Отрывки из дневника А. В. Горского

В числе бумаг А,. В. Горского, сохраняющихся в семейном архиве его родственников, имеется, между прочим, его дневник, собственноручно писанный карандашом на двадцати почтовых листках малого формата. Записи этого дневника начинаются с 29-го декабря 1874 года и оканчиваются 9-м июлем 1875 г. Как известно, это было время последней болезни Александра Васильевича, которая открылась сильным сердечным припадком 21-го декабря 1874 г. и свела его в могилу 11-го октября 1875 г. Дневник этот, как показывает самое его содержание и как можно видеть из некоторых его отдельных выражений, имел специальную задачу и, вероятно, предпринят был по желанию врачей, пользовавших больного. Записи дневника представляют собой подробную историю болезни, при чем А. В. с возможной точностью отмечает все свои болезненные ощущения, наблюдения за различными отправлениями своего организма, отчет о ходе жизни каждого дня, о сне, питании, прогулках и т. д., о посещениях врачей и о поездках к ним в Москву, об их исследованиях, заключениях, советах и предписаниях, о ходе лечения и действии лекарств и т. д. В виду такого специального характера дневника мы не считаем удобным полностью предлагать его вниманию читателей и ограничиваемся лишь отрывками, которые с биографической точки зрения представляют, по нашему мнению, некоторый интерес.

8 января. Среда. Посетил меня Μ. П. Черинов⁸⁷⁴, внимательно обо всем расспросил, всего осмотрел и назначил образ жизни и лечения... Черинов говорит, что прежде 6 или 8 недель нечего и думать о возвращении к служебным занятиям: профессорским и административным, а долго ли оставаться здесь⁸⁷⁵ этого определить теперь же нельзя. Нужно видеть действие лекарств; притом я не знаю вашего доктора.

Судя по правилам, данным для жизни, он главное значение полагает именно в питании, а не в лекарствах; Бог знает: «обновится ли, яко орля, юность моя».

15 февраля. Суббота. Сон был отлично хорош. Пробудился в конце 5 часа, улегшись по обычаю в 10 часов и вскоре заснув. Ни вчера ни сегодня не выезжал кататься, потому что погода была не благоприятна – холодно, ветрено и сыровато. Днем также уснул. На этом спокойном состоянии основываясь, предполагал в воскресенье отслужить литургию, в первый раз после Р. Хр. Но меня отговорили. Впрочем, решился готовиться к приобщению Св. Таин и без литургии. Улегся после правила в 11 часов.

16 февраля. Воскресенье. Ожидания покойного сна обманули, и не знаю вследствие чего. Пролежал всю ночь покойно, но без сна: разве только в 1-ом и 2-ом часах, которых боя не слыхал, было несколько дремоты. Впрочем, силы мои не ослабели. Мог я прочитать утреннее правило, выслушал литургию, по милости Божией приобщился Св. Таинств, без утомления, и еще после обедни выслушал молебен. Устал, но не обессилел.

26 февраля. Среда. Лег спать в свое время и проснулся в конце второго часа. Это был спокойный, сплошной сон. Слава Богу. Чувствую себя бодрым и как будто совсем выздоровевшим. Часов около четырех снова заснул и спал часа полтора. Пожалуй, мог бы спать и долее, но нужно было вставать. Утро мое было хорошо. Нисколько не беспокоило меня то, что я ни воды, ни чая не пил, ни подкрепил себя хлебом. Слава Богу. Бог привел исповедаться, выслушать часы и литургию и приобщиться. Я устал, но не истощился в силах.

4 марта. Вторник. В 12 часов отправился я погулять в своем саду и провел на воздухе 50 минут; а в 2 часа – кататься; время было очень теплое, светлое и тихое. Заехал к сестрице⁸⁷⁶ и воротился домой уже в 4 часа. Вечер был спокоен.

12 марта. Среда. В половине 11 часа собрались ко мне студенты богословского отделения, и я читал им первую лекцию в этом 1875 году. Говорил я негромко, потому что студенты все сидели вокруг моего стола, но тоном довольно высоким; раза три-четыре чувствовал возбуждение кашля, но непродолжительное время; никакого особенного волнения в сердце не было. Прервать лекцию где-нибудь на половине или ближе к концу было неловко, потому я решил читать ее до конца, и как раз ее стало на урочный час. – После лекции несколько минут говорил шепотом (с Филаретом Александровичем)⁸⁷⁷, но скоро это прошло без всякого напряжения. Через час после лекции вышел в сад дышать свежим воздухом и был на дворе с полчаса.

