Прибавление. Кому уготованы райские обители?

    Кто суть сии, и откуду приидоша, – так вопрошал некогда евангелиста Иоанна один из старцев, виденных им во время таинственного откровения на небеси, сии кто суть, и откуду приидоша, кои окружают славный престол Агнчий, облеченные в ризы белы, и финицы в руках их? И когда Иоанн не мог узнать их в божественной славе, их осеяющей, то сам вопрошавший старец сказал ему, что то дивные мужи, запечатленные крестом и кровью. Сии суть, иже приидоша от скорби великия, и испраша ризы своя и убелиша ризы своя в крови Агнчи; сего ради суть пред престолом Божиим. Что если бы спросил кто-нибудь нас, кто те блаженные избранные, которые наследовали и наследуют Царство Иисус-Христово? Не ведав их в мире как отребье мира, может быть, отреклись бы исповедать их в славе. Господи, Ты веси, мы не вемы чело веков сих! Но вот как ответствует на это Апостол: сии суть, иже руганием и ранами искушение пряша, калением побиены быша, убийством меча умроша, проидоша в милотех и козиих кожах, лишени, скорбяще, озлоблени (Евр. 11, 36–37). Сего ради сияют яко светила в Царстве Небесном (Флп. 2, 15. Мф. 13, 43).

       Христиане, мы еще от купели призваны к наследию Царства Божия! Богатый в милости Бог, от дня избавления, в онь же знаменались мы Духом Святым, предъизбрал.нас к наследию святых во свете (Еф. 2,4;Еф. 4,30; Еф. 1, 12). Кто же из нас те благословенные избранные, которые должны возлечь некогда с Авраамом, Исааком и Иаковом в славе небесной? (Мф. 8, 11) О! Это одни только воинствующие под знамением креста Христова, одни верные до смерти крестоносцы, через всю жизнь свою носящиеязвы Господа Иисуса на теле своем (Гал. 6, 17). Так, путь креста страшен для нашего ветхого человека; но он же и неизбежен для всякого, стремящегося к почести вышняго звания о Христе Иисусе (Флп. 3, 14). Этот путь страшен, ибо тесен и болезнен; но он же и неизбежен; ибо если все наследники Небесного Царства не иначе удостоились причастия лику святых небожителей, выну предстоящих лицу Божию, как прошед сквозь очистительный огнь скорбей и страданий, то и для каждого из нас не иным путем возможно достигнуть града Бога живаго, как тем же путем креста.

Милосерд Ты, Господи, и не иматъ быти нам сие (Мф. 16, 22),– так почасту, а, может быть, уже и теперь начинает пререкать плотской наш человек, не мудрствующий, яже суть Божия, но ужасающийся и скорбящий при одной мысли о кресте. Рцы слово, вопиет он, и исцелеет (Мф. 8, 8) дух наш; реки, и, по всесильному Твоему манию, мы сядем одесную Тебя во славе Твоей (Мф. 16, 23). Но умолкни, сатано! Стать одесную Вышнего, среди светлого сонма святых Его, перейти от земли к небу без посредства лествицы крестной теперь уже ни для кого невозможно. Было блаженное время, когда без всяких подвигов и усилий человека одно благое слово благого Бога могло возвести человека на высоту полного, невозмущаемого блаженства и незаходимой славы. И рече Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию; и сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его (Быт. 1, 26), – вот чистый, невозмутимый источник блаженства первородного человека. Для него не нужно было никаких забот и трудов, чтобы наслаждаться его чистыми струями, ибо он был при нем, с ним, в нем. И для такого человека, и с такими дарами было и такое время, когда путь от земного рая к небесному был не только что безболезнен, но и весь, от начала до конца, усеян радостью и блаженством.

Теперь же царство Божие, – как вещает сам Царь его, – нудится, и нуждницы восхищают е (Мф. 11, 12); т. е. оно берется силой, и употребляющие усилие восхищают его.

И действительно, ниспадшему из небесного рая человеку сколькими скорбями и с какими подвигами подобает опять войти в него? Прежде всего, сколько его выбору представится путей ко взыскуемому им отечеству, и сколько с его стороны потребно опытности и проницательности, чтобы между множеством их не уклониться ни на десно, ни на шуе, и не совратиться на путь пространный, вводящий в пагубу, так привлекательный для его плоти и крови. И пусть это будет тот сын предызбранный, который между множеством гибельных путей скоро отличает истинную стезю спасения; но положит ли одно это конец всем его подвигам и томлениям? О! Нет, это одно только начало болезнем (Мф. 24, 8). Ему должно еще идти по тесному пути спасения – поистине тесному.

