II. Об уместности термина «Церковное Законодательство»

«К числу таких важных недостатков, говорит г. Суворов, принадлежит, прежде всего, учение о церковных законах» (стр. 528). В чём же погрешает это учение? Рецензента поражает, что, говоря об источниках церковного права, я иногда употребляю выражения: церковные законы, церковное законодательство. Мне кажется, что в подобных выражениях нет ничего необычного и неправильного; они приняты с незапамятных времён и доселе употребляются всюду и всеми канонистами. В доказательство употребления этих выражений на Руси достаточно припомнить читателю, что до недавнего времени наука церковного права в наших университетах называлась Церковным Законоведением и, соответственно этому, и первые руководства по церковному праву назывались руководствами по Церковному Законоведению (Записки по церковному законоведению прот. Скворцова и Курс церковного законоведения арх. Иоанна). В заграничных курсах церковного права тоже во всех встречается отдел о церковном законодательстве (Kirchliche Gesetzgebung), в котором различаются в частности, например, епископское законодательство (bischofliche Gesetzgebung), законодательство провинциальных соборов (Gesetzgebung der Provinzialsynoden); употребляется даже (о ужас!) выражение legislatio, по мнению г. Суворова, всего более неуместное в учении о церковном правообразовании (Richter. Kirchenrecht, p. 274). Сплошь и рядом употребляется также у заграничных канонистов выражение: церковные законы. Напр. у Шульте (Das Katholische Kifchenrecht I, p. II) читаем: кто принадлежит к церкви, тот этим самым принимает на себя обязательство повиноваться её законам (Gesetzen). Или: xanωn, regula употреблялось относительно всякого церковного закона (Kirchengesetz), издан ли он собором, каким ни будь или папой (стр. 21). Или: законы в собственном смысле составляют постановления соборов (стр. 49). К числу полномочий церковной власти относится право издавать законы (Gesetzen), необходимые для жизни верующих (2:100). Даже в собраниях церковных правил иногда встречается выражение: канонический закон (καnοnixος nομος. Ник. соб. пр. 13). Законы церковные допускают и юристы, например Моль (Энцикл. Госуд. Наук стр. 6, 7, 25), Гиншиус (Handbuch der offentlichen Rechts der Gegenwart. B. 1:256). С другой стороны усвоенное церковным нормам выражение «церковное правило» (καnωn, regula) которое г. Суворов считает единственно уместным для обозначения постановлений церковной власти, вовсе не отличается исключительностью в своём значении и употреблении, какую ему усвояет г. Суворов. По первоначальному своему значению καnωn значит правильно-линейный инструмент, употребляемый при обтёске камней, дерева и других подобных материалов для более правильного и плотного соединения их между собой (напр. линейку, наугольник, ватерпас и пр.). Но кроме того этим термином обозначался в древности свод известных положений у грамматиков, философов, медиков. Употреблялось regula и у римских юристов и означало краткое положение, выражающее сущность той или другой правовой нормы, или основный мотив известного правового института, например nuptias non concubitus, sed consensus facit, или: heredem ejusdem potestatis jurisque esse, cujus fuit defunctus, constat. В конце Дигест (lib. 50 tit. 17) помещён свод подобных юридических афоризмов: de diversis regulis juris antiqui. В Базиликах (lib. 2. tit. 3) этот свод носит по-гречески заглавие: peρί δiαφόρωn xαnόnωn δigαίου άοχίου. Он помещён и в прибавлении к Шестикнижию Арменопула (Appendixtit. II), под заглавием: περί xαnόnωn δiαφόρωn (по изданию Геймбаха стр. 780–794). У Цахариэ (Anecdota p. 170–175) издан юридический памятник неизвестного автора, заключающий в себе изложение юридических афоризмов, извлечённых из Юстиниановых институций под заглавием: Кάnοnες τῶn Ιnστiτούτωn = Regulac Jnstitutionum (Mortrouil. Histoire du droit byzantin, t. I. p. 167–168. Срав. Лашкарёв. Право церковное в его основах. Изд. 2. Киев 1889, стр. 68–69). По методе рассуждения г. Суворова следует думать, что во всех приведённых выше юридических памятниках надобно видеть собрание правил церковных, или же нужно прочитать самую строгую нотацию римским и византийским юристам за произвольное употребление юридических терминов, принадлежащих другой области. Древние же юристы не стеснялись тем, что слово καnωn = regula употребляется преимущественно в церковной сфере и в другом значении, чем в области светского права, и не опасались от