Памяти профессора Моск. Дух. Академии Д. Ф. Голубинского

Дед мой, покойный протоиерей Успенской церкви в Сергиевом посаде Николай Иванович Фаворский, был товарищем детства Д. Ф. Голубинского. Вместе росли они, вместе учились в Вифании. Оба были одинокими, оба жили общей духовной жизнью и оба умерли в один и тот же год. Когда я на праздники ходил из Вифанской семинарии к деду, я знал, что обязательно встречу Димитрия Феодоровича, чаще сидевшего в садике деда, чем на своей скромной квартирке. Изумляла меня и всех, знавших Д. Ф., его удивительная, непосредственная религиозность. «Ну, Димитрий Феодорович, едет в Москву или в Хотьково», говорил дед, увидев сгорбленную, но довольно бодрую фигуру своего друга, в необычное время, т.е. утром, направляющегося к маленькому дому, надевал епитрахиль и шел навстречу Д. Ф. Оба шли молиться. Д. Ф. на коленях слушал молебен путешествующим, затем уже шел на поезд и ехал. На другой день – путешествие его было недолгим – служился благодарственный молебен по случаю благополучного возвращения.

В старших классах семинарии, когда я стал настоящим богословом, Д. Ф. убеждал меня идти в Академию, приводя тысячу и один довод в пользу этого, начав с примера моего родителя, его бывшего ученика. Часто он меня брал к себе на лекции, очевидно, чтобы приучить молодого, вечно стесняющегося, семинариста к Академии. Как сейчас помню одну из таких лекций на тему «Природа Кавказа, как доказательство премудрости и благости Творца». В объявлении, собственноручно написанном и вывешенном Д. Ф-чем, было сказано: «Лекция сопровождается туманными картинами на высокостоящем экране».

Эта лекция сказала моей юной душе о Боге гораздо больше, чем все рассуждения наших семинарских учебников. Дело было в обаянии Д. Ф-ча.

Область интересов Д. Ф. лежала в Священ. Писании. Он считался таким знатоком Библии, что почти мгновенно указывал ту главу, из которой взят какой-либо текст. В минуту отдыха, попивая спокойно чаек в дедовском кабинете, оба друга развлекались тем, что дед читал текст, а Д. Ф.-ч указывал, откуда этот текст. Я грешный, по мальчишеской дерзости, доставил Д. Ф-чу несколько неприятных минут: нашел я текст в Вульгате, не вошедший в нашу Библию, и предложил Д. Ф-чу указать, откуда этот текст. Он был в смущении... Скоро как-то попрощался он и ушел к удивлению деда. На другой день он вернулся и с торжеством указал, в чем тут дело. Я был уже в вифанском общежитии на занятиях, и дед потом рассказывал мне, что Д. Ф. до тех пор не уснул в эту ночь, пока не нашел текста. С тех пор меня Д. Ф. называл «коварным семинаристом». В последний год пребывания моего в семинарии Д. Ф. заметно опустился и постарел. Он еще чаще стал бывать у деда, чаще декламировал стихи своего «покойного родителя»: «Уже мои слабеют силы...». Слезы падали из глаз обоих стариков, чувствовавших уже веяние смерти, и обильнее сыпались всякого рода воспоминания. Между ними очень характерны воспоминания, как произошли фамилии «Голубинский» и «Фаворский». Однажды, – рассказывал Д. Ф-ч, – ректор Костромской семинарии, в которой учился отец Д. Ф-ча, Феодор Александрович, увидел сценку: маленький семинарист с кулаками налетал на большого, который был так смирен и незлобив, что не защищался. Ректора поразило такое незлобие. «Прозывайся ты с этих пор Голубинским», сказал он большому семинаристу. Дед же мой говорил: «Было раз торжественное богослужение в Вифанском монастыре накануне Преображения Господня, в присутствии м. Платона. Маленький семинарист звонким голоском в верхнем приделе «на горе Фавор» хорошо прочитал шестопсалмие. Платон призвал его и говорит: «Ты сегодня хорошо хвалил Бога на горе Фавор: будь теперь Фаворским».

Тяжело умирал Д. Ф. Я уже был тогда дерптским буршем и знал об этом из писем деда, регулярно посещавшего, несмотря на свои старые ноги, больного друга в его одинокой, холодной, бесприютной квартире около ц. Илии пророка. Посещали вместе с дедом Д. Ф. и босяки; и вот больной, еле вставая со своей постели, брал пятачок, завязывал его в бумажку, бумажку приклеивал сургучом к ниточке и спускал в форточку это подаяние кричавшим внизу босякам: «Д. Ф., нам холодно, мы не ели».

Скоро Димитрия Феодоровича не стало, а за ним ушел в могилу и мой дед.

С. Фарфоровский.