Часть I. Глава 1. Письма патриарха Никона царю Алексею Михайловичу и традиции русской деловой прозы

В переписке патриарха Никона с современниками наибольший интерес представляют его послания к царю Алексею Михайловичу, отразившие их непростые отношения: духовную дружбу и любовь, вражду и попытки примирения.

В переписке патриарха с царем можно выделить четыре периода, условные названия которых даны мной по месту пребывания адресанта в период письменного общения с адресатом: 1) новгородский (1650 – 1652 гг.); 2) московский (1653 – 1656 гг.); 3) воскресенский (1658 – 1666 гг.); 4) ферапонтовский (1667 – 1675 гг.).

Послания, составленные в разное время, отличаются по форме и тематике, источникам и уровню «литературности», степени проявления личностного качала и авторского «я». Охарактеризую каждый период более подробно.

Содержание посланий новгородского митрополита Никона к царю Алексею Михайловичу в этот период определили два события: новгородское восстание (март – май 1650 г.) и перенесение мощей митрополита Филиппа из Соловецкого монастыря в Москву (март – июнь 1652 г.), главным участником которых был Никон. Тексты этих посланий привлекали внимание только историков, а как памятники, созданные в традициях деловой письменности и древнерусской книжности, не изучались.

Материалы следственного дела о новгородском восстании находятся в документах Посольского приказа – РГАДА, ф. 96 (Сношения России со Швецией), on. 1, стлб. 3, ч. 1 – 3. Документы этого столбца неоднократно привлекали внимание историков: используя материалы дела, С.М.Соловьев в обшей работе по истории России подробно изложил ход новгородских событий²⁵. М.Н.Тихомиров написал специальную статью о народном восстании 1650 г.²⁶. Отдельные документы столбца неоднократно издавались, но как исторические источники: М.Н.Тихомировым опубликованы девять актов²⁷, С.В.Лобачевым две отписки митрополита Никона²⁸, недавно изданы 159 документов из новгородского следственного дела²⁹. Между тем вопрос об объеме, характере и качестве издания материалов о новгородском восстании³⁰ остается дискуссионным³¹, В результате сверки текстов шести подлинных отписок Никона, представляющих для исследования особый интерес (см. Приложение 2.1), с изданными историками текстами обнаружены грубые опечатки, пропуски, как отдельных слое, так и целых фраз, ошибки в прочтении текстов источников³². Поэтому шесть посланий митрополита Никона мной издаются вновь.

Основная часть документов о поездке митрополита Никона в Соловецкий монастырь за мощами митрополита Филиппа находится в фонде Духовных российских дел – РГАДА, ф. 153, on. I, д. 20, ч. 1 – 73. Историки XIX в. подробно изучали материалы этого дела³³; П. Ф. Николаевский написал специальную статью о путешествии Никона на Соловки³⁴. В материалах дела находятся 8 посланий митрополита Никона царю. Еще одно письмо Никона Алексею Михайловичу, составленное в июне 1652 г., осело в собрании царских писем – РГАДА, ф. 142 (Царские подлинные письма), oп. I, д. 382; по этой рукописи оно издано архимандритом Аполлосом (Алексеевским) в приложении к жизнеописанию патриарха Никона³⁵. Шесть посланий царю Никона и князя И.Н. Хованского из фонда Духовных дел тоже изданы в XIX в.³⁶. В связи с растущим в то время интересом к «делу» патриарха Никона документы о его деятельности активно издавались³⁷; со многих из них делали копии³⁸: мне известны три рукописи XIX в., содержащие списки одних и тех же материалов о поездке Никона на Соловки: РГБ: ф. 256 (собр. Н.П.Румянцева), № 336; ф. 173.IV (собр. Московской духовной академии), № 9; РНБ, ф. 550 (ОСРК), F. 1.337 (см. Приложение I). Тексты посланий митрополита Никона и князя И.Н.Хованского к царю по рукописи из РНБ недавно были изданы независимо друг от друга С.В. Лобачевым³⁹ и С.К.Севастьяновой⁴⁰. Однако тексты девяти посланий митрополита Никона к царю мной вновь подготовлены к изданию, поскольку они опубликованы по случайному списку и не имеют реального комментария (см. Приложение 2.II).

Таким образом, к исследованию мной привлечены 15 писем митрополита Никона царю: шесть отправлены из Новгорода и девять составлены во время поездки в Соловецкий монастырь.

Новгородские и соловецкие послания митрополита Никона к царю Алексею Михайловичу по форме и содержанию напоминают один из самых распространенных видов деловой письменности XVII в. – приказные отписки. Именно так они названы в изданиях историков⁴¹, поименованы в приказном делопроизводстве⁴², да и самим Никоном: «Да и против отписок, что от меня, богомольца твоего, // ...к тебе, государю, про их воровство писано...»(№26, с. 66)⁴³; «И под отпискою роспросные речи... посылал к тебе, государю, к Москве»; «И по тем нашим отпискам... прислана мн, богомолцу твоему, твоя, государева, грамота...» (1650-№ 2, л. 126); «...и тому я, богомолец твой, послал к тебе, ко государю, роспись под сею отпискою» (1652-№ 3, л. 4)⁴⁴. Не отступая от этой традиции, в дальнейшем буду называть послания новгородского периода митрополита Никона царю «отписками».

Назначение «отписок» Никона царю – дать адресату достоверную информацию о происходящих в момент переписки событиях, предоставить государю полный отчет о принятых по его указам мерах. Информативная цель отписок неоднократно подчеркивается автором при помощи традиционного словесного выражения «и тебе б, государю, про то было ведомо»; «И тебе б, государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всея России, про то было ведомо» (1650-№ 2, л. 126; № 61, с. 161; І652-№ 1, л. I). Поэтому во всех «отписках» основной тип повествования тяготеет к строго документальному изложению. Некоторые из них своей краткостью, сухостью изложения и «перечневатостью» напоминают летописные записи: «...В нынешнем, государь, во 158 (1650)-м году марта в 26-й день по твоему, государеву, указу прислан в Великий Новгород твой, государев, дворянин Яков Соловцов... И я, богомолец твой, в соборную церковь марта в 27-й день новгородцов всяких чинов людей // призывал... И апреля в 3-й день приходил ко мне, богомольцу твоему, земской староста Иван Маслеников с товарищи... И апреля в 4-й день тот староста Иван с стоварыщи, поговоря со всякими чинов людьми, того Якова из-за сторожей выпустили... Да здесь же, государь, апреля в 3-й день пришли в Новгород изо Пскова пскович четыре человеки...» (1650-№ 3, л. 287 – 288, 290) – это из Новгорода; «И я, богомолец твой, с мощми святаго Филиппа поехал от моря рекою Онегою июня в 11-й день и приехал в Каргополь июня в 20-й день на первом часу нощи... И назавтрея июня в 21-й день божественную литоргию служил и того же дни я, богомолец твой, с мощми святаго Филиппа митрополита поехал из Каргополя в 9-м часу дни, и приехал я, богомолец твой, с мощми святаго Филиппа митрополита на Волок на Короткое июня же в 23-й день в 6-й час дни. И того часа я, богомолец твой, с мощми святаго Филиппа митрополита поехал сухим путем на Кирилов монастырь» (Сл„ с. 324 – 325) – это с Белого моря.

Деловые документы, к которым относились приказные отписки, подчинялись строгим законам деловой письменности, находившейся за пределами традиционной книжной культуры. 11 посланий Никона новгородского периода, на мой взгляд, можно отнести к собственно «отпискам», прочно связанным с законами приказного делопроизводства; они имеют небольшой объем, конкретны по содержанию и совершенно лишены риторики. Из новгородских «отписок» к таковым относятся: №2 – 6 (см. Приложение 2.1); из соловецких: № 1, 3 – 7 (см, Приложение 2.II). В структуре «отписок» Никона четко выделяются две части. 1) Вводная формула, характерная для разных видов актов официально-делового характера и состоящая из трех элементов: адресата (косвенное дополнение в дательном падеже), адресанта (подлежащее) и формулы челобитья (сказуемое). В «отписках» Никона эта часть имеет следующий вид: «Государю царю и великому князю Алексею Михайловичу веса Русин богомолец твой, государев, новгородский Никон митрополит, Бога молю и челом бью» (1650-№ 2, л. 126; 1650-№ 3, л. 287; 1650-№ 4, л. 502; 1650-№5, л. 532; 1650-№6, л. 677; 1652-№1, л. 1; 1652-№3, л. 1; 1652-№5, л.1); та же формула и в «отписках», составленных митрополитом совместно с князем И.Н.Хованским или воеводой Ф.А. Хилковым и дьяком В. Софоиовым (№ 1, с. 14; № 13, с. 42; № 18. с. 50; №26, с. 65; №29, с. 71; №61, с. 157; № 119, с. 276; Сл.. с. 320 – 322. 324 – 326). 2) Основная часть – содержание «отписки». Как правило, эта часть начинается с формулы обозначения события, побудившего адресанта к составлению послания, и его точной даты в предложном падеже с предлогом; практически во всех «отписках» Никона эта формула имеет такой вид: «В нынешнем (прошлом), государь, во... году... в... день...»⁴⁵ (№ 1, с. 14; № 13, с. 42; № 18, с. 50; № 29, с. 71; № 31, с. 76; № 61, с. 158; №62, с. 162;№ 110, с. 257; № 114, с. 268; № 139, с. 338; Сл., с. 315, 318, 321).

Главное назначение деловых документов – сообщить определенную информацию – давало их авторам простор для выбора средств и возможностей подачи материала. Самый простой способ в этом направлении заключался в использовании элементов других разновидностей деловых текстов, что было нередким явлением для памятников деловой письменности русского Средневековья⁴⁶. В «отписках» Никона можно найти признаки разных видов деловой переписки, поэтому для изучения взаимодействия элементов делового письма они представляют немалый интерес. Например, для «отписок» Никона характерны некоторые стилистические приемы челобитных – пожалуй, самой распространенной и массовой в XVII в. разновидности актовых материалов. По своей эмоциональной экспрессивности челобитные выделяются среди всех разновидностей деловых документов⁴⁷. Цель челобитной – эмоциально воздействовать на адресата – нашла выражение в структуре этого акта и в отборе лексико-фразеологических средств. Просьба, которой, как правило, завершалась центральная часть челобитной, обладала огромным эмоционально-экспрессивным воздействием на читающего. В некоторых «отписках» Никона есть просьбы к царю. Непростая обстановка, в которой оказывался митрополит и во время восстания в Новгороде, и в поездке на Соловки, побуждала его обращаться к светским властям с просьбами о помощи в преодолении возникавших трудностей. В марте 1652 г., обстоятельно описав маршрут по рекам и озерам, которым Никон намеревался возвращаться из Соловецкого монастыря, «чтоб мощей святаго митрополита Филиппа, везучи сухим путем, не повредить» (Сл., с. 317), Никон просил царя: «И будет, государь, с чудотворцовыми мощми ехать мне, богомольцу твоему, из моря Онегою рекою, и о том... о всем мне, богомольцу своему, вели свой, государев, указ учинит» (І652-№3, л.4). В другой «отписке» Никон просил царя увеличить число гребцов: «Милосердый государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии, пожалуй меня, богомольца своего, вели, государь, на те суды прибавить гребцов другую тридцать человек, чтоб за гребцами мне, богомольцу твоему, в дороге мотчания нигде не было» (1652-№ 4, л. 1).

Определенным эмоционально-экспрессивным воздействием на адресата обладает характерный для челобитных и других разновидностей делового письма, предназначенных для сообщения информации, такой стилистический прием, как обилие союзов «и» или «а», которые употребляются для связи не только частей предложений, но и целых фраз. Этот прием использует в «отписках» и Никон: «И я тебе, государю, и в другой ряд о том деле писал об указе. И по тем нашим отпискам, и по сыскным речем, и по тетраткам прислана мне, богомолцу твоему, твоя, государева, грамота... а велено про то дело сыскать. И мне про такое дело сыскать было некогда... И ныне я, богомолец твой, приехав с Москвы в Великий Новгород, и в том деле Ивашко Жоглов да Фетка Негодяев отданы были за пристава. И миром их из-за пристава выбили и посадили в ызбу и доспели их себе началниками. И oнe ныне, будучи в таком воровстве, тем и хвалятца перед многими людьми... И нам видитца то же...» (1650-№ 2, л. 126) или «А вскоре было такова великаго дела сыскати нельзе. А здеся, государь, ныне твоим, государевым, счастьем приходит дело в совершенье работою твоего, государева, боярина князя Ивана Никитича Хованского... А что промотчалося – и в том твоему, государеву, делу порухи нет. А худые всяких чинов люди в сыску. А мешкалось, государь, твое, государево, дело и для Пскова. А твой, государев, боярин князь Иван Никитич Хованской готовитца из Великого Новагорода ехать во Псков со всяким спехом, не мешкав» (1650-№ 5, л. 532). Частое использование сочинительных союзов способствует появлению особого тип изложения события как чередования своих и чужих действий: «И я им ни в чем не потакал... И добрые люди, которые слушали и к дурну ни к какому не приставали... И Игнашко меня не ослушал и про тобя, государя, говорил непристойные слова... И я ему ево не велел из-за пристава имать. И он, Игнашко, собрався со многими людми...» (1650-№4, л. 502 – 503), или последовательного перечисления действий других людей: «Да той же Ивашко с стоварыщи, с невеликими людьми, били челом тебе, государю, ложно, что бутго я всех новгородцов проклинал... Да они же хотели, крестное целованье тебе, государю, изменив, неведомо в чем меж себя крест целовать. Да они же били челом тебе, государю, что бутго я хотел церковь соборную всю разрушить... Да они же тебе, государю, били челом, что бутго меня у Знамения пресвятыя Богородицы сила Божия поразила» (1650-№4, л. 503).

Следование такой традиции деловой письменности, как приложение цельного документа к документу, характерно для «отписок» Никона царю, в которых обнаруживаются разные виды приложений: «роспросные речи», «роспись» – маршрут следования и челобитная. Из Новгорода 18 марта 1650 г. митрополит писал царю: «И такого воровства той книге и ключь в тетратех вынят был. И под одпискою роспросные речи и тетратей ключь, воровские книги посылал к тебе, государю, к Москве» (І650-№2, л. 126). К одной из «отписок» государю, в которой Никон рассказывает об изменении обратного пути из Соловецкого монастыря, приложена «роспись, которыми реками и озеры ехать от устья реки Онеги до Дмитрова» (1652-№3); к другой «отписке» Никона приложена челобитная вологжан, посадских людей, о том, что три лодки с хлебом затонули, не доплыв до Архангельска (16S2-№ 6). Разные традиции приложений и дополнений использовали в челобитных бывшие друзья и единомышенники Никона Аввакум⁴⁸ и Иван Неронов⁴⁹, в некоторых посланиях царь Алексей Михайлович⁵⁰; да и сам Никон в своих письмах 1660-х г.г.⁵¹. В разных жанрах деловой письменности существовали свои традиции приложений и дополнений. В соответствии с иерархией приложений, состав официальных документов, прилагаемых к «отпискам», был достаточно широк: им мог стать практически любой официальный документ, в том числе и грамоты, и «отписки». По наблюдениям А.С. Демина в середине XVII в. наиболее частым приложением к отпискам становятся «росписи» хозяйственного содержания, перечни вешей, материалов, людей ит. п.⁵². «Роспись» – маршрут следования, приложенная Никоном к его соловецкой «отписке», находится в русле этой традиции. Круг прилагаемых к челобитным документов, по утверждению того же исследователя, был невелик. Сведения челобитной могли дополнить документы менее официального характера и не имеющие какой-либо строго установленной формы изложения⁵³. «Речи» новгородцев и челобитная вологжан, приложенные к остальным «отпискам» Никона, – в русле традиции приложений к челобитным.

Таким образом, в «отписках» Никона органично сочетаются элементы разных жанров деловой переписки. На мой взгляд, на выбор формы и характера делового письма Никона могли оказывать влияние исторические события, активным участником которых он был: накаленная обстановка новгородского восстания или сложности, возникавшие в пути на Соловки и обратно, требовали от автора документального изложения, сухого отчета о принятых им мерах, конкретных формулировок просьб к светским властям; остановки в пути, позволяющие осмыслить происходившие события, или затянувшееся во времени устранение последствий народных волнений в Новгороде способствовали появлению в переписке Никона с царем пространных описаний, отличавшихся большей субъективностью повествования и меньшей установленностью жанровых признаков. Проникавшее в приказные «отписки» Никона личностное начало в виде описаний собственных чувств и эмоций, как выражение автором своего отношения к предмету повествования, «разбавление» канцелярского языка столбцов московских приказов старославянизмами и элементами живого разговорного языка, сочетание народной образности и учительного красноречия выводили «отписки» Никона за границы приказного делопроизводства и превращали их в отличный от делового письма вид переписки – в частные письма и послания, обладающие открытой структурой и своими законами бытования и функционирования. Изучение художественной специфики новгородских посланий митрополита Никона представляет особый интерес: их автор отразил разрушение строгих границ междужанрами литературы и деловой письменности.

Вопрос о литературной специфике документов XVII в. неоднократно привлекал внимание исследователей⁵⁴. Для изучения степени «литературности» посланий Никона важным являются выводы исследователей не просто о взаимодействии литературы и документа, а о влиянии литературы на документ. По наблюдениям А.А. Назаревского, «художественные приемы тогдашней книжной речи, а иногда и речи народной достаточно широко отражались в документах XVII в.», ведь «чем начитаннее, искуснее, талантливее был составитель грамоты, тем больше и лучше он мог проявить себя в официальном документе с литературной стороны»⁵⁵.

Четыре новгородских послания Никона царю заметно отличаются от остальных сочинений митрополита Никона. Два из них написаны в соловецком походе. Их эмоционально возвышенный тон, использование приемов агиографии и учительной литературы выдают в Никоне человека книжного и начитанного. Первое письмо послано из Вологды и начинается с обращения к царю и царскому семейству в книжной манере с использованием традиционных метафорических формул «царь (царица) – солнце» («великие светила»), «царевны – лучи»: «У мысленнаго востока Христа, якоже пишется имя ему, двема великима светилом с рожденною тем лучою по подобию добродетели, якоже и создано есть, – благоверному и христолюбивому великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу всея России, и благоверной и христолюбивой царице и великой княгине Марии Ильиничне, и благоверной и христолюбивой царевне и великой княжне Евдокие Алексиевне. Богомолец ваш, государев, грешной Никон митрополит... челом бью» (І652-№ 2, л. 4 об.). Стилистическая формула «царь – солнце» вошла в обиход русского книжника с XI в.⁵⁶. В XVII в. метафорическое сравнение царя с солнцем прочно входит в стилистику панегирических произведений и особенно характерно для стихотворных вирш Симеона Полоцкого⁵⁷. Впоследствии и Никон неоднократно будет использовать этот метафорический образ для характеристики царской и архиерейской властей в отстаивании своей идеи о превосходстве церковной власти над царской⁵⁸. В рассматриваемом письме Никона – один из первых примеров обращения его к этой метафоре.

В книжной манере, витиевато, с использованием сложных слов и старославянизмов Никон сообщает о благополучном путешествии и своем прибытии в Вологду: «Божиею милостию и вашем благопомощным жалованьем скорошественный путь до воднаго прешел и вашия государевы отчины града Вологды достиг всяких злых случаев безънаветно. Еще же за молитв иже во святых отца нашего Филиппа митрополита и вашего ради благоверия некоторые от стихии, мню, и послужиша нам, еже небо во время шествия не даде дождя и длительнаго снега, воздух же, от солнечноя теплоты истлевающий, путь мразом сотверьди» (1652-№2, л. 4 об.). Характерное для соловецких «отписок» указание мест пребывания митрополита, возможно, под воздействием книжной риторики, здесь дано в необычной манере – через перечисление имен святых, чьим мощам Никон поклонился в пути: «Еще же Господь Бог великое благо, вашего ради благоверия, сподобил мя получити от царствующаго града ко святым мощам поклонитися и многочудесных честных мощей преподобных отец облобызати, еже есть преподобнаго и богоноснаго отца Сергия и Никона Радонежских, чудотворцов, Никиты Столпника Переславскаго, чудотворца, Авраамия Ростовскаго,// чудотворца, Павла Обънорскаго, чудотворца, Корнилия Комелскаго, чудотворца, Дмитрия на Прилуке Вологодцкого, чудотворца» (1652-№ 2, л. 4 об. – 5).

Тексты Священного Писания и молитв Никон использует в другом письме; «А аз, грешной богомолец ваш, слыша про ваше, государево, здравие, вельми о сем Бога благодарю и покланяюся Ему, яко здравие ваше хранит, и со святыми ангелы и яз воспою, якоже пишет: „Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение», еже есть Слава в вышних Богу, давшему тебе благоразумное смирение. А яже о твоей, света нашего, государя, благодати ко мне, смиренному, моя умоестественная простота и разумная скупость противу твоей благодати ответа, их же и достойно ти есть воздати не может, разве сей, егда узрю святое твое благородие, по образу блудницы, иже слезами умы нозе Исусу» (1652-№ 8, л. 19). Употребление сложных слов, обращение к евангельским текстам, использование устойчивых фраз молитвословий делают стиль Никона витиеватым, слог возвышенным. Подчеркивая свое доброе отношение к царю, Никон обращается к нему «царь-свет» («Да ты ж, государь наш свет, писал...»;«...о твоей, света нашего государя, благодати ко мне...»). Это традиционное метафорическое выражение любви, характерное для народно-поэтического стиля, имеет свои параллели в текстах протопопа Аввакума⁵⁹, в которых нашли отражение отдельные элементы сказовой манеры⁶⁰, в древнерусских воинских повестях, а также в разных фольклорных жанрах, где эпитет «свет» применяется не только к человеку, но и к неодушевленным предметам⁶¹. В другом месте Никон обращается к царю в торжественной манере, официально, как к высокой персоне; «По Божию смотрению во избраных паче инех, верховному во царех царю государю и великому князю Алексею Михайловичу» всеа Русии! Многонаказанный от Бога за грехи в морских бедах богомолец твой, смиреный Никон митрополит. Бога молю» (1652-№ 7, л. 1). Использование книжной и народно-поэтической образности приводит к контрастности повествования: риторическое и эмоционально-возвышенное обращение к царю и намеренно приниженная характеристика себя. Несмотря на то что используемые Никоном такие характеристики себя, как «смиренный», «многонаказанный» за грехи и «грешный», – общее место в деловой письменности XVII в.⁶², намеренное самоуничижение и принижение при помощи подобных определений – явление более древнее и характерно для агиографии.

Ориентация Никона на агиографическую традицию проявляется в стремление автора создать в своих посланиях художественно значимые сцены: в первой «отписке» из Новгорода (1650-№ 1, л. 124) и в одном из последних писем царю из соловецкой поездки Никон рассказывает о своих видениях (1652-№8, л. 1 – 2). Включение в публицистическое повествование эпизодов, вырастающих в самозначимые небольшие новеллы, и использование видений в публицистических целях было характерно для современников Никона: Аввакума, дьякона Федора, Епифания Соловецкого, инока Авраамия⁶³. Стилистика агиографии разрушала сухой, канцелярский тип повествования приказных столбцов и наделяла приказные документы определенной степенью «литературности» (о видениях Никона см. в специальном разделе).

Огромным эмоционально-экспрессивным зарядом обладала народная речь, элементы которой, наряду с устойчивыми словосочетаниями формулярного характера, функционировали в XVII в. в деловой письменности разного назначения. Народная речь и образность в челобитных и посланиях протопопа Аввакума к царю были, по словам В.В. Виноградова, «одним из приемов выхода за пределы книжно-церковной лексики»⁶⁴. Ориентация старообрядческих публицистов, бывших друзей и знакомых Никона, на разговорный язык, прежде всего на просторечные, взятые из живого употребления слова, способствовала усилению экспрессивности изложения⁶⁵. «Отписки» и послания Никона царю наполнены живой разговорной речью. Особенный интерес для изучения языка митрополита Никона представляют как его собственноручные «отписки» из Новгорода – 18 и 19 марта (1650-№ 1, л. 124 – 125; 1650-№ 2. л. 126), так и записанные там же с его слов дьяком – 4 апреля (1650-№ 3, л. 287 – 290), 1 мая (1650-№ 4, л. 502 – 504), 20 – 21 мая (1650-№ 6, л, 677). Для описания своего болезненного состояния и страданий после побоев Никон использует глагольные формы со значением движения, источником которых служит народная речь; глаголы обладают большой экспрессивной выразительностью: «одва добрел с великою нуждею», «в санях, взваляся, приволокся», «лежу в конце живота и кашлею кровью, и живот весь запух» (1650-№ I, л. 125).

Никон использует народные варианты словоформ: местоимение 3 л. мн. ч. «оне» («оне»), в то время, как в других документах из Новгорода наблюдается смешение форм «они» – «оне»; формы возвратного местоимения «собя» (1650-№ I, л. 124); наречий «тольке» (1650-Хг 4, п. 503) и «одва» (1650-№ 1, п. 125); глагола «сыскалосе» (1650-№ 1, л. 125); разговорные формы «хороны» (1650-№3, л. 287) и «пройтить» (1650-№6, л. 677); народную лексику «спехом» (1650-№1, л. 125, 532), «ослоп» (1650-№ 1, л. 125), народно-поэтическую лексику: «кручинишься», «налгал небылицу» (1650-№4, л. 504). Близость языка к разговорному проявляется в отражении на письме разговорных форм: переход гласной «и» в «ы» в начале слова после предлога на согласный – «с ными», «к изменнику», «к Ывашку» (1650-№ 1, л. 125), «в ызбу» (1650-№ 1, л. 126), «с Ыгнашкою» (1650-№4, л. 502); озвончение глухого согласного в приставке под влиянием звонкого согласного в предлоге – «пол одпискою» (1650-№ 1, л. 126), оглушение согласного в предлоге – «ни х какому» (1650-№ 4, л. 502) или созвучие гласных в словосочетании – «оны достойны» (1650-№ 6, л. 677); севернорусское «оканье» – «розговаривал», «россылал» (1650-№ 4, л. 502). При описании бури на Белом море Никон использует специальную и диалектную лексику: «учал быть ветр в море противен, именуемым глубник...»; «трус творяше»; «не возмогли якори удержати, парусы изодрало, и шеимы исперервало, и якори изломали...»; «летняя сторона» (Сл., 320).

Данные об адресанте в разных видах государственных актов всегда чрезвычайно скудны и ограничиваются традиционными формулами его социального положения, служебной категории; как правило, все эти сведения помещались в начале документа, во вводной формуле. В новгородских «отписках» митрополит Никон традиционно именуется царским «богомольцем», а его товарищи царскими «холопами». Изучение содержания «отписок» показывает, что, как правило, они записывались дьяком под диктовку адресантов, поскольку изложение в них ведется от каждого лица по очереди; например, в коллективной отписке 16 марта: «И назавтрие на меня, богомольца твоего, и на нас, холопий твоих, пришли в соборную церковь шумом. У меня, богомольца твоего, взяли Ивашка Жеглова... А у нас, холопей твоих, взяли ис тюрьмы посадцких людей...» (№ 18, с. 50). Сведения личного характера, а тем более рассуждения адресантов, оценки ими происходящих событий, описанных в документе, чрезвычайно редки в такого рода актах. Новгородские «отписки» митрополита Никона, напротив, содержат интересные примеры усиления личностного начала в деловой письменности: в их содержании, структуре и лексико-фразеологическом строе ощущается присутствие неординарной личности автора – митрополита Никона; практически за каждым посланием царю стоит молодой и энергичный церковно-государственный деятель, волевой и амбициозный, обладающий сильным характером. Так, по окончании народных волнений в начале мая митрополит открыто дает оценку своему собственному поведению во время восстания: «А тольке бы я о том не стоял – мною бы хуже псковского было в Великом Новегороде» (1650-№ 4, л. 503) и «А только бы не так уговаривать – то бы все отчаялись за свое плутовство и на болшое бы худо вдалися» (1650-№ 4, л. 504); через несколько дней после начала восстания Никон, подавая в Посольский приказ сведения об участниках «возмущения», уверенно заявляет: «И нам видитца то же, что оне всех людей приворотили своим коварством, и тебе б, государю, про то было ведомо» (1650-№ 1, л. 126); возмущенному медленным ведением сыска над участниками восстания царю Алексею Михайловичу 11 мая митрополит Никон посылает «отписку»-обоснование, решительно заступаясь за князя И. Н. Хованского и беря всю ответственность за промедление в следствии на себя: «Да и я, твой, государев богомолец, твоему, государеву, боярину князю Ивану Никитичю Хованскому говорил, чтоб тем твоим, государевым, делом промышлять не вскоре, з болшим рассмотрением, чтоб то твое государево дело всякое сыскалось впрямь. И того ради то твое, государево, дело промотчалось, а не боярским нерадением» (1650-№ 5. л. 532); в конце мая, по окончании восстания, митрополит Никон, не скрывая своего сочувствия к некоторым повстанцам, просит царя о смягчении их наказания: «А оне – люди бедные, и жены, и дети их скитаютца по миру. А бью челом тебе, государю, которые и не в болших винах, о твоем, государеве, указе, чего оны достойны в своей вине наказанья, или бы им быть на крепких поруках до твоего, государева, указу, чтоб им голодною смертию не помереть. И о том что ты, государь, укажешь?» (1650-№ 6, л. 677). Советы Никона царю, просьбы к государю, смелые оценки собственного поведения и выражение своего мнения в текстах сухих и документальных «отписок» есть отражение не только сильного и властного характера будущего патриарха, по и следствие его активной роли во время восстания, когда он сумел проявить свои яркие организаторские способности. Смелое поведение Никона в ходе новгородских событий явно отличалось от поведения новгородского воеводы И.А. Хилкова, который в первые же дни восстания растерялся, испугался, укрылся на митрополичьем дворе и даже не помышлял о сопротивлении восставшим⁶⁶. Из документов о новгородском восстании видно, что митрополит Никон не сразу вышел к восставшим, а его поведение определилось как раз поведением воеводы и неспо-собностью мирских властей найти взаимопонимание с восставшими: на обороте первой отписки в Посольский приказ с митрополичьего двора, где укрылись городские власти, читается текст вставки в документ: «И я, богомолец твой, посылая детей боярских от себя их (восставших. – С. С.) уговаривать, и они тех детей боярских били и их ни в чем не послушали. А то нам впрямь ведомо» (№ 1, с. 15). На таком фоне действия митрополита Никона – пастыря и проповедника, чье убедительное слово в нужный момент сыграло определенную роль в усмирении конфликта, красноречиво продемонстрировали царю и его окружению, что увещевания духовенства оказались в восстании новгородцев более действенными, чем силовые методы московского правительства⁶⁷. Чтобы подчеркнуть свою особую роль в усмирении восставших, в самой первом послании царю из Новгорода 19 марта Никон подбирает глагольныые формы со значением причинения физических повреждений, характеризующие действия восставших по отношению к нему и его людям; автор выстраивает семантический ряд, в котором сочетаются слова с корневым (слова подчеркнуты. – С. С.), синонимическим (слова выделены полужирным шрифтом. – С. С.) и деривационным (слова выделены курсивом. – С. С.) повтором: «со всякою угрозою бьючи»: «хотят побить и посечь»; «ухватили»; «ударили»; «розшибли, «кулаки били»; «старца... били ж»; «и ево били»: «и от их бою изнемогши». Слова с корневым повтором Никон использует при характеристике способа проникновения людей Жеглова на Софийский двор: они «почали ломитца»; «почали ломати»; «ворота выломили». Не только физический, но и духовный вред наносят зачинщики восстания новгородцам; Никон подмечает и особенности их речевого поведения: Иван Жеглов «злым своим советом на всяко дурно их учит», а напавшие на Никона новгородцы его «бранили всякою неподобною бранью». Для характеристики своих способов общения с разными людьми Никон употребляет глаголы говорения с теми оттенками значения, которые в наибольшей степени соответствуют той или иной ситуации. Так, с мятежниками Никон, как правило, «розговаривает» («И я, богомолец ваш, им розговаривал многажды, и оне не послушали» – 1650-№ I, л. 124; «И я, богомолец ваш, вышел к ним и почал их розговаривать» – 1650-№ 1, л. 125; «И я им ни в чем не потакал и розговаривал всяко, чтоб и они от такова дурна престали», «И тот Игнашко, пристав к худым людем, пришел ко мне в келью, и я ему розговаривал, чтоб он к такому худому делу не приставал» – 1650-№4, л. 502; «А я, богомолец твой, розговаривая им, в твоей милости веру им давал» – 1650-№4, л. 504) – этот глагол, употребленный в конструкции с местоимением в винительном или дательном падежах, имеет здесь значение «убеждать не делать чего-либо», «уговорами, убеждениями отвращать, удерживать от чего-либо»⁶⁸. Глагол «говорить» Никон употребляет в разных значениях: «проговаривать», «читать вслух» во время богослужения (в церкви «по своему обычаю ексапсалмы сам говорил, а после ексапсалмов втай себе говорил канон Исусу сладкому на первой кафизме» – 1650-№ J, л. 124) и «просить», «договариваться», «вести переговоры», когда просит разъяренных новгородцев пощадить его и отпустить в церковь к литургии(«И им почал говорить, чтоб меня отпустили со кресты к Знамению пресвятыя Богородицы, что готовился я, грешной, святую литоргию служить» – 1650-№ 1, л. 125) или повиниться перед царем («...и по твоему, государеву, указу им говорил, чтоб они от дурна престали и тебе б, государю царю и великому князю Алексею Михайловичю всеа Русии вину свою принесли»; «в другой ряд призывал и говорил им по твоему, государеву, то же» – 1650-№3, л. 288)⁶⁹. Таким образом, Никон противопоставляет свое умение владеть устным словом и разными формами ведения беседы способности врагов в основном к материальному разрушению и причинению физическою вреда. Характеристики, которые Никон дает зачинщикам восстания, отличаются разнообразием, по сравнению с единственным оценочным эпитетом – «воры» (№13, с. 42; № 26, с. 67; №61, с. 158; №119. с. 277), которым пользуются другие авторы «отписок»; воевода и дьяк характеризуют восставших еще и по социальной принадлежности: «учинилась, государь, смута в Великом Новегороде от посадцких людей и от Стрельцов, и от казаков, и от новокрещенов» (№18, с. 50). Так, исключительно «вором» («ведомым вором») и царским «изменником» Никон называет бывшего дворецкого Софийского дома, митрополичьего сына боярского Ивана Жеглова; дела Жеглова – «воровство», «зломышленное воровство», «коварство», «зломышление», «суровство»; сторонники Жеглова – «смутные», «недобрые» и «худые люди» и дело их «худое», они «всякую неправду делани, воруют», постоянно «зговариваютца... стоять заодно»; Жеглова и его сторонников Никон противопоставляет «иным добрым» людям, которые прислушивались к словам митрополита и «к дурну ни х какому не приставали», им Никон благоволил: «И добрые люди, которые слушали и к дурну них какому не приставали, те у меня, богомольца твоего, во дворе были, и поил, и кормил их домовым» (1650-№4, л. 502). Стремление Никона словом сгладить конфликт и привести восставших новгородцев к покаянию⁷⁰, проявившиеся во время восстания не только яркие ораторские⁷¹, но и организаторские способности Никона ставились в большую заслугу новгородскому митрополиту царем и патриархом⁷².

Содержание и тип изложения четырех новгородских посланий Никона свидетельствуют о том, что между ним, царской семьей и лично царем Алексеем Михайловичем существовала духовная дружба и глубокая привязанность. М.Н.Тихомиров, используя содержание «отписок» Никона из Новгорода для реконструкции хода восстания, обратил внимание на начало первой из них (после 19 марта 1650 г), в которой митрополит описал бывшее ему видение сошедшего с иконы Спасителя венца: автор адресовал «отписку» всей царской семье – царю, царице и царевнам; согласно помете на обороте столбца, документ подали «в Верх», «в терема, непосредственно царскому семейству». «Судя по отписке, – заключил историк, – уже в это время Никон был своим человеком в царском семействе»: по мнению М.Н.Тихомирова, Никон намеренно обращался к «этому женскому синклиту теремных затворниц, царице и царевнам, досужим охотницам до сплетен, чудес и всякой мистики», представляя себя «героем, почти мучеником»⁷³. Уверенность Никона в том, что в царской семье он найдет поддержку и понимание, с годами возросла, поэтому митрополит не скрывал переполнявших его чувств духовной любви к царю и царице, когда писал к ним из соловецкого похода. Судя по содержанию одного соловецкого послания Никона к царю, в котором митрополит сообщал ему о последствиях бури на Белом море, с царем у Никона были особые отношения.

Непредвиденное обстоятельство – буря на Белом море, во время которой погибли люди, и была потеряна значительная часть багажа и царская казна, – тема, к которой Никон и князь И. Н.Хованский часто возвращаются в своих посланиях к царю, однако об одном и том же событии они рассказывают по-разному. В совместных «отписках» авторы рисуют картину бедствия очень подробно: буря началась 15 мая в четвертом часу ночи, поднялся сильный ветер, порывы которого вырывали деревья из земли, а 16 мая к концу третьего часа дня якори не смогли удержать суда, от чего людей носило в лодках по морю «аки по горам великим». Самого Никона сильно ударило и залило водой через окно в кормовом чулане, «одва ожил». От страшного шума и высоких волн все пребывали в отчаянии и «в болезнь люту впадше, яко ни себе кому памятовати». Лодки с людьми разнесло по морю, одни из них разбило, другие вынесло на берег. Никон перечислил места, куда прибило разбитые лодки, имена люден погибших и спасшихся. Обилие подробностей, конкретность изложения усиливают достоверность рассказа и вызывают у читателя чувство сопереживания, а также подчеркивают желание авторов передать постоянство охватившего их и всех попавших в беду людей чувства страха, несмотря на то, что характеристики чувств, переживаний и ощущений, вызванных бурей, ограничиваются традиционными формулами: «вси во отчаяние себе вложиша и в болезнь люту впадше, яко ни себе кому памятовати»; «едва от морского страху и трепета в себе пришли»; «А гонца для того к тебе, государю, вскоре не отпустили, едва от морскаго страху и трепета в себе пришли.,.» (Сл., с. 320 – 322). События 16 мая почти дословно повторяются в этих посланиях царю: создается ощущение, что авторы выстраивают своеобразную хронологию одного события, основу которой составляет отчет перед царем о собственных действиях во время и после стихийного бедствия. Это особенно заметно при сравнении посланий Никона царю 11 июня и Софийскому казначею старцу Никандру 14 июня⁷⁴, в которых митрополит извещал о случившейся на море буре. Старцу Никандру Никон просто и очень кратко, как бы, между прочим, сообщает о случившемся несчастии, но при этом обращает внимание на очень важную деталь – на чудесное спасение молитвами митрополита Филиппа. А вот в письме царю Никон сосредоточивает внимание адресата только на одном последствии природного явления – потере близких и знакомых им обоим людей:

Важная, на мой взгляд, особенность митрополита Никона как автора и человека заключается в том, что об одном и том же событии разным людям он рассказывает по-разному; способ изложения определяется не только целью повествования, но и личным отношением Никона к своим адресатам. Митрополит пишет царю человеку, хорошо знающему Никона и поэтому способному понять и разделить с ним горечь утраты близких людей⁷⁵.