15 марта. Суббота. Ночь спал очень хорошо всю, за исключением небольших перерывов. Сегодня был у меня класс: чтение минут сорок. Кажется, ныне более возбуждался кашель, чем прежде».

Под 19-м, 21-м, 26-м, 29-м, и 31-м числами марта встречается ряд заметок о чтении лекций: «Была лекция минут сорок; во время чтения возбуждался несколько раз кашель, впрочем, несильный. Голос не совсем чист». «Был на лекции минут сорок; замечаю, что кашель или перхота с каждым разом становится менее». «Ныне лекция. Кашля более, чем прежде, впрочем, непродолжительного, в виде перхоты». «Была лекция. Прошла без отягощения». «Лекция; читал довольно легко, только на груди как будто тяжесть».

22 марта. Суббота. Погода очень тяжелая, и я чувствовал себя довольно разбитым, потому не решился давать лекцию сегодня. Пришло письмо от владыки, которое произвело довольно сильное впечатление, и я еще менее мог пускаться в чтение.

2 апреля. Среда. Вечером было заседание совета, продолжалось около 3 часов, бывали моменты, очень задевавшие. Я устал и опасался последствий напряжения. Принял микстуры, в 10 часов еще раз. Думал, что ночь будет без сна. Но, слава Богу, такое состояние продолжалось только до 12 часов, потом заснул и спал почти до 4 часов, так что и утрени не слыхал. Пробудился с свежей головой, впрочем, состояние возбуждения, кажется, еще не прошло.

20 апреля. Воскресенье. Бог привел совершить первую литургию после 25-го декабря. Устал, но не изнурился.

22 апреля. Вторник. Вечером прибыл пр. Макарий⁸⁷⁸. За полчаса отправился я для встречи его в покои его. Признаюсь, чувствовал большое стеснение в груди, особенно при всходе на лестницу. И во все время пребывания у него, несмотря на благосклонный и успокоительный прием, – был в ажитации».

23 апреля. Среда. Спал только до часа. На завтрак выпил стакан молока. Чувствую слабость. В 9 часов представление Академии Пр. Макарию; его посещение моих келлий. Все это время я не был покоен.

25 апреля. Пятница. Зашел ко мне преосвященный; эта внезапность меня довольно перетревожила. Впрочем, он меня успокоил, что идет все хорошо.

29 апреля. Вторник. Не спал ночь... Но голова не болит и не тяжела. Я как будто в возбужденном состоянии. Вечером было заседание правления – часа 2¹/₂. Казался посторонним бодр».

По настоянию врачей и близких к нему людей А. В. решился попробовать провести лето на даче. Местом его летнего пребывания предположено было имение кн. Трубецкого – Ахтырка, в пяти верстах от станции Хотьково, Моск.-Яросл. железной дороги, причем для него снята была квартира вблизи церкви, в доме священника.

27 мая. Вторник. Приехал я в 3 часа пополудни в Ахтырку. Погода была благоприятна. Тепло и влажно в воздухе. Часов в 5 был небольшой дождь, но облака с ветром быстро пронеслись. После того выходил я на свежий воздух: был в саду. Местами еще сыро на дорожках. Прогулку свою делал я с Сергеем Константиновичем⁸⁷⁹, который часов в девять вечера и оставил меня. – В десять часов я улегся на новом месте. Естественно, сон на первый раз не был похож на мой обычный в широкой и высокой квартире. Сон был прерывист, впрочем, не прекращался так надолго по временам, как бывало у Троицы; часто я пробуждался и часто снова забывался. Встал в начале шестого.

