X. Последние дни жизни игуменьи Антонии, кончина ее и погребение
Матушка Антония с детства была сложения слабого и провела всю свою долгую жизнь в постоянных, иногда весьма сильных недомоганиях. Припомним о случившемся с нею еще в пансионе обмороке, затем о той продолжительной нервной болезни ее, которая предшествовала ее поступлению в монастырь. Владыке-митрополиту Филарету она писала о часто посещавших ее головных болях; близкие к ней лица говорят еще, что она во всю свою жизнь часто страдала кровохарканием. Малокровная, слабосильная и весьма расположенная к заболеваниям, в особенности простудным, игуменья Антония могла прожить до 76 с лишком лет и прожить – как при постоянных трудах, бдениях и пощениях – только при особо великой силе своего духа и глубокой вере в Бога. Как человек образованный и свободный от предрассудков, она не отказывалась от медицинской помощи, но как истинная христианка, согласно наставлению Иисуса сына Сирахова (27:1–3), смотрела на эту помощь не как на человеческую, но как на Божию, только оказываемую через посредство людей. Поэтому она при всякого рода заболеваниях медицинскую помощь всегда предваряла горячей молитвой. В продолжение почти 20 лет врачом матушки, глубоко уважавшим ее, был, ныне уже покойный, главный доктор Московской Мариинской больницы Герасим Афанасьевич Севастийский, родная сестра которого при матушке поступила в Алексеевский монастырь и доселе состоит в числе сестер этой обители. Искусный врач, хорошо притом изучивший организм матушки, Герасим Афанасьевич много помогал матушке при ее почти постоянных недомоганиях. Когда матушка была уже в преклонном семидесятилетнем возрасте, именно в 1891 и 1894 годах, она перенесла два сильных воспаления легких. Особенно было тяжело ее положение при повторном воспалении, так что Севастийский опасался за ее жизнь, не надеясь побороть медицинскими средствами злой недуг. Но Господу Богу еще не было угодно призвать тогда матушку в свои обители, и ей, по горячим молитвам ее, было ниспослано исцеление. Матушка Антония имела особенно большую веру в целебную силу, ниспосылаемую на болящих Божиею Матерью чрез ее святую икону, находящуюся в Алексеевском монастыре и известную под именем «Целительницы». Перед этой иконой преимущественно и имела она обыкновение молиться при посещавших ее недугах. Так и во время болезни 1894 года она велела принести себе в келью эту икону, выслушала молебен перед ней, помазалась маслом из лампады перед этой иконой и оставила ее у себя в спальне на ночь. В эту ночь она заснула крепким сном, появился у ней пот и началось выздоровление.
Более, чем за год до своей смерти, матушка Антония стала чувствовать себя очень плохо, аппетита у нее почти не стало, и телесные силы падали все более и более. После смерти доктора Севастийского она стала обращаться за медицинскою помощью к главному врачу Московской Басманной больницы, тоже уже ныне покойному, Петру Никитичу Федорову. Он и ранее был знаком матушке, именно с того времени, как похоронил на кладбище Алексеевского монастыря свою жену и, как большинство знакомых матушки, был в числе ее почитателей. Матушка уважала Петра Никитича, как человека, и ценила его, как искусного врача, но в последний год своей жизни хотя и прибегала к его врачебной помощи, но предписаний его относительно изменения образа, жизни не исполняла и часто лекарств, назначавшихся им, не принимала, несмотря на старанья окружавших расположить ее к тому. Она, очевидно, уже понимала, что близок конец ее жизни и что ее немощей уже не в силах побороть медицина. Молитва и непрестанное богомыслие – вот два духовных упражнения, который она только и считала в то время необходимыми для себя не столько в целях исцеления от своих немощей, сколько в целях приготовления к переходу в