Присутствие сильной, деятельной и волевой личности новгородского митрополита Никона ощущается во всех его новгородских «отписках». Происходящие с ним события Никон описывает с трех дополняющих друг друга точек зрения: как их участник, свидетель и организатор. Первый облик Никона-повествователя раскрывается через описания им собственных действий, чувств, мыслей, эмоций. Однако характеристики собственных состояний схематичны, предельно кратки и ограничиваются традиционными этикетными формулами, не выражающими своеобразия индивидуального восприятия Никоном тех или иных событий. Облик Никона – свидетеля событий или «объекта» воздействия высших сил (его видения) раскрывается в стремлении автора зафиксировать мельчайшие подробности и детали самого события, что проявляется в документализме повествования, сухой фиксации фактов. Тексты с разными точками зрения одного и того же автора на одно и то же событие соединяются в единое, цельное повествование благодаря тому, что Никон в одном и том же письме выступает и как свидетель и как непосредственный участник описываемого им события. Возможно, неосознанно, но Никон стремится создать единый многоплановый и в то же время самостоятельный рассказ о своем путешествии за мощами митрополита Филиппа. В письмах Никона отчетливо вырисовывается его третий, возможно, главный облик – организатора реального хода событий и создателя своеобразной литературной формы: адресованные царю «отписки» Никона создают цельные рассказы о двух исторических событиях, сыгравших для последующего возвышения Никона ключевую роль, – о новгородском восстании и перенесении мощей митрополита Филиппа из Соловецкого монастыря в Москву.

Художественная специфика новгородских «отписок» Никона (и из охваченного народным волнением Новгорода, и из похода в Соловецкий монастырь) слабо ощутима: по форме и содержанию в значительной степени они тяготеют к приказным документам, созданным спешно, по горячим следам событий, сухо и документированно излагают ход происходящего. Зная законы построения и функционирования разнообразных видов деловой письменности, Никон свободно применяет их в своих сочинениях. Образованность Никона, как показывают его тексты, носила в основном начетнический характер: в «отписках» новгородского митрополита встречаются (очень редко!) ссылки на евангельские тексты, библейские образы и устойчивые, находящиеся на слуху, словесные выражения из церковных молитв, поэтому отдельные послания Никона стилистически неоднородны. В новгородских сочинениях Никона можно выделить два типа повествования: один ориентирован на документализм, другой связан с проповеднической традицией.

Сохранилось шесть писем патриарха Никона к царю, написанных в 1653 – 1656 гг.: 1) о пребывании Никона во Владимире; 2) о явлении огненного столпа в Иверском монастыре; 3) о проезде Никона ночью через Можайск, 4) о прибытии Никона в Москву; 5) об отдаче на поруки Романа Боборыкина; 6) о кончине старца Савватия. Известно также, что в 1655 г., когда шла война с Польшей, патриарх Никон дважды писал царю о благодатной силе и помощи креста: 25 июня «о кресте на победу и на погибель королю полскому и всем врагом»⁷⁶ и 19 июля, когда, напоминая о помощи животворящего креста, давал царю совет об отношении к великому гетману литовскому Я. Радзивиллу, предавшемуся в подданство шведскому королю⁷⁷. Но эти письма Никона до нас не дошли. Все сохранившиеся послания опубликованы в XIX в.: сначала среди писем русских государей⁷⁸, затем архимандритом Аполлосом (Алексеевским) в качестве документального приложения к жизнеописанию патриарха Никона⁷⁹. Письмо Никона о возвращении в Москву после морового поветрия издано Ф. Буслаевым⁸⁰, а недавно опубликована фотокопия этой грамоты-автографа патриарха Никона⁸¹. Изданные в XIX в. тексты сверены мной с оригиналами, которые сегодня хранятся в РГАДА, в собрании Царских подлинных писем (РГАДА, ф. 142, oп. 1, д. 383 – 388). В процессе сверки обнаружены многочисленные неточности в передаче текста источника, поэтому письма патриарха Никона к царю мной вновь издаются по рукописям РГАДА (см. Приложение 3).

Послания 1653 – 1656 гг. патриарх Никон составлял в дороге, во время походов по монастырям: Никон писал царю из Можайска, Владимира, села Чашникова, из Иверского монастыря и по возвращении в Москву. Именно поэтому исследуемые письма интересны в плане изучения динамики личных взаимоотношений царя и патриарха. Все письма имеют небольшой объем, разнообразны по тематике и форме, различны по степени эмоциональной выразительности и проявления авторского «я», поэтому эти сочинения Никона представляют интерес для характеристики патриарха Никона как автора. Наконец, письма Никона необходимо точно датировать: ни в одном из них нет точной даты составления; вероятно, поэтому при издании текстов посланий Никона в XIX в. неверно названы годы их написания. Между тем по содержанию и указанным в посланиях месяцам и населенным пунктам, через которые проезжал патриарх, время составления писем можно точно определить.

Первое письмо помечено в тексте 26 января: Никон написал царю из владимирского Рождественского монастыря, где он находился вместе с неким попом Стефаном⁸² (1653-№ 1, л. 1). Согласно записям в книге расходов патриаршего Казенного приказа, поход патриарха Никона во Владимир состоялся 23 – 29 января 1653 г.: 26 января, в четверг, Никон ходил из Владимира в монастыри Боголюбов и Покровский, а 27 января патриарх служил литургию в Рождественском монастыре, после чего кормил братию и раздавал монастырским властям денежную милостыню⁸³. Таким образом, первое письмо Никона можно датировать 26 января 1653 г.⁸⁴.

Второе письмо – из Иверского монастыря – в содержании не имеет дат, но в записи на обороте об отправлении письма с Федором Ртищевым есть помета – 27 февраля (1654-№ 2, л. 1 – 2). Никон рассказывает царю о чудесном явлении огненного столпа над Иверским монастырем «от четвертка против пятка в нощи в третий час», свидетелями которого были жители окрестных деревень. О своем месте пребывания в момент составления письма Никон говорит: «...добро есть нам зде быти, и сени сотворены есть». Значит, патриарх Никон писал царю из строящегося Иверского монастыря, где от очевидцев он и узнал о чудесном явлении. Согласно литературным и документальным источникам, в конце февраля 1654 г.⁸⁵ Никон приезжал в Иверский монастырь, к строительству которого он приступил годом раньше⁸⁶. Посещение валдайского монастыря Никоном было связано с перенесением туда в это время мощей святого Иакова Боровичского чудотворца из Духова монастыря. Мощи святого были привезены в Иверский монастырь 24 февраля (еще в январе патриарх Никон отправил за ними архимандрита Иверского монастыря Дионисия I, архимандрита новгородского Вяжицкого монастыря Евфимия и игумена Спасского монастыря из Старой Руссы; в селе Едрове процессию с мощами святого встречал новгородский митрополит Макарий)⁸⁷. В тот же день патриарх Никон привез в валдайский монастырь частицы мощей трех московских святителей и чудотворцев – Филиппа, Петра и Ионы, которые были положены в специально изготовленный для них серебряный ковчег⁸⁸. 25 февраля, в субботу, в соборной церкви патриарх Никон сам переложил святые мощи Иакова Боровичского чудотворца в новоустроенную сребропозлащенную раку⁸⁹. Таким образом, можно заключить, что второе письмо царю Никон написал 27 февраля 1654 .

Еще два письма – о проезде через Можайск и прибытии в Москву – относятся к 1655 г. В письме о проезде ночью через Можайск сообщается о прибытии Никона днем 2 февраля в село Кубенское, находившееся в 56 верстах от Москвы (1655 – № 3, л, 1). А в другом письме Никон говорит о своем прибытии 3 февраля в Москву после морового поветрия (1655-№ 4, л. 1,2). В июле 1654 г. эпидемия моровой язвы охватила Смоленские земли и Москву. По воле царя Алексея Михайловича, находившегося в то время в польском походе, 24 июля 1654 г. патриарх Никон выехал из Москвы с вверенным ему царским семейством сначала в Троице-Сергиев монастырь⁹⁰, а в конце августа в Калязинский монастырь⁹¹. К началу 1655 г. эпидемия начала ослабевать⁹², и в начале февраля по Смоленской дороге патриарх Никон вернулся в Москву. Вскоре, 10 февраля 1655 г., в столицу возвратился и царь Алексей Михайлович⁹³. В письме 3 февраля Никон упоминает о патриархах Антиохийском и Сербском (имена не названы). По-видимому, первый – это антиохийский патриарх Макарий, который прибыл в Москву 2 февраля 1655 г. за милостыней и для участия в обсуждении на церковном Соборе привезенных Арсением Сухановым книг⁹⁴. Второй – сербский патриарх Гавриил (Раич), который приехал в русскую столицу «на вечное житье» 28 мая 1654 г.⁹⁵ и остался в Москве, несмотря на начавшуюся эпидемию. Патриарх Никон благословил его рукополагать священников и диаконов⁹⁶. На основании сказанного можно заключить, что оба письма составлены в 1655 г. – 2 и 3 февраля⁹⁷.

К 1656 г. относятся оставшиеся два письма Никона к Алексею Михайловичу – о кончине царского духовника Савватия (1656-№ 5, л. 1) и об отдаче на поруки Романа Боборыкина (1656-№ 6, л. 1). 11 ноября (эта дата без обозначения года есть в письме о Савватии) 1656 г. в Иверском монастыре на Валдае умер царский духовник Стефан Вонифатьев, протопоп Благовещенского собора⁹⁸. Савватий – монашеское имя Стефана: Вонифатьев принял постриг, по мнению историков, либо в основанной им в 1653 г. Зосимо-Савватиевской пустыни в Москве⁹⁹, либо в построенном им в 1655 г. на средства царя московском Покровском монастыре «на убогих домех»¹⁰⁰ – именно в этом монастыре Стефан был погребен после смерти.

В последнем письме Никона, где он просит царя отдать на поруки Романа Боборыкина, нет ни одной даты; упоминается только, что письмо послано из села Чашниково. Стольник Роман Федорович Боборыкин приобрел широкую известность в начале 1660-х гг. в связи со спорным делом с опальным патриархом Никон¹⁰¹. Известно, что для строительства Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря во второй половине 1650-х гг. патриарх Никон скупал землю по берегам реки Истры и ее притоков Песочни и Маглуши. Земля принадлежала разным владельцам – царским дьякам, боярам и князьям, однако центром владений Нового Иерусалима стали бывшие вотчины Р.Ф. Боборыкина¹⁰². 3 июня 1656 г. из своей вотчины Боборыкин продал патриарху Никону деревню Сафатово на Песочне за 2 тыс. р., в которой был построен деревянный храм Воскресения Христова (и деревня стала называться селом Воскресенским); хлеб, остававшийся на полях в скирдах, Боборыкин пожертвовал Воскресенскому монастырю на строение; сельцо Бобырево с приписанными к нему землями и сенными покосами Боборыкин также принес в дар монастырю¹⁰³; в 1657 г. патриарху была продана остальная часть владений Романа Боборыкина на реке Истре и Песочне¹⁰⁴. Выступать защитником стольника Р. Ф. Боборыкина перед царем патриарх Никон мог, вероятно, в 1656 – 1657 гг., когда совпадали интересы патриарха и стольника в отношении земельных владений Боборыкина, необходимых Никону для строительства своих монастырей: 2 июня 1657 г. датирована купчая на сельцо Ивановское в Московском уезде – Горетове стане. – проданное Романом Федоровичем Боборыкиным Иверскому монастырюза 1 тыс. р.¹⁰⁵. Но письмо датируется 1656 г.: согласно записям в книге расходов патриаршего Казенного приказа, с 1 сентября 1656 г. по 2 января 1657 г. состоялся поход патриарха Никона в Иверский монастырь через Тверь с посещением тверского Иосифова монастыря и Вязьму; по дороге в Тверь Никон останавливался в селе Чашниково, где жаловал денежной милостыней нищих, крестьян и вдов за сено для лошадей¹⁰⁶. Возможно, в сентябре 1656 г. будучи в селе Чашниково, Никон и написал царю о Романе Боборыкине.

Таким образом, письма патриарха Никона к царю 1653 – 1656гг. можно расположить в следующем хронологическом порядке:

В первой половине XVII в. в царской семье существовала традиция писать друг другу письма во время путешествий на богомолье. Например, царь Михаил Федорович и царица Евдокия Лукьяновна в письмах к патриарху Филарету рассказывали о своих походах в Троице-Сергиев и Угрешский Николаевский монастыри и сообщали о прибытии 25 июня в деревню Рязанцову, 24 сентября 1629 г. в село Воздвиженское¹⁰⁷. Судя по содержанию писем Никона, патриарх придерживался этой традиции и, нуждаясь в общении с царем, стремился сообщать ему не только обо всем увиденном во время своих путешествий, но и о собственных переживаниях и раздумьях, ходатайствовал о знакомых ему людях. Поэтому послания Никона различаются по форме изложения; это и краткое сообщение (о смерти царского духовника Савватия и о проезде через Можайск), и просьба к царю (о помиловании Романа Боборыкина), и толкование Никоном евангельского высказывания, и подробные описания конкретных событий (о состоянии Москвы после морового поветрия и чудесном явлении огненного столпа). Основной тип повествования в письмах патриарха тяготеет к строго документальному изложению. Никон всегда точно фиксировал дату прибытия в тот или иной населенный пункт – день недели, месяц, время суток («февраля в 3-й день часа за два до света в суботу»; «февраля во 2-й день в 2 часа дня»), точное местонахождение («Богомолец ваш, государев, смиренный Никон патриарх в Чашникове селе, князь Ивана Алексеевича Воротынского, обретаюсь за 2 часа»; «еще живы генваря в 26-й день в 6-м часу в отчине во граде Владимере в Рожественском монастыре»), иногда ставил дату в конце письма («писал по литоргии в 6-м часу дни», «писано декабря в 16-й день»). Одни послания Никона по стилю напоминают летописные записи; сухо и без лишних подробностей он сообщает о кончине Стефана Вонифатьева: «Инок Саватей, что был ваш духовник, ко Господу отъиде ноября 11-й день» (1656-№ 6, л. 1); или о своем здоровье: «А я, богомолец ваш, и Стефан поп еще живы генваря в 27-й де[нь] в 7-й час <в> отчине во граде Владимере, в <Рожественскоммонастыре>») (1653-№ 1, л. I). Послание Никона царю о Романе Боборыкине по форме – собственно челобитная-просьба с двухчастной структурой, без мотивирующей просьбу части¹⁰⁸: с предельной лаконичностью патриарх просит царя помиловать Романа и отдать его на поруки – «Милостив буди Роману Бабарыкину и нам. Изволь ево, великий государь, на поруки выкинуть» (1656-№ 5, л. 1). Некоторые послания отчасти напоминают «грамотки» – особый вид частной переписки друг с другом близких или хорошо знакомых людей¹⁰⁹, где повествование ведется в плане личной беседы. «Аще ли изволите, государи, про мене, смиренаго своего богомольца? Февраля во 2-й де[нь] во 2–й час дня приволокся в Кубенское жив» – так спрашивает у незримых собеседников Никон и сам отвечает им (1655-№ 3, л. 1); в форме беседы с царем, с которым недавно расстался, начинает Никон рассказ об опустошенной моровым поветрием столице: «По отшествии от вас, государей, приволокся во царствующий град Москву февраля в 3-й день часа за два до света, в суботу» (1655-№ 4, л. 2.); как учительное слово строится послание Никона к царю из владимирского Рождественского монастыря: Никон разъясняет государю суть евангельского высказывания о любви и начинает письмо с цитаты: «Спасово слово воистину непогрешно, якоже глаголет...» (1653-№ 1, л. 1); наконец, в одном из писем из Иверского монастыря Никон, обращаясь к великим государям, рассказывает о бывшем там чудесном явлении: «Посем хощу вам, великим государем, дивно нечто Богом содеянное вкратце исповедати. И не не веруйте, Господа ради, не буди ми на Бога лгати» (1654-№2, л. 1). Ярко выраженная здесь сказовая манера повествования – в русле традиции эпистолярного жанра, важной особенностью которого являлось присутствие такого обязательного компонента послания, как беседа, мнимый диалог¹¹⁰: «Письмо создавало иллюзию непосредственного общения разлученных расстоянием людей»¹¹¹. Яркая параллель к этим письмам патриарха Никона – в посланиях патриарха Филарета и членов царской семьи Романовых друг другу. «Аще ли, великий государь, пожалуешь, похочешь спросити о нашем пребывании?» – спрашивал патриарх Филарет у царя Михаила Федоровича в своих письмах 5 июня 1623 г. и 31 мая 1628 г.¹¹². «И аще, великий государь святитель, отец наш, произволишь спросить о моем здоровье?» или «Пожалуешь, государь, изволишь ведати про наше путное шествие?» – спрашивали у Филарета Евдокия Лукиановна и Михаил Федорович 30 мая 1628 г. и 24 июня 1629 г.¹¹³.

О знании Никоном норм и законов эпистолярного жанра можно судить и по тому, что в его посланиях обнаруживаются традиционные для частной переписки устойчивые формулы и выражения. Письма Никона из Иверского монастыря содержат начальный протокол челобитных, состоящий из устойчивых словосочетаний адресата – адресанта и формулы челобитья: «Великий государь царь и великий князь Алексей Михайлович всеа Русии... (далее перечисляются имена шести членов царской семьи и титул. – С. С.). Богомолец ваш, Никон грешной, Бога моля, челом бью» (1654-№ 2, л. 2); «.Великому государю царю и великому князю Алексѣю Михайловичю всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу… (далее перечисляются имена восьми членов царской семьи и титул. – С. С.). Богомолец ваш, смиреный Никон патриарх, за вашу, государеву, милость и посещение дому пресвятыя Богородицы... и нас, богомольца своего... сугубо и трегубо Бога моля и премного челом бью» (1656-№ 6, л. I). Первый пример – из послания 1654 г., где царский титул «всеа Русии» еще не изменен на тот, который находим во втором примере – в послании 1656 г. – «всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержцу». Патриарх Никон строго следил за соблюдением формуляра и не допускал отклонений в написании титула. Второй пример интересен и тем, что устойчивое словосочетание «бить челом» употреблено Никоном в конструкции с винительным падежом существительного с предлогом «за». По мнению исследователей, использование этого глагольного фразеологизма в значении «благодарить за что-нибудь» характерно для разговорной речи (для среднего стиля, широко употребительного в деловой речи). Такие примеры характерны для частно-деловых челобитных¹¹⁴. В посланиях Никона есть трафаретные словесные формулы, характерные для переписки представителей духовенства. Как правило, Никон начинает свои письма с формулы «богомолия» за царя и его семью – «Бога моля о вашем, государеве. душевном спасении и телесном здравии и о всех полезных, о еже низпослатися свыше и на сопостаты победа и одоление» (1655-№ 4, л. 1); «Бога моля о вашем, государеве, душевном спасении и о телесном здравии и о еже в путном шествии благостроении и иже на сопостаты победе и одолении свыше низпослатися...» (1655-№, л. 1); «Бога моля о вашем, государя, многолетном здоровье и о душевном спасении» (1653-№ 1, л. I); завершает послания формула пожелания здоровья царю и его семье – «Здравии будите на многия лета» (1655-№ 4, л. 1); «Здравствуйте, государи... на многия лета и со всеми православными Христианы!» (1656-№ 6, л. 1); «Здравии будете и в пути благопоспешнии, нам и всем людем приидити утешнии» (1655-№ 3. л. I); «Здрав буди, святый царю, и благочестен со всеми своими!» (1656-№ 5, л. 1). Подобные устойчивые фразеологизмы – общее место в переписке членов царской семьи друг с другом (например, «...да будет ти мир и милость и победа на враги и на супостаты православные нашие веры... Многолетствуем, государь, здравствуй душевне, вкупе ж и телесне, во всяких благопотребных и душевных спасений»)¹¹⁵; есть они и в грамотах патриарха Никона второй половины 1650-х гг. к воеводам молдавскому Стефану¹¹⁶ и мутьянскому Константину¹¹⁷, а также в его посланиях к царю Алексею Михайловичу, написанных после оставления патриаршей кафедры. Между тем строгое следование шаблону челобитных для патриарха Никона не было обязательным. В послании 1654 г. о чудесном явлении в Иверском монастыре заголовок, состоящий из обращения ко всем членам царской семьи, титула и формулы челобитья, помещен автором в самом конце послания (1654-№ 2, л. 2).

При составлении писем к царю патриарх Никон использовал определенный набор этикетных формул, при этом вольно обращался со структурой своих посланий, что давало ему простор для выбора художественных средств. Частные письма, как известно, имели открытую структуру, свободно включали в себя народную речь и образность. В посланиях Никона, «имитирующих диалог», сочетаются разные формы речи: книжная, восходящая к текстам Священного Писания, и живая разговорная, особенно при описании курьезных случаев в пути. Говоря о конкретных фактах и передавая личное отношение к ним, Никон использует разговорные выражения: «приволокся в Кубенское» (1655-№ 3, л. 1), «на такую дорость не учил» (1654-№ 2, л. 2). Сообщая царю, что ему ночью в Можайске не открыли ворота «к Николе чюдотворцу помолитися», несмотря на то, что патриаршие люди подняли большой шум, с нескрываемой иронией Никон писал: «...только было лише ворота выломить и мощно было, только не похотел, а инако нельзе попасть, а до дни дожидаться было долго» (1655-№ 3, л. I). Пример книжного, «высокого» стиля – в послании Никона из Владимира о духовной любви. Разъясняя смысл поучений Иисуса Христа к ученикам о жизни в любви и соблюдении заповедей, Никон цитирует и пересказывает новозаветный источник, строит «витиеватые» предложения с однородными дополнениями, выраженными существительными с противоположными значениями, присоединяет придаточные предложения при помощи книжного союза «ибо»: «Спасово слово воистину непогрешно, якоже глаголет: „По сему вас и познают, яко Мои ученицы, аще в любви пребудете» (Ин. 13:35), „аще заповеди Моя соблюдете» (ср.: Ин. 15:10), ибо воистину любовь не весть достояния лиц рассуждати, еже о богатстве и нищете, еже о благородии и злородии, еже о высокоумии и скудости, еже о разстоянии местъ качества и количества; ибо любовь востину подобна есть солнечной просвещению, во вся концы земля достизающу, воистину не погреша, изреку: любви начало и бытие и конец – Христово пришествие. Зде имать в сем словеси много о любви повествование, якоже приклад разума разсудити, возводя на многия образы за скудость моего времяни и за неначаемую радость сие написа, яко случай ми показа» (1653-№ 1, л. 1). Выстроенный Никоном в ходе рассуждений метафорический ряд «любовь – „солнечное просвещение» – Христос» восходит к книжной традиции. С XI в. церковно-панегирическая литература Древней Руси усвоила метафору христианской литературы Христос-солнце¹¹⁸. Многочисленные примеры уподобления солнцу Христа, света Богу встречаются в Библии (например, Пс. 26: I; 83:12; 1Ин. 1:5; Ин. 9:5; 12:46 и др.). Вывод Никона о том, что Бог есть любовь, – главный постулат христианского вероучения (например, I Ин. 4:8, 16).

Послания, особенно частные, по своей природе открыты для включения в них элементов других жанровых структур. Между тем жанровая синкретичность – отличительная черта многих произведений древнерусской письменности¹¹⁹. В одном из своих посланий патриарх Никон помещает рассказ о чудесном явлении огненного столпа над Иверским монастырем, услышанный от местных жителей (І654-№ 2, л. 1 – 2). Об этом же событии он повествует в книге «Рай мысленный», содержащей в себе рассказы о видениях и чудесах, прославляющих Иверский монастырь; специальный раздел книги, посвященный этому событию, назван «Сказанием о видении огненном над Иверским монастырем иже на Святе езере»¹²⁰. Сюжет о появлении огненного столпа над местом постройки будущего монастыря представляет собой один из наиболее распространенных в древнерусской агиографии вариантов топоса светящегося столпа¹²¹. Небезынтересно сравнить, как об одном и том же явлении рассказывает патриарх Никон в послании к царю и «Сказании»:

Тип повествования в обоих рассказах Никона о явлении огненного столпа в Иверском монастыре тяготеет к документальному изложению. Однако эти повествования составлены Никоном в разное время, помешены автором в качестве отдельных элементов с состав разных жанровых структур, и при их написании автор преследовал разные цели, которые обозначил в начале каждого изложения: в послании к царю – «въкратце исмоведати» (цель здесь чисто информативная), в «Сказании» – поставить необычное явление в ряд «древних знамений и чудес», которые случились «при Моисеи в пустыни и в Синаи бысть», придав таким образом возведению Иверского монастыря высокий сакральный смысл (цель – прославить новый монастырь). Разные цели повлияли и на выбор автором определенных художественных средств, необходимых для характеристики события. Мотив святости места будущего монастыря присутствует в «Сказании» в виде постоянного эпитета «святой» в выражениях «святой монастырь», «святая обитель» и «святое место», подменяющих собой Иверский монастырь (в таблице слова и выражения со значением святости выделены курсивом). В письме к царю этот эпитет ни разу Никоном не употребляется. Никон поразному называет и само событие (разные способы обозначения Никоном одного и того же явления обозначены в таблице при помощи подчеркивания): в письме к царю, написанном буквально через пару дней после случившегося, огненный столп назван «знамением», «необычным светом», т.е. явлением пока непонятным, неясным, требующим специальных расследований и доказательств; в «Сказании» огненный «святый» столп назван «видением» «необычным и чудным», «великим чудом», при этом патриарх Никон подробно описывает, как он опрашивал очевидцев этого явления, называет имена людей, с клятвою «исповедавших» ему «яки от единых уст» увиденное. При помощи мелких деталей, характеризующих событие, видна разница в осмыслении автором этого необычного явления: в письме к царю, как пишет Никон, от огненного столпа «свет облиста велик зело», т.е. автор подчеркивает такое свойство огня, как яркость свечения («яко во дне светитися всему»); в «Сказании» Никон обращает внимание совсем на другую деталь: огонь «осеняющ» место монастыря, и показывает, что свечение от столпа было настолько сильным, что создавалось впечатление, будто прилежащие к монастырю села и деревни охвачены пожаром. И такое свойство огненного столпа, по мнению Никона, указывает не только на святость места Иверского монастыря, но и доказывает прославленные ветхозаветным пророком Давидом величие Бога и Его деяния, подчеркивает незримое присутствие Господа в Иверском монастыре. В качестве доказательства этому в «Сказание» Никон включает обширные цитаты из псалмов. Таким образом, в зависимости от целей и задач, стоящих перед автором, одно и то же событие Никон описывает по-разному: для рассказа о явлении огненного столпа в Иверском монастыре, содержащемся в послании к царю, характерны краткость и точность, простота и конкретность изложения, ведь главная цель – информировать царя о необычном явлении в Иверском монастыре, рассказанном Никону очевидцами; цель повествования об огненном столпе в «Сказании» – прославить Иверский монастырь, поэтому художественные средства, использованные автором, «работают» на эту цель: автор включает в текст библейские цитаты, употребляет постоянные эпитеты, подчеркивающие святость места¹²².

Эмоциональность и глубокая лиричность – еще одна черта посланий патриарха Никона к царю: в одном из них Никон описывает чувство радости, охватившее его после получения им от царя письменных известий, в другом – чувство горя и душевной пустоты, в третьем – чувство огромной духовной любви. Вероятно, патриарх Никон хорошо был знаком с эпистолярным этикетом, который предписывал выражать в письме дружеские чувства или духовную любовь¹²³. Для византийской книжной традиции, развивавшей традиции античных риторик, была характерна тема передачи душевного настроения посредством послания и воздействие на адресата отдельными замечаниями о своем внутреннем состоянии¹²⁴. Излюбленный тезис античной эпистолярной теории, согласно которому письмо – портрет души, стал общим местом эпистолярного этикета, который был заимствован древнерусской литературой из византийской книжности. По письму, как считал Василий Великий, «можно узнать не только телесные черты, но и само душевное расположение» собеседника¹²⁵. С чувством отчаяния и душевной тоски описывал Никон представшую перед ним опустошенную моровым поветрием столицу – «зрения неполезнаго и плача достойнаго»¹²⁶ (16 5 5-№ 4, л. 1 – 3). Повсеместную пустоту Никон характеризовал при помощи неоднократного употребления самого слова «пустота», а также слов с этой семой, которые вместе образовали лексический ряд с корневым повтором («плакал пустоты московския пути и домов», «толикое зло и запустения», «изумехом от пустоты», «о дворовой пустоте»); сравнивая прежнее людское «утеснение» в храмах с нынешним малым количеством христиан, пришедших на литургию («...обаче мало возвеселихся в Воскресение о пришествии останков христьян во святую соборную апостольскую церковь// ко святей литоргии малым чим меньши, яко и преже, или за радость на видение нас во святей службе, яко и недра церковныя не вместиша и двор против полн был, а еже о дворовой пустот не мошно утешитися...»); подчеркивая свое зрительное восприятие «пустоты» («...идеже преже соборы многии и утеснение – тамо никоково, великия пути в малу стезю и потлачены, дороги покрыты снеги и никем суть и следими, разве от пес...»), а также выстраивая в тексте другой лексический ряд с корневым повтором семы «плач» («и плача достойнаго», «плакал, плакал пустоты», «монаси плачевнии». «разве уплакати»). Слово «пустота» Никон, на мой взгляд, употребляет в двух значениях: прямом, характеризующем физическое состояние пространства, и в переносном, характеризующем внутреннее, душевное состояние человека, состояние духовного одиночества, утраты. Поэтому выстроенные автором лексические ряды семантически взаимосвязаны. Их ключевые слова «плач» и «пустота» (причем «пустота» является определяющим словом) устанавливают параллелизм между изображенной Никоном жизненной ситуацией (последствия морового поветрия) и уделом человека оплакивать потерю, между жизнью и смертью – неизбежным концом человеческого существования. Вероятно, не случайно после основного текста письма Никон делает приписки на тему жизни и смерти. Патриарх сообщает царю, что Антиохийский святитель «оживился», и Сербский тоже, а кто-то (Никон не называет имени) скоропостижно скончался в Чудовом монастыре, причем, как подчеркивает Никон, не от той болезни, которой долго страдал. Рассуждая о бренности жизни, случайности и неизбежности смерти. Никон приписал в конце послания об иноземных архиепископах: «...старыми язвами есть болят. Только от них не вредятся с ними живущии». И дальше о ком-то: «В Чюдове монастыре в воскресение скорою смертию умер, только по сыску и по досмотру от грыжы, а не тою болезнью. И то бывает и над многими». Приписка, сделанная патриархом Никоном после завершения основного текста письма, находится в традиции приложений и дополнений, существовавшей в разных жанрах древнерусской деловой письменности. В частных письмах и посланиях ХѴІІ в. была распространена непринужденная манера добавлять к уже законченному письму забытые ранее краткие замечания, поручения, сведения, оставляя их вне основного текста: многочисленные примеры следования такой удобной традиции встречаются в письмах протопопа Аваакума¹²⁷. Перед рассуждениями на тему смерти Никон сообщил царю: «В хоромех ваших везде кадил, сыскав ладану чорного росного и еще есть его много, а вельми полезен» (1655-№ 4, л. 3).

В письме 1653 г. о видении огненного столпа в Иверском монастыре Никон писал: «Прият твое честное послание и прежде почтения благодарил Бога и целовах и, и прочол, и мняхся от преизлишния радости, яко летати. и летание, яко к вам, великим государем, обаче по чювству естества. Но се невозможно» (1654-№ 2, л. 1). Эти нескрываемые автором «чувства естества» свидетельствуют о том, что в начальный период патриаршества Никона – именно тогда написано это послание, отношения с царем строились как отношения глубокой и искренней дружбы, взаимной поддержки и понимания: известно, что царь называл Никона «собиным другом», а Никон, как видно из этого послания, не скрывал от государя своих чувств духовной любви к нему и личной привязанности.

В посланиях к царю, составленных Никоном в период духовной дружбы с Алексеем Михайловичем, патриарх Никон «раскрылся» как автор, не обладающий яркой писательской индивидуальностью, не имеющий выраженных литературных способностей. Однако письма патриарха Никона не лишены оригинальности. Природная любознательность, стремление подмечать детали и необычные явления, с одной стороны, и отсутствие у Никона таланта мастерского владения словом – с другой, выражались в простоте и безыскусности стиля, простоте и непосредственности изложения материала, в стремлении к документализму и фактографичности, в повышенном внимании автора к форме своих посланий, их соответствию законам эпистолярного жанра; именно поэтому письма Никона к царю переполнены устойчивыми словосочетаниями, характерными для частной переписки. Патриарх Никон свободно владел разными формами речи и в зависимости от задач и обстоятельств одно и то же событие мог по-разному описать. Лирическое начало пронизывает письма Никона к царю. Описания пережитых автором чувств радости и горя характеризуют патриарха как человека глубоко эмоционального, не всегда умеющего скрыть свои переживания, но способного открыто выразить захватившие его эмоции. Можно сказать, что в переписке с царем 1653 – 1656 гг. Никон проявляет себя не как крупный церковно-общественный деятель, а как человек, как друг и товарищ царя, поскольку он писал Алексею Михайловичу не по долгу (как, например, в новгородский период, рассказывая о ходе восстания или о путешествии за мощами митрополита Филиппа), а по велению души.

Значительная часть текстов патриарха Никона, созданных в период 1658 – 1666 гг., издана в XIX в.: в составе документов «дела» патриарха Никона челобитные и послания Никона к царю опубликованы Н.И. Субботиным, Н.П. Гиббеметом и В.И. Ламанским¹²⁸. Публикация писем Никона как исторических источников отразилась на качестве издания и характере использования их исследователями: как памятники книжности и публицистики XVII в. послания Никона царю почти не привлекали внимание. Можно назвать лишь работы А.С. Елеонской, в которых выявлены некоторые литературные особенности посланий Никона 1659 – 1661 гг., однако основное внимание исследовательница уделила раскрытию патриархом темы соотношения «священства» и «царства»¹²⁹. Кроме того, «общая» (когда указан только год) датировка некоторых посланий Никона, предложенная историками, сегодня нуждается в уточнении; а сами тексты – в реальном комментарии.

Для анализа особенностей переписки патриарха Никона с царем Алексеем Михайловичем в 1658 – 1666 гг. мной привлечены 17 писем патриарха, тексты которых вошли в Приложение 4.

Написанные в разное время и посвященные конкретным событиям из жизни патриарха, они различаются по форме, размеру и эмоциональной выразительности, уровню «литературности», степени проявления личностного начала. Эти послания Никона сохранились, как правило, в одном экземпляре: автографе или записи писца, иногда с пометами, правкой и приписками автора-патриарха. Все послания Никона имеют конкретные внелитературные цели и адресованы лично царю; именно поэтому они не были распространены в рукописной традиции: оригиналы, подлинные письма патриарха после прочтения царем попадали в Тайный приказ, где и оседали. Несколько писем патриарха Никона царю, привлеченные мной для исследования, там и сохранились до сегодняшнего дня: РГАДА. ф. 27 (приказ Тайных дел), он. 1, оп. 140, ч. 1 – 9; еще несколько посланий находится в ГИМ, в Синодальном собрании свитков.

Даже при беглом просмотре сочинений патриарха Никона, написанных в Воскресенском монастыре, становится очевидно, что по форме их непросто отождествить с одним конкретным жанром частно-деловой переписки. Процесс стирания границ между литературой и деловой письменностью, их активное взаимодействие и взаимовлияние, характерные для культуры ХѴІI в., нашли отражение и в сочинениях патриарха Никона. Широкие возможности эпистолярного жанра патриарх Никон использовал в той степени, в какой ему позволяли это делать его начитанность и образованность; тематика, цель его посланий, личное отношение к адресату оказывали влияние на форму и выбор художественных средств. Именно поэтому сочинения патриарха Никона, составленные в традициях деловой письменности, выходили за рамки сухого делового письма.

Из всех исследуемых мной сочинений патриарха Никона этой «воскресенской» группы наибольший интерес представляют шесть посланий, которые являются живым откликом на современные Никону события; 1) об обряде хождения на «осляти», совершенном с позволения царя крутицким митрополитом Питиримом весной 1659 г. (1659-№4); 2) об опечатании бумаг патриарха Никона на Московском подворье (1659-№5); 3) о возобновившейся в 1661 г. земельной тяжбе со стольником Романом Федоровичем Боборыкиным (1661-№9); 4)о намерении царя организовать Собор по «делу» Никона с участием вселенских патриархов (1662-№10); 5) о приезде патриарха Никона в Москву и его попытке встретиться с царем (1662-№11); 6) послание с обоснованием Никоном его права вернуться на патриаршую кафедру (1664-№14). Обсуждение Никоном этих событий с царем требовало от автора выхода за рамки сухого делового письма и привлечения разнообразных художественных средств для выражения и аргументации своей точки зрения; благодаря этому сочинения Никона превращались в яркие публицистические послания, составленные в традициях русской письменности XVII в. Ожившая в посланиях к царю теория о взаимоотношениях «священства» и «царства» органично вписала сочинения патриарха Никона в традицию русской публицистики XVI – первой половины XVII в., в рамках которой активно обсуждались вопросы о пределах светской и церковной властей¹³⁰. Личностное начало, подчеркнуто выраженная авторская оценка событий современности и современников, позиция автора и отношение автора к происходящему рядом с ним проявляются в каждом послании Никона. Современные Никону события рассматривались на фоне его отношений с самодержцем: с одной стороны, как с представителем светской власти и, с другой, как с человеком, с которым долгое время Никона связывали узы дружбы и духовной любви.