28 мая. Среда. В 10 часов утра с батюшкой пустились мы в путешествие по окрестности и доехали до Тешилова. Осмотрели тамошнюю церковь. Содержится очень благолепно. Недавно устроен новый иконостас на церковную сумму. Кроме первого яруса, все иконы новые. Иконостас вызолочен. Моисеевская библиотека лет 10 уже поступила в Моск. епархиальную. Близ церкви стоит богадельня каменная, говорят, человек на сорок, но немногие здесь живут, а имеющие возможность жить у своих сродников пользуются только окладами (ок. 2 руб. 80 к.).

На обратном пути застигла нас гроза, впрочем, коснулась нас только краем. Было немного дождя, и мы добрались до дома без особенного приключения, взяв другой путь: мимо дачи Голяшкина – покороче. Вечер сыроват и холоден. Сидел дома.

29 мая. Четверг. Ночь провел так же, как и на 28-е. Часов в семь утра отправился гулять по той стороне сада Трубецких; дорожки идут по ровному месту, только на конце, из Эрмитажа, вдруг поднимаются на высокую гору, с которой я не нашел иного схода, кроме обратного. Не желая идти той же дорогой, я пошел по проторенной тропинке, хотя и сырой, и вышел в поле. Расспросивши о пути, наконец, добрался до своей дачи, и в то время, как отдыхал в виду мельницы, подъезжают ко мне сестрица с Ольгой Петровной⁸⁸⁰. С ними я провел день до вечера, весьма приятно. В то же время из Москвы получил от А. Пав.⁸⁸¹ письмо и воду «Виши».

31 мая. Суббота. Собираюсь служить в праздник Св. Троицы. Когда нужно было идти ко всенощной, был дождь довольно сильный. Поспешая, я пришел в церковь запыхавшись, и во всю службу чувствовал большую усталость, почему много и сидел во время службы, а после всенощной еще не мог решить, буду ли поутру служить литургию (одну, без вечерни, потому что отказался от чтения длинных молитв). Ночь прошла довольно порядочно. Я спал до часу, потом, пробудившись, с час не спал, а затем опять спал до 5 часов. Таким образом, подкрепившись сном, решился служить.

1 июня. День Св. Троицы. Чтобы меньше себя утомить, отправился в церковь не пешком, а на лошади. Бог привел совершить литургию без особенного утомления, так что я мог выстоять и вечерню, не присаживаясь. День поразгулялся, только было очень ветрено. Я чувствовал себя легче, но сил мало, и так как на дворе было грязно, то я не выходил вовсе для прогулки. Таким образом, этот день пропал и для воды и для прогулки на воздухе. У меня была после обеда Ольга Петровна до 5 часов. Словом, мое лечение воздухом никуда не годится. Чувствую простуду, кашляю».

По окончании всех учебных занятий в Академии, А. В., очевидно, решил продолжать свое пребывание в Ахтырке, уже пользуясь официальным отпуском. Среди листков дневника имеется написанный его рукою такой черновой набросок прошения:

«Его высокопреосвященству, Святейшего Правительствующего Синода члену, высокопреосвященнейшему Иннокентию, митр. М. и Кол., Святотроицкой Сергиевой лавры Священноархимандриту и разных орденов кавалеру.

«С окончанием официальных дел в Академии, я, пользуясь дозволением в. в-ства, переселился совсем 16 числа в с. Ахтырку, где дом священника служит мне квартирою. Благоприятное местоположение, близость к лавре, удобство сношений с врачами московскими, при помощи Божией, обещают мне здесь скорое восстановление сил, говоря откровенно, довольно истощенных в последнюю неделю наших учебных занятий. Должности своей формально я не сдавал, но просил ближайшего мне помощника В. Д. Кудрявцева в мое отсутствие иметь надзор за остающимися в Академии. Между тем и мои сношения с Академией не прерываются. – 17 июня 1875».

16 июня. Понедельник. Вторично приехал в свою дачу – Ахтырку. Сил у меня слишком мало. Вечером, со священником прогуливаясь по улице и по саду князя, несколько раз должен был останавливаться, чтобы перевести дух – одышка одолевала.

24 июня. Вторник. Рожд. св. Иоанна Предтечи... Сижу дома. Где лечиться и как лечиться? Нужно бы жить при семье. А. Павлычу хочется, чтобы я переселился под ближайший его надзор, напр., в Петровско-Разумовское. Но где же там остановиться? У пр. Леонида? В его министерской даче хорошо жить здоровому, а не хворому. У других? Знакомых и родных нет. Среди чужих жить не могу.

