Слово в Понедельник Святой Пасхи
«Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века».
Так говорим мы ежедневно в Символе веры. Всем и каждому даем знать, что мы не принадлежим к числу тех жалких людей, кои думают, что смертью все оканчивается для человека и сам человек.
Мы, напротив, веруем и исповедуем, что смертью прекращается только жизнь временная, земная, тленная; а жизнь вечная, бессмертная, безболезненная, совершенная, смертью только что начинается. «Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века».
Чаяние великое и славное! Исповедание самое светлое и утешительное! – Что же они производят в нас? Свойство всякого ожидания таково, что оно сильно действует на ожидающего и заставляет его самого действовать. Посмотрите на земледельца: он ожидает всхода посеянных семян и будущей жатвы – и это ожидание занимает его всего; он ложится спать и встает с мыслью о том, что-то будет с его полем и нивой. Уже не раз он был на ней, и смотрел: начинает ли всходить зелень, и какова она? Об этом, о будущем урожае, рассуждал он при всяком случае целую зиму. К этому все готовит. Вот что производит чаяние в земледельце!
Посмотрите на человека, «деющаго куплю»: он отпустил товары в известное место, и ожидает – что будет на торжище; как занят он сим ожиданием! Всякая весть из того места его трогает; всякая перемена погоды на него действует: то печалит, то веселит, так что на лице его можно читать, что на дворе и что делается с природой. Так действует чаяние на купца!
Посмотрите на человека, преданного науке, который чает достижения ученой степени или отличия: чего не приносит он в жертву осуществлению сего чаяния? Жертвует нередко самой жизнью. А сколько ночей, проведенных без сна над книгами! Сколько трудов перенесено!
Вот чем сопровождается всякое чаяние в земных делах! Оно заставляет человека трудиться, не жалеть, так сказать, убивать себя.
Мы чаем жизни вечной: такое чаяние, пред коим все прочие земные чаяния весьма малы и, можно сказать, ничтожны. Судя по великости сего чаяния, какому бы великому долженствовало быть его действию! Не должно ли бы оно занять всю нашу душу, распространиться на всю нашу жизнь, проникнуть собой и оживить всю нашу деятельность? Так и было с теми, у коих упование жизни вечной было не на языке, а в сердце, у коих вся жизнь была распоряжена по сему упованию – была, так сказать, прямым и непрестанным отголоском его.
Что производит упование жизни вечной в нас? Что делаем для него мы? – И, во-первых, сообразна ли вся жизнь наша с сим ожиданием, как того требует великость и важность самого ожидания? То есть, живем ли мы так, как должно жить людям, ожидающим блаженного бессмертия и жизни в Боге? – Можем ли указать в жизни нашей и сказать: это предпринято мной именно потому, что я ожидаю жизни вечной; а это по тому самому оставлено мной? – И много ли такого? Может ли каждый сказать: ради жизни вечной я примирился с таким-то и оставил вражду, ибо в жизни вечной одна любовь, а вражды нет? Может ли кто сказать: ради жизни вечной, я отказался от такого великого, но неправедного прибытка, ибо в жизни вечной нетерпимо сие: она требует одной правды? Может ли кто сказать: я, ради жизни вечной, терпеливо переношу лишение моих детей, смерть сродников: ибо что же, если они взяты скоро? Не туда ли они пошли, куда всем идти должно? И не лучше ли им там, у Господа, нежели здесь, с нами, среди моря соблазнов и искушений? Много бы можно предложить подобных вопросов: но довольно и предложенных, дабы внимательный слушатель вопросил потом сам себя: действует ли на него, на его нрав и жизнь ожидание жизни вечной?
Мы, вместо дальнейших вопросов, предложим одно замечание, и скажем, что из всех ожиданий и чаяний наших, чаяние жизни вечной остается праздным, почти без всякого действия. На словах говорят: чаю жизни вечной, а на деле действуют все так, как бы одна только жизнь временная, а вечной не было.
Кто теряет от сего – жизнь вечная или мы? Жизнь вечная не теряет ничего: она придет в свое время и посрамит собой худых ожидателей. Но с нашей стороны – потеря великая, невознаградимая. Ибо, если бы мы были проникнуты упованием жизни вечной, то, во-первых, были бы стократ лучше – и в мыслях, и в чувствах, и в нравах, и в поступках, а это самое уже было бы великой наградой. А кроме того, во-вторых, худое ожидание жизни вечной делает настоящую жизнь мрачной, тягостной, горькой. В жизни много неизбежных лишений, страданий, потерь. Живое ожидание жизни вечной могло бы все это облегчать и услаждать, а теперь этого нет. Особенно блаженное упование бессмертия могло бы услаждать наши горестные минуты жизни, например, во время болезни, перед смертью. А теперь как мы умираем? Смерть есть величайшее для нас бедствие.
Здесь-то познается, как ожидаем мы вечной жизни и как любим ожидать. Показываем себя сами. Ибо если бы твердо чаяли, то как бы страшились того, чего чаем? Это – явное противоречие! Посмотрите на чающих воистину – для них Ангел смерти был любимейший вестчий возврата в Отечество!
Перестанем же, возлюбленные, лишать сами себя величайшего блага! Постараемся оживить в себе надежду безсмертия, а она, оживленная, оживит нас всецело и сделает мужественными среди самых тяжких искушений, веселыми на одре смерти. Аминь.