Беседа 6. О Серафимах
1. Едва только мы переплыли море собеседования об Озии, едва переплыли не вследствие длинноты пути, но вследствие вашей плывущих вместе с нами, любознательности. Так и кормчий, имея спутников любознательных и желающих видеть чужие города, совершает путь не в один день, хотя бы расстояние было только на один день, но принужден бывает употреблять на это больше времени, подплывая к каждой пристани, позволяя заходить в каждый город, чтобы сколько-нибудь удовлетворить желанию плывущих вместе с ним. То же сделали и мы, плавая не около островов, показывая не берега, пристани и города, но добродетели мужей праведных и беспечность грешников, бесстыдство царя и дерзновение священника, гнев Божий и человеколюбие Его, из которых то и другое послужило к исправлению. Но так как наконец мы дошли до царского города, то уже не будем медлить, а устроив себя, как намеревающиеся войти в город, таким образом взойдем в горнюю столицу, Иерусалим, матерь всех нас, город свободный, где Серафимы, где Херувимы, где тысячи Архангелов, где тысячи тысяч Ангелов, где Престол Царский. Пусть же не присутствует здесь никто из непосвященных и нечестивых, – потому что мы намереваемся приступить к таинственным повествованиям, – никто из нечистых и недостойных слушать об этом; или лучше – пусть присутствует всякий, и непосвященный, и нечестивый, только пусть оставит вне всякую нечистоту и порочность и таким образом входит сюда. Так и того человека, который имел нечистые одежды, отец жениха выгнал из брачного дома и священного чертога не за то, что он имел нечистые одежды, но за то, что вошел, имея их; не сказал ему: почему ты не имеешь одежды брачной, но: «Как ты вошел сюда не в брачной одежде?» (Мф.22:12). Ты стоял, говорит, на распутьях, прося милостыни, и я не постыдился твоей бедности и не отвратился от твоего презренного состояния, но, избавив тебя от всякого унижения, ввел в священный чертог, удостоил царской вечери и оказал высшую честь тебе, достойному крайнего наказания; а ты и от благодеяний не сделался лучшим, но остался при обычном пороке, обесчестив брак, оскорбив и жениха; отойди же теперь и понеси должное наказание за такую бесчувственность. Так и каждый из нас пусть смотрит, чтобы не услышать таких же слов, и, оставив всякие помыслы, недостойные духовного учения, пусть таким образом участвует в Священной Трапезе. «В год смерти царя Озии, – говорит пророк, – видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном». Как он видел, я не знаю; о том, что он видел, он сказал; а как видел, о том умолчал; я принимаю сказанное, но не любопытствую знать умолчанное; разумею открытое, но не исследую сокрытого; для того оно и сокрыто. Объяснение Писаний есть золотая ткань, основа ее – золото, нить ее – золото; не примешиваю тканей паутинных; знаю слабость моих мыслей. «Не передвигай, – говорит Премудрый, – межи давней, которую провели отцы твои» (Притч.22:28). Переставлять пределы не безопасно; и как мы переставим то, что назначил нам Бог? Ты хочешь знать, как пророк видел Бога? Будь и сам пророком. Но как, скажешь, это возможно для меня, имеющего жену и заботящегося о воспитании детей? Возможно, если захочешь, возлюбленный. И этот пророк имел жену и был отцом двоих детей, но ничто такое не было для него препятствием. Подлинно, брак не служит препятствием для шествия к небу. Если бы он был препятствием и жена была бы причиной наших бедствий, то Бог, вначале сотворив ее, не назвал бы ее помощницей. Я хотел сказать, что значит «седение» Божие. Бог не сидит, потому что это – положение тела, а Божество бестелесно.
