Глава 13. Русская Церковь в годы хрущевских гонений (1958–1964 гг.)

В марте 1958 г. Н. С. Хрущев возглавил Совет министров в СССР, сохранив при этом должность первого секретаря ЦК Коммунистической партии.

После страшных лет ежовщины и бериевщины хрущевская политика выглядела относительно человечной. Частичная реабилитация жертв сталинских репрессий, определенная либерализация культурной жизни, выход из международной самоизоляции позволяли надеяться на серьезное обновление и даже перерождение советского строя. Название повести И.Г. Эренбурга «Оттепель», отразившей эти надежды, дало неофициальное название и всему этому периоду. Однако экономическая политика Хрущева явилась началом пути к очередной катастрофе. Хрущевское наступление на подсобные хозяйства стало продолжением сталинского раскулачивания и именуется порой «раскрестьяниванием». Крестьянин превращался в сельского пролетария, еще более оторванного от своих корней. Политика «укрупнения колхозов» привела к уничтожению малых сел и деревень. Исторический сельскохозяйственный центр России, разоренный войной, фактически лишился финансирования, направленного на освоение «целинных земель» в Казахстане. Результатом очередных экспериментов должно было стать всеобщее изобилие и построение утопического «коммунистического общества» уже к 1980 г.

Поскольку обязательным атрибутом этого общества должен был стать всеобщий атеизм, новый курс коммунистического государства подразумевал и очередное наступление на Церковь. Обещание Хрущева показать по телевизору «последнего попа» казалось молодому поколению выполнимым – сорокалетняя богоборческая политика уже дала свои ядовитые плоды. Не подвело нового государственного лидера и его идеологическое окружение – М.А.Суслов, Е.А.Фурцева, Л.Ф.Ильичев,

Л.Н.Поспелов. Подросли и новые воинствующие атеисты – комсомольские лидеры А.Н.Шелепин, В.Е.Семичастный, А.И.Аджубей, рвавшиеся в бой с религией. 1958–1964 гг. стали для Церкви периодом новых преследований.

Основная масса стойких исповедников была уничтожена еще в 1930–1940-е гг. Хрущевские атеисты имели дело уже с другими людьми. Посещение храма теперь не вело к обвинению в создании контрреволюционной организации, а наличие в доме икон не считалось антисоветской пропагандой. Наказания за проявление церковности были по довоенным меркам достаточно мягкими – это грозило увольнением с работы, отчислением из института и т. д. Верующий человек становился объектом для издевательств, почти что изгоем в советском обществе. Православного христианина, прошедшего через ужасы сталинских лагерей, хрущевские методы напугать не могли, но для новых поколений это могло стать достаточным основанием отказаться если не от веры, то хотя бы от внешних ее проявлений. Среди людей среднего возраста и особенно молодежи храм посещали немногие.

Подготовка к новому наступлению на Церковь велась с конца 1940-х гг. Поэтому антирелигиозные постановления ЦК Коммунистической партии почти не буксовали на местах.

4 октября 1958 г. ЦК принял секретное постановление «О записке отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по союзным республикам «О недостатках научно-атеистической пропаганды"». Документ обязывал местное руководство приступить к борьбе с «религиозными пережитками». Менее чем через две недели, 16 октября, появились другие распоряжения, которые должны были стать началом конца Православной Церкви.

Первое из постановлений, «О монастырях в СССР», было направлено на сокращение числа монастырей и принадлежавших им земельных угодий. Совету министров союзных республик поручалось внести предложения по этому вопросу. Тем самым атеистическая власть рассчитывала сокрушить центры духовности, которыми и были монашеские обители.

Второе постановление, «О повышении налогов на доходы епархиальных предприятий и монастырей», должно было подорвать финансовую базу Православной Церкви. В соответствии с постановлением налог на свечное производство патриархийных мастерских увеличился более чем в 70 раз. Вступившее в силу 1 октября постановление было сообщено Церкви лишь 28 октября. Это повлекло взыскание платы за уже проданные свечи. На грани разорения оказались не только храмы, но и целые епархии.

Многие церкви были вынуждены отказываться от больших хоров, что снизило торжественность служб. Начались трудности и с ремонтом храмов. В тяжелом положении оказались и приходы Московского Патриархата за рубежом – многие из них, особенно в инославных и в нехристианских странах, содержались за счет Патриархии.

Председатель Совета по делам РПЦ Г.Г.Карпов был признан неподходящим для своей должности и 21 февраля 1960 г. был уволен. Новым председателем Совета стал В.А.Куроедов.

16 марта 1961 г. по Церкви был нанесен еще один удар. Совет министров постановил, что решения о закрытии храмов могут приниматься на местном уровне. Так же поступили и с колокольным звоном. Централизованно он запрещен не был, но, согласно постановлению, местные власти сами могли принять такое решение, «если это вызывается необходимостью и поддерживается населением». И «необходимость», и «поддержку» найти было очень просто. Теперь у местных властей были развязаны руки, а высшее коммунистическое руководство было избавлено от обвинений – оно всегда могло сказать, что беззакония против Церкви всего лишь «перегибы на местах». Страну захлестнула новая волна разрушения храмов. По всей стране уничтожались сохранившиеся монастырские постройки и церкви – Воскресенский собор в Красноярске, Николаевский собор в Полоцке, Софийский собор в Гродно. В Москве был разрушен Преображенский храм на Преображенской площади, в Санкт-Петербурге – церковь Спаса-на-Сенной, Дмитриевская греческая церковь, Троицкий собор и Покровская церковь Троице-Сергиевой пустыни и т. д.

