Глава 12. Русская Церковь в последние годы сталинского правления и в период государственного междувластия (1945–1958 гг.)

Уступки, сделанные советской администрацией Русской Православной Церкви, отчасти совпадали и с новой идеологией государства. Для первых послереволюционных лет с их идеей мировой революции была характерна дискредитация дореволюционного прошлого, где с положительной стороны выставлялись в основном бунтовщики или террористы, в то время как цари, князья, полководцы, писатели, меценаты были для большевиков прежде всего «эксплуататорами». Постепенно советское руководство стало осознавать, что для грядущих войн нужны другие идеи, вследствие чего уже во второй половине 1930-х гг. начала разыгрываться патриотическая карта. Идеология стала приспосабливаться к русской истории, было разрешено дозированно использовать в пропаганде ретушированные образы некоторых исторических деятелей. Им посвящались художественные фильмы и книги, их имена стало возможным употреблять в статьях и публичных выступлениях. В обиход возвращались и отдельные внешние элементы дореволюционного декора – в 1943 г. были введены погоны, мундиры для чиновников железнодорожного и юридического ведомств. Появилась школьная форма, было введено раздельное обучение мальчиков и девочек. Ожидать за всем этим возвращения к исторической России было наивно. Пролетарский интернационализм был всего лишь заменен «советским патриотизмом». Церкви в новой идеологии было позволено присутствовать как временному элементу. Это место было весьма незначительным, хотя положение Церкви по сравнению с довоенным периодом стало относительно приемлемым.

В первые послевоенные годы коммунистическое государство предпринимало немало усилий и для увеличения внешнего влияния Русской Православной Церкви, и для упрочения ее внутреннего положения. Государству стало проще иметь дело с единой Церковью, в то время как расколы и разделения создавали теперь режиму ненужные проблемы.

В 1945–1946 гг. окончательно сошел со сцены обновленческий раскол. Летом 1945 г. «митрополит-благовестник» Александр Введенский вел переговоры с протопресвитером Николаем Колчицким. Введенского, как трижды женатого, не могли принять не только архиереем, но и диаконом. Поначалу допускалась возможность, что самый скандальный персонаж обновленческого раскола может быть принят мирянином с предоставлением ему должности профессора богословского института, однако в результате ему была предложена лишь должность сотрудника издательства Московской Патриархии. Введенского такая перспектива не устроила – он предпочел остаться в расколе в качестве «Первоиерарха». В послевоенные годы число обновленческих храмов было ничтожно и исчислялось единицами. Оставшиеся в глубинке обновленческие священники, с войны не имевшие связи со своим центром, переходили в Православную Церковь. Фактически единственным обновленческим храмом оставалась Свято-Пименовская церковь в Москве. Здесь и служил «Первоиерарх» Введенский.

«Лицо Пименовского прихода того времени, – вспоминал Левитин-Краснов, – это лицо умирающего, слабо тлеющего, догорающего обновленческого раскола. Я вспоминаю об этих последних днях обновленчества как о каком-то кошмаре. Кошмарное впечатление производил даже самый внешний вид храма: долгие годы не ремонтировавшийся, с осыпавшейся штукатуркой, с потускневшей живописью, храм носил на себе печать «мерзости запустения». <...> Еще более кошмарное впечатление производил причт Пименовского храма».

В июле 1946 г. Введенский умер от инсульта. Отпевание проходило в Пименовской церкви, возглавлял службу «митрополит Крутицкий» Филарет (Яценко). Раскольники уже не скрывали стремления поскорее закончить обновленческую авантюру и открыто поминали на службах патриарха Алексия I. В октябре 1946 г. Совет по делам РПЦ предписал оставшемуся в Пименовском храме обновленческому духовенству передать здание Московской Патриархии. Принесший Церкви столько зла обновленческий раскол прекратил существование.

Еще одним важным событием стало преодоление униатства в Западной Украине. Униатство установилось здесь после Брест-Литовской унии 1596г. Мощная греко-католическая община в Галиции в годы войны управлялась митрополитом Андреем Шептицким, поначалу воспевавшим оккупантов, а затем приветствовавшим Красную армию. Готовый на широкие компромиссы митрополит претендовал на роль лидера униатов и при коммунистической власти. Однако смерть Шептицкого в 1944 г. изменила ситуацию – советское руководство решило упразднить греко-католичество.

После своего избрания патриарх Алексий I обратился с посланием к «Пастырям и верующим греко-католической Церкви, проживающим в западных областях Украинской ССР». Святейший выразил радость по поводу включения этих территорий в состав СССР, но с сожалением отметил, что жители этих земель до сих пор оторваны от Матери-Церкви. «Молим вас, братья... <...> порвать ваши связи с Ватиканом, который ведет вас во тьму и духовное падение своими ересями», – говорилось в послании.

В мае 1945 г. во Львове образовалась инициативная группа по воссоединению униатов с Православной Церковью. Группу возглавил протоиерей Гавриил Костельник – богослов, историк и философ, искренне разочаровавшийся в догмах Римско-Католической Церкви.

