Глава X. ИМПЕРАТОР ИРАКЛИЙ И МОНОФЕЛИТСТВО

Император Ираклий I (610–641) был самой выдающейся личностью из императоров, занимавших византийский престол после смерти Юстиниана. Человек энергичный и дальновидный, он восстановил Империю, раздробленную в царствование убийцы Фоки (602–610). Одним из главных достижений царствования Маврикия (582–602), предшественника Фоки, было заключение мира с Персией. Маврикий предоставил убежище изгнанному персидскому «царю царей» Хосрову II, и последний, женившись на его дочери, смотрел на него как на отца и покровителя. После того как Хосров снова взошел на трон, Византийская империя получила крупные территориальные приобретения в Армении. Убийство Маврикия Фокой в 602г. послужило сигналом массированного наступления персов на Римскую империю. В 610г. персидский отряд, поддерживаемый союзными аварами, дошел до Халкидона, на противоположном Константинополю берегу Босфора. Тогда Ираклий, сын экзарха Африки, повел флот на спасение города. Почти сразу после того, когда был казнен Фока, он был коронован императором. Поскольку Хосров отказывался заключать мир, новый император вступил в войну, длившуюся почти непрерывно в течение восемнадцати лет. Обе стороны смотрели на эту войну как на религиозную борьбу между двумя мировыми религиями-христианством и зороастризмом. Каждая сторона сражалась не за преходящую политическую выгоду, а за окончательное торжество того, что она считала всемирной и абсолютной Истиной. Хотя во всех войнах Древнего мира известную роль играли религиозные ценности, никогда прежде их столкновение не было столь определенным и осознанным.

С византийской стороны религиозное значение войны подчеркивалось самим императором, постоянно пользовавшимся советами своего друга, патриарха Сергия (610–638). Оба они, и император и патриарх, были людьми восточного происхождения. Ираклий принадлежал к знатной каппадокийской семье, вероятно, армянского рода, Сергий же был сирийцем. Их сотрудничество было решающим фактором как в ведении войны, так и в определении религиозной политики. Впервые византийские войска выступали против персов с иконами Христа и Богоматери как символами небесного покровительства^{635***********************}. Религиозная символика этой войны подчеркивалась той особой важностью, которую обе стороны придавали реликвии Честного Креста Господня, который почитался в Иерусалиме со времен его открытия святой Еленой, матерью Константина. Когда персы в 614г. захватили Иерусалим, они вырезали население, взяли в плен патриарха Захарию и увезли Крест в подарок Хосрову⁶³⁶. Однако реликвия эта была возвращена Иерусалиму Ираклием после победы, вероятнее всего, в марте 631г.⁶³⁷ Праздник Воздвижения Креста Господня (14 сентября) в этот год праздновался в Иерусалиме с особой торжественностью, и Ираклий стал легендарным героем, о котором как о славном предшественнике вспоминает французский крестоносец XIIв. Гийом Тирский.

Еще более знаменательно то, что Ираклий впервые применил к византийским императорам новый титул: πιστὸς ἐν Χριστῷ βασιλεύς («во Христе верный василевс, или царь») взамен традиционного римского титула императора (греч. αὐτοκράτωρ-самодержец). Перемена эта тем более знаменательна, что, по римским имперским меркам, она могла интерпретироваться как умаление императорского достоинства. Титул император принадлежал единственному и всемирному римскому самодержцу, тогда как «царей» (reges) было у разных народов много, и они претендовали лишь на местную или племенную власть⁶³⁸. Изменение императорского титула часто трактуется как признак нового, «эллинского» сознания византийцев, или же, наоборот, как подражание персидскому «царю царей». В действительности решающим фактором было то, что василевс (царь)- термин библейский и мессианский; в Новом Завете Христос есть истинный и единственный василевс, или царь, так что если император «верный» (πιστὸς ἐν Χριστῷ), то этим он связывает себя с царским служением Христа. Таким образом, изменение это отражало прежде всего дальнейшее срастание христианской теократической идеологии с официальной римской политической философией. Отныне титул василевс (царь) становился исключительной привилегией единственного всемирного повелителя Нового Рима, и в нем было отказано франкским или славянским претендентам⁶³⁹.

Военный вызов, перед лицом которого оказалась Империя, побудил Ираклия вновь и более решительно утверждать, как в теории, так и на практике, понимание всемирной империи, унаследованное от Константина, Феодосия I и Юстиниана. Начав свою карьеру на латинском Западе, поскольку отец его был экзархом Карфагена, он никогда не забывал о западной части своей Империи и использовал папство как необходимый элемент своей религиозной политики, даже когда она определялась в первую очередь восточными потребностями. Этот универсализм был унаследован его преемниками. Констанций II даже уехал в Италию, предполагая перенести туда столицу, подальше от Константинополя, которому угрожали арабы.

В 610г. положение Империи было настолько трагично, что сам Ираклий думал вернуться в более безопасный Карфаген. Славянские и аварские племена захватили практически весь Балканский полуостров, оставив под имперским контролем только отдельные города. Персидское наступление продолжалось. Антиохия и Дамаск были взяты в 613г., а в 614 произошел страшный разгром Иерусалима-символа христианского владычества на Востоке. Персидская армия прошла через Малую Азию и снова появилась на Босфоре в 615г. Египет пал в 619г. И тогда Ираклий, лично встав во главе своего войска, начал свое знаменитое контрнаступление. Оставив Константинополь под временным управлением регентского совета во главе с патриархом Сергием (622), он высадился на восточных берегах Черного моря, атаковал персов в Армении и сумел освободить Малую Азию. Он годами продолжал военные действия в Закавказье, заключая союзы с христианскими царствами лазов, абазгов и с иверийцами (грузинами). Однако в 626г., пока император воевал на Востоке, Хосров II, поддержанный аварами и славянами, напал на Константинополь. Оборону города возглавил патриарх Сергий. Главный удар был отбит, и спасение «нового Рима» было приписано особому покровительству Богоматери, связанному в особенности с Ее иконой и храмом около Влахернских ворот⁶⁴⁰. Тем временем Ираклий продолжал свое наступление в Армении. В 627г. он захватил персидскую территорию, а в 628г. занял Дастагерд, резиденцию персидского «царя царей». Сам Хосров был убит своим сыном Кавадом. Армения, Месопотамия, Сирия и Египет были возвращены под власть Византии. Святыня Креста Господня была возвращена в Иерусалим, и Ираклий вернулся в Константинополь триумфатором.

Таковы драматические события, послужившие фоном для религиозной политики императора Ираклия и патриарха Сергия. Византийская армия сражалась-с необычайным успехом-за внешнее, физическое сохранение всемирной Римской империи. Но ни император, ни патриарх не могли не заботиться и о ее внутреннем, церковном единстве, которому, как мы видели в предыдущей главе, угрожал раскол между халкидонитами и монофизитами. Этот вопрос был центральным как раз в тех областях (Армении, Сирии, Египте), где происходило решающее сражение-сражение не только за территории и политический контроль, но и за души христианских народов Востока.

Предпринимая шаги к примирению монофизитов, Ираклий следовал примеру своих предшественников, которые в течение почти двух веков пытались добиться церковного единства на Востоке. Однако основой его политики было не просто уклонение от решения проблем, как это было с «Энотиконом» Зинона. Он весьма старался поддерживать развитие христологии, основанное, как он думал, на тех успехах, которые были достигнуты еще при Юстиниане, когда смысл халкидонского учения о двух природах нашел новое определение в контексте святого Кирилла. Это дало лишь ограниченные результаты. Мы уже видели, что когда монофизитский лагерь оказывался во власти внутренних раздоров, то хотя бы кто-то из вождей сирийского монофизитства склонялся к воссоединению с православной Церковью, особенно в царствования Юстина II и Тиверия. Сам патриарх Сергий родился в яковитской сирийской семье⁶⁴¹ и потому мог считаться обращенным из монофизитства. Именно он сдержанно и умело действовал в качестве богословского советника императора. К сожалению, он, видимо, не обладал истинно великим богословским умом и не сразу понял все, что несла в себе формула, которую он предлагал в качестве основы для единения. Формула эта состояла из утверждения, что ипостасное единство двух природ во Христе, предполагая единство одного действующего субъекта, предполагает во Христе и единую богочеловеческую энергию или «действие» (μία θεανδρικὴ ἐνέργεια).

Предложение этого моноэнергизма в качестве формулы единства давало много преимуществ. Сам Севир Антиохийский, принимавший различение между двумя природами во Христе «в мысли» (ἐν θεωρίᾳ), утверждал конкретное единство Действующего: «Действующий (ἐνεργῶν) един, – писал он, – то есть воплощенное Слово; едино и действие (ἐνέργεια), но дела (τὰ ἐνεργηθέντα) различны"⁶⁴². Пятый собор также признал, что во Христе не было двух конкретных существ, но были две природы, которые следует различать только «мысленно» (τῇ θεωρίᾳ μόνῃ – 7-е анафематствование)⁶⁴³. Не логичнее ли в таком случае заключить, что Христос был един «в действии» (ἐνέργεια)? Не правильнее ли думать так, особенно употребляя кириллово выражение (законность которого была вполне признана в 553г.) «единая воплощенная природа Бога Слова»? Аристотелевская логика и терминология всегда связывали термин «природа» (φύσις) и «энергия» (ἐνέργεια), причем «энергия» представляла конкретное проявление всякой «природы». Поэтому вполне законно было говорить о единой энергии, поскольку говорилось о единой природе, при условии, конечно, принятия также и православия халкидонской «двухприродности» в качестве противоядия против Евтихия.

Халкидониты могли ссылаться на некоторые признанные авторитеты (особенно сирийские) в пользу «моноэнергизма». Первым из них был Псевдо-Дионисий, который в одном из редких своих христологических высказываний говорил о «единой богомужной энергии»⁶⁴⁴. Сторонники моноэнергизма использовали поддельный трактат Мины Константинопольского к папе Вигилию. Было известно, что то же выражение употреблял почитаемый богослов конца VIв. святой Афанасий I Антиохийский (559–570, 593–599), восстававший против афтарто-докетизма старого Юстиниана⁶⁴⁵. Кроме того, парадоксально, но моноэнергизм был не только мостом к монофизитам; он мог быть полезен для контактов с несторианами, с которыми Ираклий встречался в Персии. Антиохийские дохалкидонские богословы, учителя Нестория, действительно сформулировали свою христологию, утверждая, что именно две природы или ипостаси Христа были объединены единым действием (ἐνέργεια) своего единого "prosopon единения». Формула эта в прошлом имела, к несчастью, и сомнительную славу, поскольку ею пользовался Аполлинарий⁶⁴⁶.

