Третий Год Обучения

В настоящей – последней – части «Доброго Слова», как и в двух предшествующих, составитель желал остаться верным намеченным им плану, характеру и цели этой книги для классного чтения в сельских народных училищах и церковно-приходских школах. Составить и выработать преимущественно из образцовых прозаических и поэтических произведений русских писателей книгу для классного чтения, вполне примененную к духу и потребностям народной школы, – книгу, благодаря которой ученик этой школы научился бы плодотворнейшим образом пользоваться книгой вообще , как орудием самообразования и саморазвития – вот та главная цель, которой составитель желал достигнуть при обработке как в целом, так и в частях своей книги для чтения. Насколько он достиг своей цели – судить, конечно, не ему, а детям, которые будут читать его книгу, добросовестным критикам, сведущим педагогам и тем, достойным всякой чести и поощрения наставникам народных школ, которые в свои занятия с детьми влагают всю свою жизнь, всю свою душу. Всякое разумное замечание от них мы примем с сердечной благодарностью и воспользуемся им при дальнейшем – третьем – издании своих книг.

Теперь мы позволим себе сделать несколько замечаний, которыми мы желали бы предотвратить могущие возникнуть недоразумения при ближайшем ознакомлении с «Добрым Словом» (год третий) в его настоящем издании.

1. Некоторые читатели-критики быть может найдут, что как третья часть «Доброго Слова», так и две предшествующие книги того же названия во втором издании не отличаются таким богатством и разнообразием своего содержания, какими отличались они при первом их издании в прошлом (1889) году. В ответ на это мы должны сказать, что второе издание «Доброго Слова», сокращенное, исправленное и значительно переработанное, со внесением в него многих новых статей и стихотворений, прямо отвечающих его назначению в настоящей его переработке, исключительно назначено для классного чтения, а не для внеклассного чтения ³³⁸ , – что назначаемая теперь цена книг более чем вдвое ниже против цены первого издания и что за ту цену, по которой продается каждая часть «Добр. Сл.» 2 издания, не мыслимо дать книги большего объема ни на один печатный лист.

2. Если в целом ряде статей нашей книги тот же читатель-критик встретит несколько слов и оборотов речи до известной степени превышающих круг понимания того школьного возраста, для которого пред- назначена наша книга, и на этом основании упрекнет нас в том, что мы будто бы не всегда и не везде предлагаем статьи вполне доступные для детского понимания, – мы на это ответим ему, что почти везде таким словам и оборотам речи мы давали подстрочные объяснения, – что если где этого не сделано по отношению к некоторым словам и оборотам речи, то они, встречаясь в целой статье, совершенно доступной по содержанию пониманию детей, вполне могут быть поняты и усвоены в ряду других понятных слов и оборотов речи, – что чтение статей, в которых все до одного слова и грамматического и стилистического оборота речи понятны детям и отнюдь не превышают их развитие, в особенности со стороны их грамматической подготовке, совершенно похоже на переливание из пустого в порожнее, на толчение воды в ступе: ученики от таких статей не подвинутся в умственном развитии ни на один шаг, не обогатятся ни одним новым словом, не усвоят ни одного нового литературного выражения. Мы глубоко убеждены, что задача составителя книги для классного детского чтения в отношении изучения слов и форм отечественной речи должна заключаться не в том, чтобы он составлял такие статьи, в которых все до одной частности были бы понятны ученикам, но в том, чтобы в статьях, предлагаемых в его книге для чтения, постепенно давались новые слова и обороты речи, так, чтобы почти незаметно для учащегося, они ввели бы его мало-помалу в сокровищницу отечественного языка со всем богатством и разнообразием его слов и форм.

3. В третьей части «Доброго Слова», как и в первой и во второй, почти все статьи, сколько-нибудь значительного объема, разделены нами арабскими или римскими цифрами на части. От некоторых лиц мы слышали, что подобное деление статей едва ли вызывается педагогическими требованиями. Так как могут и другие высказать подобное суждение, то мы считаем долгом сказать здесь несколько слов в защиту принятого вами деления статей на части. Это мы сделали для того, чтобы дать детям возможность наглядно наблюдать план и построение статей. Если нe все, то очень многие дети, безо всяких даже толкований учителя, всматриваясь в сделанные в читаемых ими статьях деления их на части, могут подметить то явление, что все вообще словесные произведения составлены по известному плану, благодаря которому все самые по-видимому разнообразные мысли не разбросаны как попало, а поставлены одна около другой в известном порядке. А это открыто – весьма не маловажно: оно постепенно приучит ученика сначала к устному, а потом и к письменному изложению своих мыслей в известной системе.

Составитель

Москва. 1890г. 17-го февраля

1. Максим Иванов

I. В деревне Яминове был пожар... ужасный, громадный пожар. Двенадцать изб с постройками были охвачены пламенем... Узкие промежутки между домами и соломенные крыши – вот одна из первых и главных причин, отчего наши деревенские пожары так ужасны, и почему наши деревни выгорают так часто; неимениe пожарных инструментов, без сомнения, тоже является большой помехой.

Итак, в Яминове был пожар...

Пламя волновалось, как море, дым валил клубом, ветер разносил далеко пылающие головни. Крики, стон... Чей-то плач и резкая, грубая брань, мягкая мольба о помощи, спасении и холодное спокойное приказание «ломать», – все это сливалось в один страшный, ужасный гул...

Молодая женщина бегала по деревне, рвала на себе волосы, и плача, рыдая, обращалась к толпе с отчаянной мольбой.

– Дети мои! дети! спасите! спасите! ради Бога, моих детей! кричала она, окидывая толпу полубезумными глазами... Платка не было на ее голове, волосы растрепались – и она походила на помешанную.

– Спасите детей моих! кричала она, – и ничего не слушая, бежала далее, оглашая воздух плачем и стоном, и мольбой о помощи и спасении.

Каждому было жаль бедной женщины... и мысленно, сердцем – все были готовы помочь ей. Но броситься в огонь... рискнуть жизнью... – на этот подвиг не у каждого хватило смелости.

Народу сбежалось много: кто с ведром, кто с топором, кто с лопатой, – словно и она могла принести пользу, – но главного-то, пожарной трубы, и не было в Яминове... Все кричали, суетились... и даже более только кричали, чем суетились, – но много ли проку от шума и крика?

II. А пламя так и забирало, так и переходило с одной избы на другую... А ветер так и метал красные головни... С писком и карканьем кружились около пламени вороны, вылетевшие из своих разоренных гнезд.

– Дети мои... дети! отчаянно вскрикнула женщина, подбегая к своему дому и, ломая руки, обливаясь слезами... она в изнеможении упала на землю...

– А-ах, бедная! произнес какой-то старик с соболезнованием. – Погибнут ее детки... погибнут... где теперь спасти... вона, вона как его!... А-ах, как сильно! страсть! вскрикнул вдруг старик с испугом и попятился даже немного назад... Огромная головешка с треском грохнулась на землю в нескольких шагах от него.

Но вдруг вся толпа заколыхалась... и задние ряды наперли на первые... Послышались крики... крики какого-то удивления и в то же время как будто восторга.

Крестьянин, небольшого роста, в одной рубахе, без шапки... вот кто мгновенно привлек всеобщее внимание...

Он протеснился через всю плотную массу людей, ничего не делавших и только с испугом смотревших на игру огня, – и торопливо подошел к горевшей избе:

– Помолитесь, православные! громко крикнул он, обращаясь к народу – и быстро начал взбираться на кровлю по веревочной лестнице, которая была прикреплена к углу, еще неохваченному пламенем.

Взобрался и спустился в избу...

Толпа вдруг смолкла... словно по команде, – словно поданному знаку... Все с напряжением дожидались появления отважного крестьянина...

И вот он появился на крыше... В руках трехлетняя девочка... без чувств, задыхающаяся... если уж не задохнувшаяся от дыму...

– Возьмите, возьмите ее скорее! громко, что было сил, закричал смельчак народу.

Молодой парень уже был на лестнице – и принял к себе ребенка.

Там еще! и с этими словами незнакомец снова скрылся в дыму и пламени...

III. Раздавшиеся было крики и приветствия – снова смолкли... и опять в толпе воцарилась глубокая тишина, опасность с каждой секундой увеличивалась, – а вместе с ней увеличивалось и росло народное чувство... чувство страха за жизнь отважного незнакомца...

Все ждали с нетерпением, с затаенным дыханием и усердно крестились.

Но вот прошло более четверти часа, а незнакомец не появлялся. Молодой парень, приведя ребенка в чувство, бросился скорее к горевшей избе... Но в тот самый миг, когда он вступил одной ногой на лестницу – на крыше показался незнакомец... Что-то маленькое, завернутое в тряпках, держал он в своих руках...

– Возьмите... а я спущусь... уже не прежним громким, но глухо-сиплым голосом, промолвил незнакомец, передавая свою ношу на руки молодого крестьянина.

Оба они начали спускаться... И первый успел благополучно слезть с крыши, но второй – отважный смельчак, – опоздал на одну... только на одну секунду...

Он был на середине лестницы, – как вдруг огонь с треском вырвался из кровли и пламя охватило всю крышу... Незнакомец покачнулся... зашатался и невольно схватился за обруб крыши... Но в этот самый миг что-то страшно треснуло, – и обруб рухнулся на землю... вместе с ним полетел и незнакомец...

На одно мгновение вся толпа точно замерла... Но только на мгновение... Прошло оно – и вдруг – мертвая тишина сменилась каким-то странным шумом... Все заволновалось... бросилось вперед... заговорило и кинулось к груде пылающих бревен...

Разобрали... незнакомец лежит без чувств... ноги его были изломаны, лицо изуродовано, левая рука вся раздроблена...

Его подняли и понесли в сельский больничный лазарет...

Через три дня, по сделанным справкам, узнали, что отважный незнакомец – горский крестьянин, Максим Иванов, живший в городе в малярах и каждую субботу приходивший на праздник домой, где у него были жена и двое детей... Дорога же в Горки идет как раз через самое Яминово, отстоящее от Горок на пятнадцать верст.

(Из» Вечерн. досугов » А. Круглова).

2. Смерть и похороны Черного

(Этот рассказ взят из повести г-жи Кохановской: «После обеда в гостях». Рассказчица, по имени Любовь Архиповна, вспоминает свою молодость, как она любила молодого чиновника, по прозванью Черного; а замуж вышла за другого, по приказанию матери).

– В воскресенье на всеядной я замуж шла, а он той весной, недель через десять, утонул, т.е. не то, чтобы утонул», поправилась Любовь Архиповна: – «тонул-то не он, да отсюда ему болезнь его приключилась, и Черный, на самый третий день Светлого праздника, умер, и в четверг на Святой неделе его и хоронили.

«Жаль мне вашего Черного, сказала я; а между тем мне вспомнился полустих Пушкина: «зачем жалеть?»

– Это еще ничего, матушка, что ты о нем жалеешь, сказала мне Любовь Архиповна. – Нет, ты бы спросила, как вся Купянка о нем жалела, – вот на что было с удивлением посмотреть! При жизни его будто не очень любили, затем что он насмешник естественный был; а как умер он, точно каждый Бог знает что милое себе да дорогое потерял в нем. Оно и то нужно сказать, говорила Любовь Архиповна, что Черный последнее время почитай половину города просто на привязи за собой водил.

– На какой привязи, Любовь Архиповна?

– А на такой, родная моя, что за последнее время объявись у него, у Черного, новая песня, да ведь какая песня! Ни старые, ни бывалые люди от роду не слыхивали той песни; и как заноет он своим заливным голосом ту протяжную песню, просто душу у тебя силой берет, да и все тут! Отец протопоп, старый же человек и степенный, что ему песня? и он сидел под окном и слушал, как недалечко Черный пел; а далее опомнился, а у него, у отца протопопа, борода в слезах (сама матушка протопопша говорила); так он даже перекрестился. «Господи, Иисусе Христе!» сказал, «вот песня!»

– Но какая же песня? говорила я Любови Архиповне.

– Да она будто и не невесть какая и не мудреная, и всей-то ей, матушка, видеть нечего.

Воздохну, Дунай всколыхну,

Всколыхну ли Дунай реку.

Что не к морю вода подымалася,

По желтым пескам расплескалася,

В зеленых лугахъ разливалася;

По девушке душа встосковалася...

– Песня-то и вся тут, говорила Любовь Архиповна, – да что сидело в той песне, как Черный ее протяжно да переливно, идучи по городу, пел по вечерней заре. И еще как надойдет над гору и станет на ней, – а внизу река в половодье разлилася, шумит, – и он стоит, матушка, и поет: расплескалася, разливалася; просто, говорили люди, отца и мать бы забыл и все слушал его!...

Как же, родная моя! Черному проходу не стало по городу. Купцы, как завидят его, из лавок выбегают навстречу. «Ваша милость, отец родной! «Воздохну»... Что хочешь из лавки бери, спой только «Воздохну». – Что ж, братцы! говорит Черный, – непродажная. Самому дорого стоит. Удастся вам послушать случаем – ваше счастье, а не удастся – не прогневайтесь. Так вот чтобы удалось это счастье, за Черным по сотне глаз смотрели, говорила Любовь Архиповна. Чуть он заложит руки назад и пошел по городу, тотчас со всех сторон, присадясь и пригинаясь под плетнями, за ним следом и потянуло человек пятнадцать или двадцать. У хозяев над рекой все плетни по огородам осадили, лазя через них, затем что, значит, эти места облюбил Черный и уже заливался тут своим «Воздохну». И тут же ему, матушка, и напасть его приключилась».

– Какая? Говорите, Любовь Архиповна! спросила я.

– Мужик потопал. Черный увидел с горы и бросился на помощь. Вытащил, матушка, мужика, спас его от смерти, а там еще лошадь его осталась – бьется, потопает совсем. Народ сбежался; стоит на берегу, смотрит... Жалко бедной скотины, да что ей сделаешь? Своя душа дороже. Черный не стерпел. «Эх, сердечная! вымолвил, как она бьется!» и бросился опять к реке. Его было хотели силой удержать, так удержишь его? Он как двинул плечами, все от него, как листья, посыпались... И уже он бился с той лошадью, говорят, с час времени промаялся с ней, пока наконец вытащил из воды. Да если бы он после того в баню сходил, или бы напился горячего чего, говорила Любовь Архиповна, – авось бы Господь помиловал и прошло бы даром все. А то дело было с утра; Черный только на службу шел, как увидел, что потопает мужик; и он оделся после в сухое и опять пошел на службу. А оно и не прошло даром. Неделю целую разламывала болезнь, да он все не поддавался; а потом уже она как осилила его, так он на десятый день только в память свою пришел. И только, матушка, пришел в себя, глянул глазами, и говорит шепотом хозяйке, чтобы она священника позвала. И голоса-то его заливного не стало у него! А хозяйке не зачем далеко идти, потому что отец протопоп от обедни мимо окон шел. Она его в окно и подозвала. Отец протопоп, спасибо ему, даже в дом к себе не зашел, а воротился прямо в церковь, взял ковчежец со святыми дарами, выисповедал и запричастил больного...

И вот, родная моя, что я тебе скажу, говорила Любовь Архиповна: сама хозяйка божилась после, сказывала мне... Пока, знаешь, священник у больного святыню творил, а она, женщина догадливая, поспешила самовар поставить. Одно то, что, может статься, больной, принявши св. Тайны, захочет чаю выкушать; а другое, что хозяйка сама же знала и видела, что отец протопоп еще не кушал чаю. Как только там окончили со святыней, она сейчас внесла самовар и начала готовить чай. Отец протопоп недалечко на стуле сидел, а больной лежал с открытыми глазами; только он, видно, не замечал хозяйки; мало-помалу стал подниматься и сел. «Батюшка! говорит, таким тихим да твердым голосом говорит: я вам не все на исповеди сказал. Я Любовь Архиповну крепко, как свою душу любил». Батюшка отец протопоп тоже встал к нему. «Ничего, говорит: и Бог нас всех любит». С этим словом Черный лег, поворотился к стене, и будто он заснул, да уже и не просыпался более.

И как хоронили его! Вот, моя родная, прекрасно его хоронили! И теперь поезжай на Купянку, спроси – помнят люди, как Черного хоронили. Оно и забыть нельзя. Так светло да радостно никого будто в жизни не хоронили, ни большого, ни малого! Купцы как услышали, что помер Черный, они ему понесли всего: от свечей и ладану до всего, матушка, что нужно для гроба, и сами взялись гроб сделать и парчой золотой Черного накрыли. Барышни ему под голову кисейную подушку сшили, розовой тафтой подложили, изукрасили его лентами, что ни есть лучше. Он себе безродный был, ни отца, ни матери, где-то далеко сиротой взрос. Кажись, и гробу-то его пустеть да сиротеть должно бы было, а вышло нет, родная моя! Народ к нему валом валит, большие и малые, словно их посылал кто: «иди, мол, иди, поклонись Черному !» И весь народ шел, как река тек. В среду на вечерню его вынесли в церковь,, а на утро-то, значит, в четверг, как хоронить его, отец протопоп собором обедню служил (одно то, что Черный его прихода был, а другое, что и купцы просили). И знаешь: дни праздничные, в храме Божьем светлость такая, царские двери отворены, пение радостное на обедни льется, и Черный просто неузнаваем в гробу лежал, сказывали, сестрица. Большой такой да хороший; болезнь с него черноту сняла, и он, матушка, побелелый, обложился своими черными волосами, вот жив заснул, высоко на разубранной подушке в красоте лежит. Отпели погребенье, и как пришло то время, что дадим «последнее целование», отец протопоп первый приступил проститься с усопшим: поклонился он и, видно, Господь внушил ему такую мысль: «Христос воскресе!» сказал он и трижды, как христосуясь, поцеловал Черного. А тут недалечко у самого гроба женщина с дитятей на руках стояла, и дитя забавлялось, держало в ручке красное яйцо. «Дай мне, дитя, твое яичко,» сказал отец протопоп. И малютка так ему с ручкой протянула яйцо. Отец протопоп взял красное яйцо и положил его в гроб к Черному, и при этом он слово такое хорошее сказал: пусть, дескать, и в самое недро земли он снесет с собой благовестие Христово. Итак, матушка, за протопопом весь народ не прощаться, а христосоваться с Черным стал. Всякий подойдет к усопшему и, прежде чем целование мертвецу даст, «Христос воскресе!» скажет ему, как живому. Приступили к выносу, так народ толпами толпился, чтобы понести гроб, и как понесли его, такой день прекрасный в полудне сияет, хоругви развеваются, парча золотая на гробе, как жар, горит и, откуда ни возьмись, две ласточки вьются да щебечут над самым гробом: в удивление привели народ. Просто сладость такая святая умилила людей, как стали заколачивать гроб; заколачивают его, опускают в могилу, а тут, матушка, поют: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!» Не один, не два человека, а целые десятки говорили, что они с радостью бы легли, и заняли место Черного... Вот такую судьбу Бог Черному дал, сказала Любовь Архиповна, что он и песней своей и смертью, как силой какой, подвигал за собой людей».

Я встала благодарить Любовь Архиповну; но впечатление ее прекрасного рассказа было так сильно, что я, кажется, не сумела связать и двух слов.

(Кохановская).

3. Федор коробейник

I. В одном уезде проживал старик – коробейник, по имени Федор, или дядя Федор, как обыкновенно звали его. Многие не долюбливали его как за то, что он по своему промыслу смахивал на цыгана или еврея, так и еще более по подозрению, что он не совсем чист на руку. Насколько было справедливо это последнее обвинение – никто не знал, да и не старался кто-либо разузнать. Довольно было того, что так «некоторые» думали. И можно вообще смело сказать, что никто не знал, что за человек был дядя Федор, что было скрыто в глубине его души, какие помыслы и чувства таились в ней. Только время и удобный случай могли дать всем понять и оценить его великую и чистую душу и великое и чистое сердце, согреваемое пламенем Христовой любви к ближнему.

И случай этот скоро представился.

Однажды ночью подожгли дом одного помещика деревни Ивановки. На следствии выяснилось, что виновной в поджоге была вдова Акулина, служившая в доме подожженного помещика. Рассчитанная и прогнанная помещицей, она, придя в деревню, перед многими крестьянами говорила, что пустит красного петуха на своих лиходеев. Дело поступило в суд и тянулось более трех месяцев. Наконец назначен день окончательного суда. Явилось много свидетелей, соседних помещиков. Подсудимая с тремя маленькими детьми с нетерпением ждала кого-то и постоянно поглядывала на входную дверь и на часы. Казалось, что кто-то должен сейчас войти в залу суда и оправдать ее. Но никто не являлся, и лицо ее выражало печаль и разочарование.

Обвинения и улики против Акулины были подавляющие.

Допрошено было много свидетелей.

Акулина не обращала ни малейшего внимания ни на допрос свидетелей, ни на речь своего защитника. Она по-прежнему устремляла взгляд то на часы, то на дверь.

По мере того, как стрелки на часах подвигались вперед, как бы торопя самое время, это ожидание сказывалось в глазах Акулины все более и более лихорадочным блеском. Председатель суда в последний раз допросил подсудимую. На все его вопросы она твердила одно и то же, повторяя бесконечно свои немногие слова: «я не виновата. Про пожар знать ничего не знаю, ведать не ведаю. Отчего случилась беда – я не знаю. Я не виновата».

В словах ее слышалась такая искренность, что убеждение в ее виновности видимо поколебалось во многих, не взирая на все собранные улики.

Затем невыразимо грустно было смотреть на этих детей, зная, что через какой-нибудь час они станут сиротами. Мать не вернется вовсе из Сибири или вернется, когда будет уж слишком поздно. Кто приютит этих бедных, беспомощных, оставленных деток, кто станет об них заботиться? И вот они спокойно играют со своей нянькой, ничего не зная о своем великом несчастии, тихого, робеющего народа и непривычного зрелища! Сами судьи то и дело невольно посматривали в их сторону.

В нескольких словах председатель изложил ход и сущность всего дела.

Судьи вышли для совещания и сейчас же вернулись в залу суда. Председатель встал, чтобы прочесть приговор. Многие уже догадались, что бедная женщина присуждена к ссылке в Сибирь на каторжные работы в рудниках.

II. Тогда, догадавшись, что все кончено, Акулина разом вся скорчилась и затряслась от ужаса, потом протянула руки назад, судорожно ощупала головки детей и как сноп свалилась на пол и покатилась под скамью. Оттуда, простертая на полу и захлебываясь от рыданий, она протянула руки к иконе, вперила в нее глаза и раздирающим душу голосом завопила: «Христос Спаситель, спаси меня! «Господи, помилуй меня, помилуй деток моих! Помилуй, помилуй!».

Увлеченные примером и потрясенные священными словами, все крестьяне поднялись с места как один человек, упали на колени и стали креститься и бить поклоны.

Я не в силах описать, какое потрясающее впечатление произвела эта картина. Судьи и господа оставались неподвижны, как оцепенелые; никто не шевельнулся, не сказал слова; тишина водворилась такая, что со своего места у печки, – очень хорошо помню это, – я слышал явственно движение маятника больших часов, которые своим «тик-так» под иконой Христа Спасителя точно отмечали меру вечного правосудия. Молчание прервали эти самые часы, своими двенадцатью ударами возвестившие полдень.

Этот шум разбудил Акулину и в ней – ее неотступную мысль. Она встала и бросила на дверь последний взгляд, исполненный невыразимой тоски. Многие, даже из состава суда, невольно последовали за этим взглядом, и  ₅ в эту минуту дверь отворилась, и в залу «суда вошел знакомый нам коробейник, дядя Федор.

– Что вам нужно? – спросил его председатель, прерывая чтение.

Дядя Федор отвечал своим робким, чуть слышным голосом.

– Не обессудьте, господа судьи, но эта женщина не виновата. Это я, грешник, подложил огонь.

Судьи посмотрели на него с удивлением и недоверчивостью. Они подумали было сначала, что это вероятно сумасшедший. Его заставили повторить заявление, спросили, кто он и как прозывается. Его имя произвело ропот в публике и заставило судей что-то вспомнить. Они поговорили между собой шепотом, сели на свои прежние места и начали предлагать коробейнику вопросы. Он отвечал с покорностью, неловко, но так, что всякие сомнения должны были исчезнуть.

Когда заговорил коробейник, в зале суда сразу как будто легче стало дышать, – на место угнетавшей всех нас какой-то тоски в душу вступило смутное, но приятное чувство, что теперь все опять приведено в порядок, поставлено на свое место, и дело кончится, как следует.

Дядя Федор осужден был на ссылку в Сибирь в рудники; в уважение же добровольного сознания срок оной был уменьшен и определен в десять лет. Из суда его повели жандармы.

III. Проходили месяцы, годы. Шесть лет прошло с тех пор до моего приезда домой на летние каникулы. Пьем мы раз чай в саду и видим: спешить к нам приходский наш священник, очевидно до крайности пораженный.

– Суд Божий... Если бы вы только знали, что случилось! – закричал он, как только завидел нас издали.

– Знаю, – сказал отец: – мельник упал с лестницы и убился.

– Да, – подтвердил священник, – но вы не знаете, в чем самый-то ужас: умирая, он велел послать за мной и открыл мне свою тайну.

– Батюшка, – сказал он мне, – я великий грешник: это я поджог Ивановку, в отместку тамошнему барину за сдачу в рекруты моего сына.

– Что ты?... Да ведь это Федор коробейник сделал и пошел за это в Сибирь.

– Нет, я, батюшка! Дядя Федор ночевал тогда в моей риге, у него же я купил и дегтярную баклажку для поджога. Мне кажется, он догадывался и подозревал меня. В тот день, как быть суду, он приехал поутру на мельницу и сказал, смотря на меня в упор: «Ноне случится большой грех, – осудят Акулину, а она не виновата»... Я погрозил коробейнику, и он уехал, трясясь как осиновый лист, потому что боялся меня очень... Божий человек был! Должно быть жалко стало Акулины с ребятами, – вот он и принял вину на себя. А я, злодей, промолчал... Но тут он и скончался.

Мы сейчас поехали со священником в город к губернатору. Написали в Сибирь, во все стороны. Прошли месяцы в бесполезной переписке. За недостатком точных сведений относительно дяди Федора, там не могли догадаться, кого из ссыльных требуют обратно власти. Наконец, генерал-губернатор Сибири прекратил переписку резким ответом, что подобное требование он считает за насмешку над здравым смыслом, потому что невозможно разыскать арестанта, зная о нем только то, что зовут его Федором. «В прошедшем году из ссыльных два Федора умерли в томском госпитале, да три в тобольском, не считая других».

IV. Когда в деревне стала известна неудача наших хлопот, Акулина явилась к священнику с корзинкой яиц и со слезами просила отслужить панихиду об упокоении души бедного дяди Федора. Все мы пошли в церковь. Акулина, припав головой к церковному помосту, рыдала и молилась Богу; слезы ее душили; только по временам можно было слышать, как она шептала: «упокой, Господи, душу его. моего благодетеля и спасителя! О, Господи, Иисусе Христе, пощади его в царствии небесном за его христианскую любовь ко мне, грешной, и моим малым деткам»! Никогда не молился я так усердно: тут впервые мне стал ясен смысл слов Христа, прочтенных священнослужителем в дневном евангелии: «Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше сей любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедаю вам (Ин.15)». Я понял эти слова, когда в памяти моей воскресла смиренная фигура дяди Федора в лисьей шубе, стоящего одиноко за решеткой и трепещущего под презрительными взглядами толпы. Из тех, что поносили его тогда в мысли своей, многие были здесь и плакали, вспоминая этого великого по Христовой любви злосчастного своего брата, невинно, но добровольно, во имя той же Христовой любви погибшего в каторжной больнице в Томске или Тобольске, неведомо где...

(Перед, и сокращ. из рассказа: «Федор Короб.». Москва 1884 г.).

4. Капитан Бопп

I. На корабле купеческом Мудезе, который плыл из Лондона в Бостон, был капитаном ³³⁹ Бопп, морян искусный, но человек недобрый; он своих людей так притеснял, был так бесстыдно развратен, так ругался дерзко всякой святыней, что его весь экипаж ³⁴⁰ смертельно ненавидел; наконец готов был вспыхнуть бунт, и капитану бы несдобровать... но Бог pешил иначе. Вдруг занемог опасно капитан; над кораблем команду принял штурман ³⁴¹ ; больной же, всеми брошенный, лежал в каюте; экипаж решил, чтобы он без помощи издох, как зараженный чумой, и это с злобным смехом было ему объявлено. Уже дня четыре, сне­даемый болезнью, лежал один он и никто не смел к нему войти, чтобы хоть каплей воды его язык иссохший освежить, иль голову повисшую его подушкой подпереть, иль добрым словом его больную душу ободрить; он был один: страшно смерть глядела ему в глаза. Вдруг слышит он однажды, что в дверь его взошли, и что ему сказал умильный голос:

– Каковы вы, капитан?

То мальчик Роберт был, ребенок лет двенадцати; ему стал жалок капитан; но на вопрос больной сурово отвечал:

– Тебе какое дело? Убирайся прочь!

Однако на другой день мальчик снова вошел в каюту ³⁴² и спросил:

– Не нужно ль чего вам, капитан?

– Ты это, Роберт? чуть слышным голосом спросил больной.

– Я, капитан.

– Ах! Роберт, я страдал всю ночь.

– Позвольте мне, чтоб я умыл вам руки и лицо; вас это может немного освежить.

Больной кивнул в знак своего согласия головой, а Роберт, оказав ему услугу любви, спросил:

– Могу ли, капитан, теперь обрить вас?

Это также было ему позволено. Потом больного Роберт тихонько приподнял, его подушки поправил; наконец, смелее ставши, сказал:

– Теперь я напою вас чаем.

II. И капитан спокойно соглашался на все; он глубоко вздыхал и с грустной улыбкой на мальчика смотрел. Уверен будучи, что от своих людей никакого милосердия надеяться не должен, в злобе сердца решился он ни с кем не говорить ни слова. Лучше умереть сто раз, он думал, чем от них принять услугу. Но милая заботливость ребенка всю внутренность его поколебала; непримиримая его душа смягчилась, и в глазах его, дотоле свирепо мрачных, выступили слезы. Но дни его уж были сочтены; он видимо слабел и, наконец, уверился, что жизнь его была на тонком волоске: и ужас душу его охватил, когда предстали разом ей смерть и вечность; с страшным криком совесть проснулась в нем; но ей не поддалась бы его железная душа: он молча бы покинул свет, озлобленный, ни с кем не примиренный, если бы милый голос ребенка, посланного Богом, вдруг его не пробудил. И вот однажды, когда, опять к нему войдя, Роберт спросил;

– Не лучше ли вам капитан?

Он простонал отчаянно:

– Ах! Роберт, мне тяжело; с моим погибшим телом становиться ежеминутно хуже. А с бедно1 моей душей!... Что мне делать? Я великий нечестивец! меня ждет ад; я ничего не заслужил; я грешник, я навеки погибший человек.

– Нет, капитан, вас Бог помилует: молитесь.

– Поздно молиться; для меня уж более нет надежды на спасенье. –Что мне делать? Ах! Роберт, что со мной будет?

Так свое дотоль бесчувственное сердце он исповедовал перед ребенком; и Роберт делал все, чтобы возбудить в нем бодрость, но напрасно. Раз, когда по-прежнему вошел в каюту мальчик, больной едва дыша ему сказал:

– Послушай, Роберт, мне пришло на ум, что, может быть, на корабле найдется «Евангелие»; попробуй, поищи.

И подлинно, «Евангелие» нашлось. Когда его больному подал Роберт, в его глазах сверкнула радость.

– Роберт, сказал он, это мне поможет; верно поможет. Друг, читай; теперь узнаю, чего мне ждать и в чем мое спасенье. Сядь, Роберт, здесь; читай; я буду слушать.

– Да что же мне читать вам, капитан?

– Не знаю, Роберт; я ни разу в руки не брал «Евангелия»: читай что хочешь, без выбора, что попадется.

– Роберт раскрыл «Eвангелиe» и стал читать, и два часа читал он. Капитан, к нему с постели голову склонив, его с великой жадностью слушал; как утопающий за доску, он за каждое хватался слово; при каждом слове молнией страшной душа в нем озарялась; он вполне все недостоинство свое постигнул, и правосудие Творца предстало ему с погибелью неизбежимой, хотя и слышал он святое имя Спасителя, но верить он не смел спасению. Оставшись один, во всю ту ночь он размышлял о том, что было читано; но в этих мыслях его душа отрады не нашла. На следующей день, когда опять вошел в каюту Роберт, он ему сказал:

– Мой друг, я чувствую, что мне земли уж не видать; со мною дело идет к концу поспешно; скоро буду я брошен через борт; но не того теперь боюсь я... что с моей душей, с моей бедной душей, будет! Ах! Роберт, я погиб, погиб на веки! Не можешь ли помочь мне? Помолимся, друг, за меня. Ведь ты молитвы знаешь.

– Нет, капитан; я никакой другой молитвы, кроме «Отче наш», не знаю; я с матерью вседневно по утру и вечеру ее читал.

– Ах, Роберт! молись за меня; стань на колени; проси, чтобы Бог явил мне милосердие: за это Он тебя благословит. Молись, друг, молись, о твоем отверженном, безбожном капитане.

Но Роберт медлил; а больной его просил и убеждал, ежеминутно со стоном восклицая: «Царь небесный, помилуй грешника». И оба рыдали.

– Ради Бога, на колена стань, Роберт, и молись за меня.

И увлеченный жалостью мальчик стал на колени и, сложив руки, в слезах воскликнул. «Господи, помилуй Ты моего больного капитана! Он хочет, чтоб Тебе я за него молился: я молиться не умею. Умилосердись Ты над ним; он бедный боится, что ему погибнуть должно. Ты, Господи, не дай ему погибнуть! Он говорит, что быть ему в аду. Ты, Господи возьми его на небо; он думает, что дьявол овладеет его душей. – Ты, Господи, вели, чтоб ангел твой вступился за него! Мне жалок он; его больного все покинули; но я, пока он жив, ему служить не перестану; только спасти его я не умею; сжалься над ним Ты, Господи, и научи меня молиться за него». – Больной молчал; невинность чистая, с какой ребенок за него молился, всю его проникла душу; он лежал недвижим, стиснув руки, погрузив в подушки голову и слез потоки из глаз его бежали. Роберт, кончив свою молитву, вышел; он был также встревожен; долго он, едва дыханье переводя, на палубе стоял и, перегнувшись через борт, смотрел на волны.

III. Ввечеру, он возвратившись к больному, до ночи ему читал «Евангелие» и капитан его с невыразимым слушал умилением. Когда же Роберт на другое утро опять явился, он был поражен, взглянув на капитана, переменой, в нем происшедшей: страх, который так усиливал естественную дикость его лица, носившего глубокий страстей и бурь душевных отпечаток, исчез; на нем сквозь покрывало скорби, сквозь бледность смертную сияло что-то смиренное, веселое, святое, как будто луч той светлой благодати, которая от Бога к нам на вопль молящего раскаянья нисходит.

– Ах! Роберт, тихим голосом больной сказал, – какую ночь провел я! Что со мной было! я того, мой друг, словами выразить не в силах. Слушай: когда вчера меня оставил ты, я впал в какой-то полусон; душа была полна Евангельской святыней, которая проникла в нее, когда твое я слушал чтение; вдруг перед собой, здесь, в ногах постели, увидел я – кого же? Самого Спасителя Христа; он пригвожден был ко кресту; и показалось мне, что будто встал я и приполз к Его ногам и закричал, как тот слепой, о коем ты читал мне: «сын Давидов, Иисус Христос, помилуй!» И тогда мне показалось, будто на меня, да! на меня, мой друг, на твоего злодея капитана, Он взглянул... О, как взглянул! какими описать словами этот взгляд! Я задрожал; вся к сердцу кровь прихлынула, душа наполнилась тоской смерти; в страхе, но и с надеждой я к Нему поднять осмелился глаза... и что же? Он.... Да, Роберт!... Он отверженному мне с небесной милостью улыбнулся! О! что со мной сделалось тогда! На это слов язык мой не имеет. Я на Него глядел... и ждал... Чего я ждал? Не знаю; но о том мое трепещущее сердце знало. А Он с креста, который весь был кровью, бежавшей из ран Его, облит, смотрел так благостно, с такой прискорбной и нужной жалостью на меня... И вдруг Его уста пошевелились, и я Его услышал голос... чистый, пронзающий всю душу, сладкий голос; и Он сказал мне: ободрись и веруй! От радости разорвалось сердце в моей груди, и я перед крестом упал с рыданием и криком... но видение исчезло; и тогда очнулся я; мои глаза открылись.

Не сон ли это был? Нет, не сон. Теперь я знаю: Тот меня спасет, Кто ко кресту за всех и за меня был пригвожден; я верую тому, что Он сказал на Вечери Святой, переломивши хлеб и вливши в чашу вино во оставление грехов. Теперь уж мне не страшно умереть: мой Искупитель жив, мои грехи мне будут прощены. Выздоровленья не жду я более и не желаю; я чувствую, что с жизнью расстаться мне должно скоро; и ее покинуть теперь я рад...

При этом слове Роберт, дотоле плакав в молчании, вдруг с рыданием воскликнул:

– Капитан, не умирайте; нет, вы не умрете.

На то больной с усмешкой отвечал:

– Не плачь, мой добрый Роберт; Бог явил Свое мне милосердие, и теперь я счастлив; но тебя мне жаль, как сына родного жаль: ты должен здесь остаться на корабле, меж этих нечестивых людей, один, неопытный ребенок.... с тобой будет тоже, что со мной! Ах! Роберт, берегись: не попади на страшную мою дорогу; видишь, куда ведет она. Твоя любовь ко мне была, – друг милый, велика, тебе я всем обязан; ты мне Богом был послан в страшный час... ты указал мне, и сам того не зная, путь спасенья; благослови тебя за то Всевышний! Другим же всем на корабле скажи ты от меня, что я прошу у них прощенья, что я сам их прощаю, что я за них молюсь.

IV. Весь этот день больной провел спокойно; он с глубоким вниманием «Евангелие» слушал. Когда же настала ночь, и Роберт с ним простился, он его с благословеньем, любовью и грустью проводил глазами до дверей каюты. Рано на следующий день приходит Роберт в каюту; двери отворив, он видит, что капитана нет на прежнем месте: поднявшись с подушки, он приполз к тому углу, где крест ему во сне явился; сам, к стене оборотись лицом, в дугу согнувшись, головой припав к постели, крепко стиснув руки, лежал он на коленях. То увидя, встревоженный, в дверях каюты, Роберт остановился.

Он глядит и ждет, не смея тронуться; минуты две прошло... и вот он наконец шепнул тихонько; «капитан!» – ответа нет. Он, два шага ступив, шепнул опять погромче: «капитан!» но тихо все, и все ответа нет. Он подошел к постели. «Капитан!» сказал он вслух. По-прежнему все тихо. Он рукой его ноги коснулся! холодна нога, как лед. В испуге закричал он громко: «капитан!» и за плечо его схватил. Тут положенье тела переменилось: медленно оно навзничь упало; и тихо голова легла сама собой на подушку; были глаза закрыты, щеки бледны, вид спокоен, руки сжаты на молитву.

(В.А. Жуковский).

5. Плюшкин

Чичикову случалось видеть не мало всякого рода людей, даже таких, каких нам с читателем, может быть, никогда не придется увидать; но такого он еще не видывал. Лицо его не представляло ничего особенного; оно было почти такое же, как у многих худощавых стариков; один подбородок только выступал очень далеко вперед, так что он должен был всякий раз закрывать его платком, чтобы не заплевать; маленькие глазки его не потухли и бегали, из-под высоко выросших бровей, как мыши, когда, высунувши из темных нор остренькие морды, насторожа уши и моргая усом, они высматривают, не затаился ли где кот или шалун мальчишка, и нюхают подозрительно самый воздух. Гораздо замечательнее был наряд его: никакими средствами и стараниями нельзя бы докопаться, из чего состряпан был его халат: рукава и верхние полы до того засалились и залоснились, что походили на юфть, какая идет на сапоги; назади вместо двух болталось четыре полы, из которых охлопьями лезла хлопчатая бумага. На шее у него тоже было повязано что-то такое, которого нельзя было разобрать: чулок ли, повязка ли, или набрюшник, только никак не галстук. Словом, если бы Чичиков встретил его, так принаряженного, где-нибудь у церковных дверей, то, вероятно, дал бы ему медный грош. Ибо к чести героя нашего нужно сказать, что сердце у него было сострадательно, и он не мог никак удержаться, чтобы не подать бедному человеку медного гроша. Но перед ним стоял не нищий – перед ним стоял помещик. У этого помещика была тысяча слишком душ, и попробовал бы кто найти у кого другого столько хлеба зерном, мукою и просто в кладях, у кого бы кладовые, амбары и сушила нагромождены были таким множеством холстов, сукон, овчин, выделанных и сыромятных, высушенными рыбами и всякой овощью, или губиной. Заглянул бы кто-нибудь к нему на рабочий двор, где наготовлено было на запас всякого дерева и посуды, никогда не употреблявшейся – ему бы показалось, уж не попал ли он как-нибудь в Москву на щепной двор, куда ежедневно отправляются расторопные тещи и свекрухи, с кухарками позади, делать свои хозяйственные запасы и где горами белеет всякое дерево шитое, точеное, лаженое и плетеное: бочки, пересеки, ушаты, лагуны, жбаны с рыльцами и без рылец, побратимы, лукошки, мыкольники, куда бабы кладут свои мочки, и прочий дрязг, коробья из тонкой гнутой осины, бураки из плетеной берестки, и много всего, что идет на потребу богатой и бедной Руси. На что бы, казалось, была нужна Плюшкину такая гибель подобных изделий? Во всю жизнь не пришлось бы их употребить даже на два таких имения, какие были у него, – но ему и этого казалось мало. Не довольствуясь сим, он ходил еще каждый день по улицам своей деревни, заглядывал под мостики, под перекладины, и все, что ни попадалось ему: старая подошва, бабья тряпка, железный гвоздь, глиняный черепок, все тащил к себе и складывал в ту кучу, которую Чичиков заметил в углу комнаты. – Вон уже рыболов пошел на охоту! говорили мужики, когда видели его, идущего на добычу. И в самом деле, – после него не зачем было мести улицу: случилось проезжавшему офицеру потерять шпору, шпора эта мигом отправлялась в известную кучу; если баба, как-нибудь зазевавшись у колодца, позабыла ведро, он утаскивал и ведро. Впрочем, когда приметивший мужик уличал его тут же, он не спорил и отдавал похищенную вещь; но если только она попадала в кучу, тогда все кончено: он божился, что вещь его, куплена им тогда-то, у того-то, или досталась от деда. В комнате своей он подымал с пола все, что ни видел: сургучик, лоскуток бумажки, перышко и все это клал в бюро ³⁴³ или на окошко.

А ведь было время, когда он только был бережливым хозяином! был женат и семьянин, и сосед заезжал к нему пообедать, слушать и учиться у него хозяйству и мудрой скупости. Все текло живо и совершалось размеренным ходом: двигались мельницы, валяльни; работали суконные фабрики, столярные станки, прядильни; везде, во все входил зоркий взгляд хозяина и, как трудолюбивый паук, бегал хлопотливо, но расторопно, по всем концам своей хозяйственной паутины. Слишком сильные чувства не отражались в чертах лица его, но в глазах был виден ум; опытностью и познанием света была проникнута речь его, и гостю было приятно его слушать; приветливая и говорливая хозяйка славилась хлебосольством; навстречу выходили две миловидные дочки, обе белокурые и свежие, как розы; выбегал сын, разбитной мальчишка, и целовался со всеми, мало обращая внимания на то, рад ли или не рад был этому гость. В доме открыты были все окна; антресоли ³⁴⁴ были заняты квартирой учителя француза, который славно брился и был большой стрелок: приносил всегда к обеду тетерок или уток, а иногда и одни воробьиные яйца, из которых заказывал себе яичницу, потому что больше в целом доме никто ее не ел. На антресолях жила также его компатриотка ³⁴⁵ , наставница двух девиц. Сам хозяин являлся к столу в сюртуке, хотя несколько поношенном, но опрятном; локти были в порядке, нигде никакой заплаты. Но добрая хозяйка умерла; часть ключей, а с ними мелких забот перешла к нему. Плюшкин стал беспокойнее и, как все вдовцы, подозрительнее и скупее. На старшую дочь, Александру Степановну, он не мог во всем положиться да и был прав, потому что Александра Степановна скоро убежала с штаб-ротмистром, Бог весть, какого кавалерийского полка, и обвенчалась с ним где-то наскоро, в деревенской церкви, зная, что отец не любит офицеров, по старинному предубеждению, будто все военные картежники и мотишки. Отец послал ей на дорогу проклятие, а преследовать не заботился. В доме стало еще пустее. Во владельце стала заметнее обнаруживаться скупость; сверкнувшая в жестких волосах его седина, верная подруга ее, помогла ей еще более развиться; учитель француз был отпущен, потому что сыну пришла пора на службу; мадам была прогнана, потому что оказалась не безгрешной в похищении Александры Степановны; сын, будучи отправлен в губернский город с тем, чтобы узнать в палате, по мнению отца, службу существенную, определился вместо того в полк и написал к отцу уже по своем определении, прося денег на обмундировку; весьма естественно, что он получил на это то, что называется в простонародии шиш. Наконец, последняя дочь, оставшаяся с ним доме, умерла, и старик очутился один сторожем, хранителем и владетелем своих богатств. Одинокая жизнь дала сытную пищу скупости, которая, как известно, имеет волчий голод и чем более пожирает, тем становится ненасытнее; человеческие чувства, которые и без того не были в нем глубоки, мелели ежеминутно, и каждый день что-нибудь утрачивалось в этой изношенной развалине. Случилось же под такую минуту, как будто нарочно в подтверждение его мнения о военных, что сын его проигрался в карты; он послал ему от души свое отцовское проклятие и никогда уже не интересовался знать, существует ли он на свете или нет. С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались, только два, из которых одно было заклеено бумагой; с каждым годом уходили из вида, более и более, главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались, и наконец бросили его вовсе, сказав, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стога обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту; мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить; к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль. Он уже позабыл сам, сколько у него было чего, и помнил только, в каком месте стоял у него в шкапу графинчик с остатком какой-нибудь настойки, на котором он сам сделал наметку, чтобы никто воровским образом ее не выпил, да где лежало перышко или сургучик. А между тем в хозяйстве доход собирался по прежнему; столько же оброку должен был принести мужик, таким же приносом орехов обложена была всякая баба, столько же поставов холста должна была наткать ткачиха – все это сваливалось в кладовые и все это становилось гниль и прореха, и сам он обратился наконец в какую-то прореху на человечестве.

И до такой ничтожности, мелочности, гадости мог снизойти человек! мог так измениться! И похоже это на правду? Все похоже на правду, все может статься с человеком. Нынешний же пламенный юноша отскочил бы с ужасом, если бы показали ему его же портрет в старости. Забирайте же с собой в путь, выходя из мягких юношеских лет в суровое ожесточающее мужество, забирайте с собой все человеческие движения, не оставляйте их на дороге – не подымете потом! Грозна, страшна грядущая впереди старость, и ничего не отдает назад и обратно! Могила милосерднее ее, на могиле напишется: здесь погребен человек! но ничего не прочитаешь в хладных, бесчувственных чертах бесчеловечной старости.

(Н. Гоголь).

6. Комната Плюшкина

Чичиков вступил в темные, широкие сени, от которых подуло холодом, как из погреба. Из сеней он попал в комнату тоже темную, чуть-чуть озаренную светом, выходившим из-под широкой щели, находившейся внизу двери. Отворив эту дверь, он наконец очутился в свету и был поражен представшим беспорядком. Казалось, как будто в доме происходило мытье полов, и сюда на время нагромоздили всю мебель. На одном столе стоял даже сломанный стул и, рядом с ним, часы, с остановившимся маятником, к которому паук уже приладил паутину. Тут же стоял, прислоненный боком к стене, шкаф, с старинным серебром, графинчиками и китайским фарфором. На бюро, выложенном перламутровой мозаикой ³⁴⁶ , которая местами уже вы- пала и оставила после себя одни желтенькие желобки, наполненные клеем, лежало множество всякой всячины: куча исписанных мелко бумажек, покрытых мраморным позеленевшим прессом ³⁴⁷ с яичком наверху, какая-то старинная книга в кожаном переплете с красным обрезом, лимон, весь высохший, ростом не более лесного ореха, отломленная ручка кресел, рюмка с какой-то жидкостью и тремя мухами, покрытая письмом, кусочек сургуча, кусочек где-то поднятой тряпки, два пера, запачканные чернилами, высохшая, как в чахотке, зубочистка, совершенно пожелтевшая, которой хозяин, может быть, ковырял в зубах еще до нашествия французов.

По стенам навешено было весьма тесно и бестолково несколько картин; длинный, пожелтевший гравюр ³⁴⁸ какого-то сражения, с огромными барабанами, кричащими солдатами в треугольных шляпах и тонущими конями, без стекла, вставленный в раму красного дерева, с тоненькими бронзовыми полосками и бронзовыми же кружками по углам. В ряд с ними занимала полстены огромная почерневшая картина, писанная масляными красками, изображавшая цветы, фрукты, разрезанный арбуз, кабанью морду и висевшую, головой вниз, утку. С середины потолка висела люстра в холстинном мешке, от пыли сделавшаяся похожей на шелковый кокон, в котором сидит червяк. В углу комнаты была навалена на полу куча того, что погрубее и что недостойно лежать на столах. Что именно находилось в куче, решить было трудно, ибо пыли на ней было в таком изобилии, что руки всякого касавшегося становились похожими на перчатки; заметнее прочего высовывались оттуда отломленный кусок деревянной лопаты и старая подошва сапога. Никак нельзя было сказать, чтобы в комнате сей обитало живое существо, если бы не возвещал его пребыванье старый, полотняный колпак, лежавший на столе.

(Гоголь).

7. Злой человек

I. То, что я вам расскажу, не выдумка, а быль из воспоминания моего детства...

Оставалось дня два до Рождества. Отец мой был в отъезде. Он управлял тогда туркменами – народом, кочующим в степях Ставропольской губернии – и большую часть года проводил среди этого народа.

Кочевье зимой не представляет ничего заманчивого, и жизнь в кибитках, имеющих подобие войлочного шалаша, полна всевозможных лишений, неудобств и неприятностей. Очень понятно, что вести такую жизнь с семьей (с маленькими детьми), в холодную зимнюю пору могут только кочевники, веками приученные к ней и легко выносящие, почти под открытым небом, самые резкие перемены погоды. Вот почему наша семья всегда проводила зиму в городе, а бедный отец обязан был терпеливо переносить одинаковую долю с народом, вверенным его попечениям и заботам... Только изредка наезжал он в город отдохнуть в семье от невзгод тяжелой жизни. Так должно было случиться и в этот раз. Мы ждали его к празднику.

II. Канун сочельника был последним днем ожиданий: отец писал, что проведет сочельник с нами. К этому же дню готовилась нам елка. Все столы в зале завалены были украшениями... Радостям, казалось, не было конца. Но это только казалось: мы вовсе не подозревали, что за порогом наших дверей стояло горе и что через минуту оно застигнет нас совсем врасплох.

Как теперь помню, мы мирно сидели за завтраком – две бабушки, матушка, я и братья. Шел оживленный разговор...

Вдруг отворяется дверь, и на пороге появляется Архип Иванович Архангельский – письмоводитель отца, бывший с ним в кочевье. «Приехали!» – вскрикнули мы и в один миг бросились к дверям.

Но Архип Иванович имел такой вид, что все невольно смутились. Он был печален, точно чем-то встревожен, пошатывался, раза два схватился за голову, как человек, пораженный горем.

– Что случилось? испуганно вскрикнула мать.

– Сударыня, начал было Архип Иванович и запнулся... потер лоб рукой... глянул куда-то в сторону... Взгляд его еще больше перепугал нас. Сударыня!., я привез вам не добрую весть...

– А муж? могла только спросить мать, бледнея и задыхаясь от волнения.

– Ваш муж... убит!...

Вопль – и мать, как сноп, повалилась на землю. Что после этого произошло – нет сил рассказать. С матушкой сделалась истерика, бабушка горько плакала, мы голосили на весь дом, прислуга ходила с красными от слез глазами. Сразу все исчезло, все было забыто – елка, праздник, весь мир... В голове стоял только милый образ отца, стоял и не отходил... Горе сжимало сердце, слезы лились неудержимо...

III. Удар был так ужасен и неожидан, что в первый минуты все забыли про Архипа Ивановича. Он все стоял в дверях и какими-то странными глазами посматривал, как мы убивались.

Прежде всего собралась с духом мать отца, бабушка-черногорка (отец мой кровный черногорец, мать-русская). Обладая железным характером, она стала расспрашивать письмоводителя о подробностях несчастия.

Страшны были эти подробности.

Архангельский рассказал, что, в позапрошлую ночь на кочевье напали черкесы и, перерезав множество туркмен, убили отца, разграбили кибитки, угнали скот. Сам он спасся в овраге, а когда горцы ускакали, прибежал в кочевье. Там он узнал все и, увидев труп отца, валявшийся на снегу у кибиток, тотчас поскакал сюда... «С часу на час нужно ждать, что привезут его тело», добавил письмоводитель, спеша уйти, чтобы доложить обо всем начальству.

IV. При последних словах с матушкой опять сделалось дурно. Нам предстояло ждать, вместо дорогого гостя – отца, его труп. Убитый горем, я не отходил от матери, осыпая ее горячими поцелуями и обливая их слезами.

Весть о нашем несчастии быстро разнеслась по городу. Начали съезжаться родные и знакомые. Все они старались, как могли, утешить и успокоить мать; но с каждым появлением нового лица плач в доме возобновлялся и горе все сильнее и сильнее потрясало нас.

С красным лицом, с опухшими от слез глазами забился я в угол детской и, неподвижно сидя на скамейке у самой печки, все думал о том, что случилось. Мне было тогда семь лет. Мое пылкое детское воображение рисовало картины, от которых кровь стыла у меня в жилах. Я никогда не забуду этих картин... Ночь – глухая, зимняя, морозная. На мирно спящий аул ³⁴⁹ налетают черкесы... Я видел их, я знаю, что это за люди!.. Косматые шапки, косматые бурки, бритые головы, злорадный лица с зверскими глазами, с носами, изогнутыми как у хищных птиц... В рассыпную несутся они по кочевью... Дикое гиканье, быстрый гортанный говор, пронзительные крики... В ужасе и смятении просыпается сонный аул. Над головами туркменов – кинжалы, шашки, винтовки, блеск огня, выстрелы... Растерянной толпой бежит народ, лошади мнут, давят его, черкесы рубят и убивают. Жертвы валятся, стонут. Кочевье опрокинуто. Всюду грабеж, истязания: запасы сена пылают в огне... По снежной степи несется вопль женщин, плач детей, ржанье коней, рев верблюдов, блеянье перепуганных овец, угоняемых при свете пожара... И надо всем этим бесчеловечным погромом – темное, ясное небо, на котором невозмутимо блещут и мерцают звезды.

   V. Сколько в этом небе величия, спокойствия, и сколько жалкой, неугомонной суеты, тревоги, зверства, несчастий, нужды и горя на бедной земле! Зачем люди так злы и алчны, зачем они причиняют другим столько бедствий?... Бедный отец! Убит, его нет с нами и не будет... Лежит он у своей кибитки, на снегу, мертвый... При угасающем зареве пожара видно его страдальческое лицо... В правой руке закостенел кинжал. Он защищался, хотел отстоять свою жизнь, – и не отстоял: их много, он один... Милый! брошен, забыт... Некому о нем подумать: народ не пришел еще в себя, у каждого свое горе. Сколько перебито, изранено! Все разорены...

VI. Степь по немногу темнеет, зарево гаснет, легкий ветерок подувает по равнине и слегка метет снежную пыль, шелестит ею... Я, кажется, слышу этот шелест, чувствую это холодное дыхание зимы и вижу, ясно вижу, как ветер кружит возле трупа отца, развевает полы его черкески, колышет его длинные усы и по немногу начинает окутывать его сугробом... Как страшно!.. Я вздрагиваю, прихожу в себя и вижу, что сижу все у печки: ужасная картина нарисована моим воображением. Да, воображением, а слезы все-таки опять выступают из глаз и душат меня... Ведь у меня отца убили, отца! Я никогда уж больше не услышу его ласкового голоса, никогда не буду целовать его большой, широкой руки, которая как-то особенно мягко, любовно, нежно брала меня за подбородок и трепала по щеке... Я принимался тогда к отцу, а он так приветливо склонял ко мне свою голову, так тепло смотрел мне в глаза, так близко придвигал свое лицо и так горячо и больно целовал меня, что я готов был вскрикнуть... Большие усы его попадали мне в глаза, щекотали щеки и нос, а мне все-таки было невыразимо приятно и от поцелуев, и от этих больших рук, сжимавших мою детскую рожицу в комок.

   При воспоминании обо всем этом мне становится так тяжело, что я быстро встаю с скамейки, иду к матери, молча падаю к ней на грудь и рыдаю...

   VII. Все наши находились в ужасной тревоге и с замиранием сердца ожидали, что вот-вот привезут бездыханное тело дорогого нам человека. Знакомые и родственники разъехались. Осталась с нами только наша крестная – мачеха моей русской бабушки, которую мы, в отличие от двух других бабушек, называли всегда бабушкой Марфой Яковлевной, хотя она была, собственно, прабабушкой нам.

   Подали обедать. Никто не хотел и не мог ничего есть. Суп остыл, стоя на столе; его убрали не тронутым. Остального не велели и подавать.

Изнемогши от слез и горя, мать лежала на кушетке. ³⁵⁰ Я сидел в ногах матери и начинал уж дремать, как вдруг на улице раздался колокольчик... Мать так и вскочила с кушетки, бабушки бросились к окну. Дыша на него и закрываясь от комнатного света обеими руками, они старались рассмотреть что-нибудь через образовавшиеся на стекле проталинки. Но за метелью ничего не было видно.

VIII. Колокольчик звякнул опять, совсем близко, через минуту – уж в самых воротах... Матушка побледнела, как полотно, схватила свечу, шатаясь, бросилась в переднюю. Бабушки хотели ее удержать, но только что все мы двинулись за ней, как в дверях раздался сильный звонок и, вслед за ним, через порог переступил отец, с головы до ног занесенный снегом!... Матушка вскрикнула, уронила свечу и повисла у него на шее, заливаясь слезами. Русская бабушка тоже всхлипывала от волнения и радости, черногорка – неподвижно стояла на пороге и, в ожидании очереди обнять сына, не спускала с него своих черных выразительных глаз, осеняя себя и его большими крестами. В первую минуту я совершенно растерялся и остолбенел от изумления: мне все казалось, что произошло какое-то недоразумение. Но как только услышал я его голос, не верилось, что это отец; – я как безумный охватил руками его ноги и тоже заплакал... Сквозь слезы и рыдания я слышал, как отец приподнял меня, стал горячо целовать... Да, это был он: я чувствовал на своих щеках его усы, бритый, несколько колючий подбородок; я задыхался, когда его большие руки прижимали меня к груди. Потом, когда отец опустил меня на пол, со мной происходило что-то странное: точно все это я видел во сне или сквозь какой-то туман, наполнявший мою голову. Я не понимал как случилось, что отец ожил, если он был убит, если я сам видел его уже мертвым в снежных сугробах, там, далеко, в степи, в разграбленном кочевье...

IX. Скоро, однако, все объяснилось. Никакого нападения на кочевье не было, а случилось вот что: Архангельский давно уже стал кутить, ничего не делал, обманывал и обижал народ, вечно был пьян и доставлял отцу множество серьезных неприятностей. Поневоле пришлось уволить его от должности. Это возбудило в нем злобу против отца, и он придумал ужасную месть: своей бесчеловечной ложью он заставил нас перевести столько тяжких страданий. У него хватило духу смотреть, как целая семья убивалась, оплакивая смерть дорогого ей человека; его не тронул обморок матери, наши детские слезы; его не удержал и великий праздник, день общей радости, день добрых дел в память о Христе. Бессердечный и злой человек спокойно рассчитал свое мщение – и отнял у нас наши радости. Но Тот, Кто завещал делать людям добро и Чей день Рождества собирались они праздновать, судил иначе.

X. Возмущенный жестоким и дерзким поступком Архангельского, отец на другой же день послал за ним. Когда посланный вернулся, отец, бледный и встревоженный, вышел из своего кабинета и объявил нам, что Архангельский... умер... Идя от нас домой, он поскользнулся на льду и насмерть расшибся о каменную тумбу...

XI. Мы были поражены. Ужасная смерть, накануне праздника, сразу смирила гнев и негодование всей семьи. Ни у кого не хватило духу вспоминать о случившемся.

Бабушка-черногорка первая перекрестилась; за ней перекрестились и остальные... В этой краткой, молчаливой молитве грех был отпущен, зло позабыто и прощено.

Русская бабушка записала покойного в свое поминание, чтобы молиться за упокой его души...

(Извлеч. с сокращ. из рассказа Вучетича).

8. Прохожий

I. Много грозных ночей застигало прохожего, много вьюг и непогод вынесла седая голова его, но такой ночи он никогда еще не видывал. Затерянный посреди сугробов, по колена в снегу, он тщетно озирался на стороны или ощупывал костылем дорогу; метель и сумрак сливали небо с землей; снежные горы, взрываемые могучим ветром, двигались, как волны морские, и то рассыпались в обледенелом воздухе, то застилали дорогу... Напрасно силился прохожий подать голос: крик застывал на губах его и не достигал ни до чьего слуха; грозный рев бури один подавал о себе весть в мрачной пустыне... Отчаянье уже начинало проникать в душу путника, силы начали покидать его. Он окинул мутными глазами окрестность и крикнул еще раз. Но крик снова замер на помертвелых устах его.

II. Путник медленно опустился в сугроб и трепетной рукой сотворил крестное знаменье. Буря, между тем, пронеслась мимо; все как будто на минуту стихло... И вдруг нежданно, в стороне, послышался лай собаки... Лай повторился в другой и третий раз... Застывавшее сердце путника встрепенулось; он рванулся вперед, простер руки и пошел на слух... Немного погодя, он ощупал сараи, и вскоре из-за угла мелькнули перед ним приветливые огоньки избушек. Подойдя к одной из них, старик постучался. «Кто там?» крикнул голос из избы. – «Прохожий... пусти переночевать... озяб», отвечал старик. – «Ступай! ступай! по добру, по здорову», сердито отозвался голос из избы; «много вас шляется; проваливай, здесь не место, ступай!»... С грустью отошел он от окна немилостивого человека и направился к крошечной, покосившейся на бок избенке крестьянина Алексея, жившего со своей матерью старушкой. Подойдя к избе, старик постучался. «Кто там?» крикнул Алексей, прикладывая лицо свое к окну и стараясь разглядеть сквозь снеговое узорочье стекла. – «Прохожий... пустите во имя Христово», отвечал трепещущий, вздрагивающий голос старика. – «Слышь?» сказал Алексей, поворачиваясь к матери: «верно, с пути сбился, за метелью; пущай его обогреется; я выйду на двор, провожу его, а то и не найдет, пожалуй»... Алексей набросил на плечи овчину и вышел на крылечко. – «Дядя, где ты? сюда ступай!» крикнул он. «Сюда, дедушка!... Ступай на голос!» Глухой стон отозвался где-то в стороне и, минуту спустя, неровные шаги зазвучали на шатких ступенях крылечка. – «Сюда, дедушка, сюда!» сказал Алексей, входя в сени и отворяя дверь избы, чтобы виднее было, куда идти: «войди, отогрейся»...

III. Прохожий вошел в избу. Это был седой старик, лет семидесяти. Он медленно поднял окоченевшие свои руки, сделал шаг вперед, ощупал неверными руками стену и опустился в изнеможении на лавочку. – «Что? небось, озяб, дедушка?» спросил его Алексей, – «Поди поближе к печке, погрейся!» прибавила старушка. Старик приложил изрытую ладонь к тощей груди своей и закашлялся; кашлю этому, казалось, конца не было. – «Спасибо»... проговорил он, переводя одышку и подымая глаза на хозяйку, «спасибо вам, что пустили»... – «И-и-и... касатик, Господь с тобой! сиди, сиди, обогрейся... да ты бы, право, поснедал чего; кашки, а не то и киселек есть у нас»... – «Нет... спасибо... ох!... вот кабы парень-то твой... пособил... сил моих нет»... Алексей подсобил старику растянуться на лавке и подложил ему под голову суму. Немного погодя, старушка затушила лучину, и в избушке стало темно. Василиса, утомленная дневными хлопотами и заботами, не успела перекрестить изголовье, как уже голова ее склонилась, и сладкий сон оковал истомленные ее члены. Что же касается до Алексея, то он долго лежал, не смыкая глаз.

IV. Глухой стон, раздавшийся на лавке, напомнил ему о присутствии прохожего. Стон повторился еще протяжнее. – «Дедушка, что ты?» спросил парень, приподымаясь на локте. – «Подь сюда»... Алексей соскочил с печки, нащупал впотьмах спичку, зажег лучину и подошел к лавке. Старик лежал по-прежнему в растяжку. – «Что с тобой, дедушка?» вымолвил Алексей, нагибаясь к бледному лицу старика. – «Где старуха-то?... Позови ее сюда»... отвечал старик едва внятно. Алексей заложил в светец лучину, разбудил мать, и, минуту спустя, оба очутились подле лавки. – «Тетушка», сказал старик, обращая тусклый взор на старушку, – «пришел, видно, мой час помирать... ты и парень твой... не отогнали меня... пустили, как родного... Бог вас не оставит»... Он замолчал на минуту и потом прибавил: – «Пошли... сына в село... Аблезино... там... за рощей... подле громового колодца дупло... зарыта кубышка, – двадцать лет копил!... никому только... не сказывай»... продолжал он ослабевающим голосом, – «вы меня призрели... возьмите за добро ваше... Господи! прости прегрешения мои... ох!»... – «Касатик, дедушка! что ты, очнись! Христос с тобой, кормилец! Слышь, не сбегать ли парню за священником?» крикнули в одно время и мать, и сын. Старик скрестил руки на груди и закрыл глаза. Мать и сын бросились к лучине. Когда они вер- нулись к лавке и взглянули, при трепетном свете угасающей лучины, в лицо прохожему, он был мертв.

Весной Алексей пошел в Аблезино и отыскал там кубышку старика; на эти деньги он выстроил новую избу и завел большое хозяйство. С тех пор он не знал больше нужды.

(Григорович).

9. Каннитферштан

Мы на свою негодуем судьбу; а если рассудишь,

Как все на свете не верно, то сердцем смиришься и станешь

Бога за участь свою прославлять. Иному труднее

Опыт такой достается, иному легче. И вот как

Раз до премудрости этой, не умствуя много, а просто

Случаем странным, одною забавной ошибкой добрался

Бедный немец ремесленник... Был по какому-то делу

Он в Амстердаме, голландском городе; город богатый,

Пышный, зданья огромные, тьма кораблей; загляделся

Бедный мой немец, глаза разбежались. Вдруг он увидел

Дом, какого не снилось ему и во сне; до десятка

Труб, три жилья, зеркальные окна, ворота

   С добрый сарай – удивленье! С смиренным поклоном спросил он

Первого встречного: «Чей этот дом, в котором так много

В окнах тюльпанов, нарциссов и роз?» Но видно прохожий

Или был занят, иль столько же знал по-немецки,

Сколько тот по-голландски, то есть, не знал ни полслова:

Как бы то ни было: «Каннитферштан!» отвечал он. А это

Каннитферштан – есть голландское слово, иль лучше четыре

Слова, и значить оно: не могу вас понять .Простодушный

Немец, напротив, подумал, что так назывался владелец

Дома, о коем он спрашивал. «Видно богат не на шутку

Этот Каннитферштан», сказал про себя он, любуясь

Домом. Потом отправился дале. Приходит на пристань –

Новое диво: там кораблей числа нет; их мачты,

Словно как лес. Закружилась его голова, и сначала

Он не видал ничего: так много он разом увидел;

Но наконец на огромный корабль обратил он вниманье.

Этот корабль недавно пришел из Ост-Индии; много

Вкруг суетилось людей: его выгружали. Как горы

Были навалены тюки товаров: множество бочек

С сахаром, кофе, перцем, пшеном сарацинским. Разинув

Рот, с удивленьем глядел на товары наш немец и сведать

Крепко ему захотелось, чьи они были? У матроса,

Несшего тюк огромный, спросил он: «как назывался

Тот господин, которому море столько сокровищ

Разом прислало?» Нахмурясь, матрос проворчал мимоходом;

«Каннитферштан!» – «Опять! смотри пожалуй! какой же

Этот Каннитферштан молодец! мудрено ли построить

Дом с богатством таким и расставить в горшках золоченых.

Столько тюльпанов, нарциссов и роз по окошкам?» Пошел он.

Медленным шагом назад и задумался: горе

Взяло его, когда он размыслил, сколько богатых

В свете, и как он беден. Но только что начал с собою

Он рассуждать, какое было бы счастье, когда б он

Сам был Каннитферштан, как вдруг перед ним погребенье.

Видит: четыре лошади в черных длинных попонах

Гроб на дрогах везут и тихо ступают, как будто

Зная, что мертвого с гробом в могилу на веки отвозят.

Вслед за гробом родные, друзья и знакомые, молча,

В трауре идут, вдали одиноко звонит погребальный

Колокол. Грустно стало ему, как всякой смиренной,

Доброй душе при виде мертвого тела; и, снявши

Набожно шляпу, молитву творя, проводил он глазами

Ход погребальный; потом подошел к одному из последних

Шедших за гробом, (который в эту минуту был занят

Важным делом: рассчитывал, сколько прибыли чистой

Будет ему от продажи корицы и перцу); тихонько

Дернув за кафтан, он спросил: «Конечно, покойник

Был вам добрый приятель, что так вы задумались? кто он?

«Каннитферштан!» был короткий ответ. Покатилися слезы

Градом из глаз у честного немца; сделалось тяжко

Сердцу его, а потом и легко; и вздохнув сказал он:

«Бедный, бедный Каннитферштан! от такого богатства

Что осталось тебе? Не то же ль, что рано иль поздно –

Мне от моей останется бедности? Саван и тесный

Гроб». И в мыслях таких побрел он за телом, как будто

Сам был родней покойнику; в церковь вошел за другими;

Там голландскую проповедь, в коей не понял ни слова,

Выслушал с чувством глубоким; потом, когда опустили

Каннитферштана в землю, заплакал; потом с облегченным

Сердцем пошел своей дорогой. И с тех пор, как скоро

Грусть посещала его и ему становилось досадно

Видеть счастье богатых людей, он всегда утешался,

Вспомнив о Каннитферштане, его несметном богатстве,

Пышном доме, большом корабле и тесной могиле.

(В. Жуковский).

10. Как умирают хороши e люди

I. По морю бежит пароход. Много на нем пассажиров ³⁵¹ , есть между ними и женщины и дети. Всего только пять часов ос- тается им быть в дороге. Кого ждут на берегу сестры, матери, жены, кто оставил семью дома, чтобы съездить по делам. Все рады, что уж близок конец путешествия, и нетерпеливо ждут, когда вдали покажется гавань. ³⁵² У руля ³⁵³ стоит опытный кормчий. Его знают все пассажиры, кому часто приходится ездить на этом пароходе. Плечистый, загоревший от палящих лучей солнца, закаленный морскими бурями, твердой и опытной рукой управляет он пароходом. Прошел еще час, теперь еще ближе подвинулись к пристани.

II. В это время из каюты вышел на палубу капитан. Кивнув головой, он подозвал к себе матроса, «Из трюма ³⁵⁴ идет дым. Узнай, что там делается?»

Быстро исполнил матрос приказание капитана. «В трюме пожар!» доложил он ему. Тотчас же поспешил капитан посмотреть, велика ли опасность. Никто не заметил пожара во время, а теперь не только большая часть поклажи, но и внутренние стены трюма уже были в огне.

Страшная весть в одну минуту стала известна пассажирам. Трудно передать, как все перепугались, тем более, что на пароходе не было насоса, чтобы накачивать воду. Но капитан тотчас же собрал всех: и матросов, и пассажиров, и поставил их в два ряда. Ряды начинались у борта ³⁵⁵ корабля, кончались у трюма.

Ведро с водой, почерпнутое крайним человеком, передавалось от одного к другому, до последнего, который выливал его в трюм. Ведро точно также возвращалось к борту по другому ряду. Все работали усердно.

Ведро за ведром выливалось на горящее место. Казалось, пожар стал стихать.

– В каком направлении мы идем? спросил капитан у рулевого.

– Мы идем на ЮЗ. прямо в пристань.

– Возьмите несколько восточнее: берег будет ближе; я боюсь, что мы сгорим прежде, чем доберемся до пристани. Нам надо куда-нибудь высадиться.

III. Между тем поднялся ветер, пожар усилился. Уж горел пол каюты. Пламя готово было пробиться и через него. Оставаться в каюте было уже опасно. Дети и женщины должны были перейти в другое место. Машинист делал все, что мог, чтоб пароход несся быстрее. Но опасность была еще велика. А на верху, у рулевого колеса, по-прежнему рисовалась фигура гиганта ³⁵⁶ кормчего. Самый сильный пожар приходился под ним. Густой, едкий дым валил на него снизу, жаром дышал на него пожар, каждую минуту ждали, что пожар охватит палубу, и то возвышение, где стоит рулевой. Но он не покидает своего поста ³⁵⁷ потому что считает своим долгом работать у руля до последней возможности.

IV. Все сильнее и нестерпимее становится жар. Пассажиры собираются на нос. Матросы готовят доски, к которым можно будет привязывать женщин в случае, если придется бросаться в воду и вплавь искать спасения.

Мужчины сбрасывают платье, готовясь к трудной борьбе за свою жизнь. Берег становится ближе и ближе, колеса еще в исправности, осталось всего полчаса пути, а с берега на помощь несчастным посланы лодки.

– Рулевой! – зовет капитан.

– Что угодно? опрашиваешь он, по-прежнему стоя у руля.

– Можете ли вы оставаться на месте еще 5 минут?

– Я постараюсь, капитан.

V. А пламя все ближе и сильнее, а жар все нестерпимее. Волосы его спалены, кровь кипит, кожа трескается. Рулевой, сторонясь от огня, отступает назад насколько можно, чтобы не выпустить из рук колесо, и левой рукой твердо управляет им до тех пор, пока боль не становится невыносимой. Тогда он меняет руку и, не испуская ни крика, ни стона, еще раз выносить такую же муку. За дымом он уже ничего не видит впереди себя; но он слышит слова капитана: «дети и женщины, вперед! садитесь на лодки! остальные бросайтесь вплавь!» Спасены, думает он, и радуется, что честным исполнением своего долга избавил пассажиров от верной смерти.

Все благополучно выбрались на берег. Недоставало одного рулевого. Сгорел ли он, упал ли в воду и потонул – никому было неизвестно.

( Из «Объяснит. чт.» Савенко).

11. Жизнь по разуму и по совести

(Из завещания отеческого к сыну крестьянина Посошкова)

Живи ты, чадо мое, в совершенном страхе Божьем: никого не обижай, и ничего чужого не желай: но будь доволен своим имением, если и весьма беден будешь; и богатства временного не очень ищи: а более ищи вечного богатства, чем тебе в бесконечные веки жить. Временное богатство – ничто: если кто его и получить, не всякому оно на пользу, но больше на погибель бывает, ибо от богатства приходит гордость, тщеславие, чревообъядение, сластолюбие, вещелюбие, всякая роскошь непотребная. Богатство бывает добром тому, кто может владеть им Авраамски; а если кто так держать его не может, то лучше жить в среднем состоянии иди даже в убожестве.

Я скажу тебе вот что, сын мой: если ты погонишься за богатством, то оно побежит от тебя; ты же, настигая его, споткнешься и разобьешься: богатства не достигнешь, а себе повредишь. А если ты желать его не будешь, и за ним не побежишь, то оно и само не побежит от тебя; только умей содержать его: не давайся ему под власть, но ты им господствуй. Так, сын мой, живи: если будет у тебя и полное богатство, то не радуйся ему, а если его не будет у тебя, то не печалься. Если очень желать богатства не будешь, то всегда беспечален будешь, и сребролюбие не овладеет тобой; но ты одолеешь его и царствовать над ним будешь, а не оно над тобой. Безжеланный человек всегда весел бывает, много ли у него, мало ли; о всем радуется и Бога благодарить, и живет – словно царствует. Пекись же, сын мой, о померном богатстве, а не об излишнем, только чем бы тебе с домашними своими быть сыту, но и ту свою сытость всю возложи на Господа Бога своего, ибо Он всякую тварь питает. Итак, больше всего от Бога ожидай, а не от своего происку: Он знает. сколько подать тебе.

Если не только богатством в жизни своей от Бога одарен будешь, но если и честью возвышен, – будь все-таки кроток и смирен, и ни перед кем не возносись; будь как простой мирянин; обиды не только богатым, но и убогим, никакой не чини.

И если Господь Бог дает тебе остроту разума, то ты тем более смиряйся, и ни перед кем не возвышайся. Если будет тебе поручено какое-нибудь дело государево, то ни о доме своем и ни о чем другом не пекись так, как о порученном тебе деле: смотри за тем, чтобы чего-нибудь не истерять.

Если у какого-нибудь дела и большим командиром будешь, то ничего не делай своим самоумничеством, но с общего совета. Будь и в важной должности как последний всем, и как бы служа им. Ибо сам Господь повелел большому смирять себя и быть как бы меньшим из всех и слугой. Тем не обесчестишь себя, и чести своей не уронишь.

И лжи в уста свои ни малейшей не влагай, потому что начальник лжи – диавол. А также и льстивого слова никакого никому не говори. Царь-пророк вещает, что погубит Господь все уста льстивые.

Особенно с опасением сохраняй себя тогда, когда кто-нибудь на тебя пошлется в каком-нибудь свидетельстве: если на тебя самый большой враг твой пошлется в правде, или в неправде самый тайный твой друг или ближний свойственник, – не моги сол- гать и вместо правды неправду сказать: лучше тебе беду или смерть принять, нежели, солгав, целу быть. Если правду скажешь и зато от высших лиц пострадаешь, а тем более если смерть примешь, то тебе подобает радоваться: потому что к святым мученикам причтешься. О, сын мой! счастлив бы ты был, если бы ты за праведное свидетельство смерть приял.

12. Мелочи

I. Пренебрежение мелочами составляет скалу, о которую разбивается большинство людей. Вся человеческая жизнь составляет не что иное, как ряд незначительных происшествий, каждое из которых, взятое в отдельности, неважно, но тем не менее счастье каждого человека в значительной степени зависит от этих мелочей. Характер человека также складывается на мелочах, когда на них обращается должное внимание. Успех человека в делах вполне зависит от его внимания к мелочам.

II. Увеличение знаний и опытности тоже не что иное, как результат ³⁵⁸ самых малых частиц знания и опыта, тщательно собранных в одно целое. Люди, которые ничему не научаются, ничего не скопляют в течение своей жизни, терпите во всем неудачу именно потому, что пренебрегают мелочами. Сколько бы они ни говорили, что «целый свет идет против них», но единственными врагами являются они же сами. Долго существовало поверье в «удачу», в «авось» но, как и всякое народное поверье, оно, наконец, исчезло. Теперь более распространено то мнение, что трудолюбие есть мать возможного на земле счастья или, другими словами, счастье человека пропорционально ³⁵⁹ его усилиям, его прилежанию, его вниманию к мелочам. Ленивый, небрежный, распущенный малый ни в чем не найдет удачи. Он будет лишен результатов труда, потому что сам не приложил усилий, чтобы добыть их себе. Не счастье, но труд создает человека.

III. Удача, как выразился один американский писатель, всегда ожидает, чтобы обстоятельства сложились в ее пользу, а труд, обладая проницательным взором, сильной волей, всегда сам подготовляет для своего дела такие обстоятельства, какие нужно. Удача любит лежать в постели и рассчитывать, как бы это было хорошо, если бы сейчас явился почтальон с известием о каком-нибудь неожиданном наследстве; труд поднимается с рассветом и, старательно действуя пером или молотком, сам закладывает прочное основание достатку. Удача полагается на случайность, труд на характер ³⁶⁰ ; удача незаметно понижает человека до самоугождения, труд возвышает человека и ведет его к независимости.

IV. В домашнем хозяйстве существует много мелочей, внимание к которым необходимо для здоровья и спокойствия. Чистота предполагает собой внимание ко множеству кажущихся пустяков, – например, чтобы был вытерт пол, сметена пыль с кресел, вытерта дочиста чайная чашка, общим же результатом всего этого является целая атмосфера ³⁶¹ нравсгвенного и физического ³⁶² благосостояния, условиe, благоприятное для высшего развития характера человека. Иному покажется безделицей знать, каков именно воздух в доме: ведь воздуха нам не видно, да и немногие что-нибудь о нем знают. Однако же, если мы не позаботимся, чтобы был правильный приток чистого воздуха в наши жилища, то неизбежно пострадаем за свое небрежение. Казалось бы, невелика важность, если кое-где видно несколько пятен грязи, если дверь или окно постоянно затворены; но из-за этого, могут произойти болезни, которыми расстроена будет целая жизнь, и потому даже небольшое количество грязи и дурного воздуха на практике ³⁶³ составляет дело крайне серьезное. Все домашние распорядки , взятые сами по себе, пустяки, но такие пустяки, из которых могут произойти важные результаты.

   Булавка – очень ничтожная вещь в одежде, но характер человека нередко выказывается и в том, каким образом булавка воткнута в его платье. Некто, человек тонкий и наблюдательный, искал себе, жены и для этого посещал знакомое семейство. Однажды в комнату, в которой он сидел, вошла одна из дочерей главы семейства, красивая девушка, с не застегнутым платьем, с неопрятными волосами. Посетитель после этого раза не бывал больше никогда; между тем, это был человек умный и впоследствии сделался хорошим мужем. Он судил о женщинах, как о мужчинах, по мелочам, и был прав.

   Аптекарь искал себе помощника; заявления поступили к нему со стороны многих молодых людей, числом до двадцати. Он пригласил к себе всех в одно время и заставил всех соединять соли в один пакет; выбран был тот, который при этом деле выказал больше всех ловкости и опытности. По этому ничтожному образцу аптекарь заключил и вообще о практических способностях соискателей.

V. Пренебрежение к мелочам пошатнуло не одно хорошее состояние, испортило самые лучшие предприятия. Корабль, нагруженный богатствами купца, погиб по тому, что при отплытии не замечено было маленького отверстая на дне. По неимении гвоздя, потеряна была подкова лошади адъютанта ³⁶⁴ действующей армии; не было подковы, пала и сама лошадь; из-за павшей лошади погиб адъютант, так как неприятель захватил и убил его; со смертью хорошего офицера погибла армия его генерала: все эти несчастия, в конце концов, произошли потому только, что ничтожный гвоздь не был, как следует, прикреплен к лошадиной подкове. «Живет!» вот обычное выражение людей, которые пренебрегают мелочами. Эта фраза ³⁶⁵ испортила не одно состояние, была причиной гибели многих кораблей, пожара многих домов и безвозвратно разрушила тысячи радужных проектов ³⁶⁶ добра человечеству. Слова: «живет!» и «как-нибудь» всегда означают, что человек правильно поступать перестал, означают нечистоту дела, неудачу и гибель. Стремиться должно не к тому, чтобы дело как-нибуд было сделано, но чтобы сделано было самым лучшим образом. Если раз человек усвоил себе правило делать «как-нибудь» и «авось», то это значит, что он передался врагу добра, что перешел на сторону людей неспособных, дурных, и мы от него отступаемся, как от человека безнадежного!

