№ 31. Сотрудник Братства св. Гурия. 5 июня 1910 года

Благая воля Православного Самодержца нашего, Царя Николая Александровича, создала у нас «объединённое правительство», т. е. такую власть, которая действовала бы вполне согласованно по всем вопросам государственной жизни и направляла бы эту жизнь по определённому и продуманному плану государственного строительства. Таким образом прошла ныне та удивительная пора нашей русской жизни, когда всю её решался переделывать и перестраивать всякий, кто оказывался половчее и побойчее и кто овладевал общественным вниманием.

И нынешнее объединённое наше правительство, конечно, ни в каком случае не будет подвержено таким резким колебаниям в своей внутренней политике, какие замечались при прежней жизни. Это уже и даёт себя чувствовать, и многие вопросы внутреннего нашего быта выдвинуты и проводятся в жизнь очень стойко именно потому, что они обдуманы в Совете министров, а не явились неким сюрпризом чьей-либо игривой фантазии.

Какая же очередная задача нашего объединённого правительства? – Несомненно: ему нужно изучить Россию, – это прежде всего! Россия представляет громаднейшую, единственную в мире Империю, вместившую в себя несколько отдельных и достаточно крупных государств.

Нужно изучить бытовые особенности этих царств, чтобы наилучшим, наиболее целесообразным способом собрать их воедино, спаять их нравственно около святынь православной Руси. Только за изучением России может и должно последовать её истинное собирание. Таковы задачи современного объединённого русского правительства, и начало их осуществления уже положено с большим успехом: все крупные государственные вопросы и их разрешение поставлены на очередь.

Но этого мало! Одно центральное государственное управление, стоящее на берегах Финского залива, не способно уследить за всем тем, что совершается в огромной России. Центральное правительство может дать только общий тон для провинциальных деятелей, оно может только намечать директивы. Всё остальное – дело патриотизма и благоразумия местных органов власти. А в этом отношении у нас и доселе замечается большой пробел, некое пустое место. Насколько центральное правительство объединено, настолько его исполнители иногда действуют исключительно по личному усмотрению, очень часто по безграничному произволу... И поэтому у местных, провинциальных деятелей и до сих пор в деле почти никакого объединения не замечается.

Многих примеров в этом отношении приводить мы не будем, – это может многим не понравиться; а мы обратим внимание на тот случай, который на основании 138 ст. Уст. о ценз. так милостиво нам сообщил заведующий калмыцким народом г. Козин (см. «Сотрудник», № 19). И воистину никакая фантазия не может иногда быть так фантастична, как сама жизнь.

Какая, например фантазия могла бы изобрести такую комбинацию, что у калмыков-ламаитов состоит «попечителем» киргиз-магометанин?! А между тем – это факт из российской жизни, засвидетельствованный г. Козиным исходящей бумагой за № 1810, от 23 марта 1910 года.

Но ведь это совершенно такая же нелепость, как если бы в Финляндию губернатором был выписан японец! Что делать?! Но, повторяю, это факт: киргиз-магометанин – попечитель калмыков-ламаитов... А потом мы будем исступлённо кричать: «инородческое засилье», инородцы-сепаратисты и пр. Нет, г.г. российские граждане, у нас нет инородческого засилья, а есть безграничная русская беспечность и непонимание русского дела там, где его нужно отстаивать и утверждать.

Но идём далее и внимательнее прочитаем «бумагу» за № 1810, столь обязательно нам доставленную г. Козиным.

Среди калмыков-ламаитов в «Калмыцком Базаре» была маленькая образцовая школка при двух-классной миссионерской. В ней учились и крещёные и некрещёные калмыки и отчасти русские (и даже татары, как мы имеем сведения). Мирно они вместе учились и вместе привыкали жить.

Но в памятный 1905 год через переписку кого-то с кем-то в Калмыцком Базаре открыта другая школа, тоже начальная, но уже для одних калмыков.

В каких целях открыта эта вторая школа – «по типу существующих во всей калмыцкой степи аульных школ?» Если первой школы было мало, но она была русская по духу и полезная для дела, то нужно было её только увеличить, расширить, употребить все меры к её развитию!.. Ничуть не бывало! Вместо этого наняли помещение для чисто калмыцкой школы, чтобы и русского духа в ней не было. И так продолжалось четыре года, – ясно, что эта школа не очень-то развивалась и что её могло бы и совсем не быть. Но в 1907 году случилось невероятное происшествие, невозможное ни с какой точки зрения, – попечителем к калмыкам назначен киргиз-магометанин; и вскоре началась уже, конечно, капитальная постройка калмыцкой школы на средства общественного калмыцкого капитала и с разрешения Министерства Внутренних Дел.

