то есть того, что ромеи обозначали термином taxis или lamprois axiomasi – «постановление», «порядок», «степень», «титул», «ранг», «сан», но и от должностей, занимаемых разными чиновниками различных ведомств, отчего служащие высших ведомств (таких как стратигии) иногда оказывались в этих номенклатурных списках впереди даже в тех случаях, когда они обладали сравнительно невысокими санами²⁵³³.

Есть определенная условность тактиконов в самом показном именовании фемных стратигов только патрикиями. Видимо, это был лишь формально достижимый сан. В Клиторологии, составленном асикритом Филофеем в 899 г., стратиг Херсона по-прежнему титуловался анфипатом патрикия, хотя до сих пор не известно ни одной печати стратига Херсона ранее последней трети X в. именно с таким высоким званием²⁵³⁴. Очевидно, поэтому И.А. Баранов полагал, что протоспафарий Петрона Каматир не мог быть по своему положению и дворцовому чину стратигом фемы²⁵³⁵. Но, согласно Тактикону второй четверти IX в., подтвержденному данными сигиллографии этого времени, в стратигиды могли назначаться стратиги и в «генеральском» сане протоспафариев, занимавшие в этом случае 27 место среди 79 высших чинов²⁵³⁶. О том, что в Херсоне они были именно главами фемной администрации, а не временными чиновниками по особым поручениям, подчиненными правителям других провинций, свидетельствует отсутствие печатей стратигов, датируемых ранее второй трети IX в., среди прочих моливдовулов имперских должностных лиц: аркариев, переводчиков, клириков, архонтов, логофетов, коммеркиариев.

Весьма странной выглядела бы на фоне устройства этой стратигии та «мощная полисная организация» с имперскими титулованными архонтами – «представителями самоуправления» (sic!), которая якобы наличествовала в городе в 30–60-х гг. IX в. и верность которой позже имперские власти покупали ежегодной выплатой 10 литр казенных денег²⁵³⁷. Если это были представители местного городского самоуправления, тогда почему в Константинополе после создания фемы якобы решили упразднить должность кира Херсона²⁵³⁸, но не упразднили должность pater tes poleos, как следует из моливдовула первой половины X в., принадлежавшего Сергию?²⁵³⁹ Ведь никакого «двоевластия» военной и гражданской администрации здесь не могло быть, так как это нарушало единоначалие – основной, краеугольный принцип фемной организации.

В связи с этим надо вновь вернуться к вопросу о государственном статусе раннесредневекового Херсона. Выпуск бронзовых монет с греческой буквой П на аверсе и реверсе, П на аверсе и X на реверсе, ПХ на реверсе и MB на аверсе, буквой В на аверсе и П или ПХ на реверсе действительно расценивается большинством исследователей как показатель «крепкой традиции самоуправления», «духа свободолюбия» той муниципальной организации Херсона, а именно «полисной администрации», что была способна отстоять «полисные свободы» и даже «противопоставить себя присланному из Константинополя стратигу»²⁵⁴⁰. Однако не может не настораживать, что уже после создания фемы в Крыму во второй половине 30-х гг. IX в. на реверсе херсонских литых монет (DN/TH), выпуск которых был начат, вероятно, по приказу василевса Феофила, появилась надпись П/\ (polis chersonos); при Михаиле III (842–866) среди монет не менее двух видов (с буквой М и с буквой П на аверсе) встречались такие, которые имели на обороте крест разной формы или букву X либо ПХ, а при Василии I (867–886) – монеты с буквой В и крестом на аверсе и буквой П с крестами или только с крестом на реверсе²⁵⁴¹. Значит, в правление Михаила III и Василия I монетный двор Херсона выпускал литые монеты и без «древнего символа полисного самоуправления». На это же указывают монеты с аббревиатурой К/\ или К/\М, с характерной буквой В, похожей на «замочную скважину», и крестом на ступенях и монеты с монограммой имен Василия I и Константина (KBW) и крестом²⁵⁴². Без «полисного девиза» отливались в Херсоне монеты Льва VI Мудрого (886–912) и его брата Александра (/\Е или /\А на аверсе и крест на реверсе), хотя в короткое, продолжавшееся всего год и 22 дня самостоятельное правление беспутного Александра (912–913) на реверсе херсонских монет в очередной раз появились буквы ПХ, которые воспринимаются как указание на новое возрождение полисных свобод²⁵⁴³. Впрочем, это не помешало И.В. Соколовой, противореча себе, заключить: «Этот лозунг исчезает на херсонских монетах Василия I и Константина (869–879 гг.), что поразительным образом совпадает с датой исчезновения печатей архонтов». О курьезе «поразительного совпадения» я уже говорил (оно относится ко всей Империи), а надпись «poleos Chersonou» встречается даже на печати стратига Херсона приблизительно последней трети X в.²⁵⁴⁴

