VI. Замечательнейшия посещения обители

В 1819 году, 16-го июля, посетил Валаамский монастырь высокопреосвященный Михаил, митрополит Новгородский и С. – Петербургский. Он прибыл в обитель на трех лодках в сопровождении Выборгского собора протоиерея Лошневского, Валаамского иеромонаха Макария, управлявшего монастырскими ловлями на реке Кюмени, двух иеродиаконов Александро-Невской лавры, четырёх певчих, келейника и прочих духовных и светских лиц. На пристани, под горою, при колокольном звоне, встретили владыку настоятель с братиею в облачениях, с хоругвями и крестом. Осенив своим благословением братию, архипастырь шествовал в собор, где, по кратком молитвословии, с амвона, с крестом в руках, говорил братии приветственную речь; потом вся братия прикладывались ко кресту. Из собора святитель отправился в храм Преподобных, потом в келию настоятеля. На другой день, 17-го числа, после ранней литургии, отправленной в церкви св. Апостол Петра и Павла, владыка посетил пещеру схимонаха Никона и пустынные кельи. Вечером, по его желанию, отправлено было всенощное бдение во храме Преподобных; архипастырь сам выходил на литию и на величание и всех помазывал освященным елеем. 18-го числа со славою шествовал он в собор для совершения поздней литургии; во время служения благословил настоятелю палицу и двух рясофорных посвятил в стихарь; по литургии с амвона говорил проповедь и трапезовал с братиею в общей трапезе. Вечером посетил скит. 19-го числа архипастырь, по случаю погребения Братского духовника иеромонаха Игнатия, слушал литургию во храме Живоносного Источника, и по отпевании, проводил старца до могилы. Потом осматривал церкви, новую больницу, рухольную, библиотеку, ризницу, посетил кельи многих братий и просматривал монастырский устав; 20-го числа архипастырь служил литургию в соборе и, по литургии, говорил проповедь; потом, простясь с братиею, отправился в Сердоболь.

II. Государь император Александр І на Валааме⁹¹

В августе 1819 года на Валааме разнеслось известие о путешествии Его Величества Александра І и к 10 числу ожидали прибытия его в город Сердоболь из Архангельска.

Между тем уже августа 6 получено было с нарочным от министра духовных дел, князя Голицына, игуменом Валаамским Иннокентием письмо, в котором изъяснена высочайшая воля Государя Императора: непременно быть в монастыре и повелено не приготовлять ничего – церемонии не делать, а принять Самодержавного посетителя, как благочестивого путешественника.

Но как указанным предписанием от духовного начальства велено было, напротив того, встретить Государя в ризах и со крестом, а преосвященнейший митрополит Михаил, в бытность свою пред сим на Валааме, благословил принять Его Величество с подобающею честью, то игумен со старшею братиею, не зная что делать, писали к министру духовных дел, прося разрешить их недоумение. Срок приближался – ответа не было; в монастыре решились встретить Государя, по приказанию духовного начальства, в ризах, со крестом на пристани.

Из Сальмы от управляющего имением графини Орловой был прислан 7 числа августа нарочный с известием, что Государь будет ночевать в Сальме, где военный и гражданский губернаторы ожидают его прибытия и приготовляется судно для переезда Его Величества прямо в обитель. Монастырь, со своей стороны, готовил послать собственное судно в Сердоболь, из которого, по первоначальному известию, ожидали Императора. Не зная откуда именно прибудет Державный посетитель, решились послать одну сойму и лодку с людьми в Сердоболь, эконома же, иеромонаха Арсения, на другой лодке, с послушниками и рабочими, отправить в Сальму, ожидать там Государя и просить доложить Его Величеству, что Валаамская обитель, памятуя милостивое обещание Его посетить остров, всеподданнейше испрашивает: как благоугодно будет ехать: из Сальмы или из Сердоболя? – В случае избрания пути из Сердоболя, Арсению приказано было отправиться туда на почтовых, при судах ожидать там Императора, а монастырь уведомить.