Да ещё бы! Конечно, с разрешения... Не будь этого «разрешения», не было бы у калмыков и магометанского попечителя.

Так, совершенно на законном основании и выстроили калмыцкую школу вместо русской, для которой было подготовлено и настроение местных жителей – калмыков, уже привыкших и не боявшихся русской школы.

Но почему возможно всё это, – а таких примеров бесчисленное множество...

Потому, что у нас есть объединённое правительство в Петербурге и существуют его провинциальные органы, действующие по общему правилу, которое можно формулировать словами: «кто во что горазд».

И это – к великому вреду для общего русского дела. По нашему же мнению, во избежание таких случаев, как засвидетельствованный г. Козиным, и бесчисленного количества им подобных, необходимо скорейшее учреждение хотя бы неофициального характера губернских (или губернаторских) совещательных собраний для выяснения того или другого обстоятельства. Впрочем, это мнение наше – не совсем наше, а людей, более нас компетентных.

Епископ Андрей.

Под таким заглавием в «Туркестанских Ведомостях» была напечатана небольшая, но достойная серьёзного внимания, газетная заметка Н. П. Остроумова¹.

«Ещё на тему...», как нельзя лучше говорит о том, что голос автора уже неоднократно раздавался по этому вопросу, и, как удостоверяет содержание названной статьи, всякий раз раздавался безрезультатно и исчезал бесследно, как звучное пустынное эхо, в близь лежащих горных теснинах.

Да, «одной физической силой нельзя управлять империями», да ещё такими, как империя Российская!

Святая, но до сих пор неусвоенная нами истина...

Во всей нашей окраинной и туземной политике мы следовали чисто азиатскому принципу, унаследованному нами, очевидно, от наших поработителей – татар: «повинуйся страха ради»... Правда, мы отказались от «батогов»² и ввели гуманные начала в туземные суды, дали туземцам самоуправление, хотя далеко ещё не отвечающие их воззрениям, но потребовали от них исполнения наших желаний только: «ради страха»... Морального начала в наши взаимные отношения с туземцами, а также равно и в отношения административные наши с ними, мы не внесли, и должны сознаться, что ещё долго, долго и внести не можем. Не внесём до тех пор, пока не будем владеть не телами и «животишками» их, а их сердцами, или вернее умами... А сердца человеческие покоряются словом, и только словом...

Туземцы, населяющие нашу туркестанскую окраину, несмотря на то, что давно уже покорились русской власти, покорность свою на самом деле выражают только чисто внешним образом... Сердца их далеко ещё не покорены нами: думы их всё ещё тяготеют к той дикой свободе, которой продолжают пользоваться их соплеменники по ту сторону Тянь-Шаня, Алтая, Копет-Дага и других наших пограничных высот.

Похвалы, которые так щедро сыплют волостные и аульные старшины из туземцев каждому представителю русской власти по адресу наших гуманных законов, похвалы эти льстивы, коварны, двуличны. Они немедленно исчезнут, как только минует в том нужда... Именно нужда... Теперь каждый азиат смиряется потому, что видит на нашей стороне физическую силу, и поэтому, конечно, всегда коварно льстит пред русской властью. Но не дай Бог подняться на нас какой-нибудь «жёлтой» опасности, как вчерашние наши льстивые друзья заговорят с нами другим языком...

Этого надо ждать со дня на день и чем дольше мы будем чураться от этого грядущего, как кажется многим, жёлтого призрака, тем ближе его воплощение, тем скорее придётся нам разочароваться в искренности этой азиатской любви...

Что же делать?

Ответ может быть один – заводить повсюду русско-туземные школы, вводить в них русскую грамоту, русский язык и поручать обучение в них русским, но владеющим туземным наречием, учителям.

Это первое.

Второе – стараться как можно больше привлекать детей туземцев в русские школы, а русских детей, обучающихся в наших окраинных школах, в средней и низшей, обучать языкам туземным.

Такой порядок нужен для того, чтобы приготовить из этих питомцев тот кадр местных чиновников, которые, владея языком туземцев, будут впоследствии при поступлении на службу владеть и их сердцами.

Третье – принять за правило – не назначать на ответственные посты в местной администрации лиц, не владеющих в совершенстве инородческими языками.

