Церковь и интеллигенция

Война шла, но надежды первого времени на обращение русского народа, а в особенности людей образованных, к Матери-Церкви сменялись разочарованием. Большинство россиян интересовалось более внешним политическим устройством, чем внутренним духовным устроением, – скорее светскими правами, чем христианскими обязанностями, и гораздо охотней – выгодой, чем истиной. Духовности предпочитается если не материальность, то душевность, поэтическая мечтательность или революционный бунт (иногда фантастическим образом соединявшиеся, как, например, в творчестве и жизни Александра Блока), своя воля – воле Божественной, временные интересы заслоняют вечные. Массового возвращения интеллигенции из вавилонского плена западной культуры в церковный Иерусалим не произошло.

Вступительная академическая лекция будущего священномученика, прочитанная 26 августа 1916 года, звучит последним призывом к русской интеллигенции и одновременно – последним предупреждением. Ее название емко выражает основную мысль: «Грех против Церкви».

Студенческая молодежь из романа Леонида Андреева «Дни нашей жизни», которая восхищается звоном московских колоколов, призывающих православных к воскресной всенощной, но не спешит на богослужение, а продолжает свой пикник с пивом на одном из обрывов Воробьевых гор, – это, по мнению лектора, наиболее яркий образ, выражающий отступление русской интеллигенции от своих церковных, а следовательно, и народных корней. Ведь «русский» и «православный», «церковный» – это почти синонимы. «Русский народный характер воспитывался в течение целых веков под руководством Церкви, а потому отпадение от Церкви для русского человека и является почти непременно отпадением от России. Россию можно представить без парламента, без университетов, но Россию нельзя представить себе без Церкви»²⁴⁰.

Петровские преобразования раскололи русских людей, по определению Константина Аксакова, на «народ» и «публику»: «Когда публика едет на бал, народ идет ко всенощной; когда публика танцует, народ молится. Средоточие публики в Москве – Кузнецкий мост. Средоточие народа – Кремль»²⁴¹. Замена поклонения Богу в Церкви поклонением кумирам западноевропейской культуры с тех пор – главный грех отступления русского образованного общества, образованного теперь уже не по образу Божию, но по чуждым Церкви западным образцам. Единство допетровского патриархального русского общества, жизнь которого нераздельна с жизнью Церкви, сменилась тяжелейшим расколом этого единого общества на народ и публику, что стало главной бедой России, ее болезненной раной, «которая горит и не дает покоя русскому человеку доселе»²⁴².

Как опытный духовный врач, архимандрит Иларион четко определяет диагноз: «Русская болезнь имеет в основе грех против Церкви. Отношение к Церкви – вот пробный камень русского человека. Кто верен Церкви – тот верен России, тот – воистину русский»²⁴³.

Ставя диагноз, он предлагает и «курс лечения болезни»: «Для излечения разъедающих русскую душу ран необходимо раскаяться в двухвековом грехе против Церкви, возвратиться к вере отцов и дать Православной Церкви прежнее место в жизни государственной и общественной»²⁴⁴. В противном случае последствия могут быть самыми плачевными. Ведь тот, кто отрекся от Церкви, «отрекся от России, оторвался от русской почвы, стал беспочвенным космополитом... Еврей... от закона Моисеева отрекшийся, есть непременно полный нигилист, вредный и для своего народа, и для всякого другого, в котором он живет. Параллельно этому, именно русская интеллигенция поставляла в европейскую жизнь самых радикальных отрицателей, нигилистов и анархистов. Толстой и Бакунин – наши. Русских революционеров гоняют и в Западной Европе. Никакой человек, может быть, так не заглядывал в бездны отрицания, как человек русский»²⁴⁵.

Прежде всего, отец Иларион призывает восстановить патриаршество и вывести управление Русской Церкви из властных органов, где Церковь подчиняется уже даже не православному монарху, а конституционным учреждениям, через которые «теперь юридически обсуждать и решать многие вопросы даже внутренней церковной жизни получили право и Фридман²⁴⁶, и Чхеидзе²⁴⁷ »²⁴⁸. Смотреть на это было особенно больно в то время, когда в России получили полную свободу действий раскольники и сектанты. Вспоминая свои чувства, испытываемые при виде пустующего патриаршего места в Успенском соборе Московского Кремля, отец Иларион не может удержаться от восклицания: «Доколе, Господи! Когда же взойдет на это место верховный пастырь русского народа, возьмет в свои святительские руки свирель и палицу и соберет в единое Христово стадо всех русских людей, включая и тех горохищных овец, которые разбежались теперь по Воробьевым горам и пасутся по чужим и вредным пажитям?..»²⁴⁹