Глава пятая. Одежда

Отшельник идет в пустыню, поскольку он, как Антоний, слышит глас Господа: «Пойди, продай имение твое... и следуй за Мною» (Мф. 19:21). И он оставляет все, чтобы, как говорит блаженный Иероним, «нагим служить нагому Христу», чтобы подражать «тем, кто не имеют, где преклонить главу», ибо «пустыня любит людей нагих»²⁷¹. И если некоторые Отцы пустыни желали достичь такой степени добровольной бедности, то это только потому, что они хотели буквально исполнить евангельскую заповедь, а совсем не для того, чтобы посостязаться с «индийскими гимнософистами».

Наши источники упоминают о встречах с несколькими отшельниками, жившими в пустыне абсолютно нагими. Один из них, бывший ткач из монастыря в Фиваиде, долгие годы подвизался в стаде антилоп. Его одежда превратилась в лохмотья, и одеянием ему служили собственные волосы²⁷². Другой был епископом и 48 лет замаливал грех отступничества, который он совершил во время гонений. Он тоже укрывался только собственными волосами²⁷³. Третий, в том же одеянии, принялся бежать, когда другой монах попытался с ним заговорить, и тот другой нагнал его только тогда, когда сам освободился от «вещества мира сего», то есть от своей последней одежды²⁷⁴. Авва Макарий обнаружил в самой глубине пустыни двух нагих монахов, пьющих воду вместе с дикими зверями в пруду²⁷⁵. Мы знаем также от Сульпиция Севера еще об одном отшельнике, который 50 лет жил нагим на Синайской горе²⁷⁶.

Но существовали ли эти нудисты пустыни на самом деле? Есть соблазн посчитать, что рассказы о них – не более чем красивые истории, предназначенные для того, чтобы напомнить монахам про идеал совершенства, к которому, как они должны были полагать, им никогда не приблизиться. Именно эту мысль высказал Макарий Великий в конце своего рассказа: «Простите меня, братья, я еще не стал монахом, но я видел монахов»²⁷⁷. В любом случае, даже если эти люди и существовали в реальности, они были лишь редкими исключениями. Эту традицию Отцов пустыни Иоанн Кассиан понимает иносказательно – как «совершенную наготу Христову», которую те стяжали²⁷⁸. Готовящийся к жизни монашеской мог бросить все и абсолютно нагим прийти в пустыню, но в этом случае Господь специально предупреждал старца о его приходе: «Встань и прими Моего атлета»²⁷⁹. В один прекрасный день некий великий отшельник мог остаться совсем нагим, чтобы уж наверняка избежать тех почестей, которыми его желали вознаградить²⁸⁰. Это также могло быть актом смирения для монаха, мучимого искушением, когда он исповедуется братии в своем переживании²⁸¹. И это же в равной степени было способом убедительно показать пределы добровольной бедности, что было условием жизни монаха. Однажды авва Амой попросил своего ученика Иоанна объяснить посетителям, как становятся монахом. Иоанн, к величайшему изумлению всех, сбросил одежду и просто сказал: «Если человек так же не снимет с себя славу и почести мира сего, никак не сможет он стать монахом»²⁸².

Последующая традиция смягчила эту апофтегму, говоря, что ученик снял только капюшон и стал его топтать, говоря: «Если человека не будут топтать ногами, не сможет он сделаться монахом»²⁸³. Но конечно же «атлеты пустыни» не были склонны привлекать внимание своей наготой, как, например, это делали греческие эфебы во время соревнований. Житие Антония говорит нам о том, что «никто никогда не видел его нагим»²⁸⁴, а также о том, что Амун, однажды постеснявшийся снять с себя одежды, был чудесным образом перенесен на другой берег Нила²⁸⁵. Правила Пахомия, составленные для иноков, подвизающихся в общежитии, указывают на предосторожности, которые нужно было соблюдать, чтобы не показывать другим своей наготы. Но отшельник обычно жил в одиночестве, и свидетельств о том, что его нагота могла привести кого-то в негодование, не сохранилось. Но снимал ли он тунику вообще? Возможно, монах стирал ее, и в таком случае он нагой стоял на берегу реки, занимаясь стиркой²⁸⁶. Так, например, и сегодня поступают феллахи, у которых нет дома проточной воды, тогда как женщины не снимают своей грязной одежды, чтобы затем сделать сразу три дела: помыться, помыть посуду и постирать белье в Ниле или в одном из ближайших каналов.

