Глава XVI

Наступательное действие добра в мире. Полонение мира в добро и средства такого полонения. Добрая воля и мир. Опасности заражения злом мира для добрых волей. Мир и церковь. Деятельное добро в мире; его главное орудие. Основа для полонения мира в добро. Средства самозащиты добрых волей в мире. Общечеловеческие права и закон. Суд и закон. Принципиальное противление добру. Христианское государство и активное добро в нем. Отношение государственной власти к злым волям. Закон и суд в христианском государстве. Кары закона: ограничение свободы, лишение свободы с обязательным трудом, смертная казнь. Как смотреть на войну и на смерть людей во время военных действий? Общие выводы и заключения.

Непротивление злу, или «пассивное добро», принимаемое в качестве абсолютного закона нравственности, заключает в себе, как мы видели, логическое противоречие идее добра, как действительного начала в людях. Будучи одним из средств предупреждения зла, пассивное добро обязательно лишь там, где оно обещает собой остановку и прекращение развития зла в людях; универсально же и абсолютно пассивное добро бывает только в том, что образ действования злой воли не может быть образом действования доброй воли. Но добрая воля сделается косвенной служительницей зла, коль скоро заключится в одно «непротивление злу» и не перейдет в активное наступательное действие против зла и против злой воли. Это активное наступательное действие доброй воли против злой оправдывается не только призванием добра в мире и идеей правды во вселенной, но и требуется интересами самой злой воли, как нравственно больной и заблудшей, могущей, следовательно, быть исцеленной и ожить в добре. Поэтому в действии доброй воли, которые мы рассмотрели, как обязательные действия в отношении злых волей «присных по вере братий», не менее обязательны для доброй воли и в отношении к «внешним» – к «мытарям и язычникам», с тем, однако, различием, что «внешних» судит Сам Бог, а не Церковь. «...Что мне судить и внешних? – говорит Апостол. – Не внутренних ли вы судите? Внешних же судит Бог» (1Кор.5:12–13).

Но пусть «внешних» судит Бог: все же самое существование «внешних» вызывает, во-первых, необходимость иметь к ним отношение и, во-вторых, в силу призвания деятельного добра в мире, налагает на добрую волю – частную или коллективную – обязанность наступательно действовать в добром, воююще против мира, дабы, обратив мир ко Христу, освятить его в истине и правде, в законе и суде. «Я писал вам в послании, – говорит Апостол Павел Церкви Коринфской, – не сообщаться с блудниками; впрочем не вообще с блудниками мира сего, или лихоимцами, или хищниками, или идолослужителями, ибо иначе надлежало бы вам выйти из мира сего» (1Кор.5:9–10). Определяя положение Апостолов в мире, Иисус Христос говорит им: «Я посылаю вас, как агнцев среди волков» (Лк.10:3); «будут гнать и вас» (Ин.15:20); «Изгонят вас из синагог; даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу» (Ин.16:1–2), причем «враги человеку» будут даже домашние его. «...Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее» (Мф.10:35–36). «...Возложат на вас руки и будут гнать вас, предавая в синагоги и в темницы, и поведут пред царей и правителей за имя Мое» (Лк.21:12), «и ...одних убьют, а других изгонят» (Лк.11:49); «...будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое» (Мф.24:9). И не бойтесь, «все то сделают вам за имя Мое, потому что не знают Пославшего Меня» (Ин.15:21).

Однако «не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство» (Лк.12:32). Само собой разумеется, Спаситель говорит здесь о царстве в духовном смысле и значении, имеющем открыться в полноте силы своей в вечности, во времени же долженствующем, как «Царство Божие» на земле, собрать воедино (Ин.10:16) тех чад премудрости, которые оправдают в себе Премудрость Божию (Мф.11:19), «тайную, сокровенную, которую предназначил Бог прежде веков к славе нашей» (1Кор.2:7), – тех подданных в смысле пастырского и учительского водительства для возрождения во Христе и вечного спасения в Нем, которые суть «от истины» и которых «Царь» – Христос, ибо они слушают «гласа Моего», – говорит Спаситель (Ин.18:37). Какого же рода, спрашивается, нападением на мир Апостолы и их последователи должны полонить мир, чтобы достигнуть и утвердить свое духовное царство? И каким орудием и какими средствами должны защищать себя и свое дело в своем отношении к «миру, который во лежит зле» (1Ин.5:19)? «...Я вас избрал, – говорит Иисус Христос, – и поставил вас, чтобы шли и приносили плод» (Ин.15:16). «Итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам» (Мф.28:19–20). «Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях» (Мф.10:27). «Вы – соль земли... Вы – свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф.5:13–16). «...И се, Я с вами во все дни до скончания века» (Мф.28:20). «...Мужайтесь: Я победил мир» (Ин.16:33). «...Когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин.12:32). «Есть у Меня и другие овцы, которые не сего <иудейского> двора, и тех надлежит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь» (Ин.10:16). «...Возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве... Я послал вас жать» (Ин.4:35–38). «...Итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою» (Лк.10:2).

Следовательно, наступательное в добром действие на мир указуется Иисусом Христом не только как призвание Апостольства; но признается таким делом Апостолов, которое по свойству активного добра, освящающего собой их волю, не может оставаться в них нереализованным и должно через них найти свое воплощение в самом мире: Апостолы должны быть солью земли и светом мира; жатва в мире и победа над миром уже уготованы для них Иисусом Христом, и Сам Отец Небесный благоволил дать им духовное царство, царство света, как предначаток и залог небесного царства со Христом в Боге в обителях Отца Небесного. Но царство тьмы века сего не без борьбы уступит место царству света, и Иисус Христос не скрывает от Апостолов тех опасностей, которые постигнут их – служителей света на пути их просветительной и спасительной для мира деятельности; Спаситель не умаляет тех бед и зломероприятий, которыми нападет мир на Апостолов. Скорби, лишения, гонения, преследования, ненависть и злоба мира встретят Апостолов в мире, – даже и смерть за имя Христово может ожидать их: однако Апостолы не должны и, как ученики Христовы, не могут преклониться перед миром и зависеть от него, принять образ действования мира.

Не огонь и меч должны служить средством нападения Апостолов на мир; не могут также эти средства служить орудием самозащиты Апостолов: «но слово Божие» и истина в этом слове, возвещаемое ими спасение миру, приведут их к победе над миром и к торжеству над злом этого века: люди преклонятся перед Божественною истиною и, возжелав спасения, примут Апостолов, как Ангелов Божиих, и последуют за ними, как за своими вождями. На предложение однажды двух Своих учеников: «Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба, и истребил их <жителей одного самарийского селения>, как и Илия сделал?» – Иисус Христос, запрещая им, сказал: «Не знаете, какого вы духа; ибо Сын человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать» (Лк.9:54–56). И при другом случае: когда Апостол Петр извлек меч и поднял его, чтобы защитить своего Учителя от нападения воинов, Иисус Христос строго заметил: «Возврати меч свой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф.26:51–52). Поэтому в деле всемирной своей проповеди, в деле обращения мира к свету и спасению Апостолы, по заповеди Иисуса Христа, должны быть также свободны от образа действования мира, как всякая частная добрая воля не может заимствовать для себя образ поведения и средств защиты от злой воли: «Я передал им слово Твое, – молился Иисус Христос в Своей первосвященнической молитве к Отцу Небесному об Апостолах, – и мир возненавидел их, потому что они не от мира, как и Я не от мира. Не молю, чтобы ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла» (Ин.17:14–15).