VI. Один французский писатель рассказывает следующей пример пренебрежения к мелочам. На сельской ферме ³⁶⁷ постоянно раскрывались по неимению задвижки ворота от загородки, в которой содержались скот и куры. Расход в 10 копеек, несколько минут времени – и все было бы поправлено. Дверь размахивалась каждый раз, когда кто-нибудь выходил; тотчас запереть дверь было нельзя, и потому не мало кур время от времени терялось. Раз ускользнула таким образом из изгороди отличная молодая свинья; беглянку стали разыскивать садовник, стряпуха, молочница, одним словом, целый дом. Садовник первый открыл свинью; перепрыгивая через канаву, чтобы загородить дорогу беглянке, он вывихнул ногу и должен был пролежать в постели недели две. Стряпуха, возвратившись на ферму, увидала, что сгорело белье, которое она развесила перед огнем для просушки, а молочница впопыхах забыла привязать коров, и одна из них перешибла ногу жеребенку, который случайно содержался в том же самом сарае. Сожженное белье и потерянный труд садовника стоили не меньше 35 рублей, а жеребенок стоил почти вдвое больше этого: таким образом, здесь, в течение нескольких минут, утратилась большая сумма денег просто из-за неимения маленькой задвижки, которую можно было достать за несколько копеек.

   VII. Жизнь полна подобных примеров. Если пренебрежение к мелким обстоятельствам вошло в привычку, то не долго дойти до разорения. Богатство создается рукой человека старательного, человек старательный, как мужчина, так и женщина, бывает внимателен как к малым предметам, так и к большим. Вещи сами по себе могут казаться очень ничтожными, незначительными, но внимание к ним столь же необходимо, как и к предметам большой важности.

   Возьмем, например, самую малую монетку – копейку. Какой, казалось бы, пользы можно ожидать от этого маленького кусочка меди, от одной копейки? Что можно на нее купить? Вдвое большую сумму нужно даже на стакан пива. Копейку стоит разве коробочка серных спичек. Эта монета для иных людей годится только, чтобы подавать нищему. А между тем как много людского счастья зависит от разумной траты одной копейки!

   Положим, человек работает сильно, зарабатывает себе пропитание; но если он допустит, чтобы маленькие монеты, копейки, составляющие результата этого тяжелого труда, ускользали у него сквозь пальцы – то на питье пива, то туда, то сюда, – то выйдет, что его трудовая жизнь немногим выше жизни водовозной клячи. С другой стороны, если тот же работник позаботится сберечь эти ничтожные монетки, будет каждую неделю вносить несколько таких монеток в общество взаимного вспоможения или в страховой капитал, несколько других – в сберегательную кассу, а остальное вверить своей жене, чтобы заботливо приберечь, чтобы устроить у себя дома кое-какие удобства, а также на образование детей, – то такой заботливый человек вскоре увидит себя вознагражденным за свою внимательность к мелочам: средства у него увеличатся, дома будет спокойно и удобно, а сам он будет спокоен за будущее.

   VIII. Все сбережения составляются по мелочам. Из копеек составляется рубль. Сбережена копейка – значит, сберегутся и рубли, а сбережение больших сумм доставит средства к удобствам жизни, довольству, богатству, независимости. Но копейка должна быть нажита честно. Не даром говорится, что трудовой грош лучше выпрошенного рубля. Шотландская пословица говорит: «подаренное платье никогда не бывает так красиво, как платье нажитое». Не беда, если нажитой грош черен. «Кузнец и его деньги черны», но дело в том, что заработок кузнеца – честный заработок.

IX. Если человек не умеет беречь свои заработки, то он должен быть готов ко всему. Нужда может нагрянуть на него, «как вор ночью». Бережливость имеет магическое ³⁶⁸ действие : раз начавшись, она обращается в привычку и дает человеку сознание удовлетворения, силы, безопасности. Гроши, отложенные в шкатулку, в сберегательную кассу, служат владельцу порукой за удобство во время болезни, за спокойствие в старости. Человек, бережливый имеет при себе щит против нужды, а не умеющий беречь должен знать, что между ним и горькой, жестокой бедностью нет решительно никакой преграды.

Но мужчина, быть может, и склонен беречь деньги, откладывать их на случай болезни или для других целей; однако ж не может выполнять этого, если ему не пособляет в том жена. Благоразумная, бережливая, трудолюбивая женщина составляет, поистине, венец счастья для своего супруга. Она содействует ему во всех добрых решениях, может обнаружить его лучшие качества путем спокойной, кроткой поддержки; своим примером она в состоянии насадить в нем возвышенные начала (т.е. мысли, намерения, желания), служащие семенем наибольших жизненных добродетелей.

Самый скромный рабочий, благосостояние и хорошая жизнь которого наглядно показывают его товарищам, чего можно достигнуть посредством труда, умеренности, заботливости и уменья преодолевать низшие, чувственные соблазны, – показывают, каким дорогим делается домашний кров от этих качеств, даже среди бедности, – такой рабочий приносит столько же добра, как любой красноречивый писатель. Если бы в народе нашлось несколько таких лиц, то их благодетельное влияние скоро было бы замечено целым обществом. Хорошо прожитая жизнь стоит многих речей, потому что пример гораздо красноречивее слов: это – поучение в лицах, правила мудрости на деле.

X. Повседневная жизнь человека служит лучшим пробным камнем и его нравственного и общественного положения. Возьмем двух рабочих по одному и тому же ремеслу, зарабатывающих одинаковые деньги; как различны могут быть эти два человека по отношению к их настоящему положению! Один смотрит совершенно свободным человеком, другой – рабом. Один живет в уютном домике, другой – в грязной лачуге. На одном всегда одето приличное платье, другой в лохмотьях. У одного дети опрятны, хорошо одеты, ходят в школу; у другого грязны, жалки и нередко валяются в канавах. Один обладает обыкновенными жизненными удобствами, даже многими удовольствиями, предметами комфорта ³⁶⁹ , напр. хорошо составленной библиотекой; у другого мало отрадного: нет ни удовольствий, ни развлечений, ни книг, а между тем заработок обоих одинаков. Что за причина такой разницы?

Вот причина. Один умен и предусмотрителен; другой – напротив. Один жертвует собой для пользы своей жены, семьи, домашнего крова; другой не отказывает себе ни в чем, но живет под гнетом дурных привычек. Один – человек трезвый, находит удовольствие в том, чтобы сделать свой дом привлекательным, доставить семье удобство; другой вовсе не заботится ни о доме, ни о семействе, а тратит большую часть своих заработков в питейной лавке или трактире; один смотрит вверх, другой вниз. У одного высокая мера удовольствий, у другого низкая. Один любит книги, развивающие и возвышающие его ум; другой предан пьянству, которое стремится его принизить и оскотоподобить. Один бережет свои деньги; другой их мотает.

«Вот что, – товарищ», сказал последний первому, однажды вечером, на обратном пути с работы, – «скажите-ка мне, как вам удается устраивать свои дела? каким образом вы можете содержать и одевать семью так, как теперь, да еще сверх того, откладывать деньги в сберегательную кассу? вот я, кажется, добываю столько же, как и вы, да еще и деток у меня меньше, и ведь едва могу сводить концы с концами!...»

«Хорошо, я вам скажу, в чем секрет: это все только благодаря моей заботливости о сбережении наживаемых копеек».

«Как! И тут вся причина?»

«Да, и причина хорошая. Не наберется и из 50 человек один, который бы знал этот секрет. Например, вы не знаете».

«Я? Как это так? Любопытно бы знать!»

«Теперь, когда вы спросили мой секрет, я расскажу вам все. Только не обижайтесь, если я буду говорить прямо. Я ничего не трачу на питье».

«Ничего? Но это значит, что вы не платите угощением за угощение, а блюдолизничаете у соседей?»

«Никогда! Я пью воду, которая не стоит ничего. Старинная пословица говорит, что за каждым пьяным днем идет горькое похмелье; я стараюсь, чтобы у меня не было дней похмелья, когда болит голова и трясутся руки, и берегу деньги. Пей воду: не заболеешь и не задолжаешь, да и жена не останется скоро вдовой. А ведь это составляет значительную разницу в наших издержках».

«В том и состоит весь ваш секрет?»

«Да; заботьтесь о каждой мелкой монете – вот и все. Я берегу, и потому не терплю нужды, а вы нуждаетесь. Очень просто, не правда ли?»

«Просто-то просто; только из этого нет никакого толку».   «А вот такой толк, что вы должны были спросить, почему я живу хорошо и еще откладываю, тогда как вы, при тех же доходах, едва сводите концы с концами. Деньги значат независимость, и они складываются мало-помалу. Сверх того, я да и вы также работаем так много, что мне даже не хочется тратить деньги на питье, когда я могу отложить эти трудовые гроши на черный день. В этом все и дело; ведь отрадно подумать , что – какая бы случайность меня ни постигла, мне не будет нужды ни просить, ни идти в рабочий дом. Сбережения делают меня человеком свободным. Человек, который всегда в долгу, или без гроша под рукой, немногим лучше раба».

(Заимствов. с сокращ. из соч. С. Смайльса: «Бережливость»).

13. Пустынник

И ангел мне сказал: иди, оставь их грады,

В пустыне скройся ты, чтоб там огонь лампады,

Тебе поверенный, до срока уберечь,

Дабы, когда тщету сует они познают,

Возжаждут истины и света пожелают,

Им было б чем свои светильники возжечь.

(А. Майков).

14. Поэт

Пока не требует поэта

К священной жертве Аполлон ³⁷⁰ ,

В заботах суетного света

Он малодушно погружен;

Молчит его святая лира ³⁷¹ ,

Душа вкушает хладный сон,

И меж детей ничтожных миpa,

Быть может, всех ничтожней он.

Но лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел.

Тоскует он, в забавах миpa,

Людской чуждается молвы,

К ногам народного кумира

Не клонит гордой головы.

Бежит он, дикий и суровый,

И звуков и смятенья полн,

На берега пустынных волн,

В широкошумные дубровы.

(А. Пушкин).

15. Пророк

С тех пор, как вечный Судия

Мне дал всеведенье пророка,

В очах людей читаю я

Страницы злобы и порока.

Провозглашать я стал любви

И правды чистые ученья:

В меня все ближние мои

Бросали бешено каменья.

Посыпал пеплом я главу,

Из городов бежал я нищий, –

И вот в пустыне я живу,

Как птицы, даром Божьей пищи.

Завет Предвечного храня,

Мне тварь покорна, там земная,

И звезды слушают меня,

Лучами радостно играя

Когда же через шумный град

Я пробираюсь торопливо, –

Там старцы детям говорят

С улыбкою самолюбивой:

«Смотрите:вот пример для вас!

Он горд был, не ужился с нами;

Слепец хотел уверить нас,

Что Бог гласит его устами!

Смотрите ж, дети, на него,

Как он угрюм, и худ, и бледен!

Смотрите, как он наг и беден,

Как презирают все его!»

(Лермонтов).

16. Слезы ³⁷²

Сколько слез я пролил!

Сколько тайных слез

Скрыться приневолил

В дни сердечных гроз!

Слезы, что пробились,

Позабыты мной;

Чувства оживились

Свежей их росой.

Слезы, что отсели

На сердечном дне,

К язвам прикипели

Ржавчиной во мне.

(Кн. Вяземский).

17. Выхожу один я на дорогу

Выхожу один я на дорогу,

Сквозь туман кремнистый путь блестит;

Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,

И звезда с звездою говорит;

В небесах торжественно и чудно,

Спит земля в сияньи голубом...

Что же мне так больно и так, трудно?

Жду ль чего? жалею ли о чем?

Уж не жду от жизни ничего я,

И не жаль мне прошлого ничуть,

Я ищу свободы и покоя,

Я б хотел забыться и заснуть...

Но не тем холодным сном могилы

Я б желал на веки там заснуть, –

Чтоб в груди дрожали жизни силы,

Чтоб вздымалась тихо грудь,

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,

Про любовь мне сладкий голос пел;

Надо мной чтоб, вечно зеленея,

Темный дуб склонялся и шумел.

(Лермонтов).

18. Темница

Черные стены суровой темницы

Сырость одела, покрыли мокрицы,

Падают едкие капли со свода, –

А за стеною ликует природа.

***

Связка соломы лежит подо мною,

Червь её точит.

Дрожащей рукою

Сбросил я жабу с нее... а из башни

Видно и небо, и горы, и пашни.

***

Вырвался с криком из груди холодной

Вопль, замиравший неслышно, бесплодно;

Глухо оковы мои загремели,

А за стеною малиновки пели.

(Щербина).

19. Слезы

Слезы людские, о слезы людские,

Льетесь вы ранней и поздней порой,

Льетесь безвестные, льетесь незримые,

Неистощимые, неисчислимые,

Льетесь, как льются струи дождевые

В осень глухую, порою ночной.

(Тютчев).

20. На кладбище

Сквозь деревья освещаются гробницы

По плитам скользит узорчатая тень,

В знойном воздухе поют и реют птицы,

Над усопшим ликует красный день.

Разрослись деревья, преизбыток силы

Дышит в каждой жилке влажного листка,

И кругом, куда ни взглянешь на могилы,

И цветы нарядны, и трава густа.

И сидел я долго на плите гробницы.. .

От ветвей узором колебалась тень,

Воздух знойный пеньем оглашали птицы,

Над могилами сиял веселый день.

И мгновенной жизнью пользуясь беспечно,

Проходили люди шумною толпой;

А во храме пели радость жизни вечной,

Грустно пели: «со святыми упокой».

(А. Жемчужников).

21. Утешение

Пред Господом Богом я грешен!

И кто же не грешен пред ним?

Но тем я хоть мало утешен,

Что брат я всем братьям моим;

***

Что слезы мне все симпатичны ³⁷³ ,

Что с плачущим плачу и я,

Что в сердце есть отзыв привычный

На каждую скорбь бытия ³⁷⁴ ;

***

Что дух мой окреп под ненастьем,

Что в язвах созрела душа,

Что жизнь мне не блеском и счастьем,

А тайной тоской хороша.

***

Что в мире и его обаянья

Недолго вдаваться я мог,

Но все его понял страданья

И чувство для них уберег;

***

Что тайная есть мне отрада

Внезапно войти в Божий дом

И там, где мерцает лампада,

С молитвой поникнуть челом;

Что дня не проходит и часу,

Чтоб внутренним слухом не внял

Я смерти призывному гласу

И слух от него уклонял;

***

Что в самой житейской тревоге

Сей голос не чужд для меня,

И мыслью стою при пороге

Последнего, страшного дня.

(Кн. П. Вяземский).

22. Труженик

По жестким глыбам сорной нивы,

С утра до истощенья сил,

Довольно, пахарь терпеливый,

Я плуг тяжелый свой водил.

Довольно, дикою враждою

И злым безумьем окружен,

Боролся крепкой я борьбою...

Я утомлен, я утомлен.

Пора на отдых. О дубравы!

О тишина полей и вод

И над оврагами кудрявый

Ветвей сплетающихся свод!

Хоть раз один в тени отрадной,

Склонившись к звонкому ручью,

Хочу всей грудью, грудью жадной

Вдохнуть вечернюю струю!

Стереть бы пот дневного зноя!

Стряхнуть бы груз дневных забот!

Безумец! Нет тебе покоя,

Нет отдыха! вперед, вперед!

Взгляни на ниву – пашни много,

А дня немного впереди,

Вставай же, раб ленивый Бога,

Господь велит: иди, иди!

Ты куплен дорогой пеною,

Крестом и кровью куплен ты:

Сгибайся ж, пахарь,над браздою!

Борись, борец, до поздней тьмы!

Пред словом грозного призванья

Склоняюсь трепетным челом:

А Ты безумного роптанья

Не помяни в суде Твоем!

Иду свершать в труде и поте

Удел, назначенный Тобой,

И не сомкну очей в дремоте,

И не ослабну пред борьбой.

Не брошу плуга, раб ленивый,

Не отойду я от него,

Покуда не прорежу нивы,

Господь для сева Твоего.

(Л. Хомяков).

23. Сяду я за стол ³⁷⁵

Сяду я за стол

Да подумаю –

Как на свете жить

Одинокому. –

Нет у молодца

Молодой жены;

Нет у молодца

Друга верного, –

Золотой казны,

Угла теплого,

Бороны, сохи,

Коня – пахаря...

Вместе с бедностью

Дал мне батюшка

Лишь один талант –

Силу крепкую. –

Да и ту как раз

Нужда горькая

По чужим людям

Всю размыкала.

Сяду я за стол,

Да подумаю

Как мне век дожить

Одинокому.

(Кольцов).

24. Ах, ты ночь ли, ноченька

Ах, ты ночь ли,

Ноченька!

Ах, ты ночь ли

Бурная!

Отчего ты

С вечера

До глубокой

Полночи

Не блистаешь

Звездами,

Не сияешь

Месяцем,

Все темнеешь

Тучами?

И с тобой, знать,

Ноченька,

Как со мною

Молодцем,

Грусть – злодейка

Сведалась!

Как заляжет

Лютая

Там глубоко

На сердце:

Позабудешь

С вечера

До глубокой

Полночи,

Припевая,

Тешиться

Хороводной

Пляскою!

Нет, взрыдаешь,

Всплачешься,

И, безродный

Молодец,

На постелю Ж

есткую,

Как в могилу,

Кинешься.

(Дельвиг).

25. Песня бедняка

Беден я, но что за дело? –

Безбоязненно и смело

Я вперед иду;

Свыкся я с нуждою злою;

Пред нежданною бедою

Духом не паду.

Приучив к работе руки,

Я не знаю праздной скуки;

Ропот и тоска

Сердцу с роду незнакомы;

Мне не надобны хоромы:

Будет уголка.

И в угле дышу я вольно.

Пусть богач живет раздольно,

Хлеба ест кусок, –

Сыт и бедный также точно.

Было б сердце непорочно, –

Бедность – не порок!

Зависть я считаю басней.

Чем богатых я несчастней?

Пусть я небогат;

Но зато я сплю спокойно;

Дни мои проходят стройно;

Сердца не страшат

Ни заботы, ни печали.

Знаю я, что Бог и в мале:

К вышнему Царю

Горячо мое моленье;

И за бедности лишенья

Я благодарю.

Благо всякое даянье!

Бедным помощь – упованье,

Их надежда – Бог;

Здесь им скорбь, а там отрада,

Здесь им бедность,там награда...

Бедность – не порок!

(Жуковский).

26. Ах, ты поле мое поле, поле чистое!

Ах, ты поле мое поле, поле чистое!

Ты раздолье мое широкое!

Уж ты всем поле изукрашено,

И травушкой – муравушкой,

И цветочками – василечками.

Ты одним поле обесчещено,

Что посреди тебя, поля чистого,

Вырастал тут част ракитов куст,

Что на кусточке, на ракитовом,

Как сидит тут млад сиз орел,

В когтях держит черна ворона:,

Он точит кровь на сыру землю.

Под кустиком, под ракитовым,

Что лежит, убит добрый молодец,

Избит, изранен, исколот весь.

Что не ласточки, не касаточки

Вкруг тепла гнезда увиваются:

Увивается тут родная матушка;

Она плачет, как река льется,

А родна сестра плачет, как ручей течет,

Молода жена плачет, как роса падет:

Красно солнышко взойдет, росу высушит!

(Народ, песня).

27. Ах, кабы на цветы да не морозы

Ах, кабы на цветы да не морозы,

И зимой бы цветы расцветали;

Ах, кабы на меня да не кручина,

Ни о чем бы я не тужила,

Не сидела бы я подперши ся,

Не глядела бы я во чисто поле.

И я батюшке говорила:

«Не давай меня, батюшка, замуж,

Не давай, государь, за неровню;

Не мечись на большое богатство,

Не гляди на высоки хоромы;

Не с богатством мне жить – с человеком,

Не в хоромах нужда, а в свете».

(Народ. песня).

28. Идет кузнец из кузницы

Идет кузнец из кузницы,

Слава!

Несет кузнец три молота,

Слава!

Кузнец, кузнец, ты скуй мне венец,

Слава!

Ты скуй мне венец и золот и нов,

Слава!

Из остаточков золот перстень,

Слава!

Из обрезков

булавочку,

Слава!

Мне в том венце венчатися,

Слава!

Мне тем перстнем обручатися,

Слава!

Мне тою булавкою убрус притыкать.

Слава!

(Народ. Песня).

29. Дружба

На гордых высотах Ливана

Растет могильный кипарис,

И ветви плюща обвились

Вокруг его прямого стана.

Пусть вихорь мчится и шумит.

И сломит кипарис высокий, –

Вкруг кипариса плющ обвит:

Он не погибнет одиноко!...

(Лермонтов).

30. Лучший перл таится

Лучший перл таится

В глубине морской;

Зреет мысль святая

В глубине души.

Надо сильно буре

Море взволновать,

Чтоб оно, в бореньи,

Выбросило перл;

Надо сильно чувству

Душу потрясти,

Чтоб она, в восторге,

Выразила мысль.

(Жадовская).

31. Товарищу

Что ты ходишь с нуждой.

По чужим по людям!

Веруй силам души,

Да могучим плечам.

На заботы ж свои,

Чуть заря, поднимись,

И один во весь день,

Что есть мочи, трудись.

Неудачи, беда –

С грустью дома сиди;

А с зарею опять

К новым нуждам иди.

И так бейся, пока

Случай счастье найдет,

И на славу твою

Жить с тобою начнет.

Та же сила тогда

Другой голос возьмет,

И чудно, и смешно

Всех к тебе прикует.

И те ж люди – враги,

Что чуждались тебя,

Бог уж ведает как,

Назовутся в друзья.

Ты на них не сердись;

Но спокойно, в тиши,

Жизнь горою пируй,

По желаньям души.

(Кольцов).

32. Мать

Бедный мальчик весь в огне,

Все ему не ловко.

Ляг на плечико ко мне,

Прислонись головкой!

Я с тобою похожу...

Подремли, мой мальчик,

Хочешь сказочку скажу:

Жил был мальчик с пальчик. ..

Нет не хочешь?... сказки – вздор!

Песня лучше будет...

Зашумел сыр-темен бор,

Лис лисичку будит;

Во сыром-темном бору...

Задремал мой крошка!...

...Я малинки наберу

Полное лукошко...

Во сыром-темном бору...

Тише! засыпает...

Словно птенчик, все в жару

Губки открывает...

«Во сыром бору»поет

Мать, и ходит, ходит...

Тихо, долго ночь идет...

Ночь уж день выводит –

Мать поет... рука у ней

Затекла, устала,

И не раз слезу с очей

Бедная роняла...

И едва дитя, в жару,

Вздрогнув, встрепенется –

» Во темном-сыром бору»

Снова раздается...

Отклони удар, уйди,

Смерть с своей косою!

Мать дитя с своей груди

Не отдаст без бою!

Заслонит, средь всех тревог,

Всей душой своею,

Жизни чудный огонек,

Что затеплен ею!

И едва он засветил, –

Вдруг ей ясно стало,

Что любви, что чудных сил

Сердце в ней скрывало!...

(А. Майков).

33. К детям

Бывало, в глубокий полуночный час,

Малютки, приду любоваться на вас;

Бывало, люблю вас крестом знаменать,

Молиться – да будет на вас благодать,

Любовь Вседержителя Бога.

Стеречь умиленно ваш детский покой,

Подумать о том, как вы чисты душой,

Надеяться долгих и счастливых дней

Для вас, беззаботных и милых детей,

Как сладко, как радостно было!

Теперь прихожу я: везде темнота,

Нет в комнате жизни, кроватка пуста;

В лампаде погас пред иконою свет...

Мне грустно: малюток моих уже нет!

И сердце так больно сожмется!

О дети, в глубокий полуночный час,

Молитесь о том, кто молился о вас,

О том, кто любил вас крестом знаменать –

Молитесь – да будет и с ним благодать,

Любовь Вседержителя Бога.

(А.С. Хомяков).

34. Жена ямщика

Скоро будет полночь.

Тишина в избе;

Только ветер воет

Жалобно в трубе.

И горит лучина,

Издавая треск

И вокруг дрожащий

Разливая блеск.

В старом зипунишке,

Прислонясь к стене,

Дремлет подле печки

Мальчик на скамье.

Слабо освещает

Бледный огонек

Детскую головку

И румянец щек.

С дремлю щим малюткой

Рядом мать сидит

И, лаская сына,

Кротко говорит:

«Ты бы лег, касатик;

Ведь уж ночь давно;

На-ка вот шубенку;

Вишь, как холодно».

– А зачем же, мама,

Ты сама сидишь,

И вечор все пряла,

И теперь не спишь?»

«Ох, мой ненаглядный,

Прясть то нет уж сил,–

Что-то так мне грустно,

Божий свет не мил!

Пятая неделя

Вот к концу идет,

А досель отец твой

Весточки не шлет.

«Ну, Господь помилуй!

Если с мужичком

Грех какой случился

На пути глухом.

«Дело мое бабье, –

Как тогда мне быть?

Кто нас, горьких, станет

Одевать, кормить?»...

«Полно плакать, мама!»

Грустно сын сказал

И, подняв головку,

Тихо с места встал.

И к щеке родимой

Он прильнул щекой

И, заплакав горько,

Мать обнял рукой.

«Я не стану плакать;

Ляг, усни, дружок, –

Я тебе соломки

Принесу снопок.

«Постелю постельку;

А Господь пошлет –

Твой отец гостинец

Скоро привезет.

«Новые салазки

Сделает опять,

Будет в них сыночка

По двору катать»...

И дитя забылось...

Снова мать прядет;

Ей от дум – заботы

Сон на ум нейдет.

Дымная лучина

Чуть в светце горит;

Только вьюга как-то

Жалобней гудит.

Мнится, будто стонет

Кто-то у крыльца –

Словно провожают

С плачем мертвеца...

Вот в сенях избушки

Кто-то застучал.

– «Ах, отец!» проснувшись,

Мальчик закричал.

«Вишь, мороз как крепко

Дверь то прихватил!»

Грубо гость знакомый

Вдруг заговорил.

И мужик рукою

Сильно дверь рванул,

В избу вшел, снял шапку,

С платья снег стряхнул.

Осенив три раза

Грудь свою крестом,

Почесал затылок

И сказал потом:

«Здравствуешь, соседка!

Как живешь, мой свет?...

Экая погодка!

Следу в поле нет!

«Ну, не с доброй вестью

Я к тебе пришел:

И лошадок ваших

Из Москвы привел».

«А мой муж?"–спросила

Ямщика жена, –

И белее снега

Сделалась она.

«Да, в Москву приехав,

Вдруг он захворал,

И Господь бедняге

Пό-душу послал.

«На дворе с ним вместе

Мне пришлось стоять, –

И меня лошадок

Упросил он взять».

Горько зарыдала

Бедная вдова,

Выслушав соседа

Первые слова.

Опустив ручонки,

Сын ее стоял –

Бледный и всем телом

В ужасе дрожал.

«Вишь, какая притча»!

Думал так мужик:

«Верно я не впору

Развязал язык.

«А ведь жалко бабу

Что и говорить!

Скоро ей придется

По-миру ходить.

«Полно горевать-то»,

Вслух он ей сказал:

«Стало неча делать –

Бог, знать, наказал!

Лошади-то ваши

Тут вот у двора:

Так поди, возьми их;

Мне домой пора».

«Да! ведь эка память,

Все стал забывать:

Вот отец сынишке

Крест велел отдать.

«Сам он через силу

С шеи его снял,

В грамотке мне отдал

В руки и сказал:

– «Вот благословенье

Сыну моему:

Пусть не забывает

Мать, скажи ему!»

(Никитин).

35. Подвиг

Подвиг есть и в сраженьи,

Подвиг есть и в борьбе,

Высший подвиг в терпеньи,

Любви и мольбе.

Если сердце заныло

Перед злобой людской,

Иль насилье схватило

Тебя цепью стальной;

Если скорби земные

Жалом в душу впились, –

С верой бодрой и смелой

Ты за подвиг берись

Есть у подвига крылья,

И взлетишь ты на них,

Без труда, без усилья,

Выше мраков земных, –

Выше крыши темницы,

Выше злобы слепой,

Выше воплей и криков

Гордой черни людской!

(А. Хомяков).

36. Не осуждай!

Не осуждай – за тем, что все мы люди,

Все слабы, немощны, опутаны грехом;

Волнуют страсти наши груди;

В грехе родимся и живем.

Не осуждай!.. Чтоб ближних быть судьею,

Спроси у совести, ты сам-то лучше ль их?

О, брат, кто точно чист душою,

Тот снисходителен к погрешностям других!

Не осуждай!.. Ведь слову нет возврата

Смотри, чтоб, как сказал Спаситель, неравно

Увидишь спицу в глазе брата,

А проглядишь в своем бревно.

Не осуждай – за тем, чтоб обличеньем

Не пал и на тебя тот камень с высоты,

Тяжелый камень осужденья,

Которым в брата бросишь ты.

Не осуждай – за тем, мой брат, что право

Судить и миловать принадлежишь Тому,

Пред Кем открыт наш мир лукавый,

Кто может светом сделать тьму.

(Розенгейм).

37. Последняя борьба

Надо мною буря выла,

Гром по небу грохотал,

Слабый ум судьба страшила,

Холод в душу проникал.

Но не пал я от страданья,

Гордо выдержал удар,

Сохранил в душе желанья,

В теле – силу, в сердце – жар.

Что погибель! что спасенье!

Будь, что будет – все равно!

На святое Провиденье

Положился я давно!

В этой вере нет сомненья,

Ею жизнь моя полна;

Бесконечно в ней стремленье,

В ней покой и тишина... Н

е грози ж ты мне бедою,

Не зови, судьба, на бой;

Готов биться я с тобою.

Но не сладишь ты со мной!

У меня в душе есть сила,

У меня есть в сердце кровь,

Под крестом – моя могила,

На кресте – моя любовь!

(Кольцов).

38. Все люди братья

О, как бы он счастлив был, свет этот старый,

Да люди друг-друга понять не хотят,

К соседу сосед не придет и не скажет:

«Ведь, люди все братья – дай руку мне, брат!»

Зачем мы разлад и вражду не покинем,

Зачем не составим одну мы семью?

Один бы другому сказать мог с любовью:

«Приди! мы все братья – дай руку свою».

«Богат ты и носишь нарядное платье;

Я беден, на мне кафтанишко худой;

Но честное сердце в груди у обоих,

Так дай же мне руку, мы братья с тобой».

«Тебе ненавистны измена и подлость:

Но правды закон тебе дорог и свят;

Я тоже любовью к добру пламенею,

Приди! мы все братья – дай руку мне, брат!

"Ни сильный, ни слабый тобой не обманут.

За слово свое, как и ты, я стою.

Не тоже ль, что я – называешь ты счастьем?

Мы братья с тобою, – дай руку свою».

«Ты матерью нежно, глубоко любим был,

Моя и жила и дышала лишь мной;

Пускай мы стоим на различных ступенях,

Но руку подай мне, – мы братья с тобой!»

«Мы любим вечернего солнца сиянье;

Всего нам дороже родимый наш край,

И жизнь для борьбы послана нам обоим;

Мы братья... Так братски мне руку подай!»

«Грозит уж обоим нам хилая старость,

И смерть неизбежная ждет нас за ней;

И оба мы в темную ляжем могилу.

Да! люди все братья... Дай руку скорей!»

( Из Роберта Николи в перев. А. Плещеева).

39. Нравоучительные четверостишия

Все возвещает нам: есть Вечный, есть Творец!

Он таинство уму, но чувству Он потреба.

Благоговей пред Ним! – се глас земли и неба.

Люби Его! се глас признательных сердец.

***

О смертный! мир твоим потребностям покорен.

Ты Богом щедро награжден;

И если ты Его подобье, – будь, как Он

И милосерд, и благотворен.

***

Успех надменности не верен,

С тщеславием граничит стыд:

Тот низок, кто высокомерен,

Возвышен тот один, кто гордость победит.

***

При качествах ума приветливость есть тоже,

Что прелесть кроткая для женской красоты:

Приветливость – печать сердечной доброты,

А доброта всего дороже.

***

Страшитесь лени, сей тоски однообразной:

Лень – ржавчина ума и порча всех даров,

И честь и радости – плоды одних трудов,

А скука и позор суть дети неги праздной. –

***

Будь первой славой нам, будь первым наслажденьем –  Благотворительность, сей чистый жар души!

Благотворишь ли ты, – свой дар удвой забвеньем;

Teбе ль благотворят, – ты разгласить спеши. –

***

Не будь горяч: худой советник неприязнь,

Обидой ближнему себе наносим рану.

Спеша отмстить врагу, мы жертвуем обману

И совести своей лишь ускоряем казнь.

(Кн. П. Вяземский).

40. Человек

Я – человек, хотя еще и маленький, потому что у меня есть такая же душа и такое же тело, как и у других людей. Я еще не велик, и не очень силен, когда сравню себя с взрослыми людьми но прежде был еще меньше и еще слабее, даже, как говорят, не мог ходить и говорить, хотя и не помню этого времени. Пройдет еще несколько лет, я вырасту, сделаюсь большим и сильным, сделаюсь взрослым человеком. Пройдет еще десятка три лет, и, я начну стариться; потом придется мне и умереть, тело разрушится и превратится в землю, из которой оно создано, но душа моя не умрет никогда, потому что Бог, давший мне смертное тело, дал мне бессмертную душу.

Я понимаю, что мне говорят, могу выражать свои мысли и желания словами, так что меня понимают другие люди: у меня есть дар слова .

Я могу выучить урок и потом вспомнить и рассказать то, что выучил; помню лица и имена знакомых людей, помню названия различных предметов: у меня есть память.

Я понимаю не все, что мне говорят, и не все, что читаю в книге, но, когда мне объяснять хорошенько, мне становится понятным и то, чего я прежде не понимал. Я теперь знаю немного, но прежде знал еще меньше; а чем больше буду учиться, тем более буду знать и понимать. У меня есть ум.

Когда я выучу свой урок, сделаю все, что должно, когда за мной нет никакой шалости, тогда у меня на душе спокойно и легко; когда же я поленюсь, или не послушаюсь, или нашалю, тогда душа моя беспокоится и не довольна моими поступками: у меня есть совесть.

Мне иногда но хочется учиться; но я могу принудить себя сесть за дело, зная, что должно трудиться, и лениться стыдно. Мне иногда не хочется сделать того, что мне приказывают, но я могу принудить себя исполнить волю родителей или повиноваться: у меня есть свободная воля.

Я не видел и не могу видеть Бога, потому что Он есть Дух; но я верю, что Бог существует, видит все, знает все и всем управляет.

У меня есть желание быть умным, добрым, и я могу сделаться таким, если постараюсь: у меня есть желание  и возможность сделаться умнее и добрее.

Все эти способности, которыми я наделен от Бога: дар слова, память, ум, совесть, воля, вера в Бога, желание и возможность сделаться лучше – называются душевными способностями.

Мне приятно, когда меня хвалят, и неприятно, когда бранят; я люблю своих родителей, люблю многих из своих товарищей. Когда мне сделают добро, я чувствую благодарность. Я сержусь, когда мне досаждают, смеюсь, когда мне весело, плачу, когда мне грустно. У меня есть различные внутренние душевные чувства.

Человек одарен жизнью, одарен свободной, разумной и бессмертной душой, желающей добра и верующей в Творца вселенной. Душа человека невидима, она живет в прекрасно устроенном теле и всем управляет; без души тело наше, несмотря на прекрасное устройство свое, было бы мертво, не могло бы ни чувствовать, ни двигаться.

41. Мельник (Басня)

У Мельника вода плотину прососала:

Беда б не велика сначала,

Когда бы руки приложить;

Но кстати ль? Мельник мой не думает тужить;

А течь день ото дня сильнее становится:

Вода так бьет, как из ведра.

«Эй, Мельник, не зевай! Пора,

Пора тебе за ум хватиться!»

А Мельник говорит: «Далеко до беды,

Не море надо мне воды,

И ею мельница по весь мой век богата».

Он спит, а между тем

Вода бежит, как из ушата.

И вот беда пришла совсем:

Стал жернов, мельница не служит.

Хватился мельник мой: и охает, и тужит,

И думает, как воду уберечь.

Вот у плотины он, осматривая течь,

Увидел, что к реке пришли напиться куры.

«Негодные»! кричит: «хохлатки, дуры!

Я и без вас воды не знаю, где достать;

А вы пришли ее здесь вдосталь допивать».

И в них поленом хвать.

Какое ж сделал тем себе подспорье?

Без кур и без воды пошел в свое подворье,

Видал я иногда, Что есть такие господа

(И эта басенка им сделана в подарок),

Которым тысячей не жаль на вздор сорить,

А думают хозяйство подспорить,

Коль свечки сберегут огарок,

И рады за него с людьми поднять содом.

С такою бережью диковинка ль, что дом

Скорехонько пойдет вверх дном.

(Крылов).

42. Крестьянин в беде

(Басня)

К крестьянину на двор

Залез осенней ночью вор,

Забрался в клеть и, на просторе

Обшаря стены все и пол, и потолок,

Покрал бессовестно, что мог.

И то сказать, какая совесть в воре!

Ну так, что наш мужик-бедняк

Богатым лег, а с голью встал такою,

Хоть по миру пойти с сумою;

Не дай Бог никому проснуться худо так!

Крестьянин тужит и горюет,

Родню сзывает и друзей,

Соседей всех и кумовей.

«Нельзя ли», говорит, «помочь беде моей»?

Тут всякий с мужиком толкует,

И умный свой дает совет.

Кум Карпыч говорит: «Эх, свет!

Не надобно было тебе по миру славить,

Что столько ты богат».

Сват Климыч говорит:

«Вперед, мой милый сват,

Старайся клеть к избе гораздо ближе ставить»! –

«Эх, братцы, это все не так»!

Сосед толкует Фока:

«Не то беда, что клеть далеко,

Да надо на дворе лихих держать собак.

Возьми ка у меня щенка любого

От жучки: я бы рад соседа дорогого

От сердца наделить,

Чем их топить»!

И словом, от родни и от друзей любезных

Советов тысячу надавано полезных,

Кто сколько мог;

А делом ни один бедняжке не помог.

(Крылов).

43. Лжец (Басня)

Из дальних странствий возвратясь,

Какой-то дворянин (а может быть и князь),

С приятелем своим пешком гуляя в поле,

Расхвастался о том, где он бывал,

И к былям небылиц без счету прилагал.

«Нет», говорит: «что я видал,

Того уж не увижу боле.

Что здесь у вас за край?

То холодно, то очень жарко.

То солнце спрячется, то светит слишком ярко...

Вот там-то прямо рай!

И вспомнишь – так душе ограда!

Ни шуб, ни свеч совсем не надо.

Не знаешь век, что есть ночная тень,

И круглый Божий год все видишь майский день.

Никто там ни садит, ни сеет:

А если б посмотрел, что там растет и зреет!

Вот в Риме ³⁷⁶ , например, я видел огурец...

Ах, мой Творец!

И по cию не вспомнюсь пору!

Поверишь ли? Ну, право, был он с гору».

– «Что за диковина!» приятель отвечал:

«На свете чудеса рассеяны повсюду,

Да не везде их всякий примечал.

Мы сами вот теперь подходим к чуду,

Какого ты нигде, конечно, не встречал,

И я в том спорить буду.

Вон видишь ли через реку тот мост,

Куда нам путь лежит?

Он с виду хоть и прост,

А свойство чудное имеет:

Лжец ни один у нас по нем пройти не смеет:

До половины не дойдет –

Провалится и в воду упадет;

Но кто не лжет,

Ступай по нем, пожалуй, хоть в карете».

– «А какова у вас река?»

– «Да не мелка...

Так видишь ли, мой друг, чего-то нет на свете!

Хоть римский огурец велик, нет спору в том...

Ведь с гору? кажется, ты так сказал о нем?»

– «Гора хоть не гора, но, право, будет с дом.

– «Поверить трудно!

Однако ж как ни чудно,

А все чуден и мост, но коем мы пойдем,

Что он лжеца никак не подымает;

И нынешней еще весной

С него обрушились (весь город это знает)

Два журналиста ³⁷⁷ да портной.

Бесспорно, огурец и с дом величиной

Диковинка, коль это справедливо».

– «Ну, не такое еще диво!

Ведь надо знать, как вещи есть:

Не думай, что везде по нашему хоромы;

Что там за домы?

В один двоим за нужду влезть,

И то ни стать ни сесть!»

– «Пусть так, но все признаться должно,

Что огурец не грех за диво счесть,

В котором двум усесться можно.

Однако ж мост ать наш каков,

Что лгун на нем пяти не сделает шагов,

Как тотчас в воду!

Хоть римский твой и чуден огурец...»

– «Послушай ка,» тут перервал мой Лжец:

«Чем на мост нам идти, поищем лучше броду».

(Крылов).

44. Пушки и паруса (Басня)

На корабле у пушек с парусами

Восстала страшная вражда.

Вот, пушки, выставясь из портов ³⁷⁸ вон носами,

Роптали так пред небесами:

«О боги! видано ль когда,

Чтобы ничтожное холстинное творенье

Равняться в пользах нам имело дерзновенье?

Что делают они во весь наш трудный путь?

Лишь только ветер станет дуть,

Они надув спесиво грудь,

Как будто важного какого сану,

Несутся гоголем ³⁷⁹ по океану

И только чванятся; а мы громим в боях!

Не нами ли царствует корабль наш на морях?

Не мы ль несем с собой повсюду смерть и страх?

Нет, не хотим жить боле с парусами;

Со всеми мы без них управимся и сами.

Лети же, помоги, могущий нам Борей ³⁸⁰ ,

И изорви в клочки их поскорей!»

Борей послушался: летит, дохнул, и вскоре

Насупилось и почернело море;

Покрылись тучей тяжелой небеса;

Валы вздымаются и рушатся, как горы;

Гром оглушает слух; слепит блеск молний взоры;

Борей ревет и рвет в лоскутья паруса.

Не стало их, утихла непогода;

Но что ж? Корабль без парусов

Игрушкой стал и ветров, и валов

И носится он в море, как колода;

А в первой встрече со врагом,

Который вдоль его всем бортом страшно грянул,

Корабль мой недвижим, стал скоро решетом,

И с пушками, как ключ, он ко дну канул.

Держава всякая сильна.

Когда устроены в ней все премудро части:

Оружием – врагам она грозна,

А паруса – гражданские в ней власти.

(Крылов).

45. Щука и кот (Басня)

Беда, коль пироги начнет печи сапожник,

А сапоги тачить пирожник:

И дело не пойдет на лад;

Да и примечено стократ,

Что кто за ремесло чужое браться любит,

Тот завсегда других упрямей и вздорней:

Он лучше дело все погубить

И рад скорей

Посмешищем стать света,

Чем у честных и знающих людей

Спросить иль выслушать разумного совета.

Зубастой щуке в мысль пришло

За кошачье приняться ремесло.

Не знаю, завистью ль ее лукавый мучил,

Иль, может быть, ей рыбный стол наскучил;

Но только вздумала кота она просить,

Чтоб взял ее с собой он на охоту,

Мышей в амбаре половить.

«Да полно, знаешь ли ты эту, свет, работу?»

Стал щуке Васька говорить:

Смотри, кума, чтоб не осрамиться:

Не даром говорится, Что дело мастера боится»

– «И, полно, куманек! Вот невидаль: мышей!

Мы лавливали и ершей».

– «Так в добрый час, пойдем!» Пошли, засели.

Натешился, наелся кот,

И кумушку проведать он идет;

А щука, чуть жива, лежит, разинув рот, –

И крысы хвост у ней отъели.

Тут видя, что куме совсем не в силу труд,

Кум замертво стащил ее обратно в пруд.

И дельно! Это, щука.

Тебе науки.

Вперед умнее быть

И за мышами не ходить.

(Крылов).

46. Гуси (Басня)

Предлинной хворостиной

Мужик гусей гнал в город продавать;

И правду – истину сказать,

Не очень вежливо честил свой гурт гусиный.

На барыши спешил к базарному он дню.

(А где до прибыли коснется,

Не только там гусям, и людям достается).

Я мужика и не виню;

Но гуси иначе об этом толковали,

И, встретяся с прохожим на пути,

Вот как на мужика пеняли:

«Где можно нас, гусей, несчастнее найти!

Мужик так нами помыкает,

И нас как будто бы простых гусей гоняет:

А этого не смыслить неуч сей,

Что он обязан нам почтеньем, –

Что мы свой знатный род ведем от тех гусей,

Которым некогда был должен Рим спасеньем;

Там даже праздники им в честь учреждены!»

«А вы хотите быть за что отличены?»

Спросил прохожий их. – «Да наши предки...»

– „Знаю,

И все читал; но ведать я желаю,

Вы сколько пользы принесли?»

– «Да наши предки Рим спасли...»

– «Все так, да вы что сделали такое?»

– «Мы? ничего!» – «Так что ж и доброго в вас есть?

Оставьте предков вы в покое:

Им по делом была и честь, –

А вы, друзья, лишь годны на жаркое».

Баснь эту можно бы и боле пояснить,

Но чтоб гусей не раздразнить...

(Крылов).

47. Орел и крот (Басня)

Не презирай совета ничьего,

Но прежде рассмотри его.

Со стороны прибыв далекой

В дремучий лес, орел с орлицею вдвоем

Задумали на век остаться в нем,

И, выбравши ветвистый дуб, высокий,

Гнездо себе в его вершине стали вить,

Надеясь и детей тут вывести на лето.

Услыша крот про это,

Орлу взял смелость доложить,

Что этот дуб для их жилища не годится,

Что весь почти он в корне сгнил

И скоро, может быть, свалится,

Так чтоб орел гнезда на нем не вил.

Но кстати ли орлу принять совет из норки

И от крота! А где же похвала, что у орла

Глаза так зорки?

И что за стать кротам мешаться сметь в дела

Царь-птицы!

Так многого с кротом не говоря,

К работе поскорей, советчика презря, –

И новоселье у царя

Поспело скоро для царицы.

Все счастливо: уж есть и дети у орлицы.

Но что ж? Однажды, как зарей

Орел из-под небес к семье своей

С богатым завтраком с охоты торопился,

Он видит: дуб его свалился,

И подавило им орлицу и детей.

От горести не взвидя свету,

«Несчастный!» он сказал:

«За гордость рок ³⁸¹ меня так люто наказал,

Что не послушался я умного совету.

Но можно ль было ожидать,

Чтобы ничтожный крот совет мог добрый дать?»

– «Когда бы ты не презрел мною»,

Из норки крот сказал: «то вспомнил бы, что рою

Свои я норы под землей

И что, случаясь близ корней,

Здорово ль дерево, я знать могу верней».

(Крылов).

48. Роща и огонь (Басня)

С разбором выбирай друзей.

Когда корысть себя личиной дружбы кроет,

Она тебе лишь яму роет.

Чтоб эту истину понять ясней,

Послушай басенки моей.

Зимою огонек под рощей тлелся;

Как видно, тут он был дорожными забыт.

Час от часу огонь слабее становился;

Дров новых нет; огонь мой чуть горит

И, видя свой конец, так роще говорить:

«Скажи мне, роща дорогая!

За что твоя так участь жестока,

Что на тебе не видно ни листка,

И мерзнешь ты совсем нагая?»

– «За тем, что вся в снегу;

Зимой ни зеленеть, ни цвесть я не могу».

Огню так роща отвечает.

– «Безделица!» огонь ей продолжает:

«Лишь подружись со мной, тебе я помогу.

Я солнцев брат и зимнею порою

Чудес не меньше солнца строю.

Спроси в теплицах об огне:

Зимой, когда кругом и снег, и вьюга веет,

Там все или цветет, иль зреет:

А все за все спасибо мне.

Хвалить себя хоть не пристало,

И хвастовства я не люблю;

Но солнцу в силе я никак не уступлю.

Как здесь оно спесиво ни блистало,

Но без вреда снегам спустилось на ночлег;

А около меня, смотри, как тает снег.

Так если зеленеть желаешь ты зимою,

Как летом и весною,

Дай у себя мне уголок!»

Вот дело слажено: уж в роще огонек

Становится огнем! Огонь не дремлет:

Бежит по ветвям, по сучкам;

Клубами черный дым несется к облакам,

И пламя лютое всю рощу вдруг объемлет.

Погибло все в конец, и там, где в знойны дни

Прохожий находил убежище в тени,

Лишь обгорелые пеньки стоят одни.

И нечему дивиться:

Как дереву с огнем дружиться?

(Крылов).

49. Гребень (Басня)

Дитяти маменька расчесывать головку

Купила частый гребешок.

Не выпускает вон дитя из рук обновку;

Играет иль твердит из азбуки урок,

Свои все кудри золотые,

Волнистые, барашком завитые

И мягкие, как тонкий лен,

Любуясь гребешком, расчесывает он.

И что за гребешок! не только не теребит,

Нигде он даже не зацепит:

Так плавен, гладок в волосах,

Нет гребню и цены у мальчика в глазах.

Случись однако же, что гребень затерялся,

Зарезвился мой мальчик, заигрался,

Всклокочил волосы копной.

Лишь няня к волосам, дитя подымет вой

«Где гребень мой?»

И гребень отыскался,

Да только в голове ни взад он, ни вперед,

Лишь волосы до слез дерет.

«Какой ты злой, гребнишка!»

Кричит мальчишка;

А гребень говорит: «мой друг, все тот же я;

Да голова всклокочена твоя».

Однако ж мальчик мой, от злости и досады,

Закинул гребень свой в реку:

Теперь им чешутся наяды ³⁸²

Видал я на своем веку,

Что также с правдой поступают:

Поколе совесть в нас чиста,

То правда нам мила, и правда вам свята,

Ее и слушают, и принимают;

Но только стал кривить душой,

То правду дале от ушей,

И всякий, как дитя, чесать волос не хочет,

Когда их склочет.

(Крылов).

50. Кривой толк

«Всяк человек ложь, и мы тож»! Так говорят люди в оправдание неправды своей. Но пословица эта не для того сложена, чтобы разрешить нас во лжи и неправде. Пословица эта сложена в духе смирения и кротости; ей сказано тоже, что «один Бог без греха». Она учит, чтобы мы прощали друг друга. Если меня кто-нибудь обидел или оболгал и покаялся – я прощаю его и скажу: «Всяк человек ложь, и мы тож»!

Но кто прилагает эту пословицу в оправдание лжи своей, тот как журавль межи не знает и через нее шагает.

Много есть пословиц, над которыми подумать надо.

Говорят: «Живут же люди неправдой – так и нам не лопнуть стать». Пословица эта сложена на смех и стыд тем, кто живет в неправде, как же ее принимать в прямое поучение?

Сказал цыган, что краденая кобыла не в пример дешевле купленной приходится, так отчего бы вам и не воровать? Говорят и так: «кто украл, на том один грех, а у кого украли, на том десять». К чему это сказано?

Это сказано для того, чтобы люди остерегались поклепу: кого обокрадут, тот в сердцах всякого клепать готов: вот отчего сказано, что на нем десять грехов. А случалось, что вор на эту пословицу ссылается; «на мне меньше греха, чем на том, кого я обокрал», говорит он.

Думай над каждой пословицей, прежде чем прилагать ее, и бойся пуще злого слова – кривого толка.

(В. Даль).

51. Пословицы об обязательствах по договорам

Уговор лучше денег. – До слова крепись, а дав слово, держись. – Не тот тужи, кто берет, но кто заем дает.– Знай толк – не давай пьяному в долг. – Долг платежом красен. – Легче брать, чем отдать. – В долг брать легко, а платить тяжело. – Чужой долга добром отнеси к хозяину в дом. – Как ни вертись, а с долгом расплатись. – Хотя продай ржи, а долгу на себе не держи. – Голод мучит, а долг крушит. – Заплатить долг скорее, так будет веселее. – Долг не ревет, а спать не дает. – Долг есть тягостное бремя: отнимает сон и время. – Если изверишься в алтыне, то не поверят и в рубле. – Обманешь на полтине, не поверят и алтына.

52. Пословицы и поговорки, относящаяся к закону вообще

Неведением закона нельзя отговариваться. – Всуе законы писать, когда их не исполнять. – Всуе законы писать, когда их не хранить. – Не делай другому того, чего сам себе не желаешь. – Держи над собой честь и берегись, чтобы кого до беды не довести. – Кто сам к себе вначале строг, того хранить и царь, и Бог. – Кто себя от зла хранит, того чести никто не повредит. – Всем – добро, никому – зло, то – законное житье. – Где добры в народе нравы, там хранятся и уставы.

53. Пословицы о земледелии

Без хозяина земля круглая сирота. – Земля тарелка: что положишь, то и возьмешь (т.е. каково обработаешь, сколько назему положишь, каковы посеешь семена). – Где лишняя навозная колышка, там лишняя хлеба коврижка. – Навоз отвезем, так и хлеб привезем. – Топор сохе первый пособник (о заработках). – Веретеном оденусь, сохой укроюсь. – Иглой да бороной деревня стоит. – Лучше голодай, а добрым семенем засевай. – Кто рано сеет, семян не теряет. – Днем раньше посеешь, неделей раньше пожнешь. – Сей под погоду, будешь есть хлеб год от году. – Посеешь в погоду, больше приплоду. – Сейки в ненастье, а сбирки в ведро. – Яровой сею – по сторонам гляжу; ржаной сею, шапка с головы свалится – не подыму. – Много снегу – много хлеба; много воды – много травы. – Как в мае дождь, так будет и рожь. – Мокрый снег на озимь – тот же назем. – Хорош урожай – продавай раньше; плох урожай – продавай позже. – Картофель хлебу подспорье. – На хорошей земле сей яровое раньше, на худой – позже. – Земля согрелась – сей яровое. – Пшеницу сей, когда весна стоит красными днями. – Лягушка с голосом – сей овес. – Не столько роса, сколько пот удобряет почву. – Много муки перенесет пшеница до калача.

54. Пословицы о трудолюбии и праздности

   Бог труды любит. – Кто работает, тому Бог помогает. – Труд человека кормит, а лень портит. – Где работают, там и густо, а в ленивом доме пусто. – Лень добра не делает, без соли обедает. – Когда станешь лениться, будешь с сумой волочиться. – Кто ленив, тот и сонлив. – Праздность есть мать пороков. – Праздный живет, только небо коптит. – Гуляя много смолоду, умрешь под старость с голоду. – Игра игрой, а дело делом. – Делу время, а потехе час. – Маленькое дело лучше большого безделья. – Ешь до сыта, работай до поту. – Кто потеет на ниве, да молится Богу в клети, тот с голоду не умрет. – Хотя хлеба хороши, а пашню паши. – Не будет пахотника, не будет и бархатника. – Мни лен доле, волокна будет боле. – Не всякий хлеб пашет, да всякий его ест. – Хата бела да без хлеба беда. – Не красна изба углами, красна пирогами. – Готовь летом сани, а зимой телегу. – Всякому овощу свое время. – Куй железо, пока горячо. – Что посеешь, то и пожнешь. – Не спи до зари: заря деньгу дает. – На ретивую лошадь не кнут, а вожжи. – Всякое дело мастера боится, а иного дела и мастер боится. – Без топора не плотник, без иглы не портной. – Приказывай слуге, да делай сам, так и делу лад. – Не говори, что не могу, говори, что не хочу.

1. Земля, как она вертится, как ходит вокруг солнца и какой имеет вид

I. Говорится: солнце течет вокруг земли, солнце восходит и заходит, а на деле земля наша бежит вокруг солнца, ворочаясь сама через себя, и от этого бывает день и ночь, зима и лето, и счет годами. Как земля сама на себя оборотилась – так и сутки прочь; который бок земли смотрит на солнце, на том боку день; а который смотрит прочь от солнца, там потемки, ночь. На окраинах, промеж дня и ночи, промеж света и потемок, сумерки; но одному краю заря утренняя, по другому вечерняя; там восходит солнце, тут заходит. По самой середине между восходом и закатом, на той полосе земли, которая стоит прямо по отвесу против солнца – будет полдень; а по другую сторону шара земного, супротив полудня, будет полночь.

II. Из этого видно, что утро и вечер, полдень и полночь, по мере того как земля катится, обходят кругом всю землю, и что поочередно для всех жителей земных бывает день и ночь. Из того же видно, что для всякого места бывает свой полдень и своя полночь; и стало быть у всякого места свои часы. Петербургский час на московский не приходится: если поставишь в Петербурге часы по солнцу, и приедешь с ними в Москву, то они будут не верны; ставь их по московскому солнышку. Чем дальше на восток, тем солнце раньше восходит, раньше приходит на полдень, раньше заходит; а именно на каждые 1.500 верст к востоку люди живут часом вперед. «Рассчитать это не мудрено, если знать, что поперечник земли 12.000 верст, а окружность ее 36 тысяч верст; если она в двадцать четыре часа оборачивается вся через себя, то на каждый час времени приходится из окружности земли по 1.500 верст.

III. В 365 суток земля обегает вокруг солнца, и это мы называем годом. Заметим, что земля обходит солнце, но указанному ей Создателем пути, не ровно в 365 дней, а еще в шесть часов; эти-то шесть часов в четыре года составляют сутки: и вот почему у нас каждый четвертый год бывает високосный: для верного счета мы прибавляем один накопившийся день.

Земля летает вокруг солнца скорее всякой птицы перелетной, да и без всякого сравнения скорее. Чем ядро, пущенное из пушки: ядро пролетает в одну секунду ³⁸³ не более полуверсты, а земля – страшно вымолвить – двадцать одну версту в секунду!

IV. Наша земля вращается сама около себя, точно колесо около оси; – оттого-то и говорят, что земля вращается около оси, хотя оси этой на самом деле нет. ³⁸⁴ Места на поверхности земли, через которые должна бы была проходить та ось, если бы она существовала, называются полюсами или бегунами.

V. Теперь еще скажем, что самый большой круг земля делает своей серединой. Это легко понять, если взять яблоко и, проколов его тоненькой палочкой или прутиком, начать крутить это яблоко так, чтобы оно обращалось само около себя. Замечается тогда, что середина его делает самый большой круг, а чем ближе до тех мест, сквозь которые идет палочка, тем круги все будут меньше.

Также и на земле: середина делает самый большой круг; чем ближе к полюсам – концам оси, тем круги все будут меньше, а возле полюсов почти совсем не будет никакого круга; самые же полюсы неподвижны.

Один полюс называется полуночным (северным), а другой полуденным (южным); означить их место на земле можно так: если мы станем лицом (к востоку) к восходу солнца, то влево от нас будет полуночный, а вправо полуденный полюсы; сзади же будет закат солнца (запад).

VI. Узнавши все это, может, кто-нибудь скажет: ведь люди живут по всей земле; значит, и против нас, на другом боку земли; как же они не попадают?

На этот вопрос и я тоже отвечу вопросом: а куда же им падать?

И ответят мне: известно, вниз. – Хорошо! теперь я снова спрошу вас: что называете вы низом? – Обыкновенно то, что под ногами. Что же под ногами? – Земля. – Да и у них земля. Но послушайте дальше: верхом называется то, что у нас над головой – небо; и у тех, что живут на другом боку земли, над головой – небо; куда же им падать? – Еще скажу: нам кажется , что они вверх ногами стоят; а им тоже кажется про нас.

Ко всему этому еще прибавлю, что земля имеет в себе такую силу, которой притягивает к себе все, что на ней есть; подобно тому, как, может, кому из нас случалось видеть, а то и иметь у себя магнитную пластинку: так, если положишь на столь иголку, либо гвоздик, да дотронешься до них тем магнитом, то гвоздик, либо игла, сейчас и пристанут к нему. Иногда же довольно только приблизить к магниту иголку, либо гвоздик, они сами придвинутся и прилипнут к нему. Но магнит имеет в себе силу притягивать только железо, тогда как земля притягивает к себе все, что на ней находится, без исключения. Кинете вы, примерно, камень вверх, он не останется там, а непременно упадет на землю; тоже бывает и с человеком, который скачет вверх. Он чувствует в это время, что точно кто-нибудь тянет его к земле. – Нужно при этом заметить, что чем тверже (плотнее) какое-либо вещество, тем оно сильнее притягивается землей; как, гвоздь скорее пера падает на землю, когда кинем их разом с какой-либо высоты; ибо гвоздик плотнее пера. От этой силы зависит вес всякого тела.

Вот то, что мы сказали теперь, будет нам очень пригодно для объяснения того, как земля, вращаясь около оси, еще движется в то же время и около солнца.

VII. Солнце имеет такую же силу притягивать к себе все, как и земля, но только в нем эта сила гораздо больше, чем у земли, и земля, сама притягиваясь солнцем, спокон века идет по той дороге, которую положил ей Бог, и не может она свернуть с этой дороги, или оборваться, так же точно, как не обрывается, примерно, камень, который, если мы навяжем на веревочку, да будем крутить вокруг руки, будет делать круги все по одной дороге. Если же бы не было веревочки, или бы она разорвалась, то, конечно, камень полетел бы куда ни попало; так и земля: если бы не было у солнца силы притяжения, то и она полетела бы Бог знает куда. ³⁸⁵

VIII. Обдумаем же теперь, что следует из движения земли около солнца. Вот что: земля обходить около солнца ровно в год и во время пути идет не все одним боком обернувшись к солнцу. Ось земная наклоняется к солнцу то одним своим концом, то другим. Так, обращена к солнцу то полуночная (северная) половина земли, то полуденная (южная) половина. Отсюда следуешь, что когда земная ось наклоняется к солнцу полуночным концом, то на северной половине земли, на которой и мы живем, на которую прямее падут солнечные лучи, начнется весна – потому что вы знаете, что солнце греет так же, как, примерно, и огонь, а чем ближе к огню какая-либо вещь, тем и тепла больше в ней, – в своем дальнейшем пути ось наклоняется еще ближе – и на северной стороне настает лето. Так земная ось обращена полуночным концом к солнцу до 10 сентября. С этого времени она начинает наклоняться к солнцу полуденным концом, а полуночным отклоняется; от этого у нас начинается осень, а на полуденной (южной) половина – весна; после 10 декабря наиболее наклоняется южный полюс и тогда на полуденной половине земли будет лето, а у нас лютая зима.

Кроме всего сказанного, еще прибавлю, что на земле есть такие места, где зимы никогда не бывает, где целый год стоит самое жаркое лето. Эти места лежать по середине земного шара, на равном расстоянии от обоих полюсов.

IX. Рассмотрим же теперь, от чего зависит это тепло. Объяснить это очень легко: держите вы, примерно, над свечей руку, ее жжет; когда же вы будете отодвигать руку все дальше и дальше в сторону, то легко заметить, что чем далее отодвинули вы от огня руку, тем он жжет слабее. То же самое происходит и с землей; на те места, про которые мы сказали, лучи солнечные падают прямо (отвесно), как на руку, когда держим ее над свечей; на те же места, которые ближе к полюсам, лучи солнечные падают косее, а чем косее падают лучи, темь меньше от них тепла. Это можно видеть на самом солнце: рано утром лучи его падают косвенно; оттого утром бывает холоднее, нежели в полдень, когда лучи солнечные падают на землю как раз прямо (отвесно). Если бы все те места, в которых, как мы говорили, стоит целый год жаркое лето, опоясать поясом, то вышел бы очень большой круг; этот круг называется равноденник (экватор), потому что во всех местностях этого круга день всегда равен ночи; день 12 часов и ночь 12 часов.

X. И снова спросят меня: отчего это так?

Вот отчего: – равноденник идет как раз по середине земного шара, а середина земли всегда стоит одинаково к солнцу, т.е. ни приклоняется к нему, ни отклоняется от него; поэтому-то там день и равен ночи. У нас же иначе: когда та половина, на которой мы живем, приближается к солнцу, то у нас в это время бывает должайший день, чем на другой половине, что всякому и видно летом. Когда же земля наклоняется к солнцу другой своей половиной, тогда уже на противоположной половине настают более продолжительные дни, чем у нас, потому что тогда на нашу половину меньше падает лучей, чем ни другую.

XI. Мы сказали, что экватор, или равноденник, идет как раз посредине земли и, следственно, он, равно удаленный от обоих полюсов, делит землю на две равные половины: полуночную (северную) и полуденную (южную).

Теперь еще скажем вот что: когда с того места, где вы стоите, вести круг по земле через полюсы, то такой круг зовется полуденником (меридианом) и разделяет землю тоже на две половины: восточную и западную. Меридиан – слово чужеземное, по-русски означает полуденная линия.

Называется же этот круг полуденником потому, что как станет солнце над этим кругом, то во всех тех местах, через которые он проходит, с той его стороны, где солнце светит, будет полдень, а на противоположной – как раз полночь.

Оно и действительно так, потому что как только станет солнце над тем местом, от которого начали вести круг, то человек, стоящий в этом месте, увидит солнце как раз над головой, а каждый из нас хорошо знает, что солнце над головой бывает только в полдень.

XII. Земля, как уже мы знаем, кругла как ядро, как арбуз, как мяч. Поэтому и зовут землю нашу – земным шаром.

Спросите: почему люди дознались, что земля наша шар , что она кругла? А вот по каким приметам, слушайте:

Когда смотришь вперед ли, назад ли, по чистому месту, например, по морю, хоть бы на корабль, или на приморский город, то видишь, что не только земля, которая покрыта вся горами, да пригорками, но и вода и море стоят горбом, и закрывают от нас больше или меньше то место, куда смотрим. Корабль, например, когда далек от нас, виден только в половину – сверху: а станет подходить, либо подплывать ближе, и корабль открывается все больше и больше; стало быть, снизу его закрывало круглым горбом море; а море, как вода, не могло бы стоять горбом, если бы не вся земля наша была кругла, как шар.

Если поставить что-нибудь, например, книжку, промеж свечки и стены, то всякому ясно, что тень книжки упадает на стену, и на стене увидишь ту же книжку; и видишь и на тени, что книжка о четырех углах. Также точно, когда земля наша станет промеж солнца и луны, то тень земли падает па луну, и видишь ты на тени, что земля кругла. От тени этой луна меркнет, и мы называем это затмением (лунным).

А самое важное и главное доказательство на то, что земля наша кругла, это то, что люди обошли ее на судах, на кораблях, вокруг. Если поплывешь ты на судах из какого-нибудь места, положим на восток, и все будешь идти прямо на восток, будешь только обходить встречные острова да отмели, так придешь ты опять туда же, откуда вышел, обойдешь землю вокруг . Стало быть она кругла. А будь она плоская, напр. доской, так кругом обойти было бы нельзя: через край, через ребро, не перевалишься, и будь она брусом, четырехугольная, также не обойдешь: углов не минуешь; стало быть она, земля наша, кругла и называется шаром.

(По Далю и книг: «Свет Божий»).

2. Обзор земного шара

I. План, изображающий какую-нибудь страну, называется картой. Поверхность же всего земного шара можно изобразить только на шаре. Такой шар, на котором изображена поверхность всего земного шара, называется глобусом. Когда же хотят изобразить земной шарь на бумаге, то его изображают не иначе, как по частям. Для этого чертят два круга и на каждом из них изображают одну какую-либо половину земного шара. Такие карты называются картами полушарий. Пoлyшapия бывают – северное и южное,

II. Суша на поверхности земного шара представляется огромными островами, окруженными со всех сторон водой; между этими огромными островами находится еще множество малых островов.

Все огромное пространство воды на поверхности земного шара составляет один нераздельный океан , по частям этого океана дают разные названия: одну часть называют Атлантическим , другую Тихим , третью Индийским , четвертую Северным-Ледовитым, пятую Южным-Ледовитым океаном.

Части же этих океанов, лежащие вблизи материков, называются морями. Например, у нас в России Балтийское море составляет часть Атлантического океана, Белое часть Северного Ледовитого океана.

III. На восточном полушарии находятся четыре части света: Европа, Азия, Африка и Австралия. На западном же полушарии находится пятая часть света – Америка, которая разделяется на северную и южную.

В Европе больше, нежели во всех других частях света, распространено христианство и образование. В Азии находится известная всякому христианину страна Палестина , в которой родился, жил и страдал Господь наш Иисус Христос и откуда учение Христа распространилось по всему свету; в Палестине же находится дорогой для каждого христианина город Иерусалим , с храмом гроба Господня.

В Африке находится известная нам из священной истории ветхого завета страна Египет.

Америка стала известна жителям Европы после Азии и Африки, а потому ее называют новым светом Европу жe, Aзию и Африку – старым светом.

Мы живем в старом свете; меньшая часть нашего государства находится в Европе и называется Европейской Россией остальная же часть России: Сибирь и Туркестан, находится в Азии и называется Азиатской Россией.

Америку открыл один моряк, по имени Колумб, только 400 лет тому назад; а о существовании Австралии жители Европы узнали еще позже.

IV. На карте полушарий мы видим, что суша имеет различные очертания. В одних местах вода вдается более или менее глубоко в сушу и образует большие и малые заливы. Обширные, заливы называются морями. Так, например, Северный Ледовитый океан у северных берегов Европейской России образует обширный залив, который называется Белым морем. Малые заливы называются просто заливами и бухтами. Так, например, у нас Балтийское море образует Финский залив, Черное море – Севастопольскую бухту.

В других местах, напротив, суша вдается в воду и образует полуострова. Например, у нас суша вдается в Черное море и образует Крымский полуостров.

В одних местах части суши соединяются узкой полосой земли, которая называется перешейком ; в других местах два океана или моря соединяются узкой полосой воды, которая называется проливом. Например, у нас Крымский полуостров соединяется с остальной Европейской Poccией Перекопским перешейком, а Черное море соединяется с Азовским морем – Керченским проливом.

V. Мы видели,что берега суши представляют большое разнообразие. Не менее разнообразна и поверхность суши. Местами она представляет низменные равнины ; такова, например, у нас юго-восточная часть европейской России.

В других местах суша значительно возвышается над морем и образует сплошные возвышенности; такова, например, у нас Валдайская сплошная возвышенность, лежащая почти в самой средине европейской России. Встречаются на земном шаре равнины, покрытые сыпучим песком, на которых не растет ни деревьев, ни кустов, и только кое-где видны тощие, жесткие, горькие травы, и очень редко попадаются источники воды.

Такие бесплодные равнины называются пустынями. У нас пустыни находятся на восток от Каспийского моря.

На земном шаре есть и такие равнины, на которых растет в изобилии только трава, а лесов очень мало, или вовсе нет; такие равнины называются луговыми степями. Таковы наши южно-русские степи. Бывают также солончаковые степи или просто солончаки, т.е. равнины, почва которых пропитана солью; таковы наши Прикаспийские степи.

Но поверхность суши не везде ровная. В одних местах она образует небольшие возвышения, называемые холмами ; в других местах она образует высокие горы, как напр. наши Кавказские горы; но есть на земном шаре горы, которые гораздо выше Кавказских. Между горами проходят долины; узкие долины называются ущельями, как напр. у нас в Кавказских горах Дарьяльское ущелье. Из гор земного шара особенное внимание обращают на себя те горы, которые выбрасывают изнутри себя водяной пар, пепел, раскаленные камни и расплавленную массу.

VI. Мы уже видели, что на земном шаре находятся пять океанов: Атлантический, Тихий, Индийский, Северный-Ледовитый и Южный-Ледовитый.

Вода в океанах зеленоватого цвета и горько-соленого вкуса.

Вода на поверхности земного шара находится не только в океанах, но и на самой суше; здесь она наполняет различные углубления. Такие скопления воды на суше называются внутренними водами. Вода эта отличается от воды океанов пресным вкусом. Внутренние воды бывают стоячие и текучие. Стоячие воды занимают впадины и низменные места на поверхности суши и носят название озер и болот. Наше Каспийское море – одно из самых больших озер на земном шаре; потому его и называют морем. Озеро Эльтон, которое находится на юго-востоке Европейской России, отличается от других русских озер соленой водой. На севере России находятся огромные промерзшие болота, которые называются тундрами. Текучие воды, пробиваясь из земли в виде ключей (родников), пролагают себе путь по скатам земной поверхности, образуют ручьи, речки, большие реки и вливаются в озера, моря и океаны. Движение воды в реках зависит от покатости дна. Иногда дно реки вдруг круто понижается, образуя один или несколько уступов; в таких местах вода с шумом падает вниз, и это явление на реке называется водопадом. Так у нас в Олонецкой губернии, на р. Суне, впадающей в Онежское озеро, замечателен водопад Кивач. На некоторых реках дно бывает местами покрыто камнями, подводными или выступающими над водой, которые затрудняют судоходство. Такие места называются порогами. У нас в Poccии известна своими порогами река Днепр.

VII. Весь земной шар по количеству теплоты, получаемой от солнца, разделяют на пять поясов: жаркий , два умеренных  и два холодных. Каждому поясу свойственны свои растения и животные, и природа одного пояса значительно отличается от природы других поясов; но человек способен применяться ко всяким внешним условиям, и люди живут во всех поясах земного шара. Самый же благоприятный пояс для человеческой жизни есть пояс умеренный и особенно северная часть его. Вот почему в Европе и в Северной Америке живет большая часть самых образованных народов земного шара.

Люди, живущие в разных частях света, различаются между собой и цветом кожи, и другими особенностями, и весь человеческий род обыкновенно делят на пять главных племен или рас : племя кавказское, монгольское, американское и др.

Из всех государств земного шара более других имеют значение для Poccии: Германия, Австрия, Швеция, Англия, Франция, Италия, Турция, Китай и Северо-Американские Соединенные Штаты.

Германиянаходится в соседстве с нами, на запад от Poccии; в ней главный город Берлин.

Австриятоже наша западная соседка; столица Австрии – Вена.

Швециялежит к западу от Финляндии; в ней главный город Стокгол ьм.

Англиянаходится на двух больших островах Атлантического океана; главный город в ней Лондон.

Франциялежит на западе от Германии; столица Франции Париж.

Италиянаходится на юге Европы; в ней главный город Рим.

Турциянаходится на юго-востоке Европы, на Балканском полуострове; столица Турции Константинополь.

Китайнаходится в Азии, к югу от Сибири; в нем главный город Пекин.

Северо-Американские Соединенные Штатызанимают среднюю часть Северной Америки; главный город в них Нью-Йорк.

(Извлеч. с coкращ. из кн. «В школе и домах Бунакова»).

3. Солнце

I. Несмотря на то, что солнце светить и согревает все, оно не состоит из огня (оно не есть пламя) и не горит на нем ничего. Солнце также шарообразно, как и наша земля, но гораздо больше ее. Что солнце есть шар, этого, кажется, не надо и объяснять, ибо каждый видит это. Но, может быть, кто подумает, что оно такое же, как тарелка, т.е. только кругло, но не выпукло. Что это неверно, можно узнать вот как: пусть кто-нибудь держит тарелку, а мы будем обходить около и смотреть на нее. Когда мы станем против тарелки, то она покажется нам круглой; когда же взглянем на нее с боку, то увидим только ребро ее. Мы же знаем, что в продолжение года земля обходить около солнца. Если бы солнце не было выпукло, то иногда оно казалось бы нам кругло, а иногда мы видели бы только края его, как от тарелки; но этого никто не замечали.

II. Солнце не горит, и ничего на нем не сгорает, ибо если бы так было, то оно сгорало бы, как и все другое, что горит. Трудно себе объяснить, как может что-либо светить, не горев; однако мы имеем ясный пример этого на светляке: хотя в нем ничто не горит, но в летнюю ночь тело его светится очень заметным светом.

III. Свет солнечный очень яркий, так что глаз человеческий не может стерпеть его. Мы знаем, что самое большое пламя от пожара за 3 или 4 мили (за 21 или 28 верст) кажется маленьким светом. Что же сказать про солнце, которое отстоит от нас на 20 миллионов миль (140 миллионов верст) и все-таки мы не можем стерпеть его света. Чтобы представить себе громадность расстояния между солнцем и землей, скажем, что если бы кто-либо выстрелил из пушки на солнце и если бы ядро летело всегда с одинаковой быстротой, то оно только через 25 лет упало бы на солнце, а известно, что ядро летит версту в секунду. Солнце так велико, что из него можно сделать полтора миллиона таких шаров, как наша земля. Но если солнце такое большое, отчего же оно кажется нам таким маленьким? Оттого, что оно очень далеко от нас: а всякий знает, что чем какой-либо предмет находится на большем расстоянии от нас, тем он меньше кажется нашему глазу.

IV. Вокруг солнца движется много планет, вместе с ними и наша земля. Планеты эти, как и наша земля, темны и получают свет от солнца. Все планеты вместе называются солнечным миром.

Ярко светит солнце, однако ученые люди, наблюдая в подзорные трубы, заметили, что на нем есть темные пятна. Что такое эти пятна, до сих пор ясно не узнано. Известно только, что они мало-помалу подвигаются к западному краю солнца, исчезают и потом опять появляются на восточном краю его. Таким-то образом и поняли, что солнце, как земля и другие планеты, вращается около своей оси.

(Из кн. Свет Божий).

4. Звезды

I. Выйдешь иногда в тихую, ясную ночь на улицу, да взглянешь вверх на то синее – синее небо, что широким шатром раскинулось над головой, и вот, как свечки, блестят на нем яркие звезды, то по одиночкам, то целыми кучками. Светят они с темного неба, сами вы знаете, так тихо и приветно, что многиe добрые люди говорят про них, что это ангелы Божьи, которые, открыв окна небесные, глядят да утешаются нашей землей.

А чтобы подумали люди, когда бы кто сказал им, что почти каждая из этих звездочек, из этих небесных свечек, больше земли нашей? Они покачали бы головами и сказали: уж не приврал ли тут чего-нибудь добрый человек?

Нет! Это действительно так и есть.

Стоите вы, например, возле высокой горы, такой высокой, что даже шапка свалится, когда посмотришь на ее вершину. Видите вы, что на вершине той человек ходит – и кажется вам из-под горы тот человек таким же маленьким, как какая-нибудь букашка. Или вот вам пример еще лучше: посмотрите, как на высокой колокольне жаром сияет позолоченный крест.

Как длинен вам кажется этот крест?

В аршин какой-нибудь или и того меньше. А в самом деле, он в сажень или две. Когда на такой небольшой высоте все кажется меньше, чем оно есть в действительности, то что же сказать про те звезды, из которых ближайшая отстоит так далеко от нас, что для определения этого расстояния на земле и счету такого еще не придумали; отстоит она, примерно, на два биллиона верст. ³⁸⁶

II. С давних времен настойчиво работали люди мыслью над тем, чтобы уразуметь великое дело рук Божьих: долго думали, как бы помочь глазу человеческому видеть на самых далеких расстояниях, чтобы выдумать такой прибор, посредством которого можно было бы разглядеть отдаленную звезду так, как бы она стояла перед самыми глазами.

Долго бились они над этим – и работа разумных людей не была напрасна: выдумали они, спасибо им, трубу, что называется подзорной, при помощи которой можно видеть далеко, – и все, на что в эту трубу ни взглянешь, точно стоит перед тобой.

И досмотрелись люди, что иные звезды все стоят на одном месте, – дали они таким звездам название неподвижных звезд. П отом, приметив, что некоторые двигаются около неподвижных, взяли и прозвали эти звезды двигающимися (блуждающими) или планетами. Планет видно нам на небе гораздо меньше, нежели неподвижных звезд, ибо планеты неизмеримо меньше, чем неподвижные звезды, – и нам поэтому видны только те планеты, которые ближе к нам; почти все видимые нами звезды – суть неподвижные, и как же много их рассыпано на всем пространстве небесном и редко рассыпаны они по одной, а все больше кучами! Наука дала каждой куче особое название.

III. Каждому приходилось видеть в тихую звездную ночь, как по небу идет широкая, ясная дуга. Если посмотреть на ту дугу в подзорную трубу, то заметим много, много маленьких звездочек, которые стоят от земли так далеко, что их и не видно глазу человеческому, а вся их куча кажется ясной, белой дугой, которая далеко простирается, почти по всему небу, сияя тихим светом над землей. ³⁸⁷

IV. И солнце, и неподвижные звезды светят своим светом, иные звезды яснее, другие темнее. Это зависит, во-первых, оттого, ближе, или дальше от нас звезда; во-вторых, оттого, большая ли она, или малая. Когда, примерно, разложим огонь и будем отходить от него все дальше и дальше, то огонь будет казаться все меньше и меньше. Если же посмотреть на него подальше, так едва только можно будет заметить, как он мигает. То маленькое огнище, а большой (сильный) пожар был бы виден ясно. Точно также и звезды: не все они одной величины: большую видно дальше и светит она яснее, а меньшая и кажется меньше, а когда она уже очень далеко находится от нас, то ее и совсем не видно.

(Оттуда же).

5. Луна (месяц)

I. После солнца наибольшее внимание людей обращает на себя месяц. Всякий видел его, но далеко не всякий вполне знает его. Очень часто приходится слышать такие разговоры про месяц, что как будто есть 12 братьев месяцев, которые поочередно сменяют друг друга. Другие толкуют, будто на месяце Каин держит Авеля на вилах и многое другое. Если бы настоящим образом сознавали люди, что такое месяц, то не рассказывали бы про него такие басни. Вот теперь мы и хотим рассказать кое-что про месяц.

II. Месяц также, как солнце и земля, имеет вид шара, только он в пятьдесят раз меньше земли. Около своей оси месяц обращается в 28 дней; в точно такое же время он вместе с землей обходит около солнца, ибо он также движется и держится около земли, как земля около солнца. Из этого видно, что месяц имеет троякое движение: около оси, около земли, и, вместе с землей, около солнца. Расстояние между землей и месяцем равно 50 тысячам миль, которые равняются 350 тысячам наших верст. Если бы от земли до месяца можно было устроить железную дорогу и отправить по ней человека, то он доехал бы до него, проезжая по 4 мили (28 верст) в час, в 521 день, а это составит почти полтора года.

III. Месяц не имеет своего света, но отражает от себя солнечный свет. Это покажется чудно, но чудного тут ничего нет. Всякий знает, что зеркало не имеет своего света, но если его навести на солнце, то от зеркала отсвечиваются солнечные лучи. Так иногда забавляют детей, пуская на стену, так называемых, зайчиков. ³⁸⁸

Ежели бы месяц имел собственный свет, то он всегда бы был виден всем своим полным кругом, – так как видно нам солнце. Месяц же видим мы иногда как круг, иногда как полукруг, иногда как серп без ручки. Перемены в освещении месяца зависят от того, что он не всегда одинаково стоит относительно земли и солнца. ³⁸⁹ Всех перемен месяца четыре: молодик, первая четверть, полный месяц и последняя четверть.

Прежде, чем появится молодик, мы совсем не видим месяца, потому что он тогда обращен к нам неосвещенной стороной. Через два дня после того месяц виднеется как серп.

Через семь дней после молодика месяц показывается нам в виде полухлеба – это четверть месяца. После этого месяц полнеет с каждым днем, пока совсем не сделается похожим на круг (полнолуние). ³⁹⁰ Далее месяц уже начинает убывать, потому что освещенная сторона его отвертывается от нас. ³⁹¹ После этого снова настает молодик и т.д.

V. Месяц вращается гораздо тише земли, ибо он только раз обернется около своей оси в 28 дней, как мы уже упомянули об этом; потому день и ночь на месяце гораздо длиннее наших. Лунный день имеет 14 земных дней и столько же земных ночей заключает в себе лунная ночь.

Кто пристально рассматривал месяц, тот верно заметил на нем пятна. Говорят, что это Каин держит Авеля на вилах; другим кажется, что они видят на месяце нос, глаза, рот, поэтому-то немыслящие маляры и рисуют месяц с человеческим лицом. Но это совсем уже глупо.

Люди ученые, которые не раз и не два рассматривали в подзорные трубы месяц, пришли к тому, что те темные пятна – не что иное, как горы и долины, которые, как и на земле, есть и на месяце.

(Оттуда же).

