Глава двенадцатая. Психометрическая способность души

Слово «психометрия» (определение души) далеко не соответствует понятию, в нём заключающемуся. Но очень трудно придумать правильное название особым дарам природы, необъяснимым в нашем земном мире. Мы постараемся разъяснить несколькими примерами, что именно подразумевается под психометрией, но сперва скажем, что душа – (ψυχή–психи) – при некоторых присущих ей условиях владеет способностью ставить себя в некоторого рода связь с более или менее отдалёнными событиями, оставившими свой, так сказать, духовный след на предметах, к которым прикасается психометр. Таким предметом может быть рука, часть одежды, камень, кусок дерева, осколок от древних развалин, монета, письмо или конверт; одним словом, всякий предмет, посредством соприкосновения с которым психометр входит в духовное соотношение (rapport) со всем его окружающим, равно как и с эпохой, с которой данный предмет связан, и становится некоторым образом причиной к возбуждению у психометра способности видеть своим духовным зрением как бы проходящими перед ним в панораме известные события и ощущать внутренние впечатления, с ними связанные. Следующие примеры пояснят лучше, что подразумевается под психометрией.

В медицинской школе некоторые товарищи обратили особенное внимание на студента и студентку, отличавшихся своею чрезвычайной сенситивностью, и решились сделать с ними несколько психометрических опытов, для чего выбрали два медикамента и налили несколько капель тинктуры арники, идущей из Германии, на ладонь студента и несколько капель тинктуры ипекакуаны на руку студентки. Оба описали действие медикаментов на человеческий организм так правильно, что другие присутствующие при этом студенты узнали, по их словам, какие это были лекарства. Но это ещё не всё: каждый из них описал окрестности тех мест, где растение, послужившее для тинктуры, было сорвано; относительно арники – Тюрингенские горы близ Инзельберга, а для ипекакуаны – тропические страны Бразилии, и так подробно и ярко, что мы их точно сами видели. Опыты наши мы делали большей частью с девушкой, как с ещё более сенситивным субъектом, а со студентом только определяли лекарства, наливая их ему на ладонь. С пульсатилой и секаль-корнутом описание их действия на мужской и женский организм вышло так ярко, что можно было подумать, что сам описывающий принимал их в больших дозах. Калифорнийское средство от лихорадки Ganchilagua, в то время ещё мало известное, произвело все симптомы перемежающейся лихорадки, хотя студент никогда не слыхал даже имени этого растения. Студентка же была настолько сенситивна, что я раз попробовал дать ей в руку пузырёк с лекарством, и как только она дотронулась одним пальцем до пробки, симптомы его тотчас же обозначились, сперва медленно и слабо, но вскоре так же сильно и определённо, как и при непосредственном соприкосновении с лекарством. Другой врач положил ей однажды в руку несколько корпии, и она вскоре описала железнодорожного рабочего и полученные им повреждения, описала хирургическую операцию и местность, где случилось с ним несчастие.

Профессор Буканан, открывший психометрическую силу, производил опыты с сотнями сенситивных женщин, больше же всего со своей женой, и достиг истинно чудесных результатов. Небольшой кусок надгробного камня с могилы одного индуса и несколько мраморных обломков из различных греческих развалин, как только попадали в руки медиума, вызывали подробные описания местностей, построек и лиц, в них проживавших, описания бывших там сражений и проч. Достаточно было оторванного от письма лоскутка бумаги, чтобы установить духовную связь между медиумом и автором письма, и деревянного обломка, выброшенного морем, чтобы медиум увидал и описал страшную картину кораблекрушения.

В заключение мы вспомним поразительные результаты, достигнутые профессором Дентоном с метеоритами. Профессор Дентон много путешествовал по всему земному шару для геологических исследований. Однажды ему удалось вырыть из земли метеорит, упавший у его ног; как только тот несколько остыл, он отбил от него кусок и увёз с собой, потом разломал его на двенадцать кусочков и разослал их к двенадцати психометрическим медиумам, большинство которых друг друга совсем не знали, и вряд ли могли угадать, что им было прислано запечатанным в бумаге. Одиннадцать из двенадцати психометров описали небесное тело, внезапно уничтоженное со всеми животными, растениями и человеческими существами, похожими на земных людей, которые во время катастрофы обитали на нём; описали силы, там действовавшие, и тела жителей той эпохи, достигнувшие до высокой степени совершенства. Некоторые из медиумов оказались способными проследить события, совершавшиеся вплоть до её разрушения, на той планете, чьи осколки вращались теперь вокруг Солнца в виде метеоров, путь которых пересекается Землёй в ноябре месяце.

Если психометр, взяв кого-нибудь за руку, воспринимает от него как физические, так и душевные впечатления, то в будущем, когда психометрия разовьётся, она должна будет играть важную роль в диагнозе болезней, ибо посредством её может быть исследовано умственное, духовное и физическое состояние больного не только в данную минуту, но и во все предшествующие, со всеми его самыми отдалёнными причинами и следствиями; одним словом, полная история болезни будет ясна для врачующего, тогда как в настоящее время умственное и духовное состояние больного мало известны и ещё менее обращают на себя внимание. (См. «Ребус» 1892 г., № 50, откуда мы извлекли вышеприведённые факты).

Современник преп. Сергия Радонежского, св. Стефан, просветитель Перми, будучи в царствование В. князя Дмитрия Ивановича епископом обращённого им в христианство зырянского края, спешил в 1390 г. в Москву просить князя обуздать своих чиновников, угнетавших его паству тяжкими поборами. На пути в Москву он проезжал в девяти вёрстах от Троицы, где подвизался преп. Сергий. Св. Стефан всей душой стремился повидаться с ним, но, спеша в Москву, отложил свидание до обратного пути, на этот же раз послал подвижнику своё приветствие издали. Остановив лошадей в виду Сергиевой обители, он слез с повозки, сотворил молитву и, духовно созерцая великого подвижника, поклонялся ему до земли. В этот момент св. Сергий вместе с братией сидел за трапезой и, прозрев духовное приветствие Стефана, тотчас встал и ответил ему таким же приветствием, торжественно сказав изумлённой братии: «учитель шествует». Таково народное предание о заочном свидании двух великих подвижников (См. житие преп. Сергия, составленное архимандритом Никоном).

В интересном сочинении Эдуарда фон-Гартмана: «Спиритизм», в главе «о чтении мыслей» упоминается об известном немецком писателе Генрихе Цшокке¹⁸⁶, обладавшем замечательной способностью «наглядно представлять себе все главные моменты жизни человека при первом взгляде на него и при слышании его голоса». Подобной же способностью, в большей или меньшей степени обладали и некоторые другие личности, здоровые физически и умственно.

Эту удивительную анормальность в человеческой психике нельзя, таким образом, причислить к легиону многообразных психических расстройств (им же несть ныне числа), которыми иные так любят объяснять всякое из ряда вон выходящее явление в области духовной природы человека.

Цшокке сообщает о своём даре ясновидения в своей интересной автобиографии (Н. Zschokke. «Eine Selbstchau» Aarau, Sauerländer, 1872, т. I, стр. 310–314).

С большими опасениями приступает он к рассказу о своей способности ясновидения. Не того, конечно, опасается он, что его сочтут суеверным, а боится он главным образом того, что своим признанием он укрепит в суеверии тех, которые предрасположены к тому. Такова, впрочем, участь всех, так называемых, таинственных явлений. Большинство или решительно отрицает существование этих явлений, считая их ничего не стоящим вздором и «фантазией», или открещивается от них с суеверным страхом, точно от нечистой силы. А между тем эти «таинственные явления» представляют ряд глубоко интересных фактов, имеющих громадную ценность не только для опытной психологии, но и для всего нашего научного и этического миросозерцания. Быть может, ближайшее изучение этих «явлений» и приведёт нас к решению некоторых «проклятых» вопросов, с давних времён волнующих человеческий ум. Перейдём теперь к рассказу Цшокке.

Зачастую, когда он молча вслушивался в речь незнакомого ему дотоле человека, или всматривался в черты его лица, перед его умственным взором проносилась, точно ясный и отчётливый сон, вся прошлая жизнь говорившего в мельчайших её подробностях; по временам же – отдельные лишь события. Длилось это странное явление обыкновенно лишь несколько минут, и нисколько не зависело оно от его воли и желания. Обыкновенно, Цшокке так всецело погружался в рассматривание проносившейся перед ним картины чужой жизни, что под конец черты лица незнакомца расплывались, точно в тумане, и он переставал ясно различать даже голос, до того служивший ему как бы комментарием к чертам лица. Долгое время Цшокке считал эти мимолётные видения игрой фантазии. К этому побуждала его ещё та особенность, что в картине видения он ясно различал одежду и движение действующих лиц, комнаты и убранство их со всеми подробностями. Случай заставил Цшокке серьёзнее отнестись к его странным видениям. Шутки ради он однажды позволил себе в интимном семейном кругу рассказать тайную историйку одной швеи, только что удалившейся из комнаты. Все удивились и были убеждены, что Цшокке прекрасно знает всю подноготную бедной швеи, так как всё рассказанное им оказалось чистейшей правдой. Между тем, он видел эту швею в первый раз. Легко себе представить изумление самого Цшокке, когда он увидел, что его видения согласуются с действительностью. С тех пор он стал внимательнее следить за этой странной своей особенностью и, если только приличия позволяли, он рассказывал тем, чья жизнь проносилась перед ним, содержание своих видений, чтобы добиться отрицания или подтверждения, Всякий раз, однако, следовало подтверждение, к немалому смущению подтверждавших.

Для иллюстрации этой психической особенности своей, Цшокке приводит следующий пример, по его мнению, ярче других рисующий объём и содержание возникавших в его уме видений:

«Раз, в базарный день, в Вальдсгуте, я завернул в Ребштокскую гостиницу. Со мной были два моих спутника по лесной экскурсии, предпринятой мною тогда по лесам кантона. Мы ужинали в многолюдной столовой. Разговор ужинавших вертелся преимущественно на странностях и особенностях швейцарцев, месмеризме, физиогномике Лафатера и т. п. Все эти предметы подвергались беспощадному глумлению. Один из моих спутников, национальная гордость которого была сильно задета, просил меня возразить что-нибудь, в особенности одному сидевшему vis-а́-vis нас молодому человеку, яростнее всех глумившемуся над таинственными и загадочными явлениями человеческой души. Как раз в эту минуту предо мной пронеслась его жизнь. Я обратился к, нему с вопросом, даст ли он мне правдивый ответ, если я, будучи с ним совершенно незнаком, расскажу ему всё тайное и сокровенное из его жизни. «Надо допустить, – прибавил я – что подобный кунштюк далеко оставляет за собой физиогномику Лафатера, над которой вы так издеваетесь». Он обещался откровенно признаваться во всём, если я только буду говорить правду. Я стал передавать свои видения, и всё присутствовавшее общество узнало историю молодого купца, его годы учения, его маленькие заблуждения и, наконец, маленький грешок, совершённый им по отношению к кассе его принципала. Я подробно описывал ему нежилую комнату с выбеленными стенами, где вправо от чёрной двери на столе стоял чёрный денежный ящик и т. д. Глубокое молчание царило во всё время рассказа, изредка прерывавшегося моими вопросами о правдивости сообщаемого мной. Молодой человек с глубоким смущением всякий раз давал утвердительный ответ, даже на последний. Тронутый его откровенностью, я дружески протянул ему руку и закончил рассказ».

Несмотря на многие доказательства, долженствовавшие убедить его в том, что ему присуща эта странная психическая особенность, Цшокке долго ещё находился в сомнении. Так оно, впрочем, и следовало. В подобных случаях, как вообще в области психизма, где так трудна проверка и прочная установка несомненности факта, разумная доза сомнения не только простительна, но и обязательна. Сначала Цшокке пробовал объяснить этот феномен то игрой случая, то сходством представлений, возникавших в уме слушателя, с его собственными. Но частая повторяемость случаев и безусловная верность всех мельчайших деталей в картине видения с действительностью устраняли всякую резонность подобных объяснений. Наконец, он остановился на метафизическом объяснении. Исходя из убеждения, что человек состоит из трёх элементов; тела, души и духа¹⁸⁷, он приписывает эту способность духовному элементу, проявляющемуся в некоторых случаях неведомым и непонятным для нас путём.

Собственно говоря, при современном состоянии наших знаний, нет ещё возможности представить строгое научное объяснение явлений психизма. Возможны только более ила менее остроумные догадки. («Ребус» 1887 г., № 2).

а) «Однажды моя приятельница, – пишет в своём дневнике м-с Коффан, – не допускающая возможности психического привидения (perciption), написала какие-то слова в бумажке, после чего потушила свет, закрыла мне глаза и положила мне на голову свою записку. Я тотчас же стала описывать незнакомую мне женщину и, охарактеризовав её самым точным образом, добавила, что эта личность очень больна. В ту самую минуту я почувствовала страшный толчок в затылок, отозвавшийся вдоль всей спины, и должна была сказать ещё, что больная страдает болезнью спинного мозга. Испытываемое мной ощущение было так неприятно, что я должна была сбросить с головы эту бумажку. Мне никогда не приходилось ни встречать эту личность, ни что-либо о ней слышать, а между тем моё описание оказалось, безусловно, верным.

б) В другой раз генерал Г. передал мне письмо, но так, что я не видела почерка, которым оно было написано. Я сразу сказала, что оно написано на иностранном языке, описала физические и душевные свойства его автора, объяснила цель письма и объявила, наконец, что написавший скоро предпримет путешествие. Действительно, письмо было написано по-испански, на незнакомом мне языке, и путешествие было предпринято в течение того же месяца.

в) Доктор Л. дал мне белый камень со следами резьбы, и полученное впечатление заставило меня выразиться следующим образом: «Вижу белые колонны, с резьбой наверху. Кусок этот составлял часть верхнего стенного карниза. У основания стены вижу мозаичный пол, состоящий из чудных, разноцветных камней. Стена эта составляла прежде часть здания, стоящего на горе, от которого теперь видны одни развалины! Над ними расстилается ярко голубое небо, и воздух там удивительно чист и прозрачен. А вот я вижу его и при лунном свете. Это был императорский дворец», – Затем, после минутного колебания, я продолжала:

«Это дворец цезарей в Риме». – Верность этого впечатления подтвердил доктор Л., сам нашедший этот камень в вышеописанных развалинах.

Вслед за этим доктор подал мне кусок тёмно-красного мрамора. Приложив его ко лбу, я получила такое представление. «Это взято с древних развалин на горе: когда-то они были окружены густой тёмно-зелёной рощей. Камень этот взят из стены, окружающей здание, не бывшее ни дворцом, ни храмом, но предназначенное для народных собраний. Вижу колесницы и конские ристалища. А вот и человек с величественной, благородной осанкой, одетый в чудное пурпуровое платье с золотой каймой. На плечах у него наброшена мантия, в руке у него трость с каким-то украшением на верхушке, а на голове венец вроде архиерейской митры. Он обращается к толпе, и я слышу слова: победитель, победа!.. Здесь лилась кровь, а человек этот великий оратор»... Поданный мне кусок был обломком амфитеатра, построенного Цицероном. Доктор дал мне ещё камень, показавшийся мне обломком пола в каком-то священном месте. Воображение перенесло меня в обширный собор – одно из величайших зданий в мире, такой громадный, что глубина его исчезает во мраке. Над ним высится огромный купол, а вокруг средней его части тянется ряд маленьких часовен. Массы народа входят и выходят оттуда. Вижу процессию священников с зажжёнными факелами. Мне думается, что это собор св. Петра в Риме.

