Судьбы христианства и мира. Беседы в продолжение последней недели Великого поста¹

В настоящие великие дни христианской церкви, конечно, лучше бы только размышлять и чувствовать, нежели беседовать между собой. Какая беседа не будет слишком слабой и скудной пред необъятным величием настоящих воспоминаний? Но мы не свои слова хотим предложить вам; мы желали бы передать вам в размышлениях те беседы, какие Сам Спаситель имел с учениками в последние дни земной жизни Своей. Тогда Он говорил ученикам о будущих судьбах обетованной земли, христианства и мира.

Есть особенные побуждения ныне размышлять об этих предметах. Современные движения человечества, идеи и события, их сопровождающие во внутренней и внешней жизни народов, вызывают на эти размышления. Какие точки указывает нам Божественное откровение для миросозерцания? Какие судьбы Промысла открываются в разнообразных движениях мира? Как относится все, что видим в мире, к христианству и какие судьбы его самого ожидают?

Чувствуем всю недоступную высоту и всю необъятную широту этих вопросов: но, повторяем, не свои мысли и слова хотим мы излагать.

Спаситель мира, за несколько дней до своих страданий, в последний раз посетил Иерусалим. Торжественно, всенародно обличив здесь фарисеев, уже решившихся предать Его смерти, Он предрек запустение св. города и вышел из него со словом – возвратиться туда не иначе, как в славе Божественной. Но на тот раз святейшая душа Его была полна предвечных мыслей о предстоящей Ему жертве искупления был вечер, и Спаситель по обыкновению пошел с учениками на гору Елеонскую. С горы открывался весь Иерусалим и величественный иерусалимский храм, с которыми соединены были судьбы обетованной земли и народа. Спаситель сел; тогда несколько избранных учеников, отделившись от прочих, занятые в виду города своими мыслями о царстве Мессии, подошли и обратились к Божественному учителю с вопросами: «скажи нам, когда будет все, что Ты предсказывал об участи Иерусалима и какое знамение Твоего (будущего славного) при шествия и кончины мира?»

Спаситель начал беседу: «Берегитесь, чтобы кто-нибудь не ввел вас в заблуждение. Ибо многие придут во имя Мое и будут говорить: я Христос! и обольстят многих. Также услышите вы о войнах и всякаго рода бранных делах. Смотрите, не ужасайтесь. Всему этому должно быть: но это еще не конец. Восстанет народ на народ и царство на царство; будут также в разных местах бедствия: голод, моровые язвы, землетрясения, Но все это – только начало болезней» (Мф.24:3–8). Итак, и в христианстве миру суждены всякого рода бедствия: и религиозные, и нравственные, и народные, и естественные. Итак на ряду с чистейшею истиной и добром будут развиваться в нем заблуждения и зло; искупленный мир будет как и прежде, и всегда страдать в борьбе с ужасами физической природы; жизнь и благо народов будут еще долго подвержены тяжким испытаниям и этот ужаснейший бич человечества, которого не только вид, но и одно представление приводит сердце в содрогание – войны, и они будут губить его, как и до христианства. И вот все века и страны христианства представляют нам почти непрерывные ряды этих ужасающих бедствий. И в настоящее время мы не можем указать страны, которая бы не испытывала того или другого несчастия. Человечество, обогащенное величайшими открытиями в области наук и искусств, с каким трудом и как неверно добывает себе кусок хлеба от земли, которая как бы посмеивается над всеми его познаниями и усилиями! Человечество, покорившее себе по-видимому самые могущественные и страшные силы природы, не может противостоять тлетворной струе воздуха, которая поражает его смертью в тысячах жертв; одно минутное колебание земли ниспровергает целые города; народы, стремящиеся к единению, в видах совокупного общечеловеческого развития и движения вперед, в тоже время, как будто невольно, повинуясь ходу событий, изощряют друг на друга смертоносные оружия; и само просвещение, я хочу сказать – наука, помогает им в этом убийственном деле!

Но всему этому быть должно, говорит Спаситель. Что это значит? Что же – прогресс человечества? Что же – самое христианство? Где сила того и другого? Или все это страдание – вечный и неизменный закон жизни мировой? Нет! Это значит, что не только явления природы, но и дела и события мира под управлением высшего всеобъемлющего ума и вседейственной силы предоставлены своему естественному ходу; что собственный прогресс человечества развивается в пределах этого хода и извлекает из него всю возможную жизненную силу и благо для человечества, но не уничтожает свойственной ему борьбы сил естественных и нравственных; что само христианство, среди всех превратностей мира, глубоко и неистощимо положенное вышнею силой в существо и жизнь мира, развивается и действует, как семя в глубине земли; естественные и неизбежные непогоды и бури сопровождают прозябание семени, и сколько их, сколько борьбы с разными противодейственными силами должно выдержать семя, пока оно, укоренившись в почве, возрастет в полное растение, раскроет из себя полный цвет свой и принесет своевременный плод!

И все это, прибавляет Спаситель, еще только начало болезней. Если бы мы захотели отнести эти слова к первым векам христианства, то настолько ли мы далеки от этих веков и временем и обычными условиями жизни, чтобы уже не могли простирать и на наши времена силы слов этих? Но Спаситель выражает здесь то, что бедствия физические и народные составляют только внешние признаки внутренних болезней мира, долженствующих вполне раскрыться впоследствии времени. Не скоро же можно ожидать лучшего в мире; напрасно ум человеческий, увлекаемый мечтами или и действительно добрыми стремлениями, думает скоро совершить дело всеобщего улучшения и счастья человечества! Еще много, много борьбы предстоит ему! Еще много скорбей и всевозможных страданий он должен вынести!

Глубоко знаменательно здесь собственное значение слова – болезни, употребленного Спасителем: оно означает именно болезни рождения. Итак видимые бедствия человечества в христианстве имеют, тоже значение, как естественные муки при рождении телесного организма: значит, среди этих бедствий и под видом их должно совершаться нравственное возрождение человечества; в них незаметно вырабатывается новая жизнь его; они, как бури в физической природе, оживляют силу плодотворения; они в своем огненном горниле перерождают быт народов; они содействуют очищению человеческого духа от прирастающего к нему в его усыплении и не деятельности зла; они, наконец, заключают в себе тот тернистый путь страданий, которым должно идти человечество, чтобы усвоить себе искупление и развить в себе жизненную силу христианства (Ин.16:20–22).