6. Путешествие воды

I. Кому только не нужна вода! И травке, и зверю, и птице, и человеку. Вот почему Бог наполнил водой большие моря и океаны.

Но в морях вода горькая и соленая, да не все и живут у самого моря. Как же очистить воду? Как перенести ее за тысячи верст? Как поднять на высокие горы?

II. Работу эту задал Господь прилежному солнышку. Своими теплыми лучами переделывает солнышко воду в легкие пары. Водяные пары оставляют соль в море, поднимаются кверху и кажутся нам серебряными облаками на голубом небе.

III. Подымутся пары облаками; но не стоят же им над морем. Выходит тут на работу ветер и разносит громадные облака, как легкие перышки, во все стороны света белого. В каждом таком облике так много воды, что если бы она вся разом хлынула на землю, то затопила бы города, села, людей и животных. Но Господь устроил дело иначе: вода из облаков сеется, как сквозь сито, мелкими каплями дождя, или замерзает и летит пушистыми снежинками.

IV. Освежит вода луга и нивы, и начнет просачиваться в землю. В земле, капля за каплей, собирается она в маленькие струйки. Струйка льется к струйке, и вот пробьются она из под земли светлым, холодным ключом. Бьет ключ и льется по земле, ручейком. Пророет себе ручеек русло в земле и бежишь, журчит по камешкам; встретится со своим братом, таким же говорливым ручейком, – сольются и побегут они вместе. Бегут они вместе, а к ним по дороге пристанет третий, четвертый, пятый товарищ...

V. Глядишь! уже порядочная речка течет в зеленых берегах. Поит речка людей и животных, освежает растения на лугах, вертит мельничные колеса, носит бревенчатые плоты и легкие лодки; а в ее прохладных струях уже играют веселые рыбки, блестя серебряной чешуей.

VI. Бежит речка, встречается с другой, – сольются и побегут вместе. К ним по дороге пристанет третья, четвертая... И вот огромная река, со множеством притоков, пробегает, из края в край, большое государство или десятки малых. Плывут по реке тяжелые барки, нагруженные до верху товаром; шумят пароходы; а на берегах стоят промышленные села и торговые города, один богаче другого. Несет река большие богатства из страны в страну, в далекое море, и вносит в него своим широким устьем уже не маленькие лодки, а большие корабли, одетые парусами, словно крыльями.

VII. Много воды вливает река в море, а солнце все работает: опять подымает воду в облака и рассылает ее по целому свету.

Льются вечно реки в моря и никак вылиться не могут; черпает вечно солнышко воду из морей и никак вычерпать не может: так премудро устроил это дело Создатель.

(Из Р. Сл.).

7. О теплоте

Под теплотой мы подразумеваем частью чувство, которое мы ощущаем при прикосновении к известным телам, частью причину этого чувства, или самое состояние тела ³⁹² , которое вызывает в нас это ощущение. Важнейшие источники тепла суть: солнечные лучи, трение, давление и горениe. Холод – это только недостаток тепла.

1. Почему отскакивают искры, если ударить кусочком стали о кремень?

Потому, что от сильного удара стали о твердый кремень отскакивают маленькие кусочки стали, которые накаливаются вследствие жара, происшедшего от трения, и, падая на трут, зажигают его. Если заставить искры падать на белую бумагу и потом рассмотреть через увеличительное стекло, то можно совершенно явственно разглядеть расплавленные кусочки стали. Точно также от железных копыт лошади, бегущей по мощеной улице, отскакивают огненные частички, как это можно видеть вечером. Если, взяв два кремня, ударить их один о другой, то от них также отскакивают. раскаленные кусочки. Главным образом теплота возбуждается трением и сильным давлением. Молот нагревается при долгой работе, и кузнец искусными ударами может накалить гвоздь.

2. Почему надо смазывать оси колес?

Потому, что при вращении колес около осей вследствие трения развивается теплота, достаточная для того, чтобы оси могли загореться; но смазывающая жидкость уменьшает это трение.

3. Почему у металлических чайников и кофейников обыкновенно бывают деревянные ручки?

Потому, что металл очень хороший проводчик тепла и потому он очень скоро и в высокой степени принимает в себя весь жар налитой в сосуд горячей жидкости, тогда как дерево, как дурной проводник, принимает в себя тепло только в незначительном количестве и притом очень медленно, так что деревянная ручка дает нам возможность брать в руки чайник, наполненный горячей жидкостью. Те тела, которые очень хорошо принимают и быстро распространяют тепло, называются хорошими проводниками тепла, а тела с противоположным качеством – дурными; к самым хорошим проводникам относятся металлы, к наиболее дурным: перья, шерсть и особенно волосы.

4. Почему, посыпав руку пеплом, можно положить на нее раскаленный уголь, не боясь быть обожженным?

Потому, что пепел, будучи очень дурным проводником тепла, воспринимает последнее очень медленно, и также медленно отдает его руке. По той же причине печи, в которых много золы, отопляют хуже, потому что они воспринимают тепло пламени очень медленно и распространяют его в незначительной степени.

(Из соч. «Почему и потому?» Отто Уле).

8. Отчего бывает роса, иней, дождь, снег и град?

Если вскипятим воду в каком-нибудь глиняном или металлическом ³⁹³ сосуде, то часть воды испарится; но, наблюдая за поднимающимся столбом пара, мы заметим, что водяной пар, пока он сохраняет всю свою теплоту, совершенно невидим и прозрачен ; поэтому в воздухе может содержаться огромное количество пара, поднимающегося из рек и морей, и оставаться незамеченным. Но чем более пар удаляется от нагреваемого нами сосуда, тем более охлаждается и наконец принимает вид беловатого облачка, состоящего из небольших водяных пузырьков, очень похожих на мыльные пузырьки, только в гораздо меньших размерах. Следовательно, от теплоты вода обращается в невидимый прозрачный; пар, который, коснувшись холодного воздуха, обращается, как бы, в туман. Тоже самое бывает и в природе. Из озер, рек и болот пары поднимаются постоянно, и если воздух холоднее испаряющейся воды, то пары охлаждаются в воздухе и образуют туман, который, прикасаясь к холодным предметам, превращается в водяные капли или росу .Когда предметы на земной поверхности так холодны, что касающиеся их пары замерзают, то происходят небольшие ледяные иглы, называемый инеем. Итак, иней есть замерзшая роса. Если же поднимающиеся пары охлаждаются в высших слоях воздуха, то они образуют облака. Облако или поднимается вверх и достигает более холодного и влажного слоя воздуха, или, встретившись с холодным ветром, еще более сгущается; пузырьки, прикасаясь друг к другу, сливаются и, образуя капли, в виде дождя падают на землю. Зимой при значительно холодном воздухе, водяные пары превращаются в мелкие снежинки. От постоянного соединения с водяными парами эти снежинки увеличиваются, получают форму красивых фигур и наконец падают на землю. Иногда водяные капли от холода замерзают в облаках и падают на землю в виде града. Нечего удивляться, что град обыкновенно падает тогда, когда в воздухе бывает тепло, потому что внизу, у земли, может быть и тепло, а выше, там, где носятся облака, могут быть и очень холодные ветры.

9. Газы

1. Воздух бывает разный, хотя он всегда светлый и невидный...

Вода расходится в воздухе, делается летучей; и когда много воды в воздухе, он бывает сырой, когда мало – сухой.

Когда в закрытом месте надышат люди, воздух бывает дурной, нездоровый ;а на открытых местах, или в лесу, – воздух здоровый, хороший. Это бывает оттого, что в закрытой комнате к обыкновенному воздуху прибавился тот дурной воздух, который выдыхают из себя люди и все животные.

Стало быть, в воздухе есть разные части, и их глазом нельзя отличить: все похожи на обыкновенный воздух.

2. Для дыхания нужнее всех частей воздуха одна, называемая кислородом. Если собрать этот воздух отдельно и всунуть в него курилку, то она сейчас загорится огнем. Стало быть, от него дерево и всякая другая вещь горит сильнее. А если кислорода нет в воздухе, и всунуть в такой воздух курилку, она погаснет.

Оттого воздух и нужен для горения, что в нем есть кислород. Чтобы огонь разгорелся, на него дуют, машут; а если хочешь, чтобы загоревшаяся вещь погасла, – сделай так, чтобы вокруг нее не было воздуха; накрой ее, зажми со всех сторон – и она погаснет.

Другая часть воздуха – азот. В нем дышать нельзя, и вещи не могут гореть.

Третья часть воздуха – углекислый газ, углекислота. Она тоже не годится ни для дыхания, ни для горения. Когда же ее наберется много, то она опускается и собирается внизу, потому что она тяжелее других газов.

Четвертая часть воздуха – водяные пары, летучая вода.

3. Когда мы дышим, то кислород уходит в наше тело, и в том воздухе, который мы выдыхаем, кислорода меньше, чем в обыкновенном воздухе, а зато больше углекислоты. Вот отчего воздух становится дурным от дыхания.

Деревья, травы и все растения тоже дышать, только они не втягивают в себя воздух, как мы втягиваем грудью, а вбирают его всеми листочками и молодой корой. И из всех листочков тоже незаметно выдыхается воздух; и этот воздух тоже не такой, как обыкновенный: в нем меньше углекислоты и больше кислорода. Стало быть, растениям нужна углекислота, которая ненужна и вредна животным. И вот отчего в лесу воздух такой здоровый: там углекислоты меньше, а кислорода больше.

(Гр. Л. Толстой).

10. Непроницаемость

Непроницаемость есть то общее свойство тел, посредством которого в пространстве, занятом одним каким-нибудь телом, не может в то же время поместиться другое тело.

1. Почему, если мы опустим палец в доверху наполненный водой стакан, то часть воды выльется из него?

Потому, что палец, вследствие своей непроницаемости, вытесняет воду из того пространства, которое он стремится занять. Поэтому количество вылившейся воды равно объему погружаемого тела. Это относится также и к порошко-образным телам, как напр. песок, сахар и др.

2. Почему вода не вливается в пустую бутылку через плотно вставленную воронку?

Потому, что воздух, заключающийся в бутылке, не находить себе выхода из нее, и вода вследствие этого не может вливаться в бутылку. Если же воронка вставлена не плотно, то воздух выходит из бутылки между горлышком и стенками воронки, и вода беспрепятственно в нее вливается.

(Из соч. «Почему и потому?» Отто Уле).

11. Центр тяжести

Во всяком теле есть точка, которую достаточно лишь подпереть, чтобы предохранить тело от падения. Эта точка называется точкой опоры или центром тяжести. Она лежит таким образом, что частицы тела расположены вокруг нее равномерно.

1. Почему мы откидываемся назад, спускаясь с горы?

Потому, что откидываясь при спуске назад, мы сохраняем линию тяжести между ногами, которая при прямом положении нашего тела лежала бы впереди нас, так что центр тяжести не был бы ничем поддерживаем – и мы упали бы.

2. Почему несущие перед собой тяжести должны откидываться назад?

Потому, что центр тяжести тела перемещается вследствие впереди висящей тяжести и подвигается по направлении вперед так, что линия тяжести должна упасть тоже вперед. Откидыванием своего тела назад эта линия снова проходит между ногами несущих.

3. Почему люди, несущие тяжести на спине, нагибаются вперед?

Потому, что этой тяжестью изменяется положение центра тяжести в человеческом теле; он отодвигается назад. Линия тяжести прошла бы при выпрямленном положении позади нас. Чтобы избегнуть этого, тело наклоняется вперед.

(Оттуда же).

12. Сцепление

Сцеплением называется притяжение, действующее между частицами одного и того же тела, и сила, посредством которой они притягиваются друг к другу, есть сила сцепления.

1. Почему вытянутая металлическая проволока гораздо крепче литой металлической нитки?

Потому, что сила сцепления тем сильнее, чем ближе находятся частички какого-нибудь тела. При вытягивании проволоки металл прогоняют через очень узкое отверстие, и частицы его, особенно на поверхности, сближаются с громадной силой. Тоже самое происходить при ковке и прокатывании; кованое железо втрое крепче литого, а прокатанное серебро вдвое тверже обыкновенного.

2. Почему сукна и материи вследствие валяния делаются плотнее?

Потому, что чем больше сближаются посредством валяния ниточки и волоконца материи, тем сила сцепления между ними действует сильнее, и связность частиц становится больше.

(Оттуда же).

13. Притяжение волосных трубочек

Волосными трубочками называются трубочки, которые так узки, что через них может пройти только волос.

1. Почему намокшие веревки укорачиваются?

Потому, что волокна льна вбирают своими волосными трубочками влажность и вследствие этого разбухают. При этом они становятся толще и закручиваются назад. Сила, производящая это укорачивание веревок так велика, что обелиск ³⁹⁴ в Риме, весом в 9.000 центнеров ³⁹⁵ , которого не могли поднять никакими машинами, был поднят только намокшими канатами, которые его поддерживали.

(Оттуда же).

14. Делимость

Всякое тело может быть разделено на большее или меньшее число частей. Свойство это называется делимостью.

1. Почему можно выбелить целую стену несколькими фунтами мелу?

Потому, что истолченный мел дробится на бесконечно малые частицы; разбавленный же водой он превращается в кашицу, которая распадается на отдельные комья. Каждый такой ком может быть размазан на большой поверхности; при этом вода, испаряясь, дробится на такие мелкие части, что они увлекаются воздухом и оставляют на стене лишь мелко раздробленный мел.

2. Почему запах одной монашенки распространяется по всей большой зале?

Потому, что при сгорании монашенки образуются частички, наполняющие все пространство большой залы в мелко-раздробленном виде. Гораздо большей делимостью обладает мускус, зерно которого целые годы наполняет комнату своим запахом. Всякий запах происходить от мелкого раздробления пахучих веществ. Мореплаватели узнают за несколько верст близость Моллукских островов по тем пахучим веществам, которые наполняют их атмосферу.

(Оттуда же).

15. Гром и молния

I. Молния происходит от особой силы, которую открыли случайно. Замечено было уже очень давно, что если взять, например, какую-нибудь смолу, хоть янтарь или сургуч, и натереть её сукном, то она притягивает к себе деревянные опилки, легкие перышки и маленькие куски бумажек. Если хорошо смолу натереть и поднести к ней палец, то в темноте можно видеть, что прежде чем палец прикоснется к смоле, из нее выскочит маленькая искра. Ясно, что есть, значит, в некоторых вещах сила, которая хотя и невидима, но может быть вызвана наружу. Вот эту-то силу люди и назвали электричеством; название же такое мудреное дали потому, что на греческом языке похожим словом называется янтарь.

II. Прошло долгое время прежде чем доказали, что молния происходит от того же самого электричества. Теперь уже делают такие машины, посредством которых можно получить не только искру, но целые молнии и с громом, который опять таки не более как взрыв этой искры и сотрясение воздуха. Машины эти называются электрическими.

Хотя человек и не знает, что такое именно электричество, однако он убедился, что бывает электричество двух родов, которые между собой соединяются, или друг от друга отталкиваются; одно электричество назвали положительным, а другое – отрицательным. Оба они между собой соединяются и дают искру; положительное же с положительным или, наоборот, отрицательное с отрицательным не соединяются никогда. Электричество, хотя и скрытое до времени, находится однако везде: в земле, воздухе и воде: то или другое, т.е. положительное или отрицательное.

Зная все это, можно легко объяснить, почему происходить молния.

III. Солнце превращает влагу в пар, который, поднимаясь вверх, образует облака; там, в облаках, всегда электричество положительное. Туча с этим электричеством подходит ближе к земле; в земле же между тем есть электричество и отрицательное, и положительное. Что же должно произойти? Мы уже сказали, что одинаковые электричества не притягиваются, а отталкиваются, разные же притягиваются. Следовательно, когда туча с положительным электричеством близко подойдет к земле, то находящееся на земле отрицательное электричество начинает притягиваться вверх и входит на высокие предметы. Тогда говорится, что предметы уже заряжены электричеством. Над местом, где много скопилось отрицательного электричества,'в туче накопляется наоборот много положительного. Когда скопится довольно электричества положительного в облаках и отрицательного в земных предметах, тогда оба эти электричества бросаются друг другу навстречу, дают сильную искру, а вслед затем потрясенный воздух оглашается громом. Если наша маленькая искра, получаемая от электрической машины, дает треск, то какой же шум должна поднять искра от облаков, которые тянутся на десятки верст? Какой величины должна быть такая искра? Как это ни трудно измерить, однако ученые дошли и до этого. Один из них однажды видел молнии в 17 верст длиной.

IV. Кто не знает силы и вреда грозы? Но трудно вообразить, как иногда убивает гроза. Были случаи, что убитые молнией тотчас же обращались в груду пепла. Один хотел укрыться под деревом; но молния ударила в это дерево, расколола дерево, и убила человека, раздела его и раскидала лохмотья. Иногда молния разрывает на куски одежду, а кожа не получает никакого вреда, а иногда бывает совсем наоборот.

Вообще никогда не следует укрываться под деревьями и быть вблизи высоких предметов. Мы уже говорили, что около них-то и скопляется электричество. На этом-то и основано устройство громоотводов. На высоких зданиях ставят металлические шесты и проводят их в землю. Тогда молния ударяет именно в эти шесты, и электричество проходить в землю.

16. Размышление по случаю грома ³⁹⁶

Гремит!... благоговей,сын персти!

Се Ветхий деньми с небеси

Из кроткой благотворной длани

Перуны сеет по земле!

Всесильный! с трепетом младенца

Целую я священный край

Твоей молниецветной ризы

И – исчезаю пред Тобой!

Что человек? парить ли к солнцу,

Смиренно ль идет по земле:

Увы! там ум его блуждает,

А здесь стопы его скользят.

Под мраком в океане жизни

Пловец на утлой ладии,

Отдавши руль слепому року ³⁹⁷ ,

Он спит – и мчится на скалу.

Ты дунешь – и двинешь океаны,

Речешь – и вспять они текут:

А мы?... одной волной подъяты,

Одной волной поглощены!

Вся наша жизнь, о Безначальный!

Пред тайной вечностью Твоей –

Едва минутное мечтанье,

Луч бледный утренней зари.

(И. Дмитриев).

17. Труды солнышка

Знать, солнышко утомлено:

За горы прячется оно,

Луч погашает за лучом

И, алым, тонким облачком

Задернув лик усталый свой,

Уйти готово на покой.

Пора ему и отдохнуть:

Мы знаем, летний долог путь.

Везде ж работа: на горах,

В долинах, в рощах и лугах;

Того согрей, тем свету дай,

И всех притом благословляй.

Буди заснувшие цветы

И им расписывай листы;

Потом медвиною росой

Пчелу-работницу напой,

И чистых капель меж листов

Оставь про резвых мотыльков.

Зерну скорлупку расколи,

И молодую из земли

Былинку выведи на свет;

Пичужкам приготовь обед;

Тех приюти между ветвей,

А тех на гнездышке согрей.

И вишням дай румяный цвет,

Не позабудь горячий свет

Рассыпать на зеленый сад,

И золотистый виноград

От зноя листьями прикрыть,

И колос зрелостью налить.

А если жар для стад жесток,

Смани их к роще в холодок;

И тучку темную скопи,

И травку влагой окропи,

И яркой радугой с небес

Сойди на темный луг и лес.

А где под острою косой

Трава ложится полосой,

Туда безоблачно сияй

И сено в копны собирай,

Чтоб к ночи луг от них пестрел,

И с ними ряд возов скрипел.

И так совсем не мудрено,

Что разгорелося оно,

Что отдыхает на горах

В полупотухнувших лучах,

И нам, сходя за небосклон,

В прохладе шепчет: добрый сон!

(Жуковский).

18. Гроза

I. Полуденный воздух, накаленный знойными лучами солнца, становился душен и тяжел. Вот и солнце спряталось. Стало темно. И лес, и дальние деревни, и трава – все облеклось в безразличный, какой-то зловещий цвет. С запада тянулось, точно живое чудовище, (жи)(рное, безобразное пятно, с медным отливом по краям, и быстро надвигалось на село и на рощу, простирая будто огромные крылья пo сторонам. Все тосковало в природе. Коровы понурили голову; лошади обмахивались хвостами, раздували ноздри и фыркали , встряхивая гривой. Пыль под их копытами не поднималась вверх, но тяжело, как песок, рассыпалась под колесами. Туча надвигалась грозно. Вскоре медленно прокатился отдаленный гул. Все притихло; как будто ожидало чего-то небывалого. Куда девались эти птицы, которые так резво порхали и пели при солнышке? Где насекомые, что так разнообразно жужжали в траве? Все спряталось и безмолвствовало. И бездушные предметы, казалось, разделяли зловещее предчувствие. Деревья перестали покачиваться и задевать друг друга сучьями; они, выпрямились; только изредка наклонялись верхушками между собой, как будто взаимно предупреждая себя шепотом о близкой опасности. В деревне все старались убраться во время по домам. Наступила минута всеобщего торжественного молчания.

II. От лесу, как передовой вестник, пронесся свежий ветерок, повеял прохладой в лицо прохожему, прошумел по листьям, захлопнул мимоходом ворота в избе и, вскрутя пыль на улице, затих в кустах. Следом за ним мчится бурный вихрь, медленно двигая по дороге столб пыли; вот ворвался в деревню, сбросил несколько гнилых досок с забора, снес соломенную кровлю и погнал вдоль улицы петухов и кур, раздувая им хвосты. Пронесся. Опять безмолвие! Все суетится и прячется, только глупый баран не предчувствует ничего: он равнодушно жует свою жвачку, стоя посреди улицы, и глядит в одну сторону, не понимая общей тревоги; да перышко с соломинкой, кружась по дороге, силятся поспеть за вихрем. Упали две-три крупные капли дождя – и вдруг блеснула молния. Старик встал с заваленки и поспешно повел маленьких внучат в избу; старуха, крестясь, торопливо закрыла окно. Грянул гром и, заглушая людской шум, торжественно прокатился в воздухе. Испуганный конь оторвался от коновязи и мчится с веревкой в поле; тщетно преследует его крестьянин. А дождь так и сыплет, так и сечет, все чаще и чаще, и дробит в кровли и окна, сильнее и сильнее. Беленькая ручка боязливо высовывает на балкон предмет нежных забот – цветы.

(Гончаров).

19. Море

Как хорошо ты, о, море ночное!

Здесь лучезарно, там же черно!

В лунном сияньи, словно живое,

Ходит и дышит и блещет оно.

***

На бесконечном, на вольном просторе

Блеск и движенье, грохот и гром...

Тусклым сияньем облитое море,

Как хорошо ты в безлюдьи ночном!

***

Зыбь ты великая, зыбь ты морская!

Чей это праздник так празднуешь ты?

Волны несутся гремя и сверкая,

Чуткие звезды глядят с высоты...

***

В этом волненьи, в этом сияньи,

Вдруг онемев, я потерян стою,

И как охотно бы в их обаяньи

Всю потопил бы я душу свою.

(Тютчев).

20. Море и утес

И бунтует, и клокочет,

Плещет, свищет и ревет,

И до звезд допрянуть хочет,

До незыблемых высот!

Ад ли, адская ли сила,

Под клокочущим котлом,

Огнь геенский разложила

И пучину взворотила,

И поставила вверх дном?

Волн неистовых прибоем

Беспрерывно вал морской

С ревом, свистом, визгом, воем

Бьет в утес береговой!

Но, спокойный и надменный,

Дурью волн не обуян,

Неподвижный, неизменный,

Мирозданью современный,

Ты стоишь, наш великан!

И озлобленные боем,

Как на приступ роковой,

Снова волны лезут с воем

На гранит громадный твой.

Но о камень неизменный

Бурный натиск преломив,

Вал отбрызнул сокрушенный,

И клубится мутной пеной

Обессиленный порыв...

Стой же ты, утес могучей!

Обожди лишь час другой:

Надоест волне гремучей

Воевать с твоей пятой!

Утомясь потехой злою,

Присмиреет вновь она,

И, без вою и без бою,

Под гигантскою пятою

Вновь уляжется волна.

(Тютчев).

21. Тучи

(1840 г.)

Тучки небесные, вечные странники!

Степью лазурною, цепью жемчужною

Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники

С милого севера в сторону южную.

Кто же вас гонит: судьбы ли решениe?

Зависть ли тайная? злоба ль открытая?

Или на вас тяготить преступление?

Или друзей клевета ядовитая?

Нет, вам наскучили нивы бесплодные...

Чужды вам страсти и чужды страдания;

Вечно холодный, вечно свободный,

Нет у вас родины, нет вам изгнания.

(М. Лермонтов).

22. Бесы ³⁹⁸

Мчатся тучи, вьются тучи;

Невидимкою луна

Освещает снег летучий;

Мутно небо, ночь мутна.

Еду, еду в чистом ноле;

Колокольчик динь-динь-динь...

Страшно, страшно поневоле

Средь неведомых равнин!

Эй, пошел, ямщик!... «Нет мочи:

Коням, барин, тяжело;

Вьюга мне слипает очи;

Все дороги занесло;

Хоть убей, следа не видно;

Сбились мы. Что делать нам?

В поле бес нас водит видно,

Да кружит по сторонам.

«Посмотри; вон, вон играет,

Дует, плюет на меня;

Вон – теперь в овраг толкает

Одичалого коня;

Там верстою небывалой

Он торчал передо мной;

Там сверкнул он искрой малой

И пропал во тьме пустой».

Мчатся тучи, вьются тучи;

Невидимкою луна

Освещаешь снег летучий;

Мутно небо, ночь мутна.

Сил нам нет кружиться доле;

Колокольчик вдруг умолк;

Кони стали... Что там в поле?

"Кто их знает: пень иль волк!»

Вьюга злится, вьюга плачет;

Кони чуткие храпят;

Вот уж он далече скачет;

Лишь глаза во мгле горят!

Кони снова понеслися;

Колокольчик динь-динь-динь...

Вижу: духи собралися

Средь белеющих равнин.

Бесконечны, безобразны,

В мутной месяца игре

Закружились бесы разны,

Будто листья в ноябре...

Сколько их! куда их гонят?

Что так жалобно поют?

Домового ли хоронят?

Ведьму ль замуж выдают?

Мчатся тучи, вьются тучи;

Невидимкою луна

Освещает снег летучий;

Мутно небо, ночь мутна.

Мчатся бесы рой за роем

В беспредельной вышине,

Визгом жалобным и воем

Надрывая сердце мне...

(А. Пушкин).

23. Лесной царь

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?

Ездок запоздалый, с ним сын молодой.

К отцу, весь издрогнув, малютка приник;

Обняв, его держит и греет старик.

«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?»

–Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:

Он в темной короне с густой бородой.

"О нет, то белеет туман над водой».

«Дитя, оглянися; младенец, ко мне!

Веселого много в моей стороне:

Цветы бирюзовы, жемчужны струи,

Из золота слиты чертоги мои».

–Родимый, лесной царь со мной говорит:

Он золото, перлы и радость сулит.

«О нет, мой младенец, ослышался ты:

То ветер, проснувшись, колыхнул листы».

«Ко мне, мой младенец! в дубраве моей

Узнаешь прекрасных моих дочерей:

При месяце будут играть и летать,

Играя, летая, тебя усыплять».

–Родимый, лесной царь созвал дочерей:

Мне, вижу, кивают из темных ветвей.

«О нет, все спокойно в ночной глубине:

То ветлы седые стоять в стороне.

«Дитя, я пленился твоей красотой:

Неволей иль волей, а будешь ты мой».

–Родимый, лесной царь нас хочет догнать;

Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать.

Ездок оробелый не скачет, летит;

Младенец тоскует, младенец кричит;

Ездок погоняет, ездок доскакал....

В руках его мертвый младенец лежал.

(Из немецк. поэта Шиллера в переводе Жуковского).

24. Ярко звезд мерцанье

Ярко звезд мерцанье

В синеве небес;

Месяца сиянье

Падает на лес.

В зеркало залива

Сонный лес глядит;

В чаще молчаливой

Темнота лежит.

Слышен меж кустами

Смех и разговор;

Жарко косарями

Разведен костер.

По траве высокой,

С цепью на ногах,

Бродит одиноко

Белый конь впотьмах.

Вот уж песнь заводит

Песенник лихой,

Из кружка выходит

Парень молодой.

Шапку вверх кидает,

Ловит – не глядит,

Пляшет – приседает,

Соловьем свистит.

Песне отвечает

Коростель в лугах,

Песня замирает

Далеко в полях...

Золотые нивы,

Гладь и блеск озер,

Светлые заливы,

Без конца простор.

Звезды над полями,

Глушь да камыши...

Так и льются сами

Звуки из души.

(Никитин).

25. Гора

Взойди, вон, на эту безлесную гору,

Что выше окружных, подоблачных гор,

Душе там отрадно и вольно, а взору

Оттуда великий, чудесный простор.

Увидишь недвижное море громадных

Гранитных, ледяных и снежных вершин,

Отважные беги стремнин водопадных,

Расселины гор, логовища лавин,

Угрюмые пропасти, полные мглою,

И светлые холмы, поляны, леса,

И грады и села внизу под тобою;

А выше тебя – лишь одни небеса!

(Н. Языков).

26. Утро

Вверх, по недоступным

Крутизнам встающих

Гор, туман восходит

Из долин цветущих.

Он, как дым, уходит

В небеса родные,

В облака свиваясь

Ярко-золотые

И рассеиваясь.

Луч зари с лазурью

На волнах трепещет;

На востоке солнце

Разгораясь блещет.

И сияет утро,

Утро молодое.

Ты ли это, небо

Хмурое, ночное!

Ни единой тучки

На лазурном небе!

Ни единой мысли

О насущном хлебе!

О, в ответ природе

Улыбнись, от века

Обреченный скорби

Гений человека!

Улыбнись природе!

Верь знаменованью!

Нет конца стремленью,

Есть конец страданью!

(Я. Полонский).

27. Вечер

И скрылась крикливая чайка!

Качается белая пена

У серого камня, как в люльке

Заснувший ребенок; как перлы,

Росы освежительной капли

Повисли на листьях каштана,

И в каждой росинке трепещет

Зари догорающей пламя.

(Я. Полонский).

28. Ночь

Веет тихо, веет сладостно

Мне дыханье ветерка;

Светят звезды в небе радостно;

Отражает их река;

И, в раздумьи, наклонилися

Ветви гибкие дерев;

И, как звезды, засветилися

Светляки среди кустов.

Дышит все святой отрадою

На земле и в вышине;

Ночь весенняя прохладою

Освежает сердце мне.

Что-то в душу чудно просится,

Проникает в глубину,

И, невольно, мысль уносится

Все туда, все в вышину!

Веет тихо, веет сладостно,

Мне дыханье ветерка;

Светят звезды в небе радостно...

Спит на дне души тоска!

(Жадовская).

29. Мир обновления

Свежесть утра, роз дыханье,

Говор светлых вод,

Гибких веток колыханье,

Ясный неба свод, –

Все мне в душу обаянье

И надежду льет.

Все печальное забыто,

Новый мир встает,

И о том, что уж прожито,

Вспомнить не дает.

Тайной силой обновленья

Дышит грудь моя,

Впредь печали и сомненью

Не отдам себя.

И среди житейской битвы

Твердо сохраню –

Bеpу сердца, пыл молитвы

И любовь мою.

(Жадовская).

30. Уединение

Приветствую тебя, пустынный уголок,

Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,

Где льется дней моих невидимый поток

На лоне ³⁹⁹ счастья и забвенья!

Я твой: люблю сей темный сад

С его прохладой и цветами,

Сей луг, уставленный душистыми скирдами,

Где светлые ручьи в кустарниках шумят.

Везде передо мной подвижные картины:

Здесь вижу двух озер лазурные равнины,

Где парус рыбаря белеет иногда;

За ними ряд холмов и нивы полосаты,

Вдали рассыпанные хаты,

На влажных берегах бродящие стада,

Овины дымные и мельницы крылаты, –

Везде следы довольства и труда!

(А. Пушкин).

31. Мак ⁴⁰⁰

I. Bсе мы знаем мак и с удовольствием смотрим на красивый цветок, когда он распустится во всей своей красе. Познакомимся теперь с жизнью этого растения, с той пользой, которую он приносит людям, скажем и о том, как люди сумели употребить во вред даже и этот прелестный цветок.

Вот кустик мака: корень его толстый, и когда вырвете его из земли, то увидите, что он белый и идет веточками, – значит ветвистый. От корня вверх поднимается зеленый, прямой, круглый стебель, весь усаженный волосками. Листья сидят на нем по очереди, то с одной, то с другой стороны и по краям они глубоко надрезаны, так что кажется будто один и тот же лист состоит из нескольких листиков. Сверху вы видите на них волоски и жилки; снизу средняя жилка чрезвычайно ясно видна. Пожмите покрепче стебель – видите, какой идет беловатый, млечный сок. Попробуем тоже сделать с листьями – и тут такой же сок.

II. Наверху стебля и ветвей, на длинных ножках, сидят крупные, чрезвычайно красивые разных оттенков цветы. Вот несколько кустиков мака. Сколько на них больших, висящих книзу почек, точно яйца маленькой птички, только зеленые и все покрытые волосками! Некоторый почки уже несколько раскрылись и виден красный или розовый цветок, но красивее всего цветы, которые уже совсем расцвели. Одни из них ярко красные с темными пятнами, другие бледно-розовые с беленькими краями, а затем и совсем белые, разве с легким фиолетовым оттенком. А вон картинки, где цветок мака совсем отцвел, и уже висят зрелые головки: пойдем и натрясем себе вдоволь маку. Оборвите осторожно зеленое покрывало почки: видите, какой в нем скомканный цветок! ничего, – все расправится, когда он начнет распускаться. Вот эти два зеленые листика, которыми обтянут цветок, называются чашечкой. Но куда же девались эти листики или чашечка у расцветшего мака? Когда солнышко согрело растение, а дождь и роса смачивали сухую землю, цветок рос все больше и больше; скоро ему стала тесна, да и надоела его душная темница. Он высунулся из окошка, сильно потянул в себя пищу из земли, окреп, выпрямился и сбросил с себя последние цепи. Чашечка (т.е. два зеленые листика) опала, засохла, а ветер разметал ее по белому свету.

III. Теперь возьмем совсем расцветший цветок мака и будем считать листики цветка; их четыре. Листики в каждом цветке, в отличие от тех, которые вы видите на ветвях и на стволе разных растений, называются лепестками. Теперь мы знаем, что у цветка мака четыре лепестка , а все лепестки вместе называются венчиком цветка. Скажите мне, какой венчик мака! Лепестки мака крупные, сидят попарно один против другого, а та пара, что внутри, меньше наружных.

Оборвем все четыре лепестка: мы видим множество темных нитей, которые на конце немного толще. Эти нити называются тычинками, а кончики этих тычинок, что потолще – пыльниками. Между тычинками в самой середине, как пуговка, сидит пестик. Видите ли, сверху пестика точно звездочка – эта часть пестика называется рыльцем. Если сосчитаем черные лучи звездочки и потом срежем все рыльце, то мы найдем внутри столько перегородок, сколько насчитали лучей.

Когда цветок отцветет, т.е. когда лепестки и тычинки отпадут, пестик мака (та часть, которая сидела между тычинками) начинает все более и более разрастаться, так что скоро превращается в довольно большую головку. Внутри головки находится множество семян. Когда эти семена совершенно созреют, они сами выпадут через дырочки, которые находятся под крышечкой головки. Мак в деревнях сеют оттого, что где его ни бросишь горсти две, его вырастет множество, и уже много лет потом он сам сеется.

IV. Чего только не делают из семян мака! Из него можно выжимать масло, печь и жарить на этом масле, вместо коровьего, булки, рыбу и разные печенья в постные дни. Его растирают в ступке, делают из него молоко и пьют с чаем и кофе, едят с кашей и киселем. – Маком обсыпают булки и крендели. В каждой лавке продаются маковники – мак, вареный в меду. Но детям не нужно бросаться на эти маковники: у них от меду выступает сыпь на теле, появляются и другие болезни. Как ни плохи маковники, они все-таки не так вредны, как маковый сок, что дают грудным детям в деревнях, когда они блажат, а родителям некогда с ними возиться. Дитя действительно успокаивается, засыпает и долго, долго спит после этого. Но когда оно просыпается, то уже не воркует по-прежнему как голубок, а полуоткрытыми глазами смотрит вяло, безжизненно – точно оно еще не совсем проснулось, плохо ест и скоро опять засыпает. Матери обыкновенно радуются, что дитя так много и спокойно спит, но чем чаще дают ему соску с маковым снадобьем, тем более ребенок теряет аппетит и слабеет; наконец у него пухнет головка, страшно худеет все тело, а живот толстеет, и дитя засыпает навеки. Мать удивляется, отчего умер ее ребенок в то время, когда он был так покоен: ей не понять, что этот покой она купила ценой ее жизни! Когда крепкий и здоровый ребенок выживает при этом, то и тут еще немного радости: он навеки останется хилым, болезненным человеком.

Есть страны, где маком засевают целые огромные поля. Когда головки еще не совсем созрели, их надрезают и оттуда вытекает молочный сок; на воздухе сок этот твердеет и называется oпиумом. Когда больной лежит в страшных страданиях и ни минуты не может спокойно уснуть, опиум служит благодетельным средством, доставляя ему сон. При очень многих болезнях желудка с большой пользой дают опиум. Но что помогает больному, то часто отравляет здорового. В этой же самой стране, где приготовляют опиум, есть множество людей, которые пьют его и курят без всякой меры. Начинают употреблять его обыкновенно понемногу, но чуть увеличивают приемы, человек привыкает к нему, и привычку эту впоследствии почти невозможно победить. Вы конечно спросите: да что же так тянет человека к этому горькому опиуму? После его приемa он на время становится необыкновенно весел, забывает все свое горе, все труды и заботы, часто не чувствует страшной болезни, которая его перед тем мучила. Вначале, со свежей головой, он чрезвычайно легко все соображает, потом засыпает, и его прельщают очаровательные сны. Люди, пьющие опиум, страшно платятся целую жизнь за несколько минут наслаждения! За возбужденным состоянием следует полное ослабление сил. Те, которые много лет принимали опиум, возбуждают в других ужас и отвращение: их лица искажены постоянными судорогами, которые сводит им руки и ноги, глаза их дико бегают и сверкают, колени трясутся; от потери аппетита такой человек превращается в скелет, и на его до омерзения истощенном и исхудалом лице, трясется каждая жилка. Но хуже всего для него то, что он отлично понимает, до чего себя довел и чувствует, что он всем людям в тягость.

(Из «Русск. жизни и природы» Водовозовой ).

32. Мои садик

Как мой садик свеж и зелен!

Распустилась в нем сирень;

От черемухи душистой

И от лип кудрявых тень...

Правда, нет в нем бледных лилий,

Горделивых георгин,

И лишь пестрые головки

Возвышает мак один,

Да подсолнечник у входа,

Словно верный часовой,

Сторожит себе дорожку

Всю поросшую травой...

Но люблю я садик скромный;

Он душе моей милей

Городских садов унылых

С сетью правильных аллей.

И весь день, в траве высокой

Лежа, слушать бы я рад,

Как заботливые пчелы

В круг черемухи жужжат.

(Плещеев).

33. Роза

«Роза, весенний цвет,

Скройся под тень

Рощи развесистой;

Бойся лучей

Солнца палящего,

Нежный цветок!»

Так мотылек златой

Розе шептал.

Розе невнятен был

Скромный совет;

Роза пленяется

Блеском одним!

«Солнце блестящее

Любит меня.

Мне ли, красавице,

Тени искать?»

Гордость безумная!

Бедный цветок!

Солнце рассыпало

Гибельный луч:

Роза поникнула

Пышной главой,

Листья поблекнули,

Запах исчез!

(Жуковский).

34. Анчар

В пустыне чахлой и скупой,

На почве зноем раскаленной,

Анчар, как грозный часовой,

Стоит один во всей вселенной.

***

Природа жаждущих степей

Его в день гнева породила,

И зелень мертвую ветвей,

И корни ядом напоила.

**

Яд каплет сквозь его кору,

К полудню растопясь от зноя,

И застывает ввечеру

Густой, прозрачною смолою.

***

К нему и птица не летит,

И тигр нейдет, лишь вихорь черный

На древо смерти набежит

И мчится прочь уже тлетворный.

***

И если туча оросит,

Блуждая, лист его дремучий,

С его ветвей уж ядовит

Стекает дождь в песок горючий.

***

Но человека человек

Послал к анчару властным взглядом,

И тот послушно в путь потек,

И к утру возвратился с ядом.

Принес он смертную смолу,

Да ветвь с увядшими листами, –

И пот по бледному челу

Струится хладными ручьями.

* *

Принес – и ослабел, и лег

Под сводом шалаша, на лыки –

И умер бедный раб у ног

Непобедимого владыки.

***

А царь тем ядом напитал

Свои послушливые стрелы

И с ними гибель разослал

К соседям в чуждые пределы.

(А. Пушкин).

35. Цветок

Весело цветики в поле пестреют,

Их по ночам освежает роса;

Днем их лучи благодатные греют,

Ласково смотрят на них небеса.

С бабочкой пестрой, с гудящей пчелою,

С ветром им любо вести разговор;

Весело цветикам в поле весною,

Мил им родимого поля простор!

Вот они видят: в окне за решеткой,

Тихо качается бледный цветок...

Солнца не зная, печальный и кроткий,

Вырос он в мрачных стенах – одинок.

Цветикам жаль его, бедного, стало,

Хором они к себе брата зовут:

– Солнце тебя никогда не ласкало,

Брось эти стены, зачахнешь ты тут.

«Нет, – отвечал он, – хоть весело в поле,

И наряжает вас ярко весна;

Но не завидую вашей я доле,

И не покину сырого окна.

Пышно цветите! Своей красотою

Радуйте, братья, счастливых людей;

Я буду цвесть для того, кто судьбою

Солнца лишен и полей.

Я буду цвесть для того, кто страдает.

Узника я утешаю один.

Пусть он, взглянув на меня, вспоминает

Зелень родимых долин».

(А. Плещеев).

36. Речи цветов

I. Издавна было на земле много людей бедных, обремененных нуждами и сокрушающихся о том, как им век прожить, чем прокормиться, во что одеться. Много, очень много таких людей и теперь. Им не мало говорят полезного иные люди, и не всегда без пользы. Не скажут ли им чего-нибудь и весенние цветы?

О, да, – они многое скажут им, если кто из бедных охотно их послушает; они уже издавна к ним говорят!

«Бедные, жалкие люди, вот что говорят цветы, – бедные, суетные люди! Зачем вы так сокрушаетесь о том, как вам век прожить, чем прокормиться, во что одеться? Посмотрите получше на нас! Вот мы нынче цветем, а завтра нас пожалуй сорвет кто-нибудь, либо потопчет. А между тем Господь заставляет землю и нас поить – кормить, и нас одевает. Да иные из нас так одеваются, что и вельможи, и сами цари ваши не смогут иметь такой одежды. Маловерные! Неужели Отец небесный меньше о вас заботится, чем о нас? – Нельзя совсем не думать о пропитании, об одежде, о себе и семье своей; надобно для этого трудиться, надобно об этом и молиться. Но не об этом больше всего думать, не для этого больше всего трудиться, не об этом прежде всего молиться! Молитесь прежде: «да приидет царствие Твое, Господи, да будет воля Твоя».., а потом уже и о хлебе насущном. Будете искать прежде всего царствия Божьего и правды его, будете больше всего стараться быть людьми верующими и благочестивыми – даст вам Господь и все остальное, что необходимо. Душа не дороже ли пищи и одежды? Если станете заботиться больше всего о душе своей, то Господь и пропитает вас, и оденет вас, помогая вам в трудах ваших, – как и нас питает, и нас одевает».

Эти речи цветов, уже истолкованы нам самим Спасителем (Лк. 12:27). Поучительные, утешительные речи!

II. Не мало на земле издавна было и богатых людей, т.е. не только имеющих в достатке, чем прокормить и одеть себя и чем воспитать детей своих, но еще имеющих избыток, иногда далеко превосходящий меру должного достатка. Такие люди – не все, но очень многиe – часто бывали и бывают горды, живут изо дня в день в свое удовольствие, о будущем заботятся мало, о других людях, не имеющих достатка, еще меньше.

Что говорят таким людям цветы?

– «Гордые, богатые люди, жалкие люди! Что вы гордитесь вашим богатством, что вы величаетесь вашими палатами, да вашими пирами, да вашими нарядами? Посмотрите лучше на нас! Видите, как многие из нас разубраны? Что значат ваши шелковые и бархатные одежды перед нашими дивными тканями, что все ваши искусственные мертвые цветы перед нашей живой красотой? А вот, быть может, сегодня же вечером мы уже не будем более цвести; быть может не сегодня, так завтра надломит нас играющей рукой дитя или подрежет острой косой трудящийся крестьянин и – поникнут наши разубранные головки, побледнеют наши краски, засохнуть ниши чудные, живые ткани. Вспомните, подобное и с вами может статься!.. Что же вы гордитесь, что величаетесь, зачем забываете о том, что и вам прежде всего нужно помнить? – Ах, трудно вам, богатые, войти в царствие Божье! Чем больше у вас избытка, тем больше у вас искушений... Но невозможное для одних сил людских возможно при помощи самого Господа. Молитесь же, молитесь Ему, жалкие, неразумные люди, гордящиеся богатством своим! Молитесь, чтобы Он помог вам употреблять ваши избытки не на собственные пустые прихоти, не на удовольствия нечистые, а на служение Ему Самому – в лице тех, у кого нет достатка! Думайте почаще о душе своей, заботьтесь побольше всего душой своей о нуждающихся ближних ваших – и Господь милосердый и вас помилует, и вас облечет светлой небесной одеждой праведности, которая несравненно светлее и ваших и наших земных одежд»!

Эти речи также отчасти уже объяснены нам – еще ветхозаветным пророком Божьим (Псал.89:5,6). Речи грозно–поучительные, но опять и отрадные!

37. Нива

По ниве прохожу я узкою межой,

Поросшей кашкою и цепкой лебедой.

Куда ни оглянусь – повсюду рожь густая!

Иду – с трудом ее руками разбирая.

Мелькают и жужжат колосья предо мной,

И колют мне лицо...

Иду и наклоняясь,

Как будто бы от пчел тревожных отбиваясь,

Когда, перескочив чрез ивовый плетень,

Средь яблонь в пчельнике проходишь в ясный день,

О, Божья благодать!., о, как прилечь отрадно

В тени высокой ржи, где сыро и прохладно!

Заботы полные, колосья надо мной

Беседу важную ведут между собой.

Им внемля, вижу я – на всем полей просторе

И жницы, и жнецы, ныряя точно в море,

Уж вяжут весело тяжелые снопы;

Вон – на заре стучат проворные цепы:

В амбарах воздух полн и розана, и меда;

Везде скрипят возы; средь шумного народа

На пристанях кули валятся; вдоль реки,

Гуськом, как журавли, проходят бурлаки,

Нагнувши головы, плечами напирая,

И длинной бичевой по влаге ударяя...

О Боже! Ты даешь для родины моей

Тепло и урожай, дары святые неба, –

Но, хлебом золотя простор ее полей,

Ей также, Господи, духовного дай хлеба!

Уже над нивою, где мысли семена

Тобой насажены, повеяла весна,

И непогодами несгубленые зерна

Пустили свежие ростки свои проворно –

О, дай нам солнышка! Пошли Ты ведра нам,

Чтоб вызрел их побег по тучным бороздам!

Чтоб нам, хоть опершись на внуков, стариками

Прийти на тучные их нивы подышать,

И позабыв, что мы их полили слезами,

Промолвить: «Господи! какая благодать!

(Майков).

38. Вода и лес

Полная красота всякой местности состоит в соединении воды с лесом. Природа так и поступает: реки, речки, ручьи и озера почти всегда обрастают лесом или кустами. Исключения редки. В соединении леса с водой заключается другая, великая цель природы. Леса – хранители вод: деревья закрывают землю от палящих лучей летнего солнца, от иссушительных ветров: прохлада и сырость живут в их тени и не дают иссякнут текучей или стоячей влаге. Убыль рек, в целой России замечается, происходит, по общему мнению, от истребления лесов.

(Аксаков).

39. Чернолесье

Все породы дерев, теряющие свои листья осенью и возобновляющие их весной, как-то: дуб, вязь, осокорь, липа, береза, осина, ольха и другие, называются черным лесом или чернолесьем. К нему принадлежать ягодные деревья: черемуха и рябина, которые достигают иногда значительной вышины и толщины. К чернолесью же надобно причислить все породы кустов, которые также теряют зимой свои листья: калину, орешник, жимолость, шиповник и проч.

По большей части чернолесье состоит из смешения разных древесных пород, и это смешение особенно приятно для глаз; но иногда попадаются места отдельными гривами или колками, где преобладает какая-нибудь одна порода: дуб, липа, береза или осина, растущие гораздо в большем числе, в сравнении с другими древесными породами, и достигающие объема строевого леса. Когда разнородные деревья растут вместе и составляют одну зеленую массу, то все кажутся равно хороши, но в отдельности одни другим уступают. Хороша развесистая, белоствольная, светло-зеленая береза, но еще лучше стройная, кудрявая, круглолистая, сладко-душистая во время цвета, не ярко, а мягко-зеленая липа, прикрывающая своими лубьями и обувающая своими лыками православный русский народ. Хорош и клен с своими лапами и листами; высок, строен и красив бывает он. Коренаст, крепок, высок и могуч, в несколько обхватов толщины у корня, бывает многолетний дуб, редко попадающейся в таком величавом виде; мелкий же дубняк не имеет в себе ничего особенно привлекательного: зелень его темна или тускла, вырезные листья, плотные и добротные, выражают только признаки будущего могущества и долголетия.

(С. Аксаков).

40. Краснолесье

Все породы дерев смолистых, как-то: сосна, ель, пихта и проч., называются красным лесом, или краснолесьем. Отличительное их качество состоит в том, что вместо листьев они имеют иглы, которых зимой не теряют, а переменяют их исподволь, посте- пенно , весной и в начале лета; осенью же они становятся полнее, свежее и зеленее, следовательно встречают зиму во всей красе и силе.

Лес, состоящий исключительно из одних сосен, называется бором.

Красный лес любит землю глинистую, иловатую, а сосна – преимущественно песчаную; на чистом черноземе встречается она в самом малом числе, разве где-нибудь по горам, где обнажился суглинок и каменный плитняк.

(С. Аксаков).

41. Рубка леса

Сколько тут было кудрявых берез!

Там из-за старой, нахмуренной ели

Красные грозды калины глядели;

Там поднимался дубок молодой;

Птицы царили в вершине лесной;

По низу всякиe звери таились.

Вдруг мужики с топорами явились –

Лес зазвенел, застонал, затрещал.

Заяц послушал – и вон побежал;

В темную нору забилась лисица;

Машет крылом осторожнее птица.

В недоуменьи тащат муравьи,

Что ни попало, в жилищи свои.

С песнями труд человека спорился:

Словно подкошен, осинник валился;

С треском ломали сухой березняк,

Корчили с корнем упорный дубняк;

Старую сосну сперва надрубали,

После арканом ее нагибали

И, поваливши, плясали на ней,

Чтобы к земле прилегла по плотней.

Так, победив после долгого боя,

Враг уже мертвого топчет героя.

Много тут было печальных картин:

Стоном стонали верхушки осин;

Из перерубленной старой березы

Градом лилися прощальные слезы

И пропадали одна за другой

Данью последней на почве родной.

Кончились поздно труды роковые.

Вышли на небо светила ночные,

И над поверженным лесом луна

Остановилась кругла и ясна

Трупы деревьев недвижно лежали;

Сучья ломались, скрипели, трещали;

Жалобно листья шумели кругом.

Так, после битвы, во мраке ночном,

Раненый стонет, зовет, проклинает.

Ветер над полем кровавым летает,

Праздно лежащим оружьем звенит,

Волосы мертвых бойцов шевелит!

Тени ходили по пням беловатым,

Жидким осинам, березам косматым;

Низко летали, вились колесом

Совы шарахаясь о земь крылом;

Звонко кукушка вдали куковала,

Да как безумная галка кричала.

(Некрасов).

42. Почвы

I. Верхний слой земли, в котором распространяются корни растений, называется почвой. Она состоит из смеси минеральных частиц и перегноя листьев, корней, костей и т.п.

Почвы бывают песчаные, глинистые, известковые, рухляковые, болотные, или торфяные и лучшие черноземные. Бывают и смешанные: суглинок и супесок, т.е. почва с малой или большой примесью глины либо песку.

II. Каждый сорт хлебов любит свою почву и тем охотнее растет, чем больше находит в ней питательных соков. Так на песчаной почве лучше родится рожь, а на супеске растет еще охотнеe: песчаная почва скоро и сильно нагревается и долго остается теплой; в супеске глина дольше задерживает влагу и не так скоро сохнет. На глинистой почве лучше родится пшеница, а если в ней есть примесь извести, то – ячмень и овес; в суглинке же, где глины и песку поровну, – всего скорее и лучше вырастает ячмень, но и другим хлебам в нем меньше опасности: это самая лучшая почва.

Чернозем для всех благодетель: тяжелые глинистые почвы он делает рыхлее и легче, песчаные, т.е. легкие и рассыпчатые, податливые на дождях и ветрах, чернозем делает связными, – и все улучшает. Для пшеницы это самая благодатная и любимая почва.

Болотные почвы для хлебов не годятся и требуют для превращения в пахотные поля продолжительных, усиленных и усердных хлопот и великих трудов.

Если след сохи, нарезая борозды, лоснится, и на пашне остаются глыбы, которые так и засыхают и не рассыпаются, и земля прилипаешь к ногам, – то почва глинистая. Если глыбы сами собой крошатся, – то земля известковая. Когда всего этого незаметно, то почва легкая, песчаная или супесок.

III. Подмесь недостающих веществ в почве приносит большую пользу и иногда неизбежна. Делали наблюдения над овсом и заметили, что без извести растение умерло уже при образовании второго листа; без железа оно оставалось очень бледным, слабым и неправильным; без фосфора овес развился правильно, но был слаб и не дал зерна. Когда овес питался железом, то поражал темно-зеленым цветом, сильным ростом и надлежащей твердостью.

Есть и пословица: «всякому зерну своя борозда», т.е. всякому растению требуется своя почва и своя пища.

Беловатая почва означает присутствие извести, желтоватая и красноватая – железа; темно-коричневая или черная – чернозем. На глинистой почве дождевая вода застаивается, а на песчаной или известковой проходить насквозь; на бесплодной, где много песку, вода получает вид сыворотки.

Деревья и другие растения любят каждое свою почву и обходят другие: ива, береза, сосна, подорожник и гвоздика любят песчаную почву; пырей, тимофеева трава – глинистую; шалфей, клевер, можжевельник и ясень – известковую. Если хорошо растет осока и другие кислые травы, криво вырастает береза и ольха, – то почва болотная. Это может быть указанием при первоначальном посеве хлебов.

Навоз пахотный – земле и хлебу пища. Всего более хлеб любит навоз коровий. Этот навоз жиже, медленнее перегнивает и бродит.

Холодные и глинистые почвы освежаются лучше навозом коневьим. Этот навоз силен и горяч; скорее других начинает перегорать и рассыпаться в пыль. За ним должен быть усердный присмотр. На сухих и песчаных полях кopoвий навоз – плохой слуга, равно и навоз овечий. Свиной навоз прежде хвалили, но теперь убедились, что он не лучше других.

Хороши все сорта навоза, когда перемешаны: чего недостает одному, добавляет другой. Конский с коровьим медленнее загорается и рассыпается.

IV. Чем дольше стоит скот в хлевах , тем больше навозу; чем ему там теплее, тем навоз лучше: подстилка больше вберет в себя навозной жидкости. Догадливые хозяева прибавляют к постилке хвою, листа, подсыпают и землю. Но чем дольше держится скот на навозной грязи, и чем сильнее гниет и бродит подстилка, тем скоту хуже и опаснее. Надо искать середины, соображать время, не лениться, пойти да посмотреть.

Если крепко пахнет в хлеве навозом, – надо выгребать навоз в яму; яму прикрывать, чтобы не жгло солнце, не разжижал снег или дождь. Если появится плесень, – значит он пересох и перегорел; надо облить его навозной жижей и прикрыть тонким слоем 8емли. Словом, надо глядеть, чтобы навоз не прогорал снизу и жижа не уходила бы в землю. Опытные хозяева для этого роют ямы в глиннике: он не пропускает сквозь себя воду.

(Максимов).

43. Сев и бороньба

Как только провяла земля, начались полевые работы, то есть, посев ярового хлеба, и отец стал ездить всякий день на пашню. Всякий день я просился с ним, и только один раз отпустила меня мать. Вид весенних полей скоро привлек мое внимание, и радостное чувство овладело моей душой. Поднимаясь от гумна на гору, в увидел, что все долочки, которые тянулись по скатам крутых холмов, весело зеленели сочной травой, и были осыпаны розовыми цветочками, издававшими сильный ароматический запах. На горах расцветала вишня и дикая акация или чилижник. Жаворонки так и рассыпались песнями вверху; иногда проносился крик журавлей; вдали заливался звонкими трелями кроншнеп; стрепета поднимались с дороги и тут же садились. Не один раз отец говорил: «жалко, что нет с нами ружья». Это был особый птичий мир, совсем непохожий на тот, который под горой населял воды и болота, и он показался мне еще прекраснее. Тут только, на горе, почувствовал я неизмеримую разность между атмосферами внизу и вверху! Там пахло стоячей водой, тяжелой сыростью, а здесь воздух был сух, ароматен и легок; тут только я почувствовал справедливость жалоб матери на низкое место в Багрове. Вскоре зачернелись полосы вспаханной земли, и, подъехав, я увидел, что крестьянин, уже не молодой, мерно и бодро ходил взад и вперед по десятине, рассеивая вокруг себя хлебные семена, которые доставал он из лукошка, висящего у него через плечо. Издали за ним шли три крестьянина за сохами; запряженные в них лошадки казались мелки и слабы, но они, не останавливаясь и без напряженного усилия взрывали сошниками черноземную почву, рассыпая рыхлую землю направо и налево, разумеется не новь, а мякоть, как называлась там несколько раз паханная земля; за ними тащились три бороны с железными зубьями, запряженные такими же лошадками; ими управляли мальчики. Не смотря на утро и еще весеннюю свежесть, все люди были в одних рубашках, босиком и с непокрытыми головами. И весь этот, по-видимому, тяжелый труд производился легко, бодро и весело. Глядя на эти правильно и непрерывно движущиеся фигуры людей и лошадей, я забыл окружающую меня красоту весеннего утра. Важность и святость труда, которых я не мог тогда вполне ни понять, ни оценить, однако глубоко поразили меня. Отец пошел на вспаханную десятину, стал что-то мерить своей палочкой и считать; а я – оглянувшись вокруг себя, и увидя, что в разных местах много людей и лошадей двигались также мерно и в таком же порядке взад и вперед, – я крепко задумался, сам хорошенько не зная о чем. Отец, вернувшись ко мне и найдя меня в том же положении, спросил: «что ты, Сережа»? Я отвечал множеством вопросов о работающих крестьянах, и мальчиках, на которые отец отвечал мне удовлетворительно и подробно.

(С. Аксаков).

44. Хлеб растет

Стелется по полю рожь колосистая. Если посмотреть на нее, когда пройдет по ржаному полю вольный ветер и начнешь шевелить стеблями и наклонять колосья, глазам легко обмануться: ржаное поле кажется морем, по зеленому ковру его как будто бегут серебряные волны. Вид этот тем обманчивее, чем гуще заросло поле. Во ржи колос составляет со стеблем одно, поэтому и волнение ржаного поля, равномерно колеблемого ветром, напоминает волнение моря, временами до полного обмана. Но зато, как красивы те поля, на которых выросли хлеба с цветами, не в колосьях, а метелками, каково, напр., овсяное! Когда тихий ветерок слегка колеблет стебли еще зеленого или полудозревшего овса, в нем в это время являются чудные, нежные волнистые отливы, особенно если поле освещено светом, противоположным направлению наших глаз. В таких случаях овсяные поля представляют одну из редкостных и красивых картин в природе. Для большей полноты ее и прелести природа озаботилась снабдить хлебные поля такими цветами, которые окрашены самым нежным голубым цветом, редко встречающимся на других цветах. Это васильки, без которых никогда почти не растет рожь, и сами васильки почти исключительно любят садиться и красоваться лишь на хлебных полях. Очарователен голубенький василек: солнечный луч здесь тот чародей, который приготовляет и наводит краски и привлекает к себе, на тепло и пригреву, и самый стебель из земли. Солнце затем поднимает выше и ближе к себе растение, чтобы свободнее оживлять и лелеять его. В тени, без света, в густой темноте растение хилеет и слабеет; под теми лесами, которые дают длинную и долгую тень, оно вовсе не растет, да там и хлебных растений не сеют. Крестьяне говорят, что под увеем, т.е. на всем том месте, на котором лежит тень от восхода до заката солнца,"под увеем хлеба не растет».

В тепле и свете с растением творятся чудеса роста: из одного хлебного зерна вырастают десятки и сотни зернышек. У нас, даже на холодном севере, посеянный ячмень на пятой неделе колосится, на десятой его жнут, тогда как в Германии для полного роста вместо 10 ему надобно от 14 до 16 недель. Все это оттого, что на севере длинные дни, в течение которых солнышко не сходит с неба, не закатывается.

(С. Максимов).

45. Как живут и питаются растения?

В каждом растении есть узкие волокнистые канавки, и когда земля влажна, т.е. когда она напоена водой, то вода поднимается вверх по этим канавкам и разливается по всему растению, по стволу, ветвям, листьям и т.д. Вместе с водой растение всасывает в себя из земли и другую пищу, разные вещества, находящиеся в земле, которые вода растворяет.

Из этого видно, что растение питается, как человек и животное, хотя у него (......) только пища у растения другая, нежели у животного, и потом оно иначе ее и ест, но также, как люди и животные, без пищи жить не может.

Когда долго нет дождя, и земля высохнет, то растения, не находя в почве воды для своего питания, не могут извлечь пищи, вянут, засыхают и погибают, но стоит только упасть обильному дождю, и растения если еще не совсем умерли, тотчас оживают, зеленеют, принимают веселый вид, и тотчас радостно перешептываются с вольным ветерком.

Канавки у растений, благодаря которым травы и деревья могут питаться и жить, так узки, что их можно разглядеть только сквозь увеличительное стекло.

(С. Крамштика).

46. Конь

Жадно, весело он дышит

Свежим воздухом полей:

Сизый пар кипит и пышет

Из пылающих ноздрей;

Полон сил, удал на воле,

Громким голосом заржал,

Встрепенулся конь – и в поле

Бурноногий поскакал!

Скачет, блещущий глазами,

Дико голову склонил;

Вдоль по ветру он волнами

Черну гриву распустил.

Сам, как ветер: круг ли встанет

На пути? отважный прянет –

И на ней уж! Ляжет ров

И поток клубится? – мигом,

Он широким перепрыгом

Через них – и был таков!

Веселися, конь ретивый!

Щеголяй избытком сил!

Не на долго волны гривы

Вдоль по ветру ты пустил!

Не на долго жизнь и воля

Разом бурному даны,

И холодный воздух поля,

И отважны крутизны,

И стремнины роковые...

Скоро, скоро под замок!

Тешь копыта удалые,

Свой могучий бег и скок!

Снова в дело, конь ретивый!

В сбруе легкой и красивой,

И блистающий седлом,

И бренчащий поводами,

Стройно – верными шагами

Ты пойдешь под седоком.

(Языков).

47. Журавль

I. Журавль, так сказать, самая видимая, всем известная, мало укрывающаяся, отлетная птица. Он живет и в речи, и в пословицах, и в приметах народных. Длинношеего или длинноногого человека как-раз прозовут журавлем; не желая менять верное малое на неверное большое, говорят: «не сули журавля в небе, а дай синицу в руки». Выражение «в небе» уже показывает высоту журавлиного полета. Кто не слыхал их пронзительного курлыканья, похожего на отдаленные звуки валторн ⁴⁰¹ и труб, падающего с неба, с вышины, недоступной иногда глазу человеческому? Весело слушает крестьянин весной эти звуки и верит им, хотя бы стояла холодная погода: эти звуки обещают близкое тепло; зато в жаркие дни, какие изредка бывают у нас в исходе августа и даже в начале сентября, крик высоко летящих журавлей наводит грусть на его сердце: «быть рано зиме», говорит он, – «журавли пошли в поход», – и всегда почти верно бывает такое предсказание.

Полет и крик журавлиный имеют в себе что-то привлекательное. Иногда станица их очень долго кружится на одном месте, с каждым кругом забираясь все выше и выше, так что наконец не увидит их глаз, и только крик, сначала густой, резкий, зычный, потеряв свою определенность, доходит до нас в неясных, мягких, глухих и вместе приятных звуках.

Вообще журавли весной прилетают не рано, позднее другой дичи, и сейчас разбиваются на пары. Осенью отлегают, собравшись предварительно в большие стаи, в весьма различные сроки – иногда в начале августа, иногда в исходе сентября; летят всегда днем. Они никогда не летят кучей, а всегда выстраиваются треугольником, одна сторона которого по большей части гораздо длиннее. Такой неправильный треугольник летящих журавлей очень верно называют на юге России «журавлиный ключ», потому что он имеет совершенное сходство не с нашими железными немецкими ключами, а с простым, самодельным, деревянным ключом, которым запираются и задвигаются деревянные же внутренние засовы клетей и амбаров. Впрочем изредка полет журавлей представляет фигуру тупого и почти равностороннего треугольника.

II. Вообще журавль довольно осторожная птица, и к журавлиной стае подъехать и даже подкрасться очень мудрено; но в одиночку или в паре, особенно если найдешь их около тех мест, где они затевают гнездо, журавли гораздо смирнее, и на простой телеге или охотничьих дрожках иногда можно подъехать к ним в меру ружейного выстрела. Обыкновенным образом стрелять журавлей очень трудно и мало убьешь их, и надобно употреблять для этого особенные приемы и хитрости, т.е. подкрадываться к ним из-за кустов, скирдов хлеба, стогов сена и пр. Можно также, узнав предварительно, куда летают журавли кормиться, где проводят полдень, где ночуют и через какие места пролетают на ночевку, приготовить заблаговременно скрытное место и ожидать в нем журавлей на перелете, на корму или ночевке; ночевку журавли выбирают на местах открытых, даже иногда близ проезжей дороги; обыкновенно все спят стоя, заложив голову под крылья, вытянувшись в один или два ряда и выставив по краям одного или двух сторожей, которые только дремлют, не закладывая голов под крылья, дремлют чутко, и как скоро заметят опасность, то зычный ⁴⁰² , тревожным криком разбудят товарищей, и все улетят.

III . Журавль – сильная птица; но к этой силе присоединяются особенные оборонительные оружия, которыми снабдила его природа; они состоят в крепости костей его крыльев, удар которых ужасно силен, в длинных ногах и крепких пальцах, с твердыми когтями, и, наконец, в довольно длинном, очень крепком и остром клюве. При помощи такого оружия, легко раненый журавль делается опасной птицей для охотника и собаки, если они вздумают неосторожно его схватить. Сначала подстреленный журавль бежит прочь и очень шибко, так что без собаки трудно догнать его; скорость своему бегу придает он подмахиванием крыльев или крыла, если одно ранено; видя же, что ему не уйти, он на всем бегу бросается на спину, начинает защищаться ногами и носом, проворно и сильно поражая противника. Я видел печальные следствия такой обороны: одного кривого охотника и одну кривую собаку; и тот и другая потеряли по глазу, неосторожно бросившись схватить раненого журавля.

IV. Когда журавль серьезен и важно расхаживает по полям, подбирая попадающийся ему корм всякого рода, в нем нет ничего смешного; но как скоро он начнет бегать, играть, приседать и потом подпрыгивать вверх с распущенными крыльями, то нельзя без смеха смотреть на его проделки; до такой степени нейдет к нему всякое живое и резкое движение! Несколько журавлей, выплясывающих друг перед другом, способны заставить расхохотаться всякого несмешливого человека. Разумеется, такие сцены можно видеть или издали, или подкравшись так осторожно, чтобы журавли не приметили человека.

(С. Аксаков).

48. Ерш

I. Имя ерша очевидно происходить от его наружности: вся его спина, почти от головы и до хвоста, вооружена острыми, крепкими иглами, соединенными между собой тонкой, пестрой перепонкой; щеки, покрывающие его жабры, имеют также по одной острой игле, и когда вытащишь его из воды, то он имеет способность так растопырить свои жабры, так взъерошить свой спинной хребет и загнуть хвост, что название ерша, вероятно, было ему дано в ту же минуту, как только в первый раз его увидел человек.

II. Складом своим ерш совершенно сходен с окунем, хотя никогда не питается рыбой. В реках средней полосы России он не бывает и четырех вершков длиной, но в Петербурге, в устье Невы, ловятся ерши необыкновенной величины: я сам видал их в пять вершков длиной. Слыхал также об огромных ершах сибирских. Ерш имеет необыкновенно большие, на выкате, темно-синие глаза; от самой головы, как я уже сказал, идет у него жесткий гребень, почти в вершок вышиной, который он может поднимать и опускать; он оканчивается, не доходя пальца на два до хвоста, но и это место занято у него другим небольшим гребешком, уже мягким, похожим на обыкновенное плавательное рыбье перо; ерш колется, как окунь, если взять его неосторожно; он весь пестрый, кроме брюшка, но пестрины эти какого-то темного цвета; он весь блестит зеленовато-золотистым лоском, особенно щеки; кожа его покрыта густой слизью в таком изобилии, что ерш превосходит в этом отношении линя и налима. Хвост и верхние перья пестроваты, нижние перья беловато-серые.

III. Ерши водятся только в чистых водах, и в большом количестве в реках песчаных и глинистых, также и в озерах, заливаемых полой весенней водой. Где ершей много и они крупны, там уженье их необыкновенно изобильно и приятно; клюют гораздо жаднее со дна, чем на весу; удочки для них употребляются средние.

(С. Аксаков).

49. Заяц

I. Наружность зайца известна всем, но он имеет в себе замечательную способность: это – устройство его задних ног, которые гораздо длиннее, толще, сильнее передних и снабжены необыкновенно эластическими ⁴⁰³ крепкими, сухими жилами. Отсюда происходит диковинная легкость прыжков, иногда имеющих в длину до трех аршин, и вообще чудная резвость заячьего бега. Присев на задние ноги, т.е. сложив их на сгибе, упершись в какое-нибудь твердое основание, заяц имеет способность с такой быстротой и силой разогнуть их, что буквально бросает на воздух все свое тело; едва обопрется он о землю передними лапками, как уже задние, далеко перепрыгнув за передние, дают опять такой же толчок, и бег зайца кажется одной линией, вытянутой в воздухе. Без сомнения, быстроте прыжков много способствует крепость спинного хребта. Теперь понятно, что зайцу неловко бежать под гору и, наоборот, очень ловко – на гору или в гору. Первого он всегда избегает; но, вынужденный иногда к тому преследованием врагов, преимущественно борзых собак, он нередко скатывается кубарем с вершины до самой подошвы горы. Заяц не ходит, а только прыгает; он даже не может стоять вдруг на всех четырех ногах: как скоро он останавливается на своем бегу, то сейчас присядет на задние ноги, – так они длинны. Он особенный мастер вдруг сесть на всем бегу, и охотники говорят, что заяц садок. Надобно еще заметить, что шея у зайца не повертывается, и он не может оглянуться назад; услыхав какой-нибудь шум сзади или сбоку, он упирается на задние ноги, перекидывает всего себя в ту сторону, откуда послышался шум, садится на корточки, как сурок, и насторожит свои длинные уши. Зайцы положительно травоядные животные, хотя имеют очень острые зубы, которыми больно кусаются, если возьмут их в руки неловко: живого зайца должно всегда держать за уши и за задние ноги. Когда есть трава, зайцы питаются ей, также древесными листьями, всякими хлебными посевами и особенно любят озимь. Зимой гложут они древесную кору предпочтительно молодых осин и таловых ⁴⁰⁴ кустов, а в степях всякую травяную ветошь ⁴⁰⁵ , разгребая для того своими лапками довольно большие снежные сугробы. Плодовые сады могут жестоко пострадать от зайцев в продолжение зимы, если не будут взяты известные предохранительные меры.

II. Заяц – самое робкое и беззащитное творенье. Трусость видна во всех торопливых его движениях и утверждена русской пословицей: «труслив, как заяц». Мне самому случалось видеть, как он дрожит, сидя в своем логове, слыша какой-нибудь приближающийся шум и готовясь вскочить каждую минуту. Он по справедливости боится и зверя, и птицы, и только ночью или по утренним и вечерним зарям выходит из своего дневного убежища, встает с логова; ночь для него совершенно заменяет день; в продолжение ее он бегает, ест и жирует, то есть резвится и вообще исполняет все требования природы; с рассветом он выбирает укромное местечко, ложится и с открытыми глазами, по особенному устройству своих коротких век, чутко дремлет до вечера, протянув по спине длинные уши и беспрестанно моргая своей мордочкой, опушенной редкими, но довольно длинными белыми усами. В долгие осенние и зимние ночи заяц исходит особенно по открытым полям и горам несколько верст, что каждый охотник, сходивший русаков по маликам ⁴⁰⁶ , изведал на опыте.

III. Русский народ называет зайца косым. Его глаза, большие, темные, на выкате – не косы: это знает каждый; но, будучи пуглив, тороплив и не имея способности оглядываться, он набегает иногда прямо на охотника или на пенек; оторопев, круто бросается в другую сторону и опять на что-нибудь набегает. Вероятно, вследствие таких неловких движений назвали его косым, и даже человека, пробежавшего второпях мимо того предмета, который он ищет, или забежавшего не туда, куда следует, приветствуют шуточным восклицанием: «Эх, ты, косой заяц», или: «Куда забежал скосу?» К тому же заяц, сидя на логове, закатывает под лоб иногда один глаз, иногда и оба; вероятно, это дремота, но при первом взгляде заяц покажется косым.

Зайцев истребляют все, кто может: волки, лисы, дворные и легавые собаки, которые сами собой ходят охотиться за ними в лес, даже горностаи и ласки. Но, кроме врагов, бегающих по земле и отыскивающих чутьем свою добычу, такиe же враги их летают и по воздуху: орлы, беркуты, большие ястреба готовы напасть на зайца, как скоро почему-нибудь он бывает принужден оставить днем свое потаенное убежище, свое логово; если же это логово выбрано неудачно, не довольно закрыто травой или степным кустарником (разумеется в чистых полях), то непременно и там увидит его зоркий до невероятности, черный беркут (степной орел), огромнейший и сильнейший из всех хищных птиц, похожий на копну сена, почерневшую от дождя, когда сидит на стогу или на сурчине – увидит и, зашумев, как буря, упадет на бедного зайца внезапно из облаков, унесет в длинных и острых когтях на далекое расстояние и, опустясь на удобном месте, съест почти всего, с шерстью и мелкими костями. Мало этого; даже ночью сторожат зайцев, на мирных гулянках, большие совы и филины. Мне рассказывали охотники, что совы и филины ловят по ночам зайцев следующим образом: они подстерегают их на тропах; одной ногой сова вкогтится в зайца, другой ухватится за ветку куста или дерева и, таким образом, держит его до тех пор, пока он не выбьется из сил; тогда сова вкогтится в него и другой лапой и окончательно задушит.

(С. Аксаков).

50. Золото и железо

1. Сходство .И золото и железо – металлы. И золото и железо находят в недрах земли: очень редко находят их в чистом виде, а почти всегда в виде руды, т.е. с примесью других веществ. Как золото, так и железо добываются в рудниках рудокопами, плавятся и не горят. Оба металла мягки и ковки; они тяжелее воды. И золото и железо приносит пользу человеку.

2. Различие.Золото встречается в земле не только в виде руды, но и в виде россыпей; этого не бывает с железом. Золото плавится легче железа, а железо куется лучше золота. Золото употребляется на выделку монет и различных украшений, а железо на различные полезные изделия. Из золота не делают вещей, не добавляя к нему другого металла; из железа же приготовляются различные изделия, без всякой к нему подмеси; поэтому на железа не выставляют пробы, а на золотых вещах всегда есть проба. Золото полируется гораздо лучше железа и больше его блестит. Фунт железа стоит около пяти копеек, а фунт золота пятьсот рублей, значит, золото почти в десять тысяч раз дороже железа. Золотом покрывают другие металлы, а железо не имеет такого назначения. В природе встречается вода, в которой есть железо; но нет такой воды, в которой было бы золото. Мы знаем три вида железа: чугун, полосовое железо и сталь; золото не производит различных видов при переработке. Железо не только гораздо доступнее человеку, чем золото, по цене, но и совершенно необходимо, между тем как без золота человеку легко обойтись. Золото – желтое, а железо – черное; железо тверже и более упруго, чем золото. Золото не ржавеет, а железо от сырости покрывается ржавчиной; золото не покрывают слоем краски, а железо красят, Золото называют драгоценным, а железо – простым металлом. ⁴⁰⁷

51. Птица и рыба

Сходство.Как птица, так и рыба принадлежат к царству животных. Oни одарены дыханием, способностью быстро двигаться, добывать себе пищу и переваривать ее в красную кровь. В обоих этих видах животного царства природа выказала удивительную изобретательность и чрезвычайное разнообразие как в величине, так и в наружности. Даже в самом наружном убранстве рыб и птиц есть нечто сходное – это перья. Некоторые виды рыб и птиц живут исключительно хищничеством. Человек одинаково пользуется обоими видами животного царства, ибо он питается не только мясом и яйцами птиц, но также мясом и икрой рыб.

Вот сходство двух названных видов животных, но есть между ними и много различных признаков.

Различие .Птица одета перьями и у ней есть крылья, чтобы летать, а рыба покрыта чешуей и приспособлена природой к плаванию. Стихия птицы – воздух, а рыба живет в воде. У птицы есть клюв и ноги, а у рыбы плавательные перья и плавательный пузырь. Все птицы имеют голос или издают звуки, а многие даже пленяют наш слух своим пением, тогда как немота и безголосье рыб вошли в пословицу. Рыба мечет в пресной воде множество крошечных яичек, оставляя их на произвол солнца, тогда как птицы сами высиживают птенцов из немногих яиц. У рыбы холодная кровь, а у птиц теплая.

52. Дерево и трава

У дерева крепкие корни, твердый, толстый ствол, раскидистые суковатые ветви, покрытые или листьями или иглами.

У травы корень легко вырвать из земли, стебель ее тонкий, мягкий, веточки небольшие.

Деревья растут целыми лесами; в лесу тесно, прохладно, сыро. Там водятся всякие звери, там много грибов, ягод.

Трава зеленеет как ковер на лугу, и на нем пестреют желтые, белые, красненькие, синие цветы. На лугу просторно, кругом видишь небо, солнце жарко мечет, но легкий ветерок спасает от зноя.

Дерево идет на дрова, на постройки; трава служит кормом скоту.

53. Конь и верблюд

1. Верблюд – драгоценное животное в степи. Ни лошадь, ни какое другое животное не может перенести того, что переносит здесь верблюд. Лошадь все-таки избалованное животное, требует ухода, а если и может обойтись без овса, то всегда нуждается в чистой и вкусной воде, в сочной траве; она не станет ни пить дурной воды, ни жевать негодной травы, покрывающей степь. А где прикажете взять и ту, и другую, когда каравану ⁴⁰⁸ приходится на длинных переходах, иногда несколько дней сряду, тянуться по бедной и бесплодной степи, на которой только и растет ковыль, или горькая полынь, или осока и другие противные для лошади травы; откуда взять чистую воду, когда и горькая вода – редкость в степи? Совсем другое дело – верблюд. Верблюд переносчив: он пьет и горькую, и застоялую, и перепорченную воду; он может день, два, три дня пробыть без пойла, и так же усердно носит свою ношу, как будто никогда не был знаком с водой. Обыкновенно же поят верблюда водой летом, один раз в продолжение двух или трех суток, если нет хорошего водопоя. За лошадью много ухода: и без того уж усталому работнику надо тратить силы, чтобы ее распрячь или развьючить, потом ее нужно выводить, потом напоить, стреножить, целую ночь пасти, глядеть за ней с осторожностью, чтобы она не заблудилась, не отошла далеко, не примкнула бы к чужому табуну; наутро ее надо снова напоить и снова, при больших трудах, навьючить, т.е. работнику нужно высоко над собой, на руках, поднимать тяжелые вьюки, чтобы взвалить их ей на спину; потом должно искусно закрутить ношу веревками и заботливо наблюдать за вьюком в продолжение целой дороги.

2. С верблюдом хлопот меньше. С окончанием перехода, нужно только потянуть верблюда за веревку, привязанную к колышку, продетому у животного сквозь ноздри – и верблюд становится на колени; работник без труда сбрасывает с него тюки и пускает верблюда на волю. Ни треножить, ни пасти верблюда не нужно: он сам найдет себе пищу, сам себя упасет и не отойдет далеко от стоянки. Верблюд скоро наедается и потом всю ночь лежит, не вставая с места; только немногие, как исключение из общего правила, или бродят ночью по близости лагеря, или стоят на одном месте, не сгибая колен. К утру верблюд, по слову «чок», опять падает на колени; киргиз без чувствительной траты сил и без особенных хлопот наложит ему ношу и кое-как перепутает ее веревками, не опасаясь, что они развяжутся в дороге от движения животного, и что чужой товар может свалиться с горбатого «корабля пустыни». Только зимой с верблюдом немного больше хлопот, именно потому, что он никогда ни на снег, ни на мерзлую землю не ложится. Для этого нужно сгрести с назначенного для ночлега верблюдов места снег и вскопать промерзлую землю особенным орудием, называемым кептон: это род круглого топора и вместе заступа, надетого на длинноватую палку в нарочно устроенное для того отверстие. Место для ночлега верблюдов выбирается такое, которое бы отовсюду защищено было от непогоды, например: лог или увалы между холмов, или заросшее кустарником пространство. Ежели по близости оттуда растет камыш, то сгребают снег, а землю не вскапывают, но только покрывают ее камышом. В таком приюте верблюды целого каравана ложатся рядом все вместе. Но если бы случилось, что на притоне нет удобного места для укрытия животных, то верблюдов на ночь окружают высокой стеной или оградой, сложенною из товарных тюков. На этом-то животном, прозванном кораблем пустыни, и совершается в степи караванная торговля.