В феврале 1946 г. в Киеве были воссоединены с Православной Церковью протоиерей Г.Костельник и еще 12 священников. Двое из них, Михаил Мельник и Антоний Пельвецкий, были пострижены в монашество и рукоположены во епископов. Сам о.Гавриил Костельник, будучи противником униатства, не был и сторонником радикальных мер, предлагаемых советской администрацией и выступал за постепенное решение проблемы. Глава инициативной группы понимал, что искренних приверженцев православия среди греко-католического духовенства немного. В.И.Петрушко приводит отрывок из письма протоиерея Костельника: «Только очень небольшой процент между нашими священниками, присоединившимися к «Инициативной группе», сделал это по убеждению. Таких священников нет, вероятно, и 50. Другие сделали это потому, что «нет иного выхода» из образовавшегося положения. Это, конечно, не означает, что все эти священники являются на 100% папистами (приверженцами папы). Но если бы не было нажима со стороны государства, то наверняка в нынешних условиях даже 50 священников не нашлось бы таких, какие хотели бы «разрушить» греко-католическую церковь, чтобы преобразовать ее в православную».

Однако в случае отказа возглавить воссоединительное движение, а также привлекать на свою сторону униатское духовенство о.Гавриилу грозил арест. Коммунистическое государство не вникало в догматические и канонические тонкости противостояния между православием и католичеством, а стремилось решить вопрос как можно скорее, не брезгуя и силовыми методами. Советское руководство взяло курс на полную ликвидацию униатства, что таило в себе огромную опасность прежде всего для православия. Хотя часть униатов действительно была готова вернуться в Церковь, немалое количество жителей Западной Украины не желало разрывать связи с Римом. Более того, для определенной части населения униатство было связано и с национальной идентичностью. В любом случае для успешного присоединения греко-католиков нужна была длительная и серьезная просветительская работа. Советская администрация о таковой не задумывалась – униатам предлагали либо переходить в православие, либо испытать на себе действие сталинской карательной машины. Греко-католические священники, не желавшие присоединяться к православию, снимались с регистрации, а в случае упорства репрессировались. Высылка в Сибирь и на север в тех обстоятельствах была не самым страшным наказанием. Были арестованы и приговорены к различным срокам заключения все греко-католические епископы, находившиеся на территории Украины и Польши, в том числе и преемник Шептицкого митрополит Иосиф Слипый. Как правило, осужденным инкриминировалось пособничество немецким оккупантам.

8 марта 1946 г. во Львове под председательством протоиерея Г.Костельника состоялся Собор униатского духовенства и мирян, целью которого было присоединение к Православной Церкви. В Соборе участвовали епископы Михаил (Мельник) и Антоний (Пельвецкий), более 200 священников, а также почетные гости – архиереи Русской Православной Церкви. Уже на второй день заседаний 204 униатских священника принесли покаяние, были присоединены к Православной Церкви и приняли участие в Божественной литургии. Было также направлено послание к Греко-Католической Церкви с призывом присоединяться к православию.

В апреле 1946 г. делегация участников Львовского Собора была принята в Москве. Глава делегации протоиерей Г.Костельник был удостоен звания протопресвитера.

Вслед за униатством в Галичине пришла очередь греко-католичества в Закарпатье. Местный униатский епископ Теодор Ромжа был ликвидирован в ходе спецоперации, санкцию на которую дал лично Сталин. Под давлением властей униатство прекратило свое существование и здесь.

У Православной Церкви, находящейся под жестким контролем атеистического государства, заниматься просвещением и изданием антикатолической литературы возможности не было – миссионерская деятельность Церкви государством категорически запрещалась. Московская Патриархия могла противопоставить униатству лишь журнал «Епархиальный вестник» (с 1948 г. «Православный вестник») и проповедь в храмах.

В октябре 1949 г. Карпов доложил Сталину о полной ликвидации униатства на Украине. Однако греко-католичество было преодолено только внешне, а репрессивные меры советских спецслужб лишь озлобили население. Свою ненависть к православию местные националисты выместили на протопресвитере Гаврииле Костельнике. 20 сентября 1948 г. после литургии пастырь был убит неподалеку от Преображенского собора во Львове.

В Галиции возникло множество тайных униатских приходов и на протяжении последующих лет спецслужбы постоянно выявляли такие общины. Но это проблемы не решало. На ряде приходов, казавшихся православными, священники продолжали негласно поминать Папу Римского. Униатство стало для местного населения символом сопротивления коммунистическому режиму. При этом вину за силовое упразднение своей конфессии многие жители Западной Украины возлагали не только на коммунистическое государство, но и на Русскую Церковь, которая на самом деле была даже большей жертвой, чем униатская структура.

В конце 1980-х гг. накапливавшаяся десятилетиями озлобленность вылилась наружу – во Львовской, Тернопольской и Ивано-франковской епархиях множество храмов было захвачено униатами, получившими возможность открыто исповедовать свою веру.

Послевоенный период был отмечен постепенным примирением с правой церковной оппозицией. Один из немногих оставшихся в живых «непоминающих» святитель Афанасий (Сахаров) признал законность избрания патриарха Алексия I и призвал своих духовных чад к примирению с московским священноначалием. Правда, от заключения это епископа Афанасия не освободило – ему еще предстояли долгие годы тюрем и лагерей. Среди других подвижников правой оппозиции, признавших патриарха Алексия, был и преподобный Александр (Уродов) (память 27 августа) – исповедник, прошедший лагеря и почитавшийся как чудотворец и при жизни, и после смерти. В 1946 г. был принят в ведение Московского Патриархата один из немногих выживших деятелей иосифлянского движения протоиерей Василий Верюжский. Пастырь начал служить в северной столице, а с 1951 г. стал профессором духовной академии.