И здесь доктор подтвердил точность моего определения.

г) Муж мой подал мне визитную карточку; не взглянув даже на неё, я положила её себе на лоб и сказала, что на ней стоит мужское имя, что этот человек весьма сомнительных правил, и что преобладающими чертами его характера есть лицемерие и жажда к наживе. Стараясь вовлекать других в разорительные предприятия, он обогащается насчёт их ошибок. Он не американец, а скорее жид или поляк, с чёрными глазами, крупным носом и громадными ногами. Занимается денежными и торговыми оборотами. Во время этого описания ни я, ни муж мой не имели ни малейшего понятия об этой личности, и только наведя о ней справки у знакомых, узнали факты, вполне подтверждавшие точность моих впечатлении». («Ребус» 1892 г. № 21).

(Письмо в редакцию «Ребуса»). Причисляя себя к естествоиспытателям, для которых должен иметь значение всякий факт, как бы мало он ни поддавался объяснению с точки зрения современных научных теорий, считаю своей обязанностью сообщить редакции «Ребуса» о следующем загадочном случае, происшедшем вчера и поразившем меня лишь сегодня.

В 70-х годах, проживая в Киеве, я, – говорит г. Шпачинский, – изредка встречал у моих знакомых профессора анатомии местного университета В. А. Беца. Знакомство моё с ним никогда не было близким, а начиная с 1876 года, когда я часто менял место жительства, хотя и бывал в Киеве, встречался с ним крайне редко, быть может, несколько раз за всё время, и то не у упомянутых знакомых, где он перестал бывать, а на улице, причём мы обменивались лишь поклоном. Могу с уверенностью сказать, что в течение последних нескольких лет, а в особенности с 1891 года, т. е. с тех пор как живу безвыездно в Одессе, я никогда не думал о проф. Беце, не знал даже, жив ли он, состоит ли по-прежнему профессором университета, и пр. Хотя я и получаю киевские газеты и иногда их пробегаю, но не помню, чтобы хоть раз встретил в них какое-либо известие, касающееся названного лица. Поэтому-то меня довольно поразила вчера утром фраз: «Бец умер», произнесённая где-то внутри моего Я, в тот момент, когда я просыпался. Это не был сон, не был голос, и я не могу даже сказать, на каком языке это известие было передано моему сознанию. Я тотчас же рассказал своим домашним об этом странном факте и просил жену следить за киевскими газетами, говоря, что «чего доброго, может и действительно проф. Бец умер». Это было 1 октября 1894 г., и когда прибыли киевские газеты, мы убедились, к крайнему нашему удивлению, что проф. Бец скончался накануне, т. е. 30 сентября.

Вот то, чего я решительно не умею понять и что считаю не лишним предать гласности, как голый факт. К этому позволю себе прибавить, что не причисляю себя к спиритам, никогда не присутствовал ни на каких сеансах, и что это первое событие в моей жизни, которое я поневоле должен причислить к разряду необыкновенных. Примите и пр. (Редактор издатель «Вестника опытной физики» Эр. Шпачинский. 2 октября 1894 г.; сн. «Ребус» 1895 г., № 1).

Замечательное проявление высшей интуитивной, психометрической или пророческой способности спасло от страшного железнодорожного несчастья. Дело было так:

Поезд, наполненный путешественниками, отправлявшимися из Спрингфильда провести 4 июля (1891 г.) в Чикаго, вышел из упомянутого города по Центральной Иллинойской железной дороге. Шёл он со скоростью тридцати миль в час, когда машинист Горас Сивей, сам не зная почему, начале уменьшать ход; вслед за тем он очень живо ощутил овладевшую им психометрическую силу. Вот его собственные слова:

«В одну секунду я ясно увидал пред собой очертания местности, в которой, на расстоянии двух миль от проезжаемого нами пункта, находится мост над крутым оврагом, так ясно, как будто она действительно была предо мной. Картина эта блеснула мне, как молния. Я сказал себе: «моста нет, я знаю, что нет». Со мной бывало нечто подобное и прежде, и я не мог не полагаться на свои предчувствия. Так поступил я и в этот вечер с полным убеждением, что мост уничтожен.

Я остановил поезд на расстоянии тридцати футов от моста. Кочегар и я, мы оба смотрели, как одурелые. Моста действительно не было; мы соскочили с паровоза и стали осматривать местность. Там, где был пролёт, лежала целая груда тлевшей золы, от моста остались одни рельсы, висевшие над оврагом, всё ещё скреплённые своими болтами.

Подъезжали к мосту с той и с другой стороны крутыми насыпями. Кочегар спросил меня, как мне удалось остановить поезд, я ничего не мог ему ответить, я и сам не знаю. Одно, что я могу сказать: я знал, что моста нет. Кондуктор Эдуард Коллинз пришёл посмотреть, что случилось, и, когда увидел висящие на воздухе рельсы, так поразился, что не мог выговорить слова. Мы все благодарили от всей души невидимое влияние или силу, спасшую жизнь двумстам человекам», («Light» № 512, сн. «Ребус» 1894 г., № 81).

Летом 1682 г. в Лионе было совершено убийство, взволновавшее весь город; убитых было двое – муж и жена, содержавшие на новом городском рынке винный погреб. В нём и были найдены трупы. Тут же поблизости лежал окровавленный топор – орудие преступления, совершённого с целью грабежа, так как взломанная касса оказалась пустой. Несмотря, однако, на тщательно произведённое следствие, не удалось найти преступников. Тогда один из соседей убитого обратил внимание полиции на человека, могущего, по его словам, способствовать отысканию виновных – а именно на одного крестьянина, жившего в горах Дофинэ (старой французской провинции). Этот крестьянин, по имени Жак Эмар, славился своим умением находить скрытые в земле сокровища, обнаруживать всякого рода обманы и открывать воров; он достигал всего этого, следя за наклонениями простого прутика, придерживаемого на груди скрещёнными руками. Уверяли, что прутик никогда не ошибался, и молва о крестьянине чудодее разнеслась далеко за пределы той местности, где он жил.

Жак Эмар охотно согласился приехать в Лион и помочь правосудию найти виновников двойного убийства. Прежде всего, Эмара привели в тот погреб, где было совершено убийство, и дали ему прутик, срезанный с первого попавшегося дерева. Едва Эмар приблизился к тому месту, где был поднят труп винного торговца, как им овладело заметное волнение, и все увидели, что прутик наклонился вперёд. На том месте, где лежал прежде труп женщины, повторилось то же самое в ещё более резкой степени. При этом Эмар, как казалось, был близок к обмороку. Это предварительное испытание убедило полицейских чиновников, что они имеют дело не с обманщиком.

Раз напав на след преступников, прутик, подобно чуткой охотничьей собаке, уже не потерял его. Руководимый им, Эмар поднимается из погреба в лавку, направляется к ограбленной кассе, затем выбегает на улицу; побродив некоторое время по двору архиепископского дома, он идёт дальше, переходит через мост и продолжает свой путь за чертой города, вдоль правого берега Роны. Дойдя до дома садовника, стоявшего тут же на берегу, он уже не сомневается, что преступников было трое, что они входили туда, сидели там за столом; он указывает даже бутылку, из которой они пили. Садовник не знал об этом ничего, но в комнату вошли дети его, 9 и 10 лет, и прутик опять пришёл в движение, От детей узнали, что в одно воскресенье утром, когда они были дома одни, какие-то три человека входили в дом и пили там вино.

Судебный следователь, сопровождавший Эмара, не знал, на что решиться: идти дальше или прекратить поиски, грозившие завести их вглубь Франции, так как преступники, по-видимому, убежали далеко. Условились подвергнуть Эмара ещё одному опыту: зарыв в саду топор, найденный окровавленным на месте преступления, и, кроме того, несколько других совершенно схожих с ним, предложили ему найти тот, которым было совершено убийство. На это потребовалось всего несколько минут: как раз на том месте, где под слоем земли было скрыто орудие преступления, волшебный прутик пришёл в движение. Опыт этот повторили ещё при других условиях: завязав Эмару глаза, водили его по разным направлениям, стараясь сбить его с толку, но он неизменно возвращался к одному и тому же месту. Все эти подробности, вместе со многими другими, находятся в отчёте об этом деле, поданном королевскому прокурору и напечатанном в официальной французской газете ,,Le Mercure», в августе 1692 года, – следовательно, более или менее заслуживают доверия.

После того, как Эмар столь блистательно выдержал трудное испытание, его просили продолжать поиски, в сопровождении полицейского комиссара и жандарма. Продолжая идти вдоль берега Роны, они вскоре дошли до того места, где преступники, по словам Эмара, сели в лодку, и не замедлили последовать их примеру. Везде, где они сходили на берег, там причаливал и Эмар со своими спутниками; входя в те гостиницы, где они останавливались, он указывал, где именно они спали, из каких стаканов пили и проч., приводя в изумление всех присутствовавших. Приблизившись к лагерю близ села Саблона (на Мозеле), Эмар пришёл в сильное волнение, – преступники были, очевидно, неподалёку; но тут им внезапно овладел страх. Он бросил свой волшебный прутик и обратился в бегство: «что, если он найдёт убийц в армии короля? – думалось ему; – ведь солдаты не поцеремонятся с обличителем из крестьянского сословия!.. Явившись с повинной в Лионе, он объяснил, почему не довёл до конца начатого дела; его успокоили, снабдили рекомендательными письмами и под усиленным конвоем отправили вторично в Саблон. Но, увы, на этот раз он опоздал: войска покинули уже лагерь, генерал Катинэ повёл их через Альпы... Однако Эмар бросился за ними вслед; дойдя до города Бокэра, он убеждается, что следы убийц разделились, и выбирает то направление, по которому сильнее наклоняется прутик. У городской тюрьмы с ним делается лихорадочный приступ. Нимало не колеблясь, он объявляет, что стены этой тюрьмы скрывают одного из убийц; и действительно, среди 15 заключённых, прутик указал на горбатого человека, посаженного в острог всего час тому назад за мелкую кражу. Он был немедленно отправлен в Лион, а Эмар с удвоенным рвением принялся отыскивать других сообщников. В Тулоне выяснилось, что они сели на корабль. Приходилось преследовать их по морю, но даже и это не остановило ревностную французскую полицию; судно направляли по указаниям Эмара, и несколько раз высаживались, следуя за беглецами по пятам. Наконец достигли границы королевства; идти дальше полиция не имела права, и Эмаре не решился продолжать путешествия по генуэзской области. По его мнению, если б они не опоздали на сутки в своём преследовании, не миновать бы законного возмездия и товарищам схваченного злодея.

Что же касается последнего, он был признан виновным в убийстве и приговорён к казни (колесованию). Вначале он стоял на том, что никогда даже не был в Лионе, но уличить его было нетрудно: во всех гостиницах, где, по словам Эмара, он останавливался, между Бокэром и Лионом, его узнавали, и, наконец, он должен был признаться, что с ним было двое товарищей. Подтвердив все подробности, касавшиеся их бегства, он старался убедить судей, что оставался простым свидетелем, когда один из товарищей убивал мужа, а другой – жену. Но по заявлению одного современника, против него было так много улик и кроме добытых Эмаром, что не могло быть никакого сомнения в его виновности.

Нельзя умолчать о том, что, когда впоследствии Эмара привезли в Париж для производства научных опытов над ним, он уже в значительной степени утратил свою чудесную способность. Многие объяснили это переменой среды и образа жизни, благодаря которой, говорят, и Орлеанская дева утратила способность к ясновидению. («Ребус» 1890 г., № 45¹⁸⁸).

Г-жа Броутон, знакомая одного из корреспондентов лондонского общества психических исследований, рассказала следующий случай. Однажды, – это было в 1844 году в Эдинбурге, – она проснулась ночью и принялась будить своего мужа, говоря, что во Франции случилось что-то ужасное. Муж подумал, что она видела страшный сон, уговаривал её снова заснуть и просил не мешать ему спать. Она уверяла его, что видела это не во сне. Вот что она видела: во-первых, сломанный экипаж, сбегается толпа народа, бережно поднимают какое-то тело и несут его в соседний дом. Затем видит она тело, лежащее на кровати, и в нём узнаёт герцога Орлеанского. Мало-помалу у кровати собираются друзья; между ними несколько членов французского королевского дома – король, королева. Все молча, со слезами, стоят у изголовья умирающего герцога. Какой-то человек (она видела его спину, но не могла узнать его), – это был доктор, – нагнулся над герцогом и щупает его пульс, в другой руке он держит часы. Затем всё исчезло. Как только наступило утро, г-жа Броутон записала своё видение в памятную книжку.

Электрического телеграфа в то время ещё не было, и несколько дней прошло прежде, чем «Times» сообщил о смерти герцога Орлеанского.

Посетив Париж вскоре после этого, г-жа Броутон тотчас же узнала место, где произошёл несчастный случай; скоро также получила она объяснение своего видения: доктор, призванный к умирающему герцогу, был её старым другом, и когда он стоял у кровати герцога, мысли его всё время были заняты ею и её семейством. («Ребус» 1892 г., № 52).

Вот несколько типичных образчиков этой удивительной способности, собранных у Перти:

1. Королева Маргарита (в Mémoires de Marguerite de Valois, reine de Navarre. Paris 1658) рассказывает: «моя мать, королева (Катерина Медичи), лежала опасно больная в Меце. У её постели сидел король Карл, мой брат, моя сестра и мой другой брат, герцог Лотарингский, несколько сановников и дам, не хотевших покидать её, несмотря на безнадёжность её положения. В исступлении она кричала, что видит сражение, видит, как все бегут, а сын её одержал победу, «Ах, Боже мой! поднимите моего сына, – кричала она, – он лежит на земле. Видите ли вы вон там принца Конде мёртвого?» Все присутствующие думали, что она бредит. Однако когда на следующий день ей докладывали о сражении, она сказала: «я это вчера видела».

2. Шведенборг, подобно древнему Сократу, отличался сильным развитием магических способностей, между прочим, дальновидением. Сидя в одном обществе в Амстердаме в 1762 году, он увидел оттуда смерть императора Петра III в Петербурге. Вдруг среди разговора лицо его изменилось, и все поняли, что с ним происходит что-то необыкновенное. Пришедши в себя, он, наконец, на расспросы присутствующих пояснил: «в этот самый час умер император Пётр III». Вскоре газеты подтвердили это.

3. Кернер об одной сомнамбуле пишет: в состоянии дальновидения Каролина однажды со смехом сказала: «вот я вижу госпожу аптекаршу в кухне её, она стоит и приказывает служанке разводить огонь» (аптека была очень далеко от сомнамбулы). Госпожа X. тотчас потихоньку послала с запиской к аптекарше. Посланная шла улицей, которая не могла быть видна сомнамбуле, но: вдруг сомнамбула закричала: «а вон девушка бежит с записочкой в аптеку. Теперь она входит в дом, а вот теперь; она уже в кухне пред аптекаршей, а эта читает записочку. Умора! Они спрашивают, правда ли, что госпожа аптекарша только что развела огонь? – Конечно, говорит она. А вот девушка опять на улице, а теперь она входит сюда». Всё это впоследствии подтвердила аптекарша. Вообще Кернер об этой сомнамбуле говорит; «в своём ясновидении она переносилась то в одно место, то в другое, и говорила о своих знакомых, – о том, что они делают во всякий данный момент». Лично сам Кернер подвергал испытанию разными способами дальновидение Каролины. (См. книгу «Пророческие или вещие сны» свящ. П. Светлова, стр. 73–75, откуда извлечены приведённые рассказы.

