Сказание въкратце от начала царства Казанского и о бранех, и о победах великих князей московских со цари казаньскими, и о взятие царства казани, еже ново бысть

Красные убо и новые повести сея достоит нам радостно послушати, о христоимянитии людие, якоже удивившеся преславному в нашей земли и во дни наша – в лета православного и благочестивого и державного царя и великого князя Иоанна Васильевича, Богом возлюбленного и Богом избранного, и Богом венчанного, глаголю же, владимирского и московского и всеа великие Росии самодержца, ему же дарова Богь всемирную победу и славное одоление на презлое царство срацынское,⁴³⁰ на предивную Казань, правые ради его веры еже во Христа. Но молю вас боголюбне: не позазрите грубости моей. От любве бо Христове пострекаемь бех и покусихся неведящим сего по нас людем, в род ин, писанием изъявити разумно, мню, маловедомых о начале Казанского царства: откуду начася исперва и в которые лета, и како быша почасто, и о бывших великих победах его с великими нашими державными московскими, яко да, прочетше, братия наша воини и от скорби пременятся, простии же ту возвеселятся и прославят великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и разумеют все дивная его чюдеса и великие милости, еже подает истинным и верным рабом своим. Начну же сице. Вы же внимайте разумно сладкие сея повести и старые.

Бысть убо из начала Руские земли, якоже поведают русь и варвари, все то едина Руская земля, идеже стоит ныне град Казань, продолжающися в длину до оного Нова града Нижнего на восток, по обема странама великие реки Волги, вниз до Болгарских рубежов, до Камы реки, в ширину же простирающеся на полунощие до Вяцкие земли и до Пермьские, а на полудень – до половецких предел.⁴³¹ Все же бе держава и область Киевская и Владимирская. Живяху же за Камою в части земли своея болгарские князи и варвари, владующе поганым языком черемиским,⁴³² не знающим Бога, никоего же закона не имущим. Обои же бяху служаще и дани дающе рускому царству до Батые царя.⁴³³

О первом же начале царства Казанского – в кое время или како зачася – не обретох в летописцех руских, но мало в казаньских видех. Много же и речию вопрошах от искуснейших людей, руских сынов, глаголаху тако, инии же инако, ни един же ведая истинны.

Грех же моих ради случи ми ся пленену быти варвары и сведену в Казань. И дан бысть в дарех царю казанскому Сат-Серею.⁴³⁴ И взят мя к себе царь с любовию служити во двор свой, и сотвори мя пред лицем своим стояти. И удержану ми бывшу тамо у него двадесят лет в пленении. Во взятие же Казанское изыдох ис Казани на имя царя и великого князя. Он же мя ко христове вере обрати и ко святей церкви приобщи, и мало земли удела даде ми, яко да жив буду, служа ему.

Мне же живущу в Казани, часто и прилежно от царя вопрошах в веселии, и при беседе со мною и мудръствующих честнейших казанцев – бе бо царь по премногу и меня любя, и велможи его паче меры брегуще мя – и слышах слово изо уст от царя самого многажды и от велмож его о войне Батыеве на Русь и о взятии от него великого града столного Владимира, и о порабощении великих князей.

Рекоста ми сице, яко двадесять лет мину по Батые царе, пленившем вашу Рускую землю, и по взятии оного великого столного и славного града руского Владимира и со всеми его благими узорочьи, и по убиении великого князя Георгиа Всеволодича Владимирского и со двема сыньми его и з братаничи,⁴³⁵ и со многими рускими князьми. И прият по нем в Нове граде великое княжение Руского царства Владимирского Ярослав Всеволодичь, от Великого Нова града пришед со осмью сыньми своими,⁴³⁶ владевшу ему тамощними людми время некое, остави же им в свое место княжити болшего сына своего Александра.⁴³⁷ И бе той князь Александр силен и славен в Руси и во многих странах.

И егда прииде оттуду великий князь Ярослав Всеволодичь и виде столный свой великий град Владимир погаными взят и весь начисто огнем попален и хитрые его здания вся разрушишася, и красота его вся погибша, и брата своего, великого князя Георгиа Всеволодича, убита и с первопрестольником тогдашним, иже нареченным митрополитом Антонием,⁴³⁸ и со всем священническим чином, и восплакася в горести своего сердца и рече: «Господи, вседержителю и творче всеа твари, видимых и невидимых, сие ли угодно твоему человеколюбию, да стадо, еже ценою изкупи своею кровию, и сих предал еси кровопийцем и сыроядцам и поганым человеком сим, зверин нрав имущим и не знающим тебе, истинного Бога нашего, ни страха твоего никогда же имущим? Увы мне, Господи, священники твоя заклаша, им же не достоин весь мир, олтари твоя раскопаша, и святая твоя в попрание скверными ногами их быша, и всех людей твоих остриа меча поразиша! И остах аз един, и ищут мене поглотити. Но избави мя, Господи, от рук их и спаси душы раб своих, избиенных от безбожных, имени твоего ради, покой со святыми во царствии твоем, и помилуй, ими же веси судбами, и спаси их яко человеколюбец». И предаде всех земному погребению честне.

А сам живяше во граде Переаславле, иже ныне зовется Залеской, доколе обновляше град Владимир во утеснении и в великом неустроении и мятежи земли своея. Осироте бо тогда и обнища великая наша Руская земля, и отъяся слава и честь ея, но не вовеки, и поработися богомерску царю и лукавнейшю паче всеа земли, и предана бысть, яко Иерусалим в наказание Навходоносору, царю вавилонскому, яко да тем смирится.⁴³⁹

И от того времени обложися и нача великий князь Ярослав Всеволодичь Владимирский царю Батыю во Златую Орду дани давати. И изнеможение видя людей своих и конечные ради погибели земли своея опустение, еще же и злобы царевы бояся, и властем его дары дающе, насилиа терпети не могуще. По нем же державнии наши рустии, сынове и внуцы его, много лет выходы и оброки даваху⁴⁴⁰ царем в Золотую Орду, и повинующеся им, и приимаху власть от них вси ни по колену, ни по роду, но яко хто хощет и как которого царь возлюбит.

Бысть же злогордая та и великая власть варварьская над Рускою землею от Батыева времени по царство тоя Златые Орды царя Ахмата, сына Зелед-Салтанова,⁴⁴¹ и по благочестивого великого князя Иоанна Васильевича Московского, иже взя и поработи под ся Великий Нов град.⁴⁴²

Новогородским бо людем не хотевшим его над собою имети и великим князем звати. Изначала же и исперва едино царство и едино государьство, едина держава Руская: и поляне, и древяне, и новгородцы, и полочане, и волыняне, и подолье – то все едина Русы единому великому князю служаху, тому же и дани даваху, и повиновахуся киевскому и владимирскому.

Они же, неразумнии, приведоша себе, призвавше от Пруские земли, от варяг, князя и самодержца⁴⁴³ и землю свою всю ему предаша, да владеет ими, яко же хощет. И в тые же горкая Батыева времена отвергошася они ига работного: видяще в державных руских нестроение и мятеж, и отступиша тогда и отделишася от Руского царства Владимирского. Осташа убо сии новъгородцы от Батые не воеванны и не пленены: и дошед бо он за сто верст до Нова града и заступлением премудрости Божии обратися вспять. И того ради ничтоже скорбных и бедных от него не прияша, тем же и возгордешася, и восчаяшася, яко силни и богати, не ведуще, яко Господь богатит и смиряет, и высит, и гордым противится, и смиренные милует.

Они же забывше своих великих князей владимирских, презреша и преобидеша, и ни во что же вмениша, и воеватися с ними почали, мало некако худе нечто помогающе, сребром подаяху ему, во своей воли живуще и сами собою властвующе, и никому же покаряющеся, и паки надеющеся невегласи на богатство свое, а не на Бога. И не воспомянуша апостола, глаголюща: «Братие, Бога бойтеся, а князя почитайте, творяще пред ним всегда блого во страсе Господни. Божий бо слуга есть и отмститель злым злое воздати тем же благим во благое: не туне бо мечь носит в руках своих, но на противляющияся». Еще же и верою християне и подобием первым работы верного своего князя християнска быти не восхотеша, но держащего латынскую веру короля литовского держателя себе восхотеша имети.⁴⁴⁴ Но аще не бы ускорил борзо ратию приити на них великий князь Иоанн Васильевичь, Богу его воздвигшу и пославшу за уничижение и их презрение к нему, яко Тита, римского царя, Еуспасиянова сына, разорити град Иерусалим⁴⁴⁵ и разсеяти жиды за беззаконие их по всей вселенней. Тако же и сему покори Богь под работное его иго крепкие и жестосердые люди новъгородские тезоименитому своему слузе, благоверному и великому князю Иоанну Васильевичу Московскому.

Он же, елико бе в людех тех крамолников болших, тех изыскавь, избрав и железы тяжкими окова их, и з женами, и по далним своим землям, и по селом расточи, и преселницы на земли чюждей быти их учини. И овех осуди горкою смертию умрети, не умевших жити в воли своей и великим началием самодержцем своим гордящихся. И сего ради благоверный сей великий князь Иоанн Васильевичь восприят великое дерзновение, поборая по християньстей вере, и презре, и преобиде прещение царя Ахмата Златые Орды и страх и боязнь всех варвар в плюновения худые вменив, и скрегчюще вооружися, и мужествен ста противу неистовства царева и гордого шатания, послов его от него не восхоте. И до конца отложи дани и оброки давати, ни сам во Орду приходити к нему поставления ради на великое княжение и своея державы и вотчины у царя в честь просити, дающе дары великие, и власти руские купити.

При сем же царе Ахмате божиими судбами до конца Болшая Орда запусте. Изведошася царие от родов своих образом сицевым.

Царь Ахмат восприим царство Златые Орды по отце своем, Зелети-Салтане царе,⁴⁴⁶ и посла к великому князю московскому Иоанну Васильевичю послы своя по старому обычаю отец своих и з басмою парсуною просити дани и оброков на прошлая лета. Великий же князь ни мало убояся страха царева,⁴⁴⁷ но приим базму – парсуну лица его,⁴⁴⁸ и плевав на ню, и излама ея, и на землю поверже, и потопта ногама своима. И гордых послов его избити повеле всех, пришедших к нему дерзостно. Единого же отпусти жива, носяща весть ко царю, глаголя: «Яко же сотворих послом твоим, так же имам и тебе сотворити, да престанеши, беззаконниче, от злого начинания своего, жесточати нам».

Царь же, слышав сие, великою яростию воспалився, огнем и гневом дыша, и прещением аки огнем. И рече князем своим: «Видите ли, что творит раб наш! Како смеет противитися державе нашей безумний сий». И собрав в Велицей Орде всю свою силу срацынскую, не ведый никоих же враг пошествиа и востания на свою Орду, тем ни малы стражи в ней остави запаса ради и прииде на Русь к реце Угре⁴⁴⁹ в лета 6989-е, ноября в 1 день,⁴⁵⁰ хотя поглотити християньство все и царствующий град, преславную Москву, взяти, якоже и царь Тактамыш лестию взял.⁴⁵¹ Рек то: «Аще не возму жива великого князя московского, и аще не приведу его связана и умучю горкими муками, то чему есть живу быти ми, и царская власть держати ми».

Слышав же князь великий неукротимое царево свирепство, и собрася такожде со всею областию рускою, и изыде без страха в лице нечестивому царю Ахмату, к той же реке Угре. И стояста оба об едину реку, русь и срацыни. Та бо река многа места обходящи Руские земли с прихода пути поганых варвар, и могу то рещи – пояс самые пречистые Богородицы, аки твердь очищающи от поганых и защищающи Рускую землю.⁴⁵² Царь же, видев великого князя, мнимого раба своего, в велицей силе против его изшедша небоязнено и стояше при реце со оружием, сердце его и главу мечем хотяше отсещи, и дивляшеся толикому новому дерзновению его. И покушашеся многажды прелести реку ону во многих местех, и не можаше,⁴⁵³ воспрещением от руского воинства.

И совеща князь великий с воеводы своими добро дело, иже полза бысть ему великая, и по нем и детем, и внуком его в веки. И посылает отай царя Златую Орду пленити служивого своего царя Нурдовлета Городецкого,⁴⁵⁴ с ним же и воеводу – князя Василиа Ноздроватого Звенигородцкого со многою силою, и доколе царь стояше на Руси, не ведущу ему сего. Они же, Волгою, в ладиях пришед на Орду, и обретоша ю пусту, без людей: токмо в ней женьский пол, и стар и млад. И тако ея поплениша: жен и детей варваръских, и скот весь в полон взяша, иных же огню и воде, и мечю предаша, и конечне хотеша юрт Батыев разорити.

Улан же царя городецкого и Обляз лесть сотвори, глаголя царю своему: «Что твориши, о царю, яко нелепо есть тебе болшего сего царства до конца разорити – от него же ты и сам родися, и мы все. И наша земля то есть и отец твоих искони. Се повеленная пославшего ны понемногу исполнихом, и доволно есть нам, и поидем, егда како Бог не попустит нам». И прибегоша вестницы ко царю Ахмату, яко Русь Орду его расплениша. И скоро в том часе царь от реки Угры назадь обратися бежати,⁴⁵⁵ никоея пакости земли нашей не учиниша. Да тако же преже реченное великого князя воинство от Орды отступи.

И приидоша нагаи, иже реченные мангиты,⁴⁵⁶ по московском воинстве. И тии тако же останки ординъские погубиша, и юрт царев разориша, и царицу его побиша. И самому царю Ахмату встречю поидоша, преплывше Волгу. И сшедшеся с ним на поле чисте внезапу, много бившеся с ним, и одолевше. И паде ту воинство его. Ту же и самого царя, наехав, убиша, узрев его, Ямгурчей мурза, и на костех его вструбиша. И тако скончашася цари ординьстии, и таковым Божиим промыслом погибе царство и власть великие Орды Златые.

И тогда великая наша Руская земля освободися от ярма и покорения бусурманского, и начат обновлятися, яко от зимы и на тихую весну прелагатися. И взыде паки на преднее свое величество и благочестие, и доброту, яко же при велицем князи первом Владимире православном.⁴⁵⁷ Ей же, премудрый царю Христе, даждь расти, яко младенцу, и величатися, и разширятися, и всюде пребывати в муже совершенне, и до славного твоего второго пришествия, и до скончания века сего.

И возсия ныне столный и преславный град Москва, яко вторый Киев, не усрамлю же ся и не буду виновен нарещи того, – и третий новый великий Рим, провозсиявший в последняя лета, яко великое солнце в велицей нашей Руской земли, во всех градех, и во всех людех страны сея, красуяся и просвещаяся святыми Божиими церквами, древяными же и каменными, яко видимое небо, красяшеся и светяшеся, пестрыми звездами украшено и православием непозыблемо, Христовою верою утвержено, и не поколебимо от злых еретик, возмущающих церковь Божию о сих.

Сице и первому слову да имемся, аще Богь вразумит нас.

Великому же князю Ярославу Всеволодичю живущу в смятении людей своих, и проходящу грады и села своя, и населяше их жители, и поновляше грады стенами, разоренные от Батые, и посаждаше в них жители. И облегчеваше данми и оброки жителей селских и градских. И утешаше людей своих не малодушъствовати от мимошедших скорбех великих, нанесеных от поганых, и не отчаятися милости Божии и уповати на Господа, всеми сотворенными своими пекущегося и дающего пищю на всяк день скотом и птицам, и рыбам, и гадом, ни тех забывающа, колми же паче раб своих верных забыти имать, по образу сотворенных: и ни един влас главы нашея без веления его не погибнет, неже человек или кая земля, или град. Посылает бо Бог на нас всякие скорби и беды спасения ради нашего и казнит нас иногда нахождением поганых, иногда же мором, иногда же гладом и пожаром. Тем же Отец наш небесный за грехи наши к покаянию приводит нас, яко да и прочии оставльшеися людие страха его имети накажутся. И аще с радостию сия наказания от него приемлем, и не похуляюще его, то спасени бываем. Силен бо есть Господь и паче первого помиловати нас, и той нас избавит от враг наших и вся советы их неправедные расторгнет. И сицевыми словесы многими укрепляше народ, и тако всегда поучаше люди своя великий князь Ярослав Всеволодичь, и потребная комуждо им подаваше, и всячески утешаше их, яко чад своих любимых, сам бо тогда такоже не зело богат, яко же и людие.

Первому бо мятежу обдержащу Рускую землю и еще належащу не утешившимся людем, и вторый воздвизашеся паче первого и болши сторицею сугубо. По смерти же царя Батые, убиту ему бывшю от югорского короля Владислава⁴⁵⁸ у столного града его у Радина, и наста иный царь на царство его, Саин именем,⁴⁵⁹ первый по Батые царство прием. Наши же державнии оплошишася и позакоснеша к нему ити во Орду и смиритися с ним. И подняся царь Саин ординский ити на Рускую землю с темными своими силами. И поиде, яко и Батый царь, до конца попленити ю за презрение к нему от державных руских.

Державнии же наши идоша в Болгары ко царю и ту его встретиша и утолиша его великими многими дарми. И остася царь Саин пленити Руские земли и восхоте близ ея на кочевищи своем, где вспятися на Русь ити, поставити град на славу имени своего, и на приезд и на опочивание послом его, по дань ходящим на Русь на всякое лето, и на земскую управу.

И поискав царь Саин, по местом преходя, и обрете место на Волге, на самой украине Руские земли, на сей стране Камы реки, концем прилежащи х Болгарстей земли, а другим концем к Вятке и к Перми, зело пренарочито: и скотопажно, и пчелисто, и всякими земляными семяны родимо, и овощами преизобилно, и зверисто, и рыбно, и всякого угодия житейского полно – яко не обрестися другому такому месту по всей нашей Руской земли нигде же точному красотою и крепостию, и угодием человеческим, и не вем же, аще будет как и в чюжих землях. И велми за то возлюби царь Саин.

И глаголют мнози нецыи: преже место то было издавна гнездо змиево, всем жителем земли тоя знаемо. Живяху же ту, в гнезде, всякие змии и един змий, велик и страшен, о двою главах: едину главу змиеву, а другую волову. И единою главою человеки пожираше и звери и скоты, а другою главою траву ядяше. А иные змии около его лежаше, живяху с ним есяцеми образы. Тем же и не можаху человецы близ места того жити свистания ради змиина и точания ради их, но аще и недалече кому путь лежаше, иным путем обхожаше, аможе идяху.

Царь же Саин по многи дни зряше места того, обходяше, и любя, и не домысляшеся, како бы извести змия от гнезда его – яко да того ради будет град велик и крепок, и славен везде. И изыскавъся в веси сицев волхв. «Аз, – рече – царю, змия уморю и место очищу». Царь же рад бысть и обеща ему нечто велико дати, аще тако сотворит. И собра обаянник волшвением и обоянием своим вся живущые змии от малых и до великих в месте том к великому змию во едину великую громаду и всех чертою очерти, да не излезет из нея ни едина змиа. И бесовским действом всех умертви. И облече круг их сеном и тростием, и древием, и лозием сухим многим, поливая серою и смолою, и изже я, попали огнем. И запалишася вся змии, великие и малые, яко быти от того велику смраду змиину по всей земли той, проявляющи впредь хотящая быти от окаянного царя злое тимение проклятые веры его срацынские. Многим же от вой его умрети от лютого смрада того змиина близ места того стоящим, и кони, и велбуды его многи падоша.

И сим образом очистив место царь Саин и возгради на месте том град Казань,⁴⁶⁰ никому же тогда от державных наших смеющу ему что сотворити или рещи. И есть град Казань стоит и ныне всеми рускими людми видим есть и знаем, а не знающими слышим есть.

И паки же, яко и преже, вогнездися на змиином точевищи словесен лютый змий – воцарися во граде скверный царь. Нечестия своего великим гневом воспалашеся и, яко огнь в тростии, разгнещаяся, зияя, яко змий, огнеными усты и устрашая, и похищая, яко овчат, смиренные люди в прилежащих весех в близживущих около Казани, изгна от нея Русь туземцы, в три лета землю всю пусту положи. И наведе с Камы реки язык лют и поган – болгарскую чернь и со князми, и со старейшими их, многу сущу ему и подобну суровством и обычаем злым песьим главам – самоедом. И наполни такими людми землю ту.

Бысть же черемиса, зовомая остяки. Тое же глаголют ростовскую чернь, забежавших тако от крещения руского и вселившихся в Болгарскую землю и Орду,⁴⁶¹ да царем казаньским обладаются. Та бо бе преже земля болгаров малых за Камою, промеж великие реки Волги и Белые реки Воложки⁴⁶² до великие Орды Нагайские.⁴⁶³ Болшия болгары – на Дунае.⁴⁶⁴

Тут же был на Каме град старый Бряхов болгарский, ныне же градище пусто. Того же первие взя князь великий Андрей Юрьевичь Владимирский⁴⁶⁵ и в конечное запустение преда, и болгар тех под себя подклони. И бысть Казань столный град вместо Бряхимова.⁴⁶⁶

И вскоре новая Орда, земля многоплодная и семенитая и, все рещи, медом и млеком кипящая, даде во одержание власти и в наследие поганым. И от сего царя Саина преже зачася Казань и словяше юрт Саинов. И любляше царь и часто сам, от столного своего града Сарая приходя, живяше в нем. И остави по себе на новом юрте своего царя от колена своего и князи свои с ним.

По том же царе Саине мнози цари кровопийцы, Руские земли губители, пременяющеся царствовали в Казани лета многа.

В лето 6903-е посла князь великий Василей Дмитриевичь з братом своим со князем Юрьем Дмитриевичем⁴⁶⁷ воя многи. И пошед к грады болгарские, по Волге стоящые; Казань, Болгары, Жукотин, Кеременчюк и Златую Орду повоева⁴⁶⁸ по совету крымского царя Азигирея.⁴⁶⁹ И вся те грады до основания раскопа и царя казанского и со царицами его в ярости своей мечем уби, и всех срацын с женами их пресече, и землю варварскую поплени, и здрав с победою восвояси возвратися.

И на мало время смирися Казань и укротися, и оскуде. И стояше пуста 40 лет. Бяше бо умирился крымъский царь Азигирей с великим князем Васильем Дмитриевичем⁴⁷⁰ и воеваше с ним соединого и на брата своего на Селед-Салтана Тактамышевича: он полем по суху войско свое посылаше, а князь великий в лодиях. А з другую сторону мангиты силнии, их же беша улусы черные на велицей реце Яике, иже течет во Хвалимское море прямо бухаров.⁴⁷¹

И тако бысть отвсюду изгонение велико Орде оной: первое того да после – от великого князя Иоанна Васильевича – второе. От тех мангит до конца запусте, якоже преже речеся. И вселишася в Болшой Орде нагаи и мангиты из-за Еика пришедше. И доныне в тех улусех кочюют, живуще с великими князи московскими в мире и ничим же их обидяще.

И в то же во едино время, спустя по умертвии Зелед-Салтана, царя Великие Орды, десять лет,⁴⁷² а по взятии Казанском от князя Юрья тридесять лет,⁴⁷³ и се, гоним, прибежа с тоя же восточные страны и тоя же Болшия Орды Златые царь, Улус-Ахмет имя ему,⁴⁷⁴ и в мале дружине своей изгнан и со царицами своими и з детми от великого Едичея, старого заяицкого князя, и царства своего лишен и мало от него смерти не прият.⁴⁷⁵ И бе день и нощ скитаяся в поле и преходя от места на место едино лето, ища покоя, идеже вселитися, и не обреташе нигде. И ни смеяше ни х коей стране приближитися и державе, но так между ими по полю сюду и сюду волочася, яко хищник и разбойник. И приближися к пределом Руские земли, и посла моление свое и смирение к великому князю Василию Васильевичю Московскому⁴⁷⁶ в шестое лето царства своего,⁴⁷⁷ не рабом, но господином и любимым своим братом именуя его, яко да повелит ему невозбранно на пределех земли своея мало время от труда почити и собратися помалу с розгнаными своими со многими вои и возвратитися вскоре, рече, на врага своего, на заяицкого князя Едичея, согнавшего со Орды его.

Бяше бо у того князя Едичеа девять сынов от тритцати жен его, а у меншего сына его быти десять тысящ вой. Ради силы своея мангиты силные прозвавшеся. Тем и покорятися царю не восхотеша, но Орду Болшую воевати дерзнуша.

Князь же великий повеле и нимало сперва не возбранити царю, еже приближитися к земли своей, но и прият его с честию, не яко беглеца, но яко царя и господина своего, и дарми его почти, и дружелюбие с ним велие сотвори, яко сын ко отцу или яко раб господину своему.

Но конец сице соверши. От него же бо и на великое княжение посажен бысть⁴⁷⁸ и сыном назван, и в десять лет царства своего не взимаше дани с него и оброков, надеяше бо ся его князь великий паче приятелства себе имети, яко же бо он глаголаше, и любовь верну и дружбу велику. Не размыслив сего князь великий, яко волк и агнец вкупе не питаются, ни почивают, ни сотворяются, но сердце единому язвленно боязнию, и всяко един от них погибнет. И обещание и клятву взяша между собою царь и князь великий: не обидити друг друга ничим же дóндеже царь от земли Руские отступит. И даде князь великий царю в качевище Белевские места.

Царь же, кочюя ту, нача к себе собирати войско, хотя отмстити врагу своему. И здела себе ледный град, из реки влача толстый лед и снегом осыпая, и водою поливая, бояся по себе еще гонителей своих. Сего ради и крепость ему велика бысть в нужное время. И отходя, пленяше иные земли чюжие, яко орел отлетая от гнезда своего далече пищу себе искаше.

Князь же великий, слышав се, и убоявся зело, и возмущашеся в мысли своей, и мятяшеся, мнев, яко хощет збирати царь войско на него и хощет воевати Рускую землю его. Неким ближним советником возмутившим его, глаголаху ему: «Господине княже, яко егда зверь утопает, тогда и убити спеют, егда же ли на брег воспловет, то многих уязвит и сокрушит, да ли убиен будет, или жив утечет».

Он же, послушав горкого совета их, послав к царю послов своих, глаголющи, да скоро отойдет от земли его, не браняся. Он же моляшеся кочевати. Князь же великий и паче с прещением и грозою послав к нему второе, и третие. Ни тако послуша, но еще моляшеся почити, не ведый на себя от правды великого князя готовящася и вооружившася, и мечь брани обощряюща на него. Но смиряяся, глаголаше: «Брате, господине мой, мало ми время помедли, яко в борзе имам пойти от земли твоея. Никоего же зла тебе никако же сотворю по обещаю же нашему с тобою и по любви, но и впредь и до смерти моея, егда мя устроит Бог и паки сести на царствии моем, рад есми с тобою имети дружбу верну и любовь сердечну и незабытну. Еще же и сыном моим прикажу по себе служити тебе и наровити по тебе и детем твоим. И рукописание тебе крепкое на себе дам и на сыны моя, и на внуцы за печатми золотыми, дани и оброки им у тебе не имати, ни земли твоея воевати им, ни ходити, ни посылати. Или аще ныне помыслю кое убо зло, мало или велико, на тебя, яко же мнится ти, преобидя любовь твою, еже сотворил еси ко мне, напитав мя, яко просителя нища, да будет ми Богь мой да и твой убиваяй мя, в него же верую и аз».

Виде его князь великий непослушающа, добром и волею своею отступити от земли державные не хотяща и словесем его и веры его, и обещанию, яко поганым, и не ят истинны быти, мня его все лесть глаголюща ему и лжуща. Забыв сего слова, яко покорно слово сокрушает кости, и смиренные сердца и сокрушенные Бог не уничижит. И посла на царя брата своего, князя Дмитрея Галецкого, по реченному Шемяку,⁴⁷⁹ и с ним посла войска 20 000 вооруженных, и оба князи тверские посла, а с ними по десяти тысящь войска – и всех бысть 40 000, да шед, отженут царя от предел Руские земли.

Он же, змий царь, видев великого князя не повинувшася молению его и смирению и вои их уже готовы и близко идущих к себе узре, преже неведущу ему их, и посла тако же смирение свое и к брату великого князя, да не идут нань до утра, яко отступити имам прочь. Он же тщашеся скоро повеление брата своего исполнити, надеющеся на силу свою.

И царь же отложи чаяние от человека смертна милости просити, и возведе очи своя звериные на небо, моляся. И к церкви рустей притече, прилучися ему стояти при пути в некоем селе. И паде при дверех храма у порога на земли, не смея влести вонь, вопияше и плача с многими слезами, глаголя: «Боже руский, слышах о тебе, яко милостив еси и праведен и не на лица человеческие зриши, но правды в сердцах испытаеши. Виждь ныне скорбь и беду мою, но помози ми и буди нам истинный судия, правосуде меж мною и великим князем, и обличи вину коегождо нас. Ищет бо он неповинно убити мя, яко подобно время обрет и ищет неправедно погубити мя. Обещанием нашим и клятву с ним солгал и преступил, и великое брежение мое и прежнюю мою любовь к нему, аки любезному сыну, забыв, видя мя ныне в велицей напасти и беде утесняема зелно и погибающа отвсюду. И не сведаю бо себе аз ни в чем же преступивша ему или солгавша».

И плакався много и стонав, востав от земли от ницания своего мерского и собрався с вои своими, и затворися во граде леденом. И се борзо внезапу нападоша на них руские люди. Он же мало бився оттуду и видев, яко спеется ему дело, и тогда отвори врата градные, и всяде на конь свой, и взя оружие свое в руку свою, и поскрежета зубы своими, яко дивий вепрь, и грозно возсвиста, яко стращный змий великий, ожесточися сердцем своим и воскипе злобою своею. Мало смиряшеся преже и повиновашеся, и братом и господином зовяше великого князя, и се на брань, яко лев, рыкая и, яко змий, страшно огнем дыша от великие горести против многих воевод великого князя напусти с немногими своими вои. Развее три тысящи всех людей и тысяща из тех же вооруженных не содрогнувся, ни побежа от московских людей и воев, но отчаявшеся живота своего и болше надеяся на Бога и на правду свою, неже на грубость и на малое имение свое ратное.

И егда ступившимся обоим воем, увы мне что реку, и одолевает великого князя. И побил всех в лета 6906-м году декабря в 5 день. Но осташася токмо на побоищи том от 40-х тысящ вой брат великого князя и пять воевод с ним с немногими вои, бегающи по дебрем и по стремнинам, и по чащем лесным. И мало не взяша самех живых, но избави их Господь от него.

Покорение бо и смирение пренеможе и победи великого князя нашего свирепое сердце, яко да клятву не преступает, аще и к поганым сотворяют. О блаженное смирение и покорение! Яко не токмо спомогает Бог христианом, но и поганым способствует.

Поганый же он царь Улус-Ахмет победи московские люди и воя и обоимав их, и обогатися добре. И повоева, и поплени руские земли пределы, и наполнися всякого добра от избытка своего, и вознесеся сердцем, и возгордеся умом. И к тому далече ни в кою же Орду не восхоте от предел руских отъити, но прейде тамо от места того побоища подале на другую страну Руские земли украины, бояся великого князя, да не паки тайно пошлет войска своего болши первых, граду же его леденому растаявшу от солнца и крепости себе никоея имущу. «Аще на сонных, – рече, – нощию нападут или коею же иною кознию, и то погибну сам аз и сущии со мною».

И шед полем округь и перелез Волгу, и засяде Казань пустую, Саинов юрт.⁴⁸⁰ Мало было во граде живущих. И собирающися срацыне и черемиса, которые по улусом казанским некако живяху, и ради ему бывше. И со оставшимися от плена худые болгаре казанцы и молиша его заступника быти бедам, иже от насилиа и воевания руского, и помощника, и царству строителя, да не до конца запустеют. И повинушася ему.

Царь же вселися в жилищах их. И постави себе древяный град крепок на новом месте, крепчае старого, недалече от старые Казани, разоренные от московские рати. И начаша ко царю збиратися много варвар от различных стран: от Златые Орды, и от Астрахани, и от Азова, и от Крыма.

И нача изнемогати во время то великая Орда Златая, и уселятися, и укреплятися нача в тоя место Казань – новая Орда, запустевший Саинов юрт. И кровию рускою беспрестани кипяше. И прейде царьская слава и честь велия Болшия Орды старые премудрые ордам всем на преокаянную младую дщерь Казань. И паки же возрасте царство и оживе, яко древо измерзшее от зимы солнцу обогревшу и весне. От злого древа, реку же, от Златые Орды, злая ветвь произыде – Казань – и горкий плод второе изнесе, зачася от другого царя ординъска.

И той царь Улус-Ахмет великие брани воздвиже и мятежи в Руской земли паче всех прежних царей казаньских, от Саина царя бывших, понеже бо многокознен человек и огнен дерзостию, велик телесем, силен. Отвсюду себе собра воинственую силу и многи грады руские обсади, и всяко им озлобление тяжко наведе. И до самого дойде царствующего града Москвы и на другое лето Белевского побоища, июня в 3 день, и пожже около Москвы великие посады, и християнского народу много посече и в плен сведе. Града же не взя, и отиде во своя.

И умре в Казани и со юнейшим своим сыном с Ягупом: оба ножем зарезаны от болшего сына своего Мамотяка. А царствова на Казани 7 лет.⁴⁸¹

И прият по нем царство Казанское сын его Мамотяк, от скорпий змий, и ото льва лютого лютый зверь и кровопийца. Сей же бысть и отца своего злее и ярее на християны воевати руские земли, яко и самого великого князя Василиа Васильевича – увы, и всем тогда скорбь велию наведе! – в тайне изгоном пришед, у Суздаля града изыма и сущые с ним воинъства побив в лета 6953 году июля в 6 день. И в Казань к себе сведе великого князя и держав его у себе четырнатцать месяц,⁴⁸² не в темнице, но проста, посаждая его с собою с честию ясти на единой трапезе и не оскверняше поганым ядением и тем своим не кормяше, но все честным брашном руским. И взял на нем у велмож его много злата и сребра. И отпусти его к Москве на царство его. Милует бо и варварин, видя державного злостражуща.

Сын же великого князя Василья Васильевича – Иоанн Васильевичь⁴⁸³ – восприят великое княжение московское по смерти отца своего. И шед, взя Великий Нов град со многою гордынею и буйством, якоже преди речеся, и Тверь, и Вятку, и Резань. И вси рустии князи поклонишася ему служити. И един владея всеми скипетры рускими, и многи грады полского короля отня державы своея, завладевшые князем Гедимоном.⁴⁸⁴ И бысть великая власть державы Руские и оттоле назвася самодержавный великий князь Московский.

По взятии же Великого Нова града в девятое лето, по тверском во второе лето⁴⁸⁵ посла воевод своих на Казанъское царство⁴⁸⁶ с великим воинством за безчестие и срамоту отца своего: князя Данила Холмского и князя Александра Оболенского со многим войском. И срете их казанский царь Алехам старый⁴⁸⁷ со своими людми на реке Свияге. И бывшу у них бою велику, и поможе Богь и пречистая Богородица московским воеводам и побиша ту многих казанцов, и мало их живых в Казань убежа. И града затворити и осадити не успеша, и самого царя Алехама жива собою рукама яша. И с ним во град вшедше и яша матерь его и царицу его, и дву братей его, и к Москве их сведоша.⁴⁸⁸ Досталных же казанъцов покориша Московскому царству и повинных учиниша.

И заточи князь великий царя Алехама со царицею его на Вологду, матерь же цареву со двема царевичи ея заточи на Бело озеро. Тамо же в заточении том умре царь и мати его, и брат царев Малендар царевич. Другий же царевичь оста жив: того же изведе ис темницы и крести его, и даде за него дщерь свою.⁴⁸⁹

И се второе тогда Казань взята бысть от Москвы от начала ея в лето 6995 года, июля в 9 день, на память священномученика Пагкратия.

И посади на Казани великий князь Иоанн Васильевичь служащего своего царя Махмет-Аминя Ибеговича, приехавшего ис Казани к Москве з братом своим Ибделятифом⁴⁹⁰ служити великому князю.⁴⁹¹ И дан бысть ему от него в вотчину град Кошира, другому же брату иные грады. Отъехаста убо тые царевичи от болшего брата своего Алехама, царя казанъского роскоторавшеся о некоей вещи, не стерпевше от него обиды многия. Они же подняша великого князя Казань взяти, да не царствует на Казани брат един, смеяся и досаждая.

И по летех же живша и умроста на Москве оба царевича: Авделети в срацынской вере своей, а другий же – изведеный ис темницы и в веру Христову крещение восприем и наречен бысть Петр царевичь,⁴⁹² иже и зять бысть великого князя.

Той же царь Махмет-Амин сяде на царстве и взя сноху свою за себе, брата своего царицу, Алехамову жену болшую, по прошению его у великого князя из заточения ис темницы с Вологды, мужу же ея Алехаму царю умершу в заточении, и люба ему бысть велми братня жена.

И нача она помалу, яко огнь разжигати сухия дрова и яко червь точить сладкое древо, и яко прелукавая змия, научаема от вельмож царевых, охапившися о выи, и шептати во уши царю день и нощь, да отложится от великого князя и да не словет казанский царь раб его во всех землях, да не срам будет и уничижение всем царем, и всю русь да побиет, живущую в Казани, и корень их изведет изо всего царства своего: «И аще сия сотвориши, и много лет царствовати имаши на Казани, аще ли сего не сотвориши, вскоре бесчестием и поруганием сведен будеши с царства, якоже и брат твой Алехам царь, и умреши тако же в заточении в темнице».

И всегдашняя капля дождевная и жестокий камень пробивает вскоре, а лщение женское снедает премудрые человеки. И много крепився царь, и прелстися от злые жены своея и послуша проклятого совета ея, окаянный. О безумию его! Измени великому князю московскому, нареченному отцу своему, и присече купцов руских богатых и всю русь, живущую в Казани и во всех улусех з женами и з детми в лета 7013 года на Рождество Иоанна Предтечи.⁴⁹³

На той бо день сьезжахуся в Казань изо всеа земли Руские богатые купцы⁴⁹⁴ далния, и торговаху казанцы с русью великими драгими товары, неведушим руским людем сея беды на себя никако же и без опасения всякого живущим, и надеющимъся яко на своего царя, и не бояшася его. И аще бы ведали сие, то бы не подклонилися под мечь, мочно было всякому мало попротивитися варваром или некако избегнути ино.

Везде превзыде вифлиомский плачь: тамо бо младенцы закалаху, отцы же и матери их з болезнию души оставахуся, зде же состаревшиися мужи и жены, и юноши младые, и красные отроковицы, и младенцы вкупе убивахуся.

И взя царь весь драгий товар и безчисленое богатство у купцов в казну свою и насыпа полну полату злата и сребра руского до верху, и подела от того себе венцы драгия и сосуды, и блюда серебреные и златые и весь царьский наряд устроив. И от тех мест не ядяше от котлов и опаниц, яко пес ис корыта, но из сребреных сосудов и златых с велможами своими на пирех своих ядяше и веселяшеся без числа.

И казанцы много разграбиша по себе и обогатеша, яко к тому не ходити им во овчиих кожах ошившися, но в красных ризах и в зеленых, и в багряных одеявшеся щапствовати пред катунами своими, яко во цветех польстих различно красяхуся, другь друга краснее и пестрее.

Бысть же тогда Казань за великим князем седмь на десят лет.⁴⁹⁵

И еще не удоволися казанский царь богатством руских людей, взятых в Казани, ниже крови их напися, текущия реками, но болшею яростию, свирепый, разжегься. И собрався с казанцы своими, и призвав к себе на помощ 20 000 нагай к тому, и воюя християнство и убивая, и прииде к Нижнему Нову граду, еже хоте взяти его, и пожже около града все посады. И стояше у града тридесять дней, по вся дни приступая к нему.

Воевода же бе тогда во граде Хабар Симский, и мало бысть во граде с ним бойцов, токмо народ градский – страшливые люди, не успеша бо к нему с Москвы на помощ приити, занеже вскоре безвестно пришел царь. И мало града не взял, аще не бы во граде Бог прилучил огненые литовские ратобои, рекомые желныри.