Профессор А.С.Трофимов, вместе с группой реставраторов и искусствоведов пытавшийся спасти ряд храмов, вспоминает посещение министра культуры Е.А.Фурцевой. «Екатерина Алексеевна сделала гримасу, обозначавшую полное неудовольствие, и... сказала, что, по ее мнению, памятников у нас в стране слишком много и всеми ими заниматься невозможно, да и ни к чему. У государства есть вопросы поважней сохранения памятников. Тут она повторила весьма расхожее в то время выражение: «Мы подходим к коммунизму, а людям жить негде!» К ужасу... всех присутствующих, она стала говорить о намерении снести все, что нам мешает строить коммунистические города. Кто-то из комиссии... спросил Фурцеву, какими же должны быть, по ее мнению, коммунистические города. Она ответила, что архитекторы должны это лучше знать, но уж, конечно, без церквей».

Закрытию храмов и отстранению священников от власти на приходах серьезно помогла хрущевская приходская реформа.

В октябре 1961 г. на XXII съезде Коммунистической партии борьба с религией была указана как основная идеологическая задача. В июне 1963 г. на пленуме ЦК КПСС было прямо сказано, что религия является главным и единственным легально существующим в стране врагом марксизма. В том же году по указанию Хрущева был принят план «Мероприятия по укреплению атеистического воспитания населения». В соответствии с этим планом партийные идеологи на местах должны были контролировать выборы в исполнительные органы религиозных общин, учитывать крещения, венчания и погребения, а также «вести работу» с верующими и членами их семей.

31 марта 1961 г. Куроедов предложил постоянным членам Синода реформировать систему приходского управления, поскольку в религиозных общинах власть «диктаторская», так как принадлежит одному священнику, а в стране – «подлинная демократия». То, что Церковь отделена от государства, советский чиновник не упомянул. Совет по делам РПЦ предложил отстранить священника от управления приходом, превратив его в наемника. Власть на приходе должна была передаваться приходскому совету. Замысел атеистов был понятен – приходской совет было намного легче контролировать, в то время как священник лишился теперь власти и инициативы. Советское руководство вспомнило постановление 1929 г. «О религиозных объединениях», по которому священники устранялись от участия в делах религиозных общин.

Хотя 18 апреля 1961 г. Синод согласился с приходской реформой, советскому руководству нужно было создать видимость, что решение одобрено соборным голосом Церкви. При этом Собор нужно было провести как можно быстрее, чтобы не дать архиереям возможности внимательно ознакомиться с документами и выработать общую программу противодействия беззаконию. Опасения атеистического государства были обоснованы – запланированная реформа была встречена иерархией с возмущением. Критиковали намеченную реформу архиепископы Лука (Войно-Ясенецкий), Ермоген (Голубев), Симон (Ивановский), епископы Донат (Щеголев) и Андрей (Сухенко). Советская администрация со своей стороны настаивала на увольнении несогласных, прежде всего святителя Луки (Войно-Ясенецкого). Но 11 июня 1961 г. архиепископ Лука отошел ко Господу, избавив Патриархию от проведения этой неприятной меры. Архипастыри, которые могли выступить против новой приходской политики, приглашения не получили.

Архиерейский Собор состоялся 18 июля 1961 г. в Троице-Сергиевой лавре. Сами архипастыри в большинстве своем не знали о готовящемся Соборе и приехали в лавру на праздник преподобного Сергия Радонежского. Лишь по окончании торжеств было объявлено об открытии Собора. Как и предполагалось, его участники одобрили изменения в «Положении об управлении Русской Православной Церковью» в отношении приходов. В соответствии с реформой приходская община, вернее ее ядро из 20 членов («двадцатка»), регистрировалась местной гражданской властью, получала здание храма и церковную утварь и отвечала за имущество по советским законам. Исполнительным органом «двадцатки» становился приходской совет из старосты, помощника старосты и казначея.

Архиепископ Саратовский Пимен (Хмелевский) впоследствии охарактеризовал положение так: «Приходские советы делались практически независимыми от иерархии, и в них могли проникать люди не только неверующие, но и вообще недостойные, а настоятель и даже архиерей ничего не могли с этим поделать».

Фактически была пресечена возможность совершения каких-либо треб вне храма. Хотя формально такого запрещения не было, на деле священников принуждали к отказу от любых богослужений за пределами церковной ограды. Так, при перерегистрации московского духовенства в 1961 –1962 гг. уполномоченные Совета по делам РПЦ ставили пастырям условие – предоставлять подписку, что совершать требы на дому или панихиды на кладбищах они будут только с разрешения местных властей. Понятно, что получить таковое было практически невозможно. Под фактическим запретом оказалось и присутствие детей на богослужении.