употребления его в юридических сборниках никакого смешения понятий. Если зазирать выражения «церковный закон, церковное законодательство», как выражения, заимствованные из другой юридической сферы, в таком случае придётся, для последовательности, изъять из обращения в области церковного права много и других юридических терминов: церковное право, церковный суд, церковное наказание, церковное управление, церковная власть и пр. Но об этом никто не думает (и сам г. Суворов. См. его Объём дисциплинарного суда стр. 2, 4) и в этом нет никакой надобности. Употребление в области церковного права упомянутых общеюридических терминов не ведёт, ни к какому смешению понятий или «пертурбации в головах», по выражению г. Суворова; прилагаемый к этим терминам, например, право, эпитет «церковное» определительно указывает, о каком праве идёт дело. Кроме того, что сам термин «церковный закон» указывает читателю, о каком законе идёт дело, в моей книге это выражение часто заменяется выражением «церковные правила, соборные правила» и т.д., что даёт прямой комментарий выражению «церковные законы». А затем в моей книге, после изложения учения о происхождении и составе церковных правил, ведётся нарочитая речь об отношении их к государственным законам (стр. 11), – новое указание для читателя, что у меня церковные законы отличаются от государственных законов. Да, наконец, если уж г. Суворову почему-либо моя терминология в данном случае показалась неудобной, то он, не отступал от правды, мог сделать упрёк только в неудобстве этой терминологии, неопределённости, и т. п. А между тем г. Суворов, игнорируя, в каком смысле я употребляю выражение «церковный закон», строит на этом термине обвинение, будто я проповедую, что церковь законодательствует в сфере государственной. Что может быть страннее подобного обвинения? Кому придёт в голову утверждать, что церковь может издавать законы государственного характера? Если бы рецензент хотел знать мою мысль, то он бы нашёл в моей книге много мест, где ясно высказывается прямо противоположное учение, например на стр. 2 он мог бы прочитать: «церковная дисциплина (основывающаяся на церковных законах) имеет нравственно-принудительный характер, а не материально-принудительный, какой свойственен государственным законам». Но рецензент смело утверждает (стр. 528), что у меня в книге термин «закон» употребляется в собственно юридическом смысле (это значит тоже, что в государственном смысле, по мнению г. Суворова), что «все греческие каноны, вошедшие в Книгу правил, называются у меня законами, и, напротив, о законах в собственном смысле, как источнике церковного права, умалчивается (стр. 531). Поэтому г. Суворов читает мне далее наставление такого рода: «о законодательстве, епископских соборов в римской империи, до признания императорами христианства, было бы столь же неосновательно говорить, как было бы неосновательно придавать законодательное значение соборам нынешних раскольничьих архиереев. Даже в византийской империи епископы не законодательствовали, а составляли каноны. Юрист не должен позволять себе говорить о временах Юстиниана, будто церковные законы издавались тогда соборами епископов и будто императорские законы этих времён не принадлежали собственно к церковным законам, как касающиеся разных внешних для церкви вещей» (стр. 530. 531). Читатель видит, что усвояя церкви право законодательства в своих делах, я, по мнению г. Суворова, вторгаюсь в область государственного права и приписываю церковной власти то, что принадлежит безраздельно государственному законодательству. Повторяю, что я не думал усвоять церкви права издавать государственные законы, что для обвинения меня в таком мнении нет никаких данных в моей книге. Напротив, в моём курсе ясно проведена мысль, что церковь есть особый общественный организм, существующий в государстве, но не смешивающийся с ним и имеющий право автономно издавать правила или законы относительно своих внутренних дел, которых, конечно, не нужно смешивать с законами, исходящими от государственной власти. Если иметь в виду только то, что сказано в моей книге о данном предмете, то обвинение г. Суворова решительно непонятно и в высшей степени странно. Обвинение это получает объяснение, если всмотреться в воззрение самого г. Суворова на церковное законодательство, которое сквозит в его аргументации. Жаль только, что рецензент не заявил своего воззрения прямо, без обиняков, не маскируя его неосновательными и нелепыми обвинениями против других.

