Общебогословское

Как узнать Бога? Для узнавания Его и Его воли Сам Творец дал человеку начало разума и духа. Через всю жизнь мы призваны все более и более познавать своего Небесного Отца, любить Его и находить в Нем свое вечное благо и все более постигать гармонию всего Его великого творения. Ни научное, ни художественное, никакое вообще творчество в мире немыслимо без этого начала разума и духа. Верою своей, высшим интуитивным постижением человек начинает видеть, ощущать Бога; человек способен слышать внутренним своим слухом божественную правду и любовь. Мир сотворен сверхмирной любовью, и верующий человек начинает любить эту любовь, служить ей среди всех преходящих явлений мира, испытаний и экзаменов для его духа, готовя себя к высшему и вечному бытию... «Верный в малом и во многом верен», – так говорит Евангелие. Задача и смысл земного существования – восходить через эту временную, краткую жизнь к высшей и вечной.

К пониманию именно этого высокого смысла жизни – как любви к Богу и служения царству любви в людях – направлено все евангельское учение. Каждый человек призван уже здесь, на этой земле, служа Богу, помогать людям-братьям в Божией правде. Люди между собою не только братья, они даже более чем братья: родные братья по Небесному Отцу. Все они, в разных странах живущие и к разным народам принадлежащие, друг для друга – соотечественники по одному, небесному, вечному Отечеству.

Как приходит человек к знанию о Боге? Знания о Боге человек достигает из четырех источников:

1) от Самого Бога – через Его Божественное Слово и откровение Святого Духа в Церкви;

2) от Бога – через познание сотворенного им мироздания, его гармонии, величия, красоты, целесообразности и столь малой постижимости для человека; и через познание своей человеческой природы и глубины. Честная, высокая наука все более приводит к познанию тайн творения. Высокая наука опровергает веру в материализм; самое понятие материи изменяется, подходя все более к области духа;

3) от Бога через бесчисленные свидетельства святых, то есть людей, не говоривших и не говорящих лжи. Мы узнаем также О Боге и от тех грешников, которые оставили свою темную, грешную жизнь и перешли к светлой;

4) от Бога – через свою собственную бессмертную душу, очистившуюся совесть, через молитву и покорность Божией воле, через исполнение Божиих заповедей и указаний...

Из этих всех источников одна и та же Истина Божия входит в наше сознание, орошает наше подсознание и живит наше сверхсознание. Она является откровением Самого Бога и одновременно выявлением в нас того истинно человеческого, которое способно в нас познавать Бога.

Один древний антиохийский мудрец-христианин пояснил язычнику тайну познания Бога: «Если ты скажешь: покажи мне твоего Бога, то я тебе отвечу: покажи мне твоего человека, и я покажу тебе моего Бога. Покажи мне, что очи души твоей видят...» Если на зеркале есть ржавчина, то оно не может отражать лицо человеческое; так и человек, когда в нем есть грех, не может созерцать Бога. И философ Платон уже доходил до мысли, что око ума нам дано для того, чтобы мы могли им, когда оно чисто, созерцать то истинно Сущее, которое есть «Источник всего, постигаемого умом»... Оно есть «...единое прекрасное и благое, мгновенно появляющееся в благородных душах по причине их сродства с Ним и желания видеть Его...» Высокая философская мысль, как и чистая наука, все более освобождают человечество от призраков материализма.

Философский порок материализма XIX века заключался в его наивной вере в окончательность и непреложность научных воззрений того времени, в то, что наука уже ответила на все главнейшие вопросы жизни. Марксу, Энгельсу, Ленину и другим материалистам не приходило в голову, что многие в XIX веке прочно установленные, как казалось, факты окажутся неверными, теории, на них построенные, будут заменены другими.

Так называемый «революционный» материализм есть на самом деле материализм окостенелый; он стоит на своих позициях с 1860-х годов, хотя с того времени в науке произошла и происходит подлинная революция. А к формам жизни и к душе человеческой совсем не применимы те понятия и уравнения, которые характерны для элементарных физических частиц. «Входя в область души, мы входим в совершенно автономную область», – справедливо говорит один из основателей современной физики, нобелевский лауреат Вернер Гейзенберг.

Чистый язык Истины, просвещающий и умиротворяющий человека, звучит в евангельских словах Иисуса Христа, Сына Божия и Сына Человеческого. Желающий услышать это слово пусть откроет Евангелие, пусть откроет и свое сердце пред светом Иисусовым, вникнет в Евангелие без лукавства и сомнения. Там открыто все, что мы можем и что надо знать о Боге, о человеке и о цели человеческой жизни.

Евангелие освобождает от духа неведения и зла, оно выводит добро, таящееся в людях, на передний план жизни. Слово Христово очищает и воспитывает внутреннюю глубину нашего человеческого существа – сердце, совесть... Кто хочет познать Истину, тот должен прежде всего открыть в себе того человека, который в силах эту Истину познать.

Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода... (Ин. 15:5). Я есмь путь... (Ин. 14:6) – говорит нам Христос. – Я дверь... (Ин. 10:7).

Вот – наш общий человеческий путь и наша жизнь в Отце. Христос Иисус есть средоточие и цель мира – душа души человеческой...

Свет мира – это правда Христова. «Я Свет миру», – сказал Христос. Духовное тепло мира – это любовь Христова, которая дана всем людям, чтобы они наполнили ею свое духовное существо.

Такова жизнь духа. Питается дух через молитву. Молитва – это наша первая пища духовная. Как не забываем мы ежедневно есть, пить, согревать себя, одевать, так будем давать и нашему духу молитву, любовь, правду евангельскую. Птица не только вьет гнездо, она и летает, и поет. И человек создан не только для того, чтобы трудиться, но и чтобы любить и молиться.

Дух свой человеку надо все время приводить в равновесие. Дух часто колеблется у нас: мы волнуемся, выходим из себя, и тогда мы делаем жизненные ошибки, раним самих себя и окружающих. Человек, стремящийся к духовной жизни, должен искать прежде всего равновесия, спокойствия духа, мира сердечного. Для этого человек не должен быть чрезмерно пристрастен ни к вещам, ни к другим людям, ни к себе самому. Имея внутреннюю свободу, он должен любить всех людей, желать добра всем, помогать, кому может, молиться за всех, за любящих и особенно не любящих его, чтобы тьме противопоставлялась не тьма, а свет. Поклоняться же человек призван только Богу.