На Церковь обрушилась и волна закрытия храмов. Процесс, начатый в 1958 г., после 1961 г. серьезно ускорился. Если в 1958 г. количество храмов в Русской Церкви составляло 13 414, то в 1960 г. их было уже 13 008. В течение следующих лет хрущевского правления число церквей и молитвенных домов ежегодно уменьшалось на одну – на полторы тысячи. В 1965 г. у Русской Церкви осталась 7 551 церковь. Основной удар был нанесен по сельским храмам – в городах закрытие церквей могло вызвать ненужный властям шум. Однако антицерковная кампания не обошла стороной и города. Даже в областных центрах количество приходов сократилось до одного-двух. Действующие храмы в районных центрах тоже стали редкостью. Поводы для закрытия были разные. В западных районах страны власти часто ссылались на то, что службы в местных церквах начались при нацистской оккупации, то есть незаконно. Некоторые храмы, особенно в сельской местности, не могли платить повысившиеся налоги, и «двадцатка» объявляла о роспуске прихода. Нередко церкви разделяли судьбу самих сел – при Хрущеве они часто объявлялись «бесперспективными», молодежь переезжала на новые места, а сами села постепенно умирали.

Были налажены и другие механизмы закрытия церквей. Например, приходу не давали возможность сделать ремонт, приобрести строительные материалы. Храм ветшал, пока власти не объявляли здание находящимся в «аварийном состоянии» и не закрывали его. Приход в таком случае приписывали к другому храму. Бывали случаи, когда молитвенные здания становились жертвой городских строительных планов – на месте церквей намеренно проектировались новые дома или проезжая часть улиц. Еще один способ: уполномоченный долгое время не регистрировал прибывшего на новый приход священника. Храм оставался без богослужения, после чего закрывался по причине отсутствия в нем служб. Закрытые храмы, как и в 1930-е гг., варварски разрушались или передавались под клубы, кинотеатры, склады. Подверглись разрушениям и сохранившиеся монастырские постройки.

Число действующих монастырей сократилось с 56 в 1958 г. до 16 в 1965-м. Болезненным было закрытие каждой из монашеских обителей, но особенно тяжело переживалась утрата духовных центров русского иночества – Киево-Печерской лавры и Глинской пустыни в Сумской области.

Для ликвидации монастырей были свои методы. Теперь в иноческие обители можно было поступать лишь с 30 лет (поначалу власти планировали с 40 лет), причем прописку в монастыре местные власти намеренно затягивали, что давало право в любой момент выселить насельников как «нарушителей паспортного режима». Возрастные ограничения привели к тому, что в монастырях оставались в основном пожилые монахи, не способные работать.

Ремонтные работы также оказались под запретом, что приводило к постепенному разрушению зданий. Безбожное государство пыталось пресечь и основной источник монастырских доходов пожертвования паломников. В 1961 г. организованные паломничества были запрещены, а частные паломничества были серьезно затруднены упразднением монастырских гостиниц. Ночевать в монастырских церквах инструкциями было запрещено, серьезные неприятности грозили и местным жителям, пускавшим паломников на ночлег.

Жалобы в вышестоящие инстанции результата не давали, письма за границу были основанием для обвинения правдоискателей в «злостной клевете» и к тюремному сроку.

Высшая советская администрация не вдавалась во все тонкости борьбы с Церковью, намечая лишь стратегическую линию и требуя с мест отчетов о сокращении числа приходов, упразднения монастырей и т. д. Частности этой борьбы лежали на местных властях, которые придумывали свои методы, иногда изуверские.

В тяжелейшем положении оказалась Успенская Почаевская лавра. В отличие от Троице-Сергиевой и Киево-Печерской, она находилась в украинской глубинке и иностранцами посещалась мало. Государству казалось, что с ликвидацией этой обители особых проблем быть не должно. У Почаевской лавры были отобраны все строения, примыкающие к обители, а также ряд помещений внутри монастыря. Возле святых врат в здании семинарии был организован «Музей атеизма», в который были отобраны многие ценные предметы, принадлежащие лавре. Гостиница для паломников была превращена в психиатрическую больницу. Монастырю не продавали топливо, и инокам приходилось зимовать в холодных помещениях. Известно множество случаев, когда братию вызывали в милицию, заставляли уехать, для убедительности подкрепляя свои требования побоями.

«Время вашего мракобесия закончилось, монастыря, считайте, уже нет. Уходите, пока не посадили», – говорили в милиции и КГБ.

Ссылки монахов на свободу совести, указанную в конституции, вызывали циничный смех милиционеров: «Конституция написана для коммунистов, а вы все – лишенцы».

Бывало так, что монахов насильно забирали из монастыря, ставили в паспорт штамп о выписке и увозили как можно дальше от обители. Возвращение могло стать основанием для обвинения в нарушении паспортного режима.