Почти все свои послания из Воскресенского монастыря патриарх Никон называет «писмами», подчеркивая таким образом главное назначение своих сочинений служить формой личного общения с царем: в разных лексических редакциях словесная формула «А на писмо не позазри, что худо и неисправно» (І659-№ 4, л. 19), как правило, завершает послания Никона («На писмо, Господа ради, не позазри, мало вижу, а набело писать не могу» – 1659-№ 5, л. 23 об.; «На писмо, великий государь, не покручинься, что худо писано: переписать набело не поспел, а се, мало вижу» – 1662-№ 11, л. 398). Форма беседы, диалога с адресатом, характерная для эпистолярного жанра, поддерживается Никоном при помощи постоянных обращений к царю: «Аще ли тебе, великому государю, не паметно...» (1659-№ 5, л. 27); «Аще и много твоему благородию восписа, не помни, яко досаждая, но молю твое благородие со долготерпением послушати и писаная разсудити, яко несть неправды в нем» (І66І-№ 9, л. 255); «Сия вся, благочестивый царю, разсмотривше, поразумей...», «Сия вся разсмотри, благочестиве! Аз же сия пишю к твоему благородию, не яко высоты стола взыскуя...», «Тем же молим твою кротость: приими малое наше сие написание, яко божествено, и вычести с великим прилежанием...» (1662-№ 10, л. 71, 75, 77). Письменный диалог с царем обозначается Никоном при помощи слов со значением письма: «И паки еще мысль моя принуди к тебе, великому государю, и се писать». «Сие и аз пишу не яко хлеба лишаяся, но милости и любве истязая от тебе» (1659-№ 5, л. 29, 26); «Начало же нашему писанию твоему благоразумию первие о сем словеси...» (1661-№9, л. 242); «Аз же сия пишю к твоему благородию...»(1662-№ 10, л. 75); «Се же написахом твоему царскому величеству не от себе что-либо. ..»(1664-№ 14, л. 44). Повторяющиеся в просьбах Никона к АлексеюМихайловичу конструкциис глаголом «слушать» («Еще же со многою молбою молю и премолю святое твое благоутробие з долготерпением выслѵшати, яже и о ихже мя принуди нестерпимо нудимая совесть писать...» – 1659-№4, л. 22; «Послушай же, Господа ради, что бысть древле за такое продерзание», «Послушай, како на тя Святая Церковь вопиет о возхищеных вещех Давидски. ..», «Се, слыша ли твое благородие, како Святая Церьковь на хотящих наследствовати беззаконно?», «Не слыша ли, твое благородие, в книгах Моисеовых самого Бога глаголюща...?»; «...но молю твое благородие со долготерпением послѵшати...» – 1661-№9, л. 246,250, 251,255; «Но первие молим твое благородие с кротостию и долготерпением малое сие наше извещение послушати» – 1662-№ 10, л. 69) и со значением говорения («К сим же еще нехитрою речию исповедати хощем...» – 1661-№9, л. 253) указывают на традицию византийской эпистолографии, где имитация диалога и разговор со слушателем характеризовали эпистолярную технику.

Форма и объем воскресенских посланий Никона находятся в прямой зависимости от количества и содержания обсуждаемых в них вопросов. Послания, посвященные одному конкретному событию и составленные вскоре после того, как оно произошло, имеют небольшой объем; их композиция проста. Единственный источник, обращение к которому служит основой для убеждения адресата, – книги Священного Писания. Таких писем Никона из Воскресенского монастыря четыре: 1659-№ 4, 1662-№ 10, 1662-№ 11, 1664-№ 14. Остановлюсь на характеристике каждого письма.

Весной 1659 г. в Вербное воскресенье Крутицкий митрополит Питирим с позволения царя Алексея Михайловича совершил обряд хождения на «осляти», т.е. занял место патриарха в полном соответствии со своей ролью местоблюстителя патриаршего престола. Убежденный в том, что это священное действо мог отправлять только патриарх – глава Церкви, Никон написалк царю (1659-№ 4, л. 22 – 19).

Обряд шествия на «осляти» в неделю ваий – один из самых красочных и торжественных религиозных праздников на Руси¹³¹; вербное шествие неоднократно было описано путешествовавшими по России в XVII в. иностранцами¹³². Праздник Входа Господня в Иерусалим, с которым символически был связан обряд, принадлежит к числу двунадесятых праздников Господних¹³³. Появившийся в Москве в XVI в., обряд этот непосредственно восходил к новгородской традиции. Новгородские наместники вели под узцы «осля» (обычно это был конь, ряженный под осла) с восседающим на нем архиепископом; в Москве соответствующие функции выполняли царь и митрополит (в дальнейшем патриарх). Первосвятитель, восседающий на «осляти» в Вербное воскресенье, представлял Христа, входящего в Иерусалим; царь, ведущий «осля» под уздцы, демонстрировал свою причастность к Христу и к общему процессу духовного воскресения; таким образом, утверждалась сакральностъ царской власти, которая определялась ее отношением к власти духовной.

В столице порядок шествия был измен при патриархе Никоне в 1656 г.¹³⁴: шествие начиналось у Лобного места и направлялось в Успенский собор¹³⁵, что не только подчеркивало восприятие Лобного места как Елеонской горы¹³⁶, Кремля – и вообще Москвы – как Нового Иерусалима, но в определенной мере отвечало и общей культурной направленности реформ патриарха Никона, отражало переосмысление им русской обрядовой практики. В XVII в. обряд этот соотносился с иконой, изображающей «Вход Господень в Иерусалим», а шествие на «осляти» в Вербное воскресенье переживалось как таинство¹³⁷. Именно поэтому совершение 27 марта 1659 г. обряда шествия на «осляти» местоблюстителем патриаршего престола Питиримом расценивалось Никоном как прелюбодеяние¹³⁸ и посягательство на патриаршую харизму, покушение на права патриарха. После того как Питирим еще дважды повторил этот обряд, Никон предал его анафеме¹³⁹. По мнению Д.Ф. Полознева, острейшую реакцию Никона вызвало то обстоятельство, что «местоблюститель не поставил под сомнение свое право исполнять обряд, не возразил, что это право принадлежит только патриарху»¹⁴⁰. Поступок царя, не посоветовавшегося даже со священным Собором, Никон понимал как небогоугодное дело, совершенное не по воле свыше и разрушившее духовную связь между первым архиереем и епископами. Свое отношение к вопросу об отправлении обряда патриарх Никон с предельной ясностью выразил в послании к Алексею Михайловичу.

С первых строк послания очевиден его дидактический характер. Перечисление Никоном эпитетов царского достоинства при обращении к Алексею Михайловичу демонстрирует его особое отношение к государю: употребление в царской титулатуре эпитетов «тишайший», «великий», «благочестивейший» и «самодержавнейший», несмотря на их этикетность¹⁴¹, напоминает торжественные и высокие величания греческих царей¹⁴². Назидательный тон письма подчеркнут и тем, что себя автор называет «смиренным» и «кротким» («во мнозей кротости радоватися»): несмотря на то, что эти эпитеты – общее место отеческих посланий и наставлений, употребление их в таком контексте, когда обращение к царю подчеркнуто торжественно, усиливает назидательный характер повествования. К признакам учительной литературы можно отнести и употребление сложных слов, которые делают слог автора витиеватым, размеренным и спокойным, особенно при обращении к адресату («благоутробие». «долготерпением»). Учительный тон повествования поддерживается автором при помощи таких художественных приемов, как антитеза и повтор. Так, в самом начале послания находим несколько фраз со значением «количества»: «во мнозей кротости», «во многа лета живота», «со многою молбою», «от мнозих и на мнозе», «много размышлял есмь», которые характеризуют полноту действий самого патриарха Никона. В конце послания наречие «много» употреблено один раз в вопросе «Что много о сих писать?»: традиционный прием резкого прерывания повествования как бы обнажает скрытую оппозицию послания – не всегда многословие и большой объем письма соответствует глубокому внутреннему содержанию. Не случайно послание заканчивается фразой, уже цитированной мной; «А на писмо не позазри, что худо и неисправно», которая и подчеркивает преимущество содержательной стороны послания перед его объемом.

Значимость, величие обряда и желание Никона донести до царя истинный его смысл подчеркнуты автором при помощи повторов однокоренных слов со значением молитвы и понуждения: «со многою молбою молю и премолю»: «принуди нестерпимо нудимая совесть». Другой семантический ряд повторов, располагающийся также в начале, базируется на противопоставлении двух значений «правды» и «неправды»; причем в этом ряду слова с противоположным значением образованы простым способом– присоединением отрицательной приставки не к словам, имеющим значение «подлинности», «истинности»: «неверным», «непристойное», «неистинное», «непреподобное», «истинно», «незаконно», «непреподобно», «не вем истинно», «погибаемо добро». Слова с отрицательным значением характеризуют деяние Крутицкого митрополита. Между тем патриарх Никон ни разу не называет имени митрополита – «яко уж некто дерзну седалища великаго архиерея всея Руси облюбодействовати незаконно и непреподобно и святыя недели ваий деяние действовати», что позволяет ему разъяснять смысл обряда царю, а не обсуждать действие, совершенное митрополитом. Возникающая таким образом с самого начала оппозиция «добро» и «истина» – «незаконно» и «погибаемо добро» пронизывает все послание патриарха Никона и служит основой для противопоставления базирующихся на Священном Писании разъяснений автором истинногосмысла обряда шествия на «осляти» деянию, совершенному по воле царя. Для усиления контрастности повествования Никон употребляет сложные предложения с противительным союзом «но», а также синтаксические конструкции со сложной подчинительной связью с союзами с противительным («обаче») или условным («аще») значением; риторические вопросы, например: «И дивлюсь твоему благородию, како тако попусти священное седалище без совета священаго собора обезчестити?»

Разъясняя царю смысл обряда, патриарх Никон сразу дает понять адресату, что истинное содержание этого священного действия можно найти только в канонических новозаветных текстах: «Но мы не собою, ниже к возвращению зря... но желея погибаемо добро, и в книги обратившеся, помянули есмы негде писаное, яко не впадает добрая мысль в сердце человеку, кроме Божия смотрения... Мы же от божественаго и священаго Евангелия навыкаем... Обаче о сем учимы есмы от святаго Евангелия...» Патриарх Никон не дает оценок или толкований «от себя» совершаемому в Новгороде и Казани обряду, а опирается только на Священное Писание: «О сих же начатках много размышлял есмь, како тако дерзо и чрез Божие веление сотворися, емуже нигде чину и закона не обретается во святом писании. Не вем, аще правда есть, еже // действуется таковая святая литания от меньших архиерей во градех, яже есть в Новеграде Великом и в Казани» (1659-№ 4, л. 22 – 21). Замечания Никона о его собственных сомнениях, вероятно, должны подтолкнуть царя обратиться вслед за ним к библейским книгам.

Цитатный монтаж из книг Нового Завета делит послание Никона на три тематических блока, три самостоятельных эмоционально-смысловых «узла». Внутреннее содержание каждого блока выделяется самим автором: авторские комментарии, сопровождающие новозаветные тексты, не только устраняют многозначность трактовок библейских текстов, но и «подталкивают» читательское восприятие к заключительной и резюмирующей смысл цитате.

Первый тематический блок – о деяниях апостолов, учеников Христа, которые они по воле Спасителя выполняют в Его воспоминание и подражание. «Обаче о сем учимы есмы от святаго Евангелия: „Ядущим же им, прием Иисус хлеб и, благословив, преломи, и даяше учеником, и рече: „Приимите и ядите, се есть Тело Мое (Мф. 26:26 = Мк. 14:22), еже за вы ломимое» (Лк. 22:19 = 1Кор. 11:24)“. „Такожде и чашу, налияв, дав, рече: „Пийте от нея вси, се есть Кровь Моя"» (Мф. 26:27 – 28). И помаде: „Се творите в Мое воспоминание» (1Кор. 11:24). И божественный апостол Павел глаголет: „Братие, аз приях еже и предах вам» (1 Кор. II: 21) и проче. И паки: „Вы глашаете Учителя и Господа, и добре глаголете: Есмь бо. Аще убо Аз умых ваши нозе, Господь и Учитель, и вы должни есте друг другу умывати нозе: образ бо дах вам, и вы творите» (Ин. 13:13 – 15). И помале: „Аще сия весте, блажени есте, аще творите» (Ин. 13:17). И сия суть тако, пониже сице оставляют священыя правила не приемшим рукоположения и благословения деяти, о сем же негде является написано во святом и священом Евангелии: „Еже предах вам – сие творите"» (1659-№ 4, л. 21).

Ключевые слова цитат первой подборки: «тело Христово» – «кровь Христова» – «творите в воспоминание» – «приях и предах» – «образ бо дах вам, и вы творите» – «блаженны» – «сие творите», позволяют сделать вывод, что при помощи этой серии новозаветных высказываний Никон показал принципиальное различие в исполнении пастырского долга между первым архиереем и епископами.

«Сгущение» цитат – прием, который использует патриарх Никон намеренно: несколько объединенных единой тематикой цитат оказывают одновременно и назидательное, и эмоциональное воздействие на адресата. Короткие и емкие цитаты размером не больше стиха чередуются с более обширными точными фрагментами новозаветных текстов объемом до трех стихов. Цитатное нагромождение придает инертность тексту. Функцию своеобразного «ускорителя» выполняет авторская речь, отделяющая друг от друга разные по объему фрагменты прецедентного текста: типичные формулировки «И паки», «И помале», соседствующие с авторскими указателями на конкретный источник цитат («от святаго Евангелия», «апостол Павел глаголет», «написано во святом и священном Евангелии») и традиционными обозначениями границ цитируемого текста («и прочее»), придают движение инертному цитатному блоку.

Второй тематический блок – о подчиненности апостолов своему учителю – Христу. «Но како испытаем писание, в нем же нам благовестит Христос живот имети? Коего ли вопросим евангелиста, вси бо нам соглагольно рекут сице. „Егда приближися Иисус во Иерусалим, и приидоша в Вифефагию к гор Елеонстей, тогда Иисус посла два от ученик, глаголя им: „Идета в весь, яже прямо вама; и абие обрящета осля привязано и жребя; и отрешивше приведита Ми; аще кто речет вама, что деета, речета, яко Господь ею требует; абие же послет я"“ (Мф. 21:1 – 3). Се же веждь, благоутробне, разсмотрительне Владычне веление ко учеником и вопрошающим речета: „.. .яко Господь ею требует». И посем. „Шедша же ученика и сотвориша, якоже повеле има Иисус: приведоста осля и жребя и возложиша верху ею ризы своя (Мф. 21:6 – 7) и всадиша Исуса» (Лк. 19:35). Се все рабское апостоли сотвориша, и ниже власть на сие даде Христос. Такожде и вы творите, и не подобает господьское рабу творити, „занеже раб не весть, яже творит господь его» (Ин. 15: 15). Како может кто похвалити или ублажити, аще раб царъская начнет творити? Не точию чести достоин, но вместо живота смерти достоин той же, иже сотворивы сия, ниже благословен есть когда, ниже грамотою утвержен, ниже обычай име когда творити, яко прочи архиереи творят сия и им же не вем, аще достоит ли или ни творити, лутчи нас в разуме разсудят, обаче неповинни древним обычаем, работающе, исправятся» (1659-№ 4, л. 20).

Цитируя новозаветные источники, патриарх Никон чаще обращается к Евангелию от Матфея, где рассказ о приготовлении Иисуса Христа к въезду в Иерусалим изложен подробнее по сравнению с другими Евангелиями. Но идея «рабского» поведения апостолов, их духовная зависимость от Христа четко выражена в рассказе об этом же событии в Евангелии от Луки (Лк. 19:35): только здесь говорится о том, что ученики усадили Иисуса Христа на «осля»; по свидетельству же других евангелистов, Иисус Христос сам, без помощи апостолов, сел на «осля»: Мк. 11:7; Ин. 12:14. Автор максимально близко к тексту Евангелия от Матфея излагает событие из жизни Иисуса Христа, но завершает его фразой из Евангелия от Луки: такая контаминация необходима Никону для более четкого выражения своей точки зрения. Подчеркивая заключенный в первой цитате смысл (Мф. 21:1 – 3), Никон выделяет из нее ключевую фразу и повторяет ее – «яко Господь ею требует», обращая внимание адресата на подчиненность апостолов Христу: «Се же веждь, благоутробне, разсмотрительне Владычне веление ко учеником и вопрошающим речета: „...яко Господь ею требует"»; комментируя смысл второго текстового фрагмента из Евангелия о том, как апостолы выполнили просьбу Христа и привели «осля» (Мф. 21:6 – 7), Никон использует ключевое слово из цитаты «сотвориша», которое подчеркивает выражаемую цитатой идею подчиненности учеников Христу: «Се все рабское апостоли сотвориша, и ниже власть на сие даде Христос». Заключительная цитата (Ин. 15:15) резюмирует смысл предыдущих фрагментов из Евангелия, при этом ее появление и ее восприятие читателем подготовлено самим Никоном, включившим в свой комментарий второй цитаты слова «рабское», «раб» и «господское», которые вступают в семантические отношения с ключевой лексикой последней цитаты «раб» и «господь»: «Такожде и вы творите, и не подобает господьское рабу творити, „занеже раб не весть, яже творит господь его“». Царь, по мнению Никона, совершил небогоугодное дело, поступил против Божьей воли. Кроме того, царь разрушил духовную связь между первым архиереем и епископами, поскольку только патриарх, обладающий благодатью Святого Духа, имеет право благословить на совершение обряда местоблюстителя. Слово «раб» («рабы») – ключевое во втором цитатном блоке, относится и к царю, и к епископам.

Постепенное уменьшение объема цитат (две первые цитаты из трех стихов; последняя – из одного) усиливает роль авторской речи и повышает эмоциональный уровень повествования. Значение авторского комментария, выполняющего роль «рамки» для этого цитатного монтажа, не ограничивается внешней организацией текста, как в первом случае. Рамочные «зажимы» строятся одинаково и открываются авторскими вопросами: прежде чем обратиться к источнику, Никон задает вопрос («Но како испытаем писание...?»), ответом на который и служит подборка цитат из Евангелий; завершая цитирование источника, Никон вновь задает вопрос, спровоцированный серией цитат («Како может кто похвалити или ублажити, аще раб царьская начнет творити?»), и сам на него отвечает. Таким образом, и автор провоцирует цитатное слово, и цитаты играют провокационную роль.

Никон комментирует евангельский текст, используя при этом три разных способа интерпретации библейского источника: смысл новозаветного высказывания он подчеркивает при помощи точного повторения ключевой фразы из первой цитаты; во втором случае автор своими словами передает основную идею процитированного фрагмента источника; в третий раз авторское слово подготавливает появление новой цитаты: в предшествующем цитате комментарии используется ключевая цитатная лексика. Несмотря на то, что словесное выражение авторской речи определено тематикой традиционного текста, авторское слово играет доминирующую роль в формировании смыслового единства процитированной и своей речи; повтор ключевых слов и фраз усиливает дидактическое воздействие на читателя.

Третий тематический блок – о том, к чему приводит нарушение церковных и православных законов. «И дивлюсь твоему благородию, како тако попусти // священное седалище без совета священаго Собора обесчестити? Или подобно есть писанию оному ныне збытися: „Узрите мерзость запустения, реченую Даниилом пророком, стоящу идеже не подобает» (Мф. 24:15)? Что много о сих писать? Узнает той свою тщету, егда покрывало очное по смерти отъиметея. И тогда узрит себе праздна божественыя и человеческия славы и своея беды плачющеся, яко житейстии, а не яко светло очима всех виден будет, и отселе не вем, достоит ему святительская деяти, по писаному: „Имущему бо дано будет и преизбудет, а от неимущаго, и еже мнится имея, возмется. И неключимаго раба вверзите во тьму кромешную» (Мф. 25:29 – 50) и прочее. Аще ли с волею твоею, великаго государя, бысть сие, Бог тя простит. А впредь, Господа ради, воздержися не своих изысковати или исправляти» (1659-№ 4, л. 20 – 19). К концу послания эмоциональный уровень повествования достигает высокой точки, что выражается в серии риторических вопросов автора к адресату. Доля прецедентного слова уменьшается. Цитата, являясь продолжением вопроса, не просто эмоционально и назидательно воздействует на читателя, но «иллюстрирует» авторские рассуждения, раскрывает их смысл, наполняет их яркой образностью описанной в Евангелии сцены последнего суда.

Таким образом, на примере одного послания заметно, как от начала повествования к концу происходит постепенное усиление роли автора и как возрастает значение авторского слова по отношению к слову цитатному. В начале послания цитата – мошное средство эмоционального и дидактического воздействия на читателя; авторские ремарки служат для продвижения цитатной массы. Цитатное слово подано аккордом. По мере дальнейшего повествования уменьшается не только объем цитатного слова (в первом блоке наблюдается чередование объема цитат и постепенное увеличение его от одного стиха к трем; во втором блоке заметен спад объема цитатного слова от трех стихов до одного), но и его доля в тексте (в первом блоке – 7 цитат, во втором – 4, в третьем – 2). Изменяется и роль авторского комментария: объясняя смысл цитат, которые, как правило, предшествуют комментарию, автор повторяет ключевые слова, и они служат ему опорой в его рассуждениях. В конце повествования доля цитатного слова сведена к минимуму: авторский вопрос, комментарий и вывод вытеснили цитату на второй план; авторский стиль приобретает индивидуальные черты. Несмотря на отказ автора от цитатного слова, он не пускается в рассуждения, не погрязает в многословии; голос автора созвучен «голосу» Писания.

Заключительные просьбы-предупреждения патриарха Никона, обращенные к царю, – «Аще ли с волею твоею, великаго государя, быстъ сие. Бог тя простит. А впредь, Господа ради, воздержися не своих изысковати или исправляти» аккумулируют в себе весь эмоционально-назидательный настрой послания. Вопрос Никона к царю «Аще с волею твоего благородия се сотворися...?» и «Аще ли с волею твоею, великаго государя быстъ сие...?», повторяясь в начале и в конце послания, служит своеобразным рефреном, однако имеет разные окончания: снисходительно-оправдательное «Но аще и с волею, обаче забвение и мудрым препинает» – в начале, и категорично-императивное «...Бог тя простит. А впредь, Господа ради, воздержися не своих изыскивати, или исправляли» – в конце. Повтор в повествовании Никона имеет смысловую нагрузку и играет конструктивную роль. Цель Никона – сделать царя духовно зрелым, указать на совершенные им ошибки и призвать государя впредь не совершать поступков, за которые он понесет посмертное наказание. Тема посмертного воздаяния за земные деяния, появляющаяся в заключительной части послания, становится традиционной в посланиях патриарха Никона царю; благодаря этой тематике. дилактическая направленность посланий Никона со временем усиливается.

В послании Никона можно обнаружить фразы и выражения, встречающиеся в учительной литературе и ставшие «общими местами» в произведениях дидактического жанра, например: «...аще архиерей и иерей великострашным действом касаются, что же, глаголю, еже есть рукополагают, и вид хлеба и вина молитвами прелагают: хлеб – в Тело Христово и вино – в Кровь». Во вступительной части Поучения к собору духовенства (XIII в.), представляющего собой образец речи, произносимой епархиальным архиереем перед собранием духовенства (обычно в «соборное» воскресенье), и которое включалось в состав русских кормчих с XIV в.¹⁴³, священники сравниваются с земными ангелами, небесными «человецами», которые превращают хлеб в плоть и вино в кровь Божию: через них Бог осуществляет тайну спасения. С учительной литературой послание Никона сближают и такие художественные приемы, как риторические вопросы и восклицания, цитирование и комментирование текстов из авторитетного источника и тип выражения авторского «я»: патриарх Никон ничего не сообщает о своем положении, не вспоминает никаких эпизодов из своей жизни, не собственная биография или ситуация, в которой оказался сам патриарх Никон, – в центре послания: стремление автора объяснить Алексею Михайловичу содержание совершенного им поступка и высказать собственное мнение по этому поводу – вот главная задача Никона.

Узнав о том, что, организуя церковный собор с участием вселенских патриархов, царь Алексей Михайлович направил на Восток с приглашением к ним Мелетия Грека, патриарх Никон написал царю новое письмо (1662-№ 10, л. 69 – 77). В послании использованы типичные формулировки и некоторые формальные признаки челобитной – распространенного в XVII в. жанра деловой письменности: начальный протокол включает в себя имя царя и титул; есть этикетные характеристики адресанта типа: «Богомолец ваш, государев, смиреный Никон патриарх. Бога моля, челом бьет»; в конце послания – просьба-молитва: «Тем же молим твою кротость: приими малое наше сие написание, яко божествено, и вычести с великим прилежанием...» (1662-№ 10, л. 77). С аналогичной просьбы Никон начинает послание: «Но первие молим твое благородие с кротостию и долготерпением малое сие наше извещение послушати» (І662-№ 10, л. 69). Повторяющиеся просьбы автора внимательно «яко божествено» прочитать письмо дают понять адресату, что оно имеет назидательный характер и не должно быть воспринято как обычное частное послание или челобитье.

Для этого послания характерны тематические повторы. Автор начинает повествование с сообщения о том, что он знает о намерении царя собрать в Москве церковный Собор «ради отшествия» Никона, и о том, что с приглашением ко вселенским патриархам прибыть в столицу царь отправил своего человека – Мелетия Грека. О важной миссии Мелетия Грека на Востоке Никон вспоминает и в конце письма; но если в начале повествования автор лишь упомянул о черном дьяконе, теперь же он дает ему нелестную характеристику, называя «воришкой» и «не чернецом»: «А он есть злый человек, на все руки подписывается и печати подделывает, и здесь, не солгу, такое дело за ним было...» (1662-№ 10, л. 76). Заверениями Никона смириться с любым решением царя, которое будет соответствовать церковным правилам («...или где изволишь святую церковь в мире устроити своим благоразумием, как Святый Бог наставит тя, или Собору быти – обоих не отметаюся, и готов буду ко всякому законному разсмотрению ответ творити, точию бы о Бозе, давшем мир на землю...» – 1662-№ 10, л. 77), начинается и завершается послание.

Никон неоднократно рассуждает о причинах оставления им патриаршей кафедры. В начале виновником своего ухода «по нужди» он называет царя и его «гнев» на Никона: «Весть твое благородие и сам, яко по рвению наше отхождение, сиречь по нужди. Аще бы и хотелося, то во ино время, а не в то. Сему свидетель Святый Бог и святая великая соборная церковь, и священныя веши, яже суть от нас бывшая, и вси людие, аще страхом Божиим свидетелетвую, бывшия в то время, и небо, и земля, к ним же тогда Исаиным гласом: „Услыши, небо, и внуши, земле, засвидетелствовах, глаголя: Сыны родих и возвысих, тии же отвергошася Мене». И тако заповеди ради Божия от гнева твоего изыдох, по писаному: „Дадите бо, – рече, – место гневу"» (1662-№ 10, л. 69). В конце послания свой уход Никон объясняет «ненавистью» «людской» к нему и обвиняет царя, который не заступился за патриарха, когда стало «невозможно предстательствовати во святей велицей Церкви»: «Егда твое благородие с нами в добром совете и любви бысть, и нам некогда, ненависти ради людской, писавшем к тебе, великому государю, яко невозможно предстателствовати во святей велицей церкви. Каков же бе тогда твой, великаго государя, ответ и написание, еже имут некая тайная места некоторы святыя церкви? Его же никто же весть, развее нас самех: образ же написанию по сем положим» (1662-№ 10, л. 75). Повторы и возвращение к одним и тем же темам придают всему повествованию цельность и законченность, скрепляют его в тематическом единстве и позволяют автору сконцентрировать рассуждения на обозначенные в начале послания темы в его центральной части.

В связи с предстоящим Собором патриарх Никон в письме к царю сосредоточивается на двух проблемах. Первая: нельзя осуждать человека без выяснения истины – «Яко не подобает // осуждати кого прежде, даже увесть опасно, яже аще и мнози суть оглаголующии»; вторая – избегать клеветников для установления Божественной справедливости в деле – «Яко достоит вовремя удалятися наветующих. Попустивый бо впасти во искушение изводство творити, иже волю Божию молитвою просити». Поэтому послание условно можно разделить на две части, каждая из которых имеет свое название и собственное цитатное наполнение.

При чтении центральной части послания создается ощущение, что она буквально соткана из библейских цитат. Действительно, доля заимствований из новозаветных источников здесь велика. Никон вводит фрагменты из Священного Писания в свой текст двумя способами: непосредственно из библейских книг и опосредованно – через источник-посредник, в котором уже имеется подборка цитат из книг Нового Завета: из «Нравственных правил» Василия Великого, изданных в конце XVI в. в Остроге в первой главе сборника сочинений кесарийского святителя¹⁴⁴, и «Наставления царю», созданного патриархом Никоном в начале 1660-х гг. на основе и по подобию этих правил¹⁴⁵. Эти источники мной установлены ранее в связи с изучением текста «Наставления царю»; способы работы с ними патриарха Никона описаны в специальном разделе настоящей книги. Сейчас лишь остановлюсь на содержании двух цитатных блоков, расположенных в центральной части послания.

В рукописи, содержащей текст послания, на поле напротив второго цитатного блока помета: «Василий Великий». Действительно, эта подборка цитат начинается с заголовка 1-й главы 63-го правила Василия Великого; наименование главы такое же, как и в острожском издании: «Яко достоит вовремя удалятися наветующих. Попустивый бо власти во искушение изводство творити, иже волю Божию молитвою просити» (1662-№ 10, л. 72 – 75)¹⁴⁶. Однако содержание этой главы, состоящей из новозаветных цитат, отличается от изданного в Остроге текста по количеству заимствований (в послании их 19 против 5 у Василия Великого), но полностью соответствует 25-му правилу из «Наставления царю» патриарха Никона. Более того, завершающий поучение царю текст 19-го правила церковного Собора в Средце, полностью совпадающий с текстом этого же правила из изданной при патриархе Никоне книги Кормчей¹⁴⁷, ест и в письме 1662 г. Таким образом, текст 25-го наставления встроен автором в послание царю. Беря за основу принцип работы автора-предшественника, который с помощью тематической цепочки новозаветных цитат выражает собственное мнение по определенному вопросу, обращает внимание на убедительность изложения, смысл, а не на фразу¹⁴⁸, патриарх Никон, подбирая необходимые для подкрепления своей точки зрения дополнительные примеры, в «Наставлении царю» создает собственный вариант правила, углубляя и развивая тематику источника. По характеру работы с библейским источником патриарх Никон и Василий Великий принципиально различаются.

Основу 1-й главы правила Василия Великого составили микроцитаты (состоящие в основном из одного стиха или его части); фрагменты новозаветных текстов у византийского автора легки, афористичны; свою позицию он обосновывает при помощи пяти коротких цитат-примеров из авторитетного источника. Цитаты, подобранные Никоном, тяжеловесны и громоздки; патриарх прибегает к макроцитированию: библейские цитаты, состоящие из нескольких стихов, следующие друг за другом без указаний на источники или каких-либо разделителей, создают впечатление массивности, цитатной избыточности. Стремление автора не только обосновать свою точку зрения с помощью содержания цитат, но и произвести впечатление на читателя цитатной массой подчеркивается тем, как автор подбирает цитаты и выстраивает их. Цитаты у Василия Великого подчинены только тематическому принципу, поэтому их следование друг за другом не зависит от расположения источников – книг Нового Завета в составе Библии, в отличие от цитат патриарха Никона, который как будто последовательно пролистывает новозаветные книги и делает необходимые выписки. При подборе цитат патриарх Никон соблюдает два важных принципа. Первый принцип идет от Василия Великого: подборка цитат последовательно воспроизводит только те эпизоды из жизни Иисуса Христа и его учеников-апостолов, которые связаны с их изгнанием по навету клеветников или сговору врагов и последующим возвращением по Божьей воле; Никон строит цитаты по принципу контраста, чередуя их по содержанию. Сначала автор цитирует Евангелие от Матфея: глава 2 – бегство Христа в Египет и возвращение; эпизоды из глав 4 – 10 напоминают о галилейском служении Иисуса Христа, описанию которого евангелист Матфей посвятил половину своей книги(14 глав: с 4-й по 19-ю) – Никон вспоминает начало служения и призвание учеников Симона, Андрея, Иакова, Иоанна (глава 4), приводит заключительные фрагменты Нагорной проповеди об изгнанных и оклеветанных (глава 5) и цитирует одно из наставлений Иисуса ученикам – уходить, будучи не принятыми, «отрясая прах от ног» (глава 10). Макроцитата (3 стиха) из 4-й г лавы Евангелия от Луки напоминает об отвержении Иисуса в Назарете, а следующая цитата, которая открывает подборку цитат у Василия Великого, служит «ответом»-руководством к действию: гонят в одном городе – бегите в другой (Мф. 10:23). Цитаты, подобранные византийским автором, продолжают ряд примеров с противоположным значением: фарисеи намерены погубить Иисуса (Мф. 12:14), и Он вынужден с учениками бежать в Ефраим (Ин. 11:53 – 54); во время агонии в Гефсиманском саду Христос возводит молитву к Богу «Воля Твоя да будет», причем эта молитва есть только в Евангелии от Луки (Лк. 22:41 – 42), а апостол Павел, обращаясь к Коринфянам, призывает их от всего сердца преодолевать искушения, потому что тогда Божье обещание о заступничестве будет исполнено (I Кор. 10: 13). Следующий затем блок цитат из Деяний апостолов построен по тому же принципу контраста, но «герои» этих цитат – ученики Христа, и прежде всего апостол Павел: Савл, жестоко преследуя христиан (Деян. 8:3 – 4), после обращения сам подвергается преследованиям, но его спасают апостолы (Деян. 9:24 – 25); смерть апостола Иакова, арест Петра (Деян. 12:1 – 4) и чудесное избавление его из темницы (Деян. 12:17 – 19); избиение и арест Павла и Силы (Деян. 16:19 – 23) и освобождение апостолов римскими гражданами, принесшими извинения ученикам Христа (Деян. 16:38 – 40); обращение с проповедью Павла и Варнавы к евреям (Деян. 13:46 – 47) и изгнание их язычниками (Деян. 13:50 – 51); служение Павла в Коринфе и уход от иудеев (Деян. 18:5 – 6). Завершается цитатный монтаж двумя фрагментами из посланий апостола Павла к Тимофею: о лжеучителях (1Тим. 6:3 – 5) и о тяжелом состоянии Церкви, напоминающем «последние дни», к которому приводит стремление человечества подорвать проповедь Евангелия (2Тим. 3:1 – 5).

Второй принцип заключается в следующем: текстовые фрагменты из разных Евангелий, в которых описаны деяния Иисуса Христа, в подборке Никона, как оказалось, дополняют друг друга, потому что автор выбирает из канонических книг либо те цитаты, в которых события из жизни Христа описаны подробнее по сравнению с другими книгами (как в Евангелии от Матфея), либо те фрагменты, которых нет в других книгах (как в Евангелии от Луки). Таким образом, в специально подобранных цитатах патриарх Никон стремился максимально отразить события из жизни Иисуса Христа и учеников, в которых описаны были преследования их за проповедь Слова Божьего.

Завершает цитатную цепочку текст 19-го правила собора в Средце о положении изгнанного «без правды» епископа: в толковании правила оставление епископом кафедры оправдано в том случае, если он «поборник истине», и квалифицируется как протест епископапротив властей,«не творящим истины», ижизнь епископа в изгнании может продолжаться до тех пор, «дондеже обрести возможет и пременение бывшаго на нем досаждения».

Подобно типичным древнерусским книжникам, составлявшим сборники-антологии выписок из авторитетных источников, содержание которых впоследствии служило им материалом для создания собственных сочинений¹⁴⁹, Никон, видимо, тоже делал такие заготовки. Но образцом использования цитат для него служила деятельность не отечественных представителей книжной традиции, а авторитетнейших византийских авторов, из которых Никон особо выделял кесарийского святителя и отца церкви – Василия Великого. Как правило, тексты из авторитетных источников служили древнерусскому книжнику дополнительным материалом, который использовался в качестве аргументации, подтверждения собственной точки зрения. У Василия Великого тематическая подборка текстов Священного Писания «говорит» за автора: подобранные автором тексты служат и аргументом, и доказательством, и, что самое главное, – выражением авторской позиции. И именно этот прием, состоящий в использовании объединенных в тематический блок библейских текстов для выражения авторской точки зрения, характеризует вслед за кесарийским святителем и патриарха Никона.

Доказательством тому служит другой цитатный блок. Теперь 5-я глава 54-го правила Василия Великого, состоящая из двух новозаветных цитат (Ин. 7:50 – 51; Деян. 25:14 – 16) и названная в 24-м наставлении Никона и послании царю, как и в острожском издании «Яко не подобает осуждати кого прежде даже увесть опасно, яже аще и мнози суть оглаголующии» (1662-№ 10, л. 70)¹⁵⁰, составила основу наставления царю патриарха Никона. Беря текст одного из двух источников¹⁵¹ (цитата из Евангелия от Иоанна втрех сочинениях переданаодинаково),Никон изменяет содержание правила и наставления: он делает из своего источника выписку (она состоит из наименования правила и первой цитаты) и работает с ней.