Свой дух человеку надо омывать, питать, греть и озарять Христовой правдой, ставить его в те условия, в которых дух может крепнуть, развиваться, врастать в вечную жизнь. Есть гигиена тела – есть и гигиена духа.

Дух человеческий нуждается и в освящении, которое приходит от Христа, Сына Божия, воплощенного Истинного Бога. Радостнейшая для людей благодать Христова спасает человека. Освящающая благодать есть источник силы и воскресения нашей души.

Можно видеть в повседневной человеческой жизни, как проявляется через плоть наш дух. Явственно видно бывает сквозь лицо человека (особенно через его глаза) все доброе и светлое, что есть в нем; лицо доброго человека светится, как зеркало, отражающее внутренний мир правды Божьей. Лицо же злого человека всегда колюче, неприветливо и даже убийственно для окружающих. Разве это не так?.. Пусть задумаются над этим материалисты, не верящие в духовную природу человека.

Мы все тянемся к свету духовному. Даже неверующие бессознательно хотят войти в высшую жизнь, воплотить себя в ней, стремятся к какой-то полноте бытия, которой здесь, на земле, еще нет. Мы только отблеск вечного бытия видим здесь, средь нашей слабости и смертности. Но этот отблеск есть самое великое сокровище мира, и мудр человек, который не соблазняется приманкой внешних, скоропреходящих радостей земли, но возводит все более свой взор к неумирающим ценностям подлинной жизни.

В покорном и радостном обращении духовного взора к небу, к правде Божией состоит духовная жизнь человека. Выявив в себе свой бессмертный дух, надо жить его жизнью. И когда наступит неизбежная последняя минута нашей земной жизни и рука Всевышнего призовет нас в высший мир, тогда мы не убоимся и не смутимся, и пойдем в иной мир не тупо, как животные, влекомые на истребление, но как дети, идущие в родной дом Отца.

Легок бывает уход с земли для истинно верующего. Душа его, свободная от пристрастий к тленным ценностям мира и не кипящая в страстях, легко отходит в вечность, в полноту блаженства, начало которого она уже испытала в этом мире.

Путь к этому блаженству сопряжен с Крестом, с борьбой против своего и окружающего зла. Некоторые понимают Крест как что-то непонятно-тягостное, извне приходящее. Это неверно. Взятие Креста Христова есть готовность и окрыленность свободной воли самого человека на борьбу за Божию правду – и в своей душе, и в мире. Крест есть свободное человеческое согласие на борьбу за любовь и правду в этом мире.

Нелегко человеку бороться за любовь, правду и чистоту на этой земле. Все словно осуждает, срывает, обессиливает наш порыв к добру – и внутри нас, и вовне... Но человек верующий несет этот порыв через всю свою жизнь. Это и есть его крест. И тот, кто отказывается нести светлый, спасающий Крест Христовой правды, чистоты и любви, принужден нести безнадежный разбойничий крест своих страстей, своих злых дел и их следствий. Это крест того левого разбойника, распятого со Христом на Голгофе, не покаявшегося перед Христом, не осознавшего своей греховности и отвергнувшего Христа.

Нелегка жизнь человека в этом земном преходящем мире. Частью своего существа ему надо быть в этом мире, творить честно свое земное дело для близких, для своего народа, для человечества. Но последней глубиною духа ему надо дышать уже горним воздухом вечности. Туда, в эту чистую высь бытия, он уходит после своего земного испытания.

Религиозным можно назвать человека, ценности которого не только на земле, но и на небе. Такой человек может быть хирургом, как Пирогов, писателем, как Достоевский, ученым, как Ньютон, исследователем земли, как Семенов-Тянь-Шанский, и всюду, на всех путях мира, он будет осуществлять высокую человечность, Христову правду.

Среди всех условий земли мы можем сохраняться от зла и греха. В этом – чудо жизни во Христе. Христос совершает это в нас по вере нашей. Не своей, а Божией силой мы спасаемся... Невозможное человеку – возможно Богу. И мы верим и знаем, что Господь не только около нас, но Он и в нас. И Его любовь к нам и наша любовь к Нему есть самая великая сила мира.

Во всяком подвиге самопожертвования есть сознательная или бессознательная вера в человека, в смысл жизни, выходящий за пределы земного существования. Всяким своим подвигом человек объявляет, что не стоит ему жить только для личного удобства и эгоистического счастья, что смысл жизни человеческой – в каких-то непреходящих высоких ценностях и целях. И оттого мысль о бескорыстном героическом служении так возвышает душу. Все чувствуют, что через подвиг личность перерастает себя, врастает в некий мировой смысл... Так говорит Евгений Николаевич Трубецкой.

Анализируя утвердившийся в человеческом обществе взгляд, что свобода является такой ценностью, ради которой стоит жить и умереть, Трубецкой ищет объяснения, где причина этой высокой оценки свободы человека. «Ведь несомненно, – говорит он, – как бы ни была велика ценность свободы, сама по себе она все же не является последнею, окончательною целью человеческого существования. Ценность, значит, не в ней самой, а в человеке, которому она дается». Свобода человека есть лишь необходимое условие и состояние для достижения чего-то другого, еще более высокого. Что же это?..

Это бессмертие в Боге.

Рассматривая различные формы человеческой свободы, Трубецкой приходит к выводу, что, ища свободы, мы, люди, в сущности ищем и ценим лишь разум. Свободу мысли мы ценим потому, что скованная мысль неспособна к истинному творчеству: без свободы исследования невозможна наука, а без свободы слова нельзя ни передать своей мысли, ни усвоить другую мысль. В социальных отношениях мы боремся за неприкосновенность личности потому, что уважаем в каждом человеке индивидуального, личного носителя разума... Наконец, мы требуем политической свободы потому, что уважаем коллективный разум всего народа.

Из этого видно, что во всех видах свободы человек ценит лишь возможность беспрепятственного проявления разума; и возможность в нашем мире такой свободы является уже началом победы разума. В победе Высшего Разума – цель жизни... «Свобода, – говорит Трубецкой, – крылья разума»; наоборот, тирания есть торжество посредственности, ограниченности, серости.

Вникать в Высший Разум, следовать ему призывает истинная религия... «Воссиял миру свет Разума», – поет Церковь на Рождество Христово. Это пугает тех, кто хотел бы смотреть на человека лишь как на средство для достижения тех или иных экономических, партийных и материальных целей.

Желая отвести человека от познания свободы и истины, зло затормашивает его, кружит в вихре страстей, житейских забот, материальных задач и вожделений. Как мошкара, толкущаяся летом в воздухе, мятутся люди в мире, и если внешняя их деятельность не уравновешивается внутренним углублением и осмысливанием бытия, то моральный уровень человечества опускается вниз.