4. Следующий рассказ принадлежит г-же Мьюр.

«В 1849 году я жила в Эдинбурге. Однажды в воскресенье около 10½, часов, когда я одевала своего второго (5-летнего мальчика), чтобы идти с ним в церковь, он посмотрел на меня и сказал: – «мама, сестрица Джени умерла». Я спросила его, про которую Джени он говорит, и он ответил; «двоюродная сестрица Джени в Капштадте, – она умерла!». Я уговаривала его объяснить мне, почему он это думает, но он только повторил сказанное. Эта кузина Джени была 16-летняя девушка, прежде жившая в Эдинбурге, а несколько месяцев тому назад переселившаяся в Капштадта с родителями. Она очень любила моих мальчиков и часто с ними играла. Меня поразила упорность, с которой ребёнок повторил своё утверждение, так что я записала день и час и сообщила матери и сёстрам. Через некоторое время мы по почте из Капштадта получили известие о смерти девушки, последовавшей именно в то воскресенье. Она сильно обожглась накануне и промучилась до двенадцати часов следующего дня. Алиса Мьюр».

5. Весьма схоже с описанным следующее происшествие, первый отчёт о котором сообщает г-н Ч. Б. Кёртис.

«Случай, про который я собираюсь рассказать, произошёл 18 лет тому назад. Моя жена в то время гостила у своей сестры, около 300 миль от Нью-Йорка. В тридцати милях от этого места жил её брат с семейством, в числе которого был 12-летний сын Давид. Однажды после обеда моя жена сидела с сестрой, в то время как трёхлетняя дочка последней играла в другой части комнаты. Вдруг ребёнок бросил игру, подбежал к моей жене и вскрикнул: – «тётенька, Давид утонул!» Так как на ребёнка не сейчас обратили внимание, он повторил слова: – «Давид утонул». Тётя, полагая, что неверно слышит, спросила мать, что сказал ребёнок, и те самые слова были повторены. Однако никто в то время больше об этом не думал, и мать только сказала, что вероятно ребёнок повторяет слышанное от других.

Через несколько часов получили телеграмму с известием, что около того времени, когда эти слова были сказаны, в 40 милях потонул двоюродный брат ребёнка, Давид, вместе с братом старше его годом или двумя, во время катания на коньках. Чарльс Б. Кёртис».

6. Следующий случай представляет очень сильный пример в своём роде. Рассказ принадлежит преп. А. Аронделю, писавшему в 1884 г. из Колорадских Ключей, Северо-Американских Соединённых Штатов.

«В исходе 1875 г. я предпринял небольшую поездку в Медисон, в штате Огайо, на острова Джонсон и Келли, и в другие соседние местности. Нас было 9 человек, и мы ехали на парусной лодке. В одно воскресенье утром мы переправились из Седар-Пойнт в Сандуски к церковной службе. В продолжение службы поднялась сильная буря, и, когда мы на обратном пути спустились к пристани, озеро порядочно бушевало. Однако мы решились попробовать переехать, что, наконец, нам и удалось, но во время усилий мы чуть не погибли. Мы проехали только половину дороги, как весьма сильный порыв ветра подхватил наш кораблик и опрокинул его на бок. Вода ворвалась, и уже казалось невозможным поддержать судно на поверхности воды; тогда мы изо всех сил упёрлись в борт, который был ещё вне воды, и ежеминутно думали, что будем залиты. Посредством почти сверхчеловеческих усилий, те из нас, у которых хватило присутствия духа, отрезали все паруса, и лодка как раз стала настолько прямее, что можно было вычерпать воду. Наконец, после безнадёжной борьбы, нам удалось достигнуть берега. В момент самой большой опасности, когда спасение казалось невозможным, я вспомнил про жену и детей, которые находились в 100 милях от нас. Я думал о них как в предсмертном мучении и чувствовал, что покинуть их невозможно. Если был когда-нибудь крик сердца к любимым существам, то в этот момент. Это случилось в воскресенье после обеда.

Я вернулся домой в следующую субботу после обеда. Так как в воскресенье я должен был держать проповедь, я в это утро с женой не разговаривал, и не раньше как в воскресенье после обеда мы нашли досуг для беседы. Как только я собрался описывать свою поездку, моя жена сказала: «кстати, со мной случилось что-то странное в прошлое воскресенье в эту самую пору дня. Я отдыхала на кушетке, как вдруг меня сильно поразило ощущение, что я тебе нужна, и мне даже представилось, что ты меня зовёшь. Я вскочила и, прислушиваясь, вышла на крыльцо и смотрела на дорогу, и вообще была очень взволнована».

Насколько мы могли определить сравнением записок, это случилось как раз в то время, когда я упирался в борт утопающего судна и видел перед собой влажную могилу. Я не думаю, чтобы это было только совпадение, полагаю, что это нужно объяснить иначе. Альфред Арондель, пастор при У. С. церкви».

7. Следующий случай хорошо известен, как напечатанный в жизнеописании епископа Уильберфорса, т. I, стр. 397.

«Епископ сидел в своей библиотеке в Кеддесдоне, с тремя или четырьмя лицами из своего духовенства, которые писали с ним за одним столом. Епископ вдруг поднёс руку к голове и воскликнул: «я уверен, что что-то случилось с одним из моих сыновей». Впоследствии узнали, что именно в это время у его старшего сына (который находился на море) от несчастной случайности на корабле сильно раздробило ногу. Епископ сам рассказывает это обстоятельство в письме к г-же Ноэль от 4 марта 1874 г. Странно, что во время этого случая меня так охватило подавляющее убеждение, что какое-то несчастье постигло моего сына Эрберта, что, наконец, на третий день, 18 числа, я записал, что я не в состоянии избавиться от этого впечатления, и сделал заметки для памяти».

8. Следующее сообщение было доставлено профессору Баррету, хорошо знающему рассказчика.

«Я вышел из своего дома, в 10 милях от Лондона, по обыкновению утром, и в тот же день, находясь на пути в Виктория Стрит, Уестминстер, при переходе через дорогу, грязную и скользкую от поливки, я упал и чуть не был раздавлен каретой, ехавшей с противоположной стороны. Падение и испуг порядочно меня потрясли, но я не ушибся. Дома я застал жену, ожидающую меня с беспокойством, и вот что она мне рассказала: она в кухне вытирала чашку, которую внезапно уронила, воскликнув: «Боже мой! он ушиблен!» Находившаяся вблизи г-жа С. услыхала крик, и обе они согласны относительно времени и других подробностей. Я часто спрашивал жену, отчего она крикнула, но она не в состоянии объяснить своих ощущений и только говорит: «не знаю почему, я сознавала, что тебе грозит большая опасность». Т В. Смитт 1876 г.

9. «Сын мой Росс, – пишет г-жа Гетс, – состоит учителем музыки при заведении для душевнобольных, близ Бата. В понедельник (в ноябре 1882 г.) после обеда, сидя в кругу своего семейства, я заметила своему зятю, г-ну Эвилин-Деринг: «я так беспокоюсь сегодня о Россе, я только о нём и думаю. Как я, должно быть, всем надоедаю!»

Вскоре я от сына получила письмо, в котором он пишет: «я едва спасся в понедельник после обеда; один из наших больных, по имени Руммель, бросился на меня со стулом. После отчаянной борьбы я засвистел, и ко мне явилась помощь из соседней комнаты. Хотя нас много, но в этот момент другие служащие были в отсутствии, но, благодаря Богу, я не был ранен»; и т. д. Это случилось как раз в то время, когда меня мучили те странные ощущения». (Извлечения из книги «Прижизненные призраки и другие телепатические явления» Гёрнея, Майерса и Подмора, перевод с англ., 1893 г.)

1. Вот факт, перепечатанный из «Ребуса» (№ 15, 1883 г.) в декабрьском приложении к журналу «Природа и люди» 1896 г.

«В Брюсселе, в 1882 г., был убит антверпенский адвокат Берней. Убийца обделал своё дело, как говорится, так чисто, что сыщики сбились с ног, отыскивая его и, наконец, решили отказаться от бесплодных попыток; убийца как в воду канул. Знали только, что он был известен под вымышленной фамилией Воган; но в руках следствия имелся клочок бумаги, исписанный им, и вот он-то и открыл ловкого преступника. Когда все средства были исчерпаны, судьи вспомнили о графологии, – и один из последователей этой науки, Бергамотта, взялся определить по почерку не только нравственный, но и физический облик Вогана. После нескольких часов усидчивого труда, этот графолог вынес следующее заключение: «темперамент горячий, пылкий, сангвиническо-желчный; кость большая, мускулы развитые; возраст средний; обращение недружелюбное; наклонность к гневу, к сплину, к мизантропии; в состоянии гнева, Воган бледнеет; походка правильная; человек положительный, точный, не любит споров; больше надменности, чем самолюбия; любит порядок во всём и считает хорошо; лично эгоист, гордец, честолюбец, говорит мало, тонкий дипломат, редко говорит то, что думает; учился, понимает искусство; лишён всяких религиозных чувств; лицо – смуглого цвета; глаза – скорее всего серые; нос слегка горбатый; руки маленькие, с тонкими пальцами; зубы хорошие; прищуривает глаза; произнесение не совсем чисто; на правой руке средний палец феноменально не развит».

Это заключение было передано инспектору полиции, и через десять дней убийца был в руках правосудия.

2. Вот другой факт, перепечатанный там же из «Нового времени» (1881 г.).

«Жил ещё недавно в Москве некто Чижов, честнейшая личность, искренно религиозный человеке. У него был особый талант: узнавать людей по их почерку. Раз был он в Киеве, заходит к преосвященному Феофилу (теперь уже покойному) и застаёт у него членов педагогического совета духовной академии. «Затрудняемся, рассказывают ему, решить вопрос, кому из трёх студентов дать первый диплом: у всех одинаковые отметки»... Чижов берёт лежащие тут же на столе сочинения этих студентов, смотрит, сличает почерки и говорит: «Автор этого белокурый, худой... этого – красивый, живой, энергичный брюнет... этому и дайте первенство, он стоит»...

Удивился педагогический совет: Чижове вполне верно описал приметы студентов...

– Как это вы узнаёте по почерку человека? – приставали друзья и знакомые к Чижову. «Сам не знаю, – отвечал он, – сам не знаю, – по наитию»...

Является мысль, что как этот Чижов, так и тот специалист графолог Бергамотта постигали характер и все особенности кого-либо не посредством графологических признаков; графологам только кажется, что они из почерка собственно черпают знание, на самом деле источником знания графологов служит индивидуальный отпечаток от автора рукописи, которым пропитана бывает исписанная бумага. Если другая какая-либо вещь даёт сомнамбуле возможность проникнуть и в характер, и в состояние здоровья того, кому эта вещь принадлежит, то тем более эту возможность должна давать рукопись. Пиша, мы своей мыслью, так сказать, пропитываем бумагу.

3. Вот графолог-девушка, объяснения которой о своей способности как нельзя лучше подтверждают основательность этого мнения. В статье Гр. Ф-та «Как узнать характер человека» читаем:

... «Она только отчасти пользуется графологическими признаками»... «Во многих случаях эта девушка не в состоянии дать объяснения, она судит тогда по тому настроению, которое вызывается у неё общим впечатлением, производимым почерком, «почерк внушаете мне то-то», говорит она тогда.

«Значительные, выдающиеся характеры девушка скорее и легче разгадывает, чем незначительные, обыденные; мужские – легче, чем женские. С натурами, живущими в мире своих идей, грёз и мечтаний, девушка чувствует какое-то духовное родство; ей доставляет какое-то особое наслаждение следить за каждой чёрточкой и точкой их почерка. Почерки таких людей она разгадывает играючи, шутя. «Существуют богатые и бедные почерки, говорит она, есть люди с сильно выраженной индивидуальностью, а между ними такие, которые обладают магнитной силой; это позитивы или «дающие» (творящие) и их легче отгадывать, чем негативы или воспринимающих, желающих, которые больше берут, чем дают, излучают. Большинство людей постольку же позитивны, поскольку негативны». Мистические воззрения сенситива лучше всего характеризуются её собственными словами: «существуют состояния, – говорит она, – в которых зрение, слух, осязание приводят к одному: проникновению в природу и её законы духовным взором. Во время сновидения я в состоянии слышать рукой. Язык души выражается одинаково, как в сновидении, так и в почерке».

«Свеженаписанную рукопись я разбираю легче и быстрее, чем старую, пролежавшую уже несколько лет», – говорит девушка (стр. 195). («Ребус» 1897 г., № 41).

Хиромантия – искусство определять по линиям руки характер человека и даже в известной степени события прошедшие и даже грядущие в его жизни. Мы также причисляем её к психометрии и полагаем, что без предположения о том, что магнетические излучения из организма действуют на нервно-психическую организацию психометра, – хиромантия, как и графология, есть абсурд. После этих замечания приведём несколько фактов хиромантии.

Несколько месяцев тому назад, – сообщает журнал «Light», – нам удалось присутствовать при очень интересных опытах из области наиболее презираемой ветви тайных наук, презираемой вероятно потому, что доселе она ещё слишком мало исследована, именно при опытах из области хиромантии. Результаты нашего сеанса с одним господином, который учился у Дебаролля, отца и создателя хиромантии, оказались истинно поразительны. Хиромант наш не только определял с удивительной точностью и верностью отличительные черты характеров, вкусов и наклонностей, но также и верно указывал некоторые события из прошлого и даже сделал несколько предсказаний относительно будущего, вскоре поразительно оправдавшихся.

Дебаролль, поработавший более всех в пользу хиромантии, с целью вывести её из области шарлатанства, недавно перешёл в иной мир¹⁹⁰, Дюма-сын произнёс над его могилой надгробную речь, в которой, между прочим, сказал, что Дебаролль сделал для руки то, что Галль и Спурцгейм сделали для мозга; он научно выработал хиромантию, как они выработали френологию, и научил нас познавать наши свойства по указаниям, почерпаемых в форме и линиях руки. Дебаролль напал на этот путь сорок лет назад во время своего путешествия по Испании в сообществе обоих Дюма, отца и сына. Наведён был он на него удачными предсказаниями цыганки, гадавшей по руке ему и его товарищам. Его главное сочинение, носящее заглавие: «Les Mistéres de la main» (Тайны руки), заключает в себе до 600 страниц, наполненных остроумными соображениями и толкованиями¹⁹¹. Во время их странствий по горам и долам, товарищи нередко встречали таборы кочующих гитаносов (испанских цыган), к которым, вследствие своей любви ко всему живописному и необыкновенному, присоединялись на несколько дней.

Как известно, гадание по руке составляет один из главных промыслов цыганок, заявляющих, что их таинственное искусство перешло к ним по преданию от их прямых предков, египетских жрецов Изиды. Такое заявление не могло не заинтересовать Дебаролля, сверх того не раз поражённого верностью их гадания. Просьба его о посвящении в таинственную науку была охотно исполнена.