2. Я хотел сказать, что значит «Престол» Божий. Бог не объемлется Престолом, потому что Божество неограниченно. Но боюсь, чтобы, распространяясь в беседе об этом, мне не замедлить уплатой долга. Я вижу, что все хотят слышать о Серафимах, и не сегодня только, но еще с первого дня; потому мое слово, проходя, как бы через толпу людей, через множество мыслей, встречающихся ему с великим стремлением, спешит к этому повествованию. «Вокруг Него стояли Серафимы», – говорит пророк (Ис.6:2). Вот Серафимы, которых давно все вы желали видеть. Посмотрите же, насытьте ваше желание, но без смятения и без поспешности, как бывает при царских выходах. Там это бывает по необходимости; копьеносцы не ожидают, пока зрители насмотрятся, но прежде, нежели они хорошо рассмотрят все, заставляют удалиться; а здесь не так, но слово представляет нам зрелище до тех пор, пока вы не рассмотрите всего, сколько можно рассмотреть. «Вокруг Него стояли Серафимы». Прежде достоинства естества их пророк показал нам достоинство их по близости их местопребывания. Он не сказал прежде, каковы Серафимы, но сказал, где они стояли. Последнее показывает достоинство их больше первого. Почему? Потому, что величие этих сил не столько доказывается тем, что они Серафимы, сколько тем, что они стоят близ Царского Престола. И мы тех из копьеносцев считаем знаменитейшими, которых видим идущими близ самой царской колесницы. Так и из бестелесных сил те – светлее, которые находятся близ самого Престола. Потому и пророк, не говоря о достоинстве естества их, наперед говорит нам о преимуществе их по местопребыванию, зная, что в этом – высшее их украшение, что в этом – красота тех существ. Подлинно, в том слава, и честь, и всякая безопасность, чтобы являться около этого Престола. То же можно видеть и касательно Ангелов. Христос, желая показать величие их, не сказал, что они Ангелы, и потом замолчал, но сказал: «Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного» (Мф.18:10). Как там высшим знаком достоинства ангельского служит то, что они видят лицо Отца Небесного, так и здесь высшим знаком достоинства Серафимов служит то, что они стоят вокруг Престола, а он находится посреди их. Но это великое достоинство и тебе можно получить, если захочешь. Господь находится посреди не только Серафимов, но и нас самих, если мы захотим. «Ибо, где двое или трое, – говорит Он, – собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф.18:20); и еще сказано: «близок Господь к сокрушенным сердцем и смиренных духом спасет» (Пс.33:19). Потому и Павел взывает: «О горнем помышляйте,... где Христос сидит одесную Бога» (Кол.3:1–2). Видишь ли, как он поставил нас вместе с Серафимами, приведши близко к Царскому Престолу? Далее пророк говорит: «У каждого из них по шести крыл». Что показывают нам эти шесть крыльев? Высоту, возвышенность, легкость и быстроту этих существ. Потому и Гавриил нисходит с крыльями, – не потому, чтобы были крылья у этой бестелесной силы, но в знак того, что он сошел с высочайших областей, оставив горние обители. А что значит число крыльев? Здесь нет и нужды в нашем толковании, потому что само слово объяснило себя, описав нам их употребление. «Двумя, – говорит, – закрывал каждый лице свое», – и справедливо: ими, как бы некоторой двойной оградой, они заграждали свои взоры, потому что не переносили блеска, исходящего от этой славы. «И двумя закрывал ноги свои», – может быть, по причине той же поразительности. Так и мы обыкновенно, будучи объяты каким-нибудь ужасом, со всех сторон закрываем свое тело. Что я говорю о теле, когда и сама душа, почувствовав то же при чрезвычайных явлениях и сосредоточив свою деятельность, убегает в глубину, со всех сторон ограждая себя телом, как бы некоторым покровом? Впрочем, слыша об изумлении и ужасе, да не подумает кто-нибудь, что они находятся в некотором неприятном страхе; с этим изумлением соединено и некоторое безмерное удовольствие. «И двумя летал». И это служит знаком того, что они постоянно стремятся к высокому и никогда не смотрят вниз. «И взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят» (Ис.6:3). И воззвание их также служит для нас величайшим знаком их удивления; они не просто воспевают, но весьма громко, и не только громко, но и постоянно делают это. Тела светлые, хотя бы они были даже чрезвычайно светлыми, обыкновенно поражают нас только тогда, когда мы в первый раз обращаем на них взоры; а когда мы посмотрим на них дольше, то от привычки перестаем удивляться, так как глаза наши присматриваются к этим телам. Потому видя и царское изображение, лишь только выставленное и светло блистающее красками, мы удивляемся; но через один или два дня уже не удивляемся. Что я говорю о царском изображении, когда мы испытываем то же самое и в отношении к солнечным лучам, светлее которых нет никакого тела? Таким образом привычка уничтожает удивление ко всем телам; но в отношении к славе Божией бывает не так, а совершенно напротив. Чем более те силы созерцают эту славу, тем более они изумляются и больше удивляются; потому они с того самого времени, как начали существовать, доныне созерцая эту славу, никогда не переставали восклицать с изумлением; то, что испытываем мы в течение короткого времени, когда молния проносится перед нашими глазами, это они испытывают постоянно, и непрестанно с некоторым удовольствием чувствуют удивление. Притом они не только взывают, но делают это взаимно друг к другу, что служит знаком сильнейшего изумления. Так и мы, когда гремит гром или трясется земля, не только вскакиваем и восклицаем, но и сбегаемся в домах друг к другу. То же делают и Серафимы; потому они и взывают друг к другу: «Свят, свят, свят».
