Общий характер язычества и его виды

Все племена и народы, чуждые иудейству и его религии, в библии называются общим именем народов – языки, а их религии – религиями языков, – название, ближайшим образом указывающее на особенное положение и значение еврейского народа в истории религии среди всех других народов древнего мира, т. е. на то, что он один – народ избранный и что только он обладал истиною. Но оно характеристично для нас, как справедливо и глубокомысленно заметил один из новейших немецких богословов², и по отношению к самой религиозной жизни этих, чуждых иудейству, народов древнего мира.

Основная, характеристическая черта всего духовного развития древнего мира и всей его истории есть народная обособленность и исключительность – в противоположность всеобщему, всенародному, общечеловеческому. Христианский мир, напротив, в своей жизни и истории представляет собой стремление ко всеобщему нравственному объединению. В христианстве народное, не уничтожаясь и не утрачивая своего характера, в то же время возводится к общечеловеческому. Древний мир, наоборот, жил разрозненной народной жизнью и не знал подобных стремлений, как не признавал и самого единства в происхождении людей и народов; он не делал даже никаких попыток на то, что ныне зовут космополитизмом. Открытие царства благодати, явление Духа Утешителя, обновившего собою жизнь человечества, призвало всех к единству, после того разделения, в каком находился древний языческий мир, как глубоко-знаменательно выражается это в одной из наших церковных песней: «Егда, снишед, языки слия, разделяше языки Вышний. Егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва».

Что было во всей жизни древнего мира, то было по преимуществу и в его религии, как основной и первоначальной форме его духовной жизни. Язычество, в своем целом, есть система более или менее разобщенных народных религий. Каждая религия, особенно в начальный период своей истории, есть представительница по преимуществу народных интересов в их исключительности, по крайней мере она тесно связана с ними. Боги язычества живут отдельно один от другого; они ведут войны и брани, точно также, как сами народы воюют один с другим, отстаивая свои частные выгоды без всякой мысли о так называемых общечеловеческих интересах. Почти каждая религия существует только для известного племени и народа; каждый бог есть бог национальный и вне страны, где поклоняются ему, он теряет свое божественное достоинство, перестает быть богом, – он обязан защищать только Рим, или Грецию, и вести для этого войну с богами Египта или Финикии. Каждый народ, в соответствие с этим, есть автохтон своей страны, перворожденный и древнейший из народов мира, и ведет свою родословную непременно от богов и богинь; история национальной жизни есть для него история целого мира и человечества; о жизни других народов он не хочет знать и не признает в них ничего достойного себя, ничего великого и славного. Частные свойства богов и богинь носят на себе отпечаток местной природы, стоят в связи с историей и судьбами своего народа и его страны, и вне сферы жизни этого народа не нужны, не пригодны, не понятны, лишены смысла и значения. Обоготворение Нила с его крокодилами или быка Аписа, этих символов земледелия и плодородия, не могло иметь смысла для индийца, или грека, точно также, как наоборот, греческая Аврора или другая богиня, служившая символом или олицетворением силы света, не могла быть понята египтянином уже потому, что последний не видал такого чудного преломления лучей солнца на горизонте в момент его восхода или заката, какое видел грек на островах своего архипелага, где солнце, по словам легенд, купалось в волнах моря, чтоб на утро явиться еще краше и светлее. Таким образом боги язычества живут в тесной сфере, местной жизни и не могут выйти из неё, как из заколдованного круга, без того чтобы не умереть, не уничтожиться. Религия язычества, от начала до конца своего существования, есть не что иное, как бесплодное стремление выйти из этих узких и тесных пределов разрозненной народной жизни. Она развивается и процветает, пока живет в этой сфере, но вместе с тем, как являются попытки на её обобщение, она гибнет безвозвратно и ее место заступает религия общечеловеческой истины. Вместе с тем, как, к концу истории древнего мира. национальности начинают стягиваться к Риму, вместе с тем, как образуется всесветная монархия, религия языческая падает без всякой надежды на восстановление. Она убита в самой основе. Патронатство богов теряет смысл. Рим, заключив в себе национальности древнего мира, принял и их разнообразные религии. Но его пантеон самым бытием своим всего более говорил о падении язычества, о том неестественном положении, в какое поставлены были боги, в нем заключенные. Для религиозного чувства язычника это были мертвые символы, ничего ему не говорящие, – своего рода мумии, у которых остался один призрак жизни и которые готовы разрушиться при первом к ним прикосновении. Они напоминали ему предания, теперь потерявшие смысл и значение, – историю, которая уже кончилась, которою перестали жить народы, подчиненные Риму; они были теперь только олицетворением политической смерти народов. Всесветными они не могли сделаться потому, что носили колорит своей страны, привязаны были к её истории, а этой последней не могли уже покровительствовать, потому что её не было, потому что она прекратила свое существование.

