Новгородская Н. Ю. Роль и место Российской Духовной Миссии в Пекине в истории русско-китайских отношений (конец XVII–XVIII в.)

Почти сто лет назад известный русский историк Н. И. Веселовский очень точно определил, сколь значительную роль в истории развития отношений между Россией и Китаем играла деятельность Российской Духовной Миссии в Пекине и сколь велика научная ценность наследия, оставленного ее членами. Он, в частности, писал: «Русская духовная миссия в Пекине – это своеобразное учреждение, возникшее в силу исторических случайностей, – оказала русскому правительству такую великую услугу в деле сношения с Китаем и способствовала такому успеху в области изучения нами китайского народа, его языка и литературы, что всякий еще не обнародованный источник, служащий к уяснению прошлого этой миссии, необходимо должен возбуждать интерес как в смысле историческом, так и в смысле бытовом».¹

Деятельность Российской Духовной Миссии в Пекине была очень разнообразна; не ограничиваясь собственно религиозной сферой, она также распространялась на политическую, торгово-экономическую, научную и культурную области.

Как известно, зарождение русской православной церкви в Китае восходит к концу XVII в., когда во время военных столкновений в Приамурье по указу китайского императора Канси из пленных казаков, большую часть которых составляли защитники Албазина, а также из перебежчиков на северо-востоке Пекина было образовано русское поселение. Выходцы из России были приписаны к одному из восьми, желтому с каймой, знамени цинского войска, им было назначено из государственной казны содержание и дано право исповедовать собственную веру.²

Для богослужения русским была передана во владение буддийская кумирня, которую доставленный вместе с албазинцами в Пекин о. Максим обратил в часовню во имя святителя Николая Чудотворца.³ Китайцы эту часовню прозвали «Лоча мяо» («Русский храм»).⁴ В 1696 г. по распоряжению Тобольского митрополита Игнатия о. Максим с присланными из России верхотурским священником Григорием и тобольским дьяконом Лаврентием освятили албазинскую часовню «во имя св. Софии Премудрости Божией»⁵. Однако новое название не пришлось па душе ни прихожанам, ни священнослужителям, поэтому в более позднее время церковь по-старому именовалась Никольская.

Так, в «Записках» Джона Белла, посетившего Китай в составе посольства Л. В. Измайлова (1719–1722), сохранились сведения о том, что 6 декабря 1720 г., в день св. Николая, эту церковь посещал российский посланник и «слушал там обедню»⁶. В документах конца XVIII в., например в рапорте ученика миссии А. Владыкина от 3 апреля 1795 г., церковь также упоминается как Никольская⁷.

Хотя проповедью христианства русские священники в Китае главным образом занимались среди немногочисленных албазинцев и их потомков, тем не менее уже в начале XVIII в. у китайцев бытовали довольно четкие представления о роли,, которую христианская религия играла в жизни русского народа. Например, в «Июйлу» («Записках о чужеземном крае»),, составленных цинским чиновником Тулишенем во время путешествия по России в 1712 г., отмечалось, что русские «весьма набожны и великую имеют веру к своему богу. Постных дней у них много, и начав от их хана, даже до последняго человека,, и все те народы, кои приняли их русскую веру, от мала до велика, в одном году, весною, летом, осенью и зимою содержат четыре великих поста... В тот самый день, в который женятся, ходят жених и невеста в молитвенный храм, Тяньджутан, и отправляют некоторую богу их службу, а потом совокупляются браком. Мертвых или покойников кладут в гробы и носят их. также в молитвенные храмы для отправления по их вере некоторыя службы, и потом при оных храмах кладут их в землю,, зделав наверху могилы небольшой бугорок»⁸.

Были ли все эти знания получены Тулишенем из бесед с русскими и наблюдений, сделанных во время путешествия по России, или какие-то из перечисленных обрядов стали ему известны в результате знакомства с бытом проживавших в Пекине албазинцев, сказать трудно. Не исключено также, что часть информации китайский посол получил от архимандрита Иллариона (Лежайского), который в сопровождении нескольких священнослужителей был направлен из России в Пекин вместе с возвращавшимся на родину Тулишенем.