1 июля. Вторник. Дышу, – слава Богу и за то, что дышу. Но, признаюсь, после шестимесячного лечения желал бы и ожидал бы более того. Но власть Божия, видно, такова. Источник жизни сокращается, а не расширяется.

4 ч. июля. В 10 часу утра пожаловал, навестил меня, владыка митрополит. Главной целью его было вызнать, чем имеется в виду закончить лечение, для которого переместился я в нижний этаж здания академического. Не предвидя такого вопроса при первом свидании и не зная, до какого градуса доведено будет излечение к концу вакации, я просил у владыки позволения отвечать ему в конце июля или в начале августа. Частности вопроса могут вести: к избранию ли какого мне помещения в Москве, где удобно было бы сноситься с врачами, или к поездке куда-либо за границу, или в южные страны России. – Грудь моя слаба теперь: я не могу писать даже об этом без волнения.

6 июля. Воскресенье. Посетил меня пр. Гавриил Ив. Вениаминов⁸⁸² и, между прочим, предложил доктора гомеопата Гольденберга, у которого лечится теперь владыка, давно отказавшись от аллопатов... Но я предупредил, что спрошу моих докторов, действительно ли так хладнокровно они относятся к вопросу: лечиться у того или другого рода докторов. И обещал известить Гавриила Ивановича относительно Гольденберга. «Во всяком случае я могу явиться к вам с доктором, осмотреть вас, без всяких обязательных для вас последствий?» – «Против этого ничего не могу вам возражать», отвечал я.

Половина дня. Перед отъездом в Москву.

6 июля. Встретив меня у порога своей лестницы, святитель простер ко мне слово, чтобы я садился на приготовленном кресле. Я отвечал: «Твердо стой, владыко святый, на земле». Благословив меня, продолжал: «Надобно вам спокойствие от дел, месяцев на 8 связать свои книжки и тетради. Если и через год, через два возвратитесь снова к своим делам, мы и за то скажем: слава Богу. Теперь выбирайте место, где бы вам пользоваться и пособием врачей и спокойствием». Я отвечал: «Не знаю еще, насколько продлит Господь мою жизнь, потому что она очень истощена»...

Записи дневника уже заметно слабеющей рукой прерываются на 9 числе июля.

Сообщил проф. В. Соколов.

Написан уже сильно ослабевшей рукою, а потому читается с трудом.

Богу благодарение о всем, от Его щедрот полученном! Пред Богом поклонение о всем, зле употребленном и неблагодарно употребленном.

Богу прославление о всем, что было со мною.

Что же касается до остатков земных даяний, коих я не копил, и денег имею мало, что найдется денег в черном моем бумажнике или при мне в кармане или в длинном белом столе, в первом от стены отделении, в малом кабинете, – то мое.

Прочие денежные документы или билеты остались после матушки и следуют сестре.

а) В другом бумажнике в конторке, в большом кабинете, деньги частью в бумажнике красном, частью при записной книге приходорасходной, принадлежат комитету издания «Творений св. отец»;

и б.) св. иконы, частью в церковь, прочие, равно как вещи носильные и другие, в распоряжение сестрицы.

Книги и тетради мои в академ. библиотеку, для сохранения по рассмотрении – по достоинству.

Христиански прошу прощения о всем.

Ректор проф. Александр Горский.

30 сентября 1875. 10 часов ночи.

Накануне 11-го октября больной А. В. выразил желание быть напутствованным на следующий день за литургией обеденными дарами. Инспектор предложил академическому хору выделить из себя человек 6–7 для пения на литургии, назначенной в 7 часов утра. В числе их был и я. Во время совершения литургии боковые двери храма, у правого клироса, были открыты; приоткрыта была и дверь в помещение ректора, так что А. В-ч мог слушать литургию, находясь в своей комнате. После причастного стиха священник вышел из алтаря со св. дарами и направился в сопровождении нас, певчих, в комнаты ректора. В первой из них в переднем углу на кресле мы и увидели больного папашу. При входе священника больной привстал и, поддерживаемый диаконом и инспектором, стоя принял св. дары. Облаченный в белую ризу, он казался величавым и светлым и только тяжелое, прерывистое дыхание свидетельствовало о физических его муках. По отбытии священника он сказал нам прерывающимся голосом: «Благодарю вас... что вы... потрудились для меня...» Нам хотелось броситься к его ногам, но, повинуясь знаку инспектора, мы только молча поклонились и вышли из комнаты.