Содержание молитвы Иисуса Христа ясно: мир, во зле лежащий (1Ин.5:19), не должен внести от себя заразы и порчи в образ поведения и способы и средства действования Церкви в ее представителях. Опасность обмирщения Церкви в ее представителях, т. е. в иерархии Церкви, могла предстоять двоякая: или, во-первых, воля человеческая, с ее греховными вожделениями, с «сониями и мечтами сердца», могла, прикрываясь волей Божией и созидая наместничество и викариатство этой воли, авторитеризировать себя в абсолютизме власти, и, действуя во имя якобы Божие, на самом деле действовало бы во имя свое, обращая закон Божий в орудийное себе служение, что, действительно, и внушал диавол самому Иисусу Христу, т.е. Его человеческой воле, в первом и втором искушении в пустыне; или, во-вторых, Церковь в лице иерархии могла поклониться миру и преклониться перед ним, заимствовать от него, с одной стороны, образ действования, с другой – вожделев славы и красоты мира, как «дара и блага» себе, чего действительно и дерзнул потребовать от человеческой воли Иисуса Христа диавол в третьем искушении в пустыне.

Сохранение Церкви именно от заражения миром в ее предстоятелях и представителях и составляет предмет молитвы Иисуса Христа об Апостолах: «Освяти их истиною Твоею, – взывал Он к Отцу Небесному, – слово Твое есть истина. Как Ты послал Меня в мир, так и Я послал их в мир. И за них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиною. Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их» (Ин.17:17–20). Не мир должен привлечь Апостолов и их преемников в свою волю, не Церковь должна обмирщиться, приняв образ поведения мира и вожделев его благ и красоты, а Апостолы и их преемники должны привлечь мир в свою волю, в волю Церкви, которая должна быть верна воле Божией, а люди этого мира должны образ поведения своего и саму жизнь свою преобразовать в образ поведения и в образ жизни Церкви Христовой, верной своей Главе и своему Основателю: «...Да будут все едино, – говорил далее в молитве Своей Иисус Христос, – как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня» (Ин.17:21).

Третья опасность обмирщения Церкви, угрожающая уже самому существованию ее, могущая, впрочем, постигать собой частные Церкви, а не вообще Церковь Христову на земле, которая, по обетованию Христову, будет существовать до конца мира (Мф.16:18, 28:20), есть опасность совершенного погружения Церкви частной, в предстоятелях ее и членах, в житейские волны мира и потопления в этих волнах, когда в людях вместо Церкви Божией является «церковь лукавнующих» (Пс.25:5), и когда секира уже лежит при корне дерева политическо-религиозной жизни народа, и оно посекается и в огонь вметается (Мф.3:9). Итак, мир, как олицетворение греховных и злых в нем действующих начал и средств, не должен собой дать никакой «закваски» в образе жизни и поведения Церкви, как коллективной доброй воли, рассматриваемой со стороны человеческой. Церковь в этом случае должна отрицательно отнестись ко всему, чем обнаруживает себя зло этого мира и этого века. Но отрицание зла не будет еще активным добром, и отрицание зла этого мира не будет еще добром для мира и спасением для него: поэтому Церковь призвана напасть на мир в добром, просветить мир и спасти его, победив в нем живущее и действующее зло.

И само собой разумеется, что нападение на мир в добром, имеющее привести Церковь к победе над злом, восстановит против Церкви все злые элементы, действующие в мире, которые будут силиться действовать против нее и подавить ее всеми средствами и способами действования и обнаружения зла. Говоря о том, что Апостолы будут в мире, «как овцы среди волков», что мир учинит им всякое беззаконие и постигнет их всякою неправдою и насилием, и, повелевая все это претерпеть, жертвуя даже самой своей жизнью (Ин.15:13), когда защита проповедуемой ими истины и спасения мира потребует такой жертвы, Иисус Христос, тем не менее, запретил положительной заповедью подвергать жизнь неразумной опасности: действуя осторожно и предусмотрительно, Апостолы по повелению Христову должны оберегать и сохранять свою жизнь всеми нравственно-законными и позволенными средствами. Посылая на проповедь учеников, Иисус Христос говорит им: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков: итак будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф.10:16). «Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой» (Мф.10:23). «Остерегайтесь же людей» (Мф.10:17).

Действительно, пока мир не придет в волю Божию и не примет Апостолов, как Ангелов Божиих, до тех пор средства защиты и бережения себя Апостолов должны заключаться в обыкновенной человеческой осмотрительности и осторожности, в опасливом и целомудренном благоразумии, но особенно, по чрезвычайным обстоятельствам времени, как говорит Спаситель, в надежде на невидимую помощь Божию и на Его охранение. «...Поведут вас к правителям и царям за Меня, – говорит Иисус Христос, – для свидетельства пред ними и язычниками. Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать, ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас» (Мф.10:18–20). «Не две ли малые птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет на землю без воли Отца вашего; у вас же и волосы на голове все сочтены» (Мф.10:29–30). Деятельное добро и спасение мира через проповедь слова Божия (Ин.15:3), к служению которым Апостолы призываются Иисусом Христом, должны быть оправданием самого призвания их к апостольству: в притче о талантах и о минах Иисус Христос развил ту мысль, что деятельное добро, верность в призвании своему служению, в наращении, так сказать, духовного капитала, в силу полученных от Бога даров, и есть именно оправдательный документ всякой доброй воли в мире. Напротив, одно только сохранение в целости «таланта или мины», вверенных призванным рабам, есть уже преступление, есть лукавство воли: «Лукавый раб и ленивый! – говорит господин в притче о рабе, скрывшем свой талант. – ...Надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я, придя, получил бы мое с прибылью» (Мф.25:26–27). Поэтому призвание Апостолов, чтобы они шли в мир и напали на него в добре словом истины, благовестием Царствия Божия, есть реализация и оправдание не только их апостольства, но и их частных добрых волей в мире: «...Идите, научите все народы, – говорит Иисус Христос, – ...уча их соблюдать все, что Я повелел вам» (Мф.28:19–20); «Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях» (Мф.10:27). Истина не боится света. «Не двенадцать ли часов во дне? – поясняет сию истину Иисус Христос. – Кто ходит днем, тот не спотыкается, потому что видит свет мира сего; а кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света с ним» (Ин.11:9–10).

Для Апостолов дается действительнейшее орудие и средство нападения на мир в добром и одержания над злом победы. Орудие это есть слово Премудрости Божией, имеющее собой просветить мир, и оно не только откроет Апостолам путь в мир, но и защитит их, призвав под их знамя «чад премудрости», которые примут и оправдают ее (Мф.11:19). «...Всякий, кто от истины, – говорит Иисус Христос, – слушает гласа Моего» (Ин.18:37), и всякий «поступающий по правде идет к свету» (Ин.3:21). Для Апостолов, как сынов света и проповедников Божественной истины (Ин.12:36), Св. Писание есть светильник, которого тьма этого мира и этого века не только не может объять собой и погасить, но не может и сама не обличиться как таковая, т.е. как тьма, и люди этого мира пойдут к свету, потому что обличатся перед ними «злые дела мира» (Ин.3:20). Поэтому Св. Писание есть главное и самое действительное нападение на мир в добром. «...Мы имеем вернейшее пророческое слово, – говорит Апостол Петр уверовавшим во Христа, – и вы хорошо делаете, что обращаетесь к нему, как к светильнику, сияющему в темном месте, доколе не начнет рассветать день и не взойдет утренняя звезда в сердцах ваших» (2Пет.1:19).