Обвинение меня г. Суворовым в том, будто я проповедую, что церковь может издавать государственные законы, возникло не из неопределённости моей терминологии о церковном прав образовании, а из того оригинального взгляда г. Суворова, будто церковь совсем не имеет права законодательства в своих внутренних делах. По мнению г. Суворова, совсем неуместно противоположение двух правительственных властей – церковной и государственной, «духовная иерархия не есть правообразующий, законодательный фактор в церкви», напротив «монарх есть высший источник правосудия и представитель Бога на земле, он же есть верховная правообразующая власть по всем сторонам народной жизни» (Юрид. Вестн. стр. 534, 539). Поэтому, по мнению г. Суворова, неосновательно говорить о законодательстве епископских соборов в римской империи до признания императорами христианства; даже в византийской империи епископы не законодательствовали, а составляли каноны (стр. 530). Моё учение о законодательстве совсем другого характера. Исходным пунктом его служит понятие о церкви, как автономном общественном союзе. Церковь Христова имеет свою стройную организацию, находится под невидимым главенством Господа Иисуса Христа, видимым же образом управляется пастырями церковными, которым вверена духовная власть от Христа и апостолов. Церковь Христова управляется по своим собственным правилам, данным ей от её Основателя Христа, апостолов и последующих пастырей. Несмотря на особенность задачи, отличающую церковное общество от всех других сфер общежития, не смотря на его самостоятельность по происхождению и внутренней жизни, оно, как явление общественного характера, необходимо входит в соотношение с государством. Государство, как устроитель правового порядка в общежитии, определяет внешне правовое положение церкви среди прочих сфер общежития, вводит её в систему государственных учреждений, охраняет её права и преимущества, даёт свою санкцию её правилам и уставам, признаёт должностное положение представителей церковной власти. Таким образом, со стороны внешне – правового положения в государстве, церковь находится под охраной и опекой государственной власти. Но от этого церковь не обезличивается пред государством, не сливается с ним, а сохраняет самобытность своей внутренней жизни, автономию в своей деятельности. Покровительствуя церкви, государство не может вмешиваться во внутренние дела церкви, не может присвоить себе права законодательства и распоряжения в этих делах. Божественное происхождение церкви, священный характер церковной власти и церковных правил должны удержать государство от подобного рода посягательств. Постановления церкви сами по себе имеют обязательную силу для всех её членов без всякого внешнего утверждения. Всякий член церкви потому самому, что он принадлежит к церкви, обязан повиноваться всем её установлениям, как голосу самого Христа. И в таком положении находилось церковное законодательство в продолжение трёх первых веков христианства. С поступлением церкви под покровительство государства, при императоре Константине Великом, постановления её получили силу гражданских законов. Для получения этого значения они стали утверждаться санкцией государственной власти. Государство имеет право законодательства относительно церкви, только это законодательство касается внешних отношений церкви к государству и обществу, именно государственного положения церкви, материальных средств церкви, монастырей, гражданских прав и преимуществ клира, как известного государственного состояния и пр. Здесь государство вправе действовать самостоятельно, соображаясь с общественными интересами, хотя и не может оставлять без всякого внимания обычаев и преданий церковных. Государственные постановления относительно внешнего положения церкви и духовенства не принадлежат собственно к церковным законам; но так как они близко касаются дел церковных и по необходимости обязательны для церкви, то, для удобства пользования ими, в древности вносились в кодекс церковных законов наряду с правилами церковными (Курс, стр. 1–3, 11–12). Вот мой взгляд на церковное законодательство и на отношение к нему государственного законодательства, взгляд, существенно отличающийся от взгляда г. Суворова. Спрашивается, который же взгляд правильнее и сообразнее с существом дела, т. е. с понятием о церкви, как об особом общественном союзе, учреждённом от Бога и управляемом церковной иерархией, которая уполномочена от Основателя церкви Христа, продолжать Его дело на земле и для этого издавать надлежащие правила, наблюдать за их исполнением и поддерживать церковный порядок дисциплинарным судом. Ответ, конечно, не может быть сомнителен.