Архимандрит Софроний (Грибовский) в «Уведомлении о начале бытия россиян в Пейдзине и о существовании в оном грекороссийской веры» писал о том, что «император Канси, желая новоприбывшим российским священникам сделать во всем удовольствие, сверх оказанных им своих милостей, приставил к ним самого любезнаго своего вельможу, чином генерала, которой бы часто приезжая к старшему священнику, наведывался как о его здравии, так узнавал бы не имеет ли от кого ли он с протчими какой нужды? или не терпит ли от кого какой обиды?»⁹.

Таким образом с самого начала существования Российской Духовной Миссии в Пекине зародилась связь между отдельными ее членами и представителями цинских властей. В дальнейшем на протяжении всего XVIII в. эти связи укреплялись и расширялись, что было вызвано активизацией внешнеполитической деятельности обоих государств. Кяхтинский трактат, заключенный 21 октября 1727 г., наряду с основными положениями о границе, порядке дипломатических и торговых сношений между Россией и Китаем закрепил статус и порядок содержания в Пекине Российской Духовной Миссии.

Российское купечество получило право на беспошлинную торговлю в столице Цинской империи и разрешение на приграничную торговлю в Кяхте и Цурухайту. Полностью в распоряжение Российской Духовной Миссии был передан расположенный в юго-восточной части города Посольский двор, где обычно останавливались приезжавшие в Китай члены российских дипломатических миссий и торговых караванов, оттого место это получило название «Элосы гуань» («Российское подворье»). Как выглядело Российское подворье накануне заключения Кяхтинского трактата, можно представить из описания, оставленного Д. Беллом. Путешественник отмечал, что «... дом, которой называется Русским подворьем... окружен высокою кирпичною стеною, и входят в него большими воротами, напротиву коих находится большая комната в которую восходят по нескольким ступеням. Пол в ней устлан четвертинами белаго и чернаго мрамора. По правую и по левую ея сторону находятся два небольшие покоя спален. Их то и выбрал себе наш посланник (Л. В. Измайлов. – Н. Н.). На сем же дворе стоят двое хоромы, разделенные на многие покои, где поместилися все наши люди. Сии строения об одном только ярусе, окна в них велики и вставлены в них решотки, наклеенныя белою бумагою. Полы в них чрезвычайно легки и подняты высоко. Состоят они из тонких прибоин, покрытых камышем и наклееных бумагою. Кровли на них весьма свисли со стен и покрыты муравленою черепицею, которая невредима стоит многие веки. Спальныя комнаты обиты прибоинками и обмазаны самым белым алебастром» ¹⁰.

На территории подворья с разрешения цинских властей предполагалось построить русскую церковь и в дополнение к находящемуся в Пекине «ламе» прислать еще двух других. •Согласно трактату, наряду с духовными лицами в Пекин также предполагалось направить шесть учеников для обучения китайскому и маньчжурскому языкам¹¹.

Таким образом и в России, и в Китае практически одновременно правительства осознали, что для дальнейшего развития отношений необходимо иметь переводчиков, как их тогда называли – толмачей. Следует отметить, что Россия оказалась в более выгодном положении, так как параллельно с подготовкой переводчиков в Пекине русское правительство уже в XVIII в. неоднократно пыталось организовать изучение китайского и маньчжурского языков в Москве и Петербурге¹².

Цинский же двор в силу проводимого им внешнеполитического курса, нацеленного на изоляцию страны от внешнего мира, вынужден был ограничиться учреждением в Пекине двух школ, одной – по изучению латыни, а другой – по изучению русского языка. Русская школа была основана в период правления императора Канси, и в качестве преподавателей в ней выступали как албазинцы, так и священники и ученики Российской Духовной Миссии. Известно, что к работе в школе привлекался, например, И. К. Россохин. Вместе с учителем русского языка маньчжуром Фулахэ он перевел на маньчжурский язык «Грамматику русского языка» Смотрицкого¹³. Тесные контакты между учениками Российской Духовной Миссии и состоявшими на службе в Русской школе цинскими чиновниками существовали на протяжении всего XVIII в. Для китайской стороны эти контакты не только открывали возможность изучения русского языка, но и были источником, из которого она черпала знания о России и населявших ее народах. Для русских эти контакты также не только помогали хорошо изучить Китай и научиться ориентироваться в политической ситуации внутри страны и за ее пределами, но и предоставляли уникальную возможность познакомиться с отдельными сторонами жизни и деятельности цинского общества. Навыки общения с китайцами, чья политическая культура, психология, мировоззрение и религия значительно отличались от европейской, члены Российской Духовной Миссии приобретали постепенно, извлекая уроки из собственного опыта на будущее. Кстати, бывшие ученики Миссии охотна делились полученными знаниями со своими соотечественниками. Так, И. К. Россохин, давая наставления главе торгового каравана Францу Елачичу, направлявшемуся в Пекин в 1753 г. для приобретения книг, пострадавших во время пожара в Кунсткамере (1747), сообщал, что «книгу о происхождении элетского или калмыцкого народа историю, ни через кого иного достать не можно, как через шубинов в Коллегии Лифаньюань при конторе Хыу-сы обретающихся,.. а достать ее можно тайным и ласковым образом через подарок» ¹⁴.