Этот восход утренней зари в сердцах людей, при рассвете в них дня, или, как говорит Иисус Христос, раскрытие в самой душе человека Царствия Божия (Лк.17:21), создаст Апостолам и их приемлемость в мире, и охрану им среди людей, потому что не все в мире сыны тьмы этого века, но найдутся сыны мира, дома мира и даже целые города мира (Мф.10:13; Лк.10:6). В этих городах и домах мира от сынов мира Апостолы будут предупреждены всякой внимательностью, окружены почетом и будут безопасны, ибо будут защищены, а потому должны оставаться там, говорит Иисус Христос, должны есть и пить там (Лк.10:7–8). Однако и том случае, когда Апостолы не будут приняты в домах или городах, они не должны являться пассивными лишь зрителями равнодушия к истине людей или ожесточения их, но со всей силой своего апостольского авторитета должны судить тот дом или тот город за их нечестие, ожесточение или упорство в злой воле. «Если же придете в какой город, – говорит Иисус Христос, – и не примут вас, то, выйдя на улицу, скажите: и прах, прилипший к нам от вашего города, отрясаем вам; однако же знайте, что приблизилось к вам Царствие Божие» (Лк.10:11).

Исключительность и чрезвычайность положения Апостолов в среде «внешних» заключалась в том, что они не могли иметь другого суда над «внешними», кроме свидетельства о том, что, отвергая их, Апостолов, люди приближают к себе суд Божий. Поэтому Иисус Христос и говорит Апостолам, что Сам принимает на Себя суд над теми городами, которые отвергнут Апостолов, как благовестников истины и Царствия Божия. «Слушающий вас, – говорит Иисус Христос Апостолам, – Меня слушает, и отвергающийся вас Меня отвергается» (Лк.10:16); «сказываю вам, что Содому в день оный будет отраднее, нежели городу тому» (Лк.10:12). Но и помимо этого обращения Апостолов к суду Божию, во всех случаях встречаемой ими неправды к себе людей этого мира, они должны оберегать себя и защищать свое дело всеми законными и нравственно-дозволенными средствами: «пред правителями и царями» и вообще пред язычниками они должны говорить смело и безбоязненно, что внушит им в данном случае и при данном их положении Дух Божий (Мф.10:18–20).

Воззвание к истине, требование оказательства общечеловеческой справедливости, защита своих личных прав по существующим законам, обличение неправды и пристрастного к себе отношения правительственной власти, обличение лживого обвинения и наглого, беззаконного обращения с собою нашли в Самом Иисусе Христе свое естественное воплощение, как средство самозащиты и самоохранения в силу общемирового, действующего в людях вполне на основе нравственных и добрых начал – «jus gentium». Когда на предварительном допросе у первосвященника Анны один из служителей Анны ударил Иисуса Христа в ланиту за якобы непочтительный его ответ первосвященнику, то Иисус Христос не только не подставил другой Своей ланиты низкому и подлому оскорбителю, но с строгим словом обличения, выговора и укоризны сказал ему: «Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?» (Ин.18:22–23); на суде синедриона Иисус Христос, со всей строгостью истины и Своего Божественного приговора выразил беззаконным судьям своим, что, в сущности, они разбойники, ибо, разбойнически взявши Его (Мф.26:55), они уже теперь ни за что не выпустят Его из своих рук: «Ты ли Христос? скажи нам, – вопросили судьи. – Он сказал им: если скажу вам, вы не поверите; если же и спрошу вас, не будете отвечать Мне, и не отпустите Меня» (Лк.22:67–68); Пилату, в порыве надменной гордости забывшему о том, что он есть только приставник власти, а не ее источник, Иисус Христос заметил: «Ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше», – и указал при этом на то преступление, которое Пилат совершил над Ним, осудив Его на смерть (Ин.19:10–11).

Находясь же еще на свободе и отвечая на недобросовестное озлобленное отношение к Себе книжников, фарисеев и начальников иудейских, Иисус Христос говорил им: «Не судите по наружности, но судите судом праведным» (Ин.7:24). Такое обращение Иисуса Христа к общечеловеческой защите Себя и Своего дела через средства общечеловеческих прав – находить уважение и охрану Своей личности в общечеловеческой справедливости и в положительном законе страны или народа – освятило для Его последователей употребление всех нравственно доброкачественных и законом дозволенных мер и средств защиты себя и своего дела. «Не дал ли вам Моисей закона? – говорил Он в обличение Своих недоброжелателей и врагов. – И никто из вас не поступает по закону. За что ищете убить Меня?» (Ин.7:19). И ученики Иисуса Христа, верные наставлению своего Учителя и данному Им в Себе Самом примеру, не отметали никаких законных и справедливых средств в защите как своих личностей, так и своего апостольского дела.

Архидиакон Стефан, побиваемый камнями, с полным личным прощением своим убийцам (Деян.7:60), не замкнул, однако, уст своих для следующих глубоко обличительных и тяжко обвинительных слов, сказанных им своим врагам: «Жестоковыйные! Люди с необрезанным сердцем и ушами! вы всегда противитесь Духу Святому, как отцы ваши, так и вы» (Деян.7:51). Обращенному ко Христу Савлу, будущему Апостолу Павлу, грозило убийство от злоумышлявших на его жизнь иудеев, и последователи Христовы, равно как и сам Апостол Павел, не считали ни непристойным для себя, ни незаконным избежать насилия злой воли «внешних» через тайно-совершенное укрытие: «Ученики же, – говорится в книге Деяний Апостольских, – ночью, взяв его, спустили по стене в корзине» (Деян.9:25). И нужно думать, что именно в видах избежания опасности жизни, Ап. Павел не прямо пошел в Иерусалим по своем обращении, а три года пробыл в Аравии (Гал.1:17), пока, думается, могла утихнуть злобная молва о его внезапном обращении ко Христу.

В Иконии Апп. Павел и Варнава, встретив упорное сопротивление себе жителей и узнав, что «язычники и иудеи», соединившись в единозломыслии, решили побить их (Апостолов) камнями, поспешно удалились оттуда в Листру и в Дервию, избежав, таким образом, смерти (Деян.14:5–6). В г. Филиппах Апп. Павел и Варнава по приказанию начальства города были посажены в темницу, предварительно избитые палками (Деян.16:19–23). К своим действиям против Апостолов начальство вызвало возмутившуюся чернию; но на другой день оно одумалось, признало, нужно полагать, свои распоряжения учинением насилия Апостолам и потому прислало в темницу приказание – освободить Павла и Варнаву. Получив позволение оставить темницу, Ап. Павел приказал передать начальству города, что они из темницы не выйдут без явного от начальства оправдания себе в их невинности: «Нас, –говорит Ап. Павел, – Римских граждан, без суда всенародно били и бросили в темницу, а теперь тайно выпускают? нет, пусть прийдут, и сами выведут нас». Узнав об этом, говорится в книге Деяний Апостольских, воеводы испугались, услышав, что это римские граждане. И придя, извинились перед ними и выведя, просили удалиться из города (Деян.16:36–39).