В Сальму Государь изволил прибыть 9-го числа поздно. Когда доложили о Валаамском иеромонахе, Его Величество приказал позвать его к себе. Эконом Арсений поднес на блюде приготовленную большую просфору с вынутою частью. Государь изволил взять ее, принял благословение и поцеловал иеромонаху руку.

На словесный доклад эконома Государь изволил сказать, что в монастырь будет из Сердоболя; велел написать к игумену: „чтоб встречи никакой не делать; чтоб служб церковных не прибавлять и не убавлять, а быть всему по монастырскому положению; руки Его Величества не целовать и в ноги не кланяться”.

Арсений тотчас отправил письмо в монастырь, а сам на почтовых уехал в Сердоболь.

На озере в это время был весьма сильный противный ветер и посланный с письмом не мог попасть в обитель.

На другой день (10-го числа) озеро волновалось под столь же сильным ветром, игумен велел, однако же, караулить приезд с колокольни и с острова, где часовня Святителя и чудотворца Николая.

День прошёл, наступила совершенная темнота; караульные усумнились, чтоб Государь так поздно и при такой погоде мог прибыть на остров, а потому оставили свои места и, после вечернего братского правила, легли спать.

Между тем в тот же самый день (воскресенье 10-го числа) Государь, в Сальме, приказав в приходской церкви отслужить литургию, в пять часов пополуночи, изволил сам слушать ее и по окончании отъехал в Сердоболь. По прибытии в этот городок, осмотрев монастырское судно и найдя его довольно исправным, Его Величество спросил у эконома Арсения: „можно ли в такую сильную, хотя и попутную, погоду ехать на Валаам?” Эконом отвечал, что они ездят постоянно и в гораздо сильнейшия погоды невредимо, под охранением Преподобных. Государь изволил тотчас отправиться в обитель, не взяв с собою никого, кроме камердинера и эконома Арсения. Поздно вечером (после трехчасоваго переезда через озеро, от Сердоболя до Валаама), великий Посетитель благополучно прибыл к пристани монастырской. Когда Государь с экономом уже всходили на гору по гранитной лестнице, в монастыре узнали о приезде Его Величества; затрезвонили во все колокола и братия начала сходиться со всех сторон к собору. Государь стоял на церковном крыльце и внимательно изволил смотреть на монахов, поспешавших друг пред другом. По приуготовлении всего в соборе, клиросные запели: спаси Господи и Достойно есть. Взойдя в собор, Государь стал на середине, игумен был в ризе и со крестом, а иеродиакон в стихаре; при отворённых царских вратах возгласили эктению и многолетие, после которого Его Величество изволил прикладываться к местным иконам. Сняв с себя ризы, игумен стал за амвоном с братиею; Государь подошел к нему, принял благословение сперва от него, а потом от всех иеромонахов, целуя у каждого руку, но своей никому не давая, за тем кланялся всей братии, и когда, пораженные смирением Государя и благодаря его за милостивое посещение, все поклонились в землю, Его Величество, изволил сказать кротко: „чтобы ему никто не кланялся поклонением в землю, подобающим лишь Богу!” Осмотря собор, Государь выразился: „собор у вас прекрасный”. Потом, в сопровождении всей братии, шествовал в церковь Преподобных, где приложился к раке над св. мощами, а оттуда изволил отправиться в кельи игумена; здесь кушал чай, пригласив игумена сесть; старшая братия стояли кругом. В простой речи от сердца настоятель благодарил Императора за посещение обители, а Государь отвечал ему, „что давно уже хотел побывать в Валаамском монастыре, но не находил случая”. Расспрашивал о древности обители, о порядке службы церковной и часах, когда она совершается. Благочинный, иеромонах Дамаскин, ответствовал на все вопросы подробно, испрашивал приказания: в какие часы повелено будет начинать каждую службу во время пребывания Государя, а также не оставить ли положенных чтений для сокращения. Государь требовал, чтобы все было исполняемо неизменно, по положению. Чрез несколько времени Его Величество пожелал идти отдохнуть и, в сопровождении игумена и старшей братии, отправился в гостинный покой.