Цитату из Деяний апостолов, в которой повествуется о передаче дела апостола Павла от римского правителя Феста царю Ироду Агриппе II – они призналиПавла невиновным, Никон заменяет на ряд цитат из 18-й и 19-й глав Евангелия от Иоанна, основные события которых связаны с последними днями земной жизни Иисуса Христа – арестом, отречением апостола Петра, допросом (глава 18), бичеванием и вынесением смертного приговора (глава 19). Первая цитата из Евангелия от Иоанна о том, как Никодим заступился за Христа перед первосвященниками и фарисеями, сказав, что нельзя судить человека, не выслушав ею, своим содержанием связана со следующей за ней цепочкой цитат о страстях Христовых. Желание патриарха Никона, чтобы его судили по церковным законам, потребовало апелляции к авторитетным источникам: Никон обращается к правилу Василия Великого, но «наполняет» его другим содержанием, которое помогает ему провести аналогию между событиями евангельской истории и собственной биографии. Исследователи уже неоднократно писали о жизненных ориентирах патриарха Никона – исторических персонажах, поступками которых он объяснял свое поведение (например, митрополит Филипп¹⁵² или святитель Иоанн Златоуст¹⁵³). В письме Алексею Михайловичу Никон предупреждал царя: «Аще ли того ради мя хощеть осудити еже собранный по твоему, государеву, указу Собор, и по сложенному их свитку, его же имамы образ, для единаго отхождения нашего, то уже подобает и самого Христа извергнути, еже множицею отходилъ зависти ради июдейской, и святаго Предтечю, и вся святыя апостолы, и пророки, и святыя вся, и святое Евангелие, и вся святыя книги» (1662-№ 10, л. 72). М.В.Плюханова, считавшая, что патриарх Никон был склонен к самоотождествлению с апостолами и Христом, писала, что «внешнее поведение Никона было организовано таким образом, что у свидетелей... возникали евангельские ассоциации»¹⁵⁴. Иисус Христос в ряду исторических подобий патриарха Никона занимал главное место. Никон символически уподоблял патриарха Христу – главному архиерею¹⁵⁵, а не собственную личность отождествлял с Иисусом Христом. Отсюда – проецирование автором ключевых событий земной жизни Иисуса Христа, описанных в Священном Писании, с событиями собственной биографии, связанными с архиерейским служением: подобный подход к Писанию определяется исследователями как экзегезис через опыт¹⁵⁶. Таким образом, замена одного фрагмента о событии из жизни апостола Павла на блок цитат из Евангелия от Иоанна о страданиях Иисуса Христа – сознательный прием автора, основанный на ситуативном сходстве.

Основная концентрация цитат в этом послании приходится на центральную часть. В обширных цитатных блоках доля авторского слова минимальна: чрезвычайно редки даже типичные формулировки «И помале», «И паки», придающие движение инертной цитатной массе. Автор как будто намеренно сохраняет цельность цитатных блоков, не нарушает их смысловой самодостаточности: библейские цитаты «говорят» за автора, выражают его точку зрения. Работа автора с заимствованиями минимальна: Никон объясняет значение отдельных цитат, вводит цитатное слово, членит цитатныйблок на смысловые фрагменты.

Отношение автора к слову из авторитетного источника как слову, играющему главную, смыслообразующую роль в контексте послания, выражающему авторскую точку зрения, подчеркивается и во фразе «К сим же», которая предшествует заключительной части письма, в которой вообще нет цитат. Вспоминая о намерении царя созвать церковный Собор, патриарх Никон предостерегает государя от неосмотрительных поступков и осуждает епископов, согласившихся соборно осудить своего патриарха: «Аз же сия пишю к твоему благородию, не яко высоты стола взыскуя, – говорит Никон, обращаясь к Алексею Михайловичу, – желаю, дабы святая церковь без смущения была, и тебе бы, великому государю, пред Господем Богом не вменился грех, не бояся великого собора, но не дая святому царьствию зазора, зане же между двема или тремя станет всяк глагол, колми паче во множестве» (1662-№ 10, л. 75). Рассуждая о предстоящем Соборе, патриарх Никон обозначает очень важную, возникшую в этой связи проблему внутрицерковных отношений между патриархом и епископатом: «А еже твое благородие изволи собрать по нашем отшествии митрополитов, и епископов, и архимандритов чрез Божия заповеди на суд, понеже нигде есть таковая заповедь или правило, еже бы судили своего патриарха свои епископи, паче же от него рукоположеными, ниже нам сущим ту» (1662-№ 10, л. 69). Очевидно, что вопрос о взаимоотношениях с клиром патриарх Никон рассматривает с двух сторон. Во-первых, с точки зрения поведения царя: автор объясняет Алексею Михайловичу, что подсудность священнослужителя не входит в компетенцию светского лица, и представитель светской власти не может распоряжаться архиереями как своими подчиненными; Никон отрицает право царя созывать церковные соборы; поступок государя отрицают и церковный закон, и традиция: «Ты же смотри, благочестивейший царю, не имать ли что от таковых твоих грамот приити на тя, или не будет ли в суд пред Богом и хотящем двигнути тобою вселенский Собор. Сия вся разсмотри, благочестиве!.. зане же между двема или тремя станет всяк глагол, колми паче во множестве. Не не весть твое благородие священных правил, яко ни мало что от тех зде в Росии хранится, аще о всем взыскание будет, велик щук будет» (1662-№ 10, л. 75). Не случайно Никон вспоминает и о «проделках» Мелетия Грека, человека неблагонадежного и нечестного, посланного на Восток: «Слышано нам, яко изволи твое благородие послать с своими, государевыми, грамотами Мелетия, не чернца, прочее умолчю. Испытай, благородивейший, писание, аще достоит таковому свидетелствовать такое великое дело, Карфагенского собора по 8-му правилу и Царьских книг по 27-й грани. А он есть злый человек, на все руки подписывается и печати подделывает, и здесь, не солгу, такое дело за ним было, чаять и ныне есть в Патриарше приказе. // А известно то дело Арсению Греку и иным, их же он вест. Есть у тебя, великаго государя, и мимо такова воришка своих много» (1662-№ 10, л. 76 – 77). Устойчивая формула «испытать писание», используемая Никоном, восходит к традиционным призывам древнерусских книжников «испытывать» писания со страхом и трепетом и в процессе работы с книгой извлекать полезную для себя информацию¹⁵⁷. Заставляя царя самому вникать в суть церковных законов и правил, патриарх Никон тем самым предупреждает его, что он находится во власти ложной информации, поданной ему людьми из близкого окружения, поэтому, становясь по собственной воле жертвой деяний «клеветников», «советников» и «воришков», царь нарушает церковные законы. Среди «советников», «смущающих» царя, Никон называл двух радикально настроенных по отношению к Никону священнослужителей – крутицкого митрополита Питирима и Ивана Неронова: «Тогда будет явно, егда время будет, тогда яко нетопыри усмотрят свое деяние, смущающий ваше преблаженство: крутицкий митрополит и епископ со Иоанном Нероновым и прочими советники, еже мы имеем у себе непреподобное их написание. О нас глаголют, яко словом клялся не быти патриархом, а их клятвы за руками их есть у нас. А Иоанн Неронов не не весть и твое преблаженство, как в соборной и апостолстей церкви клялся пред всем собором, о них же клялся» (1662-№ 10, л. 76). Местоблюститель патриаршего престола митрополит Питирим был последовательным неприятелем Никона и особенно активно выступал против него после оставления Никоном патриаршей кафедры¹⁵⁸. Именно он в сказке, данной Собору в 1660 г., свидетельствовал, что Никон «говорил с клятвою: от сего, де, времени не буду вам патриарх; аще, де, и помышлю быти патриарх, и я, де, анафема буду»¹⁵⁹, дав тем самым Собору важный аргумент против патриарха Никона. И Иван Неронов, когда встал вопрос о приглашении на Собор по «делу» Никона вселенских патриархов, открыто выступил против и в письме царю настойчиво отговаривал Алексея Михайловича от такого шага, видя в нем позор для страны¹⁶⁰.

Во-вторых, проблему взаимоотношения с клиром Никон рассматривает с точки зрения строгой иерархичности власти внутри епископата: иерархи неправомочны осуждать патриарха, от которого они принимали рукоположение: «Повсюду нас епископи наши // винят единем правилом Перваго и Втораго собора, иже не суть о нас написанным, а яже о них предложится множество, от них же избыть никому лзе будет тогда, и мню, яко ни един архиерей или презвитер останется достоин, яко же мы вемы без обличителей и свидетелей, но вси сами ся постыдят и осудят, от святых правил зряще их» (1662-№ 10, л. 75 – 76). Осуждая поведение епископов. Никон исходит из представления о существующей между патриархом и архиереями мистической связи; он был уверен в том, что поступки архиереев по отношению к своему патриарху должны определяться сознанием того, от кого они посвящены в сан¹⁶¹. Двумя годами позже в «Возражении» патриарх Никон, уверенный, что архиереи его рукоположения не имеют канонического права судить своего патриарха, гневно обрушивался на газского митрополита Паисия Лигарида, поддержавшего Алексея Михайловича, собравшего церковный Собор русских архиереев: «Да како ты вводиши чрез святыя каноны суду быти на мя от своих епископов? Покажи ми, слепче, от истины! Да и аз тебе покажу, яко ни митрополита достойно есть судити своим епископом, разве святейшаго вселенскаго константинополскаго патриарха... Зри, ответотворче, где есть, иже бы патриарха свои епископи судили? Ниже митрополита прощено есть епископом судити, разве патриарха»¹⁶².

Вспоминая о клятве епископов при поставлении, патриарх Никон касается еще одного важного вопроса – не только осуждения епископами патриарха, но и возможность поставления нового архиепископа на место живого, т.е. место патриарха Никона: «Еще же не весть и твое благородие, како архиерей во избрании исповедал Святый Символ, с ним же обещаются и святыя каноны святых апостол и святых отец хранити непреложно, им же число тогда явится, когда время будет. И таковыя книги и ныне имеем за руками всех, от нас рукоположеных, в них же есть написано проклятие и на вселенского патриарха Константинополскаго, его же русстии епископи в поставлении кленут вси» (1662-№ 10, л. 76). Пример киевского митрополита Григория Цамблака служил Никону обоснованием невозможности поставления при его жизни нового патриарха. Известно, что в 1415 г. Григорий Цамблак был поставлен на митрополию по инициативе литовского князя Витовта литовскими епископами в Новогрудке вопреки правилам святых отцов, а незадолго до своей кончины был признан и патриархом константинопольским¹⁶³. Проклятие Григорию Цамблаку в начале XVI в. было внесено в чин поставления московского епископа и произносилось в Исповедании веры кандидатом в епископы: «Отрицаю же ся и проклинаю Григориева Цамблакова церковнаго раздраниа, якоже и есть проклято...»¹⁶⁴.

В заключительной части послания патриарх Никон, по сути, подтвердил то, что говорил в начале 1660 г. Матвею Пушкину в Воскресенском монастыре, отвечая на предложение к Никону от работавшего в тот момент Собора дать согласие на избрание нового патриарха: «А власти, де, все моего рукоположения, а исповедовались, де, они все на поставленье в соборной церкви перед великим государем и передо мною, патриархом, и перед всем освященным собором и подписали своими руками, и во исповедании проклинают они Григория Самвлака, что он при живом митрополите восхитил престол; и еще, де, они архиереи и на том обещаваются, что им не хотети инова патриарха, и им, де, как ставить без меня новоизбраннова патриарха»¹⁶⁵. В конце послания нет цитат: патриарх Никон, возможно, намеренно не вводит их в ткань собственных рассуждений, чтобы продемонстрировать царю неизменность своей позиции и верность своим представлениям о патриархе и отношениям внутри епископата.

В конце декабря 1662 г. патриарх Никон написал Алексею Михайловичу новое письмо, в котором просил у царя прощения и молил о милости и справедливости к нему (1662-№ 11, л. 396 – 398). Причиной письма были следующие обстоятельства. 26 декабря власти Воскресенского монастыря – архимандрит Герасим, наместник монах Иосиф, строитель Аарон и семь монахов – отправились в Москву для славления у государя по случаю праздника Рождества Христова. В ночь на 27-е декабря по письму старца Аарона в столицу отправился и патриарх Никон. Прибыв на Воскресенское подворье, патриарх послал старца Филофея к царскому духовнику Лукиану доложить о своем приезде. Но царь отказал ему во встрече¹⁶⁶. Патриарх Никон сразу же вернулся в Воскресенский монастырь, откуда и отправил собственноручное письмо царю Алексею Михайловичу.

Повествование патриарха Никона подчинено определенной логике и построено на основе сравнений и противопоставлений. Письмо Никона организуют два имеющих противоположное значение тематических ряда: первый построен на корневом и синонимическом повторе и объединяет слова с семами «милость» и «отпущение» («прощение») греха; во втором объединены слова с корнем «грех»; лексика обоих рядов составлена из ключевых слов, находящихся в авторских рассуждениях и цитатах; при этом лексика первого ряда характеризует поступки царя Алексея Михайловича, слова второго ряда – относятся в начале послания к патриарху Никону, в конце – к царю. На базе корневого повтора второго ряда образуется словообразовательное гнездо с вершиной «грех» (погрешил, согрешил, грешнейший, грехи, согрешит, прегрешения, согреших, согрешения); повторы первого ряда вступают в более сложные отношения и создают два семантических гнезда с основой «милость» (милость, милости, не сотворити зла, милости, помилуй, оставите, благотворите, милосердия, милосердовав, помиловати, помиловах, прошения, милости) и «прощение» (прощения прося, остави, оставляем, оставляти, остави, не оставиши, прости, отпусти, отпустих, не отпустите, остави, оставит). Совершенно очевидно, что слов со значениями милосердия и прощения значительно больше, чем слов со значением «грех». Анализ слов с этими значениями показывает, что для патриарха Никона понятие «милость» многозначно и заключает в себе такие свойства человеческой личности, как прощение ближнего, делание добра, сострадание; милость не ограничивается Никоном только материальной помощью, оказываемой царем. Понятие «милость» употребляется Никоном в духовном смысле, в том, как оно понимается в Библии: в Ветхом Завете слово «милость» выражает любовь и терпение Бога, Его доброту и готовность прощать; в Новом Завете «милость» – выражение любви к тем, кто страдает¹⁶⁷. Патриарх просит от Алексея Михайловича поступать по отношению к нему, Никону, в соответствии с библейским законом. Именно поэтому Никон обращается к единственному источнику своих рассуждений – Священному Писанию. Примеры из Библии приводятся в порядке расположения библейских книг: сначала из книг Ветхого Завета, затем – из Нового Завета.

Схема аргументации и убеждения Никоном своего адресата-царя в послании 1662 г. строится как чередование просьб автора о прощении и разных способов включения источника в собственный текст; это приводит к тому, что первоначально размытые границы авторской речи и заимствований из традиционного источника постепенно становятся различимыми, а к концу повествования авторское и библейское слово полностью отделяются друг от друга. В отличие от послания 1659 е., в котором автор, убеждая адресата при помощи серии объединенных по смыслу коротких новозаветных цитат, постепенно сводил к минимуму объем и долю в тексте цитатного слова, в послании 1662 г. Никон использует другую схему убеждения царя: значение библейского слова, элиминированного в авторских рассуждениях и пересказах традиционных сюжетов, постепенно возрастает за счет введения автором в текст повествования коротких евангельских цитат, которые, в свою очередь, подготавливают появление заключительной макроцитаты, аккумулирующей в себе смысл всех предшествующих авторских рассуждений и включений из прецедентного источника. Покажу на примерах, как патриарх Никон выстраивает схему аргументации.

Ход рассуждений патриарха Никона позволяет выделить в схеме его аргументации четыре части, отличающиеся своим характером взаимодействия авторского и прецедентного слова. Части отделяются друг от друга повторяющейся просьбой Никона к царю о прощении. В первой части Никон обращается ко 2-й и 3-й книгам Царств и кратко пересказывает один эпизод из жизни ветхозаветного царя Давида, о том, как царь покинул Иерусалим из-за возмущения его третьего сына Авессалома. Никон излагает ключевые моменты библейского сюжета: побег Давида, проклятие Семея, раскаяние Семея и прощение его Давидом; из многочисленных «героев» этого сюжета Никон называет лишь троих: Давида, Семея и Соломона. Это имена-знаки, они несут важную смысловую нагрузку и вызывают у читателя определенный ассоциативный ряд, семантически ограниченный деяниями и нравственными качествами исторических личностей – носителей имен. Как и в приветствии царю, открывающем послание, Давид назван «кротким» и краткое изложение автором ситуации, в которую попал ветхозаветный царь, его поступок – прощение Семея – подтверждают сопровождающий это имя маркер. Семей – воплощение одновременно зла ираскаяния; чтобы подчеркнуть первое качество этой личности, автор приводитслова Семея, которыми тот оскорблял Давида, обвиняя его в смерти царя Саула: «Изыди, изыди, мужу крови!..» (ср.: 2Цар. 16:7). Демонстрируя другое качество этого персонажа, автор упоминает только о втором прощении царем Семея, когда тот вместе с друзьями вышел навстречу торжественно возвращавшемуся в Иерусалим царю Давиду. Семей пал ниц к царским ногам и умолял его о прощении. Несмотря на возмущения Авессы, сына Давида, царь пощадил Семея, пообещав, что его жизни ничто не будет угрожать (2Цар. 19:16 – 22). О том, как царь в первый раз пощадил Семея и не позволил Авессе, сыну Саруи, расправиться с ним, Никон не упоминает, поскольку тогда раскаяния героя еще не было (2Цар. 17:9 – 12). Третий персонаж из рассказанной Никоном библейской истории – сын Давида Соломон, вообще никак не охарактеризован; Никон лишь упоминает, что Давид просил его не обижать Семея. Вероятно, в этом и состояла мудрость Соломона, который в данной ситуации не ослушался отца: в Библии рассказывается, как после кончины Давида царь Соломон запретил Семею покидать Иерусалим под страхом смерти, однако тот однажды ослушался и за нарушение царского запрета был казнен (3 Цар.2: 36 – 46). Анализ содержания пересказанного Никоном библейского сюжета позволяет предположить, что главным поучительным персонажем этой истории для Алексея Михайловича должен быть царь Давид, который умел прощать своих обидчикови не отлучал их от себя: «...но не весть твое благородие <...>и окротости его, елико Семей тому сотвори, проклиная того, и камением меща на Давида, и на вся отроки царя Давида, и на вся люди, иже беша с ним, и на вся сильныя одесную и ошую царя. И тако рече Симей, проклиная его: „Изыди, изыди мужу крови!» (2Цар. 16:7) и прочее безумие того писано есть в книгах Царств(ср.: 2Цар. 16:5 – 7). И егда прииде, прошение прося о содеянных, ничто же тому сотвори, что зло любо, и ниже отлучи того, еже не видети царя(ср.. 2Цар. 19:16 – 22), но и Соломону заповеда не сотворити ему зла (ср.:3Цар. 2:8 – 9)».

Во второй части доля авторского слова заметно уменьшается: повторяя просьбу о прощении, Никон приводит одну евангельскую цитату, которую вводит при помощи называния героини, произнесшей процитированные им слова: «Аще инако несмы достоини милости твоея великия, якоже весть благородие, помилуй поне, яко же Христос Серафиниссу за слово тое: „Ибо и псы ядят от крупиц, падающих от трапезы господа своего» (Мф. 15:27)».

Третья часть составлена из коротких новозаветных цитат, введение каждой из которых обозначается автором: сначала повторением просьбы о прощении, потом при помощи называния имени апостола Петра, спрашивавшего у Христа об условиях прощения. Цитаты объединены не только темой прощения, но и имеют лексические схождения: для данного фрагмента характерен повтор слов со значением оставления грехов: «Заповеде ради Божия помилуй и своего спасения: „Оставите и оставится»(Лк. б: 37). „Аще, – рече, – благотворите благотворящим, кую мзду имате? Не и мытари ли то жде творят?»(Мф. 5:46). И како имаши помолитися ко Господу, глаголя: „Остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим»(Мф. б: 12)? И како Господь верховному апостолу Петру отрече, вопросившу: „Доколижды оставляти грехи брату своему? До седмь ли?»(Мф. 18:21 – 22). „„Не<глаголю> ти, – рече Петру, – до седмь ли, но аще согрешит к тебе брат твой седмьдесят седмерицею на день, глаголя: „Каюсь», – остави»(Лк. 17:4)» (1662-№» 11, л. 397).

Стремление автора к большей убедительности и аргументированности своей просьбы привело не только к увеличению частотности обращения к Библии, но и постепенному укрупнению цитатного слова. Последняя часть – макроцитата из Евангелия от Матфея. Включая этот фрагмент в свой текст, патриарх Никон указывает только на цель его введения в повествование – убедить царя простить его, Никона: «Аще ли и сих ради не оставиши, поне убойся оноя божественныя притчи и своего спасения, якоже о неимущих милосердия Господь глаголет во святем своем Евангелиисице: „Сего ради уподобися ЦарствиеНебесное человеку царю, иже возхоте стязатися о словеси с рабы своими... Тако и Отец Мой Небесный сотворит вам, аще не отпустите кождо брату своему от сердец ваших прегрешения их»(Мф. 18:23 – 35). Тако и аз тя молю, великаго государя, остави. Господа ради, аще что согреших беззаконно,ради Господа, от всего сердца твоего, да и Господь Бог оставит согрешения твоя тмочисленна, по божественному своему словеси» (1662-№ 11, л. 397 – 398).

Степень авторского вмешательства в текст источника позволяет проанализировать роль автора в контексте этого послания. Авторское слово присутствует вначале в виде пересказа библейского сюжета: автор-интерпретатор текста источника в начале повествования лидирует. Затем доля авторского слова уменьшается и сводится к обозначению конкретного фрагмента из новозаветного источника. Появляется автор-комментатор библейского текста. Новые цитаты, подобранные далее Никоном, поначалу кратки и афористичны, но постепенно их объем увеличивается. Автор вводит каждую следующую цитату при помощи неоднократного повторения просьбы о прощении и тем самым задает движение тексту. К концу цитатной цепочки появляется библейская контаминация, составленная автором из разных фрагментов Евангелий одного и того же высказывания Христа; наращение цитатной массы привело к изменению роли автора: цитатная избыточность придала инертность движению текста и оживила автора-составителя. Частотность обращения к священным текстам и увеличение объема заимствований смотивировало поведение автора: серия примеров завершилась макроцитатой из 13 стихов. Движение цитатного кома в сторону его наращения остановилось. Тиски авторского комментария «зажали» назидательные примеры из Библии.

Послание Никона царю, написанное в 1664 г., посвящено объяснению причин внезапного появления Никона в столице 18 декабря (1664-№ 14, л. 45 – 44). Письмо адресовано всему царскому семейству, и Никон подчеркивает, что он не просто ставит в известность царя о своем приходе в столицу, а пишет: «...исповедая вашему царскому величеству, понеже отхождения своего вину исполнил, яже помыслил, и сотворил. И, се, приидох видети пресветлые лица ваша, и поклонитися пресвятей славе царствия вашего. Вину преим от священного Евангелия, идеже бе написано...» Возвращение в Москву, таким образом, Никон определяет как действие, осмысленное им в духе Священного Писания. Именно поэтому Никон апеллирует только к книгам Нового Завета, объясняя царю смысл своего поступка.

Цитаты, подобранные Никоном из Священного Писания, делят послание на пять частей, автономность которых подчеркивается самим автором: каждая группа цитат вводится авторским комментарием, в котором в качестве опоры для рассуждений используется либо ключевая лексика библейских высказываний, либо слова-синонимы, близкие по значению цитатной фразеологии; такой прием необходим автору для того, чтобы подчеркнуть сходство ситуаций – современной Никону и новозаветного прошлого.

В начале послания патриарх Никон признается, что его приход в столицу организован в соответствии с православным законом. В данном фрагменте вставной текст обрамляется авторским комментарием; авторские ремарки внутри цитатного монтажа служат для разделения цитат, усиливают назидательное воздействие прецедентного слова: «Вину преим от священного Евангелия, идеже бе написано: „„Вы, – рече, – взыдете в праздник сей, Аз не взыду в праздник сей, яко время Мое не у исполнися». И сия рек им, оста в Галилеи. Егда же взыдоша братия Его в праздник, тогда и Сам взыде, не яве, но яко таи» (Ин. 7:8 – 10). И паки ино писание: „Рече Павел к Варнаве: „Возвращьшеся, посетив братию нашу по всех градох, в нихже возвестихом слово Божие, како суть""(Деян. 15:36). Такожде и мы пришли, како суть у вас, государей, и у всех сущих во царствующем граде Москве, и по всех градех» (1664-№ 14, л. 45).

Содержание первой цитаты должно было вызвать у современников событий (и в первую очередь у царя) ассоциации с тайным возвращением Иисуса Христа во время Праздника кущей в Иерусалим, где Он не был полтора года. Цель прихода Христа в столицу, согласно Евангелию от Иоанна, ссылку на которое использует и Никон, заключалась в том, чтобы еще раз заявить своему народу о том, что Он послан от Бога, однако время Его смерти еще не пришло, но, зная о плане заговора против Него, Он совершил тайное путешествие и явился в храме среди народа. Негодующие правители поспешили арестовать Христа и послали в храм своих людей, но начальники стражи каким-то образом оказались в благоговейном трепете, и Иисус смог продолжать говорить Свою весть от Бога. Патриарх Никон, по сохранившимся отзывам современников, тоже тайно приехал в Москву: у Троицких ворот Кремля он был за «полпята часа до света»; караулу было сказано, что едут власти Саввина монастыря, поэтому ехавших пропустили. Во время утрени на первой кафизме в преднесении Креста патриарх Никон вошел в собор Успения Пресвятой Богородицы в Кремле и, взяв посох митрополита Петра, встал на патриаршее место. Служивший утреню митрополит Иона Ростовский подошел под благословение со всеми соборянами, и патриарх Никон отослал его с Воскресенским архимандритом Герасимом (возможно, с ними был и соборный ключарь Иов) к царю известить о своем приходе. Царь трижды посылал в собор, спрашивая о цели приезда патриарха; не встретившись с Никоном, государь велел ему возвращаться в Воскресенский монастырь¹⁶⁸.

Вторая цитата отправляет читателя к рассказу о путешествии апостола Павла в Сирию и Киликию: этот поход в Грецию был его вторым миссионерским путешествием – апостол Павел вернулся к христианам, которым ранее проповедал слово Господне, чтобы посмотреть, как они живут с тех пор. Возможно, подчеркивая, что цель приход Никона в Москву есть возвращение к своей пастве, поучаемой им раньше в духе православного закона, автор обращается именно к этой цитате из Деяний святых апостолов.

Цель своего возвращения – установление мирных отношений с царем и паствой – патриарх Никон подчеркивает в следующей серии цитат: «Приидохом же в кротости и смирении, яко же Господь наш научи мя, глаголя: „Научитсся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем»(Мф. 11:29), нося с собою мир, егоже Господь наш Иисус Христос, смирив Себе, преклонив небеса, сниде на землю и снесе его, и остави святым своим учеником и апостолом. И по них по времени священнодействующим во святей Его церкви архиереом, глаголя: „Мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам»(Ин. 14:27). Ко входящим же во град или дом заповеда, глаголя: „В оньже град или дом входите, первие глаголите: „Мир дому сему». И аще убо будет ту сын мира, почиет на нем мир ваш»(Лк. 10: 5 – 5)» (1664-№ 14, л. 45). Увеличение количества цитат и их объема приводит к тому, что в свои рассуждения и комментарии патриарх Никон вводит лексику цитатного слова; цитата мотивирует повеление автора. Лексический и синонимический повтор вычленяет главные семантические линии в контексте послания. Слова-синонимы «кротость», «смирение» и образованная от них лексика последовательно сменяют друг друга сначала в авторских рассуждениях, затем в текстах цитат, и тем самым создается сквозной повтор, при помощи которого формируется слообразовательное гнездо с вершиной «мир» («смирении» – «смирен» – «смирив» – «мир»). Слово «мир» является ключевым в этом текстовом фрагменте.

Однако несение мира – это лишь часть миссии первого архиерея: прощение и отпущение грехов, подобно тому, как это делал сам Иисус Христос, дано архипастырю свыше. Об этом – следующие цитаты. Первая – из речи Иисуса Христа, явившего после Воскресения к одиннадцати апостолам: своим ученикам Христос дал власть говорить об условиях прощения; право же оставления грехов символически отождествляет первого архиерея и Христа. Архиерей, по Никону, несет ответственность за души человеческие, т.е. душам есть вверяем – об этом вторая цитата: «И не сие точию благодатию Божиею, еже мир даровати кому, но и оставление грехов имамы власть подати. Господу свидетелствующу, глаголя: „Приимете Дух Свят: им же отпустите грехи – отпустятся; и им же держите – держатся»(Ин. 20:22 – 23). И еще не до сего, но на земли и на небеси власть имамы вязати и решати. Якоже паки Господь свидетельствует и не просто глаголет: „Аминь бо глаголю вам, елика аще свяжете на земли, будет связано на небеси; и елика аще разрешите на земли, будет разрешено на небесех»(Мф. 18:18)» (1664-№ 14, л. 45).

Символическое отождествление патриарха и Христа – «Великого архиерея», получает свое окончательное оформление в самом конце послания и выражается в подборке нескольких цитат из Евангелия от Матфея: «Хощеши ли самого Христа прияти? Мы твоему благородию покажем, како Господу свидетелствующу: „Приемляй вас – Мене приемлет»(Мф. 10:40). И: „Елико сотвористе менших Моих – Мне сотвористе»(Мф. 25:40). И: „Идеже бо два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их»(Мф. 18:20). И инде паки; „И се, Аз с вами есмь до скончания века. Аминь»(Мф. 28:20). И: „Приемляй вас – Мене приемлет»(Мф. 10:40). И: „Слушаяй вас – Мене слушает»(Лк. 10:16). Иже твое благородие изволит, то да сотворит, или во имя Господне приими нас, и дому отверзи двери, да мзда твоя по всему не отменит, якоже есть писано» (1664-№ 14, л. 44).

Завершается письмо новой серией цитат: патриарх Никон вновь заверяет царя, что его поведение базируется на православном законе: «Се же написахом твоему царскому величеству не от себе что-либо, ибо: „О себе глаголяй славу свою ищет; ищай же славы Пославшаго, Сей истинен есть, и неправды в Нем несть»(Ин. 7:18). „Несмы бо якоже корчемствующе слово Божие, но от чистоты, яко от Бога,пред Богом о Христеглаголем"(2Кор. 2:17). „Не от прелести, ни от нечистоты, ниже лестию сице глаголем, не яко человеком угождающе, но Богу, искушающему сердца наша»(1Фес. 2:4). Аминь» (1664-№ 14, л. 44).

Отношение Алексея Михайловича к Никону-патриарху, который подобно святому апостолу возвещает своим возвращением слово и учение Христа, должно было свидетельствовать о глубине веры царя. Никон получил отказ во встрече и покинул Успенский собор.

Совершенно очевидно, что цитата в данном послании есть не просто опора в рассуждениях автора, а прочная доказательная база,основа, на которой он строит свою аргументацию и при помощи которой убеждает адресата-царя. Чередование авторского слова и цитат делает повествование прерывистым, эмоциональным. Патриарх Никон не ограничивается единичными цитатами: он составляет цепочки из коротких (как правило, состоящих из одного стиха) цитат. Смысловая самодостаточность цитат в данном послании чрезвычайно велика.

Анализ способов введения автором цитат и разных видов интерпретации автором прецедентных текстов позволяет выделить в Воскресенских посланиях патриарха Никона, посвященных обсуждению одного вопроса или события, четыре схемы аргументации и убеждения адресата, в которых характер взаимодействия авторского слова и цитаты определяет поведение автора.В первой схеме – в послании об «осляти» 1659 г. – цитаты поданы аккордом, комплексно, но постепенное уменьшение объема и размера цитат приводит к увеличению доли авторского слова. Во второй схеме уменьшение авторских комментариев приводит к увеличению цитат; такой пример – в послании, составленном в декабре 1662 г. Характерное для этих схем рамочное оформление вставного слова, когда авторские комментарии обрамляют цитатную цепочку, не всегда соблюдается в третьей и четвертой схемах. Третья схема, представленная в послании 24 декабря 1662 г., характеризуется не только увеличением объема цитат, но и концентрацией их в центральной части. Автор не просто вводит чужую речь и объясняет смысл подобранных им цитат, а посредством заключенного в цитатной подборке смысла выражает свое собственное мнение. Четвертая схема представляет собой цитатный монтаж, состоящий из нескольких незакрытых авторским словом цитатных блоков, обладающих смысловой полнотой и самодостаточностью. Цитатная избыточность характеризует здесь не какую-то определенную часть текста авторского произведения (как, например, в первой схеме – начало; во второй – конец; в третьей – центральную часть), а весь текст. Своеобразная «игра» автора с цитатой – уменьшение или увеличение ее доли в тексте – в конце концов, приводит не только к заполнению всего повествования цитатным словом, но и к использованию автором библейских цитат не столько как опоры в аргументации собственного мнения, сколько для выражения своих идей и изложения своей точки зрения на актуальные вопросы современности. Цитатное слово как бы «подменяет» авторское и постепенно вытесняет его; патриарх Никон как будто намеренно заменяет свое, авторское слово подборкой цитат из Библии.

Сложнойструктурой, разветвленной системой аргументации и разнообразием источников отличаются послания Никона из Воскресенского монастыря, посвященные нескольким вопросам. Поводом к составлению обширных публицистических посланий Никона служило одно событие или несколько событий, однако их обсуждение с царем всегда вызывало воспоминания о новых ситуациях, особо волновавших патриарха. Таких писем два (характеристики их условны и даны мной по содержанию события, побудившего Никона взяться за перо): об опечатании на московском подворье бумаг и вещей патриарха Никона (1659-№ 5); о присвоении стольником Романом Боборыкиным монастырских земель (1661-№ 9). Несмотря на то, что письма составлены в разное время и по разным поводам, их сближает единство стилистических приемов, особенно в тех частях посланий,где Никон обращается непосредственно к царю. Сначала Никон ограничивается уговорами царя не совершать тех или иных поступков; при этом в обоих посланиях обращения к царю звучат примерно одинаково: в 1659 г. – «Молю тя Господем нашим Иисусом Христом таковых не деяти...», «Не начинай, Господа ради, о малых сих, да не в велико нерадение приидеши и прогневаеши Господа своего...», «Еще же и самого тебе молю, престани, Господа ради, туне гневатися» (л. 30, 26); в 1661 г, – «Тем же молим вашу кротость престати от гнева, и оставити ярость, и не послушати лукавнующих», «Тем же паки молим: престани, Господа ради, гоня нас, и оскорбляя, и веруя клеветником» (л. 246, 247). Но к концу повествования речь Никона, построенная в виде серии риторических вопросов к царю, обладает сильным эмоциональным зарядом, и даже кажется, что автор порой срывается на крик. Этот прием становится приметой стиля патриарха Никона. Приведу примеры из трех посланий Никона, написанных в разные годы:

Обличительный характер посланий приводит и к другой особенности повествования Никона – к уменьшению цитат и к усилению авторского слова, передающего волнение и эмоциональную несдержанность автора. Это не значит, что Никон перестает обращаться к источникам: наоборот, количество примеров из Священного Писания возрастает, частотность обращения автора к составляющим Библию книгам увеличивается, но меняется отношение автора к тексту из традиционного источника. Точные цитаты чередуются с библейскими реминисценциями и парафразой, автор пересказывает библейский сюжет, а порой лишь указывает адресату на него; огромные цитатные блоки, характерные для других посланий Никона, вытесняются авторскими переложениями библейских текстов; чередуясь и последовательно сменяя друг друга, они образуют длинные ряды из поучительных примеров.

Наконец, тема царского окружения, поднятая Никоном в переписке с царем, – общая для всех посланий Никона к Алексею Михайловичу. «Советники», «клеветники» и «воришки», как называл Никон хорошо знакомых царю людей, настраивали Алексея Михайловича против патриарха, способствовали усилению гнева царя на Никона и стремительному отдалению их друг от друга: «... и таковыми лжывыми словесы возвеличен гнев твой на мя, мню, ни на ково тако, что не вельми велико, – се велико возвеличено, чово не бывало прежде в ваших, государевых, чииех – о том истязан, чово ни хотел, ни проискивал, еже зватися великим государем, – пред всеми людьми укорен и поруган туне» и «Аз же ныне паче всех человек оболган тебе, великому, поношен и укорен неправедно» (1659-№ 5, л. 27, 25).

Влияние «лживого счинения» «лжеучителей» на поведение царя, который все больше проникает в дела церкви, и на отношение к патриарху Никону лично побуждают Никона постоянно апеллировать к текстам Священного Писания. Неоднократно в посланиях из Воскресенского монастыря он побуждает к этому и царя Алексея Михайловича: в 1659 г. – «...понеже сам еси чтеши божественая писания...», «Сам ты, великий государь, не не веси божественое писание, чово прежде инех в день судный истязани будем...» (л. 30, 26); в 1661 г.: «Послушай же, Господа ради, что бысть древле за такое продерзание...», «Не не весть твое благородие писанаго в книгах Моисеевых...» (л. 246, 255). «Святые законы», а не «лжебратские неправды» царского окружения должны стать для Алексея Михайловича главным руководством к действию.

Перейду к характеристике особенностей каждого послания.

Летом 1659 г. произошли события, которые патриарх Никон не мог оставить без внимания, поскольку они касались лично его: на Московском подворье по указу Алексея Михайловича царскими людьми были опечатаны бумаги Никона; в это же время царь запретил кому-либо посещать опального патриарха в Воскресенском монастыре; распространились слухи о том, что Никон, уезжая из Москвы, опустошил патриаршую казну; 25 июля, в день именин великой княжны Анны Михайловны, царь Алексей Михайлович обошел своим вниманием Никона, поступив вопреки устойчивой на Руси православной традиции отмечать семейные торжества вместе с главой Церкви, чем сильно задел Никона. Недовольство поведением царя побудило Никона написать Алексею Михайловичу обширное послание (1659-№ 5, л. 31 – 23).

Никон делит послание на несколько частей, тема каждой из которых связана с одним из перечисленных событий. Тематическая автономность частей подчеркивается автором типичными речевыми конструкциями «слышах бо, якоже», «и паки еще мысль моя принуди... и се писать», «и паки... да глаголем».