Онуслыгиати имать брани и слышания бранем. Востанет бо язык на язык, и царство на царство (Мф. 24, 6–7). Царство тьмы против царства света, царство плоти против царства духа; царство мира против царства неба.

И действительно, устремляющиеся к почести духовного звания должны и отречься от мира; сего ради гонит и ненавидит их мир. Аще бо от мира бысте были, – говорит Спаситель, – мир убо свое любил бы; якоже от мира несте, но Аз избрах вы от мира, сего ради ненавидит вас мир (Ин. 15, 19). Работая духом, они должны распять плоть со страстьми ея и похотьми; поскольку плоть похотствует на духа, дух же на плоть, и сия друг другу противятся (Гал. 5, 24 и 17), – умершвляя и попирая грех, они стремятся от тьмы к свету, от области сатаны к Богу (Деян. 26, 18). Сего ради, диавол, сатана, льстяй вселенную всю, яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити (Откр. 12, 9. 1Пет. 5, 8). Отсюда брань наша к началом, и ко властем, и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесныя (Еф. 6, 12). Враги эти, окружающие путь спасения, столь злобный неотступны, что сам великий подвижник – святой» апостол Павел трикраты молил Господа, да отступит от него, данный ему, пакостник плоти (2Кор. 12, 8); их ковы столь гибельны, что простираются до прельщения, если возможно, самых избранных (Мк. 13, 22). Напрасно после этого сыны века сего мечтают путь к Царству Божию сделать путем легким и удобным. От дня изгнания человека из рая сладости, от того времени, как вход в него загражден пламенником Херувима, и до того времени, когда более не будет времени (Откр. 10, 6), когда небо и земля будут новы (2Пет. 3, 13), – человеку, праведно изгнанному из рая, нет и не будет другого пути возвратиться к древу жизни вечной, в его небесное отечество, кроме пути креста, сильного на разорение и поражение греха, живущего в плоти нашей, и мира, питающего и греющего его своими прелестями и похотями, и миродержца века сего, непрестанно расставляющего человеку сети греховной пагубы.

И кто есть вышний Царь Небесного Царства, что есть и царство Его, чтобы можно было сделаться достойным наследником его, не прошедши наперед сквозь очистительное горнило скорбей и страданий? Бог, верховный Владыка его, есть весь свет (1Ин. 1, 8) и отец светов (Иак. 1, 4), Он естьправда вечная, святая святых (Дан. 9, 24). Царство его есть царство света, правды и святыни, в которое никак не может взойти ничто скверное (Откр. 21, 27). Кое бо общение свету ко тьме? Кое согласие Христу с велиаром (2Кор. 6, 14). Поэтому существенное, никогда и никак не изменяемое условие к наследованию этого царства света и святыни есть то, чтобы быть чисту от всякой скверны плоти и духа (Кор. 7, 1), чтобы явиться неимеющим никакой скверны, или порока, или нечто от таковых (Еф. 5, 27). Но вообразим, сколько можем, всю бесприкладную святость и славу этого непостижимого царства и, обративши беспристрастный взор на себя самих, спросим себя: так ли мы чисты, чтобы могли быть достойными наследниками этого светлого и святого града? Так ли мы очищены, чтобы могли выну предстоять престолу Царя царей (Откр. 15, 3), Которого очи тьмами тем крат светлеиший солнца суть (Сир. 23, 27), пред тем неизреченным и неприступным светом, кото- раго трепещут самые серафимы, со страхом и трепетом закрывающе лица свои? Но кто из наспохвалится, чисто имети сердце (Притч. 20, 9)? Аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас (Ин. 1, 8), – зачинаясь в беззакониях, и раждаясь во грехах (Пс. 50, 7), мы во всю жизнь нашу пием неправды, яко воды (Иов. 15, 16), во всем существе нашем являя тму единую, живый грех (Рим. 7, 17). «Виждь Господи, – взывает в покаянии один из подвижников Христовых, а с ним покаянно взываем и мы, – виждь, яко умножишася паче влас главы моея, беззакония моя. Кое убо не соделах зло? Кий грех не сотворих, кое зло не вообразих в душе моей?.. Аз бо есмь пучина греха»⁴¹². И это ли достойный наследник неба? Это ли сын святейшего Божия Царства? Не есть ли это верная жертва геенны огненной? И можно ли после этого пререкать совершенной необходимости для такого человека крестного очищения для того, чтобы мог он войти в царственную славу? Кто не видит здесь совершенной необходимости распять и умертвить в нас нашего ветхого человека с его страстьми и похотями и беззакониями? Ветхий наш человек слишком ветх для нового неба и для новой земли! Грех, как елей, разлился во всех костях наших, проник во все существо наше, и человек есть весь растление, весь пучина греха, весь плоть и кровь. Ноплоть и кровь царствия Божия наследити не могут (1Кор. 15, 50).