Эпикурейцы говорят человеку: «Наслаждайся, ибо завтра умрешь»; скептики и пессимисты проповедуют, что все бессмысленно и недостоверно в мире, так как «мы завтра умрем»... И человеком овладевает отчаяние. Тогда появляются атеисты, которые, тоже утверждая, что смерть и только смерть есть удел всех, опьяняют, однако, людей посулами счастья и пытаются использовать их как средство для достижения материальных целей.

Трубецкой показывает бессмысленность веры в социальное благоустройство человечества без признания высшего предназначения человека, высшего смысла жизни.

Земля есть начало вечности; взятая сама по себе, она представляет для мыслящего человека картину безотрадную. «Мы знаем, – говорит Трубецкой, – что наступит день, когда в виде обледенелой глыбы эта Земля будет носиться вокруг потухшего Солнца; а мы хотим ей дать сейчас какое-то разумное устройство!.. Не бессмысленны ли эти наши попытки? Сегодня, завтра или через тысячелетия, не все ли равно, но предстоит полная гибель нашей планеты. И что значит время в мировой жизни?! Тысячелетие – одна секунда».

Чтобы ясно увидеть ничтожество всех человеческих мечтаний и претензий, даже не надо обращаться к астрономам, – достаточно совершить прогулку на кладбище. Тут мы найдем безобразную, возмутительную пародию на все наши идеалы и формулы: тут и всеобщее равноправие без различия вероисповедания, национальности, пола и даже возраста; и полное осуществление четырехчленной формулы, потому что могильные кресты олицетворяют ожидающий каждого из нас «всеобщий, прямой, тайный и равный» жребий; наконец, тут же находится и окончательное разрешение земельного вопроса, ибо, говоря словами Л.Н. Толстого, на кладбище каждый человек получит в надел как раз столько земли, сколько ему нужно. Величайший уравнитель, смерть пошла дальше самых смелых наших утопий. Она сорвала с человека его венец и уравняла его с прахом.

Но неужели эта республика мертвецов – окончательный итог всех усилий человечества? С точки зрения атеизма – да! Бессмысленна вся эта толкотня истории, народов и государств, если она кончается хладом бездны и небытия. И даже все наши человеческие безобразия, казни, убийства, издевательства над личностью – остаются чем-то ничтожным и по сравнению с общим концом человечества.

Почему же мы все-таки продолжаем жить и стремиться к лучшему? Ответ на это может быть только один: мы просто не верим в смерть, мы не можем в нее поверить.

Несмотря на все то, что мы видим и знаем, вера в смерть не умещается в нашем сознании. Мы признаем смерть умом, считаемся с нею в наших отвлеченных рассуждениях, но одновременно мы отрицаем ее всем своим существом, всею своей жизнью; душа наша не приемлет смерти. И это касается не только людей верующих; неверующие тоже в тайниках своего сердца не приемлют смерти. И только оттого не повергает людей в отчаяние окружающая их смертная бессмыслица.

В основе жизни всякого человека лежит вера в сокрытый смысл жизни как Высшего бытия, которое раскроется некогда в окончательной своей победе. И это будет победа разума, Высшего Разума, над бессмыслицей. Только такая вера дает людям силу жить. И именно об этой последней победе жизни и правды над смертью и ложью возвещает Откровение Божие. Каждое воскресение в году есть праздник этой истины.

Чтобы действовать в жизни, нужна вера – вера в то, что есть солнце над нами, что оно не потухнет, что мы работаем не для могильного червя и что достоинство человека не есть мираж.

Мир идет к своей высокой цели, данной ему Творцом. И не погибнет человек, и не сгинет его дело, в которое он вкладывает свою душу. Вера управляет всеми движениями нашего ума и сердца… Изгнать эту веру из человека невозможно. Если изгнать ее из сознания, она будет жить в подсознании, над сознанием, в тайниках души... Вера в Жизнь, неумирающую Жизнь есть то, чем мы, все люди, живем и движемся.

И только тут делается ясной, утверждает Трубецкой, связь свободы и бессмертия... В нашем бессмертии – цель и смысл нашей свободы. Свобода есть выражение Высшего Бытия в человеке. К свободе призван человек! И правда мира не в ненависти, сеющей смерть, а в любви, которая созидает жизнь.

Английский мыслитель Клайв Стейплз Льюис, ведя в Лондоне во время войны радиопередачи на религиозные и философские темы, в одной из своих бесед определил разницу между нравственным законом, лежащим в основе духовной жизни человека, и инстинктом, коллективным природным чувством. На вопрос одного слушателя, не есть ли то, что называют нравственным законом, просто стадный инстинкт, который развился точно таким же образом, как и другие наши инстинкты, Льюис ответил, что не отрицает того, что у нас, людей, есть и стадный инстинкт, но не отождествляет его с нравственным законом в человеке. Мы все, люди, имеем опыт пробуждения инстинктов: материнской любви, полового влечения, стремления к пище... Когда какой-либо инстинкт в нас действует, мы испытываем сильное желание поступать известным образом. Несомненно, мы иногда испытываем такого же рода чувство, желая помочь другому человеку, и это желание, может быть, возникает у нас из стадного инстинкта. Однако испытывать желание помочь кому-либо есть нечто совсем иное, чем сознавать, что мы должны помочь, что нам надо помочь, хотим ли мы этого или нет.