будущую жизнь. И безропотно предавая себя воле Божией, она в это время молилась весьма часто и так углублялась в молитву, что когда входила к ней келейная монахиня по какому-либо делу, она часто не замечала ее прихода. «Матушка, благословите», скажет келейная; но она не слышит; приходилось повторять обращение. Когда же, наконец, матушка у слышит, встрепенется и скажет: «Как ты меня всегда пугаешь. Зачем вы мне всегда мешаете; я одно только утешение нахожу в молитве». Несмотря на сильный упадок сил, матушка все-таки исполняла свои настоятельские обязанности, делала нужные распоряжения, принимала по монастырским делам посетителей. В половине сентября 1897 года у ней опять сделалось воспаление легких; хотя оно вскоре и разрешилось благополучно, но настолько ослабило ее, что она уже почти не могла вставать с постели
Во время предсмертной болезни матушки ухаживала за нею казначее Паисия, ныне игуменья Московского Алексеевского монастыря, келейная монахиня Серафима, и доныне здравствующая в Алексеевском монастыре, и келейная послушница Александра Ивановна, в настоящее время монахиня Никитского монастыря Агнеса. Эти три лица, жившие вместе с матушкой в настоятельских кельях, пользовались ее материнскою любовью и с своей стороны отвечали на ее любовь полною детскою преданностью. Приехала на это время из Полтавы и горячо любившая свою тетушку племянница ее Мария Константиновна Прохорова, многоизвестная своею попечительностию о всех страждущих. Часто посещала во время болезни матушку и бывшая ее послушница Таисия, ныне игуменья Московского Зачатиевского монастыря Валентина. Тяжелая болезнь игуменьи Антонии вызвала сильную тревогу среди всего многочисленного круга его почитателей. Много было желающих повидаться в последний раз с матушкой, проститься с ней, чтобы навсегда запечатлеть в своей памяти ее светлый привлекательный образ. Еще более было жаждавших получить хотя какие-либо сведения о состоянии ее здоровья, изустные или письменные, от окружавших ее. Но, конечно, матушка, находясь в трудной болезни и вполне проникнутая особым не от мира сего настроением, тяготилась всякими посещениями и потому не много было таких счастливцев, которые имели утешение повидать ее в это время. Окружавшие же матушку лица так были в это время утомлены и так печально настроены, что и они не имели возможности удовлетворять желания всех стремившихся знать хотя что-либо о состоянии матушкина здоровья.
25 сентября было совершено над матушкой Антонией таинство елеосвящения. По христианскому обычаю, приглашены были к участию в молитвах за болящую все сестры Алексеевского монастыря. Но, конечно, поместиться всем в кельях матушки возможности не было; но уже все подходили к матушке прощаться по окончании совершения таинства. «Простите меня, матери и сестры, – говорила матушка подходившим, – может быть, я когда по неведению кого-либо чем и обидела; по своей обязанности я должна была обходиться с вами строго, когда бы и не хотела этого; помолитесь обо мне». Сестры с плачем припадали к ручке матушки и уходили, едва сдерживая рыдания
Сильные душевные волнения, вызванные в матушке соборованием ее и прощанием со своими детками-сестрами вверенной ей обители так ослабили ее, что она в продолжение нескольких дней после того очень плохо чувствовала себя, нередко впадая даже в забытье. Когда она находилась в таком тяжелом состоянии, именно дня через два после совершения над нею таинства елеосвящения, ее посетил покойный святитель Московский митрополит Сергий, чем и доставил ей великое утешение. Хотя матушку никто и не предупреждал об его приезде, но она вдруг совершенно неожиданно для окружавших ее – числа 27 или 28, в 2 часа дня, поднимается в постели и говорит монахине Серафиме: «Подайте мне ряску хорошую, апостольник и крест». – «Куда