НЕДЕЛЯ 6-Я ПО ПЯТИДЕСЯТНИЦЕ

Однажды Иисус прибыл в Капернаум, на который смотрел как на Свой город¹, и пришел в дом, вероятно святого апостола Петра, где останавливался каждый раз во время Своего пребывания в этом городе. Тотчас собрались в этот дом многие, так что уже и у дверей не было места; и Он говорил им слово. Тут сидели фарисеи и законоучители, пришедшие из всех мест Галилеи и Иудеи и из Иерусалима. И вот принесли к Нему расслабленного, положенного на одре. Будучи одним из тех, которые хотят войти в Царство Небесное силою, больной вместе со своими друзьями решился добиться встречи с Иисусом. Четверо носильщиков, не найдя, где пронести его, за многолюдством, влезли на верх дома, раскрыли кровлю дома и, прокопав ее (вынув несколько черепиц), сквозь кровлю и опустили расслабленного перед Иисусом. Испугавшись, вероятно, своих действий, которыми он получил возможность приблизиться к Спасителю, расслабленный молчал; но Иисус, видя веру, на деле показанную расслабленным и его друзьями, сказал: дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои (Мф. 9, 2).

При этом некоторые книжники и фарисеи помышляли в сердцах своих: что Он богохульствует? Кто может прощать грехи, кроме единого Бога? (Мк. 2, 7). Спаситель отпустил грехи больному, как имеющий на это полную власть, и показал Свое одинаковое достоинство с Богом Отцом. Книжники, снедаемые злобой и думая обвинить Его в богохульстве, невольным образом прославили Его за исцеление души, говоря, что власть отпускать грехи принадлежит одному Богу. Желая показать, что Он есть Бог, равный Богу Отцу, Спаситель открыл то, о чем книжники помышляли только в себе и чего, опасаясь народа, не смели обнаружить перед всеми. «Для чего вы мыслите худое в сердцах ваших?» – неожиданно сказал им Господь. Если кто мог негодовать, так разве только больной, как обманувшийся в своей надежде. Он мог сказать: «Я пришел для того, чтобы Ты исцелил меня от расслабления, а Ты врачуешь другое; чем я могу увериться в том, что мне отпутаются грехи?» Но он ничего подобного не говорит, а предает себя во власть Исцеляющего. Книжники же, будучи горды и завистливы, порицают самые благодеяния Его, оказанные другим. Потому-то Спаситель обличает их, впрочем, с кротостью. «Если вы не верите первому доказательству Моей Божественности и почитаете слова Мои тщеславием, то вот Я присовокупляю еще другое – открываю ваши тайны», наконец, спрашиваю вас: что легче? сказать ли расслабленному: прощаются тебе грехи твои; или сказать: встань, возьми одр твой и ходи? (Мк. 2, 8–9). Первое может сказать всякий, за несуществованием возможности удостовериться – прощены грехи или нет. Но кто может сказать второе выражение, и за его словами последует исполнение, тот, наверное, должен быть облечен на то властью свыше. Если Я одним словом могу исцелить расслабленного, то не ясно ли, что Я имею власть на земле прощать грехи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, сказал Он расслабленному: тебе говорю: встань, возьми одр твой и иди в дом твой (Лк. 5, 24). С этим словом возвратились силы в расслабленные члены и мир в разбитую душу; расслабленный мгновенно выздоровел и тотчас встал перед ними, взял одр свой и пошел в дом свой, славя Бога.

Исцелив расслабленного, Господь посылает его в дом, показывая опять Свое смирение и подтверждая, что сотворенное Им чудо не есть мечта; ибо тех, которые были свидетелями болезни расслабленного, делает свидетелями его здоровья. Так Господь показывает, что Он есть Творец души и тела, и, исцеляя больного от расслабления духовного и телесного, открывает невидимое посредством видимого. Но свидетели этого пресмыкаются еще долу. Хотя они разменивались друг с другом восклицаниями удивления, не без примеси страха: чудные дела видели мы ныне! Никогда ничего такого мы не видели; но плоть препятствовала им вознестись горе, ибо они, говорит Евангелист, прославили Бога, давшего такую власть человекам³, все еще не понимая, что перед ними Сам Бог.