Если бы буквы, служившие указанием на продукцию монетного двора Херсона, действительно являлись отражением статуса полисного самоуправления, каких-то «своеобразных компромиссов» официального Константинополя с сугубо местными, независимыми муниципальными властями, тогда аналогичные аббревиатуры с еще большей вероятностью должны были бы присутствовать на тех литых подражаниях монетам Маврикия (582–602) с трехфигурной композицией, что, по убедительным доводам И.В. Соколовой, выпускались в Херсоне во второй половине VII – первой четверти VIII века²⁵⁴⁵. Но их нет, за исключением надписи «Херсон» на одном из трех вариантов этого типа монет. Нет этой аббревиатуры и на херсонских нуммиях Юстина I (518–527), тогда как монограмма «Полеос Херсонос» появилась на таких же мелких эмиссиях времени Юстиниана I (527–565); легенда XEPCONOC присутствует на медных фоллисах Маврикия (592–602); буквой X был отмечен реверс золотых монет времени Ираклия и Константа (610–641) (если только это был херсонский выпуск); не имеют указаний на монетный двор херсонские фоллисы Ираклия и его сына-соправителя Ираклия Константина (610–641), литые полуфоллисы VII–VIII вв. с буквами В на аверсе и D на реверсе²⁵⁴⁶. Примечательно, что даже инициалы василевса были убраны с солида, выпущенного в Херсоне, вероятно, в правление Льва VI или Константина VII, дабы не нарушать запрет на сохранявшееся только за столицей право чеканки золотых монет. Вместо букв П или ПХ на реверсе солида был обозначен крест на трех ступеньках, как обычно на херсоно-византийских монетах²⁵⁴⁷.

Похоже, что такого рода «девизы» то ставились, то не ставились даже в период правления одного и того же императора и на самом деле означали не всегда необходимое уточнение к чисто географической номенклатуре, к которой относился тот или иной провинциальный монетный двор. Обилие таких легенд, полных или чаще сокращенных, приходится на VI–VII вв.²⁵⁴⁸, изредка продолжая употребляться на византийских провинциальных монетах Сицилии и Италии в VIII в. (СІК, KT, R, RM, ROM)²⁵⁴⁹. Ha прочих монетах в VIII–X вв. часто отсутствует даже аббревиатура константинопольского монетного двора, прежде обязательная. В этом, вероятно, сказывалась неуклонная тенденция укрепления центральной власти, когда разрешение любой эмиссии могло исходить только из столицы. Если же следовать времени появления букв П и X на херсонских монетах, получится, что традиции самоуправления не угасали в городе под нажимом имперских чиновников, а, напротив, крепли как раз тогда, когда усиливался контроль из Константинополя.

Наконец, буква П, разумеется, как начальный знак слова P(OLIS), а не обозначение мифического протевона, в тех случаях, когда она ставилась на херсонских монетах IX в. обособленно, могла нести указание на столичный монетный двор, поскольку главный город Империи часто называли в Византии просто Полисом²⁵⁵⁰. Именно так зачастую именовал его Феофан в самостоятельной части своей «Хронографии», подразумевая Константинополь²⁵⁵¹. Так же поступал Константин Багрянородный²⁵⁵². Местные оффицины, случалось, использовали на выпускавшихся ими номиналах знак столичного монетного двора, ибо они функционировали как его филиалы и под контролем центрального правительства. К тому же само понятие «полис» совсем не обязательно имело в VIII–IX столетиях значение некоего древнего элевтериального символа. Так, в актах Вселенских церковных соборов названия епископских центров с обязательной припиской «полеос» (tes Koloneaton poleos, tes Nikopoliton philochristoy poleos и пр.), разумеется, вовсе не означали, что все эти многочисленные «города» и их администрации пользовались неограниченными муниципальными свободами²⁵⁵³. Они были давно лишены муниципальной организации в ее античном, полисном понимании, были лишены самоуправления как такового, но они и не нуждались в нем, так как уже c VI–VII вв. (после упадка городских курий) функции городских советов заменила местная служилая администрация, подконтрольная центральным органам власти. Таким образом, этот признак городской жизни – городское управление – был в Херсоне, как и в Византии, хотя и в своеобразной форме, какой долгое время не знали ни средневековый Запад, ни средневековый Восток.

Ну а случаи бунтарского своеволия, антиимператорских выступлений? За сотни лет херсонесской истории их зафиксировано только два: трагичный 711 г., выступление против обезумевшего от жажды мести Юстиниана II, и убийство жителями Херсона своего стратига Симеона, сына Ионы, случившееся в 893 или, скорее, в 896 г. Первое из них вполне вписывается в картину тех государственных переворотов, которые потрясали Византию в 695–717 гг. и в которых мятежники-херсониты были не одиноки²⁵⁵⁴. Противопоставлять херсонитов ромеям, как это делает А.Г. Герцен со ссылкой на сообщение, Феофана о карательной экспедиции Юстиниана II против опального Херсона, едва ли верно, особенно в связи с некими надуманными сомнениями византийцев относительно принадлежности херсонитов к их миру²⁵⁵⁵. Мятежных фессалоникийцев, равеннцев, элладиков или амастрийцев византийские раннесредневековые источники тоже не называли ромеями, а подчас сообщали о военных действиях, предпринятых центральной властью против неблагонадежных (см. ниже), но это не дает оснований вычленять их из состава ромейского мира и говорит о «весьма критическом» отношении к ним этого мира.