Предположим, вы слышите зов о помощи человека, находящегося в опасности. Вы можете при этом испытывать два чувства. Одно – это желание помочь (предположим, что это стадный инстинкт), и второе чувство, которое вы одновременно испытываете, – это желание избежать опасности (ясно, что это инстинкт самосохранения). Но помимо этих двух естественных, природных побуждений вы слышите внутри себя еще и третий голос, говорящий вам, что вы должны повиноваться именно желанию помочь и преодолеть в себе желание бежать. Вот этот-то внутренний голос в человеке, который выбирает между двумя его инстинктами и решает, какой из них надо в данном случае поощрить, – этот голос не тождествен никакому инстинкту. Нотная страница музыкального произведения есть что-то совсем другое, чем клавиши рояля. Нравственный закон в нас есть верная мелодия, которую нам надо играть, а инстинкты наши – это клавиши, играя на которых, мы осуществляем мелодию. То, что нравственный закон в нас не есть лишь один из наших инстинктов, можно ясно увидеть из следующего. Когда два инстинкта спорят друг с другом, более сильный из них должен, естественно, одолеть. Но в те моменты, когда мы особенно ясно сознаем существование нравственного закона, он обыкновенно уговаривает нас стать на стороне наиболее слабого из инстинктов. Вы, например, сильнее хотите пребывать в спокойствии и в безопасности, чем подвергать себя опасности, спасая утопающего, но нравственный закон внутри вас приказывает вам оказать помощь утопающему. Этот же нравственный закон велит нам усиливать лучший инстинкт так, чтобы он стал мощнее другого. Мы часто считаем своим долгом стимулировать, усиливать свой инстинкт, действуя на свое воображение, вызывая жалость к людям и так далее, чтобы набраться сил для совершения правильного поступка. Несомненно, мы действуем так не в силу одного только инстинкта, когда стараемся усилить свой хороший инстинкт, чтобы он стал сильнее обычного. И, конечно, тот голос, что внутри нас говорит нам: «Инстинкт твой уснул, разбуди его», – не может быть нашим инстинктом. То чувство, которое говорит нам, какая именно нота должна звучать громче, а какая тише, не может быть самой нотой.

Есть еще иной подход к этому вопросу... Если бы нравственный закон был только одним из наших инстинктов, мы могли бы определить какой-то иной импульс в себе, который всегда был бы «хорошим», согласно с правилами хорошего поведения. Но мы этого не можем сделать. У нас нет ни одного импульса, который нравственный закон не побуждал бы нас иногда подавить, а иногда поощрить. Ошибочно думать, что некоторые из наших импульсов (скажем, материнская любовь или любовь к родине) всегда хороши, а другие (как, например, половой инстинкт или инстинкт борьбы) – всегда плохи, хотя случаи, когда инстинкт борьбы или полового влечения надо сдерживать, бывают значительно чаще тех случаев, когда надо сдерживать материнскую любовь или любовь к родине. Но бывают случаи, когда материнскую любовь или любовь к своей родине человеку тоже следует ограничить, если эти чувства могут привести к нравственной слепоте и несправедливости в отношении других детей, других людей или стран... В сущности, нет ни хороших, ни плохих среди естественных импульсов – так же, как нет и музыкальных нот «хороших», «правильных» и «плохих», «неправильных». Всякая нота будет правильной, хорошей в одном случае и нехорошей, неправильной в другом.

Нравственный закон не есть инстинкт или какое-либо соединение инстинктов; он есть то, что производит ту духовную мелодию жизни, которую мы называем добром, хорошим поведением человека.

Нравственный закон призван руководить инстинктами. Это имеет большое практическое значение. Опасно человеку выбирать в своем характере какой-либо один импульс и слепо следовать ему всегда и во всем. Любой из наших природных инстинктов-импульсов легко может сделать из нас извергов, если мы будем следовать ему слепо. Казалось бы, любовь к человечеству безопасна, но это не так. Если вы не станете сочетать с такой любовью справедливость, вы кончите тем, что ради любви к человечеству будете бесчестно нарушать свои соглашения, давать ложные показания на суде, убивать больных (якобы из жалости к ним) и так далее. Вы станете, в конце концов, жестоким и вероломным человеком, оправдывающим свое зло «любовью к человечеству». Видите – даже любовь должна быть под нашим контролем, под контролем правды и мудрости. Об этом и говорит религиозная мудрость и духовное знание.

Если мы захотим познать самих себя (как советовали еще древние мудрецы), мы, несомненно, увидим, что кроме добрых и злых, коллективных и индивидуальных чувств, в нас есть еще стоящий над нами нравственный, духовный закон. Закон этот не мог родиться от «материи», и он является главным судьей всего того, что происходит внутри человека. Голос правды, голос совести в нас – это наш внутренний закон и то Царство Божие, о котором Христос говорит, что оно «внутри нас». Действие этого внутреннего нравственного закона нам надо признать. И надо нам понять, что мы, люди, не только зависим от своих слепых природных чувств, но и способны судить об этих чувствах, их культивировать или искоренять... Именно в этом человек возвышается над животным. Человек возвышается над животной природой своей нравственной личностью и разумной душою. Душу человеческую раскрыть, очистить и спасти в вечности и пришел Христос Господь. Голос Его Божественного Закона звучит в нас. И если мы этого хотим, Сила Высшая освободит нас от зла и смерти. Человек, молящийся Богу, слушающий Бога, входит в гармонию бессмертного Бытия.

Есть ценности, в отношении которых трудно человеку себя признать бедным. Мы богаты воздухом: его много, и он принадлежит всем. Но больной в последней стадии туберкулеза – беден и в воздухе. Никто не бывает нищим в отношении стакана воды, но странник в безводной пустыне все сокровища мира отдаст за него. Мы видим, что в отношении одного мы очень бедны в мире, а в отношении другого очень богаты.

Если не актуально, то потенциально все богаты искренностью и добрыми чувствами, но не всякий об этом знает и тем более не всякий пользуется таким своим богатством, и оттого столько несчастных в мире. Можно сказать, что в отношении многих вещей мы все умны, чутки, зрячи, а в отношении других – удивительно слепы, неразумны и зависимы от других.

Окруженные большой зависимостью от других людей, мы недостаточно осознаем это и еще реже делаем поводом к своей скромности. Но во всем, что мы осуществляем, чем питаемся и что носим на себе и в себе, участвуют люди многих поколений. Справедливо один мудрец кланялся каждый вечер на все четыре стороны: благодаря Бога и людей, он говорил, что все, что он имеет, он имеет от Него и от них.

Да, в чем-то мы проявляем знание, умение и разум, а в другом обнаруживаем свое крайнее неразумие... Земля, на которой мы живем и над которой на вершок взлетаем, несется в космическом пространстве в своей Солнечной системе. А система эта несется среди других, более грандиозных, систем, галактик. И они, в свою очередь, несутся среди еще больших, в уже невообразимые для нас дали.

Оттого наши жалкие подпрыгивания к Луне не могут, конечно, быть поводом для какой-либо гордости. Эти дистанции буквально комариные. И Земля, которая столь терпеливо и кротко держит нас на себе, есть огненное яблоко, на тончайшей кожице которого мы так самоуверенно живем, даже дерзко разглагольствуем, хвалимся устроиться без Бога, и столь безвкусно похваляемся своими «достижениями».

