Глава III. География и демография

Окрест же гори Харана многи пусты грады же и

веси... во многих же паки обретаются малочисленни

населницы от Аравов, инде пятдесят домов, инде

тридесят, инде меньше, инде десять и пять, в инних

же местах един точию дом жителствующих обретается.

В. Григорович-Барский, 1728 год.

Климат и природа. Историческая демография: критика источников. Два мегаполиса: христианский демографический взрыв. Горный Ливан: христианская резервация. Плато Каламун: исчезающая резервация. Бекаа и Центральная Сирия. Северо-западное побережье. Окраины Антиохийского патриархата: север и юг. Административная структура Антиохийской церкви. Святой град. Вифлеем и округа: главный христианский анклав Палестины. Заиорданье: натиск Пустыни. Галилея. Христианские общины побережья: взлеты и падения. Епархии Иерусалимской церкви. Демографическая динамика и внутренние миграции.

Многие исследователи склонны рассматривать Христианский Восток преимущественно в ракурсе филологии и теологии, через призму литературных текстов. Ученые редко задаются проблемами материальной жизни ближневосточных христиан, не ставят такие вопросы, как: сколько лет жили эти люди, чем они болели и как лечились? Сколько раз в день они ели и что ели? Сколько детей было в их семьях? Была ли у них любовь в привычном нам понимании этого слова? Как они одевались? Была ли мебель у них в домах или принято было сидеть на циновках, и если так, то с какого века?

Нам всё еще трудно понять, что Христианский Восток – это почти такая же полноценная цивилизация, как мусульманская или византийская. И поэтому она заслуживает изучения в таких же ракурсах, как и прочие культурно-исторические миры, включая материальную культуру, взаимодействие с природной средой, экономику, динамику социальных связей и демографические тенденции. Мы не сможем адекватно воспринять историю Православного Востока без учета его природно-географического фона и демографических показателей, в частности, без ответа на вопрос: сколько было христиан в османской Сирии и какой процент они составляли в общей массе населения?

Зона расселения православных арабов в целом ограничивалась регионом Большой Сирии (Биляд аш-Шам) – западной половиной Благодатного Полумесяца, территорией современных Сирии, Ливана, Палестины и Иордании.³⁶⁸ Это пространство географы подразделяют на пять природно-климатических зон, вытянутых в меридиональном направлении с севера на юг.

Первая зона – узкая полоса плодородной прибрежной равнины, протянувшаяся на 800 км от Искандерунского залива до Синая. На севере (Искандеронская, Латакийская равнины) ее ширина составляет 10–20 км, в центре, на побережье Ливана, она сужается да нескольких километров, на юге, в Палестине, снова расширяется до 30–50 км. С востока побережье ограничено цепью круто вздымающихся горных хребтов, в нескольких местах горы чуть ли не вплотную подступают к морю.

Полоса гор и обращенных к морю плато составляет вторую географическую зону Сирии. Стена скал пробита лишь в нескольких местах: на севере это Оронт (Нахр аль-Аси), южнее – Нахр аль-Кабир между Триполи и Тартусом и Эздраелонская долина у Акки. На севере высокий хребет Аманус (Гявур-Даг), огибающий Искандерун, отделяет Сирию от Малой Азии. Ограниченный с юга Оронтом, он сменяется хребтом Джебель ан-Нусайрия, убежищем шиитских «сект», протянувшимся до реки Нахр аль-Кабир, за которой начинается Ливанский хребет (Джебель Любнан), самая высокая из этих горных систем. С севера на юг он тянется на 200 км, в ширину – на 30–40 км. Многие вершины полгода покрыты снегом, высочайшая из них – Курнат ас-Савда, свыше 3 тыс. м. Южнее, после Эздраелонской долины, расположена полоса невысоких плато и гор Палестины, смыкающихся с Синайским массивом (высотой до 2600 м).

К востоку от этих горных хребтов рельеф резко понижается, там расположена полоса низменностей и долин, составляющих третью географическую зону. Она начинается с долины реки Карасу и болотистой низменности у озера Амик, переходит в долину Оронта, который в среднем течении уклоняется на восток, до Хомса и Хамы. Восточнее Ливанского хребта тянется долина Бекаа, шириной 8–14 км. Здесь берет свое начало Оронт, текущий на север, а чуть южнее находится исток реки Литани, несущей свои воды на юг и с юга огибающей Джебель Любнан. Понижение рельефа продолжается далее долиной реки Иордан, лежащим в межгорной котловине Тивериадским озером, нижним течением Иордана, впадиной Мертвого моря и далее лунными ландшафтами Вади Арава, выходящего к разлому Акабского залива.

Четвертая природная зона – полоса горных массивов шириной 100–150 км, окаймляющих эти низменности с востока. Она не столь высока как западный склон, на севере (Курд Даг) достигает 1200 м, южнее (горы аз-Завийя) – 900 м, но далее на юг переходит в массивный хребет Антиливан с вершинами свыше 2500 м и горой Хермон (2814 м). Еще южнее расположена цепь более низких хребтов, переходящих в Заиорданское плоскогорье.

Наконец, к востоку от этой системы хребтов лежит засушливое плато. На севере это зона степей, тянущихся до Евфрата, южнее они переходят в каменистые пустоши Сирийской пустыни. Восточнее Антиливана находится значительная возвышенность с хребтами Маалюля и Шаркият ан-Небк. Недалеко от их южных отрогов, в оазисе Гута, в долине реки Барада, расположен Дамаск, окруженный засушливыми степями и пустынями. К юго-востоку от Дамаска тянутся лавовые поля и плодородное плато Хауран, прикрытое от дыхания пустыни хребтом Джебель ад-Друз.³⁶⁹

Климат Сирии резко меняется в направлении от побережья на восток, за 50–100 км переходя от морского к континентальному. Западные склоны гор принимают на себя основную массу осадков, во внутренней Сирии климат более сухой и контрастный. Как писал К. Вольней, побережье «представляет собой жаркую, влажную и не очень здоровую долину, которая, однако ж, весьма плодоносна; другой (район – К.П.) граничит с нею и имеет землю гористую и суровую, воздух суше и здоровее».³⁷⁰ Прибрежная равнина – влажные субтропики – густо заселена и покрыта садами и виноградниками. В предгорьях выращивали оливы, тутовые деревья (шелк был базовой культурой ливанского экспорта с XVII века). В Горном Ливане было развито террасное земледелие. Севернее, в массиве Джебель Алави, сведение лесов привело к катастрофической эрозии почв и опустыниванию горных склонов. Восточная горная гряда сложена из водопроницаемых пород, поэтому скалы во многих местах оголены, земледелие возможно лишь в котловинах, редкие поселения жмутся к источникам. Межгорная впадина – долина Бекаа и районы к северу и югу от нее – отличаются засушливым климатом, требующим искусственного орошения. Бекаа была житницей Ливана, здесь снимали ежегодно по два урожая, пшеницы и хлопка. Во внутренней Сирии богарное земледелие возможно лишь на узкой полосе предгорных равнин. Граница его теоретически проходила восточнее Халеба, Хамы, Хомса, западнее Дамаска, огибала с востока Хауран и с запада – Мертвое море. На практике, однако, эта граница лежала значительно западнее, так как чем ближе к пустыне, тем хуже были урожаи и серьезнее давление бедуинов.

В Средние века и Новое время Ближний Восток стал зоной одного из крупнейших в истории человечества экологических кризисов. Тысячелетия экстенсивного земледелия, когда-то начинавшегося как подсечно-огневое, завершились почти полным сведением лесов. Вслед за деградацией растительности последовала катастрофическая эрозия почвы: зимние ливневые дожди за два тысячелетия смыли метровый слой плодородной земли. Сирийская пустыня тоже была истощена тысячелетиями непомерного выпаса скота, растительный покров деградировал, почвы выдувались ветрами. Кроме того, один из пиков усыхания Азии как раз пришелся на XVII–XVIII вв. Все это вызывало миграции кочевых племен в земледельческие области и вытеснение оттуда крестьянского населения. Состояние ближневосточного земледелия прямо зависело от силы государственных структур, их способности оградить оседлое население от давления кочевого мира. После Римской империи редко какое из государств, контролировавших сиро-палестинский регион, было в состоянии успешно противостоять экспансии номадов.³⁷¹

В целом ухудшение экологической ситуации на Ближнем Востоке, вызванное как усыханием климата, так и антропогенными факторами, привело в Средние века к тяжелому демографическому кризису. Если в Римскую эпоху население Сирии составляло 6–7 млн. чел., то в раннее Средневековье оно сократилось до 3 млн. и продолжало уменьшаться из-за таких катаклизмов, как Крестовые походы, нашествие Тимура и периодические вспышки чумы (включая известную «Черную смерть» 1347–1348 гг.). В конечном итоге на начало XVI века численность сирийского населения составляла, по разным оценкам, 2 или, что более вероятно, 1 млн. чел.³⁷²

Определить долю христиан в населении Сирии достаточно сложно. Источники, освещающие численность и расселение христиан в Османской Сирии, весьма разнятся по качеству и объему в зависимости от столетия.

Самый детальный из этих источников – османские налоговые реестры XVI века (тапу дефтери), содержащие результаты периодически проводившихся переписей населения и облагаемых налогами имуществ. Османская бюрократическая машина отличалась маниакальной скрупулезностью, дотошно фиксируя не только численность податного населения (часто поименно), но и слепых, безумных, иных инвалидов, а также – что особенно ценно для нас – количество монахов некоторых монастырей, по закону не облагавшихся подушной податью. К сожалению историков, с начала XVII века подобные регулярные и всеобъемлющие переписи населения прекратились ввиду ослабления османского государственного аппарата и контроля центра над провинциями и возобновились только во второй половине XIX в., что выходит за хронологические рамки настоящей работы. Данные по демографии XVII – начала XIX в. приводятся главным образом иностранными путешественниками, посещавшими Сирию в этот период. Оценки их вряд ли точны; впрочем, не стоит преувеличивать и точность переписей, проводившихся коррумпированной османской бюрократией.