Если бы согласиться с мнением г. Суворова, то нужно было бы поступиться указанным выше понятием о церкви Христовой и признать её уничтожение в государстве; нужно было бы приравнять церковь Христову к языческим религиям, отличительной чертой которых, с общественной точки зрения, был их национальный характер, в силу которого они не имели своей особенной задачи, отличной от задачи государства, служили его интересам, подлежали его законодательству, наряду с другими отраслями государственной жизни, и существовали только дотоле, пока жило само государство (см. мою книгу: Государственное положение религии в римско-византийской империи. T. И. Казань 1881), что совершенно невозможно и несообразно с понятием о церкви Христовой. Если бы согласиться с г. Суворовым, что нет, и не может быть церковного законодательства без участия государства, тогда пришлось бы допустить, что при языческих императорах, в течение первых трёх веков христианства, церковь не имела своего законодательства и никакой правильной организации (ибо какая возможна организация без норм, признаваемых всеми за общеобязательные?), вопреки свидетельству истории, – пришлось бы думать, что и теперь, в странах неверных, православная, а также и другие церкви, существуют без правовых норм, неизвестно каким образом. A затем, пришлось бы думать, что теперь на западе Европы католическая и протестантская церкви совсем лишились правовых норм, так как западноевропейское государство порвало свою историческую связь с церковью, предоставило её себе самой, её внутренним силам и средствам (см. мою брошюру: Новое государство в его отношении к религии. Казань. 1888). А между тем мы знаем, что, с прекращением на западе системы единения между государством и церковью, всё в церкви католической осталось на своём прежнем месте и папа по-прежнему есть полновластный законодатель, распорядитель и верховный судья в делах католической церкви, а протестантство, хотя и неохотно, тоже подумывает жить своими силами. Приведённые факты из действительной жизни, мне кажется, должны убедить самого завзятого скептика в том, что церковь может иметь свои правила, изданные ею помимо всякого участия со стороны государства, и что это бывает всякий раз, как ей приходится жить в разделе с государством, по причине ли его разноверия или по другим обстоятельствам. Должны эти факты убедить и в том, что санкцирование государством церковных законов есть обстоятельство случайного, а не необходимого характера, что оно бывает только при известной форме отношений между государством и церковью, состоящей в тесном единении между ними. И что же привносит и в этом случае утверждение государственной властью правил церковных? Привносит то, что эти правила получают силу государственных законов, делаются чрез то обязательными и в государственной сфере, для государственных чиновников, в государственных судах. Ясно как день, что государство может дать только то, что в его власти и в его компетенции, и может распоряжаться только в своей сфере. Внутренняя жизнь и деятельность церкви находится вне полномочий государства. Этой важной и существенной стороны вопроса не хочет видеть г. Суворов. Отсюда источник его возражений против моего изложения дела. Не составляет возражения против высказанного мною сейчас, и в книге, понимания дела и то обстоятельство, что сами византийские императоры издавали много законов, касающихся внутренних церковных дел. И эти законы подлежат той же оценке, что и законы первого рода, т. е. те, которыми императоры возводили в государственные законы правила, изданные церковною властью, потому что отличаются от них только по форме, а не по значению. Подпишется ли император на соборных деяниях, подтвердит ли соборные определения особым эдиктом, или издаст закон, повторяющий для государства то, что предписано в правилах для церковной сферы, разницы существенной нет, a различие только внешней формы. Сказанное о правилах соборных относится и к