Серьезно пострадал и самый известный лаврский подвижник и чудотворец – преподобный Амфилохий (Головатюк). 70-летнего старца (до принятия великой схимы он носил имя Иосиф) насильно увезли в психиатрическую больницу в Буданове. Там его побрили, поместили в камеру к буйным больным, стали вводить препараты, от которых тело преподобного распухло и отказали ноги. По ходатайству родственников старца отпустили, но категорически запретили даже появляться возле лавры (память преподобного 12 мая).

Преследовали не только братию, но и богомольцев, которых задерживали на пути к лавре. Жестокости и насилие, применяемые к паломникам и паломницам, оставались для представителей власти без последствий.

Если в 1961 г. в Почаевской лавре было 140 монахов, то спустя несколько лет их осталось только 35. Был арестован и помещен под домашний арест во Львове и наместник монастыря архимандрит Севастиан (Пилипчук). Представлялось, что дни лавры сочтены. То, что она выстояла, казалось чудом даже ее насельникам.

«Наши старички говорили: надо держаться, – вспоминал архимандрит Аппелий (Станкевич), трижды судимый за отказ покинуть монастырь. – И мы держались. Хотя тогда никто и не думал, что лавра останется».

Сильный натиск испытал в эти годы еще один центр паломничества – Псково-Печерский монастырь. Сюда, к чудотворной иконе Божией Матери, мощам преподобномученика Корнилия и других подвижников, паломники стекались со всей страны. Эта обитель стала приютом для многих архипастырей, находившихся на покое. Здесь жил епископ Гавриил (Абалымов), после освобождения из лагерей так и не получивший назначения на кафедру. Псково-Печерский монастырь стал последним земным пристанищем для митрополита Вениамина (Федченкова) († 1961), вернувшегося из эмиграции, занимавшего несколько кафедр и в 1958 г. уволенного на покой. Здесь жил и другой архипастырь-реэмигрант епископ Феодор (Текучёв). «Передо мной была живая – явно не советская, а настоящая – православная Россия», – вспоминает диакон Георгий Малков, посетивший монастырь в конце 1950-х гг.

Попытки закрыть эту обитель предпринимались неоднократно. Псковские областные власти настаивали на передаче зданий монастыря под машинно-тракторную станцию. Большим благом для монастыря было то, что в эти тяжелые годы его наместником был архимандрит Алипий (Воронов), фронтовик, прошедший войну от Москвы до Берлина, замечательный художник, к которому ездили за консультациями живописцы и реставраторы со всей страны. Еще на фронте он дал обет уйти в монастырь, если удастся выжить.

Будучи настоятелем, он восстанавливал здания, сумел добиться возвращения множества ценных предметов, похищенных оккупантами. Архимандрит Алипий вспоминал, как в 1963 г. местные партийные чиновники пытались запретить монахам поливать огород:

«–Кто вы и что от нас требуете? – спросил я.

Человек в шляпе не назвал своего имени и чина, а сказал мне, что мы не имеем права на эту воду и на эту землю, на которой стоим. Я ему сказал:

Я, Воронов Иван Михайлович, гражданин Советского Союза, участник Великой Отечественной войны , и мои товарищи, которые живут за этой стеною , ветераны и инвалиды Отечественной войны, многие – потерявшие руки и ноги, получившие тяжелые ранения и контузии, обливали эту землю своей кровью, очищали этот воздух от фашистской нечисти, а также мои товарищ и, живущие здесь, труженики заводов, фабрик и полей, старые инвалиды и пенсионеры , старые отцы, потерявшие своих сыновей в боях за освобождение этой земли и этой воды, и все мы, проливавшие свою кровь и отдававшие свои жизни, не имеем права пользоваться своей землей, водой, воздухом и солнцем – всем тем, что вырвали у фашистов для себя, для своего народа? Кто вы? – спросил я. – И от чьего имени вы действуете?

Они стали лепетать, называя райкомы, обкомы и т. д... Уходя от нас боком, человек в шляпе сказал:

– Эх... батюшка!

Я ответил, что батюшка я – для вон тех людей, а для вас я – русский Иван, который еще имеет силу давить клопов, блох, фашистов и вообще всякую нечисть».

За монастырь архимандрит Алипий стоял горой и прямо заявлял, что скорее умрет, чем допустит его закрытие. Псково-Печерскому монастырю довелось стать единственным монастырем на территории Российской Федерации, который ни на день не закрывался со дня своего основания.

В Эстонии с большим трудом удалось отстоять Пюхтицкий монастырь. Патриарх Алексий II, в то время занимавший Таллинскую кафедру, вспоминал, что спасти от закрытия эту обитель удалось благодаря организации визитов зарубежных делегаций, например, из Восточной Германии. После таких посещений в западной прессе появлялись восторженные статьи о монастыре. Коммунистические власти, не желавшие лишних проблем и неудобных вопросов от западных журналистов, предпочли оставить монастырь в покое.

Приходы и монастыри были не единственным объектом ненависти советской администрации. Согласно директивам, из Москвы по всей стране упразднялись и епархии. Упразднить епархию в своей области для уполномоченных было делом чести.

У Церкви отбирались и святыни, например, мощи святителей Тихона Задонского и Феодосия Черниговского. Оказались в руках государства и останки Киево-Печерских преподобных.