Немало общин «непоминающих» осталось вне единства с московским священноначалием. Таких тайных общин было больше всего в Сибири, Казахстане, Тамбовской и Воронежской областях. Территория Московской Патриархии в середине 1940-х гг. увеличилась за счет передачи Чехословакией Карпатской Руси в состав Украины. Находившаяся здесь православная Мукачевская епархия ранее подчинялась Сербской Православной Церкви. В 1945 г. последняя передала эту епархию Русской Церкви.

Для осуществления международных связей Русской Церкви, управления зарубежными приходами Московской Патриархии в апреле 1946 г. был образован Отдел внешних церковных сношений (ОВЦС). Первым главой отдела стал митрополит Крутицкий и Коломенский Николай (Ярушевич).

В первые послевоенные годы продолжалось и духовническое служение. До самой смерти, последовавшей в 1949 г., принимал посетителей преподобный Серафим Вырицкий. Будучи прикованным к постели, иеросхимонах Серафим общался с духовными чадами посредством записок, но при малейшем улучшении самочувствия вновь продолжал принимать страждущих. Продолжал свое служение преподобный Сергий (Сребрянский). За советом и молитвой к нему ехали отовсюду. Сам архимандрит Сергий не считал свою прозорливость следствием святости. «Это действует благодать священства, – говорил он, – она и только она. А то считают, что я что-то знаю, что я прозорливый! А это – просто благодать священства».

Огоньки православия мерцали по всей стране – еще были живы ученики оптинских и глинских старцев, духовные чада праведных пастырей: Иоанна Кронштадтского, Алексия Мечёва, Ионы Атаманского, Валентина Амфитеатрова. В годы войны и в послевоенные годы москвичи, а также жители других районов страны посещали блаженную Матрону (Никонову) (память 2 мая) – слепую прозорливую старицу, жившую в Москве, а затем в подмосковном поселке Сходня. Каждый день блаженная принимала до 40 человек, а ночи проводила в молитве. Умершую в 1952 г. блаженную Матрону отпевал один из ее почитателей – московский протоиерей Николай Голубцов, оставшийся в памяти современников как замечательный духовник и проповедник. Еще один святой тех лет – преподобный Лаврентий (Проскура) (память 11 января), проживавший в Чернигове и отошедший ко Господу в 1950 г.

Огромной радостью для православных христиан стало возвращение Церкви мощей преподобного Сергия Радонежского, святителя Алексия Московского, мучеников Иоанна, Евстафия, Антония. При этом большая часть сохранившихся в годы безбожия мощей передана не была. Г.Карпов уже в 1946 г. официально объявил, что массового возвращения мощей не будет, а в 1947 г. сказал, что он лично против их передачи Церкви. Более того, Карпов даже поднял вопрос об уничтожении тех останков святых, относительно которых не было ходатайств со стороны верующих. В 1948 г. процесс передачи Церкви мощей остановился.

Для придания Московскому Патриархату большего веса было принято решение передать ему Троице-Сергиеву лавру. В свое время советское руководство вынашивало планы превратить Сергиев Посад (тогда Загорск) в образцовый атеистический город. Здесь строились военные заводы, завозилось оторванное от своих корней население. В поруганной лавре находились предприятия и жилые помещения. Теперь из Троице-Сергиевой лавры было решено сделать своеобразную «витрину свободного православия». Для новой роли монастырь подходил – он располагался не в столице, но и не слишком далеко от нее, что позволяло без особых трудностей возить туда иностранные делегации.

Решение о передаче Церкви части Троице-Сергиевой лавры было принято в 1945 г. Но почти год в полуразрушенном монастыре проводить службы было невозможно. Только в 1946 г. на Пасху в Успенском соборе лавры состоялось первое за долгие годы богослужение. Наместником возрожденной обители был назначен архимандрит Гурий (Егоров), в 1946 г. поставленный епископом Ташкентским. Его преемником стал архимандрит Иоанн (Разумов), в прошлом келейник патриарха Сергия. В ноябре 1946 г. был приведен в должное состояние и заново освящен Троицкий собор. Осквернив и разрушив монастырь, государство теперь взвалило его реставрацию на Церковь. Чтобы расселить проживавших в лаврских помещениях горожан, Патриархия выделяла средства на строительство домов в Сергиевом Посаде. Расселение затянулось на долгие годы.

Троице-Сергиева лавра стала единственным монастырем, который был передан коммунистическим руководством Русской Православной Церкви. Попытки открыть другие обители заканчивались неудачно. Сам патриарх Алексий I рассчитывал на передачу Церкви еще и женского монастыря. Святейший хотел, чтобы в этой обители проживала крепкая община с опытной игуменией, надеялся получить от государства помещения Новодевичьего монастыря в Москве и разместить там русских монахинь из Лесненского монастыря в Югославии. Сестры монастыря во главе с игуменией Ниной (Косаковской) приняли советское гражданство и готовились к переезду на родину. Однако Совет по делам РПЦ в течение нескольких лет намеренно затягивал решение вопроса. Для монахинь такая неопределенность могла кончиться печально – в послевоенной Югославии, где установился диктаторский режим И.Броз-Тито, советским гражданам грозили репрессии. Опасаясь гонений, новая игумения Феодора (Львова) в 1949 г. приняла решение переехать с монастырем во Францию. Здесь монастырь перешел в ведение Русской Зарубежной Церкви.

Несмотря на стремление придать Русской Церкви высокий международный статус, советское руководство продолжало оставаться атеистическим и передача храмов в 1943–1948 гг. шла с большим трудом. Препятствия к открытию каждого храма создавались на двух уровнях. На местном уровне разрешение на открытие храма часто зависело от личного отношения руководства к Православной Церкви. Как правило, отношение было отрицательным. Уполномоченные Совета по делам РПЦ, находящиеся в областных центрах, следили, чтобы религиозный подъем оставался умеренным. Но получение согласия со стороны местных властей не означало, что храм будет открыт – окончательное слово было за Советом по делам РПЦ.