«Не ужасайтесь! это еще не конец» заключает Спаситель. Как бы ни велики были бедствия мира, физические или народные, они еще не означают приближения его кончины. В самом деле: какие ужасные страдания испытало человечество в древние времена, еще до христианства! Какие ужасы ознаменовали первые времена христианской церкви и потом времена средние, когда одно за другим падали величайшие государства и целые народы издыхали, так сказать, под бременем неизобразимых бедствий? И тогда, по-видимому, миру не оставалось ничего более, как ожидать конца своей жизни, и он ждал... Но конец не приходил! Бедствия миновались; времена переменились, и человечество возрождалось к новой жизни. Больше ли, или меньше несчастий приносят миру нынешние времена? Может быть, не трудно бы решить этот вопрос в пользу наших времен, но нет особенной нужды и пользы решать его. То несомненно, что несчастные случаи продолжаются в мире и вперед надобно ожидать их: и то верно, по слову Господа, что такие случаи еще не конец миру. Конец его наступит тогда, когда он выполнит свое временное назначение, а его назначение в судьбах христианства. Аминь.

Продолжая беседу о будущих временах, Спаситель обратил внимание учеников к собственным судьбам их, в которых открывались судьбы христианства. Он говорил: «более всего бедствия будут сопровождать ваше поприще; люди будут гнать и преследовать вас; они возложат на вас свои руки и станут предавать вас в судилища и темницы; поведут вас пред царей и властителей, только за имя Мое. Тогда вам надобно будет свидетельствовать пред ними о Мне. Но вы положите себе на сердце не приготовляться заранее к ответам. Я дам вам уста и премудрость, которой не возмогут противостоять все противящиеся вам. Преданы вы будете и родителями, и братьями, и сродниками, и друзьями, и многие из вас умерщвлены будут. И будете вы ненавидимы всеми за имя Мое. Однако и волос с головы вашей не пропадет напрасно. Терпением спасайте души ваши. И проповедается Евангелие по всей вселенной во свидетельство всем народам» (Лук.12:19; Мф.24:13–14). Боже! Какое зрелище! И это – судьба истиннейшей в мире религии! И совершенная истина, откровенная людям в христианстве, и бесконечное добро, в нем положенное для людей, не спасает его от их невежества и злобы! И эта кротчайшая религия, полная безграничной любви к человечеству, будет одним именем своего Божественного Основателя возбуждать все раздраженные страсти мира, навлечет на себя всю его ненависть, подвергнется с истинными своими последователями жесточайшим гонениям до того, что путь ее в мире будет залит потоками их крови, и все это она должна, и будет переносить безмолвно, побеждать одним терпением и истиной, без малейшей брани с людьми! Или – это только первоначальная судьба христианства? А потом непрерывный ряд девяти веков, наполненный самой ожесточенной враждой ересей против истинной веры, когда для оставшейся верной ей горсти исповедников не оставалось на целой половине мира даже места для богослужения, когда они воздыхали даже о первых временах языческих гонений, как временах сравнительно лучших; а это несчастное разделение востока и запада, отозвавшееся горькими страданиями на той стороне, на которой оставалась неизменной истина церкви, и до сих пор еще непримиримое; знаменитые крестовые походы, приносившие больше зла святыне, на защиту которой они шли, нежели врагам ее, против которых они вооружались. А это, уже четыреста лет продолжающееся, нестерпимое порабощение христианства исламу, и в наши времена возобновляющее опыты первовекового мученичества; а этот снотворный мрак средних веков, подавлявший истину Христову невежеством, неописанным развращением и грубостью нравов, варварством, пытками, огнем и мечем? Потом – разве это не бедствие для истины Христовой – усилие воцарить над нею человека, в виде земной главы церкви? Разве не страдание для истины христианства – подчинение коварством и насилием верующих умов и благочестивых сердец авторитету этого одного человека, выдаваемому за непогрешимый? Разве в христианстве, которое есть свет, сила, жизнь, духовная свобода, не зло – помрачение света тьмой немыслия и незнания во имя самой веры, подавление силы ее тяжестью суеверных предрассудков и бременем человеческих вымыслов, под именем ключей царства небесного, стеснение духовной свободы и жизни – враждой против просвещения и убеждений совести, во имя церкви? И чем более эта жалкая система распространяется, тем большими несчастиями угрожает она христианству. А ложь в направлении самого умственного просвещения, неограниченная воля мысли, необузданная свобода совести, распущенные нравы, преобладание политических видов над религиозными пользами народов, развитие светской гражданственности в ущерб жизни духовной, усиление духа мира в его житейских, чувственных, временных стремлениях в ущерб духу церкви Христовой в ее нравственном влиянии на людскую жизнь: все это не есть-ли также великое зло для христианства? И таким образом, положа руку на сердце, можем ли сказать по истине, что ныне вера Христова не страдает? Если бы кто против этого указал нам на современное развитие христианских идей, идеи всестороннего совершенствования человеческой жизни, столько же нравственного, сколько и умственного, сознания и раскрытия человеческого достоинства, уважения личности, всеобщего внимания к меньшим братьям Христовым и т.д., мы не станем спорить, что эти идеи действительно христианские, и не из другого источника, а именно из христианства, заимствованы. Но можно ли этими идеями ограничивать все значение христианства и успокаиваться в мысли, что оно не страдает, а торжествует? Увы! Христианство существует уже 19 столетий; а давно ли эти высокие идеи вошли в силу? И еще можно ли торжествовать их силу? Так ли они повсеместны, всеобщи, тверды, так ли искренни, чисты, совершенны сами в себе, что можно считать их торжеством Евангелия? Нет ли еще надобности и им бороться с противными идеями, предубеждениями, нравами? Нет ли в духе и в, жизни современного мира многих таких враждебных сил, которые еще долго и много будут ограничивать их свободное развитие и плодотворность? Наряду с прекраснейшими явлениями христианского духа, например, человеколюбия, не является ли еще во всех своих ужасах дух злобы, неправды, коварства? И если ваше христианство таково, что выбрав из него только то, что не противоречит вашему уму, не слишком поражает ваше сердце, не стесняет вашей воли, вы все другое, высшее и лучшее в нем исключили из своей жизни, как ненужное и необязательное, если вы хотите признавать и уважать только одну положительную, практическую его сторону, устранив из вида сторону веры, и таким образом хотите быть или считаться христианами, не веруя и не зная того, во что веровать должно, т.е. именно того, почему и как мы должны быть и называться истинными христианами, словом, если рассуждая о христианстве, вы имеете в виду не основное христианство, проповеданное Евангелием, а то, которое дух времени образовал из смеси понятий и нравов христианских и мирских, то говорите, если угодно, о развитии просвещения, цивилизации и т.п., но не спешите провозглашать торжество христианства, не отрицайте его страдательных судеб.