Четвёртое – обязать приходских священников, в районе приходов которых проживают туземцы, открыть доступ в школы грамоты инородческим детям.

Пятое – создать на окраине несколько миссионерских пунктов, с школами и интернатами при них, для подготовления миссионеров-проповедников из детей туземцев.

На устроение таких миссионерских подготовительных центров должны быть направлены все возможные средства от наших церквей и монастырей.

При успешном, функционировании таких подготовительных миссионерских школ можно будет рассчитывать на то, что архимандриты наших богатых монастырей будут хвалиться не количеством дохода, получаемого ими самими и вверенными им обителями, а количеством сумм, затраченных на миссионерские подготовительные приюты, количеством выпущенных за их счёт туземцев-миссионеров.

Хотя в настоящее время наша родная страна, даже в самом своём центре, сама нуждается в энергичных, дышащих любовью к делу евангельской проповеди, миссионерах хотя у нас нет теперь подготовительных миссионерских школ даже для самих себя, но это не должно уменьшать наших забот об окраинах, ибо окраинами охраняется спокойствие всего центра и всей России.

Сторонникам случайного рождения миссионеров по пословице: «война родит героев», – мы можем сказать, что такие самородки, как Макарии Глухарёвы, работавшие на миссионерском поприще без специальной миссионерской подготовки, рождаются не часто. По крайней мере в настоящее время на Алтае, да и во всей Азии, нет ни одного такого миссионера, каковым был приснопамятный (а в своё время даже гонимый) отец архимандрит Макарий Глухарёв.

Его проекты о практической постановке нашей инородческой миссии не только не осуществлены его преемниками, но многим нашим современным деятелям по миссионерскому вопросу они даже и не известны.

Так-то у нас интересуются миссионерским делом!

Очевидно, что должного интереса к нему нет ни в светском, ни в духовном мире, а потому миссионерское дело делается попутно и кое как...

Оно иначе и делаться не может, так как нет для него специально подготовленных людей, нет и школ...

И до тех пор, пока таких школ и желанных тружеников у нас не будет, пока окраинные чиновники будут набираться с борка́ и со́сенки, до тех пор на окраинах и миссионерский вопрос, и наше административное влияние будут влачиться в жалком состоянии, как случайные путники, и мы не будем гарантированы от новых восстаний каких-нибудь фанатиков-ишанов.

А Н. П. Остроумов, Сыромятников и К^о – будут ещё много раз печатать свои заметки о том, что «для лучшего и более успешного воздействия на туземную массу необходимо русским чиновникам всех ведомств знакомство с местными наречиями, при помощи которых они могли бы иметь непосредственные объяснения с туземцами, а с другой стороны русское правительство путём школы распространяло бы знание государственного языка среди детей туземного населения и давало бы последним возможность непосредственного знакомства с русской письменностью и русской государственностью», а мы ещё добавим – и с евангельскими истинами.

Протоиерей М. Колобов.

I.

Казанскому Съезду деятелей по инородческому просвещению Казанского края предложено, между прочим, сказать своё авторитетное слово по вопросу о церковной дисциплине (§ 1, отд. 3).

Да, это вопрос громадной церковной важности. И между тем – этот вопрос не только совершенно не выяснен в нашей церковно-общественной жизни, но и в сознании даже искренне преданных Церкви мирян занимает более чем скромное место.

Церковная дисциплина и полицейский порядок в храмах – это для многих представляется тожественными понятиями. И для многих не кажется странным, когда даже этот полицейский порядок в храме поддерживают полицейские-магометане!³ До такой степени утратилось в нашем церковном сознании самое элементарное представление об истинно-церковной жизни, да и вообще о Церкви. Между тем магометане и наши сектанты тем только и сильны, что среди них развито сознание общности жизни и интересов их религиозной общины. Они действительно живут в этой своей общине, а мы в Церкви только числимся, считаемся приписанными к тому или другому приходу и в то же время многие никогда не посещают даже своего приходского храма. Я знал одного человека, который с великим легкомыслием говорил о посещении им храма только, «когда Христос воскресе поют», – «при мне другого ничего не поют», кощунствовал он. А таких не мало; и мало-по-малу создалась около нас какая-то атмосфера пренебрежительного отношения к церковным уставам, по существу, – это атмосфера отпадения от церковной жизни. – Церковные установления, церковные взгляды на жизнь, церковная жизнь, – всё это переживает период какой-то странной ненормальности; около всего того, чем живёт св. Церковь, скопилось столько недоразумений, недоумений и – ещё чаще – круглого невежества, что невольно хочется остановиться на разъяснении всего этого и хоть немного прояснить в обще-церковном сознании сущность церковной жизни.