Отсюда понятно, почему патриарх Сергий начал защиту моноэнергизма не без колебаний и предосторожностей. Нам очень мало известно о хронологии событий, которые в конце концов привели к принятию этой формулы Константинополем в качестве официального богословия. Редкие доступные нам источники⁶⁴⁷ определенно указывают на Сергия как создателя этой новой политики. Он мучительно искал (около 615–617гг.) совета и у халкидонитского епископа Феодора Фаранского (на Синайском полуострове), и у монофизитского епископа Сергия Макарона Арсинойского в Египте и получил у них одобрение своих идей⁶⁴⁸. Он также-несмотря на протесты святого Иоанна Милостивого Александрийского-вступил в контакты с другим ученым египетским монофизитом, Георгием Арсою (ок. 619г.), пытаясь найти с его помощью святоотеческое обоснование моноэнергизма. Когда в 622г. Ираклий впервые встретился с армянами в Феодосиополе (Эрзеруме), Сергий скромно помогал ему, пытаясь-на этот раз безуспешно-убедить монофизитского богослова Павла Одноглазого признать Халкидонский собор исходя из «моноэнергических» предпосылок. В 626г., когда Ираклий был в Лазике на Западном Кавказе, просвещенном только во времена Юстиниана (то есть гораздо позже святого Григория Просветителя и святой Нины Грузинской, просветителей Армении и Восточной Грузии), местный митрополит Кир Фазский (современный Поти на Черном море) был также привлечен к обсуждению моноэнергизма путем переписки с Сергием⁶⁴⁹. Недавнее воссоединение соседнего грузинского католикоса Кириона Мцхетского с халкидонским православием (ок. 600г.) усиливало позицию императора на этой территории.

Хотя сведения о всех этих контактах и отрывочны, но значение их становилось совершенно очевидным для современников. Политика церковного единения начинала приносить плоды и во время кампаний Ираклия, и после его окончательной победы в 628г. По всей видимости, никаких голосов протеста не раздавалось до 633г., пока святой Софроний не поднял наконец свой голос в Александрии, что вызвало отступление Сергия. В это же время великий святой Максим, будущий Исповедник, в письме к игумену Пирру, просившему сообщить его мнение и одобрить учение о «единой энергии» во Христе, сказал слова горячей похвалы учению, выраженному в «Псифосе» Сергия (см. ниже); признавая свою некомпетентность, он только просил Пирра объяснить ему, что в этом споре понимается под «энергией». Знаменательно, однако, что он подчеркнул: смысл богословских терминов более важен, чем сами слова⁶⁵⁰.

Из вышеизложенного совершенно очевидно, что даже лучшие умы Церкви в течение более двадцати лет доверяли политике Сергия и Ираклия, вполне понятно радуясь великой победе над персами и надеясь на новые шаги к единению.

Персидское завоевание всего Ближнего Востока, длившееся в Сирии восемнадцать лет (611–629), а в Египте одиннадцать (618–629), произвело коренные изменения во взаимоотношениях между различными религиозными группами. Многочисленное еврейское населения Палестины и Египта, права которого в христианской империи были ограничены, с радостью встретило приход персов. Более того, оказалось, что после взятия Иерусалима в 614г. евреи не только участвовали в избиении христиан, но и получили привилегированное положение в местной администрации. Этому привилегированному статусу положил конец указ Хосрова II, изгонявший евреев из города⁶⁵¹. В отличие от многих своих предшественников Хосров не собирался умышленно унижать или притеснять христианство. Во время своего изгнания он под покровительством императора Маврикия не только хорошо узнал христианский мир, но две его любимые жены-Мария, дочь Маврикия, и Ширин, яковитка, – были христианками, и он, как известно, уважил их просьбы и построил христианские храмы и монастыри⁶⁵². Завоевание обширных территорий с христианским населением поставило его перед той же трудностью, с какой сталкивались все мультикультурные империи: поскольку не было возможности силой навязать немедленное религиозное единство, приходилось добиваться социального согласия терпимостью.

В 614г., после захвата Иерусалима, Хосров предпринял необычный, но вполне «императорский» шаг: он созвал в Ктесифон представителей трех главных христианских групп. Председательство в этом собрании было поручено армянскому князю Смбату Багратуни. Несториане, занимавшие до тех пор господствующее положение в Персии, представили свое исповедание веры⁶⁵³. Однако армяне позже сообщили, что на этом собрании высшее место было отдано их вере­­­­­­­­­­­. На самом деле, по всей вероятности, поскольку никакое вероучительное согласие не представлялось возможным, Хосрой решил сохранить среди христиан бывших сассанидских территорий главенство несторианства, монофизитов же поддерживать там, где они были в явном большинстве, то есть на бывших византийских территориях Сирии, Армении и Западной Месопотамии. Халкидониты в результате своих связей с Римской империей явно теряли преимущества. На собрании в Ктесифоне они не были представлены, но им тем не менее было позволено восстановить свои храмы в Палестине, где они были в большинстве. Это они и сделали под руководством Модеста, местоблюстителя патриаршего престола в Иерусалиме, поскольку занимавший его Захария был уведен в плен. Восстановительные работы получили щедрую помощь от Иоанна Милостивого, патриарха Александрийского.

Общим результатом ктесифонского собрания была огромная поддержка установлению монофизитства как в Армении, так и в Сирии⁶⁵⁴. После смерти Анастасия II, халкидонского патриарха Антиохии, случившейся во время волнений 611г., еще до персидского завоевания, кафедра его на целые десятилетия оставалась вдовствующей, вплоть до мусульманского завоевания и даже после него. После вторжения персов монофизитский патриарх Афанасий Погонщик верблюдов (595–631) писал своему коллеге в Александрию: «Мир возрадовался в согласии и любви», потому что прошла «халкидонская ночь»⁶⁵⁵. Монофизитский летописец Михаил Сириец также с удовлетворением сообщает, как персидский царь повелел, «чтобы все халкидониты были изгнаны» и «память о халкидонитах исчезла от Евфрата до Востока» (то есть Сирии)⁶⁵⁶.

Однако за этим последовала победа Ираклия и восстановление византийского владычества, а с ним и новые попытки покончить с расколом. В течение своего шестилетнего (622–628) пребывания в Закавказье и Персии, а также в годы, последовавшие за его победой, Ираклий по совету Сергия Константинопольского активно проводил политику церковного единения. Оно было желательно не только ради политики, но и для того, чтобы подтвердить религиозный характер войны и чудо победы 628г.

Также, как Юстиниан, Ираклий не мог представить себе империю религиозного плюрализма. Он принимал крутые меры для подавления таких небольших меньшинств, как евреи, которые скомпрометировали себя сотрудничеством с персами. В 634г. он опубликовал указ, повелевавший всем евреям креститься⁶⁵⁷. Чтобы избежать насильного обращения, многие палестинские, сирийские и египетские евреи бежали, пытаясь найти покровительство либо у персов, либо у наступающих арабов-мусульман. Но мы знаем, что указ был действительно применен в Африке⁶⁵⁸. После веротерпимой политики Хосрова II, особенно нужен был другой подход и к монофизитам, и к несторианам. «Моноэнергизм» Сергия, казавшийся разрешением этой проблемы, привел к нескольким блестящим результатам. Хронология событий не ясна⁶⁵⁹, но сами факты хорошо установлены.

После победы, торжественно провозглашенной 8 апреля 628г., вопросы практического ее осуществления потребовали длительных переговоров между Ираклием и персами; их теперь представляли царь Кавад, сын и преемник убитого Хосроя, и генерал Шахрбараз, армия которого все еще стояла в Сирии, а сам он преследовал свои собственные честолюбивые цели. Незадолго до своей преждевременной смерти в октябре 628г. Кавад отправил к Ираклию посольство, во главе которого стоял несторианский католикос Ишойаб II, высшее духовное лицо христианской Персии. Принятому императором, вероятно, в Феодосиополе, католикосу были «оказаны высокие почести»⁶⁶⁰. После предъявления исповедания веры-и, вероятно, какого-то короткого его обсуждения-католикос совершил в православной церкви божественную литургию, за которой император и его двор приняли святое Причастие. Христология двух природ, действующих как «единая энергия», была вполне приемлема как для халкидонитов, так и для несториан. Этот замечательный-и первый-большой успех объединения был бы еще более очевидным, если бы можно было проверить гипотезу В.В. Болотова о том, что именно Ишойаб вернул Ираклию Честный Крест Господень. Этот великодушный жест, подтвердивший мир и согласие, сделал бы церковное общение еще более естественным⁶⁶¹. Контакты между несторианским Селевкийско-Ктесифонским католикосатом и Ираклием продолжались. В 631г. второе персидское посольство, посланное царицей Боран и снова включавшее Ишойаба II, было принято императором в Веррии (Алеппо).

Получив Святой Крест, Ираклий, проезжая через Армению, «дарил многие частицы (реликвии) армянским сановникам», стараясь привлечь их лояльность и склонить их к церковному единению⁶⁶². Мы видели (см. выше), что с 591г. Армянская церковь была разделена на халкидонский католикосат на византийской территории и монофизитский центр в Двине, находившийся под властью персов. Во время завоевания Хосровом в 607–608гг. халкидонский католикос Иоанн был арестован и умер в заточении, церковь же была снова объединена под моно-физитскими католикосами Авраамом и Комитасом. После смерти последнего (628) и короткого правления его преемника Христофора Ираклий, который тогда владел уже всей Арменией, вошел в сношения с католикосом Эзрой, предложив ему унию. Последний встретился с императором в Эдессе (вероятно, в 630г.) и был удовлетворен «моноэнергетическим» православием императора. Произошло евхаристическое общение, и католикос вернулся в Двин, осыпанный многими императорскими милостями. Столкнувшись с оппозицией в лице армянского духовенства и богословов, Эзра по настоянию Ираклия созвал официальный собор из 193 греческих и армянских епископов в Феодосиополе (Карин, Эрзерум), на котором обсуждалась и была подписана уния при условии официального принятия армянами Халкидонского собора⁶⁶³. Сопротивлялись лишь несколько богословов, возглавляемых, в частности, Иоанном Маврагомеци. В 640г. Иоанн был формально осужден преемником Эзры, католикосом Нарсесом III Строителем, который оставался халкидонитом до нового собора, состоявшегося в Двине (648–649), где уния была снова отвергнута. В это время в армянской политике доминировал антивизантийский союз с мусульманским халифатом. Но победное возвращение византийской армии в Армению снова изменило ситуацию. В 654г. император Констант II лично приехал в Двин; в соборе святого Григория Просветителя была совершена литургия, на которой император причастился с католикосом Нерсесом, снова признавшим Халкидонский собор. Арабское завоевание в 660г. покончило с унией навсегда.