Что же это за судьбы? Почему такой тяжкий жребий в мире сужден христианству? Когда христианство явилось в мире, оно необходимо должно было войти в борьбу с прежними понятиями и нравами мира, которые не только были, по духу своему, совершенно противны ему, но и сами по себе, дошедши до крайнего предела возможного для них развития, уже отживали свой век и должны были уступить место новым, лучшим идеям и стремлениям, и естественно не могли уступить им без раздражения и борьбы – на смерть. Они умерли вместе с древним миром: христианство победило и покорило себе народы. Однако же у человечества не отнято было все его естественное развитие; его естественные силы не потеряли своей свободы и деятельности; разум остался со своим врожденным и научным стремлением к знанию и истине, свобода – с стремлением к добру, достойному человека, чувства и вся жизнь – с усилием достигнуть возможного блага и счастья в мире. Христианство открывало человеку высшие, чистейшие идеи истины, добра и счастья; но человек, по естественным условиям своего развития, не хотел принимать. Эти готовые идеи без самостоятельных изысканий; он с трудом принимал их на веру; он всегда хотел вырабатывать эти идеи самодеятельным трудом мысли и свободы и развить их из самого себя. Отсюда – неизбежные борения разума и веры, свободы и закона откровенного, сопровождающие историю всех веков христианства и составляющие его страдание в мире. И тогда, когда человек готов был веровать, он не хотел веровать безусловно и безмолвно, а усиливался разлагать веру по своим умозрительным началам и облекать ее учение в свои умопостигаемые образы: отсюда – вся история ересей, со всеми ее ужасами. И тогда, когда человечество сознает все превосходство христианских правил жизни, оно страшится потерять свою свободу безусловным подчинением этим правилам; оно боится подняться на такую высоту совершенства, от земли до неба, на которую влечет его Евангелие, а желает быть христианством только на земле, только в мире, с своею природой, со всем тем, что ему естественно. Отсюда постоянное несоответствие нравов Евангелию, преднамеренное усилие ослабить его действие в нашей жизни и – вражда, отчуждение, отвержение его, как скоро оно возвышает свой голос, чтобы обличить нас.

Что же? Думаете ли вы, что разум человеческий, вооруженный всею силой своего естественного знания, достигший высших степеней своего развития, победит наконец веру и своими идеями окончательно заменит откровенное учение? Или что общечеловеческое образование собственной силой может устроить со временем нравы людей так, что они будут вполне осуществлять в себе идеал жизни человечественной, и тогда само собой спадет с людей иго Евангелия? Нет! Евангелие есть истина и вечная истина; христианство есть добро и совершенное добро; никакие идеи и стремления не могут так развить, так возвысить человечество умственно и нравственно, и оплодотворить жизнь его несокрушимыми благами, как христианство; потому что в нем-то, в христианстве, заключается в высочайшей степени все то, к чему стремится умом, и всей жизнью сам человек. Следовательно, если эти стремления сами в себе истинны и развиваются верным путем, они должны привести человека ни к чему другому, как к убеждениям христианства. Таким образом разум человеческий на высшей степени своего просвещения убедится окончательно в тех высочайших истинах, которые сообщает ему христианское откровение: тогда он придет в полное единение с верой и образует в себе разум истинно-богопросвещенный, разум верующий и веру разумную. Свобода человека на высшей степени своего нравственного раскрытия увидит и сознает искомое совершенство в истинном духе Евангелия и непринужденно, чистой совестью обратившись к нему, усвоит себе характер истинной, христианской и человечественной свободы, т.е. освобождения от зла и не стесненной ничем любви ко всему доброму, прекрасному и высокому. Тогда-то утвердится в мире полное, гармоническое единение Евангелия и просвещения, христианства и человечества.

Однако не мечтание ли это? Возможно ли такое единение? Истина сама в себе едина, добро само в себе едино: нет и не может быть истины двоякой, одной – христианской, другой – общечеловеческой, и добра двоякого, христианского и общечеловеческого. И невозможно, чтобы человечество совершенствовалось в истине и добре, вне и независимо от христианства. Это ложь, выдуманная вольномыслием и незнанием Евангелия к унижению христианства и к погибели человечества. Только в христианстве человечество мыслимо в полном свете истины и своего достоинства. И все, что ложно и худо по христианству, никак не может быть истинно и хорошо по человечеству. Итак – одно из двух: или путем разума и веры, знания и откровения, естественного развития и Евангелия человечество достигнуть должно своего высшего совершенства в полном цвете и силе христианства; или – человечество идет ложным путем и само себя разрушает. Ради человеческого достоинства и во имя любви к человечеству не будем осуждать его на погибель. Но что ручается за его несомненное развитие в христианстве? Христианство не только есть истина неизменная и добро неистощимое, но и сила, сила высшая, божественная, действующая в мире благодатью искупления. Никакая ложь, никакое зло не победят этой силы: она победит все. Она так действенна, что не может ни на малое время остановиться в своем мировом действии; она так глубоко укоренена крестом Спасителя в жизни мира и положена в самом существе человечества, что ничто не может поколебать ее и уничтожить ее плодотворное развитие. Или напрасно принесена крестная жертва? Или напрасно Бог умирал за мир? Или бесследно пролита кровь мученическая по всему миру? И самая вековая борьба христианства й миром, и все тяжкие страдания, претерпеваемые верой Христовой на земле, неужели не имеют ни цели, ни плода? И волос с головы вашей не спадет напрасно, говорил Спаситель ученикам. Не смотря на все бедствия в мире, Евангелие должно быть проповедано, и проповедуется по всей вселенной, во свидетельство всем народам. Оно должно объять весь мир, чтобы возродить и спасти его. Сокровенно, незаметно оно действует в человечестве; оно подвигает его вперед путем света и добра; оно внутренне живит его, и под наружными видами борьбы, страданий, в глубине его природы и жизни оно совершает его преобразование. Аминь.