Одна из ключевых тем послания – вмешательство царя в дела Церкви. В этой теме Никон выделяет два аспекта: посягательство царя на церковное имущество и суд царя и мирских людей над людьми духовного чина. Ярко выраженная тенденция самодержавного царя к подчинению всего своей единоличной воле и вторжение абсолютистского начала во все сферы жизни, в том числе и в церковную жизнь, становится предметом повествования.Поэтому Никон не называет имен людей, пострадавших от царского суда, неприводит конкретных примеров присвоения царем церковного имущества. Примеры из Священного Писания, к которым Никон апеллирует, служат образцом идеального, с точки зрения «святых законов», поведения царя. Патриарх предостерегает царя от больших бед, которые могут возникнуть из-за отступлений царя от божественных законов: «...ибо от малаго презорства великое возрастает», – заключает автор.

Схема убеждения царя включает в себя несколько этапов: тезис (формулировка проблемы), просьба (отказаться от тех или иных действий), доказательство, вывод. В каждом конкретном случае составляющие ее элементы могут повторяться; неоднократные просьбы и обоснования в процессе убеждения адресата приводят к расширению круга источников, усилению эмоционального и дидактического воздействия на адресата.

Первая просьба Никона к царю – не посягать на имущество Церкви – в начале послания (1659-№ 5, л. 30 – 29). Схема аргументации здесь выглядит следующим образом: тезис – просьба – доказательство (ссылки на Священное Писание) – повторная просьба – повторное доказательство (новые примеры из Евангелия с авторскими комментариями) – заключительная просьба – вывод.

Тезис

«Слышах бо, якоже дал еси святой велицей церкве, и паки ныне повелел возвратити»

Просьба

«Молю тя Господемъ нашим Иисусом Христом таковых не деяти...»

Доказательство

1) Лк. 6:38; 2) Деян. 5:3 – 4

Просьба

«И паки молю тя, великаго государя, престати от таковых и не уподоблятися речем злым, но паче Божиим»

Доказательство I) Мк. 12:42 – 44; Лк. 21:2 – 4; 2) Лк. 7:36 – 50

Просьба

«Не начинай, Господа ради, о малых сих, да не в велико нерадение приидеши и прогневаеши Господа своего...»

Вывод

«...ибо от малаго презорства великое возрастает и не сущее свое даем, но Божие Богу. Сего ради и во церкви глаголется: „Твоя от Твоих и Тебе приносяще» (Служебник 1655, л. 315)»

Глагольные конструкции со значением просьбы, выраженные сочетанием глагола 1-го лица с инфинитивом с отрицательной частицей «не» и без нее, а затем одним глаголом в повелительном наклонении со значением категорического запрета, выстраиваются в семантический ряд по степени возрастающей силы. При этом только в третьей просьбе автор говорит о последствиях, которые ожидают царя, поступающего не по божественным законам. Усилению аргументации способствуют и разные виды текстов из Нового Завета, использованные автором в качестве назидательного воздействия на адресата: первый поучительный блок состоит из двух новозаветных цитат; следующие примеры поданы в виде указаний на известные евангельские сюжеты с краткой их характеристикой (о вдовице, пожертвовавшей две монеты на храм, и блуднице, возливавшей миро на ноги Христа), а завершается схема цитатой из возглашения на литургии Иоанна Златоуста. Переход от прямого цитирования источника к переложению текста своими словами и завершение повествования цитатой из другого типа источника свидетельствует о стремлении автора сделать аргументацию более убедительной, рассмотрев деяния царя в контексте литургических чинопоследований, в строго организованном сакральном пространстве богослужения. Для внешнего мира подобное пространство являлось архитепическим образцом, высшим прообразом¹⁶⁹. Уважительное отношение царя к Церкви, таким образом, служит доказательством его любви к Богу и глубины его веры. Эмоционально-дидактическому воздействию на адресата способствуют повторы – семантический деривационный повтор слов одной и той же словообразовательной модели и повтор синтаксических конструкций одной структуры. Кроме того, весь эпизод построен на противопоставлении действий и поступков, имеющих полярное значение: царь «дал еси» и «ныне повелел возвратити»; «не уподоблятися речем злым, но паче Божиим»; «от малаго презорства великое возрастает»; «не сущее свое даем, но Божие Богу». Повтор просьбы придает движение повествованию, делает его убедительным. В повторяющихся авторских репликах раскрывается и особенность поведения Никона-автора, который с молитвой просит, уговаривает царя, но прямо не обвиняет его. Здесь учительная сторона послания преобладает над обличительной.

Схема убеждения царя не судить мирским судом представителей духовенства – в конце послания (1659-№ 5, л. 24 – 23) – выглядит следующим образом: тезис-запрет – доказательство (примеры из авторитетных источников) – просьба – доказательство – вывод.

Тезис-запрет

«Ныне же слышу, чрез законы церковныя сам дерзаеши священнаго чину судити. Их же не повелено ти есть от Бога»

Доказательство

«Господа ради, на первыя роды, иже чрез законы дерзающе на священное дело о великих» I) 2Пар. 26; 2) повесть о царе Мануиле; 3) икона «Спас царя Мануила»

Просьба

«Умилися, Господа ради, и не озлобляй мене ради, грешнаго, о мне, грешнем, жалящих: вси бо людие твои суть, и в руку твоею суть, и несть избавляющего их от святыя державы твоея»

Доказательство

«Сего // ради паче милуй и заступай, якоже учит божественый апостол...»

1) Рим. 13:4; 2) Втор. I: 17; Лев. 19: 15

«Да Бог Святый оставит многая твоя согрешения»

В отличие от первой схемы здесь Никон более категоричен: он сразу запрещает царю поступать против церковных законов и в дальнейшем лишь раз повторяет просьбу. Поучительные примеры и круг источников, к которым обращается Никон, расширяется; меняется и способ изложения источников: несмотря на типичные отсылки к библейским заимствованиям («якож... пишется», «якоже учит божественный апостол, глаголя»), автор не цитирует, а пересказывает их тексты (во второй просьбе) или указывает на библейский сюжет (в первой просьбе). Судьбы двух древних светских правителей, наказанных Богом за проявление гордости, должны послужить поучительным примером для Алексея Михайловича. К повествованию о еврейском царе Озии из 26-й главы Второй книги Паралипоменон автор отсылает при помощи называния имени иудейского правителя («не невеси, якож о Озии пишется и прочее»). О греческом царе Мануиле Никон говорит немного больше, при этом отсылает адресата к двум источникам: известному с XVI в. в Древней Руси новгородскому сказанию о видении Спасова образа царю Мануилу¹⁷⁰, в краткой характеристике содержания которого называет поступок царя, за который тот был наказан Богом («а яже о Мануиле, царе гречестем, мню, и ты, великий государь, и сего не не веси, иже восхоте священика в скотоблудии судити, како явися ему Христос подобием тем, иже написан у главы его стояше»), и иконе «Спас на престоле» из Успенского собора Московского Кремля, на которой неизвестный иконописец увековечил сцену наказания Богом греческого правителя¹⁷¹ («Ныне же, по смотрению Божию, имеет той святый Христов образ святая великая соборная апостольская церковь в недрех своих, в царствующем граде Москве, и святая десница Христова, тако исправяся указательным чином, и до днесь показуется, егда повел анггелом наказати царя, я ко да накажется не судити моих рабов прежде общаго суда, якоже и прочее повести сея святыя воследование повествует»). Появление иконы «Спас на престоле» (или «Спас Золотая Риза», или «Спас царя Мануила») в иконостасе Успенского собора было связано с деятельностью патриарха Никона по изменению состава местного ряда иконостаса в середине 50-х гг. XVII в. Икона была поставлена в центре иконостаса, справа от Царских врат¹⁷². Использование иконы в качестве поучительного источника – явление широко распространенное в Древней Руси. Типичная словесная формулировка – «возри», при помощи которой Никон стремится привлечь внимание адресата-царя, указывает на такой способ использования источника в поучительных целях, как его визуальное восприятие, в отличие от чтения словесного текста. Способы поклонения иконе, восприятие божественного через материальное предопределили создание для почитаемого образа охраняемого священного пространства. Чудотворный образ «можно было не только созерцать, но и при определенных условиях целовать, вкушать (источаемое иконой миро, воду, которой была омыта икона, и масло из лампады, горевшей перед образом), вдыхать (дым при каждении иконы). Художественно претворенное пространство иконы, ее драгоценный убор, многослойные покровы... вызывали чувство священного трепета, превращали все эти формы поклонения в своего рода лествицу, возводящую человека в мир высших переживаний»¹⁷³. Никон разделяет учительное воздействие слова и изображения: при обращении к царю, он неоднократно подчеркивает пользу чтения «божественных писаний». Слово и изображение в древнерусском искусстве были тесно связаны; по мнению Д.С.Лихачева, эта связь поддерживалась смыслом иконы. Во время мистического контакта иконы с молящимся последний, обращаясь к изображению со словами, ждал ответа, совета, осуждения или поддержки, поэтому он был готов услышать слова, обращенные к нему от изображения. А поскольку само изображение существовало «в своей вневременной сущности», то поучительное и эмоциональное воздействие «содержания» иконы – самого изображения было чрезвычайно сильным, так как было не связано с каким-то определенным временем¹⁷⁴. Икона, по словам Е.Н.Трубецкого, изображала «соборное человечество», и это изображение было «поневоле символическим, а не реальным»¹⁷⁵.

Тему пределов царской власти Никон рассматривает с точки зрения отношения государя к «святыми законами». Описание патриарших бумаг на Московском подворье – пример вмешательства Алексея Михайловича в церковные дела – Никон трактует как нарушение царем данного ему, Никону, прощения, т. е. как поступок, противоречащий христианским заповедям: «Аще и я, по долгу своему, прощения от тебя, великаго государя, чрез писание просил, в них же яко человек согрешил, по заповеди Господни, рекшей: „Аще принесеши дар свой ко олтарю и имать нечто брат твой на тя, остави ту дар и шед смирися со братом своим». Аз же не яко брат, но яко последний богомолец ваш. Ты же, великий государь, чрез спальника своего Афанасия Ивановича Матюшкина прислал свое милостивое прощение. Ныне же слышу, многа твориши не яко прощеному, но яко последнему злодею...» (1659-№ 5, л. 29). Позиция Никона базируется на Священном Писании. По мнению Никона, усиливающееся вмешательство царя в церковные дела свидетельствует об отступлении царя от «святых законов». Прежде царь руководствовался ими: «И дивлюся о сем: како вскоре в таковое дерзновение пришел еси, иже иногда страшился еси на простых церковных причетников суд наносити, якоже и святые законы не повелевают? Ныне же всего мира иногда бывша аки пастыря восхотех грехи и таинъства видети, и не сам точию, но и мирским: им же, дерзающем безстрашно, не поставь, Господи, во грех, аще не покаются» (1659-№5, л. 28). Возникающая параллель следование/неследование «святым законам» проецируется Никоном на поведение царя Алексея Михайловича и самого Никона: следование – черта патриарха, неследование – характеристика царя. Аргументируя свою позицию, Никон вновь использует художественный прием, основанный на разных видах повторов – синтаксических и лексических: при обращении к царю Никон употребляет одинаковые синтаксические конструкции «не яко..., но яко» или «не яко..., но» («Аз же не яко брат, но яко последний богомолец ваш», «многа твориши не яко прошеному, но яко последнему злодею», «Вскую наша ныне судится от неправедных, а не от святых?», «Сие и аз пишу не яко хлеба лишаяся, но милости и любве истязая от тебе, великаго государя...»), повторяет глагол «мню», чтобы подчеркнуть свою уверенность и твердую убежденность в том, о чем пишет («ихже // никому иному ведати подобало, мню, ниже самому тебе, великому государю», «Не вем, откуду начася, а мню, тобою, великим государем, такие начатки явилися», «и таковыми лжывыми словесы возвеличен гнев твой на мя, мню, ни на ково тако», «Мню, и тебе то, великому, не безпаметно...»).

Для характеристики отношения к Никону царя неоднократно повторяется слово «враг»: «и сущех враг твоих аз осужденное», «яко враг вменен», «враг вменен быстъ». «Рассыпанные» в разных частях сочинения качественные характеристики и эпитеты, подчеркивающие состояние и положение Никона («пред всеми людьми укорен и поруган туне», «днесь много пострадах и стражду», «един аз, яко пес», «оболган тебе, великому, поношен и укорен неправедно»), выполняют роль смысловых узлов семантической композиции сочинения Никона. В этой же роли выступают и выстроенные Никоном оппозиционные семантические ряды лексических единиц со значениями «правды» (для характеристики Никона) и «неправды», «лжи» (для характеристики его врагов), которые концентрируются преимущественно в центральной части послания: «не уподоблятися речем злым, но паче Божиим», «не яко брат», «не яко прощеному». «беды во лжебратии», «о лжебратских неправдах»: употребляемый Никоном эпитет «последний» в диаметрально противоположных значениях – «незначительности», «пренебрежительного отношения к человеку» («яко последнему злодею») и «самозначимости», «более высокого духовного и нравственного положения человека по сравнению с другими» («яко последний богомолец ваш») подчеркивает две крайние оценки нравственного состояния человека, исходящие, с одной стороны, от того, кто следует «святым законам» (Никон именует себя «последним богомольцем»), и от того, кто утратил связь с ними, – с другой (царь и его окружение относятся к Никону, как к «последнему злодею»). Источником наполнения этих семантических комплексов служат тексты Священного Писания; в библейских источниках автор находит примеры разных типов поведения человека: первый характеризуется опорой на Писание, второй – отступлением от его норм. Использование в тексте лексических рядов с противоположным значением устанавливает параллелизм между реальной жизнью человека и его поступками и «идеальным», «нормативным» поведением людей, источником которого служат «святые законы».

Таким образом, выстроенная Никоном схема убеждения царя эволюционировала в контексте этого послания к более эффективной по своему воздействию на адресата; степень убедительности и поучительности к концу повествования заметно возрастает, о чем свидетельствует не только стремление автора разнообразить источники, но и отказ от их цитирования. В ходе поучительной беседы авторский стиль постепенно обретает индивидуальные черты: мощный голос автора, говорящего от Священного Писания, звучит убедительно и эмоционально; насыщенные библейскими образами мысли повторяются несколько раз с углублением и расширением смысла.

1661 год ознаменовался тяжбой патриарха Никона со стольником Романом Федоровичем Боборыкиным. Ход ссоры реконструирован по документам «дела» Никона и неоднократно изложен в исследовательской литературе¹⁷⁶. Находясь под впечатлением ссоры, Никон написал царю Алексею Михайловичу резкое письмо (1661-№9, л. 242 – 257).

Учительно-полемический характер послания Никон обозначил в самом начале своего сочинения: «Начало же нашему писанию твоему благоразумию первие о сем словеси, без него же нихто нас, богомолцов ваших, писати вам, государем, смеет, еже есть: Бога молю по долгу и по блаженного Павла апостола наказанию, еже повеле за царя первие молити, второе же, еже челом бью. И се твоему благородию и словом, и делом исполняем; обаче же ни сим щедрот твоих можем умолити, и не яко святители есмы или яко раби, но яко рабичиша есмы, отвсюду изобижени, отвсюду гоними, отвсюду утесняеми, и прочая вся злая нам случишася за грехи наша, и есмы смирени паче всех человек. И уже видя святую церковь гониму, послушав словесе Божия, еже есть: „Аще гонят вы во граде, бегите во ин град» и паки: „Се, удалихся, бегая, и водворихся в пустыни, чаях Бога, спасающаго мя». И ни зде есмь обрел покоя». Самая распространенная форма деловой письменности – челобитная – послужила для Никона основой, на которой он создал обширное публицистическое сочинение, состоящее из нескольких частей с самостоятельной тематикой, объединенных общей идеей – защитить Церковь от вмешательства царя в ее дела.

Послание Никона имеет пять частей; внешне они скрепляются структурой челобитной. Начальный протокол челобитья включает в себя имя царя и титул, что подчеркивает желание автора обратиться непосредственно к Алексею Михайловичу. Заголовок содержит также и формулу челобитья, и традиционные сведения об адресанте: «Богомолец ваш, государев, смиренный Никонпатриарх, Бога моля, челом бью». Заключительная,просительная часть документа имеет у Никона традиционную формулу моления, которая неоднократно повторяется в основной части его послания, при помощи чего и происходит деление всего повествования на тематические разделы: «Тем же молим вашу кротость престати от гнева, и оставити ярость, и не послушати лукавнующих»; «Тем же паки молим: престани, Господа ради, гоня нас, и оскорбляя, и веруя клеветником»; «Посем молим твое благородие на нас, богомолцов, не послушати клеветы от лихих человек // и не прикасатися нам, помазаником Божиим, судом и управою чрез каноны». Разная в словесном выражении, но единая по содержанию просьба Никона, становясь своеобразным рефреном в послании патриарха Никона, маркирует главную тему его сочинения – прекратить мирской суд над представителями духовенства. Таким образом, членение произведения на части, каждая из которых завершается просьбой-молитвой адресата, обозначает в структурно оформленном и едином по тематике сочинении определенные эмоционально-экспрессивные центры, имеющие собственные подтемы и свои особеннсти изложения. В заключение Никон, обращаясь к царю, перечисляет основные темы послания, придавая, таким образом, своему сочинению композиционную и тематическую завершенность: «Бог же Святый да даст тебе благодать и помысл благ, быти смирену и кротку быти, и на вся заповеди Божия зрети, и творити, нас, смиреных богомолцов ваших, не обидети, ни на суд мирский привлачити чрез законы, ниже преобидит в чем-любо, священных церквей и монастырей не насиловати» (1661-№ 9, л. 257).

Образ гонимой Церкви – ключевой в послании. Ее олицетворяет сам патриарх Никон и «братия» «биеная», за которую он заступается перед «гонителями» – царем Алексеем Михайловичем и его людьми (в послании названы только стольник Роман Боборыкин, а также сыщик Михаил Верделевский и подьячий Григорий Богданов, которые привезли царский наказ в Воскресенский монастырь). Патриарх Никон ни разу не называет имен своих сторонников, подчеркивая, таким образом, принадлежащее только ему право выступить защитником интересов обиженной Церкви: «...и не яко святители есмы или яко раби, но яко рабичища есмы, отвсюду изобижени, отвсюду гоними, отвсюду утесняеми...» Не святительский сан, не высокое положение в церковной иерархии, а образ изгнанника «отвсюду», смиренного страдальца, «обиженного» и «утесненного» «рабичища» Божия давало Никону право одновременно поучать и осуждать государя.

Первая часть – о ссоре Никона и монастырских людей с Романом Боборыкиным. Выступая защитником интересов гонимой Церкви («И уже видя святую церковь гониму...», «...ся же ради стражем ныне...»), Никон вспоминает о поступке ветхозаветного пророка Моисея, который, вмешавшись в схватку между израильтянином и египтянином, убил последнего (Исх. 2:11 – 12), «и не вменися, яко убийца, но и раб Божий и велик человек». Никон же, заступаясь пред царем за людей духовного сана, напротив, по его словам, унижен, изгнан, укорен: «Сице и мы, видев братию нашу биеных и жаловався твоему благородию, и ничто же успевши, разве тщеты, укоризны и уничижения неправеднаго, возверив словеси Божию, писаному: „Остави, – рече, – Мне месть. Аз мщу» (Рим. 12:19). И оставихом, и изыдохом на место пусто».

Уход в «пусто место» совершен патриархом Никоном в соответствии с Писанием («послушав словесе Божия»). «Пустыня» для патриарха Никона – это не только собирательный образ пустынного места – пристанища средневекового монаха, но и конкретное сооружение, устроенное патриархом Никоном недалеко от Воскресенского монастыря на берегу реки Истры-Иордан – Богоявленская «Отходная пустынь»¹⁷⁷, куда он удалялся во время постов и предавался молитвам. Так было и в Рождественский пост 1661 г., когда патриарх Никон писал Алексею Михайловичу, и в декабре 1664 г., когда Никон, «удалився в пустыню вне монастыря на молитву и пост», просил Бога об откровении – разрешить возникшие после переписки с боярином Никитой Зюзиным сомнения в необходимости и возможности возвращения на кафедру¹⁷⁸. Пустынь, получившая позже наименование скита, оформилась как столпообразное сооружение в процессе начатой весной 1661 г. перестройки скита: престол церкви Богоявления Господня был перемещен с первого этажа на вновь сооруженный третий, и здание получило облик четырехэтажного, с плоской кровлей, «столпа», увенчанного келией, звонницей и главкой-храмом во имя свв. первоверховных апп. Петра и Павла¹⁷⁹.

Идея столпничества и пустынножительства, воплощением которой стала для Никона пустынь «на острову», получила своеобразную реализацию в послании царю и оказала, на мой взгляд, влияние на тематику и стилистику его повествования. Тему пустыни как места спасения, обретения душевного покоя и единения с Богом («„Се, удалихся, бегая, и водворихся в пустыни, чаях Бога, спасающаго мя» (Пс.54:8). И ни зде есмь обрел покоя»), поддерживают семантические ряды, образованные при помощи лексического и синонимического повтора слов со значением «бегства» и «пустынного места», которые возникают в библейских цитатах, подобранных автором: «„Аще гонят вы во граде, бегите во ин град» (Мф. 10:23)... „ ...удалихся, бегая, и водворихся в пустыни...» (Пс.54:8)... „А Жена бежа в пустыню...» (Отк. 12:6)... ,, ...гоняше Жену... да летит в пустыню в место свое...»(Отк. 12: 13, 14)...». Уход в Богоявленский скит для Никона – это, прежде всего вынужденный уход (в «Откровении» Иоанна Богослова поиск Женой «в пустыне» убежища от дракона символизирует верную Церковь, которая вынуждена прятаться от преследований¹⁸⁰). Уход в «пустынь», таким образом, по Никону, – это одна из форм борьбы с гонителями Церкви. Именно в этом послании берут начало способы «борьбы» Никона с его недругами – молитва к Богу (проклятие при помощи псалмов) и обличительное Слово (открытые высказывания в адрес царя и осуждение его поступков).

Обращаясь к царю, Никон на протяжении послания часто прибегает к цитации и переложению псалмов: «Тем же молим вашу кротость престати от гнева, и оставити ярость(ср.: Пс. 36:8), и не послушати лукавнующих(ср.: Пс.: 36:7). „Кротцы, – рече, – наследят землю и насладятся о множестве мира»(Пс. 36:11). „Потерпи Господа, и сохрани пути Его: и вознесет тя»(Пс. 36:34)»; «Послушай, како на тя Святая Церковь вопиет о возхищеных вещех Давидски, иже реша, да наследим себе святилище Божие. „Боже мой! Положи их, яко коло, яко трость пред лицем ветру. Яко огнь, попаляяй дубравы, яко пламень, пожигаяй горы, тако поженеши я бурею Твоею, и гневом Твоим смятеши я. Исполни лица их безчестия, и взыщут имяни Твоего, Господи! Да постыдятся и смятутся в век века, и посрамятся и погибнут. И да познают, яко имя Тебе – Господь, Ты един Вышний по всей земли»(Пс. 82:14 – 19). И паки: „Ненавидящии Сиона(ср.: Пс. 128:5) да будут убо прежде восторжения, яко трава(ср.: Пс. 128:6). Ссечет бо Христос выя их усечением вечных мук»(ср.: Пс. 128:4). Се, слышали твое благородие, како Святая Церьковь на хотящих наследствовати беззаконно?» (1661-№ 9, л. 246, 250).

Важный источник обличительных тирад Никона – Псалтирь. После 1661 г. обращение к псалмам в споре с противниками, врагами и обидчиками становится у Никона регулярной практикой. Действия Никона, как писал Б. А. Успенский, восходили к греческому ритуалу «псалмокатары»; среди псалмов, последовательно произносимых во время обряда проклятия, псалом 34-й был обязатальным¹⁸¹. В челобитной царю 1660 г. с жалобой на то, что у Крестного монастыря отнимают приписанные к нему земли¹⁸², в послании 14 января 1665 г.¹⁸³ и в челобитной царю 1665 г. на князя Якова Куденетовича Черкасского и Ивана Ивановича Адодурова¹⁸⁴ (на эти тексты ссылался и Б.А. Успенский)¹⁸⁵ при помощи 34-го псалма Никон обличает своих врагов. В конце послания 1661 г. Никон прямо говорит о своих действиях по отношению к тем, кто его оскорбляет, при этом опора на псалмы в рассуждениях Никона, несмотря на отсутствие порой ссылок, несомненна: «Кольми паче нас, обидимых и плачючих, услышит Бог молитву и моление на оскорбивших нас. „Душа же наша чает Господа, яко помощник и защитник наш есть, и во имя святое Его уповахом»(Пс. 32:20, 21). Тебе же, аще Бог попустил есть гонити, да постигнеши и скончаеши о нас, еже хощеши. Наказ, даный Михаилу Верделевскому да подьячему Григорью Богъданову, мы взяли и к нему припишем псаломская речения, тридцать четвертой: „Суди, Господи, обидящая мя, возбрани борющая мя»(Пс. 34:1) и прочая подобныя тем, и привешу, плачючися Животворящему Кресту Христову, яко то наша и надежда от гонящих мя». И здесь патриарх Никон использует текст 34-го псалма. Вспоминает Никон и о боярине Симеоне Стрешневе (правда, имя его Никон не называет), которого он предал анафеме: «Мы толико и таково от твоих сигклитиков поругаеми, еже по Божественным уставом благословляти, его же благословим обойма рукама, якоже Христос нам предаде, вознося на небо, воздвиг руки своя, благослови. Он же тако поругает, бесяся, называясь сам ся патриархом, идеже сатана его научит // тамо, аки архиерей творяся, паче же Христос крестит беззаконными своими прокляты руки. И не се точию, но и пса некоего, подобна себе, научи, действом отца своего, сатаны проклятого, такожде действовати предними ногами, аки Христос, руками, возносясь на небо, благослови ученики Своя» (1661-№ 9, л. 255 – 256).

Свое право мстить обидчикам Никон обосновывает при помощи текстов Нового Завета: «Мы же не точию, Христа ради, поношение и укорения прияти, но умрети готови есмы. Тебе мало мнится, еже положити душу свою за друга своего, обаче у Бога несть больши сея любве(ср.: Ин. 15:13), ея же ради Сам нас Христос ради умре. Аще и ныне муками и скорбми не умрем, всяко умрем, обаче же священное слово учит нас не боятися от убивающих тело, души же не могущих убити(ср.: Мф. 10:28); горе тем, иже по убиении имут быть ввержени в дебрь огненую(ср.: Лк. 12: 5)». Патриарх как будто напоминает царю, что теми же евангельскими словами Алексей Михайлович 28 июня 1653 г. на Девичьем поле приветствовал русское войско, объясняя его высокое предназначение – освободить «православную христианскую веру» и Русскую Церковь от «супротивных врагов»: «Болше сея любви несть, да кто душу свою положит за други своя, и аще кто, воинствуя за святую, соборную и апостолскую церковь и за православную веру противу своего достояния, от нашего Царского Величества великие милости сподобится...»¹⁸⁶.

Уход в пустынь-скит, устроенный по замыслу Никона в виде «столпа», предоставлял Никону открыто и более уверенно указывать царю на его неправоту, уподобляясь в этом своем праве византийским отшельникам. Подобное поведение Никона стало проявляться вскоре после закладки 22 июня 1658 г. скита в Воскресенском монастыре¹⁸⁷: 1 апреля 1659 г. Никон говорил думному дворянину Прокопию Елизарову и думному дьяку Алмазу Иванову, которые упрекали егов том, что он досаждает царю своими письмами: «Впрежних, де, давнихлетех коблагочестивым царем христианским греческаго царствия о исправлении духовных дел и пустынницы возвещали... и впредь, о каком духовном деле, требующем исправления, услышит, молчать не учнет»¹⁸⁸. В послании 1661 г. Никон, как будто помня об этих обвинениях, обращаясь к Алексею Михайловичу, оправдывался: «Аще и много твоему благородию восписа, не помни, яко досаждая, но молю твое благородие со долготерпением послушати и писаная разсудити, яко несть неправды в нем». До того, как разгорелось «дело» с Р. Боборыкиным, Никон терпеливо поучал царя, иногда просил и молил его не поступать вопреки церковным законам. Его отношение к Алексею Михайловичу как к человеку и светскому правителю было сдержанным; его послания и челобитные к царю 1658 – 1660-х гг. носили поучительный характер, в отличие от писем, составленных после 1661 г., полемический и открыто обличительный характер которых проявился особенно ярко.

Для образной характеристики современного состояния Церкви Никон обращается к «Откровению» Иоанна Богослова. Из 12-й главы книги патриарх Никон пересказывает и цитирует несколько стихов, в которых содержатся описания символических картин страшных преследований дьяволом Церкви Христовой. Макроцитату из восьми стихов (с 10-го по 17-й) патриарх Никон вводит не сразу: сначала он кратко пересказывает события, изложенные в шести предшествующих цитате стихах – с 4-го по 9-й включительно; причем автор выбирает из каждого стиха только те фрагменты, которые подготавливают цитацию; пересказ Никона, перемежающийся с кратким цитированием, настолько близок к источнику, что порой заметно даже текстуальное сходство перефразированных автором фрагментов с прецедентным текстом: «Воистинну збысться ныне Иоанна Богослова пророчество, в последния дни хотящо быти, еже писаное о Жене, ея ж чадо родящееся хотяще змий пожрети(ср.: Отк. 12:4). „И возхищено бысть отроча на небо к Богу и престолу Его(Отк. 12:5). А Женабежа в пустыню, идеже уготовано место от Бога» (Отк. 12: 6). И по брани со архангелом Михаилом низложен бысть на землю змий, и аггели его с ним, змий великий, змий древний, нарицаем диявол и сатана(ср.: Отк. 12:7 – 9), лстя всю вселенную». Сложная образность и неоднозначность смыслов, заключенных в 12-й главе, в экзегетический традиции давали множественные толкования пророческой символики текста. Но при анализе повествования патриарха Никона создается ощущение, что автор не по памяти излагает текст источника, а работает с ним непосредственно, вычленяя из каждого стиха ключевые, наиболее значимые моменты повествования, связанные с темой гонимой Церкви, и оставляя в стороне те фрагменты источника, которые осложнены дополнительными смысловыми нагрузками: «И се есть воистинну тайна Божия, утаеная от века и родов, и никто же познает ю, иже не быв во искусе; обаче же богословцы разумеют Жену Церковь Божию, ея же ради стражем ныне, заповеди ради Божия...» Образ родящей в муках Жены как символ Церкви известен из наиболее авторитетного и распространенного в древнерусской письменности толкования Апокалипсиса св. Андрея Кесарийского; ссылаясь на книгу толкований на Апокалипсис в послании царю, составленном осенью 1661 г., Никон ошибочно называет св. Андрея Кесарийского св. Андреем Критским: «Ничто же тако пользует душа наша, якоже святых церквей создание, якоже Андрей Критский пишет в толковании на святый Апокалипсис: „Аще и церковь изменит еже не быти ей, жертва не престанет от анггела приносима места, того хранителя до скончания мира"» (1661-№7, л. 36). Стремление к однозначному истолкованию образа Жены приводит к тому, что другие смыслы сложного апокалиптического видения, скрытые в начале повествования, в дальнейшем повествовании получают свое развитие.

Проецируя апокалипсические пророчества на современные события, Никон именует Романа «злоначалным змием», «без правды» завладевшим церковною землею, и рассказывает подробности ссоры монастырских жителей с Боборыкиным. Все события начавшейся земельной тяжбы Никон излагает в хронологической последовательности; подробно пересказывает разговоры между ним и Романом; называет имена людей, втянутых в тяжбу, точные даты событий; в качестве доказательства правоты своих действий включает в свой текст обширные фрагменты царского наказа, выданного присланным из Москвы сыщикам. Обилие подробностей, стремление к документальности и строгой информативности, изложение сути дела в виде чередования действий автора с действиями других людей, сочетание стилистических приемов приказного делопроизводства и учительной литературы делает повествование не только динамичным и взволнованным, но и правдоподобным и доказывающим то, что из-за оскорбительного отношения светской власти к Церкви наступили последние времена.

Следующая часть послания открывается серией риторических вопросов Никона к царю, которые усиливают полемический накал повествования: «Откуду ты таковое дерзновение приял, еже сыскивати о нас и судити нас? Которые ли тебе законы Божия велят обладати нами, Божиими рабы? Не довольно ли ти бысть царствия мира сего люди разсуждати вправду, и ни о сем прилежиши, а еже поведение твое, написаное в наказе, взять крестьян Воскресенскаго монастыря, по каким-то уставом?» (1661-№9, л. 246). И далее патриарх Никон обращается к Священному писанию и житиям святых и выбирает из них только те сюжеты, в которых рассказывается о том, как жестоко Бог наказывает людей, обижавших представителей духовенства. Ряд примеров, состоящий из указаний на тот или иной сюжет и кратких пересказов библейских сюжетов, Никон вводит обращением к царю, усиленно привлекая его внимание: «Послушай же, Господа ради, что бысть древле за такое продерзание». Примеры из Библии в послании Никона располагаются в порядке следования их в книгах Священного Писания: создается ощущение, что патриарх работает с книгой непосредственно в тот момент, когда составляет письмо к царю; Никон как будто последовательно перелистывает страницы Библии и выбирает из нее необходимые поучительные примеры; но точный источник их ни разу не называет.

Из Пятикнижия Моисеева внимание Никона привлекают три книги: Первая книга – Бытие, служит источником краткого повествования о наказании Богом фараона, возжелавшего жену Авраама – Сарру (Быт. 12:10 – 20); отсюда же Никон приводит пример о том, как Бог погубил Содомлян, оскорблявших Лота (Быт. 19:4 – 11, 24); открывая Вторую книгу – Исход, Никон вспоминает о двух из десяти казнях египетских: сначала о десятой – о насылании Богом на Египет густой тьмы (Исх. 10:21 – 23), затем о первой, когда вода в реке Нил превратилась в кровь (Исх. 7:20 – 21); наконец, Четвертая книга Моисеева, Числа, служит источником напоминания Никоном царю о судьбе четырнадцати тысяч «сынов Израилевы», позавидовавших Моисею и восставших против него, – «погуби» их Господь (Чис. 16:41 – 50); говорит Никон и о постигшей «возгордивших» на Моисея Дафана и Авирона участи – их «пожре» земля (Чис. 16:1 – 3, 12 – 14,25 – 33).

Перелистывая Библию дальше, Никон останавливается на книгах Царств. Вторая книга, посвященная описанию царствования Давида, служит Никону источником для напоминания царю о некоторых неблаговидных поступках Давида. Первый из них – грех Давида с Вирсавией, который состоял из прелюбодеяния и убийства, чтобы скрыть прелюбодеяние, однако Бог простил этот грех царю, поскольку Давид раскаялся в содеянном (2Цар. 11:3 – 27; 12:9 – 13); другое согрешение Давида совершено при исчислении народа: Бог погубил более семидесяти тысяч израильтян, чем наказал Давида, поскольку царь, прежде уповавший на Бога, начал возлагать свои надежды на величие своего царства (2Цар. 24:15). По замыслу патриарха Никона, судьба царя Давида служит уроком всем, кто грешит и думает избежать последствий за свои грехи; поэтому воспоминания о Давиде Никон завершает фразой: «Брань же, по словеси Божии, бысть во вся дни живота его». Затем Никон обращается к Третьей и Четвертой книгам Царств, повествующим о царях еврейского народа. Сначала он вспоминает о поступке израильского царя Исровоама, основателя Северного царства и именуемого в Библии «нечестивым», у которого «усше рука» после того, как он приказал арестовать проклинавшего жертвенник в Вефиле пророка Божия из Иудеи (3Цар. 13:4). Затем Никон напоминает царю о событиях, случившихся во время правления двух израильских царей – самого безнравственного царя Ахава и его сына, «нечестивого» царя Охозия, занявшего престол после смерти родителя. Однако, говоря о деяниях этих царей, Никон путает их имена. Ахав закончил свою жизнь и царствование страшным преступление против Навуфея («пси того кровь полизаша») (3Цар. 22:38): он пожелал завладеть его виноградником в Изрееле; жена Ахава Иезавель после отказа Навуфея продать участок наняла доносчиков, которые выступили против Навуфея с лжесвидетельством, говоря, будто он проклинал Бога и царя. Навуфея побили камнями, а Ахав получил виноградник. Однако Бог послал пророка Илию объявить царю, что за это убийство Ахав будет наказан истреблением всей его семьи (3Цар. 21:1 – 27). Охозия наказан был Богом за нечестивые поступки тяжелой болезнью. Пророк Илия предсказал царю скорую смерть от внезапно постигшего его недуга, а потом умертвил огнем дважды посланных от Охозии, чтобы схватить пророка, пятидесятников (здесь Никон называет вместо Охозии Ахава, что неверно: «Послав Ахав взяти Илию двои пятдесятники, огнь сожже их») (4Цар. I: 11 – 12); после кончины Охозии недалеко от Вефиля, центра поклонения Ваалу, посланные Богом медведицы растерзали детей, насмехавшихся над преемником Илии, пророком Елисеем (4Цар. 2:23 – 24).

Завершается перечень примеров злодеяний ветхозаветных царей против служителей и пророков Божиих упоминаниями о двух событиях, описанных в Книге Пророка Даниила: это спасение ангелом трех отроков, посаженных в раскаленную печь (Дан. 3:13 – 30) и пребывание невредимым пророка Даниила во рву со львами, куда он, оговоренный завистливыми вельможами, был брошен по приказу царя Дария (Дан. 6:16 – 23). Говоря о пребывании Даниила во львином рву, Никон вновь путает «героев» ветхозаветной истории: вместо Дария он называет имя другого вавилонского царя Навуходоносора, но описанное событие произошло в старости Даниила, когда он, будучи возвышенным Дарием, уже занимал пост высокого начальника в Вавилонской империи, а с Навуходоносором было связано начало его жизни в Вавилоне, куда он попал с группой пленных из Иерусалима: Даниил прославился при Навуходоносоре толкованием снов этого известного царя-завоевателя.