Из «Летописи» святителя Димитрия, митрополита Ростовского

Грех – великое зло, и много зла от него происходит. Грех светлого Ангела обратил в темного сатану и низринул его с небес. Грех Адама изгнал из рая и навел проклятие и смерть на весь человеческий род. Грехи, умножившиеся между людьми первого мира, покрыли водами потопными бесчисленное множество народов. Скверные грехи истребили огнем Содом и Гоморру и соседние с ними города. Грехи многими казнями поразили Египет и погрузили в море фараона со всем его воинством. За грехи не вошли в обетованную землю, а скончались в пустыне все те израильтяне, которых Бог извел из Египта. Грехи самую землю под Дафаном и Авироном разверзли до ада, людей обращали в скотов, как Навуходоносора, и в столбы бесчувственные, как жену Лотову, и никогда никого не щадили, а, напротив, всякому грешнику готовили от Бога суд и наказание. Грехи человеческие пригвоздили ко Кресту и Самого, ни в чем не повинного, Праведного и Святейшего Сына Божия, яко греха не сотвори, ниже обретеся лесть во устех Его (ср.: Ис. 53, 9). Пощадят ли они какого-нибудь грешника? Тяжкие грехи низвергали с престолов сильных земли, разоряли царства, разрушали города, уничтожали стройные полки войск, опустошали целые страны, да и ныне делают то же самое... О, как жесток всякий грех! Хорошо увещевает Писание: якоже от лица змиина бежи греха, аще бо приступиши, угрызнет тя (Сир. 21, 2). Нет в поднебесной зла злее греха. Будет ли болезнь или какая напасть, нищета или гонение, беда или злострадание – все это еще не столь великое зло, как смертный грех. Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Что такое болезнь? Что слепота? Все это – ничто; вот величайшее зло – это грех!» Почему же все скорби и беды в мире – ничто противу греха? Да потому, что все это – временное, а грех готовит муку вечную. Если даже и будет он прощен, то все же он останется в памяти самого совершившего навсегда.

Как рана на теле хотя бы и была исцелена, но оставляет знак, так и в душе, согрешившей и получившей прощение от милосердия Божия, хотя она и будет обитать в Царствии Небесном, однако же в ней останется воспоминание о грехе, как знак бывшей ее раны. За то помилованный грешник и будет во веки веков славить и благодарить Бога, что Бог простил ему столько тяжких грехов и беззаконий. Таким образом, и по кончине человек вечно будет помнить грехи свои. Разве в том будет разница, что осужденный грешник будет в муке вечной воспоминать свои грехи на большее мучение своей совести, а тот, кто получил милость Божию, будет их помнить на большее прославление милосердия Божия, которое простило ему грехи.

Грех – это такое великое зло, за которое человек сам собой, без содействия милосердия Божия, никогда не может совершенно удовлетворить правде Божией, хотя бы он прожил и тысячу лет и все эти годы провел в трудах покаяния, в посте, молитвах и слезах. «Если бы, – говорит преподобный Иоанн Лествичник, – если бы грешник заставил всю вселенную плакать о себе, если бы он весь Иордан в слезы претворил и каплями от очей своих извел, если бы и тысячью смертей за Христа пострадал, и тогда не может он сам собою уплатить долга за грехи свои, ибо не может же кровь его сравняться с Кровью Сына Божия, за нас, грешных, пострадавшего». Один грех Адама был столь тяжек, что его не могли искупить все слезы праотцев, вся кровь пророков, невинно пролитая; нужно было, чтобы Сам Сын Божий сошел с неба, воплотился, пострадал и Своею Кровью уплатил долг правосудию Божию за грех человеческий.

Что же нам делать не с одним, а с бесчисленным множеством тяжких грехов наших? Что принесем Богу за них? Чем расплатимся, если не взыщем Божия милосердия? Но хотя и будем искать сего милосердия, мы не найдем, если прежде не расстанемся со своими грехами, ибо невозможно, согрешая, умилостивить Бога!