Государством было удовлетворено лишь около 20 процентов ходатайств об открытии церквей, остальные ходатайства либо отклонялись, либо не рассматривались. Основанием для отказа могло быть то, что «поблизости» уже есть действующий храм. Однако «поблизости» могло означать и десятки километров бездорожья. Также была заметна тенденция открывать храмы не в больших городах и не в районных центрах, а в удаленных селах. Впоследствии такие храмы было намного легче закрыть, что подразумевалось изначально. Так, разрешив открыть несколько храмов в Вологодской области, Карпов приписал на полях документа для начальства: «Потом закроем». Открывая храмы по настойчивым просьбам верующих, советская администрация закрывала церкви там, где появлялась такая возможность. Распространенным поводом для этого было, например, то, что тот или иной храм был открыт при немцах.

Число церквей и молитвенных домов Русской Церкви к 1948 г. достигло 14447. Это был максимум по числу храмов после разгрома Церкви в 1930-е гг., однако данное количество было незначительным по сравнению с дореволюционным периодом, когда у Церкви было 54 923 храма и 23 593 часовни.

Всего советская администрация в 1943–1948 гг. разрешила открыть 1 297 церквей.

В целом увеличение количества приходов произошло за счет того, что:

Около 3,5 тысяч приходов оказалось на территории СССР после присоединения к нему Западных Украины и Белоруссии, а также Молдавии и Прибалтики в 1939–1940 гг.

Около 9,5 тысяч храмов было открыто на территориях, оккупированных Германией и ее союзниками.

Около 3 тысяч храмов было присоединено к Православной Церкви из униатства после войны.

При этом в годы войны советская администрация по мере освобождения оккупированных территорий закрыла часть приходов, открытых при немцах и их союзниках. По окончании войны процесс закрытия храмов на освобожденных территориях продолжился.

Такая же ситуация была с монастырями. В 1917 г. в Русской Церкви их было 1025, накануне Второй мировой войны на территории Советского Союза не было ни одного. В 1945 г. количество православных обителей достигло 104. Однако все эти монастыри за исключением Троице-Сергиевой лавры оказались в ведении Русской Церкви теми же путями, что и храмы, – они находились в западных регионах, присоединенных к Советскому Союзу в 1939– 1940 гг., либо были открыты при оккупации. Закрывать монастыри советское руководство начало сразу после войны. Из 104 монастырей в 1948 г. осталось только 85.

При этом подавляющее большинство храмов и монастырей находилось в западных районах. Если в областях Западной Украины количество церквей исчислялось сотнями, то в некоторых областях Российской Федерации – единицами. В иных регионах церквей и молитвенных домов не было вообще.

Церковь по-прежнему была для государства враждебной организацией, которую можно терпеть лишь временно. Через год после войны это испытал на себе святитель-хирург Лука (Войно-Ясенецкий). В 1946 г. архиепископ был приглашен на медицинскую конференцию, однако ему было поставлено условие: выступать он должен в светском костюме. Архиепископ Лука от участия в мероприятии отказался. Лояльность архипастыря советской администрации, а также его заслуги перед страной святителю не помогли.

В годы войны и в послевоенные годы продолжалось и тайное служение. Как правило, это были пастыри, категорически отказывавшиеся от любых контактов с коммунистической властью.

В подмосковном поселке Томилино тайно служил святой исповедник священник Димитрий Крючков (память 9 сентября). Пастырь работал садовником в детском саду, продолжая окормлять духовных чад. Он регулярно бывал в Москве и области, на квартирах и дачах служил литургию, крестил, отпевал. В 1946 г. 72-летний пастырь был арестован. Доказательства против него были неоспоримые, но старец категорически отрицал любые обвинения и никого не выдал. На вопросы о целях приезда к нему посетителей пастырь отвечал: «за семенами для огорода», «за цветами». Такими же были ответы и на вопросы о поездках в Москву: «По хозяйственным делам», «отремонтировать примус», «за кустом смородины» и т. д. Исповедник был приговорен к пяти годам ссылки в Казахстан, откуда уже не вернулся.

Большая тайная община была в Караганде. Духовное руководство здесь осуществлял постриженик Оптиной пустыни преподобноисповедник Севастиан (Фомин). Старец был арестован еще в 1933 г. «В заключении я был, – вспоминал преподобный, – а посты не нарушал. Если дадут какую-нибудь баланду с мясом, я это не ел, менял на лишнюю пайку хлеба». После освобождения он поселился в селе Большая Михайловка под Карагандой. Вскоре вокруг преподобного образовалась нелегальная православная община. Местные жители, в основном прошедшие лагеря, не выдавали своего духовного отца. Община смогла перейти на легальное положение лишь после смерти Сталина.

Враждебное отношение коммунистического государства проявлялось и в пресечении любых попыток православной проповеди. Планы некоторых пастырей устроить в епархиях миссионерские или антисектантские центры натыкались на категорические запреты местных уполномоченных.

Не отказалось государство и от атеистической пропаганды.

В 1947 г. «Комсомольская правда» писала, что членство в комсомольской организации несовместимо с верой в Бога. На местах началось давление на Церковь. В Донецком регионе, например, уже в 1947 г. было запрещено приглашать священника на дом, в храмах был запрещен сбор средств на патриотические цели.