Параллельно с этим власти нанесли удар и по кадровому составу Церкви. На начало хрущевского правления в стране было две духовные академии (Московская и Ленинградская) и восемь семинарий. В ходе хрущевских гонений академии удалось сохранить, но число семинарий сократилось – были закрыты Киевская, Саратовская, Ставропольская, Луцкая и Жировицкая семинарии. В Русской Церкви осталось только три семинарии – Московская, Ленинградская и Одесская. Качественный состав будущих пастырей тоже контролировался. Поступление в духовные школы было невозможно для людей с высшим образованием, серьезные проблемы создавались и для тех, кто успешно оканчивал школу или отслужил в армии. «В семинарию, – вспоминает Святейший Патриарх Кирилл, – поступали либо люди, имевшие душевное расстройство, либо совсем никчемные, с точки зрения властей, для общества».

Большое внимание уделяла советская администрация и кадровому составу епископата. Архипастыри-исповедники, прошедшие лагеря и умевшие дать отпор партийной номенклатуре, постепенно покидали этот мир. В 1955 г. умер епископ Вениамин (Милов), в 1961 г. не стало архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого), в 1962 г. – митрополита Антония (Романовского) и епископа Афанасия (Сахарова). Уходили и архиереи-реэмигранты, проведшие 1920–1940-е гг. заграницей и в силу сложившегося у них менталитета не привыкшие кланяться властям. В 1952 г. умер архиепископ Сергий (Королев), в 1958 г. – архиепископ Ювеналий (Килин), в 1961 г. – архиепископ Никандр (Викторов), в 1962 г. – митрополит Нестор (Анисимов).

Теперь власти старались допускать на архиерейские кафедры лишь тех, кто, по их мнению, будет послушно наблюдать за уничтожением Церкви, активно «бороться за мир» и «разоблачать антисоветскую пропаганду». Однако успех в этом направлении содействовал коммунистическому руководству далеко не всегда, и немалая часть архипастырей как могла отстаивала храмы от закрытия, а священников – от преследований.

Хрущевская кампания коснулась и клириков. Инструкция Совета по делам РПЦ от 6 ноября 1958 г. предписывала уполномоченным, чтобы для работы с иностранцами, прибывающими в города, привлекались не только экскурсоводы, но и духовенство. Предписывалось говорить, что Церковь сейчас свободна как никогда, и правильно отвечать на «провокационные вопросы». Нельзя было показывать иностранцам закрытые или разрушенные храмы. Священники, согласные брать на себя эту неприятную обязанность, должны были переводиться в города, несогласных отправляли на отдаленные приходы. Ссылка в медвежий угол была меньшим из зол, активный пастырь мог пострадать намного серьезнее, вплоть до ареста и заключения. Кто-то привлекался как «повторник», кому-то ставили в вину службу на оккупированных территориях в годы войны. Можно было обвинить священника в «хозяйственных преступлениях», что в то время было несложно. Так, уполномоченные постоянно мешали приходам приобретать стройматериалы для ремонта, ситуация усугублялась и постоянным советским дефицитом. Приходилось решать проблему обходными путями, что при желании всегда можно было представить как махинацию.

Серьезно страдали архиереи, пытавшиеся на местах противостоять закрытию храмов и преследованию священников. В сентябре 1960 г. по требованию Совета по делам РПЦ был уволен с Ташкентской кафедры архиепископ Ермоген (Голубев). В том же 1960 г. был арестован архиепископ Казанский Иов (Кресович). Он был обвинен в неуплате налогов с «представительских сумм», которые по закону налогом не облагались. Архиепископ Иов был готов выплатить даже этот незаконный налог, но иерарха это не спасло – он был приговорен к трем годам лишения свободы.

Сложнее было расправиться с митрополитом Крутицким и Коломенским Николаем (Ярушевичем), сопротивлявшимся закрытию храмов в своей епархии и позволявшим в своих проповедях достаточно смелые реплики.

«Жалкие безбожники! – говорил митрополит. – Они подбрасывают вверх свои спутники, которые вспыхивают и, погаснув, падают на землю, как спички, и они бросают вызов Богу, зажегшему солнце и звезды, которые вечно горят на горизонте».

Митрополит был известен во всем мире еще с 1940-х гг. как участник множества конференций в защиту мира. К тому же он был председателем ОВЦС, то есть ответственным за международные контакты Церкви. Поступить с ним так же грубо и цинично, как с архиепископом Иовом, было невозможно. Устранение иерарха проводилось окольными путями. Во время одной из встреч с патриархом Куроедов заявил, что миротворческая деятельность митрополита Николая неудовлетворительна, а потому он должен быть уволен с поста председателя ОВЦС и со своей кафедры. Попытка патриарха назначить митрополита Николая на другую кафедру была безуспешной – Совет по делам РПЦ настаивал, чтобы архипастырь был отправлен на покой. После увольнения митрополита лишили возможности служить в московских храмах. 13 декабря 1961 г. иерарх скончался в больнице, где находился в полной изоляции. Обстоятельства его смерти не выяснены до сих пор.