Еще труднее были отношения Ираклия с яковитами Сирии и Месопотамии. Когда император посетил отвоеванную Эдессу, он, по-видимому, счел унию с монофизитами само собой разумеющейся. Согласно Михаилу Сирийцу, он присутствовал при совершении Евхаристии местным (яковитским) епископом Исайей, но тот публично отстранил его от Чаши, потребовав предварительного анафематствования Халкидонского собора и «Томоса» Льва⁶⁶⁴. Несмотря на это препятствие, в дальнейшем отношения продолжались, на этот раз со старым аскетом и ученым Афанасием Погонщиком верблюдов (595–631), яковитским патриархом Антиохийским. Афанасий был известен своей богословской умеренностью и лояльностью Империи. Он был низложен персами, ездил в 616г. в отвоеванный Империей Египет и признал поддерживаемое императором единство с египетскими «феодосиевскими» монофизитами (см. ниже). Патриарх и двенадцать его епископов встретили императора Ираклия в Иераполе (Маббуг). Сергий Константинопольский прислал письма, разъясняющие моноэнергизм, а Кир Фасисский прибыл лично, дабы поддержать объединение. Согласно монофизитским источникам, дебаты не имели никакого результата, и Ираклий начал преследовать своих оппонентов. На самом деле, вероятно, некоторое взаимопонимание было достигнуто⁶⁶⁵. Может быть, унии помешала смерть патриарха Афанасия (июль 631), последовавшая почти сразу. Халкидонского преемника не назначили, вероятно, ожидая совместного его избрания. Многие монастыри и общины вокруг Антиохии приняли Халкидонский собор и его «моноэнергетическое» истолкование. Одним из них был монастырь святого Иоанна Марона вблизи Эмесы, где Ираклия торжественно приняли и он даровал монастырю земли. С тех пор замкнутая община «маронитов», верная моноэнергизму константинопольского патриарха Сергия, подвергалась преследованиям и гонениям, бежав в Ливанские горы и установив там свой собственный патриархат. Позже стараниями латинских крестоносцев марониты присоединились к Римокато-лической церкви (1182)⁶⁶⁶.

Относительный успех имперской политики в Армении, Персии и Сирии затмила еще более значительная уния, происшедшая в Египте. Святой Иоанн Милостивый, халкидонский патриарх Александрийский, бежал из страны, спасаясь от персов (617). При персидском режиме монофизитский патриарх Андроник занял Caesareum, главный храм Александрии. После его смерти преемником его стал Вениамин, молодой и способный человек (ему было 35 лет, когда он был избран), популярность, аскетическая жизнь и авторитет которого объединили коптских христиан в этот решающий период их истории. В источниках он первый называется «коптским патриархом», и служение его продолжалось тридцать девять лет (623–662). Тем временем Ираклий стал применять в Египте ту же тактику, которая так хорошо послужила ему в других землях, отвоеванных им у персов.

Осенью 631г. в Александрию приехал новый халкидонский патриарх, облеченный исключительными полномочиями-архиепископа и префекта Египта. Это сочетание церковных и гражданских функций, противоречащее церковным канонам, является абсолютным исключением в истории Византийской церкви. Назначая его, Ираклий, вероятно, вдохновлялся успешной политической ролью, которую играл патриарх Сергий во время его собственного отсутствия на Востоке, а также той гражданской ролью, которую Юстиниан в VIв. формально предоставил Церкви после завоевания Италии. В Египте со времен Афанасия и Кирилла уже существовала традиция, по которой александрийский архиепископ играл роль национального лидера всей страны в целом. На этот раз, однако, полномочия эти были даны императором в весьма критический момент, да еще иностранцу Киру, бывшему ранее митрополитом Фасиса на Кавказе и успешно устраивавшему церковные унии, основанные на «моноэнергизме». Главной его задачей было то, в чем столько халкидонских патриархов уже потерпело неудачу: восстановить в Египте религиозное единство в имперском православии. Однако при своем назначении он не мог предвидеть, что миссия его будет короткой и что уже в 639г. войска ислама захватят Египет, отрезав всю Египетскую церковь от Империи и превратив ее на многие столетия в изолированное меньшинство.

Когда прибыл Кир, монофизитский патриарх Вениамин начал скрываться и жил в отдаленных монастырях в пустыне вплоть до арабского завоевания⁶⁶⁷. Для достижения своей цели новый папа Кир прибегал и к уговорам, и к силе. Политика уговоров до персидской оккупации все-таки давала хоть какие-то незначительные результаты, достигнутые при уважаемых и знающих патриархах-халкидонитах Евлогии и Иоанне Милостивом⁶⁶⁸. Кроме того, правительство Ираклия помогло разрешить «тритеистские» споры между монофизитами, и с его помощью в 616г. состоялась уния между антиохийским патриархом Афанасием Погонщиком верблюдов и «феодосиевским» патриархом Александрийским Анастасием. Поэтому несомненно, что Египетская церковь, несмотря на преданность большинства ее монофизитству, питала к правительству Ираклия некоторые симпатии, в особенности после его блестящих побед над персами, чье завоевание Египта никому не нравилось⁶⁶⁹. Теперь же Кир явился с тем, что он считал «новыми» предложениями, которые можно было (с известными оговорками) интерпретировать, по крайней мере кому-то из монофизитов, как капитуляцию Халкидонского собора. Некоторые из них восклицали: «Не мы общаемся с Халкидоном, но сам Халкидон идет к нам»⁶⁷⁰. Но о радости монофизитов сообщает халкидонит, враг моноэнергизма. Во всех же коптских источниках память о Кире связывается исключительно с кровью и насилием, а не с богословским компромиссом. Они даже не упоминают моноэнергистскую позицию Кира или «Екфесис» Ираклия, а лишь рассказывают о тех преследованиях, которым подвергались противники Халкидонского собора. Действительно, вместе с многими другими брат патриарха Вениамина, Мина, был подвергнут пытке и казнен⁶⁷¹, а римские войска продолжали избивать диссидентов-коптов даже когда они сами были осаждены арабами в Вавилоне (современном Каире) в 641г. Террор длился десять лет, то есть все время правления Кира⁶⁷². Его как главу гражданского и церковного управления в Египте копты считали ответственным за всю жестокость его администрации. Известный как «кавказец» (аль-Мукавкас, по-арабски), поскольку происходил из Лазики на Черном море, он вошел в историю как великий преследователь монофизитов и как искусный (хотя и не добившийся успеха) дипломат, уважаемый мусульманами⁶⁷³.

Следует сказать, однако, что террор начался после серьезной попытки примирения, о которой монофизитские источники не упоминают в основном потому, что по большей части она имела успех. 3 июня 633г. Кир совершил торжественную литургию в Цезареуме, великом александрийском соборе. В докладе Сергию Константинопольскому он утверждает, что «все духовенство феодосиан» причастилось у него⁶⁷⁴. Под «феодосианами» он, конечно, имеет в виду основную, севирианскую часть монофизитов. В докладе содержатся двусмысленности и преувеличения, но, вероятно, большинство городского александрийского духовенства и по крайней мере два влиятельных «феодосианских» епископа- Виктор Фаюмский и Кир Никиуский-согласились на воссоединение. Основа соглашения была выражена в девяти главах (κεφάλαια) или анафематизмах, которые были торжественно прочтены патриархом с амвона. Они содержали обычные кирилло-халкидонские формулировки, представлявшие со времен царствования Юстиниана официальную христологию. Так, глава 6 утверждает кириллово выражение «единая воплощенная природа Бога Слова» (μία φύσις Θεοὼ λόγου σεσαρκωμένη) с разъяснением, что оно в действительности означает «единую Ипостась, состоящую из двух природ». Затем во избежание впечатления, что традиционная формула Диоскора и Севира («из двух природ») принята окончательно, седьмая глава вводит четкую халкидонскую терминологию, утверждая, что «Единый Господь Иисус Христос состоял в двух природах». Текст продолжается утверждением халкидонского понимания «теопасхизма»: Тот же Христос, Один из Святой Троицы, «человечески страдал во плоти как человек, но как Бог пребывал в мучениях бесстрастным». После этого седьмой анафематизм переходит к ключевому выражению: «Один и тот же Христос и Сын действовал божески и человечески единой богочеловеческой энергией (μιᾷ θεανδρικῇ ἐνεργείᾳ), как сказал божественный Дионисий»⁶⁷⁵. 8-я и 9-я главы содержат список еретиков, подлежащих анафематствованию, в основном тех, кто критиковал Кирилла, согласно постановлениям Пятого собора (553).

Докладывая в Константинополь о соединении, Кир перефразирует знаменитое письмо святого Кирилла Иоанну Антиохийскому, написанное ровно двести лет назад: «Даже небесные существа возрадовались»⁶⁷⁶. В 633г., также как и в 433г., как думал Кир, наконец пришли к соглашению об общем исповедании христологии и был достигнут мир в Церкви. Действительно, политике Сергия, примененной в Египте, удалось доказать, что искусные подходы, сочетающие богословскую инициативу и военное давление, все еще могли быть эффективны для примирения восточных христиан внутри имперской системы. Новое соглашение не предполагало отказа от Халкидонского собора: авторитет этого собора и соединение двух природ вновь торжественно утверждались. Но Сергий и Кир просмотрели тот факт, что они поднимали вопрос, который с самого начала разделял халкидонскую и монофизитскую христологии: проблему сохранения, внутри «ипостасного» единства, жизненно реального и потому действующего тварного человечества, воспринятого Логосом. Они также открыли, что в халкидонском православии были люди, для которых вопрос истинной веры был превыше всех соображений церковной или политической (сегодня мы бы сказали экуменической) пользы и которые выступили против имперской политики.