В 1947 г. был официально распущен «Союз воинствующих безбожников», фактически не действовавший в годы войны. Однако официальный роспуск этой организации означал не ее ликвидацию, а прямо противоположное – ее возрождение, правда, с менее скандальным названием. 29 апреля 1947 г. Сталин подписал постановление о создании «Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний» (с 1963 г. – общество «Знание»). Функции у этого общества были прежние, возрожденному обществу были переданы также имущество, фонды и оборудование «Союза воинствующих безбожников». Но главное, что сохранились кадры – основную часть специалистов «Всесоюзного общества» составляли бывшие сотрудники «Союза воинствующих безбожников».

На встрече с секретарем ЦК ВКП(б) М.А.Сусловым, долгие годы контролировавшим идеологическую работу, Сталин сказал, что нельзя забывать и об атеистической пропаганде, хотя в настоящее время этот вопрос не самый главный. Церковь в тот момент было решено использовать для международной деятельности, но серьезно ограничить ее влияние на массы внутри страны.

Середина 1940-х гг. вошла в историю как начало «холодной войны» между советским блоком и Западом. Стороны конфликта делили сферы влияния в мире, в то время как Поместные Православные Церкви невольно оказались под контролем враждующих лагерей. На Константинополь делал ставку западный мир, а Московский Патриархат и Церкви Восточной Европы попали под влияние советской администрации. Для укрепления своего положения в мире в Кремле вынашивались идеи превращения Москвы в мировой центр православия и создания в советской столице Всеправославного Синода. Массовость и торжественность Поместного Собора 1945 г., симпатии к Москве со стороны Восточных Церквей дали советскому руководству основания считать, что Московская Патриархия действительно может сыграть такую роль.

Первоначально не исключался вариант созыва в Москве Вселенского Собора, затем статус будущего мероприятия был снижен до уровня Всеправославного Собора. Планировалось обсудить такие вопросы, как сближение с монофизитскими Церквами – Армяно-григорианской и Сиро-яковитской, осуждение римо-католического прозелитизма и экуменического движения, а также всеправославное осуждение Русской Зарубежной Церкви. Еще одной задачей будущего Собора было ограничение влияния Константинополя.

Однако от планов созыва Собора пришлось отказаться из-за несогласия восточных патриархов. После долгого обсуждения было решено провести в Москве Совещание глав и представителей Поместных Православных Церквей. Оно состоялось в августе 1948 г.

Православный Восток в большинстве своем холодно отнесся к московской инициативе. Константинопольская, Александрийская и Иерусалимская Церкви восприняли ее как посягательство на прерогативы Вселенского Патриарха и стремление присвоить его права. Архиепископ Кипрский Леонтий писал, что целью будущего Совещания является подчинение Москве Поместных Церквей. Ряд вопросов Предстоятели Поместных Церквей посчитали малозначимыми для всеправославного обсуждения, некоторые вопросы – излишне политизированными. Осуждение Зарубежной Церкви, например, рассматривалось как внутреннее дело Московского Патриархата. Патриарх Александрийский Христофор считал, что совещание должно быть проведено в другом месте, например, в Иерусалиме. Но конечно, советское руководство на это бы не согласилось – для него было важно контролировать будущее мероприятие, что за пределами Советского Союза было затруднительно. Отказ Восточных Церквей участвовать в Совещании привел к тому, что оно не стало по-настоящему всеправославным – подавляющее большинство его участников представляли Церкви в странах социалистического лагеря.

В Совещании, проходившем с 8 по 18 июля 1948 г., приняли участие следующие главы Поместных Церквей: Патриарх Московский и всея Руси Алексий I, Грузинский Патриарх-Католикос Каллистрат, Сербский Патриарх Гавриил, Румынский Патриарх Юстиниан, экзарх Болгарской Церкви митрополит Стефан. Также в Совещании приняли участие представитель Антиохийского Патриарха митрополит Александр, представитель Албанской Церкви епископ Корчинский Паисий и представитель Польской Церкви архиепископ Белостокский Тимофей. Во множестве прибыли в Москву архиереи, священники и богословы. Среди выступавших на заседаниях были митрополит Пловдивский Кирилл, митрополит Сливенский Никодим, архиепископ Богучарский Серафим (Соболев), протоиерей Г.Разумовский и др.

Одним из главных вопросов, обсуждавшихся в Москве, был вопрос об экуменическом движении и об участии Православной Церкви во Всемирном совете церквей (ВСЦ).

Экуменическое движение зародилось в XIX в. в протестантской среде. Для протестантского менталитета разделение на множество соседствующих конфессий и сект считалось нормальным явлением. Прямым следствием этого стала убежденность в равной спасительности конфессий, что в скором времени потребовало и официального оформления в виде всевозможных съездов и объединений. Православная Церковь поначалу восприняла экуменическое движение как возможность познакомить инославных с истинной верой. Однако постепенно энтузиазм угас – православное свидетельство практически не давало результата, в то время как основной идеей экуменических собраний по-прежнему оставалось представление о равенстве всех конфессий.

Константинопольская Церковь согласилась участвовать в экуменическом движении, что было воспринято советским руководством как стремление к созданию «англо-американского церковного блока» против коммунизма. Поэтому в Кремле посчитали, что сближение с ВСЦ недопустимо. Председатель Совета по делам РПЦ Г.Г.Карпов незадолго до Московского Совещания писал, что оно должно высказаться против экуменизма. Независимо от советского руководства резкую антиэкуменическую позицию занимал и целый ряд архиереев и пастырей, прибывших на совещание, в том числе управляющий русскими приходами в Болгарии архиепископ Богучарский Серафим (Соболев).