А внутри нашего человеческого тела, хрупкого, как паутина, но сложнейшего и удивительного, в своей гармонии живут миллиарды невидимых нашему глазу существ. Не всегда они вредят нам, а только когда это им бывает позволено Хозяином. Есть Хозяин жизни. Его величие открывается в природе и в духе, в нравственных ценностях, в нас вложенных и нам свойственных. Жизнь человека зависит от малейших и таинственных обстоятельств. Наука, открывающая тайны мироздания, все более показывает нам, как слаба и хрупка наша плоть и земная жизнь и как мало, в сущности, мы знаем.

Мир духовный втекает в нас и обтекает нас. Он говорит нам своими таинственными знаками и стучит к нам: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь (в глубинах совести послушается зова. – А. И.), войду к нему...» (Откр. 3:20). Быстр отклик Духа Божия на человеческую молитву. «Стою и стучу» – первое действие Благодати в душе. «Если кто отворит» сердце, тот выполнит условие следующего действия благодати в человеке.

Чудесная свобода человеческая есть прежде всего возможность для нашего правильного, нравственного отношения ко всему окружающему и внутри нас являющемуся. Мы не вольны избежать того, что нам дается независимо от нашей воли; но мы всегда свободны всякое жизненное событие и слово претворить в свет, сделать нужным для себя и других. В этом дело нашей свободы. Чрез все события, все горести и радости человек имеет и власть, и счастье идти к Божией правде, которой нет конца. Мы окружены великой заботой...

Нет «рока», нет «слепой судьбы». Есть недреманное око Божией любви и наша свобода быть в ней.

Воля Божия – это сила Божией заботы о человеке и творении. Все Бог направляет ко благу. Но это можно увидеть лишь в свете высшего разумения. Есть люди, слышащие веяние Божиего Промысла, узнающие голос Небесного Отца, чувствующие Его руку и в радостных, и в горьких событиях земли... Иные же просто веруют, что иначе не может быть. И волей своей человеческой входят в волю Божию...

Первая ступень веры: увидеть Божию волю в мире. Вторая ступень веры: во всем, всегда отвечать на Божию любовь, Божию волю. «Да святится имя Твое», – говорит верующий человек в своей молитве, и не просто хочет он, но сильно, огненно хочет, чтобы его сердце – и сердца всех людей – озарились правдой, знанием воли Живого Бога. Это – самое великое знание мира.

Кто верит в Бога Вседержителя и Хозяина мира, тот замечает и Промысл Божий над творением. И понимание Божией Любви не может не вызвать у человека ответной любви к Богу и ко всякому человеку, которого любит Бог.

Промысл Божий либо дозволяет, «допускает» совершаться тому или другому событию, либо благословляет его. Когда мы, люди, творим злое дело, оно может совершиться только по допущению Хозяина мира. «Ни одна из малых птиц не падает на землю» без воли Отца Небесного... Если же человек творит добро, спасает другого человека, помогает ему, это уже совершается не по «допущению», а по благословению Божию. Все, что совершается в мире свободной волей человека, бывает либо по «допущению» Хозяина мира, либо по Его воле и благословению.

Оттого иная «удача» более вредна для человека, чем то, что нравственно слепой человек ошибочно считает своей «неудачей». И то, что иной воспринимает как свою «неудачу», на самом деле может быть высшая его удача и вечное спасение.

Для любящих Бога все, конечно, будет всегда удачей, все будет успехом, хотя, может быть, не сразу покажется успехом... И рождение в мире, и так называемая «смерть», и здоровье, и болезнь, и достаток, и недостаток материальный, и всякое отношение к нам – все для верующих и любящих Бога людей бывает чудесной лестницей, возводящей их к божественному Свету и вечному спасению.

А для тех, кто борется с Божией правдой, все в мире бывает неудачей и погибелью. Само их рождение физическое, не завершенное духовным «вторым рождением», обращается в неудачу. И смерть, прекращение времени земного, бывает не рождением в свет, а исходом во тьму, которую человек себе избрал, восстав на Бога. Хорошее телесное здоровье одним людям помогает в их добре и жертвенности, а других укрепляет в их зле. Следствием болезни человека может явиться победа духа смирения и веры, но может произойти еще большее погружение человека в безверие и гибель... Человек свободен идти через все к Свету вечному или погружаться во «тьму» эгоистической жизни. Такова духовная реальность. Но ее нельзя понять, мысля материалистически.

Мир наш еще не пришел к своей цели, не достиг совершенства. Но он идет к нему. Мир уже пылает физически невидимым Христовым огнем, нравственным светом, спасающим души. И для любящих Бога и человека этот огонь правды Христовой есть уже начало Рая и наслаждения среди всех их трудностей и страданий земных. Для равнодушных же людей, не верующих в Божий Свет, земная жизнь есть бессмысленное скитание по призракам, от одного призрака к другому. Такова и сущность «материализма», столь унижающего человека.

Близость человека к Богу измеряется его радостью от правды Божией. И его страданием без этой правды. Господь очень близок к людям. Он близок к нам Своей любовью. И «расстояние», на которое человек способен «уйти от Бога», не есть какое-либо внешнее расстояние пространства или времени, но лишь состояние духа. В одно мгновение оно может быть преодолено и покаянным вздохом горячим порывом веры, и жертвенным действием, и одним словом правды, одним чудотворным знамением Креста... И где бы мы ни были, мы можем всегда устремить свой молитвенный вздох к Небесному Отцу. Он к нам близок.

Человек рождается физически, чтобы приготовить себя к высшему рождению – в вечность. Спасение человека в Боге не есть какой-либо акт внешний, юридический. Это явление органическое, духовное, внутреннее, нравственное... Мы всегда находимся в каком-то духовно-нравственном состоянии: либо мы входим в свет, либо уходим во тьму... Душа никогда не бывает «нейтральна» в нравственном отношении. Она радуется или свято страдает на путях к духовному Свету – либо бесплодно томится или призрачно утешается на путях зла.

И в каждое мгновение (именно в этом нравственная свобода!) человек может измениться, перейти от одного нравственного состояния к другому. Дух человека способен изменяться мгновенно в свою духовную противоположность. И так мгновенно изменился, так спасся в Боге евангельский «правый» разбойник, обратившийся на кресте к распятому Христу.

История человечества и земная жизнь есть поле выявления личности. Земную жизнь можно уподобить химическому раствору, проявляющему фотографическую пленку. Свобода человека нравственно проявляется под лучами (не для всех зримыми) Божиего Промысла, Божией воли. И так драгоценно это земное (столь ненадолго нам данное) время… Мы проявляемся на земле; определяется, фиксируется здесь наш дух. И в Вечной Жизни явится в нас лишь тот плод, который будет нами посеян на поле земного времени. «Сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление; а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную» (Гал. 6:8).