Кто же не видит, как здесь слагается крест христианина как орудие умерщвления ветхого человека и как необходимая болезнь рождения в нас нового сына неба, как знамение исторжения нашего из ада и введения в рай? Но если на пути к славному Царству Небесному как царству чистоты и святости совершенно необходимо очистительное врачевство креста внутреннего, то вместе как благодетельны и скорби креста внешнего, как спасительны крест и палица, которыми иногда наказует нас невидимый промысл! В видимой природе сок лозный тем более очищается и усугубляется, чем более сокрушается стебель. Так и тогда, когда греховная язва внедрилась в существо наше и растлила наши силы, мы при всей нужде очищения внутреннего, слишком не далеко простирались бы в нем, если бы неистощимый в средствах спасения нашего Бог не очищал нас и внешне, посещая нас злостраданиями, которые подобно мечу, отсекают в нас и истребляют порочные наклонности и гибельные страсти. Если бы мы вполне знали, сколько благодетелен для нас этот крест на пути внутреннего очищения, то не только никогда не малодушествовали бы под его игом, не только не уклонялись бы от его ударов, но с радостью подклоняли бы под них наши выи, подобно Давиду, опытно ведавшему всю спасительную и целебную силу креста, усердно молили Господа, чтобы Он благословил наложить нам раны на раны. Искуси мя, Господи, возопили бы мы с царепророком, и испытай мя, разжи утробы моя и сердце мое (Пс. 23, 2).