(В. Даль)

54. Ничего не пропадает

Правда ли, что ничего не пропадает? А вот, околела лошадка, бросили ее, зарыли в поле, – и конец. Нет, тут еще не все кончено: труп лошадки истлеет, часть его высохнет, часть обратится в землю, из земли вырастет трава, а этой травой будет кормиться другая молодая лошадка. Рассыпался камень, стал песком; а из песку вышел вон тот холм, на котором растет столько сосен. Овраг высох, вода ушла в воздух, а глядишь: потом опять где-нибудь упала из облаков и течет в речку. Так бывает природе; а и человек заботится о том, чтобы ничего не пропадало. Сколько сору и всякой нечистоты выбрасывают из избы, из домов в тесных городах! Сор и нечистота, оставаясь на дворе, заразили бы воздух, и всем известно, что холера более всего губила народу там, где люди жили грязно. Но умный человек и то, что вредно, сумеет обратить в пользу. Помойные ямы и вообще места, где скопляется всякая гниль, засыпают известью вместе с толченым углем: так они не портят воздуха и потом дают отличное удобрение для пашни. А затем тряпичники ходят в городах собирать всякую дрянь: обглоданную кость, обломки железа, обрывки кожи, всякое негодное тряпье. Все это на фабриках идет впрок . Из костей и кожи вываривают клей; из костей же добывают такое белое, горючее вещество, называемое фосфором, которое, вместе с серой, вы найдете на кончике зажигательной спички. Спичка и загорается от фосфора, да один фосфор быстро сгорел бы, не успев зажечь дерева, из которого сделана спичка; так чтобы этого не было, прибавляют серы; фосфор зажигает горючую серу, а сера спичку. фосфор похож цветом на воск, сера желтая, а кончики спички бывают красные, зеленые, всякие – от краски, которой тут еще прибавляют. Так знай же, что частица кости, которую ты глодал, может быть, очутилась в той самой спичке, которую ты теперь рассматриваешь. Потри ее кончик в темноте хоть между пальцами, ты увидишь свет и на пальцах: это горит фосфор, добываемый из кости. Только смотри, не обожги руки: фосфор ядовит, и тут от обжога может быть очень опасная рана. Древесная зола, какая остается в печи, идет на добывание поташа, который примешивают к песку, когда топят из него стекло, и к салу, когда варят из сала мыло. Всякий ржавый гвоздь и обломки железа можно переплавить, и на заводе из них может выйти красивый топор, ножик. Шерстяные лохмотья тоже могут пригодиться: на шерстяных фабриках их снова треплют, перемывают и опять получают шерсть, из которой приготовляюсь платье. Если это шерсть тонкая, дорогая, то выгодно собирать такие остатки старой одежды. А старое полотняное тряпье служить для приготовления бумаги, на которой ты пишешь. Думал ли ты, что твоя рубашка может обратиться в писчую бумагу? Там, где народ промышленный, идет впрок все, что в другом месте бросают.

(Из «Кн. для перв. чт.» Водовозова).

55. Явления природы должны возбуждать в нас как благодарность к Богу, так и благоговение пред Ним

I. По благости Божьей замерзание воды является могущественным средством для поддержания жизни в природе. Особенно замечателен тот закон, отличающий воду от многих других тел, по которому вода при своем замерзании расширяется и лед бывает легче воды. А потому вода замерзает только на поверхности. В каком-либо большом пруде количество воды, превратившейся в лед, оказывается весьма незначительным в сравнении с количеством воды, остающейся в жидком состоянии. Между тем ледяная кора защищает находящуюся под ней воду от дальнейшего охлаждения, так что даже в сильные морозы вода рек и прудов содержит в себе слишком три градуса тепла. Пробивая ледяную кору, человек и зимой может удобно доставать для себя воду. Жизнь рыб и других тварей, обитающих в воде, продолжается и в холодное время года.

II. Весной и особенно летом у нас не редко замечаются явления молнии и грома. Эти явления много способствуют благорастворению (т.е. очищение) воздуха, но еще большее значение имеют они для нашей души, возбуждая в нас спасительный страх и с силой напоминая нам о непрочности земного и о том, что наша земная жизнь легко может прекратиться, и что продолжение ее находится в полной власти Господа Бога.

III. В теплое время года мы иногда видим явление радуги . Это явление происходит вследствие преломления лучей солнца в каплях дождя и отражения от них, причем солнечный свет разлагается на семь цветов.

Красоту этого явления так описывает Иисус, сын Сираха: «взгляни на радугу и прославь Сотворившего ее; прекрасна она в cиянии своем! Величественным кругом своим она обнимает небо; руки Всевышнего распростерли ее» (Сир.43:12,13). Но особенно дорого для нас явление радуги, как напоминание о завете, который после всемирного потопа заключил Господь Бог с человеческим родом (Быт.9:8–17); при сем радуга поставлена знамением того, что «не будешь более вода потопом на истребление всякой плоти» (ст. 15).

IV. Плодородие земли зависит от обилия света, тепла и влаги , и равно от соразмерного и правильного течения явлений природы. Но нередко замечаются частые нарушения этой правильности. Так иногда летние жары действуют с чрезмерной силой и при недостатке дождей производят страшные засухи; иногда обилие дождей препятствуешь уборке хлеба и трав и бывает опустошительным; иногда поздний холод гибельно действует на растения; иногда влага выделяется из атмосферы в виде града, побивающего засеянные поля; иногда появляются в огромном количестве мелкие животные и насекомые, которые много вредят хлебу и другим произрастениям земли. Но значение всех таких явлений, разрушительных для внешней жизни, ясно раскрыто нам в слове Божьем. По учению его, эти явления свидетельствуют о правосудии и благости Божьей: потому, что с одной стороны посылаются в наказание за грехи людей, а с другой служат средством для исправления их. Пророк Моисей обещает народу израильскому плодородие земли только в случае покорности его воле Божьей и говорит: «откроет тебе Господь добрую сокровищницу Свою, небо, чтоб оно давало дождь земле твоей во время свое, и чтобы благословлять все дела рук твоих» (Втор.28:12); но за грехи и нечестие угрожает «засухой, палящим ветром» и другими бедствиями (ст. 22–24). Пророк Иоиль, говоря об истреблении плодов и хлеба в земле Иудейской саранчой и другими насекомыми, призывает народ к покаянию, и обещает снова плодородие и помилование (гл. 1 и 2). Святая Церковь не напрасно установила и общие молитвы об изобилии плодов, и особые моления, когда предстоит опасность неурожая. И опыт древних и новых времен ясно показывает, как сильны и действенны бывают эти молитвы, приносимые с покаянием и верой.

Так, «милостив Господь, и праведен, и милосерд Бог наш» (Псал.114:4). «Праведен Господь во всех путях Своих и благ во всех делах Своих» (Псал.117:17). И в грозных явлениях природы открывается Его благость, многоразличными средствами устрояющая наше спасение.

(Д.Ф. Голубинский).

1. Русское государство

I. Poccия есть самое обширное из всех государств на свете: она тянется от севера к югу на четыре тысячи верст, а от запада к востоку на тринадцать тысяч верст. На севере земли pyccкие примыкают к Ледовитому океану, на западе – к Балтийскому морю, а на юге к Черному и Каспийскому морям. Ледовитый океан далеко вдается в землю и образует залив, называемый Белым морем. Балтийское море образует три залива: Рижский, Финский и Ботнический, а Черное море – один залив, называемый Азовским морем.

От Ледовитого океана к Каспийскому морю тянутся Уральские горы, которые делят Poccию на две неравные части: большая часть Poccии лежит к востоку от Уральских гор, в Азии, и называется Сибирью; меньшая же часть России, по сю сторону Уральских гор, называется Европейской Pocсией. Между Черным и Каспийским морями находятся Кавказские горы; внутри России лежать невысокие Валдайские горы, которые замечательны тем, что с них текут самые большие реки Poccии.

Не мало скопилось воды и внутри России; в ней есть озера, которые тянутся в длину на сотни верст, а реки прорезывают ее по всем направлениям. Из рек особенно замечательны: Северная Двина, Нева, Западная Двина, Неман, Висла, Днепр, Дон, Волга с притоками Окой и Камой и Урал.

II. Как обширно наше отечество, так разнообразна и его природа. На крайнем севере большую часть года свирепствует зима, а на юге в иных местах зимы почти совсем не бывает. На севере растет один только мох, а на юге растут самые разнообразные деревья, которые круглый год покрыты зеленью. Одни местности сплошь покрыты дремучими лесами, а в других местах нет ни одного деревца. В Poccии есть плодородные черноземные местности, но есть и бесплодные, песчаные пустыни, которые тянутся на сотни верст.

2. Русская земля

I. Северный край Pocc ии

1. По всей длине своей, с севера, Poccия прилегает к громадному океану, который называется Ледовитым, потому что покрыт не тающими льдами. В этом заключается самое большое несчастье русских. Целую вечность, от сотворения миpa, бродят льды в океане с места на место. На мелких местах набивается их столько, что они кажутся волшебными замками белого, как мел, или серого цвета. На глубоких местах льды громоздят целые высокие горы. Крепкие, устойчивые и продолжительные ветры приносят ледяные горы ранней осенью, на всю зиму, к России. Здесь они уже находят намерзший у берегов молодой лед, так называемые припаи, толщиной до двух сажен. Выходя из чудовищного громадного ледника и проходя по неоглядным ледяным полям, океанские ветры приносят на берега необычайное количество стужи. Стужи этой хватает на большую половину Poccии; хватило бы ее и на все наше отечество, если бы холод ветров, в течение их, не удерживали попутные горы, не умеряли громадные леса, не смягчали теплые пары возделанных земель, и если бы не осиливало их встречное течение южных (теплых) ветров.

Летом прибрежные припаи и океанские льды уйдут частью в даль, частью растают на солнечных лучах: океан у берегов сделается открытым и чистым; океанская вода от солнечного жара начнет испаряться, сдавать туманами. Туманы до того густы, что застилают свет Божий и в течение всех трех-четырех месяцев затрудняют плавание, и столь часты и насыщены влагой, что влаги этой достаточно для образования громады облаков. Облака покрывают северное русское небо в таком обилии, что дожди весной и осенью и большую половину лета льют почти беспрерывно.

Частым дождям и глубоким снегам удалось превратить землю в рыхлые, мокрые, неоглядные и глубокие трясины и болота. В этом второе несчастье нашего отечества от соседства его с Ледовитым океаном и с теми частями его, которые, в виде морей и губ (заливов), врезались в твердую землю. Таковы моря: Белое и Карское, губы: Обская, Енисейская, Ленская и другие.

Итак – весь северный берег России примыкает к студеному океану. Если мы придем на его берега и вглядимся в них, то на первых же шагах у самой воды натолкнемся на мертвый, голый и холодный камень – гранит. В гранитные камни эти, как в рамку или оправу, закованы все берега океана на всем беспредельном протяжении своем во всю длину России. Везде, на всех тех местах, которые обращены прямо к морю и северу, холодные ветры иззнобили всякую растительность, выветрили даже самый гранит. Ветры разбивают его на мелкие камни, рассыпают эти камни в мелкий песок, и песок смывает вода или уносят те же ветры прочь с берега. Прозябанию здесь негде быть, не за что уцепиться; а если и появляется оно от животворных лучей летнего солнца,, то укрепляет корни под водой, растет в воде, и потому называется водорослями. Самый берег мертв и пустынен. Бьют в него вечно-холодные волны, вздымаемые морскими ветрами до пяти сажен высотой. Обмывают каменные твердыни, гранитные громады и песчаные пустыри приливы и отливы воды, которая два раза в сутки прибывает и два раза отливает назад. В течение шести часов лезет море на берег и, дойдя до известной границы, в высоту иногда до 8 сажен, начинает отходить в продолжение следующих шести часов. На самое короткое время вода остается неподвижной на той поверхности, которая всегда ниже всех мест на земле, даже дна самых глубоких оврагов. И снова вода пойдет прибывать, снова начнется на шесть часов прилив, – и так вечно и непрерывно.

2. Из морской глубины выйдем на берег и оглядимся.

На берегу лето. Живительное солнышко не сходит с неба в течение почти двух месяцев: с конца мая почти до конца июля. На берегах Ледовитого океана на место десятимесячной зимы стоит девятинедельное красное лето. Снег под лучами солнца исчез; его нет даже и в тенистых местах, где он вообще любит залеживаться. Кажут серым, мертвым цветом гранитные массы подле воды, и глядит голышом весь тот берег, который обращен к северу и подвержен веянию холодных и зимних ветров. Но мы видим и такие места, ложбинки, лощины, такие углубления, которых моpcкиe ветры продувать не могут: они дуют только поверх их. В углублениях этих мы разглядим прозябание и не ошибемся: везде там, где чуть успела прилепиться и улежаться хоть горсточка земли, везде там солнышко и теплота его сумели сделать свое дело, т.е. завязали растение. Сел желтоватый мох, распластался серый лишай, или ягиль. Подле них пустила корешок морошка, разбросала цепкие ветки и усики ягода вороница. Обе дали плод, т.е. ягоду, и обе не проросли корнями всю землю, хоть и земли этой всего только горсточка, но под ней всегда лежит холодный камень.

Только там, где земля ушла дальше от океана и где попадаются на ней склоны к югу и на теплые ветры, вырастает терпеливый можжевельник и цепко лепится книзу, к земле. Еще дальше – растет и березка, но такая несчастная и сиротливая, что с трудом признают ее за березу и называют сланкой за то, что нейдет она вверх, а стелется по земле. Выше аршина не поднимаются от земли эти три сорта деревьев, только три сорта. Больше и неспособна проращивать и держать на себе эта земля, насквозь пропитанная водой, рассыпчатая, распластанная на каменном подножии; это бурого цвета тундра. Тундра, летом и на солнечной жаре успевает оттаивать только на пол-аршина и в некоторых местах кое-где и кое-когда покрывается кой-какими цветами. И эта жалкая, ни к чему непригодная земля, эта мертвая тундра с кустарниками, но без леса, с растениями, но без зелени, устилает весь север России, верст на 500 от океана и тысяч на пятнадцать верст во всю длину отечества нашего. Тундра тянется и дальше, входит в леса, и там имеет вид зыбунов и трясин и всем известна под общим именем болот. Болота и топи далеко и обильно распространились по русской земле.

В тундре постоянно может жить один только олень, и то потому, что он ничего больше не ест кроме ягиля и одарен таким чутьем, что слышит его и зимой, на аршин под снегом, и добирается до него, разбивая копытом ледяной череп. Разрыв снег в одном месте и съедая тут весь мох, олень идет дальше, туда, где мох не почат. Таким образом олень постоянно кочует, а с ним и за ним и человек, который пристроил жизнь свою к оленьим стадам и устроил ее так, что без этих животных и жить не может. Там, где по тундре расстилаются cухие пространства, являются и оленьи стада, а с ними и человек; а там, где пространство сухое защищено скалой или пригорком, человек ладит свое утлое жилище. Лопари строят вежи, самоеды – чумы, остяки, тунгусы, чукчи и алеуты – юрты. ⁴⁰⁹ И те и другие жилища народы эти разбирают так же скоро, как и установят, и везут их на иные, новые места, какие укажут им те же олени. Здесь не животное покоряется человеку, а человек повинуется животному. От оленя эти народы получают все, что им нужно: и пищу, и одежду; на оленях же кочуют они с места на место. Летом, когда оттает тундра и ее окружит бесчисленное множество комаров и оводов, не редко доводящих человека до изнеможения и смерти, олень бежит спасаться в воду, чаще на берег моря. Там стоит он в воде по самую шею в то время, когда хозяева его обложились кругом хворостом, зажгли его и сидят окруженные густым, черным дымом. В такую пустыню человек мог зайти случайно и остался в ней потому, что природа наградила его способностью привыкнуть и поселиться даже и там, где ни одно животное не выдерживает, и потому еще, что на тундре, кроме оленя, существуют разные приманки. Роет себе норы белый песец – лакомый кус дикарей – с теплым, густым мехом; играет на снегу маленький серебристый горностай; рыщет голодный волк и хищная рысь. Летом же прилетают сюда из дальних стран бесчисленные стаи перелетных птиц: первой – дикий белый лебедь, потом – четырех родов гуси, гага, гагары, каменная куропатка, а долгохвостая савка даже зимует здесь. На неизмеримых болотах, на морском берегу и в самом море, на берегах рек и на лесных опушках они находят себе пищу. В то же время в совершенной тишине и безопасности они могут устраивать и гнезда. В конце лета и осенью они летят через всю Русь на юг, на тихие и теплые воды дальних морей. К зиме и лосось и осетр из рек уходят в море, и олень бежит в лес. Не зачем тут оставаться и человеку.

II. Умеренный край Pocc ии

Умеренными странами почитаются именно те, в которых леса значительно расчищены и земля сильно возделана; но леса не все вырублены, они еще полезны своим добрым соседством, т.е. умеряют вредное влияние ветров и делают воздух здоровым; они привлекают к себе облака для того только, чтобы они могли давать дожди и влагу, нужные для орошения жатвы, освежать воздух грозами и оживлять растительность зарницами. Обильная влага на таких местах не затопляет полей, не заливает пахоты. Листья деревьев днем поглощают в себя то, что вредно для дыхания человека, и разливаюсь ночью в воздухе то, чем дышать здорово и полезно. Люди, живущие на открытых местах, вблизи лесов – самые здоровые и свежие люди. Листья деревьев принимают на себя весь жар и пыл солнечных лучей и иссушающую силу их удерживают на себе .

Необыкновенно губительны и ужасны последствия совершенного истребления лесов.Вырубка их ведет за собой то, что источники иссякают, реки мелеют с годами, ветер засыпает луга песком, которым реки затянутся вместе с илом; потом песок мало-помалу станет высасывать воду, и реки начнут иссякать. Многие губернии, которые лет двести-триста тому назад были густо и  сплошь покрыты лесами, теперь стали такими пустырями, что народ пошел из этих мест в дальние заработки, выдумал особые промыслы, потому что родная земля его сделалась не хлебородной, бесплодной от песков, и это все оттого, что отцы, деды и прадеды наши не знали меры в истреблении лесов.

Лес полезно истреблять там, где суровый климат: в нашей Финляндии через это сделали плодородную почву, умягчили климат. В умеренных полосах надо вырубать лес с осторожностью и оглядкой; надо знать меру; горы служат пределом порубок. В теплых полосах надо садить и сеять лес, чтобы земля черноземная не перегорела, не превратилась бы со временем в солончаки или не выветрилась бы в песчаную, бесплодную пустыню.

Но леса наши все-таки обширны; лесная область занимает еще огромные пространства. В лесных губерниях народ еще не мог сделаться коренным земледельцем при всех стараниях и усилиях. Народ лесных губерний – все-таки беден. Бедность заставляет его не полагаться на одну землю, а принуждает искать в помощь земле других занятий. Вот почему у нас такая охота на фабрики и вот почему около Москвы много фабрик и заводов. Все они, и фабрики и заводы, большей частью приладились в тех местах, где кончаются леса и еще не начинались благодарные хлебородные земли. Здесь служат подспорьем и реки (Ока, Кама и Волга), которые потекли именно туда, куда все эти товары требуются, где в них сильно нуждаются. Где не завелось фабрик, народ пошел для заработков на чужую сторону: костромичи ходят плотниками и малярами в столицы и большие города, владимирцы занялись тем же и в подспорье пустились в извоз, а из трех уездов (Вязниковского, Ковровского и малой части Суздальского) народ пошел заниматься мелкой торговлей: офенями, коробейниками, разносчиками. Для их торговли у них по соседству с десяток сел только и делают, что образа пишут; в других селах только тем и занимаются, что выковывают ножи, ножницы, замки из стали, кольца, серьги, запонки, пуговицы из меди, серпы, косы, топоры и слесарские вещи из железа. В одних местах, например, по Оке, все делают гвозди для барок, в других (в Ярославской губернии) только удила, скребницы, подковы, стремена и весь лошадиный прибор. Под Костромой в селе Красном приготовляют только жен ские украшения: подвески, кольца, серьги и проч. Там, где в болотах железной руды много, там добывают ее сами, разрезают в прутья и перековывают потом в гвозди, там все – кузнецы, как, напр., в Новгородской губернии. Где леса богаты пушным зверем, там скорняки. Но всего не перечтешь.

Известно, что где промыслы и ремесла, там и места для сбыта: там народ завел рынки, затеял базары, установил ярмарки; тут родилась торговля, и отсюда же по всему лицу земли русской разбрелись торговые люди. В самых дальних местах крупные купцы и мелкие торговцы – уроженцы лесных губерний. Эти губернии самые людные, и человек, который выходит отсюда, самый трудолюбивый, изворотливый, сметливый. Места эти расположились все по близости к Москве, приютились в ее окрестностях, редко дальше трехсот верст от нее. Белокаменная столица пришлась как раз в середине.

Но уже вблизи Москвы, в двух уездах Московской губернии (Рузском и Волоколамском) хлеб, удовлетворяя жителей, остается в избытке. Промышленность тут становится слабее. Хлебопашество увеличивается, почитается главным занятием. И чем благодарнее становится земля дальше к югу, тем охотнее отстает народ от побочных занятий, ремесла и промысла. Они не ведутся там, где земля – чернозем, и требует удобрения в пять, а дальше в десять лет один раз.

Такие места начинаются сейчас за Окой, которая отделила лесную полосу от черноземной. Леса, идущие дальше, уже не так велики и красивы, и притом их так не много, что безлесные пространства берут верх. Но если переправиться от Москвы за Тулу или за Калугу, или за Рязань и направляться или на Киев или на Воронеж, лесов уж так мало, что они кажутся редкостью. Тут, куда ни взглянешь, везде встречаешь неоглядные поля, непрерывные пашни. Черным пластом лежит поднятый для пашен сочный чернозем, черной пылью бросается ветер. Лениво бегут небогатые водой реки, прорезаясь в мягкой земле и обставляясь невысокими, обрывистыми и обсыпчивыми берегами. Ровной гладью лежать во все стороны возделанные поля и желтеют спелые пашни. Глазу не мешают горы: кругом равнина. Горы на этих местах только пригорки, холмы. Древесная растительность по большей части встречается чаще в виде искусственно и нарочно разведенных садов, и притом сады эти фруктовые. На свежем воздухе, без больших усилий и без особенного труда, растут в них яблоки до 50-ти сортов, груши, бергамоты, вишни, черешня и сливы:, а дальше, где давно уже земля поднимает пшеницу, разводят даже виноград (на Дону, в Малороссии). На место огородов встают целыми полями бахчи с дынями и арбузами; на место непроходимых дремучих лесов являются неоглядные травяные степи. На место высоких домов, какими высятся и красуются лесные селения, здесь сначала утлые, низенькие бревенчатые хаты, а потом и везде уже глиняные мазанки. На севере лес ни почем и идет он в обилии на изгороди и заборы, которые служат и за пастуха и за хозяина; на юге пастушество – ремесло, а топливом дорожать больше, чем в лесных местах теплом самым.

Там не щадят для топлива и дуба, и березы, у которых есть лучшее, более стоящее их применение; здесь, за недостатком леса для освещения зимой вместо лучины употребляюсь коноплю, вместо березовых дров пускаюсь для топлива кизяк – животный помет, смешанный с соломой. Земля сделалась мягче. Соху сменил плуг. Вместо лошади работает вол.

За городами: тамбовским Козловым, тульским Ефремовым, орловскими: Ельцом, Ливнами и Орлом и губернским Курском черноземная полоса сменяется той полосой, которая называется полосой пшеницы. Города эти обставились мельницами, обзавелись купечеством, разбогатели, стали рынками, стали приемными местами, складами для пшеницы. В городах этих приготовляется крупчатка (лучший сорт крупчатки – елецкая); в них свозится гужом (на лошадях) вся та пшеница, которая выросла в благословенной стране Малороссии и назначена для России. Сама Малороссия тут уже близко.

Пшеницу везут малороссы-чумаки на волах к пристаням на морях Азовском и Черном, где берут ее на корабли и везут в иностранные земли. И хотя полоса пшеницы меньше полосы ржи, однако нарождается ее столько, что три заморские города: Одесса на Черном море, Таганрог на Азовском и прусский город Данциг при Балтийском море сделались и людными, и торговыми. Все три на русской пшенице разбогатели: Одесса в пятьдесят лет выросла так, как другие города не вырастают и в пятьсот лет.

Пристани по Волге, куда свозят из ближних мест пшеницу для отправления ее на судах по воде до Петербурга, выросли такими богатырями, что Самара сделалась одним из богатых губернских городов и растет не по дням, а по часам, в Царицыне понадобилась железная дорога до Дона; город Волочок (Тверской губ.) кажет лучше многих губернских; село Балаково глядит красивым городом; село Лысково во сто раз богаче и краше своего начальника – горемычного уездного городишка Макарьева в Нижегородской губернии. Также разбогател и украсился Моршанск, город Тамбовской губернии, в котором мельница на Мокше реке о 23-х поставах, больше и лучше всех мельниц в России; она перемалывает до тысячи четвертей в сутки, и выстроена каменной двухэтажной.

III. Южный край Pocc ии

   Благодатная хлебная сторона идет в ширину от Оки до травяных новороссийских степей, а в длину от малороссийской границы до иностранных земель: Австрии и Турции. В Малороссии лучшие места располагаются по берегам трех больших рек: Буга, Днестра и Днепра, с притоками их и перерезают травяные степи. Потом, останавливаясь на песчаных пустынях подле Азовского моря, огромным клином – большим полуостровом – о бок Азовского моря врезаются через Перекоп в Черное море. Это Крым, самый цветущий, самый благодатный край во всей России, где Севастополь – самая большая бухта (защищенное и лучшее место для стоянки кораблей) изо всех бухт в целой Европе; здесь же и Южный берег с очаровательными садами, превосходным и целебным климатом, наш единственный русский рай земной.

   К Черному морю идет наклоном вся та часть России, которая справедливо почитается хлебородной; сначала холмистая и нередко покрытая лесами, черноземная; от реки Оки до границ Малороссийских губерний идет страна, с избытком возделывающая лен и конопель; за этой страной потянулась ровная, гладкая, благословенная равнина Малороссии, сплошь засеянная пшеницей и в лучших местах кукурузой, или так называемой турецкой пшеницей. Малороссийская хлебная степь соединилась с настоящей травяной степью или равнинами, на которых растет только трава; здесь совсем уже нет леса и очень мало воды.

Степи травяные, называемые новороссийскими, примкнули к Черному морю; некогда они служили соблазном для кочевых народов, которые валились сюда из дальней Азии с большими стадами домашнего скота, питались их молоком и мясом и одевались в их шкуры. К ним придвигались другие народы, сгоняли их с насиженных мест и в свою очередь были сгоняемы новыми народами, которые прикочевывали сюда из внутренних азиатских степей. Сюда же, впоследствии, уходили вольные pусскиe люди; здесь завелось казачество. Когда весь край, около ста лет тому назад, завоеван был от турок, вместе с Крымом (при Екатерине Второй), стали выселяться в него русские люди изо всех тех черноземных мест, где от накопления народа стало жить тесно. Скоро все благодатные места Новороссийского края населились оседлым народом; кочевники скоро исчезли, превратившись в пахарей. Завелись большие города, а с ними явилась надежда и на то, что дитя степи сделаются такими же возделанными странами, каковы Малороссия и подстепье. От прежнего кочевого быта осталось теперь только то, что степные травы по прежнему воспитывают отличные породы рогатого скота. Из них трудолюбивый, терпеливый и необыкновенно сильный вол является главным товарищем и неоцененным помощником человека на лугах и пашнях; из своей шкуры на старости он дает сыромятную кожу, в молодости – опоек, из костей – клей и уголь, которым очищаюсь сахар-рафинад. В северных странах вол худо ведется; в южных он составляет выгодный предмет торговли. Отработав полевую службу, вол идет на мясо. Стада волов, под именем черкасского скота, гонят гуртами все отсюда: из степей малороссийских и новороссийских. Вместе с волом разводится там же баран, рост и тучность которого человек, при пособии степи, успел увеличить искусством своим и уменьем. Он же довел овечью шерсть до высокой доброты и необыкновенного разнообразия. Ткани из овечьей шерсти удовлетворяют различным потребностям людей; сало идет на свечи, шкура дает сафьян, из мexa в северных холодных местах шьют зимнюю одежду. Овцеводство в травяных степях – самый важный и самый главный промысел. Сверх того, наши степи воспитывают многочисленные табуны лошадей, и Poccия владеет лучшими породами этих животных, для которых и ярмарки установились по близости степных мест. Между ними тамбовский город Лебедянь и губернский Курск с коренной ярмаркой пользуются большой известностью. В степях у кочевников кобыла дает молоко, из которого татары, киргизы и калмыки приготовляют целебный и здоровый напиток, известный всюду под именем «кумыса».

(С. Максимов).

IV. Кавказский край

1. Начиная с границ Саратовской губернии и Земли Войска Донского до окрестностей главного Кавказского хребта край представляет равнину. Равнина эта разделяется на две полосы. Первая полоса начинается с северных границ и идет ъ югу до рек Кубани, Лабы, Малки и Терека, простираясь по течению их до берегов морей. Все это огромное пространство представляет степь. Лесу здесь нет, да и воды очень мало. Вследствие отсутствия лесов и недостатка вод дожди здесь редки. Почва земли, состоящая из глинистого легкого чернозема, суха, тверда, но плодородна, и при дождях дает хлеб и травы в изобилии. Зима здесь бывает с вьюгами и метелями, санный путь держится с декабря до начала марта; лето знойно и постоянно. По ручьям и речкам рассеяно редкое население края. У северных границ кочуют калмыки c своими стадами овец, рогатого скота и табунами тощих лошадей; оседлые жители состоят из линейных казаков, крестьян собственников и ногайцев; на востоке живут полукочевые кара-ногайцы. Промышленность находится здесь только на первой ступени развития; бедное хлебопашество и бедное скотоводство составляют единственный промысел жителей. Вторая полоса Кавказской равнины; простирается но подножию главного хребта, начиная с прибрежья Черного моря до берегов Каспийского, и представляет обширную долину, щедро наделенную дарами природы. С гор сбегают в эту долину большие реки и сотни малых ручьев и речек, освежающих теплый воздух. Леса наполнены фруктовыми деревьями, шелковицей; местами встречается дикий хлопчатый кустарник; в садах, на вольном воздухе, растут абрикосы, персики, превосходные груши и проч. Почва земли состоит преимущественно из глинистого или чистого чернозема, местами только паханная, все же остальное количество состоит из нови. От присутствия снеговых гор, лесов и обильных вод дожди здесь часты, и все роды хлебов дают обильнейшие урожаи; травы лучших сортов вырастают местами в человеческий рост. Народонаселение этой полосы несколько гуще, чем в первой, но сравнительно с пространством оно еще очень мало. Здесь живут линейные казаки, армяне, грузины, чеченцы, осетины, кабардинцы, абазинцы, ногайцы и проч. Третья полоса этого края занята Кавказским хребтом. В горах на каждом шагу другой климат, другая природа и другое населениe. Горный промысел в этом крае мало развит: достают соль и каменный уголь. Но в целом мире нет страны богаче нефтью ⁴¹⁰ , как предгорья Кавказа. На вершинах гор растет сосна, ель, лиственница; ниже их дуб, чинар, тополь, орешник; в долинах фруктовые деревья и плодовые кустарники, местами встречается дикий виноградник, хлопчатое и оливковое дерево. В лесах живут в большом количестве волки, шакалы, лисицы, медведи, белки, выдры, куницы, олени, дикие козы, кабаны и зайцы. Барсы и гиены часто посещают горы, и нередко в долинах является с берегов Аракса огромный царский тигр. Всякого рода дичь находится в камышах, по устьям Кубани, Кумы и Терека.

2. Обитатели Кавказа делятся на линейных казаков, горцев и жителей Закавказья. Все народонаселение Кавказа, как русское, так и туземное, состоит из народа замечательно способного и доброго. По малому числу городов на линии и отсутствию мануфактурных товаров, казак должен изготовить для себя все сам: и борону, и соху, и телегу, и холстину, и кожу; даже оружие, кинжал, шашку и ружье он делает сам. И надобно прибавить, что все, сделанное казаком, очень хорошо, по крайней мере, прочно, чисто, исправно. Натура горца богата и полна; горец изящен в своей черкеске, в косматой шапке и бурке; манеры его просты и часто безупречны. Многие изделия горцев отличаются изяществом вкуса; превосходная работа галунов, выделка сафьяна и кожи, конская сбруя и разные украшения на оружии, все это делается со вкусом и старанием не из расчета, не на продажу, но для удовлетворения своего вкуса. Замечательные города на Кавказе: Тифлис, местопребывание главноначальствующего на Кавказе и средоточие торговли Закавказья, и Баку, с многочисленными заводами, выделывающими керосин.

( Из кн. «Товарищ» Д. Попова. год третий).

V. Сибирь

1. Сибирь делится на Восточную и Западную. В Западной Сибири местность по большей части низменная и ровная, Восточная же Сибирь почти вся наполнена отрогами гор и высотами. По природе своей и климату Сибирь представляет тундры, тайги и степи.

По всему побережью Ледовитого океана более или менее узкой полосой тянется бесконечная, пустынная, однообразная и безлесная тундра, покрытая летом желтоватыми мхами и серыми лишаями, и недоступная для человека во время девятимесячной зимы по страшным морозам, вьюгам и метелям. С наступлением весны там творится своеобразная жизнь. В реки, речки и озера из Ледовитого океана поднимается для метания икры в бесчисленном множестве разных пород рыба; поверхность болот, рек, речек и озер чернеет от бесчисленных стад уток, гусей, лебедей и чаек, прилетающих сюда на лето для вывода детей. Идут сюда и рыболов, и зверолов за богатой добычей.

2. Тайга состоит большей частью из дикого первобытного леса . В иных местах он до того густ, что одни дикие звери в состоянии проникнуть в эти чащи. Летом в тайге климат зноен и удушлив и, при обилии сырости и травяной растительности, способствует обилию насекомых. От этого множества насекомых звери тайги бегут спасаться в тундры. Зима в северной тайге очень сурова. Особенно страшна пурга, во время которой снег поднимается на воздух, кружится со свистом и стоном, затемняет свет и слепить глаза. Степные пространства Сибири покрыты богатой травяной растительностью; они представляют самое благоприятное условие для скотоводства. В Минусинских степях главное занятие жителей состоит из земледелия; эти степи но своему плодородию считаются житницей Сибири. Здесь девственная почва в изобилии родит рожь, пшеницу и другие роды зернового хлеба.

По всей южной границе Сибири тянется полоса гор, снежные хребты которых дают начало могучим рекам. Замечательнейшие из них: Обь, Енисей, Лена, Амур. Реки эти многоводны и обильны рыбой. Озеро Байкал – самое обширное из пресноводных озер России.

Хотя 300 лет прошло с тех пор, как завоевана Сибирь, но она до сих пор крайне бедна народонаселением. Важнейшее богатство Сибири – бесконечные леса. Они идут на постройки, дают топливо и служат материалом для изделий. В северной и средней полосах Сибири по суровости климата земледелие невозможно. В южной же полосе свободно родятся хлебные растения и овощи. По всей Сибири сеют преимущественно яровые хлеба; озимые же хлеба вымерзают, и только на западе Сибири они даются хорошо. Прекрасные луга и степи и множество незанятых земель дают возможность разводить жителям южной полосы Сибири сотнями и тысячами голов рогатого скота, лошадей и овец. Горный промысел весьма распространен в Сибири, но он состоит главным образом в добывании золота и серебра. Первобытные жители Сибири делятся на бродячих и кочевых. Бродячие инородцы живут в тундрах и лесах; ведут бродячую жизнь и занимаются звероловством и рыболовством. Кочевые инородцы живут в степях и занимаются скотоводством. Городов в Сибири пока еще очень мало. Самые большее из них: Тобольск, Томск, Красноярск, Иркутск, Чита.

3. Кроме Сибири Россия в средней Азии владеет обширными землями. Земли эти занимают Каспийско-Аральскую впадину с поверхностью преимущественно плоской, отличающейся совершенно степным характером; но в крае этом встречаются и возвышенности. Северо-западная часть владений состоит из огромных, пустынных степей. Степи эти по качеству почвы разделяются на ковыльные, солончаковые и песчаные. Ковыльные степи, благодаря хорошей почве, весной на сотни верст покрываются густой, высокой травой, а в остальное время года они по большей части бывают покрыты ковылем. Солончаковые степи состоять из глины и мергеля, сильно пропитанных солью; они почти бесплодны. Песчаные степи состоять или из твердого, или из сыпучего песку; они тоже почти бесплодны. В степных местах, где растет трава, кочуют равные народы татарского племени. Все они живут скотоводством. Нет ни одного киргизского семейства, которое не имело бы несколько десятков овец; у зажиточных они считаются сотнями, а у богатых тысячами. Не мало внимания кочевники обращают на разведение лошадей и верблюдов; есть киргизы, у которых имеются табуны лошадей в несколько тысяч голов. Рогатый скот можно встретить только у оседлого населения края и у киргизов-хлебопашцев, которые содержат по преимуществу быков для обработки полей. В юго-западной части средне-азиатских владений почва по большей части плодородна и есть значительные реки. Жители этой местности ведут жизнь оседлую, занимаются земледелием, шелководством и разными промыслами. В средне-азиатских владениях находится несколько торговых и промышленных городов. Замечательные из них: Уральск, Омск, Ташкент, Самарканд, Туркестан.

(Оттуда же).

3. Русская земля

По обеим сторонам столбового пути вновь пошли писать версты, станционные смотрителя, колодцы, обозы, серые деревни с самоварами, бабами и бойким бородатым хозяином, бегущим из постоялого двора с овсом в руке, пешеход в протертых лаптях, плетущийся за восемьсот верст, городишки, выстроенные живьем, с деревянными лавчонками, мучными бочками, лаптями, калачами и прочей мелюзгой, рябые шлагбаумы ⁴¹¹ , чинимые мосты, поля неоглядные и по ту сторону и по другую, помещичьи рыдваны, солдат верхом на лошади, везущий зеленый ящик с свинцовым горохом и подписью: «такой-то артиллерийской батареи», зеленые, желтые и свеже-разрытые черные полосы, мелькающие по степям, затянутая вдали песня, сосновые верхушки в тумане, пропадающий далече колокольный звон, вороны, как мухи, и горизонт без конца... Русь! Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу ⁴¹² : бедна природа в тебе, не развеселят, не испугают взоров дерзкие ее дива, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными, высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в дома, в шуме и вечной пыли водопадов; не опрокинется назад голова посмотреть на громоздящиеся без конца над ней и в вышине каменные глыбы; не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, спутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз, не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные, ясные небеса. Открыто – пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора. Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе? Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся во всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовет, и рыдает, и хватает за сердце? Kакиe звуки болезненно лобзают и стремятся в душу и вьются около моего сердца? Русь! чего же ты хочешь от меня? какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и за чем все, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?... И еще, полный недоумения, неподвижно стою я, а уже главу осенило грозное облако, тяжелое грядущими дождями, и онемела мысль перед твоим пространством?... Что пророчит сей необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему? И грозно объемлет меня могучее пространство, страшной силой отразясь во глубине моей, неестественной властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!...

(Н. Гоголь).

4. Степь

1. Степь, чем далее, тем становилась прекраснее. Тогда ⁴¹³ весь юг, все то пространство, которое составляет нынешнюю Новороссию, до самого Черного моря, было зеленой девственной пустыней. Никогда плуг не проходил по неизмеримым волнам диких растений. Одни только кони, скрывавшиеся в них, как в лесу, вытаптывали их. Ничто в природе не могло быть лучше их! Вся поверхность земли представлялась зелено-золотым океаном, по которому брызнули миллионы разных цветов. Сквозь тонкие, высокие стебли травы сквозили голубые, синие и лиловые волошки ⁴¹⁴ ; желтый дрок выскакивал вверх своей пирамидальной верхушкой; белая кашка зонтикообразными шапками пестрела на поверхности; занесенный, Бог знает откуда, колос пшеницы наливался в гуще. Под тонкими их корнями шныряли куропатки, вытянув свои шеи. Воздух был наполнен тысячью разных птичьих свистов. В небе неподвижно стояли целой тучей ястребы, распластав свои крылья и неподвижно устремив глаза свои в траву. Крик двигавшейся в стороне тучи диких гусей отдавался Бог знает в каком дальнем озере. Из травы подымалась мерными взмахами чайка и роскошно купалась в синих волнах воздуха. Вон она пропала в вышине и только мелькает одной черной точкой. Вон она перевернулась крыльями и блеснула перед солнцем.

2. Вечером вся степь совершенно переменялась. Все пестрое пространство ее охватывалось последним ярким отблеском солнца и постепенно темнело; испарения подымались гуще; каждый цветок, каждая травка испускала амбру ⁴¹⁵ , и вся степь курилась благовонием. По небу, изголубо-темному, как будто исполинской кистью наляпаны были широкие полосы из розового золота; изредка белели клоками легкие прозрачные облака, и самый свежий, обольстительный, как морские волны, ветерок едва колыхался по верхушкам травы и чуть дотрагивался к щекам. Вся музыка, наполнявшая день, утихала и сменялась другой. Пестрые овражки ⁴¹⁶ выползали из нор своих, становились на задние лапки и оглашали степь свистом. Трескание кузнечиков становилось слышнее. Иногда слышался из какого-нибудь уединенного озера крик лебедя и, как серебро, отдавался в воздухе. Путешественники, остановившись среди полей, избирали ночлег, раскладывали огонь и ставили на него котел, в котором варили себе кулиш ⁴¹⁷ ; пар отделялся и косвенно дымился на воздухе. Поужинав, казаки ложились спать, пустив на траве спутанных коней своих. Они раскидывались на свитках. ⁴¹⁸ На них прямо глядели ночные звезды. Они слышали своим ухом весь бесчисленный мир насекомых, наполнявших траву; весь их треск, свист, стрекотанье, – все это звучно раздавалось среди ночи, очищалось в свежем ночном воздухе и доходило до слуха гармоническим. Если же кто-нибудь из них подымался и вставал на время, то ему представлялась степь усеянной блестящими искрами светящихся червей. Иногда ночное небо в разных местах освещалось дальним заревом от выжигаемого по лугам и рекам сухого тростника, и темная вереница лебедей, летевших на север, вдруг освещалась серебряно-розовым светом, и тогда казалось, что красные платки летали по темному небу.

(Н. Гоголь).

5. Река Урал

Яик, по указу Екатерины II переименованный в Урал , выходит из гор, давших ему нынешнее его название; течет к югу вдоль их цепи, до того места, где некогда положено было основание Оренбургу, и где теперь находится Орская крепость; тут, разделив каменистый хребет их, поворачивает на запад, а потом близ города Уральска на юг, и протекая более двух тысяч пятисот верст, впадает в Каспийское море.

Он орошает часть Башкирии, составляет почти всю юго-восточную границу Оренбургской губернии; справа примыкают к нему заволжские степи; слева простираются печальные пустыни, где кочуют орды диких племен, известных у нас под именем киргиз-кайсаков.

Его течение быстро; мутные воды наполнены рыбой всякого рода; берега большей частью глинистые, песчаные и безлесные, но в местах поемных удобные для скотоводства. Близ устья оброс он высоким камышом, где кроются кабаны и тигры.

На сей pеке в ХV столетии явились донские казаки, разъезжавшие по Хвалынскому морю. ⁴¹⁹ Они зимовали на ее берегах, в то время еще покрытых лесом и безопасных по своему уединению; весной снова пускались в море, разбойничали до глубокой осени и к зиме возвращались на Яик.

(А. Пушкин).

6. Пятигорск

Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города, на самом высоком месте, у подошвы Машука: во время грозы облака будут спускаться до моей кровли. Нынче в пять часов утра, когда я открыл окно, моя комната наполнилась запахом цветов, растущих в скромном палисаднике. Ветви цветущих черешен смотрят мне в окно, и ветер иногда усыпает мой письменный стол их белыми лепестками. Вид с трех сторон у меня чудесный. На запад пятиглавый Бэшту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»; на север поднимается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона. На восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, – а там, дальше, амфитеатром ⁴²⁰ громоздятся горы все синее и туманнее, а на краю горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльборусом... Весело жить в такой земле! Какое-то отрадное чувство разлито во всех моих жилах. Воздух чист и свеж, как поцелуй ребенка! солнце ярко, небо сине – чего бы, кажется, больше? зачем тут страсти, желания, сожаления?... Однако пора. Пойду к Елизаветинскому источнику: там, говорят, утром собирается все водяное общество.

(Лермонтов) .

7. Кавказская дорога

I. Чай был выпит; давно запряженные кони продрогли на снегу; месяц бледнел на западе и готов уж был погрузиться в черные свои тучи, висевшие на дальних вершинах, как клочки разодранного занавеса. Мы вышли из сакли. Вопреки предсказанию моего спутника, погода прояснилась и обещала нам тихое утро; хороводы звезд чудными узорами сплетались на далеком небосклоне, и одна за другой гасли по мере того, как бледноватый отблеск разливался по темно-лиловому своду, озаряя постепенно крутые отлогости гор, покрытые девственными снегами. Направо и налево чернели мрачные, таинственные пропасти, и туманы, клубясь и извиваясь, как змеи, сползали туда по морщинам соседних скал, будто чувствуя и пугаясь приближения дня.

Тихо было все на небе и на земле, как в сердце человека в минуту утренней молитвы; только изредка набегал прохладный ветер с востока, приподнимая гриву лошадей, покрытую инеем. Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге на Гут-гору. Мы шли пешком, сзади подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела на небо, потому что, сколько глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало на вершине Гут-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но, со всем тем, какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром. Тот, кому случалось, как мне, бродить по горам пустынным и долго, долго всматриваться в их причудливые образы, и жадно глотать животворящий воздух, разлитый в их ущельях, тот, конечно, поймет мое желание передать, рассказать, нарисовать эти волшебный картины.

II. Вот, наконец, мы взобрались на Гут-гору, остановились и оглянулись: на ней висело cеpoe облако, и его холодное дыхание грозило близкой бурей; но на востоке все было так ясно и золотисто, что мы, т.е. я и штабс-капитан, совершенно о нем забыли... Да, и штабс-капитан: в сердцах простых чувство красоты и величия природы сильнее, живее во сто крат, чем в нас, восторженных рассказчиках на словах и на бумаге.

– Вы, я думаю, привыкли к этим великолепным картинами? сказал я ему.

– Да-с, и к свисту нули можно привыкнуть, т.е. привыкнуть скрывать невольное биениe сердца.

– Я слышал, напротив, что для иных старых воинов эта музыка даже приятна?

– Разумеется, если хотите, она приятна; только все же потому, что сердце бьется сильнее. «Посмотрите», прибавил он, указывая на восток: «что за край!»

И точно, такую панораму вряд ли где еще удастся мне видеть: под нами лежала Койшаурская долина, пересекаемая Арагвой и другой речкой, как двумя серебряными нитями; голубоватый туман скользил по ней, убегая в соседние теснины от теплых лучей утра; направо и налево гребни гор, один выше другого, пересекались, тянулись, покрытые снегами, кустарником; вдали те же горы, но хоть бы две скалы, похожие одна на другую, – и все эти снега горели румяным блеском так весело, так ярко, что, кажется, тут бы и остаться жить навеки. Солнце чуть показалось из-за темно-синей горы, которую только привычный глаз мог бы различить от грозовой тучи; но над солнцем была кровавая полоса, на которую мой товарищ обратил особенное внимание. «Я говорил вам,» воскликнул он, «что нынче будет погода; надо торопиться, а то пожалуй она застанет нас на Крестовой. Трогайтесь!» закричал он ямщикам.

Подложили цепи под колеса вместо тормозов, чтобы они не раскатывались, взяли лошадей под уздцы и начали спускаться; направо был утес, налево пропасть такая, что целая деревушка осетин, живущих на дне ее, казалась гнездом ласточки; я содрогнулся, подумав, что часто здесь в глухую ночь, по этой дороге, где две повозки не могут разъехаться, какой-нибудь курьер раз десять в год проезжает, не вылезая из своего тряского экипажа. Один из наших извозчиков был pуccкий ярославский мужик, другой осетин. Осетин вел коренную под уздцы со всеми возможными предосторожностями, отпрягая заранее уносных, – а наш беспечный русак даже не слез с облучка! Когда я ему заметил, что он мог бы побеспокоиться в пользу хотя моего чемодана, за которым я вовсе не желал лазить в эту бездну, он отвечал мне: «И, барин! Бог дает не хуже их доедем: ведь нам не впервые» – и он был прав: мы точно могли бы не доехать, однако же все-таки доехали...

(Лермонтов).

8. Деревня

I. Последний день июля месяца; на тысячу верст кругом Россия – родной край.

Ровной синевой залито все небо; одно лишь облачко на нем – не то плывет, не то тает. Безветрие, теплынь... воздух – молоко парное!

Жаворонки звенят; воркуют зобастые голуби; молча реют ласточки; лошади фыркают и жуют; собаки не лают и стоят, смирно повиливая хвостами.

И дымком-то пахнет, и травой – и дегтем маленько – и маленько кожей. – Коноплянники уже вошли в силу и пускают свой тяжелый, но приятный дух.

II. Глубокий, но пологий овраг. По бокам в несколько рядов головастые, книзу исщепленные ракиты. По оврагу бежит ручей, на дне его мелкие камешки словно дрожат сквозь светлую рябь. – Вдали, на конце-крае земли и неба, синеватая черта большой реки. Вдоль оврага – по одной стороне опрятные амбарчики, клетушки с плотно-закрытыми дверьми; по другой стороне пять-шесть сосновых изб с тесовыми крышами. Над каждой крышей высокий шест скворечницы; над каждым крылечком вырезной железный крутогривый конек. Неровные стекла окон отливают цветами радуги. Кувшины с букетами намалеваны на ставнях. Перед каждой избой чинно стоит исправная лавочка; на завалинках кошки свернулись клубочком, насторожив прозрачные ушки; за высокими порогами прохладно темнеют сени.

III. Я лежу у самого края оврага, на разостланной попоне; кругом целые вороха только-что скошенного, до истомы душистого сена. Догадливые хозяева разбросали сено перед избами: пусть еще немного посохнет на припеке; а там и в сарай! То-то будет спать на нем славно!

Курчавые детские головки торчат из каждого вороха; хохлатые курицы ищут в сене мошек да букашек; белогубый щенок барахтается в спутанных былинках.

Русокудрые парни в чистых, низко-подпоясанных рубахах, в тяжелых сапогах с оторочкой, перекидываются бойкими словами, опершись грудью на отпряженную телегу, – зубоскалят.

Из окна выглядывает круглолицая молодка; смеется, не то их словам, не то возне ребят в наваленном сене.

Другая молодка сильными руками тащит большое мокрое ведро из колодца... Ведро дрожит и качается на веревке, роняя длинные, огнистые капли.

Передо мной стоит старуха хозяйка в новой клетчатой паневе, в новых котах. Крупные, дутые бусы в три ряда обвились вокруг смуглой, худой шеи; седая голова повязана желтым платком с красными крапинками; низко навис он над потускневшими глазами.

Но приветливо улыбаются старческие глаза; улыбается все морщинистое лицо. Чай седьмой десяток доживаешь старушка... а и теперь еще видать: красавица была в свое время!

Растопырив загорелые пальцы правой руки, держит она горшок с холодным, неснятым молоком, прямо из погреба; стенки горшка покрыты росинками, точно бисером. На ладони левой руки старушка подносит мне большой ломот еще теплого хлеба. – «Кушай, мол, на здоровье, заезжий гость!»

Петух вдруг закричал и хлопотливо захлопал крыльями; ему в ответ, не спеша, промычал запертый теленок.

– «Ай да овес!» слышится голос моего кучера...

IV. О, довольство, покой, избыток русской, вольной деревни! О, тишь и благодать!

И думается мне: к чему нам тут и крест на куполе святой Софии в Царь-Граде, и все, чего так добиваемся мы, городские люди.

(И. Тургенев).

9. Император Петр Великий

I. С водворением на престоле дома Романовых Poccия мало-помалу начала увеличиваться. Особенно же она расширилась и переродилась в царствование Петра Великого.

Петр Великий был младший сын царя Алексея Михайловича. По смерти отца он остался еще ребенком. Так как ближайшими наследниками престола были старшие братья его, то царевич Петр вскоре после смерти отца удалился вместе с своей матерью в село Преображенское, которое находилось недалеко от Москвы. Здесь царевич поселился и проводил свое детство. С ранних лет царевич Петр выказывал большие способности, был весьма любознателен и хорошо учился грамоте. В часы, свободные от занятий грамотой, Петр занимался военными играми с своими сверстниками. Из этих сверстников царевич составил две потешные роты, с которыми он строил и брал приступом небольшие земляные крепости. К этой забаве скоро прибавилась другая. Однажды царевич в сарае нашел лодку особенного устройства, которая называлась ботом. Лодка эта была испорчена, но один из иностранцев починил ее и спустил на воду. Петр был так доволен этим и так полюбил плавание, что скоро из нескольких подобных ботов создал целый потешный флот.

II. Когда Петр достиг совершеннолетия, он сделался царем и стал управлять государством!.. В первое время своего царствования Петр по-прежнему занимался своими потешными ротами и флотом. Но чтобы лучше изучить военное и морское дело, он задумал съездить за границу. Для этого он снарядил большое посольство к иностранным государствам и вместе с этим посольством отправился сам под именем дворянина Петра Михайлова. Во время путешествия за границей Петр Великий не оставлял ничего без внимания: он осматривал крепости, заводы, фабрики, посещал школы, знакомился с учеными людьми и изучал чужеземную жизнь и порядки. Но больше всего его интересовало кораблестроение. Чтобы основательно изучить это дело, царь поступил в корабельную мастерскую и, как простой работник, работал там топором с утра до вечера. Получив звание корабельного мастера, Петр обратно поехал в Poccию. Находясь за границей, Петр увидел, что русские во многом отстали от иностранцев. Поэтому, тотчас же по возвращении своем из-за границы, он начал заводить новые порядки. Прежде всего он вместо древних стрелецких полков учредил постоянное войско. Для заведования различными делами государства Петр учредил 12 коллегий; а для наблюдения за этими коллегиями он основал Сенат, который существует и до сих пор. Все же церковные дела, вместо патриapxa, были поручены вновь учрежденному Святейшему Синоду, который также существует и доныне. Но больше всего Петр Великий заботился о народном образовании. Поэтому он устроил несколько учебных заведений, для духовных и дворянских детей, школу для мореходов и другие. При Петpe Великом впервые на Руси стали печатать граждански книги. Много и других очень важных дел совершено Петром Великим на пользу нашего отечества, а потому народ и прозвал его Великим Преобразователем России.

III. Петр Великий вполне понимал всю ту громадную пользу, которую Poccия может извлечь от прямого и непосредственного торгового сношения с западными иностранными государствами. А так как иностранную торговлю всего удобнее производить морем, то Петр Великий и задумал отвоевать от Швеции земли, прилегавшие к Балтийскому морю. Заключив союз с королями польским и датским, Петр Великий объявил войну Швеции, но первая встреча со шведами кончилась неудачей для русских: pуccкиe разбиты были наголову. Побивши русских, король шведский отправился воевать с поляками и пробыл в Польше довольно долго. В это время Петр Великий быстро составил новые полки, обучил войско, отлил пушки и двинулся со своим новым войском к Балтийскому морю. В этот раз он завладел берегами Финского залива и при устьях реки Невы заложил город Петербург, свою будущую столицу. Когда прослышал об этих завоеваниях король шведский, он быстро двинулся в Poccию из Польши. Горячее сражение двух сильных армий произошло близ г. Полтавы. Наше войско здесь нанесло такое сильное поражение шведам, что сам король шведский едва спасся бегством. После Полтавской битвы война со шведами тянулась еще несколько лет, но pуccкиe все-таки удержали за собой завоеванные по прибрежьям Балтийского моря земли. С этого времени Петр Великий принял титул Всероссийского Императора, а Русское царство стало называться Российской Империей.

(Из Хрест. Ермина и Волотовского).

10. Рассказы о Петре Великом

I. Бережливость Петра Великого. Император Петр, щедрый в награждении заслуг, показывал чрезвычайную бережливость во всем, что касалось до его собственности; и мог ли она жить расточительно, получая свои доходы с имения, в Новгородской губернии, в котором считалось только 969 душ? В первое путешествие по чужим краям, прибыв вечером инкогнито ⁴²¹ с небольшой свитой в один город, он остановился в трактире и потребовал ужин. Ему подали 12 яиц, сыру, масла и две бутылки вина. Когда надлежало расплачиваться, трактирщик, вероятно, узнав, кто был его гость, запросил сто червонцев. Петр велел заплатить эти деньги, но не мог забыть такой издержки, и, угощая в Петербурге приезжавших на судах голландцев, всякий раз почти с упреком напоминал им о корыстолюбии трактирщика. «Мне мотать не из чего, говорил он: и жалования заслуженного у меня немного, а с государственными доходами надлежит поступать осторожно; я должен отдать в них отчет Богу». Часто ходил он в башмаках, им самим заплатанных, и чулках, штопанных его супругой; носил по году и по два одно платье. Ездил он летом в длинной, выкрашенной в красную краску одноколке, на низких колесах, парой; зимой, в санях, запряженных в одну лошадь, с двумя денщиками, одним, который сидел с ним рядом, и другим, ехавшим сзади верхом. Один только раз, 25 мая 1723 года, удивил он петербургских жителей необыкновенной пышностью. Увидели его окруженного отрядом гвардии, в выложенном красным бархатом длинном фаэтоне ⁴²² тогдашнего вкуса – цугом, с лакеями позади в ливрее. Он поехал за город навстречу князю Долгорукову и графу Головкину, которые, пробыв около 15 лет в звании посланников при разных иностранных дворах, возвращались в Poccию просвещенными европейцами. Петр, остановившись в 4 верстах от города, ждал их около четверти часа. Когда они подъехали, посадил к себе в фаэтoн, провез по главным улицам столицы во дворец, куда созваны были знатнейшие особы, и тут, перед всеми, изъявил им свое благоволение.

II. Обращение Петрa Великого с подданными. В Петербурге Царь был то же, что отец в большом семействе. Он крестил У одних, при чем родильницам давал на зубок, при поцелуе в голову, но рублю серебром; пировал с другими, и ходил за гробом у иного. Случалось ли ему иметь к кому-нибудь дело, – вельможе, купцу или ремесленнику, он часто, взяв с собой камышовую трость с набалдашником из слоновой кости, известную более под именем дубинки, отправлялся к нему запросто пешком и, если находил хозяина за обедом, то без чинов садился за стол; приказывал подавать себе тоже, что подносили и другим, толковал с мужем, шутил с женой, заставлял при себе читать и писать детей, требуя, чтобы обходились с ним без чинов. Он был весьма приятен в обществе, в немногих словах говорил много и любил изъясняться аллегориями. ⁴²³ Чисто видали его на улицах идущим под руку с честным фабрикантом или иноземным матросом, – иногда бродящим в толпе и прислушивающимся к молве народной.

Но обращаясь открыто со всеми, он требовал того же от всех для себя, и худо тому было, кто позволял себе в разговорах или поступках с ним малейшую ложь. «За признание прощение, за утайку нет помилования», повторял он часто; «лучше грех явный, нежели тайный».

Он любил правду даже в таких случаях, когда она могла бы другому показаться оскорбительной: «Князь Яков в Сенате», отзывался он о Долгоруком, «прямой мне помощник. Он судит дельно, и мне не потакает; без краснобайства режет прямо правду, несмотря на лицо».

III. Занятия Петра .Во время своего пребывания в Петербурге, царь жил летом во дворце Летнего сада, зимой в Зимнем. Он ложился в 10 часов, вставал летом и зимой в три утра, и ходил час по комнате; читал в это время «С.-Петербургские Ведомости», которым иногда сам держал корректуру ⁴²⁴ или пересматривал в рукописи переводы книг, сделанные но его велению. Петр хорошо знал по-латыни, по-немецки, по-голландски и понимал французский язык, хотя и не мог на нем изъясняться. Ни одна книга не выходила из печати, не быв пересмотренной Петром. В 4 или 5 часов Петр, без чаю и кофе, выпив рюмку анисовой водки, отправлялся, с тростью в одной и записной книжкой в другой руке, смотреть производившиеся в Петербурге работы, а после того в свой кабинет, или в Адмиралтейство. ⁴²⁵ Однажды назначил он вновь приехавшему в Петербург прусскому посланнику фон-Принцу приемную аудиенцию ⁴²⁶ в 4 часа утра. Аудиенция эта была, конечно, единственная в своем роде. Посланник, полагая, что государь не может встать так рано, думал, что не опоздает, явившись во дворец в пять; но он уже не застал Петра. Он был на верфи и работал на марсе ⁴²⁷ какого-то военного корабля. Фон-Принц, имевший важные поручения и не могший вступить в переговоры с русскими министрами, не видев царя, принужден был отправиться вслед за ним в Адмиралтейство. «Пусть побеспокоится взойти сюда, если не умел найти меня в назначенный час в аудиенц-зале», сказал Петр, когда ему доложили о приезде посланника. Тот принужден был по веревочной лестнице взбираться на грот-мачту ⁴²⁸ , и государь, сев на бревно, принял от него грамоту и обыкновенные при подобных случаях приветствия, под открытым небом, на корабельном марсе.

В шесть или семь часов Петр отправлялся в Сенат ⁴²⁹ или в которую-нибудь из Коллегий ⁴³⁰ , и оставался там до одиннадцати; слушал дела и споры присутствовавших, излагал свои мнения, надписывал на делах решения. Деятельность его при этом достойна удивления. Один современный писатель говорит, что он в один час делал более, нежели другой успел бы сделать в четыре. За то государь умел и беречь время. Это приметно в его разговорах, указах, письмах и во всем, что выходило из-под его пера. Нигде не найдете больше ясности и менее многословия. 6 Марта 1781 года, отправляясь в Прутский поход, написал он о совершенно разных предметах 32 собственноручных указа в Сенат, из которых ни один не занимал более 4 строк. В 11 часов Петр обыкновенно уходил из Сената, или Коллегии, при чем подносили ему рюмку анисовой водки и крендель. Время до полудня назначено было для приема просителей. Государь давал им аудиенцию в средней галерее Летнего сада, построенной на берегу Невы, или, в хорошую погоду, в главной аллее. Туда мог приходить всякий, – и богатый, и неимущей, и знатный вельможа, и человек простого звания. Петр отбирал у просителей просьбы, выслушивал их жалобы, и немедленно давал свои решения. В 12 часов ворота Летнего сада запирались. Царь садился за стол и всегда почти обедал в своем семействе. Чтобы кушанья не простывали, столовая его обыкновенно была рядом с кухней; повар передавал в первую блюда прямо из печи, через окошко, и всегда одно за другим, а не вместе. Молодой редис, лимбургский сыр, тарелка щей, студень, ветчина, каша и жареная утка в кислом соусе, который приправлялся луком с огурцами, или солеными лимонами, были любимыми блюдами Петра, необходимым условием его обедов. У прибора его клались всегда деревянная ложка, оправленная слоновой костью, ножик и вилка с зелеными костяными черенками; и дежурному денщику вменялось в обязанность носить их с собой и класть перед царем и тогда, когда ему случалось обедать в гостях. – Петр не терпел многочисленной прислуги, и вообще называл лакеев – шпионами, которые худо слышат, а еще хуже рассказывают слышанное. Дежурный денщик служил государю, императрице и великим княжнам. Он находился при царе безотлучно днем и ночью, был доверенной особой, и занимал место камердинера, адъютанта, секретаря. Вообще Петр ел мало вдруг, не был разборчив в пище, и не терпел причуд в других. Откушав, обыкновенно читал голландские газеты и делал на полях замечания карандашом, с обозначением, что должно переводить в «Петербургские Ведомости»; потом уходил на свою яхту ⁴³¹ , стоявшую перед дворцом, ложился тут и отдыхал час или два. Иногда, во время торжественных обедов, он вставал для этого из-за стола, приказав однако же гостям не расходиться до его возвращения. В 4 часа уходил он в токарную или в кабинет; сюда являлись к нему по делам: канцлер ⁴³² граф Головин, вице- канцлер барон Шафиров, Остерман, генерал-прокурор Ягужинский, генерал – Фельдцейхмейстер (начальник всей артиллерии) граф Брюс, граф Толстой, сенатор князь Долгорукий, князь Меньшиков, генерал-полицеймейстер Девиер или другой какой-нибудь из его министров. Одни только – князь Ромодановский и фельдмаршал Шереметев могли входить без доклада; их одних государь всегда провожал до двери кабинета; все прочиe, даже сама Императрица Екатерина Алексеевна, должны были наперед сказаться. Окончив дела государственные, Петр развертывал свою записную книжку, в которой отмечал все, что ему приходило в тот день на мысль, и удостоверившись, что все означенное в ней исполнено, остальное время дня посвящал собственным занятиям. Ничто не поселит в нас столько уважения к памяти Петра, сколько сии занятия, предпринимаемые без свидетелей, или иногда в мирном кругу немногих искренних преданных царю особ, разделявших с ним труды его. По деятельности Петра, по его любви ко всему полезному не было ему равного между его подданными. «Трудиться надобно, братец», говорил Петр Ив. Ив. Неплюеву, когда определил лейтенантом ⁴³³ во флот; «я и царь ваш, а у меня на руках мозоли, и все для того, чтобы показать вам пример, и хотя бы под старость видеть в вас достойных помощников и слуг отечеству».

IV. Взгляд Петра на правосудие.Однажды Петр заболел весьма опасно горячкой. Сделалось всеобщее уныние, ибо уже совсем мало было надежды на выздоровление его. Во всех церквах день и ночь толпился народ, прося у Бога милости для своего царя. В древности в подобных случаях цари обыкновенно прощали нескольких преступников, грабителей и разбойников, осужденных на смерть с тем, чтобы осужденные молили Бога о царском здравии. Так и теперь судья явился во дворец и предложил ему, чтобы Петр, по старому обычаю, даровал жизнь девяти приговоренным к смерти разбойникам. Узнав о прибытии судьи, Петр призвал его к своей постели и приказал прочесть список приговоренных и их преступления. Прослушав это, Петр слабым голосом отвечал:

– Неужели ты думаешь, что я буду правосуден и сделаю доброе дело тем, что прощу таких страшных злодеев? И неужели Бог за это будет ко мне милостив, и будет слышать молитвы таких злодеев? Поди и завтра же вели исполнить приговор над всеми девятью злодеями. Я думаю, что Бог через это правосудиe скорее будет ко мне милостив и скорее за это дарует жизнь, и здравие, нежели за их прощение!

На другой же день приговор был исполнен, а царь затем начал чувствовать себя лучше, и через некоторое время совершенно выздоровел.

V . Награда по заслугам.Петр Великий, бережливый в своих расходах, щедро награждал людей, служивших ему верно. Он жаловал многих деревнями в завоеванных провинциях, даже вдовам и сиротам морских и полевых офицеров назначал пенсии. Однажды доложили ему об иностранце, который прослужил около 30 лет и теперь за старостью и слабостью здоровья не может продолжать службу, и просили разрешения государя: назначить ли ему при отставке полное или половинное жалованье. Государь отвечал с неудовольствием: «Как же! разве тот в старости должен терпеть нужду, кто лучшие годы свои посвятил мне на службу? Выдайте ему полное жалованье и не принуждайте его к службе, если он не в состоянии более служить; но советуйтесь с ним о делах, касающихся прежней его службы, и пользуйтесь его искусством. Кто бы захотел служить мне, если бы знал наперед, что я, которому он посвятил лучшие годы свои, в старости оставлю его в нужде и бедности»?

VI. Царь и подданный .Когда Петр Великий пожаловал одного из верных слуг своих великими милостями, и этот пал перед ним и назвал его отцом, то государь, назвав его по русскому обычаю братом, сказал:

«Встань, братец. Я приставлен над вами от Бога, и моя должность, чтобы недостойному не дать, а у достойного не отнимать. Буде хорош будешь, то не столько мне, сколько сам себе и отечеству добра сделаешь; а буде худ – то я истец на тебя буду. Бог от меня того за всех вас потребует, чтобы я за всякого ответ дал, чтобы доброму и умному был простор добро творить, а злому и глупому не дать места вред делать. Служи верой и правдой: тогда Бог и совесть твоя, а при нем и я, тебя не оставим. Тогда найдешь ты во мне и отца и брата».

VII. Петр в Полтавской битве. В русском лагере под Полтавой ожидали нападения шведских войск на 29 июня; между тем наступление шведов началось утром 27 числа. Петр еще спал, когда началась пальба. Проснувшись, он приказал полкам двинуться, сказав, что сам сейчас же прибудет к войскам. Карл шведский так был уверен в победе над Петром, что, отдавая приказ о наступлении, не велел брать войскам своим хлебного запаса. «В русском лагере, сказа он, довольно хлеба; там могут наесться досыта».

Между тем Петр, двинув полки, оделся, помолился и вышел, сказав: «Теперь на начинающего Бог, а по Нем и мы». Сев на лошадь, он прискакал к войскам и лично предводительствуя, воодушевлял их. Во время жаркого боя, Петр, несмотря на просьбы окружающих его, постоянно находился на самых опасных местах. Уже пуля прострелила шляпу его. Когда близкиe Петра упрашивали его беречь свою жизнь, он отвечал:

– Вы поставлены теперь вооруженные не за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой и за народ российский. И для того не страшитесь славы неприятельской, но помните, сколько раз он был от вас самих побежден; следовательно и ныне, по храбрости своей, победить можете.

«А о Петре ведайте, что жизнь ему недорога; была бы жива Poccия и благоденствие ваше», говорил Петр в приказе перед Полтавской битвой.

Когда, после битвы, в палатке, в собрании генералов, поздравляли Петра с победой и дивились шляпе его, пробитой пулей, то Петр отвечал:

– Ради благополучия государства, я, вы и солдаты жизни не щадили. Лучше смерть, нежели позор. Cия пуля не была жребием смерти моей; десница Вышнего сохранила меня, чтобы спасти Россию и усмирить гордость брата Карла. Cия баталия ⁴³⁴ – счастье наше: она решила судьбу обоих государств. Тако судил Промысл возвысить славой отчизну мою, и за то приносить будем благодаренье наше Богу в день сей на вечные времена.

На другой же день после битвы государь приказал вырыть могилы: одну для офицеров, другую для нижних чинов. По вырытии вокруг могил были выстроены войска, к которым вышел сам царь, и началась панихида. Сам Петр, со слезами на глазах, стоял среди певчих и пел вместе с ними. По окончании панихиды, царь сделал мертвым три земных поклона, сам начал засыпать могилы землей, сказал надгробную речь и своими руками водрузил над курганом крест с следующей надписью: «Воины благочестивые, за благочестие кровью венчавшиеся, лето от воплощения Бога Слова 1709 июня 27 дня».

Тогда же отдан был им указ о вечном поминовении убиенных вовеки, что и совершается ежегодно.

В тот же день представлялись государю знатные шведские пленники. Петр принял их милостиво, возвратил им их шпаги, сожалел о их несчастии. Затем он угощал их в своей палатке и пил за здоровье их, высказав при этом следующее:

– Я пью за здоровье моих учителей, которые меня воевать научили!

(По Карниловичу и др. источникам).

10. Петербург

Где прежде финский рыболов,

Печальный пасынок природы ⁴³⁵ ,

Один у низких берегов

Бросал в неведомые воды

Свой ветхий невод – ныне там

По оживленным берегам

Громады стройные теснятся

Дворцов и башен; корабли

Толпой со всех концов земли

К богатым пристаням стремятся.

В гранит оделася Нева ⁴³⁶ ;

Мосты повисли над водами;

Темно-зелеными садами

Ее покрылись острова.

Люблю тебя, Петра творенье ⁴³⁷ ,

Люблю твой строгий, стройный вид,

Невы державное теченье,

Береговой ее гранит;

Твоих оград узор чугунный,

Твоих задумчивых ночей

Прозрачный сумрак, блеск безлунный. ⁴³⁸

(А. Пушкин).

11.Полтавский бой ⁴³⁹

Горит восток зарею новой.

Уж на равнине, по холмам,

Грохочут пушки. Дым багровый

Кругами всходить к небесам,

Навстречу утренним лучам.

Полки ряды свои сомкнули,

В кустах рассыпались стрелки;

Катятся ядра, свищут пули,

Нависли хладные штыки.

Сыны любимые победы,

Сквозь огнь окопов рвутся шведы;

Волнуясь, конница летит;

Пехота движется за нею

И тяжкой твердостью своею

Ее стремление крепит.

И битвы поле роковое

Гремит, пылает здесь и там;

Но явно счастье боевое

Служить уж начинает нам.

Тесним мы шведов рать за ратью,

Темнеет слава их знамен,

И Бога браней ⁴⁴⁰ благодатью

Наш каждый шаг запечатлен.

Тогда-то, свыше вдохновенный,

Раздался звучный глас Петра:

«За дело! С Богом!...» Из шатра.

Толпой любимцев окруженный,

Выходит Петр. Его глаза

Сияют. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен,

О весь, как Божия гроза.

Идет. Ему коня подводят.

Ретив и смирен верный конь;

Почуя роковой огонь,

Дрожит, глазами косо водит

И мчится в прахе боевом

Гордясь могучим седоком.

Уж близок полдень. Жар пылает,

Как пахарь, битва отдыхает.

Кой-где гарцуют казаки.

Равняясь, строятся полки.

Молчит музыка боевая.

На холмах пушки, присмирев,

Прервали свой голодный рев.

И се, равнину оглашая,

Далече грянуло: «ура!»

Полки увидели Петра.

И он промчался пред полками,

Могуч и радостен, как бой;

Он поле пожирал очами.

За ним во след неслись толпой

Сии птенцы гнезда Петрова –

В пременах жребия земного,

В трудах державства и войны –

Его товарищи – сыны:

И Шереметев благородный,

И Брюс, и Боур, и Репнин,

И – счастья баловень безродный –

Полудержавный властелин. ⁴⁴¹

И перед синими рядами ⁴⁴²

Своих воинственных дружин,

Несомый верными слугами

В качалке, бледен, недвижим,

Страдая раной, Карл явился.

Вожди героя шли за ним.

Он в думу тихо погрузился,

Смущенный взор изобразил

Необычайное волненье.

Казалось, Карла приводил

Желанный бой в недоуменье...

Вдруг слабым манием ⁴⁴³ руки

На русских двинул он полки.

И с ними царские дружины

Сошлись в дыму, среди равнины,

И – грянул бой, Полтавский бой!...

В огне, под градом раскаленным,

Стеной живою отраженным,

Над падшим строем свежий строй

Штыки смыкает. Тяжкой тучей

Отряды конницы летучей,

Браздами ⁴⁴⁴ саблями стуча,

Сшибаясь, рубятся с плеча.

Бросая груду тел на груду,

Шары чугунные повсюду

Меж ними прыгают, разят,

Прах роют и в крови шипят.

Швед, русский – колет, рубит, режет,

Бой барабанный, клики, скрежет,

Гром пушек, топот, ржанье, стон,

И смерть, и ад со всех сторон!

Но близок, близок миг победы...

Ура! мы ломим, гнутся шведы.

О, славный час! о, славный вид!

Еще напор, – и враг бежит...

И следом конница пустилась:

Убийством тупятся мечи,

И падшими вся степь покрылась,

Как роем черной саранчи.

Пирует Петр. И горд, и ясен,

И славы полон взор его.

И царский пир его прекрасен!...

При кликах войска своего,

В шатре своем он угощает

Своих вождей, вождей чужих,

И славных пленников ласкает,

И за учителей своих

Заздравный кубок поднимает.

(Пушкин).

12. Петр Великий

Самодержавною рукой

Он смело сеял просвещенье,

Не презирал страны родной;

Он знал ее предназначенье.

То академик, то герой,

То мореплаватель, то плотник,

Он всеобъемлющей душой

На троне вечный был работник.

(Пушкин).

13. Кто он?

Лесом частым и дремучим,

По тропинкам и по мхам,

Ехал всадник, пробираясь

К светлым невским берегам.

Только вот – рыбачья хата;

У реки старик стоял,

Челн осматривал дырявый

И бранился, и вздыхал.

Всадник подле – он не смотрит.

Всадник молвил: «здравствуй, дед!» –

А старик в сердцах чуть глянул

На приветствиe в ответ.

Все ворчал себе он под нос:

«Поздоровится тут, жди!

Времена уже не такие...

Жди, да у моря сиди.

Вам, ведь, все ничто, боярам,

А челнок для рыбака

То ж, что бабе веретена,

Али конь для седока.

Шведы ль, наши ль шли тут утром,

Кто их знает – ото всех

Ныньче пахнет табачищем...

Ходит в миpe, ходить грех!

Чуть кого вдали завидишь –

Смотришь, в лес бы... Ведь грешно!...

Лодка, вишь, им помешала,

И давай рубить ей дно...

Да, уж стала здесь сторонка

За теперешним царем!

Из-под Пскова ведь на лето

Промышлять сюда идем».

Всадник прочь с коня, и молча

За работу принялся...

Живо дело закипело

И поспело в полчаса.

Сам топор вот так и ходит,

Так и тычет долото –

И челнок на славу вышел,

А ведь был, что решето.

– Ну, старик, теперь готово,

Хоть на Ладогу ступай,

Да закинуть сеть на счастье,

На Петрово, попытай. –

«На Петрово! эко слово

Молвил! думает рыбак:

С топором, гляди, как ловок...

А по речи... Как же так!»...

И развел старик руками,

Шапку снял и смотрит в лес,

Смотрит долго в ту сторонку,

Где чудесный гость исчез.

( Майков).

14. Домик Петра Великого в Сардаме

Деревянный домик, под черепичатой кровлей, в два окна, разделенный на две небольшие комнаты, с изразцовой печью для приготовления пищи, с глухой каморкой для кровати и с пристроенным при входе чуланчиком, в наиболее уединенной части Сардами: вот чертог, где поселился Петр, тщательно скрывая свой сан и добровольно обрекая себя тяжкому труду, чтобы втайне изучить искусство, которое должно было возвеличить Poccию.

(Устрялов).

15. Памятник Петру Великому

I. Императрица Екатерина II воздвигла Петру Великому в Петербурге величественный памятник. Он состоит из большой гранитной скалы, на верху которой преобразователь России изображен, с повелительно поднятой рукой, скачущим на коне. Конь Петра давит громадного змея, как бы в знак того, что могучий царь- работник первый решился совершенно переделать русскую землю, вывести ее из тьмы на свет Божий и раздавить зло невежества – самого старого и страшного нашего змея.

Столицы Невской посетитель,

Кто б ни был ты – Петру поклон!

Сей медный всадник – это он.

Ее державный прародитель.

Как мощны конь и человек!

То Петр творящей мыслью правит.

Летит, отважный, в новый век

И змея древних козней давит...

И здесь руки простертой кисть

Еще в металле жизнью дышит,

Из медных уст – Poccия слышит –

Гремит: «да будет свет!» И бысть.

16. Малое слово о великом

Много дел, «зело» успешных,

Тем царем совершено.

Им заложено в Потешных

Войска дивного зерно.

Взял топор и первый ботик

Он устроил, сколотил,

И родил тот ботик флотик,

Этот флотик флот родил.

Он – за истину прямую –

Дерзость дерзкому прощал,

А за ложь, неправду злую,

Живота «весьма» лишал; –

А иному на поминки

Кой о чем, на чистоту,

Делал с помощью дубинки

Дома в дружеском быту;

А, под совести порукой,

Правдой тычь не в бровь, а в глаз...

Царь вспылит, но вмиг почует

Силу истины живой,

И тебя он расцелует

За порыв правдивый твой...

И близ жаркой царской груди

Были люди хороши,

Люди правды, чести люди,

Люди сердца и души:

Друг Лефорт сердцеответный

Вплоть до двери гробовой,

Шереметев – муж советный,

Князь Голицын боевой; –

Князь Голицын – друг победам,

Личный недруг Репнину...

Царь с Данилычем вел дружбу,

А по службе все в строку, –

Спуску нет: сам начал службу

Барабанщиком в полку...

Как бы в мудрость иноземцев

Нам проникнуть? – думал он:

– Дай, поучимся у немцев!...

Только первый шаг мудрен.

Сердце бойко застучало...

Встал он, время не губя:

На Руси всему начало –

Царь; – начну же я с себя!»

И с ремесленной науки

Начал он, и – в деле скор –

Крепко в царственные руки

Взял он плотничий топор.

С бодрым духом в бодром теле

Славно плотничает царь;

Там – успел в столярном деле;

Там – глядишь – уж и токарь.

К мужику придет: «Бог помочь!»

Тот трудится, лоб в поту...

– «Что ты делаешь, Пахомыч?» –

«Лапти, батюшка, плету;

Только дело плоховато, –

Ковыряю, как могу,

Через пятое в десято...»

– «Дай-ка я те помогу!» –

Сел, продернет, стянет дырку, –

Знает, где и как продеть,

Иплетет в частоковырку,

Так что любо поглядеть!

В поле к праздному владельцу

Выйдет он, найдет досуг

И исправит земледельцу

Борону его и плуг.

А на труд свой с недоверьем

Сам все смотрит... «Нет, пора

Перестать быть подмастерьем, –

Время выйти в мастера».

И, покинув царедворский

Штат, и чин, и скипетр свой,

Он поехал в край заморский:

«Человек-де я простой –

Петр Михайлов, плотник, слесарь,

Подмастерье» – говорит...

А на царстве там князь-кесарь

Ромодановский сидит – Федор Юрьич...

Он, ведь, спросит

От Петра и то, и се, –

И рапортом он доносит

Князю-кесарю про все.

«Вот – он пишет – дело наше

Подвигается; тружусь. –

И о здравьи Вашем Ваше

Я Величество молюсь.»

И припишешь вдруг: «однако,

Все я знаю: не дури!

Не грызи людей, собака!

Худо будет, князь, – смотри!»

Навострившись у Голландцев,

Заглянув и в Альбион ⁴⁴⁵ ,

У цесáрцев ⁴⁴⁶ , итальянцев,

Поучился также он.

Для уроков же изустных,

Что он Руси дать желал,

Он учителей искусных

Ей из-за моря прислал...

– Полно втуне волочиться,

Дворянин, сади сынка

Букве, цыфири учиться,

Землемерию слегка. –

Только все успехи плохи,

И ученье ни к чему.

Русский смотрит: скоморохи

В немцах видятся ему, –

И учителям не хочет

Верить, что ни говори;

Немец – думает – морочит,

Все фигляры, штукари!...

И державный наш работник

Посмотрел, нахмурил взор,

Снова вспомнил, что он плотник,

Да и взялся за топор...

И давай рубить он с корня:

Роскошь прочь! Кафтан с плеча!

Прочь хоромы, пышность, дворня!

Прочь и бархат, и парча!

Раззолоченные тряпки,

Блестки – прочь! Все в печь вались!

Скидавай собольи шапки:

Просто – немцем нарядись!

Царь велел: слова коротки.

Простоты ж пример в глазах:

Сам, подкинув он подметки,

Ходит в старых сапогах.

Из заветных, тайных горниц,

Из неведомых светлиц

Вывесть велено затворниц –

И девиц, и молодиц –

В ассамблею ⁴⁴⁷ ... Душегрейки

С плеч долой! Таков приказ...

Женки слезы трут платком,

Царь же потчует радушно

Муженьков их – табаком;

Табакерки! Трубки!... В глотку

Хоть не лезет, а тяни!

Порошку возьми щепотку –

В нос пихни, нюхни, чихни!

Тянут, нюхают... Ну, зелье!

Просто, одурь от него.

Эко знатное веселье! –

А привыкнешь – ничего,

Сам попросишь... В пляс голландский

Хоть не хочется – иди!...

– Эй, ты там, сынок дворянский,

Выходи ка, выходи!

Откружил ⁴⁴⁸ – ступай в науку,

А научишься – служи!

Мало дома школьных храмин –

Заграницу поезжай;

А воротишься – экзамен

Царь задаст: не оплошай!

Сам допросит: вылож знанья –

Цифирь, линии, круги,

А не сдержишь испытанья,

И жениться не моги...

Не позволит! – Оглянулся:

Он уж там, – и снова весь

Мысль и дело; – покачнулся,

Задремал ты – он уж здесь.

Там нашел он ключ целебный,

Там – серебряный рудник,

Там устроил дом учебный,

Там богатств открыл родник;

Там взрываешь камней груду,

Там дворян зовет на смотр...

А меж тем наука всюду,

И в науке всюду – Петр.

Раз, заметив захолустье –

Лес, болотный уголок,

Глушь кругом, при Невском устье –

Заложил он городок ⁴⁴⁹ ...

– Шаток грунт – да сбоку море:

Расхлеснем к Европе путь!

Эта дверь не на затворе:

Дело сладим как-нибудь. –

Нынче сказана граница,

Завтра срублены леса, –

Чрез десяток лет – столица,

Через сотню – чудеса!