вы, матушка, одеваетесь?» спрашивает та. – «Ко Владыке», отвечает она. Мать Серафима одела матушку, посадила в кресло и позвала казначею Паисию и послушницу Александру Ивановну. Те приходят и также с удивлением спрашивают: «Куда это вы, матушка, собрались?» – «Ко Владыке», опять ответила она. А казначея Паисия и говорит: «Может быть, он и сам сюда приедет». – «Да, он приедет, приедет», сказала матушка: «ведите меня в кабинет». Провели матушку в кабинет, а оттуда в гостиную и залу. От такого движения матушка сильно устала; возвратись назад, она легла в постель и крепко уснула. Во время ее сна и приехал Владыка-митрополит, которому пришлось несколько времени ожидать ее пробуждения. Когда матушка проснулась, и ей сказали, что Владыка приехал, она, уже не помня о том, что сама ожидала его, сначала как будто не могла понять, в чем дело, а потом живо спросила: «Где он», но уже подняться с постели не имела силы. Владыка подошел к ее кровати и вступил с нею в беседу. Прощаясь с матушкой, Владыка, глубоко растроганный, сказал ей: «Простите, матушка, меня; может быть, я когда и обидел вас каким-либо словом; если будете иметь дерзновение ко Господу, когда Он призовет вас к Себе, то прошу вас, помолитесь обо мне». «Меня, святый Владыко, простите, – отвечала матушка; я прошу ваших молитв: ваши молитвы не земные, а небесные». – «Вы очень много мне приписываете, матушка», сказал святитель. – «Нет, Владыка, – ответила она, – это так и есть».
В последующие последние дни своей жизни матушка хотя слабела все более и более, но большую часть времени проводила в памяти. В ночь на 1 октября с ней был сильный обморок – она вытянулась и похолодела; думали, что уже душа оставила ее тело. Так продолжалось часа три, а потом она опять пришла в себя. Последние ночи она проводила без сна. Попросит мать Серафиму или сестру Александру поддержать ее и так, сидя, читает про себя чуть слышно на память акафисты Божией Матери и Архистратигу Михаилу или псалом «Помилуй мя Боже». Ухаживающие за ней скажут ей: «Матушка, лягте, а то устанете», а она отвечает: «Это я для вас, а вы слушайте и внимайте». В течение последней недели матушка каждодневно причащалась Святых Таин, для чего приходил в келью с обеденными дарами очередной монастырский священник. Время предсмертной болезни матушки было тяжелым временем для преданных ей всей душой монахинь – Паисии, Серафимы и Александры. Глубоко скорбели они при виде лежавшей на смертном одре своей неоцененной матушки, так что не всегда они, и находясь у ней на глазах, могли удержаться от слез. Понимая их скорбь, матушка спросит: «Вам жаль меня?, – Да, очень жаль», отвечают те и плачут. А она скажет: «А вы будьте кротки и смиренны, и вам будет хорошо и без меня, а я буду за вас молиться». Подробные распоряжения о своей смерти матушка сделала заранее, препоручивши исполнение своей воли казначее Паисии. В субботу, 4-го октября, в 5 часов утра, матушка позвала к себе казначею Паисию и обратилась к ней с такими словами: «Благодарю вас за всю вашу службу мне. Потрудитесь для меня в последний раз, исполните все, о чем я вас просила» (разумелись распоряжения посмертные). – «Все исполню, матушка», ответила та: «сочту это для себя священным долгом». «Благодарю вас», сказала матушка и, попросивши мать Паисию нагнуться к ней, обняла ее и поцеловала. В 12 часов этого дня матушка Антония в последний раз приобщалась Святых Христовых Таин. С 2-х часов дня матушка впала в забытье, и прибывший доктор П. Н. Федоров сказал окружавшим ее: «Скоро конец, началась предсмертная агония». Но слабый организм матушки все еще продолжал борьбу со смертью, и она предала дух свой Господу только утром 5-го октября, в воскресенье, в половине шестого часа, когда монастырский колокол уже приглашал к церковной молитве.