Грех – такое великое зло, что он не только губит самого согрешающего, но и других, неповинных в грехе, подвергает бедам. За грех Ионы все бывшие с ним в корабле подвергались опасности и отчаивались в жизни своей. Да и во время потопа с нечестивыми людьми погибли и звери, и скоты, и птицы, ни в чем не согрешившие пред Богом, А ныне в мире, как в волнующемся море, сколько бывает бед за грехи людей! И все эти беды вместе с виновными претерпевают и невинные, за чужие грехи страдают и не согрешившие, как это было и при Давиде: согрешил один Давид, а все царство понесло наказание за грех.

Когда родные советуют больному пригласить священника для напутствия исповедью и Святыми Тайнами, то некоторые из больных считают такое приглашение священника признаком близкой своей смерти и с огорчением отвечают на добрый совет родных: «Что вы меня готовите к смерти, я еще в силах; стало быть, близок час моей смерти, когда вы посылаете за священником?»

И если после просьб родных больной и согласится, наконец, принять пастыря церкви с Святыми Тайнами, то, как только увидит его входящего, малодушествует, пугается, думая, что настал уже час его смерти.

Думающие так – в великом ослеплении! Смерть вошла в мир вследствие греха: оброцы бо греха смерть (Рим. 6, 23), сказано в Писании; а священник приходит к тебе для того, чтобы очистить тебя покаянием от греха и соединить чрез приобщение Святых Тайн с Господом. Зачем же ты смотришь на священника, как на предвестника смерти? Неужели покаяние и приобщение Святых Тайн имеют губительную силу умерщвлять? Стыдно об этом и подумать! Болезнями часто Бог наказывает человека за грехи, а покаяние нередко возвращает здравие человеку. Манассии – царю Израильскому – Бог обещал через пророка здравие, если Манассия раскается в своих грехах; раскаялся Манассия в своих грехах и исцелел. Сам Спаситель, исцеляя больных, прежде всего отпускал им грехи как причины болезни. Так Он, исцеляя больного, расслабленного жилами, прежде всего отпустил ему грехи, потом уже исцелил. Сначала произнес: чадо, отпущаются тебе греси, потом сказал: востани, возьми одр твой и ходи (ср.: Мф. 9, 2, 6; Мк. 2, 5, 11); то же сказал другому, 38-летнему недужному, исцелив его от недуга расслабления: се здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет (Ин. 5, 14). Если раскаяние во грехах бывает причиной не болезни и смерти, а жизни и здоровья, то тем паче приобщение Святых Тайн. Не сам ли ты читаешь за священником: «Да не в суд или осуждение будет мне причащение Святых Твоих Тайн, Господи, но во исцеление души и тела».

Апостолы Христовы возрадовались, увидевши Господа, а ты печалишься, когда священник приносит тебе Пречистое Тело Его? Такую гибельную мысль внушает тебе древний человекоубийца – сатана, чтобы ты умер без исповеди и приобщения Святых Тайн или приняв Святые Дары без живой веры и чистосердечного раскаяния во грехах. И что же будет, если ты, боясь пригласить священника благовременно, сойдешь в могилу без покаяния или, по усилившимся недугам, сделаешься неспособным к истинному покаянию? Тогда вечная погибель твоя неизбежна.

Нет, православные христиане, не опасайтесь во время своей болезни приглашать священника для исповеди и приобщения Святых Тела и Крови Христовых; через это видимо иногда обнаруживалась чудодейственная сила Божия, исцеляющая больных. Для примера расскажем вам, что пишется в житии святого Алипия.