Дюма описал их странствование в своём интересном рассказе: «От Парижа до Кадикса». Живое воображение романиста было сильно поражено сообщениями Дебаролля о его хиромантических опытах. По возвращении в Париж он представил Дебаролля капитану д’Арпентиньи, который тоже изучали руку, но выводил свои заключения по её внешнему складу, а не по линиям на ладони; свою систему он называл «хирогномией». Познакомившись с нею, Дебаролль нашёл, что она легко может быть согласована с хиромантией, что, в сущности, одна подтверждает другую по всем пунктам. С этого времени он оставил все другие занятия и стал посвящать всё своё время и внимание исследованию великой задачи. Справедливо рассудив, что теории требуют подтверждения практикой, он в продолжение двух лет давал даровые консультации, тщательно наблюдая во время их все внешние симптомы, указывавшее на те или другие физические или нравственные свойства, и находил их тожественными почти у всех подвергавшихся его исследования. Убедившись таким путём в верности хиромантии, он пожелал узнать, согласуются ли её указания с указаниями физиогномики и френологии; к великому своему удовольствию он убедился, что системы Галля и Лафатера вполне согласуются с его собственной. Не доставало только одного камня для укрепления всего здания, именно – графологии, или искусства определять характер по форме и особенностям почерка. Некто Адольф Генц из Лейпцига установил уже свою теорию, основанную на влиянии мозга на руку. Дебаролль поехал к нему в Германию и, зная хорошо немецкий язык, вскоре вполне ознакомился и с этой новой отраслью знания. Результатом его исследований была последняя его книга ,,Revetatious completes» (Полные откровения). В ней он авторитетно доказывает соотношение между хиромантией, хирогномией, физиогномикой, френологией и графологией.

Любители чудесного – а имя им легион – вероятно, найдут в его книге много для себя интересного, если даже и не убедятся в несомненности авторских выводов. Дебаролль никак не допускает, чтобы система его была бы простым времяпровождением; он наметил для неё цели гораздо более серьёзные: по его мнению, она даёт возможность не только направлять воспитание детей на путь наиболее подходящий к способностям каждого, но и составлять себе более точное понятие о характере и расположениях наших ближних.

Конечно, большинство относится к такому предмету не иначе, как с естественным скептицизмом. Дебаролль отлично понимает это, но очень любит иметь дело с отчаянными скептиками. Однажды Дюма-сын привёл его с собой на вечер к д-ру Шарко, в общество, состоявшее из товарищей по профессии хозяина дома. Насмешливая улыбка, появившаяся на лице каждого из гостей при виде Дебаролля, не испугала бесстрашного адепта таинственной науки; храбро обошёл они учёное собрание, поочерёдно составляя гороскоп каждого доктора, и те между ними, кого не удалось ему убедить, были, во всяком случае, удивлены до крайней степени. Подобный же успех выпал на его долю в Швеции три года тому назад. Услыхав, что король Оскар, человек с очень пытливым умом, желает ознакомиться с его системой, Дебаролль тотчас же отправился в Швецию и в самом непродолжительном времени посвятил учёного монарха в свои воззрения. В знак уважения и благодарности король наградил его орденом. Дальнейшее торжество ожидало Дебаролля в Упсале, где встретил его целый сонм профессоров, и многие из них согласились с выводами хироманта. («Light»; сн. «Ребус» 1887 г., № 41).

2. В «Историческом вестнике» (1888 г., кн. I) Л. Н. Павлищев сообщает следующие факты из жизни матери своей Ольги Сергеевны, сестры поэта Александра Сергеевича Пушкина.

«Одним из любимых занятий Ольги Сергеевны в молодые годы её, было изучение физиогномистики и френологии, так что сочинения Лафатера и Галля сделались её настольными книгами, с помощью которых она, как говорила, безошибочно распознавала характер людей; занялась она и хиромантией, сама иногда изумляясь своим предсказаниям, из которых привожу два примера. Однажды Александр Сергеевич, вскоре после выпуска своего из лицея, убедительно стал просить её посмотреть его руку. Ольга Сергеевна долго не соглашалась на это, но, уступив, наконец, усиленной просьбе брата, взяла его руку, долго на неё смотрела и, залившись слезами, сказала ему, целуя эту руку:

– Зачем, Александр, принуждаешь меня сказать тебе, что боюсь за тебя?.. Грозит тебе насильственная смерть и ещё не в пожилые годы.

Предсказание сбылось в 1837 году.

3. Подобную же насильственную кончину Ольга Сергеевна предсказала своему родственнику А. Г. Батурину, поручику лейб-гвардии егерского полка. Он, за два дня до своей кончины, провёл у Пушкиных, родителей Ольги Сергеевны, вечер, в полном цвете здоровья и юношеских сил. Разговор зашёл о хиромантии, и Ольга Сергеевна, посмотрев его руку, сказала:

– По руке вашей, вы не умрёте естественной смертью, впрочем, не верьте моим хиромантическим показаниям.

На третий же день после этого предсказания, Батурин пал от руки убийцы. Солдат полка, в котором служил Батурин, пылая местью к наказавшему его жестокому фельдфебелю, решился его умертвить, а для ободрения себя к злодеянию напился допьяна и, ворвавшись в казарменную комнату, где думал встретить намеченную жертву, бросился с ножом на Батурина, приняв его за предмет своей мести. Батурин тут же испустил дух». См. «Исторический Вестник» книга 1 за 1888 г.).

Корреспондента Нью-Йоркской газеты «Sunday Mercury» («Воскресный Меркурий») пишет:

По приглашению д-ра Ньютона из Гокей Грик, я посетил вместе с ним его соседей, м-ра и м-с Коллинз, о которых предварительно слышал от доктора, что они поселились в этой местности дет десять тому назад, а лет за пять перед тем сын их Джон, в то время десятилетний мальчик, заболел тифом и пролежал без всякого сознания двадцать один день. По выздоровлению, доктора признали у него гиперестезию, т. е. повышение чувствительности. Когда мы пришли к Коллинзам, отец, между прочим, рассказал следующий пример поразительной чувствительности сына: Месяц тому назад, говорил он, мальчику приснился, по его словам, странный сон: видел он двух человек, прохаживавшихся по нашему дому с большим узлом в руках, видел он их очень ясно, даже слышал их разговоры между собой об узле, который им предстояло куда-нибудь спрятать. Сон произвёл на Джона сильное впечатление, и он рассказал нам его за завтраком, а в двенадцать часов к нам пришло несколько человек полицейских, разыскивавших воров, обокравших в эту ночь одну из деревенских лавок. Услыхав о краже, Джон сказал полицейскими, что видел во сне двух человек с узлом, и узел этот, как ему показалось, заключал в себе краденые вещи. Описание им этих людей вполне подошло к двум личностям, которых в тот вечер видели недалеко от обокраденной лавки. Тут Джон вспомнили, что во сне он слышал, как один говорил другому, что им лучше всего спрятать свой узел в пустой хижине у подножья близлежащей горы. Полицейские отправились в указанную хижину и захватили там и самих воров, и украденные ими вещи и деньги.

Сам мальчик рассказывает о своей странной способности, что со времени своей болезни он видит вокруг себя какую-то атмосферу, распространяющуюся на неопределённое пространство, и в пределах этой атмосферы все лица и предметы представляются ему так ясно, как если бы они находились совсем возле него.

Я пожелал сам сделать опыт вместе с доктором Ньютоном, и родители Джона согласились на моё желание.

Доктор вышел, а я остался с мальчиком, который стал рассказывать мне постепенно всё, что Ньютон делал. Он говорил, что видит его садящимся в свою одноколку и едущим в какую-то местность, потом, поящим свою лошадь, вынимающим из кармана футляр и кладущим его под подушку, а, затем, опять влезающим в одноколку и едущим обратно.

Вскоре Ньютон вернулся и буквально подтвердил рассказ Джона. Затем, когда доктор вышел в другую комнату, мальчик стал рассказывать, что тот, стоя посреди комнаты, сверяет свои карманные часы со стенными, потом берёт с камина статуэтку, рассматривает её и ставит на прежнее место, что, по возвращении Ньютона, оказалось совершенно верным.

Тогда я, в свою очередь, вышел из комнаты, а доктор поместился возле мальчика, имея перед собой часы, лист бумаги и карандаш. Я сел в одноколку, отъехал на расстояние 500 ярдов, повернул и, вышедши из тележки, сел на лошадь верхом и, таким образом, вернулся, пробыв в отсутствии семнадцать минут. Всё, что я делал, было записано по минутам и оказалось вполне верным. Отдавая сам отчёт о том, что делал, я намеренно пропустил некоторые мелкие подробности, но они все были записаны мальчиком, и он сказал мне; «но вы вышли из одноколки там, где колёсная дорога поворачивает в лес, привязали лошадь к старому пню, прошли пешком до скалы и вернулись к одноколке». Всё это было верно, и я остался вполне доволен своим опытом. («Ребус» 1885 г., № 45).

2. Вот ещё подобный факт.

В своём сочинении о Египте мистер Варбуртон описывает свой опыт с одним из наиболее известных местных чародеев. Мистер Варбуртон пригласил этого чародея к себе в гостиницу, с целью самому проверить неподдельность явления, а тот позвал с улицы мальчика, сделал таинственный знак на его ладони и приказал ему пристально смотреть на этот знак. Мальчик исполнил требуемое; однако прошло десять минут, и никакого результата не последовало. Тогда чародей позвал другого мальчика и повторил с ним ту же манипуляцию. Второй мальчик, будучи более чувствительным к его влиянию, вскоре впал в полумесмерическое состояние, произведённое действием на него таинственного знака на его руке. Чародей предложил м-ру Варбуртону вызвать, кого он желает, и тот вызвал покойного лорда Дерби. Мальчик тотчас же воскликнул: «вот он, я вижу старика в очках, и в длинной чёрной одежде, лежащего на кушетке». Затем м-р Варбуртон вызвал покойного лорда Нельсона. Мальчик сказал: «он здесь, я вижу военного с одной рукой». Потом были вызваны ещё многие другие лица, и мальчик всех их подробно описывал, чем очень удивлял Варбуртона и его друзей.

Вся суть явления состояла в том, чтобы заставить мальчика отрешиться от своих мыслительных способностей настолько, чтобы впасть в полумесмерическое состояние и, таким образом, войти в сношение (en rapport) с Варбуртоном, когда тот вызывал разные лица. Образы, проходившие через мозг м-ра Варбуртона, при вызывании этих лиц, являлись мальчику как бы в картине, что и доказывает сильное развитие дара ясновидения. («Public opinion» от 6 апреля 1894 г.; сн. «Ребус» 1894 г., № 19).

Мисс Кора Морз сообщает м-ру Ходжсону о своих опытах ясновидения:

«Когда в 1881 году я жила в семействе; м-ра Рофа, мои психометрические способности подвергались почти ежедневно самым тщательным исследованиям. Вот два таких опыта. М-р Роф имел привычку, когда приносили с почты письма, не раепечатывая их и не прочитывая даже адреса, держать их некоторое время у меня на лбу.

«Однажды, когда он держал нераспечатанный конверт на моём лбу, я сказала: «в письме этом пишут о болезни, и пришло оно от кого-то из Ватсеки. Да, теперь вижу, дочь ваша миссис А. очень больна». Тут она сообщила некоторые подробности о болезни и прибавила: «завтра вы получите телеграмму, призывающую вас к больной, но она не умрёт, и мы должны уложиться так, чтобы быть готовым к поспешному отъезду». Письмо распечатали, и в нём оказалось всё, что я говорила. На следующее утро пришла телеграмма, и встревоженные родители выехали в тот же день. Больная выздоровела, всё случилось так, как оно отразилось в моем впечатлении. Она сама или родители её охотно засвидетельствуют мои слева в самых мельчайших подробностях.

2. Когда в другой раз м-р Роф держал письмо у моего лба, я залилась вдруг слезами и воскликнула: «письмо это ко мне, отдайте мне его. Кто-то умер, я читаю следующие слова: звоните в колокольчик потише, разве не видите крепа на двери». Он отдал мне письмо, разорвав конверт: я тотчас же увидала прочитанную мной ранее заглавную фразу. Письмо было от моей матери, извещавшее меня о смерти племянника, сына моего старшего брата.

3. В вечер 21 мая 1881 года в присутствии м-ра Р., его жены и жены их сына, готовых подтвердить мой рассказ, случилось следующее. Сидя у окна их дома в штате Иова, я увидала два больших световых шара, пролетавших мимо окна в сопровождении красного шарфа настолько длинного, что, казалось, ему никогда не будет конца. Я встала с места и пошла в столовую, где некоторые из членов семьи пили в то время чай; рассказав им, что видела, я прибавила моё убеждение, что видение это предвещает какое-нибудь народное бедствие. Шары означают смерть, а длинный шарф кровь, брызнувшую на всю нацию. Тогда я увидала ещё высокого, крепко сложенного брюнета, подавшего мне какую-то бумагу, и сказала: узнаем мы об этом бедствии от молодого человека, похожего на описанного сейчас мной. По мере того, как проходило время, видение моё постепенно забывалось, и вот, в один из июльских дней того же года, когда все мы сидели за шитьём, мимо окна прошёл молодой человек, и я узнала виденного мной в майском видении. Быстро вскочив, я побежала ему навстречу, а он подал мне телеграмму об убийстве Гарфильда¹⁹³, или, лучше сказать, о выстреле, бывшем причиной его смерти. Телеграмма эта первая сообщила нам о происшествии.

Миссис Р. после говорила, что, увидав, как я стремительно бросилась к двери, она думала, что к нам шёл один из моих близких друзей, а это был только двойник моего видения». (Из сообщений Лондонского общества психических исследований, помещённых в «Ребусе» 1899 г., № 20).

4. «Недавно, при первом гипнотическом своём усыплении, субъект-юноша, глаза которого остолбенели вследствие контрактуры их двигательных мускулов, стал ясновидящим: сидя ко мне спиной, он отгадывал различные цвета бумаги, которую я, подходя к нему сзади, клал ему на темя. При втором разе гипноза я попробовал положить мои часы ему на темя: после нескольких секунд колебания, молодой человек мог совершенно точно определить час. Зная о том, что гипнотики, бо́льшей частью, обладают знанием времени дня, я намеренно переставил часы свои на 20 минут назад». («Ребус» 1898 г., № 18).

Вера, что различного рода галлюцинации могут быть возбуждены различными формами кристаллов, имеет чрезвычайно обширное распространение. Следы этого верования мы находим в древнем Перу, в Феце, Мадагаскаре, в Сибири, у индейцев Америки, у чернокожих Австралии и в Полинезии. Те же верования мы встречаем в древней Греции (Павзаний), Риме (Варрон), в древней Индии и Египте.

До исследования мисс X. никому, по-видимому, не пришло в голову, что верование, столь всеобщее, должно, вероятно, иметь основание в каких-нибудь фактах. Мисс X. производила лично многочисленные опыты, и на основании этих опытов она делает следующую классификацию видений, представляющихся в кристаллах или чернилах:

1) Воскреснувшие воспоминания о давно забытых фактах, исходящие из бессознательной сферы нашего существа.

2) Идеи и образы, сознательно или бессознательно объективируемые в уме перципиента.

3) Видения телепатические или имеющие своим источником ясновидение, необъяснимые при помощи нормальных способов восприятия.