Чтобы наша речь не показалась кому-нибудь из нашей интеллигенции скучной или, что ещё страшнее «клерикальной», воспользуемся прекрасной страничкой из характеристики Алекс. Степ. Хомякова, сделанной Юрием Самариным.

«Если нас спросят: да разве не все православные живут в Церкви? то мы не задумываясь ответим: далеко не все. Мы живём в своей семье, в своём обществе, даже до известной степени в современном нам человечестве; живём также, хотя ещё в меньшей степени, в своём народе; в Церкви же мы числимся, но не живём. Мы иногда заглядываем в неё, иногда справляемся с нею, потому что так принято и потому, что это иногда бывает нужно; например, под влиянием заботы о какой-нибудь нашей выгоде, положим хоть о сбережении наших полей от потрав, или наших лесов от порубок, мы вспомним, что Церковь учит нуждающихся терпению и запрещает посягать на чужую собственность. Учит – действительно, но ведь не этому одному, а ещё и другому и многому другому. Или, например, в одно прекрасное утро, узнав, что на Руси наплодились нигилисты, мы начинаем бросать в них и сводом законов, и политической экономией, и общественным мнением Европы, да уж за раз и религией, благо она подвернулась под руку. И здесь опять несомненно, что нигилизм осуждается верой; жаль только, что мы вспомнили об этом поздно, с перепугу, и что она нам понадобилась только, как камень.

Вообще можно сказать, что мы относимся к Церкви по обязанности, по чувству долга, как к тем почтенным, престарелым родственникам, к которым мы забегаем раза два или три в год, или как к добрым приятелям, с которыми мы не имеем ничего общего, но у которых в случае крайности иногда занимаем деньги. Хомяков вовсе не относился к Церкви, именно потому, что он в ней жил, и не по временам, не урывками, а всегда и постоянно, от раннего детства и до той минуты, когда он покорно, бесстрашно и непостыдно встретил посланного к нему ангела разрушителя.

Церковь для него была живым средоточием, из которого исходили и к которому возвращались все его помыслы; он стоял пред лицом Церкви и по её закону творил над самим собой внутренний суд; всем, что было для него дорого, он дорожил по отношению к ней; ей служил, её оборонял, к ней прочищал дорогу от заблуждений и предубеждений, всем её радостям радовался, всеми её страданиями болел внутренне, глубоко, всей душой. Да, он в ней жил, другого выражения мы не подберём.

Чтобы сколько-нибудь уяснить нашу мысль, укажем на факт по себе самый незначительный, но по наглядности своей, годный для примера. Когда нас зовут на свадьбу или на вечер, мы надеваем фрак и белый галстук. Почему мы это делаем? Только потому, что так делают все, так принято в той среде, в том обществе, которое мы называем своим. А почему мы подчиняемся уставам этого общества? Потому, что мы не допускаем мысли, не смеем и не хотим оскорбить его. А не хотим потому, что мы живём в нём и дорожим нашим с ним общением. Хомяков всю жизнь свою, в Петербурге, на службе, в конногвардейском полку, в походе, за границей, в Париже, у себя дома, в гостях, строго соблюдал все посты. Почему? – По той же самой причине: потому, что так делают все, т. е. все те, которые для него были свои, потому что для него не могло прийти на ум, нарушением обычая, выделиться из общества, называемого Церковью; потому наконец, что его радовала мысль, что с ним в один день и час всё его общество, то есть весь православный мир, загавливался или разгавливался, поминая одно и то же событие, общую радость или общую скорбь».

Так Самарин характеризует Хомякова и добавляет: «разумеется, большинство смотрело на это иначе и пожимало плечами».

И сейчас ещё большая часть нашего общества пожимает плечами, видя в ком-либо искреннюю церковность и любовь к церковным обрядам; наше общество этой церковности не понимает; не понимает, что Церковь есть общество и что всякий, к этому обществу принадлежащий, должен соблюдать те правила, ту дисциплину, которыми это общество живёт. Иначе это общество, как и всякое иное, распадается, внутренняя жизнь его ослабевает и его одушевление перестаёт кого-либо к себе привлекать.

Церковник.