Целый день в Академии царила глубокая тишина и напряженное ожидание развязки; всех занимал один вопрос: что папаша? Лучше или хуже ему? Ни дело ни развлечения не шли на ум. Боролась слабая надежда с превозмогающей уверенностью, что он переживает последние часы. В 10 ч. вечера быстро принеслась весть, что нашего папаши не стало. В 11 ч. в той же комнате, где утром он приобщался св. тайн, совершена была первая по нем панихида.

Проф. Н. Заозерский.

Извлечено из «Журнала Правления Московской Духовной Академии» 1875 г., октября, 11 дня (собрание состоялось в 11 час. вечера, ровно через час после смерти А. В-ча), куда завещание внесено было «слово в слово».

Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Я, нижеподписавшийся, ректор Московской Духовной Академии, протоиерей Александр, Васильев сын, Горский, находясь в здравом уме и твердой памяти, сим завещаваю после моей смерти с имуществом моим учинить следующее:

1. Священные вещи, мне принадлежащие, как то – святые кресты, святые иконы, митру, ВЫСОЧАЙШЕ мне пожалованную, святое Евангелие и прочее, завещаваю отдать сестре моей, вдове коллежского асессора Юлии Васильевне Губастовой, которую прошу некоторые из сих вещей по ее рассмотрению внести в Покровскую при Московской Духовной Академии церковь, которая при мне основана и в которой я служил, на поминовение меня и моих родителей.

2. Носильные вещи и все прочие движимые вещи, мне принадлежащие, за исключением означенных ниже в пунктах четвертом и пятом, завещаваю отдать ей же, сестре моей Юлии Васильевне.

3. Денежные документы, оставшиеся после покойной матери моей, и наличные деньги, какие окажутся, все завещаваю отдать ей же, сестре моей Юлии Васильевне.

4. Книги мои завещаваю отдать в библиотеку Московской Духовной Академии на пользу учащих и учащихся в Академии.

5. Тетради и другие бумаги, мною написанные или поступившие ко мне от других лиц, завещаваю отдать в библиотеку Московской Духовной Академии для сохранения и употребления, какое признает полезным ректор Академии.

Сие духовное завещание по просьбе отца ректора Московской Духовной Академии Александра Васильевича Горского и с его слов писал студент Московской Духовной Академии III курса Константин Алексеев, сын Успенский. Тысяча восемьсот семьдесят пятого года, октября одиннадцатого дня.

Сие духовное завещание подписал Московской Духовной Академии ректор, протоиерей Александр Василиев Горский 1875 года, октября 11 дня.

В подлинности сего духовного завещания, то есть, в том, что оно сделано и подписано отцом ректором Московской Духовной Академии, протоиереем Александром Васильевичем Горским и составлено им в здравом уме и твердой памяти, удостоверяю собственноручною подписью Вифанской семинарии ректор, протоиерей Филарет Сергиевский. Тысяча восемьсот семьдесят пятого года, октября одиннадцатого дня.

В подлинности сего духовного завещания, то есть, в том, что оно сделано и подписано отцом ректором Московской Духовной Академии, протоиереем Александром Васильевичем Горским и что при предъявлении мне завещания я лично его видел и нашел в здравом уме и твердой памяти, удостоверяю собственноручной подписью городской голова Сергиева посада Егор Васильев Амфитеатров. Тысяча восемьсот семьдесят пятого года, октября одиннадцатого дня.

В подлинности сего духовного завещания, то есть, в том, что оно сделано и подписано отцом ректором Московской Духовной Академии, протоиереем Александром Васильевичем Горским и что при предъявлении мне завещания я лично его видел и нашел в здравом уме и твердой памяти, удостоверяю собственноручной подписью доктор богословия Петр, Симонов сын, Казанский. Тысяча восемьсот семьдесят пятого года, октября одиннадцатого дня.

Сообщил Н. Всехсвятский.