Смерть смежила царски очи:

Но бессмертные дела,

Но следы широкой мочи

Русь в наследье приняла.

(В. Бенедиктов).

17. Никита Демидов

I. Молодость его относится к первому времени царствования Петра Великого, т.е. к концу XVII века. Двадцати лет от роду он поступил в работники к кузнецу на тульских заводах, получая платы алтын в неделю. Весь свой заработок за первые пять недель Никита отдал своей матери, сказав: «Вот тебе, матушка, за то, что ты меня кормила и поила»! Когда его стали перезывать в другую мастерскую, обещая притом втрое большую плату, Демидов не согласился, а сказал о том своему хозяину, прибавив: «я не хочу забыть твоего хлеба и соли: лучше ты сам прибавь мне что-нибудь».

II. Видя способности и прилежание Никиты, кузнец согласился. В 1699 году, по присланному Петром Великим иностранному образу, Демидов первый сделал ядро и алебарду ⁴⁵⁰ , а вскоре, заведя свою фабрику, сработал по иностранным же образцам первые русские ружья. Так как в то время начиналась война со Швецией, то изделия Демидова обратили на себя внимание Петра, который велел ему распространить свою фабрику, сказав, что сам его не оставит. На полученные от Государя деньги Демидов построил в Туле большой железный завод и на нем выделывал для казны ружья и другие военные снаряды, назначая за них цену дешевле обыкновенной. Пожертвования эти он продолжал делать во все время войны. За такие дела, конечно, он получал и хорошее вознаграждение: ему были даны земли в Сибири, с правом приобретать новые покупкой; там Демидов построил несколько железных заводов и один медный в нынешней пермской губернии. Дела Демидова пошли так хорошо, что впоследствии он владел уже многими заводами в разных губерниях и постоянно старался, устраивая свои дела, приносить вместе с тем пользу и государству; брал на себя казенные подряды, на выгодных для казны условиях, производил горные работы по добыванию гранита, порфира и меди в рудниках нынешней Иркутской губернии.

III. Человек вообще простой и скромный, Никита Демидов, хотя и прибрел уже большое богатство своими изделиями и работами на принадлежавших ему заводах, но решительно отказался от всех чинов и отличий, предложенных ему Петром Великим, и только едва принял дворянство. Этот Государь так ценил деятельность Демидова (которая в то время, при переустройстве государства и при военных обстоятельствах, действительно была очень полезна), что однажды сказал: «я счел бы себя счастливым, если бы имел пять, шесть или даже меньше таких людей, как Демидов». Петр Великий, сам человек характера энергического и деятельного, любил встречать те же качества и в других, и потому, как известно, взял многих своих приближенных из простого звания. А деятельность Никиты Демидова, поднявшегося из бедного крестьянина до богача-заводчика, была, сверх того, обращена на пользу молодого государства, чем объясняется и первоначальное его возвышение и позднейшее значение.

18. Ломоносов

Первый русский ученый и поэт

I. Михаил Васильевич Ломоносов родился в 1711 году и был сын крестьянина деревни Денисовки, Холмогорского уезда,

Архангельской губернии. Отец его был рыбак и сына своего готовил к тому же промыслу. Но Бог определил ему другую жизнь.

Мальчик как-то выучился грамоте и, будучи от природы очень умен и любознателен, пристрастился к чтению... Он прочитал все, что было под рукой – часослов, псалтирь и другие церковные книги; у соседа нашлись славянская грамматика и арифметика, напечатанные по повелению императора Петра для школ; Ломоносов выпросил их себе в подарок и с таким усердием читал, что выучил наизусть. Но вскоре его постигло горе. Он лишился матери, а отец женился на другой жене. Мачеха стала преследовать и укорять пасынка за то, что он все читает и не занимается «настоящим делом», не помогает отцу ловить рыбу.

II. Между тем жажда к знанию в молодом рыбаке день ото дня становилась все сильнее. Кроме того ему приходилось слышать рассказы от богомольцев и от купцов о великих делах Петра, о школах, заведенных им в Москве и Петербурге. Это еще более разжигало в нем желание учиться, и он решился пробраться в Москву, чтобы там поступить в школу. Но как же это сделать? проситься у отца – нечего было и думать: отец к сожалению ничего не понимал в науке; он, напротив, собирался женить сына и уже подыскал ему выгодную невесту. Тогда Ломоносов решился покинуть родительский дом: тайком от отца выхлопотал себе паспорт, выпросил у знакомого крестьянина китайчатое полукафтанье да несколько денег и в одну морозную ночь бежал, взяв с собой свои книги. Дорогой он нагнал обоз с рыбой и с этим обозом прибыл в Москву. Ему было тогда около 19 лет. Неприветливо встретила Москва молодого крестьянина, жаждавшего науки. У Ломоносова не было здесь ни родных, ни знакомых, а в кармане ни копейки. Первую ночь он должен был провести в санях под открытым небом. Но на другой день в обоз пришел какой-то земляк, который, узнав, зачем приехал парень в Москву, взял его к себе и обещался определить в школу в Заиконоспасском монастыре. При помощи знакомых дело было устроено. Но только Ломоносова, несмотря на взрослые лета, посадили в самый низший класс, так как он не знал латинского языка, который был необходим в этой школе. С жаром принялся Ломоносов за ученье; через полгода он был уже переведен в следующей класс и так в течение пяти лет прошел весь курс наук и выучился латинскому и греческому языкам. Но это стоило ему больших трудов, страданий и лишений. С одной стороны он терпел большую нужду в средствах: школа выдавала только 90 к. в месяц, или по алтыну в день, а этих денег едва доставало на хлеб и квас. С другой стороны его сокрушали жалобы отца на то, что он покинул его. Все вынес и преодолел Михаил Васильевич сгорая любовью к науке. Но вот и московская школа не удовлетворяет Ломоносова. Он просится в Киев, где, по слухам, учили лучше и больше.

III. С котомкой за плечами и с палкой в руках прибыл наш ученый крестьянин в древнюю столицу Poccии. Здесь, действительно, книг он нашел больше и с жадностью перечитал их. Но и это ученье не особенно понравилось ему. По возвращении из Kиeвa Ломоносову представился случай продолжать образование.

По мысли и плану Петра Великого, в Петербурге учреждена была Aкaдeмия Наук, т.е. собрание ученых, которые занимались науками. При Академии находилась также гимназия или школа, где учили молодых людей. И в эту-то школу потребовали теперь из Москвы несколько лучших учеников. Ломоносов был отправлен в числе этих лучших, несмотря на то, что туда принимали только дворянских детей. В Петербурге он поучился с год времени, а потом, тоже как лучший ученик, был отправлен за границу учиться у немецких профессоров. Михаил Васильевич был вне себя от радости. Теперь он мог узнать всю тогдашнюю премудрость. И действительно, уже одно пребывание в стране образованной принесло ему громадную пользу. Тут только он понял всю цену образования. " Те же люди, да не те», говаривал он; «какая бесконечная разница между образованным человеком и необразованным!» Но кроме того, за границей, в Германии, он попал в ученики к такому ученому человеку (Вольфу), который своей ученостью был известен всему свету. Ломоносов пробыл за границей около 4 лет и все это время работал неустанно. Профессора удивлялись его трудолюбию, его успехам и природным дарованиям. Он скоро усвоил немецкий язык, выучился французскому, узнал многие науки и, наконец, сделался таким образованным человеком, каких в России тогда не было.

IV. Живя за границей, Ломоносов удивил также и своих соотечественников талантом своим. В это время в России царствовала Анна Иоанновна. Она вела войну с Турцией. После Петра I турки и крымские татары были уже не страшны нам. Pусскиe разбивали их на каждом шагу. Вот однажды мы взяли сильную турецкую крепость Хотин. Весть об этом облетела всю Европу. Ломоносов также услыхал об этой победе и пришел в восторг. Он написал по этому случаю стихи («Оду на взятие Хотина») и прислал их в Академию. Здесь все были поражены звучностью и легкостью их. Таких хороших стихов тогда еще никто в России не мог писать. Их представили императрице, читали при дворе, в городе и везде с восторгом. С этих пор и пошла слава о рыбаке Ломоносове, как первом русском поэте, или стихотворце.

V. Но, несмотря на славу, Ломоносову пришлось еще много вытерпеть горя. Академия не слишком исправно высылала за границу жалованье своим студентам, и они принуждены были делать долги. Ломоносов же, кроме того, женился там на бедной девушке, дочери одного ремесленника; у него родилась дочь, расходы увеличились, и он впал в такие долги, что должен был скрыться от своих заимодавцев и тайком бежал в Poccию, оставив до времени жену и дочь за границей. Несчастия Ломоносова этим не кончились.

По-видимому, следовало бы ожидать, что Академия с радостью примет такого талантливого и образованного человека, каков был Ломоносов. Оказалось противное. Академия наша была тогда наполнена немецкими учеными, которые старались не давать ходу русским. Когда Ломоносов, прибыв в Петербург, обратился к начальнику Академии, то этот сначала даже не принял его, и первому русскому ученому пришлось бы, по возвращении на родину, провести первую ночь на улице, если бы над ним не сжалился академический сторож, который пустил его переночевать к себе. Как ученейший человек, Ломоносов, несмотря на нежелание немцев-академиков, определен был, однако ж, профессором в Академию и теперь всего себя посвятил науке. Он преподавал и занимался разными предметами: русским языком, русской историей, физикой, химией и другими; он написал первую русскую грамматику, учебник русской истории. Множество мыслей роилось в голове этого гениального человека. Он первый объяснил русским, отчего бывает тепло, откуда берется дождь, что такое планеты небесные, кометы, отчего происходит северное сияние и многое другое. Много также Ломоносов сочинил стихов, а главное – показал, как нужно писать стихи, чтобы они выходили более или менее хороши. Усталости не знал этот человек. Он трудился, можно сказать, за целую Poccию.

VI. Неутомимая деятельность Ломоносова тем более должна поражать каждого, что он, будучи уже профессором, продолжал терпеть нужду и разные лишения. Года через два только по возвращении из-за границы он мог перевезти к себе свою семью. Много огорчений и неприятностей испытывал он также от немцев-академиков. Положение Ломоносова стало улучшаться только с того времени, когда, в нем приняли участие люди сильные, например: Иван Иванович Шувалов, граф Воронцов и другие лица, имевшие большую силу при императрице Елизавете Петровне, дочери Петра Великого. Они довели до сведения императрицы об его ученых трудах, и она пожаловала ему мызу и деревню недалеко от Ораниенбаума. Еще более ценила первого русского поэта и ученого императрица Екатерина II. Она наградила его чинами и орденами; ласково принимала его во дворце и разговаривала с ним об ученых предметах

VII. Но не возгордился Михаил Васильевич ни высокой милостью царской, ни чинами своими великими, ни дружбой вельмож именитых. До конца дней своих оставался он все таким же простым да приветливым ко всякому, кто бы он ни был; никогда не стыдился он своего происхождения, всегда с большой радостью и лаской принимал своих холмогорских родственников и земляков.

Однажды ему говорят, что его ждет какой-то старичок... Ломоносов выходит и видит перед собой Пимена Никитича, того самого приказчика, который спас его от мороза и голода на архангельской дороге и помог добраться до Москвы. Как же обрадовался ему Михаил Васильевич! Не знал, куда усадить, чем угостить дорогого гостя. Сначала долго не решался Пимен сесть перед таким важным барином; но Михаил Васильевич так обласкал своего первого благодетеля, что старик скоро ободрился и начал рассказывать ему, как он разорился и теперь, в нищете, не знает, куда приклонить свою голову. На первое время Ломоно­сов приютил его у себя, а потом выхлопотал ему место в бо­гадельне, часто навещал его там и помогал ему деньгами.

VIII. Неустанные и чрезмерные труды Ломоносова сильно расстроили его здоровье. На 54-м году его жизни недуги стали так крепко одолевать его, что он принужден был даже оставить свои занятия. В это время, уже под конец дней его, императрица поч­тила его последней и величайшей наградой: она посетила больного Ломоносова в его собственной квартире, уговаривала его беречь себя и утешала надеждой на выздоровление. Слезы радости текли из глаз его, когда он провожал царицу до ее экипажа, и в течение нескольких дней казался здоровым. Но болезнь брала свое, и 4-го апреля 1765 г. Ломоносов умер. И вот, беглого холмогорского крестьянина, за тридцать лет перед этим украдкой вошедшего в Москву, испытавшего затем в своей жизни много горя, лишений и всяких бед, провожали теперь в место упокоения знатнейшее духовенство и вельможи. Государыня пожаловала большую сумму де­нег на его погребение, которое было так пышно, как обыкновенно хоронят только очень важных особ.

Тело его погребено в С.-Петербурге на кладбище Александро-Невской лавры, где покоятся первые вельможи русские и люди, осо­бенно прославившиеся своими заслугами отечеству.

(По Рождественскому и друг.).

19. Отрок ⁴⁵¹

Невод рыбак расстилал по берегу студеного моря;

Мальчик отцу помогал. Отрок, оставь рыбака!

Мрежи иные тебя ожидают, иные заботы:

Будешь умы уловлять, будешь помощник царям.

(Пушкин).

20. Ломоносов

Его избрал Господь от малых;

Ему открылся в блеске льдов,

В cияньи звезд и в зорях алых,

В раскате волн, в шуму лесов...

И, повелев оставить сети,

Повел его из града в град, –

Чтоб Русь познал от темной клети

До светлых княжеских палат.

Повел его на запад славный,

Чтоб восприял он в разум там

Все откровенное издавна

Великим, избранным мужам;

Чтоб от светильника их знаний

Светильник свой он воспалил

И, высоко держа во длани,

Весь край родной им озарил.

(Майков).

21. Школьник

–Ну, пошел же, ради Бога!

Небо, ельник и песок –

Невеселая дорога...

– Эй! садись ко мне, дружок! –

Ноги босы, грязно тело,

И едва прикрыта грудь...

– Не стыдися! что за дело!

Это многих славных путь.

Вижу я в котомке книжку,

Так, учиться ты идешь?..

Знаю: батька на сынишку

Издержал последний грош.

Знаю, старая дьячиха

Отдала четвертачек,

Что проезжая купчиха

Подарила на чаек.

Или, может, ты дворовый,

Из отпущенных?.. Ну, что-ж!

Случай тоже уж не новый –

Не робей, не пропадешь!..

Скоро ты узнаешь в школе,

Как Архангельский мужик,

По своей и Божьей воле,

Стал разумен и велик.

Не без добрых душ на свете –

Кто-нибудь свезет в Москву,

Будешь в университете ⁴⁵²

Сон свершится на яву!

Тут уж поприще широко:

Знай работай, да не трусь...

Вот за что тебя глубоко

Я люблю, родная Русь!

Не бездарна та природа,

Не погиб еще тот край,

Что выводит из народа

Столько славных то и знай, –

Столько добрых,благородных,

Сильных любящей душой,

Посреди пустых, холодных

И напыщенных собой!

(Некрасов).

22. Императрица Екатерина Великая

I. Екатерина Великая, дочь владетельного немецкого князя, тринадцати лет приехала в Poccию. В Poccии Екатерина приняла православную веру и вышла замуж за наследника русского престола Петра III. Со дня приезда в Poccию она усердно принялась изучать русский язык, pyccкиe обычаи, внимательно вслушивалась и всматривалась во все, что вокруг ее делалось, сносилась и беседовала с умными людьми и весь досуг свой отдавала чтению книг. После смерти супруга своего, императора Петра III, в 1762 г., Екатерина, тридцати с небольшим лет, сделалась самодержавной русской царицей, и тогда-то обнаружились накопленный в ней долгими годами мудрость, знание людей и опытность. В тридцатичетырехлетнее ее царствование в России шла беспрерывная работа: то доканчивалось что–либо, начатое Петром Великим: то выполнялось только задуманное им, одно исправлялось и улучшалось, другое делалось заново. Из внутренних дел Екатерины особенно важны

следующие: она устроила новые лучшие суды и очень заботилась, чтобы всякий обиженный мог найти в них защиту и чтобы никто не страдал от суда безвинно. «Лучше», говорила мудрая царица, «оправдать десять виновных, чем осудить хоть одного невинного!» Для лучшего устройства и порядка Екатерина разделила Россию на 50 губерний, а каждую губернию на. уезды. Жителям городов она предоставила право самим ведаться в своих делах; для этого по городам устроены были думы, состоящие из выборных от горожан для заведования городским хозяйством. Подобные же права управляться самим посредством выборных, Екатерина даровала и дворянам, и купцам, и крестьянам!.. Во многих городах императрица открыла новые училища, как мужские, так и женские, и устроила несколько благотворительных заведений для вдов и сирот; очень много заботилась об увеличении в Poccии фабрик и заводов и о расширении торговли; она со всеми европейскими народами заключила торговые договоры и издала очень много полезных для Poccии законов.

II. Все это и многое еще другое Екатерина успела сделать среди длинного ряда войн, которые пришлось ей вести с соседями. Главными врагами Poccии в то время были турки; султан турецкий два раза объявлял войну Екатерине и оба раза потерпел страшные поражения. В первую из этих войн начальником русских был Румянцев, который несколько раз жестоко побил турок; но особенно славна победа его была при реке Кагуле, где он с 17-ю тысячами русского войска разбил наголову 150 тысяч лучшего турецкого войска. В ту же войну русский флот, под начальством Орлова, взорвал и сжег все турецкие корабли при Чесме. Вторая война для турок была еще гибельнее первой; в эту войну прославился великий русский полководец Суворов. Из множества больших и малых побед его над турками самыми замечательными были: взятие штурмом неприступной крепости Измаила и уничтожение стотысячной турецкой армии при реке Рымнике. Эти славные победы русских войск принудили турецкого султана уступить нам. северный берег Черного моря и весь Крым. Кроме турок Екатерина вела еще несколько больших войн с поляками. Поводом к этим войнам были древние русские земли, которые еще во время татарской неволи отняты были у России Литвой, а потом подпали под власть поляков. Народ в этих областях исповедовал православную веру, а поляки, чтобы укрепить эти земли за собой навсегда, старались обратить жителей этих земель в свою католическую веру. А как русский народ крепко стоял за свою веру, то поляки и делали ему различные притеснения. За этот-то угнетенный, народ и вступилась императрица. Войска наши разбили поляков к заняли Польшу. В Польше начались неурядицы, безначалие, смуты; тогда три соседние государства – Poccия, Австрия и Пpyccия разделили Польшу между собой. Poccии при этом дележе досталась часть Балтийского побережья и старинные русские земли, бывшие под властью Польши. За блестящие победы Екатерины и ее мудрые внутренние порядки все единодушно назвали ее Великой.

(Из Хрест. Пуцыковича).

23. Екатерина Великая в домашнем и царском быту

I. Екатерина была среднего роста, стройна, пленительной красоты, следы которой не истребились до самой ее кончины. В голубых ее глазах изображалась скромность, доброта и спокойствие духа. Она говорила тихо, и приятная улыбка обвораживала всех. Как ни старалась она скрывать свой сан, но необыкновенно величественный вид ее вселял уважение во всяком; не видавший ее никогда признал бы в ней императрицу и среди толпы. Знаменитые иностранцы говорили об этой государыне, что она рождена быть владычицей народов.

II. Екатерина была нрава тихого, спокойного, веселого и, в противоположность тому, иногда вспыльчивого.

Оплошность, медленность, недогадливость служителей извиняла снисходительно, а при необходимости упрекала с кротостью, как мать, поучающая своих детей. Приветливость, одобрение, доставлениe какого-нибудь удовольствия входили в ее правила. Она обладала превосходным искусством давать оттенки всякой своей речи, всякому своему движению и даже взгляду.

Она кланялась, принимала вельмож неодинаково, по достоинствам, летам и заслугам каждого.

III. Екатерина пробуждалась всегда в 6 часов и не требовала себе никакой прислуги. Сама обуется, оденется, зажжет свечу, затопит камин, и тогда как почти все люди во дворце еще спали, императрица уже исполняла свои обязанности. До такой степени она дорожила спокойствием последнего из своих подданных!

Однажды, во время такого уединения, когда пылал огонь в камине, когда все вокруг ее безмолвствовало, раздался дикий голос: «потушите скорей огонь»! Изумленная Екатерина спросила: кто там, кричит? – «Я, отозвался сквозь пустоту камина трубочист, – я чищу трубу: погасите скорей, мне горячо». – Императрица принесла кружку воды, залила дрова, и узнав, что труба от самого верха была прямая, приказала се исправить.

IV. По окончании занятий своих и утреннего туалета, государыня вступала в кабинет, куда приносили ей левантский кофе с густыми сливками. Потом опять садилась за дела и занималась до 9 часов. В это время являлись к ней разные должностные лица с бумагами. Первый входил обер-полицеймейстер с докладом о происшествиях, о ценах на жизненные припасы, потом приходили: генерал-прокурор, президент, статс-секретари и другие лица.

Все часы были распределены, бумаги по статьям лежали на определенных местах; особы с отличными способностями, разделяя с ней труды, пользовались ей доверенностью, привыкали к должностям, к ее нраву, правилам. Всякий знал, что когда делать, и единообразие в этом никогда не изменялось. Кто видел это при восшествии Екатерины на престол, тот не примечал никакой в том перемены через 34 года, до самой ее кончины.

V. Она была для домашних не повелительницей, а нежнейшей матерью; они малейшее ее неудовольствие принимали с прискорбием и легкий упрек почитали большим наказанием. Государыня обходилась с ними кротко, вежливо, извиняла их недостатки, входила в их положение, доставляла им разные удовольствия, покоила их, дорожила ими. Однажды захотела она пить, и зная, что дневальный камердинер в это время, по обыкновению своему, дремлет, несколько раз осторожно отворяла дверь и всякий раз без успеха возвращалась к своим креслам. Прошло более получаса в терпении, наконец она позвонила; выспавшийся камердинер принес ей воды с морсом, и тогда императрица объявила ему, что его дремота долго мучила ее жаждой.

VI. Екатерина садилась за обед в два часа. За столом находилось всегда восемь или десять особ. Обходились просто, говорили свободно. Рассуждали иногда об европейских новостях, о поступивших в свет сочинениях, о смешных или примечательных происшествиях в столице. Все позволялось, исключая обидных или острых слов насчет другого: Екатерина не терпела злословия. Гости видели в ней ласковую, любезную хозяйку, а не императрицу, и время, проведенное с ней, оставалось у всех надолго в памяти. Она дорожила самолюбием каждого; обращала внимание на его рассуждения, соображая, что, кто доволен собой, тот доволен и ей. Природа наделила Екатерину превосходным искусством восхищать взоры, душу и сердце.

VII. После обеда, выпив чашку кофе, Екатерина уходила в свой кабинет, садилась за рукоделье, вязала на длинных спицах из шерсти одеяла, фуфайки, а Иван Иванович Бецкой (начальник воспитательных заведений) читал перед ней книги. Ужинов, кроме праздничных дней, не было. В 10-ть часов она удалялась, ложилась в постель, пила отварную воду и спокойно засыпала.

VIII. Императрица исполняла с точностью все уставы веры, слушала в воскресные и праздничные дни заутрени, обедни, наблюдала посты и собой подавала пример в благочестии.

IX. Для парадного женского наряда при дворе Екатерина ввела русское платье. Она сохранила русские обычаи, знала многие пословицы, поговорки.

На святках пели при ней подблюдные песни, играли в жмурки, в веревочку, кошку и мышку, в хороводы. Она хотела поддержать старинные русские обыкновения и сама участвовала в играх.

X. Русский язык предпочитала всем другим. «Наш язык, – писала она к одному известному французскому сочинителю, – так богат, силен и выразителен, что из него можно делать все по желанию, а ваш столь беден, что надобно быть вами, чтобы изъясниться с такой приятностью».

XI. Она любила русское дворянство и вообще весь русский народ. Она говорила, что народ русский есть особенный во всем миpe, что Бог дал ему особенные от других свойства. Она была рождена для нашего отечества, гордилась званием Северной Владычицы; все, что только принадлежало России, было для нее драгоценным. Когда после продолжительной болезни, она показалась собранию, все обрадовались, подходили к ней с приветствиями. «Лучше поздравьте меня сказала императрица, что мой доктор выпустил из меня последнюю немецкую кровь».

XII. В 1790-х годах служил в сенате секретарем Поздняк; вместе с тем он был домашним секретарем при Дм. Прокофьевиче Трощинском. Однажды Трощинский передал ему подписанный императрицей указ для снятия с него копии. Поздняк положил его отдельно от прочих бумаг и, дабы он не запачкался, вложил его в обложку. Придя домой, занялся разборкой бумаг и черновые, ненужные, начал разрывать; в числе этих нечаянно захватил обложку, в которой был указ императрицы, и вместе с указом, разорвал ее. Увидав сейчас же свою ошибку, он страшно испугался: сначала хотел броситься в Неву, но потом, не изменяя своего намерения, решился прежде зайти в Казанский собор и, перед смертью, помолиться и испросить у Бога прощения своему невольному самоубийству. Во время молитвы ему почудилось, что будто кто-то советовал ему все это объяснить прямо императрице. Из собора он возвратился домой и, надев свой сенатский мундир, поехал в Царское, где в то время жила государыня. Там он остановился у священника, которому рассказал свое горе. Священник принял в нем участие и сказал ему, что обыкновенно, в 7 часов утра, императрица гуляет с одной дамой в саду, указал место ее гулянья и даже посоветовал, где ему остановиться и ждать государыню, – это было на повороте из одной аллеи в другую.

Он так и сделал.

На другой день, забравшись часов в 6, он ожидал с не- терпением императрицы. Действительно, в 7 часов показалась она в сопровождении одной дамы. Тогда он встал на колена; императрица заметила его, не доходя несколько шагов, и остановилась в нерешительности; но потом, видя сенатский мундир и смиренную коленопреклоненную позу, подошла к нему и спросила, что ему нужно. Он рассказал ей свое горе.

– Ты не лжешь, спросила его государыня, – действительно ты по ошибке разорвал мой указ?

– Бог свидетель, матушка, что ошибкой, отвечал Поздняк.

– А кто писал указ? спросила императрица.

– Я, матушка государыня, отвечал он.

– Ну, ступай перепиши и завтра, в это время, будь здесь.

Он так и исполнил.

На другой день, в 7 часов утра, он был уже на том самом месте: с ним была чернильница и перо.

Императрица опять явилась в сопровождении этой же дамы; увидев его, подозвала к себе, взяла указ, прочитала и, приказав ему наклониться, подписала у него на спине. Отдавая ему, сказала:

– Прежде всего благодари Бога, что он удержал тебя от самоубийства и внушил тебе мысль явиться ко мне, а потом, чтобы об этом никто, кроме тебя и меня, не знал.

Он свято исполнил волю императрицы: никогда и никому об этом не говорил. Прошло несколько месяцев, как требует его к себе Трощинский; он является.

– Давно ли ты задними ходами, мимо начальства, ходишь к императрице? – грозно спросил его Трощинский.

– Помилуйте, ваше высокопревосходительство, я никогда не бывал у императрицы, отвечал Поздняк.

– Врешь! Матушка-царица жалует тебе 300 душ и Владимирский крест; на, возьми его и сейчас подавай в отставку. Я не хочу служить с теми, кто забегает к государыне задними ходами.

Поздняк в испуге передал тогда Трощинскому все происшествиe. Трощинский взял его за руку, подвел к образу, поставил на колена и сам встал, сказав: «будем молиться за матушку царицу, – такой другой нам не нажить,» – и оставил его на службе.

(«Рус. Стар». 1874 г. Т. II, стр. 370).

XIII. В один из торжественных дней, в которые Екатерина всенародно приносила в Казанском соборе моление и благодарение Господу Богу, небогатая дворянка, упав на колена перед образом Божьей Матери, повергла перед ним бумагу. Императрица, удивленная таким необыкновенным действием, приказывает подать себе эту бумагу, и что же видит? Жалобу Пресвятой Деве на несправедливое решение тяжбы, утвержденное Екатериной, которое повергает просительницу в совершенную бедность. «Владычица»! говорит она в своей жалобе, просвети и вразуми благосердную нашу монархиню, да судит суд правый». – Екатерина приказывает просительнице через три дня явиться к ней во дворец. Между тем вытребует из сената ее дело и прочитывает его с великим вниманием.

Прошло три дня. Дама, принесшая жалобу Царице Небесной на царицу земную, является; ее вводят в кабинет; с трепетом приближается она к императрице.

– Вы правы, говорит Екатерина, – я виновата, – простите меня; один Бог совершен; а я ведь человек, но я поправляю мою ошибку; имение ваше возвращается, а это (вручая ей драгоценный подарок) примите от меня и не помните огорчений, вам нанесенных.

(Черты из жизни Екатерины II. «Древняя и новая Poccия» Т. I).

XIV. Екатерина чрезвычайно любила маленьких детей. Она привязывалась даже к детям своих служителей или к сиротам, которых воспитывала и которыми постоянно окружала себя, забавляясь их проказами. Однажды полиция нашла на улице ребенка, подкинутого родителями. Императрица взяла его на свое попечение и так как он оказался красивым и умным мальчиком, то сама занялась его образованием и каждый день посылала в школу брать уроки немецкого языка. Раз ребенок возвратился из школы весьма печальный. Императрица посадила его к себе на колена и с участием спросила о причине горя.

– Ах, матушка, отвечал он, – я много плакал: наш учитель умер; его жена и дети в большом отчаянии; в школе говорят, что они очень несчастливы, потому что бедны и теперь у них нет никого, кто бы даль им обедать.

Выслушав это, императрица поцеловала ребенка и тотчас же послала одного из своих придворных к директору школы узнать подробнее о положении бедного семейства. Когда ей донесли, что учитель умер, оставив семью в крайней нищете, она приказала выдать вдове триста рублей, а детей поместить на казенный счет в одно из учебных заведений.

ХV. Екатерина не терпела шутов, но держала около себя одну женщину по имени Матрену Даниловну, которая жила во дворце на всем готовом, могла всегда входить к государыне, звала ее сестрицей и рассказывала о городских новостях и слухах. Слова ее нередко принимались к сведению. Однажды Матрена Даниловна, питая почему-то неудовольствие на обер-полицеймейстера Рылеева, начала отзываться о нем дурно.

– Знаешь ли, сестрица, говорила она императрице, – все им недовольны; уверяют, что он нечист на руку.

На другой день, Екатерина, увидев Рылеева, сказала ему:

– Никита Иванович! пошли-ка Матрене Даниловне что-нибудь из зимних запасов твоих, право, сделай это, только не говори, что я присоветовала.

Рылеев не понимал, с каким намерением императрица давала ему этот совет, однако же отправил к шутихе несколько свиных тушь, индеек, гусей и т.п. Все это было принято весьма благосклонно.

Через несколько времени императрица сама начала в присутствии Матрены Даниловны дурно отзываться о Рылееве и выразила намерение сменить его.

– Ах, нет, сестрица, отвечала Матрена Даниловна, – я перед ним виновата: ошиблась в нем; все твердят, что он человек добрый и бескорыстный.

– Да, да, возразила императрица с улыбкой, – тебе нашептали это его гуси и утки. Помни, что я не люблю, чтобы при мне порочили людей без основания. Прошу вперед быть осторожнее.

(Двор и замечательные люди в Poccии во второй половине XVIII в. Вейдемейера, СПБ. 1846 г. ч. II, стр. 158).

XVI. Камер-медхен императрицы, камчадалка Екатерина Ивановна, была очень забывчива. Однажды утром она не только забыла приготовить лед, составлявший обыкновенно умывание государыни, но даже сама ушла куда-то. Екатерина долго ее дожидалась, и когда, наконец, неисправная камер-медхен явилась, то императрица, вместо ожидаемого взыскания, обратилась к ней с следующими словами:

– Скажи, пожалуйста, не думаешь ли ты навсегда остаться у меня во дворце? Вспомни, что тебе надобно выходить замуж, а ты не хочешь исправиться от своей беспечности. Ведь муж – не я: он будет строже меня взыскивать с тебя. Право, подумай о будущем и лучше привыкай заранее.

(Анекдоты об императрице Екатерине Великой. Москва. 1839 г.).

XVII. Во время одного из съездов ко Двору, императрица стояла у окна и заметила, что какой-то кучер, сойдя с козел, гладил и ласкал своих лошадей.

– Я слыхала, – сказала государыня присутствовавшим, – что кучерскими ухватками у нас называются грубые, жестокие поступки; но посмотрите, как этот кучер обходится с животными; он верно добрый человек, узнайте, кто его господин?

Ей доложили, что кучер принадлежит сенатору Я . П. Шаховскому. Императрица приказала позвать Шаховского и встретила его со следующими словами:

– К вашему сиятельству есть челобитчица.

– Кто бы это, ваше величество? спросил удивленный Шаховской.

– Я, отвечала Екатерина: – ваш кучер добросовестнее всех других; я не могла довольно налюбоваться на его обращение с лошадьми. Прибавьте, прошу, ему за это жалованье.

– Государыня! Сегодня же исполню ваше приказание.

– А чем же вы его наградите, – скажите мне?

– Прибавкой пятидесяти рублей в год.

– Очень довольна и благодарна, сказала императрица и подала Шаховскому руку.

(Черты из жизни Екатерины Великой. СПБ. 1819 г. 218).

XVIII. Однажды граф Салтыков поднес императрице список о производстве в генералы. Чтобы облегчить императрице труд и обратить ее внимание, подчеркнул он красными чернилами имена тех, которых производство, по его мнению, должно было остановить. Государыня нашла подчеркнутым имя бригадира князя Павла Дмитриевича Цицианова.

– Это за что? – спросила она.

– Офицер его ударил, отвечал Салтыков.

– Так что ж? Ты выйдешь от меня, из-за угла накинется на тебя собака, укусит, и я должна Салтыкова оставить? Князь Цицианов отличный, умный, храбрый офицер ; им должно дорожить; он нам пригодится. Таких людей у нас немного!

И собственноручно отметила: «Производится в генерал-майоры».

Екатерина не ошиблась: князь Цицианов оправдал ее мнение

(Рассказы Де Санглена. «Русск. Стар.» 1883 г.).

24. Суворов

I. Василий Иванович Суворов, дослужившийся до чина полного генерала и имевший несколько деревень, вышел в отставку и поселился в одной деревне Новгородской губернии. Здесь жил с ним и сын его Саша.

Саша был резвый мальчик. Бегать, лазить по деревьям, купаться, ездить верхом – это была его страсть. Только за дверь – и пошел гулять подпрыгивая: там перескочит, там перелезет и очутится в поле. Бродит, пока не устанет: то камешек поднимет и рассматривает его; то сорвет цветок и любуется им; то смотрит вдаль и задумывается. Перед ним яма: если узкая, перескочит ее; если неглубокая, прыгнет туда и, без сомнения, пере-пачкается вдоволь, особенно на обратном пути оттуда. Перед ним лес: он туда, и лазит по деревьям, не обращая внимания на то, что из одной полы нередко выходили у него две-три, когда какому-нибудь сучку приходилось подружиться с его кафтанчиком. Вот стреноженная лошадь пасется в поле: он подходит к ней, гладит ее, поправляет гриву, ласкает морду, развязывает ноги, обеими руками вцепляется в гриву, взбирается на лошадь и мчится во весь опор, пока и тот, и другая не выбьются из сил. Перед ним ручеек, дай покупаться, и в минуту он уже в воде; часто купался он в позднюю осень, когда начинались заморозки. Погоды не разбирал: ветер ли сильный, дождь ли большой, грязи ли много, а уж если затеял прогулку, то непременно пойдет. Весь промокнет, бывало, запачкает и башмаки, и чулки, и кафтанчик : и все было ему ни почем. Точно готовил он себя для военных походов,

II. Саша как резвился отлично, так и учился прекрасно. Понуждать его к учению не нужно было: он занимался и усердно, и по доброй воле. Редкое он был дитя, – не требовал ни побуждений и поощрений к учению, ни похвал или порицаний, ни угроз и наказаний, как это необходимо бывает для других детей! Тогда не было у нас ни училищ, ни учителей, ни наук таких, какие теперь есть: и Саша сам учился уму-разуму через чтение книг, какие были в его библиотеке ⁴⁵³ и в библиотеке его отца; а домашний учитель сообщил ему только начальные сведения да выучил его французскому и немецкому языкам, Саша читал книги преимущественно такие, в которых описывались герои, походы, битвы, или речь шла о крепостях, пушках и т.п. Он разложит, бывало, на полу географические карты, возьмет в руки книгу, ложится на карты, читает в книге описание какой-нибудь войны, в то же время следит по карте за движением войск, потом берет бумагу и карандаш и сам чертит планы сражений. В это время разряжайся над ним гром – не услышит; кто ни приходи к нему – не заметит. Один раз в шутку унесли при нем все, что было у него на столе, – и он тогда только заметил, когда перестал заниматься.

Зато на двенадцатом году Саша знал гораздо более многих пожилых людей тогдашнего времени. Приезжавшие к Василию Ивановичу его друзья и знакомые часто разговаривали с Сашей и удивлялись, как он много помнил из читанного им, как хорошо все понимал, как умно рассказывал, как дельно соображал и отвечал на делаемые ему вопросы.

III. Следя за всеми поступками и занятиями сына, Василий Иванович видел, что Сашу преимущественно занимает военное дело: и гулянья его походили на военные упражнения, и в книгах он любовался преимущественно военными действиями, походами, сражениями, геройскими подвигами полководцев. Когда отец делал ему выговоры за его шалости, Саша отвечал: «солдат должен привыкать ко всему», и он называл себя солдатом еще на седьмом году от роду.

Саша постоянно посещал храм Божий; там пел вместе с дьячком на клиросе и читал, что положено было по церковному уставу; изучил самый этот устав и порядок божественной службы так, что знал, что после чего следовало петь и читать. Василий Иванович как сам был благочестив, так то же благочестие внушил и своему сыну.

Через несколько времени Александр Васильевич был записан рядовым в гвардейский Семеновский полк и с величайшей радостью отправился в Петербург.

IV. Кто из дворян записывался в солдаты, тот до получения офицерского чина обыкновенно считался только по спискам. Суворов состоял на лицо в действительной службе и выполнял все ее требования: бывал на фронтовом учении, содержал караулы.

Были примеры, что солдаты из дворян нанимали за себя на службу других солдат, особенно в дурную погоду или в мороз. С Суворовым этого никогда не случалось: чего требовала служба, то он строго сам выполнял, сам даже чистил свое ружье и амуницию. Живя на вольной квартире, он постоянно посещал казармы: там хотел изучить солдат, их характер, их быт, их нужды. И изучил все это превосходно, разгадал русского солдата; потому-то ему и хотелось самому испытать солдатский быт. Он превосходно также изучил язык солдат, умел говорить их особенным наречием так хорошо, как никто бы не заговорил. Зато скажет, бывало, несколько слов, так и вспыхивало солдатское сердце.

Солдат любил он, как братьев, и более бедным из них раздавал остававшиеся у него деньги. Когда, в знак признательности, они искали случая, чтобы сделать ему что-нибудь угодное, он принимал от них одно: чтобы поучились фронту под его командой. Это было для него величайшим наслаждением.

V. Суворов жил на вольной квартире, чтобы удобнее ему было заниматься науками. Он до того предан был наукам и дорожил временем, что редко посещал своих родных. Когда спрашивали его о причине такой странности, он отвечал: «мне нечему у них научиться, а время дорого». Часто говаривал он: «помни, что у худого пахаря хлеб худо родится; а за ученого двух неученых дают». Письма его к отцу всегда отличались необыкновенной краткостью, как потому, что он не способен был к разглагольствованию, так и потому, что слишком дорожил временем. Для примера вот одно из них: «Любезный батюшка! Я здоров, служу и учусь». А. Суворов.

Суворов прошел все степени солдатского звания: был сначала рядовым, потом капралом, или унтер-офицером, потом сержантом, или фельдфебелем; прошел их примерным образом, как проходит редкий солдат. «Научись повиноваться прежде, нежели будешь повелевать другими; будь добрым солдатом, если хочешь быть хорошим фельдмаршалом», говаривал он, и слова оправдывал на деле. Несмотря на то, прошло слишком 12 лет, пока он получил первый офицерский чин. Между сверстниками его лет Румянцев на 22 году был уже генералом-майором. Терпение его вознаградилось впоследствии: как не скоро достался ему первый чин, так быстро пошли следующее за ним. И Суворов обыкновенно говаривал: «не прыгал я смолоду, зато теперь прыгаю».

VI. Начиная с конца царствования Елизаветы Петровны, Суворов участвовал во всех почти походах и войнах, которые вела Poccия с соседями. Командуя небольшими отрядами, исподняя поручения своих начальников, он везде обнаруживал быструю сообразительность и необыкновенную удаль и геройство. Он бил немцев, поляков, турок и татар. Но в полном блеске гений Суворова начал проявляться только со времени второй турецкой войны при Екатерине (1787–1791). Турция никак не могла забыть потери Крыма, и чтобы возвратить его, начала с нами новую войну. Екатерина назначила главнокомандующим своих войск Потемкина. Но главные победы над турками в эту войну были одержаны Суворовым.

Вторую турецкую войну мы вели в союзе с австрийцами. Вдруг на австрийцев сделал нападение сам турецкий визирь с apмией тысяч в сто. Главнокомандующий австрийских войск, принц Кобургский, в ужасе пишет Суворову: «Спасите нас!» Герой ответил одним словом: «Иду!». И действительно, с невероятной быстротой явился он на помощь. Принц тотчас же послал просить его к себе. Но посланному сказали: «Суворов Богу молится». Через несколько времени принц снова шлет. Ему говорят: «Суворов ужинает». На третье приглашение был ответ: «Суворов спит». Но Суворов вовсе не спал, а, взобравшись на высокое дерево, обозревал оттуда расположение неприятельского войска. Только на утро пришел он къ принцу и предложил ему немедленно напасть на турок. Принц ужаснулся. Ему казалось немыслимым с 26 тысячным войском, какое было у них, нападать на стотысячную армию. Но доверие к Суворову было так велико, что он не смел спорить. Турецкие войска были расположены близ р. Рымника. Суворов, зная уже, как они были размещены, тихо и незаметно подошел к ним и потом так быстро и неожиданно ударил, что турки все переполошились и пустились в бегство. Напрасно визирь останавливал их, убеждал, показывал им коран, или священную книгу их пророка Магомета; он приказал, наконец, стрелять в бегущих из пушек, чтобы остановить их. Ничто не помогло. Теснимые, поражаемые, преследуемые, турки без оглядки бежали, бросая по дороге оружие, одежду и все, что было у них. Тысячами трупов их покрылось поле битвы. Сам визирь вскоре умер от горя. Суворов же за эту блистательную победу был пожалован в графы с прозванием Рымникского, а имя его прогремело не только по всей Poccии, но и за границей.

VII. Скоро Рымникскому герою представился случай снова прославить себя таким подвигом, который затмил собой все прежние его подвиги. Русские осаждали турецкую крепость Измаил. Осада ведена была вяло и нерешительно. Распоряжавшийся осадой генерал донес даже главнокомандующему, что взять ее, по крайней мере в скорости, невозможно. Между тем императрица Екатерина предписала нанести туркам решительный удар. Тогда Потемкин поручил взять Измаил Суворову. Но крепость эта считалась неприступной. Несмотря на то, Суворов решился взять ее. Как обыкновенно водится, он сначала потребовал добровольной сдачи крепости. Ему отвечали: «Скорее небо упадет на землю, а Дунай потечет вверх, нежели Измаил сдастся». Тогда pyccкиe стали готовиться к штурму. Суворов сам учил солдат как переходить ров, ставить лестницы, лезть на стены; всем отданы были самые точные приказания. Наступила темная, непроглядная декабрьская ночь (1790 г.). В три часа взвилась ракета. Войска встрепенулись. Через час была пущена другая ракета, потом третья. В пять часов войска стояли уже в боевом порядке и как волны устремились на крепость. Под губительным огнем со стен неприятельских они быстро переходили ров и смело лезли на вал, в иных местах даже без лестниц, втыкая в вал штыки и подсаживая друг друга. В одном месте солдаты смешались было, но среди их явился священник с крестом в руках – и они ободрились и опять полезли. При таком самоотвержении, при таком забвении всяких опасностей ничто не могло остановить суворовцев.

К восьми часам утра они уже овладели стенами. Но в самом городе открылась еще более страшная резня: приходилось брать приступом каждую улицу, каждый дом; сражались даже турчанки и дети. И только к 3 часам пополудни Измаил стал русским городом. За то более 20 тысяч турок полегло здесь; спасся только один, который и принес верховному визирю горестную весть о падении крепости. Суворов так доносил Императрице о взятии Измаила: «Гордый Измаил у ног Вашего Величества», а Потемкину писал: «Не бывало крепости крепче, не бывало обороны отчаяннее обороны Измаила, но он взят». Покорениe Измаила, как подвиг, которому до сих пор подобного не бывало, прославило Суворова на весь мир. Везде имя его произносилось с уважением; везде удивлялись этому великому русскому полководцу.

У Суворова, впрочем, было довольно врагов и завистников, которые победы его приписывали одному счастью. «Но, говорил Александр Васильевич, сегодня счастье, завтра счастье, всегда счастье; помилуй Бог! Дайте же сколько-нибудь и ума». Императрица Екатерина, однако же, вполне понимала Суворова и вполне ценила его талант.

VIII. В это время наступал конец Польше. Там уже давно происходили страшные беспорядки, которые предвещали близкое падение ее. Польские паны и шляхтичи совсем не слушались своего короля, между собой ссорились и дрались, а крестьян своих, особенно православных, сильно угнетали. Эти беспорядки причиняли много хлопот и соседям, в особенности России. Наконец императрица Екатерина решилась добиться во что бы то ни стало облегчения тяжкой участи православных русских христиан в Польше. Она силой оружия принудила к этому поляков. Но так как в Польше была полная неурядица: нынче отменяли то, что вчера положили, верить ничему нельзя было, – то Екатерина оставила свой гарнизон в Варшаве, столице польской. Поляки же раз ночью, в страстную пятницу, напали на сонных и безоружных русских солдат и несколько тысяч их перерезали. Императрица, узнав об этом, сильно встревожилась и немедленно отправила в Польшу армию, а главнокомандующим назначила Суворова. Суворову было тогда уже 64 года; но бодрость и живость его не изменились; неутомимость его была изумительна. Екатерина так верила в него, что, назначая его, сказала: «Я посылаю в Польшу двойную силу – армию и Суворова». И действительно, страх напал на поляков, когда они узнали о назначении Суворова.

Суворов прискакал к армии в простой тележке и остановился перед палаткой, приготовленной для него на лугу, близ лагеря. Мгновенно по всему лагерю пронеслась весть: «Суворов приехал!» Все встрепенулись и ожили, все почувствовали как будто новые силы в себе. В палатку к Суворову явились генералы и офицеры. Объявив им в кратких словах волю императрицы, он вдруг вытянулся, зажмурил глаза и скороговоркой произнес: «Войскам выступать, когда петух запоет. Идти быстро – полк за полком. Голова хвоста не ждет». Знавшие Суворова поняли этот приказ и поэтому, хотя до пения петухов было еще далеко, начали сейчас же готовиться к выступлению в поход. Действительно, через несколько времени и именно в семь часов вечера, из палатки главнокомандующего послышалось хлопанье в ладоши, подобное взмаху крыльев петуха, и протяжное кукареку. Это сделал сам Суворов. По этому сигналу мгновенно все поднялось на ноги и двинулось в поход. Суворов ехал тут же вместе с войсками. Объезжая ряды солдат, он со многими из них разговаривал. Так ободряя и воодушевляя солдат, быстро шел он к Варшаве. Осенью 1794 года русские войска подступили к Праге. Это было укрепленное предместьe Варшавы, отделявшееся от нее р. Вислой. Штурм Праги, как и штурм Измаила, начался рано утром, когда еще было темно. Мгновенно вся окрестность озарилась пламенем и на валах крепости открылся отчаянный рукопашный бой. Суворов стоял на высоком холме вблизи вала, внимательно следил за всеми движениями и отдавал приказания. Через несколько часов Прага была взята; за ней сдалась и Варшава.

О взятии ее Суворов донес в следующих кратких словах: «Всемилостивейшая государыня! Ура, Варшава наша!» Екатерина ответила на это также кратко: «Ура, Фельдмаршал!» Этим она возводила его в фельдмаршалы . После взятия Варшавы судьба Польши была решена окончательно. И прежде от нее были уже отделены некоторые земли; теперь же она была окончательно поделена (1795 г.) между соседями: часть отошла к Пруссии, другая к Австрии, Poccии же при падении Польши возвратила свои старинные земли: Белоруссию, Волынь, Подолию и другие. Из них только Галиция осталась за Австрией.

IX. Между тем для подвигов великого русского полководца открывалось новое поприще. В это время во Франции происходили страшные кровопролития. Французы ниспровергли правительство и начали губить и резать друг друга. Целые тысячи народа гибли иногда совершенно безвинно. В то же время у них появился молодой гениальный полководец, Наполеон Бонапарт, под предводительством которого они стали нападать на чужие земли и завоевывать их. Императрица Екатерина нередко задумывалась над этими делами и советовалась с Суворовым. Старый фельдмаршал с радостью готов был идти против французов и даже просил об этом императрицу. «Матушка! писал он ей раз: пошли меня бить французов». Но прежде нежели решен был поход, она скончалась в 1796 году. На престол вступил сын ее, император Павел Петрович (1796–1801 г.), который хотел жить в мире со всеми. Для Суворова же наступило теперь время тяжкого испытания. По наветам врагов он подвергся гневу императора, был уволен в отставку и отправлен на житье в имение свое, село Кончанское, Новгородской губернии. Старый фельдмаршал повел здесь самую простую и оригинальную жизнь. Встав рано по утру, шел на колокольню звонить; во время церковной службы отправлял должность дьячка – читал и пел, подавал священнику кадило; гуляя по деревне, вмешивался в игры крестьянских мальчиков, бегал и прыгал с ними, играл в бабки. Живя в деревне, Суворов, казалось, всеми был забыт. Но слава прежних великих дел его скоро заставила вспомнить о нем.

Бонапарт отнял у немецкого императора итальянские земли и угрожал отнять еще более. Не надеясь на свои силы, император стал просить помощи у нашего государя, а вместе с тем просил прислать Суворова в предводители войск. Немедленно в село Кончанское поскакал курьер с собственноручным письмом императора Павла. Как будто ожил старый герой. Слезы радости покатились из глаз его. Он поцеловал письмо государя, отдал приказ сейчас же собираться в дорогу, а сам побежал в церковь и велел служить молебен; стоя на коленях, молился, пел и плакал.

Вот по улицам Петербурга мчится почтовая кибитка, а в ней сидит седой старичок. Кибитка останавливается у Зимнего дворца. Старичок бодро выскакивает из нее и бежит по лестнице. Это был Суворов. Император ласково принял его и долго разговаривал с ним. Через час во всем Петербурге заговорили о приезде Суворова. Невозможно себе представить общего восторга: с приездом его знакомые поздравляли друг друга как бы с праздником; народ бегал за его каретой по улицам, собирался толпами на парады, чтобы посмотреть на него. А вместе с тем в городе рассказывались тысячи анекдотов о разных его шутках и проделках. Так рассказывали, будто с одним вельможей он сыграл такую штуку. Пресерьезно разговаривая с ним о важных предметах, он вдруг, когда тот превратился весь в слух и внимание, остановился и запел петухом: «Как это можно!» воскликнул вельможа, оскорбившись. «Поживи с мое – запоешь курицей», ответил ему Суворов. Однажды застали его прыгающим через чемоданы, в которые укладывались дорожные вещи. «Что это вы делаете?» спросили у него. «Учусь прыгать», ответил он. «Ведь в Италии то прыгнуть – ой, ой! велик прыжок! надобно поучиться».

Получив от государя полную волю действовать по своему усмотрению, Суворов на почтовых поскакал в Вену, столицу Австрии, вслед за русскими войсками. Австрийский или немецкий император принял его с большими почестями, сделал своим фельдмаршалом и вручил ему команду над своей apмией . Но советники императора потребовали от Суворова самого точного плана кампании. Русский полководец, привыкший действовать по своим правилам, где главную роль играли глазомер, быстрота и натиск, отказался представить такой план и доказывал, что до личного обозрения места действия ни о каком плане и речи быть не может. Когда же главный советник и министр стал настойчиво требовать у Суворова плана, то он, как говорят, выведенный из терпения, развернул перед ним бланкет, или пустой белый лист бумаги, подписанный императором Павлом, и сказал: «Вот мой план!» Так, не добившись плана, австрийцы и отпустили Суворова в Италию воевать с французами. Весело шли (1799 г.) pусскиe солдаты на Французов, считая себя непобедимыми под командой Суворова. Но однако воевать с французами было совсем не то, что с турками или поляками. Французы народ очень храбрый и искусный на войне, да и полководцы их были не то, что турецкие визири и паши, или польские паны. С французами трудно было справиться в Италии еще и потому, что их было здесь очень много и что почти все главные крепости находились в их руках. Несмотря на то, Суворов, с своими чудо-богатырями постоянно одерживал верх и над ними. Французы не могли надивиться его быстроте, сообразительности и искусству. Особенно замечательно одно дело с ними, где вполне выказался талант Суворова и его волшебное действие на солдат. Французские полководцы, действуя сначала на разных пунктах, задумали соединиться и общими силами ударить на Суворова. С этой целью они старались разными маневрами ввести в обман русского полководца. Но Суворов понял их хитрости и в свою очередь начал производить такие странные передвижения войск, что совершенно сбил их с толку и не дал им соединиться. Тогда он сам напал (при Требии) на один отряд, несмотря на то, что у того было больше войска. Битва продолжалась три дня в нестерпимый жар. Изнуренные зноем и неравной борьбой, pусскиe под конец едва могли держаться. Суворов сам был в изнеможении. Но вот ему доносят, что русские полки колеблются. «Коня!» закричал он и поскакал в передние ряды в одной рубашке. Едва солдаты завидели своего старого предводителя, заслышали его волшебную команду, как забыли усталость, ударили в барабаны и бросились на неприятеля в штыки. Французы подумали, что к русским на подмогу прибыли свежие войска, и с большим уроном отступили.

После этого поражения французы убедились, что им не сладить с русскими богатырями, и начали сдавать им один город за другим. В Петербурге и в Вене то и дело получали известия о победах и ключи от покоренных городов. В какие-нибудь четыре, пять месяцев Италия была свободна от власти французов . Они разбиты были в двух больших и шести малых битвах; у них взято было в плен до 80 тысяч человек, отнято 25 крепостей. Император Павел не знал уж чем наградить богатырские подвиги Суворова. «Вы поставили себя выше всех наград», писал он ему. Суворов уже получил титул светлейшего князя с прозванием Италийского. Наконец повелено было отдавать ему воинские почести, подобные царским, даже в присутствии государя. «Достойному достойное!» говорил император в своем рескрипте.

X. Но среди блистательных побед, среди необыкновенных почестей и наград, Суворов почти постоянно был скучен и печален.

Дело в том, что австрийцы стали завидовать славе русского полководца, который по-видимому, без всяких планов, всюду разбивал врагов, тогда как они до сих пор терпели от французов одни поражения, несмотря на все свои глубокомысленные соображения и планы. Своим вмешательством они старались вредить ему теперь на каждом шагу. Суворов приходил в отчаяние. Он писал, жаловался императору Павлу, даже просил об отзыве себя в Россию, но, убеждаемый государем, продолжал командовать.

XI. Вскоре, впрочем, император Павел, недовольный своекорыстными и коварными действиями австрийцев, повелел Суворову возвратиться в Poccию. А вслед затем кончилась и самая жизнь его. Как будто жил он войной и для войны. Во все время похода он с изумительной твердостью и терпением переносил все трудности и лишения: то под проливным дождем, то в метель и вьюгу бодро ехал он на казацкой лошади, в обыкновенном плаще – и все сходило с рук семидесятилетнему герою. Но едва кончилась война, едва простился он с своими чудо-богатырями, как силы его начали слабеть, хотя лишений и трудностей уже не было никаких. Когда его привезли в Петербург, то он походил скорее на тень и постоянно впадал в беспамятство. Но и в предсмертном бреду ему грезились битвы, войска – и он отдавал им приказания. 6 мая 1800 г. великий русский полководец, непобедимый на поле битвы, был сражен смертью. Вскоре император Александр Благословенный воздвиг Суворову памятник. Он и теперь стоит в Петербурге на площади, которая но памятнику называется Суворовской. Кроме того Суворов красуется на памятнике Екатерины Великой. Прах же его покоится в Александроневской Лавре. На простой каменной плите над его могилой написано: «Здесь лежит Суворов». Но память о нем будет жива до тех пор, пока будет стоять Русь. При одном имени его сильнее бьется русское сердце и горячее кипит русская кровь.

(По Новаковскому, Рождественскому, историч. журнальн. и др. источникам).

25. Солдатский катехизис Суворова

1. «Герои-молодцы! Кто грудью стоит за веру, отечество и царя – того Бог милует.

2. Храбрый солдат выполняет данную им перед Богом клятву.

3. Подлый трус нарушает ее и подвергается страшному Его суду .

4. Храбрый солдат не боится пуль, идет вперед, не выдает своих товарищей; у неприятеля дрожат руки от его храбрости, и одна разве случайная пуля достигает нашего солдата.

5. Мерзавец-трус боится и одного свисту пуль, бежит назад, прячется, неприятель ободряется его робостью – и десять верных пуль летят ему в тыл: негодный клятвопреступник погибает.

6. Молодцы! Кто вперед идет, тот одной пули боится, кто назад бежит, тот – десяти.

7. Храбрый солдат терпит раны, как мученик, а трус – как наказанный преступник.

8. Молодцы герои! Ваши начальники видят вашу нужду; болит у них сердце за вас; но не всегда пособить можно; наша участь терпеть: Бог за все заплатит.

9. Грабитель – не солдат: он не стоит ни Божьего милосердия, ни царской милости.

10. Друзья! Бойтесь Бога, помните присягу, повинуйтесь начальникам; деритесь храбро – и все падет перед вами»!

Cувopoвскиe служаки верно следовали завету своего отца-командира; за то он и хвалил их при всяком удобном случае. Однажды принц Кобургский спросил Суворова: «Много ли в вашей армии истинно-верных и преданных солдат?» – «Много, очень много, не сосчитать», отвечал князь; сотня – мало, тысяча – мало, корпус – мало, вся, вся армия! У меня, когда чудо-богатырь поцелует крест, то доколе дышит – своему долгу не изменит; пошли его в огонь – идет; пошли в воду – идет; уставь против него десять штыков – идет; сел за кашицу, и закричи: вперед! – кашица в сторону, а он идет; ноги едва тащутся, но приударь в барабан – идет... Службу он любит, присяге не изменит, везде готов положить свою голову, только умей начальник его развеселить, только он не опрокинься и иди прямо; солдат же сам по себе никогда с прямой дороги не собьется: для веры, Poccии и государя он всегда, везде и на все готов, и целый свет подобного ему не представляет.

26. Как в старину, при Суворове, готовились к бою наши православные p усски e воины

(Канун штурма ⁴⁵⁴Праги в 1874 году)

I. «Все мы, как под венец», рассказывает один из участвовавших в бою, «надели на себя чистое белье и ждали исполнить волю Александра Васильевича (Суворова – главнокомандующего). Перед полуночью был поставлен близ огней наших ротный образ святого угодника Божьего Николая чудотворца, и затеплена перед ним свеча в фонаре. Богатырь – наш начальник Харламов, явился в кругу роты и говорил: «Слышите, дети, надобно нам, как христианам, как русским, помолиться Господу Богу и Его святому угоднику Николаю о победе над врагами и о покровительстве над нами... Да и помиримся со всеми. Слышите, друзья мои? Это хорошо будет, это по-нашему, это по-русски; это нужно!» – «А мы только хотели просить о том вас, ваше высокоблагородие, отец наш», говорили гренадеры...

II. И вот вся рота окружила образ святого Николая чудотворца. Впереди стал наш начальник с офицерами, и он, старик-великан, перекрестился, сказав громко: «Дети, Господу помолимся!» и ратники говорили, крестясь: «Господи, помилуй нас!» – Отец наш, начальник, опустился на колени, и вся рота за ним то же сделала. Всякий, воззревши на образ угодника, тихо про себя творил, с душевным умилением, Господу Богу молитву, и упадал челом своим к земле. Не в одной нашей роте, но в целом полку, да и во всей армии приносимо было Господу Богу Создателю моление.

III. После молитвы ротный начальник тут же говорил нам: «Слышите, дети, в драке помнить Бога! Напрасно неприятеля не убивать: они такие же люди; бить – храбро, дружно вооруженного неприятеля, и слушать моего голоса. Теперь спать я вам не советую: скоро настанет время идти на пир с друзьями, которые ждут нас со страстной недели». Отец наш сел на обрубке дерева. Между многими наставлениями он рассказывал нам примеры русского богатырства в былое время, и, между прочим, сказал: «Чем ближе к врагу, тем лучше. Храбрый впереди, – трусишку и позади убивают; ему, если и жив останется, ни чести, ни места нет».

27. Суворов

Черная туча, мрачные крыла

С цепи сорвав, весь воздух покрыла;

Вихрь полуночный, летит богатырь:

Тьма от чела, с посвиста пыль;

Молньи от взоров бегут впереди,

Дубы грядою лежать позади.

Ступит на горы – горы трещат,

Ляжет на воды – воды кипят,

Граду коснется – град упадает,

Башни рукою за облак кидает;

Дрогнет природа, бледнея пред ним,

Слабые трости щадятся лишь им...

(Державин).

28. Смерть капитана Миронова

Пугачев ⁴⁵⁵ сидел в креслах на крыльце комендантского дома. На нем был красивый казацкий кафтан, обшитый галунами; высокая соболья шапка с золотыми кистями была надвинута на его сверкающие глаза. Лицо его мне показалось знакомо. Казацкие старшины окружали его. Отец Герасим, бледный и дрожащий, стоял у крыльца с крестом в руках, и, казалось, молча умолял его за предстоящие жертвы. На площади ставили наскоро виселицу. Когда мы приблизились, башкирцы разогнали народ и нас представили Пугачеву. Колокольный звон утих; настала глубокая тишина. «Который комендант?» спросил самозванец. Наш урядник выступил из толпы и указал на Ивана Кузьмича. Пугачев грозно взглянул на старика и сказал ему: «Как ты смел противиться мне, своему государю?» Комендант, изнемогая от раны, собрал последние силы и отвечал твердым голосом: «Ты мне не государь, ты вор и самозванец, слышь ты!» Пугачев мрачно нахмурился и махнул белым платком. Несколько казаков подхватили старого капитана и потащили к виселице... Через минуту я увидел бедного Ивана Кузьмича, вздернутого на воздух. Тогда привели к Пугачеву Ивана Игнатьича. «Присягай», сказал ему Пугачев, «государю Петру Феодоровичу!» – «Ты нам не государь», отвечал Иван Игнатьич, повторяя слова своего капитана, – «ты, дядюшка, вор и самозванец!» – Пугачев махнул опять платком – и добрый поручик повис подле своего старого начальника.

Очередь была за мной (Гриневым). Я глядел смело на Пугачева, готовясь повторить ответ великодушных моих товарищей. Тогда, к неописанному моему изумлению, я увидел, среди мятежных старшин, Швабрина, (офицер, товарищ Гринева, предавшийся на сторону Пугачева), обстриженного в кружок и в казацком кафтане. Он подошел к Пугачеву и сказал ему на ухо несколько слов. «Вешать его!» сказал Пугачев, не взглянув уже на меня, Мне накинули на шею петлю. Я сталь читать про себя молитву, принося Богу искреннее раскаяние во всех моих прегрешениях и моля Его о спасении всех, близких моему сердцу. Меня притащили под виселицу: «не-бось, не-бось», повторяли мне губители, может быть и вправду желая меня ободрить. Вдруг услышал я крик: «Постойте, окаянные, погоди!» Палачи остановились. Гляжу: Савельич лежит в ногах у Пугачева. «Отец родной!» говорил бедный дядька: «что тебе в смерти барского дитяти? Отпусти его; за него тебе выкуп дадут, а для примера и страха ради, вели повесить хоть меня – старика!» Пугачев дал знак, и меня тотчас развязали и отпустили.

«Батюшка наш тебя милует», говорили мне. Меня снова привели к самозванцу и поставили перед ним на колени. Пугачев протянул мне жилистую свою руку. «Целуй руку, целуй руку!» говорили около меня. Но я предпочел бы самую лютую казнь такому подлому унижению. «Батюшка, Петр Андреевич!» шептал Савельич, стоя за мной и толкая меня: «не упрямься! Что тебе стоит? Плюнь да поцелуй у злод... (тьфу!), поцелуй у него ручку». Я не шевелился, Пугачев опустил руку, сказав с усмешкой: «Его благородие, знать, одурел от радости. Подымите его!» Меня подняли и оставили на свободе.

(А. Пушкин).

29. Иван Петрович Кулибин

(Механик-самоучка)

I. Иван Петрович Кулибин, сын Нижегородского мещанина, мучного лабазника, родился в Нижнем Новгороде 10-го апреля 1735 года. Кулибин выучился грамоте и выкладке на счетах у приходского дьячка. С малых лет пристрастился Иван Петрович к механике ⁴⁵⁶ , делал флюгера и водяные мельнички, которые ставил на маленьких ручьях; это его очень забавляло, несмотря на то, что отец его часто бранил и даже ломал и закидывал игрушки, отрывавшие сына от лавки. У Кулибиных в саду был пруд, куда часто пускали рыбу, но вода была стоячая, и рыба в ней засыпала. Кулибин придумал провести воду в этот пруд, с ближайшей горы, а из пруда выпустить лишнюю. Пруд стал проточный. Отец Кулибина, увидев, что рыба не только не засыпала, но даже водилась в пруду, не мало дивился хитрости сына и даже похвалил его. Это был его первый полезный труд.

II. Кулибин часто ходил на соборную колокольню; его занимало устройство часов: и захотев учиться механике, он стал читать ученые книги по этой части.

На восемнадцатом году он увидел у своего соседа стенные часы с дубовыми колесами, по образцу которых он сам попробовал сделать такие же, но неудачно: они не пошли. У него не было нужных инструментов. Неудача его не остановила, – Кулибин не унывал. По поручению городской ратуши ⁴⁵⁷ , которой нужен был человек грамотный и ученый (а грамотных тогда было еще меньше, чем теперь), Кулибин поехал в Москву.

III. В Москве он занялся часовым мастерством, купил все нужные для этого мастерства инструменты и, приехав в Нижний Новгород, стал делать часы деревянные с кукушками и медными колесами и починять карманные. Тогда в Нижнем нуждались в часовом мастере, и все стали отдавать свои часы Кулибину.

IV. Этого было мало для Ивана Петровича; он захотел сам устроить часы, и часы какие-нибудь небывалые. Он был уже тогда женат и имел детей. Ему не на что было бы закупить необходимые материалы и инструменты, если бы Костромин, Нижегородский купец, не вызвался ему не только помогать деньгами, но принять его к себе в дом с семейством и учеником Пятериковым. В это время Кулибин случайно увидел телескоп (зрительную трубу для рассматривания солнца, месяца и звезд на небе). Состав, из которого делались зеркала в этих трубах, был тайной англичан, но наш механик-самоучка своим умом дошел до этой тайны и сам сделал такой же телескоп.

V. Мая 22-го дня 1763 года приехала императрица Екатерина Вторая в Нижний Новгород. Губернатор представил Кулибина графу Владимиру Григорьевичу Орлову, который представил его Императрице. Екатерина долго говорила с Кулибиным, расспрашивала его про часы, и он ей объяснял их устройство по чертежам: часы не были еще готовы тогда, потому, уезжая, она пригласила его в Петербург.

После отъезда императрицы в Нижнем Новгороде была получена следующая бумага: «Не желает ли механический мастер Иван Петров Кулибин определиться в Академии, чтобы усовершенствоваться еще более»?

Когда Кулибин окончил часы, он поехал с Костроминым в Петербург и поднес их императрице. Она повелела: 1) часы и вещи, привезенные Кулибиным, поместить во дворце. 2) Кулибина причислить к Академии в звании механика и производить ему 300 рублей ежегодного жалованья. 3) Выдать за часы 1000 рублей. 4) Костромину выдать тоже 1000 рублей и сверх того серебряную кружку с золотым портретом императрицы, за оказанную Кулибину помощь в его полезных трудах. Весь Петербург тотчас же узнал об этих милостях, – и у Кулибина стало много завистников.

VI. В Петербурге Кулибин сделал образец висячего моста, без свай и быков под ним. Мост, в 14 сажен шириной, сдер- живал около 6.000 пудов в продолжение трех недель без малейшего повреждения. Несмотря на насмешки и неудовольствия многих ученых, императрица пожаловала ему 2.000 рублей, а мост велела поставить в саду Таврического дворца. В 1775 году Кулибин и его семейство были исключены из подушного оклада, и кроме того Иван Петрович получил золотую медаль, в 34 золотника весом, с надписью с одной стороны: «Академия Наук механику Ивану Кулибину», а с другой: «Достойному для ношения на Андреевской ленте».

VII. Зная дороговизну и трудности, сопряженные с судовой работой на Волге, Кулибин изобрел водоходное судно, которое шло по реке против течения воды этой реки. Генерал-прокурор, князь Вяземский, с членами адмиралтейств ⁴⁵⁸ совета взошли на это судно, нагруженное четырьмя тысячами пудов балласта, и судно пошло вверх по Неве. Несмотря на то, что удобство и польза этого судна были доказаны и признаны всеми, видевшими его на деле учеными, оно не было принято купечеством и не заменило трудный способ, до сих пор употребляемый, посредством бечевы с приводами для людей и лошадей. Это был жестокий удар для добросовестного и некорыстолюбивого старика-труженика, который считал свой труд важным и полезным для России. А польза России была для него всегда первой заботой. Он изобрел еще самокатную тележку и искусственную ногу для безногих, позволявшую им не только ходить без палки, но даже бегать и плясать.

VIII. В 1800 году в присутствии Государя Павла Петровича в главном адмиралтействе спускали три корабля. Первые два сошли в воду благополучно, третий же остановился на полдороге. Еще до спуска Кулибин, рассматривая его, обратил внимание главного строителя на некоторые, по его мнению, важные неправильности. На эти замечания ему ответили, чтобы он не мешался не в свое дело. Теперь же, когда предостережения Кулибина оправдались, его вызвали из толпы, и он взялся на другой день спустить корабль. Целую ночь работал Иван Петрович, и когда на другой день все приготовления по его плану были сделаны, он взошел на палубу и махнул платком, рабочие дружно налегли на канаты и рычаги, к которым поставил их Кулибин – и корабль плавно пошел в реку при криках толпы: «Спасибо русаку! Вот каков наш брат, бородач!» и громком «ура»!

IX. В 1801 году шестидесяти лет от роду Кулибин был отпущен на родину, получив 3.000 рублей ежегодного пенсиона и 6.000 рублей на уплату долгов.

В последние годы жизни Ивана Петровича Кулибина судьба послала на него несколько важных потерь и лишений. Так в 1813 году у него сгорел двухэтажный дом, который он построил по своему же плану. Бывший ученик его Пятериков принял его к себе с семейством, но Кулибин, не хотевший его стеснять, перешел к зятю своему Попову и наконец купил полуразвалившийся домик, куда перешел с семьей. Он часто страдал от холода, сырости и тесноты и занемог, так что последние три года часто должен был целые месяцы оставаться в постели, но и тут он всегда или работал, или чертил что-нибудь.

X. Июня 30-го 1818 года умер знаменитый русский механик Иван Петрович Кулибин, подвизавшийся всю жизнь на пользу отечества и сограждан и прославившийся сколько полезной и ученой деятельностью, столько же и высокими качествами добродетели и набожности. Пятериков, которому всегда казалось, что он еще не отплатил своему учителю за все, что он для него сделал, принял на себя издержки и хлопоты похорон. Учителя и ученики Нижегородской гимназии, как особенной чести себе просили, чтобы им позволили сопровождать останки всеми уважаемого и любимого Ивана Петровича. Гроб несли учителя гимназии, Пятериков и именитейшиe купцы Нижнего Новгорода. Про народ, который им гордился и которому он помогал, чем мог, и говорить нечего: он в нем оплакивал своего друга.

(Из «Пчелы» Н. Щербины).

30. Отечественная война

I. В 1812 году, когда царствовал император Александр Павлович, вторгнулся в Poccию Наполеон, император французов. Он привел с собой несметную силу войска.

Когда появились к нам непрошенные гости, Александр Павлович прибыл в Москву и приказал оповестить жителей, что будет держать речь всем сословиям в своем слободском дворце. В назначенный день сошлись все во дворец. Стал говорить царь, что пришли на нас сильные враги и что он положил все свое упование на Бога и на верность своих подданных. И вдруг он прослезился, дрогнул его голос. Все вокруг него заплакали и крикнули: «Отец наш! бери, что хочешь! веди нас: умрем или истребим злодея»! Тут же купцы обещали денежное пожертвованиe, а дворяне объявили, что составят ополчение из своей среды.

И закипели приготовления к войне.

II. А Наполеон, лишь к нам вступил, так послал сильный отряд на петербургскую дорогу, потому что думал и Петербургом завладеть, а сам пошел другим путем. Подступил он к Смоленску. Наши войска защищали грудью город, но вышли из него, когда он уже был до половины разрушен неприятельскими ядрами, и отступили на московскую дорогу. Наполеон назначил свое начальство в Смоленске и пошел за нами.

А мы все разрушали на своем пути, чтобы ничего не оставлять неприятелям и сокрушить их голодом.

Главнокомандующий наш Барклай де-Толли был из немцев, а человек преданный, и свое дело знал. Однако царь решил поставить на его место князя Михаила Илларионовича Кутузова, по­тому что войско бывало с ним в походах и любило его, опять же свой брат – русский.

Князь приехал из Петербурга, нагнал нашу армию в полутораста верстах от Москвы и принял команду; отступил он еще не­много и остановился в Можайском уезде, около села Боро­дина. Тут он сразился с Наполеоном в самый день Вла­димирской Божьей Матери. ⁴⁵⁹ Целых пятнадцать часов би­лись не на живот, а на смерть. Как у неприятелей, так и у нас легло тысяч по сорока на мать-сыру землю. Да мы-то были дома и могли пополнить наши войска; Бонапарту же не кем было заменить своих убитых.

Главнокомандующий дал вздохнуть войскам и подвинул­ся еще к Москве, а Наполеон пошел опять за ним. Под самым городом князь собрал своих генералов на военный совет, и решили, что не будут отстаивать Москвы, что отдадут ее врагам для спасения Poccии, потому что Наполеон попадет в Москву, как волк в капкан. Так и было.

Давно уж говорили, что, может быть, Москва попадет во вражьи руки, и как только прошел этот слух, все стали из нее выбираться. Поднялась везде суматоха: в домах, в храмах, в присутственных местах и лавках. Иные зарывали в землю свое добро; другие свое вывозили. По улицам тянулись день и ночь экипажи и обозы; и сновали пешеходы с узелками, либо корзинами в руках. Женщины несли детей. Все покидали город. Оставались в нем лишь бедняки, которым некуда было уходить, прислуга в господских домах, да часть братии в святых обителях.

III. В Семенов день ⁴⁶⁰ архиепископ служил обедню в Успенском соборе, а после обедни молебен Владимирской Божьей Мате­ри. Он увозил с собою икону. Когда он молвил: «Спаси от бед рабы Твоя, Богородице», народ зарыдал. Лишь только все приложились, вынесли образ в карету apxиepeя, и толпа бросилась его провожать по Красной площади. Тогда же увезли и икону Иверской Божьей Матери.

На другой день, с утра, наше войско проходило Москвой, и солдаты плакали, когда шли, с опущенными знаменами, мимо Кремля. К вечеру Наполеон вступил в город. Его французы стали голодать, лишь только перешли за нашу границу, и кормились одним грабежом. От границы до Москвы они шли около трех месяцев, то и дело приходилось им отстреливаться от наших, и совсем изнурились солдаты. Не вспомнили они себя от радости, когда заняли Москву. Думали бедняки, что тут им готовый провиант и покойные квартиры, и рассыпались по пустым домам. Потаскали они из погребов, что было съестного, наелись досыта и улеглись спать. Да не надолго привел им Бог у нас отдохнуть. В ту же ночь вспыхнул в нескольких местах пожар. На беду поднялся ветер, а на другой день превратился в бурю, так что огонь разлился настоящим морем и стал охватывать улицу за улицей.

Наполеон сначала расположился квартировать в кремлевском дворце; но как уж очень разыгрался пожар, то он переехал в Петровский парк.

Там он провел трое суток, по ночам не спал, а все смотрел на пламя, и вернулся в Кремль, когда стал утихать пожар, и уже выгорели три четверти города. Жутко было Бонапарту. Он воображал, что, как войдет в Москву, наш царь попросить у него мира, а царь и не думал с ним мириться. Между тем осень наступила, солдаты совсем износились, им нечем было прикрыться, а какая оставалась провизия в Москве – почти вся погибла во время пожара. Стал Наполеон посылать по окрестностям своих полковых начальников, отыскивать пищи людям и корму лошадям. Да наши крестьяне зарывали в землю свои запасы овса и ржи, а сами жили в лесах. Французы к ним захаживали и отбивали у них скотину, да этой малостью прокормиться было невозможно. Опять же наши казаки показывались то и дело около Москвы, нападали зачастую на французов и истребляли их.

Горемычные жители Москвы искали себе утешения в молитве. В нескольких церквах, где уцелели престолы, шло богослужение. Французские начальники не запрещали нам совершать службы. Они приставляли даже караул к храмам вовремя обедни и по просьбе священников присылали красного вина для литургии и пшеничную муку на просвиры; ладан, свечи и масло мы добывали в погребах и лавках. Лишь только раздавался благовест, москвичи, которые приютились по соседству, спешили в церковь. Бледные, исхудалые, они становились на колени и изливали свое горе перед Богом. Матери подымали детей на руках и восклицали сквозь слезы: «Пресвятая Богородица, спаси невинных младенцев!» А когда на ектеньи дьякон молился о «царствующем граде», то рыдания раздавались во храме.

IV. Уже больше месяца стоял Наполеон в Москве. Он боялся, чтобы князь Кутузов не напал на него врасплох, и послал своего зятя разведать, где стоит русская армия. Зять его наткнулся на наш лагерь по старой калужской дороге, и один из генералов Кутузова напал на него, да так его разбил у села Тарутина, что французы бежали без оглядки. Как узнал об этом Наполеон, то увидал, что податься ему больше некуда, и тотчас же велел оповестить войскам, чтобы они были наготове, потому что на другой же день он выступает из Москвы.

И точно, вывел он сам свою армию из Москвы. Которые из наших видели тогда его несчастных солдат, говорили, что больно было взглянуть на них. Изнуренные, в лохмотьях, они походили на нищих. Кто прикрывался женской юбкой, кто священнической ризой, у кого одна нога была в дырявом сапоге, а другая босая. За ними шли пушки, фуры и множество повозок с награбленным добром, так что армия и обоз тянулись на целых тридцать верст.

V. Весть об отступлении Французов разнеслась, что молния, по городу, и обрадовались несказанно бедные москвичи. Но их ожидало еще новое горе. Наполеону хотелось, со злости, истребить совсем Москву, чтобы не оставалось в ней камня на камне. Сам-то он ушел, а оставил здесь несколько отрядов и приказал начальникам, чтобы они взорвали Кремль и все здания, что уцелели от пожара.

В ночь с 10 на 11-е октября жители Москвы были пробуждены страшным взрывом. За первым взрывом прогремели еще два других, и вспыхнул местами пожар. Да пошел, на счастье, дождь и не дал огню разыграться. Москвичи пробродили всю ночь по улицам или среди дворов, молились и ожидали смерти, а что еще погибло в несчастном городе, того никто не знал. Когда начало светать, все взглянули на Кремль: золотая глава Ивана Великого блестела на солнце. Многиe бросились к Кремлю и такое увидали страшное разрушение, что сердца их замерли. Повалились одни из крепостных стен; Москворецкую башню перебросило целиком на другой берег реки; дворец сгорел; Ивановская колокольня дала страшную трещину сверху до низу, а верх Никольской башни был оторван. Но икона Чудотворца, что стоит и теперь на ней, осталась невредима, и не разбилось даже стекло киота.

VI. А наполеоновским солдатам выпали на долю неслыханные бедствия. Наша армия их преследовала с боков и с тылу. Они гибли тысячами то от холода, то от наших сил. Снег валил хлопьями, а приютиться было некуда на дороге, где не оставалось ни кола, ни двора. Несчастных сокрушили окончательно битва под городом Красным, а несколько дней спустя переправа через реку Березину. Только успела она встать, тонкий лед ломался под тяжестью обозов, и много, много трупов похоронила река. Вошли в Москву сто пятьдесят тысяч человек, а вернулись к нашей границе всего тысяч шесть. Из всей армии Наполеона уцелел лишь тот отряд, что он послал на петербургскую дорогу. А сам Наполеон чуть не попал к нам в плен и спасся, переодетый, в санках, которые отнял на пути у какого-то помещика.

VII. Стала Москва отстраиваться, а государь повел нашу армию во Францию, чтобы одолеть окончательно врага. А Наполеон уже успел набрать новое войско. Но мы его разбили, заняли Париж, столицу Франции, и Наполеон должен был отказаться от престола. Русский народ с восторгом встретил своего государя, спасителя Poccии, и прозвал его Благословенным.

(Толычевой) .

31. Сказание о 1812 годе

Ветер гонит от востока

С воем снежные метели...

Дикой песнью злая вьюга

Заливается в пустыне...

По безлюдному простору,

Без ночлега, без привала,

Точно сонм теней, проходить

Славной армии остатки,

Егеря ⁴⁶¹ и гренадеры ⁴⁶² ,

Кто окутан дамской шалью,

Кто церковною завесой, –

То в сугробах снежных вязнут,

То скользят, в разброд взбираясь

На подъем оледенелый...

Где пройдут – по всей дороге

Пушки брошены, лафеты ⁴⁶³ ;

Снег заносит трупы коней,

И людей, и колымаги,

Нагруженные добычей

Из святых московских храмов...

Посреди разбитой рати

Едет вождь ее, привыкший

К торжествами лишь да победам...

В пошевнях ⁴⁶⁴ на жалких клячах,

Едет той же он дорогой,

Где прошел еще недавно

Полный гордости и славы,

К той загадочной столице

С золотыми куполами,

Где, казалось, совершится

В полном блеске чудный жребий

Повелителя вселенной,

Сокрушителя империй...

С трепетом его угрозам...

Лишь один стоит посланник,

Не склонив покорно взгляда,

С затаенною улыбкой...

И, вспыливши, император –

«Князь, вы видите» – воскликнул –

«Мне никто во всей Европе

Не дерзает поперечить:

Император ваш – на что же

Он надеется – на что же?»

«Государь!» в ответ посланник,

«Взять в расчет вы позабыли,

Что за русским государем

Русский весь стоит народ!»

Он тогда расхохотался, –

А теперь – теперь он вздрогнул...

И глядит: утихла вьюга,

На морозном небе звезды,

А кругом на горизонте

Всюду зарева пожаров...

Вспомнил он дворец петровский,

Где бояр он ждал с поклоном

И ключами от столицы...

Вспомнил он пустынный город.

Вдруг со всех сторон объятый

Морем пламени... А мира –

Мира нет!.. и днем, и ночью

Неустанная погоня

Вслед за ним врагов незримых...

Справа, слева – их мильоны

Там в лесах... «Так вот что значит –

«Весь народ!» И безнадежно

Вдаль он взоры устремляет.

Что-то грозное таится

Там за синими лесами,

В необъятной этой дали...