Еще одной темой обсуждения стала разница в календарном стиле между Поместными Церквами. К 1948 г. на новоюлианский календарь перешел целый ряд Поместных Церквей – Константинопольская, Александрийская, Антиохийская, Румынская, Элладская, Кипрская, Албанская, Польская. По старому (юлианскому) календарю продолжали служить Иерусалимская, Русская, Грузинская, Сербская и Болгарская Церкви. Также старого стиля придерживались монастыри Святой Горы Афон. Необходимо было вынести взвешенное решение и по этому вопросу.

Наконец, весьма важной представлялась проблема англиканской иерархии, чье апостольское преемство оспаривалось. Формально эта иерархия вела свое начало от римо-католического епископата, однако Англиканская Церковь не считала рукоположение таинством и относилась к нему скорее, как к традиции.

По обсуждении всех поставленных вопросов были приняты следующие решения.

Совещание признало несвоевременным вступление в ВСЦ.

Использование старого или нового календаря ставилось в зависимость от решения Поместной Церкви, однако обязательной для всех Церквей оставалась православная Александрийская пасхалия.

Не была признана и англиканская иерархия. Возможность признания была поставлена в зависимость от вероисповедного единства.

Среди решений совещания было и осуждение руководства Римской Церкви за насаждение унии и подрывные действия по отношению к православию.

Московское совещание стало первым после долгого перерыва совместным собранием представителей Поместных Церквей, внесшим свой вклад в совместную разработку важных для православного мира документов. Однако той роли, какую отводили совещанию в Кремле, оно не выполнило – значительная часть Поместных Церквей участия в нем не приняла. Повлиять на православие в мировом масштабе совещание так и не смогло – Константинополь считал, что созванное в обход Вселенского Престола мероприятие не может иметь глобального характера, к тому же Восточные Церкви знали о советском влиянии на Московский Патриархат и не были уверены в беспристрастности принятых решений. То, что Русская Церковь в тот момент не смогла занять ведущую позицию в мировом православии, представляется закономерным. В условиях продолжающихся преследований со стороны коммунистического режима и почти поголовного истребления лучших священнослужителей и богословов, рассчитывать на мировое духовное лидерство было невозможно.

Неудача Московского совещания стала лишь поводом для нового наступления на Церковь. Постепенно заживали военные раны, русский патриотизм становился все менее востребованным, а для насаждения советских идеалов Православная Церковь не годилась.

Под давлением государства 25 августа 1948 г. Священный Синод принял решение о запрете молебнов и крестных ходов вне храмов, а также духовных концертов вне богослужений. Было запрещено печатать в епархиях акафисты и архиерейские послания. В сентябре того же года Суслов подготовил постановление «О мерах по усилению антирелигиозной пропаганды». В документе подчеркивалось, что религия не отомрет сама собой и преодоление «религиозных предрассудков» является важной задачей коммунистической партии. Хотя в постановлении и говорилось, что партийные организации не должны вмешиваться во внутренние дела общин, в целом на местах политику партии поняли правильно. С 1949 г. храмы Русской Церкви больше не передавались, в то время как их закрытие стало повсеместным.

С 1949 по 1953 г. было закрыто 1055 храмов. Если на начало 1949 г. их было 14 477, то к 1954 г. их осталось 13 422. В некоторых случаях вместо отобранного храма прихожанам предлагали за свои деньги снять или купить другое помещение для молитвы.

Еще одним способом давления на Церковь стало значительное увеличение налогов, которыми облагали церкви и молитвенные дома. Следствием неуплаты могло оказаться закрытие храма. Реакцией на происходящее стал рост нелегальных приходов, возглавляемых заштатными священниками. Как правило, такие приходы были небольшими и состояли из проверенных людей, что позволяло общинам существовать довольно долго.

Стремительно сокращалось и число монастырей, если в 1948 г. их было 85, в 1953 г. осталось 60.

Возобновились и аресты духовенства. В 1948 г. получил 10 лет лагерей митрополит Нестор (Анисимов), в годы войны служивший в Маньчжурии и в 1945 г. перешедший из Русской Зарубежной Церкви в Московский Патриархат. Иерарху поставили в вину связи с японцами во время оккупации Маньчжурии.

В октябре 1948 г. Министерство госбезопасности и Генеральная прокуратура приняли директиву об аресте вернувшихся из заключения священнослужителей, если они продолжают активную церковную деятельность. На практике это означало, что на местах началась слежка за всеми пастырями, поскольку избежавших тюрем или лагерей было совсем немного. Осведомители внимательно слушали проповеди и частные разговоры священников, следили за тем, насколько активно они восстанавливали храмы и занимались духовничеством.

В 1949 г. во время службы был арестован почитаемый народом архимандрит Гавриил (Игошкин), получивший 10 лет лагерей за «антисоветскую агитацию». Преподобноисповедник Леонтий (Стасевич) в 1950 г. получил 10 лет лагерей, священномученик Матфей Крицук был приговорен к 25 годам лагерей. Из заключения отец Матфей не вышел.

Был арестован и инспектор Московской духовной академии архимандрит Вениамин (Милов), строгий монах и ученый. Митрополит Питирим (Нечаев) вспоминал о нем: «Архимандрит Вениамин в прошлом настоятель Покровского монастыря, в молодости отличался очень суровым характером, но в наше время это был человек, проникнутый необычайной душевной теплотой при все еще несколько суровом внешнем облике». Незадолго до ареста, в 1948 г., он защитил магистерскую диссертацию (в те годы степень магистра была выше кандидатской). В ответ на поздравления архимандрит сказал, что предвидит новые испытания. Так и случилось.