Вместе с бедствиями веры, Спаситель предрекает и собственные беспорядки в самом мире, между людьми. "Многие, говорит Он, будут увлекаться заблуждениями; люди возненавидят друг друга и станут друг друга предавать. По причине умножающихся беззаконий, иссякнет во многих любовь. Только претерпевший до конца спасется» (Мф.24:10–13). Итак, при явном и сокровенном действии в мире благодатной силы христианства, еще много зла и долго будет на земле; еще сильны и упорны будут заблуждения; еще продолжится это несчастное разделение между людьми, которое порождает взаимное недоброжелательство, ненависть и предательство друг друга; в сердцах человеческих, иссушаемых самолюбием и страстями, не станет любви. От такого преобладания зла будут страдать наилучшие души: им не будет мира и отрады в этом развращенном мире; они будут не только постоянно возмущаться в своих добрых чувствах зрелищем господствующих пороков, но и собственная добродетель их будет подвергаться искушениям; их жизнь будет непрестанной борьбой с нечестием и беззаконием людским; им не будет счастья в мире, долженствующем бедствовать от собственного зла; самая добродетель их будет причиной их несчастия, потому что будет вызывать на них злобу людскую. Только терпением, терпением до конца они спасутся.

Кто станет отвергать действительность таких скорбных явлений? Напрасно! Они пред глазами у всех, и никакие доказательства просвещения и преуспеяния человечества не опровергнут их. Не видим ли мы, что и самое просвещение, и гражданственность во многом только прикрывают, сглаживают, утончают, пожалуй – облагораживают зло, но далеко не уничтожают его? – По каким законам все это совершается в мире? И есть ли тут какие-нибудь законы? Да, все это происходит по вековым законам высшего мироправления, естественным, нравственным, христианским. Таково это мироправление, что в своей непостижимой премудрости, правде и всемогуществе, оно представляет природе и свободе человека их естественное развитие, не имея никакой надобности, для своих целей, стеснять или нарушать их. И если в частях человечества, более или менее обширных, свобода сама по себе не подчиняется общим законам добра, а развивает из себя зло, то она в нем самом наказывается и сама себя губит, а его последствия, под высшим мироправлением, сводятся неуклонно в общее течение мировой жизни, где соединяются с другими явлениями мира и в общей связи направляются к целям общего и целого, несомненно добрым и благотворным. Но так глубоко корень зла лежит в природе человеческой, что оно незаметно смешивается и сливается с добром и слишком трудно провести резкую между ними черту и отделить одно от другого. Так в каждом человеке, так и в целом человечестве. Вот почему невозможно даже никакой силой исторгнуть зла в мире: исторгая зло, нельзя не коснуться и добра; поражая первое, как спасти последнее? Вот почему и добро не только живет в мире нераздельно с злом, но и страдает вместе с ним, когда последнее казнится. «Думаете ли вы, говорил Спаситель, что те восьмнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, были грешнее всех других, живущих в Иерусалиме? Нет! Только, если не покаетесь, все также погибнете» (Лук.13:4–5). И зло имеет свое естественное, необходимое развитие, как и всякое семя, положенное в жизнь человека и мира: и оно предоставляется своему развитию, пока наконец, достигши возможной для него силы, оно созреет и само собой отпадет от своего корня и начнет свое столь же неизбежное разложение и нетление. Так само Божественное откровение объясняет нам это явление. "Вот, говорит Он в притче, на поле, засеянном пшеницею, явились плевелы. Рабы сказали хозяину поля: хочешь ли, мы пойдем, выполем плевелы? Но он отвечал: нет, чтобы исторгая плевелы, не исторгнуть вместе с ними и пшеницы. Оставьте расти и то и другое вместе до жатвы. Тогда мы соберем плевелы и сожжем их» (Мф.13:26,30).

Итак, зло развивается и зреет в мире. Еще более: согласно Божественному откровению мы должны ожидать времени, когда зло возрастет и усилится до такой степени, что со всей своей силой, со всем тем, что есть в нем противонравственного, противоестественного, противохристианского, оно, так сказать, воплотится и олицетворяться в отверженном отрождении существа человеческого и наконец вступит в открытую брань с добром и со всем христианством. Это будет ужаснейшая, последняя в мире брань, в которой зло вооружится какой-то неестественной силой, дойдет до неестественных размеров и действий, и в которой погибнет много доброго в мире и спасутся только лучшие, избранные люди. Тайна такого беззакония уже деется в мире, говорит слово Божие.

Сколько дано будет времени злу для его усиления и созревания, когда начнется его ожесточенная брань против добра, и теперь – больше ли в мире добра или зла, и на сколько больше, – это известно только Всеведущему и сокрыто в Его таинственных судьбах. Но сила и торжество христианского добра несомненны. Оно также должно своевременно созреть и раскрыться во всей своей силе. Мог ли бы и держаться мир, если бы в нем было одно зло, или несравненно больше зла, чем добра? И Сам Спаситель в изображении мрачных судеб мира дает нам видеть отрадные стороны. Он говорит, что многие (но не все и даже не большая часть людей) будут увлекаться заблуждениями и что во многих (но не во всех) иссякнет любовь. Он изображает решительное время последней судьбы мира под приточным образом ожидания девами брачного торжества, при котором из десяти дев пять оказались недостойными и отверженными, но столько же явилось и мудрых, принятых в светлые чертоги веселия; под видом разнообразной деятельности трех рабов, которые, сообразно свойствам и способностям своим, получили от господина в разной мере золото для приращения, – и только один оказался недеятельным и злым, а два – верными и ревностными; под видом двух человек, работающих в поле или на мельнице, из которых один будет взят от работы, и один оставлен.

Однакож не от нас ли самих зависит увеличить силу добра для перевеса над злом и умножить число избранных? Будем любить добро и делать добро и трудиться для добра; будем употреблять данные нам от Бога силы и средства на все доброе и Богоугодное, и преувеличивать их неслабую деятельность; пусть души наши будут пред Богом чистыми и мудрыми девами: и, о если бы все и каждый из христиан были таковы! Не одно ли добро тогда царствовало бы в мире, и где было бы место злу? И все человечество, мирное и счастливое в этом мире, вошло бы в блаженное царство Христово. Не роковое предопределение предназначает тому или другому из нас быть добрым или худым; не безусловно беспредельная воля Божия определяет количество добра и зла в мире: тут и воля, и труд человека. Только последствия наших дел и наши судьбы по ним решает вечный суд Божий. Аминь.