Второе, исключительно редкое событие упомянуто без указания года Продолжателем Феофана и другими византийскими хронистами наряду с печально памятной битвой с болгарами у Булгарофигона в Восточной Фракии и взятием арабами города Корона в Каппадокии²⁵⁵⁶. Примечательно, что писавший не сообщил ни слова о наказании бунтовщиков. Не понятно, накакую последовавшую вслед за этим реорганизацию намекает А. Пертузи, указывая на неоконченный Константином Багрянородным раздел о феме Херсон в трактате «О фемах»²⁵⁵⁷. Может быть, мотив происшедшего был в какой-то степени «справедлив»? Во всяком случае, Симеон, сын Ионы, судя по имени, вполне мог быть и человеком из Херсона, которого поэтому не было необходимости навязывать «местной хазарской знати» (sic!)²⁵⁵⁸, а сам момент убийства оказался достаточно случаен. Он не явился следствием поражения от болгар, как иногда считают исследователи, потому что оба события произошли почти одновременно, как и взятие Корона мусульманами, когда «все фемы и тагмы переправились с Востока»²⁵⁵⁹. Не исключено, что стратиг Симеон был убит по поводу, аналогичному убийству стратига Сицилии. Им был царский протоспафарий, патрикий Иоанн Музалон, который около 920 г. увеличил в Калаврии, на крайнем Юге Италии, подати и другие поборы, пытаясь добыть деньги для выплаты дани арабам²⁵⁶⁰. То есть в основе конфликта лежали финансовые, налоговые злоупотребления, всегда рождавшие острое недовольство и размежевание между богатыми, средними и бедными горожанами. Однако эта борьба, как и в большинстве других аналогичных случаев, была не более чем эмоционально-психологической реакцией на ситуацию, не поднимающейся до уровня потрясения основ общества²⁵⁶¹. Привычка же к самоуправлению населения Херсона, на которую указывали при анализе этого случая Ю.А. Кулаковский и некоторые другие исследователи, тут была ни при чем²⁵⁶².

Выводы о сепаратистских тенденциях херсонитов, «извечном стремлении херсонских городских властей к самоопределению и независимости», основываются главным образом на предписаниях практического характера, которые Константин Багрянородный в последней главе трактата «06 управлении империей» советовал применять в отношении кастрона херсонитов – «столицы» фемы в случае ее неповиновения центральной власти²⁵⁶³. Однако даже в этом сюжете не содержится намека на то, что здешний глава фемы может встать во главе сопротивления: ему предписывалось уйти из Херсона «в другой кастрон» (en etero kastro), очевидно в Сугдею или крепость из числа соседних укрепленных городищ Юго-Западной Таврики, архонты которых оставались верны правящему василевсу, и отменить казенные выплаты, полагавшиеся херсонитам. Видеть же в нем стратига «только по названию», «безоружного представителя права, скорее юриста, чем правительственное лицо», будет большой натяжкой в свете всего того, что нам известно об активной, разносторонней деятельности херсонских стратигов из летописных, агиографических, эпистолярных, эпиграфических источников X–XI вв., как и считать, что предлагаемые меры имели характер дипломатического разрыва: ни одному василевсу не гіришло бы в голову идти на это в отношении своих подданных, которые, как уже отмечалось, опасались царского гнева (ton ek tes basileias kindunon)²⁵⁶⁴.

Такого рода ситуации не выходят за рамки того, что могло случиться в любом ромейском городе, где для подавления возмущения тоже учитывалась бы специфика местных условий, вплоть до возможности организации экономической блокады. Провинциальные центры, чтя ромейские законы, указы императоров, не всегда были покорны византийской власти, которой порой не удавалась добиться от горожан послушания: К примеру, во время похода стратига Петра на славян в 596 г. епископ и жители Асима (Asemon, Asema), расположенного на территории Нижней Мезии, не подчинились его требованиям включить гарнизон города, в свое время дарованный асимцам Юстином II, в ромейский экспедиционный корпус, и после безрезультатных попыток добиться этого стратиг покинул город, «...провожаемый всяческими издевательствами со стороны горожан», не забывавших в то же время в своих восхвалениях прославлять правившего императора Маврикия, чьим военачальником был оскорбленный Петр²⁵⁶⁵.

Свидетельства «Чудес св. Димитрия» показывают, что накануне осады Фессалоники славянами в 676–677 гг. среди высшего социального слоя горожан, ее «опытных людей» (empeiron andron), имелась влиятельная местная группировка ромеев, находившаяся в тесном контакте со славянскими вождями и, более того, готовая к сотрудничеству с ними для достижения собственных целей, не совпадавших с интересами правящей в Константинополе знати. Эта городская верхушка стремилась сама обеспечить свою безопасность, не верила в помощь из центра и была оппозиционно к нему настроена²⁵⁶⁶. В целом, ситуация очень напоминала ту, что сложилась вокруг Херсона осенью 711 г., только вместо хазар здесь присутствовали славяне. Вообще, в периоды, когда центральное правительство слабело, а связь со столицей затруднялась, фессалоникийцы неоднократно пытались действовать как независимый город-государство и дистанцироваться от столичного правительства, а их совет светских магнатов и церковных иерархов занимался городскими делами вплоть до перехода Фессалоники в руки турецкого султана, что не мешало современникам воспринимать ее как второй город Византийской империи²⁵⁶⁷.