Практически сразу после того, как в 50-х гг. XX в. была введена в научный оборот османская демографическая статистика, поднялась волна критики этих источников и обвинений их в недостоверности. Численность немусульманского населения выглядела явно заниженной. Переписи противоречили друг другу, иной раз фиксируя феноменальные демографические скачки за короткие промежутки времени. Соотношение христиан и иудеев в некоторых провинциях разительно противоречило наблюдениям путешественников. Наконец, доля христианского населения, зафиксированная в переписях XIX в., оказалась в несколько раз выше, чем в XVI столетии. При этом нет данных о том, что уровень рождаемости и смертности у христиан и мусульман заметно различался.³⁷³

Стоит отметить, что само качество составления реестров явно менялось с течением времени. Налоговые переписи времен Сулеймана Кануни, когда империя была на подъеме, а бюрократическая машина наименее коррумпирована, вызывают больше доверия, чем материалы конца XVI века, времени смут и анархии, делавших работу переписчиков за пределами городов технически невозможной. Это очень заметно на примере последней сирийской переписи 1596/7 г., явно ущербной, со множеством лакун и несообразностей.

Весьма яркое представление о процедуре составления налоговых реестров дает сочинение Павла Алеппского, описывавшего одну из локальных переписей податного населения, проводившуюся в Дамаске в 1659 г. Это мероприятие являло собой трагикомическую картину, когда христианские архиереи пытались ублажить османских чиновников взятками и занизить в несколько раз число христиан-налогоплательщиков. Турки же, благосклонно «не заметив» сотню укрывающихся от переписи, бескомпромиссно отлавливали сто первого и нещадно его штрафовали. «Ублаготворенный» чиновник составлял списки под диктовку патриарших клириков, «и это была милость Божия, – отмечает Павел, – ибо иначе, если бы он считал священников, диаконов, детей и недоносков, как указано в буюрулду (указе – К.П.)... то дело было бы плохое».³⁷⁴ «Ага располагался у входа в квартал, – продолжал Павел, – и делал напоминания, предупреждения и угрозы главным лицам... чтобы они никого не скрывали. Поэтому, кто был смел душой и не был занесен в списки, будучи известен только нам, проходил незамеченным, а робкие попадались, выдавая сами себя... Жителей Баальбека было много, но большую часть их мы вычеркнули и записали из них, с согласия аги, не более 43 имен; хотя их было больше полутораста, но они бедны до крайности».³⁷⁵ То же самое происходило и в других городах и селениях. Юношей за умеренную мзду записывали несовершеннолетними, слабоумных прятали. По окончании переписи наступал апофеоз административного рвения: «ага со своими служителями пускался на розыски и, захватив первого попавшегося ему, налагал штраф на его семейство и жителей квартала за не объявление его имени».³⁷⁶ Разумеется, переписчиков в данном случае интересовала личная нажива, а не точность статистических данных.

Совершенно очевидно, что численность христиан в османских переписях занижена, но насколько занижена – ответить крайне проблематично. Нижняя планка – данные тапу дефтери, показывающие, что на середину XVI века доля христиан в населении трех сирийских эялетов составляла около 10% (7–8% в Дамасском, менее 4% в Халебском и около 20% в Триполийском).³⁷⁷ В реальности их могло быть 15–20%,³⁷⁸ некоторые авторы говорят о 25–30%.³⁷⁹

Все-таки представляется правомерным при реконструкции демографии сирийских христиан опираться на данные османских переписей. Памятуя при этом, что имеющиеся цифры занижены и, во-вторых, что нам важны не столько абсолютные, сколько относительные показатели: христианское присутствие в той или иной местности, его удельный вес и колебания этого веса.

Самый общий обзор имеющихся демографических данных показывает, что христиане в разных пропорциях жили во всех регионах Сирии и Палестины, где имелось оседлое земледельческое население – на побережье, в горах и по западной кромке Сирийской пустыни. Восточная граница расселения православных (за исключением отдельных островков) проходила по линии Керак-Хауран-Дамаск-ан-Небк-Хомс-Хама-Халеб. Далее на северо-восток, христианские общины встречались в Верхней Месопотамии, следуя за изгибом Благодатного Полумесяца до Багдада, а также довольно густо заселяли горы Курдистана и Армянское нагорье, но православные среди них к XVI века практически исчезли, за исключением нескольких деревень в округах Амида (Диарбакыра) и Эрзерума.

Православные селились как в сельской местности, так и в городах; большинство сведений источников относится к городским общинам – тем центрам, где находилась церковная иерархия и интеллектуальная элита. Впрочем, в реалиях средневековой Сирии не всегда легко провести четкую грань между городом и деревней, многие города деградировали, пустели и ветшали. Тем не менее на общем фоне выделяется ряд значительных урбанистических центров с большой долей христианского населения. История ближневосточного православия, описанная в хрониках, – это на 90% история нескольких городов.

Первым из урбанистических центров региона следует назвать Дамаск – столицу обширного пашалыка и резиденцию антиохийского патриарха. Налоговые реестры отмечают с 1543 по 1569 г. удвоение (в том числе и за счет миграции из округи) христианского населения Дамаска, насчитывавшего в 1569 г. 1021 дом при 7054 мусульманских и 546 иудейских домах города. В пересчете на число обитателей количество христиан оценивается в 6290 человек – 12% от всего 52–тысячного населения.³⁸⁰ Та же пропорция сохранялась и полтора века спустя: в 1700 г. христиане составляли 11% из 60–65 тыс. жителей города.³⁸¹ На этом фоне несомненным преувеличением выглядят приводимые у Т. Филипа данные 1730 года о 25 тыс. христиан Дамаска.³⁸² Издавна христиане селились компактно в северо-восточных кварталах у ворот Баб Шарки и Баб Тума. В османское время появились очаги христианского расселения в новом предместье Мейдан, вытянувшемся длинной лентой от юго-западного края города вдоль дороги на Мекку.

Христиане Дамаска состояли из 5 общин (джама ‘ат) – православных, сиро-яковитов (150 семейств на 1719 г.), маронитов (50 семей в 1710 г.), армян (в XVI века, по разным данным, от 13 до 30 домов) и франков (колонии европейских купцов).³⁸³

Православные составляли крупнейшую христианскую общину города. Они имели три церкви – кафедральный собор Богоматери с множеством приделов, церкви св. Николая и св. Киприана и Иустины, все весьма древней постройки, периодически обновлявшиеся.³⁸⁴ Григорович-Барский в 1728 г. оставил описание патриаршей церкви, отметив, что она велика в длину и ширину «и от вне и сверху не лепа, понеже не имат ни глав, ни инаго украшения... внутрь же иконо-писанием, столпами, полиелеями и кандилами украшена».³⁸⁵ Среди множества престолов церкви выделялись два главных – зимний храм Введения пресвятой Богородицы, с 20 колоннами, довольно мрачный, «понеже храм обретается между иными домами... и сего ради помрачается»,³⁸⁶ и летний храм св. ап. Анании.

В начале османской эпохи христианам в Дамаске принадлежала еще одна церковь – св. Анании, – подземный склеп, похоже, объединенный в одном здании с мусульманской мечетью, случай редкий, но не уникальный на Ближнем Востоке. Впоследствии церковь была утрачена христианами, это произошло между серединой XVI и серединой XVII века.³⁸⁷ Из позднейших авторов о ней упоминал, в частности, В. Григорович-Барский, который описал уже заброшенное строение: «тот храм от ветхости весь врос в землю и опусте и обретается в едином дворе агарянском».³⁸⁸

Древняя резиденция патриарха, стоявшая рядом с кафедральным собором, была полностью перестроена в конце 1650-х гг., по возвращении из Москвы патриарха Макария с богатыми царскими дарами. Часть этих средств пошла на реконструкцию патриаршего двора, который стал одним из самых роскошных зданий Дамаска.³⁸⁹ Наиболее подробное описание патриарших палат с садами и фонтанами принадлежит Павлу Алеппскому, который сам руководил их строительством.³⁹⁰ Многие десятилетия спустя паломники, проходившие через Дамаск, отзывались о дворце патриарха в самых восторженных тонах: «у святейшего дворе келий шесть, прекрасных зело, в каждой келии учинено источник из мрамуру, вода завше живая, чопик одоткнувши, наточи води свежой, колко потреба... Помаранчи зелени, лимонии, едни зривают, а другие растут, виноград хороший, птахов много, горлици на плечах садятся, у трапезе горлици крошки збирают», – писал Ипполит Вишенский в начале XVIII века.³⁹¹ Через двадцать лет Григорович-Барский оставил свое описание: «Внутрь в палатах покров цветами различными упещрен, и мраморами дробными, такожде подножие от черных, червленных и белых мраморных досок насажденное и углажденное сице блещется яко зеркало. обретается же и баня ради Патриарха устроенная лепо с текущею хладною и теплою водою. И во всех зданиях у поварни проходит текучая вода».³⁹²