Между тем как Спаситель раскрывал пред учениками мрачные виды будущих судеб мира и христианства, ученики Его, занятые ближайшим в то время к ним предметом, – судьбой их отчизны, естественно с усиленным вниманием ожидали решения своего прежнего вопроса: что же будет с Иерусалимом и народом иудейским? Каким образом разрешится их таинственная судьба? Как исполнятся, данные издревле Самим Богом, обетования о них и о царстве Мессии, долженствующем в них раскрыться? Теперь Спаситель обращает беседу на этот предмет.

«Когда Евангелие проповедано будет по всему миру, тогда настанет последнее время для Иерусалима. Вы увидите Иерусалим, окруженный со всех сторон войсками: тогда знайте, что приблизилось запустение его. Это будет день гнева и отмщения на народ сей, да исполнится все, сказанное в Писании. Тогда будет скорбь великая, какой еще не было от начала мира и не будет. И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть: только избранных ради сократятся дни те. Тогда увидите мерзость запустения на святом месте. Иудеи – одни падут от меча, другие отведены будут в плен ко всем народам. Все, что вы видите (в Иерусалиме и храме его), будет разрушено так, что не останется камня на камне. Иерусалим будет попираем язычниками до тех пор, как окончатся времена язычников. Не прейдет настоящее поколение, как все это сбудется. Тогда будут являться многие лжехристы и лжепророки; будут говорить: вот здесь – Христос, или – вот там; не верьте! Где будет труп, там соберутся орлы» (Мф.24:14–28. Лук.21:20–24,32).

Не будем теперь повторять истории разрушения Иерусалима римлянами. Кому неизвестна эта единственная в мире история, со всеми ужасными ее подробностями? Предсказание Спасителя во всей точности, до слова, исполнилось в этом грозном событии. Обратимся к дальнейшей судьбе Иерусалима и иудеев. Иерусалим в развалинах; он испытал не только все ужасы разорения, но и всю мерзость запустения, потому что в самом святилище своем осквернен языческим лжебожием и изуверством; народ рассеян по всему лицу земному: везде, у всех народов иудеи в покорении, презрении, отчуждении: любовь к отчизне, неодолимо влекущая их туда, не имеет другого удовлетворения, кроме позволения – пролить слезы над остатками святого града и храма. Напрасно они будут ожидать еще Мессии; ни Мессия, ни какой другой пророк уже не явится им и не восстановит для них Иерусалима ветхозаветного: это будет уже труп, на который будут налетать только орлы, хищные народы, с огнем и мечем, чтобы только поражать и попирать его. Но вот торжествует христианство; благоверные цари во имя Христово обновляют Иерусалим; открывают его древние, святые памятники, а на место ветхозаветного храма воздвигают новозаветный, над гробом Спасителя мира. Что же? Восстала ли обетованная земля? Воскрес ли действительно Сион? Нет! Иерусалим поднят из гроба, как труп; но уже ни что не могло возвратить ему жизни. Под влиянием всякого рода бедствий он продолжал свое разложение. Из среды самого христианства возникает мысль – восстановить даже храм иудейский: но это предприятие только посрамило усилия человеческие там, где действовал суд Божий. Скоро и христианский храм, и обновленный Иерусалим подвергаются новому запустению, под ударами новых нашествий иноплеменных. И до такой степени неизменна уничиженная судьба Иерусалима, что даже христианская иерусалимская церковь, мать всех церквей, от которой воссиял свет Евангелия во все страны мира, которой предоставлено сохранить в недрах своих крест и гроб Самого Спасителя, эта церковь однако же не могла во вселенской иерархии занять места соответственного своему значению. Не только не первое или не второе, даже не третье и не четвертое место получила она в ряду христианских церквей, и ее епископу только почетное внимание оказано между другими иерархическими престолами, гораздо позднее основанными и менее важными в истории христианства. На конец жесточайшее иго ислама подавило, по-видимому, последние останки жизни обетованной земли, – и вот доселе видны одни болезненные содрогания ее под этим невыносимым игом, одни внутренние нестроения и борения, и с воплями отверженного племени смешиваются стенания даже верных последователей Христа. Но по крайней мере все народы имеют там свое место и участие в утешениях святыни: нет места и отрады только тому народу, которому одному эта страна искони была завещана.

Что все это значит? Почему самые христианские племена не могли восторжествовать в Палестине? Почему все громадные силы Европы в древние времена не могли освободить ее? Почему все усилия новейших просвещенных государств ее могли облегчить ее участи? Почему и современное просвещение терпит ее порабощение, и даже самые благонамеренные усилия в наше время в защиту святой земли кончились только тем, что сами народы Европы с оружием в руках утвердили неприкосновенность лжеверного владычества и ему же предоставили устроить состояние Востока? Все это идет по той именно причине, что святой землею никакой другой народ не может окончательно владеть, кроме того одного народа, которому она Самим Богом искони была обещана: таково определение Божие! И оно неизменно! Но как этот народ, отвергший Мессию, ради Которого он и призван был из всех народов, в наказание за то изгнан из обетованной земли, то святая земля должна быть только во временном владении чуждого народа и так она остается, и останется не принадлежащею никому решительно и окончательно до тех пор, как израильское племя, в рассеянии по всему миру, очищенное тяжкими страданиями, пришедши в сознание, обратится на путь истины и исповедует того же Мессию. Тогда оно соберется в полном своем составе, возвратится в свою заветную землю и водворится в ней уже на веки. Таковы ясные проречения слова Божественного. Еще Моисей по вдохновению Божию говорил своему народу: «если... »(Втор.28:58,63,64,65,66, 30:1–5). Таковы же проречения других после Моисея бывших пророков. Новозаветное слово Божие подтверждает это и говорит определительно: «Неужели Бог отвергнул народ Свой? Никак! Не отверг Бог народа Своего, который Он прежде знал. И в нынешнее время еще сохранились останки его. Неужели они (евреи) преткнулись, чтобы навсегда пасть? Никак. Их падение послужило только во спасение язычникам. Если начатки народа были святы, то и весь состав его свят; если корень свят, то и ветви. Итак, если они не останутся в неверии, то привьются: и силен Бог снова привить их. Они, как природные ветви, тем лучше привьются к своей маслине. Только отчасти приключилось ослепление Израилю, пока войдет полное число язычников (в церковь Христову): и таким образом весь Израиль спасется. По избранию Божию они возлюбленны Богу ради отцев своих. Ибо призвание Божие не преложно» (Рим.11). Сам Спаситель, как мы читали, сказал, что Иерусалим будет попираем язычниками до тех пор, как окончатся времена язычества. Итак, по-видимому, человеческие соображения, естественный ход событий, земная сила и оружие удерживают святую землю во власти ислама: а в самом деле это – судьбы Божии, которые ведут ее к предназначенной цели; и ясно уже, что ислам, как лжеверный, заблуждающий, ослабленный в самом себе умственно и нравственно, бессильный даже в гражданском и воинском отношениях, естественно может только временно владычествовать в Палестине, а не вечно и неизменно; между тем, своим тяготением он сдерживает рвение других народов, которые хотели бы все возобладать этой страной и которым она не суждена в достояние; но кто бы ни занял ее, не может навсегда овладеть ею; и в тоже время, как дряхлеющий ислам доканчивает здесь мировое бытие свое, как христианские народы, в недоумении об участи Палестины, может быть еще долго, долго не согласятся между собой взять на себя ее решение, племя израильское, среди просвещенных народов, получает возможность, всеми способами умственного образования, нравственного очищения, гражданского развития, выйти из своего жалкого положения, обратиться к свету Евангелия и путем веры и любви возвратить наконец себе свое первобытное наследие.