Тии бо быша на бою, когда побил литовскую силу на Ведроши храбрый воевода московский князь Данило, прозвищем Щеня,⁴⁹⁶ и 12 воевод великих изыма, с ними же приведены те желныре стрелцы. И тех заточили в Нижнем Великом Нове городе, в темнице седяху.

Аще и мало их числом бе, точию триста человек оставшихся живых, изомроша бо мнози, в темницах седяще, но превзыдоша храбростию многочисленых и побиша многих казанцов. И многоогненым стрелянием своим и град от взятиа удержаша, и християнский народ от меча и от плена избавиша. Застрелиша же шурина царева, мурзу нагайского, приведе бо воинство свое в помощ царю. Беста бо стояща со царем за некою церковию християнскою, думающе о взятии града и понужающе воинство свое к приступу. И прилете ядро, и удари его по персем, и вниде ему в сердце, и пройде сквозе, и ста. И тако изчезе нечестивый. И возмутишася нагаи, яко птичия стада вожда своего изгубиша. И бысть брань между ими великая, и почаша сещися с казанцы по своем господине, и много у града паде обоих. Царь же едва устави мятеж воинства своего, и убоявся, и от града отступи, и побежа к Казани, и многа зла християнству учини.

И за сие великое добро свобожени быша от одержания желныри воеводою. И одарив их, отпусти. Они же радостни поидоша восвояси, свободишася горкие смертные темницы.

Московские же воеводы, пришедше, в Муроме стояху готовы, с ними же сто тысящ войска, посланы великим князем прихода ради царева, не дати ему воли воевати Руские земли. Они же паче себе брежаху, а не земли своея, великим страхом объяти бывше, безумнии, и бояхуся, и трепетаху из града изыти. Толику силу имуще, нимало въстретиша царя, а со царем бе толко шездесят тысящ рати. Казанцы же неподалеку от них хожаху по местом, насмехающеся им, и воеваху, и християн губяху, и великая села огнем пожигаху.

Умре же князь великий Иоанн Васильевичь в борзе по измене казанской, на другое лето, не успе за живота своего управитися со царем казанским. И приказа по себѢ царство свое Московское сыну своему Василию Ивановичю.⁴⁹⁷

Великий же князь Василей Иванович, хотя отомстити измену изменнику – своему рабу, казанскому царю Махмет-Аминю, и паки у него взяти Казань, и посла в себе место брата своего князя Дмитрея Углецкого, Жилку по реклому,⁴⁹⁸ и князей, и воевод с ним со многими вои рускими х Казани полем по суху на конех и Волгою в ладиях в лето 7016 года.

И егда пришедшим воем руским к Казани и первое даде им Богь победу на казанцов. Потом же – ох, увы нам! – разгневася на нас Господь, и побежени быша християне от поганых, и поби их казанский царь, изшед, обоя войска руская, конная и плавные, великою лестию некоею.

На великом бо лугу и на Арском поле около града поставляше царь до тысящи шатров на праздники своя, и велможы его в них же корчемъствовавше, пияше с ними и всякими потешенми царьскими веселяшеся, честь празнику своему творяше. Такоже и гражане, мужи з женами и з детми, гуляюще по них, пияху в корчемницах царевых, купяше на цену и прохлажахуся. Многу же народу и черемися збирахуся на празники те с рухлом своим из далных улусов и торговаху з градскими людми, продающе и купующе, и меняюще.

И в тех корчемницах пиющим и веселящимся царю и велможам, и всему люду казанскому, и не ведущим на себя ничего, и внезапу на праздник, аки с небеси, падоша на казанцов предивная руская воинства и всех варвар избиша, иных же плениша, а иные же во град за царем убежаша, инии же в леса – и коиждо их како бы избыти. От великие тесноты во граде задыхахуся и задавляхуся людие, и аще бы едину три дни руская воинства стояли у града, то бы взяли град Казань волею и без нужы.

И осташася на лузе стоящи все царевы шатры, таже и катарги и велмож его со многим ядением и питием и со всяким рухлом. Вои же рустии от путного шествия нужного, уже аки взявше Казань, и оставя дело Божие, и уклонишася на дела дияволская от высокоумия и безумия их, Богу тако извольшу, и начаху ясти без страха и упиватися без воздержання скверным ядением и питием варварским, глумитися и играти, и спати, аки мертвы, до полудне. Царь же из стрелницы града зряше с казанцы бесчинство руских воинъств и безумного шатания их и узна их быти пияных и всех от мала и до велика, яко и до самых воевод, и помышляше, и времени подобна искаше, когда напасти на них, еже погубити я.

И разгневася Господь на руских вой, отъят от них храбрость и мужество и даде поганым храбрость и мужество. Ох увы! В третий же день пришествиа руские силы к Казани во вторый час дни отвориша врата граду, и выехав царь з двадцетию тысящ конных, а тритцать тысячь пеших – черемисы злые, да не сотворит зла ничто же, но токмо сам на волю да убежит и не взят будет в плен, яко же выше рех. И нападе на полки руские, и смятошася полцы. Изби я и своя вся отпленив, всем пияным и спящим, и храбрые их сердца бес помощи Божии быша мяхка, яко и женских сердец слабейши.

И пояде мечь толикое воинство: клас несозрелых – юнош и средовечных муж, покры земное лице трупием человеческим, и поле Орское и Царев луг кровию очервленишася. Едва сами воеводы болшия от смерти убегнути возмогоша. Инех же побиша, а инии на Русь прибегоша с великою тщетою, много язвеных имуще. Воевод же тогда великих пять убиша: трех князей ярославских, князя Александра Пенкова, да князя Михаила Курбьского, Карамыша, з братом его с Романом, да Федора Киселева; Дмитрея Шеина жива на бою взяша, и замучи его царь в Казани зело горкими муками.

И от 100 000 осташася толко руских людей 6000 разгнаных: овех убо мечем поразиша, инии же сами в водах истопоша, бегающе от страха варварского. И Волга утопшими людми загрязе, и езеро Кабан, и обе реки – Булак и Казанка – наполнишася побитыми телесы християнскими. И тече вода по три дни с кровию, и сверх людей лзя было казанцом ходити и ездити, аки по мосту. И велик бысть от тех мест плач на Руси, паче того, еже бысть плач о прежних побитых в Казани живущия Руси. Понеже бо ту падоша воинские главы избранные, княжие и боярские, и храбрых воевод и воин главы и тела, яко же и на Дону от Мамая.

И тогда много зело казанский и велми царь Махмет-Аминь обогатися всяцем узорочьем и безчислеными драгими златом и сребром, и конъми, и доспехи, и оружием, и полоном. Или кто может дати число тому, ли сметити или счесть, еже царь тогда взял с казанцы своими! И ту учини гору златую.

Но не долсий живот ему протяжеся, и умалишася дние его, и въскоре Господь скрати век его. И испивает чашю Божия отмщения.

И за сие преступление порази его Богь язвою неизцелною от главы и до ногу его. Люте боляше три лета, на одре лежа, весь кипя гноем и червьми.

Врачеве же и волхвы не возмогоша от язвы тоя исцелити. Но нихто к нему в ложницу не вхождаше посетити его: но ни та царица, прелстившая его, ни болшия его рядцы, смрада ради злого, изходящего от него. И вси смерти ему чаяху, не токмо тии, вхожаху к нему же и неволею, царица кормити пристави к нему. Но и тии скоро избегаху от поту лица его, и ноздри свои заемшии.

И воспомяну царь согрешение свое, глагола в себе, яко: «Бысть мне неисцелен недуг сей за неправду мою и измену, и за клятвопреступление, и за напрасное и неповинное многое кровопролитие христианъское, и за великую любовь и честь, бывшую ми на Москве от названого отца своего и от великого князя Иоанна Васильевича. Въскорми бо мя и воспита мя от руки своея, не яко господин раба, но яко чадолюбивый отец любя чадо свое, или, реку, волчие щеня по злонравию моему. Взяв бо Казань у брата моего великим подвигом и трудом и мне предаде на брежение, злому семяни варварскому, яко верному чаду своему, аз же, злый раб его, варвар, солгах ему во всем, страшные ему клятвы преступих, от лестных словес, оболстивших мя, жены моея послушах и во благоденства место злая воздах ему! И убивает мя руский Бог его ради. О горе мне, окаянному! Погибаю, и все злато и сребро, и царьские венцы, и златотворные одежды, и многоценные постели царские, и красные мои жены, и предстоящые ми отроки младые, и добрые кони, и величание, и честь, и дани многие, и все мое безчисленое богатство, и вся моя драгая царская узорочья оставляются инем по мне! Аз же, поганый, токмо в суе тружахъся без ума, и несть ми ныне ползы ни от жены-змии, прелстившия мя, ни от множества силы моея, ни от братства моего – вся бо изчезоша, яко прах от ветра».

И посла к Москве послы своя⁴⁹⁹ к великому князю Василию Ивановичю. С ними же посла к нему и царские дары свои: триста коней добрых, на них же сам яждяше, когда бе еще здрав, в седлех и в уздах златых, и на коврех червленых; мечь и копие свое, и щит, и лук, и тул со стрелами, яко да тем Казань одолевает; и красный свой шатер драгий, ему же велицыи купцы заморстии не возмогоша цены уставити и дивяшеся хитрости его, глаголюще, яко: «Несть в наших заморских странах, во всех землях фряских узорочия такова, ни слышено и ни видено ни у коегождо царя или у кроля, токмо тоя земли у царя, где сотворяют», – с различными узоры красными срацынскими, весь изшит златом и сребром и усажен по местом жемчюгом и камением драгим, и соха шатерная – морская трость, две пяди толщина, драгою мусиею изписано красно, яко не мочно назретися до сыти никому же. И еще сказати несть лзе, каков есть он хитростию и ценою; златом и сребром не мочно купити его, аще не пленом взят будет некако или такоже в дарех послан; прехитр бе видением и премудростию великою устроен. Прислан бо той шатер казанскому царю в дарех от царя вавилонского и кизылбашского.

Той же иные вещи некие драгия присла казанский царь к великому князю, братом и господином зовя его и прощения прося о гресе своем, еже сотвори ко отцу его и к нему, сводя с себе измену и Казань преда ему. «Аз, – рече, – умираю», веля ему прислати на место свое царя или воеводу, верного себе, не лестна, да не таково же сотворит зло.

И Махметь-Аминь житие свое скончав, жив червьми снеден бысть, яко детоубийца Ирод,⁵⁰⁰ не исцелев от врачев, и отъиде в вечный огнь равно мучитися с ним. Тако же и царица та, прелстившая его, борзо по нем того же месяца с печали умре⁵⁰¹ и от совести своея, бо дома смертного зелия вкусив. И се Бог преступающим клятву воздает.

И умилися великий князь о прощении царя того, и забы зло его все, и прости его во всем, и безценные дары его в великую честь и любовь прият, и против послы казанские одари, и смирися с ними в место всех казанцов. И повери паки ложной их клятве и обещанию их лестному, вдаде им на царство по прошению их служимого своего царя Шигалея Шахъяровича Касимовского,⁵⁰² забыв бывшее дващи великое побиение християнское в Казани, не возвратна бо есть вещ и людей сеченых не воскресити.

Царь же Шигалей вшед в Казань с московским воинством и с воеводою – с Федором Карповым, и со князи, и с мурзы своими и держа царство, три лета мирно владея Казанью.⁵⁰³ И казанцы много жити не любяху в смирении без мятежа с великим князем и начаша прелщати царя своего Шигалия, веляще ему такоже от великого князя отступити и изменити, яко же выше реченный царь прежний, Махмет-Аминь прокаженный, сотвори. «Да владееши ты един, – рекоша, – Казанью всею, нам всем будеши ты един волный царь. Нам бо ныне неведущим, у коего царя служити и боятися и коему царю покарятися, два царя имущим, и не вемы, от коего царя чести искати и даров восприяти и управление людем. Да единого лучьше возлюбити всем сердцем нелестне, – рекоша, –другого же возненавидети».

Царь же Шигалий никакоже уклонися к лестным словесем их, ни послуша их, лукавая глаголющих ему, но всех болших князей и мурз в темницу заключи, иных же казни смертней предаде. И возненавидеша его все казанцы, велможи и простии.

И втай от него совещавшеся, пославше неких своих в Крым ко царю Менди-Гирею,⁵⁰⁴ и оттуду приведоша царя себе, испросивше у него сына меншего, именем Сап-Кирея.⁵⁰⁵ И приидоша с ним в Казань многие крымские уланове и князи, и мурзы, и посадиша его на царство на Шигалеево место.

И восташа казанцы паки на християны с новым царем Сап-Хиреем. И в третие всю русь присекоша в Казани, при царе Шигалее в третие лето, прибивше служащих ему варвар, 5000 убиша. И царскую его казну всю взяша, злато и сребро, и многоценные ризы его, и оружие, и кони, и воеводы московского дом разграбиша, и отрок его тысячю убиша. Едва же токмо Шихалея и воеводу у казанцов упросиша. Царь Сап-Кирей пощади царского ради семене и юности ради, и благородства, еже в нем великого разума. Бе бо царь Шигалей по роду от великих царей и от Златые Орды, от колена Тактамышева,⁵⁰⁶ и того ради царь не даде воли казанцем убити его. Испусти его ис Казани токмо с воеводою и с обема има отпусти служащего варвара. И проводиша их в поле чистое нага и во единой ризе и на худом коне.

Слышав сие князь великий Василей Иванович, и в раскаяние прииде, еже о миру с казанцы, и печален бысть на многи дни, и никому же его могущу утешити от великие печали. И многи слезы к Богу проливая, и по многи дни хлеба не вкушаше, ядения и пития, и плакашеся Богу о християнстей погибели, еже в Казани. Плакашеся и о царе Шигалее, яко той тамо же погибе: зело бо любляше его. И мало погодив, и се прииде ему весть, сказующе ему жива царя Шигалия, доброго слугу своего верного, и близко идуща в поле чисте нага, яко роженна, от глада изнемогша и ведуща с собою болши 10 000 рыболовов московских, ловящих рыбу на Волге, под горами Девичьими и до Змиева камени и до Увека, за тысячю верст от Казани. Заехавше, тамо живяху все лето, на Девичьих водах ловяху рыбу и в осень возвращахуся на Русь, наловившися и обогатевши.

И заслышавше рыболове от царя весть пришедшую про сечю в Казани, яко да избежат к нему немочая оттуду, да не избиени и они будут от казанцов. А сам же дозидашеся их, стоя на месте некоем. Они же лодии свои и мрежы, и рыбы, и все кормовые свои запасы огню и воде предаша, а сами поидоша полем, не знающе коиждо очи весть, на себе токмо рыбы носящи едины. И доидоша до царя, гладом изнемогающим, мнози же и умроша. И ради быша царю, и царь им, и плакашеся обои о погибели своея. И поидоша царь и людие вкупе ко странам руским, питающеся мертвечиною и ягодою полскою, и травою дивиею.

И посла князь великий предстоящих своих со многим брашном и со многими многоценными ризами и повеле в поле в руских пределех с честию сретити его. И приходящу ему близ самые Москвы, и въсретиша царя вси полатнии волможи и боляре московские, из града выехаша на поле за посад, кланяющеся ему до земли.

Тако же и сам князь великий от радости не може уседети в полате своей и, скоро исшед, встрете его на полатных лествицах честно, не яко раба, но яко брата своего и друга любимого. И охапистася оба, и плакастася много, яко всем ту предстоящим бояром и велможам плакатися с ними. И взем его за руку и поидоша в полату. И тако утешися князь великий о Шигалиеве здравии и о пришествии его, преста от сетования и плача и бысть весел.

И многия царю Шигалею за его верную службу дары воздаде, что к казанцем не приложися, ни прелстиша его изменити, быв у меча и самые смерти горкие и поглощен во адове утробе, а род его бе с ними варварский един и язык их един, и вера едина. И за великую похвалу его достоин есть царь Шигалей своея воли и царствовати. Он же владети собою не восхоте и рабом слыти не отвержеся, но и умрети не отречеся, любве ради к нему державного. И неверный варвар паче наших верных сотвори.⁵⁰⁷ И достойно есть нам чюдитися крепкоумию его!

И потом молча долго князь великий, 11 лет не могий управитися с казанцы,⁵⁰⁸ одолеваху бо ему зло не силою своею, но лукавством и хитростию своею ратною. И тако силнии от несилных изнемогоша. Великий бо тогда страх от них обтече всю нашю Рускую землю, и токмо воеводы московские на краях земли стояху по градом, стрежаху прихода казанцев, боязнию одержими, не смеюще на них из градов выходити.

Тогда бо бе князь великий недосужен воеватися с казанцы, но брань великую имяше с полским королем, з Жигимонтом,⁵⁰⁹ и воевашеся с ним не опочивая двадесять лет. И одоле кроля, и взят его столный град Смоленеск со всеми его пределы и много завладе литовские земли его. И едва в мир его введе с королем римъский цысарь, послы своя посылав о том. И умирився князь великий с королем.

И паки же второе собра многочисленое множество войска руского, болше первого, еже посылал з братом своим, посла войска своего отмстити казанцем и 12 воевод своих и с ними рати 150 000 в лета 7032 года. Воспомяну же воеводам началным имена: в конной рати полем воевода князь Борис Суздалский Горбатой да Иван Ляцкий, да Хабар Симский, да Михайло Воронцов, да в ладиях князь Иван Палецкой да Михайло Юрьевичь.

О греховные споны, о неутаимые нашея беды! И тоя рати в ладиях на Волге черемиса казанская побила: яртаульный полк 5000 и предний полк весь – 15 000, и от болшего полку 10 000 неким ухищрением злокозненым. В тесниках бо реки тоя, в местех островных запрудиша великим древием и камением и доспеша аки пороги, и ту згустившимся ладиям, и друг от друга сокрушахуся. К тому же и спреди, и ззади черемиса стужаше им стрелянием и убиванием, не пропущающе их. И подсецающе великое древие, изготовляху дубие и осокорие и держаху на ужищех, и на лодии пущаху с высоких брегов, юду же минути не мочно. От единого бо древа лодей пять и болши погрушахуся и с людми, и з запасом. И стенобитного наряду много – пушек, великих и малых, погрязе, и людей истопоша: мечющеся от страха сами в воду. После же тое воды вешние того же лета весь огненый наряд и зелия, и ядра черемиса извлече, все в Казань допровадиша. И иных вещей много себе набраша, а еже в ладиях с погруженых утопших мертвецев снимаху великие чересы, насыпаны полны сребра; инии же в песцех находяще, разнесеных быстриною речною, и светлых портищ, и оружия без числа. И Волга явися поганым человеком златоструйный Тигр,⁵¹⁰ не трудное богатство из себе издающи: злато и жемчюг, и камение драгое.

Воеводы же преидоша великие поля многими деньми, не ведуще бываемая струговым воем. И внидоша в землю Казанскую, и приближишася к реце Свияге, на поле, и тако уже ту стояху воеводы казанские своею силою, ждуще руские силы. В них же бе первый князь Аталык, а царь их во граде осадися. И бишася по три дни об реку ту едины, и от единых побеждени быша казанцы от воевод московских. И побегоша ко граду к Казани. Воеводы же гнашася за ними до Волги, биюшеся. Они же вметашася в ладии свои и в Волге истопоша, а инии по лесом разбегошася; и утекоша немнози в Казань и затворишася со царем во граде. И казанцев бе побитых на том бою сорок две тысячи.

Воеводам же московским стоящим на побоищи на месте том и воюющим улусы казанские, и дожидающимся лодейные рати, и дивящимся необычному замедлению их, и се приплыша ту к ним обитые воеводы, замедливше, пробивающеся сквозе пороги и тесности и мало оставшияся, з гладу избмроша, сказывающе им тритцать тысящ войска своего изгубление. Воеводы же все содрогнушася и ужасошася. И подумавше яко несть лзе ко граду приступати без стеннобитного наряду, всему в Волге утопшю.

И повоевавше нагорнюю черемису, и возвратишася обои воеводы вкупе, и лодейные с конными, пожгоша ладии свои досталные. И не постояша у града ни единого же дни, гладные ради нужды да на них же страх нападе. И приидоша к Москве со тщетою войска своего, не с радостию, но с печалию великою. Много же войска от Казани идучи на пути гладом изомроша. Инии же чревною болезнию, долго лежавше на Руси, в своей земли помроша, яко не остатися половины живых, ходивших войска того.

Князь же великий и о тех людех, якоже и о первых своих избиенных, долго печален бысть. Но несть тоя радости и печали, кая непреходима – но вся бо яко цвет увядают, яко стеень мимо грядет.

По сем же он терпе лет 6 и конечное стиснув сердце свое от великие скорби на казанцев, и положи на Бога упование свое, яко же отчаявся или гневаяся, да или ему поможет Богь или поганым казанцем, или всячески его от всего отщетит. И паки собрав третие великих воевод своих, и посла к Казани со многоратным воинством – конную рать и в ладиях, яко и преже сего дважды посылал.

Воеводам же началным бе имена: князь Иоан Бельский,⁵¹¹ князь Михайло Глинский, сын Лвов,⁵¹² князь Михайло Суздалский силный, князь Осип Дорогобужский, князь Федор Оболенский Лопата, князь Иван Оболенский Овчина,⁵¹³ князь Михайло Кубенский. И всех тридесять, оставлю же всех писати по именом, да не продолжю речи.

И слышав казанский царь Сап-Кирий великих воевод московских в велицей силе идущих, и посла царь во вся улусы своя казанские по князей и по мурз, веля им в Казань збиратися изо отчин своих и приготовившись сести в осаде, сказуя им необычную силу рускую и тем не смея с ними сретитися ни дела поставити. И черемису ближнюю повеле загнати: повеле им делати подле Булака острог – около пасаду, по Арскому полю, от Булака же и до Казанки реки, и околы его рвы копати по-за острогу, да в нем седят черемиса с прибылным войском, яко да граду помощ будет и посады от запаления огня целы отстоят.

Пришло бо тогда в помощ царю и паче же на свою погибель тритцать тысячь нагай, хотяще обогатитися руским полоном и наймом царевым. Град бо Казань всего народа своего не можаше в себе вместити, с прибылыми людми за умаление пространствия своего, изделану бывшу острогу повелением царевым вскоре крепку и велику с камением и з землею, двема же концами ко граду притчену ему быти. И собрашася воеводы казанские и седоша в нем со всею силою своею – с нагаи и с черемисою, а сам царь во граде затворися с народом градским и со избранными людми с немногими.

Воеводы же московские пришедше к Казани и составляют на казанцов брань крепкоратнюю. И стояху лето все приступающе ко граду и ко острогу. И в день с русью бияхуся казанцы, и к вечеру брани преставши, русь отхожаше в станы своя опочивати, а казанцы нощыю ядяху и запивахуся до пияна, и спяху сном крепким, не бояхуся руси, оставльше токмо стражей на остроге; когда приидет им от Бога свет ко дни, тогда уснут крепко, един токмо страж на вратех.

И в таковое время десять храбрых юнош руских полков свещавшеся тайно, любо в смерть или в живот, и ко острогу приползоша на чреве своем, змиям подобни, и принесоша мех пушечного зелия, и под стену положиша, и зажгеше острог запалением силным, помазавше серою и смолою, и загоревся, никому же от них услышавшу, ни гласу испустившу.

И един от десяти человек, пришед, возвести сотнику своему, яко острог запалиша. Сотник же сказа воеводе. Воевода же, князь Иоан Овчина, изготовяся со всем полком своим и повеле в ратные трубы трубити. И уже заря утреняя пред солнечным всходом, а казанцы уснуша сном тяжким, и ударишася об острог с шумом и с воплем великим, за ними же и все воеводы, видевше острог горящ.

И послышавше казанцы глас трубный во всех руских полках. И приидоша со всею силою руские со всех стран, конные и пешие, и проломиша вся врата у острога, и сецаху казанцев – иных спящих, иных бегающих, аки бесни, во огнь метающеся, ни коней своих ведяху, ни оружия помнящих.

И тако взяша руские люди крепкий острог. И посады их погореша, и много люду казанского згоре. И бывших в нем срацын всех избиша, аки скот, числом 60 000, казанцев и нагай, храбрых бойцев в лета 7038 июля в 16 день. И падоша телеса их по Арскому полю, наги и не погребены.

Туто же, наскочивше из войска, избодоша копьи силного их варвара Аталыка. Спящу ему в шатре своем з женою своею, на дворе своем упившуся вином, и не успевшу ему скоро от сна воспрянути и возложити на себя пансыря и шлема, ни палицы железные, ни меча похватити в руку своею, но тако паде на коня своего в одной срачицы и без пояса, и ни обуся, ни плесниц имяше и хотяше во град убежати. И понесе конь его из острога на поле, к реке х Булаку и, аки крилат, конь его реку прелете, а сам он от страха ужасеся и паде с коня своего, и остася на сей стране, а на другой стороне бегаше конь его. И ту, на брезе, убиша Аталыка, похвалного воеводу казанского.

Наезжал он, злый, на сто человек удалых бойцов, и возмущаше всеми полки рускими и, многих убив, сам отъезжаше; доезжая и догоняя когождо, мечем своим по главе разсецаше надвое и до седла, не удержеваше бо мечь его ни шлема, ни пансыря. И стреляше версты дале в примету, и убиваше птицы и звери или человеки. Величина же его и ширина, аки исполина, очи же его бяху кровавы, аки у зверя или человекоядца, велики, аки буявола. И бояше бо ся его всяк человек. Руский воевода или воин против его выехати и с ним дратися не смеяху. От взора его страх наших обдержа.

Тогда же казанцы убиша дву воевод московских добрых, во оружиях возрастьших: князя Иосифа Дорогобужского на зъезде копием прободоша, и ту свалися с коня своего, и подхватиша его свои отроцы; князя Федора Лопату стены градные стрелою застрелиша в мыщку, и отече рука его, аки мех, и болев, и умре в третий день.

Казанский же царь узнався, что граду быти взяту и ему самому, аще во граде седети, и выеха из града нощию с крымскими татары, с надежными своими с трема тысящи. И возмутившимся полком о царе. Черемиса же, излезши из града и ухватиша малого градца гуляя 80 городень и в них 7 пушек.⁵¹⁴ И бися крепко, и сквозе полки руские пробися, и с того бою на переменных своих конех в Крым утече удалых и со царицами своими к брату своему Сап-Кирию, царю крымскому, аки из рук изыман, ушел и язвен ранами многими. И остави Казань пусту, токмо во граде народ казанский: и жены, и дети, старии и младии. Бойцев двенатцеть тысящ утекоша в Крым, черемисы злые. И бе тамо в Крыме у брата своего лето и шесть месяц.⁵¹⁵

Воеводы же со оставшими казанцы во граде перемирие учиниша и взяша выходы и оброки на три лета впредь к великому князю со всего царства Казанского. И отступиша прочь, не вземше Казани, между себе в споре и яко не смеюще ни един остатися во граде на брежение, а град стояше три дни оттворен и пуст без людей.

И нам мнится, яко силнейши есть злато вой бесчисленых: жестокого бо умяхчевает, мяхкосердое ожесточевает и слышати глуха творит, и слепа видети. Сам прелстися воевода первый и много себе злата взя у казанцев. И того ради ни сам остася в Казани, ни иного же понуди. И возвратишася на Русь все со всем воинством, аще и падоша два воеводы на пути.

Они же с ними вдруг поидоша и казанские послы лстивые от всего царства своего со многоценными дары великими. И пришедше к Москве казанцы с воеводами московскими, и вдаша в руце многие дары великому князю и полатным боляром, и всем велможам его, и коморником, и всех творяху по себе да печалуются великому князю об них. И плакахуся о мимошедшем зле, вину же на себе возлагающе, и повиновахуся, и смиряхуся, предающе Казань и во очи ему насмехахуся. И царя на Казань прошаху – брата Шигалиева меншего, царевича Геналея,⁵¹⁶ аще даст им. Все же сие казанцы льщаху и маняху себе на мало время, како бы им скорби избыти и не до конца бы еще всем погибнути, донележе опочинутся, яко зверие в ложах своих, и паки, возставше заутра, лютейше явятся на ловитву и тацы же будут, аки змии суровии, безчисленно немилостиви ко християном, якоже и прежде.

Князь же великий послушав боляр и велмож и всех ближних советников своих и лвообразную ярость во овчюю кротость преложи, смирися с казанцы, утвердив их клятвами многими. И вдаде им на царство Геналия, брата царя Шигалиева, царевича суща пятинадесяти лет,⁵¹⁷ кротка и тиха. И воеводу ему даде на брежение князя Василья Ярославского Пункова, всячески утешая, несть ли казанцы укротятся и умирятся, и в правде поживут с ним, и примирити хотя их добром себе, и присвоити, и в век смиритися, яко да все християнство Руские земли в покое и в тишине от них пребудет.

А на воевод болших, к Казани ходивших, разпалився и разгневався. Началного же воеводу, Белского князя Иоана, едва от смерти упросили Даниил митрополит⁵¹⁸ и Сергиева монастыря игумен Порфирий. На том бо воеводе положено ведати все ратное дело, и за то бысть заключен в темнице пять лет, изыман, седяше скованы руце, и нозе, и плеча, зло держим, ото всего имения своего и несытъства обнажен и ожидаше смерти, когда глава его отсечена будет, занеже мочно бы ему Казань взяти и самоволением не взя, сребролюбием побежден. С прочих же воевод борзо сниде гнев его, и быша в первой чести и любви его.

Казанцы же приведоша себе царя с Москвы, третиего уже, проминувъше лето едино тихо живше с ним,⁵¹⁹ и восташа, и убиша его без вины,⁵²⁰ прекрасного царя Гиналия Шигалияровича, в полате спяща, яко юнца при яслех или яко зверя в тенете готова изымана. С ним же убиша и воеводу московского, царева воздержателя, и вся войска его. И паки же прияше царя Сап-Кирия⁵²¹ – беглеца, убегшего в Крым от московских воевод.

И от того времени на долго время великое зло бысть християном от казанцев. В то же время и преставися великий князь Василей Ивановичь, нареченный во иноцех Варлаам, в лета 7042-го года декабря в 5 день. Царствова на великом княжении лет 28, много брася с казанцы, весь живот свой премогая, и до конца своего не може им ничтоже сотворити.

И осташася от него два сына, яко от красноперого орла два златоперые птенца. Первый же, нами реченный князь великий Иоанн Васильевичь, остася отца своего четырех лет и трех месяц, зело благороден муж. Отец его всю великую власть Руские державы по смерти своей ему дарова. Другий же сын его, Георгий, не таков, но прост сый и несмыслен,⁵²² на все доброе нестроен. Той остася трех лет и полтора месяца.

И, умирая, князь великий повеле к себе принести в ложницу оба сына своя. И внесоша их, и седящим у него преосвященному митрополиту Данилу всея Русии и отцу его духовному, и всем его князем и боляром. И восклонься от одра своего, седя и стоня, двема боляринома поддержим сый, и взем на руце свои болшего сына своего и, целуя его, с плачем глаголаше, яко: «Сей будет вам всем по мне царь и самодержец, и той отимет слезы християнские и смирит языческая шатания, и вся враги своя победит». И целовав оба детища своя, и отдаде пестуном, а сам тихо возлегь на одре и конечное целование и прощение дав великой своей княгине Елене и всем князем и боляром приказным своим, и успе вечным сном, не созрев сединами, ни старости многолетны не достиг, остави плачь велик по себе во всей Руской земли до возраста и до воцарения сына его.

И растяху сына его в воли своей оба, без отца и без матери, Богом самим брегоми и учими, и наказуеми, и всем тогда князем и велможам их, и судиям градским самовластием обиятым и в безстрашии Божии живущим, и неправосудящим, но по мзде, насилствующе людем и никого же блюдущимся, понеже бо великий князь юн, и ни страха Божия имущим, и не брегущим от сопостат, не пекущеся Рускою землею. Тамо и инде язы́цы погани християн воеваху, зде же среди земли сами мздами и налоги, и бедами великими, и продажами християн губяху. Да яко же велможи творяху, тако же и раби их, зряще на господей своих. Тогда во градех и в селех неправды умножишася, восхищение и обида, и татбы и разбой, и убийства много, и по всей земли бяху слезы и рыдание, и вопль.

Возрастъщу же великому князю Иоанну и великим разумом прешедшу, и восприемник бысть по отце своем всея державы Руские великого царства Московского, и воцарися, и поставися на царство великим поставлением царским в лета 7055 года генваря в 16 день. И помазан бысть святым миром и венчан святыми бармами и венцем Манамаховым по древнему закону царскому, яко же и римстии, и гречестии, и прочии православнии царие поставляхуся. И наречеся царь всеа великие Росии.

И самодержец велик показася, и страх его обдержаше вся языческие страны, и бысть велми премудр и храбр, и усерд, и крепко силен телом, и легок ногама, аки пардус, и подобен по всему деду своему, великому князю Иоанну. Преже бо его никто же от прадед его словяшеся в Росии царь, и не смеяше от них никто же поставитися царем новым и зватися тем имянем, блюдяхуся завидения и востания на них поганых царей и неверных.

Сему же удивишася вси, слышаше, врази его – погании царие и нечестивии крали, и похвалиша его, и прославиша, и послы своя приславше з дары к нему, и назвавше великим царем и самодержцем, ни гордящеся, ни злозловяще его, ни поносяще, ни завидяще ему. О сем же паче великий салтан турский похвалная восписа ему⁵²³ сице: «Воистину ты еси самодержец, царь мудрый и верный, волнейший Божий слуга! Удивляет бо нас и ужасает превеликая твоя слава, и огненые твои горугви прогоняют бо и попаляют воздвизающихся на тя, иже отныне боятся тебе вси орды наши и на твоя пределы наступати не смеют».

И сед на велицем царствии державы своея благоверный царь, самодержец Иоанн Васильевичь всеа Русии, и вся мятежники старые изби, владевших царством его неправедно до совершеного возраста его. И многи велможи устрашишася и от лихоимания и неправды воспятишася, и праведен суд судити начаша. И правляше с ними добре царство свое. И кроток, и смирен быти нача, и праведен в суде и неуклонен, ко всем воинственым людем милостив и многодаровит, и весел сердцем, и сладок речию, и оком радостен, от зрения очей своих источая веселие всем печалным, бледость не бе на лице его.

Всяк бо человек, иже в скорбех возрасте и в бедах множественых, всем искусен бывает и может многостражущим в напастех спомогати: и разум, и смысл велик в таковых проповедается. Тако и державный сей, мал остася отца своего и матери, в юности своей вся собою позна, яко злато в горниле, в бедах искусися.

И соглядая землю свою всю своима очима, всюду ездя, и виде многи грады и страны руские запустевши от поганых: Резанъская бо земля и Сиверская крымъским мечем погублена, и Низовская же земля вся, и Галич, и Устюг, и Вятка, и Пермь от казанцев запустела. И плакашеся всегда пред Богом, и моляшеся, да вразумит его Богь то, иже языком поганым воздати, еже христианом воздаша. Сметив ратных людей во всей области своей, любляше их и брежаше старых, яко отцы, средовечные – яко братию, юных же – яко сыны, и всех почиташе честьми прилежными. И от сего самодержца починашеся воем его быти трудове и печали велицыи, и брани, и кровопролития. И блещащияся копия и медные щиты, и златые шлемы, и железные одеяния на всех, и разуме, яко мочно есть з Божиею помощию и с тем своим воинством брещи земли своея от всех стран от пленения поганых язык.

И еще ново прибави к ним – огненых стрелцов много, к ратному делу гораздо изученых, и глав своих не щадящих в нужное время, и отцев и матерей своих, и жен, и детей своих забывающих, ни смерти боящихся. И ко всякому бою, аки к великой корысти или к медвеной чаши царстеей, друг друга напред течаху. И силно бияхуся, и складываху храбрые главы своя нелестно за веру християнскую и за любовь к ним царскую великую, и дарове, и честь, отлучающе тех от любве отцев и матерей их. И забываху родителей своих, и притекаху к нему, аки к чадолюбивому отцу, взимающи потребная неоскудно.

И уведа царь и великий князь Иоан Васильевичь, яко издавна стоить на Руской его земли царство срацынское Казань, по рускому же языку – Котел златое дно, и велика скорбь и беда пределом руским бывает от него, и как отец его и прадед воевахуся с ними и конечные споны не возмогоша сотворити Казани. И многа лета преидоша Казани, до трехсот лет – с первого начала Казанского от Саина царя – оттоле же обладающе казанстии царие тоя страны много Руские земли отъемше до сего нашего самодержца, о нем же ныне нам слово предлежит, похваляя доблесть его. Много бо, иже и преже его бывших, и державствующии московстии праотцы его, великии князи, востающе и ополчающеся на казанцев, хотяще взяти змеиное гнездо их, град Казань, и их изгнати от отечествия своего, Руские державы. И вземше единою Казань, и удержати за собою царства, и укрепити его не разумеша, лукавства ради поганых казанцев.

Овогда убо мало державнии наши побеждаху казанцев, овогда же сами от них болши сугубо побеждаеми бываху; и никоего же зла могуще сотворити агаряном, внуком Измаиловым,⁵²⁴ но сами паче и множае безделны и посрамлены возвращахуся от них. Учени бо суть измаилтяне от начала своего бранем, учатся от младенства сицевым, потому же и сурови, и безстрашни, и усерды нам бываху, смиренным. От праотец своих благословени быша – от Исава и от Исмаила прегордого – питатися оружием своим; мы есмя – от кроткого и смиренного изыдохом праотца нашего Иякова, тем силно не можем противитися и много смиряемся пред ними, и яко Ияков пред Исавом, и побеждаем их оружием крестным, той бо есть нам во бранех победа и утвержение на противные наша.

Оне измаилтяне оружием своим многим преодолееша земли и понасиловаша великим градом, еже и в нашей стране все, обладающе напрасно украиною нашея земли Руские. И вселишася в ней, и расплодишася, и злы быша на ны за умножение беззакония нашего пред Богом.

И како могу сказати или исписати напасти тоя грозные и тучи страшные руским людем во времена та! Страх бо мя побеждает, и сердце ми горит, и плачь смущает, и сами слезы текут изо очию моею! И хто убо тогда, о вернии, изрещи может бывшиа великие беды за многа лета от казанцев и от поганые черемисы их православным христианом паче Батые. Он бо единою протече Рускую землю, яко молниина стрела или темная главня огненая, попаляя и пожигая, и разрушая, и пленя християнство, мечем посекая. И оттоле наложи на державствующих наших дани тяжки имати, якоже преже речено. Казанцы же не тако, но всегда из земли нашея не изхождаху, овогда убо с царем воююще и пленяюще, яко пшеницу, пожинают и, аки садов, посекают руских людей, и кровь их, аки воду, проливаху по удолиям, покоя християном и тихости на всяк час не дающе. Никому же от наших князей и воевод могущу сопротив им стати, ни возбранити от такового их зверства и безчеловечия, и суровства, и ни сопротивитися им, ни воспретити ни мало, и худи и некрепцы, и немощни воеводы наши никако возбраняху.

И всем тогда людем печаль велика бысть, живущим вскрай варвар тех, и у всех верных людей горки слезы от очию течаху. И болши домов своих имяху в пустынях и лесах, и в пещерах и горах крыющеся, живяху з женами своими и детми, варварского ради пленениа. Инии же оставляюще домы своя пусты и род, и племя свое, страну и отечество свое, в нем же родишася и воспитани быша, и преселение творяху оттуду во глубочайшую Русь, идеже варвари тии не ходят.