Как известно, карательные действия Юстиниана II, а именно посылка им весной 710 г. военного флота к Равенне, тоже вызвали здесь стихийное возмущение равеннских горожан, впервые избравших своего военно-административного руководителя dux’a. О.Р. Бородин видит в этом «широкое антиимперское народное движение», однако признает, что оно завершилось миром после гибели Юстиниана в силу предложенных государственной властью компромиссов²⁵⁶⁸.

В этом плане северомалоазийская военно-административная область Опсикий, пределы которой отделяло от столицы Мраморное море, был не менее мятежен с конца VII до конца VIII столетия, а соседние города Вифинии: Никея, Никомидия, Пренет – также не всегда были лояльны к правившим василевсам²⁵⁶⁹.

В марте 799 г. «элладики» (ton Elladikon), то есть, очевидно, фемная провинциальная знать, воины фемного войска, пытались организовать заговор с целью возведения на трон сосланных в 790 г. в Афины или Коринф сыновей Константина V, дядей юного Константина VI, но василисса Ирина расстроила эти планы, а все виновные были ослеплены²⁵⁷⁰. На Пасху она, по словам Феофана, ехала в повозке, в которую, наряду с четверкой белых коней, были впряжены четыре патрикия, по-видимому участники заговора. Можно не сомневаться: не повези херсонеситам, Юстиниан II придумал бы для их «опытных людей», «первенствующих» наказание покруче.

Чем «самоуправляемый» Херсон отличался по сути от ромейского Асима, Фессалоники, Афин или, скажем, от Селевкии – крупного византийского портового города, важного военно-административного и церковного центра, тоже лежавшего на крайних пределах Империи, только не северных, а еще более дальних, южных, в малоазийской Киликии? Β VII – начале VIII в., еще до того, как Селевкия – метрополия Исаврии – была включена в 732 г. в состав ведущей морской фемы Кивирриоты, она сохраняла значение центра производства оружия и свой монетный двор, а ее управление находилось в руках местных чиновников на византийской службе, о чем свидетельствуют, как и в Херсоне, найденные моливдовулы²⁵⁷¹.

Оппозиционные настроения периодически возникали и в южнопонтийской Амастриде, с которой Херсон имел давние прочные связи. Этот город фигурирует в рассказе Продолжателя Феофана о патрикии Феофобе, знатном персе, командире так называемого персидского отряда, талантливом военном сподвижнике василевса Феофила, ставшем его родственником, который попал в немилость к императору. Клеветнически обвиненный в страшном преступлении – оскорблении величества, он «...пустился в бегство и вместе с детьми, женщинами и некоторыми избранными мужами» нашел убежище в Амастриде, принявшей «открытого врага царя». В результате город, ставший центром незадолго до этого созданной фемы Пафлагония²⁵⁷², оказался втянут в войну с императором и был осажден флотом, которым командовал друнгарий виглы Оорифа. Только после этого Феофоб в 841/842 г. решил сдаться императору и, «держа в своем сердце страх Божий, сказал, что негоже христианину радоваться пролитию крови благоверных людей», имея в виду амастрийцев и ромейских воинов²⁵⁷³. Случай почти классический. Однако никому из историков не приходит в голову на этом основании возвести Амастриду в разряд «оплота вольнолюбия», а ее правителей назвать «местной народной властью».

Обвинения в «сепаратизме» тем более преувеличены на фоне постоянного использования Херсона в качестве надежной «тюрьмы» для разных политических преступников, бунтовщиков, смутьянов, которых не стали бы ссылать в неблагонадежный, «полузависимый» от Империи центр, населенный людьми, на верность которых нельзя было положиться. Логично, что «от жителей города, который служил центральной власти как место ссылки, преследования и заключения, никто не мог ждать ярких отклонений от официальной линии»²⁵⁷⁴. Начиная c IV столетия перед нами проходит целая череда таких особо опасных для государства ссыльных, попадавших после полагавшегося по закону бичевания в город или его округу, соседние «крепости-городки» (кастра, полисмы)²⁵⁷⁵. Разумеется, выбирая место изгнания, власти учитывали не только его заброшенность, но и степень благонадежности. К примеру, Фессалоника никак не подходит под разряд небольших, «окраинных городов, удаленных от ведущих культурных центров»²⁵⁷⁶. Однако она тоже принимала ссыльных, как и Никея Вифинская, где, к примеру, в правление Константина V провел в изгнании остаток жизни царский нотарий Феодор, отец Никифора, будущего патриарха Константинопольского²⁵⁷⁷.