        На самом деле нет действительнее и вернее средства для уврачевания глубоких язв нашей растленной природы и для очищения нашей души от скверн греховных, кроме чистительного горнила крестного. Так, какая язва может быть заразительнее для внутренней чистоты нашей, какая скверна может быть зловреднее для души нашей, кроме скверны страстей наших? Водворяясь во удех наших, скверня все тело, и паля коло рождения нашего, каждая из них сквернит и растлевает душу, опаляяся и ее опаляя от геенны (Иак. 3, б). Но представим себе какую-либо самую сильную и более господствующую страсть, и мы увидим, что сила креста есть довольно острый меч, чтобы сокрушить и низложить ее. Что повсеместнее, сильнее и углубленнее в человечестве тройственной страсти сластолюбия, корыстолюбия и честолюбия? И мир, и все еже в мире, естьпохоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская (1Ин. 2, 16). Это дикие корни, глубоко внедрившиеся в растленную землю человечества; но острый плуг крестный силен, чтобы исторгнуть их. Влачась в глубокой тине похотей прелестных, сластолюбивый всю крепость полагает в одном чреве, – одно чрево поставляет себе Богом (Флп. 3, 19); но крест, поражая сластолюбца болезнями, заставляет его обратиться к Богу и отвергнуться от прелестных похотей. Так, непрестанно осязавший Бога во множестве благотворных чудес, Израиль, на гробах похотений, во дни изобилия и прельщения, не веровал более чудесам Его, и исчезал в суете дней своих. Но егда убиваше я Бог, тогда взыскаху Его, и обращахуся, и утреневаху к Богу; и помянута, яко Бог помощник им есть, и Бог вышний избавитель им есть (Пс. 77, 34). Беззаконная Ниневия вопль злобы своея возвысила до небес, но одно слово: еще три дня, и Ниневия превратится, и вероваша мужие ниневитстие Богови, и заповедаша пост, и облекошася во вретища от велика их даже до мала (Иона. 3, 5). Так же бывает с корыстолюбием и корыстолюбцами. Едва благословение Божие ущедряет землю корыстолюбца, упояет бразды ее, наполняет нивы, умножает богатства его, как он, забыв ущедряющую его десницу, вопиет к душе своей: душе, имаши многа блага, лежаща на лета многа: почивай, яждь, пий, веселися (Лк. 12, 19); но едва нищета касается того, что имеет корыстолюбец, тотчас падает и сокрушается на части и этот златокованный идол. А что может быть сильнее и упорнее страсти честолюбия и гордости житейской? Не ограничиваясь пределами земли, она, в буйном надмении кичливого, дерзает уподобляться Вышнему, выше звезд небесных, выше облака возносит престол свой (Пс. 14, 14); но как только касается ее крест, тотчас сокрушается и этот столп надмения и гордости богопротивной. Кто есть, – говорит фараон, – его же послушаю гласа? Не вем Господа, и Израиля не отпущу (Исх. 12, 31) Но десять жестоких казней стерли кичливую надменность его.Возстаните, взывает он после казни вождям народа, и отъидите от людей моих, и вы и сыны израилевы: идите и послужите Господу Богу вашему. Словом, нет язвы, которую бы не исцелял, нет страсти, которую бы не укрощал и не сокрушал доблестный крест, на нас возлагаемый, – тем более, крест Христов. Он, по словам Церкви, есть падших восстановление, страстей умерщвление, очистилище нечистот, обоюдоострое оружие, непобедимая победа. И какой же путь может быть вернее и необходимее к Небесному Царству, к которому не может приразиться ничто скверное и нечистое, если не очистительный путь крестный? Так, кто хочет спасен быти, да возмет крест свой (Мф. 16, 24). Но велик шаг на пути к царству славы – очиститься от всякой скверны плоти и духа, величественно и торжество креста, очищающего скверны души нашей; однако не этим еще оканчиваются все подвиги восхищающего Царство Божие, не здесь еще и предел всем победам побеждающего мир и вводящего в Царство Небесное креста Христова. Пусть очистимся мы от всех скверн греховных, пусть совлечемся ветхого человека; но, Господи, с одним сим, како внидем мы, во светлостях святых Твоих, в преукрашенный чертог Твой, мы недостойные? Небрачная одежда тотчас обличит нас, и, связанные, мы будем низвержены от Ангелов. С одним очищением от скверн греховных душа человека есть только пометенная, праздная и пустая храмина, весьма удобная для того, чтоб нечистый дух, изшедший из нее, поял с собою седмъ других духов горших себе, и возвращшеся и вшедше, жил ту (Мф. 12, 43). Нет в ней ничего нечистого, но и совершенно нет ничего хорошего. И напрасно мнит человек он, яко приимет что от Бога во Царствии Его (Иак. 1,7). Вем твоя дела, яко ни студен ecu, ни тепл. О дабы студен был ecu, или тепл. Но якоже ни студен ecu, ни тепл, ниже горящ, имам тя изблевати из уст Моих (Откр. 3, 15), – вот горький жребий такого в вечности.