постановлениям константинопольского патриаршего синода (Zhishman. Die Synoden und die Episcopal-Amier in der morgenländischen Kirche. Wien. 1867. p. 36.49). Императорские законы, хотя бы они касались и внутренних распорядков церковных, суть законы государственные, определяют государственное положение церкви. В церковной сфере они могут применяться не иначе, как с согласия церковной власти, которая делает их leges canonisatae, и, конечно, в том только случае, если они согласны с нормами, выработанными самою церковью. Здесь уместно припомнить изречение г. Суворова, что для юриста важно то, кем издаётся церковный (?) закон (Юрид. Вестн. стр. 531). Именно по источнику, откуда истекает известная правовая норма, и нужно судить и определять, церковный ли это закон или государственный. Эти законы государственные имеют случайный характер, возможны только при известных отношениях государства к церкви, когда оно делает обязательными в своей сфере нормы, возникшие в сфере церковной. Есть эти законы или нет, внутренняя церковная дисциплина не находится в зависимости от них; нормы её внутренней жизни имеют другое, более глубокое и постоянное основание, чем благоволение или не благоволение государства. Кроме указанных законов государственных, есть ещё законы, которыми определяется положение церкви, как корпорации публичного характера, имущественная правоспособность церковных учреждений, гражданские права и преимущества клира, как известного государственного состояния, и пр. Издание этих законов относится исключительно к полномочиям государства, составляет необходимую принадлежность его верховенства. Будут ли эти законы благоприятны для церкви, или не благоприятны, церковь не может уклониться от них; исполнение их составляет для неё внешнюю необходимость. Изложенный выше мною взгляд на отношение государства к церковному законодательству согласуется с учением и практикой нового западноевропейского государства. Новое государство считает своим, неотъемлемым правом только определять государственное положение церкви, как публичной корпорации, и это делает оно самостоятельно, сообразуясь с общественными интересами, внутреннюю же дисциплину церковную предоставляет автономной деятельности самой церкви, проявляющейся в праве внутреннего законодательства, наблюдения и суда (см. мою брошюру: Новое государство в его отношении к религии). Ознакомление г. Суворова с отношением нового государства к религии должно быть очень полезно для г. Суворова. Оно можете выяснить г. Суворову, как понимают настоящие-то юристы дело церковного законодательства; оно покажет ому, что настоящие-то юристы не называют государственные законы по делам церковным «церковными законами», как это делает на каждой строке своей критики г. Суворов и тем производит диковинную «пертурбацию в понятиях читателей», – напротив, тщательно различают эти два термина; когда они употребляют термин «церковные законы», «церковное законодательство» (Kirchliche Gesetze, Kirchliche Gesetzgebung), то разумеют под этим правила, изданные самими органами церковной власти, а когда говорят о государственных законах по делам церковным, то и называют их государственными законами (Staatskirchenrecht), или внешним церковным правом (das aussere Kirchenrecht) (Richter. Kirchenrecht p. 286)¹.

Сказанного выше могло бы быть достаточно для опровержения мнения г. Суворова о том, имеет ли церковная власть право самостоятельно издавать церковные правила и какое значение имеет государственная санкция церковных правил, а также законы, издаваемые по церковным делам самой государственной властью. Но в виду важности этого вопроса в области церковного права, в виду того, что он нередко подаёт повод к разнообразным мнениям и другим авторам, в виду того наконец, что г. Суворов высказывает свои мнения во имя западноевропейской науки, считая себя единственным представителем её в России, я считаю полезным войти в некоторые подробности по указанному вопросу.