(Майков).

32. Рассказ очевидца о Бородинском сражении

(26 Августа 1812 года)

Застонала земля и пробудила спавших на ней воинов; дрогнули поля, но сердца покойны были. Так началось беспримерное сражение Бородинское 26 августа. Туча ядер, с визгом пролетевших над шалашом нашим, пробудила меня и товарищей. Вскакиваем, смотрим – густой туман лежит над нами и ими. Заря только что начала зажигаться. Неприятель подвез несколько сот орудий и открыл целый ад. Бомбы и ядра сыплются градом. Треск и взрывы повсеместные. Одни шалаши валятся, другие пылают. Войска бегут к ружью и в огонь. Все это происходило в средине, а на левом крыле нашем давно уже свирепела гроза в беспрерывных перекатах грома пушек и мелкого оружия. Мы простились с братом. Он побежал со стрелками защищать мост. Большую часть сего ужасного дня проводил я то на главной батарее ⁴⁶⁵ , где находился светлейший ⁴⁶⁶ , то на дороге, где перевязывали раненых... Мой друг! я видел cиe неимоверно жестокое сражение, и ничего подобного в жизнь мою не видал, ни о чем подобном не слыхал и едва ли читывал.

Я был под Аустерлицем, но то сражение в сравнении с ним – сшибка. Те, которые были под Прейсиш-Эйлау ⁴⁶⁷ , делают почти такое же сравнение. Подумай только, что до четырех сот тысяч лучших воинов, на самом тесном, по многочисленности их, пространстве, почти, так сказать, толкаясь головами, дрались с неслыханным отчаянием; две тысячи пушек гремели беспрерывно. Тяжко воздыхали окрестности, и земля, казалось, шаталась под бременем сражающихся. Французы метались с диким остервенением; pусскиe стояли с неподвижностью твердейших стен. Одни стремились дорваться до вожделенного конца всем трудам и дальним походам, загрести сокровища, им обещанные, и насладиться всеми утехами жизни в древней, знаменитой столице; другие помнили, что заслоняют собой cию самую столицу, сердце Poccии, мать городов. Оскорбленная вера, разоренные области, поруганные алтари и прахи отцов, обиженные в могилах, громко вопияли о помощи и мужестве.

    Сердца русские внимали священному воплю сему: мужество наших войск было неописанно. Они, казалось, дорожили каждым вершком земли и бились до смерти за каждый шаг. Многие батареи до десяти раз переходили из рук в руки. Сражение горело в глубокой долине и в разных местах, с огнем и громом, на высоты восходило. Густой дым заступал место тумана. Седые облака клубились над левым крылом нашим и заслоняли середину, между тем как на правом сияло полное солнце. И самое светило cиe мало видало таких браней на земле с тех пор, как освещает ее... Сколько потоков крови! сколько тысяч тел! – Не заглядывайте в этот лесок, сказал мне один из лекарей, перевязывавший раны: – там целые костры отпиленных рук и ног! – В самом деле, в редком из сражений прошлого века бывало вместе столько убитых, раненых и в плен взятых, сколько под Бородиным было оторванных ног и рук. На месте, где перевязывали раны, лужи крови не иссыхали. Никогда не видал я таких ужасных ран. Разбитые головы, оторванные ноги и размозженные руки до плеч были обыкновенны. Те, которые несли раненых, облиты были с головы до ног кровью и мозгом своих товарищей.

   Сражение не умолкало ни на минуту, и целый день продолжался беглый огонь из пушек. Бомбы, ядра и картечи летали здесь так густо, как обыкновенно летают пули, а сколько здесь пролетело пуль!.. Но это сражение неописанно.

(Из «Писем русского офицера» Ф. Глинки).

33. Бородино

(26 августа 1812 г.)

«Скажи ка, дядя, ведь не даром

Москва, спаленная пожаром,

Французу отдана?

Ведь были ж схватки боевые;

Да, говорят, еще какие!

Не даром помнит вся Россия

Про день Бородина!»

– Да, были люди в наше время,

Не то, что нынешнее племя:

Богатыри – не вы!

Плохая им досталась доля –

Немногие вернулись с поля:

Не будь на то Господня воля,

Не отдали б Москвы!

Мы, молча, долго отступали,

Досадно было, боя ждали;

Ворчали старики:

«Что ж мы? на зимние квартиры?

Не смеют что ли командиры

Чужие изорвать мундиры

О русские штыки?»

И вот нашли большое поле:

Есть разгуляться где на воле!

Построили редут. ⁴⁶⁸

У наших ушки на макушке!

Чуть утро осветило пушки

И леса синие верхушки –

Французы тут, как тут.

Забил заряд я в пушку туго

И думал: угощу я друга!

Постой ка, брат, мусью!

Что тут хитрить, пожалуй к бою:

Уж мы пойдем ломить стеною,

Уж постоим мы головою

За родину свою!

Два дня мы были в перестрелке,

Что толку в эдакой безделке!

Мы ждали третий день.

Повсюду стали слышны речи:

«Пора добраться до картечи!»

И вот на поле грозной сечи

Ночная пала тень.

Прилег вздремнуть я у лафета,

И слышно было до рассвета,

Как ликовал француз.

Но тих был наш бивак ⁴⁶⁹ открытый:

Кто кивер ⁴⁷⁰ чистил весь избитый;

Кто штык точил, ворча сердито,

Кусая длинный ус.

И только небо засветилось,

Все шумно вдруг зашевелилось,

Сверкнул за строем строй.

Полковник наш рожден был хватом:

Слуга царю, отец солдатам...

Да, жаль его: сражен булатом ⁴⁷¹ ,

Он спит в земле сырой.

И молвил он сверкнув очами:

«Ребята! не Москва ль за нами?

Умремте ж под Москвой,

Как наши братья умирали!»

И умереть мы обещали,

И клятву верности сдержали

Мы в Бородинский бой.

Ну ж, был денек! Сквозь дым летучий

Французы двигались, как тучи,

И все на наш редут:

Уланы с пестрыми значками,

Драгуны с конскими хвостами,

Все промелькнули перед нами,

Все побывали тут.

Вам не видать таких сражений!..

Носились знамена, как тени;

В дыму огонь блестел;

Звучал булат, картечь визжала,

Рука бойцов колоть устала,

И ядрам пролетать мешала

Гора кровавых тел.

Изведал враг в тот день немало,

Что значит русский бой удалый,

Наш рукопашный бой!..

Земля тряслась, как наши груди;

Смешались в кучу кони, люди,

И залпы тысячи орудий

Слились в протяжный вой...

Вот смерклось.

Были все готовы

Заутра бой затеять новый

И до конца стоять...

Вот затрещали барабаны –

И отступили басурманы.

Тогда считать мы стали раны, –

Товарищей считать...

Да, были люди в наше время,

Могучее, лихое племя,

Богатыри – не вы!

Плохая им досталась доля –

Немногие вернулись с поля:

Когда б на то не Божья воля –

Не отдали б Москвы!

(Лермонтов ).

34. Подвиг генерала Раевского

Знаменитое сражение при Дашковке, происходившее 11 июля 1812 года, между корпусом генерал-лейтенанта Раевского и французскими войсками, под начальством маршала Даву, ознаменовано достопамятным, геройским подвигом генерала Раевского. Русские войска должны были взять приступом две неприятельские батареи, занимавшие весьма сильные позиции. Несколько раз храбрые полки бросались в огонь, но принуждены были отступать с большим уроном; ядра и картечь, как градом, осыпали смельчаков, вырывая целые ряды. Тогда генерал Раевский, зная, насколько пример начальника одушевляет подчиненных, взял за руку двух своих сыновей, еще не достигших двадцатилетнего возраста, и пошел с ними впереди атакующей колонны на одну из батарей, говоря:

«Вперед, ребята, за царя и за отечество! Я и дети мои, которых я приношу ныне в жертву, откроем вам путь!» Войска с криком «ура» последовали за своим любимым вождем и батарея была взята. Но к общему сожалению, при этом отчаянном, кровопролитном приступе тяжело был ранен, пулей в грудь, один из сыновей генерала Раевского, семнадцатилетний юноша. Его перенесли в село Дашково, и там молодой герой скончался от раны. Его похоронили в ближайшем лесу. Несчастный отец, оплакивая кончину своего любимого сына, воздвиг над его прахом памятник. По окончании войны и до самой кончины своей Раевский по нескольку раз в год приезжал молиться над прахом погибшего героя, имея только утешением сознание, что исполнил свой долг, не щадя, для пользы отечества, ни жизни своей, ни жизни детей своих.

(Заимствов. из «Рассказ. о военных подвигах» изд. ред. журн. «Чтение для солдат»).

35. Подвиг подполковника Энгельгарта и коллежского

ассессора Шубина

I. Французы, заняв покинутый русскими разоренный Смоленск спешили заготовить хлеба и фуража для наполнения наскоро устроенных магазинов; но исполнить это было довольно затруднительно. Посылаемые для закупки хлеба комиссары ⁴⁷² и отряжаемые для фуражировки ⁴⁷³ команды или гибли под ударами русских, или возвращались избитые и израненные. Тогда неприятели вознамерились устрашить жителей казнями. Они захватили в плен двух помещиков, предводительствовавших вооруженными крестьянами и дворовыми людьми: отставного подполковника Энгельгарта и коллежского ассессора Шубина; привезли их в Смоленск и, посадив в Спасскую церковь под стражу, стали строго допрашивать. Энгельгарт, не колеблясь духом, отвечал: «Я русский подданный; я исполнил свой долг. Мы должны разить врага, дерзнувшего нарушить наше спокойствие и напасть на нашего государя. Оковы мои лишают меня теперь отрады мстить врагам моего отечества». Выслушав затем бестрепетно смертный приговор, он прибавил: «Вы не поработите Россию, вы сами погибнете ; а я благодарю Бога за то, что умираю как верный сын отечества.Ведите меня скоpеe к месту моего торжества». Враги предлагали ему жизнь и свободу, если он согласится вступить в их службу и присягнет Наполеону. Герой отвечал: «Свобода моя принадлежит Богу и русскому царю; русские дворяне умеют умирать за отечество и не привыкли быть рабами иноплеменника». Его отвезли в ров, близ разрушенных смоленских стен, и хотели завязать глаза. Отбросив платок, Энгельгарт сказал: «русский не боится смерти». Французы прострелили сначала ему ногу и опять старались поколебать его верность, обещая залечить рану, если он согласится на их предложение; но Энгельгарт остался непреклонен и пал под неприятельскими пулями за верность царю и отечеству.

II. Такой же участи подвергся и Шубин. Через год после того император Александр, находясь за границей, вспомнил заслугу Энгельгарта и Шубина и повелел наградить родных их, как следует по-царски. «Удостоверившись в истине», сказано было в Высочайшем указе Правительствующему Сенату, «Я поспешил воздать справедливый долг сим усердным сынам отечества, при бедном состоянии, не прельстившимся на искушение неприятельское , пребывшим непоколебимыми в привязанности к государству своему и пожертвовавшим жизнь за веру и верность». Государь повелел производить пенсии: брату Энгельгарта по 6 тысяч р.; племяннику его и племяннице по 3 тысячи руб., вдове Шубина по 10 тыс., матери по 6 тыс. и двум сестрам девицам по 3 тыс. ежегодно. Впоследствии, именно в 1835 году, по повелению Императора Николая Павловича, на месте казни Энгельгарта воздвигнуть чугунный памятник, с надписью: «Подполковнику Павлу Энгельгарту, умершему в 1812 г., за верность и любовь к отечеству».

(Заимствов. оттуда же.).

36. Савва Беляев

В 1812 году, в октябре французы подступили под Малоярославец; тут река Лужа, а на реке мост. Казаки подоспели со стороны города и сожгли мост, а сами отступили. Французы стали наводить понтоны ⁴⁷⁴ Работа кипела; все было тихо: ни пальбы, ни сопротивления; только стук раздавался, да клики и команда на вновь наводимом мосту. В городе войск не было; жители не ожидали так скоро неприятеля и не успели уйти; теперь же все стали выглядывать из-за углов и переулков на подходящие по ту сторону реки колонны и на работы французов. Мало-помалу народ сделался смелее, высыпал большими толпами на возвышенный берег реки и с любопытством смотрел на подступающего во множестве неприятеля. Тут стоял также и секретарь уездного суда Савва Беляев. – «А что», подумал он, «если разорить теперь плотину у мельницы, что стоит повыше этого моста, то французскому мосту не устоять! Ребята, кто за мной? – «Идем!» Выискались ребята посмелее, спустились с горы, и Беляев начал свою работу: поднял все заставки на плотине – вода хлынула; там стали ломать шлюз ⁴⁷⁵ , раскопали самую плотину, указав воде дорогу, и скоро плотины не стало: разнесло ее прорвавшейся водой. Пруд за мельницей был огромный, верст на семь, вода высока; она с такой силой понеслась на не неприятельский мост, что его в один миг как не бывало: понтоны разорвало; французы едва сами успели выскочить на берег, и вода вскоре залила всю окрестность, весь низменный берег, где расположились было французы, которые, таким образом, от сопротивления одного человека, Беляева, на этот раз в город не попали. Вот что значит патриотизм ⁴⁷⁶ во время войны!

37. Слуга царский и его жена

В 1812 году, Коломенской округи, пожилых лет крестьянин, Павел Петров, имевший двух женатых сыновей и внучат, возгорел желанием вступить в ряды воинов – поселян. Несмотря на все убеждения семейства своего, явился он к начальнику, набиравшему коломенское ополчение. «Хотя я стар», сказал он: «но рад умереть за землю русскую, за веру и за царя православного. Не смотрите на мои лета: верой и правдой постою против врагов». Начальник, похваляя его ycepдиe, убеждал однако, чтобы за старостью лет он остался дома. Но видя непреодолимую его ревность, согласился наконец принять его.

Уже ополченцам сказан был поход. Поручая себя Богу, радостно приготовились они на смертный подвиг. Крестьянин Павел Петров, благословив свое семейство, стал в ряды и отправился. Жена его Ксения Васильева, почти равных с ним лет, запаслась на дорогу чем могла, и пустилась за ним вслед; настигла его и сказала: «Сердце мое не утерпело; жаль мне стало тебя, нашего кормильца: пока велит Господь Бог, буду с тобой неразлучна»!

Без малейшего ропота, с твердостью и терпением делила она с мужем своим в походе все тягости, заготовляла для него все нужное, и от всего сердца радовалась, что хотя мало, но могла успокаивать того, с кем Бог велел ей жить и умереть. Непрестанные труды истощили силы этой крестьянки, оставившей дом, детей и внучат, чтобы только облегчить тягости престарелому мужу. К неутешной его скорби, она умерла на пути к Смоленску, оставив детям и внучатам примерь супружеской любви.

В награждение за ревность к службе государевой помещик уволил Павла Петрова от оброка и всех повинностей. В кругу детей и внучат Павел часто вспоминал жену и говорил: «Тоска, как камень, лежит на моем сердце: я думал, что она мне закроет глаза, а она не пожалела для меня жизни своей... Но да будет воля Божья! Господь Бог наградить ее в небесах»!

(Из писем Ф. Глинки).

38. Великая панихида

(1812 г.)

Не от ливня, не от града,

И залиты, и побиты,

Полегли хлеба на поле:

То под матушкой Москвою,

По долам и по равнинам,

Много храбрых ратей русских

И французских полчищ много

Ко сырой земле приникло,

Переколотых, побитых

Палашами и штыками,

И дождем и пуль, и ядер...

Дети матери великой,

Милой родины защита,

Доброму царю радельцы!

За любовь, за жертвы ваши,

Что вы душу положили

За народ свой и за землю,

В память вечную вам, братья,

Мы отпели панихиду,

И такую панихиду,

Что не видано на свете

И не слыхано доныне!...

Но за всех вас, славно павших,

Свеч у вас не доставало,

Воску вдоволь не хватало;

И под небом, храмом

Божьим,

Мы зажгли от всей России

Лишь одну свечу большую–

Матушку Москву родную,

Чтобы та свеча горела

Вам за упокой душевный,

А врагам на посрамленье!...

(Н. Щербина).

39. Из жизни императора Александра I

I. Проезжая в 1824 году через Екатеринославскую губернию, император Александр I-й остановился на одной станции пить чай. Пока ставили самовар, государь разговаривал со станционным смотрителем и, увидев у него на столе книгу Нового Завета, спросил:

– А часто ли ты заглядываешь в эту книгу?

– Постоянно читаю, ваше величество.

– Хорошо. Читай, читай, – заметил император. Будешь искать блага для души, – найдешь и земное счастье. А где ты остановился в последний раз?

– На евангелии св. Матфея, ваше величество.

Государь выслал зачем-то смотрителя и в его отсутствие проворно развернуть книгу, отыскал одну из страниц евангелия от Матфея и, положив в нее несколько ассигнаций ⁴⁷⁷ , закрыл книгу.

Прошло несколько недель. Возвращаясь обратно по той же дороге, государь узнал станцию и приказал остановиться.

– Здравствуй, старый знакомый, – сказал он, входя к смотрителю. А читал ли ты без меня свое Евангелие?

– Как же, ваше величество, ежедневно читал.

– И далеко дошел?

– До св. Луки.

– Посмотрим. Дай сюда книгу.

Государь развернул ее и нашел положенные им деньги на том же месте.

– Ложь – великий грех! – сказал он, вынув бумажки и, указав смотрителю на прикрытую ими страницу, прибавил: – Читай!

Смотритель с трепетом прочитал: «Ищите прежде всего царствия Божьего, а прочее приложится вам».

– Ты не искал царствия Божьего, – заметил государь, – а потому не достоин и царского приложения.

С этими словами он вышел, отдал деньги на бедных и уехал.

II. Император Александр с самой юности обнаруживал стремление к добру и спешил на помощь ближнему, не соображая ни средств своих, ни обстоятельств. Случилось ему услышать, что какой-то старик, иностранец, некогда служивший при Академии ⁴⁷⁸ , находится в крайней бедности, – он поспешно вынул 25 рублей и поторопился отослать их к бедному, хотя у него самого не оставалось более денег. В другой раз, узнал он, что один из штукатуров, работавших у дворца, упал с лесов и сильно расшибся: отправить его в больницу, послать к нему своего лейб-медика, приказать хирургу ⁴⁷⁹ пользовать его, дать на все это деньги, подарить больному некоторую сумму, постель, свою простыню, – было для него делом одной минуты. Мало этого, – он справлялся и заботился о больном каждый день, пока тот не выздоровел, скрывая от всех свой поступок, «который – как он сам выразился – считал долгом человечества, к чему всякий непременно обязан».

III. Человеколюбивый поступок императора Александра I Благословенного. Это было в 1823 г. в Петербурге, под вечер, в зимнюю и довольно ненастную пору на набережной Мойки. Тут у портомойни какая-то баба–прачка тащила на взвоз салазки с вымытым мокрым бельем. Белье, разумеется, было тяжелое, и прачка чуть его могла тащить; а как довезла до взвоза, по которому надо подниматься на набережную, – тут и началась для нее настоящая мука, потому что по этому взвозу водовозы таскали кадки с водой, которая плескалась и до того ровно облила весь взвоз, что он обледенел, осклиз, и подняться по нем было чрезвычайно трудно, особенно с тяжестью. Бедная баба с своими салазками, в обмерзших сапогах, карабкалась, карабкалась, и едва дотягивала до половины, как ноги ее в обмерзшей обуви скользили и она опять съезжала вниз. Досада ее брала, и она стала горько плакать, чему некоторые редкие в этом месте Мойки прохожиe имели жестокость смеяться вместо того, чтобы, схватив салазки за веревку, помочь бедняге выйти из беды.

Из числа проходивших тут в эту пору были два кадета ⁴⁸⁰ лет 14–15, в полной своей кадетской форме при киверах ⁴⁸¹ , тесаках и в шинелях в рукава, да только без отпускных билетов, потому что они тайком ушли из корпуса в гости к какому-то двоюродному братцу, балованному бабушкину внучку. Мальчики также поглядели на неудачное карабканье прачки и также имели глупость и малодушие посмеяться над ее горем. Но в это самое время они издали, не взирая на снежную заметь и легкий туман, привычным кадетским глазом завидели вдали императора Александра Павловича, ежедневно прогуливавшегося, несмотря ни на какую погоду. Зная свою провинность и опасаясь попасться на глаза государю, – кадетики юркнули с быстротой молнии в полузапертые ворота какого-то дома, и оттуда, невидимые, стали наблюдать.

Император остановился против взвоза и стал осматриваться – нет ли свидетелей того, что он намеревался сделать. Убедись, что на набережной ни души и не подозревая двух мальчуганов в кадетских шинелях и киверах, спрятавшихся тут, он мгновенно сбросил на гранитный парапет ⁴⁸² свою ваточную шинель и в одном семеновском мундире поспешил на помощь прачке, взял из ее рук веревку салазок, перекинул через плечо и, согнувшись, шибко взвез салазки с бельем на тротуар.

– Дай Бог здоровья твоему благородию! – кричала ему снизу поднимавшаяся баба, очевидно, принявшая его за простого офицера.

– Хорошо, матушка, хорошо, – буду здоров! – отвечал он и, накинув шинель, скоро пошел своей дорогой, вероятно спеша согреться.

IV. В 1813 году, во время пребывания в Дрездене, государь, по обыкновению, совершал свои прогулки по городу пешком, один, без всякой свиты. Одна крестьянка, увидев его прогуливающимся таким образом, в изумлении сказала: – «Смотрите ка! ведь это русский император идет один! Право, видно, у него чистая совесть».

V. В 1816 году, находясь в Kиевe, император Александр послал сказать известному в то время по святости своей жизни схимнику Bacсиану, что вечером в восемь часов его намерен посетить князь Волконский. В назначенный час ожидаемый гость тихо вошел в келью слепого старца и стал говорить с ним. Вассиан спросил гостя: женат ли он? имеет ли детей? давно ли служит государю? – «Благодарение Господу Богу, продолжал схимник, – что государь удостоил и Киев и Лавру своим посещением. Он вчера в Лавре всех обрадовал своим благочестием и своей кротостью».

– Да он здесь, сказал посетитель.

– В Kиевe? спросил Вассиан.

– Он у вас, отвечал Александр, – благословите меня! Еще в Петербурге я наслышался о вас и пришел поговорить с вами; благословите меня!

Baccиан хотел поклониться в ноги царю, но Александр не допустил его до этого, поцеловал его руку, говоря:

– Поклонение принадлежит одному Богу. Я человек, как и прочиe, и христианин, исповедуйте меня и притом как всех, как вообще духовных сынов своих.

После исповеди и долгой беседы, государь пожелал знать, кто в Лавре более других заслуживает внимания, и когда схимник назвал наместника иеромонaxa Антония, приказал послушнику позвать наместника, будто бы к князю Волконскому, ожидающему его у Baccианa. Когда же Антоний, узнав государя, хотел отдать ему должную честь, Александр удержал его, сказав:

– Благословите, как священник и обходитесь со мной как с простым поклонником, пришедшим в сию обитель искать путей к спасению, потому что все дела мои и вся слава принадлежит не мне, а имени Божьему, научившему меня познавать истинное величие.

Только в полночь государь вышел от Baccианa, запретив наместнику провожать себя, а на другой день послал ему и Вассиану по бриллиантовому кресту.

VI. Во время одного путешествия императору Александру Павловичу вздумалось пройтись пешком, как он часто это делал; он вышел из экипажа с постоянным своим спутником, князем Петром Михайловичем Волконским. Экипажу же велено было ехать сзади шажком, а они пошли вперед по дороге. В полуверсте от дороги виднелась деревенька малороссийская. Государь зашел в крестьянскую хату-мазанку, отличавшуюся, как и все хохлацкие хатки, примерной чистотой и опрятностью, о которых рачительно заботятся домовитые хозяюшки-хохлачки. Государю захотелось, увидев по близости ключ студеной воды, напиться. Хозяйка была старушка-вдова. В избушке, несмотря на крестьянскую бедность, во всем был порядок, везде чистота: пол хоть и земляной, доведен старанием до цельности черепка, печь расписана разными цветными глинами; образа убраны были живыми цветами: все веяло свежестью и манило к отдыху. Государь сел на небольшой лавке у стола и попросил пить. Хозяйка подала только что принесенной ей ключевой воды и, подавая, сказала радушное малороссийское приветствие: «здоровы пейте»! – Когда государь и князь Волконский, простясь с хозяйкой, уходили, последний, отдавая ей синюю (пятирублевку) ассигнацию, сказал:

– Ну, помни, тетушка, у тебя царь был сегодня в гостях и угощался твоей водой.

– Царь, сам царь! только и могла вымолвить старуха, и долго, долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду, а потом, вбежав в избу, очертила место на скамейке, где сидел государь, мелом, а очертив, взяла буравчик – и ну сверлить на том месте дырочки, и набила в эти дырочки колышков. С тех пор она никому не позволяла сидеть на том месте.

– Это место святое! Тут сам царь, сам Александр Павлович сидел, говорила она простодушно, и такой запрет налагала она до самой своей смерти.

(Из журн. «Досуг и Дело», «Ист. царствов. Александра Благослов.» Богдановича и др. источн.).

40. Оборона Севастополя ⁴⁸³

I. Турки издавна владеют ключами от Гроба Господня в Иepусалиме и делают притеснения православным поклонникам. Издавна, со времени взятия Константинополя (1453), турки угнетают православных славян, живущих в пределах Турции. Покойный император Николай I вступился за права своих единоверцев и единоплеменников.

Началась война с турками. Турецкий флот почти был уничтожен при Синопе Нахимовым (18-го ноября 1853 г.). Но за турок заступились французы, англичане. Огромный союзный флот пристал 2-го сентября 1854 г. к берегам Крыма, близ Евпатории, и высадил многочисленную армию. Наши войска, малочисленные, сравнительно с неприятельскими, встретили врагов близ реки Альмы, в 30 верстах от Севастополя, и должны были отступить. При этом, чтобы преградить путь неприятельскому флоту в Севастопольскую бухту, при входе в нее, было затоплено несколько кораблей.

Тогда неприятели отправились на южную сторону Севастополя, и, не решаясь напасть на город вдруг, штурмом – повели правильную осаду с сухого пути, откуда Севастополь, как город приморский, был беззащитен, так как все укрепления и батареи находились со стороны моря и обстреливали вход в бухту.

II. При таком беззащитном положении, город легко мог сделаться добычей сильного врага. Но храбрые черноморские моряки решились лечь костьми, а не отдавать горячо любимый город: со слезами топят дорогие свои корабли, перетаскивают с кораблей пушки на берег и вооружают ими батареи; из моряков перерождаются в пехотинцев и, под начальством своих адмиралов: Корнилова, Нахимова, Истомина и др., совершают беспримерные подвиги. В виду неприятеля началось укрепление Севастополя под руководством искусного инженера Тотлебена. Вокруг всего города, на окружающих его холмах, копались рвы, насыпались валы; валы покрывались и обставлялись мешками с песком, корзинами с землей, плетушками с каменьями. Все люди и вещи, находившиеся в городе, были употреблены на защиту. Фургоны, телеги и всякиe частные экипажи возили на батареи землю, снаряды; с рассвета до поздней ночи, 5–6 тысяч человек неутомимо работали по оборонительной линии. Другие продолжали работу и ночью, при свете факелов и фонарей, работали дружно, весело. Те, которые не принадлежали к военному сословию, составили из себя стражу для содержания караулов и ночных обходов; другие же помогали войскам на батареях. Даже девицы, женщины и дети оказывали посильную помощь. За неимением корзин и тачек, носили землю для насыпей в подолах. Одна батарея насыпана была одними женщинами и до конца осады сохранила название Девичьей .Арестанты, выпущенные из тюрем, не воспользовались свободой, а испросили себе позволение принять участие в общей работе.

Таким образом вокруг Севастополя, на протяжении 8 верст, явилась цепь укреплений или земляных окопов и насыпей, уставленных пушками и соединенных траншеями (рвами в рост человека с небольшим валом, по которым могли бы безопасно переходить солдаты с одного укрепления на другое). На более возвышенных местах устроены были бастионы, т.е. четырехсторонние земляные укрепления, с высоким валом и глубоким рвом впереди; за валом помещаются на дощатых помостах (платформах) пушки, концы которых выглядывают из прорезов (амбразур) в этом валу. В средине бастиона обыкновенно находились пороховые погреба, землянки (блиндажи), поперечные стенки для защиты (траверсы).

На севастопольской оборонительной линии главных бастионов было семь: четыре – 1, 2, 3 и Малахов курган – защищали южную бухту и Корабельную сторону с адмиралтейством, а три: 4, 5 и 6 – город. Между бастионами было много промежуточных батарей, т.е. мелких земляных укреплений. Ближайшим к городу бастионом был четвертый, а, по своему высокому положению на всей линии, Малахов курган представлял самое выгодное место для обороны. Им воспользовались защитники отлично: на кургане поставлено было 63 орудия, так что он имел вид небольшой отдельной крепости. Необходимо было укрепить курган еще и потому, что он защищал собой бухту с судами и адмиралтейскими постройками, которые как-раз находились сзади него.

III. Против наших укреплений неприятели возвели свои, и – началась знаменитая в летописях миpa Севастопольская осада и беспримерная Севастопольская оборона, длившаяся 11 месяцев (с 12-го сентября 1854 по 27-е августа 1855 годов). Но каждый месяц этой обороны, в силу огромности подъятых в это время трудов и геройских подвигов, по причине громадности опасностей и утрат, понесенных нашим славным воинством, Высочайше повелено считать за год.

В продолжении этих 11 месяцев – годов произошло четыре генеральных сражения: при Альме – 8-го сентября, при Балаклаве – 12-го октября, Инкерманское – 24-го октября 1854 и на Черной речке 4-го августа 1855 г., и множество вылазок, которые стоят настоящих сражений. Защитники Севастополя выдержали шесть страшных опустошительных бомбардирований, три общих штурма или приступа... В эти 11 месяцев брошено врагами в многострадальный город 2.128.000 штук метательных снарядов, истрачено 330.000 пудов пороху и бессчетное множество пуль. Вой происходил на земле и под землей, – в минных ⁴⁸⁴ галереях и подкопах. Сильный враг стоял лицом к лицу лишь на расстоянии 70 сажен от наших бастионов. Три наших укрепления (Камчатский, Селенгинский и Волынский редуты) по причине ужасного огня, который на них был направлен и который они мужественно выносили, прозваны были «тремя отроками в пещи»... Малахов курган, в последние месяцы осады, пехотинцы называли «бойней», моряки – «толчеей»... Сколько на этой бойне пало жертв любви к родине, сколько смолото людей в этой огненной толчее!! Бывали дни, когда люди падали не сотнями, а тысячами, десятками тысяч! Бородинский бой – замечательный в истории войн. Немного было до 1812 года таких сражений, когда –

В дыму огонь блестел;

Звучал булат, картечь визжала,

Рука бойцов колоть устала,

И ядрам пролетать мешала

Гора кровавых тел.

Представьте себе, что не день, а 349 дней длится такой бой, что земля тряслась, и залпы тысячи орудий слились в протяжный вой... Оборонителей Севастополя не страшил ни адский огонь, ни сыпавшийся на них чугунный град; презрение к выстрелам они выразили в различных прозвищах: пули на их языке были «мухи», ядра – «галки», картечь – «картошка», бомба – «жеребец»... Не перечислишь всех подвигов доблести, совершенных храбрыми защитниками Севастополя. Между Севастопольскими героями были даже дети! Хоть через 11 месяцев и пал Севастополь, потому что «и для героев есть невозможное», по словам государя, но в эти 349 дней –

«Изведал враг не мало,

Что значит русский бой удалый –

Наш рукопашный бой!»

Севастопольцы смело и с гордостью могут сказать:

Да, были люди в наше время –

Могучее, лихое племя –

Богатыри!...

Плохая им досталась доля:

Немногие вернулись с поля...

(Из «Родины» Радонежского).

41. Севастополь в 1854 и 1855 г.

I. Если вы в первый раз въезжаете в Севастополь, то напрасно вы будете искать хотя на одном лице следов суетливости, растерянности или даже готовности к смерти, решимости, – ничего этого нет: вы видите людей, спокойно занятых будничным делом. Но сходите на бастионы ⁴⁸⁵ , посмотрите защитников Севастополя на самом месте защиты, или, лучше, зайдите прямо в дом, бывший прежде Севастопольским Собранием и на крыльце которого стоят солдаты с носилками, – вы увидите там защитников Севастополя, увидите там ужасные, грустные, великие, изумительные, возвышающие душу зрелища.

Вы входите в большую залу Собрания. Только что вы отворили дверь, вид и запах 40 или 50 самых тяжелораненых больных, одних на койках, большей же части на полу, вдруг поражает вас. Не верьте чувству, которое удерживает вас на пороге залы – это дурное чувство; идите вперед, не стыдитесь того, что вы как будто пришли смотреть на страдальцев, не стыдитесь подойти и поговорить с ними: несчастные любят видеть человеческое сочувствующее лицо, любят рассказать про свои страдания и услышать слова любви и участия. Вы проходите посредине постелей и ищете лицо менее строгое и страдающее, к которому вы решитесь подойти, чтобы побеседовать.

– Ты куда ранен? спрашиваете вы нерешительно и робко у одного старого, исхудалого солдата, который, сидя на койке, следит за вами добродушным взглядом и как будто приглашает подойти к себе. Я говорю: «робко спрашиваете», потому что страдания, кроме глубокого сочувствия, внушают почему-то страх оскорбить и высокое уважение к тому, кто переносит их.

– В ногу, отвечает солдат; но в это самое время вы сами замечаете по складкам одеяла, что у него ноги нет выше колена. – Слава Богу, теперь, прибавляет он: – на выписку хочу.

– А давно ты уже ранен?

– Да вот шестая неделя пошла, ваше благородие!

– Что же болит у тебя теперь?

– Нет, теперь не болит ничего; только как будто в икре ноет, когда непогода, а то ничего.

– Как же ты был ранен?

– На 5-м бастионе, ваше благородие, как первая бандировка ⁴⁸⁶ была: навел пушку, стал отходить, эдаким манером, к другой амбразуре ⁴⁸⁷ , как он ⁴⁸⁸ ударит меня по ноге, ровно как в яму оступился, – глядь, а ноги нет.

– Неужели больно не было в эту первую минуту?

– Ничего; только как горячим чем меня пхнуло в ногу.

– Ну, а потом?

– И потом ничего; только как кожу натягивать стали, так саднило как будто. Оно, первое дело, ваше благородие – не думать ничего; как не думаешь, оно тебе и ничего. Все больше от того, что думает человек.

В это время к вам подходит женщина в сереньком полосатом платье и повязанная черным платком; она вмешивается в ваш разговор с матросом и начинает рассказывать про него, про его страдания, про отчаянное положение, в котором он был четыре недели, про то, как быв ранен, остановил носилки, с тем, чтобы посмотреть на залп нашей батареи, как великие князья говорили с ним и пожаловали ему 25 рублей, и как он сказал им, что он опять хочет на бастион, с тем, чтобы учить молодых, ежели уже сам работать не может. Говоря все это одним духом, женщина эта смотрит то на вас, то на матроса, который, отвернувшись и как будто не слушая ее, щиплет у себя на подушке корпию, и глаза ее блестят каким-то особенным восторгом.

– Это хозяйка моя, ваше благородие! замечает вам матрос с таким выражением, как будто говорит: «уж вы ее извините. Известно, бабье дело – глупые слова говорит».

– Ну, дай Бог тебе поскорее поправиться, говорите вы ему и останавливаетесь перед другим больным, который лежит на полу и, как кажется, в нестерпимых страданиях ожидает смерти.

Это белокурый, с пухлым и бледным лицом человек. Он лежит навзничь, закинув назад левую руку, в положении, выражающем жестокое страдание. Сухой открытый рот с трудом выпускает хрипящее дыхание; голубые оловянные глаза закачены кверху, и из подбившегося одеяла высунут остаток правой руки, обвернутый бинтами. Тяжелый запах мертвого тела сильнее поражает вас, и пожирающий внутренний жар, проникающий все члены страдальца, проникает как будто и вас.

– Что, он без памяти? спрашиваете вы у женщины, которая идет за вами и ласково, как на родного, смотрит на вас.

– Нет еще, слышит, да очень плох, прибавляет она шепотом. – Я его нынче чаем поила; что же, хоть и чужой, все надо жалость иметь, – так уж не пил почти.

– Как ты себя чувствуешь? спрашиваете вы его.

Раненый поворачивает зрачки на ваш голос, но не видит и не понимает вас.

– Усердце гхорить (т.е. чувствую жар около сердца).

Немного далее вы видите старого солдата, который переменяет белье. Лицо и тело его какого-то коричневого цвета и худы, как скелет. Руки у него совсем нет: она вылущена в плече. Он сидит бодро, он поправился.

С другой стороны, вы увидите на койке страдальческое бледное и нежное лицо женщины, на котором играет во всю щеку горячечный румянец.

– Это нашу матроску 5-го числа в ногу задало бомбой ⁴⁸⁹ , скажет вам ваша путеводительница: она мужу на бастион обедать носила.

Что ж, отрезали?

– Выше колена отрезали.

II. Теперь пройдите в дверь налево: в той комнате делают перевязки и операции (oперацией называется отрезание больных или пораненных частей тела). Вы увидите там докторов с окровавленными по локти руками и бледными, угрюмыми лицами, занятых около койки, на которой, с открытыми глазами и говоря, как в бреду, бессмысленные, иногда простые и трогательные слова, лежит раненый. Доктора заняты отвратительным, но благодетельным делом. Вы увидите, как острый кривой нож входит в белое, здоровое тело, – увидите, как с ужасным, раздирающим криком и проклятиями раненый вдруг приходит в чувство, – увидите, как фельдшер бросит в угол отрезанную руку, – увидите, как на носилках лежит, в той же комнате, другой раненый и, глядя на операцию товарища, корчится и стонет, не только от боли, сколько от страданий ожидания, – увидите ужасные, потрясающие душу зрелища.

Выходя из этого дома страдания, вы непременно испытаете отрадное чувство, полнее вдохнете в себя свежий воздух, почувствуете удовольствие в сознании своего здоровья, но вместе с тем, в созерцании этих страданий, почерпнете сознание своего ничтожества и спокойно, без нерешимости, войдете на бастионы...

«Что значит смерть и страдания такого ничтожного червяка, как я, в сравнении с столькими смертями и столькими страданиями?.

Навстречу попадутся вам, может быть, из церкви похороны какого-нибудь офицера, с розовым гробом и музыкой и развевающимися хоругвями; до слуха вашего долетят, может быть, звуки стрельбы с бастионов.

Пройдя церковь и баррикаду ⁴⁹⁰ , вы войдете в самую оживленную внутренней жизнью часть города. С обеих сторон – вывески лавок, трактиров. Купцы, женщины в шляпках и платочках, щеголеватые офицеры – все говорит вам о твердости духа, самоуверенности, безопасности жителей.

(Гр. Л. Толстой).

42. Рассказы об императоре Николае Павловиче

I. Во время крымской войны император Николай был очень занят, так что ни одной ночи не спал спокойно, а иные напролет просиживал. Но за этими занятиями он не забывал первого долга христианина, долга молитвы. Однажды (рассказывал его камердинер) государь, умывшись поутру, стал молиться Богу; камердинер его дожидался в другой комнате, когда он его позовет; проходит 15 минут – все еще тихо в кабинете; еще пять, еще несколько минут, наконец, камердинер, видя, что уже почти полчаса прошло, в беспокойстве тихонько отворяет дверь и видит, что государь, как стоял на коленях перед образом и земно поклонясь, так и заснул. В первую минуту камердинер так испугался, что потихоньку позвал людей, и, с осторожностью подойдя к царю, стал его будить. Государь проснулся, перекрестился и сказал: – «Как я устал! Даже на молитве заснул!»

II. Петербургское народонаселение, рассказывает поэт Жуковский, испуганное распоряжениями, принятыми по необходимости для того, чтобы остановить развитие холеры, а может быть и настроенное некоторыми злонамеренными людьми и, во всяком случае, побуждаемое варварским невежеством, произвело мятеж в Петербурге. Кричали об отраве, обвиняли докторов, что они хотели воспользоваться Бог знает чем. Напоследок на одной из Петербургских площадей собралась толпа человек тысяч в 5 или 6. Кидаются в одну больницу, находят там несчастного доктора в то время, как он подавал помощь умиравшему от холеры. Его убивают, больница опустошена; больных разносят с их постелями по разным домам, откуда они поступили в больницу. Полиция ничего не может сделать против мятежа: но появляются строевые войска – и сходбище рассеяно. Весь Петербург в тревоге: беспокойство овладевает жителями; ждут общего восстания. Извещенный о положении дел император решается ехать в Петербург. Он отплывает из Петергофа на пароходе. Он прибыл. Зловещие донесения встречают его. Он садится в коляску и направляется по самым многолюдным улицам, прямо к тому месту, которое накануне было театром беспорядков. Бесчисленная толпа бежит за ним; несколько раз он останавливается для разговора с теми, кто теснился вокруг самой его коляски. Наконец, доехав до площади, он останавливается возле церкви, окруженный толпой от 20-ти до 35-ти тысяч человек. Тогда он встает: представьте себе эту прекрасную фигуру, этот громкий и звучный голос, этот внушающий и строгий вид, и эту толпу, накануне столь мятежную, столь сильную в своей смуте, а теперь столь спокойную, столь покоренную присутствием самодержавного величия и магическим обаянием геройской отваги. Вот слова, им произнесенные: «Венчаясь на царство, я поклялся поддерживать порядок и законы. Я исполню мою присягу. Я добр для добрых: они всегда найдут во мне друга и отца; но горе злонамеренным: у меня есть против них оружие! Я не боюсь вас: вам меня бояться! Нам послано великое испытание – зараза. Надо было принять меры, дабы остановить ее распространение. Все эти меры приняты по моим повелениям; стало быть, вы жалуетесь на меня. Ну, вот я здесь! и я приказываю вам повиноваться. Вы, отцы семейств, люди смирные; я вам верю и убежден, что вы всегда прежде других уговорите людей несведущих и образумите мятежников. Но горе тем, кто позволяет себе противиться моим повелениям! К ним не будет никакой жалости! Теперь расходитесь. В городе зараза. Вредно собираться толпами. Но наперед следует примириться с Богом. Если вы оскорбили меня вашим непослушанием, то еще больше оскорбили Бога преступлением: совершено было убийство; невинная кровь пролита. Молитесь Богу, чтобы Он вас простил». При этих словах, он обнажил голову, обернулся к церкви и перекрестился. Тогда вся толпа, по невольному движению, пала ниц с молитвенными возгласами. Император уезжает, народ тихо расходится, наставленный и проникнутый сознанием своего проступка.

(Жуковский).

43. Дедушка Крылов

I. Дедушку Крылова звали Иваном Андреевичем. Родился он не в Петербурге, а в Москве, слишком сто лет тому назад. Отец его был военный и служил сперва в Москве, а потом в Оренбурге, и наконец переехал в Тверь, где поступил на службу по гражданской части. Ивану Андреевичу было всего 11 лет, когда отец его умер, оставив его с матерью в крайней бедности; кроме сундука с книгами, после отца почти ничего не осталось, и несчастная вдова только с трудом могла прокормить себя и сына.

Мать Ивана Андреевича была женщина очень добрая, и он любил ее всем сердцем. Марья Алексеевна – так звали ее – сама учила своего Ванюшу читать и писать по-русски, да нашелся добрый человек, который научил его читать и по-французски. За каждый хорошо выученный урок мать давала ему по нескольку копеек, а он копил эти деньги и покупал на них самые необходимые вещи, как-то: сапоги, шапку и т.п. В свободное время он часто ходил гулять и с особенным удовольствием посещал народные сборища, торговый площади, качели и кулачные бои, вмешивался в толпу и с жадностью прислушивался к разговору простолюдинов; нередко сиживал он по целым часам на берегу Волги и слушал, что и как говорят собиравшиеся тут из разных месть рабочие. Тут-то он и научился тому выразительному и чисто русскому языку, которым отличаются все его басни. Но самым любимым занятием его было чтение, и он перечитал все книги, которые остались от отца; особенно же ему нравились вымыслы о волшебниках, которых часто выводили на сцену ⁴⁹¹ в старинных комедиях. ⁴⁹² Подобные пьесы ⁴⁹³ до того занимали его, что он почувствовал охоту сам сочинить что-нибудь в этом роде, и действительно написал целую оперу ⁴⁹⁴ под названием Кофейница. В этой опере представлена женщина, которая ворожит на кофе. Ему тогда было только 14 лет.

II. Ничему еще порядочно не научился Иван Андреевич, как ему уже пришлось поступить на службу; матери одной слишком трудно было зарабатывать хлеб, и потому он должен был помогать ей. Но жалованье ему дали такое маленькое, что оно никак не могло улучшить их положения. Тогда мать решилась ехать в Петербург, чтобы хлопотать о пенсии ⁴⁹⁵ по службе мужа. Сына она взяла с собой. В Петербурге Ивану Андреевичу удалось продать свое сочинение «Кофейница» одному книгопродавцу за 60 рублей, и на эти деньги он купил себе французских книг. Это были большей частью все пьесы для игры на театре ⁴⁹⁶ , к которому Иван Андреевич сильно пристрастился. Вскоре за тем он поступил на службу и в свободное время стал писать театральные пьесы, из которых некоторые потом были играны на театре. Но все его сочинения, написанные в молодости, были вовсе не так хороши, как впоследствии его басни. Это оттого, что Иван Андреевич сам должен был до всего доходить, сам всему учиться. У него не было хороших учителей, и потому он потратил много времени на чтение бесполезных книг; не с кем было посоветоваться о выборе их. Мать ему в этом помочь не могла, потому что сама была не ученая; да к тому же она скоро умерла, и Иван Андреевич на 21 году своей жизни остался совершенно один. Долго еще он писал пьесы для театра и разные мелкие стихотворения.

III. Мать Ивана Андреевича, как я уже сказал, была женщина очень хорошая, и сына своего тоже научила быть хорошим, добрым и честным; а между тем Иван Андреевич, то и дело, встречался с людьми, которые вовсе не были такими, каким мать его научила быть. Одни из них часто лгали, другие хитрили, третьи брались не за свое дело, многие ссорились из-за пустяков, многие были недовольны тем, что имели, и т.д. Все это видел Иван Андреевич; жаль ему стало этих людей, и ему захотелось исправить их, помочь им быть правдивыми, честными, миролюбивыми и довольными. А как помочь? Сказать им прямо, что они поступают дурно, – они могут обидеться; а обижать он никого не хотел. Да, пожалуй, и не исправятся, а останутся такими же, какими были. Надо было так устроить, чтобы люди сами видели, как смешны они бывают, когда делают какие-нибудь глупости, и как худо жить на свете тем, кто думает только о себе и не заботится вовсе о других. Думал он так, да как-то раз и случилось ему прочесть басни одного французского писателя. Они ему очень понравились; он перевел несколько басен на русский язык и показал свой перевод друзьям. Те похвалили перевод и советовали Ивану Андреевичу продолжать эту работу. Он перевел еще несколько басен, а за тем попробовал и сам сочинить, и его собственные басни вышли еще лучше переводных. Теперь он понял, каким образом он может учить людей и показывать им все их недостатки. Рассказывая про хитрых и льстивых лисиц, глупых обезьян, жадных волков и т.д., говорящих и действующих совершенно так, как люди, он этим не только никого не обижал, но и доставлял еще всем удовольствие; а между тем, читая эти живые и забавные рассказы, всякий понимал, что тут дело идет вовсе не об этих животных, а о похожих на них людях. В это время Ивану Андреевичу было около сорока лет. С этих пор он уже не сочинял более пьес для театра, а стал писать одни только басни; и так как он прожил еще около сорока лет, то и успел написать их более двух сот. Этим он принес людям большую пользу. Все читали его басни, все восхищались ими, а дети в школе и дома заучивали их наизусть; всем они были понятны: и знатным, и простым людям, и взрослым, и детям, всех они учили уму-разуму. В Петербурге личность Ивана Андреевича сделалась до того известной, что, когда он шел по улице, матери показывали его детям, говоря: «Смотрите, вот идет дедушка Крылов, который написал столько прелестных басен».

Иван Андреевич умер в 1844 году, прожив 76 лет, а по другим известиям – ровно 80 лет.

(Из второй учебной книги Паульсона ).

44. Александр Сергеевич Пушкин

(Род. в 1799 г., ум. в 1837 г.)

«И долго буду я народу тем любезен,

Что чувства добрые в нем лирой пробуждай,

Что прелестью живой стихов я был полезен

И милость к падшим призывал»

(Памятник, ст. Пушкина).

I. Родина Пушкина – Москва; в ней он получил воспитание и первоначальное образование. Отец Пушкина принадлежал к высшему московскому обществу и для своего времени был человек хорошо образованный, хотя это образование было чисто светское: он отлично владел французским языком, даже писал на нем стихи, был известен в обществе, как веселый и остроумный собеседник, и славился искусством выразительного чтения.

Как человек светский, отец Пушкина хотел дать и сыну такое образование, какое было принято в богатых домах: светское – французское. И вот Пушкин попадает в руки гувернанток ⁴⁹⁷ и гувернеров – французов. При их настойчивости он быстро сделал навык во французском языке. Но занятия научными предметами и при многих учителях, вследствие лености ученика, не сопровождались блестящими успехами. Каким же образом Пушкин приобрел многосторонние знания, без которых трудно сделаться хорошим литератором? Дело в том, что Пушкин плохо занимался только тем, чем его заставляли заниматься; но в нем была сильная любознательность, и он вознаграждал себя чтением. Кроме того, достигнув лет, когда человек располагает сам своими действиями, он неутомимо трудился над самообразованием: он учился всю свою жизнь.

Изучая все уроки на французском языке, слыша вокруг себя французскую речь, Пушкин рано освоился с этим языком, и когда в нем пробудилась страсть к чтению, которую поощрял отец, сам читая иногда детям лучшие литературные произведения, – Пушкин естественно взялся за книги французские. В чтении он не имел недостатка: отец его, отлично знавший французскую литературу, имел хорошую библиотеку французских писателей. Будущий поэт забирался в эту библиотеку и проводил в ней по нескольку часов и даже целые ночи, читая все без разбора.

II. К счастью, французское влияние ⁴⁹⁸ ослаблялось влиянием старой няни Пушкина, Арины Родионовны, под ближайшим надзором которой он развивался в эти годы детства. Эта простая женщина как нельзя короче знала весь русский сказочный мир и передавала его чрезвычайно оригинально: (т.е. своеобразно) поговорки, пословицы и присказки не сходили у ней с языка. Большую часть народных былин и песен, которых Пушкин знал очень много, он слышал от Арины Родионовны. Можно сказать, что ее рассказам и песням он обязан знакомству с лучшими образцами народной речи и развитию фантазии ⁴⁹⁹ народными образами. Добродушная и ворчливая, нежно расположенная и притворно строгая, она оставила в сердце нашего поэта неизгладимые воспоминания. Он любил ее родственною, неизменною любовью и в годы славы и возмужалости беседовал с ней по целым часам и увековечил потом память о ней многими прекрасными стихами.

III. Когда Пушкину исполнилось 12 лет, в это время около Петербурга только что открылось учебное заведение «Царскосельский Лицей», имевшее задачей образование юношества, предназначенного к важным должностям государственной службы, и Пушкин был отдан в лицей. Учебная жизнь Пушкина была так же блестяща, как и дома; в лицее, как и дома, он не утомлял себя усидчивыми занятиями, не напрягал своего внимания.

Годы, проведенные Пушкиным в лицее, остались навсегда лучшими годами его жизни; в лицее он встретил друзей, которые имели на него хорошее влияние; в лицее впервые развернулись основные черты его характера: обнаружилось любящее и доверчивое его сердце, расположение к насмешке; в лицее развился и его поэтический талант под влиянием литературной обстановки: литература ⁵⁰⁰ в лицее была любимым предметом и занятием в свободное время.

В первые годы лицейской жизни Пушкин продолжал писать и по-прежнему – на французском языке. Но, под влиянием занятий русской литературой, Пушкин начал писать стихи на русском языке, сперва опять-таки в подражание французским писателям, а затем – уже и русским поэтам.

В непродолжительном времени стихи его начинают распространяться, и он делается известным, как диковинный мальчик, много обещающий в будущем. Впоследствии произведения, написанные в лицее, сделались известными под именем «лицейских».

IV. По выходе из лицея, Пушкин поступил на службу в иностранную коллегию, вошел в круг светской жизни и очутился среди тогдашних знаменитых писателей, которые приветствовали его восторженными похвалами.

Между тем за одно свободное стихотворение, где осмеивались важные лица, Пушкин был выслан из Петербурга на юг России, где пробыл четыре года. Это обстоятельство имело большое влияние на развитие его, как поэта. Удалившись от шумной столичной жизни, Пушкин имел много времени подумать о своем призвании и серьезно отнестись к своей задаче: в нем возбудилась жажда к учению, самообразование, поднялись вопросы, для решения которых требовалась привычка к размышлению и круг знаний, до сих пор у него не достававших. И вот он начинает собирать народные песни, легенды, читать и делать выписки из прочитанного. Кроме того пребывание на юге России дало Пушкину материал для его произведений. Суровые красоты Кавказа с его дикими, воинственными горцами, очаровательные виды Крыма – порождали в душе его новые образы и возбуждали чувство. Следствием этого явился целый ряд поэм. ⁵⁰¹ Большинство произведений Пушкина, написанных в это время, отличается грустным чувством, ибо Пушкин находился под влиянием Байрона, чрезвычайно грустного английского поэта.

V. Это влияниe прекращается с переселением Пушкина на родину – в село Михайловское, Псковской губернии. Здесь он поселился в одной из комнат запущенного дома и стал жить жизнью затворника, проводя время – днем за работой, а вечером в беседах со старухой-няней; только спустя некоторое время его стали посещать знакомые и друзья. Беседуя с Ариной Родионовной, Пушкин внимательно слушал ее рассказы, записывал их и тем самым вознаграждал, как сам говорит, недостатки французского воспитания. Живя в одиночестве, Пушкин получил еще большую возможность глубже сосредотачиваться и продолжать самообразование. Еще на юге он стал собирать книги, и теперь у него образовалась хорошая библиотека, которая оказывала немаловажную помощь в занятиях. Он усердно предается чтению, перечитывает по нескольку раз лучшие сочинения, делает заметки, наполняет тетради множеством выписок, свидетельствовавших о большой его начитанности, изучает Шекспира, английского драматического ⁵⁰² писателя, и русскую историю. Под влиянием истории Карамзина здесь создается одно из лучших произведений: «Борис Годунов». Вообще время, проведенное в Михайловском, богато поэтической деятельностью. Проведя около 3-х лет в деревне, Пушкин оставил Михайловское и с этого времени не имеет определенного место-пребывания: живет и в Петербурге, и в Москве, и в Михайловском, совершает поездку на Кавказ. И самая жизнь его в это время идет неровно: он то начинает жить светской жизнью, то оставляет общество и ищет успокоения в деревенской жизни; от полной беззаботности переходит к кипучей деятельности; наслаждения славой сменяются усталостью и разочарованием. Затем Пушкин женился и поселился почти на постоянное жительство в Петербурге, окружив себя знакомством. Пушкин благоговел к памяти Петра Великого. Он задумал написать историю этого государя. Изучая материалы для этого труда, в архиве (т.е. место хранения старинных рукописей) он случайно натолкнулся на бумаги о пугачевском бунте, которые и дали поэту канву для повести «Капитанская дочка» и навели на мысль написать «Историю пугачевского бунта». Желая ознакомиться с местом действия описываемых событий, Пушкин ездил в Казань и Оренбург.

Несколько лет Пушкин думал об издании журнала. И вот в 1836 году он стал издавать журнал «Современник». Но ему не суждено было долго быть издателем этого журнала. Светские сплетни, касавшиеся его семейной жизни, были причиной дуэли его с сыном голландского посланника Гекерна, на которой наш великий поэт был смертельно ранен; через два дня после дуэли он умер, 38 лет от роду, в пору самого блестящего развития своего таланта.

VI. Как человек, Пушкин отличался благородством, мягкостью и живостью. Он был весьма впечатлителен: каждое явлениe оставляло в нем глубокий след; он не любил изысканности, принужденности и утонченности. Его сердце располагало его к простоте и прямоте обращения с другими. Он был вполне русский человек. Истинно русский человек искренно верует в Бога; религиозность (т.е. набожность) составляет национальную (т.е. народную) нашу черту. Все наши великие писатели были весьма религиозны. Таков был и Пушкин.

Как писатель, Пушкин имеет громадное значение: он улучшил литературный язык, придал ему большую легкость и музыкальность, обогатил нашу литературу многими прекрасными произведениями, развил вкус публики и еще большую любовь к чтению.

(Извлеч. и сокращ. из соч. Павлова «Биографии русск. образц. Писателей».)

45. Царствование Императора Александра II

I. В 1818 году Их Императорские Высочества, Великий князь Николай Павлович и Великая княгиня Александра Феодоровна осчастливили Москву своим посещением. Здесь 17 апреля Господь даровал Им сына первенца, великого князя Александра. Василий Андреевич Жуковский, знаменитый поэт того времени, приветствовал это событие стихотворением, в котором замечательны следующие пророческие слова:

«Да встретит он обильный честью век;

Да славного участник славный будет!

Да на чреде высокой не забудет

Святейшего из званий: человек!»

Прошло семь лет. В 1825 году восшел на Bcepoccийский престол Николай Павлович, и первенец его провозглашен был Наследником престола. С самых юных лет великий князь Александр Николаевич находился под руководством наставников, которые были знамениты и своим разумом, и прекрасными качествами. Во главе их стоял Василий Андреевич Жуковский. Августейшиe родители цесаревича желали, чтобы наставники воспитали из него прежде всего доброго человека. Наставники находились с ним неотлучно; обучали его наукам, направляли его волю к добру для народа, над которым предназначено было ему царствовать. «Могущество государя», поучали они Августейшего воспитанника, «состоит в благоденствии его подданных». Они научили его жить только для народа; для блага всех себя позабывать. Доброта души цесаревича показалась с самых отроческих лет. Войдя в возраст, цесаревич отправился по России, для знакомства с своим народом. Объехал он почти всю Poccию, побывал даже в далекой Сибири.

II. 18 февраля 1855 года скончался император Николай Павлович. «Служи России! завещал он на смертном одре своему наследнику, – мне хотелось принять на себя все трудное, все тяжкое, оставить тебе царство мирное, устроенное, счастливое... Провидение судило иначе!» Страшные, тяжкие дни переживала Poccия, когда восшел на престол Александр Николаевич. Враги нападали на нее со всех сторон: с севера и востока, с запада и юга. Твердыни Севастополя, громимые пушками четырех соединенных царств, начали колебаться и наконец не выдержали. Но и неприятели не желали больше вести войну, так как они потеряли множество войска и потратили много денег. Вскоре заключен был мир. Государь видел, что Poccия нуждалась в мире. Он возвестил своим подданным, что для славы Poccии сделано достаточно, но что и для героев есть невозможное.

Окончив войну, император обратил особенное внимание на внутренняя дела России и совершил много разных преобразований. Первым и самым важным делом было освобождение крестьян от крепостной зависимости. Изстари, с самого начала русской земли, крестьяне считались людьми вольными. Некоторые из них имели собственную землю, но большая часть жили на чужой земле и рядились с вотчинником. Вотчинник отводил им землю, давал рабочую скотину и все, что нужно на хозяйство. За это крестьяне пахали на него пашню, косили луга, работали и всякую другую работу, которую по рядной записи порядились отбывать. Если житье крестьянам у вотчинника не нравилось, они отходили к другому. Сначала крестьяне переходили с одной земли на другую, когда хотели, а потом на это установился срок: они могли уходить только около Юрьева осеннего дня, покончив с хозяином все расчеты по уговору. При царе Борисе Годунове был издан указ, по которому крестьяне должны были оставаться на тех местах, на которых они в то время жили. С той поры крестьяне были прикреплены к земле и стали крепостными. Сначала крепостные не видели ничего худого, помещики давали землю, а крестьяне за это работали 2–3 дня в неделю на своих господ. Но чем дальше, крестьянам становилось все хуже и хуже. Дошло наконец до того, что помещики получили право продавать своих крестьян с землей и без земли, семьями и в одиночку. Нередко почти все шесть дней крестьяне должны были работать на помещиков. Крестьяне даже не могли сами собой жениться, ни распоряжаться своим добром и не находили себе защиты от самых жестоких притеснений; иногда они и пробовали жаловаться, да толку не было: суды были совсем не такие, как теперь. Но Государь Александр Николаевич имел у себя хороших наставников, многое он слышал от них, иное читал сам и видел он довольно горе народное в свои поездки по Poccии. Он был свидетелем постоянных забот своего отца, Императора Николая, об освобождении крестьян. Ему прежде всего хотелось исполнить то, что покойный родитель его всегда желал. Он обратился к дворянам с милостивым выражением полного доверия, старался привлечь их к себе и их содействием произвести освобождение крестьян. «Я уверен, – говорил он, – что дворянство будет в начале всего доброго... Крепостное право не может продолжаться вечно»... Сначала он почти никого не имел, кто бы помог ему, а было очень много людей, которые употребляли все усилия, чтобы помешать ему. «Но дело это» – говорил Государь, «меня постоянно занимает; надо довести его до конца; я более чем когда-либо решился». И начал он скромно и осторожно; многие думали, что дело это так и станет; но Государь не пропускал случая подвигать его, подбирал сочувствующих людей, настаивал, чтобы не откладывали дела в долгий ящик; назначил своего брата Михаила Николаевича – членом, потом председателем комитета, и не раз повторял: «Это моя непременная воля... Я желаю только блага России». Первыми отозвались на это помещики западных губерний, потом нижегородские, петербургские, московские, а за ними и все другие стали соглашаться на волю крестьян, только без земли; но Государь хорошо понимал, что бездомные крестьяне будут вредны и для помещиков, и для государства, что без земли крестьянам не прожить, и убеждал дворян уступить некоторую часть земли, по выкупу, в течение нескольких лет, при помощи казны. Государь твердо настаивал на том; чтобы наделить крестьян землей. Он поручил помещикам, в каждой губернии, составлять из себя комитеты для обсуждения, каким бы образом получше это устроить.

И вот наконец 19 го февраля 1861 года Государь подписал замечательнейший в истории Высочайший манифест о свободе крестьян, который начинался следующими достопамятными словами. « Осени себя крестным знамением, православный русский народ, и призови с Нами Божье благословение на твой свободный труд – залог твоего домашнего благополучия и блага общественного»!

Эти царские слова раздавались во всех церквах обширного русского государства, раздавались, как благовест небесный, во всей русской земле. Более двадцати миллионов, страдавших целые века в неволе, как бы воскресли к новой гражданской жизни. Освобождение крестьян приветствовано, как величайший праздник, не одними крестьянами, но всей мыслящей и чувствующей Русью. «Христос воскрес, во истину воскрес! – восклицает поэт Розенгейм, – блеснул свободы луч и нам с родных небес. Разбита рабства цепь! Вставайте мертвецы, вставайте Лазари из гроба векового. Христос воскрес! Хвала и честь Тому, Кто вызвал свой народ от рабства!»

Еще яснее выразил от лица всей России значение 19-го февраля 1861 года русский поэт, князь Одоевский. Слова его обращены к самому Царю-Освободителю:

«Тобой свершилося желанное веками;

Возрадовалась Русь, довольна и горда,

И празднует народ молитвой и слезами

Великий первый день свободного труда».

Но трогательнее всего выразилось отношение народа к великому событию народной свободы. Спокойно народ ждал конца дела, и еще спокойнее и трезвее праздновал он великое событие. Не слышно было праздничного разгула. Все внимание старого и малого сосредоточено было на одном – на Царском манифесте о воле. Вот бедная крестьянская избушка. На самом видном месте, при свете лучины, читает манифест малютка-девочка. Какая чудная картина! На лицах внимательных слушателей спокойствие и какая-то торжественная задумчивость. Так и видно, что каждый всей душой ушел в смысл и значение царских слов.

А вот другая картина. По улицам шумного Петербурга едет Государь-Император. Народная толпа освобожденных крестьян встречает Монарха-Благодетеля. Государь велел остановиться. Старики на коленях подносят хлеб-соль. Все, как один человек, проникнуты глубоким чувством беспредельной благодарности Царю- Освободителю.

IV. Для наблюдения за правильным наделом земли и составлением между помещиками и крестьянами «Уставных грамот» (в которых определялось количество земли и выкупа) Государь назначил особых людей – «мировых посредников». За усадьбы, за полевые угодья, крестьяне выплачивали помещикам, по частям, определенный, по взаимному согласию, денежный оброк. Выкуп был рассрочен на 49 лет; а кто мог, откупался и раньше, и сразу. Государь велел казне выдавать крестьянам денежную ссуду, в долг. Таким образом казна выдала вперед 760 миллионов рублей, да кроме того роздано крестьянским обществам около 120-ти миллионов десятин казенной земли. Дом и двор каждого крестьянина и все, что у него было, принадлежало уже ему самому. Обрабатывая свою землю, занимаясь у себя дома, он пользовался заработками для себя, для семьи, для общества. Понятно, что каждый добросовестный, работящий человек скоро стал бодрее духом, зажиточнее. Крестьянам даровано право производить, без особых пошлин, разрешенную им торговлю, открывать и содержать фабрики, заводы, мастерские и другие заведения, записываться в купечество, заниматься подрядами и проч. Детям их открыта дорога к науке и службе, и не один уже из них, слава Богу, стал умным человеком и полезным членом общества.

V. В 1874 г. Государь уравнял всех своих подданных перед законом и судом. Он желал, чтобы порядки в наших судах были более правильные, чем прежние. «Правда и милость да царствуют в судах!» возвестил Государь, и народ получил суд правый, скорый, милостивый и для всех равный. В прежнее время суд велся в тайне, обвиняемые не могли приносить оправданий при всем народе, гласно , и потому часто как было угодно судье, так и выходило. Нередко виновные оправдывались, а невинные страдали. Эти старые суды заменены новыми – мировыми и окружными. В первых разбираются незначительные дела, а вторые ведают (т.е. решают) дела более важные. Когда в окружных судах обвиняется кто-нибудь в тяжком преступлении, например в убийстве, то на разбирательстве присутствуют' выборные лица из местных жителей, которые называются присяжными заседателями. Они решают вопрос: виновен ли подсудимый или нет? а судьи по закону назначают наказание. В тех и других судах все дела разбираются гласно, в присутствии всех желающих слушать, и для всех одинаково – перед судом все равны.

VI. После судебной реформы особенно важное значение имела реформа воинской повинности. До реформы солдаты в наше войско набирались главным образом из крестьян, на которых главным образом и лежала эта повинность, или рекрутчина. Служба военная продолжалась 25 лет и была служба трудная, тяжелая, особенно для крестьян, взятых прямо от сохи... Много и много горьких слез пролито было в дни наборов: отцы, матери и жены оплакивали своих сыновей и мужей, точно похороненных заживо. Государь видел это горе народное и всеми силами стремился облегчить для народа воинскую повинность. Государству нельзя быть без защитников, а особенно такому большому, как Poccия; нельзя оставаться без постоянного многочисленного войска. Государь решил во 1-х, уравнять и в этом своих подданных, во 2-х не отрывать солдата навсегда или на слишком многие годы от его обществ, от его семьи и дома. Он повелел сократить срок военной службы и ввел общую повинность. С этих пор не одни уже крестьяне, но и дворяне, купцы, словом, все сословия должны были поступать в ряды защитников отечества и отбывать срок своей службы, сократившийся до 6 лет и даже менее. При этом каждый, поступивший в солдаты, не удаляется навсегда из своего общества или своей деревни, и сохраняет права на свою землю, на свой участок. Самая военная служба стала почетной, изменилась к лучшему, сделалась много легче, вольнее... Прежде сдавали в рекруты людей опороченных и негодных для обществ, теперь же таких и вовсе не принимают на военную службу. Звание и обязанность солдата почетны, и нужны честные люди, верные сыны родины, чтобы свято выполнить высокий долг воина.

VII. В 1859 году был окончательно покорен Кавказ: шестьдесят лет боролись pусскиe с полудикими племенами Кавказа. Высочайшие и крутые кавказские горы долго мешали русским войскам овладеть Кавказом. Наконец в 1859 году был взят в плен предводитель горцев Шамиль, и все кавказские племена изъявили покорность. Вслед за покорением Кавказа Poccии усмирила Кокан, Бухару и Хиву. Это три небольшие царства в средней Азии, населенный разбойническими племенами; эти хищники дерзко нападали на русских людей, особенно купцов, грабили их, убивали, или же, захватив в плен, продавали на своих рынках, как скот.

VIII. Император Александр Николаевич решил кроме того освободить наших братьев славян, которые находились под властью турок. Он сначала потребовал от турецкого султана, чтобы он улучшил положение славян; когда же это не было исполнено, Император объявил Турции войну. «Исчерпав до конца миролюбие Наше», сказано было в Высочайшем манифесте, «Мы вынуждены к действиям более решительным». – «Не для завоеваний идем мы», гласил приказ Главнокомандующего ⁵⁰³ , «а на защиту поруганных братьев наших и на защиту веры Христовой».

Началась война, – с ней, за немногими неудачами, ряд побед и геройских подвигов русского воинства. В апреле 1877 года две русские армии перешли русскую границу. Одна из них двинулась на Кавказ, а другая – к реке Дунаю (впадает в Черное море). Сами Государь Император и Государь Цесаревич Наследник отправились в действующую армию.

Турки сражались отчаянно, но все-таки не могли устоять; их армия одна за другой были разбиты и забраны в плен со всем оружием. Pуccкиe двигались быстро и не останавливались ни перед какими препятствиями. Зимой в жестокий мороз они перешли Балканские горы и подошли к турецкой столице – Константинополю. Турки должны были смириться и заключить мир. По этому миру почти все славяне были освобождены от власти турок.

Государь Император терпеливо переносил все трудности походной жизни. Он везде являлся великим утешителем раненых и умирающих воинов.

16-го июня 1877 года Государь посетил Зимницкий госпиталь... Глубоко прочувствованными словами он выразил страдальцам свою признательность за их молодецкую службу.

– Постараемся, Ваше Императорское Величество, постараемся, отвечали ему израненные воины.

«Чего – постараетесь! – сказал Император – уже постарались и большое Мое и России вам за это спасибо, ребята!»

Тут же лежал тяжко раненый офицер гвардии.

«Ты очень страдаешь?» – спросил его Государь.

– Да, Ваше Величество, – отвечал раненый – дайте руку поцеловать!..

«Нет! Я тебя поцелую!» отвечал Государь, обнимая доблестного воина.

«Что за люди!» говорил Император. «Ни одной жалобы! ни одной просьбы! Одно только желание, одно у всех стремление: поскорее в полк, чтобы идти на неприятеля!»

Посещая раненых, Государь показывал столько доброты, столько душевной простоты и нежного обращения, что трудно себе и представить. Он глубоко чувствовал страдания храбрых воинов и искал в своем сердце всех средств, которые могли бы облегчить страдания.

19-го февраля 1880 года исполнилось первое двадцатипятилетие царствования Императора Александра Николаевича. Вся Poccии радостно встретила этот день, все молили Бога, чтобы Он продлил драгоценную жизнь. Но Бог судил иное: 1-го марта 1881 года Царь-Освободитель был тяжело изувечен несколькими злодеями и принял кончину мученика и не погрешим, если скажем – венец мученика.

Все царствование Императора Александра II прошло в делах правды и человеколюбия. Народ назвал его своим Царем-Освободителем и всегда будет о нем возносить самые горячие, самые сердечные мольбы ко Престолу Всевышнего, до тех пор пока будет стоять русское царство и пока будет жить на земле pуccкий народ.

(По брош.: «Император Александр II Николаевич.» С. П. Б. 1887 г.

Изд. ред. журн. «Чтение для солдат. и друг. Источн.).

46. Завет старины

(На манифест 19-го февраля 1861 г.)

Снилось мне: по всей России

Светлый праздник: древний храм,

Звон, служенье литургии,

Блеск свечей и фимиам, –

На амвоне ж, в фимиаме,

Точно в облаке, стоит

Старцев сонм, и нам, во храме

Преклоненным, говорит:

«Труден в миpe, Русь родная,

Был твой путь; но дни пришли –

И в свой новый век вступая,

Ты у Господа моли,

Чтоб в сынах твоих свободных

Коренилось и росло

То, что в годы бед народных,

Осенив тебя, спасло;

Чтобы ты была готова, –

Сердце чисто, дух велик, –

Стать на Судище Христово

Всем народом каждый миг;

Чтоб в вождях своих сияя

Сил духовных полнотой,

Богоносица святая,

Мир вела ты за собой

В свет – к свободе бесконечной

Из-под рабства суеты, –

На исканье правды вечной

И душевной красоты»...

(А. Майков).

47. Картинка

(После манифеста 19-го февраля 1861г.)

Посмотри: в избе, мерцая,

Светит огонек;

Возле девочки малютки

Собрался кружок;

***

И с трудом от слова к слову

Пальчиком водя,

По печатному читает

Мужичкам дитя.

***

Мужички в глубокой думе

Слушают, молчат;

Разве крикнет кто, чтоб бабы

Уняли ребят.

***

Бабы суют детям соску,

Чтобы рот заткнуть,

Чтоб самим хоть краем уха

Слышать что-нибудь.

***

Даже с печи не слезавший

Много много лет,

Свесил голову и смотрит,

Хоть не слышит, дед.

***

Что ж так слушают малютку, –

Аль уж так умна?...

Нет! одна в семье умеет

Грамоте она.

***

И пришлося ей, младенцу,

Старикам прочесть

Про желанную свободу

Дорогую весть.

***

Самой вести смысл покамест

Темень им и ей:

Но все чуют над собою

Зарю новых дней...

***

Вспыхнет, братья, эта зорька!

Тьма идет к концу!

Ваши детки уж увидят

Свет лицом к лицу!

***

Тьма пускай еще ярится!

День взойдет могуч!

Вещим оком я уж вижу

Первый светлый луч.

***

Он горит уж на головке,

Он горит в очах

Этой умницы малютки

С книжкою в руках!

***

Воля, братья, – это только

Первая ступень

В царство мысли, где сияет

Вековечный день.

(А. Майков).

48. На освобождение крестьян

(19-го февраля 1861 г.)

День встает багрян и пышен.

Долгой ночи скрылась тень;

Новой жизни трепет слышен,

Чем-то вещим смотрит день,

С сонных вежд стряхнув дремоту,

Бодрой свежести полна,

Вышла, с Богом, на работу

Пробужденная страна.

Так торжественно-прекрасно

Блещет утро на земле;

На душе светло и ясно,

И не помнится о зле:

Об истекших днях страданья,

О потрате многих сил

В скорбных муках ожиданья,

В безвременности могил.

Пусть почиют мирно гробы

Тщетно ждавших столько лет!

Память им... Но в сердце злобы,

Ни вражды, ни мести нет.

Все простит он без расчета,

Устоявший в дни тревог,

Он, чей дух годину гнета

Пережил и перемог...

Слышишь, новому он лету

Песню радости поет:

«Благо всем, ведущим к свету,

Братьям, с братьев снявшим гнет;

Людям – мир, благоволенье!

Долгих мук исчезнет след...

Дню вчерашнему – забвенье,

Дню грядущему – привет!»

(И. Аксаков).

49. Клеветникам России

О чем шумите вы, народные витии! ⁵⁰⁴

Зачем анафемой грозите вы России?

Что возмутило вас? волнения Литвы?

Оставьте: это спор славян между собою,

Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою,

Вопрос, которого не разрешите вы.

Уже давно между собою

Враждуют эти племена;

Не раз клонилась под грозою

То их, то наша сторона.

Кто устоит в неравном споре:

Кичливый Лях, иль верный Росс?

Славянские ль ручьи сольются в русском море?

Оно ль иссякнет? – вот вопрос.

Оставьте нас: вы не читали

Cии кровавые скрижали;

Вам непонятна, вам чужда

Cия семейная вражда!

Для вас безмолвны Кремль ⁵⁰⁵ и Прага ⁵⁰⁶ ,

Бессмысленно прельщает вас

Борьбы отчаянной отвага –

И ненавидите вы нас...

За что ж? ответствуйте: за то ли,

Что на развалинах пылающей Москвы ⁵⁰⁷

Мы не признали наглой воли

Того, под кем дрожали вы?

За то ль, что в бездну повалили

Мы тяготеющий над царствами кумир,

И нашей кровью искупили

Европы вольность, честь и мир?

Вы грозны на словах – попробуйте на деле!

Иль старый богатырь, покойный на постель,

Не в силах завинтить свой Измаильский ⁵⁰⁸ штык?

Иль русского царя уже бессильно слово?

Иль нам с Европой спорить ново,

Иль Русский от побед отвык?

Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды,

От финских хладных скал до пламенной Колхиды,

От потрясенного Кремля

До стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет русская земля?

Так высылайте ж нам, витии,

Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях Poccии,

Среди не чуждых им гробов.

А. Пушкин.

50. Москва

Город чудный, город древний,

Ты вместил в свои концы

И посады, и деревни,

И палаты ⁵⁰⁹ , и дворцы!

Опоясан лентой пашен,

Весь пестреешь ты в садах.

Сколько храмов, сколько башен

На семи твоих холмах!

Исполинскою ⁵¹⁰ рукою

Ты, как хартия ⁵¹¹ , развит,

И над малою рекою

Стал велик и знаменит.

На твоих церквах старинных

Вырастают дерева.

Глаз не схватит улиц длинных:

Это матушка Москва!

Кто, силач, возьмет в охапку

Холм Кремля богатыря?

Кто собьет златую шапку

У Ивана-звонаря?

Кто царь-колокол поднимет?

Кто царь пушку повернет?

Шляпы кто, гордец, не снимет

У святых в Кремле ворот?...

           Ты не гнула крепкой выи

В бедовой своей судьбе:

Разве пасынки Poccии

Не поклонятся тебе!

Ты, как мученик, горела

Белокаменная!

И река в тебе кипела

Бурнопламенная!

И под пеплом ты лежала

Полоненною,

И из пепла ты восстала

Неизменною!

Процветай же славой вечной,

Город храмов и палат!

Град срединный, град сердечный,

Коренной России град.

(Ф. Глинка).

51. Кремль

Кремль – алтарь наш и твердыня!

Он собрал Русь, скрепил, воздвиг;

Он – наша сила и святыня,

Молельник и архистратиг.

Князь Вяземский.

Москва – сердце России; Кремль – сердце Москвы. Слово Кремль по-татарски значит крепость .

При вступлении в Кремль, вас встречает гигантский ⁵¹² столб Ивановской колокольни, храмы, дворцы, палаты, терема. Весь Кремль громаднейший исторический памятник; каждый шаг в Кремле ознаменован историческим событием; всякий зубец кремлевских стен облит кровью доблестных защитников нашей родины.

Вот Успенский собор. Здесь коронуются наши государи. Около правого клироса почивают мощи св. митрополита Филиппа, страдальца и мученика за правду!

Подле Успенского стоит Архангельский собор – усыпальница князей и царей. Среди пятидесяти пяти гробниц – одна гробница Грозного, находящаяся в южном приделе, покрыта черной пеленой, так как он перед смертью постригся в монахи.

Посредине собора серебряная рака с мощами Димитрия царевича.

Стражем-исполином Кремля стоит Иван Великий. У ног его, словно огромный шлем, лежит Царь-колокол.

Французы, в 1812 году, уходя из Кремля, взорвали некоторые башни, унесли из храмов сосуды и даже сняли крест с колокольни Ивана Великого, в предположении, что он из чистого серебра.

Здесь же, в Кремле, Оружейная Палата. В ней хранится старинное opyжиe, царское древнее облачение, венцы, короны, святые бармы ⁵¹³ и шапка Мономаха, которые возлагали на себя, при короновании, pуccкиe цари; короны царей покоренных царств: Астраханского, Казанского, Сибирского; державы, жезлы, посохи, старинная золотая и серебряная посуда, древние мечи, копья, самопалы, сабли, оружие, сверкавшее на страх врагам в руках наших богатырей, славных людей: Димитрия Донского, Иоанна Третьего, Иоанна Грозного, Петра Великого, и носилки им побежденного шведского короля Карла XII, на которых носили раненого героя по полю Полтавского сражения.

В Кремле находятся терема – древний дворец царя Алексея Михайловича. Здесь посетитель видит, как скромно жили-поживали встарину наши цари, как заседали в думной палате; – видит сени темные и переходы, по коим невидимо проходили в церковь царицы и царевны.

В Кремле патриаршая ризница – хранилище облачение первосвятителей московских: митрополитов и патриархов. Там же хранятся сосуды для мироварения.

Среди памятников дорогой старины, перед посетителем Кремля красуются два дворца: один, поражающий своим величием, большой Кремлевский дворец, знаменитый красным (т.е. красивым, парадным) крыльцом, по ступеням которого шествуют наши Государи при больших выходах в соборы. Особенно пышно шествиe в Успенский собор бывает для священного коронования; и другой – дворец, скромный, похожий скорее на частный дом; но этот скромный дом – чертог для русского человека: в нем колыбель-Царя-Освободителя.

Без шапки входит посетитель в Кремль через Спасские ворота и выходит через них с обнаженной головой.

52. Святая Русь!

Как я люблю твое значенье

В земном, всемирном бытии,

Твое высокое смиренье

И жертвы частые твои,

Твое пред Промыслом покорство,

Твое бесстрашье пред врагом,

Когда идешь на ратоборство,

Приосенив себя крестом.

Горжусь венцом многодержавным,

Блестящим на челе твоем,

И, некогда не меньше славным,

Твоим страдальческим венцом.

Мне святы все твои скрижали:

Из них стереть бы не хотел

Я ни одной твоей печали,

Ни одного из громких дел.

Мне святы старины могилы,

И дней грядущих колыбель,

И наша церковь – благ и силы,

И душ и доблестей купель.

Мне свят язык наш величавый:

Столетья в нем отозвались;

Живая ветвь от корня славы,

Под нею царства улеглись.

На нем мы призываем Бога,

Им братья мы семьи одной

И у последнего порога

На нем прощаемся с землей.

Святая Русь! родного слова

Многозначительная речь!

Завет нам Божьего покрова,

И оклик наш средь бурных сечь!

Из слов земных живей и чаще

Звучишь ты сердцу и уму,

Всех песней ласковей и слаще

Поешь ты слуху моему.

О, дорожи своим залогом,

Блюди тобой избранный путь,

И пред людьми и перед Богом,

Святая Русь, святою будь!

О, будь всегда, как и доныне,

Ковчегом нашим под грозой,

И сердцу русскому святыней,

И нашей силой пред враждой!

(Кн. Вяземский).

53. Родина

Люблю отчизну я, но странною любовью,

Не победит ее рассудок мой:

Ни слава, купленная кровью,

Ни полный гордого доверия покой,

Ни темной старины заветные преданья,

Не шевелят во мне отрадного мечтанья.

Но я люблю, – за что, не знаю сам –

Ее степей холодное молчанье,

Ее лесов безбрежных колыханье,

Разливы рек ее, подобные морям;

Проселочным путем люблю скакать в телеге

И, взором медленным пронзая ночи тень,

Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,

Дрожащие огни печальных деревень.

Люблю дымок спаленной жнивы,

В степи кочующий обоз,

И на холме, средь желтой нивы,

Чету ⁵¹⁴ белеющих берез.

С отрадой, многим незнакомой,

Я вижу полное гумно,

Избу, покрытую соломой,

С резными ставнями окно;

И в праздник, вечером росистым,

Смотреть до полночи готов

На пляску с топаньем и свистом

Под говор пьяных мужиков.

