Часть V. Слова и речи при избрании на общественные должности и при открытии общественных учреждений
Слово по случаю присяги дворянства Харьковского пред избранием из него лиц на должности по Харьковской губернии, сказанное 25 сентября 1843 г.
Собравшись во храм сей для произнесения пред Богом клятвенного обета в том, что предлежащее дело избрания будет совершено вами со всем вниманием и беспристрастием, как того требует важность его для всей страны нашей, вы, по всей вероятности, предполагаете и от нас услышать теперь что-либо о том же самом предмете. И думаете, может быть, что мы будем убеждать вас быть верными своему долгу и беспристрастными в суждении о достоинстве лиц, вами избираемых. Простите великодушно, если мы не поступим сообразно чаянию вашему, и скажем, что причиной этого – вы сами. В самом деле, зная вас, почитаем подобные убеждения вовсе не нужными, тем паче, что при этом случае, в ограждение от всех слабостей и искушений, будут стоять на страже Крест и Евангелие Спасителя. Возможно ли, чтобы из мужей столь почтенных отважился кто-либо играть неразумно своей клятвой и призывать всуе имя Того, в деснице Которого небо и земля, время и вечность, жизнь и дыхание наше? И в каком деле? – Где собственная честь и польза каждого требуют беспристрастия и добросовестности. А если бы, паче чаяния, нашелся такой недостойный человек в сословии столь почтенном, то мы скорее расположены молиться о нем, яко о погибающем, нежели думать, что наше слабое слово может произвести над ним чудо обращения. У нас нет такого слова; есть только слезы для оплакивания подобной потери совести.
Чем же мы займем внимание ваше в минуты столь священные? Пользуясь редким случаем всеобщего собрания вашего (ибо где можно увидеть вас в такой совокупности?), мы намерены пастырски побеседовать с вами о некоторых весьма нужных предметах, и высказать пред вами несколько мыслей и чувств, которые давно лежали у нас на душе. Надеемся потому и от вас быть выслушанными не с одним хладным вниманием рассудка, а и с чувством сердца, убежденного в том, что с ним говорят от сердца же, по искреннему желанию добра и пользы общей. И, во-первых, примите здесь, у престола Божия, благодарность за то усердие ко храмам Божиим, свидетелями которого были мы среди пастырских странствий наших по градам и весям во многих местах. Дух наш радовался, видя, как многие из вас умеют употреблять блага земные во славу верховного Раздаятеля всех благ. Да ведают таковые, что они своим попечением о доме Божием упрочивают надолго благосостояние собственных домов своих. Ибо Тот, Которому покланяемся мы, яко Господь всяческих хотя не имеет нужды в наших дарах и приношениях, но тем не менее со благоволением взирает на любящих святыню дома Его, и за ревность о благолепии его обещает милость и благословение не только самим попечителям, но и всему потомству их. Пример того – святой Давид, о котором за его любовь к дому Божию сказано пророком, что сынове его сядут до века на Престоле Его.
После того нельзя не пожелать, чтобы благой пример некоторых нашел себе подражание у всех, и всего скорее у тех, кому, судя по их состоянию, остается только принять решимость, дабы выйти из злополучного разряда людей, нерадящих о святыне дома Божия. И в этом отношении, признаюсь, я не могу понять, как, имея средства создать или обновить дом Божий, можно оставаться праздным зрителем его развалин или безобразия!.. Где же в таком случае благородство духа и крови? Где образование и вкус? Где даже радение о своей чести? Ибо по чему первее судит о владельце селения всякий – и приходящий, и исходящий? Не по храму ли Божию? Не найдет никто странным, если у владельца селения нет чертогов пышных; но всякий подивится и осудит, увидев храм Божий, оставленный в небрежении. – И не у этого ли храма лежит целый ряд предков, трудами которых стяжано все благосостояние владельца? Не под сенью сего ли храма будет почивать и прах того, кто теперь так безрассудно оставляет его без внимания?