Кто же благословенный наследник благословенного царства? Кто избранный сын неба? Это человек новый, созданный по Богу в правде и преподобии истины (Еф. 4, 24), облеченный во утробы щедрот, благость, милосердие, кротость, веру, воздержание, любовь (Кол. 3, 13). И вот здесь-то воссиявает вся слава и является вся сила победносного креста Христова. Ибо крест, орудие обоюдоострое на низложение прелестных страстей наших, говоря словами церкви, есть «небесная лествица святыни, степенем наставник, Христова высота и слава, Божий образ назнаменателен миру», возраститель и укоренитель всех боголюбезных добродетелей. И поистине, со времени первого зла, какое добро приобретается в мире без подвигов и усилий? Земля, чтобы дать плод, требует раздрания ее внутренностей острым плугом; зерно должно растроргнуться и совсем погибнуть, чтобы родилось растение и плод; дерево нуждается в зимнем морозе, чтобы обновиться для новой весны; благорастворение воздуха, светлость неба возможны не иначе, как при бурях и громах; драгоценности блестят только после секиры, рассекающей кремень. Подобно этому и в нравственном мире никакое предприятие в деле добродетели не увенчивается успехом иначе, как после настоятельных усилий и подвигов. Притом каждая из наших добродетелей есть плод доброго семени, насаждаемого в нас благодатию. Но такое семя возрастает только на земле доброй и очищенной от волчцев и терний. Какая же добродетель может насадиться в нашем сердце и возрасти без посредства креста? Ибо нива сердца нашего поросла столь многими и колкими терниями и волчцами, что никакое доброе семя не может на ней укорениться, дать листвие и цвет, если она не будет раздрана острым плугом крестным. В самом деле, представим себе весь ряд существеннейших добродетелей христианских; и мы ясно увидим,, что каждая из них зачинается, возрастает, укрепляется и созревает только под благотворною сению креста Христова. Что необходимее для человека веры, надежды, любви? Исполненная ими жизнь – жизньсокровенная со Христом в Боге (Кол. 3, 3) – вот одно незыблемое основание жительства в грядущем граде, емуже содетель Бог. Без веры никто не может угодити Богу (Евр. 11, 10 и 6). Но под каким небом возрастает, укрепляется и благоухает этот спасительный крин, если не под небом бурным и громоносным? Когда наиболее просиявает чудный свет веры, если не под крестом? Что сделало Авраама отцом верующих, если не великое искушение его веры в единородном, возлюбленном сыне. Так сладкая надежда есть самый верный, твердейший якорь, на который только может опираться душа, воздвизаемая напастей бурею. Она же без терпения есть только тело без души. И не нужно доказывать, как терпение необходимо для человека, непрестанно долженствующего вести брань не только к плоти и крови, но и к началом и ко властем, и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф. 6. 12). Но одна скорбь соделывает терпение; терпение же искусство; искусство же упование; упование же не посрамит (Рим. 5, 4). «Смотри, – говорит Василий Великий, – к чему скорбь приводит? К упованию, еже не посрамит. Немоществуешь? Радуйся, понеже его же любит Господь, наказует (Евр. 12, 6). Нищ еси? Веселися, яко благая с Лазарем наследиши. Ради Христова имене поношение терпиши? Блажен еси, яко сие поношение в ангельскую славу тебе обратится...» Что еще драгоценнее и спасительнее любви – единственной печати христианства? Но крепкая как смерть, жестокая как ад, любы (Песн. 8, 6), во всем величии, славе и силе блистает только в одних крестоносцах, – там, где ни смерть, ни живот, ни ангели, ни начала, ниже силы, ни настоящая, ни грядугцая не могут разлучити ее от любве Божия (Рим. 8, 35). Где во всей силе явилась самая любовь Божия, если не при кресте и на кресте Сына Божия? Тако возлюби Бог мир, – говорит Сам Христос Спаситель, – яко и Сына Своего единороднаго дал есть насмерть (Ин. 4, 15).

Сверх этого, если кто из нас молился когда-либо духом и истиною (Ин. 4, 23), тому опытно должно быть известно, сколь ходатайственная пред Богом молитва, сколь сильна она к низведению на нас всех даров благодати. Но когда и сам великий Подвигоположник – Богочеловек Иисус молился Отцу до кровавого пота (Лк. 22, 14), как не тогда, когда приближался предатель Его, или когда наступившая смертная скорбь крестная в последние минуты Его земной жизни,аки лев сокрушая кости Его (Пс. 38, 13), заставляла Его вопиять к Отцу Небесному: Боже, Боже Мой! векую Мя оставил ecu (Мф. 27, 16)? И что, если бы наш недальновидный взор, слишком малоопытный на пути внутренней жизни, мог проникнуть и объять всю победоносную силу креста, мы ясно увидели бы, что как добродетель, так и добродетельный, как праведность, так и праведный, утверждаются и вбзеиявают только во время посещений, среди тяжких крестов и страданий, что одни только сеющие слезами и кровию жнут радостию (Пс. 125, 5) семена вечной жизни; мы ясно узрели бы, что наша растленная природа в одном только горниле креста преливается в чистый образ богоподобия и много честнейша злата гибнуща, огнем же искушена, обретается в похвалу и честь, и славу в славном Царстве Христовом (1Пет. 1, 7). Итак, если крест есть не только очистилище наших греховных нечистот и страстей, но и насадитель и возраститель всех великих добродетелей христианских, то он же один есть и истинно царский путь к царской славе.