У Отцов пустыни не было поблизости реки, и они едва ли заботились о том, чтобы постирать свою одежду. Блаженный Иероним говорит, что Иларион «никогда не стирал власяницу, которую носил, считая бесполезным любое желание чистоты под нею. Он никогда не менял тунику, пока она не превращалась в лохмотья»²⁸⁷. Иларион унаследовал милоть от Антония Великого, которую тот подарил ему незадолго до своей кончины²⁸⁸. А сам Антоний, после того как похоронил Павла Фивейского, завернув его в одну из двух милотей, полученных им от Афанасия, носил как реликвию одежду Павла, вплетя туда пальмовые ветви и надевая ее во время Пасхи²⁸⁹. Отсюда мы видим, что блаженный Иероним непременно хочет связать своих героев с авторитетом Антония. Что до одеяний последнего, то Афанасий лишь указывает, что Антоний носил на теле власяницу, а поверх – одежду из кожи²⁹⁰. Свои одеяния Антоний стирал – по крайней мере один раз в жизни: перед тем как пойти в Александрию и воздать должное исповедникам веры²⁹¹.

Одежда первых отшельников была, вне всяких сомнений, очень проста, и, возможно, это было навеяно библейскими описаниями Илии и Иоанна Крестителя²⁹². У Илии была набедренная повязка из кожи, у Иоанна – одежды из шерсти верблюда и кожаный пояс. Кожа животных, из которой обычно шили верхнюю одежду (типа нынешнего пальто), была в ходу как у пахомиан-киновитов, так и у отшельников²⁹³. Вероятно, что в целом одежды Отцов пустыни были грубыми и очень скромными. «История монахов» сообщает, что два Макария поднялись на паром, чтобы переправиться через реку, «одетые в старые лоскутья»²⁹⁴. Еллий также носил «много раз штопанные лохмотья»²⁹⁵. Памво говорил, что «монах должен носить такую одежду, что, если он ее оставил бы на три дня за пределами кельи, на нее никто бы не позарился»²⁹⁶. Серапион был назван Синдонитом потому, что у него была только обернутая вокруг тела старая плащаница (по-гречески – синдон)²⁹⁷. Один старец сделал себе тунику из старой корзины²⁹⁸. Рассказывали также, что один монах «носил циновку»²⁹⁹. Должно быть, это была очень простая и грубая одежда, которую отшельник соорудил себе из сплетенных пальмовых ветвей. Эти странные наряды, без сомнения, были изобретением монахов пустыни, которые сами же их и носили.

В рассказах о призвании Павла Простого и его приходе к Антонию ничего не говорится о том, что отец монашества дал ему какие-то монашеские одежды. Не находим мы этого и в более подробном рассказе о том, как Макарий Египетский принял в Скиту двух юношей неегиптян. Там, однако, сказано, что вечером, перед тем как пойти спать на циновку, эти двое юношей сняли свои пояса и аналавы (наплечники), которые затем надели, чтобы помолиться³⁰⁰. Как кажется, к этому времени, то есть к середине IV века, особая монашеская одежда уже существовала. Когда Макарий Александрийский отправился в Фиваиду к монахам из Тавенниси³⁰¹, он переоделся в одежду рабочего, чтобы не быть узнанным³⁰². Так же однажды поступил и авва Пинуфий³⁰³. Около 375 года Порфирий, будущий епископ Газы, отправился в пустыню Скита «и через несколько дней удостоился честной схимы»³⁰⁴. Несколько лет спустя, около 382 года, Евагрий получил монашеское одеяние из рук Мелании в Иерусалиме. Собственно, Палладий пишет лишь о том, что Мелания его переодела³⁰⁵. Но несомненно одно – она переменила Евагрию тот элегантный костюм, который он до этого носил, на простую одежду. Вполне возможно, что это не были еще те монашеские одеяния, о которых позднее будет писать Иоанн Кассиан.