В 1648 г. в православной общине города насчитывалось 30 священников; число их, впрочем, сильно колебалось.³⁹³ Ипполит Вишенский, посетивший Дамаск в 1708 г., писал, что при патриархе состоит десяток монахов, а в церкви поочередно служат сорок городских священников и пятнадцать диаконов.³⁹⁴ Среди имен выборщиков униатского патриарха Кирилла Таноса в Дамаске в 1724 г. стоят подписи 29 священников и трех диаконов,³⁹⁵ впрочем нет уверенности, что все они жители Дамаска. Григорович-Барский упоминает, что в Дамаске в 1728 г. насчитывалось 15 священников, но православная община к тому времени сильно сократилась, ввиду массовых переходов в унию.³⁹⁶ В 1754 г. патриарх Сильвестр варил св. миро в присутствии двух архиереев, 17 иереев и 9 диаконов, явно дамаскинцев.³⁹⁷

Еще большим, чем Дамаск, экономическим весом обладал Халеб, тоже столица эялета и третий по величине город империи. Демография Халеба XVI–XIX в. изучена довольно подробно. Османские реестры зафиксировали в 1585 г. 309 христианских домов, что составляло менее 4% от всей городской застройки. Однако в последующие полтора столетия произошло скачкообразное увеличение численности христианского населения, главным образом за счет миграций из прилегающих областей северной и центральной Сирии и юго-восточной Анатолии. В османских списках плательщиков джизьи (то есть, напомним, взрослых дееспособных мужчин) 1640 г. отмечено 2,5 тыс. халебских христиан, в 1695 г. – 5391, в 1740 г. – 8120. При этом общая численность городского населения, достигнув в середине XVII века 100 тыс., далее не увеличивалась, а в конце XVIII века стала сокращаться, в связи с прогрессирующим экономическим упадком города. Таким образом, доля христиан в 1800 г. составила 20% от общего числа жителей Халеба.³⁹⁸

В XV в. халебские христиане, в силу пока неясных причин, выселились из центральной части города, окруженной средневековыми стенами, в северо-западное предместье Салиба-Джудайда, а в последующие века заполнили все северные пригороды Халеба. Источники 1660-х гг. фиксируют христианское население в 17 кварталах, данные 1770-х гг. – в 26. Квартал Джудайда, где находились церкви всех исповеданий, был полностью христианским, далее к востоку доля христиан в населении падала – до 50% в кварталах, примыкающих к северо-восточным воротам Баб аль-Хадид.³⁹⁹

Основными христианскими общинами города XVI–XVII вв. были православные, армяне, сиро-яковиты, марониты (3 тыс. чел. в 1665 г.) и небольшая группа халдеев. Почти все они имели своих архиереев и храмы. У православных, по данным Б. Эберже, было две церкви – Богоматери и св. Георгия, на 1668 г. насчитывалось 12 священников.⁴⁰⁰ Григорович-Барский оставил краткое описание мелькитской церкви Халеба: «есть мала каменно зданна и отвне многолепотна, внутрь же иконостасом и сребряными кандилами изрядно украшенна».⁴⁰¹

С конца XV в. начался подъем Халеба как центра трансконтинентальной торговли, особенно иранским шелком, в городе появились колонии французских, английских, венецианских и голландских купцов, действовали консульства европейских держав. Процветание Халеба продолжалось до 2-й половины XVIII века, когда, в силу разных причин, центры экономической активности сместились к городам ливанско-палестинского побережья, а Ливан и Южная Сирия переживали бум товарного шелководства и хлопководства, ориентированного на нужды французской промышленности.

Активная торговля в портах Леванта шла и в XVI–XVII вв. Крупнейшим из них в XVI века был Триполи (Тараблюс аш-Шам), столица третьего – наряду с Дамаском и Халебом – сирийского пашалыка. По свидетельству путешественника 1623 г. в городе из 9 тыс. жителей насчитывалось 2,6 тыс. христиан – 30% населения (марониты, православные арабы, а также приезжие греческие и «франкские» купцы). Источник начала XVIII века упоминает наличие в городе латинской, маронитской и православной (св. Георгия) церквей, последняя «зданием есть ветха и мало лепа».⁴⁰² Григорович-Барский в 1728 г. писал, что православных в Триполи – около 200 душ,⁴⁰³ но эта незначительная цифра совсем не гармонирует с той видной ролью, которую играла триполийская православная община в жизни Антиохийского патриархата.

Округ, прилегающий к Триполи, – треугольник между Джубейлем, Тартусом и Хомсом с долиной Нахр аль-Кабир в середине – был одним из очагов компактного расселения христиан. Горный массив в районе Джубейль-Батрун-Джуббат Бшарри известен как историческая родина маронитов, где они отсиделись в самый мрачный период своей истории между поражением Крестовых походов и османским завоеванием Сирии. Именно тут располагается горный монастырь Каннубин, куда маронитские патриархи в XV в. перенесли свою резиденцию, спасаясь от мамлюкских преследований.⁴⁰⁴ Здесь же, на плато Кура, доныне находится единственная в Ливане область, компактно заселенная православными. Источники XVI–XVII вв. фиксируют тут, а также севернее, на плато Аккар и в Джебель Алави, множество чисто христианских, в том числе православных, деревень: Сиснийя (родина антиохийского патриарха Иоакима ибн Зияде), Бувайда, Сафита (родина патриарха Иоакима Дау), Таннурин, Мармарита (откуда происходил видный писатель конца XVI века митрополит Анастасий), Хисн, Аназ и другие.⁴⁰⁵ В этой местности существовал ряд епископских престолов, в том числе Сафита, Бсира и Мармарита (аль-Хусн), о которой патриарх Макарий аз-За‘им писал в середине XVII века: «Говорил мне хури (священник. – К.П.) Мас‘ад аль-Хусни, что в стране аль-Хусн и в Сафите и в Мармарите было больше пяти тысяч домов общины нашей; в Мармарите было три церкви и служили в первой 24 священника и диакона, а во второй – 12 священников и диаконов, а в третьей – 8 священников и диаконов. Однако по грехам и из-за угнетений убавилось народа».⁴⁰⁶

В XVI века началась миграция христиан, прежде всего маронитов, из перенаселенных гор Северного Ливана южнее, в область Кесруан, между Триполи и Бейрутом. Этот район, ранее заселенный друзами и алавитами, был опустошен армиями мамлюков в начале XIV века и обезлюдел. Переселению христиан способствовало тесное сотрудничество маронитских «аристократических» кланов Хубейш и Хазин с эмирами родов Ассаф (в XVI века) и Маан (конец XVI века), владевших этими землями. В XVI века отмечено быстрое увеличение численности христиан в 16 деревнях Кесруана; к началу XVIII века они составляли уже большинство населения этой провинции. В начале XVII века, в эпоху гегемонии в Ливане эмира Фахраддина Маана, покровительствовавшего христианам, марониты начали переселяться далее на юг, в область Шуф, между Бейрутом и Сайдой. Османские реестры 20-х – 60-х гг. XVI века почти не упоминают христианское присутствие в Южном Ливане, а в середине XVII века Павел Алеппский уже перечисляет десятки христианских деревень вокруг Бейрута и южнее, вдоль Ливанского хребта и по побережью.⁴⁰⁷

Те же процессы шли и в прибрежных городах. Христианское население Бейрута с 1523 по 1596 г. выросло с 66 до 110 семей, при этом в общей численности населения его доля составляла не более 10–12%. В правление Фахраддина приток христиан в город усилился, хотя точными цифрами мы не располагаем.⁴⁰⁸

Хроники упоминают о двух маронитских церквях в городе, впоследствии захваченных мусульманами и превращенных в караван-сарай и в мечеть (в 1570 и 1661 гг. соответственно). Примерно в конце XVI века марониты и православные заключили соглашение о совместном использовании местного православного храма – нечастый случай в сирийской церковной истории. В обмен православным разрешалось пользоваться маронитской церковью за городом.⁴⁰⁹ По свидетельствам XVIII века в городе существовали три церкви – маронитская, латинская (при французском консульстве) и православная, великомученика Георгия, покровителя Бейрута, «большая и красивейшая паче инних», «строения стародревнего», по описанию В. Григоровича-Барского.⁴¹⁰ Церковь имела ряд приделов. Когда в XVIII века от православной общины откололись униаты, они долгое время претендовали на северный придел св. Илии. В 1764 г. православные Бейрута перестроили и расширили древнюю церковь, однако при строительстве были допущены ошибки в расчетах, столпы храма оказались «тонки и несоразмерны», и в марте 1767 г. церковь обвалилась, похоронив под развалинами 87 человек. К марту 1772 г. она была вновь восстановлена; летописцы называли ее лучшей в Сирии.⁴¹¹

В Сидоне (Сайде) к началу османской эпохи христианское присутствие почти сошло на нет. Налоговые документы упоминают 3 дома христиан в конце XVI века. Однако в эпоху Фахраддина и оживления торговли с Европой христиане снова начали мигрировать в город, с начала XVII века в источниках часто мелькают имена православных и маронитских епископов Сидона. Григорович-Барский упоминает в городе мелькитскую церковь Св. Николая и католическую церковь при одном из европейских консульств.⁴¹²

Вторым районом компактного проживания христиан в сельской местности был ареал к северу от Дамаска – плато Каламун, лежащее между восточным склоном Антиливана и параллельными ему хребтами, отделяющими плато от пустыни. Источники XVI века отмечают тут 14 расположенных по соседству друг от друга христианских деревень. В 30 км к северу от Дамаска на господствующей над местностью вершине стоял самый знаменитый в Сирии Сайданайский монастырь. У подножия горы лежало христианское селение Сайданайя, насчитывавшее, по реестрам 1569 г., свыше 1380 жителей. Эта цифра не изменилась и через полтора века – паломник И. Вишенский писал в 1708 г.: «под монастырем село, християне, все Орапе, есть дворов з триста, тилко един Турчин началний».⁴¹³ Примерно столько же проживало в соседней деревне Маарат Сайданайя, 170 домов отмечено в селении Айн ат-Тина, 1270 жителей – в Маалюле, известной доныне как один из последних очагов бытования арамейского языка. Из документов XVI столетия видно, что во всех этих деревнях христианское население за четверть века выросло более чем в полтора раза. Источники упоминают многочисленные церкви и священников в христианских деревнях этой нахии (Джуббат аль-Ассаль). В одной Маалюле Григорович-Барский насчитал 5 иереев и 3 церкви.⁴¹⁴