Да и какой же христианин может мечтать об ином пути от земли к небу, кроме пути крестного, ибо как можно сделаться причастником небесного наследия, не следуя стопам подвигоположника Иисуса? Аз есмъ дверь,– говорит Он о Себе, – мною аще кто внидет, спасется (Ин. 10, 9), – вот единственный путь к небесному нашему отечеству! Но, христианин, воззри на твоего Господа, и ты увидишь, есть ли для тебя иной путь к небу, кроме пути крестного? Каким путем вошел в славу Сам, имевший у Отца славу, прежде неже мир не бысть (Ин. 17, 5)? Он прошел путем самым крестным. От Вифлеема и до Голгофы тяготел над Ним крест внутренний – все бремя тяжких грехов человеческих и раздраженного небесного правосудия,– крест столь болезненный, что и было время, когда Сам Он тужил и скорбел, сокрушаемый его тяжестию, когда Сам Он молил Отца Небесного, да мимоидет от Него, аще возможно, чаша сия (Мф. 26, 39). С той же минуты рождения, и особенно с минут неизреченного подвига гефсиманского, Он страдал под тяжким бременем креста внешнего, столь тяжким, что самая земля потряслась, и самые камни распались под ним (Мф. 27, 51); столь болезненным, что самое солнце не могло взирать на него. Яко заколенный прежде сложения век Агнец (Откр. 13, 3), Христос Сын Божий должен был претерпеть ругания, биения, заушения, оплевания, страшные страсти, крест, смерть и вольное погребение, чтобы достигнуть славных обителей Отчих и быть одесную Его во славе. Не сия ли подобаше пострадати Христу, и внити во славу Свою? (Лк. 24, 26) Пусть после этого поищет кто иного пути к Небесному Царству, а христианин не может усомниться в том, что как Сам Сын Божий страданием вошел в славу Отчую, так и тот, который с Ним хочет войти в нее, должен отвергнуться себе, и взять крест свой, и по Нем идти (Мф. 16, 24), чтоХристу, пострадавшему за ны плотию, и каждый из нас должен вооружиться в ту же мысль (1Пет. 4, 1), дабы как Он, вместо предлежащия Ему радости, претерпе крест, о срамоте нерадив, ceдe одесную Бога (Евр. 12,2– 3), так и мы, аще с Ним страждем, с Ним и прославимся (2Тим. 2, 12). И подлинно, если мы обратим наш взор на все времена веры и Церкви, то увидим, что все истинные чада ее, все прославленные Богом и прославленные Церковью достигли небесного наследия не иным путем, как только путем креста и крови, что все онипришли от скорби великия, и испрали ризы своя, и убелили ризы своя в крови Агнчей (Откр. 7, 14); мы узрели бы победоносную и торжествующую на пути к Небесному Царству силу креста в смерти невинного Авеля, в злоключениях целомудренного Иосифа, в побиении исполненного веры и Духа Стефана, и во всех истинных чадах иной Церкви Христовой, которой и Сам Предтеча перешел от земли к небу, не как Илия на огненной колеснице, но крестом, как провозвеститель нового царства, всем членам которого предлежат, на всем их пути к нему, угнетения, лишения, беды, страдания и нередко и самая смерть. Теперь обратимся к нам самим и спросим себя: каким путем хотим идти мы сами? Вот перед нами путь мирских радостей и удовольствий – путь пространный и привлекательный для нашей плоти и крови; вот и путь Христов – путь тесный и скорбный. Который же путь будет путем нашим? Кто из нас хочет себе погибели и погибели вечной? Итак, если мы умеем помышлять о настоящем, как о преходящем, а о грядущем, как о пребывающем, если умеем отделять хижину дольнюю от града горнего, странствование от жительства, тьму от света, жизнь от смерти, спасение от гибели, то, устранившись широкого пути пагубы, пойдем по тесному пути Христову! Я ко пространная врата и широкий путь вводяй в пагубу; а узкая врата и тесный путь, вводяй в живот вечный (Мф. 7, 13–14). На нем только – на этом тесном и скорбном пути – услышим всерадостный призыв подвигоположника Иисуса, которым оглашает нас Святая Церковь во гробе и могиле. «В путь узкий хождшии прискорбный, вопиет она там и тогда к нам, в путь узкий хождшии прискорбный, и ecu в житии крест, яко ярем вземшии, и Мне последовавший верою, приидите, насладитеся, ихже уготовах вам, почестей и венцев небесных⁴¹³.