Ссылаясь таким образом на закон и суд, на свои права римских граждан, Апостолы защищались теми средствами, которые, будучи сами по себе честны, благоприемлемы и справедливы, принадлежали самой среде «внешних» и, следовательно, требовали оказательства уважения к себе во имя общечеловеческих прав личности. Еще с большей и, так сказать, совершенной полнотой пользования средствами защиты, находимыми у самих «внешних» как добрые и благоприемлемые, Ап. Павел сохранил свою личность в Иерусалиме, когда, схваченный иудеями, он освобожден был вмешательством римской власти из рук иудеев и спасен был от побития камнями. Тысяченачальник римского гарнизона, видя неистовство иудеев, требовавших «истребления такого», взял Ап. Павла под свою охрану; но думая, что Ап. Павел в чем-нибудь виноват и желая допытаться от него якобы истины, велел «бичевать его ремнями». «Но когда растянули его ремнями, – говорится в кн. Деяний Апостольских, – Павел сказал стоявшему сотнику: разве вам позволено бичевать Римского гражданина, да и без суда?» Испугавшись такого открытия и заявления Ап. Павла, сотник поспешил донести об этом тысяченачальнику, который, пришедши в страх за свое беззаконное распоряжение, не только освободил Ап. Павла от оков и отменил его наказание, но предстал даже его защитником перед синедрионом и перед всем иудейским народом (Деян.22:22–30). Поставленный перед начальством в синедрионе, в присутствии наблюдавшей римской власти (Деян.23:10), Ап. Павел за слово правды бит был по устам по приказанию первосвященника Анании. Получивши несправедливое себе оскорбление, Ап. Павел не умолк, а сказал Анании: «Бог будет бить тебя, стена подбеленная! ты сидишь, чтобы судить по закону, и, вопреки закону, велишь бить меня» (Деян.23:3).

Ярость членов синедриона была ужасна, но тысяченачальник снова освободил Ап. Павла от угрожавшей ему опасности жизни. Когда же через сына своей сестры Ап. Павел узнал, что некоторые из иудеев поклялись не есть и не пить, пока, каким бы то ни было образом, они не убьют Апостола, он поспешил через того же своего племянника предупредить об этом замысле иудеев тысяченачальника, а этот последний счел за лучшее препроводить Ап. Павла в Кесарию, к правителю области – Феликсу. Иудеи, узнавши об этом распоряжении тысяченачальника, явились во главе с первосвященником также в Кесарию, думая обвинить Апостола перед правителем – Феликсом. Для искуснейшего ли построения обвинения, для того ли, чтобы принести обвинение на языке, на котором говорил Феликс, иудеи привели с собой даже адвоката, некоего ритора Тертулла, который по правилам своего искусства действительно и сказал перед правителем свою обвинительную речь против Ап. Павла. Отвечая на обвинения ритора, Ап. Павел с достоинством истины и справедливости исповедывал себя последователем Христовым и в пространной речи как отразил обвинение, так и защитил свое дело перед римским правителем, и Феликс, видимо, склонился на сторону Ап. Павла, ибо, распустив собрание, хотя приказал сотнику стеречь Апостола, «но не стеснять его и не запрещать никому из его близких служить ему или приходить к нему» (Деян.24:1–23).

Впоследствии правитель Фест, заместивший собою Феликса, «желая сделать угождение иудеям», решил судить Ап. Павла снова в Иерусалиме, где, понятно, его жизни грозила опасность. Предвидя это, Ап. Павел решительно заявил: «Я стою перед судом кесаревым, где мне и следует быть судиму. Иудеев я ничем не обидел, как и ты хорошо знаешь. Ибо, если я неправ и сделал что-нибудь, достойное смерти, то не отрекаюсь умереть; а если ничего того нет, в чем сии <иудеи> обвиняют меня, то никто не может выдать меня им. Требую суда кесарева» (Деян.25:1–11). Как известно, римский гражданин, где бы он ни находился в пределах римской империи, имел право, по римским законам, требовать себе суда в самом городе Риме, как бы перед лицом самого Кесаря (Саеsаrеm арреllаrе), чего и потребовал от Феста Ап. Павел и получил от него надлежащий в таких случаях ответ: «Ты потребовал суда кесарева, к кесарю и отправишься» (Деян.25:12).

Таким образом, Ап. Павел перенес разбирательство своего дела в Рим. Во всех рассмотренных нами действиях Ап. Павла открывается, что пассивное отношение к слагающимся обстоятельствам, к постигающим человека доброй воли бедам, гонениям и несчастиям вовсе не оправдывается примерами, данными нам в Св. Писании. Да и не будет ли такое пассивное отношение к охранению своей личности всеми нравственно дозволенными средствами просто преступным посягательством на свою личность, лично-волевым ускорением снятия себя с круга своей доброй и спасительной для мира деятельности? Сам Иисус Христос в своем мессианском служении роду человеческому, когда смерть Его предопределялась, как Спасителя и Искупителя человеческого рода, самым фактом воплощения Сына Божия, на суде перед Пилатом говорил как о законном, по естеству быть бы должном деле, что «служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан иудеям», и только потому они не подвизаются, что теперь «царство Мое не от мира сего» (Ин.18:36). Апостолу же Петру, извлекшему меч для Его защиты в саду Гефсиманском, Иисус Христос сказал следующее знаменательное слово: «...или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?» (Мф.26:53). Следовательно, беззаконию и насилию дозволено было совершиться над личностию Иисуса Христа не потому, что добро принципиально не должно противиться насилию зла, а потому, что так должно быть с личностию Иисуса Христа, как Он действительно и сказал ою этом: «...Неужели Мне не пить чаши, – говорил Он, – которую дал Мне Отец?» (Ин.18:11), потому что пришел Он теперь «не судить мир, но спасти мир» (Ин.12:47).

В одной же из Своих притч, именно в притчах о минах, говоря о преступности всякой частной воли – оставаться пассивною в своем служении добру, Иисус Христос вместе с тем говорит о естественности и законности суда и кары человека злой воли, который стремился бы противостоять и препятствовать торжеству добра в людях. «Некоторый человек, – говорит в притче Иисус Христос, – высокого рода отправлялся в дальнюю страну, чтобы получить себе царство и возвратиться... Но граждане ненавидели его, и отправили вслед за ним посольство, сказав: не хотим, чтобы он царствовал над нами». По своем возвращении, получив царство, человек тот сказал своим рабам: «...Врагов же моих тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною» (Лк.19:12–14, 27). Что означает это необычайное и чрезвычайное слово в устах Спасителя? Означает то, что принципиальное противление добру, если злая воля уже дошла до «глубины зла», должно быть выжжено на земле и не может быть терпимо доброй волей, если только добрая воля стоит на высоте своего долга – активно служить добру в мире и самый мир спасти от зла.

К этому именно толкованию приводит нас другая притча Спасителя – о «званых на брачный пир», сделанный царем «для сына своего»: званые, пренебрегшие приглашением, не только не пошли на пир, но, «схватив рабов его <царя>, оскорбили и убили их» (Мф.22:5–6). «Услышав о сем, – говорит Иисус Христос, – царь разгневался, и, послав войска свои, истребил убийц оных и сжег город их» (Мф.22:7). Следовательно, в учении Иисуса Христа, в примере, данном Им Самим и Его Апостолами «непротивление злу» не только не возводится якобы в закон этого дикого якобы закона нравственности перестало бы существовать, как именно нравственности, но положительно отрицается как таковой; даже как средство, «непротивление злу» должно иметь свое место лишь тогда, когда обещает собой обращение злой воли на путь добра; во всем остальном «непротивление злу» будет служением злу и отказом доброй воли от своего призвания в мире.