На другой день (11-го числа), в 2 часа по полуночи, Император прежде всех изволил придти к утрени, когда пономарь едва успел отпереть церковные двери. Внимательно следя и слушая всю службу, во время седальных Государь садился вместе с братиею на скамью. Вскоре после утрени Государь пришёл и к ранней обедне в церковь св. Петра и Павла, простоял всю службу и во время антидора принял поднесенную благочинным на блюде вынутую просфору и откушал немного теплоты. После обедни, провождаемый игуменом и старшею братиею до покоев, изволил сказать, отпуская их, что „чрез час намерен идти вокруг монастыря и осмотреть местность”.

В означенное время игумен, казначей, благочинный и эконом ожидали выхода Государя.

Первоначально Его Величество изволил идти на берег, с которого обозревал местоположение кругом и сказал „вид вашего монастыря прекрасный”; потом был в больничной церкви и обошел всю больницу, приветствуя больных братий; оттуда изволил перейти в тёплую церковь Успения Божией Матери, где осмотрел иконостас, алтарь и приложился к св. иконе Смоленской Божией Матери. Отсюда, с игуменом, благочинным и экономом, отправился в пустыни; сперва в трёх ближних изволил разговаривать с пустынниками, брал и кушал подносимые ими простые овощи, а при прощании у каждого целовал руку и просил их молитв. Засим пожелал идти в дальнюю пустыню, причем ласково отпустил в монастырь игумена, не желая утомлять его, и шествовал далее с благочинным и экономом. Дорогою Государь милостиво говорил о разных предметах, о многом расспрашивал, а дойдя до горы, где нужно было спускаться, чтоб опять взойти на высоту, Государь почувствовал одышку – „всходя на гору, я всегда чувствую одышку – сказал он – ещё при покойном Государе я расстроил себя, бегая по восемнадцати раз с верхнего этажа вниз по лестнице”. Подходя к пустыне, Государь заметил утомление благочинного и сказал: „вы устали со мною?” – „Я рад пройти с Вами еще пять верст!” – „Благодарю, отвечал Государь, усмехнувшись, – готовность эта мне приятна”. – Подойдя к загородке, в лесу, когда эконом Арсений напрасно старался разгородить ее, Император почти ползком пролез под изгородь, говоря: „ведь я солдат”. Достигнув дальней пустыни, Государь сам видимо утомился; он взошел в тесную келлию, поздоровался с пустынником, спрашивал, давно ли он живет тут, сел на скамью, посадил благочинного и эконома, и изволил внимательно разговаривать о весьма многом, касающемся духовной и аскетической жизни.

„В какой тесной, бедной и пустынной кельи изволите вы теперь беседовать, Государь, с кем, и о каких предметах?” – сказал благочинный Дамаскин – „но, поверьте, Ваше Величество, что иноки, живущие в таких пустынях, по благодати Божией, утешаются в них столь пленительными духовными чувствами, истекающими из стремления их к соединению сердца с Богом, в послушании Его закону, – что предпочитают свои шалаши и Вашему царскому дворцу”. Государь изволил отвечать: „да, я знаю это верно; ты говоришь правду; но это есть дело прямой благодати Господа!” В продолжение разговора Государь, при случае, сказал: „я часто замечал, что священники благословляют спеша и не знаменуют креста, как следует: это знак великого невнимания. Как благословляющему, так и принимающему благословение надлежит опасаться не лишиться благодатной пользы благословения. Не раз, когда я подходил к сельским священникам, которые, в простоте, вздохнув от сердца, благословляли меня, ограждая настоящим знаменем креста, как благословляют и крестьян, всегда я чувствовал нечто особенное!” Изволив встать, Государь из трёх поднесенных пустынником реп из его огородца принял одну, и когда благочинный спросил нож, чтоб очистить, Его Величество, повторив: „я солдат и съем по-солдатски”, начал очищать кожу зубами. Государь осмотрел и молитвенный, тесный чуланчик пустынника, а прощаясь с ним целовал его руку и усердно просил благословения и молитв.