И что много глаголю: от частого бо их нахождениа и пленения мнози рустии гради до основания низложени быша и ото очию человечю не познаваемым быти, поразждьшим былием и травою. Все же села пусты сотвориша, яко от великие пустоты и лесы великими заростоша. Честные великие монастыри огнем пожгоша, святые церкви стоянием своим оскверниша, лежаше спяху в них; и блуд над пленеными женами и девицами творяху; и честные образы святые секирами раскалающе, и огню всеядцу предаяху, и святые сосуды служебные в простые сосуды претворяху: из них же дома, на пирех своих, ядяху и пияху скверные и мотылная своя ядения и питиа; и честные кресты, сребреные и златые, сокрушаху, и святые обложеные иконы обдираху, на сребреники и на златники изливаху, и усерязи, и ожерелия, и маниста женам своим и дщерям изряжаху, и тафии на главы своя украшаху,⁵²⁵ и из риз священнических себе ризы перешиваху; и мнихом наругахуся, образ ангельский безчестяху: горящее углие за сандалия их засыпаху и, ужем о шии зацепляюще, скакати им веляху и плясати, яко зверем на сие изученым; и добровидных инок и телесы младых, пременяюще, совлачаху черных риз и в мирские портища облачаху, и в варварские земли далече, яко простых юнош, продаяху; и младые инокини разстризаху и разтлеваху их, яко простые девицы, и за себя поимаху; над девицами же мирскими пред очима отец и матерей их беззаконие, блудное дело, не срамляющеся творяху, тако же и над женами пред очима мужей их, еще же и над старыми женами, которыи до 40 лет и до 50 во вдовстве пребываху, мужей своих оставше. И несть мочно такового беззакония их подробну исчести, понеже бо то аз своима очима видех и пишю, сведая, горкое поведание.

Православным християном по вся дни казанскими срацыны и черемисою в плен ведоми бываху, и старым и непотребным очи избодаху, и уши, и нос, и уста обрезоваху, и зубы искореневаху, и ланиту выломляху, и тако пометаху конечно дышущих. Инем же руце и нозе обсецаху и, яко бездушное камение, по земли валяющеся и по мале часе умирающе. И инии же человецы усекаеми, иных же на железных удицах за ребра и за пазуси, и за ланите пронизающе, иных же на полы пресецаху, погубляюще, иных же на вострые колия около града своего посажаху и позоры деяху, смех велик.

О царю Христе, терпениа твоего ради! – и сие же, паче их, сих реченных, младенец незлобивых от пазух матерей своих, и смеющихся, и играющих, и руце свои, яко отцем своим, любезно им подающе, – тех окаяннии кровопийцы за гортани похитивше, задавляху и, за ноги емлюще, о камень и о стену разбиваху, и, на копиях прободающе, поднимаху.

О жестокие сердцы! О каменные утробы их! О солнце, како не померче и сияти не преста! Како луна не преложися в кровь, и звезды, яко листвие от древес, на землю како не низпадоша! О земле, како стерпе таковая и не разверзе уст своих, и живых не пожре беззаконник тех, и во ад не низведе их! Кто тогда, жесток и каменосердечен, горце не восплачется, глаголюще: «О горе и увы!», видящу отцев и матерей от чад своих отлучающихся, аки овцы от агнец своих, чада же от родителей своих, аки птенцы от птиц отъемлемы, и подружия от подружия своего разставающеся живым разставанием, иже много лет живше вкупе и на едином одре возлежащим, и играющим, и чада родивше, и возпитавше, и своих чад дети видевше, и се во един час напрасно разлучаеми бываху, кииждо от себе. А инии же – новобрачнии, яко един день или множае два поживше, инии же не тако, но еще законным браком обручившеся и от церкве в дом свой идущим, венчание приемшим от презвитера своего, и не познавшися горлица с супругом своим, тако же разлучахуся, жених с невестою, и друг от друга без вести бываху, яко зверми, разхищахуся, неведомо ис пустыни пришедшими. А инии же, во благоденстве цветуще и богатством кипяще, яко древний Авраам, и нищиа удовляюще, и странные упокоивающе, и церковные иереи почитающе, и пленные у варвар откупающе и на волю пущающе, и многими деньми собранное у них богатство в мегновении ока, поганых руками разграбляемо, изгибаше. Они же во един час нази оставахуся, яко рожени, от всего своего лишаеми, и в убожестве и нищете горце дни своя препровождаху, туне ходяще, просяще укруха; вчера и оном дни у них просящим до сытости подаваху, ныне же сами от боголюбцев снедениа приемляху.

Казанцы же приводяще к себе в Казань плененую русь и прелщаху, и принуждаху их, мужеск пол и женеск, в бусорманскую веру их прияти, Неразумнии же мнози, увы мне, прелщахуся и приимаху срацынскую веру их, а инии же страха ради и мук и проданиа боящеся. Увы! Горе таковых: не разумею прелести и помрачениа – горее варвар и злее черемисы на християны бываху.

Не хотящих же веры их прияти убиваху, а иных, яко столп, перевязаных держаху и на торгу продаваху иноземцем купцем, тацем же поганым человеком, во иные страны далниа и во грады поганые неверных людей, идеже слух наш не знает, – на чюжую далнюю землю, да тамо вси погибнут, не могуще оттуду никаможе избыти. Не смеяху бо казанцы многия руси в Казани, мужска полу и необусорманеных, держати, ни во всей области Казанстей, развее жен и девиц, и младых отрочат, и да не наполнится руси и умножится в Казани, яко израилтян во Египте, и укрепятся, и понасилуют самеми ими. И того ради продаваху их иноязычником, емлюще на них откуп велик, и тем богатяхуся.

И бе скорбь велика в Руской земли и велико стенание, и рыдание, и везде произхождаше плач велегласен и горек, и неутешим от языка погана и неправедна, студа и злобы исполнен, от человек, сердцы милости не имущих.

Православный же царь и великий князь Иоан Васильевич всегда, сия реченная слышав и зря плач и рыдание, и погибель людей своих, люте печалуяся о них, яко оружием уязвляшеся и утробою мятяшеся, и сердцем боляше, стоняше о православных християнех и по вся часы мысляше, како бы что таковая противная воздати казанцем и поганой черемисе их.

И всегда с постом моляшеся Богу день и нощь и мало сна приемляше, Давыдски слезами своими постелю свою омакаше,⁵²⁶ глаголя: «Боже, язы́цы приидоша погании в достояние твое, дал еси нам в жребий жити в нем, и оскверниша церковь святую твою, и положиша телеса раб твоих брашно птицам небесным, и плоти преподобных твоих зверем земным, и пролияша кровь их, яко воду, в нашей земли. И поношение быхом соседом нашим, и поругание, и насмеяние сущим окрест живущих нас. Коими убо, Боже наш, казнами не наказа нас: и плененми непрестанными, и великими пожары, и гладом частым и великим по всей земли, и мором великим – и ни тако же престахом от злоб своих. Доколе, Господи, прогневаешися на рабы твоя? Мене же еси, яко доброго пастыря, избрал стаду твоему, и, аз согреших, мене погуби преже, а не овцы моя. Да за что погибают сии? – Токмо грехов моих ради и небрежения, и непопечения о сих! Ныне, Господи, прости вся грехи моя и не помяни беззаконий моих первых, во юности сотворенных мною, и не отврати лица твоего от моления моего, и вонми слезы моя горкие, виждь сокрушение сердца моего и не презри воздыханий моих, и призри на стадо свое, еже стяжа десница твоя, и пощади наследие твое, и ущедри создание свое, Спасе, и услыши стонание раб твоих, и спаси люди гиблющия, за них же на кресте своем кровь свою излиял еси. Владыко, пролей гнев твой на языки, не знающия тебе, и на царствия, яже имени твоего не взыскаша, и помози нам, Боже, спасителю наш, славы ради имени твоего святого, и сотвори с нами по милости твоей – изими нас по чюдесем твоим и даждь славу имени твоему, Господи, и да постыдятся вси супостаты наши, являющые злая рабом твоим, и да изнемогут от силы своея, и крепость их да сокрушится, и да разумеют, яко ты еси Бог един и славен по всей земли, и да тихо и безмятежно во блого время поживут християнские чада, славяще тебе, великого Бога и Спаса нашего Иисуса Христа». И о семь пророк написа: «Близ Господь всем, призывающим его воистину; волю боящихся его сотворит и молитву их скоро услышит, и спасет их».

И воста в Казани в велможах и во всем народе смятение велико, воздвигоша бо крамолу вси болшие с меншими на царя своего, Сат-Кирея,⁵²⁷ и свергоша его с царства своего, и выгнаша ис Казани со царицами его. И мало его не убиша за вину сию, что он приемляше своея земли крымских срацын, приходящих к нему в Казань, и велможами быти устрояше, и богатяше их, и почиташе, и власть велику подаваше им, и обиде казанцев, и любляше и брежаше их паче казанцев.

И побежав царь Сат-Кирей в Нагаи, и за Яик, и присвоися тамо, прибежав к заяицкому князю Исупу,⁵²⁸ и дщерь у него взя,⁵²⁹ красну велми и мудру. С нею же взя и улусы кочевные, в них же, кочюя, живяше. И бысть ему та пятая жена. И возлюби ю зело, паче первых жен⁵³⁰ своих болших.

И подня с собою тестя своего, князя Исупа, приведе с ним нагайских срацын – всю орду заяицкую, и прииде с ними на взятие Казани. И стояше два месяца, приступая, и не взя града. И возвратися в Нагаи и ничтоже успев, токмо землю попленив, нимало имуще у себя стенобитного наряду. И кто может град таков стрелами взяти едиными, без пушек, аще не Господь его некако предаст!

В сие же время злочастное притужаше казанцем царь Шихалей Касимовский всегдашним воеванием земли их. И возтужиша казанцы о частых войнах, напавших на них, ово же о царе своем, не могуще жити долго без царя, яко ядовиты осы без матки своея в гнезде или малые змии без великого. И не ведяху, откуду себе царя добыти, не хотяху от казанских царевичев и ни единого знаемого ими поставити царем. Ови убо хотяху в Крым послати по царевича, какова любо, овии же за турского царя мышляху заложити, да брежет их он и пришлет им своего царя, но не хотяху быти никому же повинны, яко державнии; овии же за московского царя и великого князя, и бояхуся мщения от него о старых своих преступлениях; овии же и паки того же сосланного царя Сап-Кирея, изгнаного, призвати хотяху, но и того бояхуся, мало бо его не убивше казанцы, всегда поучаеми бываху на зло и на горшее преуспеваху.

И смысливше, яко улучно время изыскавше оманути им самодержца московского, еже заложитися за него и Казань ему предати, и взяти на царство царя Шигалия, и уморити, яко же и брата его, мечи разсекоша, да не творит им пакости великие всегдашним воеванием. И послаша с лестию послы своя со многими дарми ко царю и великому князю просити царя Шигалия на Казань царем и мир, и любовь имети с ним. И паче же заручающе на болшую вину, лжуще и маняще, яко же и отцу его лгаху и ругахуся.

Царь же и великий князь не позна гораздо лукавства казанцев, яко юн сый, и не послуша старых верных советников своих. И возбраняющим им не нят веры казанцем, но повери и послушав лстивых прелагатаев своих злых християнских, наровящих казанцем, аще и единовернии ему, еще же паче и воскормивше его. О сем да никто же ми позазрит, яко лжу на своих глаголюща, истину бо вещаю: воистину достойни суть таковии вечному проклятию!

Он же, по лукавому совету их, ят веры им и казанцем. И призвав к себе царя Шихгалея, и понуди его итти на царство в Казань, паче же на смерть, яко да, волею царство смирив, привлечет под руку державы его. Царь же Шихгалей не сме преслушатися самодержца своего, ни рещи ему против ничто же, да не разгневается на него. Неволя бо многажды может паче волного!

И пойде с казанскими татары и с послы, великою печалию одержим сый, и не просто же, но на вере и роте велицей, да не убиен будет от них, тако же и они от него разпленени да не будут и никоея же ему вины прошлые не мстити им; да преже идет к ним не в велицей силе: да не, убоявшеся казанцы пленения от царя, и вси во граде затворятся и царя самого, и послов своих к ним не пустят в Казань. И сим лщением омануша его послове. И изыман бысть, аки медведь, не крепкотененными мрежами звериными, но лестию и словесы лукавыми.

И не взяв царь с собою ни силы многие, ни стенобитного наряду огненого, ни стрелцов, но токмо своих варвар 3000 и два воеводы московских. Един послан на брежение царю в Казани быти с ним – князь Дмитрей Белской, и с тем тако же рабов и домочадцев его 1000; другий же воевода – князь Дмитрей Палецкой, и тому повелено бе до Казани провадити и поставить царя на царство, и возвратитися.

И пришед тамо царь, и въстретиша его казанцы, в пансырех и в доспесех одеяни, не з дары царьскими, со оружми кровь льюще. И взяша царя единого неволею в Казань, без воеводы его, и с ним в число болших его мурз и князей 100 человек. И тех емше, в темницах заключиша, а прочих тех избиша всех на поле, на встрече царя, не пущая во град.

И видев воевода, князь Дмитрей, стрясшееся сие зло над царем и проводив его с плачем и со слезами, поклонився царю, и ни единые нощи препочив, тако бо ему велено, и возвратися, скоро бежа, поведая сие самодержцу. Казанцы же отпустиша воеводу к Москве, ни единого словесе худа рекше ему, а после и каявшеся, что отпустивше его.

А другий же воевода со царем остася, и даша ему дворы стояти за городом, на посаде. И не брежаху его, да како хощет, но токмо ко царю ехати не дадяху ему и к Москве возвращаху, да идет от них без боязни и со всеми своими, неврежен ничим же, а о царе да не тужит. Он же паче изволи умрети у них со царем, неже, оставльше его жива, един возвратитися и умрети на Москве.

Глаголю же о нем, яко в том бе воеводе болшая измена казанцем, и сего ради они ходяще войною и не воеваху ни сел, ни градов его, но около их обхожаху, и ни куряти единого не взимаху. Посему, знати есть, яко прелагатай бе.

И бысть тогда в Казани царь месяц един в лета 7054 года, не яко царь, но яко пленник, изыман, крепко брегом – не испущаху его из града гуляти со своими его никаможе. И виде себе от казанцев неизбытною бедою одержима, и тужаше, и плакаше, и втай небесного Бога моляше по вере своей, но и руских святых на помощ призываше, и мысляше, како бы освободитися от напрасные смерти.

И в царские место власти смиряшеся пред ними и повиновашеся, и ни в чем же им пререковаше, и славны пиры на них творяше по вся дни, и дарове им подаваше, не царству же хотяше, но тем хотяше некако смерти горкие избыти. Они же царскую его честь и дары со смирением ни во что же вменяху, но и сосуды его сребреные и златые, разставленые пред ними на столех, разграбляху, сердце его раздражающе, злии, даром, да что им речет, и они, вскочивше ту, и разсекут его мечи, аки сыроятцы зверие овча или козла разсторгнут.

Но царская смерть без ведома Божия не бывает, ни проста коегождо человека, вся бо умирает судом его, Божиими дланми соблюдаеми: никто же может от человек убити до реченного ему дни.

И вложи Бог милосердие о царе, верного ради его страданиа за християны, в сердце болшего князя – властителя казанского Чюры Нарыковича;⁵³¹ власть бо тогда над всеми велику имеяше в Казани Чюра. Князь же той, возрев на царя человеколюбезне и милостивно, пожале о нем сердцем и душею своею и припаде ко царю верною приязнию нелестною, добру помочь ему дая советом своим, печаль от него отревая и время, подобно к бежанию его, сказуя, избавляя царя от неповинные смерти, оболгает казанцев и сказует ему и волмож московских, доброхотящих Казани, и вести поведающе о зле, и о добре, подаваше им, и дары от того у них велики взимаше. Царь же даде ему и грамоты, веры для, их за печатми их.

Казанцы же неотложно, с того дни и сего дни, хотяху царя убити, но побеждаше смирение его. И пресецаше думу Чюра, и день от дне отлучаше. Во един же день праздника некоего срацынского – обычай имеют казанцы праздновати и веселитися, и в корчемницах испивати, в той же день зва царь на обед свой всех казанских велмож и властей, и судей всех, пребывающих в ратном деле, и всех купцев великих, и добыточных людей, и простых, учрежаше их сам в полатах царских учрежением великим. Протчему же народу градскому повеле брашна и пития, и меду, и вина возити, великие сосуды мерные изналивати, и неизчерпаему быти, и поставляти на цареве дворе и площади, и везде по граду: и по улицам, и по переулкам, и на распутиях, идеже собираются людие и куплю деют, и ходят, и минуют, – и давати им пити невозбранно до воли их. Такоже и воеводы царевы вся, приходящые к нему, накормлеваше и напояваше, и одаряше их, улановей же и князей, и мурз. И вси упивахуся до пияна и разъезжахуся по домом своим. Простые же люди по улицам лежаху, коиждо где възвалився. И вси царя похваляху, убозии же и нищии Бога о нем моляху.

И никто же тогда никого же стрежаху, и могл бы царь, аще бы восхотел, от великих и до малых, и до худых всех избити во граде. Но или собою не домысляся, или вразумити его некому на сие, но толко своими руками уби нарочитых князей и мурз, но и болших волмож пьяных с собою ухвати и умча. Проспалися, в чепех и во оковах ведомы, на пути и плакахуся зло совести своея и недомышляхуся.

Царю же изготовившуся и воеводе его, и нощи дня того приспевши, во граде же всем людем пияным, малу и велику, и проводи царя из Казани до Волги Чюра, изпустив его и бежати изнарови. И рече ему: «Аз, царю, вместо тебе умру и моя глава вместо твоея главы. Ты же, мною избавлен быв от смерти, не забуди мене: егда будеши на Москве, прежде мене станеши пред самодержцем, и воспомяни ему о себе и о мне вся поведай». Сказа Чюра всю свою мысль царю, яко: «И аз готов буду за тобою из Казани бежати к Москве на имя самодержцево: аще ли не побегну, то быти ми убиену от казанцев про изпущение твое». И совет ему даде, яко да дождет его царь на некоем месте знаеме, день ему нарече, да з женами своими и з детми, и с рабы, и со всем имением своим, не мочав нимало, побегнет за ним к руским людем и украинам.

Разгневася бо Чюра князь на казанцев о царе Шигалии, что лесть сотвориша над царем не по совету его, и взяша царя на вере и роте велицей, и восхотеша его убити, аки некоего злодея или худа человека, Бога не убоявшеся и брань конечную и кровопролитие зачинающе с московским самодержцем на отмщение себе и чадом своим.

И пущен бысть царь из Казани Чюрою, реку Богом, здрав побегли и воевода его, князь Дмитрей, со всеми его отроки, неврежден ничем: воевода же не стрегом казанцы, развее царя блюдяху крепко. И побежаху к руским украинам, к Василь-городу, в борзоходных стругах, токмо з душами своими, яко же роженны, да едины главы своя унесут от напрасные смерти, всю казну свою в Казани покинувше, сребреную и златую, и оружейную, и ризную, избыв от тенята, яко птица от пругла на воздух излетев, второе избыв от рук казанцев, от страха смертного. И забы царь, и не пожда на месте реченнем друга своего Чюры Нарыковича, избавльшего его от смерти.

Во утрии же день приехаша нецыи князи и мурзы надзирати царя и видеша двор царев пуст стоящ: ни входящих вонь и низходящих из него, и не бе стражей, ни бережателей, ни слуг царевых, предстоящих ему. И поискавше царя в ложницах его, и не обреташе ни во единой храмине. И видеша токмо стрежателей царевых, лежащих изсеченых. Они же рекоша: «Ох! Ох! Увы, яко прелщени есмя, всяк посмиется нам, ведомо бо казанцем бежание царево».

И гнашася за ним и ведуще, яко не согнати его, и между собою которахуся и пряхуся ов на того, ов на иного, и много избиша меж собою неповинных. Гневахуся вси на Чюру, унимаше бо их о убитии царя, и роптаху нань, и зубы скрежетаху. Инии же почитаху Чюру за храбрость его и за высокоумие его во всем граде.

Чюра же, по времени собрався з женами своими и з детми, – с ним же бе 500 служащих раб его, во оружиях одеяны, всех ратник с ним 1000 и присталых к нему со всем богатесвом князи з женами и з детми, аки в села своя поеха прохлажатися ис Казани. И побежа к Москве спустя по царе Шигалеи десять дней и догнав места реченного, и не обрете царя ждуща его. И горко ему бысть в той час.

А казанцы, уведавше бежание Чюры и гнавшеся за ним, и догнавше. Он же, обострожився от них в месте крепце, чая отбитися от них. И бившеся с ними долго. И убиша своего храброго воеводу Чюру Нарыковича и с сыном его, и со всеми отроки его, яко прелагатай есть Казани, доброхота царева. И токмо живе жене его с рабынями ея в Казань возвратиша. И болши сея любви несть ничто же, еже положити душю свою за господина своего или за друга.

И по избежании царя Шигалея ис Казани идоша казанцы в Нагаи, за Яик, и молиша царя Сап-Кирея, да изыдет паки третье к ним на Казань царем,⁵³² ничтоже бояся. Он же рад бысть и пойде с ними, прииде с честию в Казань. И встретиша с дары царскими и умиришася с ним. И царствова напоследок два лета, и злеокаянную свою душю изверже.⁵³³

Словес Божиих суд! Мечь и копие не уби его, и многажды на ратех смертные раны возлагаху нань, ныне же, пьян, лице свое и руце умываше и напрасно занесеся ногама своима, и главою о умывалничный теремец ударися до мозгу, и о землю весь разразися, и все составы тела его разслабишася, и не успевшим его предстоящим скоро подхватити. И от того умре того же дни, глагола сие, яко: «Несть ино ничто, но кровь християнская уби мя». И всех лет царствова на Казани 32 лета.

И, умирая, царь приказа царство свое меншей царице⁵³⁴ своей, начаяся нечто сын родится ему от нее, а трем женам раздели имение царское и отпустити велел во отечествия своя их. Они же поехаша: болшая в Сибирь ко отцу своему, а вторая к Астраханскому царю, третяя жена в Крым к братии своей, князем Ширинским. Четвертая же бе руская пленница, дочь некоего князя славна. И та по возвращении царя из нагай в Казань умре в Казани.

И по смерти цареве востала брань велика и убийство в велможах его, и ругание злогласно, и крамола губителная: не хотяху бо слушати казанцы и покарятися менший болшим, коим царство приказано беречи, но вси велики творяхуся и вси хотяху владети в Казани, и друг друга убивающе.

А инии же крамолницы бегаху к Москве ко царю и великому князю служити. Он же, не бояся, приемля их и дая им потребная неоскудно. И се видяще, инии забываху род и племя. К Москве выезжаху казанцы до 10 000 на Русь. Божие слово рече во Евангелии: «Аще кое царство станет само на ся, то вскоре разорится».

Царь же Шигалий из Казани на Коломну прибежав, яко ястреб, борзо прелетев путную долготу, ту бо стояше того лета царь и великий князь с силами своими, мужествуя на крымского царя. И втай наедине возвести ему Шигалий о себе,⁵³⁵ како поглощен хотяше от казанцев быти и еже рядцы его болшие казанцем дружаху и поноровляху, яко наветом их казанцы хотеша его убити, Показа же ему и грамоты их за печатми их.

Царь же и великий князь возъярися и рыкнув, яко лев, зло и, вправду обыскав и испытав християнских губителей и бусорманских понаровников, сослати повеле трех своих боляр, великих велмож, лесть творящих, главной казни предати. Четвертый же болший и той смертным зелием опився уже после их.⁵³⁶ К сим же и иных, ведающих дело сие, но не творящих, тии же бежанием смерти избыша и казни, и негде укрывшеся гнева его, живше до времени и обославшеся инеми, и паки прияти быша во свой сан.

Царь же и великий князь о том посмеянии ему казанцев, еже о царе Шигалие, болит душею и снедается сердцем и недугует злобою. И на другое лето по нем посла за сию лестную измену казанские земли воевати дву своих воевод преславных: превеликого воем наставника храброго князя Семиона Микулинского, достойно его памяти не забыти, и князя Василья Оболенского Сребреного⁵³⁷ – и с ними на лехке рати с копии многочисленых и бойцов огненых, и стрелцов.

И отпущаше их, говорит им слово свое царское с любовию: «Весте ли, о силмии мои, каков пламень горит в сердцы моем о Казани и не угаснет никогда же?! И воспомяните тогда, что благоприяли от отца моего, а от меня же, аще и мало: се еще ныне вам время предлежит любов показати ко мне потщанием службы, еже нелестно, на враги моя, и, аще угодно послужите и печаль мою утешите, то многим благим и паче первых повинна мя вам дарователя имейте, о друзи. И се ми надежда моя великих воевод и благородных юнош». И сими словесы дерзостных сотвори, и отпущает Волгою в лодиях, заповедав им не приступати к Казани, сам бо мысляше ити, изготовяся, как ему время будет.

Похвалю же мало время предоброго воеводу и всеми любимого князя Симиона. Таков бо обычай име: умом весел всегда и светел лицем, и радостен очима, и тих, и кроток, и не имея гнева ни на кого же своих воин, но на противные ему ратные, и силен в мужестве, и славен в победах, и в скорбех терпелив, и научен метати копием и укрыватися от стреляния, и на обе руки стреляти в примету, и не погрешити.

Тот же воевода, князь Семен, з другим воеводою уязвляется сердцем и вооружается крепце, со многими ратными храбрыми шедше, повоеваша много казанские области и кровию наполниша черемиская поля, и землю покрыша варварскими мертвецы, а Казань град мимо идоша неподалеку, толко силу свою показавше казанцем, не приступающе ко граду.

А велми и зело мочно бе и невеликим трудом Казань тогда взяти, занеже пришли воеводы не с ведома в землю Казанскую, а во граде мало людей было: все уланове и князи и мурзы разъехашася по селом своим гуляти з женами своими и з детми. И царя во граде нет: наехаша бо его на поле, с ловящими птицы и со псы ездяше и ловы деяше, тешашеся просто в мале дружине своей. И убиша 3000 казанцев, бывших с ним, и шатры его, и казну ту всю разграбиша, и болшую кормлю хлеба его взяша, и самого царя мало не взяша, едва убежа сам на возвращение с пятию или з десятию человеки, и град осади.

И видев, яко прошли уже Казань, и в третий день собрався и посла за ними 20 000 казанцев на похвале, мняшеся и похваляяся ста тысящ не боятися руси и, догонячи, переняти пути и воевод московских убити, и повоевати пределы руские. Воеводы же, услышавше за собою погоню, и сташа, крепце негде укрывшеся. Казанцы же три дни гнашася за ними и утомишася сами и кони их, и падоша почивати, аки мертви, чающе ушедше воевод у них.

Воеводы же изшедше из места своего и поидоша тихо к брегу, где казанцы спят. И послаша их подзирати, и видеша, что крепко спяху все и оружые с себя пометаша, и стражей нет, и стада конские далече от них пасут, и никого же боятся, потому что во своей земли. И вои преже на них шедше и отгнаша коней от них. И вострубиша в трубы ратные и в сурны, и нападоша на них в полудни, вару сущу и зною велику, и побиша их 17 000, а 2000 взяша в плен, а тысящу нездравых и язвеных и убегших в лесы.

И с великим полоном казанским воеводы приидоша к Москве здравы все, и нимало их не паде. И рад бысть велми царь и великий князь. Повеле одарить воевод своих и все войско издоволи, ходившия с ними, царскими дарованьми, яко забыти им вся труды своя, еже ходяще подъяху нужным путем.

И се бысть первая началная победа сего самодержца нашего над злою Казанью. И ни тако же царь с казанцы своими устрашися, ни смирися с московским самодержцем, не преста от злого обычая своего, еже воевати Руские земля. И в борзе умре: по возвращении же своем из Нагай царствова и по той победе толко два лета.

В то же лето, в не же умре царь казанский, начат царь и великий князь рать свою подвизати, и пременяя войско свое по вся лета, на Казанскую державу. Неисходимо воинство руское бываше по седмь лет ис Казанские области, донележе, смирив ю тем, одоле и взят.

Царь же и великий князь, слышав царя казанского Сап-Кирея, злого воина, лютого зверя, кровопийцу, зле умерша и в велможах его и во всех казанцех возмущение и брань, и самоволие великое, и подвижеся умом и сердцем уязвися, и разгореся божественою ревностию по християнстве. И в третие лето царства своего собра вся князи и воеводы, и вся руская воинства многа и поиде сам х Казани во многих тысящах в зимнее время в лета 7058 года.

И велика бысть нужа воем от стужи зимные: и от мраза, и от глада мнози изомроша, и конского падежу безчислено бысть. Велика тогда зима и мразна, к тому же и весна приспе скоро, и дождь велик, и много его идяше месяц непрестанно – или Богь тако сотвори или волхвование казанских волхвов сие бысть, не вем, – яко и станам и становищам в войске потонути, и местом сухим не обрестися, где стояти и огнем огретися, и ризы своя просушити, и ядения сварити.

И тогда того ради мало стояху у Казани, токмо три месяцы – от 25-го дни декабря месяца и до 25-го дни марта месяца. Приступаху ко граду по вся дни, биюще по стенам из великих пушек. И не преда ему Бог Казани взяти тогда, яко царя не бе на царстве, не бы славно было взяти его.

И возвратися на Русь, и Казанскую землю всю почернив и опустошив, видев у града напрасное падение людей своих. И мимо идущим им путем по Волге, ледом, за 15 верст от Казани на реце, зовомей Свияге, ей же устие в Волгу течет, и узре ту меж двема рекама гору высоку и место пространно и крепко велми, и красно, и подобно к поставлению града. И возлюби е в сердцы своем, но не яви тогда мысли своея воеводам, ни единому же не рече ничтоже им, да не разгневаются нань и паче времени не сущу: бе бо место пусто и лес велик по нему. Подле же обою рек, Звияги и Волги,⁵³⁸ великие луги прилежат, травны велми и красны. Вдале же от рек, в гору, села казанские стояху, в них же долняя черемиса живет – две бо черемисы в Казанской области, языки их три, четвертый же язык – варварский и той владеяше ими:⁵³⁹ едина убо черемиса об сю страну Волги седят, промеж великих гор, по удолиям, и та словет горняя; другая же черемиса об ону страну Волги живет, и та наричется луговая, низоты ради и равности земли тоя. И все те людие земли тоя пашницы и трудники, и злолютые ратники. В той же стране луговой есть черемиса кокшаская и ветлуская: живут в пустынях лесных, ни сеют, ни орут, но ловом звериным и рыбным извозом питаются и живут, аки дикие.

И пришед к Москве царь и великий князь, и распусти войско свое препочити и не прогневася на ня о неполучении орудиа своего, и хулна слова не рече к ним о напрасном хожении своем. И не ослабе ото всегдашнего подвига и желания мыслию о Казани, ни обленися и не преста от молениа своего ко Господу со слезами, не отчаяся надежды своея.

И абие видит видение некое во сне, показующе ему место, где сам виде и град ту поставити веляше, яко и древле царю Константину,⁵⁴¹ на устрашение казанцем, яко да побегнут от лица его и да мало некое пособие и ограда будет украинам руским, и крепость и покой ратующимся с казанцы, да яко дома, во граде своем, на Руси, живущим и временем исходящим из него и воюют землю Казанскую.

И убудився от сна своего, и разуме, яко истинно есть видение се, а не лжа. И призвав к себе скоро прежепомянутого многажды царя Шихгалея изо отчины земли его – из Касимова, яко верен ему бе паче иных царей и князей, и повеле ему ити со всеми его служивыми варвары х Казани, яко уже гораздо есть ему знаема Казань и обычай казанской весь ведом.

Посылает с ним девять воевод своих великих: первое князя Петра Шуйского, второе князя Михайла Глинского, третьего князя Семена Микулинского вышереченного, четвертого князя Василья Оболенского Серебреного, пятое брата его, князя Петра Серебреного, шестое Ивана Челяднина, седмое Данила Романова, осмое Ивана Хабарова, девятое Ивана Шереметева. С ними же и прочих воевод и многочисленное войско руское, твердооружное и все златом испещрено, и хитрецы, и градоздавцы, и делатели. Повеле им казанские улусы пленити и воевати, и не щадети ни жен, ни детей, ни старых, ни малых, но всех под мечь клонити и на месте же своем любимом и паче – Богом избранном град возградити, и всячески неослабно притужати х Казани, егда будет мочно.

Царь же Шихгалей Касимовский повеление прием от царя, самодержца своего, веселым сердцем и не со гневом, и не хулением, ни скорбию. Такоже и все воеводы великие и все московское воинство радостно поидоша, аки ведая на готовое орудие, шествие скоро творящи к Казани плаванием в ладиях великою рекою Волгою – течение имуще из Руси прямо на восток, от нея же за 5 верст град Казань стоит, о левую страну – везуще с собою готовый град древяный⁵⁴² на великих лодиях белоозерских,⁵⁴³ того же лета нов и хитр строением.

И плывше 30 дней и приидоша в землю Казанскую на реку Свиягу на место, указанное им, месяца майя в 16 день, в субботу седмую по Пасце.⁵⁴⁴ И сташа ту, не дошедше Казани за 15 верст. И видеша место угодно и добро велми, возлюбиша е царь и воеводы все, и возрадовашася войска вся. И на утриа, в неделю, распустиша войска вся по улусом казанским воевати и пленити горние черемисы и нижние. Первому войску, пешцем, повелеша на горе той лес сещи и место чистити на поставление града. И Божиим повелением и поспешением въскоре дело конец прият не во многи дни и, готовый собравше, поставиша град велик и красен в лето 7059-го месяца июня в 30 день.⁵⁴⁵

И поставиша в нем церковь соборную пречистые Богородицы честного ея Рождества древяну и 6 инех монастырей внутрь града построиша, в них же храм преподобного Сергия чюдотворца.⁵⁴⁶ И все воеводы и боляре, и купцы, и богатии, и простии жителие во граде домы светлы поставиша и много житие свое устроиша. И радости, и веселиа наполнишася вси людие и прославиша Бога.

Многа тогда быша изцеления от иконы великого чюдотворца Сергия, якоже у гроба его слепии прозреша, немии проглаголаша, хромым хожденне дарова, сухим простертие, глухим слышание; и бесы изгоняя, и от плена из Казани избавляше, и всяк недуг изцелеваше данною ему от Бога благодатию. Якоже бо царь некий град свой возлюби, в нем же царствовати хотяше, то всяцеми вещьми драгими и видимыми добротами украшает, да тем славен и красен будет от иноземцев далних странных и купцев и от всех человек, входящих в онь да зряще на нь, дивящеся, и восвояси пришедше, и сказуют инем красоты его, – тако же и блаженный наш Сергий чюдотворец благими своими знаменми и чюдесы украси и прослави новый град свой, и от всех познася по всему, яко хощет жити в нем неотступно и град свой, и вся люди своя, живущия в нем, соблюдати присно от варвар. И преже нам всего радостный вестник и неложный бывает, еже до конца изчезновение на враги своя казанцы, и на всю черемису их.

Место же то таковое, идеже поставися град: прилежаху бо к нему подале от него превысокие горы, и лесы верси своя покрывающе, и стремнины глубокие, и дебри, и блата; ближе града об едину стену езеро мало, имеюще в себе воду сладку и рыбиц всяких малых доволно и на пищу человеком, из него же круг града течет река Щука, и мало пошед, впаде в Свиягу реку. И на таковей сей границе красней промеж двою рек, Волги и Свияги, новый град ста.

И первое явися начало Божия помощи молитв ради пречистые Богородицы и новых всех святых чюдотворцев руских: егда бо царю и воеводам пришедшим и град Свияжский ставити начаша, и в третий день приидоша з дары, обославшеся, старейшины, сотники горния черемисы и моляхуся царю и воеводам, еже не воевати их, князем же их и мурзам оставиша их им и в Казань в осаду бежавшим и з женами, и з детми. И присяже тогда горняя черемиса вся царю и великому князю и приложися половина земли казанские людей. И послаша царь и воеводы во улусы их писарей, описавше их 40 000 луков гораздных стрелцов, кроме мала и стара, невозрослого бо юноши и стара мужа, не писаху тех луков.

Сказываху же царю и воеводам нашим старейшины – сотники горния черемисы, живущии неподалечю от Свияжского града, тужаще и жаляще, иже добре и гораздо сведяще: «До поставления бо за пять лет, царю нашему того же лета уже умершу и меету тому пусту сущу, и граду Казанску мирну, и всей земли его не силно воевано от вас, слышахом ту часто по-руски звонящу церковный звон. Нам же во страсе бывшим и недоумеющим, и чюдящимся, и посылающим некоих юнош легких многажды доскочити до места того и видети, что есть бывающее. И слышахом гласы прекрасно поющих, яко во время церковного пения, а поющих не видеша; единого же токмо видевше стара каратуна вашего, рекше, калугера, ходяща ту со крестом и на вся страны благословляюще, и кропяще, и с образом яко любующа место и размеряюща, идеже поставитися граду. Место же то все исполнися благоухания. Много же наши юноши послании изжидаху его, покусившеся, да в Казань сведут на испытание, откуду приходит на место. Той же от них утекаше. Они же и стрелы своя из луков своих изпустиша, и невидим бываше, и да уязвивше, поне тако изымут его. И стрелы же их ни близко к нему прихождаху, ни уязвляху его, но вверх идяху и сходящи с высоты, и сокрушахуся наполы, падаху на землю. И устрашившеся юноши те, и прочь отбегаху. Мы же чюдихомся. И помышляху, дивяшеся в себе: «Что се будет новое сие знамение над нами?» И исповедахом господиям нашим – и князем нашим, и мурзам. Они же, шедше в Казань ко царице нашей и велможам казанским, сказаша. И царица же, и велможи такоже дивляхуся и ужасахуся о явлении том и об том калугере».

Многажды бо и от велмож нецыи сами в полудни видяху и жены их, и дети, играюще, и градние стражие в нощи того же калугера, по стенам казанским града ходяща и крестом град осеняюща, и таковою же водою на четыре страны кропяща, но таяху в себе, никому же того поведаху, да не страх и боязнь преже времени на все люди нападет, но тайно друг со другом глаголаху, посылаху по хитрые своя волхвы, вопрошаху их о том, что сие необычное является.

Волхвы же, яко древле еллинстии, пророчествоваша о Христове пришествие, сице и казанстии глаголаху: «О горе нам, яко приближается конец нашему житию, и вера христианская будет зде, и Русь имат в борзе царство наше взяти и нас поработити, и владети нами силно не по воли нашей. Вы же, яко хощете – сказуем вам прямо и не обинующеся – еще тихо пожити вашего отечества и жен, и чад ваших, и родителей, состаревшихся пред очима вашима, побиваемых и в плен ведомых не видети, то, собравшеся, от себе пошлите мужы мудры и словесники к московскому самодержцу, могущих умолити его и укротити. Заранее смиритеся с ним и обещайтеся быти подручны ему, не гордящеся, дани ему давайте. Не требует бо дани вашея, ни злата, ни сребра, и не нужно есть ему, но ждет смирениа вашего и покорения истинного. И аще сего не сотворите, якоже глаголахом вам, но то вскоре погибнем».

Старейшии же наши тужаху и печаляхуся, а инии же, горделивии и злии, смеяхуся и не внимаху речем волхвов, глаголаху: «Мы ли хотим быти подручны московскому держателю и его князем и воеводам, всегда нас боящимся им! Достоит бо и лепо есть нам ими владети и дани у них имати, яко и преже, они бо царем нашим присягали и дани давали, и мы есмь тем изначала господиа, а оне раби наши. И како могут или смеют наши раби нам, господам своим, противитися, многажды им побеждаемым бывшим от нас. Мы бо искони обладаеми не быхом никим же, кроме царя нашего, но и служим ему, волны есмь себе: камо хощем, тамо идем. И тако живем и волею своею служим, и в велицей неволи жити не хощем, якоже у него на Москве живут люди в великой скорби и терпят от него. Мы же того и слышати не хощем, еже глаголете».

И многи хулы глаголавше и укоривше волхвов и посмеявшеся им, вон изгоняху от себе безчестно и плеваху на лица их; иногда же в темницу всаждаху их, да не возмущают людми. Они же паче вопияху к народу: «Горе казанским людем, яко в плен и в расхищение будут войском руским! Горе же и нам, яко волхвования наша с нами исчезнут!» Се тако и збысться, якоже рекоша волхвы наши.