Далее на северо-восток лежала нахия Кара, также со значительной долей христиан, правда, в отличие от предыдущего района, население тут было смешанным, христиане составляли примерно половину жителей деревень. В Каре их в конце XVI века насчитывалось 1658 человек (патриарх Макарий отмечал зажиточность христиан этой местности), в Ябруде – около полутора тысяч; в Дейр-Атийе – 135 домов, в Небке – 142, в других деревнях – 30–70. Помимо православных, в этой местности жило много сиро-яковитов, в частности они составляли все христианское население Небка.⁴¹⁵ Численность жителей и конфессиональные пропорции в этих селениях сильно колебались, что видно из сравнения османских дефтеров XVI века и наблюдений Григоровича-Барского начала XVIII века, отметившего, в частности, малочисленность христиан Кары. Резкое сокращение христианского населения произошло там в первой половине XVII века, в связи с чем в 1645 г. был упразднен местный архиерейский престол.⁴¹⁶ Барский не застал в селе действующих церквей, все они уже лежали в развалинах. Лучше всех сохранившаяся церковь св. Николая была обращена в мечеть, «и тот храм отвне и внутрь строением леп, познаются же и иные лепотные храмы бытии иногда, иже суть разорены и пусты, токмо останки стен и основания обретаются».⁴¹⁷ Развалины церквей Барский встречал в этом районе повсеместно, в частности в Ябруде. Единственную действующую в Ябруде церковь он описывает как «малу, убогу и к падению преклонишуся, и никакова украшения неимущу: Агаряне бо не попущают ни ту обновити, ни иную создати».⁴¹⁸ За 90 лет до того Павел Алеппский, упоминая эти церкви, ничего не говорит об их плохом состоянии.⁴¹⁹

За пределами этих областей христианское население встречалось отдельными островками. Так, в долине Бекаа в XVI века христиане отмечены только в 15 из более чем 160 деревень; крупнейшие из них – Фурзуль, ‘Акура и Хаммара (293, около 200 и 159 христианских домов соответственно). Христиане мигрировали из небезопасных деревень в Баальбек, под стабильное правление шиитской династии Харфуш; численность христиан в этом городе с 1523 по 1596 г. выросла почти втрое, составив 312 домов при около тысячи семейств мусульман.⁴²⁰ Через полвека, во времена патриарха Макария и Павла Алеппского, в городе насчитывалось около полутораста православных семейств.⁴²¹ Маронитский патриарх и историк Истифан ад-Дувайхи упоминает в городе две церкви – маронитскую и православную, пострадавшие в 1623 году при взятии города войсками Фахраддина; Григорович-Барский застал в Баальбеке только 1 церковь, видимо православную, и 300 домов христиан. В южных отрогах Антиливана христиане жили в 7 деревнях нахии аз-Забадани, составляя в 1569 г. наибольшие заметные группы в селениях Кафр ‘Амир (71 дом) и Блудан (65 домов, мусульман не отмечено).⁴²² В южной части долины Бекаа в XVIII века стали разрастаться новые христианские селения, прежде всего Захле, куда периодически перемещали резиденцию баальбекских митрополитов, а также Хасбея и Рашея.

Данных о христианах центральной Сирии сохранилось меньше. Известно, что Хомс, наполовину запустевший, был главным очагом расселения сиро-яковитов, имевших здесь 3 церкви. Православные, впрочем, преобладали среди христиан. Барский упоминает 2 православные церкви, построенные, по преданию, св. Еленой: сорока мучеников, с красивыми мраморными колоннами, и св. мученицы Иулианы, испорченную впоследствии неумелой реставрацией. Первая из этих церквей, по словам, Барского, «аще и не весьма велика есть, но довольно пространна... и отвне лепоту мало являет, внутрь же много красна. Наипаче же ради изрядных мраморных столпов пяти,... и есть церковь единопрестольна идеже обретаются малые частицы от мощей святых четыредесяти мученик».⁴²³ Л. Шейхо сообщал о виденных им деревянном иконостасе и кафедре, изготовленных в середине XVIII века жителями Хомса для своего собора.⁴²⁴

В обветшавшей, с развалившимися городскими стенами Хаме, чье население в XVI века достигало 12 тыс. человек, христиане составляли меньшинство. Данные рубежа XIX–XX в. говорят о трети населения, но для ранне-османского периода эта доля должна была быть меньше. Древние храмы города были разорены или обращены в мечети, у христиан осталась одна церковь, еще византийской постройки. Один из ее престолов был отведен небольшой общине сиро-яковитов; Григорович-Барский отметил в этой связи: «не вем же, коея ради вины не возбраняют им православныи (пользоваться церковью. – К. П.), их же есть власть и множество».⁴²⁵ К юго-западу от Хамы известно селение Кафр Бехум, родина патриарха Игнатия Атийи, где, по воспоминаниям Макария аз-За’има, насчитывалось одних только мужчин, платящих джизью, 1025 человек.⁴²⁶

Между Хамой и Хомсом в XVI века лежала Евхаитская епархия со многими христианскими селениями – Ханак, Мухрада, Ма‘альта, Афьюн, Альбая, Бсарин.⁴²⁷ Как писал патриарх Макарий: «Говорил мне хури Джурджис аль-Хамави, что, когда он был ребенком, известно было в одной Мухраде (20 км к северо-востоку от Хамы. – К.П.) около четырех тысяч человек. И пребывал там митрополит Евхаитский и окормлял народ ее... И рукоположил он (патриарх Михаил, 1576–1581 гг. – К.П.) в этот город митрополитом Григориуса аль-Хамави. И Григориус этот, придя в Мухраду, посвятил в сан 35 священников и 14 диаконов».⁴²⁸ После смерти следующего евхаитского митрополита Малахии, в 1596/7 г., по словам Макария, «Прибыл в землю Хамы и Хомса покойный патриарх Ибн Зияде. И не захотел он поставить архиерея туда, но разделил епархию ее между митрополитами Хамы и Хомса и дал митрополиту Хамы Мухраду и Ханак и Ма‘альту, а митрополиту Хомса – деревни Альбая, Афьюн и Бсарин. И исчез престол евхаитский – с тех пор и поныне».⁴²⁹

Точно также, в правление патриарха Евфимия III (1635–1647 гг.), прекратил существование престол Апамеи,⁴³⁰ когда-то одного из крупнейших городов римской Сирии, в позднее Средневековье почти полностью обезлюдевшей из-за распространения в округе малярийных болот.⁴³¹

К востоку, в сторону Сирийской пустыни, располагалась лива Тадмор, ее 3 деревни в XVI века имели христианское население (главным образом, сиро-яковитское), в том числе селение Садад – свыше полутора сотен домов, Хадаф – 62.⁴³²

Между Хамой и Халебом христианские общины отмечены в городах Идлибе (в начале XVIII века около 100 православных мужчин, 4–5 священников и ветхая церковь) и Шугре (60 душ православных, 1 священник, «имут церковь зело малу и убогу»).⁴³³

Вдоль побережья, к северу от Тартуса, христиане жили в Баниасе, Джебле, Латакии (Лаодикии). Григорович-Барский упоминает в Латакии 4 церкви, относительно новых, выстроенных при османах.⁴³⁴ По некоторым данным, в Лаодикийскую епархию входила и Антиохия (Антакья), прежняя столица патриархата. Местные христиане молились в древней пещерной церкви, не имея возможности выстроить новый храм. В этом им отказывали мусульманские власти, отличавшиеся, по словам Григоровича-Барского, редкостной нетерпимостью: «хощут бо неверныи, да народ христианский вовсе оттуда изкоренился, обаче изволением Божиим не точию не умаляются, на наипаче избыточествуют».⁴³⁵

Далее на север значительная православная община отмечена в Искандеруне, морских воротах Халеба. Христиане жили в других местностях по периметру Искандерунского залива и в Киликии – городах Баяс (Паяс), Адана, Тарс и др. Паяс в 1613/4 г. стал епархиальным центром, что связывают с экономическим значением района, примыкавшего к Искандеруну.⁴³⁶ В Киликии и Искандеруне, наряду с православными арабами, сохранялось и компактное греческое население (колонии киприотов).⁴³⁷

Османские переписи XVI века упоминают значительное христианское население в сельской округе Халеба – 3386 домов в 1584/5 г. В последующие полтора столетия почти все эти христиане переселились в Халеб.⁴³⁸ Православные общины известны и в небольших городках этого региона. Уроженцем Килиза (в 60 км к северу от Халеба) был Софроний, в 1770-х гг. занимавший последовательно иерусалимский и константинопольский патриаршие престолы.