С тех пор, как мисс X. обратила внимание на этот предмет, многочисленные опыты поставили вне всякого сомнения факт, что значительный процент лиц, вполне здоровых и нормальных, обладает способностью видеть различные пейзажи и фигуры людей в движении в стеклянных шарах или иными способами. Способность эту доктор Париш приписывает влиянию «диссоциации», в сущности же гипнозу. Но он говорит это по предположению, никогда не видевши ни одного опыта. Теперь я, – говорит Андрю Ланг, – хочу описать ряд опытов со стеклянным шаром, произведённых под моим собственным наблюдением, во время которых некоторые вещи были, по-видимому, познаны путями необычными. Я лично совершенно убеждён в отсутствии при этом какого-либо обмана, не только вследствие особого характера всех фактов, о которых пойдёт речь, но и по некоторым другим обстоятельствам. В последнее время, в продолжение 1897 года, я познакомился с молодой дамой, которая рассказала мне о трёх или четырёх галлюцинациях, виденных ею, правдивость которых была достаточно проверена. Она совершенно не знакома с явлениями психизма, мыслит трезво, и пользуется совершенно удовлетворительным здоровьем. Я приобрёл стеклянный шар и присутствовал в то время, когда она глядела в него в первый раз. Я помню, что она видела внутренность одного дома с портретом во весь рост незнакомой особы. Тут было, я полагаю, несколько образов фантазии в обычном роде. В это время развилась у неё способность видеть местности и лица, совершенно ей незнакомые, но знакомые тем лицам, по большей части, иностранцам, среди которых она жила по обстоятельствам. Это служит примером того, что называется «передачей мыслей». В то время относительно реальности этого явления я колебался между сомнением и верой, в настоящее же время весы склонились окончательно в сторону веры. Привожу здесь несколько случаев из опытов мисс Ангус. Первый случай имел место накануне того дня, когда она впервые познакомилась с употреблением стеклянного шара. Вот, что она пишет:

1. «Одна дама попросила меня увидеть одного своего приятеля, о котором она думает. Почти тотчас же я вскричала: «вот старая, престарая дама, которая смотрит на меня с улыбкой. Выдающийся нос её чуть не сходится с подбородком. Всё лицо её покрыто морщинами, в особенности в углах глаз, что придаёт ей вид, будто она готова сейчас рассмеяться. Она одета в небольшую белую шаль с чёрной каймой. Но, не может быть, чтобы она была так стара, имея совершенно чёрные волосы. Тем не менее, с виду она выглядит очень старой». Образ этой старой женщины вскоре исчез, и дама, моя собеседница, сказала мне, что я совершенно верно описала мать её друга вместо его самого, и что это была шутка со стороны семейства старой дамы, вследствие которой она должна была выкрасить свои волосы, чтобы казаться такой брюнеткой, и что старой даме восемьдесят два года. Затем моя собеседница спросила меня, достаточно ли отчётливо было моё видение, чтобы я могла по фотографии сына узнать его мать, с которой он имеет сходство. На другой день она показала мне множество фотографических портретов, между которыми я без всякого колебания указала сына виденной мной старой дамы, вследствие поразительного его сходства со своей матерью».

Дама собеседница словесно подтвердила мне совершенную справедливость описанного выше факта.

2. «Однажды после полудня я находилась в обществе одной дамы, которую раньше никогда не встречала и никогда о ней не слышала. Она спросила меня, не может ли она посмотреть в мой кристалл. В то время, когда она смотрела, я случайно взглянула поверх её плеча и увидела корабль, борющийся с огромными волнами, несмотря на то, что видна была земля. Затем всё исчезло, и внезапно я увидела небольшой дом с пятью или шестью ступеньками лестницы у входной двери. На второй ступеньке сидел старик, читавший газету. Перед домиком простирался небольшой лужок, покрытый густой и сочной травой, на котором паслось несколько ягнят, или скорее овец, очень мелкого росту. Когда эта картина исчезла, дама сказала мне, что я точно описала одно место на острове Шетланде, куда она собирается поехать со своею матерью на несколько недель».

Мисс Ангус рассказала мне этот эпизод дня два спустя после того, как они случился, и та дама, о которой в этом рассказе шла речь, совершенно подтвердила мне словесно точность вышеприведённых фактов, и потом вторично сделала это в декабре 1897 г. Обе дамы до этого случая были совершенно не знакомы между собой. Старик был, очевидно, школьный учитель. На острове Шетланде овцы и пони отличаются своим малым ростом.

3. Нижеследующий рассказ принадлежит другой даме, мисс Роз.

Мисс Роза пишет: «Мой первый опыт с кристаллом был не из приятных, как покажет нижеследующее описание, излагаемое настолько точно, насколько позволяете мне память. Я попросила у своей приятельницы, мисс Ангус, позволения посмотреть в её кристалл, и, взглянув в него, я вскоре возвратила, говоря, что первый опыт меня не удовлетворяет. Я видела хорошо освещённую комнату, кровать, закрытую занавесками, и каких-то людей, которые то входили, то выходили, но я не могла определить, что это были за люди. Я возвратила кристалл мисс Ангус, прося посмотреть вместо меня. Вскоре она сказала: «я вижу постель с человеком, лежащим на ней, а возле постели даму в чёрном платье». Ничего больше не говоря, мисс Ангус продолжала смотреть в кристалл, и по прошествии некоторого времени я попросила у неё позволения посмотреть ещё раз. Но лишь только я взглянула, я вздрогнула, как от электрического разряда. В ярко освещённой комнате я увидела в постели старика, по-видимому, мёртвого. У меня в это время гостили мои двоюродные сестры, а на другой день, в субботу, мы получили известие о смерти отца одной из них. Правда, мне известно было о его болезни, но в то время, когда я смотрела в кристалл, я совершенно о нём не думала. Я должна также сказать, что я не распознала лица старого джентльмена, о смерти которого узнала на другой день».

4. Нижеследующий случай засвидетельствован другой знакомой мисс Ангус.

В четверг, не помню которого числа марта 1897 года, я была на вечере у наших знакомых Ангус, и у нас зашла речь о кристаллах и о том, что некоторые лица имеют способность видеть сквозь них различные видения. Заговорили же об этом потому, что мисс Ангус недавно получила от г. Андрью Ланга один из подобных кристаллов. Я попросила её показать мне этот кристалл, а затем посмотреть в него, желая удостовериться, может ли она увидеть лицо, о котором я стану в это время думать. Тогда я стала усиленно думать об одном своём знакомом, молодом военном, в Лондоне, полагая, что опыт будет весьма убедителен по причине не совсем обычной формы моего знакомого, о котором к тому же мисс Ангус не могла ни знать, ни слышать. Вскоре после того, как я сосредоточила свою мысль на упомянутом лице, мисс Ангус, заявив сначала о видении каких-то туманных и неопределённых фигур, наконец, вскричала: «теперь я очень ясно вижу человека на лошади; он одет как-то странно, ах, да это солдат в своей форме, только это не офицер. Моё удивление было так велико, что я не могла сосредоточить своей мысли на друге, и видение исчезло и больше не появлялось».

5. Я могу в нескольких словах описать опыт, произведённый 21 декабря 1897 г. Один господине приехал из Англии в шотландский городок, где жила мисс Ангус. Он обедал у неё вместе с её семейством, и около десяти с половиной вечера она предложила посмотреть в кристалле, чтобы видеть сцену или лицо, о котором он думал. Он вызвал мысленно картину бала, на котором он недавно присутствовал, и образе молодой особы, которой они был представлен на этом балу. Он не в состоянии был, однако, ясно вызвать зрительный образ сказанной особы, и мисс Ангус говорила только, что видит пустой бальный зал с блестящим паркетом и ярким освещением. Тогда господин постарался сделать новое усилие и вызвал, наконец, в своей памяти образ молодой особы. Мисс Ангус стала тогда описывать другую комнату, комфортабельно меблированную, но только не бальный зал, и в этой комнате молодая особа с чёрными волосами, одетая в белую блузу, фасон которой там был описан, собиралась читать или писать при свете, горевшем в стеклянном шаре без абажура. Описание лица, роста, сложения согласовалось с воспоминанием господина, о котором идёт речь, но он никогда не видел свою мимолётную знакомую в другом костюме, кроме бального. Он и мисс Ангуе посмотрели на часы, которые показывали 10½, и вышеупомянутый знакомый мисс Ангус обещался при первой встрече с интересовавшей его молодой особой спросить её, что она делала в это самое время. Как нарочно, на другой день, 22 декабря, он встретил её на другом балу, и ответ её вполне согласовался с тем, что видела мисс Ангус в своём кристалле. Она писала в этот вечер письмо и была одета в белую блузу такого самого фасона, как описывала мисс Ашус, сидя под газовым рожком, покрытым стеклянным шаром без абажура. Особа эта была совершенно незнакома мисс Ангус, и помянутый господин видел её единственный раз на балу, и оба они письменно засвидетельствовали мне верность сообщённого здесь факта.

6. Вскоре после этого случая я убедил мисс Ангус сделать следующий опыт. Индуктор должен написать на листке состояние своих мыслей и вручить мне свою записку в запечатанном конверте; то же самое должна сделать и мисс Ангус относительно своего видения в кристалле, причём между ними не должно быть никакого сообщения. В нашем опыте индуктор был г-н Пэмброк, который явился с целью познакомиться с мисс Ангус, и который был случайным гостем в нашем городе. Вот, что он написал раньше, чем узнал, что такое видела мисс Ангус в кристалле: «В субботу, 23 января 1898 г., в то время как мисс Ангус смотрела в кристалл, я думал о своём брате, который находился тогда, я полагаю, где-нибудь между Сабату (в Пенджабе) и Египтом. Я очень интересовался знать, в каком месте своего пути он теперь находится».

Видение мисс Ангус записано следующим образом: «Длинная дорога, очень белая, с большими деревьями с одной стороны. С другой – река или озеро с сероватого цвета водой. Голубое небо, на котором горит огонь солнечного заката. Недалеко стоит большой чёрный корабль на якоре, а на палубе я вижу лежащего человека, который, кажется, дурно себя чувствует. Это человек сильный, красивый и очень загорелый. Семь или восемь англичан, одетых очень легко, стоят на дороге, близ корабля. 23 января 1898 года».

Большой чёрный корабль, стоящий на якоре, на реке или озере, внушает, без сомнения, мысль о Суэцком канале, где в действительности брат г-на Пэмброка находился в то время, как доказывает письмо, полученное восемь дней спустя после опыта, 31 января. Во время опыта г-н Пэмброк не догадывался, что могла означать река, виденная в кристалле, и не знал хорошенько, в каком месте находится его брат.

7. В феврале 1898 года мисс Ангус возвратилась в ту местность, где я в то время жил. Мы вместе посетили место одного исторического преступления, и мисс Ангус захотела посмотреть в кристалл. Так как обстоятельства этого преступления (убийство кардинала Бэтона) более или менее общеизвестны, то я предполагал, что мисс Ангус увидит в кристалле сцену этого убийства; но она увидела вместо того высокую и бледную даму, лет около 40, с чёрными волосами, взбитыми надо лбом, стоящую возле кресла, поставленного на возвышении. Подробное описание костюма этой, дамы совершенно соответствует обычному женскому костюму, который носили в 1546 году, когда совершилось это историческое убийство, так что я тотчас же сказал: «я полагаю, что это Мариот Огильви», особа, до которой исторические познания мисс Ангус, как и большинства публики, не простиралось. Мариот была дама сердца кардинала и находилась в замке в день убийства, как об этом говорит историк Кнокс. Мысль о ней могла промелькнуть в моей голове и, согласно теории передачи мысли, могла от меня сообщиться уму мисс Ангус, но я никогда, не думал о костюме Мариот.

8. Нижеследующий факт имел место в том же городе. Дама, сообщившая мне его, хорошо мне известна, и факт этот устно был подтверждён мне самой мисс Ангус, которой дама, её племянник и всё, их касающееся, было совершенно незнакомо.

«Я очень беспокоилась, будет ли мой племянник в этом году послан в Индию, и по этой причине сказала мисс Ангус, что я думаю об одной вещи и прошу её посмотреть в кристалл. Она посмотрела, но тотчас же отвела свои взоры и стала смотреть в окно на море, говоря: «я видела так явственно корабль, что подумала, что это отражение». Потом она снова стала смотреть в кристалл и сказала; «это громадное судно, и оно проходит близ высокой скалы, на которой стоит маяк. Я не могу рассмотреть, кто есть на судне, но небо очень ясно и голубого цвета. Теперь я вижу большое строение, что-то вроде клуба, и перед ним толпа людей сидящих и ходящих. Я думаю, что это, должно быть, какая-нибудь чуждая страна, так как люди одеты очень легко и там, по-видимому, очень жарко. Я вижу молодого человека, сидящего на стуле с протянутыми вперёд ногами; он не говорит, но, кажется, слушает что-то. Он брюнет, строен, не очень большего роста, с чёрными и резко очерченными бровями». Я не имела удовольствия раньше встречаться с мисс Ангус, и она ничего не знала о моем племяннике, но, тем не менее, описанный молодой человек совершенно походил на него, как своей наружностью, так и своей манерой сидеть». В отношении этого случая гипотеза передачи мысли вполне достаточна. Дама думала о своём племяннике в связи с Индией, и нет основания заключать о пророческом характере вызванного образа. (См. Ann. des Sc. psych. 1898 г.. № 3; сн. «Ребус» 1898 г., №№ 45–47).

Чистое, просвещённое свыше око пустынных старцев видело мысли людей, прозирало в будущее, созерцало светлый мир добрых ангелов, проникало и в тёмный мире духов злобы. Мы можем указать на преподобного Анувия, который подробно рассказывал мысли, желания и образ жизни посетителей, приходивших к нему, который не раз видал ангелов и демонов, видел и светлые обители рая и мрачные затворы, ада («Четьи-Минеи» 5 июня); на преподобного Нифонта, который видел, как души разлучаются с телами («Четьи-Минеи» 25 декабря); на преподобного Андрея, который видел в храме, как Матерь Божия молится за род человеческий («Четьи-Минеи» 1 октября); на преподобного Пахомия, который не знал греческого языка, но, при помощи свыше, вдруг стал понимать инока грека, пришедшего к нему, и отвечать ему на греческом языке («Четьи-Минеи» 15 мая), или на преподобного Ора, который в пустыне читал, никогда не учившись читать («Четьи-Минеи» 7 августа). Таких примеров так много, что о них можно было бы написать целую книгу.

Вот ещё выдающиеся случаи духовного прозрения:

1. Преподобный Зосима, Соловецкий чудотворец, прибыв в Новгород ходатайствовать за свой Соловецкий монастырь, от которого слуги новгородских бояр отнимали угодья, необходимые для содержания братии, приглашён был к обеду знаменитой в то время Марфой, посадницей новгородской, которая вместе с некоторыми боярами, по неразумию, своекорыстию и гордости, не благоприятствовала основанию монастыря на Соловецком острове. Во время стола, осмотрев сидящих, преподобный видит, что шесть знаменитых бояр новгородских сидят без голов. Поражённый этим видением, он прослезился и не мог вкушать ни пищи, ни пития. Никому он в это время ничего не сказал, но после открыл эту тайну ученику своему Даниилу. Вскоре видение преп. Зосимы оправдалось совершившимся событием: Новгород был взят царём Иваном Васильевичем, и те бояре, которых преподобный видел без голов, были казнены, – сама Марфа была сослана в заточение, дом её был разрушен, и самое место запустело («Четьи-Минеи» 17 апреля).