Ещё дорогою, переходя от предмета к предмету, в разговоре всегда милостивом и одинаково-настроенном по духу, Его Величество сказывал, что сам претерпел великие искушения, особенно в прошедшие военные годы и что, как в малых, так и в важных делах, всегда познавал особенный промысл Божий. „Я знал за два года до войны – продолжал Государь – о злом для нас умысле Наполеона, и с моей стороны все возможное человеку употреблено было, чтоб водворить спокойствие – но все было тщетно. Неприятельские армии разных наций были сильнее нашей; один Бог, после многих советов вразумил нас вести войну отступательную, далее внутрь России. Неприятель разграбил нашу землю, много причинил нам вреда и убытка, но и это Бог же попустил для того, чтобы смирить нас. Когда же Ему угодно было помиловать нас, Он и помиловал удивительным образом. Не мы побеждали врагов, а Он! Да, промысл Божий всегда, во всем с нами! И ныне я точно также замечаю, что, трактуя с опытными и знающими людьми, полагаем план, по нашему разумению лучший, но, от того или другого, все расстроивается, как дело человеческое. Когда же положишься прямо на Бога и призовешь Его на совет и в помощь, то же дело устроится так хорошо, что прежний наш план окажется ничтожным”. При столь искренней беседе с Государем, благочинный сказал: „истинно, Ваше Величество, так не тяжелу быть времени для вас, когда даже монахи, в монастырях плакали громко. По прочтении манифеста и при соборных молебнах, мы не могли ни петь, ни читать; как немые стояли в слезах, только воздыхая к Богу!.. Поверьте, Государь, каждую службу отправляли здесь не без искренних чувств сердечных!” Государь сказал: – „Спасибо! спасибо!.. Я знаю, что мне Господь помог молитвами вашими и всего православного духовенства”.

При возвращении в монастырь Государь был встречен казначеем и иеромонахами; изволив подойти ко всем для благословения, он пошёл в келлию игумена, в сопровождении старших из братии. Здесь кушал чай и поставленные на стол садовые фрукты, крыжовник и малину, которыми подчивал своеручно казначея, благочинного и эконома. Тут игумен подал краткое описание Валаамской обители; Его Величество изволил взять эту записку. Просили о внесении Преподобных в церковные месяцословы, о прибавке к больничному штату пятнадцати человек и о подворье в Петербурге. Государь сказал: „Я все сделаю: составьте записку; кто поедет в Петербург, чтоб отдал ее князю, для передачи мне”. Переходя в гостиный покой, в сопровождении казначея и эконома, Император объявил, что в четыре часа намерен ехать в скит. В назначенное время игумен и эконом ожидали у келлии Государя и, по выходе, отправились на шлюпке водою. Во время переезда Его Величество особенно любовался картинностию местоположения.