Разуме и царица от волхвов, яко збысться конец проречению оные болшия царицы сибирские, но молчаше, людей укрепляюще. Прорече та царица казанское взятие в болезни своей, аки неволею в себе таяше.

При царе бо некогда ходившим казанцем войною на руские пределы: на Галич и на Вологду, и на Чюхлому, и на Кострому, и много крови християнской пролияша. И взяша тогда, изгоном прискочивши, град Балахну немногими людми, посланы от болших войска токмо шесть тысящ, на мясопустной недели, на утреной заре, градским людем изплошившимся и во время то испивающим, якоже обычай християнский в тые дни о Бозе веселитися. Варвари же граждан, мужей и жен, и з детми, всех под мечь подклониша, не ведуще их в плен отяхчения ради, единем бо сребром и златом, и одеждами златыми, и инеми таковыми же, и всяцеми вещми многоценными угрузишася, бяху же взяли боле всея рати своея, наполниша возы, и вьючьная бремена тяжка бысть наполнены рухла. А от смиреннейших ничтоже взимаху, но вся во огнь вметаху и сожигаху, яко не подобно им. И с таким великим пленом в Казань пришедшим.

Царю же с воеводами веселящуся на пиру своем, царице же его болшой – сибирке – на одре слежащи и люте болевшей недугом неким. А царь весел прииде к ней в ложницу, радость ей поведая руского плена и богатства неизреченного привезение к ней. Она же мало помолчав и, аки новая Сивилла Южская царица,⁵⁴⁷ со воздыханем изпущает глас, отвеща ему: «Не радуйся, царю, сия бо радость и веселие несть на долго время нам будет, но по твоем животе и оставшимся в плач и в сетование нескончаваемо обратится, и тую неповинную кровь християнскую своею кровию отолиют, и зверие, и пси поедят телеса их, и не родившимся и умершим тогда отраднейши будет, и царие в Казани по тебе уже не будут, вера бо наша во граде сем искоренится, и вера будет святая в нем, и обладан будет руским держателем».

Царь же замолчав, разгневася на нея и изыде от нея вон из ложницы.

К сему же и третие знамение при мне же бысть, еще бы ми тогда живущу в Казани. Не в коем улусе мал градец пуст, на брезе высоце Камы реки стоя, его же русь именует бесовское городище.⁵⁴⁸ В нем же жывяше бес, мечты творя от мног лет. И то бе еще старых болгар молбище жертвеное. И схождахуся ту людие мнози со всея земли Казанъские: варвари, мужы и жены, и черемиса, жруще бесу и о полезных себе вопрошаху ту сущих волхвов. Бес же онех аки от недуг исцеляше, и всех, нерадящих его и минующих, уморяше, не пометнувших ему ничтоже, и плавающих рекою опроверзаше ладии и потопляше в реце. И от християн некиих погубляше.

И никтоже не смеяше проехати его, не повергше что от рухла своего мало. К вопрошающим ответы невидимо отдаяше жрецы своими, приезжаху бо к нему жрецы и волхвы. Иному долго лет жити сказывает, и смерть, и здравие, и немощи, и убытки, и на землю их пленение и пагубы, и всяку скорбь. И на войну пошедше, жряху ему, совопрошающе его волхвы, аще з добытком или з тщетою возвратятся. Бес же вся проявляше им, прелщаше, овогда же и лгаше.

И посла царица самого сеита казанского вопрошати, аще одолеет царь Московский и великий князь Казанью или казанцы ему одолеют. И до 9-го дни, падше, лежаху на земли, молящеся, иереи бесовскии, не востающе от земли, от места, мало ядуще, да не умрут з гладу. И в десятый день, в полудне, едва отозвася им глас от беса в мечети, глаголющь, всем людем слышащим: «Что стужаете ми, уже бо отныне несть вам надежды на мя, ни помощи малы от мене, отхожду бо от вас в пустая места и непроходная, прогнан Христовою силою, приходит бо сюда со славою своею и хощет воцаритися в земли сей и просветить ю святым крещением».

И по мале часе явися дым черн велик изнутрь градца, из мечети, на воздух се излете змий огнен и полете на запад. Нам же всем зрящим и чюдящимся, и невидим бысть очию нашею. И разумевше все бывшее, яко ту исчезе живот их.

Царя же в то время не бе на Казани, яко преже умер бо бяше душевною смертию и телесною. Оста же царица его млада, и родися царевич от нея, именем Мамш-Кирей,⁵⁴⁹ единым летом у сосцу матери своея, ему же по себе отец его царство приказа. Владяше же царица Сумбек после царя своего пять лет всем Казанским царством, доколе возрастет сын ея, царевич младый, и в царский разум приидет совершено. И брежаху Казань с нею уланове и князи, и мурзы болшия, и велможи, и приказщики царевы, в них же бе первый болше всех крымской царевич Кощак.⁵⁵⁰ И за едино лето до сего отстоя Казань и от взятиа удержа от самого царя и великого князя.

Се же все видевше царица и все реченные владелцы казанские, и вси простии земские люди, черемиса нижняя, по рускому языку чернь, что прииде царь Шихгалий Касимовской со множеством руского воинства и с великим нарядом огненым, аки смеяся им и играя, и не во многи дни поставиша град посреде земли их, яко на плещах их, да подивятся. И горния страны черемиса и вся своя войска отступивших от них и заложишася за московского самодержца, казанцем же ничего же сего в борзе не сведавшим: ни града поставлениа, ни черемисы отложения. И многим сказующим сия им, и не яша веры, гордостию снедаеми, чающе малый градец поставлен, зовомый «гуляй». Той бо градец многажды ходил с воеводами к Казани, сотворен на колесех и цепми железными утвержден, его же некогда часть отторгоша казанцы и 7 пушек в нем ухватиша.

И егда же великий град Свияжский поставлен бысть, и тогда истину уведаша и начаша тужити и тосковати. И возбояся царица и вси велможи казанские, и вси людие устрашишася зело, и вниде трепет, и ужасошася кости их, и вся мозги их, и крепость их вся изчезе, и мудрость их и гордение поглощено бысть Христовою силою. И рекоша сами к себе: «Что сотворихом и что не убудихомся, и како уснухом, и како не устрегохом, и како оболсти нас, аки во сне, Русь, лукавая Москва?» И думаша много со царицею.

Она бо, яко лютая лвица, неукротимо рыкаше и веляше им в Казани осаду крепити и вой многих на помощ отвсюду собирати и отколе пойдут к ним: от Нагай и от Астрахани, и от Азова, и от Крыма, аще не достанет столко своих людей на противление Руси, и давати им царские казны, елико хотят, и царя Касимовского, и воевод руских со всею силою рускою изгнати из земли своея Казанские; и град новый отъяти, и всячески противитися, доколе мочно.

И нихто же их не послушаше тогда. Аще и царица ведаше сама неизбытие свое, но волею предатися не хотяше. Един бо ея некто подкрепляше и крепце с нею стояше за Казань, и противляшеся без лести самодержцу московскому и воем его, и премогаяся с ним пять лет по наказу царя своего и по смерти его, той бяше саном почтен от царя выше всех велмож казанских, воеводства ради и мужества на бранех, реченный преже, мало вышъше, Кощак царевич, муж величав и свиреп. К нему же приложишася крымцы и нагаи, и вси приезжыи язы́цы брань составляти с Русью.

Казанцы же все не хотяху, глаголюще яко: «Мы не мощни есмы ныне и несилны противитися руским людем, понеже не изучены и несилны». И бысть между всех пря и несогласие во едину мысль. И за сие погибоша.

Того же царевича Кощака не токмо вси казанстии людие ведяху от своея жены прелюбы со царицею творяща после царя, но и на Москве слышашеся речь та, и во многих ордах. Еще же и злее того – мысляше с нею царевича младого убити и велмож всех, обличающих его о беззаконии том, и царицу поняти за себе, и воцаритися в Казани. Таково бо женское естество полско ко греху! И никий же бо лютый зверь убивает щенцы свои, и ни лукавая змиа пожирает изчадий своих!

Сверстницы же его и велможы возбраняху ему, да престанет от злодеяниа того, и убийством прещаху ему. Он же, яко власть имый надо всеми, не смотряше ни на когождо их. Любляше бо его царица и зазираше доброте его, и разжиганми плотскими сердце уязвися к нему всегда, и не можаше ни мало быти без него и не видев лица его, огнеными похотми разпалаема.

Кощак же царевич, видев царство все и люди волнуемы, и разуме неможение свое и неизбытие, и неминующую беду свою, и казанцев мятущихся всех и не слушающих его ни в чем же. И умыслив бегством сохранити живот свой, начат у казанцев проситися из Казани ласковыми словесы, яко да отпустят в Крым. И отпустиша его честне, куда ему любо, со всем имением его, бе бо богат зело, яко да не метет всеми людми.

Он же, собрався со многими варвары, жившими в Казани, и взяв брата своего, и жену свою, и два сына своя,⁵⁵² и вся стяжаниа своя, и нощию востав, побежа из Казани, не являяся, яко побеже, но яко збирати войска пойде сам, не веруя посланым от него, вси бо посылаемые им не дохождаху тамо, удуже посланы бываху на собрание войска: к Москве з грамотами приезжаху и отдаваху самодержцу. Казанцы же, испустивше его, и даша весть ко царю Шихалею, яко да не взыдет на них вина бежания его, не любляху бо его за то казанцы, что он, иноземец сый, яко царь, силно владеяше ими.

Царь же посла за ним в погоню воеводу Ивана Шереметева, 10 000 с ним легких людей. Воевода же догна его в поле, бежаща меж двою рек великих – Доном и Волгою.⁵⁵³ И поби всех бежащих с ним 5000, и взяша много богатства их. Самого же улана Кощака и з братом его жива взяша, и з женою его, и с малыми двема сыны его, и с ним 300 добрых воин,⁵⁵⁴ в них же бе 7 князей и двенатцеть мурз. И послаша его к Москве оттуду.

И приведоша его, варвара, во царствующий град Москву безчестна, аки лютого зверя, всего железными чепми окована – не хотяща добром смиритися, и Бог неволею предаде его. И вопросиша его повелением самодержца, о аще хощет креститися и служити ему, и то да милость приимет от него и жив будет. Он же раб его быти хотяше, креститися отрицашеся, ни мыслию внимаше, и не восхоте благословения, и удалися от него.

И по неколицех днех державше его в темнице и усекоша его не во граде, но на усекателном месте, со всеми его варвары. И побиша паличием всех. А жену его крестиша⁵⁵⁵ со двема сынми его в православную веру. И взят ю к себе христолюбивая царица жити в полату свою. А два сына Кощаковы взят к себе во двор царь и великий князь и изучи их руской грамоте гораздно.

По избежании из Казани царевича Кощака собрашася ко царице все казанстии великии велможи, глаголюще: «Что имамы сотворити, царице, и что дума твоя с нами еже о нас, и когда утешимся от скорби и печалей, нашедших на ны? Уже бо прииде кончина твоему царствованию и нашему владению с тобою, яко же мы сами себе дивимся. За великое наше согрешение и неправду, бывшую на руских людех, постиже царство наше гнев Божий, и нам – плач не утешим и до смерти нашея. Веси убо и сама уже и видела еси, колико побеждахом Руси и погубляхом, с великим таким царством много лет боряхомся, и паче и боле их множается: есть Бог их с ними всегда, побеждая нас. И аще убо ныне хощем стати супротив Руси бранию, яко же ты пущаеши и понуждаеши, руским бо воеводам многим сущим и готовым убо, и великий наряд огненый у себя имущим, и на то пришедших, еже с нами братися, нам же немногими людми, не собравшимся и не изготовльшимся, – да ведаем и сами себе, яко побежденым нам быти от них, неже победити их. А храбрый Кощак царевич, его же держахом у себя и в царя место почитахом его, и покоряхомся ему по цареву приказу, и надеяхомся на него, аки на царя же, и он в горкое се время нужное преже всех нас устрашися и оставя нас в печали и в мятежи, и взяв вся имениа, своя многая и чюжая, и храбрых людей, тайно изыде от нас, яко всему царству нашему грубя. И побежа с великою корыстию, хотя един угонзнути Божиа суда, и от коих бегаше, бояся изыманиа их, и к тем сам прибежа, впад в руце, и погибе. Ныне же гордение наше и высокоумие преложим на кротость и смирение и, вся оставльше нелепые наши думы, и идем ко царю Шихалею с мирением и с молением от лица твоего, яко да не бы помнил нашея вины и наруганиа, еже когда сотворихом ему, хотяще многажды убити его, егда бо был на Казани, царем чтобы ныне был и взял бы тебя чесно женою себе, не гордяся тобою, но с любовию, не яко горкую пленницу, но яко царицу, любимую и прекрасную, дабы укротилос сердце его и смирятся воеводы все». И люба бысть речь сиа царице и всем велможам ея, и всему народу казанскому.

И сими словесы совещавшеся, и болша сих, и поидоста от царицы болшиа велможи и уланове, князи и мурзы казанские во Свияжский град ко царю Шихалею и к воеводам и, пришедше к ним, даша им дары светлы и начаша им тихо глаголати о смирении от всего сердца их, не лестно молити царя Шихалея, яко да изыдет к ним на царство, ничтоже сумняся. «Молим тя, – глаголаху, – волный царю, и кланяемся вам всем, воеводам великим, не погубити нас всех до конца, раб своих, но приимите смирение наше и покорение: великий град наш и вся земля державы нашея пред вами есть и ваша да будет. У нас же на царстве несть царя, и того ради меж нами бывает мятеж великий и межусобица, и нестроение земное. Ты же, аще помилуеши нас, царю, и всего зла нашего забудешь, и не воспомянешь древния обиды своея, и не отмстиши нам, и царицу нашю возмеши за себя, то все царство наше и со всеми нами повинны тебе будут и не противны».

Царь же советовав с воеводами и о себе ничто же не здела, и прият смирение казанцев, и нача у них быти царем на Казани, и царицу хоте поняти. И приезжаху казанцы на зговор по пятнадесять дней и пироваху, и веселяхуся у царя и воевод. И уложи царь с казанцы меж собою мир вечный. И приехаша в Казань велможи, и сказаша царице вся, яко: «Мир со царем совершен прияша и царство предаша ему, и тебе хощет поняти».

Она же, аки на радости, посла ко царю дары некиа честны, и брашно некое царское и питие смертное устроив. Он же повеле искусити – часть малу дати псу снести, его же излити. Пес же брашна того языком лизнув и разторжеся на кусы. В другие же посла к нему срачицу, делав своима рукама. Царь же даде ю носити служащему своему отроку, на смерть осужденому. Отрок же воздев на себе срачицу и в том часе пад на землю, корчаяся, вопия и умре, яко всем, ту бывшим и видевшим сие, устрашитися.

Царь же извет сотвори об ней казанцем, глаголя, яко: «По вашему научению сотвори сия царица мне». Они же кляхуся, глаголюще, не ведуще сего. И даша ему волю, яко хощет с нею. И за сие зло разгневася на них царь и ят царицу, и к Москве ю посла, яко прелютую злодеицу, и со младым лвовищем, сыном ея, и со всею царскою казною их.

Казанцы же, изведаша известно о ней, и не глаголаста со царем вопреки, что царица слово свое и клятву свою преступи, но и подустиша его на ню и волю ему даша известь царица невозбранно из Казани, яко да не все царство погибнет единые ради жены: «Яко мы составляхом и глаголахом мир и любовь и како бы скорее скорби и печали минути, она же воздвизаше брань и мятеж. И вправду сего изгнания достойна есть».

По царице же сеита своего казанцы, книгам учителя ложного закона Махметова, сами руками своими яша и отдаша его царю, приведше, яко худа и непотребна, и возмущающа всем народом, и во един совет не совещающася, и царю не покаряющася. И повеле царь того же часа главу ему отсещи, а богатство его все в казну самодержцу взяти, переписав.

И весь в Казани бывший руской полон, много избравше за 30 лет низовскиа земли, числом более 100 000 мужей и жен, и отрок, и девиц, на Русь отпустиша. А инии же, застаревшиися, прелстишася мнози, и они осташася, не хотяще паки обратитися ко Христове вере и до конца отчаявшеся своего спасения, и свет отвергоша истинные веры и тму возлюбиша.

Егда же ведомей быти царицы из Казани, посла по ней царь великого воеводу московского, князя Василья Сребреного, и 3 000 вооруженных вой с ним, 1000 огненых стрелцов. И воевода, вшед во град, и взя царицу и с царевичем ея, яко смирну птицу в гнезде со единым малым птенцем, в полатах ея и в пресветлых светлицах, не трепещуще, ни биющеся, со всеми любымыми рабынями ея и великородными женами и отроковицами, жившими с нею в полате. Не веда же царица изымания своего: аще бы ведала, то сама бы ся убила.

Вшед же к ней воевода с велможами, одеян во златую одежду, и став пред нею, и сня златый венец со главы ея, рек к ней слово тихо и честно: «Поимана еси, волная царица казанская, великим нашим Богом Иисусом Христом, им же царствуют на земли вси царие, служаще ему, и князи власти содержат до воли его, и богатии величаются, и силнии похваляются и храбруют. Той Господь надо всеми един царь царем, и царству его не будет конца. И той и ныне отъемлет царство твое от тебе и предает тя в руце великому и благочестивому самодержцу всеа Русии, его же повелением приидох аз, раб его, послан к тебе. Ты же готова буди с нами пойти».

Она же разуме переводников толком слово его, и против его слова, воспрянув от высокого места своего царского, на нем же седяше, и ста, поддержима под руце рабынями ея, и умилно, и с тихостию отвеща речью варварского языка своего: «Буди воля Божия и самодержца московского». И то слово изрекши, и заразися от рук рабынь, поддержащих ю, о светличный мост и возопи великим гласом плачевным, подвизающе с собою на плач и то бездушное камение. Тако же и честные жены и красные девицы, живущия с нею в полате, яко многия горлицы и загозицы, жалобно плачевные гласы горкие во весь град испущаху, издираху лица своя красные и власы рвущи, и руце и мыжцы своя кусающе.

И восплакася по ней весь двор царев: велможи и властели вси, и царские отроцы. И слышащеи плач той стицахуся ко цареву двору, такоже плакахуся и кричаху неутешно. И хотяху воеводу жива поглотити, аще бы мочно, и войско бы его камением побити. Но не даша им воли властели их, и биюще их шелыгами и батоги, и дреколием, разгоняху их по домам.

И похватиша царицу от земли ту стоящии с воеводою ближнии ея велможи, мало не мертву. И едва отлияша ю водою и утешаху ю. И умолен бысть той воевода царицею, да еще мало помедлит царица в Казани. Он же царя и воевод спросися, даде ей десять дней пребыти в Казани в полатах своих за крепкими стражми, да не убиет сама себя, дав ея брещи велможам казанским и сам, почасту ходя, назираше во цареве дворе и в ыных полатах не просто, но брегомо от вой своих, да не некакое зло изневестно казанцы учинят над ним лукавством своим.

И переписавше цареву казну всю до единого праха и запечатав самодержцевою печатью. И наполни до угружения дванадесять ладей великих златом и сребром и сосуды, сребреными и златыми, и украшеными постелями, и многоразличными одеяньми царскими, и воинскими всяцеми оружии, и высла из Казани преже царицы со инем воеводою в новой град. И послав за казною их хранителя казенного, скопца царева, да той сам пред самодержцем книги счетные положит.

По десяти же днех пойде воевода из Казани, за ним поведоша царицу ис полаты ея вослед воеводы, несуще ю под руце, а царевича, сына ея, на руках пред нею несяху пестуны его. И упросися царица у воеводы проститися у гроба царева. Воевода же отпусти ю за стражми своими, а сам ту же у дверей стояше недалече.

Вшед же царица в мечеть, где лежаше царь ея умерший, и сверже златую утварь з главы своея, и раздра верхния ризы своя, и паде на землю у гроба царева, власы своя терзающе и ноготми лице свое деруще, и в перси биюще. И воздвигше умилный глас свой и плакаше, горко вопия, глаголя: «О милый мой господине, царю Сап-Кирею, виждь ныне царицу, юже любил еси паче всех жен своих: се ведома бываю в плен иноязычными воины, на Русь, с любимым сыном твоим, яко злодеица, не нацарствовавшиеся с тобою и много лет не нажившеся! Увы мне, драгий мой живот, почто рано зайде красота твоя от очию моею под темную землю, оставив мя вдовою, а сына своего сиротою и младенца еще? Ныне – увы мне! – где тамо живеши, да иду тамо к тебе, да живу с тобою! Почто ныне остави нас зде? Увы нам, не веси сего! Се бо предаемся в руце ненадеемым супостатом, московскому царю. Мне же убо единой не могуще противитися силе и крепости его и не имех помогающих мне, и вдахся воли его. Увы мне! Аще от иного царя коего пленена бых была – единого языка нашего и веры моея, то шла бы тамо не тужаще, но с радостию, без печали. И ныне же, увы мне, мой милый царю, послушай горкого моего плача и отверзи темный свой гроб, и поими мя к себе живу, и буди нам гроб твой един – тебе и мне, царская наша ложница и светлая полата!

Увы мне, господине мой царю, не рече ли тебе иногда з болезнию души болшая твоя царица, яко добро тогда будет умершим и неродившимся, и се не збыло ли ся тако? Ты же ничего не веси ныне, нам прииде, живым, горе и болезнь. Приими, драгий господине царю, юную и красную царицу свою, и не гнушайся мене, яко нечисты, да не насладятся иновернии красоты моея и да не буду лишена от тебя конечне, и на землю чюжду не иду, и в поругание, и в посмех, и во иную веру, в незнаемые люди и в язык чюж! Увы мне, господине, кто тамо ми пришедши, плач мой утешит и горкие слезы моя утолит, и скорбь души моей возвеселит? Или кто посетит мя? Несть никого же. Увы мне, кому тамо печаль мою возвещу: сыну ли нашему? – но той еще млечные пищи требует; или отцу моему? – но той отселе далече есть; казанцем ли? – но оне чрез клятву самоволием отдаша мя.

Увы мне, милый мой царю Сап-Кирею, не отвещаеши ми ничтоже, горкие твоея царицы! Не слышиши ли, се при дверех зде немилостивые воины стоят и хотят мя, яко зверие дивии серну, восхитити от тебе. Увы мне! Царица твоя бех иногда, ныне же горкая пленница! И госпожа именовахся всему царству Казанскому, ныне же убогая и худая раба! И за радость и за веселие плач и слезы горкие постигоша мя, и за царскую утеху сетование болезненое и скорбные беды обыдоша мя, иже бо плакатися не могу, ни слезы текут из очию моею, ослепоста бо очи мои от безмерных и горких слез моих, и премолче глас мой от многого вопля моего».

И ина таковая же многа причиташе царица и кричаше, лежащи у гроба, на земли, яко часа два убивающися, яко и самому воеводе приставнику прослезитися, и уланом же и мурзам и всем предстоящим ту многим людем плакати и рыдати. Приступиша же к ней царевы отроцы повелением приставника со служившими рабынями ея и подняша ю от земли, мертву изполу. И видеша ту вси людие открыто лице ея, кроваво все от охотного драния, и от текущих слез ея несть красоты, и от обычных ея велмож болших, всегда входящих к ней, от земских людей никто же нигде виде. Ужасе же ся воевода приставник, яко не убреже ея, бе бо образом царица та зело красна и в разуме премудра, яко не обрестися таковой красной в Казани в женах и в девицах, но и в руских во многих на Москве во дщерях и в женах болярских и княжых.

Воевода же приставник пришед близ к ней и болшия велможы казанские и увещаваху царицу ласковыми словесы сладкими, да не плачет, да не тужит. Глаголаша ей: «Не бойся, госпоже царице, и престани горкого сего плача, не на безчестие бо, ни казнь и смерть идеши с нами на Русь, но на великую честь к Москве ведем тя, и тамо госпожа многим будеши, якоже и зде была еси, в Казани. Не отъимет воли твоея самодержец, милость велику покажет тебе, милосерд бо есть ко всем. И не возпомнит зла царя твоего, но паче возлюбит тя и даст ти на Руси некие грады свои вместо Казани царствовати в них. И не оставит тя до конца быти в печали и в тузе и скорбь твою и печаль на радость преложит. И есть на Москве много царей юных по твоей версте кроме Шихалея царя, кому поняти тя, аще восхощеши за другого мужа посягнути: Шихалей убо царь уже стар есть, ты бо млада, аки цвет красный цветеш или ягода вишня, наполнися сладости. И того ради царь не хощет тебе поняти за себя. Но и той есть в воли самодержца: все, якоже что хощет, то и сотворит о тебе. Ты же не печалися о том, ни скорби».

И проводиша ю честно всем народом: мужи и жены, и девицы, и малии и велицыи, на брег Казани реки, плачюще и горко вопиюще по ней, аки по мертвой, вси от мала и до велика. И плакася по ней весь град и вся земля неутешимо лето цело, поминающе разум ея и премудрость, и велможам честь, и середним и ко обычным милование и дарование, ко всему народу брежение великое.

И приехав царица в колымазе своей на брег к реце, и пояша ю под руки ис колымаги ея, не можаше бо востати сама о себе от великие печали. И обратися и поклонися казанцем всем. Народ же казанский припадоша на землю, на коленех своих поклонение свое дающе по своей вере. И ведоша ю во уготовленый царский струг, в нем же когда царь на потеху ездяше, борзохожением же подобен летанию птичию и утворен златом и сребром; и место царицыно посреде струга – теремец сткляничной взделан, светел аки фонарь, злачеными дсками покрыт, в нем же царица седяше, аки свеща, на все страны видя. С нею же взят воевода от жен красных и девиц 30 благородных на утеху царицы. И положиша ю в теремце на царской постеле ея, аки болну или пияну, упившуся непросыпною печалью, аки вином.

Воевода же и велможи казанские идоша по своим стругом. Мнози же от гражан, простая чадь, пеши провожаху царицу, мужи и жены, и дети, по обема странама Казани реки идущем им и очима зрящим въслед ея, доколе видети, и едва возвращахуся назад с плачем и с рыданием великим. Пред царицею же, впреди и назади, в боевых струзех огненые стрелцы идяху, страх велик дающе казанцем, силно биюще ис пищалей.

И проводиша царицу велможи и обычные казанцы до града Свияжского, и вси возвратишася в Казань, тужаще и плачюще, и полезная впредь о животе своем промышляюще.

И проводиша царицу от Свияжского града два воеводы с силою до руского рубежа, до Василя-города, третий же воевода, приставник царицын, бояшеся, егда како отдумают казанцы, раскаются, и, сустигши царицу, отъимут у единого воеводы и его не спустят жива: многажды бо изверившеся, преступающе клятву.

Царица же казанская, егда поведена бысть к Москве, и горко плакашеся, Волгою едучи, зряше прямо очима на Казань: «Горе тебе, граде кровавый! Горе тебе, граде унылый! И что еще гордостию возносишися, уже бо спаде венец со главы твоея! Яко жена худа и вдова, являешися, осиротев, и раб еси, а не господин. Пройде царская слава и вся скончася! Ты же, изнемогши, падеся, аки зверь, не имущи главы. Срам ти есть! Аще бы и вавилонские стены имел еси и римские превысокие столпове, то бы ни те от такового царя силного устояли еси, и всегда от него воюему тебе и обидиму, всякое бо царство царем премудрым содержится, а не стенами столповыми, и рати силные воеводами крепки бывают. И без тех хто тебе, царство, не одолеет? Царь твой силный умре, и воеводы изнемогоша, и вси людие охудевше и ослабеша, и царства иные не сташа о тебе, не давше пособия ни мала, и ныне всячески побежден еси.

И се восплачися со мною, о всекрасный граде, и воспомяни славу свою и праздницы, и торжествия своя, и пиршества, и веселия всегдашния! Где ныне бывшая в тебе иногда царские пирове и веселия всегдашния? Где улановей и князей, и мурз твоих красование и величание? Где младых жен и красных девиц ликове и песни, и плясания? – Вся та ныне изчезоша и погибоша, и в тех место быша в тебе многонародная стенания и воздыхания, и плачеве, и рыдания непрестанно. Тогда в тебе реки медвеные и потоцы винные тецаху, ныне же в тебе людей твоих крови проливаются, и слез горящих источники лиются и не изсякнут. И мечь руский не отъимется, дóндеже вся люди твоя изгубит.

Увы мне, господине, где возму птицу борзолетную и глаголющую языком человеческим, да пошлю ко отцу моему и матери, да возвестит случившаяся чаду их? Суди, Богь, и мсти во всем супостату нашему и злому врагу царю Шихалею, и буди вся наша скорбь на нем и на всех казанцех, что предаша мя ему! И ят мя по воли их, и самодержцу мя оболсти, не хотя мя, пленницу, поняти, болшею женою взяти и имети, и един захоте, без мене, царствовати з женами своими в Казани, и разгневатися на мя сотвори великого князя и самодержца, и его повелением изгоняет нас из царства нашего неповинно.

И за что лишает нас от царства нашего и от земли нашея и пленует? И болши сего не хотела бых ничего от него, но толко дал бы мне где в Казани улусец мал земли, иже бы могла до смерти моей прожити в нем, или бы мя отпустил во отечествие свое, в Нагайскую землю, ко отцу моему Исупу, великому князю заяицкому, от нея же страны взята есмь за царя казанского, да тамо жила бы, у отца моего в дому сидела вдовою, аки неугодная раба его, света дневного не зря, и плакалася бы сиротства своего и вдовства моего и до смерти моея! Но и того бы ми лучше было, где царствовах с мужем моим, ту и заточение нужное прияти и горкою смертию умрети, неже к Москве быти ведены в поругание и во всех наших срацынских ордах, от царей и князей владомых, и ото всех людей горкою пленницею слыти».

И хотяше царица сама ся убити, но не можаше, приставника ради крепкого брежения. Ведущии же ю приставницы не можаху утешити ея, и до Москвы путем идущи, от великого умиленного и горкого плача ея, обещавающе ей великие дары от царя самодержца прияти.

Приставник же воевода, аки орел похищая себе сладок лов, мчаше царицу, не мочая, день и нощ, и скоро бежаху в великих стругах до Нижнего Нова града, от того же града по Оке реке к Мурому и к Володимиру, из Володимеря же посади ю на царские колымаги, на красные и позлащенные, яко царице честь творяше.

Скоро же дойде весть о Казани и о царице и до самого нечестивого царя турского салтана во Царьград. И воспечалися о том велми турский царь салтан, яко все свое злато египетское погубль,⁵⁵⁶ болши всех даней земных его, приносимых к нему. И не доведе, кое пособие дати Казанскому царству, далече бо от него отстоит.

Умысли с паши своими посылати в Нагаи послы ко всем началным болшим мурзам со многими дары, глаголя тако: «О силные нагаи и многие, станите и мене послушайте: соединитеся с казанцы во едино сердце в поможение за Казань на московского царя и великого князя и паче же за веру древнюю нашю и великую, яко близ его живуще. И не давайтеся во обиду ему, мощно бо есть противитися ему, яко слышю всегда про вас, аще хощете. Зело бо воюет на веру нашю и хощет до конца потребити ю. И аз о сем в велицей печали есмь и боюся, еда помале и вам то же будет от него, яко же и Казани, и в несогласии живуще меж собою, изгонзнете, и орды ваши запустеют».

Нагайские же мурзы все отмолвиша ему, рекуще: «Ты, о великий царю салтане, собою пецыся, а не нами: и не царь еси нам, и земли нашей не строиши, и нами не владееши, и живеши от нас за морем, богат еси и силен, и всем изобилен, и никаяждо нужда потреб житейских не обдержит тя. Нам же, убогим и скудным всем, и аще бы потребными нашу землю не наполнял московский царь, то уже бы не могли быти ни единого дни. Да за сие добро лепо есть нам всячески помогати ему на казанцы за их прежнее великое лукавство и неправду, аще и язык наш с ними един, и вера едина. Но довлеет нам правду имети: не токмо же на казанцев помогати ему, но и на тебя самого, царя царем, аще востанеши на нь. Или неси то слышил, каково зло всегда казанцы сотворяют ему: непрестанно землю его воюют и людей руских губят, многажды преступают клятву и мир, изменяют. А еже рекл еси: нам то же будет от него, что и Казани, не срам есть нам покоритися и служити ему, точен бо есть он тебе во всем: и богатством, и силою. Пишют бо наши книги и христианские, яко в последниа лета соединятся вси язы́цы и будут во единой вере христианской и под тою же державою, да которая же есть вера таковая, якоже христианская, святая, еже есть руская, во всех наших темных верах, яко пресветлое солнце сияет». И тако мурзы нагайские написавше ему и с тем к нему отпустиша послов его, вземше у них напрасно многоценные дары великие.

Царь Шихалей посла царицу к Москве, изымав ю, вины ради ея, яко хотела его отравою окормити, якоже преже рех, но Богь его сохрани от нея; и по царице поеха в Казань на царство, взем с собою в помощ единого воеводу московского Ивана Хабарова и служивых своих варвар дватцать тысяч и 5 000 огненых стрелцов, да той воевода с ним царство строит и его брежет самого. А во граде Свияжском воеводы осташася со всею силою рускою.

Казанцы же с великою честию и радостию поставиша его царя на Казани, царем дважщи же и убити его хотяху. Казанцы же град свой предаша великому князю, самодержцу московскому, и сами за него все заложишася и со всею другою половиною болшею земли своея, с нею же и черемиса нижняя казанская, доброволно и без брани, и без пролития крови, на всей воли его, якоже есть любо ему. И служити обещашася ему нелестно и дани давати, яко и всем бывшим своим царем казанским, и роту написаша по вере своей, яко же обычай есть им клятися.

Царь же, вшед во град, и седе на царстве и жити нача бережно по царскому своему обычаю. И пристави ко всем вратом градным стражи своя и воротники – огненые стрелцы, на всякую нощ ключа повеле к воеводе своему приносити. Такоже и двора его стрежаху по 1000 огненых стрелцов в день, а в нощи по 3000 со оружием. Воеводского же двора стрежаху по пятисот человек в день, а в нощи по 1000. И мало царь на коего казанца оком ярым поглянул или перстом показал, они же вскоре того, вскочивше, оружием своим разсецаху на кусы.

И не бояхуся казанцев, и в думу к себе их не пущаху. И не слушаше их царь ни в чем, и от очию своею изгоняще их, и саны от них отъемляше, и своя власти во князи их поставляше, иже служити хощет, яко верный раб господину своему. Аще и мало царствова на Казани и владея казанскими людми неполное единое лето, но многа добра и велику помощь сотвори, служа и помогая самодержцу своему, аще и поган есть. Писано во святых книгах: «Во всяком языце творяи волю Божию и делаяи правду, приятен ему есть».

Казанцы же, видевше царя своего столь борзо над ними волю творяща, и вознегодоваша, и почаша думати на него, да како его жива и не убивше избудут с царства. Не терпяху от него, видяще многих своих часто и по вся дни яве и отай задавляемых и разсекаемых, яко свиней ножи закалаемых. И глаголаху в себе: «Аще надолзе сие будет нам от злого царя нашего, то по единому всех нас и до остатка погубит, мудрых казанцев, аки безумных, и распудит, яко волк овцы, и придавит, яко мышей горностай, и приест, аки куры лисица, и не оставит нас ни единого быти в Казани по научению самодержца своего».

И по мале уведа царь бываемое се, еже всегда совет на него творящих. Казанцы же, болшии велможи, нощию тайно съезжающеся на сонмищи своя и мысляще на него, да како его, условивше, погубят или жива с царства згонят и царю и великому князю изменят. И не стерпе сему царь надолзе быти злому совету их, смышленому совету на него, и паче, и лютейши возъярився на них и уби по изведении царицы числом казанцев 700: великих велмож, и средних, и менших, улановей и князей, и мурз, похищая имение их к себе и коней стада, и велбуды, и овцы, обычных же людей простых до 5000, мятежников казанских, и лукавые их сонмища, по старой вражбе своей на нь притворяя им вины, ими же царство строяшеся без царя и содержашеся, и мщая многия измены их ко царю и великому князю и ко отцу его, и к деду его, и кровь брата своего, Еналея царя, и много безчестия своего, преже сотворше, и яко младенцем играюще. И за сие немилостиво и зло, и неправедно их оскорбляше и озлобляше, и всяческими мерами горце их поработи.

Последи же рекоша сами казанцы про своих побитых, яко: «Аще бы тые у нас болшия владелцы наши живы были, всяко бо их пригубил царь Шихалей, и кои разъехашася в орды, а инии к Москве, инии в Крым, инии в Нагаи, и не брань бы в них была, и не межусобица, и не изменство ко своим людем, и едино бы мыслие и правду, и любовь меж собою имели, и не поноровление ко царю, прелстившеся, емлюще дары от него, по мале же и всего своего лишишася, з богатством же своим и живота своего гонзнуша, и царство свое погубиша, и при них еще не бы одоление было Казани, царь и великий князь взя, пришед, аки пустое и худое село вдовичье, слав град наш Казань. Наши же господие после царя нашего Сап-Кирея, аки ведающе кончину свою, восташа сами на себя и почаша естися, аки гладные овцы, и друг друга разстерзавше и вси при цари Шихалеи конечно на пред нас погибоша. Мы же, после их оставльшеся, напастьми и злыми пленении и бедами всячески изчезохом».

В то же время бе некто на Москве бегун казанский – князь, именем реченный Чапкун. Сей оставль землю и страну, и отечества своего, в нем же родися, идеже и жителствоваше прежде того, и дом, и жену свою, и чада своя и вся пометну, еже имяше в Казани, вины ради смертные, хотящиа ему быти по делом его. И прибежав оттуду к Москве, на Русь, на самодержцево имя, служити ему хотя. Мнози же убо казанцы прибегоша к нему, якоже преже рекох.

Царь же и великий князь прием его с великою любовию и дарми, и почестьми понемалу почти его, и жити ему даде велик дом на Москве. Но древняя злоба никако же благих новых ходатай истинен не бывает и несть мочно и лзе просту человеку со змием дружитися и кормити его от руку своею всегда и присвоити к себе, и приучити в пазусе носити и не снедену быти от него, но вместо его добра главу ему отсещи, не дружачися с ним, да не, преже уязвився от него и болев, умреши от него зле. Тако и от злого слуги своего, неверного раба иноязычного не мочно есть ухранитися и убрещися у него, близко держаще его и думающе с ним.

Окаянный же сей варвар поганый жил на Москве, служа самодержцу, пять лет в велицей чести и любви его, и от всех велмож его и князей, и боляр любим и почитаем, яко друг и брат превозлюблен, аще и варвар, но человек честен бе. И егда предася Казань за московского самодержца, тогда казанец он, льстец и прелагатай князь Чапкун, ста пред самодержцем и падает на колену свою, моляся, яко да отпущен будет, пронырник, в царство свое Казань видети сродники своя и род, и друзи, и вся знаемые им, живы ли все, и взяти ему к Москве их оттуду, подружие свое змииное, и дети своя, и рабы, оставшые тамо, и имения забрати. Царь же и великий князь отпусти его, рек: «Иди, якоже хощеши», не ведый пронырства лукавого и льсти того варвара.

Он же пойде, отпущен, печать цареву нося и не блюдяся никого же, и прииде в землю свою, в Казань, и свидевся с своими, и прелстися, преложися к казанцем, льстивых словес змииных жены своея послушав, не хотящи бо ей от земли своея и от рода своего на Русь ити с ним. И забы он самодержца честь и любовь, бывшую ему на Москве и возвратися паки к селу удавления его, крепце сам на ся понят уже, его же избежал преже и боле неправду и зачат беззаконие, и ров изры ископай и впадеся вь яму, и обратися болезнь его на главу его и на верх его сниде неправда его.

И соединися с велможами казанскими, нача развращати их и смущати всеми людми, и совет неблагий с ними съшивати, веля Казань затворити и царя Шихалея убити, якоже и брата его убиша, Еналея царя, и отложитися от самодержца московского, ни служити ему, ни повиноватися, яко да не болшую беду и напасть постражут впредь, якоже и от раба его, царя Шихалея, мучатся зле, и по странам его расточени да будут и разведени, и закон отеческий и вера их срачинская да не погибнет, и обычаи старые изменятся.