Надо полагать, что сам И. К. Россохин в бытность свою в Китае неоднократно прибегал к подобному способу приобретения книг, ибо как иначе он мог заполучить карту Китая с названиями на китайском языке? К этой карте он сделал транскрипцию географических названий на русском языке и в 1737 г. вместе с Л. Лангом отправил в Россию¹⁵. По-видимому, о случившемся стало каким-то образом известно цинским властям, ибо именно в 1737 г. осуществлявший надзор за Российским подворьем цензор Хэ Цин представил на высочайшее имя доклад следующего содержания: «Обоюдный торг с Россией следует проводить только в приграничных краях. Тем русским, которые проживают в столице прошу запретить вести торговлю, позволить лишь менять товар на товар, но ни в коем случае не допускать продажи на деньги в золоте и в серебре.

Ученики-подростки, обучающиеся в столице нашей грамоте, не должны произвольно выходить из Подворья на улицы. Не продавать им никаких запрещенных изделий, чертежей нашей земли (географических карт. – Н. Н.), позволяющих им получить представление и знакомство с внутренними землями нашей страны».¹⁶

Однако, несмотря на строжайшие запреты, спустя более полувека история повторилась: ученик Миссии А. Владыкин «чрез многое старание тайно посредством одного офицера из библиотеки ханского племянника» получил «План всего Китайского государства и земли Мунгальской», составленный по указу императора Цяньлуна состоявшими на службе при цинском дворе западноевропейскими миссионерами¹⁷. Карта Китая, а также План Пекина были переведены на русский язык и преподнесены А. Владыкиным российскому императору¹⁸.

При императоре Канси иезуиты стали играть роль переводчиков и советников на переговорах с Россией, такой порядок сохранился и при его преемниках – императорах Юнчжэне и Цяньлуне. В XVIII в., несмотря на общую неблагоприятную обстановку, положение тех из них, кто занимался «русским вопросом», не ухудшилось по сравнению с концом предыдущего столетия. Например, Доменик Паренин (1665–1741), иезуит из Франции, при императоре Канси был назначен переводчиком всех миссий, приезжавших в Китай из Португалии и России. При императоре Юнчжэне в 1729 г. Д. Паренин возглавил Школу латинского языка в Пекине. После его смерти пост главы Школы вплоть до 1744 г. занимал его соотечественник Антуан Гобиль (1689–1759)¹⁹. Приехав в Пекин в 1723 г., А. Гобиль спустя два года начал брать уроки маньчжурского языка у Паренина и, обладая феноменальной памятью, очень быстро достиг в этой области больших успехов. А. Гобиль был человеком широко эрудированным, он разбирался в физике, теологии, астрономии, географии, истории и литературе, не случайно А. Гумбольдт назвал его «самым образованным из всех миссионеров-иезуитов»²⁰. Незаурядность А. Гобиля не осталась незамеченной при цинском дворе. Его активно использовали и как картографа, и как переводчика во время приезда в Пекин европейских миссий, и как преподавателя Школы латинского языка, где он не просто учил переводу с латыни официальных бумаг, поступавших из российского Сената в Лифаньюань, но и способствовал формированию у учеников Школы достоверных представлений о России.