В 1961 г. был отдан под суд архиепископ Иркутский Вениамин (Новицкий), уже прошедший лагеря в сталинские годы. Из заключения тогда он вышел сгорбленным инвалидом. Теперь были предприняты попытки снова отправить иерарха в заключение. Истинной причиной стало противодействие архипастыря закрытию храмов, но местное руководство обвинило его в незаконной покупке масла. Процесс должным образом освещался в прессе. Хотя архиепископ Вениамин был оправдан, беззаконные властители максимально использовали этот процесс для дискредитации Церкви.

В 1963 г. по ложному обвинению в экономических злоупотреблениях и за «безнравственное поведение» был приговорен к восьми годам лишения свободы архиепископ Черниговский Андрей (Сухенко). В том же году под домашним арестом в Кишиневе умер архиепископ Венедикт (Поляков). Странности, сопровождавшие его кончину, дают основания считать, что иерарх был убит.

Судебные дела против клириков прошли по всей стране. Пресса умело раздувала эти дела, зная, что за клевету наказаний не будет.

Попытки противостоять хрущевскому безумию приводили к нужному результату далеко не всегда. Известно, что прихожане иногда спасали свои храмы от закрытия, забрасывая жалобами Верховный Совет и поднимая шум, доходивший за границу. В таких, очень редких, случаях приход могли оставить в покое. В большинстве же случаев власти находили возможность надавить и на активных прихожан, и на священников, и на правящих архиереев.

Смолчать было тяжело. Большой резонанс получило выступление патриарха Алексия I на Конференции советской общественности за разоружение 16 февраля 1960 г.

«Моими устами говорит с вами Русская Православная Церковь... <...> Как свидетельствует история, это есть та самая Церковь, которая на заре русской государственности содействовала устроению гражданского порядка на Руси, укрепляла христианским назиданием правовые основы семьи... <...>

Это – та самая Церковь, которая создала замечательные памятники, обогатившие русскую культуру и доныне являющиеся национальной гордостью нашего народа.

Это – та самая Церковь, которая в период удельного раздробления Русской земли помогала объединению Руси в одно целое... <...>

Это она служила опорой русскому государству в борьбе против иноземных захватчиков в годы смутного времени и в Отечественную войну 1812 года. И она же оставалась вместе с народом во время последней мировой войны ... <...>

Церковь Христова, полагающая своей целью благо людей, от людей же испытывает нападки и порицания, и тем не менее она выполняет свой долг, призывая людей к миру и любви... <...> Что могут значить все усилия человеческого разума против христианства, если двухтысячелетняя история его говорит сама за себя, если все враждебные против него выпады предвидел Сам Христос и дал обетование непоколебимости Церкви, сказав, что и врата адова не одолеют Церкви Его».

Слова Святейшего Патриарха вызвали недовольство. Вместо аплодисментов раздались крики: «Вы хотите уверить нас, что вся русская культура была создана Церковью ... Это неправда!»

Речь патриарха, для того времени очень смелая, была опубликована в «Журнале Московской Патриархии». Для Святейшего это выступление прошло без последствий, однако отчасти повлияло на судьбу митрополита Николая, увольнение которого связывали с тем, что патриаршее выступление готовил он.

В непростом положении оказались иерархи и священники Московского Патриархата, служившие за границей и вынужденные говорить об отсутствии гонений. Это приводило к тому, что клирикам Московского Патриархата в западных странах не доверяли и их приходы не были многолюдными. Исключением были лишь храмы Московского Патриархата в социалистических странах и в Святой земле. Правдивые высказывания зарубежных иерархов и клириков Московской Патриархии вели к преследованиям и увольнениям. В 1964 г. представитель Московской Патриархии в Великобритании архиепископ Сурожский Антоний (Блум) организовал моление о гонимой Церкви в отечестве. Последствия этого смелого шага могли стать для иерарха плачевными – иерарху грозило увольнение на покой «по состоянию здоровья». Однако архипастырь остался на кафедре. Моление на британской земле, как и молитвы миллионов православных христиан, все же принесли свой плод – Хрущев был отправлен в отставку, а патриарх Алексий I позаботился, чтобы новое руководство об «инциденте» забыло.

Особое внимание советское руководство уделяло пропаганде безбожия. В январе 1964 г. ЦК КПСС принял решение о создании Института научного атеизма в Академии общественных наук. Институт должен был регулировать и координировать деятельность профессиональных атеистов по всей стране, а также готовить соответствующие кадры. С 1964–65 учебного года в университетах, медицинских, сельскохозяйственных и педагогических вузах вводилось преподавание «Основ научного атеизма» с обязательной сдачей экзамена по предмету. Этот курс вводился также в медицинских, педагогических и культурно-просветительских училищах. Было намечено издание методических пособий для учителей по антирелигиозному воспитанию в школе.