Именно в 633г., когда была провозглашена уния, в египетской столице оказался старый монах Софроний, которому было больше 80 лет. Ввиду того, что он пользовался большим духовным авторитетом, патриарх Кир показал ему девять «глав», стараясь найти у него поддержку. «Впервые прочтя их, [Софроний] увещал, умолял и требовал от Кира, пав к его ногам, не провозглашать с амвона ничего подобного, поскольку, – говорил он, – это учение Аполлинария»⁶⁷⁷. Возражения Софрония были направлены исключительно против того, что он считал злоупотреблением и искажением выражения Дионисия «единая бого-человеческая энергия» в 7-й главе документа об унии. Протест Софрония не остановил планомерных действий Кира в Египте, и уния была провозглашена. Однако старец сразу же поехал в Константинополь для встречи с Сергием. Его вмешательство вызвало немедленный результат-акт патриарха, показывающий, вероятно, его дипломатическую гибкость, но также и его искреннюю заботу о православии: Сергий опубликовал патриарший «Псифос» («авторитетное мнение»), который он передал Софронию, послав копию Киру. Никому больше не разрешалось говорить об «одной» или «двух» энергиях во Христе, ибо такие выражения «нечестивы». Правильный подход состоит в том, чтобы говорить об едином божественном субъекте как о Действующем, что исключает существование у Христа двух противоречащих друг другу воль. Текст не доходит до исповедания одной воли у Христа, но утверждает, что «ни в какой момент плоть Его, одушевленная [человеческим] разумом, не совершала своего естественного движения отдельно или по своей собственной инициативе, без согласия Бога Слова, ипостасно с нею соединенного, но действует, как хочет Бог».

Оригинал полного текста патриаршего «Псифоса» не сохранился, но длинные цитаты из него были посланы самим Сергием в Рим своему коллеге Гонорию. В своем письме папе Сергий утверждает также, что Софроний удовлетворен этим текстом и «согласен не говорить больше ни об одной, ни о двух энергиях, ограничиваясь преданием и достоверными и обычными поучениями [святых Отцов]»⁶⁷⁸.

Это соглашение с Софронием было, видимо, затруднительным для Сергия- и, конечно, для Кира, – но оно показывает действительную заботу Сергия о богословской чистоте и изначальную умеренность Софрония. «Псифос» на самом деле является документом одновременно умеренным и новаторским. Хотя в нем отрицается моноэнергизм, он вносит новое понимание в теорию об одной воле во Христе. Не слишком вдаваясь в теорию, он предполагает, что существование «двух воль» означало бы возможность конфликта или противостояния между ними.

Кто же был этот старец Софроний, который так решительно вмешался в «экуменические» планы патриархов Константинопольского и Александрийского?

Он родился около 550г. в Дамаске, в семье, вероятно, сирийского происхождения, и примерно в 578г. стал известен как Софроний Софист, получив прозвище, указывающее на светское образование и искушенность в греческих риторических искусствах⁶⁷⁹. Чувствуя влечение к палестинскому монашеству, но все еще оставаясь мирским человеком, Софроний посетил Лавру святого Феодосия близ Вифлеема, где он встретил единомышленника, ставшего его другом до самой своей смерти в 619г., Иоанна Мосха. Они вместе поехали в Египет (после 578г.), где Иоанн начал составлять свое знаменитое описание египетского и палестинского монашества, известное под названием «Луг Духовный» (λειμών, λειμωνάριον, или «Новый Рай», Νέος Παράδεισος, на латыни-Pratum Spirituals). Они вместе живут интеллектуальной атмосферой Александрии, посещают Стефана Софиста, бывшего тритеиста⁶⁸⁰, их принимает патриарх Евлогий. Но наибольшее влияние на обоих друзей оказывают египетские монахи, многие из которых все еще халкидониты. Вернувшись в Палестину, Софроний и сам становится монахом в Лавре святого Феодосия; затем вместе с Иоанном он снова проводит десять лет на Синайской Горе, но лишь для того, чтобы опять вернуться в Палестину в 594г. Вторая поездка обоих друзей в Египет позволяет им встретиться со святым патриархом Иоанном Милостивым. Будучи исцелен по молитве двух особо почитаемых здесь мучеников, «безмездных врачей» Кира и Иоанна, Софроний составляет книгу о совершенных ими чудесах, содержащую интересную информацию об отношениях между халкидонитами и монофизитами в Египте того времени.

Узнав, что Иерусалим взят персами (614), Иоанн и Софроний едут в Рим, где Иоанн заканчивает свой «Луг Духовный» и умирает в 619г. Тогда Софроний возвращается в свой родной монастырь святого Феодосия (перевезя туда для вечного упокоения тело Иоанна) и остается в оккупированной персами Палестине, во всяком случае некоторое время. Затем, однако, он снова отправляется в путешествия. В 627–628гг. мы находим его в Африке, где у него происходит действительно судьбоносная встреча с другим монахом, тоже бегущим от персидского завоевания, Максимом. Будущий великий Исповедник становится духовным сыном Софрония, вступив в его монашескую общину, известную как евкратады⁶⁸¹.

Максим не последовал за Софронием ни в Александрию, где старец этот в 633г. воспротивился Киру, ни в Константинополь, где тот встретился с Сергием. Письмо, которое он в это время послал игумену Пирру, показывает, что он еще не занял четкой позиции в споре и что ему даже понравился примирительный тон «Псифоса»⁶⁸². Однако позже он будет всегда вспоминать своего «благословенного господина, отца и учителя, господина игумена Софрония»⁶⁸³, и нет никакого сомнения в том, что именно пример и мысль святого Софрония позволили Максиму осознать опасность и моноэнергизма, и монофелитства⁶⁸⁴.

После своих встреч с Сергием Константинопольским старец Софроний вернулся в Палестину, где почти сразу был избран патриархом Иерусалимским.

Уния в Александрии была событием с далеко идущими последствиями, и это заставляло Сергия информировать о ней своего коллегу из «Ветхого Рима». Его сообщение, сделанное в письме, несет в себе и нотку смущения: Сергию пришлось сообщить о протесте Софрония-ныне патриарха-против термина «единая энергия» и признать, что содержание его «Псифоса» своим запрещением термина «энергия» могло подвергнуть опасности будущее этой унии, ибо именно термин «моноэнергизм» был тем пунктом, который сделал ее возможной. Он попытался обойти вопрос терминологии (халкидониты, действительно, часто критиковали монофизитов за их приверженность к словам и выражениям) и оттенить два пункта: 1) уния в Египте является беспрецедентным успехом: «Александрийский народ стал единым стадом Христа Бога нашего, а с ним почти весь Египет, Фиваида, Ливия и другие провинции египетских диоцезов…» Следовательно, как можно было допустить, чтобы протесты Софрония помешали этому единству в областях, «которые никогда прежде не соглашались поминать имени нашего божественного и святого отца Льва [Великого, автора «Томоса к Флавиану"], или названия великого и святого Вселенского собора в Халкидоне и которые ныне громко и внятно произносят их при совершении божественных таинств?»; 2) Второй пункт отражал содержание Сергеева «Псифоса», которое исключает конфликт между двумя волями и устраняет необходимость настаивать на подсчете энергий. Сам Софроний (которого Сергий в своем письме по-прежнему называет «святым мужем») не выдвинул никаких возражений в ответ на этот пункт. Конечно, Кир в своих девяти главах унии прибегал к терминологии «единой энергии», но это следовало толковать как икономию ради спасения множества людей, не обвиняя в каком-либо нарушении точности (ἀκρέβεια) истинных учений Церкви⁶⁸⁵.

Сергий явно-и с очевидной искренностью-хотел, чтобы папа присоединился к новообретенному согласию, настаивая на своей верности Халкидонскому собору и папе Льву. «Псифос», видимо, достиг этой цели за счет некоторой двойственности, против которой формально не возражал даже Софроний. Однако ответ Гонория, провозглашающий монофелитство, которое должно заменить моноэнергизм, от которого уже отказались, сделал дальнейшее согласие невозможным.

В рамках итальянской церковной истории этого периода Гонорий I (625–638) представляется епископом усердным, энергичным и благочестивым. Он строил храмы в Риме, включая церковь св. Агнессы на Номентанской дороге с ее знаменитой мозаикой, он восстановил в своем собственном доме монашеские традиции, столь дорогие святому Григорию Великому. Он вместе с экзархом Исааком выступал против лангобардских королей Ариоальда и Ротари, которые все еще были арианами. Он успешно боролся с остатками Аквилейского раскола и оказывал гостеприимство многим восточным монахам и духовенству, бежавшему на Запад от персидского завоевания. Однако он явно не был подготовлен к решению той сложной и запутанной проблемы, которая содержалась в письме Сергия.

В своем ответе византийскому патриарху⁶⁸⁶ он приветствует тех, кто осуществляет политику объединения, основанную на моноэнергизме, и критикует тех, кто поднимает сложные проблемы терминологии (явно имея в виду Софрония). Вполне одобряя политику Кира и ее результаты, он делает значительный шаг к дальнейшему разъяснению содержания письма Сергия. Письмо это, отвергая моноэнергизм как двусмысленный и спорный, резко подчеркивало наличие во Христе одного лишь божественного Действующего, что исключает «две воли» (противоположные друг другу). Из этого ясно, что ипостасное единство предполагает единую волю, то есть из него вытекает учение, известное как монофелитство. Исходя из этого Гонорий приходит к четкому утверждению. «Действительно, – пишет он, – Божество не могло ни быть распято, ни испытывать человеческие страдания. Но (по ипостасному соединению) говорят, что Божество страдало и что человечество низошло с неба с Божеством. Поэтому мы исповедуем единую волю Господа нашего Иисуса Христа» (ὅθεν καὶ ἐν θέλημα ὁμολογοῦμεν τοῦ Κυρίου ἡμῶν Ἱησοῦ Χριστοῦ)⁶⁸⁷.

Это определенный и притом первый шаг к монофелитству и есть знаменитое «падение Гонория», за которое Шестой Вселенский собор (681) осудил его, и осуждение это вплоть до раннего Средневековья повторялось всеми папами при их возведении на кафедру, поскольку они при этом должны были подтвердить исповедание веры Вселенских соборов. Понятно поэтому, что все критики учения о папской непогрешимости в позднейшие века (протестанты, православные и противники непогрешимости на Первом Ватиканском соборе 1870г.) ссылаются на этот пример. Некоторые римокатолические апологеты пытаются показать, что выражения, употребленные Гонорием, можно понимать в православном смысле и что нет никаких доказательств того, что он умышленно провозглашал нечто отличное от традиционной веры Церкви⁶⁸⁸. Они также указывают-и это является совершенным анахронизмом, – что письмо к Сергию не было официальным заявлением папы ex cathedra с использованием своей «харизмы непогрешимости», как будто такое понятие существовало в VIIв. Не отрицая добрых намерений папы, – что можно сказать о каждом ересиархе на протяжении истории, – совершенно ясно, что исповедание им единой воли в решающий момент, да еще когда сам Сергий был несколько поколеблен возражениями Софрония, не только послужило оправданием ошибок других, но и фактически создало новую еретическую формулу, положив начало трагедии, которая принесла Церкви (включая и православных преемников Гонория на папском престоле) много страданий.