В саду южной Калифорнии я как-то увидел большую оранжевую бабочку с черным, непогрешительным в своей точности двойным рисунком на крыльях. Это была удивительная красота среди зелени, света и цветов, песнь Богу в цветах и красках. В тишине кроткого, чистого, покорного Богу творения возносилась эта песнь и светилась эта премирная красота... Она показывает себя уже в этом мире и хочет воскрылить унылую, тяжелую душу человека к небу.

Бабочка – такое же откровение Божиих перст, как и северное сияние, полевая лилия, птица. Указывая на них, Спаситель говорил: «Посмотрите на птиц небесных... Посмотрите на лилии полевые...» Значит, все создано, чтобы мы на это смотрели и научались бы видеть в материальном мире Божию Мудрость, Милость и Силу. Никакая дисгармония падшего человечества, никакие наши преступления человеческие не могут затмить красоты Божиего мира. Из глубины своего нравственного неустройства люди призваны вникать в красоту творения и переводить ее в область духа. И так, в дарах Духа – в смирении, вере, надежде, правде, чистоте, преданности и любви к Богу и людям – должна открываться человеку новая, более совершенная гармония бытия...

Смягчается сердце среди гармонии творения. В своих «Размышлениях о Божественной Литургии» Гоголь справедливо говорит, что «...Бог предоставил ...лучшее из блаженств – блаженство молитвы; ибо ничего не совершает Бог и ничему не благодетельствует, не делая участником в самом совершении и в самом благодеянии Своем Свое творение…». Это верно. И к молитве человека ведет красота видимой природы. Всякая гармония, открывающаяся в природе и замечаемая в отношениях между людьми, ведет к познанию высшего мира и к молитве. Она открывается человеку и в храме природы, и в храме, построенном человеческими руками для прославления Бога в красоте.

Гоголь говорит: «Действие Божественной Литургии над душою велико: зримо и воочию совершается, в виду всего света, и скрыто. И если только молившийся благоговейно и прилежно следит за всяким действием... душа приобретает высокое настроение, заповеди Христовы становятся для него исполнимы... По выходе из храма, где он присутствовал при Божественной Трапезе Любви, он глядит на всех, как на братьев. Примется ли он за обыкновенное теченье своих дел в службе ли, в семье, где бы ни было, в каком бы ни было [звании], сохраняет невольно в душе своей высокое начертанье любовного обращенья с людьми, принесенного с небес Богочеловеком. ...И если общество еще не совершенно распалось, если люди не дышат полною, непримиримой ненавистью между собою, то сокровенная причина тому есть Божественная Литургия, напоминающая человеку о святой, небесной любви к брату. ...Всех равно уча... всем говорит одно, не одним и тем же языком, всех научает любви, которая есть связь общества...»

Гоголь верит и знает, что жизнь человека после смерти не прекращается; она становится гораздо более интенсивной и яркой – для тех, кто жил и хочет жить Божией Милостью и Правдой. Молитву Гоголь понимает как любовь... Это верное понимание истинного общения с Богом. Молитва есть явление высшей человеческой общительности.

На всех концах земли совершаемая Литургия говорит о тожественном, гармоническом бытии, которое является целью земной жизни.

И то, что несет цветок или бабочка в саду, то в разуме и духе совершает человек, открытый истине Божественного Бытия.

Чудесное лежит в основании всех вещей и на их последних границах. Среди творения оно составляет правду его высшего бытия. Падение наше есть уход от чудесного.

Чудесное в земном времени еще не имеет своего полного выражения; оно в истории постигается лишь тайнозрением и не столько учит, сколько вдохновляет людей переходить границы мира верой... И чем более верует человек в Бога, тем более чудесной становится для него жизнь.

В сущности, человек хочет жить лишь чудесным... Об этом свидетельствуют и верующие в Бога – они тоже хотят видеть в чудесном высший смысл существования и последнее слово истории. Не верующий в Бога председатель Совета министров в критическую для его страны минуту объявляет: «Верую в чудо, потому что верую во Францию…» (Речь Поля Рено 21 мая 1940 года). Еще более далекий от веры в Бога свидетельствует: «Народы нашей страны стали способны на великие дела и чудеса творчества новой жизни» (В.М. Молотов, 27 октября 1959 года). Таких примеров устремления неверующих к чудесному можно привести много и из всех областей жизни: они говорят о «чудесах техники», «чудесах науки», «чудесах природы», «чудесах творчества»... Бессмертная душа человеческая тоскует о высшем мире и взывает к этому миру. Человек не хочет исчезать в материалистической повседневности! И чудесное манит его своим высоким (хотя для многих и неясным) освобождением. Не давая истинной свободы всем, чудесное уже дает ее образ или призрак.

«Чудеса науки», «чудеса творчества» – это все искры того же древнего, похищенного Прометеем, небесного огня. Даже самым материалистичным людям представляется духовное видение, что они поднимаются над землей, делаются «хозяевами жизни», «творцами», что их возможности уходят в бесконечность… И то, что Бог обещал (и все время дает) человеку, бытие в совершенном бессмертии, – то человек неверующий хочет взять сам, своею личной или коллективной силою. Хочет взять без Бога.

Даже в чисто религиозной области выражается это падение. Оно выражается в том, что люди ищут чудесного более, чем Бога. Ирод, желая видеть Иисуса, «надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо» (Лк. 23:8). Есть люди, требующие чудес для своей веры: «...Иудеи требуют чудес» (1Кор. 1:22). Если они не встречают «чудес», то у них нет и чувства близости к высшему миру. Сила чудесного принимается ими как «Deus ех machina»¹, нечто внешнее, ставящее людей перед высшим миром бытия. Оттого и ищут люди в мире знамений и чудес, не понимая, что пришествие лжехриста «по действию сатаны» будет совершаться (и уже совершается) «со всякою силою и намениями и чудесами ложными» (2Фес. 2:9), и можно быть самым праведным человеком на земле, как Иоанн Креститель, и «не сотворить никакого чуда» (См.: Ин. 10:41). Люди этого психологического типа обычно хотят, чтобы уже в этом веке совершалось воздаяние праведным и возмеривалось грешным; подтверждение этого закона укрепляет в вере, нарушение – удаляет от веры. Они соблазняются тайной Голгофского Креста и тем, что история человечества идет не по законам моралистической логики, а по законам этой тайны Креста. Он – «для Иудеев соблазн» и «для Еллинов безумие». Про таких людей, еще не знающих тайны богоусыновления, сказано: «...не уверуете, если не увидите знамений и чудес» (Ин. 4:48).