Вместе с храмами да соделаются предметом попечения вашего и их священнослужители! – Вы не можете не чувствовать, какую великую жертву приносят они своему званию, отрекаясь от всех видов честолюбия мирского и заключаясь на всю жизнь в тесном кругу обитателей своего селения. Не можете не знать, с какими трудностями и усилиями сопряжено добросовестное исполнение обязанностей духовного сана и везде, тем паче по селениям, и как мало за все это вознаграждения в нашем мире для священнослужителя, каким стеснениям подлежит самый домашний быт его. Кому же облегчить это столь же священное, как и тяжелое иго обязанностей пастырских, кому усладить эту горечь звания, как не владельцу селения? И много ли требуется для того? Может быть двадцатая, или тридцатая, даже пятидесятая часть против того, что иждивается нередко на предметы, вовсе не нужные.
Здесь опять мы должны обратиться с благодарностью от лица Святой Церкви к тем из вас, которые поняли важность этого предмета, и делают со своей стороны для священнослужителей все, для них возможное. Они же первые видят и плод этого образа действий, видят в усердии священнослужителей к исполнению дел своего звания, видят в благочинии служения церковного и совершения Таинств христианских, видят в благонравии и степенности поселян, назидаемых словом и примером своих пастырей. Но что препятствует и всем прочим владельцам вступить в столь естественное и благотворное отношение со священнослужителями их церкви? – Некоторые недостатки некоторых священнослужителей? Мы первые готовы пролить слезы о их падениях; но, братие мои, не должно ли вспомнить при этом о печальном положении священнослужителя – быть непрестанно окруженным, с одной стороны, крайними нуждами, с другой, – непрестанными соблазнами и искушениями? Кто знает сие положение (а вам ли не знать его?), тот вместо ропота и осуждения скорее будет удивляться, как не много еще такого, за что можно винить служителей Церкви! Как сила духа и веры может торжествовать в них над непрестанными нуждами, лишениями и соблазнами! И сколько прекратится недостатков, сколько уцелеет талантов, если вы примете сердечное участие в положении служителей алтаря! Обеспеченные в своем внешнем состоянии, облегченные в исправлении своих обязанностей, введенные в ваш круг, нашедшие между вами лучший образ времяпрепровождения и отраду душевную – они скоро обрадуют вас такими совершенствами, которых вы, может быть, и не подозревали в них. С уверенностью говорим таким образом, потому что опыт некоторых из вас же давно готов подтвердить все это. Дабы не показалось кому-либо, что мы занимаемся в настоящие минуты только непосредственно своими и своим, поспешим прейти к собственному положению вашему, которое – Бог свидетель! – не чуждо нам ни в каком отношении.
Утешительно видеть, что воспитание детей составляет для вас одну из важных и любимых обязанностей. Но для успеха в деле, как известно, мало того, чтобы заниматься им усердно; надобно еще уметь заниматься, как должно. Если в каком случае ложный путь не может привести к желанной цели, то в деле воспитания. Спрашивается: можно ли назвать истинным путем при воспитании, когда дитя, вопреки природе, без всякой особенной нужды отторгается, во-первых, от сосцов матерних и воздоенное чуждым млеком предается потом всецело во власть воспитателей иноземных? Когда раздружаясь таким образом от колыбели не только с языком и нравами отечественными, но и с самым семейством, приучается к такому образу мыслей, чувств и жизни, который, может быть, и не худ, – только не для нас, – а на берегах Сены или Темзы?.. Но такое несчастное воспитание, к сожалению, до того сделалось господствующим, что воспитанный иначе почелся бы от многих за человека невоспитанного. Посмотрите на воспитываемого таким образом: ему не более десяти или двенадцати лет, и он знаком уже с языком галла и тевтона; в уме его много понятий и познаний, которые видимо превышают его лета и даже здоровье; но, вместе с тем, он не умеет еще положить на себя крестного знамения и произнести необходимых для христианина молитв; не видел доселе большей части священнодействий церковных; не знает, как назвать по-русски многие предметы, самые родные и необходимые; всем видом своим похож на иностранца; едва не с презрением смотрит на все, его окружающее, и мечтает уже о том, чтобы, улучив возможность, стремглав нестись за пределы Отечества. Скажите сами, чего можно ожидать от такого воспитания не только для Церкви и Отечества, но и для отца и матери? Думаете ли, что дитя из чуждых сосцов иссосет приверженность к своим родителям? из иноземных уст выучится любить Россию и свой край? что посредством лепетания на непонятном для окружающих его языке обоснуется душевный союз между будущим владетелем и владеемыми? Знаем, почтенные слушатели, что можно сказать против подобных советов и замечаний; но мы предлагаем их не для состязания и не в виде правил безысключительных, а, главным образом, для того, чтобы остановить на этом важном предмете внимание ваше. Собственный здравый смысл каждого из вас должен определить, что в сем отношении нужно изменить, или оставить как есть, что должно прибавить, или убавить. В побуждение к тому не можем, однако же, не указать вам на горький плод превратного воспитания, который со слезами должны вкушать теперь некоторые из отцов и матерей, вам небезызвестных.