То христианское государство, которое в своих институтах «непротивление злу» возвело бы в общий закон отношения своих членов между собой, с самого момента принятия христианское государство, оправдывающее свое призвание коллективной доброй воли, пришедшей в согласие и в единство с волей Церкви. Что касается до мысли, что – «дай свободно и беспрепятственно вынаружить себя злой воле, и она сама, наконец, восчувствует свою неправоту, ужаснется своих беззаконий и, покаявшись, обратится в добрую», то, с одной стороны, эта мысль фиктивна и в фальши своей детски наивна, с другой стороны, допущение реализации ее в жизни – злодейски преступно и по свирепости, дикости и зверству – диавольски жестоко. В самом деле, кто же заплатит, и что может быть заплачено за всю ту несправедливость, за все то беззаконие и за все то мучительство, которые будут учинены злыми волями до времени их якобы самообращения? Кто восстановит и может ли восстановить все то разрушение, которое будет учинено злыми волями до времени их самоосуждения и обращения их в воли добрые? Кто вернет и чем можно вернуть для мира то добро, которое злая воля, в силу того, что она еще пока злая, а не обращенная к добру, непременно должна сокрушить и уничтожить на своем пути?

В злодейском обнаружении злой воли, беспрепятственно идущей к своей цели и свободно достигающей ее, не будет ли виновна всякая добрая воля, так как «молчаливым согласием» она содействовала торжеству злой воли в ее вожделении? Но помимо всего этого, возводить «непротивление злу» в закон нравственности во имя якобы самообращения злой и злых волей к добру, значит выходить в своем рассуждении о зле этого мира из той посылки, что зло в мире может в конце концов самоизвестись, может самоуничтожиться и притом безусловно, ибо, хотя бы одна злая воля осталась необращенной и всякий раз пребывающей на своем месте в среде всех добрых, то и одна она сделала бы и постоянно делала бы состояние и существование всех добрых мучительными. Ну, а если человек от природы своей, в семени своем является на свет Божий злым по своей воле, пусть хотя немножко злым? Ведь тогда злая воля в мире не может никаким образом известись: ради каких же, спрашивается, конечных причин добрая воля будет ко всему пассивна, что сотворит и что имеет сотворить с ней злая воля? Ради бесконечного, непрестающего и неустанного страдания? Но в таком случае идею чистого и абсолютного страдания и нужно возвести в идею «summum bonum», а не идею счастья, блаженства и радости бытия.

С христианской точки зрения зло этого мира окончится только с концом этого мира и этого века и только на новой земле и под новым небом, «на которых обитает правда» (2Пет.3:13), не будет места злу; пока же этот именно мир пребывает и будет пребывать в законе и порядке своего обнаружения, до тех пор зло этого мира будет с ним и при нем, и мир всегда будет любить свое (Ин.15:19), т.е. свои злые дела, так как сам он весь «во зле лежит» (1Ин.5:19); человек же в веке этом, по Св. Писанию, как рождался и был, так и будет рождаться и пребудет по естеству чадом гнева Божия (Еф.2:3), со скверною греха, с ядом и тленом ада в своей воле. Христианская ли поэтому идея та мысль, что зло этого мира самоуничтожится, самовыжжет себя? Нет, это клевета на христианство, которое, как мы видели, и призвано к тому, чтобы воинствовать против зла, а не служить пассивно злу этого мира. Царство злых волей, т. е. их верховенство и водительство, действительно, будет на земле, но это будет, как увидим в своем месте, не Царство Христово, а царство антихриста. Пока же христианские правительства будут стоять во главе христианских народов и будут действительно стремиться к осуществлению и воплощению в себе христианской идеи, до тех пор зло этого мира будет сокращаемо и лишаемо свободы действия.

Закон же в христианском государстве не имеет даже права пользоваться прерогативами частной доброй воли – прощения и милосердия, так как этот закон был бы всегда за счет добрых волей. Другое дело – смягчение участи злых волей, а особенно воспитательный уход за злыми волями в целях возрождения злых волей в раскаявшиеся во зле, исправившиеся и обратившиеся в добрые: здесь закон христианского милосердия, сострадания, оказательства любви и усердия к человеку злой воли должны иметь полное свое приложение. А потому так называемые кары закона в христианском государстве должны иметь своей целью не только обуздание злых волей и ограждение добрых от насилия злых, но и перевоспитание злых волей в добрые: по крайней мере, кары закона в христианском государстве должны стремиться к этой цели, имея ее конечной причиной своего фактического существования.

Закон в христианском государстве должен выразить собой норму прав и обязанностей граждан: идея правды, абсолютное беспристрастие должны быть душой закона; охранение же добра и добрых от разрушительных поползновений зла и злых волей должно являть жизнь закона. Совершенство в этих началах закона в христианском государстве будет свидетельствовать собой о совершенстве и высоте понимания Божественной христианской истины народом и властью христианской страны. Но «закон добр, – говорит Св. Писание, – если кто законно употребляет его» (1Тим.1:8); «Не дал ли вам, – говорит Спаситель иудеям, – Моисей закона? и никто из вас не поступает по закону» (Ин.7:19); «...не слушатели закона праведны пред Богом, – говорит Ап. Павел, – но исполнители закона оправданы будут» (Рим.2:13), потому что можно «хвалиться законом, а преступлением закона бесчестить Бога» (Рим.2:23). Поэтому нравственное здоровье христианского государства составляет не совершенство только или полнота закона, но и нелицеприятное, беспристрастное, для всех равное и безусловно честное исполнение его в суде, в приложении его к жизни и в воплощении духа и буквы его.

Защита законом христианского государства всех угнетенных, всех обиженных, всех страждущих от отношения к ним других есть торжество и оправдание закона. Ибо, где угнетение, где насилие и обида, там непременно воплощается неправда. Как для частной доброй воли отрицание образа действования злой воли есть сохранение себя от зла, так и для закона, в котором должно концентрироваться все доброе, все святое и все справедливое, отрицание нравственно-сомнительных или явно недоброкачественных мероприятий есть сохранение себя в предстательстве Божественных начал. И как для частной доброй воли наступательное действие против зла и злых волей есть воплощение идеи добра и есть само добро, так новое и новое усовершенствование закона, новое и новое приложение его к врачеванию бытовых и общественных язв страны есть переход торжества закона и добра от степени в степень и от силы в силу. Идеально совершенный закон в идеально совершенном его исполнении приближался бы к отображению Бога на земле в людях.

Судии и князья народа, стоящие на высоте своего общественного призвания и выполняющие свое служение стране и народу, суть стражи и вдохновители закона; они же должны быть и первыми его исполнителями. Понятен поэтому тот величайший и высочайший титул, который дает судьям и князьям народа Св. Писание: вы «боги есте» (Пс.81:6), и Спаситель, приводя это изречение из Ветхого Завета, не только не умаляет его, но даже расширяет, ибо от уподобления судей и князей народа по их положению Богу переходит к свидетельству о Самом Себе, как Единородном Сыне Божием: «Не написано ли в законе вашем, – говорил Иисус Христос начальникам иудейским, – Я <Господь> сказал: вы боги? Если Он <Бог Отец> назвал богами тех, к которым было слово Божие, и не может нарушиться Писание, Тому ли, Которого Отец освятил и послал в мир, вы говорите: богохульствуешь, потому что Я сказал: Я сын Божий?» (Ин.10:34–36).