Упоминания о чудесных освобождениях апостолов Павла и Петра, находящихся под стражей, свидетельствуют об обращении Никона к книге Деяний апостолов: ангел вывел из темницы апостола Петра (Деян. 12:4 – 12), – во время землетрясения ворота темницы, куда были посажены во время второго путешествия по Греции апостолы Павел и Сила, чудесным образом открылись, и узы заключенных ослабели (Деян. 16:25 – 26). Воспоминанием об изгнании апостола Иоанна Богослова и написании им на острове Патмос книги «о последних временах» (Откр. 1:9) завершаются примеры из Библии.

О скитаниях Иоанна Златоуста, об оставлении им патриаршей кафедры и возвращении после кончины его изгнанников патриарху Никону несомненно известно было из Жития святого, где подробно рассказывается и о том, как святитель Иоанн заступился за вдову богача Феогноста, когда принадлежавшим ей виноградником пыталась завладеть царица Евдоксия¹⁸⁹. Возможно, что и об участи московского митрополита Филиппа Никон вспоминает тоже по Житию святого. Приведенные Никоном примеры должны, по словам Никона, «умилить» царя, заставить его задуматься над своими поступками и последствиями, к которым они могут привести: «И что по сих приложим, аще сими воспомяновеньми не умилишись, то аще и все писание предложит ти ся, не имеши веры, по писаному; „Аще Моисеи и пророком не имут веры, то аще кто и от мертвых воскреснет, не имеши веры». Тем жепаки молим: престани, Господа ради,гоня нас, и оскорбляя, и веруяклеветником». Таким образом, патриарх Никон призывает царя учиться на ошибках древних ветхозаветных и византийских правителей, которые были наказаны Богом за оскорбление священников и пророков.

Следующая часть вводится новой серией вопросов Никона к царю, на которые он сам же дает ответы: «Не довле ли ти есть наше бежание и все еже оставление? // Еще ли твоему благородию годно, да бежу, оттрясая и прах ног своих ко свидетелству в день судный? Уже ни великим государем не зовуся и что тебе прекословна творю?» (1661-№9, л. 247 – 248). И далее Никон переходит к изложению и последующему обличению конкретных деяний Алексея Михайловича, которые, по его мнению, свидетельствуют о постоянно усиливающемся вторжении царя в дела Церкви: «Но всем архиерейским рука твоя обладает, и судом, и достоянием, страшно молыть, обаче терпеть не возможно; еже нами слышится, яко по твоему указу и владык посвешают. и архимандрит, и игуменов, и попов поставляют... К тому же повсюду своим насилием по святым митрополиям, и по епископиям, и святым монастырем без всякого совета и благословения насилием вещи движимыя и недвижимыя емлеши нещадно... Судят и насилуют мирские судьи архиереов, и архимандритов, и игуменов, и священников, и весь причет церковный...» «Обладание» царем «архиерейским», по Никону, это: поставление представителей духовенства по указу царя; присвоение и расхищение церковного достояния; мирской суд над людьми духовного звания. Причины усиления самодержавной власти царя и распространения ее на церковную жизнь патриарх Никон видит прежде всего в том, что Алексей Михайлович нарушил традиции греко-византийские и собственные, выработанные на протяжении многовековой истории взаимоотношений Древней Руси с Византией, Русской Церкви и Греческой. Опыт мирных взаимоотношений государства и Церкви, выработанный древнерусскими князьями и правителями, укрепленный великим князем Михаилом Федоровичем и реализуемый поначалу самим Алексеем Михайловичем, не только теперь не используется, но и игнорируется, грубо попирается: «И все, еже уставленыя законы святых отец и благочестивых царей и великих князей греческих и руских, и ни во что же обратил еси! Еще же и отца своего святыя памяти великого государя царя и великого князя Михаила Феодоровича всеа Русии и самого себе грамоты и уставы. Изложеная книга, аще и по страсти написаныя многонародного ради смущения, обаче и тамо написано: в Монастырском приказе от всех чинов сидеть было архимандритом, и игуменом, и протопопом, и священником, и честным старцом. И ты все то упразнил!.. Тако же и благочестивые царие и великия князи, иже уставили и укрепили православны» преданыя законы, еже имутсвятыя церкви на воспоможение святых апостол и святых отец правилом, еже твое веление разори и ни во что же вмени. От них же есть и ныне в Росии, в дому святыя матере церквам Пресвятыя Богородицы святаго ея Успения, грамоты царския и великих князей и ярлыки ординских царей, как почитали церковь... Такожде много таких грамот по митрополиям, и по архиепископиям, и по святым // монастырем, и по соборным церквам всюду, и до твоего царствия везде хранимо повелением было. Да того ради благодать Божия исполняла и царския обиходы, и мир весь строен. А от твоих начал царства грамоты все упражнены, и еже церкви Божией и святым монастырем даное в наследие вечное недвижимыя вещи, слободы, села, озера, варницы соленыя, леса многие поотнял и причастника себе Бога не сотворил еси» (1661-№ 9, л. 248 – 250).

«Образцовым» временем «идеальных» взаимоотношений церковных и светских властей служит для Никона древнейший период Русского государства, о котором свидетельтсвуют хранящиеся в Успенском соборе документы – «...грамоты царския и великих князей и ярлыки ординских царей, как почитали церковь, иже имут паче все в день судный клеветницы быти, яко и невернии...». Один из документов, на который обращает Никон внимание царя, – ярлыки татарских ханов московским митрополитам. Дошедшие до нас 13 списков собрания ярлыков образуют несколько видов двух изводов, ранние списки которых датированы XV в.¹⁹⁰. Характеристика ярлыков ордынских царей в послании царю выдает знакомство Никона с подложным «ярлыком» Узбека митрополиту Петру¹⁹¹. «Псевдо-Петров» ярлык входит в пространное (из 10 частей)¹⁹² собрание ярлыков, которое сложилось в первой половине XVI в. на основе позднейшей переработки текста краткого собрания; ярлык хана Узбека митрополиту Петру, как доказали историки, составлен по образцу ярлыка хана Менгу-Тимира¹⁹³. «Ярлык» хана Узбека был одним из источников «Возражения»¹⁹⁴. Если в своем обширном полемическом труде Никон приводит полный текст «ярлыка» Узбека, поскольку в таком виде он служит доказательством правоты Никона в полемике с его главным оппонентом Паисием Лигаридом, то в послании к царю, имеющем прежде всего дидактическую направленность, Никону необходим не весь текст законодательного источника, а лишь изложение тех его положений, которые в наибольшей степени служат учительным целям. Обратившись к текстам, покажу, как Никон перечисляет узловые моменты источника, как будто последовательно перелистывая его страницы:

«Ярлык», выданный митрополиту Петру, в большей степени, чем остальные ярлыки, ратовал за усиление прав Церкви на ее собственность и провозглашал неподсудность духовенства светским властям, потому и послужил Никону важным источником для доказательства царю незаконности распространения его власти на недвижимое церковное имущество.

Отступление от церковных законов является, как показывает патриарх Никон, страшным преступлением, за которое Алексею Михайловичу придется ответить на последнем суде. С иронией Никон описывает последний «собор» на царя, характеризует состав суда и перечисляет «судей», которые соберутся для вынесения приговора Алексею Михайловичу: «И сего ради велик собор в день судный на тя вопиющих о неправдах твоих собрал еси, по евангелскому словеси: „Мужие Ниневит востанут, – И рече, – на суд с родом сим и осудят и, яко покаяшася проповедию Иониною. И царица Юже востанет на суд с родом сим и осуди, яко прииде от конец земли слышати Соломоню премудрость». Тако и на тя от всех родов имут собратися. Первие, Святый Дух, яко обещестил еси и не довольна того силу и благодать сотворил еси без твоего указу. Второе, святии апостоли, иже имут сести на обоюнадесяти престолех, еже чрез правила их дерзаеши повелением своим. К тому же лики святых седьми Вселенских соборов и прочих святых отец, еже исправили и утвердили не преступати, со страшным запрещением, еже: „Аще кто убавит или прибавит» и прочее. Тако же и благочестивые царие и великия князи, иже уставили и укрепили православныя преданыя законы, еже имут святыя церкви на воспоможение святых апостол и святых отец правилом, еже твое веление разори и ни во что же вмени» (1661-№ 9, л. 248 – 249).

Главная ошибка царя Алексея Михайловича, по мнению патриарха Никона, состоит в том, что государь не признает своих деяний против Церкви как преступных и греховных: «Сего ради и Бог остави тя и оставити имать, аще не покаешися и не возвратиши взятое от Божиих церквей, паки и грамот еже прежде тебя бывших во святых церквах и во святых монастырех не утвердиши и от возхищения священных вещей не удержишися». Покаяния и признания своей вины перед Церковью требует от царя патриарх. Обличая государя и показывая ему, как Бог наказывал тех, кто шел против Его воли, Никон вновь обращается к Священному Писанию, и прежде всего к книгам, составляющим Ветхий Завет. «Послушай, како на тя Святая Церковь вопиет о возхищеных вещех Давидски, иже реша, да насладим себе святилище Божие», – так, привлекая внимание царя, патриарх Никон вводит тексты из Псалтири: первой идет макроцитата (шесть стихов) из 82-го псалма (Пс. 82:14 – 19), следом – парафраза трех стихов 128-го псалма (Пс. 128: 4 – 6). Огромный фрагмент из другой книги Ветхого Завета – из Третьей книги Моисеева – Никон вводит новым вопросом к царю, опять привлекая его внимание: «Не слыша ли, твое благородие, в книгах Моисеевых самого Бога глаголюща?» Цитата, состоящая из пятнадцати стихов, получена путем «реферирования» Никоном текста 26-й главы книги Левит, выборки из ее состава ключевых фраз и наиболее важных фрагментов: Никон выписал подряд стихи с 23-го по 29-й и с 36-го по 39-й и части стихов 32-го, 33-го, 34-го и 41-го, в которых перечисляются «наказания за непослушание» Бога. Ссылка на «пророков» означает привлечение Никоном новых источников: книгу пророка Иеремии («якоже Еремия пророк рече») и вновь Псалтирь («иже искусом сам уведе, написа», «во ином псалме пишет»). Следующие затем настойчивые обращения Никона к царю строятся как парафраза и пересказ библейских текстов, заимствованных из Пятой книги Моисеевой и книги Иисуса Навина: «Сего ради и Бог отрину и посрами тя, и не изыде в силах твоих, и возврати тя вспять при вразех твоих(ср.: Втор. 28:25), и ненавидящии тя разхищаху себе, яко овцы снеди разсеял есть я(ср.: Втор. 28:31). И быхом поношение соседом своим, подражнение и поругание сущим окрест(ср.: Втор. 28:33), и быхом в притчю во языцех и покиванию в людех(ср.: Втор. 28:37)... Не тако Иисус Наввин: егда украде Ахарь от возложения Господня сосуд злат и ризу и пятьдесят дидрахм сребра(ср.: Иис. Н. 7:21), и прогневась Господь на Исраиля(ср.: Иис. Н. 7:1), егда послан в Ган(ср.: Иис. Н. 7:2), и убиша от сынов Исраилевых тритцать шесть мужей(ср.: Иис. Н. 7:5), но сам прежде посыпав главу пеплом и вси князи его(ср.: Иис. Н. 7:20), Дóндеже умоли Господа» (1661-№ 9, л. 251 – 252).

Полемический накал приводит к увеличению доли авторского слова; отказ от цитат предоставляет автору возможность привлекать другие художественные средства для эмоционально-дидактического воздействия на адресата. В полемических целях Никон использует приемы антитезы и иронии, которые свидетельствует о высоком эмоциональном состоянии самого повествователя. Прием антитезы служит Никону для обличения поступков самого царя: «Ты же елико сотворил еси за Божиею помощию, не дал еси хвалы Богу, яко же прежде бывшии царие по всякой победе воздаваху хвалу Господеви Богу: овии святыя церкви построили, овии святыя монастыри. Ты же ничто же таково сотвори, но и старыя церкви созданныя и монастыри обнищав и ограбив! И не Бога прослави прежде, но сам себе паче меры превознесе», для описания бедственного положения простого народа и характеристики времяпровождения царя и его людей: «И ни се смирено быхом, веселящеся, яко младенцы несовершении в разуме, за зайцы и за волки упражняющесь на ловитвы, оставя дело Божие. Да за бездельем людем проповедуем пост, а сами на игры» и «...несть кто бы помилован был, но от начала царствия твоего вси купно описаны Давидским беззаконным // описанием: нищие и маломощныя, слепыя. хромыя, вдовицы, чернцы и черницы и вси даньми обложены тяжкими и неудобь искусными; везде плачь и сокрушение, везде стенание и воздыхание, и несть никово веселящася во днех сих» (1661-№9, л. 252 –253). Не случайно патриарх Никон упрекает царя удовольствием от охоты: известно, что это любимое царем занятие (особенно любил царь соколиную охоту), Никон считал великим грехом, а в начале 1653 г. потребовал от Алексея Михайловича вовсе отказаться от охоты и даже приказал уничтожить снасти и истребить животных и птиц, которые использовались на «ловитве»¹⁹⁵. Горькая ирония слышится в других обвинениях Никоном царя: «Ты же всем проповедуешь постити, а ныне и неведомо кто не поститца, скудости ради хлебныя, во многих местех и до смерти постятся, понеже есть нечево...» и «Дееши без страха Божия и ничим же нас лутче сотворил еси поселян или мирских воин. В латинских ересях написано, яко и сами архиереи их на войну отпускают и сами ходят. И мы до тех дней дожили, что уже воюем, яко и мирстии человецы. Доколе уже нас // самех, твое благородие, не пошлешь на войну?» (1661-№ 9, л. 250 –251, 252).

В общении с царем патриарх Никон искал новые и более эффективные способы эмоционально-дидактического воздействия на государя, которые бы не ограничивались только обильным цитированием и переложением библейских источников. Собирание в Воскресенском монастыре разных форм подвижничества и следование самим Никоном строгим традициям монашеского жития привели, вероятно, к тому, что Никон стал ощущать себя человеком, которому, посредством усиленной молитвы, открывалась воля Божия. Рассказы о видениях, которые случались именно в пустыни, стали одним из действенных способов доказательства царю своей правоты (о видениях Никона см. специальный раздел).

Послание к царю 1661 г. патриарх Никон осознавал как пророческое. Призывая царя задуматься над последствиями своих поступков, он приводит длинные «цепочки» примеров о наказаниях Богом клеветников и людей, слушающих их и совершающих по их совету преступления (Содомляне, «сыны Израилевы», Дафан и Авирон, Давид при исчислении народа), о заступничестве Бога за своих служителей и пророков, страдающих по навету, и последующем возвышении и прославлении их (о Моисее, пророке Данииле, апостолах Петре и Павле, митрополите Филиппе), о страшных судьбах правителей, покушавшихся на не принадлежавшее им имущество (сюжеты о Ахаве и Навуфее, Иоанне Златоусте и царице), и жестокой кончине тех, кто преследовал и унижал вещающих слово Божие (цари Иеровоам и Охозия, дети, насмехавшиеся над пророком Елисеем). Все примеры, которые Никон черпает из Библии, выполняют дидактичекую роль: они необходимы прежде всего для того, чтобы царь осознал свою неправоту и пришел к покаянию. Никон прямо говорит об этом в середине послания: «Сего ради и Бог остави тя и оставити имать, аще не покаешися...» В рассказе о видении Никоном московских святителей митрополит Петр обращается к патриарху Никону с требованием передать Алексею Михайловичу предупреждение русских митрополитов о грядущем на царя гневе Божием: «Мне (Никону. – С. С.) же рекшу, яко не имать послушати мене, добро бы, да един от вас кто явился. Он (митрополит Петр. –С. С.) же рече нам: „Судьбы Божии не повелели сему быти, но рцы ты; аще тебя не послушает, то аще кто и от нас бы явился, не послушает. И се, знамение да будет ему». И обратися от престола на запад и рече: „Смотри, – показуя десною рукою на царский двор: и не бысть церковной стены западной и дом царев видеть, и собрася еже хождаше огнь во церкви, изыде на царский двор и возгореся страшно зело, – и посем, аще не уцеломудрится, приложатся, – рече, – множае первых казни Божия"». В словах митрополита Петра – парафраза из Евангелия от Луки (Лк. 16:31). Слова, завершающие притчу о богаче и нищем Лазаре, учат: одного только Писания достаточно, чтобы привести человека к покаянию. Эта фраза звучит в начале послания после серии поучительных примеров о судьбах «гордых» ветхозаветных царей – «И что по сих приложим, аще сими воспомяновеньми не умилишись, то аще и все писание предложит ти ся, не имеши веры, по писаному: „Аще Моисеи и пророком не имут веры, то аще кто и от мертвых воскреснет, не имеши веры"». Повтор библейского слова служит для окончательного оформления образа автора, который по Божьей воле не только должен обличить царя, но и привести его к покаянию.

Не случайно, поэтому патриарх Никон в заключение послания еще раз обращает внимание Алексея Михайловича на горький опыт библейских правителей, возгордившихся и вознесших себя выше Бога. Как страшное оскорбление Бога рассматривает Никон тенденцию обожествления личности монарха. Увидев в самодержавной политике царя Алексея Михайловича стремление к самовозвеличиванию, патриарх Никон в середине послания вскользь подмечал: «...и не Бога прослави прежде, но сам себе паче меры превознесе», а в конце строго предупреждал царя, напоминая ему примеры из ветхозаветной истории: «Того боятися надобно, иже ныне славою мира сего превозносятся и гордятся, аки безсмертни и аки боги славятся от человек безумных, в сладость приемлют таковыя безумныя глаголы: ты – бог земной. Нас же священное писание учит: „Бог наш на небеси и на земли вся, елико возхоте, сотвори». Таковыми безумными глаголы Новходоносор, царь Вавилонский, усладився, царства лишися(см.: Дан. 4:16 – 30). Таковыми глаголы Тирский князь превознесся, к нему же Бог Езикеем пророком рече: „И ты, сыне человечь, рцы Тирску князю: ты яко бог вознесь, ты же не си бог, но человек; тако некогда Денница, восиявающая заутра, поставлю, – рече, – престол мой // (л. 257) выше небес и буду подобен Вышнему» (ср.: Иез. 28:2). И еже им, погуби: вместо Денница тма бысть (см./Иез. 28:2 – 19)» (1661-№ 9, л. 256). Патриарх Никон открыто обличал стремление правительства укрепить абсолютизм всеми возможными способами.

Рассмотрев особенности шести писем Никона 1658 – 1666 гг., адресованных Алексею Михайловичу, можно заключить, что они различны по форме, структуре и содержанию, но главное, что сближает их, – это ярко выраженная полемическая направленность текстов. Все рассмотренные сочинения Никона ориентированы на самый популярный жанр старинной русской литературы – послание. Специфика этого жанра до конца не изучена¹⁹⁶, но исследователи, работающие с конкретными произведениями русской эпистолографии, единодушны во мнении о жанровой синкретичности послания, его открытости в использовании различных художественных средств и отражении актуальных вопросов русской действительности. В XVII в. роль жанра послания чрезвычайно возрастает в публицистике. По наблюдению А. С. Елеонской, «среди многочисленных посланий, челобитных, писем „прошений», „молений», „отписок» обобщественных неустройствахобращают на себя вниманиепроизведения, адресованные царю. Даже написанные в форме частного письма, они приобретают функции политического документа, поскольку обращены к человеку, олицетворяющему собой государство в целом»¹⁹⁷.

После разрыва с царем и оставления патриаршей кафедры в посланиях из Воскресенского монастыря Никон пытался воздействовать непосредственно на царя в двух направлениях. С одной стороны, он акцентировал внимание Алексея Михайловича на исполнении христианских заповедей. Патриарх пытался возбудить в Алексее Михайловиче христианскую любовь лично к нему, Никону, а также требовал от царя проявления им христианских качеств по отношению и к насельникам Воскресенского монастыря, и к своим товарищам, единомышленникам, пострадавшим от светских властей за сочувствие к опальному патриарху. С другой стороны, обличая царя в его неправдах, Никон часто вспоминал о клятве, которую он потребовал от царя при вступлении на патриаршую кафедру: хранить церковные заповеди и не посягать на свободу Церкви. После оставления патриаршей кафедры Никон часто упрекал Алексея Михайловича в невыполнении им данного слова. «Попомни свое обещание во святей велицей церкве на избрании на//шем пред Богом, и пред святою Богородицею, и святыми Его ангелы, и всеми святыми Его, каково обещание дал еси нам пред всем священым собором и пред всем сигклитом своим, что было тебе чрез Божественыя святыя Его заповеди евангельския и святых апостол и святых отец правша ни во что священое не вступатися; еже ныне творишь и над нами неправды великия, клеветников, врагов Божиих, слушаешь и в слух клевету их приемлешь, еще же и всех чинов людей в грех вводишь, еже в патриарше крестовой. Пощадит ли тя Бог, ко всем нам, бедным, мститель всякой неправде обещася быти?» – так писал Никон 22 февраля 1663 г. в послании царю о ссоре с Иваном Сытиным (1663-№ 12, л. 59 – 59 об.). В декабре 1665 г. в «перехваченной грамоте» константинопольскому патриарху Дионисию Никон признавался: «И от исперва убо благороднейший царь бысть благочестив вельми и милостив, и во всем божественным законом послушлив, елико нами что скажетце. И милостию Божиею и за нашим благословением повоева Литовскую землю. Тогда нача помалу гордети и выситися, и нами глаголемая от заповедей Божиих презирати, и во архиерейския дела вступатися, повелением и судом обладати: или собою тако восхотелосе ему, или от злых человек развращен, якоже и Ровоам, царь Израилеви, отверже собор старческ, послуша паче юнош, совоспитающихся с ним» (Дионисий, л. 107). В послании царю 1661 г. о ссоре с Р. Боборыкиным Никон высказал мысль о том, что в своей деятельности Алексей Михайлович должен руководствоваться правилами святых апостолов, семи Вселенских соборов и законами своих предшественников – «благочестивых» царей и великих князей, которые «укрепили православныя преданыя законы». Письма царю из подмосковного монастыря нередко представляли собой, по наблюдению протоиерея Льва Лебедева, «чересполосицу» обоих этих направлений¹⁹⁸. Даже поверхностный анализ содержания и стилистики посланий Никона к царю из Воскресенского монастыря убеждает в этом: сначала Никон по-отечески поучает, сдержанно увещевает и уговаривает царя («Аще ли с волею твоею, великаго государя, бысть сие. Бог тя простит» – это в марте 1659 г.), затем не в состоянии сдержать эмоции, порой срываясь на крик, предупреждает царя об ответственности за содеянное («Како не имаши постыдетися глаголющаго: „Блажени милостивии...»? Како имаши помилован быти, сам не быв милостив? Како помолишися всегда и оставление долгом испросиши... и не оставляя никогда же? Како имаши узрети по многом своем и долголетнем житии лице Божие, не быв чист сердцем?...» – это в июле 1659 г.), и уже вскоре, не скрывая личной обиды на Алексея Михайловича, открыто и резко обличает деяния монарха, делая горький вывод о подчинении самодержавной воле царя всех сфер жизни («Но всем архиерейским рука твоя обладает, и судом, и достоянием, страшно молыть, обаче терпеть не возможно... повсюду своим насилием по святым митрополиям, и по епископиям, и святым монастырем без всякого совета и благословения насилием вещи движимыя и недвижимыя емлеши нещадно... и еже церкви Божией и святым монастырем даное в наследие вечное недвижимыя вещи, слободы, села, озера, варницы соленыя, леса многие поотнял и причастника себе Бога не сотворил еси... Твоя же воля всему сему прикоснуся...» – это в декабре 1661 г.).

В письмах к царю Никон использует характерные для публицистики приемы. Некоторые из них особенно ярко видны при сравнении стиля отдельных посланий Никона царю со стилистикой «Возражения» – главного полемического труда Никона, посвященного ответам на вопросы боярина С. Стрешнева о царстве и священстве и тяготеющего, по мнению А.С. Елеонской, к жанру прения¹⁹⁹. Форма и стиль этого произведения определены практической задачей – прокомментировать мнение газского митрополита Паисия Лигарида, до Никона ответившего Стрешневу, «возразить» противникам и «разорить» их доводы. В «Возражении» Никон разработал целую систему аргументации (он мастерски ведет жестокий словесный поединок, сочетая книжную и разговорную лексику, прибегая к иронии, антитезе, сравнениям и противопоставлениям; в обличительных целях сочетает библейские цитаты и описания конкретных эпизодов из русской жизни, в полемических целях использует торжественное слово и ораторскую речь)²⁰⁰, отдельные составляющие которой Никон применил в переписке с царем из Воскресенского монастыря.

Письма Никона к царю построены как диалог с ним: автор задает вопросы собеседнику и сам на них отвечает (например, «Хощеши ли самого Христа прияти? Мы твоему благородию покажем, како Господу свидетелствующу...» – 1664-№ 14, л. 44); иногда вопросы подаются в виде восклицательных предложений и создают впечатление взволнованной речи. Никон использует библейскую цитату в системе своих доказательств, при этом точные библейские тексты не только иллюстрируют и подтверждают мнение патриарха, но и, будучи собранными по смыслу в цельный цитатный монтаж, сами «выражают» точку зрения автора (например, в послании об «осляти» 1659 г. или в послании 1664 г. при аргументации возвращения на патриаршую кафедру). Никон ориентирует написанный текст на форму звучащего слова. Например, в послании 1661 г., предупреждая царя о наказании свыше за правонарушения в отношении Церкви, Никон обращается к книгам Ветхого Завета и приводит множество примеров о горестной участи древних царей, причинявших обиды священникам, и о страшных бедах, случавшихся за это в их царствах. Кратко пересказывая библейские сюжеты, патриарх Никон не называет их точных источников, зато каждый раз называет имя правителя и дает краткую характеристику его «преступному» по отношению к священникам деянию; по способу повествования и нескрываемой автором патетике отдельные фрагменты посланий Никона напоминают церковную проповедь, обличающую носителей светской власти и прославляющую Церковь. Однако в общении с царем патриарх Никон использует формы не только прямого обличения, но и увещевания, поучения своего адресата, он как будто скрыто ведет с ним полемику, поэтому опора на законодательные источники приобретает в переписке с царем особое значение. При аргументации своих высказываний патриарх Никон делает из книги Кормчей точные выписки.

Одна из важнейших задач патриарха Никона в переписке с царем из Воскресенского монастыря – убедить государя в том, что его «преступные» деяния против Церкви оборачиваются непоправимыми бедами для всего государства, которыми Бог наказывает «гордых» царей, не уважающих Церковь и оскорбляющих священство. М. В.Зызыкин, анализируя взгляды патриарха Никона на взаимоотношение государства и Церкви, писал: «Если царство не чтит Церкви и священства, то непрочно стоит: вот лейтмотив его идей в отношении представления о должном отношении к Церкви, к ее просветительной миссии»²⁰¹. Содержание Воскресенских посланий Никона к царю подтверждают этот вывод историка. Из подмосковного монастыря патриарх взывал к царю обратиться к истории Руси, к традициям Русской Церкви, чтобы продолжить начатый предшественниками путь следования апостольским и святоотеческим заветам, воспринятым от греко-византийской Церкви, и воспроизвести такую форму взаимоотношения светской и духовной властей, которая бы базировалась только на канонических представлениях и принципах.

После осуждения церковным собором 1666 – 1667 гг. патриарх Никон был отправлен в ссылку в северные монастыри: сначала в Ферапонтов, где он находился с 21 декабря 1666 г. до июня 1676 г., затем в Кириллов, откуда поуказу царя Федора Алексеевича былосвобожден, а 1681 г., но 17 августа по дороге в Воскресенский монастырь патриарх Никон скончался.

Документы о пребывании патриарха Никона в ссылке осели в разных архивах: в РГАДА, в приказе Тайных дел – ф. 27, оп. 1, д. 140, ч. 3; д. 140а, ч. 1 – 4 – хранятся документы о содержании опального патриарха и находящихся с ним людей (бельцов, монахов, рабочих, приставов, сотников и ратных), доклады приставов царю о происходящих в монастыре событиях, переписка Никона с царем Алексеем Михайловичем, послания патриарха к другим его современникам (дьяку Данилу Полянскому и вологодскому архиепископу Симону); в рукописном собрании Ф.Ф. Мазурина – ф. 196, оп. 2, 3 – хранится переписка приставов с настоятелями северных монастырей и находятся материалы о снабжении монаха Никона продуктами и предметами первой необходимости (книгами, церковной утварью, посудой, вещами, одеждой) из Кирилло-Белозерского монастыря; в разных коллекциях СПбИИ РАН есть документы о строительстве келий для патриарха, кладке печей и переводе Никона из Ферапонтова монастыря в Кириллов – колл. 12 (П. М. Строев), оп. 2, а также челобитные приставов к властям Ферапонтова и Кириллова монастырей о хозяйственных нуждах – колл. 189 (Кириллов Белозерский монастырь); сведения о денежных расходах патриарха Никона и финансовых отношениях с властями Ферапонтова монастыря зафиксированы в приходо-расходных книгах обители – РНБ, ф. 573, А.II/336 – 5. Значительная часть материалов о содержании патриарха Никона в ссылке издана историками XIX в. в составе документов «дела» патриарха Никона²⁰² или в качестве приложений к описаниям жизни патриарха Никона в заключении²⁰³; неоднократно издавались как отрывки писем Никона царю из Ферапонтова монастыря²⁰⁴ так и отдельные письма²⁰⁵; тексты двух писем Никона царю биограф патриарха клирик ИванШушерин включил в составленное им в первой половине 1680-х гг.²⁰⁶ жизнеописание святителя²⁰⁷. Основная часть посланий патриарха Никона известна в подлинниках, но есть письма, которые, благодаря их содержанию, специально переписывали в Воскресенском монастыре для сборников апологетического содержания²⁰⁸; «ходили» в списках и записи о лечении патриархом Никоном больных²⁰⁹.

Переписка патриарха Никона с царем, сохранившаяся в приказе Тайных дел, представляет особый интерес. За почти 10 лет заключения в Ферапонтовом монастыре патриарх Никон адресовал царю Алексею Михайловичу 38 писем, которые различаются по содержанию, форме и эмоциональному тону. Письма Никона не только раскрывают разные стороны его взаимоотношений с Алексеем Михайловичем, но и рассказывают об отношении к осужденному патриарху – ссыльному монаху Никону приставов, стрельцов, насельников, рядовой братии и властей белозерских и вологодских монастырей, на которых по указу царя лежала обязанность снабжать Никона и находящихся с ним людей продуктами и предметами первой необходимости. В текстах Никона получают характеристику некоторых личные качества и черты характера патриарха, содержится богатый и интересный материал о его последних годах жизни. Содержание писем Никона царю во многом дополняет наши представления о патриархе как человеке, активном церковном и государственном деятеле, авторе и книжнике. Именно поэтому тексты писем патриарха Никона царю из Ферапонтова монастыря, хранящиеся в РГАДА, мной подготовлены к изданию и сопровождены реальным комментарием (Приложение 5). Однако не все из них представляют интерес с точки зрения «литературности».

Особого внимания заслуживают два послания патриарха Никона царю, составленные в 1667 (1667-№2, л. 175 – 184)и 1671 (1671-№ 7, л. 194 – 203) гг., которые уже привлекали внимание исследователей и издавалисьЯ.Л. Барсковым²¹⁰, С.М. Соловьевым²¹¹, Н.В. Шухтиной²¹² и мной²¹³. Оба послания написаны на столбцах из десяти составов каждое самим Никоном; обе рукописи плохой сохранности, во многих местах чернила выцвели и текст практически невозможно разобрать; но больше всего пострадало от времени второе письмо. Кроме сходства внешнего (объем, автограф, плохая сохранность), послания близки по тематике, и их стилистический анализ дает представление об особенностях авторского повествования патриарха Никона.

Прежде всего, эти два текста объединяют обстоятельства написания. Послания составлены в годы, отличавшиеся наибольшей тяжестью заключения, отягощавшейся сменой приставов при Никоне и выстраиванием с ними отношений. 1667 год – первый год патриарха в ссылке. 21 декабря 1666 г. на рассвете Никон в сопровождении пристава Аггея Шепелева, архимандрита нижегородского Печерского монастыря Иосифа, семи человек, добровольно разделивших с ним участь, и 200 стрельцов прибыл в Ферапонтов монастырь. Его поместили в больничных кельях на хозяйственном дворе. В монастыре Никон сразу же оказался под строжайшим надзором: архимандрит Иосиф писал царю, что живущие с Никоном люди постоянно жалуются на тяжесть содержания²¹⁴. Душевное и физическое состояние Никона было настолько тяжелым²¹⁵, что в конце декабря 1666 г. он написал строителю Воскресенского Новоиерусалимского монастыря Сергию, чтобы тот просил царя разрешить похоронить тело Никона после смерти в монастыре, в Предтеченской церкви под святой Голгофой²¹⁶.

19 января 1667 г. в Ферапонтов монастырь на смену приставу Аггею Шепелеву прибыл пристав Степан Лаврентьевич Наумов²¹⁷. Отношения со Степаном у Никона сразу не сложились. Не имея письменных распоряжений царя о содержании опального патриарха, пристав сам решал, как поступать с Никоном²¹⁸. Сначала он ограничил передвижения Никона по монастырю и за его пределами²¹⁹, потом закрыл его в келье почти на три месяца и заковал железом окна; сам же проводил время, охотясь за зайцами, разъезжая с шумом (с боем «в литавры») и крича «часто в голосы за собаки» (1667-№ 2, л. 184); превратил в псарню конюший двор, находящийся в 20 саженях от Святых ворот, к которым Никон ходил в церковь. Уверенность в несправедливости осуждении, молчание царя, тяжесть содержания в ссылке, душевные и физические страдания заставили Никона написать царю.

К началу 1671 г. пристав С. Наумов максимально усилил охрану кельи патриарха и для наблюдения за ним расставил караулы по дорогам к монастырю, стрельцам приказал круглосуточно нести свою службу: Никон, недовольный строгостью содержания, одному сотнику пригрозил смертью: «Ушыбу, де, тебя, дождався ночи, кирпичем до смерти. Для чево, де ты по ночам ходишь?»²²⁰ Выражая протест, патриарх Никон вырезал кресты с надписями о своей участи²²¹: по его просьбе старец Иона изготовил два креста, которые ссыльный патриарх водрузил в разных местах – один у дороги в Кириллов монастырь с надписью «Никон, Божиею милостию патриарх, поставил сий крест Христов, будучи в заточении в Ферапонтове монастыре лета 7176(1668)-го майя в 15-й день»; другой – на Белоозере с той же надписью, но без даты²²². Подобные надписи были сделаны и на келейной утвари²²³. Весной 1670 г. через пристава Наумова Никон просил сделать для него в Кирилловом монастыре деревянный крест по образцу, вырезанному из бумаги и заверенному его подписью²²⁴. В мае 1671 г. Никон водрузил на растущее рядом с его келией дерево крест, но пристав приказал стрельцам сорвать его, а дерево срубить²²⁵.

15 июля 1671 г. на смену приставу С. Наумову в Ферапонтов монастырь прибыл стольник князь Самойло Никитич Шайсупов²²⁶. Никон надеялся, что с прибытием нового пристава его положение изменится. Однако указа об облегчении участи опального патриарха Шайсупов не привез. Молчание царя Никон расценил как глубокую обиду государя на него и написал Алексею Михайловичу. Письмо повез келейник Никона иеродиакон Мардарий. «А в письме Никон милости просит и прощения», – пояснял Шайсупов в сопроводительной челобитной²²⁷.

Объединяет оба послания и тот факт, что они составлены в канун поста. На дату второго послания – 25 декабря 1671 г., праздник Рождества Христова, указывает сам патриарх: «Послушай рождьшагося днесь Христа Иисуса, блажаща милостивыя: „Блажени бо, – рече, – милостивии, яко тии помиловани будут"» (1671-№ 7, л. 202). Датировку первого послания, предложеннуюЯ. Л. Барсковым, – вторая треть 1667 г. – можно уточнить: в послании 1671 г. и в одной из челобитных царю в 1673 г. патриарх Никон вспоминал, что пристав С. Наумов закрыл его в келье «с Николина дни... до Ильина дни» (1673-№ 11, л. 14) – с 9 мая по 20 июля 1667 г. А 20 июля в Ферапонтов монастырь приехал стряпчий Иван Образцов с царской милостью: он привез 1 тыс. р. из царской казны²²⁸. За жестокое обращение с Никоном И.Образцов наказал С. Наумова: посадил его в сторожку часа на три²²⁹. Поскольку ни о приезде государева стряпчего, ни о наказании пристава патриарх Никон не упоминает, можно утверждать, что послание составлено до 20 июля 1667 г. Между тем в письме есть такая фраза: «И аще сими всеми божественными заповедьми и оправдании не увещаешись и, гоня и муча мя, яко пса смердяща или яко худую блоху, не престанеши, то кто тя может увещати? По писаному: „Аще Моисея и пророки не послушают, то аще кто и от мертвых воскреснет, не имут веры»; тоаще бы Петр и Павел востали (курсив мой. – С. С.), не имаши увещатися. Писано есть: „Поминайте юзники, яко с ними связани; озлобляемъся, аки и сами суще в теле"» (1667-№ 2, л. 183). Упоминание имен апостолов Петра и Павла позволяет ограничить время составления послания либо периодом Петрова поста, либо днем праздника славных и всехвальных первоверховных апостолов Петра и Павла – 29 июня (12 июля н. с.), которым завершается пост. Писать в пост царю стало для патриарха Никона традицией: известно, что в Воскресенском монастыре во время постов патриарх Никон удалялся в Богоявленскую «Отходную пустынь» – скит, устроенный на берегу реки Истры-Иордан, предавался молитвам и извещал царя о бывших ему от Бога откровениях; в Рождественский пост 1661 г., как уже упоминалось, патриарх Никон рассказал Алексею Михайловичу о ссоре с Р. Бобрыкиным и о своем видении 12 января; в декабре 1664 г. Никон описал царю бывшее ему видение, которым обосновал необходимость и возможность своего возвращения на кафедру. Адресуя царю послания в пост, патриарх Никон не проявлял принципиального новаторства с точки зрения церковных канонов, предписывавших епископам рассылать свои поучения к пастве во время постов, в частности в Великий пост²³⁰. Однако приурочивая свои послания к праздникам, завершающим посты, патриарх Никон действовал в рамках другой древней традиции, согласно которой во время церковных праздников было принято прощать грешников и оказывать помощь всем нуждающимся. В послании 1671 г. Никон прямо об этом говорит: «Такожде на неких местех есть и царский чин держится, // еже во время святых Божиих таинств или торжеств, киим же и рожества своего и чад своих, по достоинству комуждо чиновныя саны и дары роздавати, и долги должником, и грехи грешником оставляти, яко же истина слову последует» (1671-№ 7, л. 201 – 202).