Атеистическая пропаганда хрущевского периода была рассчитана не на тех, кто был знаком с основами христианства. Люди, имевшие представление об основах православной веры, до хрущевских времен либо не дожили, либо были уже в преклонном возрасте. Диспуты, на которых священномученик Иларион (Троицкий) спорил с Луначарским, ушли в прошлое, а поднимавшиеся когда-то вопросы в 1960-е гг. были непонятны ни основной массе народа, ни должностным безбожникам. Атеистическая пропаганда хрущевского периода была нацелена на тех, кто никогда не держал в руках Евангелие, никогда не слышал пастырской проповеди и имел о Боге весьма расплывчатое представление. Человеку хрущевской поры не требовалось утонченной агитации. Обезбоженному населению со школы внушались самые примитивные антирелигиозные представления. В соответствии с вульгарными штампами атеистического агитпропа появление религии было вызвано непониманием древним человеком атмосферных явлений, стремлением господствующих классов держать народ в повиновении и т. д. Библейские чудеса лекторы объясняли химическими опытами, выставляя чудотворцев аферистами, слезы на иконах – скрытыми за киотами сосудами. На страницах советских изданий атеистический агитатор мог спокойно клеветать на святых, объявлять события священной истории мифами и т. п. Проверить это было крайне проблематично, большинство населения принимало на веру все написанное и услышанное. В принципе для обывателя хрущевских времен было достаточно аргументов: «Гагарин в космос летал и Бога не видел», «Современная наука тоже чудеса творит» и т. д.

Был задействован кинематограф. Если фильм «Тучи над Борском» (1960) был посвящен протестанта-харизматам, «Иванна» (1959) – римо-католикам, то фильм «Чудотворная» (1960) имел явный антиправославный характер. В последнем из фильмов был представлен полный арсенал советской пропаганды: карикатурно-кощунственное изображение чудотворной иконы Спасителя, лицемеры – верующие, священник, по его же признанию «верующий в Бога с оговорками», честная учительница-атеистка, спасающая ребенка от «религиозного дурмана». Множество антирелигиозных эпизодов было рассеяно и по другим фильмам тех лет. Не отставали и литераторы, выдававшие массу атеистических повестей и рассказов. Антирелигиозными статьями и фельетонами была переполнена и периодическая печать.

Большая роль отводилась ренегатам. Всего в годы хрущевских гонений отреклось от веры около 200 священнослужителей. Как правило, власти добивались отречения путем шантажа, священники подвергались клевете, обвинялись в мифических преступлениях. В отчаянии некоторые соглашались на отречение. Были и те, кто, утратив веру, старался еще и заработать на этом.

В 1958 г. вышла в свет атеистическая брошюра, написанная бывшим преподавателем Одесской семинарии Е.Дулуманом. Однако наиболее известным среди ренегатов стал бывший протоиерей Александр Осипов. Выросший в независимой Прибалтике, он смог получить богословское образование и после войны оказался востребован в качестве преподавателя духовных школ. А.Осипов стал профессором Ветхого Завета в Ленинградской духовной академии. В 1951 г. будущий отступник вступил во второй брак и был запрещен в священнослужении. Ему не позволялось причащаться по иерейскому чину, носить крест и подписываться протоиереем. В те же годы Осипов стал и осведомителем спецслужб.

В 1959 г. было решено использовать разочаровавшегося в религии сексота в качестве очередного орудия атеистической пропаганды. 6 декабря 1959 г. в «Правде» была опубликована его статья «Отказ от религии – единственно правильный путь», где бывший профессор признавался в утрате веры в Бога. 20 декабря того же года

В «Известиях» появилось интервью Осипова с нападками на Церковь. Эффект этих выступлений для неискушенных людей был велик – если профессор академии пришел к атеизму, то что остается простым людям?

Ренегаты получали возможность стать должностными атеистами, публиковаться в журналах, выступать по радио и телевидению, ездить по стране с лекциями. Осипов в 1966 г. получил и ученую степень кандидата философских наук.

Несмотря на гонения, Московская Патриархия публично карала отступников. 30 декабря 1959 г. Священный Синод принял решение об извержении из сана и лишении всякого церковного общения протоиереев А.Осипова, Н.Спасского и священника П.Дарманского. Е.Дулуман и прочие миряне, похулившие имя Божие, отлучались от Церкви.

Позаботившись о массовой антирелигиозной пропаганде, власть постаралась подстраховаться от ответа со стороны Церкви, которая могла выставить в защиту веры лишь ежегодные календари, «Журнал Московской Патриархии» и «Богословские труды». Все это проходило тщательную цензуру, издавалось малым тиражом и до населения практически не доходило. В некоторых библиотеках даже для получения «Журнала Московской Патриархии» требовали письмо-отношение. Публично ответить атеистам Церковь фактически не могла – для государства это было бы «пропагандой религии». Например, достойный ответ на отречение Осипова был готов уже в декабре 1959 г., однако опубликовать его не удалось.

Был нанесен удар и по проповеди, которая теперь также контролировалась властями. Формально священников в пастырском слове не ограничивали, на самом же деле на богослужении часто присутствовали осведомители, доносившие, каких тем касался священник. Фактически стала действовать и цензура. Под нажимом властей епархиальные управления предписывали ради «повышения уровня проповедничества» заранее представлять текст проповеди в епархиальное управление в двух экземплярах. Некоторые священники выходили из положения, произнося речь во время целования народом креста в конце литургии, – формально это проповедью не являлось.