Какое дивное зрелище времен будущих открывается нам! Существование язычества (под которым в св. Писании надобно разуметь вообще всякое лжеверие, вне единой истинной религии), прекращается в целом мире; все народы просвещаются верой и исповедуют Христа; евреи обращаются к Нему и со всех концов света собираются в св. землю; Иерусалим, возрожденный, обновленный, восстановляется в новой славе христианства; потомство Авраама и дом Давидов господствует в нем; обетованная земля, уже не в ветхозаветной святыне, а в новозаветной благодати, снова процветает первобытным, и еще большим и высшим, величием, и в соединении со всеми благами дивной природы снова становится наилучшею землею в мире; она делается истинным средоточием всемирной религии, вполне, торжествующей. Тогда народ избранный готов будет принять своего Мессию, уже не в страданиях, а со славой небесной грядущего в мир. А до того времени, до тех пор, пока избранный народ не воскликнет на своей земле: «благословен грядый во имя Господне!» се, сказал Спаситель, в последний раз выходя из Иерусалима и храма, се – оставляется дом ваш пуст! Не имате видети Мене отселе (Мф.23:88,89).

Последние слова Христовы показывают то, что все это должно совершиться не ранее, как пред Его вторым пришествием. И должно быть так потому, что такие всемирные события могут быть только последствием уже полного развития всех сил и средств, данных народам, умственных, нравственных, общественных, религиозных, т.е. всевозможного развития мира, которое, в настоящем его порядке, должно этим заканчиваться: ибо далее этого мир уже не может идти при обыкновенных условиях своей жизни. Тогда должна настать для него другая жизнь, другой порядок бытия, который и начнется вторым пришествием Спасителя в мир. Аминь.

Божественному Учителю оставалось сказать ученикам о последнем и самом главном предмете их вопроса, о Его новом пришествии и кончине мира. Они спрашивали: что будет знамением пришествия Христова и кончины века? Он сказал: «как молния исходит от востока и блистает до запада, так будет и пришествие Сына человеческого. Вскоре после скорби дней тех, (в которые Иерусалим будет оставаться в запустении, а народ еврейский в изгнании) будут знамения в солнце, луне и звездах; солнце померкнет, луна не даст света своего, звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; море восшумит и возмутится. Тогда явится знамение Сына человеческого на небе, и восплачут все племена земные; в народах будет уныние и отчаяние; люди будут издыхать от страха и ожидания судеб, долженствующих постигнуть вселенную: и тогда увидят Сына человеческого, грядущего на облаках с силою и славою великою. Посмотрите на деревья: когда они распускаются, – видя это, вы сами знаете, что уже близко лето. Так, когда увидите сбывающимся то, что Я говорю, знайте, что близь есть Царствие Божие. Небо и земля прейдут: но слова Мои не прейдут. А о дне том и часе никто не знает: только один Отец Мой» (Мф. 24:27–36. Лук. 21:25–33).