Казанцы же послушаху его с великим усердием, еже отложитися, яко добра хотяща им, а о том словесам его не внимаху, еже царя убити, да не болшим согрешат и Бога прогневают и царя и великого князя раздражат и подвигнут на гнев, чающе с ним вечным миром смиритися.

И сотвориша его над всеми велможами боле всех князя и воеводу, зане от юности научен бе ратному делу. И возлюбиша людие вси и послушаху его во всем, глаголюще ему: «Да буди воля твоя над всеми нами, вся повеленная тобою с радостию сотворяем: и се ты свеси гораздо всякие обычаи московские, недавно бо еси оттуду пришед, и что про нас думает царь и великий князь: миловати ли нас хощет или до конца згубити; и что подобает нам о себе полезная смышляти: противная ли или смиренная. Да како будет лучше, ты всяко веси и блюдися, да не в полезных место паки зло сугубо постражем, велик бо нас всех страх обдержит».

Он же рече им: «Ничтоже бойтеся, но токмо зрите на мя, и еже велю, то творите». Помышляет же безверный царем быти в Казани, аще Казань отстоит от московского царя. И совещав казанцем оболстити царя своего воеводам московским, стоящим во граде Свияжском, и возвести на него измену велику,⁵⁵⁷ да тако его могут избыти, аще не хотят его убити, и без него како хотят, так и сотворят.

По воли его и по слову подпадоша казанцы к воеводам, яко верны творяшеся и нелестны, льстяще и облыгающе царя своего, яко: «Хощет царь измену в борзе сотворити, совещал бо ся с некими нашими, и мы вемы истинно, аще в борзе не сведете с Казани, и сами будете вместо его брещи нас или дати нам вместо его иного царя, вернее сего, владети нами».

И ложные свидетели многия поставиша на царя, паче же и князя Чапкуна. «Но аще и нам веры не имете, – глаголаху, – но и тому сведомо известно нашему врагу, а вашему же приятелю. Мы бо того ради возвещаем, преже вам боящеся, да не паки на ны от вас горше будет пленение и пагуба. Не хощем клятвы нашея с вами преступити, но мир велик имети хощем и жити заедино».

Воеводы же, испытавше горазно многими людми, и пояша веры казанцы, возбоявшеся, да не тако же паки будет от царя Шихалия, якоже от Махмет-Аминя царя в Казани изменство случися. И отписавше о том, и послаша к Москве к самодержцу з борзоходъцем, яко да изведет царя из Казани, некоторым от них пятма или шестьма повелит быти вместо его.

Царь же и великий князь почет послание воевод своих и послуша их на единого многих свидетелствия, и понегодова о том во уме своем на казанского царя Шихалея, дивися, что ново лесть явися в нем на старость его, несть была во юности его. И отписа к нему з грозою, да оставит царство, выйдет ис Казани с воеводою и со всею силою своею и со всею казною своею, не оставити своего ни мала в Казани, да будет к Москве, да скажет о себе всю истину; и аще тако будет помыслил, то казнь приимет о деле своем. А на место его повеле быти в Казани князю Петру Шуйскому со инеми пятью воеводами и с половиною воинства, в Свияжском же граде князю Семену со двема воеводами и з другою половиною войска, да тако теми воеводами без царя строится Казань доколе, истинно испытает о царе.

Дошедшу же посланию от самодержца с Москвы ко царю Шихалею в Казань, и разуме, яко оболщен есть от казанцев и от воевод. И не убоявся ни мало о лестном оглаголании на себя, надеяся на Бога жива и на безмерную правду свою. И не потужи, еже отстати царства, и зва казанцев на пир, лесть творя, аки не ведая лукавства их, еже навадиша на нь, и тем оплоши их, и прощаяся с ними и веселяся светло, яко да не уведят на себя злобы царевы или да сядут или убиют его, или вси разбегутся от него.

И пировав с казанцы четыре дни, испущая люди своя ис Казани со стады конскими и со всею казною своею и дожидаяся воевод казанских, да при нем въедут в Казань со всею силою своею. И посылаше по них и, не дождався их в пятый день, и сам выеха из Казани с воеводою, радуяся, избыв печали казанские, аки младенец на свет родився или мертвец изо ада изпущен. А князь Чапкун, утаився царя, остася в Казани, да изымав, к Москве сведет с собою, яко сходника и прелагатая, и погрешит надежды своея вкупе же и живот свой погубит.

Царь же, ис Казани пошед, повеле себя проводити до Свияжского града оставшимся немногим улановем болшим и мурзам, которые на него измену возвели и в коих была неправда вся, лесть и мятеж, яко да обедают у него и пируют еще, и повеселятся вкупе и с воеводами, яко уже царем не видати им за живота своего николи же. И сим неразумных прелсти их.

Казанцы же, меж собою смеящеся, провождаху царя, вкупе же и тужаще, яко не быти у них таковому царю добру ни до смерти нашея, счастливу и премудру, и правосудному, ко всем нам милостиву и почесливу, и много даровиту, и не нажити нашим детем и внучатом. Такоже и царь по них мняся, аки тужа в сердцах, прослезяшеся.

И посла вперед себя к воеводам, яко да встретят и на пир его зовуща. Воеводы же по словеси царя сретивше его за пять верст от града, дающе ему почесть, яко же лепо есть царем, и зваху царя и казанцев на пир, кииждо их, к себе.

И въехавшим во град всем: царю и воеводам, и казанцем, и повеле царь казанцев переимати всех, мятежников и лестцов, и клятвопреступников казанских. И поимаша всех, и не утече с вестию ни един в Казань. Всех же бе казанцев и со служившими с ними семьсот. И болших велмож девяносто, железы окованых, того же дни на пред себя к Москве посла, яко всегда лесть и мятеж творяху, да не веселие и радость и смеяние прибудет им про царя, яко прелукаваша его, но плач неутешимый женам и детем, туга и сетование и еже всем казанцем. Служащих же и ятых казанцев ту, во граде, главне казне предаша.

Сами же воеводы тогда со царем начаша пировати и веселитися, яко провождающе его и сотворше последнюю победу над казанцы, и яко крепце и конечне взяша. Позакоснеша мало и прозабышася в пиянстве, и не поскориша того дне въехати в Казань с силою своею. А царь не премолкая глаголаше им, посылаше их в Казань, доколе не сведают казанцы велмож своих изыманых. Но единако продумавшеся, не послушавше царя и таково дело великое впросте покинувше, послаша бо точию того дни наперед себя избранных своих отрок три тысящи с казною своею и с нарядом своим ратным и со изготовленным на все лето з сапасом пищным, заимати им велевшим великие домы лучьшия на стояние себе. А сами отложиша в Казань ехати до утреннего дни, не мняху измены быти во оставшихся казанцех, ни в князе Чапкуне, занеже велможи их и воеводы избиены, инии же изведени, и мало остася князей и мурз в Казани, но людие среднии, и вси семени злого того же – воин искусен и ратник изучен.

Казанцы же, слышавше бывшая над старейшинами своими, яко изымани быша, и на всех страх и ужас велий нападе на них. И сетоваху, и тушаху, середнии и меншии по своих владелцех. И восплакашася горко и воскричаша по мужех своих катуны, и дети по отцех своих, просящеся во единых срачицах за ними на Русь. «Отпустите нас, – вопияху, – о казанцы, за нашими мужми отпустите! Все наше имение возмите у нас и нагих отпустите нас, да умрем с ними в темнице на Москве, не можем бо зде быти без них ни единого дни. Нам бо младым овдовевшим и малым чадом нашим осиротевшим, и домы наши и села великие запустеют и богатство все изгибнет». И бысть по них плач неутешимый по многи дни.

И ужасаху жены тые оставших сродниц и племя, и знаемии. И проклинающе царя, и жестока его, и лукава, и немилостива глаголаху, и волхва его нарицаху: «И колко бе в руках наших при смерти, и всячески бегаше, прелщая нас, ныне же до конца все царство наше прелсти и вся премудрые наши властели и велможи многия един, аки младенцов, изпрелукави: овех многих в Казани изби, а досталных изведе и позоба, яко вепрь дивий сладок виноград, и яко пшеницу чистую на поли пожа, а нас, яко терние, ногама попра, остави. Не весте ли, яко терние остро есть: не подобает ногам босым ходити по нему, и мал камень разбивает и великие корабли». И плакавше, и туживше по многи дни.

И поставиша в тех место многия князи и воеводы, избравше от родов своих; надо всеми же – князя Чапкуна, яко в победах искусна. И по совету его вскоре град затвориша. И измениша казанцы царю государю и великому князю,⁵⁵⁸ преступиша обещание свое и клятву, и солгаша на конечную погибель себе.

Тех же воеводцких отроков в Казань пустивше и яша всех. И понудиша их преже ласканием отврещися веры християнские и прияти бусорманская их вера, яко да в чести велицей будут у них и князи нарекутся, и за едино с ними на Русь воевати учнут ходити. Воини же возопиша единем гласом купно вси: «Не даждь нам, Боже, отлучитися веры християнские и попрати святое крещение вас ради, нечестивых и поганых человек!»

Казанцы же разгневавшеся на них и по многих томлениих и мучениих различных смерти предаша всех: овех огнем сожгоша, иных же в котлех свариша, овех же на коле посадиша, овех по составом разсекоша и резаша телеса их, инем же кожу со главы до пояса содраша, наругающеся, немилостивии кровопийцы. И тако доблии тии юноши-воини стерпеша.

И умроша за веру християнскую, пострадавше мученические страсти от безбожных варвар, положиша храбрые главы своя за Рускую землю. И вместо земные чести же и работы князей своих прияша с мученики победные венцы от Христа Бога на небесех.

Наутрия же поидоша воеводы из града Свияжского ко граду Казани со всеми вои своими, надеющеся по обычаю въехати в Казань, якоже им рекоша казанцы, преже избывающе царя своего. И пришедше воеводы ко граду, и смотряху против себя изшествия казанцев с честию и з дары в сретение. И не изыде противу их ни един казанец худ или слеп, или хром. И объехавше около града, и видеша все врата извнутр твердо затворены и заключены, и казанцев по стенам града ходящих вооруженых, на брань готовыщихся и битися хотящих, аще учнут московская воинства на град налегати.

И стояще на граде, глаголаху воеводам: «Отступите от града нашего поздорову прочь, безумные воеводы московские, другий же град – Свияжский – нам отдайте, его же чрез правду, насилием на чюжей земли постависте, и мир с нами сотворите, и вон из нашея земли пойдите, и вспять возвратитеся. Не тружайтеся, без ума взявше царство напрасно и не умевше держати его. Уже бо ныне не имате обманути нас, якоже прежних властей наших и велможей, аки безумных, прелстисте и чрез клятву их пригубисте. Ныне же у нас велможи новыи и воеводы есть и крепчайше, и премудрейше их бывших. Аще же и сам на нас приидет злый ваш царь и великий князь, и не убоимся его».

И лесть свою с себя снимаху и на воевод на самих налыгаху, яко: «По зависти и без вины взясте от нас доброго царя нашего Шихалея, оболстивше, сведосте его с царства, хотяще быти сами вместо его владети нами и поклонение, и честь, и приношение от нас приимати. Недостойни есть ни видети Казани за неверствие ваше, неже жити во царстве том. Казань бо есть царство волное, и держат царя на Казани по воли своей – брежащего людей своих, а злого отсылают или убивают. Ни от князей бо, ни от воевод или от простых людей строима бывает Казань, но от царей. И всегда на царское место подобно есть быти царю, а не вам, руси, московским воеводам, лжывым людем и нимало в себе правды имущим». И много укориша их казанцы, лающе, яко пси.

Воеводы же московские болши себе срама добывше, студа и поругания и три часа стоявше у града с войском и развее погрозивше казанцем и ничтоже им доспевше, и возратившеся во град свой без успеха, не смеяху, без ведания самодержца своего ничто же творити казанцем.

И тужаху и плакахуся, глаголаху: «Что се нам будет от царя самодержца, яко мы взяхом град Казань, мы же и паки отдахом его. И его же многотрудно и много лет доступахом и, взявше, из рук наших и пустихом! Кий сон удержа нас? Да како уснухом и како забыхомся от горкого нашего вчерашнего пира? О, безумия всех безумнейше есть мы! Како явимся во очи самодержцу нашему, на дело сие пославшему нас? Како же смертные сея скорби пременимся или какое воздание от него приимем? Коими же златыми венцы украси главы наши? И вправду есмы повинны великим казнем смертным от него».

И утоляти начаша царя Шихалея, да не речет на них самодержцу слова хулна и лестна, яко же они с казанцы лесть на него возвели неведающе, но паче молит о них и печалуется.

Царь же скоро пойде к Москве. И проводиша его все воеводы с великою честию, а сами ту оставшеся, во граде Свияжском, со всею силою своею.

Казанцы же вскоре, того же лета, пославше и приведоша себе на царство царя из Нагайские земли именем Едигея Касаевича,⁵⁵⁹ втай ходивше по него. И приведоша его лесами и иными непроходными пути, и да не сведавше воеводы московские и устрегши, измымут его, стояху бо на всех путех заставы. Он же три заставы малые, побив, пройде, перелез Каму реку выше Вятки. Сущю же ему по роду от астраханских царей. И с ним прийде в Казань 10 000 варвар,⁵⁶⁰ кочевных самоволных, гуляющих в поле.

Бысть же тогда Казань владаема от Москвы семь месяц, строима царем Шихалеем.

Царь Шихалей прииде к Москве ис Казани и ста пред самодержцем. Царь же и великий князь о здравии вопроси его и о воеводах, такоже и о всем воинстве своем, преча на него, яко недобре правил царство. Он же рече: «Многа лет ти буди, самодержче славный, со всем царством твоим, и мы есмы, раби твои, здрави все! А еже глаголеши ми, то есть неправда. Не буди то, ни не верь сему – се бо нанесоста на мя врази мои казанцы, избывающе мя, да изведеши мя от них. Несмь бо имел предагатайства ни мыслию ни в юности моей, ни в старости, и се ныне готов есмь от тебя в казнь и в смерть».

И подробну ему вся исповеда, еже како строяше и како смиряше казанцев, и что по нем содеяше казанцы возмущением князя Чапкуна. «И аще бы, – рече, – аз мало еще побыл в Казани, то не бы сие случилося. Ныне же, самодержце, советую ти: яко да не опечалишися и, аще мя послушаеши, раба своего, и тогда сам подвигнися на Казань, и Богу помогающу ти, возмеши царьство честно и славно. Казань бо есть ныне безлюдна и пуста: аще и есть люди, то худы и немощны и убоятся самого тебе, и не силны тебе будут, господи мой. А воеводами твоими без тебя не взята будет Казань. Казанские бо люди худы в ратном деле: зело свирепы и жестоки – и сам их знаешь. Ныне же паче премениста живот свой на смерт. И ведают воевод твоих слабых и мяхкосердых, и не повинятся. И живут у тебя князи твои и воеводы в велицей славе и богатстве, и те во время рати бывают некрепцы и несилны и подвизаются лестно и нерадиво, друг за друга уклоняющеся и воспоминающе славу свою и многое имение, и красные жены своя и дети». И ина многа изрече ему.

Царь же и великий князь, слышав реченная от царя Шихалея про все дело Казанское, яко все добре творяше и к ползе велицей и несть неправды в нем, но и воеводам вины в том не учини, не ведающе бо сие сотвориша, изказиша бо их казанцы лестию, а князя Чапкуна сам бе отпустил в Казань.

И тяжко си вменив о отвержении казанцев от него, паче живота своего, и очи свои слез наполни, и глагола спово псаломское: «Суди, Господи, обидящия ми и возбрани борющия ми, и приими оружие свое и щит, и востани в помощ мою, и запрети сопротиво гонящих мя, и рцы души моей спасение: твой есмь аз».

Царь же и великий князь служимого ему царя Шихалея дарми великими одарив и почестьми царскими почтив за великую службу его верную и нелестную, и тем от печали его утешив, и отпусти его честно во свою вотчину ему, в Касимов,⁵⁶¹ наказав ему, да паки готов будет с ним часа того к Казани итти, егда к нему весть приидет от него, каяся велми о изведении его.

И призывает к себе в полату великую златую братию свою: благоверного князя Георгия и князя Владимира,⁵⁶² и князя местные и вся великие воеводы, и вся благородные своя велможи. И посади их по местом и начат благ и мудр совет с ними творити, хотя сам в другие двигнутися на безбожную и поганую Казань, на презлые и неверные недруги своя – казанские люди и мстити крови християнские, яко Елезван, ефиопъский царь, на омиритского царя Дунаса жидовина,⁵⁶³ ревнуя прадедом своим: великому князю Святославу Игоревичю,⁵⁶⁴ како той многажды Греческую землю плени, столь далече ей сущи от Руские земли разстоянием, и дани великие со Царя-града имая, со благородных грек, победивших древле Трою предивную и прегордого царя перского Скерска;⁵⁶⁵ и той же великий князь по Дунаю стоящих 80 градов болгарских взя.

Поревнова же и сыну его, первому во благочестии возсиявшему – православному и великому князю Владимиру, иже державу свою – Рускую землю – святым крещением просвятившему, како взя великий град Корсунь⁵⁶⁶ и иные земли многия з дары, работаху ему, дани дающе. И надо всеми враги его рука его бе высока.

Велми же позавиде Владимиру Манамаху,⁵⁶⁷ якоже той подвизася на греческого царя Констянтина Монамаха⁵⁶⁸ великим ополчением ратным, не хотевшю греческому царю мира поновити и дани давати по уложению прежних бывших его царей с великими князи рускими. – Великий же князь Владимир Манамах, шед во Фракию, повоева начисто, и Халкидон мину, и окрестные области Царя-града греческие все пусты положи. И возвратися на Русь с великою корыстию и со многим богатством, пленив царство Греческое.

Царь же Констянтин бысть о сем в велице недоумении и в печали, и тузе и советова с патриархом, да пошлет в Киев, на Русь, к великому князю о миру, дабы от сего престал кровопролития тацех сущих християн и верных людей греческих, проливая кровь неповинную, откуду и сам бысть верен и всей земли своей спасение изобрете.

Посылает к нему с великим смирением⁵⁶⁹ великие своя премудрые послы: Ефеского митрополита кир Неофита и два епископа с ним – Митулинского и Милитийского и стратига Антиохийского Иоанна, и игемона Иерусалимского Евстафиа и инех своих с ними благородных мужей, яко могущих умолити и укротити ярость и свирепство княже.

С ними же посла к нему и честные великие и безценные дары: самый свой царский венец и багряницу, и скиптр, и сердоликову крабийцу, из нея же еще великий Август, римский кесарь, на вечерях своих пия, веселяшеся, и злата, и сребра, и бисера, и камений драгих без числа, и инех драгих вещей множество, утоляя гнев его лвов и светлым царем руским называя его, и да уже к тому ся не подвижет Греческие земли воевати.

«И сея ради вины великий князь Владимир, прадед мой, царь и Монамах наречеся. И мы прияхом царем нарицатися, венца ради и порфиры, и скипетра царя Константина Монамаха».

И уложивше между собою мир и любовь в веки и паче первые вся бывшия.

Сия царь и великий князь и з братию своею и князи местными и с великими воеводами премудре и царски думавше и глагола: «Или егда хуждьше есмь деда моего, великого князя Иоанна, и отца моего, великого князя Василия, недавно предо мною бывших и царствовавъших на Москве, и скипетры правящих всея Руские державы? Такожде бо и они покориша под ся великие грады земли чюжих стран и многих язык незнаемых поработиша, и память себе велику и похвалу в роды вечные оставиша. И аз сын и внук их вся тые же грады и земли един содержа: коими бо царствоваша они – и аз теми же царствую, коими областьми владеша они – и аз теми же всеми владею, и суть в руках моих и мною ныне вся строятся, и есмь Божиею милостию царь и напрестолник их. Тацы же у меня славные воеводы великие, храбры и силны, и в ратных делех зело изкусны, яковы же были и у них. И хто ми возбраняет тако же творити, яко же они потщашася, нам сотворша многа блага? Тако же и мы хощем, Богу помогающу нам, инем по нас сотворити.

Велико бо ныне зло постиже от единых казанцев паче всех враг и супостат моих. Не вем, како мощен буду управитися с ними, зело бо стужают ми. И слышати бо не могу всегдашнего плача и рыдания людей моих, и терпети не могу досады и обиды от казанцев. И за сия, о князи мои и воеводы, надеяся аз на премилостивого вседержителя и человеколюбца Бога, и хощу сам второе свой подвиг учинити и ити на казанские срацыны и страдати за православную веру нашю и за святые церкви: не токмо же до крови страдати хощу, но и до последнего ми издыхания.

Сладко бысть всякому человеку умрети за веру свою, паче же кому за християнскую святую, несть бо смерть, но вечный живот! Не бо вотще страдание прияша апостоли святии и мученици и благочестивии царие и благовернии князи и сродницы наши, и за то прияша не токмо земные почести, царство же и славу, и храбрование на супротивные, и многолетне славне на земли пожиша, и дарова им Бог за их благочестие и страдание, еже за православие страдаша, по отшествии сего прелестного мира в земных место небесная, а во тленных место нетленная, и всеконечная радость, и вечное веселие, еже быти у Господа Бога своего всегда и со ангелы ему предстояще, со всеми праведными веселитися в бесконечные веки.

Вы же, братиа моя и благородные наши велможи, что ми о сем мыслите и речете?» И преста глаголя, и мало молчанию бывшу.

И отвещаша ему братия его князь Георгий да князь Владимер и вся благородные его велможи, яко единеми усты и единем гласом с веселием сердца вкупе вси: «Дерзай, не бойся, о великий наш самодержче, побеждай сопостаты своя и славу присовокупляй благородству своему! Не сопротивимся тебе, ни впреки глаголем. Буди воля твоя: ни в чем же от тебе отимаем и твори, еже хощеши. Много бо слышахом отец своих, иная же и сами видехом своима очима великие обиды тебе от казанцев и многия измены, да вси мы по силе своей, елико поможет Бог, крепко имамы страдати и полагати главы наши нелестно за святые церкви и за все православие державы твоея. И за тебе, великого нашего самодержца, должни есмы умрети и все богатество наше и домы, и жены, и чада своя забыти и ни во что же вменити, а не якоже иногда нерадением и леностию своею одержими бяху тебе служихом, друг на друга смотривше, и великие наши отчины, данные прадедам нашимь от прадед твоих, сами вкупе с казанцы небрежением нашим или неможением в конечное запустение предахом». Сим же словесем реченным бывшим от братии его и от всех благородных велмож и боляр и воевод его.

Сия же слышав от них царь князь великий и возлюби зело добрый ответ их и мудрые глаголы их к нему. «Вопросиши бо Отца твоего, и возвестит тебе, и старцы твои поведят ти». И востав с престола своего, и поклонися им на все страны до земли, и рече: «Велми угоден ми бысть совет ваш, любимыи мои думцы, и познах, яко будет на ползу вам и нам».

И въскоре повеле всем князем и воеводам – благородным, средним же и обычным – готовым быти на царскую свою службу со всяким запасом разным, с конми и со отроки своими, разслав же листы по все области державы своея, по градом, на собрание воинственого чина, да скоро собираются в преславный град Москву иже вся воинская дела творяще люди.

Вборзе же не по многи дни по царскому его повелению множество собрашася вой в преименитый град, яко от великого собрания силы не бе во граде места, где стояти, по улицам и по домом людским, но ставляху по полю около посадов и по лугом в шатрех своих.

И по неколиких днех восхоте видети сам всего своего войска число. И урядив разное украшение их, и преже повеле всем князем и воеводам во град приезжати на великую площать пред царские своя полаты и красно нарядяся, по них же средним и обычным воем. Великие же воеводы и вся благородные велможи, и вся силные же и несилные приезжаху во град един по единому их на площадь ко царским его полатам, показующеся ему, изодевшася в пресветлая своя одеяния и со всеми отроки своими, тако же и добрые своя кони во утварех добрых и красных ведущи и яко достоит быти на ратех воеводам.

Царь же князь великий разсмотрив сам своя князи и воеводы своя, благородные велможи до последних всех, на полатных своих лествицах стоя, и велми всех похвали, яко верно служащих ему. Такоже и множества воинства своего видев, из далних своих градов и земель скоро и незамедлено собравшихся по словеси его, зело порадовася радостию великою. Видев же инех неких вой своих убозех сущих и нужны всем не имеюще у себе: ни коней воинских, ни оружия такого, ни кормли, и тем отвори полаты своя оружейные и ризные и житницы хлебные и даваше им до любве их оружиа всякие и светлые ризы, и кормлю, и добрые кони с конюшни своея.

И преже всего своего пошествиа, избрав от всех ис тех вой, и отпущает воевод своих с теми дванадесять с великою силою х Казани мая в 9 день двема рекама в лодьях и струзех – Волгою и Камою. Волгою же рекою отпусти с кормлею и со всяким запасом ратным всего великого воинства своего и з болшим стеннобитным нарядом огненым, яко да не будет нужды от пищи в воех на долго время; Камою же, с верху от Вятки зашед, воевати полные места и недвигомые казанские.

Кама бо великая река, обходит три земли вкруг: Пермскую землю и Вятскую, и всю Казанскую, – и устием в Волгу падет ниже Казани за 60 верст. По ней же приидоша х Казани московские воеводы с Устюжны и с Вятки с храбрыми людми и воевавше по Каме богатые улусы казанские.

По двою же месяцох по преже посланными воеводы, празновав царь князь великий пятдесятный день по Пасце на сшествие Святого Духа на святые ученики его и апостолы, и всю ту неделю Пянтикостную⁵⁷⁰ царски веселяся и с велможами своими, и предает преславный град Москву в Божии руце и пречистой Богородицы и оставляет в себе место на Москве царская строити брата своего – благородного князя Георгия, и приказывает брещы отцу своему митрополиту Макарию.⁵⁷¹

И тогда благочестивый царь и великий князь, мир и любовное целование царице своей Анастасии⁵⁷² оставляя, прирек ей слово едино: «Аз тебе, о жено, повелеваю никако же скорбети о моем шествии, но пребывати в подвизех духовных и в посте, и в воздержании и часто приходити к церквам Божиим, и многи молбы творити за мя и за ся, и милостыню убогим давати, и бедных миловати, и в царских наших опалах разрешати, и в темницах заключеные испущати, да сугубу мзду от Господа приимеши в будущем веце». То же слово и брату своему наказа.

Царица же, слышав сия от благочестивого царя, супруга своего любимого, и нестерпимою скорбию уязвися о отшествии его, и не може от великие печали стояти, и хотяше пасти на землю, аще не бы сам царь супружницу свою рукама своима поддержал, И на мног час она безгласна бывши. И восплакася горце, и едва мало воздержавшися и возможе от великих слез проглаголати: «Ты убо, о благочестивый мой господине царю, заповеди Божия храниши и тщишися един паче всех душю свою положити за люди своя. Аз же, свете мой драгий, како стерплю на долго время разлучение твое от мене, или хто ми утолит мою горкую печаль? Или кая птица во един час прилетит и долготу путя того и возвестит ми слаткую въсть здравия твоего, яко ты с погаными брався и одолети возможе?! О всемилостивый Господи, Боже мой, призри на мое смирение и услыши молитву рабы твоея, и вонми рыдания моя и слезы, и даруй ми слышати супруга моего царя преславно победивша враги своя, и сподоби мя здрава его сождати, светла и весела видети ко мне пришедша, и радующася, и хвалящася о милости твоей!»

Царь же князь великий, утешив царицу свою словесы и наказанием, целование и здравие дав ей, исходит от нея ис полат своих и входит в церковь пречистые Богородицы, честного ея Благовещения, еже стоит на сенех близ царских полат его.

Благоверная же царица его Анастасиа, проводив до церкви тоя супруга своего царя, и возвратися в полаты своя, аки ластовица во гнездо свое, с великою печалию и со многим сетованием, аки светлая звезда темным облаком, скорбию и тоскою припокрывся в полате своей, в ней же живяше. И вся оконцы позакры, и света дневного зрети не хотя, доколе царь с победою возвратится. И в посте, и в молении пребываше день и нощ, Бога моля о супрузе своем, нань же пошел есть, орудие свое и то непредкновенно да исправится ему, с веселием и радостию да приидет к ней во своя, и оба да престанут от печали своея, и сетования, и туги.

Царь же великий князь со священники совершив молебная и пойде от церкви от Благовещения в великую и соборную церковь пречистые Богородицы честного ея Успениа и повеле ту молебная совершати и самому святейшему митрополиту Макарию, правящему тогда митрополию руские церкви московские, мужю в добродетелех совершену, и всем епископом, с ним прилучившимся тогда во царствующем граде Москве некоих ради духовных вин, и со всеми презвитеры, и со дьяконы.

Сам же христолюбивый царь из глубины сердца своего крепко востонав, ко всемогущему Богу и спасителю всех пролияв слезы, и рече: «Господи Боже, всемощный царю небесный, крепкий и силный, и непобедимый во бранех Христе! Помилуй нас пречистые ти ради матери молбами и не остави нас быти в скорбех и в печалех наших до конца! Ты бо еси Бог наш, и мы, грешнии раби твои, на тя надеемся и от тебе всегда милости просим. Посли нам крепкую твою руку свыше и помилуй нас, убогих, и дай же нам помощ и силу на всегдашния враги наши казанцы, и посрами их, обидящих нас и борющихся с нами, и низложи шатания их, и воздаждь им по делом их и по лукавству начинания их, силен бо еси, Господи, и кто может противитися тебе?!»

И по сем падает предо образом владычицы нашея Богородицы, юже евангелист Лука написа,⁵⁷³ сице моляся во уме своем: «Владычица наша пречистая Богородица, молися сыну своему Христу, Богу нашему, рождьшемуся от тебе спасения ради нашего! Воздежи, госпоже, о нас к нему пречистые свои руце и не презри нас, грешных раб своих, молящихся тебе с верою, испроси нам помощ и победу на вся враги наши и буди нам всегда твердая стена от лица супостат наших и крепкий столп, и оружие непобедително, и ополчение крепко, и воевода силен, и предстатель непобедим на противные наши враги. Помяни, владычице, милосердие свое, еже имаши ко християнскому роду, обещница бо еси спасению нашему, и мы есмы вси недостойнии твои раби и тобою избавляемся от всяких бед и злых напастей. И прослави, госпоже, и возвеличи християнское имя над погаными всеми, и да разумеют и веруют, яко есть царь и владыка всех сын твой и Бог наш надо всеми языки. И ты, Богородица, воистину можеши бо на небеси и на земли творити, елика хощеши, и невозбранно ти есть ничесо же».

Тако же и к небесным силам, и ко всем святым моляшеся, и к новым нашим руским чюдотворцем Петру и Алексею, и Ионе,⁵⁷⁴ мощи их лобзая с верою и со многими слезами. И положи завет з Богом в церкви, пред иконою Спасовою стоя и глаголя: «О владыко царю-человеколюбче, аще ныне погубиши враги моя казанцы и предаси град Казань, то воздвигну святые церкви в нем во славу и похвалу пречистому ти имени. И православие утвердити хощу, яко да воспоется внове и прославится во веки пресвятое и великое имя твое – Отца и Сына и Святого Духа, бесерменство имам потребити и веру бо их, и жертву мечем до конца искоренити».

И скончану же бывшу молебному пению в церкви велицей, пойде из великие церкве пречистые. И близ ту стоящи церковь великого чиноначалника архистратига Христова Михаила – в том же храме лежат умершие родителие его и прародителие. И ту молебная же пев небесному Христову воеводе. И у гробов родителей своих и прародителей простився.

С ним же вкупе ходяще, моляхуся все князи и воеводы и многу милостыню нищим дающи. Вдана же бысть тогда и от самодержца милостыня велика по всей земли Руской: и по градом, и по селом, иерейскому чину и святителем, и по всем монастырем – черноризцем и пустынным иноком, и всем нищим.

По молитве же своей благоверный царь самодержец благословляяся от преосвященного отца своего Макария митрополита и от прочих епископ. Святейший же митрополит Макарий благословляет самодержца животворящим крестом и святою водою покропи, и молитвою вооружи, и конечную победу наказав.

И пророчествует ему, ко уху глаголя: «О, пресветлый царю и предобрый пастырю, полагай душю свою за словесные овцы, их же Бог дарова тебе паствити! Имаши теплейшую ревность по Бозе своем и дерзаеши неотложно за благочестие страдати. И всемогущий же Богь молитвами пречистые своея матери подаст ти ныне помощ и конечное одоление на супостаты твоя, и на свой престол Росийского царства здрав и радостен с победою возвратишися со всем своим христолюбивым воинством. И многолетен будеши на земли и со царицею своею. А мы, смиреннии, безпрестани должни есмы Бога молити и пречистую Богородицу, и всех святых о твоем богохранимом царстве».

И отпущает его, яко ангел Божий Гедеона на царей мадиамских и яко Самсон кроткого Давида на силного исполина Голияда,⁵⁷⁵ и дает ему вместо видимого оружия невидимое оружие – крест Христов. Благословляет же крестом и вооружает брата его, благородного князя Владимера, и всех благоверных князей и велмож, и великих воевод. Епископи же и попове во дверех церковных стояху и благословляху все христолюбивое воинство, и святою водою кропляху. И благословени быша от святителей вся воя от мала и до велика.

Царь же князь великий приемлет святителское благословение, яко от вышнего десницы Вседержителевы, вкупе же с ним – храброство и мужество Александра, царя Макидонского. И всем святителем мир дав, и всему безчисленому множеству великому народу московскому на четыре страны до земли поклонися, и веля им о себе во церквах и особ по домом своим прилежно Бога молить и пост держати по силе своей з женами своими и з детми.

И повелевает привести к себе великий конь свой, и вседает нань, глаголет пророческое слово: «Ревнуяи поревновах по Господе Бозе вседержители».

Вседают же на своя кони силные вси князи и воеводы, и храбрые воины. И седше, скоро, яко высокопарныи орлы, полетевше из очию безчисленого множества народа московского, борзо идуще и друг друга женуще, и друг друга достизающе: яко на царев пир позвани царем, радующеся, идяху.

Выезжает же царь князь великий из великого своего града столного славные Москвы, лета 7060-го месяца в 19 день в первую неделю Петрова поста⁵⁷⁶ в десятый час дни⁵⁷⁷ в 22-е лето от рожения возраста своего. И пойде с Москвы на Коломну. И слыша тамо буего варвара нечестивого царя крымского Девлет-Кирия пришедша со многими срацыны своими на руские пределы, на Тулу,⁵⁷⁸ отай и неведомо, яко тать в нощи, и хотя православие попленити.

Яки два лва кровопийца из дубравы искочиста и две огненые главни, пожигающи и попаляющи християнство, аки терние и траву, единомыслено совещавшеся на стадо Христово крымский царь с казанским царем, яко да кождо их от своих си нападут, чаяху бо уже пошедша х Казани московского самодержца со всеми вои рускими. И мнев себе, окаянный, благополучно время изыскав исполнити хотение свое невозбранно, и некому стати мощно впреки ему, яко да тем смирят и устрашат царя и великого князя того лета не воевати на Казань, да соберутся казанцы с крымцы и могут братися с ними. И не попусти им Богь того быти по воли их.

Царь же князь великий, пришед на Коломну, и входит в коломенскую церковь соборную пречистые Богородицы честного ея Успения. И повеле ту сущему епископу Феодосию со всем его собором пети молебны. Сам же приходит ко пречистые Богородица образу, иже была на Дону с преславным и великим князем Дмитреем,⁵⁷⁹ и тако припадает и молится милосердого владыку Господа нашего Иисуса Христа и рождьшую его Богоматерь со многими слезами и воздыханьми сердечными о пособлении и о помощи, и о победе на противные ему агаряны. И помолився, исходит ис церкви, второе вся благословение от епископа Феодосия и от всего священ-ного собора.

И опущает противу царя крымского великих воевод своих князя Петра Щенятева и князя Ивана Турунтая Пронского со иными со многими вои. Они же, шедше, обретоша царя у Тулы града стояща и мало в ту нощь не вземше града, всех бо уже градных бойцев изби и врата града сломи. Но вечер уже приспе, и жены, яко мужи, охрабришася с малыми детцами и врата граду камением затвориша.

Царь же очюти пришедших воевод московских, и нападе на нь страх и трепет, востав и побеже нощию от града Тулы, и весь наряд свой у града пометавше с великим страхом и срамом, гоними Божиим гневом, и токмо единеми душами своими и телеса своя носяще, оставльше катарги своя и шатры, и велбуды, и колесницы в станех, на них же бе все стяжание их, сребрено и златое, и ризное, и сосуды. И бежаще, исполниша весь путь, метающе различная своя оружия и ризы.

Воеводы же въслед царя женуще и победиша много силы его, и весь руский плен назадь отплениша. Самого же царя прогнаша в поле великое, за Дон, мало его жива не взяша руками. И мног крымский плен приведоша во град Коломну на уверение самодержцу и на показание всему народу. Он же прослави Бога о сем, посрамльшего лютого врага его, крымского царя, и возвеселися по седмь дней с веселием великим со всеми князи и воеводами и воздая победителем почести великие, комуждо по достоянию их. Тех же плененых крымцев повелением его живых всех в реку вметаша.

Царь же и великий князь не возмятеся о нечестивого царя приходе на Русь, ни устрашися от него, ни убояся. И воспять не возвратися от пошествия своего, яко воин страшен, но прогнав врага своего Божиею помощию, и верою Христовою укрепляемь, и надеждею, и подвизанием великим грядяше небоязнено на злые казанцы, не на силу свою надеяся великую, но на Бога своего, поминая рекшего: «Не спасется царь многою силою своею, и исполин не спасется множеством крепости своея».

И прииде с Коломны в славный град Владимир, и препочи в нем неделю едину, по церквам Богу моляся и милостыню нищим дая. Из Володимеря же в Муром град прииде и стояше в нем десять дней, собираяся по малу с воинством, ожидая царя Шихалея.

По днех десятих прииде в Муром град царь Шихалей ис предела своего, ис Касимова, с ним же силы его варвар 30000; и два царевячя Астроханские Орды и с ним же приидоша ту: Кайбула именем, другий же – Дербыш-Алей,⁵⁸⁰ обославшеся царем Шигалеем, дающися волею своею в послужение царю великому князю, а с ними татар их дватцать тысящь. Он же радостно прият их и царскими дарованми одарив их и местом их учини быти под царем Шихалеем.

И воздвигнувся из Мурома царь князь великий, собрався со всеми силами рускими, и изыде на чистое поле великое, и ту благоразумно уряжает полки⁵⁸¹ и многоискусные воеводы устраяет, и учиняет началники воев.

И поставляет воевод артоулному полку⁵⁸² надо всеми благородными юношами: царского своего двора князя Дмитрея Никулинского и князя Давыда Палетцкого, и князя Андрея Телятевского, поддав им черкас 5000, любоискусных ратоборец, и огненых стрелцов 3000.

В преднем же полку началных воевод устави над своею силою: татарского крымского царевича Тактамыша и царевича шибанского Кудаита, и князя Михайла Воротынского, и князя Василья Оболенского Помяса, и князя Богдана Трубецкого.

В правой руце началных воевод устави: касимовского царя Шигалея и с ним князя Ивана Мстиславского и князя Юрья Булгакова, и князя Александра Воротынского, и князя Василья Оболенского Сребреного, князя Андрея Суздалского и князя Ивана Куракина.

В матице же велицей началных воевод: сам благоверный царь и с ним брат его – князь Владимер, и князь Иван Белской, и князь Александ Суздалской и, по реклу, Горбатый, и князь Андрей Ростовский Красный, и князь Дмитрей Палецкой, и князь Дмитрей Курлятев, и князь Семион Трубецкой, и князь Федор Куракин, и брат его, князь Петр Куракин же, и князь Юрье Куракин, и князь Иван Ногтев, и многие князи и боляре.