Шестой раз подвергся аресту святой исповедник протоиерей Петр Чельцов. Пастыря арестовывали и во время изъятия ценностей, и в годы коллективизации, и даже в 1941 г. «за неуплату налогов». После освобождения в 1943 г. он служил в Ярославской области, где пользовался огромной любовью среди прихожан. Надев лапти, он ходил по деревням, причащал, соборовал, отчитывал бесноватых. Неимущим он нередко помогал деньгами.18 июня 1949 г. протоиерей Петр был арестован по обвинению в антисоветской проповеди. Положение исповедника усугубило то, что при обыске у него нашли два портрета императора Николая II. Отец Петр был приговорен к 10 годам заключения. Его супругу после ареста выгнали из дома.

Интересным выглядит следственное дело преподобноисповедника Рафаила (Шейченко). Иеромонах Рафаил начинал свой монашеский путь послушником в Оптиной пустыни, впоследствии прошел через лагеря, с 1944 г. был настоятелем Благовещенской церкви в Козельске. Проповеди преподобного записывались осведомителями и нужным образом истолковывались. Вскоре компромат был готов: в 1949 г. отца Рафаила обвинили в антисоветской агитации. Основания для обвинений были крайне натянутыми. Например, в своем слове в день мучениц Веры, Надежды, Любови и Софии отец Рафаил ставил их в пример верности Христу: «Какое было мужество, какая вера, а сейчас у нас вера оскудела, нет такого мужества; мы сейчас от веры откажемся за кусок хлеба и литр масла». Эти слова были расценены следствием как религиозная пропаганда.

Была найдена «крамола» и в другой проповеди преподобного. В праздник в честь иконы «Троеручица» иеромонах Рафаил сказал, что ради служения Богу святой Иоанн Дамаскин оставил жизнь в роскошных дворцах, красоту которых мы сейчас и представить себе не можем. Эти невинные слова были интерпретированы следствием по-своему: преподобного Рафаила обвинили в том, что он дискредитирует советское строительство. В 1949 г. ученик оптинских старцев получил 10 лет лагерей.

В 1950 г. был арестован московский священник Иоанн Крестьянкин. Человек святой жизни, он совершенно не устраивал городские власти. Пастырь был обвинен в «монархической пропаганде». Поводом для обвинения стало то, что он на отпусте назвал Александра Невского благоверным князем. Отец Иоанн был приговорен к пяти годам заключения.

Соответствующей была и политика в Восточной Европе. Местные коммунистические правительства, выполняя пожелания Кремля, проводили политику удаления из руководства Поместных Церквей иерархов-русофилов. Так, агентом болгарских спецслужб был убит митрополит Борис (Разумов), которого называли «совестью Болгарской Церкви». Был уволен на покой и отправлен под домашний арест экзарх Болгарской Церкви митрополит Стефан (Шоков).

Самостоятельная деятельность русских архипастырей и пастырей в странах «народной демократии» также вызывала в Совете по делам РПЦ большое недовольство. Например, открытие архиепископом Серафимом (Соболевым) маленького девичьего монастыря в Софии (по благословению патриарха Алексия I), а также протесты святителя против назревавшей в Болгарии обновленческой смуты привели к тому, что Совет по делам РПЦ в конце 1949 г. рассматривал вопрос об увольнении этого иерарха. Блаженная кончина святителя Серафима 26 февраля 1950 г. помешала советским атеистам осуществить свои планы.

Патриарх Алексий I поначалу пытался изменить ситуацию, но безуспешно – Сталин встречаться с ним больше не желал.

Новая политика давала себя знать и на местах. Если в годы войны работа священников на благо отечества приветствовалась и даже афишировалась советской пропагандой, то в конце 1940-х гг. похвалы в адрес Церкви стали недопустимыми. Следили и за уполномоченными. Тем, кто вовремя не ощутил новых веяний и продолжал поддерживать не только дружеские, но даже и просто уважительные отношения с местными епископами, грозили серьезными последствиями. «Сближением» уполномоченного с Церковью мог быть сочтен факт посещения архиерея или священника в день его именин или участие в праздничной трапезе. Такие уполномоченные со своих постов увольнялись – доброжелательных отношений своих чиновников с классовыми врагами государство не терпело.

На смену уволенным приходили новые кадры, послаблений в отношении Церкви не допускавшие.

Со смертью Сталина 5 марта 1953 г. закончилась целая эпоха в жизни страны. Самые страшные годы репрессий были позади, остановились политические процессы («мингрельское дело», «дело врачей» и др.), началась амнистия заключенных. Вместе с тем в политическом отношении середина 1950-х гг. была для страны периодом неопределенности. Если Сталин сидел на двух стульях – генерального секретаря ЦК компартии и председателя Совета министров СССР, то после смерти диктатора властные полномочия разделились. Партийная власть сосредоточилась в руках Н.С.Хрущева, в то время как правительство возглавляли сначала Г.М.Маленков, а с 1955 г. Н. А. Булганин. Вектор развития страны во многом зависел от того, какая из ветвей власти – партийная или государственная – станет доминирующей. Знаковым событием этого периода стал XX съезд Коммунистической партии в 1956 г., осудивший террористическую политику Сталина.