Получив это письмо из Рима, Сергий почувствовал большое облегчение. Похоже, что терминологические проблемы могли быть решены. Больше не нужно было использовать двусмысленную доктрину единой энергии, поскольку формальное признание Гонорием понятия единой воли открывало путь к христологической позиции, казавшейся очень привлекательной: как может одно Лицо или Ипостась Христа обладать более чем одной волей? Позже Сергий в сотрудничестве с игуменом Пирром представил на подпись императору Ираклию⁶⁸⁹важный документ-Ekthesis (638 г.). Отвергая моноэнергизм и почти дословно повторяя текст «Псифоса» относительно Христа-единого действующего субъекта Своих божественных и человеческих действий, текст этот также приводит фразу из письма Гонория: «Мы исповедуем единую волю Господа нашего Иисуса Христа»⁶⁹⁰. Сергий умер в том же году, когда константинопольский синод уже одобрил Ekthesis. Преемник его патриарх Пирр, состоявший в переписке со святым Максимом и будущий его противник, сам участвовал в его составлении и с одобрения императора объявил Ekthesis официальной верой Империи.

Не может быть сомнений в том, что на Сергия, который вначале был под впечатлением аргументов Софрония, большое влияние оказала сильная поддержка Гонория, вероятно, неожиданная, и он решил встать в прямую оппозицию к иерусалимскому патриарху. Действительно, Ekthesis послужил ответом на «Синодик» (Известительное Соборное послание) Софрония, которое константинопольский патриархат отказался принять⁶⁹¹.

Как мы уже говорили, избрание Софрония, уже восьмидесятилетнего старца, на иерусалимскую кафедру произошло в 634г. Мы знаем, что в Палестине после смерти патриарха Модеста в 631г.⁶⁹² существовало моноэнергистское движение, которое возглавлял епископ Сергий Яффский. Это объясняет продолжительное вдовство патриаршей кафедры (631–634). Вероятно, константинопольское правительство одобрило избрание высокочтимого Софрония в награду за данное им Сергию обещание не поднимать вопрос об «энергиях», в согласии с «Псифосом»⁶⁹³.

Однако святой Софроний в своем знаменитом Соборном Послании, разосланном по обычаю всем патриархам с просьбой о признании единства православной веры и евхаристического общения, написал целый христологический трактат; здесь впервые с начала моноэнергизма помимо простых насущных нужд единения обсуждались не только термины, но самая суть дела.

«Послание» нигде не критикует ни Сергия, ни его объединительную политику. Текст не пытается буквально «счислять» энергии, что было запрещено «Псифосом». Софроний очень осторожно подчеркивает ипостасное единство Христа и, следовательно, единство Его как единого Действующего во всех Его действиях, божественных и человеческих. Не предвидя никаких проблем с Римом, Софроний выражает большое уважение к православному вероучению папы, явленному в особенности в «Томосе» Льва. Однако внутренняя логика его аргументации на деле приводит его к совершенно четкому утверждению: « Каждой природе соответствует свойственная ей энергия, то есть энергия сущностная, природная и свойственная (κατάλληλον) (этой природе)»⁶⁹⁴. И поэтому «мы не исповедуем одну-единственную, сущностную, естественную и неразличимую энергию обоих (Божества и человечества), ибо тогда мы признавали бы и одну сущность, и одну природу»⁶⁹⁵. Софроний, однако, допускает возможность говорить об одном «двойном действии» (или энергии) во Христе⁶⁹⁶ и оправдывает цитату из Псевдо-Дионисия (Посл. IV, кол. 1072 С) как относящуюся к «Новой (καινὴν) богочеловеческой энергии», той, которая отражает и Божество, и человечество⁶⁹⁷, «синергию», явленную в обожении тварей. Но обожение возможно именно потому, что Логос добровольно воспринял человеческую природу с человеческими действиями, «природные и неукоризненные (ἀδιάβλητα) страсти"⁶⁹⁸ Адама после грехопадения (но не грех), так что Христово младенчество, возрастание, человеческое развитие, голод, жажда, утомление и подлинное страдание, смерть и телесная тленность были во всем такими же, как наши, то есть вполне человеческими, до тех пор, пока «в Воскресении Он не освободил то, что в нас было подвержено страданию, смерти, тлению»⁶⁹⁹.

Так мысль святого Софрония, которую столь блестяще разовьет его ученик Максим, раскрывает ошибочность моноэнергизма, а стало быть и еще не упомянутого здесь монофелитства. Если бы человечество Христово было лишено человеческой энергии или воли, оно уже не было бы «нашим» человечеством, а было бы призраком либо абстракцией. Поэтому вполне понятно, что Сергий Константинопольский увидел в «Соборном послании» Софрония (независимо оттого, нарушил он или нет обещание «не счислять энергии») манифест против своей политики.

«Послание», конечно, дошло и до Гонория, на которого аргументы иерусалимского патриарха, вероятно, произвели впечатление. От второго письма папы Сергию сохранились только фрагменты. Монофелитство здесь больше не упоминается (по крайней мере в этих фрагментах), но папа повторяет свой призыв не говорить об энергиях, а говорить скорее о «двух действующих природах, принадлежащих единому Действующему». Такие же письма он посылает Софронию и Киру Александрийскому, заявляя свою готовность сохранить общение с ними обоими, так же как и с Сергием. Старец Софроний пытался убедить папу, что поддерживать Сергия опасно; с этой миссией Рим посетил посланец иерусалимского патриарха епископ Стефан Дорский⁷⁰⁰. Но Гонорий умер 12 октября 638г., после опубликования «Экфесиса», не разъяснив свою двойственную вероучительную позицию. Его преемники, Северин (царствовавший четыре месяца в 640г.) и Иоанн IV (640–642) отвергли «Экфесис». Они избежали возможных санкций императора только благодаря общему замешательству, вызванному арабским завоеванием, и династической смуте, последовавшей за смертью Ираклия (641).

Как бы то ни было, арабские завоеватели полностью свели на нет объединяющую роль моноэнергизма и монофелитства: все монофизитские общины Востока оказались под игом ислама, и вопрос их примирения с православными халкидонитами потерял значение на многие столетия.

Нет возможности подробно обсуждать здесь происхождение и природу ислама. Его внезапное появление и невероятно быстрое распространение посредством «священной войны» (джихад) потрясло Византийскую империю и вскоре уничтожило господство ее на Ближнем Востоке. К 651г., всего через девятнадцать лет после смерти пророка Магомета, армия его последователей не только покорила Сирию и Египет, но и уничтожила остатки Персидской империи (уже сильно уменьшенной победами Ираклия), убила последнего сасанидского «царя царей» и распространила власть халифов ислама до реки Оке (современная Аму-Дарья в Средней Азии)-на все страны к востоку и югу от Средиземного моря, достигнув Атлантического океана.

Завоевание Сирии и Палестины началось в 634г. Дамаск пал в 635, Антиохия- в 638. Самое значительное поражение римлян произошло на реке Ярмук в Палестине в 636 г., после чего у Ираклия не осталось средств защищать эту область от завоевателей. Самым впечатляющим событием, ставшим символом, было взятие Иерусалима в феврале 638 г. После освобождения от персов Святой Град оставался в руках христиан всего семь лет.

У нас нет никаких документальных свидетельств, указывающих на то, что вероучительный конфликт между Софронием и Константинополем как-то повлиял на поведение иерусалимского патриарха относительно арабов. Он возглавлял и вдохновлял оборону города, пока оставалась хоть какая-то реальная надежда его спасти. В последний момент он отослал реликвию Святого Креста в Константинополь. В конце концов он решил капитулировать, зная, что вооруженное сопротивление штурмующему неприятелю привело бы к гибели и разрушению, тогда как, покорившись, можно было выжить и добиться относительной веротерпимости, определенного религиозного status quo. Существует несколько весьма противоречивых сообщений о сдаче города⁷⁰¹. Наиболее достоверные из них говорят, что старый христианский патриарх встретился с халифом Омаром на Елеонской горе. Удивленный простотой халифа, сидевшего верхом на верблюде, в одежде из верблюжьей шерсти, с мешком фиников, византийский иерарх поднес ему белый sidonion (обычную одежду патриция). Умар носил ее лишь столько времени, сколько понадобилось, чтобы выстирать его собственную одежду. Войдя в город, мусульманский вождь отказался от приглашения помолиться в христианской базилике Воскресения и вместо этого совершил молитву в сторону Мекки на месте разрушенного еврейского храма. Позже на этом месте была построена знаменитая «мечеть Омара», существующая до сих пор как знак превосходства магометанского откровения над библейским. Более того, большое значение возымел сам отказ Умара помолиться в храме Воскресения: если бы он согласился, базилика была бы превращена в мечеть⁷⁰². Вместо этого в знак признательности за то, что Софроний сдал город, халиф издал документ, гарантирующий сохранность христианских церквей и соблюдение права собственности христиан при условии, что они не будут демонстрировать свою веру на улицах, не станут проповедовать мусульманам, не будут препятствовать обращению христиан в магометанство и будут покорны и лояльны по отношению к завоевателям⁷⁰³. Эти принципы и должны были обеспечить выживание христианских общин под мусульманским господством в течение столетий. Следует, однако, отметить, что Палестина-единственная часть халифата, где все древние христианские святыни были неприкосновенны и оставались в руках христиан и где православный патриарх всегда рассматривался мусульманами как официальный хранитель Святых Мест. Позже его права будут урезаны другими христианами, в особенности латинскими крестоносцами и отчасти армянами и коптами, но не мусульманами^{************************}. Эти сравнительно благоприятные условия объясняются договором между халифом Умаром и мудрым патриархом Софронием. Старый патриарх, доживший почти до девяноста лет, умер год спустя, 11 марта 639г.⁷⁰⁴

Таким образом, вклад святого Софрония в историю не ограничивается поистине замечательной христологической формулировкой его «Синодального послания» 634г. Его дипломатическая мудрость в 638г. создала условия для выживания христиан на Ближнем Востоке. Кроме того, его проповеди и особенно поэмы и молитвы стали постоянным элементом богослужебной традиции Церкви⁷⁰⁵.