2. Феодор новгородский, Христа ради юродивый, отличен был от Господа особенным даром прозорливости. Они с молодых лет отрёкся от родства и от постоянного жилища; в жестокие морозы ходил босой и полунагой по улицам торговой стороны, переносил насмешки и оскорбления от дерзких людей; всё, что получал от добрых и сострадательных людей, раздавал бедным. Господь наградил его за добровольные страдания даром прозорливости. Случалось, что он повторял всем встречным: «берегите хлеб», и наступал голод; в другое время говорил, указывая на известные улицы: «тут чисто будет, хорошо будет сеять репу», и вскоре пожар опустошал эти улицы. (См. «Краткие очерки истории русской церкви», Москва, изд. 1890 г., стр. 116).

3. Однажды к преподобному Димитрию прилуцкому пришёл родной брат его, переяславский купец. Он торговал неудачно и впал в долги, два раза он приходил к брату подвижнику за благословением и после первого раза уплатил долги, а после второго разбогател. Но когда пришёл в третий раз, преподобный не дал благословения и советовал довольствоваться тем, что приобрёл. Собиратель богатства не послушался братнего совета, отправился к диким поморам и там погиб без вести.

Занимаясь однажды работой с братией, Димитрий сказал со вздохом: «мы, братия, строим земные тленные дела, а великий князь Димитрий уже не печётся о суетной жизни». Через несколько дней пришло известие, что великий князь скончался в тот самый день и час. (Оттуда же, стр. 112).

4. Во время крестного хода, 2 июня 1451 года, при нападении на Москву татар св. Иона, митрополит московский, увидел благочестивого инока Чудова монастыря, Антония, и сказал: «брат Антоний, помолись прилежно Богу об избавлении города и всего православия от безбожных агарян». Антоний отвечал: «ты великий архиерей Божий, твоей молитвы не презрит Богородица; агаряне будут прогнаны, и я один буду уязвлён ими. Едва произнёс он эти слова, как неприятельская стрела поразила его, и он в ту же минуту умер. Предсказание страдальца исполнилось: ночью враги убежали от Москвы, – услышали великий шум и думали, что великий князь пришёл с войском. (Оттуда же, стр. 122–123).

5. Укажем теперь несколько современных нам примеров духовного прозрения, из жизни о. Серафима, саровского подвижника.

Однажды является к нему за благословением в далёкий путь один господин, который был очень добр, только о св. иконах ложно думал, полагая, что иконы одинаковое имеют достоинство, как чудотворные, так и не чудотворные. О. Серафим, в первый раз видевший этого господина, благословил его и сказал: – «что, батюшка, моё грешное благословение? Проси помощи у Царицы небесной, вот в тёплом у нас соборе есть икона «живоносного Источника», отслужи ей молебен, ведь она чудотворная; она тебе поможет». Потом с улыбкой продолжал; «читал ли ты, батюшка, житие Иоанникия Великого? Я советую тебе прочитать. Это был очень добрый и хороший человек, да только сначала в иконах-то заблуждался, как и ты». После того ещё дал ему несколько наставлений.

У одного крестьянина украли лошадь. Бедный прибыл в Саровскую пустынь, и, увидев там одного инока, бросился к нему в ноги и сказал: «батюшка! ты что ли Серафим? – «Я не Серафим, – отвечал ему инок, – а на что тебе он?» – «Да говорят, он угадывает, – отвечал простодушный крестьянин, – а у меня лошадь украли». О. Серафим в это время подле своей кельи складывал дрова в поленницу. Когда инок указал крестьянину о. Серафима, крестьянин бросился ему в ноги. О. Серафим поднял его и ласково спросил: – «что ты пришёл ко мне, убогому?» – «Батюшка, – отвечал крестьянин, – у меня лошадь украли, и я теперь без неё совсем нищий, а ты, говорят, угадываешь. О. Серафим взял его за голову, и, приложив её к своей, сказал; «огради себя молчанием и поспеши теперь в село (он назвал ему это село), и когда будешь подходить к селу, то свороти с дороги вправо, и пройди задами четыре дома, там ты увидишь калиточку; войди в неё, отвяжи лошадь свою от колоды и выведи молча». Крестьянин по такому указанию, действительно, нашёл свою лошадь. Подобных примеров в жизни о. Серафима было очень много.

Вот ещё один: любимый им инок, о. Иоанн, услышав от других, что о. Серафим бывает иногда в духовном восхищении и видит обители небесные, пришёл к нему, чтобы узнать об этом от него обстоятельнее. Только что он хотел просить его, как в ту же минуту о. Серафим закрыл уста его своей рукой и сказал: «огради себя молчанием». Потом начал ему говорить о пророках, апостолах, мучениках и других святых; потом несколько раз повторил ему: «радость моя! молю тебя, стяжи мирный дух», и затем сказал: «вот я тебе скажу об убогом Серафиме; я усладился словом Господа моего Иисуса Христа, где он говорит: в дому Отца Моего обители многи суть. На этих словах Христа Спасителя я, убогий, остановился, и возжелал видеть оные небесные обители и молил Господа моего иисуса Христа, чтоб Он показал мне эти обители, и я был восхищён. А о той радости и сладости небесной, которую я вкушал, сказать тебе невозможно». За этими словами старец вдруг замолчал; глаза его закрылись; голова поникла вниз; лицо просветлело; на устах и на всём лице выражалась необыкновенная радость. Такое таинственное молчание продолжалось около получаса. Потом старец Божий открыл глаза, и с радостью сказал: «ах, если бы ты знал, возлюбленнейший мой о. Иоанн, какая радость, какая сладость ожидает душу праведника на небе, то ты решился бы во временной жизни переносить всякие скорби, гонения и клевету с благодарением. Если бы эта келья полна была червей, и если бы эти черви ели плоть нашу во всю временную жизнь, то со всяким желанием надобно было бы на это согласиться, чтобы только не лишиться небесной радости». (См. книгу «Минуты пастырского досуга», епископа Гермогена, т. XX, стр. 26–30).

6. В «Современных Известиях» г. В. Казанцев, сообщая несколько рассказов из мира необъяснимого, упоминает, между прочим, о случае с отцом своим, человеком, вообще мало заботившимся о религиозных обязанностях и случайно попавшим в скит Николаевской Песнощской пустыни, версте за 80 от Москвы, во время успенского поста.

«Вхожу в храм, – рассказывал отец г. Казанцева, – вижу много говельщиков, беру свечку и дожидаюсь прибытия духовника; наконец, в храме был введён под руку Савватий, управлявший скитом. Он был слеп. Как теперь вижу его словно восковое лицо и длинную, сильно пожелтевшую бороду. Сотворив обычное правило и приложившись к святым иконам, он надел епитрахиль и, введённый под руки послушником на амвон, стал громко на память читать молитву пред исповедью. Дойдя до половины, голос его прервался, и он, сделав два земных поклона пред иконой Спасителя, снова, начинает читать, но опять голос его прервался, и он, обратившись лицом к народу, сказал:

– Чада святой нашей матери церкви! Меж вами есть один не сын её. Подойдите каждый и скажите ваши имена порознь. Говельщиков было около 60 человек; все подходили и говорили. Когда очередь дошла до меня, только я сказал своё имя, как лицо о. Савватия сделалось величественно грозным и как бы просветлело.

– Выйди вон, ты не сын церкви, ты пренебрёг телом и кровью Христовыми, отринул таинство покаяния, не соединился со Христом, предаёшь твою душу дьяволу. Я стоял, как поражённый громом; в глазах у меня потемнело; не помню, как я вышел из церкви; опомнился я уже сидящим на земле, около забора скита; слёзы душили меня. Несколько богомольцев с участием окружало меня, а подошедший, как оказалось, иеромонах из пустыни, уговаривал меня идти в монастырь, где обещался исповедать меня и приобщить святых Таин, но я отказался наотрез, так как желал всей душой исповедаться у о. Савватия. Но тщетно два дня я напрасно умолял; он был непреклонен. Наконец, в дело вступился настоятель монастыря. По его увещанию о. Савватий согласился исповедать и приобщить, но с тем, чтобы я неделю провёл с ним в его келье.

Нечего и говорить, что о пренебрежении к религиозным обрядам с тех пор и помину не было». («Современные Известия» сн. «Ребус» 1885 г., № 3).

Под двойным зрением подразумевается способность различать доступные только одному зрению предметы 1) с завязанными глазами или через не пропускающий света экран, 2) без помощи глаз, другими частями тела. В последнем случае говорят о перенесении чувств, т. е. предполагают, что зрительная способность перемещается из глаз в другие органы.

1. «Вот, – говорит Люис своим слушателям, – опыт, показывающий до какой степени может быть обострена способность зрения.

Эго вот – очки, снабжённые боковой арматурой и состоящие из двух твёрдых и не пропускающих света выпукловин. Они могут быть прилажены к глазным яблокам, которых очертаниям точно соответствуют. Всё это закрыто чёрной бумагой и совершенно непроницаемо для света. Для большей предосторожности на глаза и вокруг очков наложены куски ваты, чтобы заполнить пустоту и закрыть скважины. Снаряд поддерживается посредством резиновой нитки, окружающей голову.

При таких условиях я даю Эсфири (особе, обладающей двойным зрением) сегодняшнюю газету, старательно заботясь о том, чтобы последняя была освещена как при чтении в нормальных условиях, и после этих предосторожностей вы видите, что, к нашему большому удивлению, субъект воспринимает свет и бегло читает две или три строки из упомянутой газеты. В этом для меня одно из самых странных явлений изощрения зрительной способности, которого физиологическое объяснение следует ещё найти. Мы здесь в области бесконечно малых силе, действующих на нервную систему, доведённую до беспримерной степени возбудимости, и если не предположить, что световые колебания проникают сквозь непрозрачные очки наподобие того, как звуковые колебания проникают сквозь перегородки, я до сих пор не вижу другого вероятного объяснения для этого странного явления зрительной гиперстесии»¹⁹⁴.

«Сомнамбулические субъекты, – говорит Люис в другом месте, – способны даже читать сквозь деревянную доску толщиной в пять миллиметров и, таким образом, представлять ряд экстрафизиологических обнаружений изощрённости чувств, которое превосходит всё, в чём мы считаем себя сведущими относительно естественных причин, обуславливающих функциональную деятельность нервных элементов».

2. Хорошо удостоверены также факты так называемого «перенесения зрения».

«У некоторых истеричных, – говорит Бине¹⁹⁵, – осязательные ощущения особенно часто принимают форму зрительных образов. Зрительный образ становится, по словам больных, столь же ослепительным, как ощущение, производимое электрическим светом, он объективируется и может заслонить внешние предметы подобно галлюцинации..; когда субъекты достигают до этой степени чувствительности, то самые лёгкие раздражения тотчас же им представляются в зрительной форме, и иногда бывает, что им кажется, будто они видят раздражение, полученное их кожей».

Это своё замечание Бине подтверждает следующим опытом. К шее одной истеричной (к тому же анестесичной) он приложил медный жетон с выпуклым изображением, больная стала жаловаться, что у неё в глазах ослепительные круглые пятна, делавшиеся тем ярче, чем сильнее Бине придавливал жетон. Чтобы своими вопросами не делать ей бессознательных внушений, он попросил её нарисовать карандашом то, что́ она видит. Хотя больная была бедная девица, никогда не учившаяся рисовать, и у которой к тому же руки были атрофированы, она нарисовала фигуру поразительно близкую к реальной. Опыт, повторённый через три года (когда Бине случайно вновь увидал больную), дал ещё более удовлетворительные результаты. Те же самые опыты были произведены над здоровыми, но, по сравнению с первыми, совсем безуспешно. Бине поясняет все эти опыты весьма поучительными рисунками, наглядно свидетельствующими об этой разнице.

«Возможно (говорит он в заключение), что эти опыты дают ключ к явлению, которое часто описывали под именем перенесения чувств, и которое будто бы состоит в способности некоторых лиц видеть посредством органов осязания. Изложенные нами подробности показывают, что, хотя перенесение чувств есть, строго говоря, иллюзия, оно, однако, результат психологического явления вполне реального – именно внушения образов». (См. кн. проф. А. Гилярова: «Гипнотизм по учению школы Шарко», Киев 1894 г.. стр. 268–272).

3. Вот человек совершенно слепой, но, несмотря на это, могущий видеть», – сказал А. С. Уайт, представляя Генри Гендриксона одному из своих знакомых. Слова его оказались вполне справедливыми. М-р Гендриксон может видеть, или, вернее, различать предметы, хотя лишился зрения шести месяцев от роду. Он родился в Норвегии сорок три года тому назад и прожил в Америке сорок лет. Он воспитывался в институте для слепых в Джэнсвилле, Уиск., и по выходе из этого заведения занимался различными ремёслами, преимущественно деланием мётел; он написал книгу озаглавленную «Из мрака». Сочинение это содержит некоторое объяснение двойного зрения, имеющегося у м-ра Гендриксона, хотя автор не может уяснить себе эту способность удовлетворительным образом или на основании естественных наук.

Он хорошо воспитан, довольно блестящий собеседник, и благодаря тёмным очкам, скрывающим его совершенно закрытые глаза, трудно догадаться, что он слеп. За последние двадцать лет он редко ходил с провожатым, исключая тех случаев, когда очень спешил или отправлялся в совершенно незнакомую местность. Следует помнить, что он совершенно слеп и не видал света с шестимесячного возраста. Между тем он может сказать, как и всякий зрячий, когда подходит к внезапному возвышению тротуара, может повернуть за угол, сказать, когда проходит мимо подъезда, весьма хорошо и легко определить приблизительную высоту зданий на улице, но не может сказать, когда приближается к внезапному понижению тротуара. Этого он объяснить не может. Многие, наблюдавшие его свободные переходы с места на место, сомневаются в его слепоте, но те, которые испытывали его зрение, убеждены в том, что он ничего не видит.

«Находясь в поезде на всём ходу, – говорил м-р Гендрикеон, – я свободно различаю и считаю телеграфные столбы, и нередко делаю это для времяпрепровождения или для определения быстроты нашего хода. Конечно, я их не вижу, но догадываюсь о них. Это – ощущение; конечно, моим распознавательным способностям нимало не мешает моя слепота. Я не могу этого объяснить, но я никогда не бываю в полном мраке: в полдень, как и в полночь, меня всегда окружает одинаковый яркий свет. Однажды меня ужалила пчела, и я на мгновение почувствовал как бы оглушение и стал слепым, т. е. я должен бы сказать, очутился в полном мраке, не мог ни различать, ни ощущать ничего».

В присутствии нескольких лиц было произведено практическое испытание этого необъяснимого двойного зрения. На голову слепого наброшено было толстое тяжёлое сукно, свешивавшееся со всех сторон и доходившее до пояса сидевшего м-ра Гендриксона. Сквозь это сукно ровно ничего не было видно. Затем перед испытуемым иди сзади него держали палку, переменяя её положение. На вопросы вроде следующих: – «в горизонтальном ли она положении или в вертикальном?» – или – «как я держу её?» – он давал быстрые и правильные ответы, ни разу не ошибаясь, иногда определяя под прямым или косым углом держат палку. «Это простое проявление моей способности отгадывать, – сказал слепой, – и я не могу объяснить этого иначе». Эго покрывало – простая формальность, оно чистая бессмыслица. Мои зрительные или распознавательные ощущения получаются мной не этим путём. Я никогда в жизни не видел глазами ни одного предмета, ни даже малейшей его тени. Вот вам доказательство моих слов. Приведите меня в незнакомую комнату, в которой я никогда не бывал, и о которой никогда не слыхал, и как бы темно ни было, я весьма точно определю вам размеры её. Я не ощупываю стен, ничего не трогаю, ничего не вижу, но по какому-то странному закону отгадывания узнаю размеры и фигуру комнаты».