Настоящую terra incognita Антиохийского патриархата представляют обширные области Восточной Анатолии. О местных православных общинах сохранились лишь отрывочные сведения, не складывающиеся в стройную картину, но тем не менее позволяющие сделать вывод о значительном христианском присутствии в регионе к моменту османского завоевания. В течении XVI века это православное присутствие резко сокращается. Прекратили свое существование архиерейские престолы Эдессы, Нисибина и Маяфарикина. Единственным архиереем в Верхней Месопотамии остался митрополит Амида (Диярбакыра).⁴³⁹ В колофоне одной мелькитской рукописи сообщается о поездке в 1593 г. патриарха Иоакима ибн Зияде в Амиду для улаживания проблем с губернатором Испир-пашой, притеснявшим местных христиан.⁴⁴⁰ Из различных источников известно несколько имен митрополитов Амида XVII века.⁴⁴¹

Далее на север Антиохийскому патриархату принадлежала Феодосиопольская (Эрзурумская) епархия. По свидетельству Арсения Суханова, относящемуся к 1652 г., ее прихожане говорили на армянском и турецком языках, в богослужении использовали армянские книги.⁴⁴² По некоторым данным, фактическая резиденция эрзурумского митрополита находилась в селении Чемишгезек в верхнем течении Евфрата.⁴⁴³ Несмотря на немалое число эрзурумских архиереев XVI–XVII вв., встречающихся в источниках,⁴⁴⁴ складывается впечатление, что анатолийские христиане в удаленных горных аулах годами не видели священников и богослужений, вследствие чего религиозные представления населения деградировали. В 1590-е гг. беглый халебский монах, обманом выдававший себя за архиерея, объезжал области Диярбакыра, Чемиш-гезека и Кемаха, рукополагая священников и собирая десятину. Местные христиане, никогда не видевшие архиереев, принимали его с почетом. По жалобе антиохийского патриарха самозванец был задержан османскими властями и доставлен в Стамбул, где избежал наказания, приняв ислам. Его примеру последовали многие из рукоположенных им иереев и другие христиане северо-восточной окраины патриархата, где, по словам Макария, в то время было столько христиан, сколько ныне (то есть в середине XVII века) во всем патриархате. В ходе своих путешествий Макарий бывал в этих, когда-то христианских, селениях, «усмотрев тут многое, достойное оплакивания».⁴⁴⁵

Стоит привести соответствующий фрагмент из неопубликованного описания антиохийских епархий Макария: «И сообщаю также, что когда ходили мы в землю аль-Курдж в год 7174 (1665/6) от сотворения мира, и прибыли в ходе странствия нашего в город Малатия, и оттуда пошли мы посетить общину нашу в Джемзекезеке и округе его и осмотрели ее, и осталось из них в стране той только 12 семейств [православных]. И взяли мы с собой священника их, а был он старец достойный, чтобы обошел он с нами все дома наши в этой стране. И повиновался он слову нашему и пробыл с нами долгое время, и поведал нам, что было во дни его [молодости] только лишь в упомянутом Джемзекезеке и округе его 48 священников, помимо священников, бывших в других местах той страны, протяженность которой – 20 дней [пути], потому что ходил он с нами с места на место и показывал нам по дороге эти деревни справа от нас и слева, которых не сосчитать, и поведал нам, что большинство [жителей] их было из общины нашей. И от того, что мало посещали их патриархи и архиереи и достойные священники, перешли они из нашей веры в другие. И... осталось от них только 700 домов, рассеяных во многих местностях».⁴⁴⁶

На юго-восточной периферии патриархата христианское присутствие тоже сокращалось, как шагреневая кожа. На плато Хауран проживали мелкие группы христиан, составлявшие, как правило, незначительное меньшинство в мусульманских деревнях. В Бусре (Бостре), древнем центре Хауранской митрополии, в 1569 г. насчитывалось 23 христианских дома и свыше сотни мусульманских.⁴⁴⁷ Под давлением бедуинов феллахи бросали свои земли и уходили в города или к побережью. По подсчетам историков, «граница Пустыни» в Хауране за двести лет продвинулась на 25–30 км, «поглотив» многие десятки деревень. Крепости Бусра и Сальхад, укрепленные в XVI века для противостояния бедуинскому натиску, к началу XIX в. лежали в руинах и не имели гарнизонов; Сальхад был оставлен населением в 1795 г., остатки жителей Бусры откупались данью от бедуинов,⁴⁴⁸ а христианское население этого города в конце XVIII века перебралось в более безопасные области, с чем связано и временное исчезновение митрополичьей кафедры Бостры в Антиохийской церкви.

Епархиальные центры Антиохийского престола группировались в две цепочки городов, вытянутые в меридиональном направлении: одна – вдоль побережья, другая – параллельно ей в глубине страны, между восточным склоном гор и Сирийской пустыней. Наиболее значительными были престолы Дамаска (резиденция патриарха) и Халеба. В Дамаске наряду с патриархом некоторое время сохранялся пост «епископа (митрополита) патриаршей кельи», («епископа-келейника»), наместника патриарха в столичной епархии.⁴⁴⁹ Епархиальные архиереи в XVI века носили сан митрополитов или епископов, а к первой трети XVII века, ориентировочно при патриархе Евфимии III, предстоятели епископских кафедр тоже начинают именоваться митрополитами.

На протяжении всей османской эпохи архиерейские престолы сохранялись в крупных городах – между Дамаском и Халебом это были Хама (Епифания) и Хомс (Эмеса), на побережье – Бейрут, Триполи, Аккар, Латакия (Лаодикия), Баяс. К югу от Бейрута лежала Тиро-Сидонская епархия, иногда разделявшаяся на две, по своим главным городам. Еще южнее епархия Птолемаида (Акка), традиционно причислявшаяся к Антиохийскому престолу, около 1620 г. перешла в состав Иерусалимского патриархата.⁴⁵⁰ К югу, западу и северу от Дамаска находился целый ряд митрополичьих престолов в небольших городках полуаграрного типа: Сайданайя, Кара, Ябруд (Памфилия), Маалюля (Селевкия Сирийская), аз-Забдани (Авида), Бостра (Хауранская епархия). Колебания численности христиан в этих местностях сказывались на судьбах престолов: их упраздняли или объединяли. В 1640-х гг. прекратила существование епархия Кара, епархия аз-Забдани перестает упоминаться с рубежа XVII–XVIII вв., Ябруд в XVII века причисляли то к епархии Маалюли, то аз-Забдани; Маалюле в 1720-х гг. была присоединена к епархии Сайданайя, в Сайданайе и Хауране архиерейские престолы существовали с перерывами (на вторую половину XVIII века). Между этими цепочками городов, в долине Бекаа, находилась митрополия Баальбек (Илиополь). В XVIII века к югу от нее стал расти новый христианский центр Захле. Впоследствии епархиальный престол перемещался то в один, то в другой из этих городов. В конце XVI – первой половине XVII века исчезли архиерейские престолы в Джебель Алави и Северном Ливане – Мармарита (аль-Хусн), Батрун и Сафита, а также Апамейская и Евхаитская епархии в центральной Сирии. К северу от Халеба после исчезновения престолов Верхней Месопотамии (Эдесса, Нисибин и Маяфарикин) о стались архиерейские кафедры Амида (Диарбекир) и Феодосиополь (Эрзурум), периодически объединявшиеся друг с другом. К Антиохийскому патриархату были формально причислены и грузинские приходы, оказавшиеся в составе Османской империи (Ахалцихский пашалык), однако непохоже, чтобы патриархи реально управляли этими землями.⁴⁵¹ В источниках иногда фигурирует и номинальные, титулярные престолы – Пальмира и др.⁴⁵²

На территории Иерусалимского патриархата христиане составляли меньшую долю населения, чем на сиро-ливанском побережье. Значительная концентрация христиан фиксируется только в нескольких городских центрах, прежде всего в Иерусалиме с его Св. местами и множеством монастырей разных конфессий. Динамика изменения численности различных общин Иерусалима в XVI века достаточно подробно освещена в османской документации. Приведем оттуда некоторые цифры.⁴⁵³

Для более позднего периода относительно достоверным источником считается реестр плательщиков джизьи, составленный в 1690/1 г. Он определяет число податных христиан в Иерусалиме (то есть фактически тех же глав семей) в 622.⁴⁵⁴ Пересчет числа домохозяйств в количество душ населения осуществляется по нескольким методикам. Предлагаются разные коэффициенты (от 4,5 до 6), на которые надо умножить количество домов и потом приплюсовать к этой цифре число холостых. Израильский исследователь О. Пери, занимавшийся исторической демографией иерусалимских христиан, определяет их число на 1562/3 г. в 1720 чел., на 1690/1 г. – 2800 чел.⁴⁵⁵

Рост православного населения в значительной степени обеспечивался миграцией в город мелькитов из Вифлеема, Бейт-Джалы, Хеврона, деревень округи (эти переселенцы особо фиксировались в османских реестрах, так как зиммии должны были уплачивать джизью по месту рождения).

Христиане Иерусалима представляли собой очень пеструю в этническом и конфессиональном плане картину. Почти каждое исповедание имело в Св. граде свои монастыри. Помимо православного большинства (58,5% христиан на 1690/1 г.) в Иерусалиме присутствовали армяне, населявшие один из четырех кварталов Старого города, с центром в монастыре Мар Якуб (св. Акопа, в православной традиции св. ап. Иакова), резиденции армянского иерусалимского патриарха. Османские источники отмечают утроение численности армян в Иерусалиме между 1563 и 1691 г. – с 189 до 640 чел. (23% от всех иерусалимских христиан). Отчасти это увеличение произошло за счет переселения в Иерусалим армянской общины Вифлеема, полностью исчезнувшей в первой половине XVII века.⁴⁵⁶

Количество коптов, составлявших в 1562/3 г. вторую по численности, после православных, христианскую общину города (326 чел.), через 130 лет сократилось до 113 чел. Сиро-яковитская община за это же время увеличилась со 119 до 180 чел. Несториане в течении XVII века постепенно исчезли. Пребывала в упадке и эфиопская колония.⁴⁵⁷

Католики (монахи францисканского ордена) имели монастырь на горе Сион за городскими стенами. Около 1562 г. (по другим данным, в 1551/2 г.) по повелению султана «франки» были выселены оттуда, а монастырь с окружающими его владениями передан некоему суфийскому шейху. Латиняне купили один из грузинских монастырей внутри города и перебрались туда.⁴⁵⁸ Османские источники конца XVII века фиксируют в Иерусалиме 12 католических семейств (54 чел.), главным образом арабского происхождения, вифлеемских переселенцев. Наряду с католиками латинского обряда, в Св. граде была представлена еще одна католическая община – марониты (166 чел. в конце XVII века).⁴⁵⁹

Среди православных выделялись достаточно обособленные группы грузинских и сербских монахов, имевших в Иерусалиме и округе свои монастыри. (О сербском и грузинском присутствии в Св. земле см. подробнее гл. IV и V.)