«Бог стал, – говорится в Св. Писании, – в сонме богов; среди богов произнес суд: доколе будете вы судить неправедно и оказывать лицеприятие нечестивым? Давайте суд бедному и сироте; угнетенному и нищему оказывайте справедливость; избавляйте бедного и нищего; исторгайте его из руки нечестивых. Не знают, не разумеют, во тьме ходят; все основания земли колеблются» (Пс.81:1–5). Действительно, потрясенное в стране правосудие, несправедливый и бесславный своим беззаконием суд ниспровергают собой все основы нравственно-общественной жизни народа, воспитывают зло в стране, и государственное народное тело, как царственная единица среди других народов и племен земли, клонится тогда к своему разложению и к своей погибели: «...князья твои – законопреступники, – говорит Господь иудейскому народу пред вавилонским пленом, – и сообщники воров; все они любят подарки и гоняются за мздою; не защищают сироты, и дело вдовы не доходит до них... И обращу на тебя руку Мою и, как в щелочи, очищу с тебя примесь, и отделю от тебя все свинцовое; и опять буду поставлять тебе судей, как прежде, и советников, как вначале; тогда будут говорить о тебе: «город правды, столица верная». Сион спасется правосудием, и обратившиеся сыны его – правдою» (Ис.1:23–27).

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, – говорил Иисус Христос вождям еврейского народа, – что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру...», «что поедаете домы вдов» (Мф.23:23, 23:14). Народная жизнь, развращаемая беззакониями в суде и несправедливостью положений и отношений друг к другу общественных классов народа, уподобляется Спасителем гнилому дереву, обреченному на посечение и истребление, так как жизнь в Боге этого народа перестает быть активно нормирующей собою и всем управляющей жизнью (Мф.3:10; Лк.23:31). Итак, если справедливый закон и нелицеприятное исполнение правосудия в стране суть главные жизненные артерии народа, как граждански политического целого тела, то назначение закона состоит в воспитании общенародной право-бытовой нравственности, и правосудие должно быть направлено, главным образом, к ограничению, обузданию и пресечению деятельности злой воли; кары же закона, кроме удовлетворения правосудию, должны иметь в виду исправление злой воли, «...праведнику, – говорит Ап. Павел, – закон не лежит» (1Тим.1:9), и это понятно, так как праведник потому и праведник, что он сам есть воплощение закона. Будучи призван к обузданию злых волей, к ограничению насилия и произвола, к восстановлению ниспровергаемых и попираемых от злых волей прав и порядка в добром жизни, закон в лице своих стражей, вдохновителей и представителей, т.е. в лице гражданской власти, должен иметь на своей стороне достаточно физических сил и средств для того, чтобы его постановления, определения и требования не были мертвой буквой, а проводились в жизни и имели всегда активное приложение в ограждении добрых волей от посягательства злых волей.

Институт в этом случае правительства и гражданской власти имеет за собой печать Божественного учреждения, так как, по идее, и в практическом приложении закона к жизни гражданская и правительственная власть, в призвании своем и в атрибутах своих, является в представительстве и в отображении в себе Божественных начал и учреждений в людях. Понятно поэтому то высокое и священное значение, которое Св. Писание приписывает вообще правительственной власти: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, – говорит Ап. Павел, – ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти, противится Божественному установлению. А противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое. И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести» (Рим.13:1–5).

Правительственная власть, которой в качестве слуги Божия дано право носить меч, должна восстановить растоптанную силу закона, стоять на страже исполнения всеми и каждым своего долга, должна защитить добро в людях, дать торжество правде, обуздать злые воли и нормировать в добром жизнь всякий раз, коль скоро злая воля нарушают ее порядок и законное воплощение. Без содержания физической силы, достаточной на тот конец, чтобы, как во внутренней жизни государства по отношению к частным злым волям, так и во внешней, международной жизни, по отношению к учиняемой неправде, к правонарушению и беззаконному посягательству других целых народов и их правительств, обуздать насилие, защитить и отстоять правду, закон и право, государственная жизнь народа невозможна. И если во внешних международных отношениях война, как увидим ниже, «молчаливым согласием» Св. Писания Нового Завета остается дозволенным средством свидетельствовать о своем праве одного народа в отношении к другому, хотя это средство было и остается, по Св. Писанию, настолько чрезвычайным, что является до некоторой степени судом Божиим в международной жизни, то во внутренних отношениях граждан между собою кары закона были и остаются нравственно законными, вполне законными и необходимо должными средствами обуздания злых волей и влияния на их исправление в их перевоспитании.

Конечно, христианское государство, как и всякая частная добрая воля, не может руководствоваться законом древних: «око за око, зуб за зуб»; однако, «...без пролития крови не бывает прощения», – говорит Ап. Павел (Евр.9:22). Мысль Апостола, касающаяся удовлетворения правосудию Божию в искуплении рода человеческого через кровь и смерть Спасителя мира, вполне приложима и к удовлетворению правосудия человеческого: без понесения кары закона не может быть дано прощения преступнику, и для самой злой воли невозможно полное ее возвращение на путь добра, так как понесение кары закона в последнем случае производит примирение совести преступника с самим собою и возвращает ему спокойствие, нравственное удовлетворение в себе самом. А потому правильные, добро-воспитательные кары закона суть безусловное «добро» во всех отношениях. И прежде всего в отношении к человеку активно-злой воли христианская правительственная власть обязана принять меры пресечения к упражнению злой воли себя в зле. Всякое поэтому правительственное распоряжение или постановление, клонящиеся к сокращению способов и средств укрываться злой воле от преследования и кары закона, должны считаться естественно-добрыми проявлениями деятельности правительственной власти, исполняющей задачу своего призвания. Затем – лишение свободы преступника обязательно требуется, с одной стороны, ради ограждения общества от новых посягательств злой воли, с другой – ради нравственных интересов самого преступника, так как, с лишением свободы, у него отнимаются средства преуспевать «на горшее» зло, а взамен этого дается возможность, загладив преступление понесением кары закона, возродить себя в законе, правде и добре.

Следовательно, кроме справедливости этого действия по закону правительственной власти, требует долг доброй воли воздействовать в добром на злую волю. Что касается до того обстоятельства, что для лишенных свободы, во-первых, организуются места их заключения и, во-вторых, вменяется им законом обязательный труд, то другого порядка в общественной жизни для злых волей и быть не может. И, во-первых, без особых мест заключения невозможно лишение и ограничение свободы преступника, а принудительный труд, во-вторых, обусловливается самим состоянием всякой злой воли. Труд для человека вообще есть определение Божие: к труду призван он Богом от самого своего сотворения (Быт.2:15), а по падении человека труд вменен ему, как удел его жизни и как средство к приобретению себе пропитания (Быт.3:19). Потому Ап. Павел говорит: «Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2Фес.3:10). Следовательно, где извращенная воля злого человека отвергла для себя свободный и честный труд, там по необходимости труд должен носить характер принудительного труда. При этом справедливость требовала бы, чтобы всякий, лишенный за преступление свободы, возместил напряжением труда своего все расходы государства или общества, сопряженные как с содержанием его в месте его заключения в пропорциональной оплате за само это место и за организацию в нем управления и надсмотра, так и пропитанием его самого.

Исходя из этой точки зрения, труд для лишенных свободы должен быть усиленным и вполне производительным трудом. К тому же, не нужно забывать и того обстоятельства, что труд вообще имеет высокое нравственно-воспитательное значение для укрепления воли человека в началах порядка, уважения собственной личности, уважения личности других, в началах добра, закона и долга. Следовательно, рассуждая с этой последней стороны, труд для преступника как бы вдвойне обязателен, как фактор, имеющий регулировать собою в добром и нормировать в законно-должном злую волю. Подвергаются, обыкновенно, сомнению относительно нравственной своей доброкачественности, как кары закона, и относительно целесообразности, как средства влияния на злую волю или в целях воспитательных, или в целях предупредительно устрашительных, – телесные наказания и смертная казнь. Что касается до телесных наказаний, то трудно, действительно, определить, когда физическое наказание может благодетельно воздействовать на человека; как средство же предупредительно-устрашительное, телесное наказание совершенно ничтожно для злой воли, да и вообще для взрослого человека; пытки же и наказания противны христианской идее, и в христианском государстве существовать не должны. А потому принятие вообще телесного наказания, как кары закона, не вполне соответствует идее воздействия в добром кары закона на злую волю.