В левой же руце началные воеводы: астороханский царевич Кайбула и князь Иван Ярославской Пенков, и князь Иван Пронской Турунтай, и князь Юрье Ростовской Темкин, и князь Михайло Репнин.

В сторожевом же полце началные воеводы: царевичь Дербыш-Алей и князь Петр Щенятев, и князь Андрей Курбьской, и князь Юрье Пронской Шемяка, и князь Никита Одоевской.

И с теми всех великих воевод боле 90 – вси князи велицыи и благороднии, и первыи в советех царских; под теми же иные воеводы, средние и меншие. Во всех же бе тогда полцех руские силы число благородных князей и боляр, и великих воевод, и храбрых отрок, и крепких конник, и стрелец изученых горазно, и силных ратоборец, и в твердыи пансыри, и в доспехи оболченых – 300000, и огненых стрелец 30000, в лодьях рати 100000, и с касимовским царем Шигалеем и со царевичи иноязычные силы татарские – служащих рускому царству князей и мурз, и казаков – 60000; к сим же и черкас 10000, и мордвы 10000, и немец, и фряг, и ляхов⁵⁸³ десять же тысяч; кроме обычных вой, конник и пешцев, возящих ратным запасы.

И те люди безчислены, якоже о приходе вавилонского царя ко Иерусалиму и пророчествова Иеремия: «От яждения бо, – рече, – громов колесниц его и от ступания коней и слонов его потрясется вся земля».⁵⁸⁴ Сице же и зде бысть.

И пойде царь князь великий чистым полем великим х Казани и со многими иноязычными служащими ему: с русью и с татары, и с черкасы, с мордвою и со фряги, и с немцы, и ляхи – в силе велице и тяжце зело – треми пути на колесницех и на конех, четвертым же путем – реками, в лодьях, водя с собою вой шире Казанские земли.

Поле же то великое зело велико, конца мало ходячи до дву морь: на восток до Хвалимского, а к полудни до Черного. На нем же рустии гради, веси и села мнози стояху древле, и мнози бяху людие живуще в них, имеюще селение и водворение и за поле Куликово⁵⁸⁵ по Мечю реку.⁵⁸⁶ На оной же стране реки тоя тако же мнози срацыни половцы живяху в вежах своих, кочююще в поле том.

Но убо между себе русь и варвари от частых воеваний запустеша и удалишася от себе, якоже пишут рустии летописцы. Конечнее же от силного Батыява пленения и от иных по нем царей все погибе. И бысть поле чисто и нужно. По местом поля того возрастоша дубравы велия, имея в себе упитение зверем пустынным и всякому скоту полскому многу.

Царь же князь великий прейде часть поля того, прилежащую к Казанским улусам, пятью неделми до нового Свияжского города. И тяжек явися ему путь той и всему воинству его: от конских бо ног взимаему песку, и не бе видети солнца и небеси, и всего войска идущего. И печаль велика все воинство обдержаше.

Мнози же человецы изомроша от солнечного жара и от жажды водные, исхоша бо вся дебри и блата, и малые реки полские не текоша путем своим, но развие мало воды в великих реках обреташеся и во глубоких омутех, но и то и сосудами, и корцы, и котлы, и пригорщами в час един досуха исчерпаху, друг друга бьюще и угнетающе, и задавляюще, ни отец сына жалующе, ни сын отца, ни брат брата. Инии же росу лизаху и тако жажду свою с нужею утоляху.

И пришед во град Свияжский, пребысть в нем стоя неделю, опочивая и отдыхая от великого путного шествия и от горения солнечного, и от многия теплоты летния, сожидаяся со многими вои.

Казанцы же, сведавше приход самого царя и пожгоша посады своя, и впряташася со всеми статки своими во град. И собравшим же ся воем руским до единого человека ис поля оного великого, тако же и преже посланная рать в лодиях вся прииде, цела и здрава, преже его. И мало отдохнувшим самем и конем изопочившем.

И тогда пев молебны многи царь князь великий и повелевает артоульному полку перевозитися Волгу в ратоборных лодиях, и на то учиненые, в пансырех и доспехех одеявшимся, за ним же и преднему полку ити – царевичем с татары, крепко уготовльшимся. Такоже и сам царь князь великий уготовися и в калантырь облекся⁵⁸⁷ предо всеми, яко гигант, и златый шелом возложив на главу свою, и препоясася брани своея мечем. Такоже и вси воеводы его и полконачалницы, и вся вои одеваются в крепкие доспехи и утвержаются бронями и шеломы наготово, и приемлют в руце свои копия и щиты, и мечи, и луки, и стрелы. И почаша превозитися все полцы великую реку Волгу от Свияжска града с нагорные страны на луговую месяца августа в 15 день.

И слышав казанский царь Едегер Касаевичь воев руских перевозящихся реку, изыде из Казани на великий лугь свой, к Волге, стретением со избранными бойцы казанскими, с пятьюдесятми тысящами. И разчинив полки своя по брегу реки тоя, и сам став против артаула и преднего полка, и всея болшия матицы, в ней же и сам царь князь великий идяше, хотя пострашити руских вой и брега не дати превозящимся, яко да воспретит им.

И сразишася на три часы от обоих полков, бьющеся на великом лузе Цареве, у Гостина острова. И преже воспущают казанцы артаулного полка и прочь отбивают от брега. И удержа, и укрепи его передовый полк, ускорив придвигнутися ко брегу.

И возопиша царевичи, воеводы преднего полка своего, всей силе варварской, укрепляюще и понуждающе их, яко да не слабеют. И паки бывает брань не худа и мрачна, вооружаются яростию, и велик шум на высоту взимается. И мнози от обою страну падоша, аки цветы прекраснии, зане овем бе дело стройно братися на суши и на воде, и един удержаваше сто, а два тысящу; овем же не угодно на воде и скробно, и тесне в сюде же. Но Бог есть помогаяй всем, надеющимся на нь и Той может искони воду на сушю преложити.

И по мале часе облия казанцев округ руское воинство, правая рука и левая, и вспящаются от огненого стреляния, сотрени быша. И побежа царь казанский во град не путем и со всею силою своею, не могуще долго стояти и нимало держати руси, еже не дати брега, видяху изнеможение вой своих, а руских вой храбръство и мужество. И превожахуся рустии полцы по седмь дней, не бояхуся казанцев.

Сам же царь князь великий превезеся Волгу августа в 17 день в веселии сердца своего, по чисту пути пришед. И подступи близ самого града Казани, и ста на Арском поле со всею матицею великою⁵⁸⁸ прямо граду за версту едину,⁵⁸⁹ противу троих врат арских. И повеле себе оделати градцем,⁵⁹⁰ да не убиен будет ис пушки. Полком же раздели врата и приступные места, коемуждо их, противу коего места стояти и со излазящими из града с казанцы битися.

И постави правые руки полк царя Шигалея противу дву Нагайских врат, и передовый полк, царевичев с татары, за Булаком, против двоих же врат Елбугиных и Кебековых, а яртоулной полк – за Булаком же, против Муралиевых врат; а левые руки полк – за рекою Казанью, против врат Водяных; а сторожевый полк – за Казанью же рекою, против Царевых врат.⁵⁹¹

И облегоша вои руские град Казань. И бе видети многия силы, аки море волнующеся около Казани или вешняя великая вода по лугом разлияся. Вси же вои: избрании оружници и копейщики, и тулоносцы, и доброконники, – и вси на Казань дыхающе дерзостию брани и гневом, аки огнем, и блещахуся оболчении оружии на храбрых оружницех, яко пламень, рекъше, аки солнце, зрак человеком изимающе, и аки звезды, на главах светяхуся златые шеломы и щиты, и копия в руках зряхуся.

И сущия во граде Казани возмущахуся от страха. И како кто не убоится сицевых полков, хотя бы храбры были – казанцы или древния оны исполины, но и тии бы в себе почюдилися или усумнилися толику собранию человечю.

И не хуже Антиоха явленого, егда прииде Иерусалим пленити.⁵⁹² Но он неверен и поган и хотя закон жидовский потребити и церковь Божию осквернити и разорити. Сей же верный на неверные и за беззаконие к нему, и за злодеяние их прииде погубити их.

И наполни всю землю Казанскую воями своими, конники и пешцы. И покрышася ратию его поля и горы, и подолиа, и разлетешася, аки птицы, по всей земли той, и воеваху, и пленяху, всюду невозбранно ходяще на вся страны около Казани и до конец ея. И быша убиения велика человеческая, и кровми пролияся варварская земля и область, блата, и дебри, езера и реки намостишася черемискими костьми.

Земля бо бе Казанская реками и езеры, и блаты велми наводнена. За согрешения же к Богу казанских людей лета того ни едина капля дождя с небеси на землю не паде. От солнечного бо жара непроходные те места – дебри и блата, и реки вся преисхоша. И полцы же рустии по всей земли непроходными теми пути безнужно ездяху, который любо камо хотяше, и стада скот пред их гоняху.

Царь же князь великий, облегшии Казань и объехав около города, и смотряше стенные высоты и мест приступных. И видев, дивяся необычной красоте стен и крепости градной. Преже бо приходил бе в зимнее время, того деля не разсмотрев града гораздо, каков есть.

Прилежит бо к нему с востока поле, зовомое Арское, велико и красно, по нему же течет под град Казань река. На том же поле изливается езеро, Кабан имянуемо, от града за три версты, и рыбу многу имеющу в себе на пищу человеком, из него же изтекает Булак река, в Казань реку под градом втекает, грязна велми и топна, а не зело глубока. С полудни же града, от Булака и до Волги, красный луг Царев на семь верст продолжается, травою многою зеленяся и цветы красяся.

Град же Казань зело крепок, велми, и стоит на месте высоце промеж двою рек, Казани и Булака, и согражден в 7 стен в велицех и толстых древесех дубовых. В стенах же сыпано внутрь хрящь и песок, и мелкое камение. Толщина же градная от рек, от Казани и от Булака, трех сажен, и те бо места ратным неприступны. И вода, двема рекама быстро со обою страну град обтекши, и во едину реку у стены града слияся, еже есть Казань, и та река в Волгу поиде, двема устьи, за три версты выше града – по реце же той град словет Казань. Яко крепкими стенами, водами вкруг обведен бе град той, токмо со единые страны града, с поля Арского, приступ мал. И туда стена градная была толстотою седмь сажен, и прекопана около ея стремнина велиа глубока.

И от сего казанцы немалу себе притяжаша крепость и ничесоже бояхуся, аще и вси царства околния, соединшеся, востанут и подвигнутся на них, крепок бо бе град их. Крепчайше же града сами бяху, умение велико имущи ратоватися во бранех. И не побеждени бываху ни от киих же, и мало таковых людей мужественых и злых во всей вселенней обреташеся.

И посылает царь князь великий послы своя ко царю Казанскому во вторый день прихода своего, подъехав ко стенам, глаголати верное слово свое с любовию, и ко всем казанским своим велможам – болшим же не многим живым оставльшимся от царя Шигалея, и в тех место быша новые – и вкупе спроста ко всем казанским людем.

«Помилуй себе, – глаголя, – казанский царю, и убойся мене, видя и пленение земли своея, и погубление многих людей своих, и предай ми ся самоволно, и служи ми верно, якоже и прочии царие служат ми, и буди ми яко брат и яко верен друг, а не яко раб и слуга, и царствуя будеши на Казани от мене и до смерти своея.

Такоже и вси людие казанцы, помыслите в себе и пощадите живот свой, и предайте ми град ваш доброволно, по любви и без брани, и без пролития крови вашея же и нашея. И приложитеся к нашему царству, и присягайте нам, яко и преже, ничесоже боящися от мене, ни страха имуще, и прощу вы всея прежния ми от вас злобы и напасти великие, еже сотвористе отцу моему и мне по нем. Милость и честь великую от мене приимите и от горкие смерти скорые ныне избавитеся, и мне будите любимии друзи и верные слуги.

И дам вам лготу великую по вашей любви жити в воли своей, по вашему обычаю, и закона вашего, и веры не отъиму от вас, и от земли вашея вас никуда по моим землям не разведу, егоже вы боитеся. И токмо оставлю у вас двух или трех воевод моих, а сам прочь пойду. А сами вы лучше весте, и аще не хощете ми повинутися, ни служити и под моею областию быти, и в моем имени, и вы той град ваш празден оставите и землю свою со всеми людми своими, и здравы разыдитеся на все четыре части земли, в кою любо страну хощете и з женами своими, и з детми, и со всем вашим имением, и без боязни и без страха от мене будете, и не угибнет от вас ни един влас главы вашея от вой моих.

Во истинней бо правде и на велику ползу вам глаголю, милующи вас и брегущи, не кровопийца бо есмь аз, ни сыроядец, яко же вы есте, погании бусорманы, и не рад кровопролития вашего, но за великую неправду вашю послан Богом, приидох оружием показнити вас. И аще же глагол моих не послушаете, то Бога моего помощию имам град ваш на щит взяти, вас же всех без милости и жены ваша, и дети под меч подклонити. И падете же и поперетеся, яко прах, под ногами нашими.

И не мнитеся, яко играюща мя или пострашающа вас, или яко всуе глаголюща, не имам бо отступити от вас ни до десяти лет, не вземше града, его же бо ради сам приидох аз, не верующи моим посылаемым мною царем и князем и воеводам».

Не хотяше бо царь князь великий, да пролиется кровь их без ума и без опасения его к ним от него, но хотяше сам преже собою исправити и смирение явити им по заповеди Спасове, яко «Всяк возносяйся, смирится, смиряяи же себе вознесется».

Царь же казанский слышав сладостная и грозная словеса московского самодержца и устрашися зело, и убояся, и хотяше отворити град и волею предатися, но не можаше добром умолити и ни страхом грозя препрети казанцев, не взя бо власти великие над ними, якоже царь Шигалей, но яко нов сый и еще обычая в них не ведаша.

И не послушаху казанцы совета доброго царева и не внимаху словесем его. Он же и вон прошашеся из града изытти с пришедшими своими, да волею к самодержцу приехав и милость от него получит. И не выпустиша его. И во всем болши царя слушаху князя Чапкуна и покоряхуся ему, яко царю.

Послов же самодержцевых отбиша от града з бесчестием, лаявше жестокими словесы. И гордостию, и величанием возносящеся, и врежающе и раздражающе сердце его, глаголюще: «Да ведая буди, царю московский, тако глаголет тебе царь и казанцы все: да помрем вкупе до единого и з женами нашими, и з чады зде за законы и веру, и обычаи отец своих во отечестве нашея земли, в нейже родихомся, и во граде нашем, в немже воспитахомся и ныне живем, и в нем же царствуют царие, киими владеют уланове и князи, и мурзы. Тебе же и тако сущу и богату, и много имущу градов и землей. У нас же един столный град Казань, и той хощеши взяти у нас и, пришед, яко силен нам быв.

И не мысли, ни надеяся, лестию грозя, царства нашего взяти. Уже бо познахом лукавствие ваше и не имамы тебе никако же волею града нашего предати, и до смерти всех нас. И не видети бы нам того, ни слышати, чтобы рускими твоими людми, свиноядцы погаными, населен и обладаемь столный град наш Казань, и добрые наши законы вашими нагами попираеми и посмехаеми, и новыи обычаи руские в нем бываемы».

В первую же нощ, егда х Казани прииде царь и великий князь и град обляже, виде сон страшен сам про себе казанской царь, легшю ему с печали мало уснути, яко взыде с востока месяц мал и темен, худ и мрачен, и ста над Казанью. Другий же месяц, аки от запада взыде, зело пресветел и велик велми, и пришед над град, ста выше темного месяца. Темный же месяц пред светлым побегован и потрясашеся. Великий же месяц долго стояв и, яко крилат, полете от места своего и, догнав, удари собою темного месяца и яко поглотив себе и прият, и той в нем просветися. Великий же месяц светлый пусти из себе, аки свезды, искры огненые долу с небеси во град и сожже вся люди казанские. И паки ста над градом великий месяц и боле возрасте, и паче первого сияше неизреченным светом, аки солнце.

В ту же нощ сеит казанский сон же виде,⁵⁹³ яко стекошася мнози стада великие многообразных зверей и люте рыкающе: лвове же и пардуси, и медведи, и волцы, и рыси. И наполнишася ими лугове и поля вся казанская. Против же их истекоша из града невеликие стада – единошерстные звери волцы, выюще. И начаша естися и битися, падоша, со многоразличными теми зверми. И в час един вся истекше из града, от лютых тых зверей изъядени быша.

Сеит же наутрие приехав ко царю и сказа ему сон свой, а царь свой сон сеиту поведа, и дивишася о снех своих. И созва к себе царь вся велможы казанские и премудрые волхвы и поведаша им оба сна своя царь же и сеит. Властели же казанские все умолкнуша и ни един же их ответа не даде.

Волхвы же яве царю оба сна сказаша и разсудиша предо всеми велможами: «Темный бо месец, худый, ты еси, царю, а светлый месяц – московский царь князь великий, от него же ты ят будеши и в плен сведен. А многоразличние зверие толкуются язы́цы мнози, руская сила, а единошерстнии волцы – то есть казанцы единовернии, и стражут за едино царство едиными главами своими, и подвизаются нелестно собою за ся. А еже изъедоша серых пестрые зверие – то одолеет ныне русь казанцев. И болши сего не вопрошай нас о сем ничтоже. И аще сего не хощеши, то увещай вскоре казанцев чтобы смиритися с ним, еже и преже глаголахом им много до призывания твоего к ним да и сами бы живи были и царства своего не губить».

Еще же царь и вси велможи ужасахуся и трепетаху и сокрушахуся сердцы своими, но обаче мятяхуся мыслию и не внимаху реченным их и царю воли не даяху ни в чем же, и мудрых своих волхвов не слушаху, надеющеся на пошедших своих послов, что послани звати нагайских срацын в поможение им.

И бияхуся с русию, выезжая по седьмь дней, не дадяху руси ко граду приступов чинити. Рустей же силе велице суще и всегда казанцев прогоняху, биюще: на единого бо казанца сто русинов, а на два двесте. Ждуще же казанцы к себе на помощь нагайские силы и не возмогоша казанцы, еже бы не дати руси ко граду приступити.

Но злее предних, градских, созади выезжаху из острогов лесных и стужаше полком руским черемиса, належаще на станы, возмущающим им в нощи и в день убивающе, и от вой хватающе живых, и стада конская отгоняюще. И напущающем на них воем руским, они же убегаху от них в чащи лесные и в горские стремнины и стояху в крепях тех, избываху.

И в печали бысть о том царь князь великий и воеводы его все, понеже бо доходити их великою нужею. Но, яко праведен верою несуменною, на Бога уповая, посла и на тех воевод своих: князя Александра Суздалского Горбатого да князя Андрея Курбского со множеством вой. Они же идоша три дни со труды жестокими пути до мест их и обшедше вкруг дебри и стремнины, и горы прямоходу к полудню и, обшедши, обступиша всюду крепи черемиские.

И постиже их нощ. Онем же не ведущем сих, от предних полков бежавшим и намчашася на задних. И победиша их скоро, и остроги их раскопаша и пожгоша, и воевод черемиских пять взяша живых и с ними пятьсот добрых черемисинов приведоша, и жены их, и дети плениша, и сами воеводы здравы приидоша, И черемиса преста выезжати из лесов.

Оставиша бо тех казанцы 15000 конников ходити под вои рускими, а 10000 на Волзе в судех. И от тех судовых никоея же пакости бысть руским воем, ходящим в ладиях и воюющим села казанъские, стоящия по брегом реке: тии бо токмо покушахуся напасти на запасные ладии и не можаху, острогом бо крепким и великим вся ладии обведены по брегу Волги, и стрежаху их два воеводы со стрелцы огнеными и со многими вои от околные черемисы, паче да не изгоном нападут и смятутся вои. А от лодейные черемисы не брежахуся, не умеют бо битися с русью на воде.

И по тех реченных воеводах прииде из войны князь Симион и прочии воеводы, воевавше землю Казанъскую и единем пошествием вземше в десять дний тридесять острогов великих же и малых, в них же збегшеся черемиса во время рати и отбывающеся, избываху. И много в них черемисы и з женами их и з детми избиша и всякого их рухла и скота взяша без числа. И не бысть падения воем руским ни у единого града, ни у острога, но сами крепкие остроги отверзаху и предавахуся, ни лука напрязающе, ни стрелы пущающе, ни камение метающе, но развее у первого острога великого три дни постояша вои, но без падения же людского.

Той бо острог старый, Ареск зовом,⁵⁹⁴ зделан, аки град тверд, и з башнями, и з бойницы, и людей живет в нем много, и брегут велми. И не бе взиман ни от коих же ратей никако же. Стоит же от Казани 60 верст в местех зело крепких и в непроходимых дебрех, и в болотах, и единем путем к нему приити и отъити.

Великий же воевода князь Симион виде, яко не взяти его просто, понеже много есть в нем людей, бойцев единех 15000, и прикатив пушки и пищали к нему, и нача бити. Князи же арские и вся черемиса, седящая в нем, возопиша и врата отверзоша, и руки подаша, Богу бо в сердца их страх вложившу, и ратию русь их плениша. И приведоша князей арских 12 и воевод черемиских седмь, и земских людей лутчих избравше, сотников и старейшин, триста, и всех до 5000 человек.

Царь же князь великий возрадовася зело и благодаряше Бога, и воевод почиташе, и воя своя похваляя. И пленных до времени брещи повеле, и ко граду приводити многажды, и глаголати царю и казанцем, дабы без крови предатися ему. Они же пленных своих плачя и моления не послушаху. И сих пленением велми прегорко серца пререза казанцев, князь же Симион в страх велик вложи их.

Такоже и руского плена множество приведе, инии же собою убегаху изо всех казанских улусов в станы руские, якоже не брегоми никим же. Царь же князь великий повеле весь плен собирати в станы своя и держаше на многи дни в шатрех своих, пищею и одеждами всем доволно учрежаше, якоже отец чадолюбивый чад своих веселяше. И в Рускую землю в лодьях своих отсылаше их до Василя-города и восвояси оттуду их разпущаше.

Нужницы же они видеша к ним таковое милосердие и благоутробие его, яко от пленения их свободи и таковый покой и утишие им подаде, о сем миловании его многи слезы и моления ко Господу о нем всылаху, со слезами глаголюще: «О премилостивый Господи Иисусе Христе, Боже наш, услыши нас, молящихся пресвятому имени твоему! Помилуй, Господи, и спаси, и сохрани раба твоего, христолюбивого благоверного царя нашего и все его христолюбивое воинство, и даруй ему одоление на противные его, и виждь его благое милосердие, еже к нам, нищим, и ко плененым людем показа. И ты, Господи, воздай же ему милость свою за нас, убогих и нищих, в сем веце и в будущем».

Царь же и казанцы, яко уведевше острогов своих взятых и многих в них побежденых и плененых и царя и великого князя великою яростию и лютостию, яко лва в ловитве своей, прещением рыкающе на них и милости своея не хотяше им подати за великую их к нему обиду и неправду, и лесть, аще не зело крепко смирятся с ним и верно предадятся ему, и в недоумении бысть царь и казанцы все, зане покоритися ему не хотяху и не смеяху. Противитися ему не можаху, понеже бе мало во граде собрания людей, разве 40000 оружие носящих, силных бойцев и всех до пятидесяти тысящ с несилными, и яко не имут уже оманути его лжами, ни лестию прелстити, понеже бо гораздно познаша лесть их и лукавство и вси искусишася.

И уже смотряху и ожидаху себе казанцы конечные погибели и не надеющеся ни от коея же орды помощи себе прияти, далнего ради от них разстояния землям. И печаль с тоскою тем наливашеся горкого пития, и чаша сетования им исполняема и растворяема унынием и скорбию, ея же не мощно бяше како минути или где уклонитися.

Посылаху бо в Нагаи того лета послы своя до прихода руские силы с великими дары к мурзам, да возмут наем на люди своя, елико хотят, и послют к ним на помощ и помогут им, егда бе им нужа воем.

Началницы же нагайские, мурзы, дары взяша у послов, а воев своих не пустиша к ним, глаголяще: «Не смеем к вам пустити на московского царя вой наших, многажды бо пущавщим нам, и вси у вас от руси умираху, и ни един когда от вас возратися жив. И Богь не попущает нам за истинную любовь к нам московского самодержца, и несть нам лзе стати по вас братися с ними, всегда нам велико добро от него восприемлющим, в мире и любви живущим с ним, но паче готовимся и спомогати ему на вас, на лукавых и неверных человек. Вы бо всегда не по правде своей обидите его, но и клятву свою многажды преступающе, в соседех ему живуще. И убози суще, и худи, а такову царю силну и велику хощете одолети лукавством вашим, а не силою своею, да всякое одоление будет от него, неже одолети ему, аще и добром не смиритеся с ним, предавшеся ему».

Казанские же послы, пришедше из Нагай, хотеша во град прокрастися сквозе руские полки, стражие же изымаша и приведоша в стан к самодержцу, Он же грамоты их прочет и отпусти их в Казань живых, и не сотвори им зла никоего. Они же удивишася незлобию его.

И пришедше, и вдаша грамоты царю и казанцем, и речи сказаша им нагайских мурз. Сами же собравшеся до трех тысящ с племянем своим и з женами и з детми, и со служащими им и нощию избегоша из Казани в руские полки на имя самодержцево. По них же и инии мнози выбегаху людие, доколе града не затвориша, угадывающе по всему не отстоятися от взятия, и от самодержца милость получиша.

Казанцы же разумевше от послов своих и от того часа престаша битися с русью, выезжая из града, искусиша бо стремление их и храбръство, и затворишася во граде, и седоша во осаде, надеющеся на крепость града своего и на многие свои кормовыи запасы.

И пять тысящ с собою затвориша нудма иноземских купцев: бухар и шамах, и турчан, и армен, и инех; не испустиша их из града до прихода силы руские ити во страны своя, турчан и армен, ведаху тех огненому бою гораздых и принужаху их битися с русью. Онем же не хотящим и отрицающимся, аки неумеющим дела того. И приковываху их железы к пушкам и со обнаженными мечи стояху над главами их и смертию им претяху. И тако их принудиша неволею ис пушек бити по руским полком. Они же лестно худо бияху и не улучаху, аки не умеюще, и ядра чрез воя препущаху или не допущаху, и едва кого убиваху во взятие казанское. Царь же князь великий за се подаде им милость – живых всех отпустив во отечествия их.

И отложиша казанцы надежду свою ото всех, и во убитых место и избежавших из града прибираху высокорослые жены и девицы силния и теми число наполняху и множаху, и учаху их копейному бою их и стрелбе, и битися со стены, и воскладаху на них пансыри и доспехи. Они же, яко юноши, бияхуся дерзостно. Но страшливо естество женское и мяхко сердце их кровавым ранам и нетерпеливо, аще и варварско.

И начаша казанцы крепити град и застениша все врата граду камением и землею, и запрошася со всеми людми во граде. Пушки же и пищали, и воевод крепких изготовиша с приступных мест град стрещи, и да ведает кождо их воевода свою страну и крепце блюдет, и вся да устраяет и готовит, еже довлеет на ратную потребу, мнящи тако отстоятися, яко и преже сего избываху многажды.

Царь же князь великий, видев казанцев непреклонных к милости его и поносящих ему, и гордящихся, и о смирении его не внимающих, и на брань готовляющихся, и гнева многа наполнися, и яростию великою разжеся, и прежде бывшее милосердие свое к ним на гнев претворяет. И осуди во острозех взятую черемису всю на смерть – до 7000 человек: инех около града на колья посади, а инем стремъглав за едину ногу повешати, а инех за вые, а инех же оружием убити на устрашение казанцем, да видевше злогоркую ту смерть своих и убоятся, и град здадут ему, и смирятся. Черемиса же умирающи кленяху казанцев: «Дабы вам по нас та же горкая смерть приняти и женам вашим, и детем».

И повеле царь князь великий ополчитися воем и ко граду приступати, и всякие хитрости и замышления бранем творити на взятие града: и чинить грады приступные и многия туры великие, и насыпати землею, и болший наряд стенобитный готовити. И зделанным бывшим вскоре многим туром и всему наряду огненому уготовленну, и повеле грады тые и туры великие, и пушки блиско прикатити ко стенам градным, а иные ставити по Казани реке, по брегу, и по-за Булаку, и по рвом около града, и бити по стенам градным со всех стран из великих пушек, ядра имеющим в колено человеку и в пояс, и паче же из огненных пищалей болших многих, и из луков тмочисленных стреляти внутрь града день и нощь. И сам яздяше по полком своим нощию и в день, понуживая и поучевая к приступу вои, дары им и почести обещевая.

Стенобитнии же бойцы и огненые же стрелцы со тщанием великим и не ленящеся повеленная им творяху и бияху отвсюду по стенам безпрестани. Такоже и вси конники и пешцы ополчахуся и ко граду приступаху по вся дни и брани силния творяху, еже довлеет ратным творити. И покушахуся силою взыти на стены, и не припущаху их казанцы, но крепце боряхуся с конники и с пешцы. От пушечного стреляния не можаху стояти на стенах, но збегаху з града и западываху за стены, и напрасно из наряду своего не стреляху, но готов заряжен держаху, ждуще ко граду великага приступа всех руских вой. И егда приступаху ко граду вои вси руские великим приступом, конники и пешцы, и они тогда вси на стены вскакаху и бияхуся з града ис пушек своих и ис пищалей, и из луков стреляху, и колием изоостренным, и камением бросаху, и смолою, и водою кипящею в котлех на подскакающия воины блиско к стене возливаху, и брани силнии творяху, и крепцы бываху, смерти не боящеся. И елико можаху, и противляхуся, и отгоняху прочь, и отбиваху от града все московское воинство, и мало их побиваху заступлением же всемилостивого Бога нашего.

И от пушечного и от пищалного гряновения, и от многооружного скрежетания и звяцания, и от плача и рыдания градских людей – и жен, и детей – и от великого кричания, вопля и свистания, и от обоих вой ржания и топота конского, яко велий гром, и страшен звук далече на руских пределех за 300 верст слышашеся, и не бе ту слышати лзе что друг со другом глаголати. И дымный мрак зелный восхожаше вверх и покрываше град и руские вои вся. И нощ, яко ясный день, просвещашеся от огня, и невидима бяше тма нощная, и день летний, яко темная нощ осенная, бываше от дымного воскурения и мрака.

И 12 великими приступы ко граду приступаху вси вои руские, конники и пешцы, и по 40 дней бияху в стены града день и нощ, и по вся дни притужающе, и не дающи от труда поспати казанцем, и многи козни стенобитные замышляющи, и много трудящеся, ово тако и ово инако, и ни успеша ничим же град вредити. Но яко великая гора каменная тверда, стояше град и неподвижимо, ни откуду же от силного биения пушечного ни шатаяся, ни позыбаяся. И не домышляхуся стенобитнии бойцы, что сотворить граду.

Князи же и воеводы московские, такоже видевше неослабление казанцев, и стоснувше многажды. И глаголаху самодержцу, егда на думу к нему в стан приезжаху поутру: «Видим, господи царю, яко уже лето преходит и осень и зима приближается, а путь нам с тобою на Русь итти далек есть и тяжек, а казанцы нимало делом послабляют, но зело крепце стоят и паче готовятся, а запас кормовый – твой и наш – весь по Волзе потонул, разбившимся ладиям от ветра. Да на что ся надеем и откуду брашно возмем на люди своя? А в Казанъской земли во всей нимало обретают кормов посылаемые вои наши, всюду бо пусто, повоевана бе. Подобно же есть тебе ныне послушати нас и оставити во граде Свияжском немногия воя, а от Казани отступити, и на Русь возвратитися со всеми силами, зане приходит не время, яко да не со всеми зде напрасно гладом изомрем, а оставших живых казанцы избиют». И немного не отведоша от Казани, смутивше ему сердце, но Богь укрепи его, хотя Казань предати ему.

Он же рече им: «Да кая похвала нам будет, о великие моя воеводы, ото всех язык, стужающих нам! И почто рано страшливи есте, ничесо же мало скорбная приимши? И что рекут нам врази наши? И кто не посмеется нам, часто приходящим и с таким тяжким нарядом поднимающимся, и всегда велико дело начинающим и не совершающим, ничтоже добра успевающим, но токмо труд велик себе доспевающи?! И како несмысленни есте рцете ми: себе ли ради единого аз тако труждаюся и сице стражду, не общия ли ради ползы мирские? И не ваша ли есть и моя вся держава Руская земля? И над вами аз, един токмо имя царское имея и венец нося, и багряницу, и небезсмертен ли есмь? И не трилакотный ли мене ждет гроб, яко всех человек? Но хощу завета моего, Богу попущающу ми, и с вами дерзновению на нас поганых воспретити. Или не помните глагол своих, когда еще в полате моей на Москве советовах с вами, вы же добре ми рекосте: «Дерзай и не бойся! И царствовати с тобою, и умрети готовимся»? И сердце ми тогда возвеселисте, ныне же опечалисте.

А о хлебе что пецетеся? Не может ли Богь кормить нас малыми хлебы, яко древле иногда от 5 хлебов 5000 народа иудей напита?⁵⁹⁵ Или не искусиста милости Божия, како иногда семо приходящим нам, и мнози наши людие и кони, ядше и пивше воды здешния из рек сих, умираху, долго болезнию болевше; ныне же Бог услади воды сия, паче меда и млека, и здравие велико воем своим подаде и конем, паче своея земли. И потому мыслим, яко хощет Богь предати град в руки наши за грехи казанцев.

И весте сами боле мене: кто венчается без труда? Земледелец убо тружается с печалию и со слезами, жнет бо веселием и радостию; и купец такоже оставляет дом, жену и дети и преплавает моря, и преходит в далния земли, ища богатства, и егда обогатеет и возвратится, и вся труды от радости забывает и покой приемля з домашними своими. Да то видяще, потерпим мало еще, и узрите славу Божию. И молюся вам, господие мои, к тому по сий час не стужайте ми о сем, да умру с вами зде, на чюжей земли, а к Москве с поношением и со студом не возвращуся! И лутчи есть нам единою умрети и пострадати кровию за Христа и похвалны быти в роды или победившим великая благая приобрести! И да возмем едино: или сладкую чашу с питием, или пролием – или одолеем, или одолени будем». И поклонихся им до земли.

Они же укрепишася молением его и учением и сократиша речи своя, да не паче разгневают его.

Един бо царь Шигалей и князь Симеон тии самодержца укрепляху, втай, наедине, никакоже потачити воеводам, смущающим его и обленевающимся служити, и не отступити от Казани, не вземше град. Он же слушаше, аки отца, Шигалея, а князя Симеона, аки брата.

Бе бо царь Шигалей в ратном деле зело прехитр и храбр,⁵⁹⁶ яко ин никто же таков во всех царех, служащих самодержцу, и вернейши всех царей везде и верных наших князей и воевод служаше, и нелестно за християны страдаше весь живот свой до конца. Да никто же мя осудит от вас о сем, яко единоверных своих похуляюща и поганых же варвар похваляющи: таков бо есть, яко и вси знают его и дивятся мужеству его, и похваляют. Той предлежаше крепчае всех о Казани по старой вражде своей на нь и советоваше самодержцу о взятии града непрестанно.

Такоже и прехвалны и превеликий воевода князь Симеон вся превзыде воеводы и полконачалники храбростию и твердостию ума своего, и мудрых ради советов его любимь бе царю и великому князю. И всем показася красота и похвала московским воеводам, старым же и новым, и всем руским, доброратен воевода, победами многими сияя. И мнози рустии вои и противнии ратницы видяху его издалеча, егда на брани в полцех снемшихся, аки огненна всего яздяща на коне своем, и мечь, и копие его, аки пламень, метающися на страны и сецающи на противных, и творяше улицы, и коня его мнети, аки змия, крылата, летающи выше знамен. Противнии же видеша се и скоро бегаху от него вси, не могуще ни мало стояти противу его, страхом одержими, и мняще его быти не человека, но аггела Божия или святых некоего поборника руского.

Но, о прегоркая смерти злая, не милующа красоты человеча, ни храбра мужа щадящи, ни богата почитающи, ни царя, многими владеющего, боящися, но вся равно от жития сего поемлющи и в трилакотнем гробе темнем полагаше, и землею засыпаны. И кто может от пресилния твоея крепости избежати? И где тогда красота, храбрость и величания – все мимо иде, аки сон.

В 7 же лето по взятии казанском, мужественне воевав на ливонские немцы, и смертную язву оттуду на вые своей принесе, и скончася на Москве в 50 же лето века своего, не достиг совершенные старости, оставив самодержцу печаль велику и всем воеводам на многи дни, понеже ратник бе велий и мужественне зело.

И проводи его до гроба самодержец сам с плачем и со слезами. И положен бысть во отечествии своем, в Никулине, в новосозданней от него церкви каменной. Яко смерти его ради скращу же речь, и первие къснуся: жалобость ми душевная и сладкая любы его ко мне глаголати о нем и до смерти моея понужает.

И приидоша в то время в Казань два инока, посланы игуменомь ко благоверному царю, и носяще святую икону, на ней же написан образ живоначалния Троицы и пресвятые Богородици со двема апостолы – видение Сергиа чюдотворца, и просвиру, и воду святую. Царь князь великий с великою радостию святую икону приемлет и прочая и таковая втайне тайно сведящему Богу моление от сердца приносит. «Слава тебе, – глаголаше, – создателю мой, слава тебе, яко в сицевых в далних странах варварских зашедшего посещаеши мене, грешного. На сию бо икону твою взираю, яко на самого Бога, и милости и помощи от тебе непрестая прошу и всему воинству моему, твой бо есмь аз раб, и вси людие твои – грешнии раби твои. Ущедри, Владыко, и помилуй милостиве, и подай же нам победителная на враги наши».

И на Пречистые образ такоже взирая, глаголаше: «О пресвятая госпоже Богородице, помогай нам ныне, грешным рабом твоим, и моли владыку Христа, Бога нашего, да подаст нам победу на противные. И ты убо, преподобне отче Сергие, великий Христов угодниче, ускори ныне на помощ нашу и помогай молитвами си, яко же иногда прадеду нашему на Дону на поганого Мамая».

И от того дне, во нь же икона прииде, вся благочестивому царю от Господа радость и победа даровашеся. И нача недоставати во граде пушечного зелия до толика, яко ни единою стрелити, и прискорбни бывше казанцы до смерти.

И се внезапу тогда посла Богь ко царю-самодержцу, яко аггела своего ко Исусу Навину разорити стены Иерихонские,⁵⁹⁷ магнитом утверженные, тако и зде приведено выхитренные мудрецы фрязи иноземца служити ему. И повеле их царь князь великий поставити пред собою. Фрязи же, ставше пред ним и видевше лице его, и падше, поклонишася ему до земли. Царь же, видев их честныи мужи и взором добры, и сказа им крепость града и непослабление казанцев. Они же реша ему: «Не печалуйся, господи царю, мы скоро и малыми дни, аще волю подаси нам, от основания низложим град, и наше есть дело сие, и на то приидохом, еже послужити Богу и тебе». Он же, слышав сия от фряз, и радости наполнися, и одари их по премногу златом и сребром, и светлыми портищи. И повелевает им таковая вборзе творити.

Хитрецы же со усердием яшася по сие дело. «И мощно быти сим, – глаголаху, – и аще не тако, или гладом выстояти его, то не возмется инако ничим же град сей». И преже учиниша стрелцем с четырех стран града башни 4 фряским обычаем⁵⁹⁸ – с камением и з землею, крепки и высоки, с треми бои: с верхним и средним, и нижним, да седяще в них огненные стрелцы пременные и оттуду, с высоты, аки с неба, во град стреляху и улучаху, и убиваху многих внутри града, ходящих и во храминах живущих: мужей и жен, и детей, яко не смети им в день по улицам их соватися и ни чрез двор свой из храмины во храмину прескочити по какое убо оружие. И се бысть казанцем злее всех замышлений приступных.