Итак второе пришествие Христово должно последовать за всемирным просвещением всех народов христианской верой, за обращением ко Христу иудеев, за возвращением их в землю обетованную, за полным торжеством христианства в последней, решительной борьбе с ожесточенным против него злом, за совершенным в этом торжестве возрождением лучшей части человечества. С новым пришествием Спасителя соединится и конец настоящего мира: ибо в настоящем мире, при обычных условиях его, не может открыться царство славы, которое открыть придет Спаситель. Возможно ли, чтобы такой окончательный переворот в судьбах мира и человечества совершился без предварительных знамений и указаний в самом мире? И вот Спаситель предрекает, что Его пришествие и конец мира будут предзнаменованы необычайными явлениями в видимой природе. Скажем несколько слов вообще о значении подобных явлений. Если недостаток научных познаний, страх, суеверие, могут слишком преувеличивать значение необыкновенных явлений в видимой природе, то, с другой стороны, может ли и просвещение и бесстрашие, и правая вера решительно отрицать в них особенную силу и всякое прознаменование? Есть ли на это неоспоримые основания и нет ли достаточных оснований для противных заключений? Нельзя, ни с чем не сообразно, ни с понятием о творческом разуме, создавшем вселенную и правящем ею, ни с очевидным характером жизни и порядка, в ней открывающихся, – думать, что вселенная и в целом своем составе и в частях, в своих законах и движениях, не выражает никакой мысли, никакой цели, никакого разумного значения; она в своем устройстве и движении выражает мысль Божию. Если постоянный порядок видимой природы выражает мысль Божию о мироздании, или Божие примышление о естественном сохранении и благоуправлении тварей: то необычайные явления, выходящие из естественного порядка мира, должны конечно выражать особенные мысли Божии, в нем воздействующие, и таким образом знаменовать необычайные события. Это подобно тому, как особенно сильные мысли ума и чувства сердца отражаются неизбежно на лице человеческом и в движениях тела и эти отражения заставляют ожидать от человека особенных каких-либо действий. Не скажет ли кто ни будь, что великие события в мире происходят от нравственных причин, а явления в физической природе, какие бы они ни были, принадлежат вещественным силам, и потому нельзя делать заключения от последних к первым? Но можно ли, скажем мы с своей стороны, во вселенной так резко разделять природу физическую и нравственную, силы вещественные и разумные, тело и дух, чтобы не допускать и не видеть между ними ничего общего, никакой связи в жизни и явлениях, чтобы движения и перемены в одних не отражались в других? Напротив, все мироздание есть одно целое; и небо видимое и наша земля, и природа чувственная, и человек так соединены между собой, что и нравственные явления и физические, и небесные, и земные, и духовные и телесные необходимо и всегда воздействуют одни на других. И это объясняется самыми простыми, повседневными опытами. Тем более великие, мировые события, возникающие в нравственной жизни всего человечества, не могут не отражаться в видимой природе. Не только Евангелие, но и свидетельства языческих современных писаний утверждают явление необычайной звезды в эпоху рождения Спасителя и страшный мрак на земле во время Его смерти: однако же наука не могла объяснить этих явлений путем естественных сил и законов. При том мы видим события уже тогда, когда они совершились, или совершаются пред нашими глазами; но мы не можем видеть всего ряда предыдущих причин, с которыми события соединяются. Что же удивительного, если в ряду предыдущих событию явлений, более или менее отдаленных от него, возникают и физические явления и таким образом издалека его указывают? Нить, связующая эти явления с последующими событиями для нас невидима, тем не менее она может существовать действительно и придавать им силу предзнаменований. Наконец несогласно ли не только с всемогуществом Божиим, но и с премудростью Вышнею, производя необычайные явления в видимой природе, намеренно придавать им преобразовательное значение для вразумления и руководства человека? И самые обыкновенные, естественные действия природы не имеют ли и неопределенны ли в известном порядке с тем, чтобы иметь – для человека руководительное в жизни его значение? Не по ним ли он располагает наибольшую часть своей жизни? Тем более должны иметь знаменательности для него действия природы необычайные: и это ему слишком нужно, чтобы, угадывая их внушения, он разгадывал разнообразные пути и случаи своей жизни и умел ими пользоваться к добру. Обратимся к словам Евангелия.

Нет сомнения, что кончине мира еще задолго будут предшествовать особенные знамения в природе видимой. Но ближайший признак кончины Спаситель указывает в том, что физическая природа начнет выступать из своего естественного порядка: она станет видимо падать; жизнь ее будет явно угасать в самых громадных и великолепнейших телах, каковы светила небесные. Солнце померкнет, луна не даст света, звезды спадут с небосклона. Напрасно многие усиливаются объяснить эти слова Спасителя в смысле несобственном, переносном. Спаситель имел намерение показать ученикам признаки будущих событий: как же предмет, представляемый не в собственном виде, а закрыто под таинственным образом, может быть признаком известного события? Вместо того, чтобы служить к уразумению другого предмета, он будет сам загадкой. Тем более явления, указанные Спасителем, должны быть поняты в точном смысле, что с событием, ими предзнаменуемым, они будут иметь очевидную, существенную связь: такого рода явления, т.е. расстройство и угасание жизни в видимой природе, именно и должны быть началом кончины мира. Понятно, что общей кончине мира должна предшествовать постепенная кончина его по частям. Предоставляем самим естественным наукам судить: может ли этот видимый мир, в целом своем составе и в частях, быть вечен и остаться неизменным? Таково ли его существо? Таковы ли законы и условия его настоящей жизни? Таковы ли его общие движения и взаимные отношения его частей? Не носит ли видимая природа сама в себе начал своего будущего изменения? Не заметны ли уже и в настоящем ее состоянии такие явления, которые заставляют предугадывать предстоящие ей перевороты? Те самые силы природы, которые по своему могуществу и особенно напряженной деятельности в ней составляют основу ее настоящей жизни и развития, как например огонь в разных его видах, не могут ли сами собой послужить и средством разрушения и нового изменения природы? Наконец, что есть невозможного или неудобомыслимого в тех именно явлениях, на которые указывает Спаситель? То ли например, что звезды спадут с неба? Но Он не говорит, что они спадут на землю, что могло бы казаться невозможным; они спадут только с неба, они выступят из прежних пределов движения, уклонятся от своего обычного пути: и это будет их падением в небесных пространствах. Итак, должно быть потому, что самые силы небесные поколеблются, т.е. те основные силы, которыми держится настоящий порядок и путь движения небесных тел, какова сила тяготения и проч. Тогда и море необходимо возмутится, т.е. выступит из своих берегов, именно вследствие поколебания сил природы и падения тел небесных.

Кончина мира, о которой говорит Спаситель, не есть уничтожение, или совершенное разрушение мира. Вообще эта кончина означает только перемену, настоящего порядка вещей. Главный переворот в судьбах мира будет состоять в нравственном изменении его: совершится решительное, окончательное разделение в мире христианского добра от зла, обнаружение и обличение зла; торжество, слава и блаженство первого, поражение, осуждение и гибель последнего; воцарение в мире на веки первого и изгнание последнего. Это и представляет нам Божественное откровение под образом последнего, всеобщего суда и открытия в мире царства Христова. Но как зло проникло из мира нравственного в мир физический, и освобождение, блаженное воцарение на земле нравственного добра невозможно без соответственного преобразования видимой природы: то и весь мир физический должен преобразиться. Таким образом слово Божие сказывает нам, что в последние дни мира небо и земля совсем тем, что в них есть вещественного, прейдут или мимоидут, как оно выражается, т.е. окончат свой текущий ход жизни, переменят свой вид, свойства и все настоящие условия своего бытия; что сущность этой перемены будет состоять в том, что видимый мир очистится от всяких несовершенств, от всего того, что вследствие греха человека, испортило существо и жизнь физической природы, от всех зловредных ее свойств и действий, от всех беспорядков и нестроений в ее движениях, от смерти, тления и возможности разрушения; что чрез последний переворот эта природа и весь видимый мир должны стать чисты, светлы, исполнены одного совершенного добра и блаженства, нетленны, бессмертны, вечно новы и прекрасны; что такая перемена совершится особеннейшим действием воли Божественной, посредством огня, долженствующего потребить в мире все худое и злое, и очистить все хорошее и доброе; что нравственное значение и духовная сила этого изменения будет заключаться в освобождении всей твари от ига, суеты и злонравия человеческого, которому она неволею покорилась после грехопадения человека (2Петр.3:7,10,12,13, Рим.7:19–22).