Но это только внешняя сторона явления, – она важна для нас потому только, что указывает нам на внутренний характер и содержание языческих верований. Эта разобщенность языческих религий необходимо связана с языческим воззрением на само божество и им обусловлена. Здесь видим мы, что язычество в своем целом есть религия натурализма в широком значении этого слова. Оно есть обожание природы и бытия конечного, ограниченного. Религиозные представления все и всецело привязаны к потоку явлений природы и человеческой жизни и не возвышаются над миром видимым; божества ищет древний человек среди того же мира, в котором живет. С психической точки зрения, это – состояние духовной пассивности, зависимости от природы, которая подавляет собою мысль, чувство, разум; это есть отсутствие сознания о могуществе внутри человека скрытых сил разума и свободы: природа, а не человек, является здесь действующею силою; она дает ему законы и повеления; человек её раб. Для язычника всюду и везде жизнь и движение; всюду духи с влиянием то благодетельным, то враждебным, весь внешний мир полон жизни и таинственности, силы и значения; земля и вода, воздух и небо – все скрывает в себе силы, влияющие на человека, надзирающие за его жизнью, решающие его судьбу: только внутри его собственного существа – пустота и бессилие. О силе самосознания он не знает. Его собственные представления, его внутренние, психические состояния, – его скорбь и радость, его восторги и неудовольствия иногда кажутся ему не его самодеятельностью, а внешними, посторонними силами, – богами радости и плача, гнева и любви. На низших ступенях язычества человек не только не возвышает себя над потоком явлений, но и смешивает свое внутреннее с внешним, так что вся жизнь его превращается в мечту и сновидение. Отсюда мифы, – эти «сония» древнего мира, из которых слагается содержание его религиозных верований. Словом, это хаотическое состояние духовной жизни. Но и сознание своего могущества не ведет его далее – к бесконечному идеалу разумной жизни; он останавливается на этом сознании своего могущества и боготворит человеческую природу. – Таков общий характер язычества. Вся история его от начала до конца есть стремление освободиться от оков природы, подняться сознанием над миром видимым и вообще бытием конечным, но – стремление, бесплодное. За черту этого мира оно не переступило.

Итак язычество в своем целом есть религия натурализма. Древний человек ищет божества в мире природы и бытии конечном. Но в области природы и конечного мира бытие не одинаково и носит разнообразный характер. На этом основано и разнообразие политеистических верований, их различные формы и виды, и их сравнительное достоинство. Исчерпывая собою область явлений природы и вообще бытия конечного, язычество принимало различные формы, меняло их, а вместе с тем проходило различные фазисы религиозного сознания, представляло собой различные ступени в развитии религиозного сознания.

В каждой из языческих религий человек боготворит сначала природу в её непосредственных явлениях, ту сферу, среди которой живет; за тем, – сообразно с этой природой, роскошной или бедной, выдающейся с той или другой стороны, усыпляющей или возбуждающей его деятельность, направляющей эту деятельность на те или другие цели, – стремится к более сложным и отвлеченным представлениям о жизни природы, об основе и началах этой жизни. Различие в том только, что один народ заходит далее в этом стремлении, другой менее, один достигает до представлений о силе духа, другой останавливается на переходе от явлений природы к явлениям разумности, третий остается исключительно в области явлений бездушной природы, выбирая из неё особенно выдающийся круг явлений.

Если мы сопоставим вместе все, что известно о верованиях язычества и разнообразие их приведем в систему; то увидим, что язычество, действительно, исчерпывало собой весь круг явлений природы и конечного бытия – от бездушного камня до человеческой личности, от явлений, принадлежащих к области минералогии, до явлений психических. Вместе с этим, или параллельно этому, увидим и различные ступени или градации в развитии религиозного сознания.

Все разнообразие языческих верований, все содержание древнего религиозного натурализма может быть разделено на два отдела или подведено под два главные вида. Все оно сводится или к обожанию природы – мира внешнего, или к обожанию самого человека. Говоря школьным языком, язычество есть натурализм или а) объективный – обращенный на мир внешний, или б) субъективный – направленный на внутреннее, психическое состояние самого человека. Первый, т. е. объективный, натурализм более выдается в истории язычества и более развит. Он обнимает собою большинство древних языческих верований и имеет гораздо более широкое значение в истории, древних религий, чем последний.