За утратой Империей Сирии и Палестины вскоре последовали бесславные поражения в Египте. Несмотря на реальные надежды на церковный мир, правление Кира в качестве патриарха и префекта и объединение 633 г. оказались катастрофой для египетского монофизитства. Даже коптские источники признают, что большая часть населения признала халкидонскую веру (в моноэнергистекой интерпретации). Согласно Севиру Асмунейнскому, «это были годы, когда Египтом управляли Ираклий и Аль-Мугаугас (то есть Кавказец). Жестокостью, преследованиями, давлением и наказаниями, которым Ираклий подвергал православных (то есть монофизитов. – И. М.), чтобы заставить их принять халкидонскую веру, бесчисленное множество людей было вовлечено в заблуждение-одни пытками, другие обещаниями почестей, некоторые уговорами и обманом»⁷⁰⁶. Упоминание «уговоров» показывает, что политика патриарха Кира была более успешна, чем тактика одного только насилия, к которой прибегали имперские власти при Маркиане, Зиноне и Юстиниане. Моноэнергизм многим казался убедительным. Монофизитское население Египта, все еще разделенное на секты, не представляло монолитной оппозиции Империи, и богословские уступки, содержавшиеся в унии 633г., вероятно, склонили многих к принятию Халкидонского собора⁷⁰⁷. Арабское завоевание было процессом постепенным, длившимся с 639 по 646г.; оно сопровождалось насилием и грабежами, что многим людям открыло глаза на преимущества римского господства. Во многих областях народ сопротивлялся продвижению врага, и неверно, что «египтяне приветствовали завоевателей как освободителей»⁷⁰⁸. Главная слабость Империи заключалась в том, что ее администрация и армия в Египте в большой мере зависели от местных коррумпированных землевладельцев, которые преследовали местные интересы и рассматривали военные подразделения как свою частную милицию⁷⁰⁹. Назначение Кира было попыткой Ираклия оздоровить положение, и это могло бы принести результаты, как церковные, так и политические, если бы арабское завоевание не было столь неожиданным и быстрым.

В 639г. арабы под предводительством Амр ибн ас-Аса, пока халиф Омар был в Сирии, вторглись в Египет. В 640г. они заняли Пелузий, к востоку от Дельты, а в сентябре того же года, разбив византийцев в Гелиополе, начали осаду крепости Вавилон в современном старом Каире. Армия завоевателей была малочисленна-вначале 4000 человек, затем она получила подкрепление в 12 000, – но это породило хаос в плохо управляемой и слабо защищенной стране. Амр заключал местные договоры с землевладельцами и управителями, взимая дань, и использовал сотрудничество с местным населением. Сам патриарх Кир, может быть, следуя примеру святого Софрония Иерусалимского, решил договариваться с Амром. Он, сохраняя лояльность, поделился своими планами с Ираклием. В ответ император отозвал его в Константинополь, предал публичному суду и сослал за измену.

Но 11 февраля 641г. Ираклий умер, процарствовав тридцать лет. Героический победитель Персидской империи стал нервным и больным человеком, глубоко потрясенным внезапностью арабского завоевания, но не смирившимся с мыслью о расчленении Империи. За его смертью последовала династическая борьба периода регентства его второй жены Мартины. Борьба эта кончилась низложением Мартины, ссылкой ее сына Ираклона и коронацией Константа II, одиннадцатилетнего внука Ираклия от первой его жены Евдоксии⁷¹⁰. Регентство осуществлялось патриархом Павлом, которого поддерживала группа в большинстве своем армянских военачальников, преданных монофелитству.

Тем временем положение в Египте ухудшалось. 8 апреля 641 г., вдень Пасхи, в руки арабов попала крепость Вавилон, а за ней Никиу и другие крупные города дельты.

Новое имперское правительство официально восстановило Кира и как патриарха, и как префекта. Торжественно въехав в Александрию 14 сентября 641г., он немедленно начал переговоры с Амром. Некоторые считали, что не следует сдаваться, и опять обвиняли его в измене, поскольку Александрия была еще хорошо защищена. Как бы то ни было, сам Кир не увидел конца византийской власти в Египте: он умер от дизентерии 21 марта 642г. Его преемником стал халкидонитский патриарх Петр (14 июля 642г. ), но 27 сентября того же года Амр вошел в Александрию и написал халифу Омару: «Я взял город, о котором могу только сказать, что в нем 4000 дворцов, 4000 бань, 400 театров, 12 000 продавцов зелени и 40 000 платящих дань евреев»⁷¹¹. Примитивные обитатели Аравийской пустыни оказались на вершине древней цивилизации христианского Рима.

Амр немедленно вызвал в Александрию монофизитского патриарха Вениамина, который взял под свой контроль большинство храмов, приспосабливая жизнь Египетской церкви к будущим столетиям ее выживания под исламом. Несмотря на то что вскоре многие отступились от христианства, перейдя в религию магометан-завоевателей, правительство Константа II не считало поражение окончательным. В 645г. большой византийский экспедиционный корпус под командованием армянского генерала Мануила высадился в Египте и взял обратно Александрию. Вскоре за этим последовало новое поражение византийцев от Амра, и остатки армии Мануила погрузились на корабли в 646г. Единственным результатом этой неудачной экспедиции было еще большее разорение Александрии, население которой на этот раз, по всей видимости, решительно встало на сторону арабов⁷¹², и еще большая враждебность коптов к Империи. «Господь оставил войско римлян, – пишет Севир Асмунейнский, – в наказание за их извращенную веру и по причине тех анафематствований, которые произнесли против них древние Отцы из-за Халкидонского собора»⁷¹³. Верной халкидонскому православию осталась в Египте только маленькая горстка «мелкитов».

Наиболее заметно и впечатляюще православие в этой области выжило только в монастыре Преображения (позже посвященном святой Екатерине), построенном Юстинианом у подножия Синайской горы, где Моисей говорил с Богом. Духовный авторитет этого монастыря лишь незадолго перед тем был еще более возвышен благодаря руководству им знаменитого игумена, святого Иоанна, автора великой книги о монашеской духовности, озаглавленной «Райская Лествица» (ок. 525–600гг.). Изолированность монастыря, расположенного в Синайской пустыне, вдали от военных, политических и религиозных смут, дала возможность этой уникальной многонациональной общине, состоявшей из греков, египтян, сирийцев, грузин, армян-халкидонитов, а позже и славянских монахов, сохранить не только себя, но и множество сокровищ литературы и искусства, восходящих к раннему христианству⁷¹⁴.

Оппозиция святого Софрония положила конец моноэнергизму, который вначале проповедовал патриарх Сергий. Вместо этой теперь уже дискредитированной формулы папа Гонорий и «Экфесис» Ираклия канонизировали монофелитство, христологическую схему, утверждавшую, что единый и единственный «субъект» или Ипостась Христа могла обладать только одной волей. Действительно, спрашивали они, как могло бы человечество Христа, поскольку оно не имеет отдельной человеческой ипостаси (это было бы несторианством), проявлять себя отдельной, собственной волей? Очевидный изъян этой теории, однако, заключается в том, что поскольку единая Ипостась Христа есть предсуществующая, божественная Ипостась Логоса, Его единственной «ипостасной» волей может быть только воля божественная. Следовательно, человечество Его не совершенно, а есть лишь пассивное орудие Божества, механически «используемое» божественной волей. Монофелитство никак не могло совмещаться с «Томосом» Льва (agit utraque forma quod proprium est – «каждая из двух природ действует в соответствии со своими свойствами») и с Халкидонским собором («сохраняются характерные свойства каждой природы»). Свойство же истинного человечества-не пассивность, а волевое осуществление божественного замысла о твари. Кроме того, если бы каждой ипостаси была свойственна ее отдельная воля, то сама Божественная Троица обладала бы тремя волями. Монофелитство было схемой, не отличавшейся по существу от моноэнергизма: в обоих случаях отрицалась полнота человечества Христова. Действительно, оказывается, что вопрос моноэнергизма и монофелитства, как его определил святой Софроний, а позже его ученик, святой Максим (вероятно, наиболее выдающийся богословский гений позднего святоотеческого периода), лежал в основе христологических споров со времени Первого Эфесского собора (431). Если термин монофизитство мог соответствовать множеству разных течений, подчас чисто Кирилловых и потому совместимых с Халкидонским собором, хотя иногда взаимоисключающих и противоречивых, то споры VIIв. были сосредоточены на действительной проблеме: необходимости сформулировать такую христологию, в которой «смысл тварного бытия и замысел истории» основывался бы «на воплощенном Христе»⁷¹⁵так, чтобы и тварь, и история не теряли бы своей собственной целенаправленности и динамизма⁷¹⁶.

Патриарх Сергий Константинопольский и Гонорий Римский оба умерли в 638г. Игумен Пирр, один из идеологов монофелитства, переписывавшийся со святым Максимом, был избран патриархом Константинопольским. Ему пришлось иметь дело с тем, что папы, преемники Гонория, отвергли «Экфесис». Однако их протесты не вызвали разрыва общения с константинопольской кафедрой: римским епископам VIIв. недоставало энергии и твердости их предшественников, так ясно проявлявшихся во время раскола с патриархом Акакием⁷¹⁷, несмотря даже на то, что компромиссы последнего с монофизитами были гораздо менее серьезны, чем компромиссы Сергия и Пирра. Преемник Сергия на константинопольской кафедре был откровенным монофелитом. Ссылаясь на авторитет почившего Гонория, он даже после ужасов арабского завоевания надеялся на христологический консенсус, основанный на монофелитстве. К несчастью для него, он оказался замешанным в династической борьбе, последовавшей за смертью Ираклия (641). Пирр попал в затруднительное положение в период кратковременного (трехмесячного) царствования Константина III (сына Ираклия и первой его жены Евдоксии), противника монофелитства. Встав на сторону Мартины и ее детей и будучи обвинен в соучастии в убийстве Константина III, он последовал за Мартиной, впавшей в немилость после воцарения Константа II (ноябрь 641). Замененный Павлом, также монофелитом, из столицы он отправился в ссылку в Африку.

Как раз в это время византийская Африка со столицей Карфагеном представлялась самым безопасным местом во всей Империи. В 610г. Ираклий использовал ее как базу, отправляясь с армией спасать Константинополь от персидской угрозы. Поскольку Восток был завоеван арабами, а Италии постоянно угрожали лангобарды, только Африка могла приютить множество беженцев, и ее экзарх Григорий, двоюродный брат Ираклия, сочетавший гражданскую и военную власть, был склонен думать, что в его руках все козыри военной и политической борьбы данного момента. Приехав в Карфаген, Пирр начал думать о возможности с помощью могущественного карфагенского экзарха вернуть себе патриаршество, которого, по его мнению, он был лишен несправедливо.