Посланцы из России встречались с иезуитами не только на различного рода мероприятиях при цинском дворе, они общались и в неофициальной обстановке, часто наведываясь в расположенные в Пекине Итальянскую, Португальскую и Французскую духовные миссии. Следует отметить, что эти контакты были полезны как с практической точки зрения – обмен информацией по самому широкому кругу вопросов, так и с научной – было положено начало связям между европейскими и российскими китаеведами. Немало усилий для установления дружеских отношений с католическими веропроповедниками приложил неоднократно посещавший Китай Л. Ланг. В 1730 г. он привез из Цинской империи в Россию 82 тетради в 8 папках китайских и маньчжурских книг, полученных от иезуитов. В ответ на это в 1735 г. Академия наук отправила с Л. Лангом целый ряд изданных ею работ²¹. При посредничестве Л. Ланга также установилась переписка между находившимися в Китае католическими веропроповедниками и учеными из Императорской Академии наук. Известно, что А. Гобиль переписывался с профессором греческих и римских древностей и восточных языков Г. Байером, а также с Президентом Академии наук – К. Г. Разумовским. В марте 1839 г. А. Гобиль был избран почетным членом Российской Академии наук²². Естественно, что служба при дворе китайского императора заставляла иезуитов быть крайне осмотрительными, они не только старались лишний раз не афишировать перед цинскими властями свое знакомство с обитателями Российского подворья, но и тем более держали в тайне от них, что пользовались милостями российского двора.

С 60-х гг. XVIII в. в связи с запретом российским торговым караванам заниматься коммерческой деятельностью в Пекине существенно сократился приток русских в китайскую столицу. В результате Российская Духовная Миссия превратилась по сути в единственный постоянный и наиболее достоверный источник информации о событиях в Китае. В донесениях членов Миссии в силу этих обстоятельств значительно больше места стало уделяться новостям политического характера и вопросам межгосударственных отношений на Дальнем Востоке и в Центральной Азии.

К этому же времени относится учреждение нового должностного лица – пристава Духовной Миссии, назначавшегося из числа чиновников Министерства иностранных дел России. Помимо организации и доставки членов Духовной Миссии пристав выполнял в Пекине отдельные дипломатические поручения²³, по мере необходимости привлекая к этой деятельности других членов Миссии, главным образом – учеников. Так, «по наставлению» пристав Миссии В. Игумнова ученики шестой Духовной Миссии А. Агафонов, А. Парышев и Ф. Бакшеев вели «Журнал секретных действий, намерений, случаев и перемен бывших в Тайцинском государстве с 1772 по 1782 год». Документ этот интересен тем, что в нем очень точно отражены образ жизни русских учеников, их отношения между собой и с другими членами Миссии, а также с цинскими чиновниками.

В «Журнале» говорилось, что ученики имели «как с манжуры, так и с китайцы дружебныя обращения, и в тех дружебных многократных обращениях свидаяся часто... приобрели многих друзей, из которых некоторыя весьма открыто дружилися» с ними и открывали «таинства, которыя касаются особливо до государства»²⁴.

Авторы «Журнала» пытались найти ответы на многие важные вопросы. Почему цинское правительство неоднократно приостанавливало русско-китайскую приграничную торговлю? Какова была причина бегства калмыков из России? Из-за чего бежали из России в Китай крепостные с Нерчинского завода?²⁵

Следует отметить, что с мнением учеников цинские сановники очень считались и часто обращались к ним за справками: по самым разным вопросам. Как-то, например, по распоряжению императора Российское подворье посетили два маньчжурских офицера, которые интересовались, какое русские воины «надевают коженое платье, что ружейная пуля не берет»? и «какого зверя эта кожа?»²⁶. Надо сказать, что ученики далеко не всегда были откровенны в подобного рода беседах. На сей раз «едва от смеха удержавшись» они сообщили дворцовым служителям, что «наши солдаты не боятся пуль ружейных», так как одеты в «кафтаны из кожи морского зверя», а берут эти кожи «в дань из вновь покореннаго владения на островах Севернаго моря»²⁷.

Смешное соседствовало с грустным, тяготы быта и долгие годы жизни, проведенной на чужбине, зачастую трагически сказывались на судьбах русских миссионеров, но их лучшая часть несмотря ни на что продолжала служить Вере и Отечеству. Поэтому сегодня, воскрешая с помощью документов в памяти имена и события, связанные с историей Российской Духовной Миссии в Пекине, следует особо отметить, сколь велика была ее роль в развитии русско-китайских отношений в XVII–XVIII вв.