В Цивильском уезде 148.379 душ чуваш обоего пола, в том числе язычников 867 душ мужского и 429 душ женского, а раскольников чуваш 3 души мужского и 5 душ женского пола.

Религиозно нравственное состояние православных, в разных приходах уезда, не на одинаковой ступени христианского самосознания. Это зависит от местных условий жизни самих инородцев и от тех лиц, кому вверено – просвещение от духовенства и учителей. Немало приходов таких, где инородцы-чуваши в смысле духовного просвещения стоят уже выше русских. Причина этого та, что богослужение здесь давным-давно совершается на родном их языке, а в некоторых приходах даже и церковное пение сопровождается участием народного хора, как то в сёлах Кошелеях и Шоркисрях. Язычники-чуваши Цивильского уезда также стоят не на одинаковой культурной ступени, и это опять-таки зависит от местных условий жизни самих язычников и лиц коим вверено руководство ими.

В тех приходах, где язычники-чуваши отдалены от влияния ислама и живут среди чуваш православных, их по жизни можно назвать христианами. Эти чуваши-язычники внешним образом ничем не отличаются от православных, лишь только не носят на себе креста и не исполняют церковных треб и постов. Но у них есть уже хорошая сторона в их настроении: они храм Божий посещают, почитают праздники, в домах некоторые имеют даже святые иконы и принимают их с крестным ходом к себе в дом, как и православные чуваши. В настоящее время есть между ними и такие язычники, которые принимают, т. е. приглашают, местный причт для освящения домов своих – это видно из слов приходских священников.

В тех приходах, где язычники живут хотя и среди православных, но по жизни язычествуют и находятся в полном неведении христианского учения, они всегда в пример выставляют таких православных чуваш, которые живут не по учению Христа. При этом нужно сказать, что по мнению язычников-чуваш, крещёные чуваши сравнительно живут бедно, а потому крещение язычники считают вредным средством для жизни человека.

Ввиду сего, в этих селениях, где сами православные находятся на низкой ступени просвещения, необходимо скорее поднять их религиозное чувство, отсечь их от грубого язычества и сделать их истинными сынами Христовой Церкви. Потом уже можно будет взяться и за просвещение язычников, – для чего необходима живая проповедь. Также весьма полезно было бы распространять брошюрки духовно-нравственного содержания на родном языке инородцев.

Наконец те селения, где язычники живут в соседстве с мусульманскими селениями, чуваши-язычники постепенно сближаются с татарами и перенимают от них соблазнительное учение ислама. У мухаммедан всякий торговец, прохожий, пастух являются миссионерами среди темных чуваш. Вот 21-го сентября мы с уездным миссионером были в селе Старом-Тябердине в языческой семье. Мы долго вели там беседу. После некоторого времени жена язычника и говорит: «батюшка, вы уже неоднократно бывали у нас и всегда хвалите свою веру и доказываете превосходство её пред мусульманским учением, а вот перед вами здесь ещё был татарин – торговец, тоже хвалил свою веру и доказывал превосходство ислама пред христианством. Теперь мы сами не знаем, что хорошо и что худо, но ваша вера лучше нравится нам, поэтому мы не воспрепятствовали своей дочке принять крещение». Далее многие язычники-чуваши после долгой беседы заявляют, что они не хотят принять крещение потому только, что в этом нет надобности. Придёт пора, пожалуй, можно будет креститься, но и то не иначе, как по получении некоторых наград. Если скажешь им, что люди могут спастись только приняв с верой крещение, то они часто возражают, что там, т. е. на том свете, никто не был, и нам не известно кто будет в раю и кто – в аду, лишь бы здесь хорошо жилось. Для того, чтобы вразумить их христианской истиной, местным священникам следует почаще их навещать и наставлять в духе Евангельского учения.

Остановимся на некоторых отдельных фактах: Приход села Можарок Цивильского уезда состоит из трёх селений: села Можарок и чувашских деревень: Старой Бахтиаровой и Подлесной. В настоящее время в приходе 4572 души обоего пола. В числе их: русских православных 644 души, русских раскольников 2211 душ, чуваш православных 1693 души, чуваш раскольников 7 душ и чуваш язычников 15 душ.