Среди восточных беженцев, живших в Африке, был и Максим, бывший секретарь Ираклия, а позже монах в Малой Азии⁷¹⁸. Пребывание в Карфагене было отмечено его судьбоносной встречей со святым Софронием (633). Хотя поначалу он не примкнул ни к одной стороне в богословских спорах, в которые был вовлечен Софроний, он, по-видимому, стал по крайней мере с 640г. открыто выступать против монофелитства. Его влияние было велико не только благодаря духовному авторитету и умственным способностям, но и благодаря его политическим связям «наверху» в Константинополе⁷¹⁹.

Под покровительством экзарха Григория в 645г. был организован официальный спор между Максимом и сосланным бывшим патриархом Пирром⁷²⁰. Неожиданным результатом его было официальное принятие Пирром православия, а затем его отъезд в Рим. В этих событиях монофелитское правительство Константинополя усмотрело заговор, в который вошли экзарх Григорий, Максим и папа. Подозрения эти нашли подтверждение в том, что Григорий действительно восстал против Константа II в 646г., когда его войска провозгласили его императором. Однако судьба отвернулась от него: он был убит, отражая мощный набег арабов, прелюдию последовавшего вскоре окончательного завоевания (647)⁷²¹. Святой Максим всегда резко отрицал свою причастность к восстанию Григория. В 646г. он покинул Карфаген, уехав вслед за Пирром в Рим. Но поскольку антимонофелитский лагерь возлагал большие надежды на деятельность Григория, возникли подозрения. В 646г. с одобрения Григория собиралось несколько африканских соборов, которые потребовали отменить «Экфесис»⁷²².

Приехав в Рим, Пирр торжественно обратился из монофелитства в православие. Он был принят папой Феодором, признавшим его патриаршее достоинство и даже пригласившим его возглавлять богослужения вместо себя⁷²³. Папа Феодор (642–649) был греком палестинского происхождения, что, возможно, отчасти объясняет его более ясное понимание сути монофелитства. Вдохновленный постановлениями африканских соборов и советами святого Максима, он официально порвал общение с Павлом Константинопольским. В ответ последний наложил запрещение на часовню дворца Плакидии, в которой служили представители папы в столице. Позиция Римской церкви стала наконец определенной и ясной. Тем временем Пирр, потеряв надежду на продолжение своей патриаршей карьеры с помощью экзарха Григория (который уже погиб) и антимонофелитской партии, бежал в Равенну и вернулся в имперскую монофелитскую государственную церковь. Бесстрашный папа Феодор отлучил его от Церкви, подписав соответствующий акт пером, омоченным в евхаристической чаше⁷²⁴.

Тщетность монофелитской политики постепенно делалась ясной даже в Константинополе. Исключая, может быть, Армению, где все еще было сильно византийское влияние, надежды на эту формулу как на основу для объединения с монофизитами были разбиты арабскими победами в Сирии и Египте; Италия же и Африка, противостоявшие монофелитству, все более и более отчуждались от центра Империи. Поэтому в 648г. Констант II сделал попытку прекратить спор. Официальным императорским указом, известным под названием «Типос», он запрещал «всякий спор о единой воле или единой энергии, двух волях или двух энергиях»⁷²⁵. Но постановление это пришло слишком поздно: проблема уже существовала, она стала подлинной дилеммой для христианского богословского сознания, и с ней нельзя было покончить простым актом политической власти. В действительности «Типос» был задуман для предотвращения борьбы православия с официальным монофелитством.

Папа Феодор умер, не получив «Типоса». Избрание его преемника, святого Мартина, было уже само по себе актом сопротивления установленному имперскому порядку, поскольку кандидат не получил одобрения ни императора, ни его экзарха в Равенне. Мартин, итальянец, был в Константинополе посланцем папы Феодора и принимал участие в переговорах о судьбе Пирра до официального разрыва между Римом и Константинополем. Он был хорошо знаком с проблемой и готов открыто отказаться от повиновения Империи.

В октябре 649г. в Латеранской базилике собрался собор из ста пяти епископов, большинство которых было из Италии и Африки. В Риме снова находился Стефан Дорский, палестинский епископ, ранее бывший посланцем святого Софрония в Риме, а также много «благочестивых игуменов и монахов из греков, либо уже долгое время проживших в Риме, либо недавно приехавших; это были Иоанн, Феодор, Фалассий, Георгий и другие боголюбивые мужи»⁷²⁶. Эти греческие монахи не только вдохновляли дебаты, но были и составителями «Деяний» Собора, написанных по-гречески и лишь позже переведенных на латинский язык⁷²⁷. Среди них был и сам святой Максим, сыгравший главную роль в подборе святоотеческих свидетельств и в подготовке окончательных выводов⁷²⁸, которые вылились в форму двадцати анафематизмов, вновь утверждавших Халкидонский собор, а также учения о двух энергиях и двух волях во Христе как необходимом выражении Его двух природ. Не было никаких нападок лично на Ираклия или Константа II, но и «Экфесис», и «Типос» были официально осуждены, а целый ряд еретиков подвергнут анафеме: Феодор Фаранский, Кир Александрийский и три следовавших друг за другом патриарха Константинопольских-Сергий, Пирр и Павел. Постановления эти были признаны на всем Западе, но им воспротивился Павел Фессалоникский. Хотя он и был папским викарием в Иллирике, Павел написал папе письмо, полностью соответствовавшее Типосу, и был отлучен Мартином⁷²⁹. Епископ Иоанн Филадельфийский (в Аравии) был послан с поручением восстановить православие в Антиохийском и Иерусалимском патриархатах, но результаты его деятельности в землях, занятых арабами, неизвестны.

Ясные и решительные постановления Латеранского собора должны были вызвать столь же сильную реакцию Константинополя. Папа Мартин и его советники, может быть, надеялись на какую-то политическую поддержку, вроде восстания Григория в Африке. Такие надежды, если они существовали, были отнюдь не беспочвенными, как видно из истории равеннского экзарха Олимпия. Получив из Константинополя приказ отправиться в Рим, арестовать папу и навязать там «Типос», Олимпий, видя сопротивление народа, сначала стал вести переговоры с папой, а затем поехал на Сицилию, где, прежде чем умер в 652 г. от эпидемии, составил в союзе с арабами заговор против Константа II. Хотя и святой Мартин, и святой Максим всегда отрицали какую-либо связь с политикой, общая атмосфера заговоров и интриг делала религиозные проблемы неотделимыми от вопроса лояльности к Империи. Подозревая в папе нелояльные политические симпатии и негодуя на его открытую оппозицию «Типосу», Констант II прибег к силе.

В 653г. экзарх Феодор Каллиопа арестовал больного папу Мартина, обвинив его в том, что он был избран незаконно (то есть без императорской санкции), и в том, что он давал деньги арабам (Мартин оказал помощь паломникам, ехавшим в Иерусалим). Святого Мартина повезли в Константинополь, три месяца держали в тюрьме и судили церковным судом Константинопольского патриархата. Как лицо духовное он не был подсуден гражданскому суду. Акт осуждения, не содержащий никаких религиозных элементов, говорит по существу только о преступном соучастии в бунте Олимпия. Папа был лишен сана, с него были публично совлечены знаки епископского достоинства, он был закован в цепи и подвергнут унижениям. Он умер в ссылке в Херсонесе, в Крыму, 16 сентября 655г., и Церковь чтит его как исповедника.

Участие патриархии в этих постыдных событиях делает этот период, с моральной точки зрения, самым низким в истории Константинопольской церкви. В 654г. ненавистный Пирр сумел вернуться на патриаршую кафедру и предложил сделку легатам папы Евгения I. Евгений был избран с одобрения экзарха в августе 654г., более чем за год до смерти святого Мартина, несмотря на особые предостережения последнего против недопустимости такой узурпации⁷³⁰. Евгений склонялся к принятию двойственной формулировки, которая позволила бы избежать формального отвержения «Типоса», однако римское духовенство и народ не позволили ему пойти на компромисс с монофелитством⁷³¹. Тем не менее и он, и его преемник Виталиан (657–672) оставались в общении с монофелитским патриархом Петром (654–666), который в свое время был председателем в суде над Мартином. При избрании Виталиана Констант II послал ему драгоценное Евангелие⁷³², и папа торжественно встретил лично посетившего Рим императора-монофелита, убийцу Мартина и Максима (663). Смерть святого Мартина очевидно нейтрализовала на некоторое время римскую оппозицию «Типосу»: папы не принимали его, но и не осуждали своего предшественника Гонория, и не порывали связи с монофелитским руководством Константинополя, оставаясь лояльными имперской системе.

Таким образом, сопротивление монофелитству сконцентрировалось в одном лице, простом монахе, святом Максиме Исповеднике. Он был арестован в Риме вместе с двумя из своих учеников и отправлен в Константинополь. Суд над ним происходил следом за судом над папой Мартином⁷³³. Он начался с политических обвинений, но судьи не смогли доказать наличие заговора между Максимом и восставшим экзархом Григорием. Тогда посланцы императора пришли к Максиму и спросили его прямо: «Состоишь ли ты в общении с константинопольской кафедрой?» Максим ответил: «Я не состою в общении, поскольку они отвергли четыре святых собора, противопоставив им девять глав, принятых в Александрии (то есть уния Кира в 633г.), «Экфесис"… и недавно «Типос». Кроме того, Максим вполне определенно отрицал право императора устанавливать догматы. «Ни один император, – сказал он, – не был в состоянии убедить богодухновенных отцов прийти к соглашению с еретиками… Вникать в то, что касается догматов соборной Церкви, и давать определения-дело духовенства… Во время анафоры императоров поминают вместе с мирянами…» Тогда посланцы заявили, что легаты папы Евгения находятся в городе и будут причащаться с патриархом Петром на следующий день. «Дух Святой, – ответил Максим, – осуждает даже ангелов, соглашающихся на что-либо противное тому, что было проповедано» (ссылка на Гал. 1, 8).

Максим и двое его учеников предстали перед самим патриархом Петром и его коллегой Македонием, титулярным патриархом Антиохийским. Твердость трех монахов делала неизбежным их осуждение, и Максим был сослан в Визию на Черном море (655). Другая попытка сломить его сопротивление, обещав ему прощение, перевод в монастырь в Регии и почести в Константинополе, окончилась новой неудачей (656). Наконец вместе с двумя своими верными учениками Максим снова предстал перед судом епископов и сенаторов в Константинополе: его жестоко пытали, отрезали ему язык и правую руку и сослали в Лазику, на родину Кира Александрийского на Кавказе. Там он умер 13 августа 662г. более восьмидесяти лет от роду. Ни из Рима, ни из какой-либо другой части христианского мира не поступило никаких откликов на это.