«В 1878 г., – продолжал он, – я отправился в Нью-Йорке и зашёл к Брик Померою в его контору на Юнион Сквер. Там собралось несколько лиц, и мы приятно побеседовали. Я был без провожатого. М-р Померой пригласил меня к себе на квартиру и спросил, найду ли я дорогу. Я сказал, что по его описанию смогу найти его дом; гости его стали смеяться. Состоялось пари, и я отправился пешком – остальные последовали за мной, кто в экипажах, кто тоже пешком. Я прямо пришёл к дому м-ра Помероя на Сорок первой улице, пройдя длинное расстояние, и ни разу не ошибся ни на одном повороте. Действительно, я узнал дом, подойдя к нему; я его не видел, а между тем, узнал и выиграл пари. Я учусь у м-ра Уайта стенографии и так как имею очень хороший слух, то надеюсь сделаться искусным стенографом. Сперва мне было несколько трудно писать, но теперь я могу писать очень хорошо».

«Знаете ли, – вмешался м-р Уайт, – что если я стану здесь в комнате и примусь делать протянутым указательным пальцем движения, словно отбиваю такт перед певческим хором, описывая при этом фигуры букв, он сможет сказать, какие буквы я пишу, и прочтёт слова, написанные мной таким образом».

«Произведёмте этот опыт», – попросили мы.

«С удовольствием», – отвечал, улыбаясь, м-р Гендриксон. Затем один из присутствующих выразил желание накрыть голову слепца, хотя в его слепоте он и не сомневался.

«Хорошо», – сказал слепой, и сукно снова появилось на сцену. Затем м-р Уайт встал и стал, быстро рассекая воздух, писать буквы.

«Ну-с, вы меня вот что спросили, – сказал м-р Гендриксон, поднимая сукно, чтобы дохнуть свежим воздухом. – «Можете ли вы видеть, что я пишу?». Я отвечу и да, и нет. Я не вижу, но знаю».

«Кстати», – прибавил м-р Гендриксон, «я отличный конькобежец и, скользя быстро по льду, вижу малейшую частичку на льду, каждую царапинку и шероховатость, как бы мала или незаметна она ни была. Чем скорее я бегу, тем яснее вижу. Я не хочу сказать, что вижу, но угадываю, или нечто в этом роде. Мне это ясно, и я всё различаю».

– Ошибались ли вы, полагаясь на это своего рода зрение?

– Никогда («Chicago Gerald»; сн. «Ребус» 1888 г., № 45).

Некоторые ясновидящие обладают способностью открывать и указывать, по требованию магнетизёра, предметы, скрытые в самых тайных местах.

Так, например, магнетизёр, оборотясь к одной даме, сказал ей: позвольте мне, не нарушая скромности, спросить вас, сударыня: могу ли я заставить магнетизируемую мной рассказать, какие вещи находятся в вашем кармане?

Дама согласилась.

– Юлия, назовите вещи, которые находятся в кармане этой дамы.

– Батистовый платок, душистая подушечка, запонка, колечко, и маленькая коробочка.

– Что находится в коробочке?

– Вызолоченные булавки, зубочистка из слоновой кости и ножичек для обрезывания ногтей.

– Сколько денег в кошельке, и какие они?

– Двадцать пять новых монет в четверть франка.

Вещи, находившиеся в кармане, были высыпаны на стол, и зрители собственными глазами уверились, что Юлия не ошиблась.

– Юлия, расскажите, в какое одет платье и какие имеет при себе вещи господин, к которому я прикасаюсь в эту минуту, – сказал магнетизёр, положив руку на плечо самого неверующего из всего общества. – Вы будете вычислять предметы изнутри наружу, начинайте же.

– Жаконетовая сорочка, застёгнутая спереди двумя золотыми пуговками; галстук с синими полосами по белому грунту; чёрный атласный жилет с двумя карманами, из которых в одном плоские серебряные часы без цепочки, а в другом счёт за обед в ресторации, желтоватого цвета панталоны без штрипок; в правом кармане панталон находятся; алжирский кошелёк, две завёрнутые в бумажку золотые монеты и три пятифранковые, в другом кармане нет ничего. Сюртук из зелёного сукна, сшитый по смешному, я хочу сказать, модному покрою; в боковом кармане портфель, наполненный визитными карточками, письмами и разными бумагами. Наконец, этот господин носит вызолоченные очки и два золотые кольца, из которых одно, с бриллиантом, надето на безымянный палец левой руки.

Поверка доказала, что все вещи исчислены были со строжайшей правильностью и точностью. (См. «Тайны сна и магнетизма», д-ра Дебэ).

1. Перти сообщает об одном прозорливце, Zschokke, его собственными словами: «При встрече с каким-нибудь незнакомым мне лицом, когда я молча слушал его, иногда случалось, что вся его прошлая жизнь проходила пред моими умственными очами, как яркий сон, в несколько минут со многими её мелочами, или только отдельные из неё сцены». Когда Zschokke рассказывал нескольким лицам о том, что он увидел в них, и они все подтверждали, на него самого нападал ужас. Однажды он, встретившись в лесу с незнакомым ему молодым человеком, отгадал из его жизни важный секрет, как этот человеке однажды совершил кражу из кассы своего принципала, причём точно описал эту кассу и комнату, в которой она была. Тот подтвердил всё это. Обыкновенно прозорливость Zschokke проявлялась по отношению к лицам ему незнакомым и посторонним¹⁹⁶. Из этой истории явствует, что чтение мыслей, объясняемое иными игрой мускулов, совершается как раз вопреки требованию теории Мори и Либо, – чтобы оно имело место не только между знакомыми, но даже родственными душами. Кроме того, постоянным камнем преткновения теории как в этом, так и в других примерах прозорливости является то обстоятельство, что угадываются чтецами не только наличные душевные состояния человека, но и прошлая его жизнь, даже с подробностями, может быть, им самим позабытыми; спрашивается, на основании каких мускулов будет тогда производиться такое чтение? Да и возможно ли, вообще, предполагать какую-нибудь игру мускулов, в которой отражались бы ряды сложных состояний настоящего и прошедшего в жизни лица? Есть ли какие-либо мускульные движения, по которым можно было бы узнавать Zschokke и ему подобным, как зовут N, где они жил, в каких местах был, с какими людьми знался, в каком платье ходил и т. п. Один прозорливец доктор во время визита больному, продолжительно посмотрев на него, сказал, что он два раза покушался на жизнь жены и теперь ещё не оставляет своего намерения... Пациент побледнел и во всём сознался¹⁹⁷. Какие мускульные движения существуют, спрашивается, для выражения такого сложного состояния, как намерение убить свою жену? Потребовались бы особые мускульные движения для выражения намерения вообще убивать, а во-вторых, – убивать именно жён; кроме того, надо было бы предполагать существование точных отпечатков, или следов, прежних двукратных попыток пациента на убийство жены. В действительности, как бы далеко ни простиралась игра мускулов, вообще способность мускульного воплощения душевных состояний, во всяком случае, она не можете отражать всё мелкое и случайное; можно легко узнать преступника или намеревающегося совершить преступление, может быть, есть, пожалуй, некоторый приблизительный тип убийцы – и только. Вышеуказанный доктор, по условиям научной теории чтения мыслей, самое большее – мог бы только найти своего пациента подозрительным, заподозрить его в намерении совершить что-то дурное, например, убийство. Остальное не умещается в её рамки, – и в этом-то её и непригодность. (См. «Пророческие или вещие сны», священника Светлова, стр. 88–90).

2. Обыкновенно мирное, тихое течение жизни шведского города Готенбурга было нарушено в апреле 1894 г. приездом туда угадывателя или чтеца мыслей и, по-видимому, ясновидящего англичанина Тиндаля. Он был приглашён туда одним лицом, интересовавшимся этим психическим явлением; но почти тотчас же по приезду г. Тиндаль сделался предметом испытаний целого кружка лиц, а, затем подвергся публичному всенародному испытанию. Опуская подробности об опытах с г. Тиндалем в частных кружках, которые доказали, что г. Тиндаль обладает, действительно, весьма замечательным даром отгадывания мыслей, переходим к тому опыту, который поднял на ноги население всего города. Комитет, организовавшийся из представителей местной печати и других лиц, решил произвести с г. Тиндалем следующий опыт: одному из членов комитета было поручено разыграть вора, стащить у кого-нибудь какой-нибудь предмет (это оказался впоследствии серебряный кофейничек) и спрятать его где-нибудь, по усмотрению. Захватив кофейничек, «вор» в сопровождении другого члена комитета, вышел из отеля, где заседал комитет, и, следуя по одиннадцати улицам, весьма спутанным маршрутом, дошёл до дома одного богатого коммерсанта, фруктовая торговля которого помещалась в том же доме. Войдя в квартиру коммерсанта, «вор» спрятал кофейничек, без ведома хозяина дома, в одну из больших мраморных ваз, украшающих парадную лестницу. Простившись с любезным хозяином, «вор» и его спутник вернулись в отель, где их ждали остальные члены комитета. О том, где спрятана вещь, и какая вещь – комитету ничего не было сказано. Вслед за тем был введён г. Тиндаль, едва пробравшийся через громадную толпу народа, которая собралась у подъезда отеля (дело было днём). Тиндалю 6ыла наложена на глаза повязка, абсолютная непрозрачность которой была проверена комитетом. Тиндаль казался очень взволнованным. Тем не менее, как только повязка была надета на него, он схватил за руку своего, так называемого, «медиума» (сенситива), г. Меллера (инженер), и быстро направился с ним к выходу из отеля; здесь, у подъезда, ожидал его шарабан, запряжённый парой лошадей. В одно мгновение Тиндаль вскочил на козлы, схватил вожжи и погнал лошадей, члены комитета и в числе их «вор» и его спутник едва успели занять свои места в шарабане. Тиндаль пожелал, чтобы один из членов комитета сел с ним рядом (это оказался не «вор» и не его спутник) и приложил бы пальцы своей левой руки к его затылку, а пальцы правой – к ладони его правой руки. Ехали, несмотря на массы толпившейся на пути публики, так скоро, что владелец лошадей, испугавшись, на одном перекрёстке схватился за вожжи и нечаянно поворотил лошадей налево, в то время, как Тиндаль желал поворотить направо (оказалось потом, что направо был путь, по которому несли вещь). Вследствие тесноты улицы нельзя было поворотить назад экипаж, и Тиндаль, погнав лошадей дальше, вернулся, проехав по некоторым улицам, к той улице, по которой была пронесена вещь. Следуя в точности тому запутанному маршруту двух членов комитета, он остановился перед домом негоцианта и, соскочив с козел, всё с завязанными глазами, вошёл во фруктовую лавку. Тут он подошёл было к внутренней двери, ведущей в помещение домохозяина, но она оказалась запертой. Тиндаль повернул назад, пошарил мимоходом во фруктах, вышел из лавки, попал в соседнюю лавку куафёра, посетители которого были крайне удивлены, увидевши человека с повязанными глазами, вышел и оттуда и на этот раз вошёл в парадные сени, ведущие в квартиру хозяина дома. Тут он мигом остановился у мраморной вазы и вынул из неё серебряный кофейничек, к великому удивлению домохозяина. Тем же путём Тиндаль, не снимая повязки, возвратился в отель, сопровождаемый громкими аплодисментами публики и тысячными «ура» толпы. В отеле он моментально подошёл к «вору» и указал также на его спутника, и после этого только Тиндалю сняли с глаз повязку.

Из других опытов интересен опыт с разноцветными ленточками: присутствовавшие навязывали на рукав, в отсутствии Тиндаля, ленточку, каждый разного цвета. Было записано, у кого какого цвета была ленточка; затем ленточки снимались, перепутывались в клубок, и введённому Тиндалю предоставлялось повязать каждому свою ленточку, что Тиндаль и исполнял безошибочно.

Все опыты с лицами, которые могут сосредоточить свои мысли на задуманном, на загаданном, удаются у Тиндаля безусловно. Напротив, опыты с людьми рассеянными, забывающими скоро то, что они должны были помнить, и переносящимися мыслями на другое, не всегда и не так скоро удавались. Был произведён такого рода опыт: условлено было, что двое загадают одно и то же. Затем одного из загадавших напоили допьяна, и загаданная мысль не могла быть прочтена Тиндалем; когда же ввели второго субъекта, трезвого, Тиндаль тотчас же отгадал безошибочно задуманное.

Отличительной чертой Тиндаля является крайняя быстрота всех движений, крайняя нервность. По-видимому, и восприятие и сознание его чувствами и мозгом впечатлений и представлений чужих мыслей тоже совершается с необычайной быстротой. (Из Шведских газет; сн. «Ребус» 1894 г., № 22).

«Джемс Тиссо замечательные картины которого «Из жизни Христа» привлекли на себя всеобщее внимание в Париже и Лондоне и произвели там столь сильное впечатление, по натуре своей, – говорит репортёр «Leterary Degest», – мистик и ясновидец». О путешествиях Тиссо по востоку и о тщательном изучении им восточной топографии и костюмов было много говорено и написано; в мартовском же номере «Ме Clure’s Magazine» М. Moffet даёт ещё новые интересные подробности о самом методе работы Тиссо:

«Тиссо имеет обыкновение набрасывать несколькими штрихами карандаша свои впечатления и фантазии в маленький альбом, величиной не более почтовой карточки. Выбрав из этих набросков что-либо для картины, он опять делает набросок, – так сказать, только скелет картины, но уже в увеличенном по желанию размере; это просто несколько грубых линий: полуовал для лица, две-три черты для торса и т. д. Затем происходит нечто удивительное, мы бы сказали невероятное, если бы ничего не знали о глубоких тайниках человеческого духа. Учёные называют это явление «гиперестезией» или «гипертрофией нервов» но, как бы оно ни называлось, это явление у Тиссо постоянное, неизменно повторяющееся в каждой его картине. Тиссо, придя в некое особенное состояние и предварительно составив себе идею о том, что именно они будет воспроизводить, наклоняется над листом с едва обозначенными точками и пристально смотрит на него. И вот, целая картина постепенно вырастает в его воображении; они видит лица, одежды, цвета, малейшие подробности; он закрывает глаза в восхищении и бормочет: «Превосходно! Поразительно! О, только бы не забыть... Только бы удержать в памяти!..». Напрягая всю силу воли, чтобы запечатлеть видение в своём воображении, он берёт кисть и воспроизводит виденное на память».

«Большинство картин Тиссо написаны таким образом, но многие из лучших не могли быть написаны; ослепительное видение проносилось, как чудный сон, и не возвращалось, несмотря ни на какие усилия. «Да! – вздыхает он – это было слишком хорошо, чтобы запомнить!».

«Однако я должен оговориться, что это явление видений не представляет собой ненормальности. Тиссо просто обладает в высокой степени сенситивностью образов и красок – сенситивностью, которой одарены очень многие художники. Всё дело сводится к причинам и следствиям, как и сновидения нередко вызываются известными причинами. Причина видений у Тиссо: сосредоточенность, молитва и артистический темперамент. Его видения не всегда вызываются пристальным созерцанием листа бумаги, они случаются с ним и на улице. Однажды, например, по дороге в Париж, около Булонского леса, Тиссо вдруг видит перед собой массивную каменную арку, которую валит огромная толпа народа в восточных костюмах, с тюрбанами на головах. Народ, сильно жестикулируя, указывает на балкон на высокой стене из жёлтого камня; на балконе римские солдаты тащат пленника в красном позорном одеянии. С балкона спускается ярко расшитый ковёр, к этому ковру грубые руки солдат наклоняют лицо пленника, показывая его народу, лицо это Иисуса Христа. Это видение Тиссо точно передал на полотно с надписью «Ессе Homo». («Се, Человек»).