Та одежда, которая скоро станет классической и традиционной как для отшельников, так и для киновитов, могла существовать со времени преподобного Пахомия, то есть уже около 320 года. После трех месяцев испытания Пахомий получил ее от своего духовного наставника аввы Паламона: «Увидев его упорство и стойкость, старец взял монашеское одеяние и пояс и возложил их на алтарь, затем они провели ночь, молясь о них. Затем на рассвете нового дня он одел в них Пахомия»³⁰⁶. Упоминание алтаря уже придает такой церемонии литургический характер. Но это, скорее всего, анахронизм – автор Жития Пахомия руководствуется обычаями, которые в то время уже существовали в пахомианских общинах. По словам аввы Коприя, которые сохранила нам «История монахов», изобретателем или «творцом» монашеских одежд был авва Патермуфий. Испытав юношу, который хотел стать его учеником, он одел его в левитон – тунику без рукавов, куколь – покрывающий голову капюшон, на плечи накинул милоть и, наконец, опоясал его³⁰⁷. Согласно Иоанну Кассиану, туника, как и наплечник (аналав), была из льна (о чем не говорит Коприй) и имела лямки или ремни, стягивающие ее для того, чтобы монаху было удобнее работать³⁰⁸. Евагрий также в своем «Монахе» упоминает все эти одеяния и объясняет их символику³⁰⁹. Согласно сведениям источников, которыми мы располагаем, к концу IV века такая одежда стала распространена почти по всему Египту. Она выделяла монахов из среды мирян.

Вероятно, именно к этому времени вошло в обычай получать эти одеяния из рук старцев. Одному брату, который, как кажется, игнорировал все представления о монашеской вежливости, иноки Скита задали вопрос: «Иоанн, кто дал тебе одежду? Кто сделал тебя монахом?»³¹⁰. Одна апофтегма клеймит неосмотрительность некоего юноши, который, «взяв одежду, тут же ушел в затвор, провозгласив: “Я – отшельник”»³¹¹. Некий старец давал одежды каждому своему новому ученику, но если тот становился не достоин своего призвания, он эти одежды отбирал³¹². Когда в Нитрии и Келлиях уже сложилась определенная иерархия, то одежды вновь пришедшему давал священник, и он же отбирал их у тех, кто изгонялся из пустыни³¹³. Тогда же и облачение в монашеские одеяния стало торжественным обрядом. Один великий старец говорил, что он видел Божию благодать, сходящую на монаха в тот момент, когда его облачали в монашеские одежды, как будто это – новое крещение³¹⁴.

Какого цвета были эти одежды? Сегодня коптские монахи одеты в черное. Но, как кажется, в самом начале преобладал белый цвет. Ведь именно в белом мы видим Ора и Аполлона в «Истории монахов»³¹⁵. Авва Даниил говорил, что его наставник, авва Арсений, оставил ему перед смертью «кожаный хитон, белую власяницу и сандалии из пальмовых ветвей»³¹⁶. Вероятнее всего, отшельники специально не окрашивали одежду, которую носили.

Даже тогда, когда одеяния отшельников приобрели свой законченный вид, различие в их качестве еще могло сильно сказываться. Некоторые Отцы выделялись своими намеренно убогими одеяниями, например, бывший разбойник авва Моисей³¹⁷ или бывший царедворец авва Арсений, о котором говорили: «Никто во дворце не носил более пышных одежд, чем он, также и в церкви никто не носил одежд более жалких, чем он»³¹⁸. Ведь трудно себе представить, чтобы монах задумывался о том, как бы ему предстать перед местным обществом нарядно одетым. В церкви Келлий один брат, носивший красивый куколь, был изгнан отцом Исааком³¹⁹. В другой раз тот же Исаак сожалел о роскоши в одежде монахов. «Наши отцы, – говорил он им, – носили ветхие и латаные одежды из пальмы, а вы носите одежды дорогие. Идите отсюда!»³²⁰В целом же рекомендовалось не выделяться ни грязным рубищем, ни элегантным внешним видом. «Ибо, – как пишет Иоанн Кассиан, – когда демон не может породить в ком тщеславия видом чистых и опрятных одежд, он тогда старается искусить одеждой грязной и худо сделанной»³²¹. Авву Агафона хвалили именно за то, что его одежды были не слишком красивы и не слишком убоги³²².

Христос заповедал своим апостолам иметь только один хитон. Первые Отцы пустыни страстно желали исполнить эту заповедь. Иоанн Кассиан подчеркивает, что в областях, где суровая зима, нельзя довольствоваться одной туникой, как это делают египтяне³²³. Однако, как кажется, довольно рано вошло в обычай иметь еще один хитон, лучшего качества, чтобы надевать его на церковную службу по субботам и воскресеньям. Так, например, делали Исайя, Феодор Фермийский и Диоскор. Исайя, когда возвращался в келью в воскресенье, снимал этот хитон³²⁴. Однажды, когда разбойники стали грабить авву Феодора, ему удалось отобрать у них «левитон, в котором он ходил в церковь»³²⁵. Авва Диоскор также имел второй хитон, даже лучше, чем тот, который он обычно надевал, идя в церковь. Он отдал его нищему. На вопрос священника: «А почему ты не отдал худший, чтобы оставить у себя тот, в котором ходишь в собрание?» – авва ответил просто: «А дал бы ты худший Христу?»³²⁶ Любовь к ближнему – выше пышности богослужения.

