Часть III. От религии полумесяца к религии Креста

Бытует мнение, согласно которому ислам считается «необращаемой» религией, однако оно верно лишь отчасти. Менее распространенное мнение о безуспешности христианской миссии среди мусульманских народов не вполне соответствует действительности и происходит, как представляется, прежде всего из-за незнания миссионерских трудов Православия на этой ниве, в то время как сравнительно хорошо известны подвиги православных миссионеров в других местах – на Аляске, в Японии, Китае, Африке, Сибири.

Богатая и важная тема истории православной миссии среди мусульман еще ждет достойного исследователя. Здесь же, не имея возможности охватить ее полностью, мы постараемся осветить лишь одну небольшую сторону этого процесса, рассмотрев некоторые особенно значимые примеры переходов из ислама в христианство в период «Византийской реконкисты», когда империя стала переживать некоторый подъем и военные успехи начали споспешествовать православным полководцам.

В конце IX – начале X века в арабской Испании в христианство обратился местный князь Омар ибн Хафсун и вместе со своими сыновьями господствовал почти полвека в горных долинах, сидя в своем замке Бобастро.¹⁷⁴

В то же время переходит из ислама в Православие курдский князь Ибн-ад-Даххак, владевший крепостью ал-Джафари. Об этом сообщает Ибн ал-Асир. Под 928 годом он пишет: «И встретился с ними один человек, по имени Ибн-ад-Даххак, который был одним из начальников курдов; и была у него крепость, называемая ал-Джафари; он отрекся от ислама, отправился к греческому царю, который подарил ему участок земли и приказал ему вернуться в его крепость. И встретили его мусульмане, сразились с ним, взяли его в плен и убили всех, кто с ним был».¹⁷⁵

Тот же Ибн ал-Асир, описывая поход греков 933 года, упоминает об арабском военачальнике, перешедшем из ислама: «И с ними был Буней-ибн-Нефис, приближенный ал-Муктадира, обратившийся в христианство и бывший заодно с греками».¹⁷⁶

Яхья Антиохийский в повествовании о событиях 970-х годов пишет: «И находился при Склире принявший христианство шейх, патриций, по имени Убейд-аллах, из жителей Малатии. И сделал он его магистром и послал в Антиохию… василиском [правителем] над нею».¹⁷⁷

Наиболее ярким примером такого рода является, безусловно, событие 935 года, когда целое арабское бедуинское племя бану-Хабиб «в числе 12 000 всадников в полном вооружении, с семьями, клиентами (людьми, не входящими в племя, но находящимися под его покровительством, – Ю. М.) и рабами перешло к грекам, приняло христианство и стало сражаться против своих прежних единоверцев».¹⁷⁸ Единовременно обратились более 60 000 человек. Масуди под 944 годом упоминает о «12 000 всадников из новообращенных христиан с копьями наподобие арабских»,¹⁷⁹ посланных в составе греческого войска на помощь осажденному турками Валендеру. «И когда четыре царя (турка. – Ю. М.) узнали, что пришли новообращенные и греки, то они послали в свою страну и собрали находившихся среди них мусульманских купцов, которые приходят в их страну из области хазар… алан и других (народов)… И когда армии выстроились и новообращенные выступили впереди греков, вышли к ним находившиеся впереди турок купцы и призывали их к принятию религии ислама, (говоря) что если они передадутся туркам, то они выведут их из их страны в землю ислама. И те отказались от этого».¹⁸⁰ Арабский историк XIII века Ибн Зафир пишет, что бану-Хабиб остаются христианами и в его дни: «И бежали бени-Хабиб¹⁸¹ после (смерти) Абу-Табита в страны греков и стали христианами – по сие время».¹⁸²

Уже цитировавшийся нами Ибн ал-Асир так описывает христианизацию Малатии, завершившую поход 934 года: «В этом же году выступил доместик… во главе 50 000 греков и подошел к Малатии и осаждал ее долгое время. И погибла большая часть жителей ее от голода. И разбил он две палатки, на одной из которых был крест, и сказал: „Кто хочет принять христианство, пусть направится к палатке с крестом, для того чтобы ему были возвращены его семья и его имущество. А кто желает остаться мусульманином, пусть направится к другой палатке, и ему будет дарована жизнь и он будет доставлен в безопасное место“. И направилась большая часть мусульман к палатке с крестом из любви к семьям своим и имуществу. А с остальными он отправил одного патриция, который должен был доставить их туда, где они могли считать себя в безопасности».¹⁸³ Этот пример является исключительным; в других случаях при взятии мусульманских городов таких условий для сдающегося населения не ставилось.