Мусульманский автор аль-Улайми (ум. в 1520 г.) насчитывал в Иерусалиме около 20 церквей и монастырей. Паломники XVI–XVII вв. упоминают 17–18 только православных обителей.⁴⁶⁰

Внутри главной христианской святыни – храма Гроба Господня – почти все упомянутые этно-конфессиональные группы имели свои приделы и часовни, вели ожесточенную борьбу за обладание теми или иными Св. местами.⁴⁶¹ Монахи разных исповеданий, сменяясь, постоянно жили на своих участках храма, там пребывало, по русским свидетельствам середины XVII века, 5–8 православных, 12 «фрягов», 6 армян, по двое коптов, эфиопов и несториан.⁴⁶² Общую численность православного духовенства Иерусалима установить достаточно сложно. О монашестве далее будет сказано отдельно, что же касается белого духовенства, то Арсений Суханов отмечал на одном из богослужений осенью 1651 г. 7 священников и диакона, а Григорович-Барский на архиерейских богослужениях в Великий Пост 1727 г. насчитывал до 30–50 священников и 10 диаконов, хотя в это число, конечно, входили иереи-паломники, иеромонахи окрестных монастырей и священники из сел.⁴⁶³

Палестинские святыни привлекали богомольцев со всех концов христианского мира. Ближе к Пасхе христианское население Иерусалима из-за наплыва паломников значительно увеличивалось.

Вокруг Иерусалима источники отмечают относительно крупную концентрацию христианских поселений. Прежде всего это – Вифлеем (6 миль от Иерусалима), место Рождества Христова, христианское население которого в 1525–1596 гг. выросло с 61 до 287 домов (мусульман в городе первоначально было на треть меньше, к 1566 г. они догнали по численности христиан, в переписи 1596 г. данные по мусульманам не сохранились).⁴⁶⁴ Путешественники середины XVII века отмечают сокращение населения Вифлеема: в городе оставалось 300 дворов, половина – мусульманских, половина – христианских (данные Арсения Суханова). Иона Маленький дает меньшие цифры – 130 дворов «турок», 100 – «греков» (то есть православных) и 30 – «фрягов» (католиков).⁴⁶⁵ По подсчетам О. Пери, христианское население Вифлеема за 1563–1691 г. сократилось с 870 до 650 чел. за счет массовой миграции в Иерусалим.⁴⁶⁶

Вифлеем в XVI–XVII вв. был практически единственным местом Св. земли с многочисленным арабским католическим населением. Латинизация местных жителей произошла под влиянием францисканских монахов, постоянно проживавших в городе при Храме Рождества Христова. Как писал об этом В. Григорович-Барский, «нине же, егда поселишася тамо Римстии иноци, всех к своему правилу и обичаю привлекоша, не поученьми (якоже слышах), но златом милостину дающе... им же оний убогий народ зело прельщается».⁴⁶⁷

Древнейший храм Палестины – вифлеемская базилика Рождества – был окружен монастырями христианских исповеданий (католиков, православных и армян), соперничавших за обладание этой святыней. С юго-востока над храмом возвышалась башня с кельями – резиденция вифлеемского митрополита, где, по словам Арсения Суханова, жило 15 монахов.⁴⁶⁸

Между Иерусалимом и Вифлеемом лежало чисто христианское селение Бейт-Джала, иногда превышавшее по численности население Вифлеема. Турецкая статистика XVI века отмечает рост количества домов в Бейт-Джале с 129 в 1525 г. до 292 в 1566 г., к 1596 г. эта цифра сократилась до 239. Арсений Суханов и Иона в 1652 г. насчитывали там 300 дворов и упоминали церковь Николая Чудотворца, «служат в ней попы по арабским книгам»; Григорович-Барский писал, что при храме жили 12 священников и диакон.⁴⁶⁹ По османским данным 1690/1 г. в Бейт-Джале насчитывалось 143 христианских дома, то есть за период 1563–1691 г. ее население сократилось с 1075 до 645 чел. Причиной была та же, что и в Вифлееме, миграция в Иерусалим.⁴⁷⁰

Крупным городом к югу от Иерусалима был Хеврон (аль-Халиль), однако его христианское население еще в начале османской эпохи быстро исчезло: перепись 1533 г. упоминает несколько христианских семей, но уже в начале 1540-х гг. они покинули город и переселились в Газу.⁴⁷¹ Источники XVII–XIX вв. не фиксируют в Хевроне христиан, хотя в окрестностях его существовали христианские деревни.⁴⁷²

В округе Иерусалима в XVI века большое количество христиан насчитывалось в Рамалле (71 дом на 7 домов мусульман в 1596 г.). В источниках также отмечены 4 чисто христианские деревни, в том числе крупные, до 100 домов, и 9 деревень с незначительным христианским меньшинством.⁴⁷³

В большинстве других областей Палестины христианское население было немногочисленно и разбросано мелкими группами. Так, в Заиорданье (лива Аджлун) православные отмечены в немногим более чем двух десятках деревень, из них лишь в пяти они превосходили по численности своих соседей-мусульман. В самом городе Аджлун в 1596 г. насчитывалось 23 христианских дома и 330 мусульманских, в городе Сальт – 25 и 39 соответственно, в городе Керак – 103 и 78. Город Шавбак в нахии Карак в мамлюкское время был преимущественно христианским, однако в XVI века его христианское население быстро таяло (к концу века осталось 5 семей), в то же время множество выходцев из Шавбака отмечено в налоговых реестрах Газы, куда эти люди мигрировали, спасаясь от бедуинских набегов.

Под давлением бедуинов оседлое население Заиорданья отступило в северную часть этого региона, относительно плодородные холмистые земли между реками Зарка и Ярмук. Здесь, в полосе шириной не более 30 км, насчитывалось до 80 селений ливы Аджлун. Южнее, между вади Зарка и Кераком, оседлые земледельцы удерживали только анклав городе Сальт.⁴⁷⁴

Однако, несмотря на общий упадок Заиорданья, отдельные группы христиан там сохранялись и позже, иной раз совершенно одичавшие и почти забывшие свою веру. Арсений Суханов в середине XVII века встречал в Иерусалиме таких феллахов, «а все из разных мест и из дальних деревень, которыя живут с турками вместе и у турков, а церкви и попа у них нет; токмо на Пасху приходят в Иерусалим и здесь причащаются, а не знает их никто, только называют себя христианами, а иныя из за иорданских пустынь».⁴⁷⁵

Еще более редким было православное население Галилеи (лива Сафад). Тут насчитывалось 282 деревни, и христиане жили всего в 6 из них. Даже в Назарете, сильно запустевшем «от злоб воевод турских», по выражению современника,⁴⁷⁶ в середине XVI века отмечено только 17 семей христиан и 200 мусульман. Местная христианская община подверглась жестоким гонениям мамлюкского султана Бейбарса в XIII века и с тех пор, видимо, так и не оправилась.⁴⁷⁷ На месте Благовещения, на фундаменте византийского храма, францисканские монахи в 1620 г. возвели свой монастырь. Православный назаретский митрополит Гавриил в 1651 г. с сокрушением писал по этому поводу: «Паки же на полудень города (Назарета. – К.П.) есть монастырь зело красный, и то прикупили папежники от турков за златницы, и пребывают папежские чернцы грех ради наших и нищеты ради, занеже не имамы столько злата; аще бы имели злато, да их изженули паки из монастыря нашего».⁴⁷⁸ Насчет христианского присутствия в Назарете XVII века данные расплывчаты. Паломник Василий Гагара в 1635–1636 гг. писал: «живут в нем (Назарете. – К.П.) арапы, християн нет, а в монастыре живут немцы».⁴⁷⁹ Гавриил, митрополит Назаретский, в своем описании Св. земли прямо не говорит о христианском населении Назарета, отмечая лишь, что «посреде же Назарета дом св. обручника Иосифа, и ту пребывает митрополит с чернцы своими».⁴⁸⁰ Как известно, ныне католическая ротонда Благовещения и дом Иосифа находятся в пределах одного храмового комплекса. Если Гавриил Назаретский все-таки не ошибается насчет своего пребывания в доме Иосифа, значит католики овладели этой территорией в несколько приемов. О католической церкви на месте дома св. Иосифа сообщают В. Григорович-Барский и С. Плещеев.⁴⁸¹

В течении XVIII века, видимо, произошли значительные миграции христиан в город и округу. С. Плещеев в 1772 г. отмечает, что в Назарете и окрестных деревнях мусульман мало, «но почти все католического либо греческого закона»,⁴⁸² в самом городе, помимо католического монастыря, в это время находились греко-католическая, маронитская и православная церкви. Нынешняя православная церковь Арх. Гавриила, построенная в 1760-х гг., и была той самой, богослужение в которой посещал лейтенант российского флота Плещеев, прибывший в Палестину для переговоров с шейхом Дахиром аль-Умаром: обедню «отправляли поп и диакон по-Арапски, но Евангелие ради меня диакон взашед на кафедру читал по Гречески, а поп читал тоже по Арапски для общего собрания и в ектениях упоминали мое имя».⁴⁸³ А. Норов в 1835 г. отмечал, что христиане составляют до трети четырехтысячного населения Назарета.⁴⁸⁴