В ските Государь был встречен со звоном; казначей со скитскою братиею приняли его в ризах и со крестом. По прочтении ектении, высокому богомольцу было угодно осмотреть синодики о здравии и за упокой, при непрерывном псалтирном стихословии, постоянно перечитываемые. Государь разговаривал и расспрашивал о положениях скитских; был в трапезе, входил в подробности и, осмотрев все, возвратился в обитель. Благочинный и братия ожидали на берегу. Выйдя из шлюпки, Его Величество изволил смотреть печь и форму для отливки колокола; спрашивал во сколько будет пудов и есть ли место, где повесить? Игумен отвечал, что „Бог устроит все”. Когда дошли до стен монастыря, начался благовест к малой вечерне, так как Государю было угодно, чтоб Преподобным праздновали бдение. Неутомимый державный поклонник изволил пройти тотчас к малой вечерне, которую всю выслушал с акафистом. Немного спустя, отблаговестив к правилу, начали отправлять его с поклонами и с безмолвной умной молитвой, во время которой Государь тихо вошел в собор и, увидев, что благочинный стоял с боку, у правого столба, осторожно поместился позади его. Когда эконом и другие из братии пытались остеречь благочинного, Его Величество делал им рукою знак, чтоб оставили. Замечая, что Государя впереди нет, благочинный наконец оглянулся и увидя его за собою, поклонившись отступил за столб. По окончании правила – когда игумен, по обыкновению монастырскому, среди церкви просил у всех братий прощения, а братия, поклонясь игумену, подходили к благословению – Государь, вслед за монахами, тоже приняв благословение от игумена, с особенным вниманием и смирением глядел на все происходившее. Благовест к бдению был начат без выхода из церкви; всю всенощную службу Государь изволил стоять у левого столба, иногда переходил к скамье (на этой же стороне) и во время поучения садился на ней рядом с братиею. Престарелый и слепой монах Симон, руками осязая сидевшего близ него на скамье Государя, спросил тихонько: „кто сидит рядом со мною?” Государь отвечал: путешественник. После, стоя у столба, Его Величество уронил перчатку, монах Савватий подходил, чтоб поднять ее, но, заметив это, Государь поспешно поднял ее сам и, оборотясь к монаху, низко поклонился ему. По окончании всенощного бдения, когда игумен и братия провожали Его Величество из церкви, Государь просил, чтоб обедня была поутру в пять часов, а за нею молебен Преподобным, для отъезда. В назначенное время начался благовест к литургии, которую совершал игумен собором. Император в самом начале благовеста изволил придти в церковь и стать у столба, близ иеросхимонаха, пустынножителя Никона, который и в глубокой старости подвизался истинно-добрым подвигом, в церкви же Божией, по крайней немощи тела, выстаивал всю службу, опираясь на костыль. В присутствии Государя, при привычном внимании и напряженном слушании божественного пения, старец выпустил костыль из рук и сам, поскользнувшись, упал. Государь взглянул на него с глубоким умилением, поспешно подошел, поднял старика и посадил его на скамью. Пустынник безмолвно поклонился Царю и, укрепившись на ногах, выстоял всю литургию.

Государь изволил подходить к антидору, взял вынесенную благочинным просфору и откушал теплоты. Тотчас же начался благовест к молебну. Игумен со крестом, два иеродиакона с кадилами и четыре иеромонаха в ризах, пошли в церковь Преподобных, при пении тропаря храму. Во время чтения Евангелия Государь пал на колени и подклонил главу под самое св. Евангелие; игумен возложил руку на помазанную главу Царя и, держа сверху Евангелие, читал: Научитеся от Мене яко кроток есмь и смирен сердцем и обрящете покой душам вашим. Текст сей, столь сходный с кротостию и смирением подклонившегося под него Венценосного богомольца, видимо произвел на прекрасную душу Монарха самое умилительное впечатление. Братия не могли удерживать слез. По прочтении Евангелия игумен трижды благословил крестным знамением главу Императора, который, с выражением самой живой веры схватив руку игумена, поцеловал ее несколько раз! Подобные явления благочестия, веры и кротчайшего смирения могущественного и славнейшего из государей в пустынной обители, на уединённом острове, может ли не быть записано и в книгах небесных? По совершении молебного пения с ектениею, молитвою и коленопреклонением, о благополучном путешествии и многолетии, приложась ко кресту и к гробнице Преподобных, Государь принял поднесённую игуменом икону св. Сергия и Германа; во время пения догматика Его Величество стоял у гробницы.