3. Узнали ли вы это воззвание? Наше ли оно, или серафимское? И наше, и серафимское, потому что Христос разрушил средостение ограды, примирил небесное и земное, и «соделавший из обоих одно» (Еф.2:14). Прежде эта песнь была воспеваема только на небесах; но когда Владыка благоволил сойти на землю, то принес к нам и это песнопение. Потому и этот великий первосвященник, представ перед Святой Трапезой, совершая словесное служение, принося Бескровную Жертву, не просто призывает нас к этому славословию, но наперед сказав Херувимскую песнь и упомянув о Серафимах, таким образом повелевает всем возносить это страшное воззвание, чтобы напоминанием о существах, поющих вместе с нами, возвысить ум наш от земли, и как бы так взывает к каждому из нас: ты поешь вместе с Серафимами; стань же вместе с Серафимами, распростирай крылья вместе с ними, летай вместе с ними около Царского Престола.
И удивительно ли, что ты становишься вместе с Серафимами, когда к тому, чего не смеют касаться Серафимы, тебе Бог дозволил приступать безопасно? «Тогда прилетел, – говорит пророк, – ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника» (Ис.6:6). Тот алтарь есть образ и подобие этого алтаря, тот огонь – этого духовного огня. Но Серафим не смел коснуться его рукою, а коснулся клещами; ты же принимаешь рукой. Итак, если посмотришь на достоинство предложенных даров, то они гораздо выше прикосновения Серафимов; а если представишь человеколюбие твоего Владыки, то благодать предложенного не стыдится низойти до нашего уничиженного состояния. Потому, представляя это и помышляя о величии дара, человек, восстань когда-нибудь, отступи от земли, взойди на небо. Но, скажешь, тело влечет и притягивает вниз? А вот наступают дни поста, которые придают легкие крылья душе и бремя плоти делают легким, хотя бы они нашли тело тяжелее всякого свинца. Впрочем, речь о посте пусть будет после, а теперь станем говорить о таинствах, для которых и установлены посты. Как на Олимпийских играх цель борьбы – венец, так и цель поста – чистое приобщение; а если мы в продолжение таких дней не исполним этого, то, тщетно и напрасно изнурив себя, без венцов и наград сойдем с поприща поста. Для того отцы и распространили поприще поста и дали нам время покаяния, чтобы мы, очистив и омыв себя, таким образом приступали к таинству. Потому и я уже теперь громким голосом взываю, свидетельствую, прошу и умоляю – не с нечистотой, не с порочной совестью приступать к этой Священной Трапезе, потому что иначе это не будет приступлением и приобщением, хотя бы мы тысячу раз прикасались к Святому Телу, но осуждением, мучением и увеличением наказания. Итак, никакой грешник пусть не приступает, или лучше, я не скажу: никакой грешник, – потому что в таком случае я себя прежде всех отлучаю от Божественной Трапезы, – но пусть не приступает никто, оставаясь грешником. Для того я уже теперь наперед и говорю это, чтобы, когда наступит царское пиршество и настанет та священная вечеря никто не мог сказать: я пришел неприготовленным и нагим; нужно было прежде сказать об этом; если бы я услышал об этом прежде, то, конечно, переменился бы, конечно очистился бы, и таким образом приступил бы. Потому, чтобы никто не мог ссылаться на такой предлог, я уже теперь наперед свидетельствую и убеждаю показать великое раскаяние. Знаю, что все мы виновны, и никто не может похвалиться, что он имеет чистое сердце. Но не то тяжело, что мы не имеем чистого сердца, но что, не имея чистого сердца, не прибегаем к Тому, Кто может сделать его чистым. Он может, если захочет, или лучше – Он гораздо больше нас хочет, чтобы мы были чистыми, но ожидает хотя бы малого повода от нас, чтобы надежнее увенчать нас. Кто был грешнее мытаря? Но только за то, что сказал: «Боже, милостив буди мне грешному», – он вышел оправданным больше фарисея (Лк.18:13). Какую силу могли иметь эти слова? Но не слова очистили его, а то расположение, с каким он сказал эти слова, или лучше – не одно только расположение, но еще прежде того человеколюбие Божие.