«Был некто в Киеве человек богатый, который страдал самою тяжкой болезнью – проказой. Долго лечившись у врачей, он не получил никакой пользы. Тогда один из друзей его посоветовал ему идти в Киево-Печерский монастырь и просить преподобных отцов Печерских, Антония и Феодосия, чтобы их молитвами подал Бог ему здравие. Больной, вынужденный усиленными просьбами своего друга, хотя и пошел в обитель Печерскую, но не вполне верил в силу молитв преподобных Антония и Феодосия. Как скоро он представлен был игумену обители Печерской, тот велел напоить его и умыть ему лицо и голову водой из колодезя преподобного Феодосия. Только больной напился воды и умылся, так тотчас покрылся весь гноем за то, что не с полной верой в молитвы святых Антония и Феодосия пришел в монастырь; болезнь до того усилилась, что все начали избегать его, ибо по причине смрада, исходившего от него, нельзя было находиться рядом с ним. В таком ужасном положении, со слезами и печалью, он возвратился в свой дом и несколько дней не покидал его. Он признался пред друзьями своими, что Бог наказал его за неверие в силу молитв святых Антония и Феодосия; но болезнь не проходила. Наконец, после размышлений, он решился идти к священнику и исповедать пред ним все грехи свои. А потому, возвратившись в Печерскую обитель, он явился к бывшему тогда священником, ныне преподобному, отцу нашему Алипию, и исповедался во всех грехах своих. Алипий, выслушав от него исповедь, сказал ему: «Хорошо ты сделал, чадо, что исповедал Богу грехи пред моим недостоинством, ибо так и Пророк о себе свидетельствует, говоря пред Господом: исповем на мя беззаконие мое Господеви, и Ты оставил еси нечестие сердца моего (Не. 31, 5)». Потом ввел его в церковь и приобщил Святых Тайн; после сего повелел умыться водой, которой священники умывают уста по причащении Святых Тайн, и он получил совершенное здравие телесное.

Некоторый человек, проходя через скит, вошел в находившуюся при нем врачебницу. Увидев многих больных, лежащих в ней, он приступил к врачу и спросил: «Есть ли растения, исцеляющие от грехов?» «Есть, – отвечал врач, – и я тебе укажу их. Возьми корень послушания, ветвь терпения, цвет чистоты и плод добрых дел; сотри все это в сосуде смирения, просей сквозь сито здравомыслия, всыпь в коноб (т. е. котел) упования (надежды), налей воздыханиями и прибавь несколько слезной воды; потом разведи огонь божественной любви, покрой коноб милостынью и обложи его дровами трудолюбия. Когда приготовленный состав совершенно разварится, тогда простуди его братолюбием и прими лжицей покаяния. По принятии этого врачевства с чистой верой, при пособии воздержания и поста, ты излечишься от всякой греховной болезни и будешь здоров как телом, так и душой».

Один из церковных писателей, Симеон Метафраст, говорит: «Равное есть зло и еже глаголати неподобная и еже молчати та, яже суть полезна и честна. Яко бо вредит мысли слышащих глаголяй нечестная, тако умалчиваяй добрая лишает благочестивых пользы».

В жизни человека бывают нередко случаи, выходящие из ряда обычных, и, внимательно всматриваясь в них, видишь, как бы в чистом источнике, свидетельства о всеуправляющем Промысле Божием, и чем более проникаешь в сущность происходящего, тем более ясно усматриваешь проявление высшей зиждительной силы, преклоняешься пред Всемогущим Промыслителем, сознаешь свое не достоинство, свою греховность, всечасно оскорбляющую милосердие Божие, и из глубины души взываешь с Царем-пророком Давидом: что есть человек, яко помниши его? (Пс. 8, 5).

В конце шестидесятых годов XIX века я, по воле епархиального начальства, был определен во священники в учрежденную тогда правительством Ново-Борисоглебскую центральную каторжную тюрьму. Служба моя была нелегкая, так как мои прихожане все до единого были лишены всех прав и сосланы сюда, некоторые на определенные сроки, другие на бессрочное время, а многие пожизненно. Большинство из них состояло из страшных грабителей и убийц; немало было и политических преступников из «образованных». Одни из них хвастались своим удальством в разбоях и крайним цинизмом в безнравственных поступках; другие гордились своим неверием или отрицанием бытия Божия; а иные щеголяли один перед другим наглым кощунством над учением Православной веры, ее таинствами, обрядами и прочее. И всех таковых (а их было до пятисот душ) я должен был каждый день посещать в их камерах, подмечать их душевные недуги и пастырски врачевать.