А. Преимущественным предметом обожания в язычестве была, как мы сказали, внешняя природа. Этот самый широкий и много-объемлющий вид религии может быть в свою очередь разделен на несколько частнейших видов или моментов в состоянии религиозного сознания.

1) Божества ищет древний человек прежде всего в телесно-чувственных и дробных явлениях природы. Природа является его религиозному сознанию не как целое, а в форме единичных предметов, поражающих его чувство. Первый, грубейший, вид обожания природы есть обожание отдельных предметов природы в их непосредственности, как они даны чувству, – скала, гора, как она представляется в её непосредственном явлении. Это, так называемый, фетишизм, в широком значении этого слова³. Здесь нет представления о каких либо силах, скрытых в явлении: божество есть отдельный предмет внешних чувств; оно не населяет только собою леса и горы, реки и моря, но есть этот самый лес, эта самая гора, по которой ходит человек, эта самая пища, которой он питается. Человеческое сознание на этом моменте совершенно пассивно, бездеятельно и мертво: человек только глаз, только ухо, душа его только зеркало, пассивно отражающее явления; природа совершенно подавляет мысль и сознание. На этом моменте вся область явлений природы может быть и бывает предметом обоготворения, начиная с неподвижных элементов природы и кончая явлениями звездного неба. Горы и утесы, камни и скалы, вода и воздух, огонь и молния, растения и животные, наконец солнце и звезды – обычный предмет обожания в древнем мире, как и у нынешних диких⁴.

Несколько выше этого стоит Фетишизм в собственном и строгом смысле этого слова, когда из предметов природы искусственно создаются кумиры для поклонения. Здесь, также как и в предыдущем моменте, предмет природы обожается в его непосредственном виде, но он воспроизводится уже самим человеком. Здесь заметна уже некоторая самодеятельность со стороны человека, тогда как там он совершенно пассивно подчиняется явлению. Там природа говорила человеку: «я твой Бог»; здесь сам человек говорит ей: «ты мой Бог», или: «я хочу, чтобы ты была моим Богом»⁵. При искусственном созидании фетиша, ему дается известная сигнатура, известный знак того, что данный предмет избран для поклонения: на камне дикарь делает углубления для обозначения глаза или проводит черту для обозначения носа, и камень делается кумиром. Таким образом предмет обожания выделяется из среды других подобных предметов. Человек здесь становится ближе к своему божеству: он обладает им. Он может иметь его всегда при себе, переносить с собою с места на место. Вследствие этого такие искусственно созданные кумиры или фетиши обыкновенно обращаются в домашних богов и защитников рода, племени, общества и каждого отдельного человека⁶. Сигнатурой искусственного фетиша служат или человеческий вид, или одежда и различные привески⁷.

2. Фетишизм последнего рода есть уже переход к дальнейшей ступени, когда обожается предмет природы не сам в себе, а по своему внутреннему значению. Это ступень так называемого шаманства или символизма – обожание таинственных сил, которые скрыты в явлении, или на которые оно указывает, для которых служит чувственным знаком. Здесь уже различается внешнее от внутреннего, материя от силы, в ней живущей. Предмет природы – только носитель божества невидимого, неуловимого, только символ, только знак присутствия этого божества; явление – только внешний орган для действий божества, только представитель иной, невидимой, таинственной силы, ему присущей, только вместилище этой силы, её сосуд. Это та ступень обожания природы, когда является, так называемый, демонический культ, т. е. обожание предполагаемых в явлении таинственных сил, под формою духов. Все делается теперь вместилищем этих демонов, этих могучих сил, то враждебных, то благодетельных для человека. Земля и вода, небо и воздух наполнены этими демонами, этими духами. Культ демонический есть явление в истории религии общее всем известным народам древности. Но эти духи – в шаманстве – не духовные существа; они всецело принадлежат той же природе и материи. Это даже не столько живые существа, сколько призраки, тени предметов и явлений, их бледные облики; это сущность того же чувственного предмета и явления, утонченная в представлении, – простое олицетворение понятия о силе, скрывающейся от глаза, от чувства, и представляющейся могущественной. Они большей частью слиты с предметом или явлением, которое воплощает их, или которому они присущи⁸. Только в последствии, при дальнейшем развитии религиозных представлений, духи шаманства из этих призрачных теней становятся или отвлеченными типами явлений, лежащими в основе их силами, или принимают характер живого, разумного существа⁹. «Человеческий дух, справедливо замечает по этому поводу Вуттке, в шаманстве, по-видимому, начинает возвышаться над землею и явлением, доходя до идеи силы, но только затем, чтобы снова упасть на землю». В символизме идея силы или божества становится уже несколько отрешенной от предмета, который служит её представителем. Таинственная сила может только на время воплощаться в явлении, или только сообщать ему часть своих свойств, но она может быть и удалена от него по своей природе, – земное явление может быть органом силы, живущей в самой себе, или вдали от него – в звездном мире.