«Нельзя думать, – справедливо отмечал А.Л. Бертье-Делагард, – что подобные ссылки делались в город, пользующийся чуть ли не безусловной свободой и не имеющий правителя, поставленного тою властью, которая ссылала; это была бы не ссылка, а предоставление свободы, тогда как ссылка в Херсонес считалась весьма тяжелым наказанием вообще и, во всяком случае, достаточно прочным заключением для лишенных престола или претендентов на него»²⁵⁷⁸. Возможно, здесь следует ко всему прочему учитывать и консервативную особенность культуры херсонитов – потомков суровых дорийцев, всегда плохо воспринимавших вольное или невольное вторжение в их среду чужаков, иноземцев и поддерживавших во всем сограждан, преданных. отчим традициям и обычаям. Отправляя к ним изгнанника, власти заранее были уверены, что его неизменно встретит настороженное отношение.

Пытавшиеся найти здесь убежище враги константинопольского правительства очень скоро начинали понимать, что попали не туда, куда рассчитывали, что союзников сочувствующих у них не будет и даже просто отсидеться в городе, перевести дух не удастся. Так, поднявший в 364/365 г. антихристианское по своей сути восстание. Прокопий, родственник покойного императора Юлиана, после поражения, разумеется, не случайно бежал вместе с семьей именно в Херсонес, рассчитывая, видимо, получить поддержку в этом остающемся еще в целом языческим городе²⁵⁷⁹. Но почти сразу незадачливый узурпатор понял, что обманулся в своих ожиданиях, «что жители его не заслуживают никакого доверия», то есть не думают изменять правившим императорам Валентиниану и Валенту. Поскольку Аммиан Марцеллин отметил, что Прокопий «терпел от голода в диких местах и был лишен человеческого общества», можно предположить, что беглецу пришлось скрыться из города, где ему, по словам Зосима, грозило «быть выданным лицам, прибывшим искать его». Показательно, что через два с половиной столетия точно так же настороженно по отношению к опасному изгнаннику Юстиниану Ринотмету будут вести себя далекие потомки этих херсонеситов. В итоге Прокопий поспешил покинуть берега Таврики на попутном корабле, прихватив домочадцев²⁵⁸⁰. Более того, он направился прямиком в Константинополь. Очевидно, даже столица Империи, при всей ее опасности для мятежника, казалась ему сулящей больше перспектив и надежд, чем неудачно выбранный злополучный приют.

Уже на следующий год в Херсонес угодил в ссылку Фронимий, проходивший по делу о заговоре Прокопия²⁵⁸¹. Имперские власти могли быть спокойны – город достойно выдержал проверку на благонадежность.

Примечательно, что александрийскому патриарху Тимофею Элуру, известному поборнику преследуемого правительством монофиситства, удавалось вызвать возмущение в Александрии, а затем, уже после отправки в ссылку в 460 г., устраивать в Ганграх «запрещенные сходки и беспорядки», отчего Лев I перевел его в 464 г. в Херсон, среди жителей которого строптивый патриарх, очевидно, уже не чувствовал себя столь же уверенно: в течение последующих 11 лет он рассылал отсюда письма своим сторонникам в Нижнюю Мезию, в Томи, города Сирии, Египта, отправлял сочинения, направленные против постановлений Халкедонского собора, получал ответы и денежную помощь, пользуясь заходившими в город кораблями, даже находил понимание среди некоторой части херсонеситов своим религиозным взглядам, но такой горячей «антиправительственной» поддержки, как от гангрцев, похоже, не имел²⁵⁸². Местные церковные иерархи занимали проконстантинопольскую позицию, участвовали в соборах, утверждавших православие и осуждавших ереси, в том числе монофиситство, и вообще отличались благонадежностью. Недовольные церковной и политической зависимостью от Константинополя, подпавшие под влияние Тимофея Элура, из числа тех, что «стали следовать его вере», не могли быть многочисленными на тот момент, до либерализации отношения к монофиситам при Зиноне и Анастасии I, да и объективность этого свидетельства Захария Митиленского (Ритора) вызывает сомнения ввиду ярко выраженной монофиситской ориентации сирийского автора, для которого не исповедующие этого учения причислялись к «варварским и нецивилизованным людям»²⁵⁸³.

В небольшом мартирии, написанном, вероятно, Феодором Спудом в конце 668 или в начале 669 г., и в «Краткой истории о сделанном против блаженного Мартина компиляции конца VII в., выполненной в виде схолии к нескольким кратким мартириям наиболее прославленных, непримиримых антимонофелитов, говорится, что в 646 г. в Херсон были сосланы (Chersonem in exilium missis; kai exoristhentes en Chersoni) схваченные «еретиками» около Авидоса монахи-братья Евпрепий и Феодор (germanis et sanctis fratribus), сыновья видного финансового чиновника Плутина, служившего при василевсе Ираклии, которых то и дело разлучали (separatis) и до смерти одного из них, последовавшей на девятый год ссылки, в октябре 655 г., держали «в крепостях племен» (in castris gentium, en kastrois ton ekeise parakeimenon ethnon), находившихся по соседству c городом и, следовательно, остававшихся под властью Империи²⁵⁸⁴. Примечательно, что другие ссыльные противники монофелитства в Авасгии (Абхазии) и Иверии тоже попадали под контроль ромейских властей в лице патрикия и стратига Иверии или патрикия и магистра Авасгии²⁵⁸⁵.

