Княжна-подвижница

Восемьсот лет тому назад, у полоцкого князя родилась дочь Предслава. Тяжело в ту пору жилось на Руси. В каждой области был свой князь, и князья постоянно между собою враждовали: ходили друг на друга войной, топтали у соседей поля и нивы, жгли села, грабили города, брали в полон мирных жителей.

Предслава с раннего детства навидалась много людского горя. Видала она, как каждый год к князю во двор пригоняли толпы избитых, измученных пленных, как тут разлучали жен и мужей, детей уводили от матери. Видала, как после каждого похода приносили на носилках тяжело раненых, как вдовы оплакивали убитых мужей, как толпы детей с ужасом узнавали, что они осиротели.

Слушала она рассказы, похвальбу отца и братьев, как они разили врага, сколько добычи забрали, и ей тоскливо становилось на сердце. Так хорошо на Божьем свете, такое приволье кругом, а люди губят друг друга, несут слезы, ужас и смерть в пределы к соседу. Неужели не хватает всем места на земле, тесно жить в дружбе? И неужели может быть радость в убийствах, грабежах и пожарах?

Не веселили ее победные песни и клики отцовской дружины; не радовалась она дорогим запястьям, кубкам и тканям, привезенным отцом с Войны ей в подарок. Ей хотелось видеть повсюду счастье на земле, чтобы люди и в Полоцке, и в соседних землях, и по всему миру жили в радости, благословляли жизнь и не стонали от неё. Как бы помочь всем страждущим, как бы стереть хоть одну слезу, вызвать улыбку счастья хоть на одном скорбном лице?

Жадно она читала и перечитывала Евангелие; заучивала наизусть страницы, где говорилось, как Иисус Христос утешал скорбных, исцелял больных, насыщал голодных. «Как жаль, что люди мало читают эту святую книгу, – думала Предслава. – Долго переписывать ее, переписчики берут большую плату; мало кто может купить. Я свободна, буду переписывать и даром раздавать. Пусть люди читают. Не может быть, чтобы Евангелие не сделало их добрее. Спаситель говорил про евреев, которые распяли Его: «Не знают они, что делают»; не знают и теперь люди, живя, как звери, что они делают; не знают, что такое, какова должна быть жизнь человеческая «. И жаль ей было людей: жаль тех ,-кого мучили, кто страдал, и еще более жаль тех, кто причинял зло и горе другим. Все они – несчастные; всем им надо помочь. Обо всех она болела сердцем; для всех всем, чем только могла, готова была служить. Приведут новых пленных на княжий двор, – Предслава выйдет к ним, приласкает, велит напоить, накормить, детей наделит лакомством.

Дорога на чужбине, в неволе, сердечная ласка! Принесут раненых, – Предслава перевязывает, обмывает им раны; и так она все делает бережно, нежно, что больной и не крикнет.

Научилась она и лечебные снадобья готовить, стала сама собирать коренья и травы. Прослыла княжна за лекарку. Начали к ней приходить больные из города и деревень. Княжна всем помогает. Иному, по бедности его, кроме лекарства, даст еще хлеба и денег. Князь дивился дочерним затеям, но не перечил ей. Любо было ему, что Предславу везде величают ангелом Божиим, что ей везде – и в хоромах и в тюрьмах – рады, как красному солнцу. Не раз он по просьбам её давал свободу рабам и заключенным; не раз отпускал хлеб бедным из княжьих амбаров.

Пришли Предславе года. Стала она невеста. Отец богат и славен, княжна лицом и сердцем ангел, – женихи шлют сватов наперебой. Закручинилась Предслава. Как она будет вить свое гнездо, когда кругом такое бездолье? Выйдешь замуж, пойдет своя семья, значит, больных и несчастных – Божью семью – придется оставить?

Не манило ее личное счастье, а отец все чаще и чаще стал говорить о женихах. Наконец, по тогдашним обычаям, не спросясь дочери, отец и просватал ее за соседнего княжича. В отцовских хоромах идет рукобитье, веселье, пир горой, а Предслава в своем тереме в сердечной тоске молится перед иконой Спаса. Не свадьба ее страшит: слышно, княжич красив и приветлив; страшит ее мысль, что придется забыть чистые девичьи думы, отдать себя, всю свою жизнь людскому горю.

Давно уже минула полночь; начинало светать, а Предслава все на молитве. «Господи! – взывала она, – Ты, указующий путь солнцу и движущий океаном, направь и слабую рабу Твою. Укажи мне путь, где мне служить любви Твоей». Как бы в ответ из-за края земли брызнуло солнце, заиграло сквозь окна на ризе иконы, осветило лицо Предславы, а в соседнем с княжьим двором женском монастыре ударили в колокол к утрене. – Господь зовет, – сказала Предслава. Накинула на себя шаль и тайком вышла из терема. Она направилась прямо к игуменье, которая ей приходилась теткой.