После ранней литургии была совершена первая панихида по почившей монастырским духовенством. Затем тело усопшей было положено в дубовый с украшением гроб и вынесено в залу ее келий. В этот же день после вечерни гроб, при печальном трезвоне колоколов, собором духовенства, во главе с благочинным монастырей архимандритом Митрофаном, был перенесен в соборный монастырский храм. Лишь только разнеслась по Москве весть о кончине матушки, как со всех концов Белокаменной начали стекаться в монастырь знакомые и друзья почившей для поклонения ее телу. Панихиды совершались почти непрерывно, до вечерни воскресенья в кельях, а затем в храме. Особенно много – именно более двадцати панихид – было совершено в понедельник. Для служения панихид приезжали: оба московских викария – Нестор и Тихон, архимандриты всех московских монастырей и многие настоятели приходских церквей; приезжали монахи-афонцы, горячие почитатели матушки; перебывали настоятельницы-игуменьи всех московских монастырей, а игуменья Страстного монастыря Неофита, в котором почившая игуменья Антония была почти 10 лет настоятельницей, приезжала служить панихиду с своим монастырским хором. И день и ночь храм был открыт, и масса народу приходила поклониться праху почившей.
Отпевание и погребение тела было совершено 7-го октября, во вторник. К этому времени прибыли многие из иногородних почитателей игуменьи Антонии, преимущественно из монашествующих, для отдания последнего печального долга уважаемой и любимой матушке. Заупокойную литургию, начавшуюся в десятом часу утра, совершал преосвященный Нестор, епископ Дмитровский, с ректором Московской духовной академии архимандритом Лаврентием, ныне епископом Тульским, наместником Сергиевой Лавры архимандритом Павлом, Знаменским архимандритом Митрофаном, игуменом Гефсиманского скита Даниилом, председателем совета Филаретовского училища протоиереем И. Ф. Касицыным и местным духовенством. При окончании литургии священником Алексеевского монастыря А. И. Грузовым была произнесена проповедь. В 12 часу дня началось отпевание, которое совершал Высокопреосвященнейший митрополит Московский Сергий с обоими викариями, преосвященными Нестором и Тихоном, ректором Духовной академии архимандритом Лаврентием, архимандритами: Павлом, Митрофаном, Дмитрием, Власием, игуменом Даниилом, отцами протоиереями И. Ф. Касицыным, Е. П. Смирновым, В. Ф. Рудневым, Ф. А. Нечаевым и двенадцатью иеромонахами и священниками. Громадные толпы народа переполняли во время богослужения храм и монастырское кладбище. Среди них находились настоятельницы Московских монастырей и масса почитателей усопшей. Глубоко-трогательно было умилительное пение хора монашествующих, в печальных звуках которого ясно слышны были слезы детей о потере любимой их матери; и остальные сестры Алексеевской обители усердно молились со слезами на глазах об упокоении своей матери-настоятельницы, едва удерживаясь от рыданий. Но не одни только сестры Алексеевского монастыря оплакивали потерю матушки игуменьи. Сам Владыка митрополит Сергий читал прерывающимся от слез голосом евангелие, а разрешительную молитву мог с трудом докончить. Едва удерживалось от слез и все окружавшее гроб духовенство, которое так хорошо помнило сердечное, полное любви отношение к ним почившей. Плакало и большинство присутствовавших в храме, среди которых было так много таких лиц, которые пользовались не только дорого ценимым ими вниманием матушки, но и различного рода помощью, тайно оказываемою ею. В половине второго часа дня гроб был закрыт и вынесен из храма в западные двери. На Красносельской улице перед святыми вратами обители была совершена лития, а затем гроб понесли к могиле, приготовленной у южных дверей соборного храма, возле алтаря Симеоновского придела. Многочисленное духовенство шло впереди гроба, которому предшествовал настоятельский жезл, несенный одною из старших сестер Алексеевского монастыря. Преосвященный Тихон совершил краткую литию, гроб опустили в склеп, заложили камнями и засыпали землей. На могильном холме был водружен крест. Печальный обряд закончился в начале третьего часа дня.