В Иудее небольшие группы христиан жили в нескольких деревнях вокруг Наблуса, в самом Наблусе христианское население было крайне незначительно.⁴⁸⁵

К западу от Иерусалима христианское присутствие отмечено в 5 селениях ливы Газа. В деревне Дейр ад-Дарум христиан в конце XVI века насчитывалось 125 семей, немногим меньше, чем мусульман; в Лидде христианское население за 1525–1555 гг. почти удвоилось, достигнув 245 семей и сравнявшись с мусульманским.⁴⁸⁶ Впоследствии это селение пришло в упадок, И. Лукьянов в 1701 г. писал: «Ныне то место разорено все, и церковь мученика (св. Георгия. – К.П.) вся разорена; зело узорочиста была, а ныне только алтарные стены стоят».⁴⁸⁷ К 1838 г. в Лидде насчитывалось 100 семейств православных.⁴⁸⁸

В Рамле в 1596 г. имелось 40 домов христиан и 216 мусульман.⁴⁸⁹ Рамла лежала на пути паломнических караванов, шедших в Иерусалим, поэтому достаточно часто описывалась путешественниками XVI–XVIII вв. Трифон Коробейников в 1593 г. выдал милостыню в этом селении попу Генне на церковь Георгия Чудотворца.⁴⁹⁰ Арсений Суханов (1652 г.) отмечал: «село Рамля велико, дворы и домы все здание каменное, ново и крепко», церковь св. Георгия «велика добре, высока, на верху свод на середке... Тут четыре столпа мраморных цельных, белых, на них верх церковный. Тут же на столпе образ поставлен мученика Георгия».⁴⁹¹ Григорович-Барский 75 лет спустя писал о ветхости храма и отмечал, что «украшение образов отчасти лепотное».⁴⁹² Для обслуживания паломников, останавливавшихся в Рамле на ночлег по пути из Яффы в Иерусалим, в городе были построены гостиницы, принадлежавшие нескольким христианским исповеданиям. И. Лукьянов отмечал, что католическое подворье, как и армянское, «зело узорично... а греческое не таково; да у греков и все хуже еретиков; они злодеи богаты, так лучшие места у турка откупили, а грекам все худое дано для того, что греки оскудали и верою и имением».⁴⁹³ В начале XIX в. христиане в городе составляли примерно 1/3 из трех тысяч жителей.⁴⁹⁴

На побережье Палестины очень большая община православных проживала в Газе (25% от всех жителей). В некоторые десятилетия XVI века Газа даже превышала Иерусалим по численности христианского населения: 233 семейства в 1525 г., 331 в 1555 г. и 272 в 1596 г. В городе насчитывалось также, в разные годы, от 500 до полутора тысяч домов мусульман, около сотни семейств иудеев и небольшая группа самаритян.⁴⁹⁵ Быстрое увеличение христианского населения объясняется значительной миграцией в Газу православных из Заиорданья, Хеврона, окрестностей Иерусалима и Вифлеема, что свидетельствует о политической стабильности в городе, не подвергавшемся бедуинским набегам.⁴⁹⁶ Однако впоследствии православная община Газы так же быстро сокращается за счет дальнейших миграций христиан и перехода части их в ислам. На рубеже 40-х – 50-х гг. XVII века антиохийский патриарх Макарий, по просьбе оставшихся газских христиан, за 2 тыс. пиастров добился у османских властей, чтобы из списка плательщиков джизьи в Газе было вычеркнуто 141 имя, после чего там осталось около 40 имен.⁴⁹⁷ Возможно, реальное число газских христиан в середине XVII века превышало 40 семейств, но было явно меньше 180. В 1660-е гг. газский престол номинально занимал известный греческий церковный деятель Паисий Лигарид. В Газе он не пробыл ни дня, хотя в бытность свою в Москве многократно жаловался на бедность и долги своей кафедры. Тяжелые долги, действительно, были, но ни копейки из московской милостыни до газского престола не дошло, потому что Паисий употреблял эти средства на свои нужды.⁴⁹⁸ По состоянию на 1838 г. в Газской епархии насчитывалось 150 православных семейств.⁴⁹⁹

Далее к северу по побережью лежала Яффа, по отзывам путешественников середины XVII века, запустевшая и полуразрушенная.⁵⁰⁰ Только с конца XVII века начинается подъем города, выступавшего центром экспорта палестинского мыла и собственного мыловарения. В начале XVIII века османы восстановили крепость Яффы и разместили там янычарский гарнизон.⁵⁰¹

Город, впрочем, имел значение как важнейший пункт на пути паломников в Иерусалим: значительное число богомольцев прибывало в Палестину морем именно через Яффский порт. С давних пор тут имелось греческое подворье для паломников, в 1723 г. перестроенное «лепо и премудро», по оценке Григоровича-Барского. В то же время православная церковь города отличалась редким, даже по восточным меркам, убожеством.⁵⁰² В 1774 г., в ходе подавления османами восстания палестинского шейха Дахира аль-Умара, Яффа была захвачена египетскими мамлюками, а население ее, включая христиан, – перебито; из отрезанных голов мамлюки складывали башни.⁵⁰³ По оценкам авторов первой трети XIX в. в городе насчитывалось около 600 христиан и 4 тысячи мусульман.⁵⁰⁴

Весьма противоречивы сведения о христианской общине Хайфы. Европейские наблюдатели 1815 г. оценивали население города в тысячу семей, из которых половину составляли мелькиты; А. Норов же 20 лет спустя насчитывал в Хайфе 3 тыс. жителей, в том числе 300–400 христиан.⁵⁰⁵

К северу от Хайфы находился другой порт – Акра (Акка), долгое время лежавший в развалинах, но с XVIII века начавший бурно расти и подорвавший своей конкуренцией торговое значение соседней Сайды. Еще большую политическую и экономическую роль Акка обрела во второй половине XVIII века, когда туда перенес свою столицу шейх Дахир аль-Умар, могущественный властитель Галилеи. Впоследствии, когда город вернулся под прямое османское управление, сюда переместился центр Сайдского пашалыка. Бастионы Акки отразили осаду Бонапарта в 1799 г., но не устояли против войск египетского паши Мухаммада Али в 1831 г. В XIX в. город снова стал клониться к упадку. В лучшие свои годы, в 1760-х – 1770-х гг., Акка насчитывала 15–16 тыс. жителей; в 1815 г. – 7,5 тыс., в том числе много христиан, из них одних униатов (греко-католиков) – 2 тыс.⁵⁰⁶

Число епархий Иерусалимской церкви в начале османской эпохи было крайне малочисленным, немногим больше, чем в соседнем почти виртуальном Александрийском патриархате, где кроме патриарха практически не было архиереев. В Палестинской церкви XVI века, если не считать синайского епископа (впоследствии архиепископа), всегда державшегося обособленно, насчитывалось всего два епархиальных архиерея – митрополиты вифлеемский и газский⁵⁰⁷ (это, напомним, города с самым многочисленным христианским населением).

Трифон Коробейников в 1593 г. застал ситуацию, когда после смерти газского митрополита в Палестине остался только один епархиальный архиерей.⁵⁰⁸ В конце XVI века с посланием от иерусалимского патриарха в Москву приезжал митрополит Кесарии Палестинской.⁵⁰⁹ Возможно, в данном случае мы имеем дело с номинальным титулом, присвоенном главе посольства для повышения его престижа, потому что вплоть до 60-х гг. XVII века титул кесарийского митрополита в доступных источниках более не встречается (сам город Кесария после XIII века лежал в развалинах и был необитаем). По показаниям, данным в Посольском приказе в 1619 г. келарем Новоспасского монастыря греком Иоанникием, в прошлом приближенным иерусалимского патриарха, в Палестине (без Синая) в 1610-х гг. помимо двух упомянутых митрополитов имелся еще епископ Лидды.⁵¹⁰ В промежуток 1646–1648 гг. в Иерусалимском патриархате появляется кафедра назаретского митрополита.⁵¹¹ В 1661 г. впервые упоминается митрополит Петры Аравийской, в 1666 г. – Кесарии Палестинской, в 1670-е гг. – Птолемаиды (Акки).⁵¹²

Появление этих кафедр может быть связано с ростом некоторых городских центров (Акки), другие могли иметь титулярный характер, создаваться под конкретного кандидата – как престол Кесарийского митрополита, ставший одной из ступенек в головокружительной карьере патриарха Досифея Нотары.