Какое слово может выразить, или какой ум может представить себе и объять все это поразительное зрелище разрушения и возрождения природы? Оно будет столько же необъятно-величественно, сколько и невыразимо ужасно. Что тогда будет чувствовать человек? Аминь.

Можно представить себе, в каком состоянии будут и что должны чувствовать люди, когда увидят ясные признаки скорой кончины мира. Страх и уныние будут томить сердца всех; все придут в смятение при виде ужасных судеб, постигающих вселенную; все дела земные прекратятся, страсти умолкнут, удовольствия и надежды исчезнут, все на земле для человека потеряет всякую цену; самая жизнь сделается невыносимым бременем; каждый день и час будет приносить людям новые ужасы; в безмолвии и отчаянии они будут только смотреть на совершающиеся пред ними непостижимые события, и только одно чувство, один внутренний голос не замолкнет, а тем сильнее будет вопиять и терзать их душу: чувство и голос совести, уже ничем не заглушаемый и ясно видящий неизбежную их участь. Так именно изображает Спаситель состояние людей в последнее время.

Тогда, говорит Он, явится знамение Сына человеческого на небе и восплачут все племена земные. В глазах их все будет показывать одно: несомненно скорое пришествие Сына Божия. Вслед за всеми страшными явлениями в природе и мире они увидят на небе еще особое поразительнейшее знамение. Спаситель не изъясняет, какого рода и в чем будет состоять это знамение, а называет его только – знамением Сына человеческого: значит, это будет такое явление, которое очевиднейшим образом назнаменует уже начинающееся, так сказать, шествие Сына Божия в мир: подобно тому, как пред самым восходом солнца виден бывает на горизонте его образ, или как немедленному удару грома предшествует внезапный блеск молнии. И Сам Богочеловек уподобляет образ своего пришествия явлению молнии, блистающей от востока до запада: так Его пришествие, будет мгновенно, огневидно и в один миг видимо для всего мира. Тогда восплачут все племена земные: и что останется им делать, как не плакать и рыдать в ужасе настоящего и будущего!

Однако же этот ужас одинаков ли будет для всех? Он невообразимо поразит тех, которые не только в жизни своей не найдут ничего хорошего для своего утешения, но и должны будут невольно увериться в том, чему дотоле не хотели верить. О! тогда- то они слишком ясно убедятся, как истинно все то, о чем проповедало Евангелие, и чего они не считали нужным даже знать в точности; они своими глазами увидят, как верно – до слова будет сбываться все, предсказанное словом Божественным, о чем они не думали; все предметы и внушения веры, ими презренные, отверженные, осмеянные, подавленные в суете жизни, в страстях и пороках сердца, в надмении и заблуждениях ума, тогда пред ними осуществятся, явятся лицом к лицу и будут уже не кротко, снисходительно назидать и вразумлять их, а нещадно обличать и всеми ужасами неумолимого суда и казни карать их душу. И обращение их будет уже поздно! И раскаяние бесполезно! Они уже и сами не найдут в себе довольно сил, чтобы удержаться в духе веры, чтобы найти в ней утешение в последнюю минуту: ужас подавит и веру; невыразимое отчаяние наполнит все существо их – и тем уже начнутся в них адские мучения. Последний, открытый суд только раскроет эти мучения во всей силе и утвердит их вечность!

А лучшие люди? Души верующие, добрые? «Восклонитесь, говорит Спаситель, и поднимите головы! ибо приближается избавление ваше» (Лук.21:28). – Так! Среди всеобщего страха, который и вас не минует, вы будете слишком далеки от отчаяния; сквозь все ужасы вы увидите многое, что будет утешать и радовать вас; вы увидите, что настал час вашего избавления, избавления от тех внутренних страданий, которыми вы томились в борьбе со злом, от того ига душевных болезней и страстей, которое сдерживало стремления ваши к Богу и препятствовало любить Его так, как вы желали; – от той суеты жизни, которая порабощала и подавляла вас, от всех тревог, забот житейских, которые не давали покоя святым чувствам вашим, от тех коварных увлечений, которыми покорял себе ваши сердца обманчивый мир, от обольщений всех лживых его благ и прелестей, от его собственной неправды и злобы, которою он преследовал все лучшее в вас, наконец от всех несчастий и злостраданий в мире, которых вы тем более испытывали, чем менее привязаны были к земной жизни и чем разборчивее были в средствах к устроению своего благополучия. И вот – эти добрые, святые души с верой и любовью будут ожидать своего Спасителя. Разрушение мира будет только усиливать нетерпеливое желание их – ускорить свое блаженное соединение с Господом.

Но пришествие Господа будет предварено еще одним сверхъестественным явлением: воскресением мертвых. Все умершие, верные и неверные, добрые и злые, восстанут и явятся в мир. Как это совершится? Каким образом тела, погребенные в глубине земли за несколько веков, даже разрозненные в частях своих, истлевшие и обратившиеся в прах, – возмогут ожить и снова получить весь свой состав и явиться в своем целостном виде? Только беспредельной силой творческого всемогущества может совершиться и объясниться это, как этой силой совершилось первоначальное создание человека из земли с его душой разумной и с его телесной красотой. Или каким образом, по одному слову Христову, возвратилось к жизни Тело Лазаря, уже смердевшее, следовательно уже начавшее свое разложение? Но надобно еще заметить, что не эта земля, грубая, мертвая, тленная, в которую теперь погребают тела умерших, воспроизведет их в последние дни мира. Самая земля, как мы уже говорили, со всем миром физическим преобразится, исполнится новой жизни и животворной силы, сделается уже нетленной и способной воспроизводить....

На этом рукопись прерывается. Преосвященный Нестор, доставивший ее в Казанскую Академию в подлиннике и в своей собственной копии, приписал в конце последней следующие выразительные строки:

«Этою неоконченною мыслию, этим словом закончились беседы Преосвященного Иоанна. Он, очевидно, готовил их, по обыкновению своему, для произнесения на страстной неделе; но нечаянная смерть не дозволила и дописать их. Черновые листки бесед найдены были, по смерти Преосвященного Иоанна, на конторке его с едва засохшими чернилами. Стало быть, это именно предсмертные размышления и созерцания великого богослова, с которыми он перешел в мир горний. Беседы переданы мне братом покойного. Епископ Нестор.