Вникая в их психологию, ясно видишь, почему Спаситель огненно отверг такой путь единения со Своей истиной: «Не дастся роду сему знамение» (Мк. 8:12). Бог хочет сделать человека бескорыстным сыном Своей небесной истины, а ищущие «чудесности», но не правды последней, хотят быть лишь рабами их ослепившей необходимости. Вера, сновидение любви для них недостаточны. «Ходим верою, а не видением» (2Кор. 5:7) – это их не удовлетворяет; они не оберегаются от ложных «видений» и «откровений»; им представляются всякие сны и мечтания и внушается мысль, что особые откровения возвышают их над другими людьми. В духовной науке хорошо изучены эти феномены «прелести», самообольщения. Страшащиеся Бога (ведь «и бесы веруют, и трепещут» – Иак. 2:19), но Его не любящие, соглашаются принять Царство Божие, но в этом их согласии нет элементов, из которых Царство Божие состоит, – нет любви к Богу и ко всему творению в Боге, нет осуществления евангельских блаженств, плача о себе и радости о Истине Христовой. Такая вера не может открыть Царство Божие, и не о ней принес весть на землю Сын Человеческий. Но эта вера влечет тем, что она бескрестна, – вместо Креста Христова, светлого умирания в Боге и воскресения, в ней лишь чудеса...

Бывают не верующие в Бога, но ощущающие, в той или иной форме, чудесное; бывают и «верующие», но «не верящие в чудеса» (не соглашающиеся принять ни сверхъестественного вхождения Творца в мир, рождения Богочеловека от Девы, ни Его воскресения во плоти). Есть люди, которым представляется, что мир создан Творцом только как архитектором и сейчас же оставлен в пределах математических, геометрических, механических и прочих «естественных» законов, и будто все в мире совершается лишь по этим наукой изучаемым законам; такова вера деистов, верующих в Бога абстрактно, и (мало чем разнящаяся от нее) вера теистов, верующих в Бога неопределенно… Те и другие признают Бога, но не знают Бога, тайны богоусыновления и служения в духе и истине.

Есть желающие прожить свою жизнь, ничем не тревожа души своей, приняв раз навсегда установленную номенклатуру ценностей и истин. Все должно быть «понятно», «объяснимо». Существование великого и таинственного неудобно для этих людей, даже болезненно – оно их умаляет, ранит. В Евангелии признается лишь все «понятное». Из этих кругов исходит такое далекое от истины утверждение, что «наука противоречит вере». Человек боится посягательств на свою автономию – даже со стороны Небесного Отца! И зов Божий, заповедь Христову он способен счесть таким посягательством.

Но тот, кто верует в Сына Божия, знает, что все в мире чудесно в творении, искуплении, промышлении, все дивно в действовании, указании, предупреждении, утешении Духом Утешителем!

В высшей науке материя все более предстает как неразгаданная тайна. Все более открывает наука такие бездны и хляби, что само понятие материи как чего-то «материального» – исчезает. Понятие энергии касается уже границ духовного мира.

Представители астрофизики свидетельствуют о безднах не бесконечно малых уже, а бесконечно больших миров. В созерцании многих крупных ученых чувствуется благоговение перед чудесным. От тайн творения сердце поднимается к славословию Самого Творца в дивных чудесах Его... Тут венец того истинного знания, которое, по слову Апостола, не надмевает, а назидает, так как исходит из любви.

По одному свидетельству ученых о таинственности и чудесности мира душа, конечно, еще не может сделаться знающей Бога, у человека должно быть и сердце, «алчущее правды». Для такого сердца выводы современной науки прямой путь к Богу. И принятие истинного духа веры идет через Христа, Который есть единая Дверь к Отцу.

Мир чудесен... И в малом, и в великом он изумляет. Но будет ли наше удивление праздным или плодоносным это уже зависит от нас. Тут область нашей свободы.

Рядом с чудесностью, созерцаемой через научное знание, открывается и «художественная» чудесность творения, в котором все неповторимо и – от галактик до мезонов, от былинок до лица человеческого – все произведение Высочайшего Художника.

Чудесность не только вне нас. Она еще более – в нас. Солнечные чувства после мрачных, болезненных, убийственных – разве это не чудо? А любовь, великодушие, жертвенность, милость, чистота, светлая мудрость, мужество сердца – разве это все не чудесно, не сияющие лучи входящей в нас Вечной Жизни? А молитва, преображающая наш разум, сердце и волю, – разве это не чудо? Многое может сказать душа о тех чудесах, которые она видит вокруг себя и созерцает в себе. «Жив Господь, и жива душа моя!» – восклицает, как ветхозаветный пророк, душа, видящая чудесное.

В мире нет ни росинки «случайного». Все промыслительно, все чудесно. Видение мира в Боге воскрыляет. «Естественное» становится вышеестественным, прозрачным для вечности. Вся человеческая жизнь во Христе – вышеестественна. Дух Божий ставит нас лицом к тайне Будущего Века.

Но среди чудесного есть еще особое сияние неповторимого лица человека, усыновляемого Богом... «Бог же творил немало чудес руками Павла…» (Деян. 19:11). В Кане Галилейской «положил Иисус начало чудесам» (Ин. 2:11) усыновления.

Чудо есть явление истины и любви. Чудо есть дверь в Истинно Сущее.

Чудесное должно утаиваться... «Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам – Ей, Отче! ибо таково было Твое благоволение» (Мф. 11:25–26). Искатели ложных чудес претыкаются об эту истину. Оберегая слабое и больное человеческое зрение от слишком яркого света, Господь сокрывает Свое чудесное в мире и в нем утаивает Самого Себя. Но ум, посвященный в простоту бытия, сердце, очищенное от лжемудрия и лжеверия, видят чудесное.

Явление духа – сладкая беседа Отца, которую «другие» не слышат.

Полюбивший Бога человек не ищет чудесного потому, что он уже нашел его, когда полюбил Бога, полюбил человека. Верующий ищет не чудес, но верности все большей.

Мы видим в Евангелии: Господь уклоняется от непрестанных исцелений и насыщений людей хлебами. Он утаивал и утаивает в истории Свое могущество над миром, открывает людям лишь Свою Милость.