Из всех заключенных более всего возбуждали во мне жалость, а потому и особенное сердечное участие в их печальной участи, так называемые вечники, т. е. заключенные в камеры пожизненно. Я просиживал у них иногда по целому часу. На вопрос, как они поживают, не ропщут ли на властей и на Бога за свою горькую долю, одни отвечали молчанием, другие – сознанием своей виновности и заслуженного наказания, некоторые же прямо обижались предложенным вопросом и с усмешкой возражали: «А что, батюшка, если бы вас этак сюда, к нам за компанию, на высидку до самой смерти посадили, и лишили всякой надежды на какое-либо прозябание в этом мире до конца вашей жизни, – чтобы вы тогда запели? Как вспомнишь свое безвыходное положение, не знаешь, что сделал бы над собой; вот призываем на помощь и ведьм, и домовых, и диавола, но нет избавляющего: мы даже и крестики поснимали с шеи, попереламывали пополам и носим в башмаках под пятками, чтоб сатана не боялся креста, полюбил нас и сделал бы нам визит... О Боге мы теперь уже не помышляем и надежды на Него не полагаем; если бы Он существовал, то, смотря на наши страдания, не утерпел, чтобы не помочь нам; может быть, в старину Он и был, а теперь нет, нет, нет Его».

«Братцы! – возразил на это один каторжник, довольно молодой, миловидный и с облагороженными манерами, оказавшийся студентом Дерптского университета, политический преступник. – Братцы! вы шалите, как дети. Бог-то есть, да не следует только докучать Ему: мол, Господи, да не оставь же меня, дай мне великодушие, я буду лить рекой пред Тобою слезы и класть без счету земные поклоны целую жизнь, только спаси меня, – это все пока лишнее. Вот, например, я! Зачем я буду преждевременно лезть к Богу с просьбами, томить себя охами да вздохами, надрывать душу слезами, морить себя поклонами, постом да молитвой? Я молод, жизнь во мне крепка, мускулы слоновые, поживем смело наверняка годков шестьдесят; подумайте же, батюшка, можно ли с моей стороны столько десятков лет играть роль плаксы? – этак и Богу надоешь, и людям опротиветь; поступать так свойственно только малым, неразумным детям, не дающим покоя матери ни днем ни ночью; а нам, а мне достаточно для всего этого и трех дней. Вот будет мне лет восемьдесят, тогда, лежа на смертном одре, я и скажу от всего сердца: Господи! Ты безгранично милосерд, помилуй меня, как разбойника покаявшегося и висевшего с Тобою на кресте; с ним и меня помяни в Твоем Царствии».

Сделав приличное наставление всем, я, уходя из камеры, особо заметил молодому человеку не мудрствовать паче, еже подобает мудрствовати; что не наше есть еже разумети времена и лета нашей жизни, яже Бог положи в Своей власти. «Вот вы и сами видите, – продолжал я, – что в этой тюрьме за четыре только месяца умерло от цинги 200 душ, отчего не предположить, что вы будете именно 201-я жертва смерти? Да вразумит вас Господь!»

Через неделю после этого, когда я, по совершении Литургии, потреблял Святые Дары в алтаре, тюремный надзиратель доложил мне, что какой-то арестант желает меня видеть и ожидает у дверей церковных; выйдя, я увидел, к моему немалому удивлению, молодого оратора, недавно мечтавшего о долгой жизни, исхудалым, бледным, жалким. «Что с вами, – спросил я, – и для чего я вам нужен?» «После выхода вашего из нашей камеры, – отвечал он, – я внезапно сражен был болезнью – кровавым поносом; вот уже целую неделю не сплю, ничего не ем, таю, как воск. Помогите мне, спасите меня, хотелось бы еще пожить». «Лекарств никаких я не имею, – было моим ответом, – да если бы и имел, то, по правилам тюремным, я не могу вам передавать ни порошков, ни пузырьков, ничего, кроме религиозно-нравственных книг. Одно врачевство только и есть у меня – это молитва. Попробуйте и вы это средство, да присоедините к нему еще покаяние и слезы». Не совсем охотно выслушал он мой совет и с поникшим лицом ушел в камеру. Спустя несколько дней, по окончании богослужения, опять докладывают мне об арестанте, имеющем очень спешное и важное дело ко мне. Выхожу и вижу того же самого больного, дрожащего, с впалыми глазами, прислонившегося на коленях к стенке; едва переводя дух, прерывающимся голосом говорит он мне, целуя руки: «Батюшка! болезнь моя нимало не унимается; последние силы истощаются; смерть видимо заносит надо мной свою руку; представление о ней меня ужасает... А переселиться в беспредельную вечность, не сделав добра... О, страшно! О, Господи, помилуй и спаси меня!» – и зарыдал, как дитя. Потом продолжал: «Знаете ли, батюшка, что мне пришло на ум: благословите меня проскомидийной просфорой: я надеюсь, что если я ее с верою съем, то болезнь моя пройдет». Радуясь такой доброй мысли, я моментально вынес из алтаря просимую просфору и, вручая ему, присовокупил: «По вере вашей да будет вам: идите с миром».