Таким образом на этой ступени религиозного сознания те же предметы природы, что и в фетишизме, служат предметом обожания и поклонения, но уже в иной форме и с иным значением. Фетиш превращается в идола в собственном смысле слова, т. е. в вид, в орган, в символ божественной силы. Там, в фетишизме, идолы сами по себе божественны и служат источниками божественного могущества; здесь, в шаманстве и символизме, предмет внешний – только более или менее случайная оболочка божества и его силы, обычное явление приобретает особенное значение только чрез воплощение в нем демонической силы. Таковы у всех древних народов священные горы, леса и реки; таковы у древних греков, так называемые Λίθοι ὲμψυχοι, одушевленные священные камни; таков у них же черней камень (голыш) Цибелы в Пессине, считавшийся θειἀγαλμα, священным таинством; – lapis ceraunius, посвященный Арею, lapis informis atque rudis, изображавший самого Юпитера у римлян. Таковы же священные дерева у древних народов и нынешних диких, служившие, обиталищем богов или вместилищем божественных сил: лотос в древней Индии, боабаб у негров. Таковы священные животные у древних народов и особенно в Египте. Священные животные у египтян были любимыми символами богов. Обожание звездного неба на этом моменте принимает, по преимуществу, таинственный характер. Это – в так называемом сабеизме (от еврейского Zaba – сила), когда звездный мир представляется носителем таинственных сил, направляющих судьбы земли и человека, надзирающих за его рождением и смертью, как это было у халдеев и вавилонян. Это – высший род обожания природы на этом моменте. Здесь действие уже переносится с земли на небо, жизнь божества представляется недосягаемой и неприкосновенной для человека; судьбы мира и человека полуоткрыты только в таинственных движениях планетного мира, который служит символом божества, носителем его силы, посредником между неведомой, таинственной силой и обитателями земли¹⁰.

На этой ступени религиозного воззрения, под влиянием идеи о таинственных силах, живущих в природе, развивается и то, что зовут обыкновенно чародейством , волшебством , магией , теургией; – возникают оракулы и прорицалища. Является желание оградить себя от этих могучих сил, привлечь их к себе, приблизить, овладеть ими; рождается стремление вызвать ответ со стороны природы относительно недоумений, неизвестного будущего. Измышляются средства для этой цели, изобретаются орудия для воздействия на нее – также таинственные. Разнообразные формы этого чародейства, общего всему древнему, как и современному язычеству, сводятся к двум родам: или таинственные демонические силы сами служат целью чародейства, или они мыслятся только, как средства для других целей вне их (посредственное и непосредственное чародейство). В первом случае чародей вызывает саму демоническую силу для содействия себе, привлекая ее каким-либо таинственным действием, словом, заклинательной формулой; или вызывает ее на ответ себе, приходя в известное состояние, поселяя ее в себе; – во втором случае её сила сообщается другому предмету, который начинает иметь таинственное значение амулета, талисмана¹¹. Вместе с этим осложняется и развивается и культ, т. е. круг известного рода священных церемоний и действий, под влиянием развития представлений об отношении человека к невидимым силам; являются особые лица, на то посвященные, особые места, как обиталища таинственных сил. Наконец, в это же время и в связи с тем же воззрением, развивается и так называемая мифология – легендарные сказания о духах или таинственных существах, их жизни и действиях.