И совершивше башни хитрецы и мосты на рвех и чрез реки мудростию великою, и вскоре другому делу болшему касаются, его же преж того никто же на Руси видал.⁵⁹⁹ И почаша нощию тайно копати глубокие рвы под Казань-град с восточные страны, под глубокую ону стремнину от Арского поля, с приезда х Казани. И не ведущим казанцем дела сего. И от наших вой никому же не ведущу, токмо воевод и делателей, иже кои дело сие делаху, но и тии укреплени никому же дела того поведати, изменных для наших лестцов, да не сведавше казанцы, и того устрегутся.

Ис тех же един бе некто от приставник, воин полка царева, родом Колужска града, именем Юрьи Булгаков, лют сый и неправеден, яко и во отечествии своем сожитствующих ему сосед насильствоваше и грабляше, и озлобляше, и землю у них отводяше, и ко своей земли прилагаше. Его же за злонравие не любляше самодержец и многажды смиряше его. Сей же беззаконный за нелюбие то гневашеся на государя своего и царя и хоте, аки неверный, злое прелагатайство сотворити. И написав грамоту, на стреле и пусти ю в Казань ко царю, яко да град и люди своя крепит и сам не страшится, сказуя ему места подкопная и отступление от града царя и великого князя вборзе, и во всех воех скорбь велику, кормли ради и потопление на Волге. «Да егда, – рече, – царь князь великий от Казани отступит, аз же мало проводив его, и буду к тебе в Казань служити. Ты же буди мя брещи и любя раба твоего».

Но что может человек сотворити, аще не Богь попустит его? Казанцы же паче о сем укрепишася, искаху в тех местех подкопов и не обретоша, Богу укрывшу.

И вборзе хитрецы повеленное ими дело в седмый день стройно и спешно скончаша,⁶⁰⁰ изготовиша тайные рвы в трех местех под градными стенами, яко дивитися самодержцу и князем, и воеводам его новой мудрости той. Бойцы же пушечные из-за туров не приступающе, но в стены града бияху изо всего наряду великого – ис пушек болших и ис пищалей, да не познани будут копающиися под град.

Казанцы же, старые и недужные, не бойцы, и они, аки мыши, в погребех своих и по норам земным ископающися глубоко, и ту от стреляния избываху, и в пещерах тех живы сокрывшеся з женами и з детми, и не являющеся, и на свет не исходяще из ям тех на многи дни.

Пред взятием же града Казани многа чюдеса показа всемилостивый Бог угодники своими, великими апостолы 12-ми и великим чюдотворцем Николою, и преподобным Сергием.

Некий убо человек от болярских людей ранен велми у града лежаше, за туры, болен, язвами изнемогая, и мало от болезни в сон тонок сведен быст. И виде над градом сияющий велий свет и во свете том на воздусе 12 апостол стоящих. И се прииде к ним от востока муж светел стар во одежди святительской, великим же светом сияя. И поклонися пред апостолы, глаголя: «Радуйтеся, ученицы и апостолы Господа нашего Иисуса Христа». И отвещаша ему апостолы: «Радуйся и ты, угодниче Христов Николае».

И нача святый Николае молити святых апостол: «Ученицы Христовы, молите Спаса Христа и благословите место сие, и освятится град, и да вселятся в нем православнии людие и во веки поживут». И отвещаша ему апостоли: «Но да вкупе с тобою помолимся, угодниче Божий Николае, егда услышит нас Бог и помилует люди своя». И обратишася на восток, и помолишася мало, и глас прииде к ним от востока с небесе, глаголя: «Се услыша Господь молитву вашу, и отныне буди благословенъна земля сия и град сей, и да прославится на месте сем имя мое, Отца и Сына и Святого Духа». Апостолы же и Николае святый обратившеся и благословиша место оно и град, и невидими быша.

Воин же той болный, видев и слышав сия вся, и страхом великим одержим, и возбнув от видения, и повеле к себе отца духовного призвати. И поведа ему вся, еже виде и слыша, и всем ту предстоящим воином, сам же причастився святых таин Христа, Бога нашего, и преставися в той час.

Ин же воин двора царева великого князя виде во сне святого Николу вшедша к нему в шатер его и возбуждающа его от сна, тлаголя: «Востани, человече, и шед, рцы царю своему, ему же ты служиши, да приступает дерзновенно ко граду, всяко сумнение отложа, без всякого страха, не леняся, в праздник пресвятые Богородицы честного ея Покрова, Бог бо предает ему град сей и противные ему срацыны. Аз бо есмь Николае Мирликийский святитель и возвещаю ти сия».

Той же болярин убудився от сна своего и мняше сон зримое, а не истинно видение, и мечтание помышляше, и умолча, и никому же того поведа того дня. Во вторую же нощ и паки тому же христолюбивому мужу явися святый Николае и з запрещением рече ему: «Не мни, человече, яко лож видение се, но истинну ти глаголю: востани скоро и повеждь, яже ти преже возвестих». Он же востав и тек, поведа самому самодержцу.

Инии же от воин, благочестивии человецы, видеша себе во сне во граде Казани, ту же старца видеша в ветхих ризах чернеческих ходяща, браду же велию и густу седу, невелми же долгу, имущи, град и улицы, и площадь, и храмины самому ему метущу. И нецыи ту светлии юноши предстояще глаголаша ему: «Како святый Сергий сам сия твориши, повели убо сия иному измести». И рече им святый, яко: «Сам убо аз измету их, заутра бо у мене многия гости будут зде: велиции, силнии, богатии и убозии».

По взятии же града от многих нечестивых казанцев известно про святого уведано бысть, како варвари они по многи дни и нощи видяху бо его яве по граду ходяща и град крестом осеняюща, и метуща, яко же и преже написано бысть о нем. И таковая вся благочестивому царю возвестиша. Он же заповеда никому же сих чюдес поведати, дóндеже на нем милость Божия совершится. Сам же безпрестани втайне Бога моляше: «Ты убо, премилостивый Господи Иисусе Христе, сыне Божий, таковая вся веси и нас, раб твоих, помилуй по велицей твоей милости».

И объезжаше по вся дни почасту полки своя, моля и наказуя, и укрепляя вся князя и воеводы своя, и воя вся царским словом своим, и утешая, и дары подавая, ядением и питием, удовляя, да не скорбят о подвизе и милости Божия да не отлучаются.

И бе умилен позор видети по 3 дни до дне того, в он же день взятися граду, жены убо казанские и красные девицы, яко на велик некий праздник свой или на женственый пир сведяще конец свой, и на смерть готовяхуся, жадающи лутчи умрети, неже долго мучитися и жити зле, и от пещер своих излазяще и облащахуся в тресветлые своя одеяния златая, красующися и показующися руским воем. И аще бы им мощно, птицам или зверем метнувшеся со стены летети и к ним бежати, но несть лзе. И от утра даже и до вечера по 3 дни по стенам града хождаху, плачюще и гласом умилним рыдающе, с родом своим и со знаемыми прощающеся, и видением наслажахуся света сего, сияния конечне зряху. И на великие полки руские и удивляхуся, и ужасахуся, толикая видяще множества руских полков и неизбытие, яко же иногда, и ненадежно отстоянне свое от них.

И плакахуся материе сынов своих, и власы простерши, и перси своя открывающи, и рагия сосца показующи, и вопиющи: «О милая нашя чада! Помяните болезни нашя, еже родяще вас, подъяхом и пища млечные! Устыдитеся и пощадите старость нашу, и свою юность предобрую помилуйте, и престаните от брани сея, и глав своих не кладите всуе, и с московским царем смиритеся».

И вопияху такоже к мужем своим катуны, и горко плакахуся велми красоты и любве жен и детей своих не забывати, и моляху их повинутися московскому царю и град ему предати, и покоритися воли его, и встретити его, изшедше со младенцы своими на руках держаще, и самым им руце свои железы и ужи превязавше, и в рубища раздранная одеянным; аще и всем им предведенным быти от земли своея на иную землю его или работа будет тяшкая, или дань ему неискупимая давати, давшеся на душу его, то да ведает вся он и воля его буди, токмо да не вси вдруг погибнут, но по них бы хотя чада их осталися на память их им.

Они же, немилостивии и злии, отреваху их от себе прочь и не послушаху их; ни приклонишася, окаяннии, к горким слезам родителей своих, и милых жен не помиловаша и малых детей своих, но окаменишася сердца их непокорством и ожесточишася железные вые их несмирением, наполненны бо суть злобы,и лукавства, и всякие неправды. И мнящеся быти мудры, и обьюродевша, ослепи бо их злоба и лукавство их. И, яко хотеша и рекоша, тако и сотвориша, и напрасно вси вдруг исчезнуша за беззаконие свое, яко египтяне: онех бо море потопи,⁶⁰¹ сих же оружие пояде. И во своей крови потопишася, и спяти быша, и падоша, и поразишася неисцелнею язвою смертною, и отечества своего, и свободы, и славы испадоша, и всякого благоденства, и господьствия лишишася, и быша пленницы и раби.

Царь же князь великий видев жен и девиц по стенам града ходящих, и умилостивися о них, и не веле стрелцем стреляти их, да поне мало при кончине своей повеселятся. Мнози же от вой руских, жалостивии, прослезишася, зряще сих, и дивящеся немилосердию их при кончине к женам и к чадом своим.

Посылаше же царь князь великий до седмижды х казанцем послы своя, сам ходя с ними⁶⁰² и рече слушая, таяся, аки воин, а не царь, в простых же одежах. Овогда же приезжих к нему князей и мурз казанских посылаше глаголати к ним милосердие свое, да примолвят и увещают их всяко, яко своеземцев и сродников, глаголюще и речь сию от него: «О непокоривии и жестосердечнии людие казанстии, не видите ли сами всея вашея земли запустение и острогов взятия и в них многих людей, черемисы вашея и племени, и знаемых ваших побиение – от человека и до скота – кроме единех вас, аки в темницах, седящих во граде своем. Вем бо, яко храбри есте собою и надеетеся не на Бога, но на храбрость свою и на крепость града своего, и на уготованную свою кормлю многую, но не удержат вас ныне, якоже вижю, ни железные стены, ни огненная сила, и не можете Божия гнева ни под землею укрытися, Богу мя пославшу погубити вас многого ради терпения моего от вас. И что Богу противитеся? Аз бо милую и жалею, и тужю о всех вас и о родителех ваших старых, и о красных женах, и о детех младых, вчюже пришед, иноязычник сый! Како же вы, окаяннии беззаконнии человецы, не смилитеся ко утробам вашим? Или кто тако не любит жен и не слушает родителей своих, якоже и вы? Помилуйте поне малые своя детца и дщеря красные, и жены своя любимые, и тех ради не погубляйте себе напрасно, и крови не проливайте нашея же и своея, да живи будете, и честь, и дары от мене великие приимете, и в царстей нашей любви всегда будете у нас. И от сего дня к тому не бойтеся гнева моего и прещения, и кленуся вам, яко любо есть вам, «жив Господь Бог мой», яко не имам ни едина бо погубити вас: ни мала, ни велика, и не мщю никому же, но паче любити вы учну, стоящих крепко за себе. Не срам бо есть вам покоритися болшим себе – нам. И аще не покорите ми ся часа сего, то уже при конце есте и узрите вскоре збывшееся слово мое. И аз буду о сем без вины от Бога моего, а ваш лживый пророк Махмет не поможет вам ничем же ныне, в него же веруете, зле прельстившеся и не познавше истинного Бога».

Казанцы же ни тако послушаху, но и умирающе грозяху и противу сего воздати ему хотяще. «Аще мало послабиша нам, или десятижды хощеши слышати от нас, – глаголаху, – ни даров твоих хощем прияти, ниже прещения твоего страшимся, ни страха твоего боимся. И что прелщаеши нас словесы своими лукавыми? Твори, почто пришел еси! Аще бы мы к тебе, собравшеся, тако силно пришли, то всю бы землю твою от конца до конца попленили бы, яко же и нашю ты попленил еси, и грады бы твоя вся до основания разорили, и не бы тебе дали тако много вещати что или мало помедлити».

И укрепляхуся меж собою, глаголюще: «Не убоимся, храбрые казанцы, страха и прещения московского царя и многия его силы руские, аки моря, биющегося о камень волнами, и аки великого леса, шумяща напрасно, велик имуще град наш, тверд и велик, ему же стены высоки и врата железна, и люди в нем удалы велми, и запас многь и доволен стати на 10 лет во прекормление нам. И да не будем отметницы добрые веры нашея срацынские и не пощадим пролити крови своея, да ведоми не будем во плен работати иноверным на чюжу землю, християном, по роду меншим нас и украдшим благословение».

И виде царь князь великий никакоже покаряющихся ему казанцев, к нему же и грозящих еще, и воздвиже пламень ярости своея из глубокого сердца своего, яко лев, рыкание страшно испусти. Избирает изо всех полков юнош сверепых и крепкооружных полк велик – 100 000 силних бойцев, и уготовляет тех, пеших, к приступу ко граду: овех со огненым стрелянием, овех с копьи и с мечи, овех с секирами и с мотыки, и с лествицы, и з багры, и со многоразличными хитростьми градоемными, да преже всех полков поспешит избранный той полк и на град злояростне нападет со устремлением. Воевод же устави полка того: князя Михайла Глинского, другого же воеводу князя Александра Воротынского – оба же те воеводы храбрыи и силнии.

И уготовив полк той, стояти веле и ждати времене. Всему же воинству от града отступити повеле, яко до поприща единого, и бываемых на готово, стоя, смотрити, и весь снаряд стенобитный, пушки и пищали, отдвигнути, и места очистити. И егда учнет Богь избранному полку помогати, тогда же и тем полком всем на то же дело поскорити.

И повелевает хитрецем во глубокие рвы в подкопные под крепкие стены казанские бочки со огненым зелием подкачивати. Бе бо тогда день той суботный, праздник же владычици нашея Богородици, честного ея Покрова.⁶⁰³ И уже дни суботному мимо шедшу, освитающу же дни преславному Христову Воскресению, в он же всемирная радость, на память святых великомученик Киприана и Устины. У себе же царь князь великий, рано востав заутра, до зари, и в церкви шатерней повеле презвитером своим и певцем заутренняя пения сотворяти; по отпении же заутрени в той же час и молебная пети повеле ко Господу нашему Иисусу Христу и ко пречистей Богородице, и ко всем святым небесным силам и великим чюдотворцем руским, и всем святым, и на солнечном всходе и литургию служити. Не престанно же сам о землю пометашеся и главою бияшеся, и в перси своя часто руками ударяше, и захлепашеся, и слезами ся обливашеся.

С ним же и вся земля Руская изпусти вопль безгласный ко всесилному Богу, исполняема неповинными кровми: «Да не вотще будут труды его и великий подвигь поднятия его, и да не возратится второе, сам пришед и посрамлен от града Казани, и да не будет в последний смех и во уничижение казанцем и всем окрестным врагом его, живущим около державы его, и да не будет лишен от желания своего! И отверзи очи свои, Боже, и виждь злобу поганых варвар, и ущедри заклания раб своих, и суд издаси на окаянных горек, яко же и они воздаша верным людем руским!»

И отпевшим молебная, и литургию презвитером его служившим, и покаявся он у духовного отца своего, и причастися пречистого тела и животворящия крови Христа Бога нашего: тако же и вси князи и воеводы, и воини мнози в станех поновившеся у отцев своих духовных, причастишася пречистых Христовых тайн и приготовишася чисти к подвигу смертному приступити.

И тогда благоверный царь всед на великий конь свой и поеха по всем полком своим и по станом, моля и наказуя воевод своих и воя вся, с плачем горким кланяяся им до златого стремени ноги своея: «Братие и господие мои, князи и воеводы, и вси малии и велицыи руская чада, ныне приспе нам время добро показати победа на противных наших за непокорство их и несмирение, и за великую злобу и неправду. Подщитеся, подвигнитеся за обиды своя на них на славу мне, себе же на похвалу велику, и послужити Богу и нам всею крепостию вашею и постражите за церкви Божия и за все православие наше, и явите мужество свое и на память роду нашему по нас. Да убитые ныне от казанцев с мученики венцы приимут на небесех от Христа Бога нашего, и напишутся имена их у нас во вседневные сенодики вечные, и поминаеми будут по вся дни во святых соборех церковных от митрополит и епископов, и попов, и диаконов на литиях и на понахидах, и на литургиях. Живых же, сохраненых Богом и не убитых от поганых, зде от мене приимут честь и дарове, и похваление велико».

Князи же и воеводы, и все вои, слышавше от самодержца своего умилная словеса его, и воскъликнуша великими гласы со слезами, и дерзновени быша вси, и рекоша: «Ради есмя и все готови, о самодержче великий, всем сердцем подвизатися вседушно, елико поможет Богь, и скласти главы наши нелестно за веру християнскую и за тебя, царя нашего, умрети, а с срамом с тобою живым во своя не возвратитися, великого ради твоего попечения еже стражеши за вся люди своя, и наших ради частых трудов хождением всегдашним х Казани».

Наказа же накрепко всем князем и воеводам, и полконачалником, да готови будут вси часа того к приступу, егда возгласят ратные трубы, и пешцы и с конники в пансырех и в доспесех одеяни, да брежет и учит кииждо их полка своего и принуждает к брани, крепко и мужественно, и неподвижно стояти.

И объехав все полки своя, яко от Бога извещение приим, и повелевает хитрецем под крепкими стенами во рвех глубоких зажигати сверепое зелие огненое. Сам же, во стан свой приехав, и паки на молитву к Богу обратися со слезами. И стояше весь вооружен во златые броня, в рекомый калантырь, и готов на подвиг, ожидая милости Божия, поющим у него беспрестани священником и диаконом молебны.

Казанцы же видевше из стрелниц и стен града своего, яко отступиша тмочисленые воя руская – бе же казанцев на стенах града 20000, иже брань творяху, пременяющися, с вои с рускими – и сказаша царю своему отступление от Казани московского царя. И заповеда царь молбы творити, аки не хотя, новому сеиту казанскому и молвам, и азифом, и дербышем по всему граду Казани, людем всем, мужем и женам со младенцы их, и жертвы приносити скверному Махмету, яко избавльшему град их от таковые несказанные силы руские.

Царь же и велможи казанские жребца и юнца тучные приводяще закалаху на жертву; простая же чадь, убозии людие, овцы и куры, и птицы приносяще закалаху. И радоватися, и веселитися почаша, лики творяще и прелестные песни поющи, и плещущи руками, и скачюще, и пляшуще, играющи в гусли свои и в прегубницы ударяющи;⁶⁰⁴ и шум и грохотание велико творяще, и поносы, и смех, и укоризны велики дающи руским воем и погаными свиноядцы называху их.

Царь же казанский весел бысть и невесел, чюяше бо сердце его и по сном разсужаше в себе, и по всему познаваше взяту быти граду. Мняху бо погании казанцы, яко царь князь великий безделен вспять возвратися, яко и преже сего за два лета. Приходил бе к ним не от истинны и не тако силно и грозно наредяся, но яко тогда пострашая им и претя, и грозя, да престанут от злобы своея и да живут в сумежницах по соседству, не обидяще его, и отиде прочь, не учинив им конечные беды. Неведаху бо, безумнии, скончания своего, что им уже приспе день горкий и час, и приближися к вечеру день конечные погибели их.

И егда зажженно бысть огненое зелие в ровех, диякону же на литургии чтущу святое Еуангелие и конец возгласившу: «И будет едино стадо и един пастырь», и аки друга верна с тем воедино дело согласистася, и в той час возгреме земля, яко велий гром, и потрясеся место то все, идеже стояше град, и позыбахуся стены градные, и в мале весь град не паде от основания.

И вышед огнь ис-под градных пещер и совьеся во едино место, и возвысися пламень до облака, шумящ и клокочющи, аки некие великие реки силныи прах, яко и руским воем и смястися от страха и далече от града бежати. И прорви крепкие стены градные, прясло едино, а в другом же месте – с полпрясла,⁶⁰⁵ в третием же месте сажен з десять; и тайник подня,⁶⁰⁶ и понесе на высоту велико древие с людми, яко сено и прах ветром, и относя чрез воя руские, и пометаше в лесе и на поле далече, за 10 и за 20 верст, идеже несть руских людей. И Божиим брежением не уби древием тем великим ни единого руского человека.

Бывшии же на стенах погании и поносы, и укоризны дающе руским воем, вси безвести погибоша: овех древие и дым подави, овех же огнь пояде. А иже внутрь во граде казанцы, мужи и жены, от страха силного гряновения омертвеша и падоша ниц на землю, чающи под собою земли погрязнути или содомский огнь, с небеси сшедши, попалити их.⁶⁰⁷ И быша, аки камыцы, безгласни, друг на друга зряще, яко изумлени, и ничто же друг ко другу своему провещати могуще, и долго лежаще.

И очюнеша от страха того, и смутишася, и подвизашася, яко пияни. И вся мудрость их и разное умение их поглощено бысть Христовою благодатию. И обратися им вместо смеха плачь, и в веселия место, и прегубниц, и плясания – друг друга объемлющи, плакати и рыдати неутешно.

Видевше же се воеводы велика полка, яко прииде им уже помощ Божия, и наполнишася духа храбра. И вострубиша воя их в ратные трубы и в сурны во многия, и удариша в накры,⁶⁰⁸ весть подающи и прочим полком всем, да готовятся скоро.

Царь великий князь взем благословение и прощение от духовного отца своего, мужа добродетелна, Андреа именем, и, аки пардус, ярости наполнися бранные, и всед на избранный свой конь с мечем своим, и, скача, вопияше воеводам, мечем маша: «Что долго стоите безделны? Се приспе время потружатися мал час и обрести вечную славу».

И хоте в ярости дерзнути с воеводами сам итти к приступу в велицем полце и собою дати храбрости начало всем, но удержаше его воеводы нудма и воли ему не даша, да не грех кой случится. И отведоша в стан его и увещевающе его тихими словесы: «Тебе убо, о царю, подобает спасти себе и нас: аще бо мы вси избиени будем, а ты будеши здрав, то будет нам честь и слава, и похвала во всех землях, и останутся у тебе сынове наши и внучата, и сродники, то паки вместо нас будут бес числа служащих ти; аще ли же мы вси спасемся и тебе единого, самодержца нашего, изгубим, то коя будет нам слава и похвала, но студ и срам, и поношение во языцех, и уничижение вечно, и останемся, аки овчая стада, в пустынях и в горах блудяще, снедаеми от волк, не имущи пастыря».

Он же, пришед во ум свой, и от ярости зелния, и позна, яко не добро есть безумное дерзновение, и пусти ко граду впред великий полк пеших оружников за великими щиты древяными по 30 человек ко всем вратом; и туры подвигнути ко стенам градным близко до толика, яко воем взыти с них на стены проломные, царевичев астороханских с татары; за теми же воинство все. И еще полком всем не веле поспешити, да не угнетения ради и стеснения у града падение людем будет велие. Сам же, отъехав з братом своим, со князем Владимиром, и со царем Шигалеем, и стояше, смотря издалеча бывающего.

Воеводы же с пешцы ко граду приступльше и единем часом малотрудне девятеры врата граду изломиша, во град внидоша и путь всюде сотвориша всему рускому воинству. И самодержцево знамя, вознесше, на граде поставиша, християнское победителство на поганых являющи всем.

И вдруг с теми царевичи поспешиста в проломы с полки своими варварскими, и внидоша во град полыми месты в мегновении ока невозбранно, и от бития, и от возгорения град отняша, и угасиша силу огненую, казанцы же еще во страсе том мятущися и не ведающим самим себе, и ума не собравшим.

Прочии же воеводы стоящи и времяни ожидающи. И видевше огнь угасш и дым по аеру ветром разносимь, и вой руских уже во граде скачющих и биющихся с казанцы, за руки имаяся, и двигнушася от мест своих с полки своими, кииждо стояше где, с воплем крепким и приидоша во град на конех своих, яко грозные тучи с великим громом, льющеся со всех стран, аки силная вода, во все врата и проломы со обнаженными мечи и с копьи, и друг друга понуждающи и вопиющи: «Дерзайте и не бойтеся, о друзи и братия, и поспешите на дело Божие – се Христос невидимо помогает нам!»

И не удержаша их ни реки, ни глубокие рвы, и вся крепость Казанская, но яко птица чрез их прелетаху и ко граду припадаху и прилипаху. И аще не Господь сохранит град, то всуе бдят стрегии его.

Пешцы же лествицы тмочисленные приставляющи ко стенам и на град полезоша неудержанно. Ови же, яко птицы или векшицы, прилепляющися, яко ноготми, железными багры, всюде ко стенам и возлазяху на град, и бияху казанцев.

Казанцы же со стен градных падаху на землю и, смерть свою пред очима своима видяще, веселяхуся и лутчи живота смерть вменяху, яко нелестно за закон свой и за отчество и за град свой пострадаша. С неких же казанцев сниде смертный страх и охрабришася, и сташа во вратех града и у полых мест, и сняшася с русью и с татары, смесишася сечем великим с предними же и задними, иже кои во граде, и крепце сечахуся, яко зверие дивии рыкающе.

И страшно бе видети обоих храбрости и мужества: овии влести во град хотяху, овии же яко пустити не хотяще. И отчаявшеся живота своего, и силно бияхуся, и неотступно рекущи в себе, яко: «Единако же умрети нам есть!» И трескотаху копья и сулицы, и мечи в руках их, и, яко гром силен, глас и кричание обоих вои гремяше.

И ту, в Муралеевых вратех, уязвиша казанцы храброго воеводу князя Симеона Никулинского⁶⁰⁹ ранами многими, но не смертными. И по малех днех исцелиша его врачеве здраво и сотвориша, но не во много время, яко преже написах о нем. Брата же его, князя Дмитрия, ис пушки со стены убиша.⁶¹⁰

И похвативше слуги его, отомчаша мертва в шатер его. И вой его паде с ним 3000.

И мало бившеся, и потопташа казанцев русь, и погнаша их во улицы града, биюще и секуще, казанцев бо не зело много и не успевающим скакати по всем местом града, всюде врат и проломов брещи и битися со всеми не могущим, яко уже полон град руси, аки мшицы насыпано. Тако, побегающе, бияхуся, инако бо ставляхуся многажды и воздержаваху и их, силних, убиваху несилнии, донележе созади русь приспевше и побиваху их. И инии же вбегаху в домы своя и запирахуся во храминах и бияхуся оттоле.

Но не может мал пламень мног удержати и противитися велицей воде гашению, но скоро угасает, и ни малая прудина великие реки быстрины, сице же ни казанцы много стояти противу толикого множества руский вой, и паче же рещи, Божия помощи.

И начаша бегати казанцы сюду и сюду по улицам градным, яко вода ветром носима, обрывающи с себя пансыри и доспехи и мечющи из рук своих оружия своя, и кличющи, и ревущи сами к себе, мужи и жены, отроки и отроковицы, своим языком варварским.

«О, люте нам! – глаголюще, – уже бо время смерти нашея приближися днесь! И что сотворим? О, горе нам! Уже постиже нас неизбытный конец и вправду погибаем, неповинувшеся. О, како изнемогше крепцыи наши людие, иже несть было таково ни во всех землях! О, како падоша силния казанцы от руских людей, иже ни зрети коли можаху преже сего – противитися нам, и ныне видим себе, аки прах, валяющихся под ногами их, погибающая надежа наша. И днесь мимо иде день доброго жития нашего, и зайде красное солнце от очию нашею, и свет померче. О горы, покрыйте нас! О земле мати, раздвигни уста своя ныне скоро и пожри нас, чад своих, живых, да не видим горкие смерти сея, внезапу со единого пришедшия вдруг на всех нас! Бежим, казанцы, да не умрем!»

Отвещеваху же ини: «Камо прочее бежим, яко тесен есть град? Или где есть ныне скрыемся от злые руси; приидоша бо они к нам, гости немилые, и наливают нам пити горкую чашю смертную, ея же мы иногда часто почерпахом им, от них же ныне сами тая же горкая пития смертная неволею испиваем, и кровь их излияся на нас и на чада наши».

«И где есть ныне враг наш и злодей, князь силный Чапкун, вместо живота смерть на нас всеконечную наведе, и в коей полате: или со царем нашим и с велможами казанскими седит, думая о Казани; или еще пиет черлено вино и меды сладкие и веселится, приемля дары от царя и почести от другов своих, велмож; или с красными своими женами спит еще долго утра, или храбръствует един и хощет удержати Казань, безо многих людей удержати царство от погубления, мняся крепко стояти, возмущая народом всем и велможами всеми владуя, яко премудр творяшеся, и царя не слушаше? Горе нам, буим, послушавшим злого совета его! И се изчезаем днесь вси его ради».

И текше, воини свои ему разсекоша его мечи на части, глаголющи: «Умри с нами, безумне и лестче, и душепагубный прелагатаю, и окаянный пагубник, и лукавый смущенниче, замутив Казанью всею! Увы и нам о тебе, увы и тебе, лживый псе нечистый! Горе нам! Горе нам! Лучше было нам послушати царя своего, отец и матерей наших, жен и детей своих слез и плача не презрити и царя московского с веселием и радостию в первый день прихода его встретити, изшедши з женами нашими и з детми, и предатися ему, да токмо живы были вси, и красный свет видели и работали бы ему с великою правдою и верою».

Ови же жалостне рыдающе, на воздух глас испущаху.

«Милостив буди нам, – вопияху, – самодержче московский, и прости нам всего нашего зла и беззакония нашего не помяни! Много бо лукавствоваху и неправды творяху отцы наши ко твоему отцу и деды наши, и прадеды к дедом твоим и прадедом; тако же и мы ныне к тебе, и болша их: докуду бо растяша ты, и тогда много зла тебе сотворяху, пленующе и губяще землю твою во свою волю. Со единого вси изменники и лестцы полаты твоея, всегда норовящеи нам и емлющим от того у нас дары велики. Потому же и супротивляхомся тебе много и лстяхом, и лгахом по их научению, и служити волею своею, и поработитися тебе не хотехом, таку сущу и велику царю, и богату, ему же многи царства и земли подлежахуть, безчисленни дары носяще, и князи самодержавни работают, и волнии царие служат, повинувшеся, паче многих царей славою и силою, и богатством превозходящему, ему же точных во вселенней не обретается.

Мы же ныне самоволием слышавше князя Чапкуна, твоего же милосердия не послушавше, и се ныне преклоняем вые своя подо оружия вой твоих и погубляемся безвременне, и лишаемся всуе другого живота нашего, и красного света сего избываем, умирающим не по закону нашему, нази ложащеся безчисленно, поругаеми пред очима твоих людей, не погребаемы в землю. И что много речем, поистинне бо и по правде твоей погибаем вси мы от тебе, самодержче великий, за высокоумие и безверие, и за лукавствие, и злобу!

Когда бо ты родися от матери своея, мы о тебе сотворихом тогда и погибель свою узнахом; и волхви наши преже рожения твоего поведаху нам, яко хощет родитися на Русе царь силен и возмятет многими странами, и царства многия попленит, и смирит, и одолеет иноязычными землями, и грады их приимет и озлобит, и никто же от царей наших срацынских и королей латинских возможет противитися ему, аще же и постоит, но и побежени будут; имать же и наше царство взяти, и нас всех погубит огнем и мечем.

Но злым обычаем нашим прегордым от родства своего одержими есмы и не хотехом до смерти нашея смиритися с тобою, и не повинутися тебе, и слыти неволнии твои раби. Правда твоя и милость великая, и многое терпение твое, и великое смирение, еже к нам, и к Богу твоему вера твоя и непрестанная молба преможе и погуби нас. Ныне же, самодержче великий, да буди царствуя по нас и владея Казанью мирне и многолетне, и во веки царствуя».

И плакаху казанцы плачем великим, раздирающи в тугах на себе ризы своя и объимающе отцы сынов своих, матери же чад своих, проливающе слезы горкие. «Увы, – вопияху, – пагубы различные нашего от вас! Не молихом ли вас, чад, и не плакахом ли ся: «Помилуйте старости нашя со юностию вашею и сосец воздоивших вас устыдитеся!» И несть вас милующих нас, ни послушающих. И не збысть ли ся сие?»

Слышаху же от руских вой мнози умилные в рыдании словеса мужей и жен казанских, знающи языки их, и покиваху главами своими, плеваху и проклинаху мерская зачатия их змиина и аспидова рожения их.

И донесошася плачеве и жалостные речи казанцов во уши самодержцевы, и еще, милостивая утроба, сердцем своим пожале о них: забы злобы их и неправды, и повеле воеводам, да молвят сотником и тысящником, да уймут вой от сеча. И не бе их мощно уняти и ни ярости воинства утолити, быша бо им злее казанцы, паче огня всеядца и меча обоюдуостра, и всякие болезни и горкие смерти горчайши. И повелевающих от брани престати многих своих язвиша до смерти. Рустии же вои состизающе казанцев немилостивно мечи своими и секирами разсецаху, и копиями и сулицами прободаху всквозь, и резаху, аки свиней, нещадно, и кровь их по улицам града течаше.

И вбегаше казанцы в Вышеград, и не успеша в нем затворитися, такоже и в царев двор, и в полаты его, и бияхуся с русию камением и дреколием и цками покровными, яко во тме шатающися, и сами убивающися, и живы в руки не дающися взять. Скоро побежени бываху казанцы, яко трава, посецахуся.

Тех же досталних 3000 окопившася храбрых казанцев⁶¹¹ и плакавше, и целовавшеся со оставльшими, и молвяще к себе: «Выедем ис тесноты сея на поле и сецемся с русию на месте широце дóндеже изомрем или убегше, живот получим».

И вседше на кони своя, и прорвашася во врата Царевы за Казань реку,⁶¹² и надеющеся на крепость рук своих, и хотяще пробитися сквозе руских полки, стрегущия беглецев, и убежати в Нагай Орду. И вскочиша, аки звери, во осок, и ту их окружи руская сила и вместо согнете, и осыпаша их, аки пчелы, не дадуще ни прозрети – стояху бо ту на поле два воеводы против Царевых врат – князь Петр Щенятев, другий же князь Иван Пронской Турунтай.⁶¹³

И много секшеся казанцы, и многих от вой руских убивше, и сами ту же умроша, храбрые, похвално на земли своей. Како бо можаху битися казанцы с такими рускими силами многими, яко быти на единого казанца русинов 50!

Рустии же вои быстро, яко орли и ястреби гладни, на нырищи полетаху, и, скачющи, полетоваху, яко елени по горам, и по стогнам града; и рыскаху, яко зверие по пустыням, семо и овамо, яко лвы рыкаху, восхитити лова – ищущи казанцев, в домех их и во храминах, и в погребех, и в ямах скрывающихся. И где аще обретаху казанца стара или юношу, или средоличного, и ту скоре того оружием своим смерти предаваху; отроки же токмо младые и красные жены, и девицы соблюдоваху: не убиваху повелением самодержца, что много моляху мужей своих предатися ему.

И бе видети, яко высокие горы, громады же великие побитых казанцев лежащих,⁶¹⁴ яко внуть града з градными стенами сравнитися, и во вратех же градных и в проломех; и за градом – в ровех, потоцех и в кладязех, по Казани реки и по-за Булаку, по лугом, безчисленно мертвых бысть, яко и силному коню не могуще доволство скакати по трупию мертвых казанцев, но вседати воину на иные кони и пременятися.

Реки же по всему граду кровию их пролияшася, и потоцы горячих слез протекоша; яко велихия лужи дождевные воды, кровь стояше по ниским местом; очерленеваше земля, яко и речным водам с кровию смеситися, и неможаху людие из рек по 7 дний пити воды, конем же и людем в крови до колена бродити. И бысть сеча та великая от утра, первого часа дни, и до десятого.⁶¹⁵

Глаголаша бо нецыи после пленения казанцы, умеюще грамоте своей варварской, вопрошающим у них в беседе руским людем о сече казанской и отвешаху им, яко: «Много есть бывало в Казани сечей и боев великих, а такова сеча и бои не бысть никогда же, от когда и почася быти царство Казанское: ни от прадед своих слышахом, ни писания же наша имеют сицевых».

Иже и збысться от руских людей всегда о Казани глаголющее слово, яко мечем и на крови зачася Казань, такоже и скончася мечем и кровию, якоже и збысться ему ныне, преизлихованному неправдами преже и злобами всяческими кипящему. Блажен благоверный наш царь, иже воздаст ему воздаяние его, еже по многу времени воздаша нам! Блажени вои рустии, до века разбившия скверные младенцы его о камень!

Вои же рустии, избираючи великорожденных казанцев малые дети, отроки и красные отроковицы, и жены доброличные богатых и доброродных мужей, и в плен взяша многих, и овех себе в работу сведоша, овех же, крестивша, в жены себе пояша; отроки же и девицы в сыны и во дщери место держат паче имуще своих детей. Взяша же безчисленная множество злата и сребра, и жемчюгу, и камения драгого, и светлых портищ златых, и красных поволок драгих, и сосудов сребрянных и златых, им же несть числа, и кииждо человек, что требоваша и можаше, той взимаше себе на требование: силнии воини, меж себе биющеся, от несилних отнимаху, раны возлагающе на ся о богатстве том. – О зависти сребролюбия аде! О даннем равне всем богатстве от Бога друг друга убиваше!

Мнози же тогда убозии вои, кои взимающе и грабяще, сии в земли скровеная сокровища великая обретающе, обогатеша и до века своего казанским богатством наполнишася, всякого узорочия до воли своея, яко сыном и внуком их, и последнему роду их остася полно того богатства, и к тому не пещися им о нужных потребах домашних, но веселитися всегда з женами своими и з детми, яко мало дний потрудившеся и на долга времена обогатевша.

И все богатство руское, и всякие драгия узорочья и паки воспять возвратишася руским людем, еже издавна казанцы воеванием себе собраша.

Некий же юноша воин, княжей отрок князя Дмитрея Палецкого, оружие ного держа в руках своих, кровию варварскою красеющися, и потече с воины, с четою своею, в мерское святилище Махметово, в мечеть цареву, идеже у мерских нечестивых царей казанских скверная и гнилая, и мотылная, и смрадная телеса погребахуся, чая тамо некое себе налести богатство, еже и бысть. И разби оружием своим двери мечетные, и влез в ню, и погляда сюду и сюду, виде по стенам златотканные запоны, на царских гробех – покровы драгия, саженые жемчюгом и камением драгим; по едину же страну храма того до верха наставленых великих ларцев и коробей с рухлом драгих казанских велмож, по другой же стране – жен красных и девиц до 1000,⁶¹⁷ угнетающихся, во одеянии красном и в повоях златых,⁶¹⁸ и среди мечети – самого царя казанского в желевечных и в худых ризах одеянна не на царском месте златом, но на земли седяща, на ковре, сетующа и плачюща, и прахом главу посыпанну имуща, и скверную молитву по закону своему творяща, и храняющася смертного ради страха, да не познан будет от руских вой, яко царь есть, и некако прелукавит их, и не изыман нощию убежати чая у них из града; и 12 иерей нечестивых пред ним на земли же ницаху и молитву творяху, и около царя 30 князей вооруженных стояху.

Воин же той русин остави то все в мечети грабити и тече к дружине своей и поведа им о цари, с ними же и поскочи на царя, а иные на жены устремишася. И хоте оружием своим поразити всех и смерти предати, не ведая, что царь есть, убогия ради приправы его, еже на нем. Сверже бо с себе царь драгия ризы познатия деля и воинские одежи совлечеся, но не утаится в кале многоценный бисер.

Князи же царевы воскричаша и руским языком рекоша: «Не мозите нас, юннии, никако же убити! О силный воеводо, да нас деля сам не погибнеши зле, ему же служиши, но взем, веди нас живых ко царю великому князю, да про нас от него честь приимеши: то бо есть царь казанский, его же мало не убил еси, а то есть иереи бахмечи, а мы есмя князи царевы, служимии ему раби». И падоша ему на колену свою, повергше оружия своя, держаще на персех руце свой, молящеся своим языком, дабы их не убил. Бе бо крепко заповедано от самодержца всем воем никому же убити казанского царя, но жива взяти, идеже обрящут его.