И, о дивное чудо! Благодать, присущая святому хлебу, оживотворила смертельно больного: через три дня он пришел ко мне в храм, сияющий радостью, и, в избытке благодарных чувств, как евангельский самарянин, он то повергался пред святыми иконами, прижимая их к себе и лобзая их, то бросался мне в ноги и крепко обнимал их, то хватался за воскрилия священных одежд и целовал их. Ни одного из самых приятных мгновений в моей жизни я не мог сравнить с тем, что в это время испытывала моя душа. Вот, думал я, как осязательно видится Промысл Божий и великое милосердие Божие к грешникам! Он не отвергает обращающегося и не до конца поражает, а хранит и подкрепляет изнемогающего. «Чадо, – вещал я ему от иконы Спасителя, – се, здрав еси: ктому не согрешай, да не горше ти что будет (Ин. 5, 14). Господь тебе, а в лице твоем и другим, дает урок и предостережение, что никогда не следует полагаться на свои силы; что душа каждого в руце Божией, и Бог егоже хощет живит и егоже хощет мертвит, низводит во ад и возводит; что никогда не следует откладывать спасения души на отдаленное будущее время и что крепкая вера в Бога может творить великая, чудная и славная не только от проскомидийной просфоры, но и горы переставлять с места на место, и нет ничего невозможного для нее».

Один епископ, придя в Рим, объявил папе Григорию, что его смущают и обуревают многочисленные хульные помыслы на Бога, так что он от великой скорби изнемог плотью и уже приходит в отчаяние. Услышав это, папа сказал: «Ты – епископ, а не знаешь козней бесовских. Всегдашний враг наш, диавол, когда видит кого-нибудь делающего добро и не может совратить его на путь греха, тогда начинает действовать на него хульными помыслами, дабы возмутить его, расстроить ум, отклонить от добродетели и низвергнуть в глубину отчаяния. Но ты знай, что хульные помыслы не имеют никакого значения и нимало не могут вредить тем, которые ими пренебрегают и не смущаются. Они причиняют вред только тому, кто, будучи малодушен и неопытен, вменяет их себе в грех и впадает в изнеможение от напрасной скорби. На таких же малодушных людях сбывается слово пророка Давида: тамо убояшася страха, идеже не бе страх (Пс. 13, 5)».

Одно из самых тяжких искушений, каким нередко подвергаются люди, стоящие на добром пути христианской жизни, есть всеваемый в душу человека врагом нашего спасения внутренний помысл хулы на все святое. Такое состояние тем мучительнее становится для человека, что он чувствует себя бессильным отогнать от себя хульные помыслы даже во время молитвенного стояния пред Богом. Напротив, в это именно время они как будто еще сильнее действуют на человека, обуревая его ум всякими сомнениями и гнусными образами. Но что всего примечательнее – такому тяжкому искушению подвергаются не только начинающие вести жизнь по Богу, но и люди, долгое время подвизающиеся в деле спасения, – нередко самые высокие подвижники благочестия. Испытывающим такое мрачное состояние духа святитель Феофан Затворник, епископ Тамбовский, преподает следующие советы:

»...Дух хулы мучит вас. Бес... производит их. Делает он это для того, чтобы смущать вас и лишить вас дерзновения к молитве. И то имеет он в виду, не согласитесь ли вы на какую-либо хулу, чтобы ввергнуть вас в грех хулы, а потом – в отчаяние. Против сего беса – первое... не смущаться и отнюдь не думать, что это наши помыслы, но прямо относить их к бесу. Затем – против мыслей и слов – мыслить и говорить противное. Он внушает худое о святом, а вы говорите: врешь, лукавец: он вот каков... Так против сего, – и все говорите, пока не отойдут. Ко Господу обратитесь с такою молитвою: душу мою открываю пред Тобою, Господи! Видишь, что я не хочу таких мыслей и не благоволю к ним. Все всевает враг; отгони его от меня. Святитель Нифонт четыре года мучим был таким духом, который жужжал ему в уши: нет Бога, нет Христа и прочее, он же говорил: и Бог есть, и Христос, и я поклоняюсь Ему и служу всею душою... Бог избавил, наконец, его... У святителя Димитрия Ростовского в первом томе есть об этом статья очень вразумительная и утешительная»¹.