3. Доселе природа являлась, как носительница таинственных сил; но эти силы представлялись разъединенными, расчлененными, привязанными к отдельным, единичным явлениям. Это обожание природы под формой отдельных явлений и отдельных сил достигает высшего развития, когда все отдельные силы природы объединяются под формой единой общей силы или сущности, всюду разлитой, все проникающей собою, – когда божество делается мировою душою, все оживляющей собой и все подчиняющей себе. Силы и явления природы при этом идеализируются более или менее и само божество носит более или менее отвлеченный, идеальный характер. Мировая душа представляется или под формой простейшей, неуловимой материальной сущности, или под формой чисто отвлеченного понятия о жизни и силах природы. До такого воззрения доходят языческие религии уже в позднейшую эпоху своей истории, вместе с развитием философии. Таковы религии Востока, особенно браминство и буддизм. Но вместе с тем, как божество принимает такой всеобщий и отвлеченный характер, отдельные силы природы, отдельные духи не перестают быть предметом поклонения, не утрачивают окончательно своего значения, а переходят в разряд низших божеств. Обожание природы в её целом, под формой общей сущности или единой силы, идет в связи или соединяется обыкновенно с шаманством и символизмом в религии. Таким образом поклонение природе здесь достигает высшего своего фазиса, а вместе с тем кончается и сфера объективного натурализма в религии. Отдельные предметы и отдельные силы природы объединены в высшем, все обнимающим, все поглощающим представлении о душе мира или общей неуловимой сущности мировых явлений.

В. Этим, однако же, не завершается цикл религиозных воззрений древнего мира. Есть вид религии, возвышающийся и над этим философским представлением о единой, всеобщей божественной силе, живущей в природе. Это то, что мы назвали субъективным натурализмом в религии.. Мир греко-римский представляет нам в своей религии обращение от внешнего мира природы к внутреннему миру самого человека, обожание не физических сил, действующих в природе, а сил собственно человеческих, психических внутренних свойств и проявлений. Это, так называемый, антропоморфизм, в котором божеством становится сущность самого человека, его собственное сознание, его разум. Здесь божество представляется однородным с сущностью человека и в этом состоит характерность этого греческого антропоморфизма. И боги других народов язычества имели фигуру человека, олицетворялись под образом человека, но, как заметил еще. Геродот, боги других народов были только ’ανθρωποειδέιες, а боги греков ’ανθρωποφυσέιες, т. е. боги других народов имели только вид человека, а эти, по своей природе, были единосущны человеку. Таким образом здесь божество достигло до степени личного разумного бытия, но бытия ограниченного, человеческого. Этим завершается язычество. За черту мира конечного оно, как уже замечено было, не переступило и до идеи существа премирного оно не дошло.

В параллель с указанными фазисами в развитии понятия о божестве развивались, усложняясь и утончаясь, и другие религиозные воззрения на отношения божества к человеку и на человеческое достоинство. Видоизменялся и получал особый характер и социальный и семейный быт племен и народов и вообще их умственное и нравственное состояние. Влияние божества на человека из чисто физического, каким представляется оно в фетишизме и других низших формах религии, превращается в более или менее нравственное. Почти совершенное отсутствие чувства человеческого достоинства у фетишиста¹² заменяется большим или меньшим сознанием человеческих прав; на место безразличия в деятельности и отсутствия понятий о различии между добром и злом являются идеалы добра и нравственной жизни, более или менее отрешенные от грубой действительности. Религии исторические, принадлежащие образованным народам язычества, все, впрочем, относятся уже к высшим фазисам в развитии религиозного сознания в язычестве и представляют собой обожание природы в её сущности в соединении с шаманством и символизмом¹³.

Таков цикл языческих воззрений. Все язычество в своем целом, от начала до конца своей истории, есть не что иное, как пантеизм сознательный, материалистический или идеалистический.

Начинается оно обожанием отдельных явлений природы, при смутном чувстве о присутствии божества во всей природе¹⁴, и кончается обоготворением природы в её целом. Антропоморфизм не составляет исключения из этого общепантеистического начала, свойственного всему язычеству; он имеет под собою тот же пантеистический базис. Обожается человек, его психические свойства и стремления; но это только преимущественная форма проявлений божества. Основа этих проявлений не выделяется из общей сферы жизни в природе; человек – в малом виде мир. Мира же другого, выше космоса, язычество не знало.

Таким образом язычество, взятое в целом, исчерпало собой весь круг явлений природы и вообще ограниченного бытия. По мере того, как от явлений неразумных оно переходило к явлениям с характером разумным, образ божества становился светлее и возвышеннее. Но, чем дальше шла история язычества, тем все более и более чувствовал и сознавал древний человек, что его мечтательное божество исчезает, теряет значение, что божества нет в мире природы и бытия ограниченного, – мир с небом, дружба с богами превращалась в разочарование, в грусть. Золотой век в представлении древнего человека сменялся серебряным, медным, железным. Древний мир остановился, наконец, на самом себе, да обожании человека, но не надолго, и затем только, чтобы придти к новому и более тяжелому разочарованию, чтобы впасть в полное отчаяние. – Таков ход этой истории язычества, подробности которой раскроются при дальнейшем рассмотрении частных религиозных систем древнего мира.