Констант II не вернулся в Константинополь из своей поездки на Запад, предпринятой в год смерти святого Максима (662) с целью организовать контрнаступление на арабов. В результате дворцового заговора он был убит в Сиракузах, на Сицилии, в 668г. Константинопольским императором стал его сын Константин IV. Первые годы нового царствования были всецело поглощены войной, в которой Империя в конце концов победила. Арабский флот, построенный халифом Муавией, осаждал Константинополь в течение четырех незабываемых лет (674–678). «Новый Рим» стоял прямо на пути экспансии магометанского джихада в Европу. Но осада не удалась, и между Империей и халифатом был заключен тридцатилетний мир. Египет и Сирия были, конечно, потеряны для Византии, но границы ее были установлены далеко от столицы, в восточной части Малой Азии. Этой победой, за которой последует победа Карла Мартела в Пуатье (732), будут спасены от мусульманского завоевания христианские страны к северу от Средиземного моря.

Тем временем отношения между церквами Константинополя и Рима оставались неопределенными. Позиции каждой из них формально не изменились. Патриархи Фома (667–669), Иоанн V (669–675) и Константин (675–677) не осудили «Типос», тогда как папы на всякий случай придерживались осторожности. Ввиду того, что война и в особенности арабская осада столицы затрудняли сношения, между двумя Римами стало возрастать отчуждение. Патриарх Феодор (677–679) пытался заставить императора и папу навязать Типос силой. Вместо того чтобы послать папе Дону (676–678) обычное синодальное послание, извещающее о его избрании, он просил папу согласиться объединиться на условиях неопределенных и в конечном счете монофелитских; императору же он предложил исключить из константинопольских поминовений всех пап-преемников Гонория⁷³⁴. Молодой император воздержался от столь резкой меры и сразу же по окончании арабской осады послал письмо «вселенскому папе» Дону с просьбой прислать представителей римского духовенства и двенадцать епископов для участия в богословской конференции, которая должна принять решение о мерах, необходимых для восстановления однозначного единства⁷³⁵. Эта инициатива Константина IV повлекла за собой, хотя император не имел этого в виду, заседание Шестого Вселенского собора в Константинополе.

Письмо императора пришло в Рим уже после смерти папы Дона (11 апреля 678); оно было получено его преемником Агафоном, сицилийцем, за свое короткое царствование (679–681) восстановившим авторитет папства благодаря осуществлению настоящего руководства и проявлению инициативы. Призвав всех западных митрополитов посоветоваться со своими епископами по проблеме монофелитства, он получил в ответ согласие Запада. Состоялись соборы в Милане и в Хатфильде, в Британии. Сто двадцать пять епископов провинций, непосредственно подчиненных папе, встретились в Риме и подписали исповедание веры, осуждающее монофелитство. Сам папа написал императору длинное письмо, утверждающее полномочия его представителей⁷³⁶ и выражающее притязания Рима в выражениях, напоминающих времена Геласия и Льва и нехарактерных для «византийского» папства. Римская церковь, писал Агафон, «никогда не уклонялась от пути истины» в сторону хотя бы частичного заблуждения (nunquam a via veritatis in quolibet erroris parte defluxa est); как кафедра Петра и Павла, она есть маяк истинного света для вселенной… никогда не затуманившийся никакой ересью» (nulla haeretici erroris tetra caligine funebratum). После случая с Гонорием и двойственной позиции фактически всех его преемников (кроме Феодора и Мартина) столь претенциозные высказывания о римском авторитете никем не могли восприниматься буквально.

Однако очевидно, что, в отличие от недавнего прошлого, римская делегация теперь явилась в Константинополь, заручившись поддержкой всего западного епископата и решительно защищая православие против монофелитства. Тем временем император Константин IV убрал с кафедры в какой-то степени антиримского патриарха Феодора. Новый глава Константинопольской церкви Георгий, хотя и по-прежнему питал симпатии к монофелитству, был по крайней мере готов к открытой дискуссии. Эта новая атмосфера дала возможность на первом же заседании принять решение: обычная конференция, как ее поначалу планировал император, объявила себя Вселенским собором.

Собрания начались 7 ноября 680г. «в зале божественного (императорского) дворца, так называемом Трулльском» (ἐν τῷ σεκρέτῳ τοῦ θείου παλατίου τῷ οὕτω λεγομένω Τρούλλῳ)⁷³⁷. До 16 сентября 681г. состоялось восемнадцать заседаний. Сам император не оказывал большого влияние на дебаты. Вначале было всего 43 епископа, но окончательное постановление подписали 174. Это сравнительно небольшое количество участников отражает состояние христианского мира в 680–681гг.: Сирия, Палестина, Египет и Северная Африка были заняты арабами. Сама Малая Азия была разорена, а на большой части Балканского полуострова обосновались славяне. Представительство восточных патриархов было номинальным. Присутствовал Макарий, титулярный антиохийский патриарх, живший в Константинополе; Александрия и Иерусалим, где халкидонские кафедры были официально вдовствующими, были представлены только викариями, вероятно, тоже жившими в столице.

В отличие от ранних соборов, направленных на обсуждение богословских вопросов как таковых, собрание 680–681гг. было сосредоточено на проблеме Предания. Единственным обсуждавшимся вопросом был вопрос о возможности применения более ранних постановлений и трудов святых Отцов для оправдания учения о единой энергии и одной воле во Христе. Были представлены авторитетные сочинения святых Отцов; подлинность некоторых сочинений оспаривалась; изучались архивы. Этот «архивный» характер дебатов отчасти объясняется тем, что после смерти великого святого Максима не было ни одного выдающегося богослова, который поднял бы христологическую дискуссию на тот уровень, на котором она была во времена святого Кирилла, святого Льва и даже императора Юстиниана. Однако основной вопрос был, конечно, ясен: подлинность Христова человечества и спасение во Христе не только абстрактной человеческой «природы», но самого человечества, движущегося, динамичного и творческого. Это было богословское наследие Максима, вдохновившее окончательное решение собора^{*************************}.

Рассмотрение соборных и святоотеческих текстов началось на первом заседании, когда оба присутствовавшие в Трулле патриарха, Георгий Константинопольский и Макарий Антиохийский, заявили, пытаясь поддержать монофелитство, что позиция Сергия и его преемников соответствовала Преданию. Новостью, открывшейся во время дебатов, стало то, что письмо патриарха Мины папе Вигилию, служившее главным аргументом в пользу монофелитства и произведшее большое впечатление в Риме во время Гонория, было не подлинным. На восьмом заседании (7 марта 681 ) Константинопольский патриарх Георгий заявил, что он убежден имеющимися свидетельствами и официально принимает учение о двух волях. С этого момента только Макарий Антиохийский и горстка епископов еще защищали монофелитство. На одиннадцатом и двенадцатом заседаниях подробно разбиралось исповедание веры, представленное Макарием. В результате антиохийский патриарх был низложен.

На пасхальной неделе 681г. было продемонстрировано восстановление хороших отношений между Константинополем и Римской церковью. Иоанн, епископ Портоский, папский легат, служил литургию на латинском, и император официально отменил плату, взимавшуюся с пап при получении императорского подтверждения их избрания⁷³⁸. Было и несколько курьезных эпизодов, показывающих распространение некоторых средневековых суеверий; например, заявление монофелитского священника Полихрония, что убеждения его были только что подтверждены видением. Когда его попросили доказать это, он предложил положить свое исповедание веры на мертвого человека, который тогда воскреснет и провозгласит монофелитство. Эксперимент был официально разрешен и произведен, не возымев ожидаемого упрямым Полихронием результата. Но даже побежденный, он тем не менее стоял на своем монофелитстве и был соответствующим образом анафематствован.

На шестнадцатом заседании патриарх Георгий сделал еще одну, последнюю попытку спасти честь Константинопольской церкви, выступив против официального осуждения нескольких своих предшественников, Сергия, Пирра, Павла и Петра, но безуспешно. Список осужденных был принят, и к нему было добавлено имя папы Гонория. Очевидно, что собор избирал для поименного осуждения только главарей ереси и избегал анафематствовать тех, кто занимал двойственную позицию (т. е. некоторых пап, преемников Гонория, в частности Виталиана), или просто следовал позиции, принятой его церковью (патриархи Фома, Иоанн, Константин и Феодор). Осуждение Гонория не вызвало никаких возражений ни со стороны римских легатов, ни со стороны преемника Агафона, святого Льва II (682–683)⁷³⁹. Оно было подтверждено Седьмым собором (787) и повторялось всеми папами при их хиротонии вплоть до ХIв.

Окончательное постановление собора утверждало две «естественные энергии» и две «естественные воли» во Христе, поясняя также, что «две естественные воли не противостоят друг другу, как говорили нечестивые еретики, но воля человеческая следовала Его воле божественной и всесильной, никогда не противополагаясь ей, не борясь с ней, но наоборот, ей подчиняясь» (δύο μὲν φυσικὰ θελήματα, οὐχ ὑπενατία, μὴ γένοιτο, καθὼς οἱ ἀσεβεῖς ἔφησαν αἱρετικοί, ἀλλ᾽ ἑπόμενον τὸ ἀνθρώπινον αὐτοῦ θέλημα, καὶ μὴ ἀντιπίπτον, ἢ ἀντιπαλαῖον μᾶλλον μὲν οὖν καὶ ὑποτασσόμενον τῷ θείῳ αὐτοῦ καὶ πανσθενεῖ θελήματι)⁷⁴⁰.

Соборное постановление было принято без дальнейших обсуждений. Было, однако, ясно, что та широкая поддержка, которую в течение нескольких десятилетий получал моноэнергистский подход к христологии, показывала, насколько он был привлекателен для многих на Востоке, столетиями стремившихся согласовать взгляды Кирилла с Халкидонской формулировкой. То, как легко сам Халкидонский собор благодаря моноэнергизму (или монофелитству) становился приемлемым для многих монофизитов Армении, Сирии и Египта, по всей вероятности, говорит о том, что он удовлетворял стремление сохранить единство субъекта во Христе⁷⁴¹. Формулы Сергия употреблялись и в некоторых «неохалкидонских» кругах, в частности патриархом Анастасием I Антиохийским (559–570, 593–599); таким образом, упорство его преемника Макария в 680–681гг. может объясняться его опасением отказаться от формулы, популярной в Антиохийской церкви, куда он надеялся вернуться.

Но истинное значение постановлений, принятых в 680–681гг., заключалось не столько в словах или формулировках, сколько в таком понимании Боговоплощения, какое засвидетельствовано богословием святого Максима. Максимов синтез принес окончательное узаконение халкидонской формулировки ипостасного соединения и вместе с тем кириллова видения «божественного» предназначения человечества; он остается величайшим наследием VII столетия в истории христианства.