Паломник Иван Лукьянов в 1701 г. застает в Иерусалиме пятерых митрополитов – кесарийского, лиддского, птолемаидского и назаретского, а также иорданского,⁵¹³ предстоятеля недолго просуществовавшей кафедры Аджлун.⁵¹⁴

В 1709 г. патриарх Хрисанф составил в общем ряду своих историко-географических трудов роспись епархий Иерусалимской церкви. Этот список выглядел следующим образом: 1) Митрополит Кесарии Палестинской и экзарх Первой Палестины (в этой титулатуре воспроизводилась еще ранневизантийская традиция); 2) Митрополит Скифопольский и экзарх Второй Палестины; 3) Митрополит Петрский, экзарх Третьей Палестины и Каменистой Аравии; 4) Митрополит Птолемаидский и экзарх всей Финикии; 5) Митрополит Вифлеемский и экзарх всей Иудеи; 6) Митрополит Назаретский и экзарх всей Галилеи; архиепископы Лиддский, Газский, Синайский, Яффский, Наблусский и Самарийский, Севастийский, Фаворской горы и епископ Филадельфийский, подчиненный митрополиту Петры.⁵¹⁵ Значительная часть этих кафедр была чисто титулярной; кроме того, сомнительно, чтобы все они были заполнены в эпоху Хрисанфа. Скорее всего, этот ученый педант в своем списке отражал не существующее положение вещей, а некий идеальный порядок. Первый реальный Скифопольский митрополит, судя по доступным нам источникам, упоминается только под 1774 гг., первый известный по имени Севастийский архиепископ скончался в 1799 г., титулярные иерархи Филадельфийский и Фаворский появляются только в документах 1830-х гг.⁵¹⁶

Таким образом, в XVI века в Палестине (без Синая) было два епархиальных архиерея, к концу XVII века их число возросло до 7, к концу XVIII века – до 9. При этом многие из них были титулярными и проживали, как правило, в Иерусалиме при патриархии.

Подводя общий итог обзору со стояния христианского населения Сирии и Палестины, следует отметить, что динамика изменения его численности в целом соответствует известным в науке закономерностям демографической ситуации XVI–XVIII вв., и в частности описанному Ф. Броделем «средиземноморскому демографическому взрыву XVI века», когда быстрыми темпами (0,7% в год) росло население Испании, Франции, Италии, в еще большей степени (1% в год) – европейских и азиатских провинций Османской империи.⁵¹⁷

Население Османского государства за XVI века увеличилось с 12–13 млн. до 25 или даже 35 млн. чел., в том числе в Сирии, по некоторым расчетам, с 1 до 1,5 млн. чел.⁵¹⁸ Впрочем Дамаск и Халеб, а также города Палестины демонстрируют некоторое отклонение от этой демографической тенденции: численность их жителей достигла своего пика в 1550-х гг., а к концу XVI века заметно сократилась.⁵¹⁹

В конце XVI века средиземноморские страны вступили в полосу социально-экономических кризисов, приведших к демографическому спаду. В Османской империи этот период ознаменовался прекращением победоносной экспансии, кризисом сипахийской системы хозяйства, неспособностью экономики абсорбировать избыточное население, что вылилось в полосу мятежей, войн, карательных походов конца XVI – начала XVII века («джелялийская смута») и привело к резкому падению численности населения – кое-где до уровня начала XVI века После затяжной демографической стагнации, усугубленной ухудшением климата и вспышками чумы, со второй половины XVII века начался, и то не повсеместно, крайне медленный рост населения (0,2% в год), достигшего в Сирии к 1800 г. 2 млн. чел.⁵²⁰

Обращаясь к специфике расселения христиан в регионе, отметим, что сплошного христианского населения не было почти нигде (за исключением, может быть, северной части Ливанских гор), даже в тех районах, где численность христиан была весьма высока. Так, например, к северу от Дамаска, где отмечено множество густонаселенных христианских и смешанных деревень, число мусульманских деревень было все равно выше: в нахии Кара христиане жили в 7 деревнях из 17, в нахии Джуббат аль-Ассаль – в 5 из 37, в нахии аз-Забадани – в 6 из 23; даже в североливанском Кесруане – лишь в 16 из 36 деревень.⁵²¹

Христиане, похоже, предпочитали селиться отдельно от мусульман. Большая часть деревень, где жили христиане, – чисто христианские или с незначительными вкраплениями мусульман. Еще более симптоматично то, что, несмотря на активные миграции сельского населения, никто из христиан не стремился внедриться в мусульманские деревни и наоборот. Даже в ходе христианской колонизации Кесруана XVI века переселенцы оседали в одних и тех же 16 деревнях, где до них уже было христианское население, не пытаясь вторгнуться в остальные 20 мусульманских селений. Крупные города, конечно, имели пестрый конфессиональный характер, но и там христиане часто (хотя и не везде) старались селиться кучно, в отдельных кварталах. Впрочем, были смешанные селения, где христиане составляли незначительное меньшинство: многие деревни Хаурана, Заиорданья, Иудеи. Как представляется, это были, скорее, остатки автохтонного христианского населения, нежели недавние переселенцы.

Для жителей османской Сирии, особенно христиан, была характерна большая географическая мобильность, активная миграция внутри страны. В современной науке прочно утвердилось мнение о нарастающей урбанизации как ведущей демографической тенденции, характерной для христиан, особенно православных, региона Большой Сирии (за исключением горного Ливана) в XVI–XVIII вв. Первым об этом сказал, кажется, Р. Хаддад, обративший, в частности, внимание на упразднение в XVII века епископских престолов в аграрной глубинке к северу от Дамаска.⁵²² Б. Мастерс исследовал процессы урбанизации на примере Халеба, где соотношение христианского населения города и его сельской округи в 1585 г. составляло 1:11, а в 1695 г. – 2:11.⁵²³ О. Пери рассмотрел те же процессы в Палестине на примере Иерусалима и прилегающих к нему полуаграрных Вифлеема и Бейт-Джалы в 1563 г. в Иерусалиме жило 46,9% общего числа христиан этих трех городов, а в 1691 г. – 68,4%.⁵²⁴

Как уже отмечалось, эти группы переселенцев особо выделялись в османских налоговых реестрах, поэтому легко заметно присутствие, например, мигрантов из деревень ливы Тадмор (Пальмира) в Хаме, крестьян со всей долины Бекаа – в Баальбеке, выходцев из сельской глубинки Палестины и Заиорданья – в Иерусалиме и особенно в Газе или непропорционально большое число неженатой молодежи в Маалюле.⁵²⁵

Данные, приведенные в настоящей главе, свидетельствуют об обезлюдении христианских деревень в округе Халеба, Центральной Сирии, регионе к северу от Дамаска, в Заиорданье. Единственным районом, где сохранялось компактное сельское православное население, было плато Кура в Северном Ливане. Одновременно разрастались христианские общины Халеба и Дамаска, в XVIII века – городов побережья. По словам Б. Мастерса, в османскую эпоху происходит «превращение христианского населения региона из преимущественно сельского во все большей степени городское»,⁵²⁶ в отличие от мусульманского населения, которое, несмотря на аналогичные процессы урбанизации, оставалось все-таки по преимуществу сельским.

Среди причин урбанизации называют аграрное перенаселение. Нехватка земель выталкивала крестьянскую молодежь в города, особенно в ходе демографического взрыва XVI века, а также и в более поздние периоды.⁵²⁷

Другой важной причиной миграций была политическая нестабильность во многих районах Сирии, незащищенность их от экспансии кочевых племен. Прогрессирующее усыхание Сирийской пустыни вело к новым вторжениям бедуинов в земледельческие районы и выдавливанию оттуда оседлого крестьянского населения.⁵²⁸ Помимо этого, в условиях, когда кочевое хозяйство подчас не могло обеспечить прожиточный минимум, традиционным занятием бедуинов был разбой.

Османская администрация на местах мало что могла этому противопоставить. Сообщения с Ближнего Востока иностранных путешественников пестрят упоминаниями о «бедуинской угрозе». По словам Николая Радзивила (1583 г.), «они (бедуины. – К.П.) столь страшны туркам, что ежели их десять человек сидит на лошадях с долгими копьями и в одних только рубашках... то к оным тридцать турков с ружьями едва подступить могут по причине безмерной их поворотливости и смелости».⁵²⁹ Попытки турецких властей откупиться от бедуинских шейхов сменялись военными столкновениями, но это не приносило стабильности. Пустели заиорданские деревни, лежали необработанными поля Галилеи, покинутыми стояли христианские монастыри на краю пустыни. Караваны паломников могли пройти от Яффы к Иерусалиму или от Иерусалима к Иордану только под охраной сотен солдат. Радзивил рассказывает, как однажды иерусалимский санджак-бей со свитой в 50 всадников едва спасся от бедуинов на дороге в Вифлеем, то есть в нескольких километрах от стен Иерусалима. Григорович-Барский упоминает о бедуинской опасности на дороге от Кары до Хомса. Униатский митрополит Джирманус Адам в конце 1780-х гг. с сотней спутников был дочиста ограблен бедуинами на пути из Ливана в Халеб, то есть в глубине земледельческих земель с оседлым населением.⁵³⁰ Всю ненависть оседлых к кочевникам выплеснул после очередного тесного контакта с бедуинами Григорович-Барский в своей тираде: «О роде неверний и развращенний!.. Не только никаковыя добродетели, но ниже человеческого нрава или обичая имуть... Ярость же зверскую и нрави скотские кто изрещи возможет? Аще бо би кто по достоянию безчеловечное их житие и обичая явити восхотел, омерзело би не токмо пишущему, но и чтущему».⁵³¹

Под давлением бедуинов население из глубинных районов Сирии перемещалось к побережью в более безопасные области. Значительные миграции христиан к побережью происходили и в XVIII века по причине экономического оживления на этих территориях, втянутых в растущую средиземноморскую торговлю. Христианские миграции того времени к приморским городам и далее в Египет были связаны и со становлением мелькитской униатской общины, о чем особо пойдет речь в главе IX.

Христианские феллахи больше, чем их мусульманские соседи, страдали от всех этих экономических и политических проблем, так как на них лежало дополнительное бремя подушной подати, в реальности выплачивавшейся коллективно всей общиной. Исход части христианского населения увеличивал нагрузку на оставшихся и мог спровоцировать цепную реакцию переселения в города.⁵³²

В целом следует отметить большую мобильность христианского населения Сирии, психологически предопределившую ту массовую эмиграцию ближневосточных христиан, которая началась в конце XIX в. и ныне ставит под вопрос само их сохранение на исторической родине.