Говоря о херсонитах как о не имеющих «...совершенно никакой человечности, коего природа людей даже среди самих варваров постоянно обнаруживает в ... сострадании»²⁵⁸⁶, противник церковной политики василевса Константа II (641–668), ярый ортодокс, ссыльный папа Мартин (649–655) тем самым обнаруживал косвенное доказательство преданности херсонитов императору Византии, той самой преданности, которую в течение сотен лет высоко ценили все византийские правители. Опасный смутьян Мартин был личным врагом крутого василевса, к тому же врагом на религиозно-политической почве, не принявшим монофелитства и активно участвовавшим в возмущении равеннского экзарха Олимпия в 649–653 гг.²⁵⁸⁷ Очевидно, его появление в городе и его климата (ta tes Chersonos klimata)²⁵⁸⁸ (подр. см.: Бородин О.Р. Равеннский экзархат. Византийцы в Италии. – M., 2001. – С. 142–161) было воспринято жителями, послушными императорской воле, крайне недружелюбно. Вероятно; в Херсоне, как и среди населения Таврики, прослеживалось не только влияние монофиситов, подпитываемое торговыми и культурными связями с Сирией²⁵⁸⁹, но и безропотно было принято официально введенное в VII в. монофелитство, а также очередная еретическая новация Константинополя – широко известный указ Константа II от 648 г. (typos tes pisteos), приравнивавший друг к другу ортодоксов и монофелитов. На это предположение наводит характеристика, данная горожанам и прочим окрестным жителям Мартином, для которого отклоняющиеся в сторону любого неортодоксального религиозного учения были безбожниками, «варварами», недостойными общения с ним. «Те, кто обитает в этой области, все являются язычниками, и языческие нравы восприняли те, которые известны как живущие здесь», – писал из Херсона ссыльный своим сподвижникам²⁵⁹⁰. Контакты с местными жителями таких ссыльных были затруднены именно по причине взаимного недоверия и непонимания. Поэтому вряд ли прав Ф. Дворник в том, что принудительно попадавшие в Таврику сторонники ортодоксального православия, противники монофелитства были полезны константинопольскому правительству: в силу своей малочисленности они могли увеличить греческий элемент весьма незначительно, а занятие христианизацией населения в духе православия было для таких ссыльных невозможно по причине неусыпного контроля со стороны местных византийских светских и церковных властей²⁵⁹¹. То, что несли покаранные василевсом преступники, должно было восприниматься этими властями только как враждебная пропаганда на подчиненной им территории дуката (архонтии) и епархии.

Позже херсониты, «заподозрив опасность для себя», «убоявшись опасности со стороны империи» (ton ek tes basileias kindunon) в случае, так сказать, «недоносительства», решили открыть недавно вступившему на престол императору Тиверию Апсимару (698–705) крамольные замыслы еще одного ссыльного, свергнутого Юстиниана Ринотмета, что тоже говорит в пользу их традиционной ориентации на Византию, законопослушания и лояльности по отношению к официальному константинопольскому правительству²⁵⁹². Едва ли бы стал так ревностно, раболепно выслуживаться самоуправляемый, вольный город. По мнению Ж. Дагрона, Херсон был своеобразным местом ссылки, поскольку отправленный туда экс-император «открыто планирует свое возвращение на престол, собирает приверженцев и обладает достаточной свободой передвижения». По этому поводу стоит заметить, что, прожив в городе не один год, ссыльный не сумел обзавестись здесь большим числом сторонников (источники называют лишь несколько имен), не сыскал симпатии горожан, с ненавистью на него смотревших, а «свободным передвижением» стало бегство тайком в чужую землю. Если видеть в этом «двойственность» положения города, тогда придется признать, что он не был одинок среди прочих городов Романии. Я уже отмечал выше, как вызывающе вел себя в Ганграх другой враг Империи – ссыльный Тимофей Элур, чувствовавший поддержку здешних горожан. Очень похожими на поведение Юстиниана II, только более успешными поначалу, были действия сосланного в 715 г. в Фессалонику низложенного Анастасия Артемия II, которому в 718 г. удалось вовлечь в заговор по возвращению престола своих приверженцев из числа фессалоникийцев, и в их числе архиепископа Фессалоники²⁵⁹³. На мой взгляд, прекрасный пример «двойственности», схожей с херсонской, и пример далеко не единственный.

Тем не менее, когда Юстиниан вернул власть, он, в свою очередь, не колеблясь, выбрал Херсон местом ссылки для своего потенциального врага Вардана, которому предсказывали царский венец²⁵⁹⁴. Есть основания полагать, что именно в Херсон или его окрестности («на берега Понта») им был сослан предварительно ослепленный равеннский архиепископ Феликс (705–723), несмотря на свои проимперские симпатии, очевидно, запятнанный контактами с василевсом-узурпатором Леонтием²⁵⁹⁵. В том, что ожидания императора в отношении благонадежности города не оправдались, оказались повинны он сам, его злопамятность, жажда личной мести, толкавшие на безумные поступки, а не некая патологическая неверность херсонитов, только и мечтавших об автономии. Скорее, здесь могли быть задействованы религиозные симпатии и антипатии местного населения. В частности, монофелитская оппозиция продолжала таять²⁵⁹⁶. Этими настроениями мог воспользоваться в Херсоне Вардан, известный как стойкий монофелит. Он был близок к ученикам Макария Антиохийского, лишенного сана после VI Вселенского собора, на котором Макарий единственный осудил диафелитство²⁵⁹⁷. Следовательно, город стал местом ссылки будущего василевса потому, что в очередной раз сменил религиозный курс на ортодоксальный, но изгнаннику удалось найти сторонников среди местного населения. Недаром после прихода к власти он созвал церковный собор с целью отменить положения VI Вселенского собора и предать его анафеме.