Сложившаяся в стране ситуация затронула и Церковь, положение которой несколько лет было неопределенным.

Увлеченные внутренней борьбой, советские руководители несколько ослабили контроль над процессом открытия приходов. В течение 1954–1955 гг. наблюдалось сокращение числа храмов до 13 376, а потом небольшой рост. В 1958 г. их количество увеличилось до 13 414. Однако общие отрицательные тенденции выражались в том, что количество монастырей продолжало понемногу снижаться. Если к моменту смерти Сталина Русской Церкви принадлежало 60 монашеских обителей, то в 1958 г. их было уже 56.

Непоследовательным был и идеологический курс.

По указанию Хрущева 7 июля 1954 г. было подготовлено постановление ЦК КПСС «О крупных недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения». О прежней политике в постановлении говорилось как о «примиренческой» в отношении Церкви и не соответствующей ленинским установкам. Однако 10 ноября того же года было принято новое постановление ЦК – «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения». Этот документ фактически останавливал очередное наступление на Церковь. Однако и это постановление не отменяло атеистического вектора советской идеологии и сводило злоупотребления в отношении верующих лишь к «ошибкам на местах».

Среди радостных событий того времени была передача Церкви мощей святителя Никиты Новгородского, а также установление общения с Финляндской Церковью 7 мая 1957 г. В 1956 г. впервые за всю историю коммунистического государства Русской Церкви удалось издать Библию. Тираж издания составлял 50 тысяч экземпляров.

Разоблачение сталинских преступлений привело к массовым освобождениям репрессированных. Вместе с десятками тысяч невинно осужденных на свободу выходило и множество тех, кто отбывал срок за веру. Получили свободу митрополит Нестор (Анисимов), епископ Вениамин (Новицкий). Вернулся из ссылки архимандрит Вениамин (Милов), вскоре рукоположенный во епископа и назначенный на Саратовскую кафедру.

Вышел на свободу и преподобноисповедник иеромонах Рафаил (Шейченко). Старец продолжил служить в Козельске. Несмотря на подорванное здоровье, он старался совершать литургию как можно чаще и никогда не отказывал прихожанам в совершении треб. В 1957 г. отец Рафаил отошел ко Господу (память 19 июня).

Само освобождение нередко оказывалось делом хлопотным. Страдальцам, медленно умиравшим в лагерях, приходилось лишь уповать на Бога и усилия тех, кто оставался на свободе. Некоторые пастыри и миряне продолжали находиться в заключении еще долгие годы.

Святитель Афанасий (Сахаров) так и умер бы в заключении, если бы не помощь его духовного сына – исповедника Георгия (Егора Егоровича Седова) (память 16 декабря). Более 10 лет, начиная с 1944 г., исповедник пытался вызволить святителя из неволи: писал ходатайства, консультировался с юристами. Святитель Афанасий, хотя и был признан инвалидом, свободу долго не получал и находился в инвалидном доме, режим которого мало отличался от лагерного. Только в 1955 г. находившийся на грани жизни и смерти епископ получил свободу. Егор Егорович перевез архипастыря к себе домой и несколько месяцев выхаживал его. Благодаря своему духовному сыну епископ Афанасий смог подняться на ноги и послужить Церкви. Он был назначен председателем Богослужебно-календарной комиссии при Издательском отделе Московской Патриархии.

Сам исповедник Георгий умер через пять лет после освобождения епископа Афанасия.

–Отпустите, отпустите меня, – говорил уже прикованный к постели Егор Егорович своим родным.

–Куда тебя отпустить? – спрашивала дочь.

–Домой, на тот свет, – говорил исповедник. – Мне здесь надоело, там лучше.

Несмотря на освобождение репрессированных за веру, реабилитировались далеко не все. Государственная администрация усилила контроль и над своими чиновниками, жестоко пресекая даже минимальные симпатии к Церкви с их стороны. Поскольку в инструкциях ЦК КПСС предписывалось исключать из партии и комсомола тех, кто участвует в религиозных обрядах, имеет в квартирах иконы и проч., на местах стали внимательно следить за «несознательными».

Показателен случай, когда в Сорочинске Оренбургской области три местных священника и 65 прихожан целый день бесплатно работали на просушке зерна на элеваторе. Работа была выполнена, и в конце рабочего дня председатель горсовета при всех поблагодарил настоятеля и пожал ему руку. За это председатель горсовета был уволен с занимаемой должности, а председателю райисполкома и начальнику районной милиции был объявлен строгий выговор как «потерявшим бдительность». В принципе такая картина наблюдалась повсюду.

Архимандрит Власий (Перегонцев) вспоминал, что в 1950-е гг. его, студента-медика, выдала невеста, сообщившая институтскому руководству, что ее избранник посещает церковь. Началась обычная для того времени травля. Будущий пастырь был вынужден уйти из института.

Уже в 1957 г. увеличилось число атеистических лекций. Если в 1956 г. их было прочитано 1 875, то в 1957 – 3 875. В печати стали появляться статьи отрекшихся от сана священников. Обеспокоенный возможностью новых гонений патриарх Алексий I попытался встретиться с Хрущевым, однако последний от встречи отказался. Побеседовать с православными иерархами согласился Булганин, заверивший своих посетителей, что о наступлении на религию не может быть и речи. Однако расклад политических сил сложился к тому времени не в пользу Церкви. Разгром «антипартийной группы» Маленкова, Молотова, Кагановича, Ворошилова, Булганина и др. в 1957 г. стал для Хрущева последней ступенью на пути к власти.