От меньшего семейства вашего прейдем размышлением к большему семейству – вашему же. Так называем мы, и надеемся, никто из вас не станет против этого названия, – круг людей, вам подвластных. Не сему ли большему семейству вашему меньшая семья ваша обязана всеми выгодами своего состояния? После того не должно ли по всей справедливости ожидать, что взаимное отношение между этими двумя семействами будет состоять не из подчинения только одного власти другого, а и из взаимной любви, услуг и уважения? Тем паче, не должно ли предполагать, что неравенство между владетелем и владеемыми не прострется до той резкой и неестественной противоположности, смотря на которую можно подумать, что род человеческий произошел не от одного прародителя и не одинаковое имеет предназначение, когда одна часть его, и притом самая большая, осуждена по видимому лишаться всего, все терпеть, всему и всегда служить, а другая – несравненно меньшая, уполномочена как будто свыше пользоваться трудами других, все иметь, всем располагать и делать с подобными себе, что захочет?
Но скажите сами: много ли сделано доселе, дабы эта злополучная противоположность не бросалась в глаза всем и каждому? Сто раз, вероятно, было думано и соображено у многих, как усовершить свое хозяйство, возделать поле, очистить луг, ввести у себя новую отрасль промышленности, усилить или переиначить прежнюю; но подумано ли у этих же людей хотя раз основательно о том, как соразмерить собственное состояние с состоянием владеемых? как последним преподать необходимые понятия, которых требует в них человечество? как оградить их нравственность? предохранить и восстановить здоровье? как успокоить старость, призреть сиротство, доставить утешение на одре болезни, как предать самые останки умерших общей матери – земле? Где же после того будут плоды того образования, к которому мы все так стремимся? Ужели они выразятся в том, что мы будем воспитывать и облагораживать огромные стада бессловесных животных, а сотни тысяч разумных собратий наших, их воспитывающих, будем оставлять в состоянии бессловесных? То ли величие духа, когда чертоги наши заспорят высотой с окрестными горами и наполнятся всякого рода драгоценными безделками, а хижины подвластных нам будут походить на убежища зверей и не иметь у себя света Божия? Тот ли вкус, когда мы, не переводя дыхания, станем следить на зрелище100 за отчаянными извитиями голоса, рук и ног лицедеев, и останемся без очей и ушей при виде горького жребия подручных нам, при стонах старца, которого силы истощены на полях наших, при вопле сирых, которых отцы провели всю жизнь в служении нам?
Не суетное желание витийствовать приводит нас, почтенные слушатели, к этим противоположностям и сближениям, а чистая любовь к человечеству и искреннее усердие к собственному благу вашему... Ибо в ком же человечеству иметь голос за себя, как не в служителях того Бога, Который самое высшее доказательство Своего величия явил в том, что положил за всех нас на Крест душу Свою? Ужели и вам слышать уроки и напоминания касательно обязанностей ваших к подручным вам только на зрелищах из уст лицедеев, и никогда не услышать этого у престола Божия, из уст служителей Церкви? Вы клянетесь ныне соблюдать правду, а мы клялись соблюдать и возвещать ее! Да будет же день сей началом не избрания только некоторых из вас на некоторые должности, но возобновлением для всех и каждого священной обязанности – служить человечеству в лице подвластных вам! Этого ожидает от вас страна наша, Отечество, монарх и Святая Церковь! Аминь.
* * *
В театре – Ред.