По свидетельству аввы Фоки, переселившегося из Египта в Палестину в конце V века, «египетские Отцы имеют обыкновение сберегать свой левитон, который они получили, когда приняли монашеский образ, и куколь до самой смерти. В этой одежде их и хоронят.

В продолжение жизни надевают они их только по воскресеньям для приобщения Святых Тайн и после тотчас снимают»³²⁷.

Как и миряне, египетские монахи по большей части ходили босиком, не надевая сандалий. Иоанн Кассиан напоминает о заповеди, данной Христом, но при этом добавляет, что египетские Отцы «прячут ноги в сандалии, когда того требуют болезнь, холодное зимнее утро или летняя жара»³²⁸. Евагрий не говорит об этом ничего, а в апофтегмах сандалии упоминаются только четыре раза³²⁹, и в двух случаях речь идет об обуви аввы Арсения. Один монах, бывший крестьянин, однажды соблазнился тем, что увидел чистые, обутые в сандалии ноги «Ромея», как называли авву. Подобно всем людям, которые свободно ходят босиком, ступни ног у монахов должны были быть очень грубыми и жесткими, как подметки. Поняв это, мы оценим всю силу слов аввы Пафнутия: «Монах, который не сделает кожу лица такой же, как на ступнях ног, никак не может стать монахом»³³⁰.

Мы уже говорили о тех монахах, единственной «одеждой» которых были собственные волосы и борода. Но и другие могли никогда не стричь волос. По словам блаженного Иеронима, Павел Фивейский имел волосы до пят³³¹. Но авва Аполлон осуждал монахов за длинные волосы³³², хотя таких монахов наверняка было немного. Один из них упоминается в апофтегмах³³³. С бородой все обстояло наоборот – она повсеместно дозволялась, как у старых феллахов, которые также никогда ее не стригут. У некоторых отшельников бороды были довольно внушительными. Авва Иоанн «имел вид Авраама, а бороду, как у Аарона»³³⁴. Авва Ор, в свои 90 лет, имел «белоснежную бороду, которая спускалась ему на грудь»³³⁵. То же мы находим и в описании аввы Арсения³³⁶. Но были и известные исключения. Иоанн Ликопольский, например, «был так сух телом, что из-за аскезы на лице его не росла борода»³³⁷. В конце своей жизни Макарий Александрийский оставался безбородым, не имея «не единого волоса над верхней губой и на краю подбородка, ибо из-за чрезмерного подвига волосы у него не росли даже на щеках»³³⁸. По счастью, он пришел в пустыню в то время, когда никто еще не отталкивал от себя безбородых послушников.

Вероятно, этот Макарий был одним из самых чистоплотных. Часто Отцов пустыни изображали грязными – здесь будет уместно вспомнить одно замечание современного автора об авве Патермуфии: «...лицо, обезображенное бородой, которую он так запустил, что в ней завелись паразиты»³³⁹. То, что некоторые из них не были образцом чистоты, – факт несомненный, но никогда грязь не превозносилась ими как отличительный признак добродетели, что мы наблюдаем в последующей агиографической традиции. Конечно, было бы немыслимо представить их совершающими омовения в пустыне или посещающими общественные бани в ближайшем городе. Антоний Великий, по словам Афанасия, никогда не мыл ног³⁴⁰. Но эта деталь нужна была агиографу для того, чтобы подчеркнуть святость старца. Это, без сомнения, не было общим правилом, поскольку апофтегмы нам показывают Арсения и Пимена, льющих воду себе на ноги³⁴¹. А авве Исааку, которого это возмущало, авва Пимен мудро сказал: «Мы не убиваем тело, мы убиваем страсти»³⁴².

Один брат, шедший в Скит, долго брел по берегу Нила. Устав от путешествия и изнуренный жаждой, он скинул одежду и полез купаться. И если он был наказан тем, что его съел крокодил, то это произошло не потому, что он решил искупаться, а скорее потому, что он бросил свою одежду. Крокодил не мог знать, что имеет дело с монахом, и полагал, что съел мирянина³⁴³. Ибо в то время, как хорошо всем известно, крокодилы уважали монахов и прислуживали им – например, перевозили на себе на другой берег реки.