В центре обоих посланий – тема взаимоотношений Никона с царем. Но если в послании 1667 г. патриарх Никон упрекает царя в равнодушии к нему и бездействии на соборе, обвиняет его за осуждение и ссылку, то в послании 1671 г. патриарх постоянно подчеркивает, что Алексей Михайлович невиновен в случившихся с ним бедах. Содержание сохранившихся в приказе Тайных дел документов свидетельствует о меняющемся у Никона в Ферапонтовом монастыре мнении о роли царя в его судьбе²³¹. Так, в марте 1667 г. старец Воскресенского монастыря Флавиан Стрекалов, приехавший с Никоном в Ферапонтов монастырь, в разговоре с приставом С. Наумовым упомянул, что Никон обвиняет царя в том, будто именно он, а не вселенские патриархи, отправил его в ссылку; что вселенские патриархи, со слов Никона, «отставные» и «нанятые», просили у него 3 тыс. р.; Никон денег не дал, и они «отставили» патриарха²³². В декабре 1668 г. наблюдавший за патриархом Никоном в Ферапонтовом монастыре архимандрит Новоспасского монастыря Иосиф в допросе говорил, будто Никон признавался ему, что он сам оставил патриарший престол, царя в своих бедах не обвинял; что проклятия вселенских патриархов он не боится, ведь он, Никон, «благословлен и разрешен» цареградским патриархом, а они, вселенские патриархи, самовольно пришли в Москву²³³. Разное отношение патриарха Никона к царю во время составления его посланий определили тематику, структуру и источники каждого письма.

Письмо 1667 г. имеет две части, которые открываются приветствием Никона к царю, основанным на переложении 106-гопсалма:«Великому царю государю и великому князю Алексею Михайловичю всея ВеликияиМалыя и Белыя Росии самодержцу. Седяи во тьме и сени смертней, окованый нищетою и железы, смиреный Никон поклонение творит, яко же лепо есть царю» (1667-№ 2, л. 175)²³⁴. В первой части послания Никон рассказывает о суде над ним и доказывает неканоничность действий вселенских патриархов; во второй части Никон обращается непосредственно к царю, поучает, «увешает» его. Тематику частей патриарх Никон сам обозначает в начале послания, когда говорит о своей невиновности («А я же ныне мучим есмь, не свем себе грешша, ничто же достойно таковых мук, яко недостоин и человеческия пищи, подобныя ми, развее нужнова хлеба и воды») и о царе, допустившем несправедливое осуждение («Сего ради сугубоприходит плакати – ово своих бед и<зол, ово твоего> ради царствиа, яко такое зло приспе в<твое> царство соделатись, занеже не добра тебе, великому царю государю, похвала» – 1667-№2, л. 175). Содержание частей послания определило и выбор источников: в первой части патриарх Никон апеллирует к изданной во время его патриаршества книге Кормчей (М., 1653), во второй обращается к текстам Священного Писания. Сочетание двух видов источников – законодательного и библейского – придало повествованию Никона ярко выраженный учительно-полемический характер.

Вселенских патриархов Никон обвиняет в нарушении правил святых апостолов и святых отцов во время суда над ним: «А что патриарси и судьи с ними судили, ни едина вина обрелась, достойна сицевых, ими же аз мучим есмь» (1667-№ 2, л. 175). Автор неоднократно подчеркивает, что осужден не по церковным канонам: «Потому у них и все неправедно писано, потому что вин моих прямых не обрялось достойно извержению, а по сим и они и сами таковы и тяжчае сих на них правила есть, только бы праведным судом судити, а то все делано чрез божественныя законы» (1667-№ 2, л. 178). Иноземные патриархи и судьи, по заключению Никона, на соборе только лгали. Их обвинения в адрес патриарха Никона, как он неоднократно повторяет, лживы: «И то солгали»; «А про Гиозию солгали» (1667-№2, л. 175, 176). Лукавили патриархи и когда говорили о себе. Вспоминая о своих переговорах с ними на соборе, Никон пытается серьезно подорвать у царя доверие к канонической законности суда над ним. На соборе Никон предложил патриархам Макарию и Паисию засвидетельствовать на Евангелии, что они в настоящий момент действительно являются представителями антиохийской и александрийской церквей. Патриархи, не смутившись, отвечали, что они «патриархи истинные»: «И они то солгали! – восклицал Никон. – Коли бы у них были советныя грамоты, не бы поставлены были на их место иные патриархи» (1667-№2, л. 177). Действительно, в момент собора присутствовавшие на нем вселенские патриархи не имели канонического права судить Никона. Когда Макарий и Паисий отправились в Россию, церковные соборы по указке турецких властей и не без участия константинопольского патриарха Неофита и иерусалимского Нектария лишили Макария и Паисия престолов и избрали на их место других патриархов. Сведения об этом Макарий и Паисий получили еще при самом въезде в Россию, но скрыли это обстоятельство от русского правительства²³⁵.

Перечисляя обвинения в свой адрес, высказанные на соборе, Никон упоминает не все из них и не в той последовательности, как они были записаны в «Соборном постановлении... о низложении патриарха Московскаго Никона с патриаршего престола» 12 декабря 1666 г.²³⁶. Согласно «Соборному постановлению», патриарху Никону вменялось следующее: 1. Никон сам сложил с себя все архиерейское облачение, оставил свою паству (с. 1093). 2. Никон удалился в созданный им монастырь, который назвал Новым Иерусалимом (с. 1093 – 1094). 3. Оставив кафедру, Никон не допускал быть на ней другому патриарху (с. 1094). 4. Никон предал анафеме местных архиереев без расследования и соборного решения (с. 1095). 5. Позванный на Собор вселенскими патриархами Никон не переставал осуждать патриархов (с. 1095). 6. Суждения патриархов о вине Никона с приведенными там священными правилами, изложенные в свитке четырех патриархов, Никон хулил (с. 1095 – 1096). 7. В грамотах к восточным патриархам Никон называл Алексея Михайловича латиномудренником, «мучителем», Ровоамом и Озией (с. 1096). 8. В тех же посланиях Никон писал, что Церковь Русская впала в латинские догматы и учения (с. 1096). 9. Никон без согласования с Собором низверг коломенского епископа Павла и подверг его тягчайшему наказанию (с. 1096). Из всех перечисленных обвинений Никон в своем письме царю подробно останавливается только на первом, пятом и седьмом по моей нумерации, причем сначала отвергает обвинения в оскорблении царя Алексея Михайловича, затем расправляется с судившими его патриархами, продолжая утверждать, что они «неистинные», и лишь после этого подробно останавливается на обсуждении вопроса об оставлении им патриаршей кафедры. Для доказательства несостоятельности обвинений, предъявленных вселенскими патриархами, патриарх Никон использует тексты из книги Кормчей.

Первая «вина», как она изложена в послании Никона царю, – «я тебя, великово царя государя, безчестил, мучителем называл» (1667-№ 2, л. 175). Никон, доказывал царю, что его слова в адрес государя неверно истолкованы судьями: «Говорил я тебе, великому царю государю, что мучишь нас ради многих напрасно. И то и всяк бедный человек тебе, великому царю государю, пишут и в челобитных, которые сидят по твоему указу в тюрмах и за приставы, и во иных нуждах: бьет челом тотимя<рек>, мучу я живот свой тут и тут, а от ково, и то тебе, великому<царю государю>, // мочно знать и самому, что се глаголемое. <Да ни на ково гнев> твой за то не бывал. А я, хотя так<и говорил> тебе, великому царю государю, правду, только у патриархов и правила такова не подведено, потому что такова правила нет» (1667-№2, л. 175 – 176). Никон обращается к тексту 84-го правила святых апостолов, при помощи которого доказывает несостоятельность обвинений его судьями в «безчестии» царя Алексея Михайловича. Патриарх возвращается к полемике с Паисием Лигаридом, начатой в «Возражении», по поводу толкования 84-го апостольского правила: «Сие правило газский митрополит в своих ответех боярину Семену Лукьяновичю Стрешневу в 27-м ответе и спор преписал инако» (1667-№ 2, л. 176). В последнем, 27-м, одном из самых кратких возражений Никона содержалось пояснение к вопросу Стрешнева и ответу на него Лигарида. Стрешнев спрашивал: что, согласно святым правилам, следует сделать с тем, кто называет «вельможнейшаго царя» «мучителем», «несправедливым обидителем и хищником»?²³⁷ Паисий отвечал Стрешневу ссылкой на 84-е правило святых апостолов, но Никон возразил Лигариду, что он неверно толкует текст этого правила. Приведя дословное толкование правила по печатной книге Кормчей, Никон добавил, что «досаждати убо цареви или князю всем возбранено есть, а не архиереом, обличати же по достоянию несть возбранено, аще и обличению словеса, люта суща зело, на досаждение обличаемым вменяются»²³⁸. Свое мнение о том, что право высказывать правителю «по достоянию», «по правде» закреплено правилами святых апостолов, патриарх Никон обосновывает в «Возражении» ссылкой на 84-е правило. Подтверждая в послании неизменность своей позиции по этому вопросу, Никон приводит дословно совпадающую с источником выписку из печатной Кормчей²³⁹.

Другое обвинение Никона – «будто я тебя, великово царя государя, Ровоамом<называл> да Гиозиею» (1667-№ 2, л. 176). Судьи сослались на письмо патриарха Никона к константинопольскому патриарху Дионисию, которое зачитывалось на Соборе: составленное Никоном в декабре 1665 г. и переведенное в Воскресенском монастыре на греческий, это послание было тайно послано на Восток, но не достигло своего адресата (как и посланные другим вселенским патриархам письма Никона аналогичного содержания), в январе было перехвачено, в феврале в Посольском приказе переведено на русский язык и представлено царю. В «перехваченной» грамоте Дионисию, характеризуя вмешательство царя во все сферы общественной жизни, Никон писал: «Тогда нача помалу гордитися и выситися и елико мы (ему) глаголахом: престани. (Он же) и во архиерейские дела учал вступатца властию и суд наш владети, или сам собою сие восхоте, или от злых человек преложися, якоже Ровоам, царь Израилтеский, отложи совет древних мужей и слушаше совету оных, кии с ним воспиташась»²⁴⁰. Отвергая обвинение в оскорблении царя, Никон объяснял Алексею Михайловичу, что его слова вновь неверно истолкованы судьями: «Я тебя, великова царя государя, так не называл; только писано в моей грамоте ко вселенским патриархом, приуподобля твою немилость и безсоветие к нам. И Ровоам царь велик и Богоотец, якоже свидетельствует Евангелие Матфея в 1-й главе. А про Гиозию солгали» (1667-№ 2, л. 176).

Особенно активно обсуждали восточные патриархи оставление Никоном патриаршей кафедры. Этот поступок русского патриарха не соответствовал, по их мнению, церковному законодательству. Однако Никон решительноотвергал приводимые судьями аргументы и доказательства. Согласно 14-му деянию из составленных Симеоном Полоцким «Деяний» собора 1666 – 1667 гг., на заседании 5 декабря 1666 г. «чтены Быша... правила узаконенная», среди которых – 2-е правило поместного I – II Константинопольского собора в храме Святой Софии. Возмущение и на соборе 1666 – 1667 гг., и в письме вызвали у Никона следующие обстоятельства. Во-первых, текст правила, как заметил Никон, был изменен: «А потом начали чести те книги, и в них написано вопросы и ответы. А писал здесь гаский митрополит по грамотке Мелетия, и та грамотка и ныне в лицах есть у человека, что, де, патриархи просты, грамоте мало умеют. И он писал все ложно. А переводил с его писма полоцкой дьякон, и в том ево писме все ложно... И се правило, аще и вне святых седьми вселенских собор, но все исперепорчено, прописано инако, <как> им годно явилось» (1667-№2, л. 177). Подложность документа раскрывается Никоном в его характеристике – в описании книг, к которым обратились на суде патриархи, и изложении обстоятельств их получения в России. «Вопросами и ответами» Никон называет «Вопросы о власти царской и патриаршей» и «ответы» на них восточных патриархов, привезенные в Москву иеродиаконом Мелетием Греком весной 1664 г.; «письма» были представлены царю и отданы для перевода газскому митрополиту Паисию Лигариду при участии иеродиакона Мелетия и переводчика Посольского приказа Семена Лаврецкого. К переводу, как считает А. М. Панченко, был причастен и Симеон Полоцкий: весной 1664 г. «полоцкий дьякон», как его называет Никон, был в Москве²⁴¹. На Востоке по поводу поездки Мелетия прошел слух, что привезенные им из Москвы грамоты к патриархам неподлинны; о самом Мелетии в Константинополе ходили слухи как о человеке хитром и нечестном, который «на все руки подписывается и печати подделывает»²⁴²; в Москве же поговаривали, будто свиток патриархов и их подписи на нем подложны²⁴³, в связи с чем в сентябре 1664 г. Мелетий вновь был отправлен на Восток²⁴⁴.

Во-вторых, вселенские патриархи, как был уверен Никон, незаконно применили к нему это правило. По мнению М. В. Зызыкина, на соборе читалось первое решение 15-й главы патриарших свитков, которая выдавалась судьями за 2-е правило собора 879 г., смысл которых не совпадает. 15-я глава свитков ставила вопрос: может ли патриарх или епископ вернуться после того, как оставил свою кафедру²⁴⁵. 2-е же правило Собора во Святой Софии говорило не об уходе, а о принятии монашеского сана епископом, что рассматривается этим правилом как отречение. Однако патриарху Никону, по-видимому, было известно, что к церковному Собору по его «делу» готовился перевод Фотиева Номоканона в XIV титулов с непереводившимися ранее на Руси в полном объеме толкованиями Ф. Вальсамона; работу над переводом уже в 1660-х гг. осуществлял Евфимий Чудовский²⁴⁶. Применение 2-го правила Константинопольского собора к Никону было осуществлено на церковном Соборе, вероятно, в связи с тем, что Никона хотели постричь в великую схиму²⁴⁷. Так вот в толковании 2-го правила Константинопольского собора Вальсамоном говорится о епископах из монахов, что «к таковым епископам настоящее правило можно относить лишь тогда, когда бы они приняли великую схиму,в каковом случае они перестают быть епископами»²⁴⁸. В пересказе патриархом Никоном этого правила, как оно изложено переводчиками, ацент сделан именно на уход в монашество и быть «на месте покаяния, рекше пострищися»: «Написано в ево писме собора в Констянтине граде в преименитой церкви Божия Мудрости, рекше во Святей Софии, собравшаго прав[ило] 2-е: „Аще которым епископ или презвитер или диакон<восхощет> снити во мнишеский чин и стати на месте покаяния, рекше пострищися, епископ оттоле уже да не имать архиерейскова сана; мнишести бо обети покорения имеют словеса, и ученичества, а не учительства, ни первопрестолъства, ни паствити, но пасому быти обещаются. Сего ради, якоже прежде речено есть, повелеваем архиерейскаго чина и пастырем сущим к тому уже не начальствовати, но в пасомых и кающихся страну себе сводити. Аще же се сотворити кто дерзнет по изглашении и по разуме ныне изреченнаго суда, иже сам себе святительского сана лишив, к тому на первый степень не возвратится, его же самеми делесы отвержеся"» (1667-№ 2, л. 177). Возражая судьям, Никон восклицал: «И о том я их обличал пред тобою, великим царем государем, и пред всею полатою. Да и непристойно на мое извержение, потому что я пострижен до патриаршества, а с патриаршества сошед, весть и твое благородие, что я не постригался» (1667-№ 2, л. 177). Никон называет присутствовавших на соборе русских митрополитов, которые после пострижения заняли митрополичьи посты: «А наших и сам ты, великий царь, не невеси? Новгородской, крутитской, тверский, резанский и прочие есть таковы суть». Более того – антиохийский «в трех местах митрополитом был, подкупаясь, а в четвертые патриархом» (1667-№ 2, л. 177).

В приговоре об извержении патриарха Никона восточные патриархи сослались и на 3-е правило Антиохийского собора, текст которого, по наблюдению Никона, тоже изменили: по этому правилу, извергается дьякон или пресвитер, оставивший свое место и не возвратившийся даже тогда, когда его позвал епископ: «Да у них же написано в книгах тех правило Антиохискаго собора. И тово правила и в Соборе<том> не нашли, потому // что своровано, переделано не на тот образ. Прав[ило] 3: „Аще который презвитер или диякон и всяк священническаго сана, оставив свое место и свою церковь, на ину страну отъидет, и, от своея преселився, на иной стране дользе пребывает, ктому да не служит. Паче же, аще зовом от своего епископа, не возвратится, но пребывает в таковом безчинии, да извержется отнюдь, и ктому да не имать внити в чин свой», и прочее. А у них се приписано – ..аще патриарх или митрополит». По сему правило тако сотворит» (1667-№ 2, л. 177 – 178). Для доказательства своей правоты Никон приводит тексты 3-го правила Антиохийского собора и 2-го правила Константинопольского собора²⁴⁹. Таким образом, обширные выписки из книги Кормчей служат патриарху Никону главным аргументом для доказательства неканоничности действий на суде восточных патриархов и несостоятельности обвинений, предъявленных ими патриарху Никону.

Во второй части, где патриарх Никон обращается к царю, повествование носит поучительный характер. Поведение царя на соборе патриарх Никон оценивает через характеристику поведения вселенских патриархов на суде: их активную и заранее спланированную деятельность он противопоставляет пассивности государя: «Все уже у них было до суда изготовлено. У тебя, великого царя государя, и подьячие лутче то разсудят. Егда судят, пишут обоих речи – исца и ответчика, и прочитают обоим: так ли истец и ответчик говорил, и потом всяк свои речи рукою закрепливает, и потом разсуждают речи их, и выписывают из законов ваших царских. А тут все не по закону заповеди было». Проявляя к Никону полное равнодушие, Алексей Михайлович тем самым покрывал беззаконие, царящее на соборе, взаимное непонимание и неразбериху во мнениях: «Мы с тобою, великим царем государем, говорили, а они наших речей ничово не знают. А кто толковал малое что, и тот тоже мало и сам знает. А судьи все дремали да спали, а писал неведомо, какой человек, что ты, великий царю, прикажешь. А что написал – тово нихто не слыхал» (1667-№ 2, л. 178). Никон обвиняет царя в том, что он допустил возможность осудить Никона без причины на то: «А я же ныне мучим есмь, не свем себе грешша, ничто же достойно таковых мук... Хотением хотех правды ради постра // дати, но не во твое бы, великаго царя государя, царство такое зло и нарушение святым правилом и святых апостол и святых<отец> »(1667-№ 2, л. 175, 178 – 179).

Патриарх Никон уверен, что виновные в его бедах понесут наказание; мысль об ответственности каждого за свои поступки и небесном воздаянии за них не один раз звучит в послании: «И о суде зде конец приимет, яко суд Божий есть: им же судом осудили нас, и сами ти такожде осудятся. Божие се слово, и не может никто разорить» (1667-№ 2, л. 178). Но отношение патриарха Никона к восточным патриархам и царю Алексею Михайловичу принципиально различно: патриархов, осудивших его, несомненно, ждет Высший суд: «А мене аще и ныне обещестили чрез божественыя законы, в день судный такожде обещестити имать Господь Бог праведно» (1667-№ 2, л. 180), и: «А они не пощадили мене ради, смиреннаго, божественыя заиспревратить, потому же не имать и их пощадети Господь Бог, якоже и Сам глаголет: „Не приемляй глагол Моих имать судящаго: слово, еже заповедах, то судит ему в день судный"» (1667-№ 2, л. 180). Для подтверждения своих слов Никон делает выписку из Кормчей, состоящую из текста 1-го правила и его толкования из VII Вселенского собора, содержание которого категорически запрещает отступать от церковных канонов (1667-№ 2, л. 179 – 180)²⁵⁰. Однако, по Никону, патриархи должны быть осуждены и по церковным законам: не только извержены, но прокляты, поскольку не просто «все нарушили для моего извержения» (1667-№ 2, л. 179), но сами поступили вопреки 5-му правилу IV Вселенского собора, по которому не допускалось перемещение епископов из одной епархии в другую²⁵¹: «Не иже они извергли, той есть извержен; но иже Божественая правила нарушит или что любо каковый грех кто сотворит, достоин извержению; сей воистину извержен святою Троицею, якоже святаго 4-го Вселенъскаго Собора в 5-м правила речено есть» (1667-№ 2, л. 179).

Алексея Михайловича, как главного участника Собора, тоже ждет суровое наказание свыше: «Аще неправда твоя будет, Господь Бог будет ти ратник, якоже и сам, тая грамоты подписуя, утвердил еси, и по делом руку твоею воздаст тебе Господь. Аз не хотел было сего, да збудится на тебе, великом цари государе, глаголанное: „В делех руку своею увяз грешник"» (1667-№ 2, л. 184). Однако избежать наказания государь может, если простит Никона. Патриарх призывает царя к покаянию, к искреннему раскаянию в совершенном над ним суде – такое признание и осознание своего поступка как греховного должно стать доказательством прощения государем опального патриарха. Своим посланием Никон отвечает Алексею Михайловичу на его просьбу дать царю прощение и благословение царской семье, не раз передаваемую через государевых людей и приставов: «А что ты, великий царю, присылал ко мне в час, в он же во изгнание мя повезли, окольничева своего Иродиона Стрешнева с милостынею и просити прощение и благословение от меня тебе, великому царю государю, и царице государыни, и чадом вашим, и царевнам государыням, и я ему сказал ждать суда Божия. И паки, как прислан на перемену Агею Шепелеву Степан Наумов, говорил мне те же слова, чтоб мне тебе, великому царю государю, и государыне царице, и чадом вашим, государям и царевнам государыням, чтоб мне дать благословение и прощение. И ему то же говорил, что мне нельзе дать просто благословение и прощение. Он мене – великий царь государь – до Ферапонтова осудил и заточил, а я ево трикраты, по божественой заповеди, паче Содома и Гомора» (1667-№ 2, л. 181). Никон настойчиво призывает царя покаяться самому, простить Никона, а лишь затем обещает дать ему свое прощение и благословение: «Мне тебе по человеку изнести слово прощения и благословения, да боюся, воля тому не последует чрез святую Его заповедь: отпустите, предварив рек, и Он отпустит вам; аще удержите, удержится. // Мне<тебе> отпустить, а я не буду испущен: от удержания твоего не имать судьбы Божия последовати» (1667-№ 2, л. 182 – 183). Помочь патриарху Никону, простить его, значит для царя спасти свою душу – получить прощение от Бога: «И аще сими всеми божественными заповедьми и оправдании не увещаешись и, гоня и муча мя, яко пса смердяща или яко худую блоху, не престанеши, то кто тя может увещати?» (1667-№ 2, л. 183).

Призывая царя к покаянию и прощению, патриарх Никон уравнивает государя со всеми людьми как человека грешного: «<Аще> и великий царь еси, не рцы: кто мя преможет? Господь бо, мстя, отмстит. Занеже дана есть от Господа державам, и сила от Вышняго, иже истяжет дела ваша и помышления испытает и прочее» (1667-№ 2, л. 183). Никон подчеркивает, что Алексей Михайлович по отношению к нему поступил несправедливо прежде всего как человек. И простить Никона царь должен по трем причинам: как человека, безвинно страдающего и поэтому особенно нуждающегося в помощи; как бывшего друга и помощника; и как человека, согрешившего перед царем.

Свое положение в ссылке патриарх Никон характеризует с точки зрения Священного Писания и агиографии. По степени переносимых страданий Никон ставит себя в один ряд с самыми известными библейскими героями, переносившими физические страдания во время испытаний их Богом; библейская образность усиливает эмоциональное воздействие на адресата: «А что клобук снял со жемчюхи и иной дали, ничтоже мне о жемчюге том попечение – поминаю Владыки Христа тернов венец и радуюсь... И об едином живу, во изгнание сослан и поминаю божественое слово: „Блажени изгнани правды ради, яко тех есть Царство Небесное»; и паки: „Блажени есте,<егда> поносят вам и ижденут, и рекут всяк<зол> глагол на вы лжуще, Мене ради. Радуйтесь и веселитесь, яко мзда ваша многа есть на небеси». В келью посажен больнишную смрадную, и окна закованы, клопами и блохами умножена без числа, яко нимало лзе есть причастить – поминаю тму<кечную> и червие неусыпаемыя и молчу; жар // и зной, чад келейный – поминаю геену и огнь и не смущаюсь. Мантию архимандрит со Агеем ис кельи з гвоздя взяли и костыль, коим старость свою подпирал – поминаю Божие слово, глаголюще: „Хотящему судитись с тобою и ризу твою взяти, не возбрани ему и срачицу», и паки же лону Христа моего и совлечение от Своих Ему риз, и наг на суд – и бываю в мире. Лишение слуг, пищи и пития, и прочих – поминаю Лазаря убогаго и Иова многострадальнаго и веселюсь, и богатаго, поверженнаго во огнь неугасаемый и <...> и жаждущаго капли единой, иже и не получи, и не жажду добрых: может вода утолити жажду, и глад – хлеб, якоже мудрый глаголет. Аще ли и сих повелиши лишити – скорее; скорее к надеемым благим пристроюсь» (1667-№ 2, л. 180 – 181). Патриарх Никон сравнивает себя и с житийными героями, стойко переносившими муки и страдания; однако подчеркивает разницу между тяжестью своего положения в заключении и подвигом святых мужей: цель испытаний мучеников высока – во имя Христа, «правды ради»: «С радостию бы, ей, аки<на> всечестный пир изшел и сам выю протяг, не яко нетерпеливу ми бывшу, и своей<смерти> радуючися, но правды ради, зане мнози святии с радостию в муках выя своя преклониша, яко на всечестный брак, на муку, радующеся, идяху» (1667-№ 2, л. 183); а патриарх Никон осужден напрасно и мучим царем «без милости» «яко злодей»: «Ты, великий царю, некогда писанием своим проклинал ненавидящих мя, глаголя: „Ей, погибнут вси ненавидящим тя, и скорушит Бог челюсти их, и сами разсыплются, яко прах». Ныне же не вем, что сотворша себе, мучиши мя без милости, яко злодея. Ни я царству твоему что любо сотворша знаю. Сам при испытании моем свидетельствовал, глаголя: „Ты, де, мнишь, я тебя стану мучить, и того ради исповедался и маслом соборовался, и причащался, – не будет, де, тово от Мене». И после тово все не так сталося» (1667-№ 2, л. 183).

Обращаясь к государю, патриарх вспоминает о своих заслугах перед царем и царской семьей, когда он, жертвуя своей жизнью, «работал» и помогал государю: «Что я тебе, великому царю государю, сотворил? На Москве в смутное время, тобою, великим государем, посылаем, всюду ходил, будучи архимандритом на Новом у Спаса, не поминаючи свою смерть. В Новегороде в смутное время камением и кольем забит насмерть тебе ради. О них несть время подробну зде писати. На Москве будучи, работал тебе, великому царю государю, не яко патриарх. Такожде и в моровые поветрия царице государыне и сестрам твоим, государевым, и чадом вашим работал так, как последний раб, якоже и сам ты, великий царю, будучи ми в твоей столовой, свидетельствовал, глаголя, яко нечим мне заплатить за твою работу. И ныне се ли мне твое воздаяние вместо моея работы? Яко пса состаревшася отрину и заключи, и подобныя пищи лиши» (1667-№ 2, л. 183).

Наконец, патриарх Никон признается царю в том, что сам проклял его трижды: первый раз, когда покидал патриаршую кафедру; второй раз, когда на Рождество 1662 г. не был принят царем; третий раз, когда на Соборе Никону были предъявлены обвинения. «И тако совершив свое трикратное // борение, изшед, радуяся, якоженекогда божественный Павел апостол противящим и хулящим оттряс ризы своя, рече к ним: „Кровь ваша на главах ваших, чист аз»(ср.: Деян. 18: б)» (1667-№ 2, л. 181 – 182).

При помощи ссылок на тексты Священного Писания Никон убеждает царя дать ему свое прощение. Поучая государя, Никон цитирует и перефразирует библейские источники. Приведу характерный пример. Обоснование невозможности простить и благословить царя Никон начинает с евангельской цитаты: «Сего ради мне нельзе тебе великому царю государю, и царице государыне, и чадом нашим, и царевнам государыням, зане и божественая заповедь глаголет: „Аще человеком согрешения их отпустите,<отпустит> и вам Отец ваш Небесный; аще ли не отпущаете человеком согрешений их, ни Отец ваш отпустит вам согрешений ваших»(Мф. 6:14 – 15)». Дальнейшие рассуждения Никона строятся на парафразе евангельских текстов; своими словами, возможно, по памяти, Никон излагает евангельские заветы о прощении грешников: «И паки инде есть писано: прощение прося согрешением, прости и ты иже в тя согрешившим(ср.: Лк. 17:3), зане оставление дается противу оставления(ср.: Лк. 6:37), и яковы бываем клевретом нашим, такова имамы обрести Владыку и всех царей Царя(ср.: Мф. 7:12; Лк. 6:31). И паки инде пишется: остави неправду искреннему своему, и тогда, помольшутися, греси твои разыдутся(ср.: Мк. 11: 25)». К рассуждениям, базирующимся на топике новозаветных книг, патриарх Никон добавляет перефразированные им тексты из книг Ветхого Завета: «Человек на человека сохраняет гнев и от Господа ищет исцеления; на человека, подобна себе, не имать милости, а о гресех своих молится; сам сый плоть, и хранит гнев; кто очистит грехи его? Помяни последняя разстление и смерть, и престани враждовати, и пребывай в заповедех, поминаяй и не возненавиди ближнего. И в Завете: презри невежства, останися от свара, и умалиши грехи(ср.: Иез. 18: 30 – 31)». Рассуждения Никона «от Писания», в которых отразилось единство взгляда Ветхого и Нового Завета на грех, прощение и покаяние, как будто готовили читателя к чтению и восприятию самого Священного Писания: патриарх делает выписку из Евангелия от Матфея, содержащую текст притчи о немилосердном должнике, наказанном его господином, и вставляет в свое повествование(Мф. 18:23 – 35). Завершив аргументацию макроцитатой, Никон возвращается к евангельским текстам, которые «прозвучали» в начале поучения, и повторяет их; однако тексты, прежде цитированные, теперь Никон излагает своими словами, а прежде перефразированные, подаются цитатой: «Зри, великий царю, яко всюду Божественое Писание и заповеди повелевают, глаголюще: „Отпустите и отпустятся вам» (Лк. 6:37). Мне тебе по человеку изнести слово прощения и благословения, да боюся, воля тому не последует чрез святую Его заповедь: отпустите, предварив рек, и Он отпустит вам; аще удержите, удержится(ср.: Мф. 6:14 – 15)». Итог своим рассуждениям Никон подводит при помощи двух цитат: «И аще сими всеми божественными заповедьми и оправдании не увещавшись... то кто тя может увещати? По писаному: „Аще Моисея и пророки не послушают, то аще кто и от мертвых воскреснет, не имут веры»(Лк. 16:31)... Писано есть: „Поминайте юзники, яко с ними связани; озлобляемъся, аки и сами суще в теле»(Евр. 13:3)» (1667-№ 2, л. 182 – 183). Поучение царю, выстроенное патриархом Никоном при помощи ссылок на Священное Писание, чрезвычайно эмоционально, убедительно и доказательно благодаря, во-первых, использованию автором нескольких способов включения в свое повествование отличающихся друг от друга по объему и степени обработки текстов библейских источников; во-вторых, благодаря указаниям автора на «чужой» текст при помощи обозначений источника клишированными выражениями со значениями говорения и письма («писано есть», «инде пишется», «по писаному», «божественая заповедь глаголет», «божественая притча показует», «Божественое Писание и заповеди повелевают, глаголюще»); в-третьих, благодаря повторному обращению автора к ранее использованным библейским высказываниям.

Совершенно другое отношение патриарха Никона к царю в послании 1671 г.: Никон намеренно подчеркивает, что от государя он «никоторова зла... ни видел, разве милости, ни слышал, и все со благодарением терпел» (1671-№ 7, л. 196). Если в 1667 г. патриарх Никон просил царя, чтобы тот простил его, то теперь он сам просит у государя прощение. Исповедальное и лирическое начала определили содержание и тематику послания 1671 г.

Условно это письмо патриарха можно разделить на три части: в первой Никон излагает обстоятельства, по которым он оказался в Ферапонтовом монастыре, и просит у царя прощения; во второй говорит о жизни в ссылке и своих взаимоотношениях с приставами; в третьей формулирует просьбу к царю.

Первая причина, по которой патриарх Никон оказался в Ферапонтовом монастыре, как следует из письма, – разлад с царем. В возникшем между ним и царем конфликте патриарх Никон винит прежде сего себя, признаваясь, что сам «досаждал» царю, намеренно «раздражал» его, относился к государю «с презорством». Чтобы подчеркнуть, что именно царь стремился к примирению, Никон строит повествование о своих взаимоотношениях с государем, чередуя рассказы о собственных поступках и «ответных» поступках царя, завершая их каждый раз признанием своей вины. Рассказывая об обстоятельствах оставления патриаршей кафедры, Никон подчеркивает, что, совершив этот поступок «без... великаго государя, указу», он подвел царя, не оправдал его надежды и поступил против государевой воли: несмотря на «худось и недостаток ума» Никона, при избрании московского патриарха царь настоял на его кандидатуре, тогда еще новгородского митрополита («И твой, великаго государя, глагол превозможе»), а потом, отказывая Никону в просьбах отпустить его на покой, удерживал и просил остаться. После ухода Никона в Воскресенский монастырь, до осуждения его церковным собором и ссылки добрые отношения между царем и опальным патриархом поддерживались, как настаивает Никон в своем письме, только благодаря царю Алексею Михайловичу, который «подражая небесному Отцу и Богу в щедротах, и в Воскресеньском монастыре милостию своею не забыл, всякою милостию своею посещал: и пироги имянинные присылал, и милостыню». Когда Алексею Михайловичу стало известно, что Никон в Воскресенском монастыре приболел, он прислал к нему стольника Афанасия Ивановича Матюшкина «со благими... и милостивыми обеты и утешительными словами, что, де... не имаши мене оставити, ни презрети и до смерти. И я о той милости не зело порадовался» (1671 -№ 7, л. 194).

В письме 1667 г. патриарх Никон требовал от царя простить его и доказывал государю, что он своим поведением оскорбилНикона; теперьон сам проситу Алексея Михайловича прощение за свои поступки: во-первых, за письмо ко вселенским патриархам («...и я, ведая ево, Мелетиево, лукавство, убоясь тамошняго осуждениа по ево оглаголанию, писал ко вселенскому констянтинопольскому патриарху и ко иным. И тебя, великого государя, то мое письмо не утаилось, яко аггела Божиа, и в том прощения прошу себе и прочим, которые тому делу повинны, – рождшагося ради Христа Бога, остави» – 1667-№7, л. 196); во-вторых, за то, что «шумел» на соборе, «поневоле против своих писаных слов говорил тебе, государю, прекословно и досадно» (1671-№ 7, л. 196); наконец, за то, что «обещестил» и «прогневал» царя, не принимая государева жалования: в первый раз перед соборными заседаниями на Лыковом дворе, когда царь прислал Никону и его людям продукты и воду, во второй раз после вынесения соборного приговора, когда царь отправил к Никону с деньгами и мехами стольника Р.М.Стрешнева, в третий раз уже в Ферапонтовом монастыре, когда отказался принять присланные с тем же стольником деньги на помин души царицы Марии Ильиничны Милославской (1671-№ 7, л. 196).