Апокрифические сказания бессмысленно хотят наделить Его большей чудесностью, чем Он Сам явил нам; они заставляют Его, Младенца, лепить из глины воробьев и оживлять их, творить иные подобные чудеса. Но в Евангелии явлена божественная мера чудесности, вся ее глубина и чистота.

Не отдельные явления, а целый мир чудесного открыт нам. И чем менее мы эту чудесность рассматриваем, тем более мы ее видим. Ища лишь верности Богу, мы находим чудесность. Она не связывает нашей воли, не порабощает воображения.

Мудрое сердце живет чудесным, неразумное опьяняется чудесничеством. Много в мире «чудес ложных». Зло идет со всякими «чудесами ложными» (2Фес. 2:9). Кто ищет необычайности и новизны более, чем Господа и Его Правды, будет доверять неистинному духу, принимать слуг лжи за вождей, свое воображение – за откровение.

Фарисеи требовали для своей веры схождения Сына Божия со креста. Этого продолжают требовать все, кто не хочет Христа, любви Божьей.

Величайшее чудо этой любви – воскрешение Лазаря стало началом Голгофы: «Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него... С этого дня положили убить Его» (Ин. 11:47–48, 55).

Никакие феномены ни в чем истинном никого не убедят, если сердце не раскроется истине. И когда оно истине раскрывается, кончается ложная чудесность и начинается чудесная жизнь. Зверь, «производивший чудеса», все теряет свою власть – и потеряет ее. История кончится гибелью всей ложной чудесности‚ обольщавшей людей. Чудесное тогда раскроется как правда всего творения.

Клайв Стейплз Льюис построил одну из своих книг на воображаемых «письмах старого диавола к своему племяннику». В этих «письмах» опытный диавол учит своего молодого и неопытного племянника анализировать проблемы современного человечества и вскрывать подсознательный мир людей, играя на их слабостях, пороках и недостатках. Книга Льюиса тонко показывает психологический процесс разложения людей злом. Старый диавол учит своего «племянника» отдалять людей от Бога всеми средствами и путями. Чтобы преуспеть в этом, он считает очень существенным непрестанно показывать людям призраки будущего, никогда не давая его; манить людей миражами, убеждая их идти на преступления сегодня ради счастья завтра.

Блаженство души вне нравственной области, конечно, недостижимо; но ради магического, только внешними средствами достигаемого счастья человек способен сотни раз отречься от святыни и сотворить всякое зло – отвергнуть Творца и предать брата... В этом направлении диавол и хочет помогать людям.

Творец дал человеку жизнь для достижения светлой вечности. Бог хочет, чтобы люди жили светлой вечностью в каждой точке своего земного времени, которая и есть единственное их «настоящее». Только мгновение настоящего есть точка соприкосновения человека с реальностью Вечного. Только настоящее, собственно, и есть у человека, у его свободной воли. И Бог открыл нам, что мы верою можем получить от Него силу и благодать для каждого настоящего мгновения. Оттого дело диавольское в значительной мере сводится к тому, чтобы удалять людей от Божией благодати в настоящем мгновении. Злой дух заставляет людей жить все время «будущим». То, что будущее скрыто от человека и не подлежит его планированию, этого человек не осознает. И, трудясь только во имя материалистически понимаемого «будущего», люди, в сущности, живут вне реального бытия. Это нереальное для души человека материалистическое «будущее» и есть подлинный «опиум» души.

Понятие «будущее» менее всего похоже на «вечное», считает Льюис. «Будущее» есть самая «временная», самая нереальная часть времени человека.

Бог хочет, чтобы люди думали и о будущем, но лишь в меру подготовки настоящих дел добра и справедливости. Подготовка к вечному есть долг и настоящего мгновения. Бог хочет, чтобы в служении Ему и людям человек не отдавал всего своего сердца «будущему», а жил вечным в настоящем. Но этого как раз не хотят злые духи. Им нужно, чтобы человечество всегда гналось за радугой, никогда не настигая ее; им надо, чтобы в этой погоне люди забывали смысл и цель жизни и драгоценность каждого своего мгновения для дел добра и справедливости.

Диавол называет тишину «ужасной силой»; он призывает заполнять жизнь шумом. «Всякое мгновение человеческое должно быть заполнено великой динамикой, шумом, фанфарами, возвещающими торжественность и беспощадность». Шум – единственная самозащита зла от голоса тихой человеческой совести, от тихого Слова Божиего... «Весь мир мы обратим в Шум!» – говорит диавол. «И мы достигли уже немалого в этом направлении, но (вынужден признать злой дух. – А. И) силы злые еще недостаточно шумны в мире».

С большой проницательностью Льюис показывает свойства социальных учений и утопий, культивирующих антибожеское начало, обманывающих людей призраком будущего.

У Леонида Леонова в восьмой главе второй части романа «Русский Лес» есть характерная беседа русской девушки-идеалистки Поли с деятелем комсомола Сапожковым.

Высокими, манящими словами о будущем благоденствии народов в результате начавшихся строек Сапожков вскружил голову Поле. «Ну, а дальше что?» – спрашивает Поля Сапожкова. «В каком смысле... дальше?» – «Я хотела, – говорит девушка, – спросить, что дальше, через сто лет… когда все необходимое будет построено, враги побиты и старый мир останется позади?»

Такой простой вопрос девушки ставит Сапожкова в тупик, и он спешит окончить беседу с Полей. «Извини, Вихрова, временно не могу приоткрыть тебе этот секрет истории: это пока великая тайна! Заходи лет через сто... тогда на досуге обсудим планы на будущее...» Так отшутился материалист вместо того, чтобы ответить на глубокий вопрос русской девушки. Но что мог он тут сказать? Свободное развитие идей ему не рекомендуется.

Призраком, манившим народы к счастливому будущему, прошел с фанфарами по Европе и исчез национал-социализм. И сколько еще миражей исчезло в истории! Но шествие в мир мифов, основанных на неверии в бессмертную душу человека, продолжается‚ и при все тех же фанфарах обоготворения будущего. Все гремят они, эти фанфары, заглушая человеческую совесть и веру человека в высший мир. Не в спокойном строительстве утверждается человеческий труд, а в совершении каких-то исключительных дел, магических скачков в будущее количество и механически будто бы идущее за ним качество. Шумные лозунги ткут легенду «будущего»...

Только о смерти своей забыл человек. И о зле своем забыл. Зло и смерть не истребятся никакими материальными средствами, никаким строительством, никакими космонавтами.

И не закрыться от зла и смерти никаким шумом. Есть одно только спасение: Христос Воскресший.