Юноша же воин преклонився к милосердию и опусти острое кровавое оружие свое на землю, трясыйся злобою убийственною и трепеща весь от радости, яко не лишен бысть он за труды своя обогащение прияти от Бога. Повеле же другом своим убити иерев бахмичих, и убиша их, царю же ничтоже зла не сотвори, но, яко велико сокровище обрет, тихо и честно царя от земля подья и посади его на конь свой, и его князи остави пеши итти, связанных, у седла, у ногу цареву, а сам и друзи его пред царем и около царя идяху, оружием своим машуще, и разбиваху воя, путь итти царю творяще сквозе воя, да никто же приближится к нему. И многих уязви юноша той, хотящих силно царя отняти у него, чести ради и корысти от самодержца прияти.

И приведе в стан к шатру самодержцеву. Он же не веле его вести на очи к себе. «Не подобает бо, – глаголаше, – повинному древних царей обычаю, видевше царя, быти в печали и тузе, но радостну и веселу, яко царь сый, аще и поган, и силою и богатством не таков сый, но самоволен бе и себе служаше, а не иному коему царю, и себе брежаше, и за себе стояше. И паче достоин есть похвале таковый, и не муце и казни».

И повеле его на конь всадити и водити по всем руским полком, рек: «Да не имать часа сего видети лица моего супостат мой», и, водив его, отдати на брежение великому воеводе князю Дмитрею Палецкому Щереде, его же отрок царя изыма. И наказа воеводе словесы утешати царя и не печалитися, и блюсти его, и брещи во ослабе и в покое велицем, да точию не убежит или сам себе в тосце не убиет, князи же его, железы прековав, держати. И воина же русина, приведшего царя, и други его, сребром и златом ис казны своея понемалу одарив и светлая портища подав им, и паки отпусти их на сечю казанцев. И радостно потече з друзи своими, вземше корысть добычи своея от самодержцевы казны.

И повеле царь князь великий приставнику воеводе у царя казанского вопросити, аще кто к нему или х казанцем от воевод или от вой московских перевет держал и грамоты посылал. Царь же с словом воеводы борзо влагалище свое развергь, еже при поясе своем ношаше, у срачицы, и взем от него грамоту и вдаде воеводе оного злого воина Юрья Булгакова, самого его руки писание. Воевода же то до самодержца донесе и прочет я пред ним. Он же разгневася зело и повеле яти его и пытати его крепко, аще того есть грамота и писание? Он же никакоже запреся, но исповедаше предо всеми, яко: «Мое есть дело сие, и мой грех ко мне пришел есть, и по сердцу сотворих есмь за нелюбие твое ко мне».

И предаде его воеводе, да промыслит о нем, яко же хощет. Воевода же отдаде на смертную казнь и повеле его по хребту секерою растесати и руце его по мышце, и нозе его по колени, а последи главу ему отсещи, яко да и прочии, сие видевше, лишатся тако творити. И лежа 3 дни непогребен на месте том, всеми зримь, и прошением воеводы свои ему взяша с места того, и погребен бысть на Руси у родителей своих. Се бо тако случается везде ко иноверным перевет держащим.

И кончавшейся сечи, и воплю преставшу, и улегшуся мятежю, и повеле царь князь великий мудрецем гораздым, обьехав, сметити и счести, колико есть число побитых казанцев и руси. И борзо поездив, и почте, и смети рязанские земли воевода Назарья Глебов,⁶¹⁹ мудр бо бе и хитр ко счетному числу – таков, яко единем часом, не долго мысля или рати число не доведовые, по хожению их и по пути, в мегновении ока познавше. Сметив, и сказа. «Есть, – рече, – самодержче, боле 190000 побитых казанских людей и всех мала и велика, стара и млада, мужеска пола и женска, кроме плененых, есть же и тех число боле того». Он же покива главою своею и рече: «Воистинну сии людие, буи и не мудри, крепцы быша и силнии, и самоволни умроша, непокорившися воли моей». Руских же вой сочтоша, побитых от казанских людей во всех приступех и на сьемных боех, и в загонех 15355 человек.

И повеле царь князь великий пешцем чистити град и царев двор, и улицы вси, и площади и всех побитых казанцев трупия вон из града извлачити и далече вне града пометати, на пусте месте, псом и зверем на снедение и на раздробление воздушным птицам. Ту же наидоша в трупии том и сеита казанского, убита, и оного буего варвара – сходника и прелагатая князя Чапкуна, лежаща нага, по частем разсечена и толь скоро согнивша во един день, и червми кипяща, и злосмрадие злое издающа на показанне протчим всем изменником, с лестию и неправдою служащим государем своим – им же да буди вечная мука!

И егда исчистиша град, тогда сам благоверный царь князь великий во вторник въехав в столный град Казань в час 3 дня⁶²⁰ со всею силою своею, предидущу пред ним хоругви его – образу Спасову⁶²¹ и того рождшей пречистей Богородицы, и честному кресту. И приехав на великую площадь к цареву двору, и ту сойде с коня своего, дивяся во уме своем и чюдяся, и пад на земли и благодаряше Бога, зря на образ его, еже на хоругви, и на пречистую Богородицу, и на честный крест Спасов, слезы точя о неначаемых избывшихся ему.

И востав от земли и радости и жалости наполнився, рече: «О, колик народ людей паде единем малым часом единого ради града сего! И не без ума положиша главы своя казанцы до смерти, яко велика бе слава и красота царства сего».

И пойде во царев двор, таже и на сени и в полаты, и в златоверхия теремы, и походи в них, красуяся и веселяся: разруши бо ся красота их и охуде ото многого биения пушечного. И созре цареву казну всю очима своима сам, повеле преписати ю и печатью своею запечатати, да не угибнет от нея ничтоже. Приставлен бо бе к ней воевода со стрелцы огненными брещи ея от расхищения вой.

И повеле молебная благодарения презвитером своим и дияконом, и всем людем Богу воздати о всех от Бога дарованных ему по желанию его, и воду святити, и со кресты и с литиею окрест всего града ходити священником и всем воем повеле. И бе сам ходя за кресты, слезяше и глаголаше: «Благодарю тя, Христе Боже мой, яко не предал мя еси в руце врагь моих до конца в посмех и укоризну и не презрел еси моления моего, но даровал ми еси, юному, сия вся ныне збывшася видети очима моима, еже на жребий мой и на честь, и на славу мне от прародителей моих убрегл еси, еже они многа лета подвизашася о Казани и одолети не возмогоша, и ничим же охужен есмь от них».

И вси людие «Господи, помилуй» взываху, и вси вопияху: «Десница твоя в крепости прославися, и десная ти рука, Господи, сокруши враги наши, и множеством славы твоея стерл еси супротивных. И паки сей день, иже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь». И много воспевающи, и много благодарственые гласы воспущаху, и, яко велицыи громи, до небес слышахуся гласи их.

Священницы же святую воду святивше з животворящих крестов и святых икон, и з чюдотворных мощей и святых, и все христолюбивое воинство, и кони их и по всему граду: по улицам и по домом, и по храминам, и всюду ходяще, доволно кропиша. И тако святым обновлением обновиша Казань град.

И разрушенная места и паки повеле царь князь великий поровняти и поставити, и крепце здати, и боле старого прибавити град, и места разширити на здание каменного града. И поча на весну того же лета строити каменный град и церкви в нем на болшее утвержение царству.

Черемиса же луговая досталная вся, сведавше того же дня взятие великого града своего, изыдоша из острогов своих: и старейшины их, и сотники, кои были не взяты еще. И собравшеся мнози, приидоша в Казань ко царю самодержцу с великим смирением и покорением и предашася ему вси, и назваша его себе новым царем. Он же возлюби их и пожалова, на обеде своем накормив их и напоив, и даст семена земные и кони, и волы на орание: иным же и одеяние даст, и сребрениц понемногу. Они же радовахуся о милосердии его. И отпусти их по местом своим жити без боязни, наказав воеводам, да накажут воем своим не обидети их ничим же. И преписаша тех оставшихся от воевания живых 93075. И от того дне преста воевати казанские земли.

И вскоре восхоте благоверный царь обещание свое исполнити, еже обещася пред образом Спасовым, х Казани пошед: мечети поганые раскопати и святые церкви воздвизати на местех их. И повелевает всем воеводам и воем на плещах своих от леса древие носити, сам преже рукама своима древо секирою посече и от леса на плещу свою принесе.

И во един день созда храм соборный Благовещение пресвятые владычицы нашея Богородицы на месте красне, на площаде близ царева двора, предела два имущи. И единем стоянием сотворены церкви же пределные: велицы страстотерпцы руские Борис и Глеб и новоявленные чюдотворцы муромские князь Петр и княгини Феврония. Вторую же церковь постави Воскресение Господа нашего Иисуса Христа, 3-ю церковь святых великомученик Киприана и Устины, 4 же – за градом, на пожаре, противу врат градных, на торговищи, нерукотворенный образ Господа нашего Иисуса Христа, пятую же – великого чюдотворца Николы монастырь общежителный учини. Потом же многи церкви от християн во имяна святых воздвигнуты быша в похвалу имяни Христа, Бога нашего.

И наведе же богатых жителей царь князь великий в Казань из области своея, из сел и из градов, и наполни град людми своими, десятерицею старого боле. И великим богатством Казань воскипе, и необычною красотою восия. И забываше всяк человек иноземец, видевше царство то, отца своего и матерь, и жену, и дети, и племя свое, и друзи, и землю свою, и жити в Казани, и не помышляющи воспять во отечествие свое обратитися.

Минувшима же по взятии Казани летома двема, и Божиим промыслом, изволением самодержца и проразсужением великого святительского собора святиша нового архиепископа граду Казанскому первого, Гуриа⁶²² именем, игумена бывшего честные обители Иосифовы, да в новом царстве, в Казани, устрояет и утвержает, и исправляет слово истинные веры, и во скрепление граду, и от изменных лстец, и во блюдение христоименитым людем, живущим во граде и в селех, духовне и всячески да не прелщаются людие, сходящися с поганою черемисою, яко русь литовская с ляхи, и да ни женятся, ни посягают с ними, ни ядят, ни пиют у них и ни к себе да взывают их. И учини быти царь князь великий казанского архиепископа под Ноугородцкою архиепископию, третиего в Руси.

Но, о великих тех чюдес, Христе, кое благодарение о сих мы, грешнии, тебе принесем? Точию: «Слава неизреченным судбам твоим, Владыко! Слава человеколюбию и милосердию твоему к нам! Слава неизреченной ти благости! Велий еси Господи, и чюдна дела твоя, и ни едино же есть слово доволно наше к похвалению чюдес твоих!» И паки: «Велий Господь наш и велия крепость его, и разуму его несть числа! Кто возглаголет силы Господни и слышаны сотворит вся хвалы его? Слава единому Богу нашему, творящему дивная и преславная чюдеса, еже видеста очи наши!»

О, блажен еси ныне, граде прекрасный Казань, и от Бога благословен еси, зело радуйся и веселися паче всех руских градов! Вся бо Руская земля и градове издавна от благодати Святого Духа просвещение прияша, ты же ныне ново православием просветися и Божественными храмы обновися и, яко младенец, породися, избег темные веры суетства, и всяко нечестие потреби, и поганую бахмичю веру до конца погуби. Яко солнце красное от темных облак произшед, от прелести тоя провосия, всю страну ту лучами благоверия просвещаеши. И сего ради не унывай, но паче ликоствуй и светло торжествуй, и красуйся! Отъят бо Господь от тебе неправды твоя, бывшая от зачала в тебе, избави тя от варварского державства и жертв служения скверного Бахмета. И воцарися Господь посреде тебе, и той сохранит тя, яко сеницу ока десницею своею покрыет, и заступит тя от враг твоих, и не узриши зла к тому ни от кого же, яко новорожденного младенца, и мир Божий на тебе до века временных пребудет!

Древле бо ты злобами и неправдами великими наполняшеся и кровию многою рускою, и горкими слезами, яко реками, кипяше, и всяцеми сквернами и нечистотами преизобиловашеся, и тех ради многих беззаконей твоих великою славою словяше, яко доходити славе твоей и до самого царя вавилонского, и другу ему именоватися, и почитаему быти от него, и любиму, и славиму, от руских людей всегда поношаемь и проклинаемь бываше, и к Богу своему со слезами моляхуся, да воздаст ти Господь по делом твоим, еже и восприял еси; ныне же от них вместо проклятия благословением веселишися и похвалами ублажаемь, прославишися и седмерицею паче первого славнейши сотворися, не до Вавилона, но от конец до конец земли.

Мы же, истиннии християне и не лестнии поборницы вере Христове, како не удивимся ныне Божию человеколюбию на нас: идеже царство темное и нечестивое бе, и ту царство благочестивое процвете, идеже умножися грех, ту преизобиловаше Божия благодать. И кто ся не почюдит, и кто не прославит Бога о сем? Токмо еретик и неверных иноземцев – тии бо суть едини не ради християнскому добру: распыхахуся сердцы своими, завистию снедаеми, видяще Христову веру разширяющюся и их веру изчезающю силою Христовою, и Рускую землю продолжающуся и разширяющуся, и народа людми умножающюся.

Иже иногда слышахуся и видяху во граде Казани мерзости и запустения мечети варварские стоящи, ныне же на тех местех видяхуся церкви Божия християнские, пресветло сияюще; иже иногда злосмрадные сквары воздух оскверняющи, бесом требовахуся, ныне же кандило и благовонный фимиян в воню благоухания Христу приносится; иже иногда животная закалахуся, безсловесная скоти и птицы, ныне же самый агнец Христос за вся верные закалается, и безкровная и чистая жертва Богу выну о гресех наших приносится; иже иногда тимпаны звяцаху, и арганы восклицаху, и рожны вопияху,⁶²³ и сурны возглашаху, и трубы шумяху, вои казанские собирающи, сим подобающи им весть, да готови будут на едование плоти и пролити крови крестьянские, ныне же доброгласные трубы вопияху, рекше, звонения церковная, уши оглашающи, не страх и боязнь подающи, но веселие и умиление верным людем в сердца влагая и возбужающи от сна, и созывающи богобоязнивые мужи и жены на духовный подвиг во церкви Божии, на молбы и моления, и на Божественая славословия.

Православний же царь князь великий посылает тогда скоро со благодарною вестию к Москве наперед себе велика бо воеводу благоверного болярина, шурина своего, Данила Романовича к брату своему, ко князю Георгию, и ко отцу своему святейшему митрополиту Макарию, и ко царице своей Анастасии, и веля им поведати царское свое здравие и всех князей и великих воевод, и всех благочестивых вой его и бывшую ему помощ и великую победу над казанцы, и како взя столный град Казань, и самого казанского царя изыма. И прииде весть к Москве октября в 9 день на память святого апостола Иакова Алфеова.

Благоверный же князь Георгий и преосвященный Макарей митрополит, слышавше от царева посла, и скоро потекоша в великую соборную церковь пресвятые владычицы нашея Богородицы и со всеми епископы, иже бяху во царствующем граде Москве, кииждо давно их пришедши от епископия своего и ждущи из Казани возвращения царева, и со всеми презвитеры своими, и диаконы, и с клирики, повелевше на площади во вся тяжкая звонити, такоже и по всему граду Москве, по всем церквам святым звонити и пети благодарственные молбы, пети всю неделю.

И начаша молебная совершати преосвященный митрополит со епископы, и у всех реки слез от очию на брады и на перси проливахуся и на землю течаху. Небо и земля, и вся тварь тогда дивящеся вкупе и радующися со человеки, славящи и величающи творца своего, всесилного Бога, даровавшему слузе своему, благочестивому царю, дивную победу на варвары. И всей Рустей земли – во градех и в селех, и во всех людех радость и веселие бысть велико на долго время.

Православнии же християне, иноцы и мирстии, и вси полатнии сановницы с ними – и что убу не глаголаху, и что ли не творяху, победная плещущи, и веселящися, и борзо течение ко святым церквам творяще, и состизающися и друг со другом, сами у себе пытающися, и повеющи, како их самодержец казанцы злые победи и град Казань взя с крепкими стенами и людми его, отец же его и деды, и прадеды, по многа лета доступающи, и никий же от них тако не возможе взяти.

Царь же князь великий пребысть в Казани, взяв град, 15 дней, устрояя и уверяя, и уряжая. И дву великих воевод в себе место во граде наместники остави: князя Александра Горбатого да князя Василья Сребреного судити людем и войская попечения творити; с ними 60000 вой на все лето в собълюдение царству; а в Свияжскам граде два же воеводы: князя Петра Шуйского и болярина, именем Бориса Салтыкова, и 40000 вой, добре разчинив.

И тако возвратися ко отчеству своему Руские земли, светлу победу поставль над супостаты своими. В веселии мнозе и в радости велицей грядяше ис Казани в ладиях прежде реченную многажды великою рекою Волгою к Нижному Нову граду, здрав и неврежен, со всеми рускими силами, Божиею благодатию храним, с великою славою и со многим богатьством, и з бесчисленною корыстию, низложив сопротивоборцов своих и ведяху с собою жива супостата своего, царя казанского, пленив, и многих с ним улановей и мурзы, и князей казанских з женами и з детми безчисленно в плен.

Царя же Шигалея со всею его силою отпусти полем великим в вотчину его, в Касимов, тем же путем, им же ехал сам Шигалей х Казани. Царевичев же азстороханских – болшего брата Дербыш-Алея с честию, одарив, и отпустив его во Орду; и по лете едином от нагай убиен бысть; меншего брата, Кайбулу, с собою к Москве взя, да служит ему на Москве, и даде ему вотчину Юрьев-град Поволский.

Протчая же воя вся идяху за ним из Казани к Василю-граду землею Казанскою по нагорней стране и по лугувой не проходными пути чрез высокие горы и дебри, и блата, блудяще пеши по пустыням. И мнози з гладу помроша, не доставше пищи у них, и инии же конину и зверину, и мертвечину ядоша. И коней без числа паде, яко мало их выведоша на Русь: кииждо бо князь или воевода 1000 и 2000 водяше коней, и у того 10 или 5 остася. И у всех такоже, у силних и у несилных, и вси пеши на Русь приидоша.

И егда бысть в Нижнем в Нове граде царь князь великий, и оттоле поеде на конех, шествие пути творя сквозь грады и села з братом своим со князем Владимиром и со всеми князи, и с воеводы к царствующему граду Москве. И встретаху его священницы и мниси с народом, со кресты исходящи из градов и ис сел, стоящих по пути ему, с молитвами и похвалами, и с веселием великим.

И прииде в великую обитель живоначалные Троицы, в лавру Сергия чюдотворца, и доволно игумена и з братьею напита ядением и питием, и милостыню вда. И ту всрети его, пришед с Москвы, брат его, князь Георгий Васильевичь, с князи и з боляры. И пойде царь князь великий изо обители Сергиевы вкупе з братьею своею к преславному граду Москве.

Слышан же бысть на Москве царский приход его, и выехаша посланнии от митрополита епископы 3, и встретиша его от града Москвы за 12 верст в царском селе его в Тонинскм со архимариты и игумены: Ростовский архиепископ Никандр и Тверский епископ Иоаким, и Сава, епископ Крутицкий, мир и благословение носяще от преосвященного отца Макариа митрополита. И поклонився ему, и благословивше его, и скоро назад возвратившеся от него. Приближающися ему к посаду града, и пусти ведома впереди себе далеко с приставником воеводою казанского царя со знамением его и с пленеными казанцы, полк велик до 50000.

И по звоне весь великий град Москва изыдоша на поле за посад в сретение царя великого князя: князи и велможи его, и вси старейшины града, богатии и убозии, юноши и девы, и старцы со младенцы, и чернцы и черницы, и спроста – все множество безчисленое народа московского и с ними же вси купцы иноязычные: турцы и армены, и немцы, и литва, и многия странницы. И встретиша за 10 верст, овии же за 5 верст, овии же за 3, ови же за едино поприще, оба полы пути стояще со единого и угнетающеся, и теснящеся. И видеша самодержца своего идуща, яко пчелы матерь свою, и возрадовашася зело, хваляще и славяще, и благодаряще его, и победителя велика его нарицающи, и многа лета ему восклицающе на долг велик час, вси поклоняхуся ему до земли.

Он же посреди народа тихо путем прохожаше, на царстем коне своем ездя со многим величанием и славою великою, на обе страны против поклоняшеся народом, да вси людие видяще, насладятся велелепотные славы его, сияющия на нем, бяше бо оболчен во весь царский сан, яко на светлый день Воскресения Христа, Бога нашего, во златная и сребряная одежда: и златый венец на главе его с великим жемчюгом и камением драгим украшен, и царская порфира о плещу его, и ничтоже ино видети и у ногу его разве злата и сребра, и жемчюга, и камения многоценного. И никто же таких вещей драгих нигде же когда виде, удивляют бо сия ум зрящих на нь.

За ним же яздяху братия его, князь Георгий и князь Владимир, такоже и тии в венцах златых и в порфирная, и златые одеяна, за ними же и круг их – вси князи и воеводы, и благородные боляре, и велможа идяху, по тому же в пресветлая и драгая оболчены, и коемуждо на выях их повешены чепи и гривны златые, яко забыти в той час всем людем, на такие красоты на царские зрящим, вся домовная попечения своя и недостатцы.

Прилучиша же ся тогда и послы некие, с честию и з дары пришедше от далних стран⁶²⁴ на болшую славу самодержцу нашему: вавилонского царя посол,⁶²⁵ сеит царства его, муж зело премудр, и взят бысть из Казанского царства за 25 лет, удал, и несть бывал от тоя земли преже сего на Руси посол; и послы нагайские,⁶²⁶ и послы польского короля,⁶²⁷ и послы дацкого короля,⁶²⁸ и послы свицкого короля,⁶²⁹ и посол волоский,⁶³⁰ и купцы Англиские земли.⁶³¹ И тии вси послы же и купцы тако же дивляхуся, глаголюще, яко: «Несть мы видали ни в коих царствах, ни в своих, ни в чюжих, ни на коем же царе, ни на королех сицевые красоты и силы, и славы великие!»

Овии же народи московстии, возлезше на высокие храмины и на забрала, и на полатные покровы, и оттуду зряху царя своего; овии же далече напред заскачише и от инех высот неких, лепящеся, смотряху, да всяко возмогут его видети. Девицы же чертожные и жены княжия и болярские, им же нелзе есть в такая в позорища великая, человеческого ради срама, из домов своих исходити и ис храмин излазити не полезно есть, где седяху и живяху, яко птицы брегоми в клетцах, ови же сокровенне приницающи из дверей и из оконец своих и в малые скважницы глядаху, и наслаждахуся многого видения того чюдного, доброты и славы блистающияся.

Входящу же ему в болшая врата граду, зовомые Фроловские,⁶³² и всрете его ту, изшед, преосвященный митрополит Макарий со архиепископы и епископы, со архимариты и со игумены, и презвитеры, и з диаконы, и с клирики, и со всем священным собором, и со множеством великим народа московского, носяще честные кресты и святые чюдотворные иконы, с кандилы и со благовонными фимияны, и со свещами горящими, яко воистинну царю победителю почесть носяще, и благодарственные хвалы многи воздаваху ему. Он же, егда узре собор святительский, и борзо скочи с коня своего и целова честные кресты и святые иконы. И достойная поклонения святительскому собору дав, и пеш пойде за честными кресты и за освященным собором в великую церковь пресвятые Богородицы, стелющим по пути ему красные ковры срацынские от врат градных и до дверей церковных и до полатных лествиц его.

И вшед, слуша в соборной церкви велицеи святые литургии, лице свое слезами моча и моляся, благодарствуя Бога, яко не тще быша труды его и подвизи, и восприях от Господа, его же по многа лета просил есть. И целова руку со слезами Петра чюдотворца, такоже и мощи святителя и чюдотворца Ионы. И егда соверши преосвященный митрополит соборне Божественую литургию со всем освященным собором святительским, и сшед от олтаря, и вдаст самодержцу святую просфиру, и глагола ему слово духовно и учително, всему святительскому собору стоящу ту и честным велможам царевым, и боляром великим, и воеводам.

И рече преосвященный митрополит: «О господине, духовный сыне мой, державный царю, не скорби, ни тужи, ни печалися, но радуйся паче и веселися, славя Бога, иже спасение и победу подаде тебе на противные! И буди бо нам всегда великая Божия благодать, яже у тебе ныне бысть; проси бо с верою и взя, иский обретеся, и удари – отверзеся. И то убо печалным спомогай и нищим, и алчющим пища сподавай, и нагим – одежа, боляре же и велможи своя честны имей и обогащай их, да не будут скудны ничим же, и ко всем слугам своим, к малым же и к великим, любовь тиху показуй и потребная им подавай по апостольскому словеси, да с радостию тебе служат, а не воздыхающе; повинных же не скоро смертию осужай, но со испытанием великим, аще будут достойни за дела своя казнь прияти смертную, но и то с милостию и с пощажением, и отпущати и дважды, и трижды, да покаются и престанут от злоб своих к тому не творити их».

И поучен бысть надолзе от митрополита царь самодержец, и поклонся до земли отцу митрополиту на духовном поучении его со многим смирением и страхом, яко от Божиих уст наказание от него приим. И обещася ему та творити и быти, якоже поучи его отец митрополит.

И многу того дне милостыню нищим и по монастырем чернцем, и по градцким церквам иереем вда, и всех осуженных на смерть и в темницах седящих на волю испусти, и земские дани своя людем облегчи, и милостыню разосла по всей державе своей: и по градом, и по селом, и по монастырем по всем, по малым же и по великим, и по пустыням; и по всем церквам святым, где есть, свеща и просвира отправляти, и да молятся прилежно Богу о телесном здравии его и о душевном спасении игумени и попы.

И поиде благоверный царь из великие церкви соборные на сени своя, во церковь пресвятые Богородицы Благовещения и в той такоже помолися и молебны пев. Ис тоя же церкви пойде во царские полаты своя.

Царица же христолюбивая Анастасия въсретити уготовася царя самодержца по царскому обычаю своему, на преддверие полатное изшед со благоверными женами, с княгинми и з болярынями, и веселия полны, на землю проливающи слезы, яко печалная горлица, супруга своего видев давно разлучившимся от себе и паки прелетевшу к первому подружию своему. И вопль их и тоскование обою преста, и радостна быста зело, другь друга видевше, или рещи, яко красная денница пресветлое солнце, на вселенную с востока в полаты своя входяща, узре и помраченный облак уныния и печали, преже бывшие и по нем, светлостию лица своего и веселым зрением на ню прогоняя от нея, и невидим, яко дым, сотвори я.

И тогда повеле царь князь великий пиршеству велию по 40 дней сотворятися, посажая с собою первого дни на пиру преосвященного отца своего митрополита Макария и весь с ним собор святительский, и священницы, и диаконы со всего града Москвы; и в прочии же дни вся опоясанные воинством князи и воеводы, и боляре, и велможи.

И доволно царским веселием повеселися, учрежая и одаряя князи и воеводы, и вся благоверные и до менших всех: овым грады в кормление дая, овым в вотчину сел прибавляше, овем же злата и сребра, и светлая портища, и добрые кони подаяше, кои чего достоин есть.

Веселящу же ся ему и быша в веселии велице, и воспомяну о казанском царе, плененом им и в заключении седящем, посла к нему самодержец наречие: «Аще прокленет веру бахмичю и верует в распятого Сына Божия, в Господа нашего Иисуса Христа, в рускую нашу святую веру, еже, русь, мы веруем, от грек приемше, то избавится ото одержания сего и приимет от мене честь и славу велию, и будет, яко единого мы отца и матери рожденныи, ми брат любимый, а не яко пленник мой и сопостат; аще тако не хощет, то зле умрети имать в заточении нужнем, в горцей темнице, во узах тяжких и во оковех».

Косну же ся в сердце казанского царя благостная искра Святого Духа, и восхоте прияти нашу истинную веру православную и бысть христианин. Посланный же болярин, пришед от казанского царя, и вся реченная царем сказа своему царю самодержецу. Царь же князь великий повеле скоро его привести пред ся в полату пред вся велможи своя, на пришествие его седящая с ним.

Введену же бывшу со страхом и трепетом казанскому царю в златую полату, и восташа противу его вси князи и воеводы московские, овии же встретиша его на полатных лествицах, овии же на площади. И вшед царь в великую полату, и пад на колену свою, мил ся дея царю самодержцу и рабом его неизменным называяся, подвизая на печалование к нему братию его, князя Георгиа, князя Владимира и вся председящия князи и боляре, и воеводы его, в порфирная и златая одеянных, слезы горкие точа ото очию своею и моляся быти христианин и не погибнути в заключении горкие темницы от безчесного видения того, срама и студа исполнена: сам себе преже царь и господин бе, и самому ему служаху мнози уланове и князи, и мурзы, той, яко злодей осуженик, со страхом великим предстоя пред очима всех, по руце от приставник держим, во одежах худых, умилению и слезам достоит.

И вси князи и воеводы, веселящеся в полате, прослезишася о нем и восплакашася, зрящи его худа стояща. И паки же воспросити его, токмо предо всеми, повеле царь самодержец, аще истинно и нелестно верует во Христа. Царь же крепляшеся стоя и неложно обещевашеся веровати во Христа и креститися.

Царь же князь великий, слышав от казанского царя Едигера Касаевича истинное слово и обещание его, и рад бысть о сем велми паче всея казанские победы: радость бо бывает всем апостолом на небесех о едином грешнице, кающемся на земли. И повеле сетовные порты сняти с него и омыти его в бани от скверны, и облещи в ризы своя царские, и венец возложити на главу его, и гривну златую обесити на выи ему, и перстня воздети на руце его. И сести ему веле близ себе и пировати, и веселитися с собою, но не из единех сосудов, яко еще бе не крещен. И не веле ему от мимошедших скорбну быти и печалну, но радоватися паче и веселитися, яко быти сие изволение о нем Божиими судбами.

И по пяти месяцех крестити его повеле во имя Отца и Сына и Святого Духа. Крести же сам преосвященный митрополит Макарий на Москве реке со епископы и со архимариты, и со игумены, и с презвитеры, и з дьяконы честно месяца марта в 5 день, на память преподобного отца нашего Герасима. Прият же его от купели породные сам царь князь великий. И нареченно бысть имя его во святом крещении Симеон. Иже иногда быв лютый волк и хишник, и кровопийца, ныне же явися кроткое и незлобивое агня Христовы ограды живоносные, паствы благия.

И толма возлюби самодержец, яко и братом его назва себе, и отец ему по духу бысть. И даде ему грады и земли во одержание и во отечество, и всю царскую казну его отда ему же, еже в Казани вся, и до единые медницы. И приведе ему невесту от славна и от велика рода болярска, и обогати его златом и сребром, и многоценными вещми драгими одари его, да живет без печали на Руси, служа самодержцу, и да не унывает, и не тужит по вере своей срацынской и по царстве Казанском, и по стране земли отечества своего.

Царица же Казанская, преже плененая жена Сап-Кирея, царя казанского, преже бывши много добром нужена бысть крещение прияти и не крестися, и отдаде ю за царя Шигалея, аки замуж за иного царя ни за коего же не восхоте поити, аще не царь Шигалей поимет ю, якоже обещася ей и клятву даде, аще и смерть прияти ей от него, то бо есть царь великороден сый и отечеством болши всех царей, и старейший местом и честнеиший служащих самодержцу.

И взем ю за себя царь Шигалей, казанскую царицу, и не любляше красоты ея, хоте бо его в Казани былием отравным уморити, якоже преже сказася о ней. И живяше она, во отлученней у него и несветлей храмине заключенна, аки в темнице, и спати с нею не схожася, и един раб его, варварин, з женою своею, старый, верный ему, приставлен кормити и служити ей, да токмо не смеяше ю живу уморити, слова ради к нему о ней самодержцева.

А царевича младого, сына ея, Мамш-Кирея, повелением самодержцевым крестиша. И наречено бысть имя его во святом крещении царь Александр. И изучен бысть руской грамоте гораздо, и препираше многих в беседе, от книг истязающихся с ним, никтоже може препретися с ним.

Взят же столны и великий град Казань благоверный царь князь великий Иван Васильевичь Владимирский, Московский, и Великоновогородцкий, и Псковский, и всея великие Росии великий самодержец християнский лета 7061-го году октября во 2 день, на память святых великомученик Киприана и Устины, в день недельный, в 3 часа дни, много подвизася за свою богохранимую державу, за Рускую землю, за православные люди, день и нощ сердцем боля и стоня душею, и сокрушаяся, и никогда же царских брашен сладких в сытость и в сладость насыщашеся до побежения казанцев. И печаль ему о Казани всегда веселие пресецаше, по всяк час слыша овцы своя, люди руские, от волк казанцев разганяемы и похищаемы, и снедаемы.

И скорбь велика обдержаше много лет все христианство Русские земли, убогих и богатых, и воин, и воевод, князей и боляр, и всех людей простых, изнемогаху бо земские люди простые с частых податей и великих и не успеваху, дающи царские оброки; воеводы же и воини, не опочивающи, во бранех тружахуся, борющеся с погаными за християны, и с коней своих не слазяще, и оружий своих не снимающи, подворей своих и жен, и милых своих малых детей не знающе, гостем толко прихажаху на час, являющися домови к женам своим и к детем.

И мнози тогда худоумные человецы или, прямо рещи, безумные и тщедушные, негодоваху и роптаху на самодержца своего, яко самому ему землю свою губящу и паче злее ратных, и не щадящу, и не брегущу людей своих. Он же, предобрый в самодержцех, не похвалы тленные себе взыскуя, да славен будет в родех мужеством, якоже и Макидонский Александр, до край земли дошед и смерти не убежа, или преже его бывый Ликиний царь, до четырех градов дошед и столпове тамо постави, и свое имя в писаниих. – Сей же не о таковей славе подвизашеся, но о своем царствии тружашеся, общего ради составления мирского, о благостоянии святых церквей и устроении земском, и о тишине всего православного християнства, да не паки бы поработитися поганым, якоже при царе Батые бысть.

И в день убо царская строяше, нощию же по церквам святым и по монастырем, близ града стоящим, яздяще и молящеся к человеколюбцу Богу и ко пречистой Богородицы, обливаяся слезами, помиловати и ущедрити согрешившая рабы своя и до конца смирити, и покорити ему поганые казанцы со всею многою черемисою их.

Не презре же Господь моление раба своего и увиде смирение и сокрушение сердца его, и верное прошение его, и воздыхание с рыданием услыша, и сотвори с ним по вере его великую свою милость, и даде ему милосердый Богь желание сердца его, и вся подвиги и труды его благих исполни, и предаде его в руце, яко малу и худу птицу, великое царство Казанское, на час его от прародителей его убреже ему.

И тако Казань державы царские до конца отпаде и великому царству Московскому работати и нехотя повинуся, и Руская земля совершенного мира от казанцев насладися.

Дважды бо бе сам ходил х Казани со всеми силами рускими, дважды же царя Шигалея посылал и великих воевод своих с ним, такоже со всеми вои рускими. Всего же было хожения при нем х Казани в лете, в зиме седмью в девять лет: пятью бо ходиша до Казанского взятия, дважды же после взятия – нижния черемисы пленом и сечью до конца показнити за изменство их, что предавшеся и паки скоро измениша того же лета.

По 6 месяцех паки учиниша брань сице: воеводы бо казанские послаша воеводу свияжского Бориса Салтыкова не с великою силою на некие улусы черемиские, еще не покаряющимся им, яко да и тех покорят и смирят. И за тех восташа вси людие, и паки возмятеся вся земля. И того воеводу жива яша, побивше вои его 20000, и заведоша его в башкирские улусы и в далную черемису, за 700 верст за Казань, и умучиша его тамо. И воевахуся пять лет не отступающи от Казани и паки хотяще град свой восприяти, не дадущи гражаном руским на дела своя из града изходити. Токмо великою силою прогоняще их и тако исхожаху на оружия своя, данележе изчезе вся черемиса за беззакония своя, якоже и владелцы их – уланове и князи и мурзы, острием меча вси поразишася.

И сосчиташа же сами себе изставшиися казанцы и черемиса всех побитых своих во взятье казанское и преже взятья, и по взятии – и татар, и черемисы, во граде и в острогах, и во плен сведеных, и от глада умерших, и от мраза, и всячески везде погибших, ведомых ими и писаных, кроме неведомых и неписаных, 757270 человек. Мало же их живых остася во всей земли Казанской, разве простых живых людей, худых и немощных, и убозех земледелец.

Въехав же великий самодержец благоверный царь князь великий Иван Васильевичь во царствующий свой в преименитый град Москву месяца ноября вь 1 день, на память святых безсребреник Козмы и Дамиана, и тако сед на престоле своем – великого царства Руского, правя скипетр державы своея, утер кровавый пот свой, покорив под себя жестокие и лукавые казанцы и паче злейшую их черемису поганую, оставив себе славу великую превыше отец своих и память вечную в роды руские в веки.

Сицев бе той царь князь великий. И многа при себе памяти и похвалы достойна сотвори: грады новые созда и ветхия обнови, и церкви пречюдные и прекрасные воздвиже, и монастыря общежителные иночествующим устрой. И от юны версты не любяше никакие потехи царские: ни птичья лова, ни песья, ни звериные борбы, ни гуселного звяцания, ни прегубниц скрипения, ни мусикийского гласа, ни пискания свирелного, ни скомрах, видимых бесов, скакания и плясания. И всяко смехотворение от себе отрину, и глумники отгна, и вконец сих возненавиде. И токмо всегда о воинственнем попечении упражняшеся и поучение о бранех творяше, и почиташе доброконники и храбрые оружники, и о сих с воеводами прилежаще, и сим во вся дни живота своего с мудрыми советники своими поучашеся и подвизашеся, како бы очистити землю свою от поганых нашествия и от частого пленения их; к сему же тщашеся и покушашеся, како бы всяку неправду и нечестие, и кривосудство, и посулы, и резоимание, и разбой, и татбы изо всей земли своей извести, правду же и благочестие в людех насеяти, возрастити. И того ради по всей области великие державы своея, по всем градом и по селом изыска, устави разумные люди и верные сотники, и пятдесятники, и десятники на вере и к роте приведе во всех людех якоже Моисей во израилтянех,⁶³³ да кииждо блюдет числа своего, аки пастырь овцы своя, и разсмотряет в них, и изыскует всякого зла и неправды, и да обличает виноватого пред болшими судьями, и, аще не престанет от злого обычая своего, то да смерть примет о деле своем неизмолимо. И сим обычаем укрепи землю свою. Но ли еси не мощно злые обычаи, издавна застаревшаяся в человецех, искорени и истребити!

И бысть в царствии его велия тишина во всей земли Рустей, и укротися всяка беда и мятеж, и великий разбой, и хищения, и татба не именовашеся, яко при отце его бысть, и частое варварское пленение преста, убояша бо ся крепкие силы его пагании цари, и устрашишася меча его нечестивии короли, и военачалницы нагайские, мурзы, усумнешася блещания копей его и щитов, и вострясошася, и побегоша немцы с магистром ото искуснейших ратоборец, и сосече стремление люборатным казанцем, и смирение прекланяет вые черемиская! И стеснившаяся от супостат руские пределы на все страны разшири, и продолжи их до край морских, и наполни безчислеными селенми людскими, и многи победы на супротивных постави, яко разным точию имен воеводских боятися и трепетати. И зваху его во всех странах крепким царем и непобедимым, и бояхуся погании язы́цы ратию приходити на Русь, слышаще же его жива еще, и страх его сведуще, якоже заточеные самояди македонским царем Александром за великие горы на край Чермного моря.⁶³⁴ Колижды же прихожаху агаряне на землю нашу, но не яве, якоже при отце его и прадеде, яко во всей земли, неисходяще, в руских украинах живяху, но татем прихожаху и нечто украдом похищаху, и бегаху, яко звирие гоними. Воеводы же московские, где убо ощутивше варвар и на кою украйну пришедших, и тамо, собравшеся, прогоняху их и, яко мышей, давляху и побиваху: то бо есть от века и от рожения дело варварское и ремество – кормитися войною.

Конец о взятии Казанском.