Приходские деревни от села находятся: Старая Бахтиарова в 6-ти верстах и Подлесная в 5 верстах. Препятствий в путях сообщения между ними почти нет, но с религиозно-нравственной стороны бывает немало препятствий общению, потому что раскольники, исконные враги Православной Церкви, всячески старались и стараются препятствовать чувашам в этом приходе посещать храм Божий, оскорбляют их религиозное чувство, осыпая их насмешками, называют их еретиками и проч. И это всё ничего, но ещё печальнее то, что чувашам этих селений никогда не приходится слышать слово Божие на родном языке, разве только, если они сходят в ближайшее село. И вот следствием этого является, что православные чуваши, ничего не зная в вере, перешли в раскол. А что грозит в будущем? Здесь просвещение язычников-чуваш целиком лежит на уездном миссионере, но о. Зайков при всём своём желании более трёх раз в году не может у них быть, а местный священник по-чувашски не знает.

В Ново-Чурашевском приходе живут исключительно чуваши православные, численностью более 6000 душ обоего пола и около 200 душ язычников. Здесь и православные некоторых селений мало отличаются от язычников, как например в деревне Вудаялях, где чуваши в церковь почти не ходят, по словам их же самих. При посещении домов их одна женщина не узнала уездного миссионера. Она думала, что это приходский священник и выяснилось, что она не видала своего приходского батюшку, хотя сама христианка.

Чуваши этой деревни, за исключением нескольких семейств, постов не соблюдают, многие ходят без креста, и, к сожалению, местный причт, не знающий языка, нрава и быта инородцев, мало имеет на них миссионерского воздействия. Затем, по словам местных обывателей, пропаганда ислама всё, усиливается, а потому здесь крайняя нужда в миссионерах. В деревне Вудаялях необходимо открыть воскресную школу для взрослых, или еженедельно вести собеседования в школе, где бы взрослые, находящиеся в настоящее время в полной тьме духовной, могли слышать Слово Божие. Язычники – чуваши в деревне Вудаялях очень упорны сравнительно с другими. Это объясняется тем, что их мало посещают те лица, на кого возложено их просвещение, и это ещё счастье, что у чуваш-язычников нет учения язычества, как строго обоснованной религиозной системы. «Отцы так жили и нам велели», вот их ответ на все убедительные речи миссионера. Когда рассказываешь об аде и рае язычнику, и он категорически заявляет, что там никто не был, то он вполне удовлетворяется этим. Все понятия его облечены в материальную форму; и ад и рай представляются ему продолжением земной счастливой и несчастной жизни. Понятие об духовности, не вещественности того и другого у чуваша отсутствует.

Школа и церковь совместно должны перевоспитать мышление чуваш и дать им ясное понятие о Боге и о загробной жизни человека.

Окончивший Казанские Миссионерские Курсы

Григорий Степанов

Брак Японца с Россиянкой.

Долго проживавший в России японский юрист Нацуаки-Камеичи наконец вернулся в Японию, но не один, а с молодой девушкой-москвичкой, которую взял себе в супруги. По уговору с родными этой девушки, возвратясь на родину в Токио, он принял святое крещение, после чего сочетался с ней законным браком в христианском соборе в Токио 13 июля 1909 года. Это достойно внимания как первый брак японца с россиянкой.

Монашество в Японии.

Сознание высоты духовной жизни монашества проникло и в молодое, воспитываемое христианство Восточных христиан-японцев. И ими было понято великое значение его, конечная цель нравственной – совершенной жизни, следования по стопам Христовым, «распиная себя со страстьми и похотьми». И они пожелали идти высшей духовной дорогой, стремясь к горнему, небесному отечеству, которое отвратившийся от мира и отвергшийся от его суеты приобретает себе в вечное наследие.

Если, кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой и следуй за Мною (Лук. 9:23). Вот этот глас и его призыв проникли в глубь души катехизатора Моисея Минато (японца), который отличался и до принятия на себя монашества выделяющейся религиозной жизнью.

31 июня 1909 года Моисей Минато принял пострижение, с именем Серафима. Постриг совершал Архиепископ Николай... Этот торжественный, велико-трогательный обряд сильно повлиял на зрителей и на самого постригаемого, душа которого ликовала, ибо ей сорадовались небесные жители – ангелы. Итак, монашество проникло и в новый христианский мир – в Японию, где нашло сочувствие и принялось на слабой пока почве ещё мало возделанных душ язычников. Появилось христианство – началось и монашество. Лишь зародилось воспитание на христианских началах – как уже вступает в совершенство воспитания в проявлении монашества.

Дай, Господи, чтобы возросло в Японии иночество и нашло себе много последователей, это очень поддержит дух всех христиан на Востоке.

Михей Накамура.