Под 776 г. в «Хронографии» Феофана упоминается, что «император, избив и остригши мятежников, сослал ...в Херсон и климата (eis Chersona kai ta klimata) ради стражи и преследования» младшего брата покойного Льва IV Хазара – кесаря Никифора и других его сообщников-заговорщиков, замышлявших дворцовый переворот²⁵⁹⁸. Точнее, это предприняла вдова василевса, Ирина, весной 776 г. раскрывшая заговор иконоборческой группировки, которая объединилась вокруг братьев Льва Хазара ради попытки возвести на трон Никифора. Для того чтобы решиться на отправку преступников в Херсон, надо было быть вполне уверенным, что опасный злоумышленник, способный на многое в силу своего высокого статуса, и его «подельники» не найдут сочувствия и поддержки у властей архонтата и будут лишены каких-либо возможностей для реванша. Очевидно, они тоже были разлучены друг с другом, будучи разбросаны по разным местам на территории климата. Долгое полное забвение, отсутствие свидетельств о переговорах сосланных с херсонитами, о каких-либо попытках самостоятельно продолжать плести интриги – лучшее тому доказательство. Лишь через четыре года, осенью 780 г., о них вспомнили, попытавшись использовать в столичном придворном заговоре логофета дрома Георгия, направленном на свержение восстановителей иконопочитания, императрицы Ирины и ее 10-летнего сына, Константина VI, после раскрытия которого потенциально опасных для трона ссыльных доставили из Херсона в Константинополь, рукоположили в священники, а Никифора, ослепив, сослали на этот раз в Грецию²⁵⁹⁹.

Никто в Херсоне, как в целом в Таврике, не попытался использовать введение иконоборчества как повод для бунта и отделения от государства, хотя подобное происходило в других районах Империи, например в Мантуе, Луке и Бледе²⁶⁰⁰. Уже одно следование византийскому конфессиональному диктату, всем колебаниям курса Византии, за что иконодул Епифаний в первой трети IX в. укорял «лжецов», «некрепких на веру» и «кружимых всяким ветром», говорит не о неких особых, неприглядных этических, моральных нормах жизни местного населения, как может показаться на первый взгляд, a о стойкости проромейской ориентации «херсаков» и их следовании изгибам правительственной политики²⁶⁰¹.

Неукротимые монахи столичного Студийского монастыря, не пожелавшие признать решений «антистудийского» поместного собора 809 г. и склониться перед уговорами Никифора I Геника, были сосланы в разные места Романии, в числе которых в одном ряду упоминались Финия, Херсон, Сицилия, Фессалоника, где их содержали в самых тяжелых условиях²⁶⁰². Подчас игумены, которым, как полагалось по закону, был вверен надзор над заключенными, притесняли их не в меру ретиво, даже больше, чем того требовали правительственные предписания²⁶⁰³. В частности, в 48-м письме Феодора Студита некоему «юному Афанасию» (810–811 гг.) перечисляется ряд лиц, принадлежавших к разным степеням церковной иерархии и подвергшихся гонению за сочувствие взглядам студитов.

Здесь названы епископ Лев, по прозванию Валелад, устрашаемый, преследуемый в Херсоне (dediogmenos, persecutionem passus), игумен Антоний и двое других его сподвижников, смещенных, очевидно, там же; затем, после упоминания лиц, сосланных на Липарские острова, опять в Херсоне – Литоий с братией, сначала содержавшиеся под стражей в этом городе, а потом отправленные к василевсу и заключенные в константинопольскую тюрьму²⁶⁰⁴. Разумеется, представители духовных властей Херсона не были редкостью среди прочих, кто пострадал и в других местах Византии за следование примеру студитов. Поэтому в неприятии политики Никифора I некоторой частью херсонского клира нельзя усмотреть ничего исключительного, присущего только «вольнолюбивому» Херсону. Посылая своих противников в изгнание, каждый император оставался убежден в благонадежности выбранных для этого городов и мест и в том, что их население покорно разделяет официальную имперскую политику, направленную на укрепление позиций центральной власти в ущерб самостоятельным интересам духовенства.