– Матушка, постриги меня, – просила Предслава, припав к ногам игуменьи.

Игуменья изумилась и испугалась.

– Что с тобой, дитятко? Тебя ждет счастье, веселье, богатство; отец справляет рукобитье, а ты просишь черный клобук.

– Томит меня, матушка, давит все это богатство и счастье. Все ведь награблено, отнято, куплено кровью. Подумай, какое у нас время теперь. Как мне быть счастливою с мужем! Князья в походах и войнах. Бойся, что он убит или ранен; а вернется домой, мне будет мерещиться, что он весь в братской крови.

Вспомнила старая княгиня-игуменья свою тяжелую жизнь и горькое вдовство, не стала спорить, но и не решалась постричь: боялась гнева старого князя; послала за епископом. Епископ также отговаривал: – Юна ты, княжна Предслава. Тяжелое бремя хочешь взять на себя. Родные от тебя отрекутся, останешься одна в Божьем мире.

– Владыка, – отвечала Предслава, – не пугай юную душу, идущую к Богу, я Иго Христово благо и бремя Его легко», а одна я никогда не буду. Бог будет мне Отцом, а все сирые, несчастные, больные будут моей родней.

Покорились игуменья и епископ желанию княжны, совершили над ней монашеский постриг и нарекли ее Евфросинией.

Наутро всполошился Княжий двор. Хватились, – нет Пределавы. В тревоге князь шлет на поиски дружину; сам едет в погоню. В воротах монастыря князя встречает епископ с крестом.

– Не ищи княжну Предславу: её нет более; есть инокиня Евфросиния.

Вспылил старый князь, грозил разнести монастырь.

– И против Бога не устоишь, – сказал владыка, – дочери все равно не воротишь. Да и не след ворочать. Чай, много ты, княже, в походах нагрешил. Евфросиния будет молитвенница за тебя.

Заплакал суровый воин; поехал домой, заперся у себя. Долго горевал князь, но прошло время, горечь утихла; и он примирился: – Такова, знать, воля Божия!

Юная инокиня зажила в обители. Монастырь был известный; богомольцев приходило много. Всех встречали приветливо: 2–3 дня кормили обедом и ужином. Народ приходил, уходил; монахини пели службы, читали, занимались рукодельем. Евфросинии этого было мало. Дождавшись епископа, пала она ему в ноги и просила: – Владыка святой! Благослови меня на дело. Хочу, как Пречистая Дева, – по примеру её, – жить и трудиться при храме. Тут, в обители, много сестер и без меня. Дозволь мне служить при соборном храме. Есть там в стене келейка; я и поселюсь в ней.

Благословил епископ. Стала Евфросиния служить при храме, а в свободное время переписывала священные книги. Красиво выводила она искусною рукою букву за буквой, и работа её дорого ценилась. В бедные церкви она рассылала даром, богатые же люди платили ей много.

Евфросиния все раздавала нуждающимся. Она знала всех бедных в городе и каждый день навещала их; в одно место принесет хлеба, лекарства, в другом – обмоет, обошьет сирых детишек, в третьем – так посидит, поговорит, прочитает Евангелие, облегчить тяжелую скорбь.Приходили и к ней, в её келейку. Матери приносили детей. Евфросиния учила их грамоте; больные шли за лекарством; сирые, вдовые шли за лаской, за утешением.

Видел епископ её труды, умилялся душой и думал: «Тесно тут сестре Евфросинии. Есть у меня в сторонке от других монастырских вотчин небольшое сельцо. Отдам его труженице. Она лучше любого обработает церковную ниву».

Обрадовалась Евфросиния дару святителя, собрала свою семью – сирот, убогих и нищих – и направилась в усадьбу. Весь город дивился отъезду Евфросинии; гуськом тянулись подводы с больными и малыми ребятами, за ними плелись слепые, хромые, бездомные старики и старухи. В усадьбе всем нашлось дело: слепые плели сети и лапти; хромые точили посуду из дерева; глухие рубили дрова, старики ловили рыбу, разводили пчел; кто был покрепче, посильнее, тесали бревна, строили избы. Далеко пошла молва про Евфросиньину усадьбу. Издали приходили нищие, их никогда не гнали. Приходили и богатые, несли свою лепту. Многие вдовы и девушки оставались помогать Евфросинии. Выстроили в усадьбе новую большую церковь, вышел целый монастырь. Работа кипела; трудились, молились, славили Бога и словом и делом.

Родители Евфросинии не жалели более, что лишились Предславы.

– Бог лучше нас знает, как надо все устроить, – говорили они. – Мы все судим да рядим, как бы славу добыть, богатство умножить, счастье устроить, и ничего все не выходит; все нет покоя на душе. А дочурка, смотри-ка, все как уладила. Воистину, Божий виноградник.

(Из соч. свящ. Георгия Орлова: «Святая Русь». Изд. Сытина).