4. Какое великое дело, скажи мне, какой труд, какой подвиг для грешника убедить себя, что он грешник, и сказать это перед Богом? Видишь ли, как не напрасно я говорил, что Бог хочет получить хоть малый повод от нас, и потом уже Сам делает все для нашего спасения? Покаемся же, будем скорбеть, будем плакать. Когда кто-нибудь лишится дочери, то часто проводит большую часть своей жизни в слезах и рыданиях; а мы погубили душу, и не плачем; лишились спасения, и не сокрушаемся? Что я говорю о душе и спасении? Мы раздражили Владыку столь Кроткого и Благого, и не скрываемся в землю? Подлинно, попечением Своим о нас Он превосходит всякое благорасположение не только попечительного владыки, но и любвеобильного отца и чадолюбивой матери. «Забудет ли женщина грудное дитя свое, – говорит пророк, – чтобы не пожалеть сына чрева своего? Но если бы и она забыла, то Я не забуду тебя» (Ис.49:15). Это изречение верно и без доказательства, потому что оно – Божие; однако мы представим теперь и доказательство от дел. Некогда Ревекка велела сыну своему притворным образом предвосхитить благословение, одела его хорошо со всех сторон и дала ему вид брата; но увидев, что он и при этом не ободряется, и желая уничтожить в сыне всякий страх, сказала: «На мне пусть будет проклятие» (Быт.27:13); слова – истинно свойственные матери, пламенеющей любовью к сыну. Но Христос не сказал только, но и сделал это, не обещал только, но и показал на деле, как Павел ясно говорит: «Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою» (Гал.3:13). И Его мы раздражаем? Не несноснее ли это, скажи мне, самой геенны, неумирающего червя и неугасимого огня? Итак, когда ты намереваешься приступить к Священной Трапезе, то имей в уме, что там присутствует и Царь всего, потому что Он действительно присутствует, зная мысли каждого, и видит, кто приступает с надлежащей святостью и кто с порочной совестью, с нечистыми и скверными помыслами, с беззаконными делами. Если Он найдет кого-нибудь таким, то сначала предает его суду совести; потом, если тот вразумится собственными размышлениями и сделается лучшим, Он опять принимает его; если же остается неисправимым, то впадает наконец в Его руки, как неблагодарный и непризнательный. А каково это – послушай Павла, который говорит: «Страшно впасть в руки Бога живаго» (Евр.10:31). Знаю, что эти слова неприятны; но что мне делать? Если не стану прилагать горьких лекарств, то не истребятся раны; а когда прилагаю горькое, то вы не переносите боли. Тесно мне со всех сторон. Впрочем, необходимо уже удержать руку; сказанного достаточно для исправления внимательных. А чтобы оно принесло пользу не только одним вам, но и другим через вас, теперь еще повторим это кратко. Мы говорили о Серафимах; показали, как велико достоинство – стоять близ Царского Престола; также и то, что и люди могут приобрести это достоинство; говорили об их крыльях, о неприступной силе Божией и о снисхождении Его к нам; еще говорили о причине их возглашения и постоянного удивления и о том, как при непрестанном созерцании непрестанно и славословие Серафимов; напомнили вам, в какой мы включены хор и с кем вместе воспеваем общего Владыку; прибавили несколько слов о покаянии, и, наконец, показали, сколь великое зло – приступать к таинствам с порочной совестью, и как невозможно избежать наказания тому, кто остается неисправимым. Этому пусть научится и жена от мужа, и сын от отца, и слуга от господина, и сосед от соседа, и друг от друга, и даже с врагами будем беседовать об этом, потому что мы должны будем отдать отчет и за их спасение. Если нам заповедано даже их подъяремных животных упадших поднимать и заблудившихся спасать и возвращать (Исх.23:5), то тем более должно заблуждающуюся душу их обращать и падшую восстановлять. Если таким образом мы будем устроять дела свои и наших ближних, то будем в состоянии стать с дерзновением перед судилищем Христа, с Которым Отцу, со Святым и Животворящим Духом, слава, честь, держава, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.