Феодор Студит, обращаясь в другом своем письме, отправленном летом или осенью 821 г., к находившимся в Херсоне ссыльным епископам и монахам-«студитам», призывал их крепиться и быть наставниками, учителями, проповедниками местных жителей, «пребывавших во мраке и заблуждении жизни» и участвовавших в совершении здесь «страшных дерзостей» против Христа²⁶⁰⁵. Очевидно, имелась в виду приверженность тому самому официальному правительственному курсу, насаждаемому из Константинополя, который, по словам Феодора Студита, проводили «ироды»-василевсы и, в частности, убитый в ночь на Рождество 820 г. Лев V Армянин – «великий дракон, Ассирийский ум». В то же время становится понятным, что верноподданный Херсон, в целом чуждый врагам правивших василевсов, был транспортно связан с ядровыми землями Империи, без чего невозможны были беспрепятственный приезд в Константинополь «одного из гонимых братий», Агапита, «монаха достопочтеннейшего, или, лучше, блаженнейшего», а также переписка со ссыльными, которые должны были содержать себя за свой счет, посылка им «некоторого приношения» – видимо, столь необходимых в чужом городе денег и продуктов²⁶⁰⁶.

Верность Херсона правительственному иконоборческому курсу тем более любопытна на фоне явных иконопочитательских симпатий и настроений, какие обнаруживала тогда же соседняя Готфия. Иначе невозможно объяснить, почему между 821 и 826 гг. иерарх здешнего монашества, тот, кого Феодор Студит называл «архимандритом Готфии», состоял в переписке если и не с опальным, то все же известным вождем иконопочитателей, принимал от него наставления в истинной вере, упреки в обмирщении местного монашества, его отходе от требований иноческого устава и. даже обращался к Феодору с просьбой быть посредником в раздоре с неким «боголюбимейшим отцом и киром Филаретом», архиереем епархии, возможно, Готфской, Херсонской или Сугдейской²⁶⁰⁷. По мнению Х.-Ф. Байера, эпитет «боголюбимейший», который был использован Феодором в письме по отношению к этому архиерею, указывает на то, что упомянутый Филарет не мог быть иконоборцем²⁶⁰⁸. Замечание не бесспорное, ибо нам не известно содержание этого письма и те упреки или наставления, которые, как и в письме архимандриту Готфии, в нем тоже могли быть.

Ортодоксы-студиты были не единственными опальными иконопочитателями. В самом начале правления Михаила II (820–829) Херсон по неясным причинам вынужден был покинуть вместе со своим учеником Парфением прибывший туда из Константинополя ради «отдыха» (eis anapsyxin) предварительно амнистированный (adeias) Иоанн Психаит, искусный проповедник, знаменитый подвижник православия; вероятно, при Феофиле (829–842) «за дерзновенное обличение ереси», то есть иконоборчества, здесь отбывал ссылку монах, преподобный Иосиф Гимнограф (810–883 или 886), причем он оставался в городе «во узах и озлоблении», вероятно, вплоть до смерти Феофила, после чего его вернула в столицу августа Феодора, воцарившаяся с сыном Михаилом²⁶⁰⁹. Если это так, тогда изгнание Иосифа последовало, скорее всего, после 832 г., когда Феофил издал указ «о непоклонении иконам» и стал применять насилие к непокорным, переполнив застенки «почитателями икон, богомазами, монахами, епископами, пастырями и паствой»²⁶¹⁰. В частности, в 838 г. он организовал ссылку части столичных монахов в провинцию²⁶¹¹. Именно присылка в окраинный город с ведома властей самых ярых иконопочитателей из числа духовенства в корне противоречит предположению о якобы «оппозиционном направлении, которое господствовало в Херсонесе в связи с иконоборчеством»²⁶¹².

Ничего не изменил и отказ от него. В самом конце 850-х и начале 860-х гг. окрестности города (penes Cersonam), вероятно, все те же кастра и полисмата, служили местом приема ссыльных «игнатиан», непримиримых противников василевса Михаила III и Фотия, этого «светского чиновника», рукоположенного в патриархи 25 декабря 858 г.²⁶¹³ Дело в том, что самосознание византийского социума, к которому относились и херсониты, очень долгое время было «государственническим» и конфессиональным, а не этническим, ибо отражало «самоидентификацию государства и города»²⁶¹⁴.

Херсон был прекрасно, с учетом основных правил полиоркетики, укреплен, обладал сплошной, мощной крепостной оградой, a с напольной стороны двойной²⁶¹⁵. Его государственный статус постепенно эволюционировал в зависимости от изменения социальных и политических обстоятельств, но в любом случае местный административно-полицейский аппарат, по всей вероятности, был достаточно силен и действенен, чтобы не допустить возникновения и распространения смуты со стороны потенциальных источников – политических ссыльных, государственных преступников. Отзвуки былого полисного самоуправления в раннесредневековых структурах этой муниципальной бюрократии, ставшей частью имперского аппарата, как и связь органов власти с городской общиной были не более сильны, чем в большинстве других ромейских городов, твердо державшихся за византийскую политическую систему и не посягавших на основы ромейской монархии. «Противное царским повелениям», разумеется, могла замыслить и периодически замышляла знать любого византийского города, но до XI столетия это была борьба не за муниципальные вольности и не за отделение от Империи, а за более удобное, выгодное положение в ней. С этой точки зрения Херсон являлся в VІ–Х вв. на удивление лояльным, послушным, даже консервативным ромейским провинциальным городом, а сами херсониты вполне образцовыми верноподданными ромеями, ипиками (урекооі), покорно принимавшими утверждаемых из столицы правителей.