Не то должно сказать о смертной казни, принимаемой как высшая из кар закона и как решительное средство пресечения зла, проистекающего от злой воли, хотя принятие этой кары закона многими осуждается именно во имя христианской идеи. В качестве предупредительно-устрашительного средства для злых волей смертная казнь, назначаемая по закону за известные зверские преступления, есть, конечно, единственное и безусловно сильное из всех средств, так как жажда жизни у человека есть, без сомнения, безусловно сильнейшая из всех его жажд: быть же под страхом смерти в момент совершения преступления и оставаться потом под страхом вырытой себе своими руками могилы не всегда решится и не всякая решится злая воля. Но, однако, вопрос о смертной казни, как кары закона, должен быть рассмотрен не с этой стороны, а со стороны нравственной ее пригодности и мудрой ее целесообразности и притом должен быть рассмотрен при свете учения Евангельского и Свв. Апостолов. В суде Апостольском мы имели случай указать на поражение смерти невидимой силой Божией при видимом приговоре Ап. Петра Анании и Сапфиры за их наглое и кощунственное обращение с своим званием христиан и с положением своим в святом обществе; там же мы заметили, на основании Св. Писания, что смерть вообще, карательная же смерть в частности, имеют за собою значение возмездия за грех и значение суда Божия за преступление. Следовательно, принятие смертной казни, как кары закона, в рассуждении законного возмездия и в рассуждении постигшего преступника суда Божия честно, справедливо и оправдывается свидетельством Св. Писания. Но, говоря так, мы имеем, конечно, в виду разрешить в положительном смысле следующий вопрос: имеет ли общество человеческое право определять статью закона, которая будет поставлять человека перед моментом его смерти?

Для вывода надлежащего заключения в характере ответа постараемся сблизить между собой некоторые изречения Иисуса Христа. Говоря при одном случае о соблазне, как об одном из величайших и тягчайших преступлений в человеческих обществах, Спаситель свидетельствует: «Невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят; лучше было бы ему, если бы мельничный жернов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели чтобы он соблазнил одного из малых сих» (Лк.17:1–2). В этих словах Спасителя соблазн сравнивается, очевидно, с другим предполагаемым преступлением, во всяком случае, настолько великим, что за него полагалась бы в качестве кары закона позорнейшая из казней, по взгляду иудеев, смерть без погребения, и притом в бездне моря – в пучине морской. Таким образом, из слов Иисуса Христа следует заключить, что в обществах человеческих возможен предел терпимости существования злой воли как таковой, что мыслима и, следовательно, допустима крайняя и безусловно решительная мера пресечения зла, проистекающего от злой воли, смертная казнь преступника. Спаситель как бы так говорит по данному предмету: «самая позорнейшая из смертей, которою должны караться самые величайшие преступления людей, не может сравняться с тою казнию, которая постигнет по правосудию Божию соблазнителя». С другой стороны, из этих же слов Спасителя следует, что бывает такое созрение зла в злой воле, когда лучшее есть повесить преступнику на шею жернов мельничный и бросить его на дно моря, чем оставлять его жить.

Замещает ли собой, спрашивается, в этом поставлении преступника перед моментом его смерти воля человеческая волю Божию, которой, по Св. Писанию, одной принадлежит как тайна жизни человека, т.е. его бытия, как известной личности, так и тайна момента его смерти? И суд человеческий над преступником в деле смертной его казни не становится ли вместо суда Божия? Однажды к Иисусу Христу, говорится в Евангелии, «пришли некоторые и рассказали Ему о галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их». Иисус сказал на это: «Думаете ли вы, что эти Галилеяне были грешнее всех Галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам, но, если не покаетесь, все так же погибнете» (Лк.13:1–3). В этих словах Спасителя ясно указывается на то, что совершившаяся над галилеянами смертная казнь, казалось бы, совершилась по суду человеческому, тогда как на самом деле она совершилась по суду Божию. Что именно суд Божий Спаситель видел в казни, совершившейся над галилеянами, доказывается вслед за тем сказанными словами Спасителя: «Или думаете ли, – продолжает свою речь Иисус Христос, – что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех, живущих в Иерусалиме? Нет, говорю вам, но если не покаетесь, все так же погибнете» (Лк.13:4–5).

Очевидно, задавленные обрушившеюся Силоамской башней нашли себе смерть уже прямо по суду Божию, являющему во времени тайну судеб Божественных о людях. При этом в обоих предметах речи из слов Спасителя следует заключить, что смертный случай, постигающий человека, не должен непременно рассматриваться как тягчайшее из наказаний Божиих, постигающих людей за их грехи: «не думайте, – говорит Спаситель, – что галилеяне, казненные Пилатом, и иерусалимляне, задавленные Силоамскою башнею, были грешнее всех». Следовательно, закон, будучи в сущности безличной волей, получивший только права своей реальности в силу определения воли человеческой, находит положительное основание в Св. Писании иметь статью, определяющую смертную казнь, как кару за известные тяжкие и возмутительные преступления: не люди поставляют здесь преступника перед моментом его смерти, а он сам уготовал себе могилу: «volenti non fitinjuria» – заметили справедливо еще древние; и не суд человеческий совершится в казни бесчеловечного преступника и ужасного злодея, а постигнет его суд Божий через посредство людей. В нравственном отношении, в целесообразности, так сказать, для самого преступника смертная казнь не будет ли для него наилучшим моментом всей жизни, если не всегда по просветлению его духа перед часом смерти, то, во всяком случае, всегда по понесению им на себе самом тяжести греха, т.е. смерти, жала греха, в котором потонула его злая воля? А это последнее имеет, как мы видели, с собою нечто примирительное с вечным правосудием Божиим.

Итак, принятие смертной казни, как кары закона, в христианских государствах не противоречит ни нравственным началам, ни Св. Писанию: есть дела, говорит Ап. Павел, которые «достойны смерти» (Рим.1:32). И фальшива та гуманность, которая смертную казнь за известные тяжкие преступления думает заменить одиночным заключением преступника, наложением на него молчания, под опасением отягчения его участи за нарушение оного, – фальшива потому, что эти кары чрезмерно жестоки и, в сущности, создают пытку преступнику. Собственно, для преступной злой воли, с христианской точки зрения, могут существовать три генеральных кары закона: ограничение свободы, лишение свободы с усиленным и производительным трудом и смертная казнь. Перенесение кары за преступление на платеж так называемой «виры», с нравственной точки зрения, незаконно и несправедливо: всякое преступление против личности ближнего натурою личности же оскорбителя должно быть и ответствуемо в пределах указанных нами кар закона.

Но есть еще одна область в пределах социально-государственной жизни народа, когда момент смерти приближается не к одному человеку, но к тысячам и к десяткам тысяч людей, по-видимому, по воле человеческой, не только требует по закону этой жертвы от граждан, но даже законом же поощряет эту жертву, как доблестное и благое дело: область эту составляют международные отношения государств в тех переживаемых временах, когда и самозащита народов и племен между собой решаются на поле брани – войной. Что сказать с христианской и вообще с Богооткровенной точки зрения о войнах? В Св. Писании война всегда рассматривается в значении бедствия, в значении общенародного несчастья, в значении суда Божия над народами и племенами наравне с другими величайшими бедствиями, как голод, мор, землетрясения и проч. (Мф.24:6–8; Мк.13:7–8; Лк.19:43–44, 21:9–11).