«...Вот вам и обязательное удостоверение, что дух хулы есть в вас вражий: с какой неприязнью он относится к Господу Спасителю?! Ему это натурально, ибо Господь разрушил власть их, так что одно имя Его страшно для них. А нам чего ради внимать этим посевам зелий вражеских! Молитесь, да исторгнет Господь из сердца вашего самую возможность таких помышлений. Причаститься Святых Тайн – очень хорошо! Помоги вам, Господи! Исповедаться надо полно... Расскажите духовнику все и просите молитв».

«...Пишут старцы, что, когда нападает искушение, надо отбивать его от сердца неприязненностью к нему, – и затем, или вместе с тем, обратиться ко Господу с молитвой.

Это сильное, неприятное врагу средство. – К нему надо готовиться в мирном состоянии. Надо настоящую возбудить в себе ненависть против врага и приражений его».

Один благочестивый инок, претерпевая нападения от хульного беса в продолжение двадцати лет, изнурил тело свое постом и бдением; но видя, что никакой не получает от того пользы, описал на бумаге все свое искушение и смущение и, придя к некоему святому мужу, вручил ему эту бумагу, повергшись лицом на землю и не дерзая воззреть на него. Старец, прочитав бумагу, улыбнулся и, подняв брата, говорит ему: «Положи, чадо, руку твою на мою выю»; и когда брат сделал это, великий муж сказал ему: «На вые моей, брат, да будет грех сей, как за прошедшее время, так и за будущее; только и ты уже не беспокойся о нем». После этого инок увидел, что он еще не успел выйти из кельи старца, как страсть исчезла... «Я слышал эту повесть, – повествует святой Иоанн Лествичник, – из уст того самого инока, который это искушение претерпел и (который), рассказывая об этом, воссылал Богу благодарение»¹.

Другой брат, будучи возмущаем демонами хулы, пошел к авве Пимену с намерением открыть свой помысл. Но, ничего не сказав старцу, вернулся к себе в келью. Однако, видя, что злой дух сильно возмущает его, вновь пошел к старцу; но, стыдясь открыться ему, вернулся опять, ничего не сказав ему. И так несколько раз поступал он, приходя к старцу, чтобы исповедать ему свой помысл, но от стыда возвращался, не сказав ничего.

Старец узнал, что брат мучится хульными помыслами, но стыдится открыть их, и, когда брат опять пришел к нему и, ничего не сказав, хотел уйти, авва Пимен сказал ему: «Что с тобой, брат, почему ты уходишь, ничего не сказав мне?» Брат отвечал: «Что я могу сказать тебе, авва?» Старец же говорит ему: «Я чувствую, что тебя борют помыслы, но ты не хочешь открыться мне, опасаясь, чтобы я не пересказал их кому. Поверь мне, брат, как эта стена не может говорить, так и я никому не открываю чужого помысла». Ободрившись обещанием старца, брат поведал ему: «Отче, я нахожусь в опасности погибнуть от духа хулы; ибо он старается убедить меня, что нет Бога, чего не допускают и не думают даже язычники». Авва говорит ему: «Не возмущайся этим помыслом, ибо плотские брани хотя приключаются нам часто от нерадения нашего, но этот помысл находит на нас не от нашего нерадения, но есть наваждение самого змия. Потому, когда приходит к тебе такой помысл, встань и молись, и, оградив себя крестным знамением, говори в себе, как бы самому врагу: анафема тебе, и наваждению твоему, твоя хула да будет на тебе, сатана, сам я верую, что есть Бог, промышляющий о всем, а этот помысл не от меня происходит, но от тебя зложелателя». И я верую, добавил старец, что Бог избавит тебя от такой скорби. Выйдя от старца, брат удалился и поступил по его наставлению. Демон, увидев, что умысл его обнаружен, по благодати Божией, отступил от брата.