«Непременное условие такой работы Тиссо – уединение. Он говорит: «чтобы хорошо писать, я должен думать и чувствовать себя в полном одиночестве». («Light» 1899 г. № 955; см. «Ребус» 1899 г., № 37).

Это явление психической жизни человека мы также относим к психометрии.

Одине инженер решал трудные алгебраические задачи, например, мог прямо написать, чему равняется корень какой угодно степени, из числа, написанного во всю школьную доску, но как он делал то, чего другие и лучшие ученики достигали долгим решением трудной задачи посредством логарифмов – он сам объяснить не мог. Он говорил, что это для него так же ясно, как дважды-два – четыре. Этот инженер, так сказать, инстинктивно решал эти трудные задачи и, мало того, когда его окончательный вывод не сходился с тем, который был найден посредством долгих и сложных вычислений, он оспаривал верность своего вывода, ошибку же приписывал другим – и замечательно то, что всегда оказывался правым. К сожалению, этот инженер не был замечателен ничем, кроме своих необыкновенных вычислений. (См. соч. Сумарокова «О спиритизме»).

Рассказав («Новое время» № 3141) о прежних своих опытах в этой области, упомянув о возможности влияния воли одного субъекта на другого и сославшись на известные опыты лондонского психического общества над «чтением мыслей», профессор Вагнер говорит:

«Эти опыты прямо приводят нас к заключению, что отгадывание чужих мыслей может быть и без прикосновения или непосредственного материального сообщения между экспериментатором и субъектом, подвергнутым опыту. Первый может и не касаться последнего.

Объяснения, приводимые противниками этой возможности, мне кажутся более чем странными. Если, действительно, существует нечто, передающееся от человека к человеку – будет ли это воля или мысль – всё равно, их передача не может совершаться по грубо материальным частицам. Если мы допускаем гипотезу световых колебаний эфира, то тем необходимее допустить подобную же гипотезу для тех колебаний, которые, во всяком случае, тоньше и менее материальны, чем эфир.

Во всяком случае, строить здесь ту или другую гипотезу ещё слишком преждевременно и, прежде всего, мне кажется, необходимо диагностировать самое явление.

По моему убеждению, основанному на фактах, оно принадлежит к области психического гипнотизма; но для объяснения этого названия необходимо изложить моё воззрение на гипнотизм вообще.

При тех явлениях, которые обыкновенно называются гипнотическими – гипнотик, вследствие утомления внимания или вследствие культивированной уже привычки к гипнотическому засыпанию – погружается в гипнотический сон под влиянием воли гипнотизёра. При этом сне воля гипнотика удаляется, все аппараты, которые служат для произвольных движений, угнетаются, и воля гипнотизёра распоряжается всем нервно-мышечным механизмом субъекта, как автоматом. Мне удалось доказать опытами, что при этом гипнотизме пассы не играют той физиологической роли, которую приписывает им Гайденгайн и вслед за ним другие физиологи. Явления сокращения мышц каталептического состояния вызываются у гипнотика осмысленной волей гипнотизёра.

Такова сущность явлений при обыкновенном гипнотизме, который можно назвать животным или физиологическим.

Совсем другое представляет нам гипнотизм, который можно назвать психическим гипнотизмом. При нём гипнотизёр действует так же своей волей на психический организм субъекта, но он действует подавляющим образом не на волю или психические способности гипнотика, а на его нервно-мышечные стороны. При этом действии психический организм субъекта становится более свободным и может видеть и слышать ясно то, что было непроницаемо для его органов чувств и для его мозговых центров. Он может входить в сообщение с умственной деятельностью гипнотизёра или других лиц и более или менее свободно читать их мысли.

В этом последнем случае собственная воля гипнотика усиливается волей гипнотизёра и волей тех лиц, которых психический склад или психическое настроение совпадают с его собственным.

Состояния и степени психического гипнотизма могут быть различны, и здесь ещё широкое, нетронутое поле для психолога. Психогипнот или психогипнотический сон может быть полным, когда организм субъекта находится в каталептическом состоянии. Он может быть лёгким, когда гипнотик владеет своими физическими органами. И вот, при таком лёгком гипнозе – гипнотик может освободиться от зависимости от физического организма настолько, что он становится способным проникать мысли и желания другого лица.

Мне кажется несомненным, что чтение чужих мыслей совершается именно при таком лёгком гипнотическом состоянии. Ненормальность этого состояния доказывается замешательством в отправлениях нервно-мускульной системы, в неправильном дыхании, в усиленном сердцебиении и т. п.

Отгадывание чужих мыслей, желаний, задуманных мелодий есть первая лёгкая степень того гипноза, который обыкновенно называется ясновидением и который до сих пор игнорируется или не признаётся научной физиологией и психологией. Для меня существование этого состояния лежит вне всякого сомнения. На одной из моих публичных лекций о гипнотизме я представил факт ясновидения, который случился при моих опытах с Ганзеном. Он совершился на глазах тридцати свидетелей. Он был ясен, несомненен, и к нему не может быть приложено ни одно из тех толкований, к которым обыкновенно прибегают лица, не верящие подобным фактам.

В течение весны и лета 1883 года, я сделал ряд опытов с психическим гипнозом. На одном из них, гипнотизируемый субъект (дама) во время сна, на мой вопрос: завязать ли ей глаза? ответила: нет, и потом продолжала:

– Но есть такой человек в Англии, которому завязывают глаза и он, взявши вас за руку, говорит вам ваши мысли.

Затем, спустя несколько времени, она спросила меня:

– Вы знаете, как этот человек читаете в мыслях? Знаете?

И когда я, обращаясь к её матери, сидевшей возле, тихо сказал:

– Это у неё теперь, вероятно, idée fixe, она поглощена ею, – то загипнотизированная быстро возразила:

– Это не идея, а факт.

– Не можете ли вы, – спросил я, – сказать нам имя этого человека?

– Нет.

Это случилось гораздо ранее, чем иностранные газеты заговорили о Кумберленде. Было ли это очень странное совпадение, или было действительно указание на то лицо, вовсе не известное спящей, и которое находилось в Англии? Этого вопроса я не берусь решить.

Я рассказываю об этом факте, который случился у меня на глазах, при моих психогипнотических опытах, с целью показать желающим заняться опытами с чтением чужих мыслей один из тех концов, к которому могут привести такие опыты.

Может быть, мне возразят, что господа, читающие чужие мысли или отгадывающие задуманные мелодии, желания и цифры, не находятся в состоянии ясновидения, что это не есть ясновидение. Действительно, здесь есть одна разница, по-видимому, весьма существенная. Субъекты, отгадывающие мысли или желания другого лица, пользуются тем материалом, который находится в мозгу этого лица; тогда как ясновидящий узнаёт и рассказывает вещи, о которых никто не знает, кроме него. Но эта разница едва ли существует в действительности. По крайней мере, я уверен, что опыты, сделанные в этом направлении с Кумберлендом, Бишопом или другим подобным субъектом, вполне показали бы возможность ясновидения и при том лёгком гипнозе, при котором совершаются такие опыты.

Замечу кстати, что при опытах с отгадыванием чужих мыслей повязка на глазах так же необходима, как и при опытах ясновидения, т. е. необходимо, чтобы функция физического органа зрения была удалена и не мешала бы субъекту видеть, но чем?

Во всяком случае, там и здесь, так же, как и при всяких психических или психофизиологических явлениях, огромную роль играет упражнение или культивировка явления. Субъект, часто гипнотизируемый, доходит, наконец, до возможности самоусыпления, без участия гипнотизёра. Субъект, культивирующий свою способность отгадывать чужие мысли и желания, может развить её до замечательных результатов. Если при этом он будет стараться сдерживать те болезненные явления, как, например, дрожание, конвульсивные движения и т. п., то и здесь, он может дойти до полного самообладания...» («Ребус» 1884 г.. № 49)..

Под чтением мыслей подразумевается, способность узнавать содержание мыслей присутствующего лица, не выраженных ни словом, ни сознательным жестом.

Эта способность сводится к двум элементарным фактам: 1) к психофизиологическому закону, по которому всякое духовное состояние, каково бы оно ни было, идея, волнение, желание и пр., всегда сопровождается соответствующим телесным обнаружением и 2) к чрезвычайной изощрённости чувств, дозволяющей различать эти необыкновенно уловимые изменения.

«Подобно тому как при помощи букв и образованных из них слов приобретается, благодаря этим знакам, способность понимать содержание письма, точно также по некоторым невольным сокращениям и растяжениям мускулов, по некоторым мимолётным выражениям лица, по некоторым звукам, не заметным никому другому, сомнамбулы, доходят до истолкования в другом идей, обозначаемых этими знаками»¹⁹⁸.

Лучшим образцом чтения мыслей, может служить следующий, приведённый у Бонжана¹⁹⁹.

В сентябре 1888 года весь Вервье был сильно занят одной сомнамбулой, которую показывал в балагане на ярмарке гипнотизёре. Последний усыплял сомнамбулу, затем обращался к присутствующим, предлагая написать что-нибудь на бумаге и показать ему. Написавший клал свою руку на руку или плечо сомнамбулы, а гипнотизёр громко у неё спрашивал, повторяя вопрос несколько раз: «что написал этот господин?» Сомнамбула угадывала тотчас же, без ошибки и запинки, сколь бы ни трудна была написанная фраза, например: autour des dolmens, sur ces hautes cimes или Un lot blousses á fournir lundi prochain или Si je tiraisun sanglier á la prochaine traque и т. д. Точно также неизменно удавались опыты и с монетами. Стоило гипнотизёру взглянуть на ту или другую монету, показанную ему зрителем, и сомнамбула без промедления говорила – какая монета, когда и где отчеканена, например: république française, an XI, Bonaparte, premier consul. Не менее удивляло толпу и безошибочное угадывание имени. «Не может ли m-lle (обращался гипнотизёр к одной из присутствующих) сказать потихоньку, как только возможно тише, своё имя или имя другого лица?» M-lle, у которой спрашивали, говорила на углу эстрады гипнотизёру на ухо так тихо, что её не могли слышать самые близкие соседи. Но сомнамбула, как скоро до неё дотрагивались рукой, тотчас же начинала: «вы спрашиваете имя. Имя, которое вы сказали: Генриетта.

Все эти опыты поражали тем более, что казались совершенно непостижимыми. Никакого обмана предположить было нельзя: всё происходило при ярком дневном свете, на глазах у тысячи зрителей, в непосредственном присутствии того, кто предлагал вопрос.

Путь к решению загадки был указан д-ром Боланом, долго изучавшим способ обучения глухонемых.

Руководясь его указаниями, Бонжан пришёл к заключению, что сомнамбула «на своей эстраде просто-напросто читала... на губах своего гипнотизёра фразы, годы монет, имена, сказанные шёпотом ему на ухо на углу эстрады»²⁰⁰. «Когда её усыпляли, у неё появлялась гиперстезия зрения. Хотя глаза у неё были закрыты – герметически закрытыми они только казались на первый взгляд – она видела всё, что происходило на эстраде, и видела лучше, много лучше, чем громадное большинство окружавших её лиц»²⁰¹).

В правильности этого объяснения Бонжан убедился при помощи следующего опыта. Когда он перед началом опыта попросил гипнотизёра отвернуться к стене, тот смутился и отказался, и как скоро Бонжан заслонил его лицо своей фигурой, сомнамбула осталась безмолвной. На настойчивые вопросы гипнотизёра она хотя и стала отвечать, но не то, что следовало, т. е. не то, что задумал Бонжан.

Быть может, однако, предположенное Бонжаном объяснение не исчерпывает вопроса. Возможно, что указателем служат не одни губы, но и всё лицо. Возможно также, что зрению помогает и слух.

«Во время глубокого сна, в котором находилась моя сомнамбула, сообщает д-р Бурдон на гипнотическом конгрессе 1889 г., – я её спросил: «о чём я думаю?» О том-то и том-то, – отвечала она, я слышала, как вы думали... и то, что она сказала, было вполне верно. Несколько времени спустя мне писал д-р А. Русс: «не трудно объяснить мнимо-мысленное внушение. Невозможно мыслить без того, чтобы глотка не говорила – хотя и втихомолку – но говорила... Таким образом, все эти необыкновенные явления мысленного или лжемысленного внушения на деле не что иное, как явления чрезвычайной изощрённости слуха»²⁰².

Наблюдение это подтверждается не только общим психофизиологическим законом, что всякому духовному состоянию соответствует внешнее выражение, но и тесным взаимоотношением между словом и мыслью, вследствие которого мысль без слова так же немыслима, как слово без мысли.

Заметим в заключение, что в некоторых случаях сомнамбуле могло помогать и мысленное внушение. Известный невролог Грассе, производивший над ней эксперименты в Монпеллье, свидетельствует, что она порой угадывала и тогда, когда гипнотизёр оставался вне балагана, но сильно сосредоточивал свою мысль на угадываемом слове. В балагане между тем записывали то, что говорила сомнамбула. В таких случаях, по словам Грассе, наряду с крупными неудачами были весьма любопытные удачи²⁰³ .

Бонжан говорит о своём «открытии» с большим торжеством, которое, несомненно, было бы меньше, если бы автору было известно, что предлагаемый Боланом и им способ объяснения уже давно был указан Бэларже и другими исследователями²⁰⁴.

На чтение мыслей впервые обратил всеобщее внимание в 1884 году своими опытами Кумберленд. Он приглашал одного из присутствовавших спрятать ту или другую вещь, затем брал спрятавшего за руку и, если у того не было намерения ввести экспериментатора в обман, по большей части приходил вместе с ним к месту спрятанной вещи. С тех пор это одна из любимых игр в Англии. В настоящее время общепризнанный факт, что в этом случае не экспериментатор ведёт субъекта, как с первого взгляда кажется, а, наоборот, субъект своими бессознательными движениями руководит экспериментатором. Эти явления «психического автоматизма» подробно и наглядно изложены и истолкованы у Pierre Janet, l’Automatisme psychologiqne, Paris, 1889 и Binet, Les Altérations de la personnalité. Paris, 1892. (См. у проф. A. Гилярова: «Гипнотизм по учению школы Шарко», Киев, 1894 г., стр. 284–287),

Наше личное мнение, как составителя этой книги, то, что душа здесь непосредственно, без всяких физиологических условий, о которых говорит проф. Гиляров, одной своей духовной силой, в силу прирождённого ей Богоподобия, читает сокровенные мысли людей. Что у обыкновенных мирских людей считается необыкновенным, то у святых, достигших высшего духовно-нравственного совершенства и приближения к Богу, составляет обычное явление. Вот почему в житиях святых так часты случаи прозорливости, предузнания будущего, чтения мыслей, ясновидения и т. п. таинственных явлений. При этом мы должны оговориться, что не отрицаем, что в некоторых случаях нужно допустить внушение мыслей, как средство для прочтения их. Но это, очевидно, не может относиться ко всем случаям. (Свящ. Г. Д-ко).