Из церкви Государь изволил идти в кельи к игумену, при пении и сопровождении всей братии. Тут, по окончании молитвы Достойно есть и отпуска, Государь приложился ко кресту, простился с братиею и, когда посторонние вышли, изволил беседовать, кушал чай и принял поднесенный игуменом резной крест в ящике. Император милостиво повторил: чтобы о всех нуждах монастырских написать записку, прислать в Петербург и отдать князю Голицыну, для вручения Его Величеству.

При выходе казначей доложил, что братия просят дозволения проводить до пристани; Его Величество Государь соизволил на это и, выйдя из покоев, у крыльца, где стояли все иеромонахи и братия, у каждого из первых принял благословение, кланялся братии и, сопровождаемый казначеем, благочинным и экономом, пошел к гостиной. Чрез малое время он вышел из покоев и снова, становясь с иеромонахами, спрашивал: „всегда ли у вас бывает такая служба как ныне?” Его Величеству отвечали, что такое же бдение бывает в воскресенье и праздничные дни.

По пришествии игумена, Государь изволил поклониться ему и пошел рядом с ним из обители. Начался звон во все колокола, клиросные, идя впереди, пели тропарь и догматик, за клиром шли вся братия; разговаривая с игуменом, Государь приказал ему, когда приедет в Петербург, приходить во дворец, доложив сперва о приезде.

На пристани Император остановился посреди всей братии и посторонних посетителей, обратясь к обители, Царь помолился с великим умилением, подошел к игумену, принял благословение и поцеловался с ним. Потом, низко поклонясь всей братии, изволил сесть в шлюпку, посадя с собою казначея, эконома и своего камердинера.

Когда отвалили от берега, Император милостиво откланивался много раз кланявшейся ему братии, тихо удаляясь по монастырскому проливу, при звоне колоколов и благословениях тронутой до глубины сердца братии, провожавшей его взорами и напутственными молитвами.

В переезде по озеру до Сердоболя, продолжавшемся несколько часов, Государь много разговаривал с казначеем, экономом, как о монашеской жизни, правилах, так и о церковной службе, о чтении и пении. „Можно ли пропеть что-нибудь здесь?” спросил он, и на ответ: что Ваше Величество прикажете? Просил петь тропарь: спаси Господи, Херувимскую придворную, потом тропари крещению, на освящение воды и другие церковные стихи.

Доехав благополучно до Сердоболя, Государь Император ласково простился и отправился в Финляндию.

Возвратясь в столицу, Государь говорил князю Голицину, что положение Валаамского монастыря, чрезвычайно понравилось ему, как и порядок и чин службы; что Его Величество намерен восстановить в обители этой архимандрию и устроить полную ризницу. В то же время приказано было узнать: нет ли кого в С.-Петербурге из Валаамских? Эконом Арсений находился в столице; он призван был, по воле Государя, к князю Голицыну, который объявил ему Монаршее приказание об учреждении архимандрии. Государь говорил об этой воле своей ещё в обители, лично игумену, который, по совету с братиею, поручил эконому всеподданнейше просить при случае: архимандрии ее обители не уставлять, а быть игуменству, как более приличествующему для общежития уединеннаго монастыря. Князь обещал доложить о сем и известить, когда последует Высочайшая воля. Вскоре игумен прибыл сам в Петербург и, по повелению Государя, был представлен Его Величеству вместе с экономом. Государь изволил принять их милостиво в особой ауденции, с удовольствием беседовал с ними о красивом местоположении монастыря, хвалил церковный обряд и порядок, пожаловал игумену бриллиантовый наперсный крест для наследственного ношения при служении игуменами Валаамскими в монастыре; дозволил быть, по прежнему, игуменству; утвердил монастырь первоклассным; дарствовал великолепные церковные ризы и соблаговолил на желание монастыря иметь в столице особое подворье.