Вторая причина – наветы врагов: «А потом, наветом враг моих к тебе, великому государю, Романа Бобарыкина и Ивана Сытина, с ними же и иных клеветами и лжами их, возрасте меж нами великая смута, великая. Они же меня обидели, они же тебе, великому, и оклеветали всякими небылыми делы» (1671-№ 2, л. 194). Особенно подробно рассказывает Никон о доносе на него патриаршего сына боярского Михаила Афанасьева и Демьяна Ивановича Левицкого. По сохранившимся документам «дела» патриарха Никона, обвинения М. Афанасьева (Демьян Левицкий, как говорил Михаил, был посажен патриархом Никоном в тюрьму в Воскресенском монастыре и пытан по подозрению в том, что он переносит вести о Никоне государеву лекарю Даниилу (из евреев) и с ним жидовствуют), следственное дело по разбирательству которых длилось полгода, с октября 1666 г. по апрель 1667 г., сводятся к следующему: 1) обвинение в «жидовстве» личного врача царя Алексея Михайловича бросает тень на самого царя; 2) в окружении Никона близкие ему люди – зять, крестник, подьячий – занимаются «татными» делами; 3) Никон обвинен в жестоком обращении с подчиненными, например в сечении невиновных кнутом и плетью, битье палками, а также в ссылке неугодных в дальние обители – Иверский и Крестный монастыри; 4) прием Никоном «служилых и торговых» иноземцев из московской Немецкой слободы в Воскресенском монастыре, включая посещение церквей, колокольни и трапезы в патриарших хоромах, что было строжайше запрещено церковными правилами; 5) Никон парился в бане с «молодицами» и склонял к сожительству жену доносителя²⁵². Следствие по доносу М. Афанасьева и Д. Левицкого на патриарха Никона завершилось 27 апреля 1667 г., когда патриарх Никон провел в ссылке уже несколько месяцев: его обвинители предстали на соборе перед вселенскими патриархами, и решение было принято в их пользу²⁵³. Однако об исходе дела Никон не говорит, но, характеризуя обвинения в свой адрес, замечает, что у «жидов» новокрещенных «то и дело похвально, чтобы на ково солгать, на священный чин. Не не весть твоя, великаго, мудрая совесть, како на Христа Бога лжесвидетельствоваху и на святаго первомученика, и на Павла апостола, о них же в Деяниях писано есть» (1671-№7, л. 195). Излагая это дело со своей точки зрения, патриарх Никон стремится убедить царя в своей правоте: Афанасьев и Левицкий – отступники от православной веры: «И от тех жидов един,<ему имя> Домиян, оставя православную<святую> християнскую веру, почал по старому закону жидовскую веру держать и святых постов не хранити, и во вся посты мяса ясти, и молодых черньцов развращать, для чево, де, вы не женитесь и мяс не едите, молоды, де, таковы, и иным всяким жыдовским обычаем»; их «жидовское» учение несовместимо с христианскими представлениями о нравственности; их последователи, как показывает Никон, – клеветники и наветники: «А Демьянко жид и в Ыверском монастыре женою своею поклепал отца ее духовнаго да иных многих старец иными злыми доводными делы» (1671-№ 7, л. 195); принявшие «жидовство» – нечистые на руку люди: «А в то же время и из нашей кельи молодые чернцы в жидовской ереси и учении были и в казне у меня покрали деньги и платье...» (1671-№7, л. 195). Поэтому суровые меры, которые Никон применил к отступникам от православия, – сыск и смирение (пытки и заключение под стражу) – оправданны и не противоречат церковным канонам: «И я ему (Демьяну. – С. С.) не поверил, ведаючи от божественнаго<писания> и правил святых апостол и святых отец, писано особно о них в правилех, что их, новокрещеных, нигде во свидетельство не принимать...» (1671-№ 7, л. 195). Патриарх Никон одобряет и действия царя. Алексей Михайлович поступил с доносчиками на Никона, как с государственными преступниками; в подмосковный Новый Иерусалим он послал своего доверенного человека и секретаря, дьяка приказа Тайных дел Дементия Минича Башмакова с отрядом стрельцов, сотником и стрелецким головой; довольный результатом расследования дела в Воскресенском монастыре, Никон отмечает: Демьяна с женой и детьми поймали, арестовали жену и детей М. Афанасьева, «и на ково они сказали, и тех поимали же» (1671-№ 7, л. 195).

Доброе и истинно христианское отношение к себе царя Алексея Михайловича патриарх Никон противопоставляет отношению к себе приставов, от которых «все злое видел... яко же от первых, тако и ныне» (1671-№7, л. 197). Несмотря на нанесенные Никоном царю обиды и оскорбления, от Алексея Михайловича, по признанию патриарха, Никон ничего, «разве милости», не получал и «все со благодарением терпел» (1671-№7, л. 196). Самый жестокий из приставов Степан Наумов «затворил» Никона в келье «на смерть и запасов давать никаких не велел» только за то, что патриарх «в очи, и за очи говорил о неправдах его, что многих старцов и слуг, и крестьян бил и мучил, и посулы имал»; обличая Степана, Никон называл его «мучителем и лихоимцом» и «дневным разбойником» (1671-№7, л. 197). Для освобождения Никона из-под стражи царь прислал в Ферапонтов монастырь Ивана Образцова, но после отъезда царского стольника положение Никона ухудшилось: «И он, Степан, немного спустя, почал мучить мене пуще и перваго» (1671-№7, л. 197). К келье Никона пристав запретил кому-либо подходить и строго наказывал ослушавшихся: «И он, Степан, приказал сотнику и стрельцам, никово не велел блиско подпускать и дороги х кельям накладывать, и самим стрельцам блиско не велел же ходить. А служек, которых в келью пустил, и трудников – и им грозил всякими страшными прещении, и того ради все не хотят жить, плачют да болезни на себе сказывают, чтоб не жить у меня в кельи. А куда пойдет работник, и за ними ходили всюда. А как послышал Степан перемену себе, и он и трудников не велел пускать вон ис кельи, а слушке не велел в келью ходить, а велел в келье сказать, что, де, слушка болен, а инова, де, послать неково. И так было, покаместа и перемена пришла» (1671-№7, л. 199). Пристав, по словам Никона, не предпринимал, никаких попыток, чтобы улучшить снабжение ссыльного патриарха продуктами; наоборот, лишал его тех привилегий, которые были даны Никону царем: для улучшения снабжения патриарха Никона продуктами царь разрешил ему пользоваться рыбным уловом из Бородавского озера; «И я зделал свой невод, – писал Никон царю, – и ловил, и твоим, государевым, жалованьем сыт был», но Степан из «Бородавской ловли рыбы не велел имать: „У мене, де, такова указу государева нет, что з Бородавы рыба имать"», – объяснял пристав Никону (1671-№7, л. 197). В Ферапонтовом монастыре Наумов, как рассказывал Никон царю, жил весело и с размахом, лишая патриарха самого необходимого: «А у нево, Степана, человек по 20 было на хлебе. Да он же, Степан, пива без престани варил и вина курил, и в вотчины много запас отпускал; а мне которое и пришлет, итово есть никак нельзе, горкое да гнилое; такоже, де, и рыбу присылал лежалую и не колотую» (1671-№7, л. 198).

Сценам праздничного времяпровождения пристава Никон уделяет особое внимание. Панихида по умершей царице Марии Ильиничне нарушена в Ферапонтовом монастыре пьяным весельем, устроенным Степаном Наумовым и его товарищами: «А пир был заздравной, а не понахидной, неведомо, для чово и для какой радости» (1671-№ 7, л. 198). С мельчайшими подробностями описывает Никон, поведение и внешний вид пристава и его веселящихся гостей: «И после Поста и Светлой недели, по твоему, государеву,<указу> правили в монастыре сороковицу. А он, Степан, не дождався совершения, поехал, нарядясь, со женою седши в одних санях. А перед ними ехали твои, государевы, стрельцы, // нарядясь в красныя кафтаны, а за ним, Степаном, каптана красная и тасчут санники белые» (1671-№ 7, л. 198 – 199). «Не дождався совершения» панихидного богослужения в сороковой день после кончины царевича Алексея, пристав, «нарядясь, поехал в гости, а стрельцы пред ним в красных кафтанех верхами» (1671-№ 7, л. 199). Никон замечает, что цвет одежд стрельцов и пристава и повозки Степана красный. Рассказывая о Наумове, Никон явно подчеркивает противоположности в его поведении: вместо поминального обеда по царице МарииИльиничне Степан устроил «пир» «заздравной». Смерть царевича Алексея Алексеевича тоже не вызвала тоски и горя у пристава: «И паки, как к Степану весть пришла, что грех ради наших, сына твоего, государева, а нашего государя царевича и великаго князя Алексия Алексиевича не стало, а ево, де, Степанова, девка пришла в ыную избу и говорила: „Ныне, де, на Москве кручина, а у нашего боярина радость"» (1671-№ 7, л. 199). Обращает на себя внимание и тот факт, что противоположности в поведении Степана Никон подчеркивает при помощи высказываний, построенных на комическом приеме оксюморона. Фразы, вложенные в уста людей из окружения Степана и даже самого патриарха, напоминают выкрики балагура: «Ныне, де, на Москве кручина, а у нашего боярина радость», – это заметила «Степанова девка»; обличая пристава с крыльца, перед всем народом сам Никон кричал: «Ныне у наших государей на Москве плач и сетование, а у Степана ныне радость и веселие...» (1671-№7, л. 199). Если вспомнить, что Никон составляет письмо царю на Рождество, то эти детали приобретают определенный смысл. На мой взгляд, для характеристики поведения и образа пристава Степана Наумова Никон прибегает к народной обрядности и образности святок.

В красные платья облачались святочные ряженые – «халдеи», исполнители ролей людей Навуходоносора, мучителей трех отроков в чине пещного действа, совершавшегося за несколько дней до Рождества. Чудо о трех отроках, опалившихся пещным огнем, но оставшихся живыми, символически служило прообразом чудесного рождения Иисуса Христа²⁵⁴. Красные с головы до ног «халдеи» были как бы персонифицированным выражением огня во все время святок²⁵⁵. Возможно, красный цвет в облике самого жестокого пристава Наумова и людей, его окружавших, должен был подчеркнуть греховную, нечестивую сущность этого человека. Нравственность пристава и еговнутренние качества вызывают у Никона неприязнь.Во время Великого поста Степан веселится: «А после Родиона Матфеевича²⁵⁶ у Степана пир был великой, звал окольних детей боярских и со женами их и перепоил их замертво. И они, розъежаючись, ехали по озеру пьяни, блевали из саней» (1671-№ 7, л. 198); когда в монастыре начали «по государе царевиче сороковицу править», «а Степан в тот день, нарядясь, поехал в гости» (1671-№7, л. 199). Поведение Степана противостоит общепринятым нормам, и негативная характеристика его поступков дается Никоном в соответствии со спецификой святочного периода, характеризующегося, по народным убеждениям, появлением на земле в это время нечистой силы. Все, чем занимается пристав, можно охарактеризовать как «святочное бесчинство»²⁵⁷: Степан ведет себя как «существо» «иной» природы; он как будто намеренно демонстрирует свое «антиповедение»²⁵⁸, совершает поступки, в корне отличающиеся от повседневных норм поведения²⁵⁹. Никон подметил склонность пристава и окружающих его людей к ярким одеждам и их частой смене: стрельцы ехали, «нарядясь в красные кафтаны»; «а стрельцы пред ним в красных кафтанех верхами». Возможно, это наблюдение патриарха основано на знании им такой приметы обрядовой формы поведения как «ряженье»: ключевая функция святочного ряженья состоит в выделении «чужих» – в данном случае причастных к представителям других социальных групп²⁶⁰. Никонпоказывает, что некоторые откровенно вызывающие поступки пристава свидетельствуют об оскорблении им царя и царской семьи, о «безболении о вас, государех»: в то время, как царь скорбит по умершей супруге, а «на Москве плач и сетование», Степан в монастыре устраивает «парад» – «государевым людем пред собою и перед женою своею велит ездить» (1671-№ 7, л. 198 – 199).

Описывая свои одежды, патриарх Никон, кажется, намеренно противопоставлял яркие наряды пристава и стрельцов своим износившимся лохмотьям, принципиально разделяя «ряженье» Степана и свой внешний вид: «И есмь ныне болен и наг, и бос, обжогся и обносился до нага, и креста на мне нет третей год; стыдно и во другую келью выйти, идеже хлебы пеку и варю, понеже многие части зазорные непокровены» (1671-№ 7, л. 196). Натуралистические подробности, присутствовавшие в описании Никоном его внешнего облика, непокровенность тела в определенной степени символизировали его плотское, греховное начало. Не случайно Никон подчеркивал, что все случившееся с ним – за грехи его. Символическое «опаление» «адским», халдейским огнем (столкновения с приставом, притеснения и унижения патриарха Степаном, изолированность Никона от внешнего мира) становилось для патриарха Никона не только губительным и невыносимым, но и очистительным, поэтому у царя, «подражавшего Отца Небеснаго щедротам», он просил о помощи: но новый пристав, сменивший Степана, не имея от царя распоряжений о содержании ссыльного патриарха, делал «все по Степанову же обрасцу... И ныне, после Степановой персмены, не слышится нам никое же лихо елико, а Степан сказывал твою, государеву, немилость и пущее заточение» (1671-№7, л. 201). Потому-то время святок, выбранное Никоном для письма, не случайно. Рождество есть начало раскрытия сугубой сущности Христа; Рождество – первая половина двумирной сущности, Богоявление (Крещение) – вторая: «Амбивалентный образ – огонь, изливающий воду, был доминирующей темой богослужения рождественского цикла. Одна половина этого образа-символа, огненная, была обращена к плотскому, человеческому, ветхому и со всем этим к Рождеству, вторая, водная, – к духовному, божескому и вместе с этим ко Крещению. Символ крещения – вода, символ рождества – огонь, а то и другое вместе – символ явления Бога на земле»²⁶¹. Возможно, что именно к празднику Богоявления Никон ждал перемен в своей жизни в ссылке.

Завершает Никон послание 1671 г. просьбой к царю: «... прошу, ослаби ми мало, да почию преже, да же не отьиду, и к тому не отьиду, и к тому не буду. И посем едино другое прошу, еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего и зрети ми красоту Господню, и посещати храм святый Его» (1671 7, л. 202). Изложение своей просьбы Никон не случайно приурочивает к одному из двунадесятых православных праздников – Рождеству Христову. Заключительную часть Никон открывает цитатой из Книги Притч Соломоновых о том, что «сердце царево в руце Божии» (Пр. 21:1), а значит, каждый свой поступок правитель совершает не только по Божьей воле, но и во славу Бога. При помощи другой ветхозаветной цитаты, из Пятой книги Моисеевой, Никон призывает царя следовать советам «отцов» и «старцев», которые жили и поступали по Богу: «Вопроси, – рече, – отца твоего, и возвестит ти, старца, и рекут ти» (Втор. 32:7). Автор напоминает царю о том, что традиция прощать людям их грехи во время церковных праздников освящена свыше. Для подтверждения своих слов патриарх Никон сначала ссылается на авторитет Григория Богослова («Видех некогда, прочитая книгу Григориа Богослова, подобное ми, яко таиньств ради и святых торжеств, множицею оставляет согрешения Бог человеческая, и не просто согрешения множицею, и даров духовных сподобляет» – 1671-№ 7, л. 201), а затем кратко излагает сюжет из Жития святителя Феодора Едесского о прощении Богом в праздник Пасхи столпника Феодосия, который в течение 50 лет молился о покаянии. Однако Никон предостерегает царя от поступков тех правителей, которые, проявляя по праздникам свою милость к нуждающимся, руководствовались чужим выбором и своими обещаниями. Из Евангелия от Матфея Никон цитирует начало новозаветной легенды об освобождении по желанию толпы разбойника Вараввы вместо Иисуса Христа (Мф. 27:15 – 24) и кратко излагает содержание евангельской легенды о том, как в качестве вознаграждения за танец дочь возлюбленной галилейского правителя Ирода получила голову Иоанна Крестителя на блюде (Мф. 14:6 – 12).

Для дидактического и эмоционального воздействия на царя патриарх Никон обращается к текстам двух Евангелий – от Матфея и Луки и двух посланий апостола Павла – к Галатам и Римлянам. Примеры и цитаты из книг Нового Завета подчинены определенной логике. Свои рассуждения о милосердии и прощении Богом творящего милость патриарх Никон строит на трех цитатах из Евангелия от Матфея: «Послушай рождьшагося днесь Христа Иисуса, блажаща милостивыя: „Блажени бо, – рече, – милостивии, яко тии помиловани будут»(Мф 5: 7). Како же и сам ты, великий государь, помилован имаши быти, не послушав нищаго своего богомольца? „Аще бо, – рече, – отпускаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш Небесный; а те ли вы не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит вам согрешений ваших»(Мф. б: 14 – 15). И по притчи о тме талантех рече: „Тако и Отец мой Небесный сотворит вам, аще не отпустите кождо брату своему от сердец ваших прегрешения их»(Мф. 18:35)». Особенность этого цитатного монтажа состоит в том, что цитируемые фрагменты источника расположены здесь в порядке следования глав Евангелия: патриарх как будто пролистывает книгу и делает из нее выписки. Кроме того, точно обозначена только последняя, третья, цитата из «притчи о тме талантех», представляющая собой заключительную, резюмирующую фразу из евангельской легенды; завершая цитатный блок, она и здесь аккумулирует в себе смысл объединенных единой тематикой цитат. Источник первых двух цитат не обозначен, однако их появление подготовлено самим автором при помощи употребления в его речи цитатной лексики. Никонвводит первую цитату словами «блажаща милостивыя», которыекоррелируют со словами «блажени», «милостивии», «помиловани». Лексический повтор характерен и для следующего после первой цитаты риторического вопроса автора к царю («помилован»), который, в свою очередь, объясняет появление второй цитаты – ответа на вопрос. Вторая и третья цитаты объединяются темой прощения; здесь повторяются слова со значениями «грех» и «прощение греха»: «отпускаете» «согрешения» – «отпустите», «прегрешения». Таким образом, при помощи цитатного монтажа патриарх Никон доказывает, что главным условием для прощения свыше является милосердие.

Рассуждения Никона о любви к Богу и ближнему, которые подкрепляют просьбу патриарха к царю, строятся при помощи обращений автора к текстам двух Евангелий и двух посланий апостола Павла. При ссылках на эти источники доля цитатного слова в повествовании Никона постепенно сокращается, а роль авторского слова возрастает. Никон соединяет цитату и парафразу: «Ибо Сам Господь, всю широту Ветхаго и Новаго закона собрав, во двою заповеди положи – еже любити Господа Бога и ближняго своего, яко сам себе. „Сею бо, – рече, – обою заповедию весь закон и пророцы висят»(ср.: Мф. 22:37 – 40). Сему подобно и Павел апостол глаголет: „Любяй бо, – рече, – закон сконча»(ср.: Гол 5:14). И паки: „Исполнение закону любы есть»(Рим. 13:10)». Цитату из Евангелия от Матфея, содержащую «золотое правило» Иисуса Христа о любви, Никон дает не сразу, а вводит постепенно, перефразируя три предшествующие этой заповеди стиха; два высказывания апостола Павла поданы по-разному: содержание первого из них, из послания Галатам, Никон передает своими словами, второе – цитирует. Никон приводит несколько примеров искренней любви к Богу, которую показали герои евангельских легенд,записанных апостолом и евангелистом Лукой – о бедной вдове, подавшей две медныемонетына строительство храма: «Малы дары множицею Судию умилостивиша: худы две медницы всего века множество богатящихся преодолеша славою(ср.: Лк. 21:1 – 4)»; о мытаре, получившем прошение Бога благодаря своей искренней молитве: «Смирена молитва мытаря оправда – образ всем бысть смиреным о Христе(см.: Лк. 18:10 – 14)»; о распятом с Иисусом Христом разбойнике и уверовавшем в Него перед смертью: «Мало слово разбойника спасе и рая жителя показа(ср.: Лк. 23:40 – 43)». Завершает Никон свою просьбу к царю словами помилованного Христом разбойника: «Тем же и аз, оного подражая, зову: „Помяни мя, господи царю, во царствии своем, да и тебе Господь Бог помянет во Царствии Своем Небесном»(ср.: Лк. 23:42). А иже от Мене, смиреннаго, тебе, великому государю, мир и благословение отныне, и семени твоему до века. Аминь» (1671-№7, л. 203). Сочетание разных способов введения текстов источников делает повествование Никона убедительным, дидактическим и эмоциональным.

Письма 1667 и 1671гг. патриарх Никонписал сам (они дошли в автографах) и адресовал ихлично Алексею Михайловичу. Послание 1671 г. Никон называет «письмом»: «О писме, великий государь, не покручинься. Господа ради, что худо и не исправлено. То и черное и белое, у себя иного не оставил, а се мало вижу» (1671-№ 7, л. 203). Значит, послания были единственным способом непосредственного и доверительного общения патриарха с царем. Важной особенностью эпистолярного жанра является его беседный характер; любое послание можно представить в виде диалога с адресатом. В 1667 г. Никон строит повествование как разговор с царем; сказовая манера подчеркивается им в постоянных обращениях к царю, риторических вопросах к собеседнику («И что потреба многословити?», «Как ты, великий царю, разсудишь?»), в подытоживании ранее сказанного («якоже и выше рекох»), намеренном подчеркивания беседного характера общения с царем («Да не отяхчю слуха твоя,царьская...»); Никон искренне надеется, что царьпереживает о его положении и готов оказать любую помощь («О бумаге и о чернилах, Господа ради, никово не истяжи – своя с Москвы. А инова никакова дела не писано никуда, яко тако истина есть» – 1667-№ 2, л. 184). В послании 1671 г. беседный характер общения подчеркивается Никоном не только частыми обращениями к царю, но и самим исповедально-личным характером «беседы»: Никон просит у царя прощения, признается царю в нанесенных ему обидах, вспоминает об их прежних отношениях, о ситуациях и событиях, участниками которых были они сами.

По содержанию и степени воздействия на царя сам Никон, вероятно, рассматривал свои сочинения в разных традициях жанра послания. Послание 1667 г. он связывал с традицией апостольских посланий. С «апостолького слова» патриарх Никон начинает письмо: «Не свое, но апостольское слово понуди мя злострадание зде написати: „Бог ны посланники последних яви, яко насмертники; зане позор быхом миру и Аггелом, и человеком. Мы убобуи, Христа ради, вы же мудри о Христе; мы немощни, вы же крепцы; вы славни, мы же безчестни. До нынешняго часа и алчем, и жаждем, и наготуем, и страждем, и скитаемся, и труждаемся, делающе своими руками. Укоряеми, благословим; гоними, терпим; хулими, утешаемся; якоже отреби миру быхом, всем попрание доселе». Не срамля твое благородие, сия пишу (1Кор. 4:9 – 14). Аще и о себе что таково помышлю, истину глаголю, яко вся сия на мне збышась. Якоже и инде той же апостол, крепце похвалюсь о немощех моих, и паки Божий ответ о себе глаголет: сила Божия в немощи совершается. Благоволю и яз в немощех моих и злостраданиих (ср: 2Кор.12:9 – 10), зане елико внешний наш человек озлобляет, толико внутренний обновляется (2Кор. 4:16)...» (1667-№2, л. 175). Ориентация на самые авторитетные образцы эпистолярного жанра – апостольские послания²⁶² – удивительным образом сближает патриарха Никона с традиционалистами, и прежде всего со старообрядческими писателями, для которых обращение к апостолическим письмам стало традицией. Выстраивание своих отношений с апостолической эпистолографией на разных литературных уровнях особенно характерно для протопопа Аввакума²⁶³ и дьякона Федора²⁶⁴. Обращение к посланиям апостола Павла сближает патриарха Никона с протопопом Аввакумом, для которого пример апостола Павла служил одним из аргументов для создания собственного Жития²⁶⁵; Аввакум занимался переделкой текстов некоторых посланий апостола Павла, особенно в пустозерский период своей жизни. Для Никона, как и для Аввакума, характерны заимствования такого рода, когда автор использует большой отрывок из апостольского послания, не ссылается на источник, а, слегка изменив текст, заменяет апостольское имя указанием на себя²⁶⁶. В предисловии к посланию, текст которого мной процитирован, имеется переделка фрагментов из двух посланий апостола Павла к Коринфянам, сочетающая цитату с парафразой.

Специфика использования патриархом Никоном жанра послания особенно ярко проявляется при сравнении фрагментов, имеющих характер автобиографического повествования, из его посланий и челобитных царю, написанных протопопом Аввакумом из ссылки. Бывшие единомышленники, ставшие идейными противниками и заклятыми врагами, представители одной эпохи, находясь в рамках литературного процесса XVII в., оказавшись в сходных ситуациях (осуждение на церковном соборе, ссылка, молчание царя), обратились к одному типу письма. Принцип и цель изложения событий, связанных с собственной биографией, у них принципиально различаются.

В посланиях патриарха нет единого подхода к описанию собственного физического и душевного состояния, келейного быта. Характер автобиографического повествования определяется у Никона целью его писем. Убежденный в несправедливом осуждении и ссылке, обвиняя в своих несчастьях вселенских патриархов и царя, в послании 1667 г. свой келейный быт Никон характеризует в самых мрачных тонах, при помощи библейских образов. Больничная келья напоминает «тьму вечную» (ср.: Мф. 8:12; Мф. 22:13); «жар и зной, чад келейный» Никон сравнивает с «гееной и огнем» (ср.: Мк. 9:43, 45) (1667-№2, л. 181). Невыносимые условия, в которых оказался патриарх в ссылке, даны Никоном через характеристику пристава С. Наумова и оценку его поведения: «И паче всякого убийцы и душегубца пристав зело зело прелют...» (1667-№2, л. 184). В послании 1671 г. Никон свидетельствует о полном безразличии Степана к судьбе Никона: «А коли пошлешь к Степану для какова запасу, и он слушки к себе не пустит... Да с слушкою же приказывает: „Скажи, де, ему, пора, де, прихоти те оставить, еж то, что дадут"» (1671-№ 7, л. 197). Воспоминанием о несбывшемся обещании патриархов сослать Никона в место тихое и спокойное Никон подытоживает описания тяжелого пребывания в заключении: «Слышат аз в приговоре на изгнание мое у патриарх, да буду в Ферапонтове во вся дни живота моего <...> во всяком покои, и несть здесь тако, но зело люто» (1667-№ 2, л. 184). В посланиях из ссылки патриарх Никон, таким образом, сосредоточен в основном на своих бедах, личных преживаниях, вызванных тяжестью заключения и несправедливым к нему отношением царя и людей, с ним рядом пребывающих.

Автобиографический рассказ Аввакума о собственной судьбе и сибирских испытаниях становится аргументом и материалом для обсуждения проблем современности: «...от радости великия обливаяся многими слезами, – свое ли смертоносное житие возвещу тебе, свету, или о церковном раздоре реку тебе, свету?»²⁶⁷. Своей челобитной Аввакум смело «возвещает» о злоупотреблениях воеводы Пашкова, о тяготах «государевых служилых людей». Личная тема превращается в факт общественного значения.

В послании 1671 г. в своих бедах патриарх Никон винит только себя: «И сих ради всех моих вин отвержен есмь в Ферапонтов монастырь в ссылку, и есть тому шестой год, а как в келье затворен, и тому четвертой год» (1671-№7, л. 196). Никон и его спутники голодали и бедствовали: «А у нас только было своих сухарей и круп немного, кое с собою привезли, то и ели; что <хуждее> травы, ея же младую варят во штях, <и то> ел, снить, и борщ, и грибы... И я воду носил и дрова сек сам» (1671-№ 7, л. 197). В «первой» челобитной царю Алексею Михайловичу Аввакум тоже подробно описывал свои физические страдания и душевные муки: «Егда патриарх Никон послал мя в смертоносное место, в Дауры, тогда на пути постигоша мя вся злая. По лицу грешному воевода бил своими руками, из главы волосы мои одрал и по хрепту моему бил чеканом, и седмьдесят два удара кнутом по той же спине, и скована с тюрьме держал пять недель, тритцеть и седмь недель морозил на морозе, чрез день дая пищу, и два лета против воды заставил меня тянуть лямку. От водного наводнения и от пухоты расседалася на ногах моих кожа, и кровь течаще беспрестанно...И как мы дошли до места, тамо нас и совершенное зло постигло: ел я с казаками не по естеству пищу: вербу и сосну, и траву, и кореньн, и мертвыя мяса зверины, а по напраснству и по прилучаю и кобылие. И тово было ядения шесть лег... А что, государь, у меня было из Енисейска везено с собою в запас хлепца на предидущая лета, и тот хлеб он, Афонасей, у меня отнял после кнутнова биения и продавал мне на платьишко мое и на книги свою рожь немолотую дорогою ценою... И я из первых лет ел рожь немолотую вареную, покамест чево было»²⁶⁸. Сближает эти описания желание их авторов вызвать сочувствие царя.Но главная цель рассказов о себе у Аввакума и Никона разная. Воздействуя на личные и человеческие качества царя, Никон пытался возродить в государе чувства прежней дружбы и христианской любви к нему. Рассказывая о жестоком обращении с ним приставов, Никон надеялся на прощение царя. Мягким наказанием пристава С. Наумова, которое совершил Иван Образцов, – «только в хлебенной избе часа з два посидел» – Никон остался недоволен (1671-№ 7, л. 197).

Собственная физическая немощь, недостаток в пище и питье не слишком тревожат Аввакума. Его внутреннее,душевное, состояние, с выражением которого связана особенность его автобиографического повествования(так называемый кропотливый психологический самоанализ)²⁶⁹, и «исцеление» души царя Алексея Михайловича: «да же бы тебе исцелитися душею своею и живу быти пред ним (Богом. –С. С.)»²⁷⁰ – занимают сознание протопопа²⁷¹. Никол заставлял Алексея Михайловича каяться за совершенное им в отношении Никона лично. Через рассказ о собственных страданиях Аввакум призывает царя каяться за несправедливые гонения самого протопопа и его единомышленников: по мнению Аввакума, поступки людей, «праведная» жизнь дают право на помилование Божие и ставят любого смертного выше царя²⁷². Если Аввакум готов терпеть муки заключения до самой смерти ради неприятия им врагов-никониан, то Никон пытается изменить свою ситуацию, ища примирения с царем ради улучшения собственного содержания в ссылке.

Эпистолярный жанр, с присущей ему открытостью, свободой выбора художественных средств, позволял автору не только откровенно высказывать собственное мнение и открыто отстаивать свою позицию, но и не скрывать от адресата своего внутреннего состояния и душевного настроения. Лирическое и поучительное начала отличают оба послания патриарха Никона царю. Тональность повествования патриарха Никона меняется в разных частях его посланий. Никон может быть одновременно и категоричным и резким обличителем своих врагов – вселенских патриархов, осудивших его не по церковным канонам; и защитником царской чести, смело спорящим с приставом Наумовым, порочащим царский род; Никон открыто представляет царю ненадежных и опасных людей из ближайшего государева окружения (будущий патриарх Иоаким, стольник Иван Образцов). Патриарх может быть и страстным проповедником, словом Писания призывающим царя к покаянию и духовной любви. В своих посланиях патриарх Никон проявляет себя и как человек – грешный, больной, своими недугами и тяжестью переносимых страданий вызывающий к себе сочувствие; «терпя во имя Господне», Никон горько «возвещает» царю о своих бедах. Между тем всегда с иронией говорит Никон о своих врагах: «А что клобук снял со жемчюхи и иной дали, ничтоже мне о жемчюге том попечение – поминаю Владыки Христа тернов венец и радуюсь. Большую взяли и паки отдали с клабуком, и паки взали – удивляюся их непостоянству и малоумию, паки без смущения пребываю: едину взяли, другая на мне осталась» (1667-№2, л. 180) – это о вселенских патриархах в письме 1667 г.; и в послании 1671 г. о приставе Степане Наумове, побаивавшемся своей жены: «И я хотел к тебе, великому государю, писать, да не на чом, посылал х приставу, чтоб дал бумаги, и он сперва хотел дать и не дал, жена ево не велела давать» (1671-№7, л. 201). В письме 1671 г. Никон не раз упоминал о жене пристава Степана Наумова, которая, видимо, имела определенное влияние на пристава, но не жаловала или даже боялась Никона, что выражалось в ухудшении его положения в монастыре. Когда до Ферапонтова монастыря дошла весть о кончине царевича Алексея Алексеевича, жена пристава, сидя «в горнице» «за завесою со сестрею своею», говорила: «Не всем, де, кручина, есть, де, иным и радость – меньши наш колодник надеется, а нам, де, не толь страшно стало» (1671-№ 7, л. 199).

Оба послания патриарха Никона из Ферапонтова монастыря написаны ярким, образным языком; в них перемежаются различные стилевые пласты. Библейское слово и книжный стиль сближают письма Никона с учительной литературой: тип повествования патриарха Никона порой напоминает такие образцы проповеднической литературы, в которых органично сочетаются фразеология молитвословий, книжная лексика, витиеватость и возвышенность речи. Вот примеры из послания 1671 г.: «Егда Господь Бог слухом услышит молитву и моление мое и твое сердце укротит, и милость преложит, и сотворит забыти досады моя к тебе, великому государю, и злоречие. Но не имам спомогающаго ми» (1671-№ 7, л. 201); или: «И рожденое Отроча и Бог, крепкий Властелин мира и Отец будущего века, приведет на тя мир и здравие, и на вся сущая твоя, и иже во власти сущих, заме власть Его велия, и миру Его несть предела, и заступит тя судьбою и правдою отныне и до века от всех враг твоих» (1671-№ 7, л. 202). Докуметализм и детализированность в описании событий – другие отличительные особенности посланий патриарха Никона. В 1667 г. в определенной последовательности Никон перечисляет обвинения в свой адрес, звучавшие на церковном Соборе; хронологическому принципу подчинено повествование об отношениях патриарха и царя в послании 1671 г.; в описании обстановки патриарх подмечает мельчайшие детали: мантию Никона «ис кельи з гвоздя взяли» (1667-№2, л. 181), жена пристава Наумова, разговаривая со своей сестрой, сидит «за завесою», наказание Иваном Образцовым Степана за несколько месяцев притеснений Никона продлилось всего «часа з два»; подробно описан рисунок из книги Лазаря Барановича, ведь Никон его «смотрих прилежно»; все диалоги переданы Никоном в виде прямой речи, благодаря чему сцены, в которых автор пересказывает переговоры действующих лиц, легко воспринимаются и с интересом читаются, а само повествование становится живым и ярким.

Для обоих посланий характерно употребление разговорной лексики: в 1667 г. – «пес смердящий», «худая блоха», «Яко пса состаревшася отрину и заключи...»; в послании 1671 г. есть и диалектная лексика: «каптана (сани) красная», «санники (кони) белые», «кручина», «горница», «свояк».

В обоих посланиях своеобразно реализовалась характерная для древнерусской деловой письменности традиция приложений и дополнений²⁷³. Так, в русле традиции в непринужденной манере добавлять к уже законченному письму забытые сведения, краткие замечания и выносить их за границу основного текста находится приложение в послании Никона царю 1667 г. После выражения, напоминающего народную поговорку, которым завершается послание, Никон делает две приписки: «Конец, а терпению нашему Святый Бог даст венец. Аминь. Агей Шепелев, что взял запасу с Москвы, то все себе побрал, я не имал ничово, ей, тако. О бумаге и о чернилах, Господа ради, никово не истяжи – своя с Москвы. А инова никакова дела не писано никуда, яко тако истина есть» (1667-№2, л. 184). Письмо Никона 1671 года завершают три приписки; первая – в русле рассмотренной выше традиции: «Свидетельствую своею бедною рукою и страхом Божиим. Аминь. О писме, великий государь, не покручинься, Господа ради, что худо и не исправлено. То и черное и белое, у себя иного не оставил, а се мало вижу». Второе добавление относится к другой традиции приложений, когда завершающий совет выносится за концовку поучительного послания духовного лица: «Бог Отец о имени Сына Своего, Господа нашего Иисуса Христа, молитву приемлет и просимое дает, яко же свидетельствует слова истина: „Аще, – рече, – чего просите о имени Моем от Отца Моего, даст вам» (Ин. 16:23). Сего ради и аз о имени Христа Бога и святаго ради Рождества Его прощу. Не премолчи о нашем к тебе, великому государю, прошении, да не в суд ти будет писание се и прошение наше». Наставление, которым завершается послание Никона, вероятно, для большей выразительности, дидактического и эмоционального воздействия на адресата дано в виде евангельской цитаты. Заключительная фраза – традиционна для эпистолярного жанра и представляет собой рифмованную конструкцию, к которой патриарх Никон прибегает часто в посланиях к современникам²⁷⁴: «Здрав буди и нас, сирых, во царствии своем не забуди»(1671-№ 7, л. 203).

В письмах патриарха Никона из Ферапонтова монастыря, составленных в традициях жанра послания, четко выделяются два типа повествования, один из которых ориентирован на проповедническую, учительную литературу, другой тяготеет к документализму; кроме того, в посланиях Никона нашли отражение представления и образность традиционой культуры.

Подведу итоги.

Деятельность патриарха Никона как автора многочисленных эпистолярных сочинений во многом определялась жизненными обстоятельствами его биографии. Выбор формы и содержания его писем, способы изложения и уровень «литературности» его сочинений всегда зависели от конкретных задач, реального положения, в котором находился автор, и сложных и многогранных отношений, складывавшихся между патриархом Никоном и царем Алексеем Михайловичем. Эпистолярные сочинения Никона всегда носили внелитературные цели, и этим объясняется их специфика.

В переписке с царем разных лет Никон использует разные виды эпистолярного жанра, которые, с одной стороны, тесно связаны с приказным делопроизводством, с другой – порывают со строгими требованиями делового письма и свободно взаимодействуют одновременно с традиционной книжной и народной культурой. Письма патриарха Никона находятся на разных ступенях перехода от официальных документов, деловой прозы к публи-цистическим посланиям, автор которых живо реагирует на происходящие события, открыто высказывает свое отношение к ним, обосновывает собственную позицию. Именно поэтому многие эпистолярные тексты патриарха Никона наполнены эмоциональностью и экспрессией. Не случайно, что излюбленный жанр патриарха в переписке с царем – челобитная; именно эта самая распространенная в XVII в. форма деловой переписки предоставляла адресанту широчайшие возможности эмоционального воздействия на адресата.

Послания патриарха Никона царю, несмотря на разные обстоятельства и время их составления, посвящены важнейшим вопросам современности – о свойствах и качестваххристианского пастыря и идеальном правителе. Важнейший источник идей патриарха Никона – церковное законодательство, правила святых апостолов и святых отцов, догматы Вселенских и поместных соборов. Но главный источник, на котором базируются представления Никона о взаимоотношениях двух представителей власти, – Священное Писание. На Слове Писания Никон строит свою аргументацию, Священным Словом сопровождает просьбы к царю, поучает монарха. Анализ посланий Никона позволяет заключить, что отношение автора к традиционному тексту оставалось неизменным на протяжении всего его творчества: Никон цитирует, перефразирует, пересказывает Писание; его речь насыщена образностью и символикой Священных текстов. Патриарх Никон и по убеждениям, и по образованности, и по отношению к источникам – типичный древнерусский книжник. В то же время его эпистолярные сочинения не лишены оригинальности. Авторский стиль Никона наиболее ярко проявляется тогда, когда он отказывается от прямого цитирования. Однако в контексте всей эпистолярной деятельности патриарха нельзя, на мой взгляд, выявить устойчивую и намеренную тенденцию авторак постепенному освобождению повествования от точных заимствований и включений: авторская речь, свободная от влияния традиционной книжной культуры, – необходимость, обусловленная целью и обстоятельствами письма (новгородский, московский и ферапонтовский периоды переписки с царем).