Спаситель по многим поводам и во многих случаях должен был бы сказать Свое Божественное слово о том, есть ли война, по участию и проявлению в ней воли человеческой, действительно, в нравственном отношении зло, подобно всякому вообще лишению жизни человека, или же, не будучи таковым в волях человеческих, война есть лишь обнаружение зла в роде человеческом, подобно самой смерти? Хотя Спаситель и не сказал Своего прямого слова по предмету содержания этих вопросов, однако, рассматривая войну как общенародное бедствие, подобное чисто стихийным бедствиям: мору, голоду, наводнениям и землетрясениям и, видя в войне суд Божий, совершающийся над народами и племенами, Он оставлял за войной скорее значение обнаружения зла в роде человеческом, чем значение преступно-волевых изволений и злодейских покушений на жизнь ближнего со стороны частных волей или со стороны коллективной воли целого или целых народов. Во всяком случае, Спаситель утвердил в своих последователях ту мысль, что, во-первых, война до скончания мира останется судилищем Божиим в народах и племенах, и, во-вторых, отнятие жизни на войне не есть просто убийство; самопожертвование же жизнью «за други своя» назвал величайшей из жертв, приносимой частной доброй волею на алтарь любви к своим ближним-братьям. «Нет больше той любви, – говорит Спаситель, – как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15:13). «...Услышите о войнах и о военных слухах, – говорит Спаситель, – ...ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; все же это – начало болезней» (Мф.24:6–8).

Итак, война, по слову Спасителя, есть одна из «болезней» в роде человеческом, а для частной воли самопожертвование жизнью на войне есть величайшая из жертв любви к друзьям своим. Погрешительно и поверхностно суждение тех историков, которые, в качестве причин, вызвавших военные действия между народами, выставляют лишь последние причины, которые вызвали собой кризис открытия военных действий, а оставляют часто без внимания множество деятельнейших причин, которые подготовили собой самое обнаружение этого кризиса и подготовили всем бытом народа, всей совокупностью фактов исторической жизни народа и его международных отношений. При чем здесь всякая частная воля? Где, в ком и в чем искать источник изволения правительства или государственной власти, решающей начать военные действия? Кризис всякой физической и духовно-моральной болезни только разрешает болезнь в ту или другую сторону, а не служит ни ее источником, ни ее причиной. Причина и многие причины лежат далеко за пределами и начала болезни, и ее кризиса: причины эти, с одной стороны, лежат в самой природе духа или тела человека, с другой – в действии на них тысячи посторонних факторов. В общем – причины заключаются в болезнях этого мира и этого века. В возникновении войн между народами Господь судит народы при их же посредстве и ими же самими: времена войн суть времена мук рождения и мук смерти в народах и племенах. Каждая из воюющих сторон, обыкновенно, считает себя правою, действуя, по крайнему своему разумению, как таковая, т.е. как отдельно существующая международная коллективная личность; но какая сторона будет иметь будущность и что составит «благо» для той или другой из воюющих сторон: победа ли или поражение, об этом уже судит Господь, во всяком случае – конец войны в руках Божиих.

Понимали это до некоторой степени даже древние, языческие народы, а потому говорили: «melior tutiorque est certa pax quam sperata victoria. Haec in tua, illa in deorum manu est» (Tit. Liv lib 30 с.30). Отдельная личность в военных действиях может являться только в геройском, мученическом венце самоотвержения, самопожертвования «за други своя». И потому имя «воин» в Св. Писании не только не тождественно со словом «убийца», но выражает собой почетнейший, славнейший и благороднейший титул для обозначения высоких добродетелей: безусловного повиновения, твердости воли, самозабвения, верности своему долгу, преданности идее служения благу других и прочее (2Тим.2:3–4; 1Тим.1:18; 1Кор.9:7). Но если Св. Писание оставляет за войной значение «болезни» в людях, значение суда Божия в народах и племенах, значение мук рождения в них и мук смерти, когда Господь, «как в щелочи, очищает в народе примесь и отделяет в нем все свинцовое» (Ис.1:25), и когда народы или «истребляются на своем месте» (Иов.36:20), или «переливаются», по выражению Св. Писания, «из сосуда в сосуд» и «переменяются во вкусе и запахе своем» (Иер.48:11–12), то неумеренное и жестокое пользование победителя якобы своим правом над побежденными Св. Писание прямо и положительно вменяет в преступление, считая такое пользование крайним обнаружением злой воли победителя: закон общечеловеческой справедливости и долг снисходительного милосердия обязательны и для победителя в его отношении к участи побежденных. «Сойди и сядь на прах, девица, дочь Вавилона, – говорит Господь, – сиди на земле... Сиди молча и уйди в темноту, дочь Халдеев: ибо вперед не будут называть тебя госпожею царств. Я прогневался на народ Мой, уничижил наследие Мое и предал их в руки твои; а ты не оказала им милосердия, на старца налагала крайне тяжкое иго твое. И ты говорила: «вечно буду госпожею» (Ис.47:1–7).

Итак, сводя итог всему сказанному о «непротивлении злу» или о пассивном добре, мы находим: во-первых, «непротивление злу» не составляет собой закона нравственности, а может быть средством ублаготворения злой воли и возвращения ее к добру; а как средство, оно приемлемо лишь тогда, когда обещает собой благие результаты воздействия на злую волю; во-вторых, остатки добра в злой воле могут существовать, и возрождение злой воли в добрую может быть, но прекращение существования злых волей в мире быть не может до конца существования мира сего и века сего; в-третьих, добрая воля не может заимствовать от злой воли образа ее действования; в этом случае добрая воля абсолютно отрицает для себя образ поведения злой воли; в-четвертых, пассивное добро не определяет идею добра по его содержанию; в-пятых, пассивное добро перейдет в служебное отношение злу, коль скоро не перейдет в активное, наступательное добро против самой злой воли, спасая ее от ней самой; в-шестых, защита и охранение добра в мире, будучи делом Божия промышления о мире, вменяет всякой доброй воле в обязанность стоять на страже воинствования против зла и оберегать нравственность и нравственный порядок в людях: люди доброй воли в этих своих действиях в мире должны отображать собой Бога; в-седьмых, Церковь в своих действиях идеально стоит в призвании добра в мире и, блюдя правду, закон, любовь и милосердие, готова бывает и влиять всегда на злую волю в добром и принять всякую злую волю в свое общение, коль скоро эта последняя обратится от зла и скажет: «каюсь», – к такому же образу поведения и действия Церковь наставляет и всякую частную добрую волю; в-восьмых, Церковь перестала бы быть телом Иисуса Христа, если бы оставалась пассивной или равнодушной к разрушительному действию злых волей, не стремясь активно сократить и обуздать эти воли и не употребив всех доступных ей средств спасти злые воли от них самих; в-девятых, государство, принявшее волю Божию в свою волю, т.е. вошедшее с Церковию в единство воли, обязано иметь свои институты, направленные исключительно к обузданию и сокращению злых волей; в-десятых, в законах христианских государств не должны отсутствовать так называемые «кары закона» для нормального воздействия на злые воли и для сокращения зла в людях; и наконец, в-одиннадцатых, такое явление в международной жизни государств, как война, не есть зло от частных волей или от коллективных волей воюющих государств, а есть как бы стихийное мировое зло этого века, есть вскрытие и кризис «болезни» в волях человеческих и есть судилище Божие в племенах и народах, когда в муках рождения и в муках смерти кладется особенная и чрезвычайная печать Божия на языки и на царства.