(Лермонтов).

54. Любовь к отечеству

I. Человек любит место своего рождения и воспитания. Эта привязанность есть общая для всех людей и народов. Родина мила сердцу не местными красотами, не ясным небом, не приятным климатом, а пленительными воспоминаниями, окружающими, так сказать, утро и колыбель человечества. В свете нет ничего милее жизни; она есть первое счастье, а начало всякого благополучия имеет для нашего воображения какую-то особенную прелесть. Переселите нас на юг, мы взором и сердцем будем обращаться к северу, подобно магниту; яркое сияниe солнца не произведет таких сладких чувств в нашей душе, как день сумрачный, как свист бури, как падение снега: они напоминают нам отечество! – Самое расположение нервов, образованных в человеке по климату, привязывает нас к родине. Не даром медики ⁵¹⁵ советуют иногда больным лечиться ее воздухом. – Не говорю, чтобы естественные кра­соты и выгоды отчизны не имели никакого влияния на общую любовь к ней, но красоты эти и выгоды не бывают главным основанием привязанности людей к отечеству.

II. С кем мы росли и живем, к тем привыкаем. Душа их сообразуется с нашей, делается некоторым ее зеркалом; служит предметом или средством наших нравственных удовольствий и обращается в предмет склонности для сердца. Эта любовь к согражданам, или к людям, с которыми мы росли, воспитывались и живем, есть вторая или нравственная любовь к отечеству. На­добно видеть двух единоземцев, которые в чужой земле находят друг друга: с каким удовольствием они обнимаются и спешат излить душу в искренних разговорах! Они видятся в первый раз, но уже знакомы и дружны, утверждая личную связь свою ка­кими-нибудь общими связями отечества!

(Карамзин).

1. Что такое церковь Христова?

(Выписки из сочинений Святителя Димитрия М. Ростовского)

I. Она есть град великий Царя небесного, куда укрываются все, наветуемые от проклятого дьявола. Господь утвердил церковь Свою

II. Господь соделал Свою Церковь непогрешимой, Она есть столп и утверждение истины (1Тим.3:15). Она пребудет на земле до последнего дня судного, и врата адова, по слову Господа, никогда не одолеют ей. Непреложны слова Господа нашего, пречистыми устами Его изреченные: Аз есмь с вами во вся дни до скончания века (Mф.28:20). Верен Господь в словесех Своих (Пс.54:13). Небо и земля прейдут, а словеса Его не мимо идут (Мф.26:35). Значит никогда не отнимет Господь благодати Своей у церкви, потому что где Христос, там и благодать Его (Розыс. 530–1). Господь в церкви святей Своей (Пс.10:4), в церкви святей православной, апостольской; хотя бы враги и озлобляли ее, притесняли и терзали, однако же она непреодолима: с ней Господь, и кто удаляется от нее, тот удаляется от Господа и от своего спасения (Ч.II,117). Cию церковь хранит Дух Божий, по слову псалмопевца: не воздремлет, ниже уснет храняй Израиля (Пс.120:4) (стр. 172). От сего Духа все дарования, в церкви сияющие. Со времени сошествия Св. Духа на апостолов св. церковь процвела, как маслина плодовитая, различными ветвями – ликами праведников (–173). Пострадав за нас на кресте Господь Иисус соделался Главой церкви и ее начальником. После него – вождями церкви были апостолы, за ними учители, святители, священники, и таким образом дошел до нас сей жребий святительского и священнического служения, и после нас пребудет до скончания века (Роз. 120).

III. Как между пшеницей, пока она не сжата, нельзя не быть плевелам: так и во св. церкви, пока она пребывает, как пшеница на ниве, в сей юдоли плачевной, нельзя не найтись между добрыми – и грешным. Однако же ради грешных Господь не оставляет церкви Своей, и не оставит до конца веков, как Сам обещал cиe (Mф.28:20). (Роз. 528). В Христовой церкви есть и добрые и злые, и праведные и грешные, есть овцы и козлища, но церковь, как нужная мать всех детей своих питает и согревает, добрых любя, а недобрых терпя и жалея (Ч.II,117).

IV. Кроме церкви нельзя найти нигде благодатного освящения (I,67). Те добрые дела, которые делаются помимо православной церкви, хотя бы были и очень добрыми, однако же не могут заслужить человеку спасения, ибо Глава церкви – Христос говорит: иже несть со Мною, на Мя есть: и иже не собирает со Мною, расточает (Лк.11:23). Якоже розга не может плода сотворити о себе, аще не будет на лозе, тако и вы, аще во Мне не пребудете. Аз есмь лоза, вы же рождие. Без Мене не можете творити ничесоже. Аще кто во Мне не пребудет, извержется вон, якоже розга, и изсышет: и собирают ю, и во огнь влагают, и сгорает (Ин.15:4–6). Кто присоединился к церкви Христовой, тот присоединился Христу, Который неразлучен с Своей церковью, как глава с телом. А кто чуждается Христовой церкви, тот чуждается Самого Христа – главы церковной; без Христа же все его добрые дела, которые он думает собирать во спасение, – он не собирает, а расточает, и спасения себе ими не заслужит. Член, отсеченный от тела, главой оживляемого и управляемого, может ли быть живым членом и действовать? Ветка, отрезанная от лозы виноградной или отломленная от яблони, может ли плоды приносить? Никогда. Вот так же и человек – христианин, хотя бы он и проходил жизнь добродетельную, как скоро отлучится от единения с церковью православной, – не может получить спасения. Послушайте, что говорит святейший Афанасий, патриарх александрийский, в своем символе: «кто хочет спастись, тому надобно содержать веру православную; и кто не сохранить ее в целости и чистоте, тот, без всякого сомнения, погибнет на веки». Из сих слов святителя очевидно, что никто не может спастись помимо православной церкви кафолической, как во дни Ноя никто не спасся от потопа кроме тех, кои находились в ковчеге. И Сам Господь сказал: аще кто не слушает церкви, буди тебе якоже язычник и мытарь (Mф.18:17).

2. Из жизни св. Василия Великого

I. Св. Василий был непоколебимый столп православной веры. Он жил в то время (в IV в.), когда православные терпели большие притеснения от еретиков apиан ⁵¹⁷ , на стороне которых быль император Валент. Зная силу св. Bacилия, apxиепископa Кесарийской церкви, он очень желал с ним сблизиться. Собираясь сам ехать в Kecaрию, он сначала послал туда первого сановника империи, префекта (губернатора) Модеста, apианинa, поручив ему расположить Василия к арианам; в случае же неудачи – изгнать его из Кесарии. Сколько ни старался Модест преклонить на свою сторону Bacилия, он в этом не имел никакого успеха. Раздраженный Модест стал угрожать св. Василию изгнанием из Кесарии,

отнятием имущества, мучениями, смертью. Но святителя не испугали никакие угрозы, и он смело отвечал: «Если можешь, угрожай чем-нибудь другим, а этого я не страшусь. Кто ничего не имеет, у того нечего отнимать; разве потребуешь это волосяное рубище и, немногих книг, в которых все мои пожитки; изгнания не знаю, ибо вся земля Господня. А истязания что причинят мне, когда нет у меня тела? Смерть же для меня благодеяние: она скорее соединит меня с Господом, для Которого живу и тружусь и к Которому давно поспешаю». Модест был поражен величием и неустрашимостью св. Bacилия. «Никто еще так со мною не говорил», сказал Модест. Василий отвечал: «Вероятно, тебе еще не случалось говорить с епископом; иначе, без сомнения, говоря о подобном предмете, услышал бы такие же слова. Мы во всех других случаях кротки, смиреннее всякого: этого требует от нас заповедь Божья; а когда дело идет о славе Божьей – тогда, презирая все, имеем в виду одного Бога. Огонь, меч, звери и железные когти скорее будут для нас наслаждением, нежели произведут ужас». Видя, что никакие угрозы не действуют на святителя, Модест думал склонить его лаской и обещаниями. Но если великого святителя не могли заставить отречься страшные угрозы, то как же можно было от него ожидать отречения ради наград, которые он презирал? – «Не почитай маловажным, – сказал Модест, – что великий император хочет соединиться с твоей паствой... не противься его воле. Он хочет только, чтобы исключено было из символа одно слово: единосущный». Но св. Василий решительно отвечал: «царю стать членом церкви – очень важное дело, ибо важно спасение души; но исключить в символе веры хотя бы одно слово, или прибавить к символу веры что-либо, даже переменить в нем порядок, никак не соглашусь». Отпуская Василия, Модест советовал ему подумать до следующего дня. «Не нужно, – решительно и спокойно отвечал великий святитель: я ныне и завтра таков же».

II. Вскоре затем и сам Валент прибыл в Kecaрию. Модест донес ему о своей неудаче. Валент, и прежде слышавший о непоколебимой твердости святителя, все же не потерял надежды склонить его на свою сторону. К св. Василию были посланы высшие чиновники двора. Василий был непреклонен. Apиaнe советовали употребить против него силу; но Валент не согласился и решился иметь с ним свидание.

Наступил праздник Богоявления Господня; Валент отправился в православную церковь, где служил Василий, и так был тронут торжественностью служения, что не мог беседовать с Василием. Валент пришел в другой раз в православную церковь. Св. Василий не служил и пригласил его в алтарь, где долго с ним беседовал. Слова Василия сильно подействовали на Валента, и он оставил епископа в покое. Но благое впечатление было непродолжительно. Apианe продолжали вооружать Валента против св. Василия и, наконец, убедили его подписать приговор об изгнании епископа. Когда Валент хотел подписать приговор об изгнании, престол, на котором он сидел, покачнулся, и трость переломилась; он взял другую, но и с другой и с третьей тоже повторилось; рука его затряслась, и он в страхе разорвал бумагу. И это чудо не вразумило врагов Василия! Вскоре они снова вооружили Валента. Он готов был изгнать Висилия. Уже была назначена ночь для изгнания, готова была и колесница для святителя; враги его радовались, а друзья скорбели. Василий, гонимый за правду, спокойно готовился к отъезду. Но Господу было угодно образумить Валента несчастием. Единственный сын царя – Галат заболел горячкой так сильно, что никто не мог ему помочь. Валент понял, что его наказывает Господь за преследование Василия, отложил приговор об изгнании, пригласил к себе святителя и сказал ему: «Помолись о здоровье моего сына». Св. Василий отвечал: «Царь, твой сын будет жив, если ты присоединишься к православной вере и помиришь церкви». Царь обещал это исполнить, если выздоровеет его сын. Св. Василий помолился – и младенец выздоровел. Apианe, узнав об этом чуде, убедили Валента, что и они могли бы сделать такое чудо, так что он дозволил им крестить своего сына. Когда же Aрианe взяли ребенка крестить, он умер. Это чудо всех поразило. Вскоре после этого очень опасно захворал Валент. Больной просил помолиться св. Василия: он помолился – и Валент выздоровел. Слух об этих событиях быстро распространился, и имя Василия сделалось славным во всей империи.

(Ч.-М.).

3. Святитель Григорий Богослов

I. Великий вселенский учитель, сверстник, друг и сподвижник св. Bacилия Великого, Григорий Богослов, родился в самом начале второй четверти IV века, в малоазийской Каппадокийской области, в селе Apианзе, вблизи города Назианза. Отец Григория Богослова, по имени также Григорий, был сначала язычником и обращен был ко Христу уже после своей женитьбы, своей благочестивой

супругой Нонной; впоследствии за свою благочестивую христианскую жизнь он был избран епископом Назианза. От этого благочестивого супружества родился благословенный сын – первенец Григорий – плод усердных матерних молитв. Одаренный от природы блестящим умом и мягким впечатлительным характером, Григорий, под руководством своей матери, с раннего детства усвоил себе правила и дух христианства. «Ты рожден у меня по молитвам моим; я обещала тебя Богу: исполни же, сын мой, мое желание; дорожи бесценным сокрови- щем христианским», говорила ему часто мать, поучая его в законе Божьем и предлагая для чтения книги Св. Писания.

И добрый сын в совершенстве исполнил волю своей матери.

II. По окончании домашнего воспитания, в котором деятельное участие между прочим принимал один родственник – Амфилохий, отличный наставник в красноречии, родители Григория, располагая достаточными средствами, отправили своего сына для продолжения воспитания сначала в Kecapию Каппадокийскую, потом Kecapию Палестинскую, затем в Александрию, а наконец и в Афины, особенно славившиеся в то время своими школами.

В Афинах Григорий встретился с своим давнишним товарищем Василием каппадокиянином, с которым некоторое время учился в Кесарии Каппадокийской. В Афинах молодые товарищи так сблизились между собой, что их нежная дружба не прекращалась уже до конца их жизни.

III. Прибыв по окончании образования к родителям в Назианз, Григорий только теперь принял христианское крещение, по обычаю тогдашнего времени; Василий в это уже время жил в своем прекрасном уединении, близ реки Ириса, невдали от обители, где жили его мать и сестра. Из глубины пустыни он звал к себе и своего друга Григория, рисуя ему картину своего прекрасного местопребывания. Рвался всей душой в это пустынное уединeниe к своему другу для совместного духовного делания Григория; но разные обстоятельства, особенно семейные дела его родителей, удерживали его от этого, к крайнему его огорчению.

По временам, впрочем, Григорий уединялся и к своему другу Василию, в его прелестную пустыню. Здесь святые друзья вполне наслаждались излюбленной ими подвижнической жизнью.

Святые друзья часто переписывались между собой, находясь в разлуке, – и эта переписка их обоих много утешала и ободряла. Святые друзья живо принимали к сердцу и тогдашнее положение церкви Христовой, волнуемой разными ересями, особенно арианской; они много писали в обличение этих ересей; но, как истинные ратоборцы, они предпринимали для этого и другие, более действительные средства. По смерти своего отца в 374 году, св. Григорий, по желанию паствы назианзской, был некоторое время ее местоблюстителем в сане уже епископа. Скоро скончался и друг его св. Василий. У Григория теперь не было уже в живых тех лиц, к которым он был привязан и узами родства, и узами дружбы: родители Григорий и Нонна были уже покойники; умерли уже перед тем и его присные – благочестивый брат Кесарий и блаженная сестра Горгония; не стало теперь и друга Василия. Душа св. Григория томилась жизнью на земле и жаждала горнего жилища, созерцанием которого он утешал себя в уединении. Но промысл Божий судил св. Григорию еще один великий подвиг на земле ко благу церкви Христовой.

IV. В восточной Римской империи, при жизни Василия и Григория, царствовали после Константина Великого, apианин Констанций, богоотступник Юлиан и арианин Валент. В Константинополе в это время apианство оказалось господствующим. В продолжение 40 лет православная церковь в Константинополе была в крайнем запустении; православные не имели даже ни одного храма для своих молитвенных собраний: все столичные храмы были в руках apиан . Тогда взоры православных цареградцев устремились к светильнику того времени, скрывавшемуся под спудом, к Григорию, в надежде только через него поправить дела своей церкви; к Григорию они теперь между прочим обратились и потому, что он, живя в пустыне 10 лет, оставался епископом без церкви. И антиохийский собор в 378 году, рассуждавший о делах Константинопольской церкви, признал именно Григория благопотребным для устроения здешних церковных дел. Григорий согласился остаток дней своих посвятить на великий подвиг служения угнетенной столичной церкви.

V. Прибыв в Константинополь, св. Григорий устроил в доме своих родственников, у которых на первых порах нашел для себя приют, небольшой храм, названный им потом Анастасией (что с греческого значит воскресение), в память восстановления отсюда православия в столице, и начал проповедовать об истинах православия. Сильные красноречивые слова его, особенно слова о св. Троице, доставившие ему звание Богослова, гремели в храме Анастасии и привлекали толпы народа, даже из apиан и язычников. Apианe находили теперь в Григории опаснейшего для себя соперника и старались вредить ему, чем только можно: то они обносили его публичными ругательствами, то бросали в него камнями, когда он появлялся на улицах; то клеветали на него перед судьями и подвергали суду; то целыми толпами делали открытые нападения с палками и дрекольями на его храм во время его торжественных священнослужений; то наконец подсылали к нему тайных убийц. Но все эти огорчения великий святитель сносил великодушно с свойственным ему смирением и с христианским всепрощением; и Господь видимо хранил благопотребного в ту пору святителя.

VI. Так как в это время, кроме осужденных уже соборами ересей, оказалась в Константинополе и еще новая, так называемая македонианская (от имени лжеучителя Македония), духоборческая, унижавшая достоинство Св. Духа, и таким образом продолжавшая дело Apия: то Григорий уговорил императора созвать вселенский собор в Константинополе для произнесения суда над этой новою ересью и вообще для умиротворения церкви. В 381 году созван был второй вселенский собор в числе 150 епископов, под председательством Мелетия, епископа антиохийского, как старейшего, по смерти которого председательство перешло к самому Григорию. На этом соборе, к концу его, был поднят вопрос о назначении Григория на столичную кафедру. К сожалению, на соборе были и такие недоброжелатели Григория, которые оспаривали правильность его избрания на упомянутую кафедру.

Не желая возмущать мира церковного, святитель Григорий решился пожертвовать собой, или, лучше сказать, своим положением, тем более, что он теперь особенно чувствовал слабость своих сил для великого первосвятительского служения в столице. «Пастыри церкви!» говорил святитель отцам собора; «я пришел сюда не по своей воле, не по собственному вызову, но призванный, принужденный и покорный страху и Духу. Народ, кипя ревностью и гневом, несмотря на мой вопль и слезы, возвел меня на этот престол. Мужи и сопастыри! Стыдно вам враждовать и спорить, когда вы других должны учить любви и миру. Прошу вас устройте мирно дела церкви. Если я причиной волнений, то, как пророка Иону, бросьте меня в море, и утихнет буря, которой я не воздвигал. Отнимите у меня престол, изгоните меня; я на все согласен и довольно удручен болезнью, чтобы жаждать тихой и спокойной кончины». Mногиe из отцов собора и из Константинопольской паствы со слезами умоляли святителя Григория не оставлять паствы, для которой он так много сделал в продолжение краткого времени пребывания у них, всего только трех лет; и император Феодосий удерживал в столице высокочтимого святителя; но Григорий быль непреклонен в своей решимости и оставил после трогательного прощания свою паству.

VII. Последние дни жизни своей святитель Григорий провел в уединении, в отеческой веси своей Apманзe, не переставая однако же и отсюда заботиться о делах церкви и помогать ей своими писаниями. В уединении старец-подвижник любил также вспоминать и о прошлом своей жизни, находя в этом отраду, «как престарелый лебедь, пересказывающий сам себе звуки крыльев»; много размышлял он теперь и о суетности человеческой жизни. «Много путей многобедственной жизни», писал он в одном из своих предсмертных творений, «и каждый исполнен своих скорбей. Богатство – неверно, бедность – оковы, красота – краткий блеск молнии, красноречие – парящая птица, слава – воздух, изобилие – притеснитель, супружество – иго, многочадие – трудная забота, безчадие – болезнь... Все здесь скорбь для смертных: все здешнее тень, пух, призрак, роса, дуновение, перо, пар, сон, волна, ветер, прах, круг, всегда кружащийся и все одинаково вращающийся... И это есть определение Твоей премудрости, Творче и Слово! Все непостоянно, чтобы мы сохранили в себе любовь к постоянному! Одно прекрасно и прочно для человека: взять крест и переселяться отселе... Прекрасно жить жизнью чуждой жизни, и один мир переменять на другой, терпеливо переносить все горести!»

В 389 году, 25 января, Григорий скончался в Назианзе, имея от роду около 62 лет. Здесь, в Назианзе, он был и погребен. В 950 году, при императоре Константине Багрянородном, мощи св. Григория были перенесены из Назианза в Константинополь. Часть мощей св. Григория ныне хранится в Риме, в церкви св. Петра. Глава же Григория Богослова в 1654 году, вместе с Влахернской иконой Божьей матери, прислана была из Царьграда в Россию, в дар царю Алексею Михайловичу.

( Займст. из Четь-Минеи).

4. Св. Иоанн Златоуст

I. Святой Иоанн Златоуст был архиепископ константинопольский (397–404). Он родился в Антиохии (в 347 г.), от благородных и богатых родителей. Отец его – Секунд был начальником войска в Сирии, а мать – Анфуса отличалась глубоким благочестием. Лишившись своего мужа в ранней молодости (20 лет), она не решилась вступить во второй брак и посвятила себя единственно воспитанию своего сына. И первые уроки матери в христианском благочестии так глубоко напечатлелись в уме и сердце св. Иоанна, что ни что впоследствии не могло изгладить их из души его: ни образование в школах языческих наставников, ни примеры товарищей, ни увлечения молодости. После первоначального домашнего воспитания он учился в Антиохии и был одним из лучших учеников знаменитого в то время языческого оратора Ливания.

По окончании образования, св. Иоанн сначала поступил на гражданскую службу ⁵¹⁸ ; но вскоре, убедившись в суетности мирских почестей и удовольствий, предпочел им подвиги духовной жизни, стал ревностно изучать Священное Писание и часто ходить в церковь, и наконец совсем оставил гражданскую службу. Приняв крещение от епископа антиохийского Мелетия, он хотел было удалиться в пустыню; но, по усиленной просьбе матери своей, остался вместе, с ней до ее кончины и стал вести самую строгую жизнь. По смерти же матери, раздав все имущество свое бедным, он удалился в монастырь близ Антиохии. Сюда стало стекаться к нему множество посетителей, одни – для советов и наставлений, другие – для исцеления болезней. Желая избежать славы

человеческой, он через четыре года удалился отсюда в уединенную пещеру. Но расстройство здоровья от чрезмерных подвигов побудило его через два года возвратиться в Aнтиoxию. Здесь вскоре, он посвящен был в диакона, а через пять лет – во священника.

II. В этом сане двенадцать лет он был проповедником в соборной церкви в Антиохии, и своим красноречием приобрел себе, всеобщую любовь и уважение народа. Слова его, как бы сами собой, лились из златых уст его и во многих невольно возбуждали слезы и рыдания; а другие охотно оставляли мирские развлечения, желая лучше слушать знаменитого проповедника. Иногда слушатели невольно прерывали его речь похвалами и рукоплесканиями. ⁵¹⁹ А одна, женщина из среды народа однажды воскликнула: «учитель духовный, Иоанн, златые уста! Кладезь учения твоего слишком глубок, а вервия ума нашего слишком коротки»! С того времени св. Иоанн начал говорить свои беседы гораздо проще, а народ сталь называть его Златоустом.

III. Слух о таких достоинствах знаменитого проповедника достиг столицы империи. И когда в 897 г. кончил жизнь архиепископ константинопольский св. Нектарий , преемник св. Григория Богослова, тогда император Аркадий избрал на кафедру константинопольскую св. Златоуста. Но, зная сильную привязанность к нему жителей Антиохии и, опасаясь волнения между ними по случаю удаления его, император потребовал его в Константинополь тайно. Здесь с восторгом принят был великий проповедник. Но – для него самого это назначение послужило поводом ко многим огорчениям.

Сначала св. Златоуст, пользуясь расположением императора, свободно занимался и в столице делами пастырского служения. Стараясь отвлечь православных от посещения арианских собраний, он ввел в православных церквах стройное пение, установил всенощным бдения и крестные ходы, и не только сам несколько раз в неделю проповедовал истинное учение, но старался водворить веру Христову и в других странах. С этой целью он отправлял проповедников в Персию, Финикию, Скифию, Фракию. Но особенно он заботился об исправлении нравов своей собственной паствы. И эта ревность вооружила против него многих в Константинополе.

Особенно же восстали против св. Златоуста apианe и сама импе­ратрица Евдоксия. Первые возненавидели apхиепископa за то, что он силой своего красноречия привлекал всех к православию, и не дозволял им совершать богослужения в самом Константинополе; императрица, зараженная сребролюбием, оскорблялась, с одной стороны, строгими обличениями св. Иоанна, с другой, частым ходатайством его за обиженных. Каждую беседу его против сребролюбцев она относила к себе и более и более вооружалась против него. Таково было влияние бесед св. Златоуста на высшее общество и духовенство! – Один только простой народ был в восторге от этих бесед и безгранично любил великого проповедника, как своего отца и истинного пастыря, и во множестве стекался слушать его слова.

Между тем, враги святого Златоуста старались воспользоваться нерасположением к нему императрицы. И когда один из них, – apxиепископ александрийский Феофил , вызван был в Константинополь для оправдания по многим жалобам на него, он вместо того составил из преданных ему епископов собор против св. Иоанна. На этом соборе враги его, пользуясь покровительством императрицы, обвинили его в оскорбительных словах против нее и во многих других преступлениях, и объявили его лишенным епископской кафедры. Император утвердил peшениe собора и осудил св. Иоанна на изгнание в Вифинию .

Узнав об этом, св. Златоуст старался успокоить народ. «Сильные волны, говорил он в последнем слове своем, жестокая буря! Но я не боюсь потопления, потому что стою на камне». И едва он оставил Константинополь, как узнавший об этом народ при­шел в сильное волнение, а следующую затем ночь произошло в столице великое землетрясение. Это привело императрицу в такой страх, что в ту же ночь она послала святителю письмо, в котором уверяла его, что нисколько не виновата в его осуждении, и умоляла его возвратиться в столицу. Таким образом, через два дня, св. Златоуст снова был в Константинополе, где народ встретил его с великим восторгом.

IV. Новый собор, учрежденный после того в Константинополе, объявил не действительным низложение св. Иоанна и возвратил ему константинопольскую кафедру. Но недолго продолжалось его служение. Враги нашли новый повод к низложению его. Вскоре в Константинополе, на площади, близь Софийского храма, поставлена была серебряная статуя императрицы. По этому случаю начались здесь песни, пляски и музыка. Все это нарушало порядок богослужения, совершаемого в самом храме. И св. Златоуст не мог не восстать против этого злоупотребления. Он произнес сильную обличитель­ную речь против зрелищ. Императрице донесли, что в этой речи сказаны были оскорбительные для нее слова. Гнев ее еще более усилился, когда ей сказали, что св. Иоанн начал одну беседу к народу следующими словами: «Опять Иродиада беснуется! Опять Иродиада пляшет! Опять требует главы Иоанна!». После того импе­ратрица поклялась лишить Иоанна епископской кафедры и исполнила свою клятву. Снова созван был в Константинополе собор из врагов св. Златоуста. И он снова был низложен и осужден на изгнание в Кукуз , бесплодное местечко в Армении.

В течение 70 дней он принужден был идти в Армению пешком, под воинской стражей. ⁵²⁰ Но враги не ограничились и этим. Через три года они убедили слабого императора Аркадия со­слать его еще далее, именно – в Питиус, на берег Черного моря (в нынешней Абхазии). И это приведено было в исполнение самым жестоким образом. Не обращая внимания на болезненное состояние св. Иоанна, его вели и в зной и в проливной дождь, и святитель, изнуренный страданиями, кончил жизнь на пути, в городе Команах (в 407 году, 14 сентября).

Через 30 лет после того, святые мощи его обретены были нетленными и с торжеством перенесены были в Константинополь. ⁵²¹

Замечательные из творений св. Иоанна Златоустого.Из творений св. Иоанна Златоуста особенно замечательны его беседы, заключающая в себе толкование на многие книги Священного Писания (таких бесед до 800). Все они отличаются как ясностью и глубиной в объяснении слова Божьего, так особенно живым изложением правил xристианской нравственности и сильным обличением пороков. Замечательны также шесть слов его о священстве. В них ясно и живо изображена высота священного сана, а вместе и соответственный этой высоте свойства истинных пастырей церкви Христовой. Но особенно замечательна из творений св. Златоуста литургия Его. Она сокращена из литургии Василия Великого. Это сокращение сделано по снисхождению к христианам, которые тяготились продолжительностью литургии Василия Великого. Впрочем, сокpaщeниe это касается только молитв, тайно читаемых священником при совершении таинства св. Причащения. В сущности же литургия св. Златоуста совершенно сходна с литургией Василия Великого.

5. Свв. и равноапостольные Кирилл и Мефодий

I. Жизнь их до выступления на дело проповеди. Они были сыновья правителя Солунской области Льва, который, по мнению некоторых ученых, был славянского происхождения, а по другим – грек. Св. Кирилл, до пострижения в монашество, назывался Константином, а за высокую ученость свою прозван был философом. Отличаясь прекрасными дарованиями и любовью к наукам, оба брата получили лучшее, по своему времени, воспитание. Мефодий, по окончании образования в Солуни, поступил в военную службу и вскоре получил в управление славянскую Струмскую область. А Константин, желая получить высшее образование, отправился в Константинополь к знатному родственнику своему великому логофету Феоктисту, который был один из опекунов несовершеннолетнего императора греческого Михаила III. Здесь он изучил высшие науки, под руководством лучших ученых того времени, – Льва, главного наставника высшей константинопольской школы, основанной правителем империи Вардой, и Фотия, бывшего впоследствии патриархом константинопольским. Особенное расположение имел Константин к богословским наукам; любимым занятием его после Свящ. Писания, было чтение творений св. Григория Богослова. Пoкровитель его Феоктист готовил ему почетное место при дворе и богатую женитьбу. Но Константин отказался от того и другого, принял монашество и решился посвятить свою жизнь служению Бо­гу и занятиям науками. Его сделали наставником и библиотекарем Софийской библиотеки. Здесь он приобрел большую известность своей ученостью и успешным исполнением важных поручений. Так он с успехом вел спор с приверженцами иконоборства, которые оставались еще в Константинополе. Потом в 851 году, по поручению греческого императора, он отправлялся ко двору митиленского эмира, для рассуждений о вере с арабскими учеными, а здесь твердая защита им христианства привела в сильное раздражение магометанских ученых. – Св. Мефодий также оставил свет­скую жизнь и, приняв монашество, прославился своими аскетиче­скими (т.е. строго монашескими) подвигами. Его хотели избрать в митрополиты, но он отказался от этого, и с трудом убедили eго принять игуменство в монастыре св. Полихрония. Такой жизнью оба брата приготовили себя к апостольским подвигам.

II. Обращение хозар (около 840 года). Когда хозары , около по­ловины IX века (ок. 840 г.), обратились к греческому императору Михаилу III с просьбой прислать к ним проповедников истин­ной веры, тогда правительство греческое избрало для этого свв. Ки­рилла и Мефодия. Познакомившись в Херсоне с языком хозарским, они немедленно отправились в землю хозар. ⁵²² Здесь они принуждены были вступить в борьбу с магометанами и евреями, которые старались склонить хозар в свою веру. Доказав прево­сходство христианского учения перед магометанским и иудейским, они успели до 200 человек хозар обратить в веру Христову. Сам хан (т.е.  князь) хозарский и многие из вельмож и народа приняли крещение. Оставив у хозар священников, прибывших из Херсона, Кирилл и Мефодий возвратились в свое отечество.

Здесь – в Солуни они продолжали проповедовать веру Христо­ву между славянами македонскими . ⁵²³ И для большего успеха в этой проповеди, св. Кирилл решился положить начало письменности между славянами, не имевшими у себя собственной азбуки. Присту­пая к такому святому и великому делу, Кирилл постился 40 дней и усердно молил Господа о помощи. В этих трудах помогал ему брат его св. Мефодий. И наконец с помощью Божьей св. Ки­рилл совершил великое и многополезное дело: он составил славянскую азбуку, по образцу греческой ⁵²⁴ , и стал переводить на славянский язык священные и богослужебные книги. ⁵²⁵ Этот перевод вскоре принес большую пользу, по случаю отправления проповедников к славянам моравским.

III. Обращение моравов (в 862 году). В 862 году, моравские князья Ростислав и Святополк и Панионский Коцел просили греческого императора Михаила III прислать к ним таких учителей, которые бы знали славянский язык и могли сделать понятным для славян богослужение. Моравы готовы были принимать христианство, но затруднялись тем, что немецкие проповедники, находившиеся у них, совершали богослужение на непонятном для них латинском языке. Император и патриарх Фотий отправили в Моравию св. Ки­рилла и Мефодия. И они имели здесь великий успех, которому мно­го содействовал сделанный ими перевод богослужебных книг на славянский язык. Славяне моравские и панионские с радостью слу­шали богослужение на родном языке и охотно принимали православ­ную веру Христову.

IV. Отношение св. Кирилла и Мефодия к римскому папе. Успе­хи проповеди св. Кирилла и Мефодия в Моравии и Панионии возбу­дили зависть к ним в соседних немецких епископах. На них донесено было папе Николаю I, что они отделяют от римской церкви принадлежащие ей славянские области и совершают богослужение не на священном языке. ⁵²⁶ Поэтому св. Кирилл и Мефодий принуждены были отправиться в Рим. Они взяли с собой часть мощей св. Климента римского, обретенных ими в Херсоне, и при­няты были в Риме с большой честью. Здесь они вполне доказали правоту своего дела, и папа Адриан II одобрил сделанный ими перевод священных книг и осудил тех, которые старались пре­пятствовать их проповеди. Но св. Кирилл вскоре сильно занемог в Риме. Перед кончиной он принял схиму и имя Кирилла. Умирая, он просил брата своего не покидать дела проповеди между славянами. «Брат мой», говорил Кирилл: «до сих пор мы были с тобой как бы два вола, запряженные в один плуг; вот я умираю и падаю на борозду. Но молю тебя: не оставляй нашего дела,

Впоследствии он снова вызван был в Рим для оправдания в том, будто явно отступает от учения римской церкви и не хочет совершать богослужения на латинском языке. Явившись в Рим, св. Мефодий доказал папе Иоанну VIII, что его исповедание символа веры совершенно согласно с постановлениями 6-ти вселенских соборов и древним учением римской церкви. А употреблениe славянского языка при богослужении он представил столь полезным для славян, что сам папа согласился на это, только с тем условием, чтобы Евангелие на литургии читано было сначала на латинском, а потом на славянском языке. После того св. Мефодий в сане apхиепископa еще несколько лет трудился в Моравии для церквей славянских и до конца своей жизни принужден был вести борьбу с латинским духовенством. Он успел пере­вести Библию на славянский язык и кончил жизнь в 885 году.

V. Особенное значение их для русской церкви. Апостольские тру­ды святых Кирилла и Мефодия среди славянских племен имели особенное значение для нашей русской церкви. Перевод священного писания и богослужебных книг на славянский язык, сделанный ими для моравов, впоследствии весьма содействовал распространению и утверждению веры Христовой в России. Потому русская Церковь с особенным благоговением чтить память первых славянских просветителей.

(По Ч. М. и др. источн.).

6. Гимн в память свв. Кирилла и  Me фодия

Уж десять столетий промчалось, собратья,

С тех пор как родные по плоти нам братья,

Кирилл и Мефодий, с любящей душой

Внесли в мир славянства свет веры святой:

Пришли нам открыть наши грешные очи,

И тьму разгоняя, как звезды средь ночи,

Нам путь к Богу Слову собой осветить,

И в сердце отрадное чувство пролить.

Восхвалим же, братья,

Апостолов веры,

И в общем семействе

Славянском своем,

С открытой душою,

Не как лицемеры,

Хвалебную песнь им

Достойно споем!

***

Уж десять столетий труды их святые

Вливают нам в сердце потоки живые

Божественных истин посредством письмян,

Что создали братья на благо славян...

С тех пор и простое народа преданье,

И жизнь его в миpe, и быт, и страданье,

И целые груды деяний людских

Мы можем хранить на страницах живых.

Восхвалим же, братья,

Ревнителей веры!

И в общем семействе

Славянском своем

Слова их святые,

Святые примеры,

Как высшее благо,

Века соблюдем.

***

Хвала вам, апостолы веры Христовой,

Хвала вам, Мефодий и светлый Кирилл!

Приход ваш к славянам и Руси путь новый

К познанию истинной веры открыл...

Дай Бог, чтоб учение ваше святое –

» Быть крепкими в вере и братской любви "

Хранило всегда наше племя родное

В своей благородной, славянской крови!

Восхвалим же, братья,

Ревнителей веры!

И в общем семействе

Славянском своем

Слова их святые,

Как высшее благо,

Века соблюдем.

(Из «Азбуки рус. и церк.-слав. язык» епископа Викторина).

7. Преподобный Феодосий

I. С юных лет Феодосий стремился душей к жизни для Бога. На 14 году лишась отца, не знал он иного утешения, как ходить в церковь. Раз случилось ему встретиться с странниками; плененный мыслью о их подвиге, он тайно идет с ними в св. землю. Мать, узнав о сем, догоняет его, бьет, приводит в дом и на несколько дней заключает в оковы. Продолжая ходить в церковь, Феодосий видит, что иногда не бывает литургия за недостатком просфор и решается печь просфоры; в этом занятии проходят два года. Мать уговаривает его оставить занятие, низкое, по ее понятно; сын еще год продолжаешь тот же труд. Мать, то угрозами, то побоями, доводит его до того, что он удаляется в другой город и там у одного пресвитера (т.е. священника) занимается по-прежнему печением просфор. Довольно времени спустя, мать находит его и опять возвращает, в дом. Тогда властелин града, видя смирение и благочестие его, дозволяет ему пребывать у своей церкви, Феодосий тайно заказывает вериги и носит их. Раз властелин давал пир; Феодосию надобно было явиться для угощения в чистой одежде; при перемене белья, мать, и прежде слышавшая о веригах, увидела на одежде кровь от вериг и с яростью сняла с сына вериги. Все эти препятствия к жизни святой не погасили в Феодосии желания святой жизни, – он рвется к монашеской жизни. В отсутствие ма­тери удаляется из дома в Киев, находит Антония, и пострижен­ный Никоном, вступает в подвиги. Это было в 1032 году. Че­тыре года спустя, мать является и в Киев за сыном, но сын был уже столько крепок духом, что, но молитве его, сама мать переменяет свои желания и остается в женском монастыре. Фeoдосий поставлен в пресвитера. Жизнь собиравшейся к Антонию братии была вообще строга, но Феодосий не щадил себя. Пищей были: ржаной хлеб, и только в субботу и воскресенье –  сочиво, а за недостатком его травяная снедь; чтобы иметь хлеб, занимались простым рукоделием и, купив зерна, мололи сами; по окончании утрени шли в огород и копали; после литургии опять труд. Феодосий, крепкий телом, брал на себя часть трудов у других, носил другим воду, рубил дрова, молол рожь и относил каждому муку. Иногда, в знойную ночь, нагой, отдавал тело свое в пищу комарам и мошкам, – кровь текла по нем, а он покойно прял волну.

II. В начале 1062 года, братия, по благословению Антония, избрали Феодосия в игумены. Феодосий присовокупил к прежним подвигам своим тяжкую бдительность игумена, устроил монастырь и общежитие, ночью обходил он кельи иноков, чтобы видеть житие их; кого заставал на молитве, благодарил Господа; а если слы­шал беседу двух или трех, ударял в двери и на утро давал краткое наставление о внимании к своей душе. И словом, и примером одушевлял паству свою на подвиги. Каждый день делал своими руками, приходил в пекарню и весело трудился с хлебопекарями, месил тесто, пек хлебы: всех немощных учил, укреплял и утешал. Раз перед праздником келарь говорил, что некому носить воду; блаженный поспешно встал и начал носить воду; один из братии увидел это и поспешил сказать о том нескольким братьям; те побежали делить труд с игуменом. В другой раз некому было нарубить дров для общей кухни. «Я празден», говорил игумен, «и пойду»; братии повелел идти за трапезу, так как было время тому, а сам стал рубить дрова. По оконча­нии стола, братия, увидев, что преподобный игумен их усердно рубит дрова, взяли каждый топор свой и наготовили дров на много дней. На трапезе он довольствовался сухим хлебом и щами без масла, но никогда не видали его дряхлым и невеселым на трапезе. Никто и никогда не видал, чтобы он для сна ложился на бок, а обыкновенно засыпал он сидя и проснувшись стано­вился на молитву; никогда не омывал тела водой, кроме лица и рук. Одежда его была шерстяная, и та весьма худая, которую часто покрывал он заплатами, чтобы не видно было власяницы на его теле; нередко осуждали его за эту худую одежду, – он укоризну выслушивал с радостью. Раз в.к. Изяслав, любивший и уважавший его, приказал по случаю позднего времени отвезти его в покойной тележке; слуга видит инока в худой одежде и говорит: ты, черноризец, каждый день празден, а я живу в хлопотах и трудах; садись на лошадь, а я лягу на твоем месте и отдохну. Преподобный, не сказав ни слова, обменялся местом и в обители угостил слугу лучшим образом. Ночи проходили у него без сна, в слезной молитве за себя и за братию, что много раз замечали церковные будильники, хотя подвижник Божий старался скрывать, свои подвиги от людей. Такие труды столько очистили и возвысили дух его, что преподобный получил дар исцелений и прозрения и творил знамения по вере своей. Полный любви к бедным и страждущим, для которых построен им был и дом, он отдавал последнее требующим и награждаем был сторицей. Бояре и князья приходили исповедовать ему грехи свои и выслушивать наставления его; он говорил каждому правду с любовью, а иногда и с строгостью. Последнее испытал на себе кн. Святослав, выгнавший брата своего Изяслава из Kиевa. Так как число братий весьма умножилось, и место становилось тесно, пр. игумен избрал другое место для обители (получившей впоследствии название Киево-Печерской лавры); разные знамения обозначили основание нового каменного храма в честь Богоматери; положив основание ему, пр. Феодосий скончался в следующем 1074 г. мая 3 дня. ⁵²⁷

8. Киево-Печерская обитель

I. Вход в Киево-Печерскую обитель. Вот послышался звон колокола, вот доносится тихий благовест. Это призыв к молитве в Печерскую Лавру. Войдемте же в это святилище... Мы уже миновали крепость, прошли мимо громадного арсенала ⁵²⁸ , обставленного пушками, бомбами и ядрами, прошли через пространство, отделяющее самую крепость от стен обители... Вот и святые врата, вдавшиеся между двумя изворотами стены, исписанными священными изображениями, и над вратами церковь Св. Троицы. Это истинно святое место: это вход в святилище. На этом месте слишком за 750 лет до нашего времени (в 1106 году) была сооружена церковь и устроена больница черниговским князем Николаем, именованным Святошей, и сам он, постригшись, не устыдился быть здесь привратником.

Отсюда, пройдя под сводом самой церкви, вы видите улицу, обставленную двумя рядами невысоких келий, осененных ветвистыми деревьями грецких орехов и оживленных изображениями из св. истории. Здесь на крыльцах или под тенью деревьев часто сидят старцы, углубившиеся в чтение книг. В конце улицы взор невольно останавливается на главном храме Успения Божьей Матери, а несколько правее подъемлется громадная колокольня.

По помосту от святых врат ко храму идут на поклонение Богу и св. угодникам люди, притекшие почти из всех стран русского царства. Двери храма отверсты и спокойно приемлют каждого; вошедшие в них исчезают от взора один за другим, и вы только слышите, как оттуда доносится священное пенe.

II. Храм Успения. Одна наружность храма Успения говорит о его внутреннем великолепии: это – четвероугольное здание, занимающее более 20 саж. в длину и столько же в ширину, со впадиной с запада, украшенной живописью, с двумя притворами с боков и пятью выпуклостями с восточной стороны; его стены исписаны священными изображениями; навес над его входом горит золотом; над ним возносятся семь позолоченных глав с куполами из червонного золота, осененные семью позлащенными крестами, из которых средний подъемлется над зданием от основания земли на 22 сажени.

Вступая в храм, невольно поражаешься богатством и великолепием иконостаса, залитого золотом и серебром. С него взирают лики Спасителя, Божьей Матери и святых угодников, полуозаренные светом лампад и обложенные золотыми и позлащенными ⁵²⁹ окладами, украшенные драгоценными камнями. Взирая на это богатство, забываешь ценность золота и всех драгоценностей и видишь в них одну готовность жертвовать земным достоянием для украшения Божьего храма. За царскими вратами установлен престол, и на нем водружено распятие, украшенное яхонтовыми и другими каменьями. Направо и налево в самой церкви, за крестообразными столпами и темными входами устроены для монахов места, обнесенный перилами, с отдельными дверцами для каждого: там они пребывают во время службы, и их вид, почти неподвижный, их лица, смиренно обращенные к иконам, их черная одежда и четки, а за ними по стенам изображения святых и всех князей, покровительствовавших обители, полусвет, разлитый за переходами, духовное пение, служба, воскурения. глава св. Владимира, поставленная при самом входе, и тысячи великих воспоминаний, и толпы народа, притекшего издалече, – все это вливает чувство новое, неведомое для не посещавших Печерской обители, и возносит душу от всего земного к лону Создателя.

При храме устроено девять приделов, из которых в одном, во имя св. Стефана, сооруженного Борецкими, находится икона Божьей Матери, перед которой молился, почти за 750 лет, князь Игорь Ольгович, убитый в 1147 году.

На этом-то месте была основана еще при св. Антонии церковь во имя Успения Божьей Матери, оконченная постройкой почти за 850 лет до нашего времени.

В большой церкви Успения покоится князь Константин Иоаннович Острожский (1533), ревностный христианин, распространитель училищ и покровитель немощных; генерал-фельдмаршал Гудович (1821); архимандрит Печерский Гизель (1683); граф Румянцев-Задунайский.

В обители находится братская трапеза на том же месте, где была при св. Феодосии, разные кельи, хозяйственные строения, библиотека, устроенная при великой церкви, типография, заведенная не позже 1618 года, гостиница для бедных богомольцев, церковь Всех Святых, за южной стороной стены, над Экономическими вратами, сооруженная гетманом ⁵³⁰ Мазепой. Далее за стеной к востоку находятся пещеры и собственно печерские здания, не раз измененные в своем виде, кроме главных улиц, и не раз скрывавшая под спудом своим мощи святых от хищения и неистовства врагов.

III. Ближние пещеры. Выйдем северными дверями церкви Успения и последуем за потоком народа. Наш путь извивается то к северу, то к востоку, то к югу, то снова к северу и востоку, пока мы не оставим за собой монастырских зданий и стены. Пройдя их, мы увидим церковь на отлогости горы, изрытой оврагами и зеленеющей полянами и садами, а далее опять виден Днепр, и за ним снова синева леса и синева дали.

Церковь Ближних пещер сооружена в 1700 году, во имя Воздвижения Честного Креста полтавским полковником Герциком. Главы и кресты на ней, равно и на колокольне, позлащены червонным золотом, а купола покрыты зеленой краской. На стене, предохраняющей церковь и самые пещеры от обвала, построены две башни: в одной из них хранится печерская ризница, а в другой сделан открытым сводом вход в галерею, ведущую к Дальним пещерам.

Начало Ближним пещерам положено св. Антонием, когда он удалился для уединения из первой пещеры, ископанной Илларионом. Вход в Ближние пещеры сделан из церкви Воздвижения Креста Господня. Здесь почти во всякое время дня встретите толпу народа, стекшегося из Украины, России, с Дона, даже из Сибири, с своими особенными наречием и одеждой.

Более сотни богомольцев, с выражением ожидания, смотрят, скоро ли откроется дверь в подземелье. В руках каждого теплится свеча. В храме тишина, один или два монаха.

Вот железная дверь отворилась, и толпа народа тронулась, шагнула и сжалась у входа, но нет ни шума, ни беспорядка, и все идут медленно, руководимые монахом. Переступив за дверь, взгляните, как живая река народа движется в этом сжатом сероватом своде, полуозаренном одними свечами и склоненном отлогой покатостью в глубину земли. Народ останавливается перед каждым святым, творит молитвы, расспрашивает о его жизни, движется далее и далее, и исчезает, разливаясь по переходам.

Каждый святой покоится в четырехугольном углублении пещеры, в деревянной гробнице, а иные в украшенных серебром и золотом, и под каждым изображены его имя и жизнь. В иных местах пещер видны наглухо запертые двери с небольшим окошечком; они ведут в кельи почивающих там затворников.

В иных местах покажется из-за железной решетки огонь, освещающий подземную келью и слышится молитва и тихое пение: здесь совершается служба. Так следуете вы по всем проходам пещер, доколе не достигнете выхода, где снова озарить вас свет дня, повеет свежестью воздух.

Но вот и галерея ⁵³¹ с окнами и деревянным помостом, ведущим к Дальним пещерам. В ней располагаются убогиe и калеки, испрашивая духовными песнями насущного хлеба.

IV. Дальние пещеры. При Дальних пещерах, из которых иные существовали еще до принятая христианской веры св. Владимиром, а другие начаты Илларионом, находятся церкви Рождества Богородицы и Зачатия св. Анны, с главами позлащенными червонным золотом.

Входов в пещеры два: западный и восточный, Расположение их хотя другое, нежели на Ближних, но общее устройство то же. По народному сказанию, в них есть завалившийся ход под Днепр, и даже на противоположный его берег.

V. Колокольня Киево-Печерской Лавры.Теперь, поклонившись святыне и обозрев все достопамятное, взойдем на главную колокольню Печерской обители. Она установлена в 20 саженях от великой церкви, в направлении к юго-западу. Она выше всех русских колоколен и даже выше московской колокольни Ивана Великого слишком пятью саженями: в ней 43½ сажени и 10 вершков до основания креста. Купол покрыт листовым железом, а глава позолочена через огонь. Она кончена постройкой в 1745 году. Главный ее колокол, называемый Успенским, весит 1000 пудов. Вверху колокольни устроены часы.

Если подниметесь на колокольню, то увидите под собой все монастырские здания, кресты и главы церквей, переходы, дорожки, зелень садов, каменную стену около обители в окружности более версты, и за ней с одной стороны – крепость с своими строениями, а с другой – здания печерские. Это место называлось некогда – Берестовым.                    

(Из соч. Пассека).

9. Обитель

За Киевом, где Днепр широкий

В крутых брегах кипит, шумит,

У рощи, на горе высокой

Обитель иноков стоит.

Вокруг нее стена с зубцами,

Четыре башни по углам,

И посредине Божий храм

С позолоченными главами;

Ряд келий, темный переход,

Часовня у святых ворот

С чудотворящею иконой

И подле ключ воды студеной

Журчит целительной струей

Под тенью липы вековой.   

(Козлов).

10. Летний снег

(Из жизни преп. Варлаама Хутынского)

I. Шел июнь месяц 1192 года. Теплая летняя ночь спустилась на землю и окутала своим мглистым покровом дома, храмы и башни великого Нова-града. Под этим покровом мирно спит вольный город, утомясь от дневной суеты и шума; безмолвие царит и на Софийской стороне, и в столь шумных днем концах Торговой стороны; притих сам буйный Волхов и неслышно катит свои сонные воды во мраке ночи.

Тихо и на Ярославском дворище, там, где висит страж нов­городской свободы, вечевой ⁵³² колокол; не шелохнется его медный язык, столько раз сзывавший всех граждан на шумное вече. Один только сторожевой воин у колокола еще бодрствует, но и его начинает одолевать дремота. Чтобы прогнать сон, пробовал он петь, но как-то странно слышались в ночном безмолвии звуки тропаря св. Софии и скоро оборвались. Не смог старый рубака, много на своем веку одолевший и немцев и белоглазой Чуди, одо­леть сладкой дремоты и задремал, опершись на широкий бердыш. ⁵³³ И снова все тихо, как в могиле. Не спять только звезды, кротко мерцая среди темной синевы неба и словно любуясь уснувшим Божьим миром...

II. Утренняя заря ярко-алой полоской только что начала заниматься на далеком востоке, как вдруг что-то разбудило спавшего стража. С трудом он поднимает отяжелевшие веки, озирается кругом... и внезапно вскакивает, словно ужаленный. «С нами крестная сила... Мать Пресвятая Богородица, Никола угодник, святая София... Уж не во сне ли мне снится? Что за диво дивное»?! – шепчет он, в испуге крестясь.

И было чему подивиться: точно по мановению волшебного жезла, лето вдруг превратилось в зиму; июньское тепло внезапно сменилось рождественским морозом; с потемневшего неба густыми хлопьями валил снег и белым саваном покрывал землю. Крутясь и вздымаясь, летали в воздухе тучи этих хлопьев, и с каждой минутой все толще и толще становился пушистый снежный ковер.

«Уж не дьявольское ли наваждение»? – думает испуганный воин – «Да воскреснет Бог... Отыди, сгинь ты, лукавый»! – крестясь, шепчет он, – но снег все гуще валит с неба.

Не зная, что делать, бежит страж к вечевому колоколу и дрожащей рукой дергает за веревку... Звонко раздается в ночной тиши отрывистый звук, гулко проносится в ночном воздухе и замирает вдали... Еще и еще – и скоро колокольный звон разносится во все концы Нова-города.

Знакомые звуки скоро поднимают на ноги весь Новгород: просыпаются посадник ⁵³⁴ и тысяцкий, посадские люди и заморские гости-купцы. Спавший город оживает. Недоумевая о причине звона, вольные новгородские вечники выходят на улицы и, при виде покрывающего землю снежного савана, останавливаются в смятении и ужасе. Во всех домах поднимается тревога: плач детей, причитания женщин смешиваются со словами молитв; у многих мелькает в голове мысль о последнем дне и кончине миpa ... А снег все валит и валит, словно желая похоронить под собой весь Новгород.

Вот раздается гул колоколов на всех городских колокольнях. Отверзаются темные дотоле храмы и наполняются молящимся людом. В трепете простираются и пастыри, и паства перед святыми иконами, умоляя Господа умилосердиться над Новым-градом, призывая помощь Небесной Заступницы и всех святых... Кротко глядят озаренные мерцающим светом лампад лики с образов на коленопреклоненную толпу... Рыдания по временам заглушают голос певцов и чтецов и прерывают служение умилительных молебнов.

Долго лилась горячая молитва новгородских граждан, долго со слезами молили иереи Господа не предать до конца стадо своих верных. Уже брезжил рассвет, уже пламенная заря огненным пожаром охватила полнебосклона, а трепет новгородцев перед грозным и дивным явлением не стихал. Наконец перед самым восходом перестали сыпаться снежные хлопья. Когда яркое летнее солнце показалось на небе, оно озарило своими лучами чудное зрелище: ослепительно-белая пелена покрывала землю и зелень, дома и башни, стены и церкви Великого Новгорода; точно алмазы и жемчуг, горели и переливались снежные кристаллы под лучами дневного светила.

За одну ночь, точно в сказке, город совершенно переменил свой вид.

С раннего утра Ярославов двор был залит густыми толпами народа, но, против обыкновения, на вече не слышно было шума и крика. В безмолвии, с обнаженными головами стояли новгородцы: посадник, тысяцкий, именитые люди, гости, дружинники и все посадские вольные люди. Никто не решался говорить. – «Прогневали мы Господа, люди новгородские», – начал, было, посадник, но тотчас смолк. Только глубокие вздохи нарушали безмолвие. Все ждали, не придет ли какого совета гражданам или указания от владыки.

III. В это время в город, по той дороге, что шла по самому берегу Волхова, въезжали простые сани-пошевни, запряженные в одну лошадь. Высокого роста инок, одетый в бедное одеяние схимника ⁵³⁵ сидел в санях. Чуден был вид этого инока: в то время, как на лицах всех прохожих, попадавшихся навстречу, изображались страх и тревога, на его постническом, изможденном лице виднелось совершенное спокойствие.

Вот незатейливый экипаж перебрался через Великий Волховский мост, поехал Софийской стороной и остановился у владычних покоев. Чередной монах, завидев приезжего, тотчас выбежал к нему навстречу, почтительно принял благословение инока и повел его в палаты aрхиепископa.

Этот бедно одетый инок был славившийся своей святостью и прозорливостью игумен Варлаам, настоятель Хутынской обители.

IV. Через несколько минут Софийский дьяк, сломя голову, бежал от владычного дома по направлению к Ярославову дворищу. Прибежав на вече, он протолкался сквозь толпу к посаднику и, отдав ему поклон, проговорил: «от владыки». Посадник дал знак, и дьяк ⁵³⁶ вошел на красное место. Мертвое молчание тот- час воцарилось в толпе, все насторожили уши, ожидая, что скажет посланный архиепископа.

– «Мужи новгородские», – торжественно начал дьяк, отвесив предварительно поясные поклоны на все четыре стороны, – «шлет вам, своим детям, отец ваш владыка, свое владычнее благословение, тако ж и всему Великому Нову-граду. Посетил нас Господь в cию ночь Своим предивным посещением, молитвами отца нашего Варлаама. Сей бо, быв у владыки нашего, при прощании прорек: «если благословит Бог, приеду к святыне твоей на санях в пятницу первой недели поста святых апостолов». И ныне сбылось все по глаголу. Вы жe не смущайтесь, мужи новгородские; cиe бо не в пагубу сотворилось, но в благостыню и спасение».

С этими словами дьяк, снова поклонившись народу и властям, сошел с красного места. Глухой вздох облегчения, вырвавшийся из уст многочисленной толпы, сопровождали, его речь. Затем на вече раздался шумный говор. Среди гула голосов можно было расслышать имя Варлаама, – Хутынский игумен был известен всем новгородцам; они считали его святым и верили его прорицаниям. Тем радостнее для них было слышать, что необычайное явление было «не в пагубу», но «в благостыню».

Толпа вечников продолжала шумно волноваться, когда к Ярославову дворищу подъехали упомянутые сани-пошевни, из которых вышел св. Варлаам. Мгновенно святой игумен был окружен народом. Благословив новгородцев, он успокоил их, дал им проникнутое отеческой любовью наставление и предсказал в этом году обильный урожай. Когда он кончил речь и, снова благословив народ, сел в сани, – толпа бросилась за ними и далеко провожала преподобного по дороге к Хутыни.

Снова в этот день отверзлись и наполнились молящимся людом новгородские храмы, снова полились горячие молитвы граждан, но не умилостивительные, а благодарственные; снова слезы оросили церковные помосты, но не слезы трепета, а слезы умиления.

V. Наступил вечер этого достопамятного для новгородцев дня. Солнце клонилось уже к западу. В воздухе было по-прежнему морозно, и снег хрустел под ногами прохожих.

Вдруг новая перемена произошла в природе: в воздухе пахнуло теплом, горячее стали солнечные лучи, и снег начал быстро таять. Еще не успело солнце сесть, а уже земля освободилась от зимних оков, снежный ковер исчез также быстро, как и появился; снова зазеленели поля, луга, сады и леса, снова защебетали на деревьях летние пернатые гости.

И когда пригородные селяне вышли взглянуть на свои поля, то увидели, что воистину, по слову чудотворца, необычайное явление природы «было им в благостыню»: кишевший в полях червь, во множестве появившийся весной этого года, был совершенно истреблен морозом. И пронеслось с того времени имя славного угодника Божьего Варлаама по всей области новгородской и по всей земле русской.

Почти семь веков прошло с тех пор, но сказание о чуде преподобного живет и до сих пор среди местных жителей, которые ежегодно, в пятницу первой недели поста святых апостолов, вспоминают о нем, совершая крестный ход из Новгорода в Хутынскую обитель.

(Русск. Паломн. № 44, 1887 г.).

11. Преподобный Ce ргий Радонежский

I. Преподобный Сергий Радонежский был основателем Троицкой Лавры.

Он происходил из боярского рода. Родители его, Кирилл и Mapия некоторое время жили в Ростове. Здесь в 1314 году родился Богоизбранный младенец.

Святое призвание Сергия проявилось очень рано.

В 1328 году, в смутное для Ростова время, боярин Кирилл переехал на житье в город Радонеж, теперь село Городок, верстах в 50-ти от Москвы.

В Радонеже четырнадцатилетий Сергий всецело посвятил себя духовному подвижничеству, почему и получил прозвание Радонежского. Он строго постился, в среду и пятницу не принимал никакой пищи, а в другие дни хлеб да воду. День проводил в чтении слова Божьего, пении псалмов, большую часть ночи в усердной молитве; ревностно посещал церковные службы. Детские игры и забавы его не тешили.

Избегая мирской суеты, желая в уединении славить Творца, Сергий убеждал отца с матерью отпустить его в пустыню. Родители не противились, но просили привести это в исполнено после их кончины.

Сергий послушался любимых родителей. Вскоре они скончались, приняв перед смертью иноческий чин.

II. По смерти родителей, Сергий, отдав свое имущество младшему брату Петру, уговорил старшего брата Стефана, овдовевшего к этому времени и принявшего обет монашества, искать места для пустынножительства.

В двенадцати верстах от Радонежа братья выбрали для подвижничества в дремучем лесу то место, где теперь расположена Троице-Сергиева лавра. Там в то время не было кругом на несколько верст никакого жилья, теперь же понастроили много церквей и целый посад. Св. Сергий оживил пустыню. «До Сергия здесь была непроходимая пустыня, а теперь все видит вокруг обители мирские поля, села и деревни многолюдные. Прежде здесь и тропинки не было для людей, а теперь явились большие дороги и проезд, людный днем и ночью. До Cepгия это место было безводное; но с тех пор множество источников открыто в окрестности обители. Множество гадов и змей нарушали безмолвный покой Сергия, а теперь вы не встретите их».

Cepгий и Стефан начали рубить лес, носить бревна, чтобы устроить кельи. Затем братья построили маленькую церковь. Митрополит московский, по просьбе устроителей, прислал священника для освящения сооруженного храма. Церковь освятили во имя Святой Троицы.

Житье братьев в пустыне было трудное, суровое: кругом бесконечный, необитаемый лес, оглашаемый ревом диких зверей; даже птицы не залетали сюда, веселого щебетанья их не было слышно. Ягоды да травы составляли пищу отшельников; воды не было близко, – приходилось часто нуждаться в питье.

Стефан не мог долго выносить тяжести уединения; от лишений вскоре впал в совершенное изнеможение, ушел в Москву, в Богоявленский монастырь, где нашел более спокойную, безбедную жизнь.

Сергий остался среди дремучего леса с товарищами – зверями, которых он кротостью к себе приручил; звери приходили кормиться из его рук. Один медведь привык ежедневно являться к пустыннику за своим обедом; случалось иногда, что оба голодали от недостатка пищи. Безмолвие, грозная буря, ненастная вьюга, лишения только закаляли мужество молодого отшельника, укрепляли его душу.

Подготовив себя постом, умерщвлением плоти, молитвой, Сергий призвал из Москвы игумена Митрофана, для принятия от него монашеского чина. Пострижение происходило в церкви св. Троицы, 7-го октября 1337 года, в день памяти св. мученика Сергия. После пострижения Сергий прожил в совершенном одиночестве еще два года, строго соблюдая иноческий устав.

Весть о святости жизни подвижника быстро разнеслась по окрестностям.

III. К святому стали стекаться христиане за наставлением, за исцелением разных недугов. Молитвами Боголюбца больные исцелялись, падшие духом укреплялись. Всякий встречал в кельи Сергия ласку, привет, ободрительное слово.

К одинокой кельи Сергия стали приходить иноки, усердно прося позволения поселиться и разделить с ним его образ жизни. Серий, привыкший к одиночеству, отклонял просьбы. «Знайте прежде всего», говорил он, «что место это трудно, голодно и бедно; готовьтесь не к пище сытной, не к питью, не к покою и веселию, но к трудам, печалям, напастям, ибо многими скорбями должно нам войти в царствие Божье. Узок и скорбен путь, вводящий в жизнь вечную». Однако по промыслу Божьему святой согласился на совместное жительство, исполняя слово Спасителя: «грядущего ко Мне не изжену вон».

Пришельцев собралось двенадцать. Сергий взял с каждого обет строгого воздержания, братства, повелел инокам срубить себе кельи. Кельи были обнесены высоким тыном или забором.

Так возникла дорогая для каждого русского обитель.

IV. В первое время обитель была очень бедна: случалось, что не было воску для свеч, в церкви вместо них горела лучина; книги, нужные для богослужения, писались на березовой коре.

Братия со смирением переносила нищету. Препод. Сергий во всем всегда подавал пример: был всем слугой, сам носил воду, рубил дрова, молол муку, делал обувь, кроил, шил одежду, а по ночам молился.

Иноки просили св. Сергия принять на себя игуменство в обители, но он по смирению своему не соглашался сделаться настоятелем братии, говоря: «желаю лучше учиться, чем учить, лучше повиноваться, чем начальствовать; вы хотите возложить на меня бремя выше сил моих».

Чтобы окончательно отклонить от себя сан игуменский, Сергий отправился к преосвященному Афанасию, который управлял тогда московской и всея Руси митрополией, с просьбой прислать в Троицкую обитель игумена. Афанасий радушно встретил святого подвижника и громко объявил, что никто более Сергия не достоин быть игуменом. Когда же Сергий начал отказываться, то епископ промолвил: «Возлюбленный! ты все стяжал, а послушания иноческого не имеешь». Смиренному Сергию оставалось только согласиться: «как Господу угодно», произнес он, «так и да будет. Благословен Господь во веки!»

Через несколько дней состоялось посвящение его сначала в пресвитера, а потом в сан игумена.

V. Возвратясь в свою обитель, препод. Сергий не изменил образа жизни, по-прежнему служил братии, подвизался в непрерывной деятельности, – посте и молитве. В церковь на литургию являлся первым, уходил последним. Никогда не видели его праздным. B свободное от работы время умудрял он братию духовными беседами.

О Троицкой обители начали говорить в дальних областях русской земли. Не только простые чернецы, но и высшиe иерейскиe чины, наслышавшись о святости жизни преподобного, являлись внимать речам праведника. Смоленский архимандрит Симон так был пленен ими, что, оставив свое настоятельство в Смоленске, поступил к Сергию послушником. Стали приходить иноки из других монастырей. Игумен принимал всех, но постригал только после долгого испытания.

Число братии заметно увеличилось; вместе с тем в пустыне все сильнее и сильнее чувствовался недостаток в самом необходимом; хлеба на всех не доставало: инокам часто приходилось голодать. Ходить же в соседние села за подаянием было строго запрещено игуменом.

Слава о великом игумене троицком все росла. И богатый вельможа, и бедный простолюдин шли к убогой кельи, ища здесь утешения, совета, благословения. Едва заметная тропинка, ведшая к обители, стала делаться большой проезжей дорогой.

Тогдашний князь московский Иоанн Иоаннович сильно полюбил смиренного проповедника жизни евангельской.

При своих посещениях обители князь заметил крайнюю ее бедность: священнослужители облекались в ветхие полотняные ризы, братия приобщалась из простой деревянной чаши, низенькая деревянная церковь освещалась лучиной при богослужении.

Вспомнилось тогда князю, что у государей русской земли искони ведется обычай не щадить издержек на благолепие храмов, наделять их землями, всяким добром.

Соблюдая обычай предков, Иоанн Иоаннович подарил обители Св. Троицы окрестные участки земли, щедро наделил ее деньгами, хлебом, приказал сделать церковную утварь из золота и серебра.

Посыпались многоценные вклады и от усердных ревнителей христианства, являвшихся поклониться Св. Троице, взглянуть на прославленного угодника. Монастырь быстро стал богатеть. Воздвигли большую церковь. Золото, драгоценные камни заняли на иконах и сосудах, появилась драгоценная утварь в той обители, где несколько лет раньше, за недостатком свечей, горела лучина, где игумен носил полотняную ризу.

Окрестности Св. Троицы стали заселяться, вырубались леса, строились новые деревни, проводились большие дороги. Уединенная хижина отшельника превратилась в цветущую обитель, глухой лес стал удобным жилищем человека.

VI. Слава об обители Св. Троицы пошла далеко за пределы русской земли и достигла Цареграда.

Патриарх цареградский Филофей, в знак уважения, прислал препод. Cepгию крест и схиму, благословил обитель, посоветовал устроить в ней общежитие, как образец строгого монашества.

Cepгий внял совету, устроил монастырскую общину: все богатство обители сделал общим, запретил инокам иметь отдельную собственность, ввел одинаковую для всех суровость относительно образа жизни. Братия была распределена по службам: назначили келаря для ведения хозяйства, казначея для общей монастырской казны, назначили поваров, хлебников, больничных служителей. Все постановления святых отец должно было соблюдать.

Некоторым не понравилась эта перемена, они тайно ушли из монастыря.

При таких порядках появилось во всем изобилие. Явилась возможность к широкой благотворительности: Сергий устроил приемный покой для странников, больных, нищих; в обители Св. Троицы никому не отказывалось ни в пище, ни в пристанище. До сих пор этот обычай неизменно соблюдается, до сих пор богомольцы получают в лавре даровой обед и квартиру.

Монастырь богател, а игумен смирял себя более всех. Раньше он ходил в рубище, теперь носил ту одежду, которую бросали другие иноки за негодностью. По-прежнему день пребывал в труде, а ночь, стоя на коленях, молил Бога не оставить обитель. Царь Небесный внимал молитвам Своего избранника.

VII. Двадцать пятого сентября 1392 года окончилось земное служение Сергия Господу; на 78 году от рождения последовало преставление преподобного. Шестью месяцами раньше св. Сергий предупреждал учеников, что в этот именно день Бог возьмет его к Себе, в горние селения. Так и случилось. Перед кончиной же он назначил игуменом своей обители старца Никона, а сам удалился в келью, чтобы в безмолвии приготовиться предать чистую душу свою в руки Господни.

Со слезами похоронила братия незабвенного наставника вблизи церкви Св. Троицы, им самим сооруженной.

Спустя тридцать лет, 5-го июля 1422 г., обретены были нетленные мощи св. Сергия; над ними тогда же заложен новый храм из белого камня.

Православная церковь причислила препод. Сергия к лику святых и установила праздновать в этот день обретение честных мощей угодника.

(А. Майков).

12. Троице-Сергиевская лавра и ее окрестности

I. В шестидесяти верстах от Москвы находится знаменитая Троице-Сергиевская лавра, которую ежегодно посещают десятки и сотни тысяч богомольцев со всех сторон Poccии. В Троице-Сергиевскую лавру идет и богатый и бедный, и здоровый и убогий. Святая обитель принимает всех с одинаковым радушием. Особенно же большое стечение богомольцев в обители бывает 5-го июля – в день обретения св. мощей преподобного Сергия.

Троице-Сергиевская лавра расположена на невысоком холме. Это тот самый холм, на вершине которого стояла когда-то среди густой чащи леса убогая келья св. Сергия. По скатам холма зеленеют монастырские сады, внизу струится небольшая речка, а над садами вьется высокая монастырская стена. За стеной виднеются золотые купола, главы и кресты лаврских храмов, а между ними возвышается громадная колокольня, золоченый верх которой далеко блестит при ярких лучах солнца.

II. Главное сокровище обители составляет древний собор Пресвятой Троицы. Собор этот построен на том самом месте, где стояла маленькая деревянная церковь св. Троицы, срубленная самим препод. Сергием. В этом соборе почиют нетленные мощи основателя обители. При входе в храм прежде всего бросается в глаза высокий иконостас, который весь обложен вызолоченным серебром. По правую сторону царских врат неугасаемая лампада озаряет драгоценный золотой оклад древней иконы. Это чудотворный образ Живоначальной Троицы, украшенный усердием царя Бориса Годунова. По левую сторону царских врат сверкает золотом и драгоценными каменьями другой образ Живоначальной Троицы, украшенный царем Иоанном IV Васильевичем. Над южными вратами находится складень, на котором изображено видение преподобному Cepгию Царицы Небесной. Этот складной образ, устроенный из гробовой доски преподобного Сергия, не раз сопутствовал русским воинам; он был и с московским ополчением в 1812-м году, и с храбрыми защитниками многострадального Севастополя. Под серебряной сенью (под навесом на столбах) возвышается драгоценная рака, в которой почиют нетленные мощи препод. Сергия. Возле раки в особом шкапе хранится убогая утварь и облачение св. Сергия: крашенинная риза, такие же поручи и епитрахиль, деревянный посох, келейная икона Николая Чудотворца, нож и ложка.

В юго-западном притворе Троицкого собора находятся гробницы многих угодников Божьих и между ними гробница знаменитого архимандрита Дионисия, который своими грамотами поднял русский народ на освобождение Москвы от поляков в смутное время.

III. В нескольких шагах от Троицкого собора находится церковь во имя сошествия Св. Духа, построенная иждивением царя Иоанна IV Васильевича. В южном приделе этого храма, во имя Филарета милостивого, почиют два знаменитых русских архипастыря, московские митрополиты: Филарет и Иннокентий. Пастырские жезлы стоят у их скромных гробниц; иконы, поднесенные им в разное время, украшают стены придела. Тут же, в двух шкафах, хранятся архиерейские облачения почивших.

IV. Самый большой из храмов лавры – собор во имя Успения Пресвятой Богородицы. Он построен при царе Иоанне IV Васильевиче и отличается своим величественным видом.

V. Ризница. Двухэтажное здание, длиной в 24 саж., построено в 1788 году на западной стороне Троицкого собора, с которым оно соединяется крытой папертью. В нижнем этаже живут ризничий и пономари собора, а в верхнем, в четырех палатах, хранится драгоценная ризница Сергиевой Лавры, драгоценная не только по своему богатству, во и по древности и святости хранимых в ней предметов. Между ними первое место занимает так называемая ризница преподобных Сергия и Никона, вмещающая в себе: 1) крест, присланный преп. Сергию патриархом Константинопольским Филофеем, обложенный золотом и украшенный драгоценными камнями с подписью на задней стороне; 2) евангелие преп. Никона малое, писанное на пергаменте; 3) св. сосуды, из дерева, покрытые красной краской, в которых преп. Сергий священнодействовал; 4) сосуды из дерева преп. Никона; 5) священная риза преп. Сергия из темной бумажной ткани с крестиком под оплечьем и звездицей на подоле из крашенины; 6) Священническая риза преп. Никона из белой камки с оплечьем и крестом парчевыми; 7) кадило преп. Никона серебряное позолоченное, четырехугольное в виде церкви; 8) сандалии кожаные 30 лет бывшие на ногах преп. Серия во гробе.

Особенным великолепием отличаются священно-служебные сосуды; некоторые из них золотые с алмазами и бриллиантами. Сосуды, пожалованные императрицей Екатериной II-й, золотые, украшенные антиками ⁵³⁷ , обрамленными алмазами, а потир, принесенный в дар обители преп. Сергия за его предстательство в 1856 году императрицей Александрой Феодоровной, украшен драгоценными камнями и отличается изящностью своей отделки.

Воздухи и покровы на священные сосуды, одежды на престол и жертвенник, плащаницы и покровы на мощи преп. Сергия, шитые шелком, серебром, золотом, жемчугом и драгоценными каменьями по камке, бархату, глазету и парче свидетельствуюсь о разновременности этих вкладов, большей частью принесенных в дар обители великими князьями и княгинями, царями и царицами.

Из риз святительских замечательны: 1) парчевая серебряная по малиновой земле, украшенная жемчугом и драгоценными каменьями из убора императрицы Анны Иоанновны, в котором она вступала в Москву для священного коронования; епитрахиль, набедренник и палица, вышиты собственными руками императрицы, как видно из надписи, сделанной 24 декабря 1736 года; 2) пунцовая бархатная с жемчугом и крестом из драгоценных камней на оплечье; под крестом вынизано жемчугом вензелевое имя Екатерины II, которой она была устроена в 1770 году. Митр достойных особенного внимания три: 1) самая древняя – вклад царя Бориса Феодоровича Годунова, из бархата с изображением различных святых на золоте; низанная жемчугом по вызолоченному серебру с драгоценными камнями, из коих один рубин оценен в двадцать тысяч рублей, пожалована императрицей Анной Иоанновной и 3) золотая глазетовая с жемчугом и каменьями – дар императрицы Елизаветы Петровны. Панагий весьма богатых несколько. Одна из агата, в котором самой природой очень ясно изображено Распятие и перед ним молящийся монах; она осыпана бриллиантами и жемчугом и устроена митрополитом Платоном.

Между образами, наполняющими собой все комнаты ризницы, нужно заметить:

Образ преп. Сергия со всеми святыми Троице-Сергиевой Лавры; изображения святых расположены в три ряда.

Кроме того в ризнице хранятся следующее предметы:

1) золотое кадило,украшенное драгоценными камнями, дар царя Михаила Феодоровича;

2) паникадило, серебряное, обложенное золотом , к раке пр. Сергия, данное царем Иоанном Васильевичем Грозным в 1568 году;

3) блюдо золотое , пожертвованное им же;

4) трость с набалдашником, осыпанным бриллиантами и изумрудами, пожалованная Императором Павлом Петровичем Митрополиту Платону;

5) солоница с изображением Российских гербов, пожалованная ему же Императрицей Екатериной II;

6) собственноручное письмо Императора Павла I к Митрополиту Платону о рождении Великого Князя Николая Павловича;

7) золотой посох , украшенный бриллиантами, яхонтами и изумрудами, пожалованный Императором Александром II Митрополиту Филарету в день Священного Коронования 26 Авг. 1856 г. и три настольные портрета Императоров Александра I, Николая I, и Александра II, соединенные вместе и осыпанные бриллиантами, Высочайше пожалованы Митрополиту Филарету 5 Августа 1867 года в день 50 летнего его юбилея, в память незабвенного его служения церкви и отечеству в царствование сих государей.

VI. В двух верстах от лавры находится Гефсиманский скит. Он устроен тщанием митрополита московского Филарета в 1844 г. и назначен для иноков, желающих пребывать в безмолвии и удалении от миpa. В ските находится шесть церквей, из которых одна устроена в пещерах. Главную святыню скита составляет чудотворный образ Черниговской Богоматери, находящийся в пещерном храме Архангела Михаила. Святой образ этот прославился многими чудотворениями, и привлекает постоянно множество богомольцев, особенно больных.

VII. В трех верстах от лавры лежит Спасо-Вифанский монастырь, основанный митрополитом Платоном. В стенах этого монастыря находятся две церкви, архиерейский дом и кельи братии, а вне стен – здания духовной семинарии. Соборный храм обители отличается особым устройством. Он двухэтажный, и внутри его сооружена искусственная гора, в подобии горе Фавору; она украшена мхом и цветами. Вьющаяся по склонам горы лестница ведет к вершине, где возвышается алтарь в честь Преображения Господня. Внутри горы, в пещере, устроен придел в честь воскрешения Лазаря. В другой пещере хранится дубовый гроб преп. Сергия. Тут же находится гробница митрополита Платона.

VIII. В 12 верстах от лавры, на пути в Москву, стоит на небольшой речке Хотьков женский монастырь, основанный ранее Троицкой обители. В Хотьковом монастыре погребены родители св. Сергия; здесь же был пострижен и старший брат преп. Сергия Стефан, с которым начал свои подвиги, преподобный Сергий. Соборный храм обители в честь Покрова Пресвятой Богородицы построен в начале настоящего столетия; главную святыню этого храма составляет Толгская икона Божьей Матери. Богомольцы, направляясь в Троице-Сергиевскую лавру, считают непременным долгом зайти в Хотьков монастырь, чтобы поклониться там родителям преподобного Сергия и тамошним святыням.

(По статье «Русск. Паломника» и брошюре кн. Горчаковой: «Свято-Троицкая Cepгиева Лавра).

13. Иерусалим

I. Св. город Иерусалим, когда-то многолюдный и кипучий, теперь унылый, безмолвный и совсем мертвый город. Теперь он принадлежит туркам, народу не христианскому. Местность кругом него обожженная, пустынная, печальная, зелени не видно. Ни за городом, ни в городе не заметно движения народа, не слышно того шума, какой обыкновенно бывает в городах. Иерусалим стоит на четырех высоких холмах и обнесен кругом старой зубчатой стеной со множеством башен. В стене сделано четверо ворот, и при закате солнца все они запираются; кто же не успел попасть в город, тот ночуй под открытым небом. Отпираются они при восходе солнца, а в турецкий праздник – после полудня, потому что турки уходят тогда в свои мечети на молитву. Здесь на одной неделе приходится три праздника: у турок – пятница, у евреев – суббота, а у христиан – воскресенье.

   Жителей в Иерусалиме тысяч двадцать. Есть тут турки, евреи, арабы, греки, армяне, – кто живет постоянно, а кто бывает только временно, наездом.

Дома в Иерусалиме такие же, как и везде в той стороне – каменные, с плоскими или круглыми крышами. Улицы узкие, кривые, неопрятные; ночью они вовсе не освещаются, – кто ночью выходит из дому, тот берет свой фонарь.

II. Pусскиe богомольцы останавливаются или в городе по греческим монастырям, или за городом в русских подворьях, которые выстроены не так давно, по повелению нашего государя императора. Здесь платы никакой не берут, а в городе приходится платить за помещение. Прибыв в св. город, наши богомольцы почитают первым долгом посетить храм Воскресения Христова и поклониться самой главной в нем святыне. Для этого они обыкновенно собираются перед вечернями, когда турки отпирают для них двери. Обойдя святые места с провожатыми из тамошних православных монахов, многие из богомольцев остаются в храме на ночь. Кто хочет помолиться поусерднее и отстоять заутреню и обедню при гробе Господнем, тому надобно переночевать в самом храме, потому что православные службы совершаются ночью. Желающим отдохнуть отводят места на хорах.

III. Этот храм имеет только один вход с полуденной стороны – большой, украшенный сверху разными мраморными изображениями. Тотчас же направо от входа две мраморные лестницы ведут наверх в придел, который устроен над самой Голгофой. По-еврейски Голгофа – значить лобное место, место казни. Священное Писание говорит, что здесь, на этом месте, Спаситель перенес самые ужасные страдания, будучи распят на кресте. Скала горы Голгофы обложена вся мраморными плитами. Над тем самым местом, где поставлен был крест Спасителя, стоит мраморный крест, открытый спереди. Под ним видно в скале круглое отверстие, или пробоина, в которую вставлен был крест Спасителя; пробоина обложена серебряным позолоченным окладом. Направо от креста видна в скале широкая и глубокая трещина, также обложенная сверху вызолоченным окладом. Она произошла в то время, когда Спаситель умер, и вся земля потряслась. Места, где стояли кресты двух разбойников, обозначены на мраморе, покрывающем скалу, черными кругами. Церковь украшена множеством дорогих лампад разной величины, висящих над престолом и по всему потолку; они пожертвованы разными усердными христианами и христианскими царями. Между ними есть и присланные из России.

IV. Под крыльцами, ведущими на Голгофу, у подножия голгофской скалы сделан нижний придел во имя св. Иоанна Предтечи и во имя праотца всех людей, первого человека, Адама, череп которого, говорят, похоронен здесь. За престолом этого придела сквозь железную решетку можно видеть самую скалу Голгофу и ее трещину, которая идет вниз сажени на четыре.

Если же не подыматься по лестницам, а идти от церковных дверей прямо, то на пути встретится камень. На этом камне положено было тело Спасителя, когда сняли Его со креста и помазывали, по еврейскому обычаю, душистыми мазями; он так и зовется «Камнем Помазания». Этот камень покрыть сверху мраморной плитой, и это потому, что прежде богомольцы портили его, откалывая потихоньку частички, чтобы унести их с собой. Впереди камня, на стене большая картина изображает снятие со креста тела Спасителя.

Если идти от «Камня Помазания» налево, то невдалеке от него показывают богомольцам то место, на котором стояла Матерь Божья, когда снимали со креста и помазывали на камне тело Ее Сына, Иисуca Христа. С этого места Она с глубокой скорбью смотрела на Него.

V. Задняя стена храма, что на закат солнца, выведена вся полукругом. На несколько шагов от нее, внутри церкви, сделано в роде круга из 18 каменных столбов, связанных между собой сводами. На этих столбах и сводах выведен огромный купол с отверстием на самом верху. Между полукруглой задней стеной и столбами устроены в два яруса хоры, или полати. Этот круг – самое красивое место в храме, но, что всего важнее, здесь находится гроб Господень, или та пещера, в которой погребено было пречистое тело Спасителя.

Пещера гроба Господня находится в середине круга, под куполом церкви. Над ней построена небольшая мраморная часовня, очень красивая, словно балдахин, с полукруглой крышей. По бокам часовня украшена четырьмя резными столбиками, точно витыми, и большими подсвечниками. Над дверью поставлен образ Воскресения Христова. Поверх крыши, над часовней, протянуто полотно; это сделано для того, чтобы уберечь святое место от дождя. Дверь в часовню узкая и невысокая.