Первая половина 1960-х гг. была отмечена началом активных внешних контактов Русской Церкви. В 1961 г. делегация Московского Патриархата во главе с архиепископом Никодимом (Ротовым) приняла участие во Всеправославном совещании на о. Родос в Греции. Совещание планировалось как преддверие Всеправославного Собора, обсудило контакты с остальным христианским миром, богословские темы, а также проблемы социального служения Церкви. Давление на русских иерархов со стороны советского режима проявилось и здесь. Так, благодаря позиции московской делегации Совещание не осудило коммунистический атеизм – архиепископ Никодим убедил представителей Церквей, что такое решение ухудшит положение православных христиан в Советском Союзе. Архиепископ выступил также против осуждения масонства, теософии и спиритизма.

В 1961 г. Архиерейский Собор принял решение о вступлении Русской Церкви во Всемирный совет церквей (ВСЦ). Присоединение к этой организации состоялось на III Ассамблее в Нью-Дели (18 ноября – 6 декабря 1961 г.).

Представители Русской Церкви присутствовали в качестве наблюдателей на II Ватиканском Соборе. В октябре 1962 г. Священный Синод постановил отправить на это мероприятие протоиерея Виталия Борового и архимандрита Владимира (Котлярова). Наблюдатели присутствовали на всех четырех сессиях Ватиканского Собора. Коммунистическое государство видело в экуменической деятельности Русской Церкви возможность популяризировать советский строй на Западе, а также оказывать на него влияние. Однако некоторую пользу от этих контактов имела и Русская Церковь – благодаря такому общению она выходила на международный уровень, что затрудняло для советского режима борьбу с ней.

Даже в эти тяжелые для Церкви годы продолжалось духовническое служение.

После закрытия Глинской пустыни в 1961 г. ее монахи были выселены из обители. Старцы монастыря схиархимандриты Андроник (Лукаш) и Серафим (Романцов) переехали в Грузию, где смогли устроиться благодаря митрополиту Тетрицкаройскому Зиновию (Мажуге). Отсюда они вели переписку, здесь принимали духовных детей.

В Псково-Печерском монастыре совершал молитвенный подвиг преподобный Симеон (Желнин) († 1960). Этот подвижник пришел в Псково-Печерский монастырь еще в 1896 г. Каждый день святой совершал литургию, а потом весь день трудился в монастырской столярной мастерской. Современник вспоминал: «Мы, живущие рядом с ним, кажется, не очень обращали внимание на его праведность и прозорливость, а он действительно был провидцем, и потому десятки и сотни людей приезжали к нему за советом и благословением». Даже своей смертью святой пре подал всем урок смирения. Незадолго до того старец Симеон получил откровение, что умрет 15 января в день памяти преподобного Серафима Саровского, которого он очень почитал. Однако наместник монастыря архимандрит Алипий, узнав об этом, стал беспокоиться, что погребение старца придется совершать накануне Богоявления, когда массы людей придут за святой водой, и попросил святого помолиться об отсрочке смерти.

«Хорошо, – ответил старец, – ты наместник, а я послушник, пусть будет по-твоему».

Так и произошло: преподобный Симеон умер в Крещенский сочельник, и хоронили его после праздника Крещения.

До последних дней принимал посетителей святитель Афанасий (Сахаров), проживавший в г. Петушки Владимирской области. С духовничеством епископ совмещал литургические труды. С.И.Фудель вспоминал, что епископ Афанасий в последние годы жизни находился в некоем смятении: «Какое-то горестное недоумение и скорбь о все увеличивающемся обмирщении Церкви выражались и в разговорах его, и в письмах». Одни из последних слов святителя были: «Вас всех спасет молитва». Архипастырь отошел ко Господу 28 июня 1962 г. в день Всех русских святых, которым он когда-то составил службу.

Большую известность имел и преподобный Кукша (Величко) (память 29 сентября), долгие годы живший на Афоне и в Святой земле, а после революции служивший в Киеве. В 1938 г. отец Кукша был арестован, находился на изнурительных лагерных работах под Соликамском. После освобождения преподобный поселился в открытой при немецкой оккупации Киево-Печерской лавре, где сразу же стал почитаться как духовник. Советское руководство, недовольное его популярностью, в 1951 г. потребовало от священноначалия удалить святого из Киева. Старец переехал в Почаевскую лавру, затем служил в Крещатицком Иоанно-Богословском монастыре под Черновцами, затем в Одесском Успенском монастыре. В хрущевские годы власти всеми способами препятствовали народу посещать преподобного, однако остановить людской поток было невозможно.

«90 лет – Кукши нет, – говорил старец. – Хоронить-то как будут, быстро-быстро, возьмут лопаточки и закопают». Преподобный действительно умер в 90 лет. Одесское коммунистическое руководство, опасаясь огромного скопления народа, предписало похоронить святого немедленно. Умер старец Кукша в 2 часа ночи, а уже днем был погребен.