Внутри часовня имеет две части: первая часть от входа – сделана, как пещера, и называется приделом ангела. Здесь ангел Господень, отваливши камень от гроба Христова, сидел на нем. Обломок от этого камня вделан в мраморную подставку и служит престолом для служения обеден. Над ним, по потолку пещеры, висят ряды дорогих лампад.

VI. Из придела ангела узкий малый вход, без дверей, ведет в другую часть – в ту самую пещеру, в которой положено было тело Спасителя. Пройти в нее надобно согнувшись. Пещера вырублена вся из скалы и очень невелика, аршин около трех длиной и два шириной. Вся она: и снаружи и изнутри, обложена мраморными плитами; на потолке пробуравлено отверстие для прохода воздуха. Половина пещеры, во всю ее длину, занята каменным выступом, вырубленным, словно лавка, из той же скалы, в которой вырублена вся пещера. Этот-то выступ и есть тот гроб или камень, на котором лежало пречистое тело Иисуса Христа до Его воскресения; он приходится на правой стороне от входа в пещеру. Ноги лежавшего на нем Спасителя приходились к выходу из пе­щеры, стало-быть на восход солнечный, – так и у нас, православ­ных, кладут в могилу покойников. Гроб Спасителя выложен спереди мрамором и поверх его положена мраморная плита. Свер­ху на стене сделан резной из мрамора образ Воскресения Хри­стова.

По своду пещеры висит множество дорогих лампад, которые теплятся день и ночь над гробом Спасителя. Они принесены в дар от разных христианских царей, народов и благотворителей св. гробу Господню. Свежие цветы, в фарфоровых кувшинах, по­ставленные у гроба Господня, и дорогие духи, которыми прыскают на камень гроба, наполняют всю пещеру благоуханием.

Нельзя описать, с какой любовью, с каким усердием, с ка­кой радостью поклоняются этой неоцененной святыне набожные бого­мольцы, притекающее сюда со всех стран света. Не словами, а слезами изливают они здесь душу свою перед Спасителем миpa, и эти слезы, конечно, приятнee нашему Спасителю, чем все драго­ценные дары.

На самом гробе Господнем каждый день бывает православ­ная греческая обедня, и после нее две обедни служатся не православными. Православная обедня начинается ночью, во втором часу; за­утреня же и поздняя обедня отправляются в особом приделе – главном. Собственно для русских богомольцев служат иногда и на нашем языке.

VII. Прямо против часовни гроба Господня, к восходу сол­нечному, в самой середине храма, устроен главный придел во имя Воскресения Христова. Он принадлежит грекам и зовется собор­ной церковью. Придел этот очень обширный и занимает большую и главную часть всего храма, с большим куполом на четырех столбах. С боков он отделен от всего храма перегородками, на которых поставлены рядами св. иконы, а поверх их и позади главного иконостаса в алтаре сделаны хоры. Церковь украшена очень хорошо. Образа по большей части присланы из России; большие па­никадила пожертвованы нашими православными царями. Главная святыня в этом приделе – довольно большая часть животворящего древа или креста, на котором был распят Спаситель. После обедни ее выносят из алтаря, и богомольцы прикладываются к ней.

В стене, что на восход солнца, есть спуск в подземелье, по лестнице ступеней в 30 слишком. В этом подземелье нахо­дится большая церковь, во имя святой царицы Елены, с приделом во имя покаявшегося на кресте разбойника. Она принадлежит не православным. Церковь вся под землей; только ее круглая крыша выходит наружу. На том месте, где она построена, сидела св. царица Елена, когда по ее повелению откапывали из земли крест Господень. Здесь же хранится и каменный стул, на котором си­дела св. Елена. Из этой церкви, в углу ее, есть спуск в другое малое подземелье, еще глубже – ступеней на 13; здесь и был найденъ св. крест Господень.

(Извлеч. из «Чтений о св. земле» свящ. Певницкого).

14. Христос грешную душу к себе призывает

Почто ⁵³⁸ ты, человече, Меня оставил?

Почто тебе возлюбившего отвратился?

Почто паки ⁵³⁹ пристал к врагу Моему?

Помяни, яко ⁵⁴⁰ тебе ради ⁵⁴¹ с небесе снидох.

Помяни, яко тебе ради плоть бых.

Помяни, яко тебе ради от Девы родихся.

Помяни, яко тебе ради младевствовах.

Помяни, яко тебе ради смирихся.

Помяни, яко тебе ради обнищах.

Помяни, яко тебе ради на земле пожих.

Помяни, яко тебе ради гонение претерпех.

Помяни, яко тебе ради злословие, поношение, ругание, бесчестие, раны, заплевание, заушение, насмеяние, укоризненные страсти приях.

Помяни, яко тебе ради с беззаконными вменихся.

Помяни, яко тебе ради поносною смертью умер.

Помяни, яко тебе ради погребен бых.

С небесе снидох, чтобы тебе на небо возвести.

Смирихся, чтобы тебе вознести.

Обнищах, чтобы тебе прославить.

Уязвихся, чтобы тебе исцелить.

Умер, чтобы тебе оживить.

Ты согрешил, а Я грех твой на Себя взял.

Ты виноват, а Я казнь приял.

Ты должник, а Я долг заплатил.

Ты на смерть осужден, а Я за тебя умер.

Но к сему любовь Моя, милосердие Мое привлекло Мене. Не мог Я терпеть, чтобы ты в таком страдал злополучии. Cию ли ты Мою любовь пренебрегаешь?

Вместо любви ненависть воздаешь.

Вместо Мене грех любишь.

Вместо Мене страстем работаешь.

Но что ты сыскал по Мне отвращения достойное? Чего ради не хочешь ко Мне придти?

Добра ли себе хочешь? Всякое добро у Мене.

Блаженства ли хочешь? Всякое блаженство у Мене.

Красоты ли хочешь? Что краснейшее паче Мене?

Благородства ли хочешь? Что благороднее Божьего Сына?

Высоты ли хочешь? Что выше Царя небес?

Славы ли хочешь? Кто славнее паче Мене?

Богатства ли хочешь? У Меня всякое богатство.

Премудрости ли хочешь! Я – премудрость Божья.

Дружества ли хочешь? Кто любезнее и любительнее паче Мене, Иже душу за всех положил?

Помощи ли ищешь? Кто поможет кроме Мене?

Врача ли ищешь? Кто исцелить и увеселить кроме Мене?

Утешения ли в печали ищешь? Кто утешит кроме Мене?

Покоя ли ищешь? У Меня обрящеши покой твой.

Мира ли ищешь? Аз есмь мир душевный.

Живота ли ищешь? У Меня источник живота.

Света ли ищешь? Аз есмь свет миру .

Истины ли ищешь? Аз есмь истина.

Пути ли ищешь? Аз есмь путь.

Вождя ли к небеси ищешь? Аз есмь вождь вечный.

Что убо, чего ради не хочешь придти ко Мне?

Приступить ли не смеешь? К кому удобнейший приступ?

Просить ли опасаешься? Кому Я, просящему с верой, отказал?

Грехи ли не допускают тя? Я за грешников умер.

Смущает тя множество ли грехов? Более у Меня милocepдия.

Приидитe ко Мне вcи труждающиися и обременении, и Аз упокою вы(Мф.11:28).

(Из тв. св. Тихона Задонского).

15. Не божись понапрасну

«Слуга не смеет назвать господина своего по имени без нужды и как случилось, а мы имя Господа ангелов произносим с такой небрежностью»! говорит св. Златоуст. «Христос так щадит нас, что запрещает нам клясться даже собственной головой, а мы до того не щадим славы Господа, что всюду влечем Его! Ты – червь, земля, пепел и дым, влечешь к поручительству Владыку своего и принуждаешь Его быть поручителем! Какая дерзость! Какого же достоин ты наказания? Но ты говоришь: я привык божиться, язык сам повторяет слова клятвенные... На это я тебе вот что скажу: один ученый имел глупую привычку, идя, беспрестанно подергивать правым плечом; ему заметили это, и он стал класть на оба плеча острые ножи, и страхом раны отучил член от неуместного движения. Сделай тоже и ты с языком; вместо ножа наложи на него страх наказания Божьего, проси других, чтобы следили за твоими речами и вразумляли тебя, и Бог даст – ты бросишь худую привычку свою; и будешь бояться клятвы, как боишься ты яда». (Златоуст).

16. Почему не все равно богаты?

Блаженный Феодорит, решая этот вопрос, приходит к следующим размышлениям: «При равном разделе золота, если бы все были одинаково богаты им, – как же бы люди доставили себе необходимые вещи? И кто согласился бы служить другому, имея одинаковый с ним достаток? Если бы не заставляла бедность, – кто захотел бы сидеть у печи и готовить снеди? Кто стал бы изготовлять хлеб, и на мельнице молоть пшеницу? Кто повел бы рабочих быков под ярмо, и стал бы пахать землю? Кто занялся бы каменоделанием, чтобы приготовить камни на постройки, и, искусно складывая их, строить дома, если бы не заставляла нужда и не побуждала к деятельности? Кто бы взялся за корабельное ма­стерство? Принял ли бы кто на себя должность кормчего или труд корабельного работника? Кто бы стал работать в ткацкой или швей­ной? Захотел ли бы кто быть горшечником или медником? При равном у всех количестве денег, один не стал бы служить другому, а было бы необходимо одно из двух: или каждый должен бы был тщательно изучать все нужные искусства, или все оставались бы при одинаковом недостатке необходимых вещей. Нет нужды доказывать, что одному человеку невозможно изучить все искусства... Остается, следовательно, то, что равное у всех обилие денег для всех было бы гибельно,  и стало бы с ними, что бывает с людьми, которые от пресыщения теряют удовольствие вкуса. Но перестанем доказывать; и здесь мы видим попечительность Божью, по которой так называемое неравенство есть причина житейских удобств и основание благоустроенного общежития.

17. О литургии в древности (Письмо)

I. Я уверен, что тебе часто казался непонятным или произвольным ход торжественных обрядов литургии, которая, как некое духовное зрелище, совершается на возвышенном месте перед лицом христиан; в особенности на тебя должна была производить подобное впечатление обедня, совершаемая без полного благолепия в селах, где внешний взор и слух менее могут иметь удовлетворения, при недостатке разумного внимания к молитвам. Но cиe неблагоприятное чувство может случиться и во время великолепнейшего служения архиерейского, если ты в мыслях своих разорвешь цепь, соединяющую нынешнюю обедню, с первоначальным ее установлением от самого Спасителя – цепь постепенного образования ее подробностей, в течение нескольких веков, по вдохновению св. апостолов и св. отцов. Они-то узаконили неизменными обрядами, словом и действием, свободное в начале, представление и как бы повторение Тайной Вечери Христа, и таинственно изобразили всю Его жизнь течением одной Божественной литургии. В первые вре­мена христианства все верные, составлявшие из себя церковь, со­бирались в особую храмину, определенную для общих молитв и тайнодействия, и приносили с собой, смотря но своему достатку, хлеб и вино, для совершения таинства тела и крови Христовых и для общей трапезы любви , в которой бедные довольствовались обильными приношениями богатых. Епископ, или пресвитер, иногда сам, а иногда через диаконов, то есть служителей церкви, принимал cии приношения, просфоры (по-гречески), и они полагаемы были в особом месте приготовления, что ныне жертвенник, который бывает в больших храмах отделен от алтаря. Там пресвитер избирал и приготовлял один хлеб, собственно для таинства, а чтобы и прочиe приносители и приношения равномерно были приняты и представлены Христу, в молитве и тайнодействии – из каждого хлеба частица полагаема была к хлебу, избранному для таинства, в память приносителя; самый же хлеб оставался для трапезы любви. И теперь то же самое повторяет у жертвенника священник, приготовляя для священнодействия хлеб, называемый агнцем, именем, заимствованным от Агнца пасхального, и вынимая из прочих просфор части, в честь и память Богоматери и всех святых, и в жертву за живых и мертвых, что составляет первую часть обедни – проскомидии, иначе приготовление.

II. Потом священнодействующий, один или с помощью диакона, призывал верных к молитве и молился, во услышание всех, о благах временных и вечных; следовало пение псалмов, чтение книг пророческих и посланий апостольских. Тогда диаконы приносили из хранилища святое Евангелие на середину церкви, и из сего-то хождения образовался нынешний малый вход с Евангелием, знаменующий вместе и открытие проповеди Христовой, когда Сам Он явился после приготовительной проповеди последнего перед ним пророка, Иоанна Крестителя. Евангелию следовали толкование слова Божьего и молитвы о кающихся и тех, которые только были еще оглашены первоначальным учением веры, но не просвещены крещением. Их удалением оканчивалась и оканчивается ныне вторая часть обедни, называемая литургией оглашенных.

III. Третье отделение, – литургия верных, начиналась двумя краткими молитвами и третьей безмолвной. Так и теперь, кроме того, что третья, тайная, молитва священнодействующего, для предстоящих закрыта пением так называемой Херувимской песни. В cиe время священнослужителям нужно было идти за приготовленными дарами в место их приготовления, чтобы принести оные на св. трапезу , где долженствовало совершиться тайнодействие, и вот основание другого великого входа с св. дарами, который ты теперь видишь в православной церкви, с великолепием, подобающим святыне; ибо cиe таинственное перенесение воспоминает также и вольное шествие Спасителя на искупительное страдание. Теперь престол Христа Царя становится вместе крестным Его жертвенником и гробом живоносным, возвышенность алтаря представляет Голгофу. В древние времена cиe таинственное зрелище открыто было для всех верных, потому что все, или почти все, приступали к причащению святых таин. По времени оно закрыто преградой и завесой от тех, которые сами признали себя недостойными быть причастниками. Впрочем, и доныне, как в первые века, в некоторых церквах палестинских, престол остается открытым.

IV. По освящении даров и приобщении пресвитеров и народа, возносились общие благодарения Богу за Его щедроты, и верные совокуплялись на братолюбивую трапезу , в части храма, которой она и оставила свое названиe. Впоследствии, по вкравшимся злоупотреблениям, трапеза любви уничтожена, но память сей первобытной вечери, или общественного обеда верных, сохранилась в самом слове: обедня. Так совершалось cиe служение в древности.

(Письма о Богослужении восточной кафолической Церкви. А. Муравьева).

18. Надежда

Мой дух доверенность к Творцу!

Мужайся, будь в терненьи камень!

Не Он ли к лучшему концу

Меня провел сквозь бранный пламень?

На поле смерти чья рука

Меня таинственно спасала,

И жадный крови меч врага

Я град свинцовый отражала?

Кто, кто мне силу дал сносить

Труды, и глад, и непогоду,

И силу в бедстве сохранить –

Души возвышенной свободу?

Кто вел меня от юных дней

К добру стезею потаенной,

И в буре пламенных страстей

Мой был вожатый неизменный?

Он! Он! Его весь дар благой!

Он есть источник чувств высоких,

И мыслей чистых и глубоких!

Все дар Его! и краше всех

Даров – надежда лучшей жизни!

Когда ж узрю спокойный брег,

Страну желанную отчизны,

Когда струей небесных благ

Я утолю любви желанье,

Земную ризу брошу в прах

И обновлю существованье?

(Батютков).

19. Выбор креста

Усталый шел крутой горою путник,

С усилием передвигая ноги;

Пo гладким он скалам горы тащился

И наконец достиг ее вершины.

С вершины той широкая открылась

Равнина, вся облитая лучами

На край небес склонившегося солнца;

Свершив свой путь, великое светило

Последними лучами озарило,

Прощаясь с ним, полузаснувший мир,

И был покой повсюду несказанный.

Утешенный видением таким

Стал странник на колени, прочитал

Вечернюю молитву и потом

На благовонном лоне муравы

Простерся, и сошел ему на вежды ⁵⁴²

Миротворящий сон, и сновиденьем

Был дух его из бренныя ⁵⁴³ телесной

Темницы извлечен. Пред ним явилось

Господним ликом пламенное солнце,

Господнею одеждой твердь небес,

Подножием Господних ног земля;

И к Господу воскликнул он: «Отец!

Не отвратись во гневе от меня,

Когда всю слабость грешныя ⁵⁴⁴ души

Я исповедаю перед Тобою.

Рожден, свой крест нести покорно должен;

Но тяжестью не все кресты равны:

Мой слишком мне тяжел, не по моим

Он силам; облегчи его, иль он

Меня раздавит, и моя душа

Погибнет. Так в безмолвии он Бога

Всевышнего молил.

И вдруг великий

Повеял ветер, и его умчало

На высоту неодолимой силой;

И он себя во храмине увидел,

Где множество бесчисленное было

Крестов; и он потом услышал голос:

«Пред тобою все кресты земные

Здесь собраны: какой ты сам из них

Захочешь взять, тот и возьми».

И начал кресты он разбирать, и тяжесть их

Испытывать, и каждый класть на плечи,

Дабы узнать, какой нести удобней;

Но выбрать было не легко: один

Был слишком для него велик; другой

Тяжел; а тот, хотя и не велик

И не тяжел, но неудобен: резал

Краями острыми ему он плечи;

Иной быль слит из золота, зато

И не в подъем, как золото. И, словом,

Ни одного креста не мог он выбрать,

Хотя и все пересмотрел. И снова

Уж начинать хотел он пересмотр,

Как вдруг увидел он простой, им прежде

Оставленный без замечанья крест;

Был не легок он, правда: был из твердой

Сработан пальмы; ни за то, как будто

По мерке для него был оделан: так

Ему пришелся по плечу он ловко.

И он воскликнул: «Господи, позволь мне

Взять этот крест». И взял. Но что же? Он

Был самый тот, который он уж нес.

(Жуковский).

20. Вечерняя песнь

Солнце скрылось, дымятся долины;

Медленно сходят к ночлегу стада:

Чуть шевелятся лесные вершины,

Чуть шевелится вода.

***

Ветер приносит прохладу ночную.

Тихою славой горят небеса.

Братья, оставим работу дневную,

В песни сольем голоса:

***

«Ночь на восходе с вечерней звездою;

Тихо сияет струей золотою

Западный край.

Господи! путь наш меж камней и терний,

Путь наш во мраке: Ты свет невечерний – нас осияй!

***

В мгле полунощной, в полуденном зное,

В скорби и радости, в сладком покое,

В тяжкой борьбе –

Всюду сиянье солнца Святого,

Божия мудрость и Сила, и Слово...

Слава Тебе!»

(А.С. Хомяков).

21. Подражание псалму XIV

Кому, о Господи, доступны

Твои Сионские высоты?

Тому, чьи мысли неподкупны,

Чьи целомудренны мечты;

Кто дел своих ценою злата

Не взвешивал, не продавал,

Не ухищрялся против брата

И на врага не клеветал:

Но верой в Бога укреплялся,

Но сердцем чистым и живым

Ему со страхом поклонялся,

С любовью плакал перед Ним.

И свет, о Боже, Твой избранник!

Мечем ли руку ополчит?

Великий Господа посланник,

Он исполина сокрушит!

В венце ли он? Его народы

Возлюбят правду; весь и град

Взыграют радостью свободы

И нивы златом закипят!

Возьмет ли арфу? дивной силой

Дух преисполнится его,

И, как орел ширококрылый,

Взлетит до неба Твоего!

(Н. Языков).

1. Житїє́

ст҃а́го равноапⷵльнаго вели́кагѡ кн҃зѧ кі́евскагѡ

Влади́мїра,

нарече́ннагѡ во всѧто́мъ креще́нїи васі́лїа. всеѧ̀ рѡссі́и самоде́ржца и҆ просвѣти́телѧ.

I. Вели́кїй влади́мїръ, кнѧ́зь кі́евскїй, и҆ всхъ рѡссі́йскихъ стра́нъ, самоде́ржецъ, сы́нъ б ⁵⁴⁵свѧтосла́вовъ, вн́къ игорѧ и҆ свѧты́ѧ ѻльги, а҆ пра́внкъ р́рика, ѿ варѧ̑гъ на кнѧже́нїе рѡссі́йское при́званнагѡ.

Е҆҆гда̀ пребл҃гі́й бг҃ъ, не хотѧ́й сме́рти гршникѡмъ, но ѡ҆браще́нїѧ имъ въ живо́тъ ⁵⁴⁶жела́ѧй, ѿ превели́кагѡ и҆ неизрече́ннагѡ милосе́рдїѧ своегѡ̀ благоизво́ли рѡссі́йскимъ страна́мъ, тмо́ю і҆дѡлобсїѧ помраче́ннымъ, не до конца̀ погѝбнꙋти, но свтомъ свѧты́ѧ вры просвѣще́ннымъ бытѝ, и҆ на п́ть спасе́нїѧ наста́витисѧ: и҆збра̀ имъ на то̀ руководи́телѧ, сего̀ вели́каго кн҃зѧ влади́мїра, ꙗкоже дре́вле ри́млѧнѡмъ и҆ гре́кѡмъ вели́каго царѧ̀ кѡнстанті́на, а҆ въ нача́лѣ всмъ ꙗзы́кѡмъ свѧта́го а҆по́стола па́ѵла. Рекі́й ⁵⁴⁷бо ⁵⁴⁸и҆з̾ тмы̀ свтꙋ возсїѧ́ти, возсїѧ̀ въ се́рдцѣ влади́мїровомъ та́инственнагѡ свта зарю̀, и҆ возбꙋдѝ въ не́мъ жела́нїе позна́нїѧ истины, и҆ претворѝ того̀ и҆з̾ нечести́вагѡ і҆дѡлопокло́нника въ благочести́ваго хрⷵтїа́нина, и҆ и҆з̾ гони́телѧ (ꙗкоже и҆ногда̀ са́ѵла) въ ко́каго рѡссі́анѡмъ апо́стола и҆ ѹ҆чи́телѧ, иже толи́кїѧ рѡссі́йскїѧ наро́ды ѿ адскагѡ поглоще́нїѧ и҆ вчныѧ сме́рти и҆схи́тивъ приведѐ на ѿрожде́нїе въ жи́знь вчнꙋю свѧты́мъ креще́нїемъ.

II. Просла́вившꙋсѧ влади́мїрꙋ хра́бростїю ⁵⁴⁹, самоде́ржствомъ и҆ вели́чествомъ ца́рства своегѡ̀, па́че ⁵⁵⁰и҆ны́хъ царе́й и҆ кн҃зе́й ко все́й подсо́лнечной, нача́ша приводи́ти къ нем̀ разли́чнїи народ́ы, хва́лѧще том̀ свою̀ врꙋ. По си́хъ всхъ ⁵⁵¹, ѿ царе́й гре́ческихъ васі́лїа и҆ кѡнстанті́на, а҆ ѿ патрїа́рха царегра́дскагѡ нїкола́а хрѷсове́рха, прїи́де ко влади́мїрꙋ посол́ъ съ да́ры, м́жъ и҆зрѧ̀денъ ⁵⁵², слове́сенъ и҆ бг҃одꙋхнове́ненъ, кѷрі́ллъ фїлосо́фъ. ⁵⁵³(Не то́йже сѐ кѷрі́ллъ фїлосо́фъ, иже съ меѳо́дїемъ бра́томъ свои́мъ пе́рвѣе въ коза́рѣхъ, та́же въ мора́вїи хрⷵта̀ проповда, и҆ кни̑ги съ гре́ческагѡ ѧ҆зы́ка на славе́нскїй преведѐ, но инъ тогѡ́же имене). Се́й фїлосо́фъ кѷрі́ллъ (и҆лѝ кѵ́ръ) бесдова на мно́зѣ къ влади́мїрꙋ ѡ҆ хрїстїа́нстѣй врѣ, наче́нши ѿ созда́нїѧ мі́ра, по всмъ проро́чествїѧмъ да́же до воплоще́нїѧ хрⷵто́ва, и҆ до под̾ѧ́тагѡ во́лею страда́нїѧ и҆ кре́стныѧ сме́рти спасе́нїѧ ра́ди человческагѡ, и҆ до тридне́внагѡ и҆з̾ ме́ртвыхъ воскресе́нїѧ и҆ на небеса̀ вознесе́нїѧ, ꙗкоже ѡ҆ то́мъ преподо́бный не́стеръ пече́рскїй пи́шетъ простра́ннѡ. Послѣди́ же предложи́въ сло́во ѡ҆ второ́мъ прише́ствїи хрⷵто́вомъ, ѡ҆ воскресе́нїи ме́ртвыхъ, ѡ҆ стра́шномъ сꙋдѣ̀, ѡ҆ безконе́чной м́цѣ, гршнымъ ѹ҆гото́ванной, и҆ ѡ҆ воздаѧ́нїи пра́веднымъ въ небе́сномъ ца́рствїи, дадѐ є҆м̀ посла́вшихъ его̀ въ да́ръ за́понꙋ ⁵⁵⁴велі́кꙋ златотка́ннꙋ, на не́йже хи́тростнымъ тка́нїемъ и҆з̾ѡбраже́нъ бѧ́ше стра́шный с́дъ бж҃їй, и҆ раздѣле́нїе грѣ́шныхъ ѿ пра́ведныхъ: и҆ стоѧ́хꙋ пра́веднїи ѡ҆десн́ю ⁵⁵⁵сꙋдїѝ, на то́йже стран̀ десне́й и҆ ра́й и҆ ца́рство небе́ное и҆з̾ѡбражено̀ бѧ́ше: грѣ́шнїи же стоѧ́хꙋ ѡ҆ш́юю ⁵⁵⁶, на ко́ей странѣ̀ гее́нна ѻгненнаѧ, и҆ стра́шнїи ви́ды де́мѡнскїѧ, и҆ разли́чныѧ во аде м̑ки и҆з̾ѡбражены̀ зрѧ́хꙋсѧ. На все́ же то̀ влади́мїръ прилжнѡ смотрѧ̀, вопроша́ше фїлосо́фа ѡ҆ ко́ейждо ве́щи. Фїлосо́фъ же всѧ̑ подро́бнꙋ сказ́ѧ є҆м̀ глаго́ла: є҆гда̀ прїи́детъ хрⷵто́съ бг҃ъ въ сла́вѣ свое́й съ небесѐ на зе́млю, сꙋди́ти живы́хъ и҆ ме́ртвыхъ, и҆ возда́ти ком́ждо по дѣлѡ́мъ є҆гѡ̀: тогда̀ є҆ли́кихъ ѡ҆брѧ́щетъ пра́ведныхъ, поста́витъ ихъ ѡ҆десн͏́ю себѐ, и҆ по́слетъ ихъ въ ца́рствїе своѐ небе́сное на вчное весе́лїе. Е҆҆ли́кихъ же ѡ҆брѧ́щетъ гршныхъ, тхъ поста́витъ ѡ҆ш́юю, и҆ по́слетъ ихъ въ гее́ннꙋ ѻгненнꙋю неꙋгаси́мꙋю, въ безконе́чныѧ м̑ки. Влади́мїръ же то̀ слы́шѧ, воздохн̀, и҆ речѐ: блаже́ни сі́и, иже ста́нꙋтъ, ѡ҆десн́ю, го́ре же тмъ, иже б́дꙋтъ ѡ҆ш́юю. И҆҆ речѐ є҆м̀ фїлосо́фъ: аще и҆ ты̀, царю̀, ѿ ѕлы́хъ длъ преста́неши и҆ прїи́меши ст҃о́е креще́нїе, ѡ҆десн́ю стоѧ́ти сподо́бишисѧ: аще же въ нече́стїи преб́деши, то̀ и҆ твоѐ мсто ѡ҆ш́юю б́детъ. Влади́мїръ же внѧ̀ глаго́лемымъ ѿ фїлосо́фа, и҆ размышлѧ́ѧ, речѐ: пожд̀ є҆щѐ ма́лѡ, до́ндеже и҆звстнѣе и҆спыта́ю ѡ҆ всхъ врахъ, и҆ ѡ҆дари́въ фїлосо́фа и҆ иже съ ни́мъ, ѿпꙋстѝ ихъ съ че́стїю въ ца́рьградъ.

III. Ѿше́дшꙋ же гре́ческомꙋ фїлосо́фꙋ ⁵⁵⁷, созва̀ влади́мїръ всхъ свои́хъ болѧ́ръ и҆ старйшинъ, и҆ речѐ ⁵⁵⁸имъ: сѐ ⁵⁵⁹приходи́ша ко мн ѿ разли́чныхъ наро́дѡвъ мꙋдрецы̀, ѿ мꙋхаммеда́нъ, и҆ нмцевъ, и҆ ри́млѧнъ, и҆ жидѡ́въ, и҆ ѿ про́чїихъ ꙗ҆зы́кѡвъ, хва́лѧще кі́йждо ѿ ни́хъ свою̀ врꙋ. Послѣди́ же всхъ прїидо́ша и҆ гре́цы, и҆ ска́зовахꙋ па́че и҆ны́хъ мнѡ́га ди̑внаѧ во свое́й врѣ, повѣств́юще бы̑вшаѧ въ поднебе́снѣй дѣѧ̑нїѧ ѿ нача́ла мі́ра да́же досе́лѣ: и҆ глаго́лютъ и҆ны́й бы́ти вкъ ⁵⁶⁰, и҆ и҆н́ю жи́знь, и҆ ꙗкѡ по сме́рти всѝ человцы воскре́снꙋтъ, и҆ аще кто̀ что̀ до́брое въ се́мъ вцѣ содла, то́й въ б́дꙋщемъ имать ра́доватисѧ жив́щи безсме́ртною жи́знїю: а҆ гршнїи во вки м́читисѧ б́дꙋтъ. И҆҆ реко́ша къ нем̀ болѧ́ре є҆гѡ̀ и҆ старйшины: никто́же когда̀ своѐ что̀ х́литъ, но па́че хва́литъ. Ты́ же, вели́кїй кнѧ́же, аще хо́щеши достоврнѣе истинꙋ позна́ти, имаши мно́жество люде́й м́дрыхъ, послѝ ѿ ни́хъ и҆зрѧ́днѣйшыѧ по разли́чнымъ землѧ́мъ и҆ наро́дамъ, да ѹ҆ви́дѧтъ, и҆ ѹ҆вдаютъ, всѧ̀кꙋю врꙋ, и҆ ка́кѡ кто̀ сл́житъ бо́гꙋ своем̀, и҆ пото́мъ возврати́вшесѧ, и҆звѣстѧ́тъ тебѣ̀ и҆ на́мъ, ѡ҆ все́мъ подро́бнꙋ, и҆ соверше́ннѡ, ꙗкѡ самови́дцы. Такова́гѡ совта влади́мїръ посл́шавъ, посла́ м́жи смы́сленныѧ и҆ раз́мныѧ въ разли́чныѧ зе́мли, соглѧ́дати вры и҆ сл́жбы коегѡ́ждо наро́да и҆ ꙗ҆зы́ка.

IV. Ѻ҆нѝ же проше́дше мнѡ́гїѧ страны̑ и҆ ца̑рства, прїидо́ша по́слѣжде и҆ къ царю́градꙋ, и҆ сказа́ша царе́мъ гре́ческимъ, васі́лїю и҆ кѡнстанті́нꙋ, вин̀ прише́ствїѧ своегѡ̀. ⁵⁶¹Цари́ же возра́довашасѧ, и҆ абїе ⁵⁶²свѧтйшемꙋ патрїа́рхꙋ ѡ҆ ни́хъ возвѣсти́ша: патрїа́рхъ же повел ѹ҆краси́ти це́рковь, и҆ сотворѝ пра́здникъ, и ѡ҆блече́сѧ въ дража́йшаѧ свѧти́тельскаѧ ѡ҆блаче́нїѧ со мно́гими є҆пі́скопы и҆ свѧще́нники и соверша́ше бж҃е́ственнꙋю лїтꙋргі̀ю. Прїидо́ша же къ лїтꙋргі̀и царѝ съ по́сланными ѿ влади́мїра, и҆ вве́дше ихъ въ це́рковь, поста́виша на таково́мъ мстѣ, ѿню́дꙋже имъ всѧ̑ ви́дѣти и҆ слы́шати ѹ҆до́бно бѧ́ше. Ѻ҆нѝ же ви́дѧще неизглаго́ланнꙋю хвалы̀ бж҃їѧ красот́, каковы́ѧ нигдже когда̀ ви́дѣша, и҆ слы́шаще пресла́дкїѧ церко́внагѡ пѣснопнїѧ гла́сы, иже никогда́же слы́шаша, ѹ҆дивлѧ́хꙋсѧ ѕѣлѡ̀, и҆ не на землѝ, но на небесѝ мнѧ́хꙋсѧ стоѧ́ти: ѡ҆сїѧ́ бо ихъ въ то̀ вре́мѧ свѣ́тъ небе́сный, и҆ бы́ша аки ⁵⁶³вн себѐ ѿ ра́дости дꙋхо́вныѧ, єюже сердца̀ ихъ тогда̀ и҆сполнишасѧ. По соверше́нїи же бж҃е́ственныѧ лїтꙋргі́и, царѝ и ҆патрїа́рхъ послѡ́мъ ѻнымъ рѡссі́йскимъ сотвори́ша че́сть ве́лїю, и҆ ѹ҆чрежде́нїе, и҆ дара́ми мно́гими ѹ҆дово́льствовавше, ѿпꙋсти́ша.

V. И҆҆ є҆гда̀ ті́и къ влади́мїрꙋ возврати́шасѧ, па́ки ⁵⁶⁴влади́мїръ созва̀ болѧ́ры своѧ̀ и҆ старйшины, и҆ повел, да возвра́щшїйсѧ посла́нники ска́жꙋтъ пред̾ всми, ꙗже гд ви́дѣша и҆ слы́шаша. Ті́и же наче́нше, ска́зовахꙋ всѧ̑ по рѧ́дꙋ ѡ҆ врѣ коегѡ́ждо ꙗзы́ка, и҆ ѡ҆ сл́жбахъ ихъ: но всмъ слы́шащимъ не ѹ҆го́дны бы́ша ты̑ѧ вры. Та́же нача́ша ска́зовати, єже въ гре́цѣхъ ви́дѣша: є҆гда̀ прїидо́хомъ (реко́ша) въ ца́рьградъ, введо́ша на́съ гре́цы въ це́рковь свою̀ и҆дже ѻ҆нѝ бг҃ꙋ своем̀ сл́жатъ, и҆ ви́дѣхомъ та́мо таков́ю красот̀ и҆ сла́вꙋ, є҆ѧ́же ѧ̑зы́къ на́шъ и҆зрещѝ не мо́жетъ: ѻ҆де́жды і҆ере́евъ ихъ преч́дны, и҆ слꙋжѐнїѧ чи́нъ ѕѣлѡ̀ че́стенъ, и҆ предстоѧ́нїе всѣ́хъ люде́й благоговѣ́йно, пѣ̑нїѧ же то́ль сла́дѡстнаѧ, каковы́хъ нигдже слы́шахомъ, и҆ ѡ҆б̾ѧ̀ на́съ ра́дость нкаѧ, и҆ не ч́вствовахомъ себѐ, ни познава́хомъ, на землѝ ли, и҆лѝ на небесѝ є҆смы̀. И҆ нсть таковы́ѧ лпоты и҆ пресла́внагѡ бг҃охвале́нїѧ во все́й поднебе́сной, ꙗкоже ѹ҆ гре́кѡвъ: сегѡ̀ ра́ди врꙋемъ, ꙗкѡ истиннаѧ єсть вра ихъ, и҆ съ тми то́кмѡ людьмѝ живе́тъ бг҃ъ истинный. И҆ реко́ша болѧ́ре къ влади́мїрꙋ: аще бы вра гре́ческаѧ не была̀ добра̀ и҆ истиннаѧ, то ба́ба твоѧ̀ ѻльга не прїѧ́ла бы тоѧ̀ вры, жена̀ бо бѧ́ше ѕѣлѡ̀ ⁵⁶⁵прем́дра. Тогда̀ влади́мїръ, дйствꙋющей въ не́мъ бл҃года́ти ст҃а́гѡ дх҃а, нача̀ по ма́лꙋ просвѣща́тисѧ во ѹ҆м свое́мъ и҆ познава́ти пра́вꙋю хрїстїа́нскꙋю врꙋ, и҆ жела́ти є҆ѧ̀. Но поне́же никто́же б при не́мъ тако́въ, иже бы є҆го̀ къ соверше́нїю намѣрева́емагѡ дла ско́рѡ приве́лъ, всмъ болѧ́рѡмъ и҆ совтникѡмъ тмо́ю нече́стїѧ помраче́ннымъ бы́вшымъ: тогѡ̀ ра̀ди продолжи́сѧ ѹ҆вѣре́нїе и҆ креще́нїе є҆гѡ̀ до нкоегѡ вре́мене, да́же и҆з̾ѡбрте совтъ себ, єже пойтѝ на гре́ческꙋю зе́млю бра́нїю, и҆ прїѧ́ти гра́ды ихъ, и҆ полꙋчи́ти ѹ҆чи́телей хрїстїа́нскихъ, иже бы є҆го̀ врѣ наꙋчи́ли. Собра́въ, ѹ҆бо си́лꙋ во́инскꙋю, по́йде къ таѵрїкі́и (ꙗже ны́нѣ переко́помъ нарица́етсѧ), и҆ взѧ̀ пе́рвѣе ка́фꙋ гра́дъ, гре́ческїй, та́же ⁵⁶⁶прїи́де под̾ херсо́нъ ⁵⁶⁷, сто́льный землѝ тоѧ̀ гра́дъ, при бре́зѣ є҆ѵѯі́нскагѡ по́нта ⁵⁶⁸сто́ѧщъ, при не́мже и҆зрѧ́дное кораблє́мъ приста́нище. И҆҆ ѡ҆бсѣ́де гра́дъ ѻный, и҆ ра́тованїе на то́й си́льнѡ не ма́лое вре́мѧ, и҆ не можа́ше взѧ́ти: б бо крпокъ гра́дъ, и҆ во́инство въ не́мъ гре́ческое м́жественнѡ проти́вꙋ борю́щеесѧ бѧ́ше. И҆҆ глаго́лаше влади́мїръ херсо́нѧнѡмъ, да во́лею покорѧ́тсѧ є҆мꙋ̀, аще хотѧ́тъ ѹ҆ негѡ̀ полꙋчи́ти ми́лость: аще же нѝ, то́ имать под̾гра́домъ ихъ и҆ до трїе́хъ лтъ стоѧ́ти до́ндеже во́зьметъ, и҆ въ то́й ча́съ не б́детъ имъ поми́лованїѧ. Но херсо́нѧне небрежа́хꙋ ѡ҆ словесхъ є҆гѡ̀ и҆ тѣснот̀ въ гра́де терпѧ́хꙋ: ѹ҆же́ бо ше́сть мцⷵей бѧ́хꙋ во ѡ҆бсѣднїи, и҆ и҆мѧхꙋ ск́дость н́ждныхъ. Бж҃їе же смотре́нїе недовдомыми сꙋдьба́ми поле́знѣйшее не то́кмѡ гре́кѡмъ, но и҆ всем̀ рѡссі́йскомꙋ ро́дꙋ ѹ҆смотѧ́ѧ, ѹ҆стро́и то̀, да херсо́нъ гра́дъ покори́тсѧ влади́мїрꙋ, єже бы́сть си́це: прѡтопо́пъ херсо́нскїй а҆наста́съ написа̀ ко влади́мїрꙋ на стрѣл си́це: царю̀ влади́мїре! хо́щеши ли взѧ́ти гра́дъ, и҆щѝ ѿ восто́чныѧ страны̀ въ землѝ тр́бъ, имиже вода̀ сла́дкаѧ тече́тъ во гра́дъ, ты̑ѧ є҆гда̀ пресѣче́ши и҆ ѿи́меши гра́дꙋ во́дꙋ, ѹ҆до́бь покоѧ́тсѧ теб жа́ждею ѹ҆бѣжде́ни. Та́кѡ прѡтопо́пъ на стрѣл написа́въ, напрѧ́же л́къ и҆ и҆спꙋстѝ ѻнꙋю къ шатр̀ влади́мїровꙋ, и҆ падѐ стрѣла̀ пред̾ шатро́мъ, и҆ абїе ѹ҆зрѣ́вшїи т́ю взѧ́ша, и҆ ви́дѣвше на не́й писа́нїе гре́ческое, ко влади́мїрꙋ принесо́ша: и҆ при́званъ бы́сть гре́ческагѡ ѧ҆зы́ка толкова́тель. И҆҆ є҆гда̀ прочтѐ напи́санное, повелѣ̀ влади́мїръ прилѣ́жнѡ и҆ска́ти въ землѝ ѿ восто́чныѧ страны̀ ѻныхъ тр́бъ во́дныхъ, и҆ ѡ҆брѣ́тъ пресѣчѐ ѻныѧ, и҆ не бы́сть воды̀ гра́дꙋ, и҆ и҆знемого́шл лю́дїе ѿ жа́жды: тогда̀ и҆ не хотѧ́ще покори́шасѧ влади́мїрꙋ, и҆ прїе́мъ влади́мїръ гра́дъ херсо́нъ, вни́де въ него̀ торже́ственнѡ, лю́демъ нико́егѡже сотвори́въ ѕла̀, ни ѡ҆би́ды.

VI. По взѧ́тїи херсо́на и҆ все́й таѵрїкі́и, посла̀ влади́мїръ къ царе́мъ гре́ческимъ, глаго́лѧ: сѐ взѧ́хъ сла́вный гра́дъ ва́шъ херсо́нъ и҆ всю̀ зе́млю таѵрїкі́йскꙋю. Слы́шꙋ же, ꙗкѡ имате сестр̀ дѣви́цꙋ кра́снꙋ ⁵⁶⁹, дади́те ѹбо мн т́ю въ жен̀: аще же не восхо́щете мн да́ти є҆ѧ̀, сотворю̀ ва́шемꙋ царю́градꙋ то̀, єже сотвори́хъ херсо́нꙋ. Таково̀ ѿ влади́мїра посла́нїе прїе́мше царѝ гре́честїи, бы́ша въ печа́ли нема́лой, сестра̀ бо ихъ, єйже имѧ анна, не хотѧ́ше и҆тѝ за пога́нина ⁵⁷⁰: мно́гїѧ же рѡссі́йскихъ во́євъ си́лы и҆ хра́брости влади́мїровы боѧ́хꙋсѧ гре́цы. И҆҆ восписо́ша царѝ къ нем̀ си́це: не досто́итъ на́мъ хрїстїа́нѡмъ за пребыва́ющаго въ нечести́вой врѣ ѿда́ти сестры̀ на́шеѧ: аще же и҆мти ѻнꙋю хо́щеши, то́ ѿве́ржисѧ ідѡлѡвъ твои́хъ, и҆ врꙋй во хрⷵта̀ истиннаго бг҃а, ꙗкоже и҆ мы̀ и҆ прїимѝ свѧто́е креще́нїе, тогда̀ невозбра́ннѡ по́ймеши теб въ сꙋпр́жество сестр̀ на́шꙋ, и҆ съ на́ми ꙗкѡ є҆диновренъ въ любвѝ преб́деши, є҆щѐ же и҆ небе́сное наслдиши ца́рство. Тако́въ ѿвтъ царе́й гре́ческихъ влади́мїръ прїе́мъ, па́ки посла̀ къ ни́мъ, глаго́лѧ: возлюби́сѧ мн вра ва́ша ѿ тогѡ̀ вре́мене, є҆гда̀ по́сланнїи ѿ менѐ и҆спы̀товати разли̑чные вры, бы́вше ѹ҆ ва́съ, возврати́шасѧ къ на́мъ, и҆ сказа́ша подро́бнꙋ, ꙗкѡ вра ва́ша єсть л́чша па́че всхъ връ, и҆ слꙋже́нїе, имже сл́жите бг҃ꙋ ва́шемꙋ, єсть и҆зрѧ́днѣйшее па́че всхъ наро́дѡвъ. Хощ́ ѹбо, прїѧ́ти врꙋ ва́шꙋ, вы́ же посли́те ко мн є҆пі́скопа, да мѧ̀ крести́тъ, и҆ са́ми съ сестро́ю ва́шею прїиди́те къ на́мъ, и҆лѝ сестр́ посли́те мн въ сꙋпр́жество, азъ же возвращ̀ ва́мъ херсо́нъ со все́ю таѵрїкі́ею. 'Гаков́ю до́брꙋю всть царѝ гре́честїи прїе́мше, возра́довашасѧ ра́достїю ве́лїею, и҆ сестр̀ свою̀, да по́йдетъ за влади́мїра, ѹ҆вѣщава́ша съ моле́нїемъ, глаго́люще: ѹ҆милосе́рдисѧ над̾ ца́рствомъ хрїстїа́нскимъ: аще бо не по́йдеши за него̀, то̀ не преста́нетъ ѻнъ плѣни́ти землѝ на́шеѧ, и҆ боѧ́зненно єсть, да не сотвори́тъ и҆ царю́градꙋ, ꙗкоже херсо́нꙋ, аще же тебѐ ра́ди влади́мїръ крести́тсѧ, и҆ тобо́ю ѡ҆брати́тъ гдⷵь къ себ зе́млю рѡссі́йскꙋю, и҆ гре́ческꙋю ѿ тѧ́жкихъ и҆ ча́стыхъ бра́ней и҆ нахожде́нїй рѡссі́йскихъ свобо́днꙋ сотвори́тъ, вчнꙋю сла́вꙋ, и҆ безсме́ртное ѿ всхъ блаже́нство и҆мти б́деши. Царе́вна же анна аще и҆ не хотѧ́ше, ѻ҆ба́че ⁵⁷¹рдзсмотрѧ́ѧ спасе́нїе толи́кагѡ ро́да рѡссі́йскагѡ, къ бг҃ꙋ ѡ҆брати́тисѧ хотѧ́щагѡ, є҆ще́ же и҆ оте́чествꙋ своем̀, гре́ческомꙋ ца́рствꙋ, ми́ра жела́ѧ, соизво́ли совтꙋ и҆ моле́нїю бра́тїй свои́хъ, и҆ речѐ со слеза́ми: во́лѧ гдⷵнѧ да б́детъ. И҆҆ посла́ша т́ю царѝ мо́ремъ въ корабле́хъ со а҆рхїере́емъ мїхаи́ломъ, и҆ со сщ҃е́нники, и҆ съ честны́ми болѧ́ры. Дости́гшей же єй херсо́на, сртена бы́сть сла́внѡ, и҆ въ пала́тꙋ ца́рскꙋю введена̀. Въ то вре́мѧ, за немно́гїѧ пред̾ прише́ствїемъ царе́вны днѝ, влади́мїръ возбол ѻ҆чи́ма, и҆ ѡ҆слѣпѐ. И҆҆ нача̀ ѹ҆сꙋмнѣва́тисѧ ѡ҆ свѧтй врѣ и҆ ѡ҆ креще́нїи, и҆ смꙋща́ѧсѧ въ себ, глаго́лаше: бо́зи рѡссі́йстїи разгнвашасѧ на мѧ̀, ꙗкѡ хощ̀ ѡ҆ста́вити ихъ, и҆ и҆н́ю врꙋ прїѧ́ти, и҆ тогѡ̀ ра́ди слѣпоты̀ ка́знь на мѧ̀ посла́ша. Царе́вна же посла̀ къ нем́, глаго́лющи: аще хо́щеши здра́въ бы́ти и҆ ви́дѣти ѻ҆чи́ма, креще́нїе свѧто́е прїимѝ вско́рѣ, и҆на́кѡ бо ѿ слѣпоты̀ твоеѧ̀ не и҆зба́вишисѧ, аще же кристи́шисѧ, то̀ не то́чїю слѣпоты̀ тѣле́сныѧ, но к́пнѡ и҆ дꙋше́вныѧ свободи́шисѧ. Сїѐ слы́шѧ влади́мїръ, ѿтвѣща̀: аще истинненъ б́детъ глаго́лъ се́й, то̀ ѿ сегѡ̀ позна́ю, ꙗкѡ вели́къ єсть бг҃ъ хрїстїа́нскїй. И҆҆ абїе призва́въ є҆пі́скопа, просѧ́ше ст҃а́гѡ креще́нїѧ. Є҆пі́скопъ же пе́рвѣе ѡ҆гласѝ є҆го̀, и҆ ѡ҆ ст҃й врѣ до́брѣ поꙋчѝ, та́же въ це́ркви свѧты́ѧ софі́и, посред гра́да бы́вшей, крестѝ и҆ наречѐ є҆м̀ имѧ васі́лїй. Бы́сть же въ креще́нїи є҆гѡ̀ ч́до, подо́бное ѻномꙋ, єже въ дама́сцѣ на са́ѵлѣ, це́рковь бж҃їю гони́вшемъ и҆ ѿ ѡ҆блиста́вшагѡ є҆го̀ на пꙋтѝ небе́снагѡ свѣ́та ѡ҆слѣ́пшемъ, содѣ́ѧсѧ: є҆гда́ бо влади́мїръ ѡ҆слѣпле́нъ, сы́й ѻ҆чи́ма, вни́де во свѧт́ю кꙋпѣ́ль, а҆ є҆пі́скопъ по чи́нꙋ креще́нїѧ возложѝ на него̀ р́кꙋ, абїе ѿпадѐ ѿ ѻ҆че́съ є҆гѡ̀ слѣпота̀ ꙗкѡ чеш́ѧ, и҆ прозрѣ̀ просла́ви бг҃а, ѧко привидѐ є҆го̀ въ истиннꙋю вѣ́рꙋ, и҆ бллгодарѧ́ше хрⷵта̀ гдⷵа, ра́дꙋѧсѧ и҆ веселѧ́сѧ. То̀ ч́до ви́дѣвше болѧ́ре є҆гѡ̀ и҆ во́инство, крести́шасѧ, и҆ бы́сть ра́дость ве́лїѧ рѡссі́анѡмъ и гре́кѡмъ, а҆ наипа́че свѧты́мъ агг҃лѡмъ на небесѝ: аще бо ѡ҆ є҆ди́номъ грѣ́шницѣ ка́ющемсѧ ті́и ра́дꙋютсѧ, кольмѝ па́че ѡ҆ то́ль мно́гихъ дꙋша́хъ, бг҃а позна́вшихъ, возра́довашасѧ, и҆ сла́ва въ вы́шнихъ бг҃ꙋ! воспѣ́ша. Соверши́сѧ креще́нїе влади́мїрово, и҆ болѧ́ръ є҆гѡ̀, и҆ во́євъ, въ херсо́нѣ, въ лѣ́то бытїѧ̀ мі́ра ҂ѕучѕ воплоще́нїѧ же бг҃а сло́ва въ лѣ́то цп҃и. По креще́нїи же приведена̀ бы́сть влади́мїрꙋ царе́вна анна, гре́ческихъ царе́й сестра̀, ѡ҆брꙋче́нїѧ ра́ди, и҆ не по мно́гихъ дне́хъ вѣнча́нъ бы́сть съ не́ю въ зако́нный бра́къ. И҆҆ возвратѝ гре́кѡмъ херсо́нъ со все́ю таѵрїкі́ею, и҆ ми́ръ съ ни́ми ѹ҆тверди́въ, возврати́сѧ въ свою̀ зе́млю. Поѧ́тъ же съ собо́ю прише́дшаго и҆з̾ царѧ́града съ царе́вною а҆рхїере́а мїхаи́ла, и҆ бы́сть ѻнъ пе́рвый митрополі́тъ всеѧ̀ рѡссі́и. Е҆҆ще́ же со а҆рхїере́емъ и҆з̾ херсо́на влади́мїръ поѧ́тъ и҆ свѧще́нники мнѡ́гїѧ, и҆ кли́рїки, и҆ мона́хи. Взѧ́ же ѿт́дꙋ и҆ мо́щи ст҃а́гѡ сщ҃енном́ченика кли́мента па́пы ри́мскагѡ ⁵⁷²и҆ ѹ҆ченика̀ є҆гѡ̀ фи́ва, и҆ свѧты́ѧ і҆кѡ́ны, и҆ кни̑ги, и҆ всѧ́кꙋю ѹтварь церко́внꙋю. Поѧ́тъ же и҆ ѻ҆нагѡ̀ а҆наста́са прѡтопо́па, иже стрѣло́ю наꙋчѝ є҆го̀, ка́кѡ взѧ́ти херсо́нъ гра́дъ, и҆ прїи́де влади́мїръ въ кі́евъ съ ра́достїю ве́лїею, сла́вѧ хр҃та̀ бг҃а. И҆҆ абїе нача̀ прилага́ти тща́нїе ѡ҆ просвѣще́нїи сто́льнагѡ гра́да своегѡ̀ кі́ева, и҆ всеѧ̀ рѡссі́йскїѧ держа́вы своеѧ̀.

VII. Въ нача́лѣ повелѣ̀ влади́мїръ крести́ти сынѡ́въ свои́хъ, ихже и҆мѣ́ѧше двана́десѧть ѿ разли́чныхъ же́нъ: и҆зѧсла́ва, мстисла́ва, ꙗ҆росла́ва, все́волода ѿ рохми́ды кнѧжны̀ полте́цкой: свѧтопо́лка ѿ гре́кини жены̀ бра́тней: вышесла́ва ѿ че́хини кнѧжны̀: свѧтосла́ва и҆ станисла́ва ѿ дрꙋгі́ѧ

че́хини: бори́са и҆ глба ѿ во́лгарѧныни: брѧчисла́ва и҆ сꙋдисла́ва ѿ и҆ны́ѧ нкі̑ѧ. И҆҆ креще́ны бы́ша ѿ митрополі́та мїхаи́ла во є҆ди́номъ и҆сто́чницѣ, и҆сто́чникъ же то́й въ гор над̾ днѣпро́мъ, иже ѿ ѻнагѡ вре́мене, и҆ до ны́нѣ прослы̀ креща̀тикомъ. Та́же посла̀ проповдники по всем̀ гра́дꙋ, повелѣва́ѧ, да во ѹтрїе собер́тсѧ всѝ на рек̀ (поча́йню, въ днпръ впа́дающꙋю), ста́рїи и҆ младі́и, вели́цыи и҆ ма́лїи, бога́тїи и҆  ѹ҆бо́зїи, м́жескъ по́лъ и҆ же́нскъ: аще же кто̀ не ѡ҆брѧ́щетсѧ въ то̀ вре́мѧ на рѣц, то́й бг҃ꙋ и҆ вели́комꙋ кнѧ́зю ꙗ҆ви́тсѧ проти́венъ. И҆҆ бы́вшꙋ ѹтрꙋ, прїи́де са́мъ кнѧ́зь съ болѧ́ры на рѣк̀, и҆ а҆рхїере́й съ ни́мъ и҆ всѝ свѧще́нницы, и҆ собра́сѧ ве́сь гра́дъ къ рѣц, всѧ́кагѡ чи́на и҆ во́зраста, ѻ҆боегѡ̀ по́ла безчи́сленное мно́жество на то́мъ мстѣ, и҆дже ны́нѣ це́рковь свѧты́хъ страстоте́рпцевъ бори́са н глба. И҆҆ повелѣно̀ бы́сть имъ, ѻ҆де́жды совле́кше, вни́ти въ во́дꙋ, ѻ҆со́бь м́жескомꙋ по́лꙋ, ѻ҆со́бь же́нскомꙋ, старйшымъ въ глꙋвоча́йшаѧ мѣста̀, ма̑лымъ же близ̾ бре́га: и҆ стоѧ́хꙋ въ вод ѻвїи до вы́и, ѻвїи же до по́ѧса, рдздльшесѧ на полкѝ: свѧще́нницы же во і҆ере́йскихъ ѡ҆блаче́нїѧхъ стоѧ́ще при бре́зе на дска́хъ, наро́чнѡ тогѡ҆ ра́ди ѹ҆стро́енныхъ, чтѧ́хꙋ, над̾ наро́домъ моли̑твы креще́нїю подоба́ющыѧ, и҆ и҆мена̀ имъ нарица́хꙋ, коем́ждо полк̀ ѻсобь имѧ є҆ди́но, и҆ три́жды погрꙋзи́тисѧ имъ въ вод велѧ́хꙋ: са́ми же взыва́хꙋ над̾ ни́ми, имѧ ст҃ы́ѧ трⷪ҇цы по чи́нꙋ креще́нїѧ призыва́юще. И҆҆ та́кѡ креще́нъ бы́сть ве́сь наро́дъ кі́евскїй въ лто бытїѧ̀ мі́ра ҂ѕуч҃з, воплоще́нїѧ же бг҃а сло́ва въ лто цн҃ѳ, во второ́е же по креще́нїи влади́мїровомъ. Смотрѧ́ же свѧты́й влади́мїръ на креще́нїе толи́кагѡ наро́да, ра̀довашесѧ д́хомъ, и҆ возве́дъ ѻ҆чѝ къ небесѝ, и҆ р́це воздвъ, речѐ: гдⷵи бж҃е, сотвори́вый не́бо и҆ зе́млю, при́зри на новокреще́нныѧ лю́ди твоѧ̀, и҆ да́ждь имъ истиннѡ позна́ти тебѐ бг҃а истиннаго, и҆ ѹ҆твердѝ ихъ въ правосла́вной врѣ, и҆ мн помозѝ на ви̑димыѧ и҆ неви́димыѧ врагѝ, и҆ просла́ви въ рѡссі́йскихъ страна́хъ имѧ твоѐ пресвѧто́е! По креще́нїи же наро́да, абїе влади́мїръ повел сокрꙋша́ти ідѡлы, и҆ хра́мы ідѡльскїѧ до ѡ҆снова́нїѧ разорѧ́ти. Пе́рвѣйшаго ідѡла пер́на повел привѧза́ти къ коню̀ за хво́стъ, и҆ влещѝ съ горы̀ къ днѣпр̀, и҆ приста́ви мꙋже́й двана́десѧть, да влеко́маго ідѡла па́лицами бїю́тъ: сїе́ же сотворѝ не ꙗкѡ ѡ҆щꙋща́ти ідѡлꙋ каков́ю болзнь, с́щꙋ древѧ́нꙋ, безд́шнꙋ и҆ неч́вственнꙋ, но да бо́льшее нанесе́тъ бсꙋ безче́стїе, и҆ привле́кше ко бре́гꙋ, вверго́ша въ днпръ, и҆ заповда, да нигдже прип́стѧтъ ідѡла того̀ къ бре́гꙋ, до́ндеже мине́тъ поро́ги, иже с́ть вни́зъ днѣпра̀. Ниже́е же поро́гѡвъ приве́рже є҆го̀ втръ и҆ волна̀ под̾ є҆ди́нꙋ го́рꙋ вели́кꙋ, ꙗже и҆ до ны́нѣ пер́нова нарица́етсѧ. И҆ всѝ про́чїи ідѡли повелнїемъ вели́кагѡ кнѧ́зѧ сокрꙋше́ни, ѻвїи въ во́дꙋ, и҆ні́и же во ѻгнь вве́ржени бы́ша. Кі́евлѧне же, є҆ли́цы бѧ́хꙋ без́мнїи, ті́и ви́дѧще богѡ́въ дре́внихъ сокрꙋше́нїе и҆ поги́бель, пла́кахꙋ по ни́хъ и҆ рыда́хꙋ, смы́сленнїи же глаго́лахꙋ: раз́менъ єсть кнѧ́зь, и҆ болѧ́ре є҆гѡ̀ вдѧтъ, кото́рый єсть бг҃ъ л́чшїй: ибо аще бы добры̀ бы́ли сі́и бо́зи, не бы́ повелли сокрꙋша́ти ихъ, ни и҆збра́ли бы и҆ны́ѧ вры: л́чшее и҆збра́ша, х́ждшее ѿри́нꙋша.

VIII. По сокрꙋше́иїи же ідѡлѡв, и҆ по разоре́нїи ідѡльскихъ храмѡвъ, повел влади́мїръ на тхъ мстѣхъ созида́ти свтѧы̑ѧ це́ркви. Въ нача́лѣ созда̀ це́рковь ст҃а́гѡ сп҃са на то́мъ мстѣ, и҆дже б ідѡлъ пер́нъ: та́же це́рковь во имѧ свѧта́гѡ васі́лїа вели́кагѡ, понѐже ⁵⁷³и҆ са́мъ въ креще́нїи свѧто́мъ васі́лїй нарече́нъ б, и҆ и҆ны́хъ церкве́й мно́жество повсю́дꙋ ѹ҆стро́и. Приложи́ же тща́нїе ⁵⁷⁴и҆ ѡ҆ ѹ҆че́нїи кни́жномъ: сынѡ́въ бо свои́хъ, а҆ при ни́хъ и҆ болѧ́рскихъ дѣте́й мно́жество повел, ѹ҆чи́ти писа́нїю гре́ческомꙋ, и҆ глаго́льскомꙋ (нарица́емомꙋ ны́нѣ рѡссі́йскомꙋ), приста́вивъ имъ ѹ҆чи́телей и҆ск́сныхъ: є҆щѐ же и҆ просты́хъ люде́й ѻ҆трокѡ́въ повел вз̾има́ти во ѹ҆че́нїе кни́жное, ма́тери же без́мныѧ пла́кахꙋсѧ по дѣ́тѣхъ свои́хъ аки по ме́ртвыхъ. Не то́чїю ⁵⁷⁵же кі́евъ, но и҆ всю̀ держа́вꙋ свою̀ влади́мїръ свтомъ вры свѧты́ѧ просвѣти́ти хотѧ̀, посла̀ во всѧ̀ град́ы рѡссі́йскїѧ крести́ти наро́ды, на нехотѧ́щыѧ же крести́тисѧ бо́льшꙋю да́нь ѹ҆ставлѧ́ше. И҆҆ живѧ́ше влади́мїръ бг҃оꙋго́днѡ и҆ пра́веднѡ, премѣни́въ дре́внїѧ своѝ ѻ҆бы́чаи, въ нече́стїи бы́вшыѧ. На всѧ́кꙋю же добродтель наставлѧ́емый бы́сть честно́ю сꙋпр́жницею свое́ю царе́вною анною, съ не́юже по зако́нꙋ хрїстїа́нскомꙋ живѧ́ше. Про́чыѧ же пре́жнїѧ своѧ̀ жены̀, ꙗже є҆м̀ пре́жде креще́нїѧ бы́ша, бога́тствы ѹ҆дово́ливъ ѿпꙋстѝ.

Посе́мъ посла̀ влади́мїръ въ ца́рьградъ къ свѧтйшемꙋ патрїа́рхꙋ, въ то̀ вре́мѧ наста́вшемꙋ се́ргию, молѧ̀ є҆го̀, да є҆щѐ по́слетъ къ нем̀ а҆рхїере́и и҆ і҆ере́и: поне́же жа́тва бѧ́ше мно́га, длателей же ма́лѡ, мно́зи бо рѡссі́йстїи гра́ды тре́бовахꙋ просвѣще́нїѧ, люде́й же въ рѡссі́йскихъ къ дꙋхо́вномꙋ чи́нꙋ ѹ҆до́бныхъ є҆щѐ не дово́льнѡ бѧ́ше: неда́внѡ бо въ ни́хъ кни́жное ѹ҆че́нїе нача́сѧ. Присла̀ ѹбѡ свѧтйшїй патрїа́рхъ се́ргїй ѿ гре́кѡвъ є҆пі́скопа і҆ѡакі́ма херсо́нѧнина, и҆ и҆ны́ѧ є҆пі́скопы, и҆ пресвѵ́терѡвъ нема́лѡ. Пое́мши ѹбо влади́мїръ прише́дшыѧ къ нем̀ є҆пі́скопы, по́йде съ ни́ми въ зе́млю славе́нскꙋю, въ стран̀ залсскꙋю во ѻбласть росто́вскꙋю и҆ с́ждальскꙋю, и҆ поста́ви над̾ рѣко́ю клѧ́змою гра́дъ, и҆ нарече́ то́й пе́рвымъ свои́мъ именемъ Влади́мїромъ, и҆ созда̀ въ не́мъ це́рковь пречⷵтыѧ бцⷣ҇ы, и҆ повел крести́ти люде́й всю́дꙋ, и҆ це́ркви созида́ти, и҆ дадѐ имъ є҆пі́скопа. Ѿт́дꙋ ше́дъ въ росто́въ, созда̀ це́рковь древѧ́нꙋ, и҆ дадѐ є҆пі́скопа: пото́мъ въ вели́кїй но́вградъ прїи́де, и҆ посадѝ въ не́мъ і҆ѡакі́ма херсо́нѧнина а҆рхїепі́скопомъ. То́й а҆рхїепⷵкпъ разрꙋшѝ та́мѡ ідѡла пер́на, подо́бна бы́вша кі́евскомꙋ, и҆ повел ѡ҆цѣпи́вше того̀ влещѝ въ рѣк̀ во́лховъ, и҆ны́хъ же мꙋже́й приста́вити влеко́ма ідѡла па́лицами би́ти на бо́льшее де́мѡнꙋ порꙋга́нїе. Лю́дїе же привле́кше є҆го̀ бїе́ма на мо́стъ, ври́нꙋша въ рѣк̀ во́лховъ, и҆ абїе погѝбе съ ш́момъ. Влади́мїръ же свѧты́й и҆ прѡ́чїѧ наро́читыѧ держа́вы своеѧ̀ гра́ды проше́дъ, и҆ всю́дꙋ наро́ды крести́въ, и҆ це́ркви созда́въ, є҆пі́скопы же и҆ пресвѵ́теры жи́ти ѹ҆стро́ивъ, и҆ мно́гꙋю по́льзꙋ все́й землѝ рѡссі́йстѣй содлавъ, возврати́сѧ въ кі́евъ сто́льный гра́дъ сво́й, и҆ раздѣлѝ зе́млю рѡссі́йскꙋю на двана́десѧть кнѧже́нїй, двана́десѧти сынѡ́мъ свои́мъ. Въ пе́рвыхъ старйшаго сы́на своего̀ вышесла́ва посадѝ въ вели́комъ новградѣ, и҆зѧсла́ва въ по́лоцке, свѧтопо́лка въ т́ровѣ, ꙗ ҆росла́ва въ росто́вѣ. Ѹ҆ме́ршꙋ же вышесла́вꙋ въ вели́комъ новградѣ, на мсто є҆гѡ̀ преведѐ из̾ росто́ва ꙗ ҆росла́ва: а҆ въ росто́в посадѝ бори́са, глба же въ м́ромѣ, свѧтосла́ва въ древлѧ́нѣхъ, все́волода во влади́мїрѣ, мстисла́ва въ тмꙋторока́нѣ, станисла́ва въ смоле́нскѣ, брѧчисла́ва на волы́нѣ въ л́цкѣ, сꙋдисла́ва въ пско́вѣ. И҆҆ заповда имъ крпкѡ, єже жи́ти въ любвѝ и҆ согла́сїи, и҆ єже не ѡ҆би́дѣти др́га др́га, ни престꙋпа́ти предлѡвъ ком́ждо ѡ҆предѣле́нныхъ, но всѧ́комꙋ своегѡ̀ кнѧже́нїѧ ѹ҆дломъ дово́льствоватисѧ. Не мне же заповда и҆ сїѐ, да всѧ́къ въ кнѧже́нїи свое́мъ ѹ҆множа́етъ сла́вꙋ хрⷵта̀ бг҃а, и҆ ищетъ спасе́нїѧ д́шъ человческихъ, неврныѧ въ врꙋ приводѧ̀, и҆ цр҃кви созида́ѧ. Чесѡ̀ ра́ди всѧ́комꙋ дадѐ є҆пі́скопа же и҆ пресвѵ́теры, и҆ та́кѡ ихъ ѹ҆стро́ивъ, и҆ на кнѧже́нїѧ ихъ разосла́въ, са́мъ пребыва́ше въ кі́евѣ, ѹ҆жѐ ста́ръ сы́й, и҆ прилѣжа́ще дѡ̀брымъ дѣла́мъ, це́ркви и҆ монастырѝ стро́ѧ и҆ ѹ҆краша́ѧ, и҆ ми́лостыню неѡск́днꙋ всмъ подава́ѧ, и҆ трапе́зы и҆з̾ѻби́льныѧ въ дворѣ́ свое́мъ ни́щихъ ра́ди ча́стѡ поставлѧ́ѧ. А иже бѧ́хꙋ нед́жнїи, ни мог́щїи дойтѝ до двора̀ кнѧ́жагѡ, тмъ на воза́хъ всѧ́кꙋю пи́щꙋ и҆ питі́е посыла́ше. И҆҆мѣ́ѧше же ми́ръ и любо́вь съ ѻ҆кре́стными госꙋда́рствы, съ по́льскимъ, съ ѹгорскимъ и҆ съ че́шскимъ, преста́въ ѿ бра́ней: съ є҆ди́ными то́кмѡ печенѣ́гами є҆м̀ ра́ть быва́ше, но побѣжда́ше (ꙗкоже и҆ дре́внїй кѡнстанті́нъ) сопроти̑вныѧ си́лою і҆и҃съ хрⷵто́вою. Посе́мъ приближа́шесѧ блаже́нное сконча́нїе свѧто́мꙋ влади́мїрꙋ, но пе́рвѣе сꙋпр́га є҆гѡ̀ вели́каѧ кнѧги́нѧ анна, царе́вна гре́ческаѧ, вино́вна бы́вшаѧ просвѣще́нїѧ всеѧ̀ землѝ рѡссі́йскїѧ, и҆ то́ль безчи́сленныхъ д́шъ людски́хъ спасе́нїѧ, за трѝ лѣ́та пред̾ є҆гѡ̀ кончи́ною преста́висѧ ко гдⷵꙋ.

И҆҆ болѣ́въ влади́мїръ днѝ дово́льны, и҆ всѧ̀ кончи́нѣ хрїстїа́нстѣй подоба̑ющаѧ соверши́въ, въ до́бромъ и҆сповѣ́данїи предадѐ пра́веднꙋю свою̀ д́шꙋ въ р́це бж҃їи мѣс́ѧца і҆ꙋлїа въ пѧтыйна́десѧть де́нь, въ лѣ́то бытїѧ̀ мі́ра ҂ѕфк҃г (по и҆счисле́нїю свѧта́гѡ не́стора лѣтопи́сца пече́рскагѡ), воплоще́нїѧ же бг҃а сло́ва ҂ає҃і. Та́кѡ сконча́сѧ свѧты́й вели́кїй кнѧ́зь влади́мїръ, нарече́нный во свѧто́мъ креще́нїи васі́лїй, пребы́въ на вели́комъ кнѧже́нїи кі́евскомъ (преше́дши и҆з̾ вели́каѡ нова́града) три́десѧть пѧ́ть лѣ́тъ, пред̾ креще́нїемъ ѻсмь лѣ́тъ, по креще́нїи два́десѧть се́дмь лѣ́тъ, и҆ нѣ́коликѡ мѣ́сѧцей, въ два́десѧть же ѻ҆смо́е лѣ́то сконча́сѧ. И҆҆ стеко́шасѧ всѝ кі́евлѧне и҆ ѻ҆кре́стнїи къ честно́мꙋ є҆гѡ̀ тѣ́лꙋ, дꙋхо́внїи и҆ мїрсті́и, пла́чꙋще и҆ рыда́юще ꙗкѡ по ѻ҆тц свое́мъ и҆ хода́таи спасе́нїѧ, и҆ сотвори́ша є҆м̀ погребе́нїе сла́вное и҆ въ то́йже це́ркви созда́ннѣй ѿ негѡ̀ въ гро́бѣ мра́морнѣмъ положи́ша. Та́же и҆ па́мѧть є҆гѡ̀ пра́здновати ѹ҆ста́виша, ꙗкѡ свѧта́гѡ и҆ а҆по́столѡмъ ра́внагѡ, всю̀ зе́млю рѡссі́йскꙋю просвѣти́вшагѡ ст҃ы́мъ креще́нїемъ. (Из Ч. М.).

2. Тропарь св. благоверн. вел. кн. Владимиру

Ѹ҆подо́бнлсѧ є҆сѝ кꙋпц̀, ищꙋщемꙋ до́брагѡ би́сера, славнодержа́вный влади́мїре, на высот стола̀ сѣдѧ̀ ма́тере градѡ́въ, богоспаса́емагѡ кі́ева, и҆спыт́ѧ же и҆ посыла́ѧ къ ца́рскомꙋ гра́дꙋ ѹ́вдѣти правосла́внꙋю врꙋ, ѡ҆брлъ є҆сѝ безцнный би́серъ, хрїста̀, и҆збра́вшаго тѧ̀ ꙗкѡ втора́го па́вла, и҆ ѿрѧ́сшаго слѣпот́ во свѧтй кꙋпли дꙋше́внꙋю, вк́пѣ и҆ тѣле́снꙋю: тмже пра́зднꙋемъ твоѐ ѹ҆спе́нїе лю́дїе твоѝ с́ще, молѝ спасти́сѧ держа́вы твоеѧ̀ рѡссі́йскїѧ нача́льникѡмъ, хрїстолюби́вомꙋ і҆мпера́торꙋ, и҆ мно́жествꙋ владо́мыхъ.

3. Тропарь св. благоверному великому князю Александру

Невскому

Позна́й свою̀ бра́тїю, Россїйскїй І҆о́сифе, не въ Е҆҆гѵ́птѣ, но на небесѝ ца́рствꙋющїй, благоврный кнѧ́же А҆҆леѮа́ндре, и҆ прїимѝ моле́нїѧ ихъ, ѹ҆множа́ѧ жи̑та лю́демъ плодоно́сїемъ землѝ твоеѧ̀, гра́ды влады́чествїѧ твоего̀ ѡ҆гражда́ѧ моле́нїемъ: и҆ наслдникѡмъ твои̑мъ Бл҃говрнымъ И҆҆МПЕРА́́ТОРАМЪ на́шымъ на сопроти́вныѧ спобо́рствꙋѧ.

4. Тропарь святителю и чудотворцу Николаю

Пра́вило вры и҆ ѻбразъ кро́тости, воздержа́нїѧ ѹ҆чи́телѧ ꙗ҆вѝ тѧ̀ ста́дꙋ твоем̀ ꙗже веще́й истина: сегѡ̀ ра́ди стѧжа́лъ є҆си́ смире́нїемъ высѡ́каѧ, нището́ю бога̑таѧ, ѻч҃е свѧщеннонача́льннче Нїко́лае, молѝ Хр҃та̀ Бг҃а, спасти́сѧ дꙋша́мъ на́шымъ! ⁵⁷⁶

5. Тропарь свв. Мефодию и Кириллу – 11 мая

Ꙗкѡ а҆пⷵтолѡвъ є҆динонра́внїи и҆ слове́нскихъ стра́нъ ѹ҆чи́телїе, Кѷрі́лле и҆ Меѳо́дїе Бг҃ом́дрїи, Влⷣкꙋ всхъ моли́те, всѧ̀ ꙗ҆зы́ки слове́нскїѧ ѹ҆тверди́ти въ правосла́вїи и҆ є҆диномы́слїи, ѹ҆ми́рити мі́ръ, и҆ спастѝ д́шы на́ша.

6. Тропарь трем святителям (Василию В., Григорию Богослову и Иоанну Златоусту) (30 Января)

Ꙗко а҆пⷵлѡвъ є҆динонра́внїи, и҆ вселе́нныѧ ѹ҆чи́телїе, Влⷣкꙋ всхъ моли́те, ми́ръ вселе́нной дарова́ти, и҆ дꙋша́мъ на́шымъ вѐлїю ми́лость.

7. Тропарь преподобному

Въ теб, ѻч҃е, и҆звстно сплсе́сѧ єже по ѻбразꙋ: прїи́мъ бо крⷵтъ послдовалъ є҆сѝ Хрⷵст̀, и҆ дѧ ѹ҆чи́лъ є҆сѝ, презира́ти ѹбѡ пло́ть, прехо́дитъ бо, прилѣжа̀ти же ѡ҆ дꙋшѝ ве́щи безсме́ртнѣй. Тмже и҆ со агг҃лы сра́дꙋетсѧ, прпⷪ҇бне (имѧ ре́къ) д́хъ тво́й.

8. Тропарь мученику

Мч҃нкъ тво́й, Гдⷵи, (имѧ ре́къ) во страда́нїи свое́мъ вѣне́цъ прїѧ́тъ нетлнный ѿ Тебѐ Бг҃а на́шего: и҆мѧй бо крпость твою̀, м́чителей низложѝ, сокрꙋшѝ и҆ де́мѡнѡвъ немощны́ѧ де́рзѡсти: того̀ мл҃твами спасѝ д́шы на́шѧ.

9. Тропарь св. великомученику Пантелеймону

Страстоте́рпче ст҃ы́й и҆ цѣле́бниче Пантелїи́мѡне, молѝ милости́ваго Бг҃а, да прегрѣше́нїй ѡ҆ставле́нїе по́дастъ дꙋша́мъ на́шымъ.

Задача 1.По прочтении рассказа: «Максим Иванов» (стр. 1) закрыть книгу и написать в тетрадь, что осталось у вас в памяти оъ этого рассказа, стараясь по возможности передавать рассказ словами книги. ⁵⁷⁷

Задача 2. То же сделать с рассказом: «Смерть и похороны Черного» (стр. 3).

Задача 3. То же сделать с рассказом: «Федор Коробейник» (стр. 7).

Задача 4.То же сделать с рассказом: «Капитан Бопп» (стр. 10).

Задача 5. То же сделать с рассказом: «Злой челов'ек"(стр. 19).

Задача 6.То же сделать с рассказом: «Прохожий» (стр. 24).

Задача 7.По прочтении басни: «Мельник» (стр. 50), изложить письменно содержание этой басни возможно короче. ⁵⁷⁸

Задача 8.То же сделать с басней: «Крестьянин в б'ед'е"(стр. 51).

Задача 9.То же сделать с басней: «Лжец» (стр. 51).

Задача 10.То же сделать с басней: «Пушки и паруса» (стр. 53).

Задача 11.То же сделать с басней: «Щука и кот» (стр. 54).

Задача 12.То же сделать с басней: «Гуси"(стр. 55).

Задача 13.То же сделать с басней: «Орел и крот» (стр. 55).

Задача 14.Тоже сделать с басней: «Роща и огонь» (стр. 56).

Задача 15. То же сделать с басней: «Гребень» (стр. 57).

Задача 16. По прочтении статьи: «Комната Плюшкина"(стр. 18) опишите классную комнату вашего училища, отвечая письменно на следующие вопросы: 1. В котором этаже (верхнем, нижнем или среднем) училищного здания находится ваш класс? 2. Куда выходит окнами? 3. Какая его величина в длину, ширину и высоту? 4. Чем украшены стены (первая, вторая, третья и четвертая) и класс потолка? 5. Сколько в нем окон, дверей и печей? 6. Какая в комнате мебель? 7. К каким комнатам примыкает ваш класс?

Задача 17.Опишите ваш дом, отвечая письменно на следующие вопросы: 1. Где он находится? 2. Каков ваш дом снаружи? 3. Из чего он сделан? 4. Какое внутреннее расположение в нем комнат? б. Каковы его преимущества или недостатки сравнительно с другими соседними домами? 6. Кто его строил?

Задача 18. Но прочтении статей: Kиевo-Печерская лавра и Троице-Сергиева лавра (см стр. 240 и 253), опишите вашу церковь, отвечая письменно на следующие вопросы: 1. Какова местность, где построена церковь? 2. Какая церковь – деревянная или каменная? 3. Какой наружный вид ее? 4. Какая высота, ширина и длина ее? 5. Что видите вы внутри вашей церкви (т.е. алтари, иконостасы, иконы, хоругви, стенная живопись, пол, хоры, утварь, облачения и т.д.). 6. В честь кого она построена? 7. Кем и когда она построена? 8. Какова колокольня храма? 9. Сколько колоколов и каков их вес? 10. Каков вид с колокольни? 11. Усердно ли она посещается богомольцами? 12. Приятно ли у вас бывает на душе, когда вы стоите за службой в своем храме? 13. Какое чтение и пениe в нем?

Задача 19.По прочтении статьи: «Мак» (стр. 89) опишите рожь.

Задача 20.По прочтении статьи: «Журавль» (стр. 102) опишите гуся по следующему плану (т.е. порядку): 1. Описание главных членов его тела. 2. Его крик и шипение. 3. Его польза.

Задача 21. Составьте описаниe петуха.

Задача 22.Составьте описаниe голубя.

Задача 23. По прочтении статьи: «Ерш» (стр. 104) опишите щуку.

Задача 24. По прочтении статьи: «Конь и верблюд» (стр. 109) напишите сравнение коровы с лошадью.

Задача 25. Напишите сравнение овцы с козой.

Задача 26. Напишите сравнение ели с березой.

Задача 27.Напишите сравнение осени с весной.

Задача 28.Придумайте и напишите рассказ на пословицу: «Тише едешь – дальше будешь».

Задача 29. Придумайте и напишите рассказ на пословицу: «Терпениe и труд все перетрут».

Задача 30.Придумайте и напишите рассказ на пословицу: «Кто родителей почитает, тот во век не погибает».

Задача 31. Придумайте и напишите рассказ на пословицу. «Азбука к мудрости ступенька».

Задача 32. Придумайте и напишите рассказ на пословицу. «Ученье свет, а неученье тьма».

Задача 33.Придумайте и напишите рассказ на пословицу: «Учись доброму, так худое на ум не пойдет».

Задача 34. Придумайте и напишите рассказ на пословицу: «Клади навоз густо, в амбаре не будет пусто».

Задача 35. Придумайте и напишите рассказ на пословицу: «Кто сирых питает, того Бог не забывает».

Задача 36. Придумайте и напишите рассказ на пословицу: «Не рой другому ямы: сам в нее попадешь».

Задача 37. Придумайте и напишите рассказ на пословицу: «С Богом хоть за море, а без Бога ни до порога».

Задача 38. Придумайте и напишите рассказ на пословицу: «Человек предполагает, а Бог располагает».

Задача 39. Придумайте и напишите рассказ на пословицу: «Родимая сторона – мать, чужая – мачеха».

Задача 40. Придумайте и напишите рассказ на пословицу: «Как ни путай, а Божья воля все распутает».

Задача 41. Придумайте и напишите рассказ на пословицу: «За Богом молитва, а за царем служба не пропадают».

Задача 42.Напишите письмо к брату, который лежит в городской больнице. ⁵⁷⁹

Задача 43.Напишите письмо к отцу, которого поздравьте с праздником Рождества Христова и поблагодарите его за все его заботы о вас.

Задача 44.Напишите письмо к матери, в котором поздравьте ее с днем ее ангела и поблагодарите за присланные гостинцы.

Задача 45. Напишите письмо своему другу, который, поступив на фабрику и сдружившись с дурными товарищами, предался пьянству. Посоветуйте ему во имя дружбы и вечного спасения души его отстать от его гибельной страсти.

1. Письмо гимназиста к родным

Дражайшая бабушка!

Извините меня, что я долго не писал к Вам, дражайшая бабушка. Покорно Вас благодарю, что Вы прислали мне гостинец. От всего сердца желаю Вам благополучия и долголетней жизни, при чем остаюсь

Ваш покорный внук

Полтава Н.Гоголь.

Полтава

1820 г.

2. Письмо Александра Васильевича Суворова к отцу

Любезный батюшка!

Я здоров, служу и учусь.

Александр Суворов.

3. Письмо сестры к брату

Милый и дорогой брат!

День и ночь мучусь я мыслью, что ты страдаешь, и так бы полетала, чтобы излить в твою душу все то горячее участие к тебе, которым так полна душа моя. Не могу примириться с мыслью, что болезнь твоя неизлечимая; а если уж так решено, то все-таки молю Господа, чтобы продлил твою жизнь и послал тебе свои божественные утешения.

Обнимаю тебя и призываю на тебя небесную благость. Да исцелит тебя милосердный Бог, для Которого все возможно.

Сестра твоя Юлия (Жадовская).

Конец