В качестве примера можно вспомнить, как после возвращения в X веке Антиохии в состав Византийской империи в течение нескольких лет практически все местное арабо-мусульманское население добровольно перешло в Православие, включая представителей арабской знати.¹⁸⁴

Совершенно иного рода историю приводит Ибн Адари: «В 325 году (19 ноября 936–7 ноября 937 года) назначил Абул-Касим-ибн-Убейд-Аллах-аш-Ши́и начальником в Сицилию Халид-ибн-Исхака; и этот делал там то, чего не делал ни один из мусульман ни до него, ни после: он губил их (жителей Сицилии) убийством и голодом, так что они бежали в страну греков, и очень многие из них приняли христианство. И оставался он в Сицилии четыре года».¹⁸⁵

Стоит вспомнить, что с конца VIII века в Константинополе действовала мечеть, в которой, как явствует из писем святого патриарха Николая Мистика, пленные арабы даже в самые победоносные для империи дни могли молиться без какого бы то ни было принуждения их к принятию христианства.¹⁸⁶ Помимо пленных арабов, по свидетельству ат-Табари, уже в конце IX века на территории Византии проживало немало свободных подданных императора, исповедовавших ислам. То есть прибывавшие в империю арабы не подвергались насильственной христианизации; тем не менее, как свидетельствуют источники, в большинстве своем они все же принимали христианство.

В рассматриваемый период процесс перехода арабов в христианство становится столь заметным, что находит отражение в складывающейся в то же время повести о народном герое Дигенисе Акрите, отец которого – принявший христианство эмир. Обратившиеся из ислама арабы подчас начинают играть значительную роль при дворе императоров. Один из них, например, предотвратил дворцовый переворот, раскрыв заговор против Романа II.

Вместе с тем привлекает внимание тот факт, что ни в одном из этих примеров не известно не только имени миссионера или проповедника, результатом деятельности которого явился тот или иной случай обращения, но и не упоминается вообще ни о каких целенаправленных действиях подобного рода со стороны Греческой Церкви. Напрашивается мысль о том, что в целом процесс перехода из ислама в христианство в IX-X веках, затронувший в рамках упомянутого периода, по приблизительным подсчетам, до 100 тысяч человек, происходил не за счет миссионерских усилий Церкви Византии, а за счет, с одной стороны, культурного и политического превосходства и военных успехов греков, а с другой стороны – благодаря промыслительному действию единого милостивого Бога, ищущего спасения для каждого грешника, каждого заблудшего.

Да не будет ми когда лгати на святаго.

Святитель Димитрий Ростовский

Да не будет ми когда лгати на святаго.

Некогда еще Писание Ветхого Завета предвещало: Вот, видение грозное, и лице его от востока. Выступят порождения драконов Аравийских на многих колесницах и с быстротою ветра понесутся по земле, так что наведут страх и трепет на всех, которые услышат о них (3Езд. 15, 28–29). Много веков спустя это пророчество исполнилось. Один из лжепророков, пришествие в мир коих предрекал Господь, прельстил многих (ср.: Мф. 24, 11), возвестив в Аравии новое учение. Учение это получило название ислам – производное от арабского слова «мир» (салам), и множество подстегиваемых сим учением драконов аравийских понеслось по земле и в беспощадных войнах вскоре захватило огромные территории. Эта «религия мира» со временем распространилась, и приверженцы ее не устают вести непрерывные войны даже до сего дня, подпадая тем самым под запечатленное Самим Господом определение лжи, говоря: «миру мир!» а мира нет (Иер. 8, 11).

Но Бог, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию (2Пет. 3, 9), и на этой ниве собрал для Себя достойную жатву. Есть сведения, что уже один из ранних сподвижников самого основателя ислама – Мухаммеда, Убайдаллах ибн Джахиз, переселившийся во время «первой хиджры» в Эфиопию, уверовал там во Христа и принял святое Крещение. Он был первым, но далеко не последним мусульманином, кто обратился к свету истины.¹⁸⁷ Некоторые из последовавших его примеру принесли столь великий духовный плод, что были причислены Вселенской Церковью к лику святых. О них и пойдет речь.

Предложенные здесь рассказы не являются собственно житиями святых, это скорее размышления о внутреннем облике этих подвижников, составленные на основе житий. Они сопровождены некоторыми комментариями исторического и исламоведческого характера, а также сведениями из жизни современных людей, обратившихся из ислама ко Христу. Эти сведения, как представляется, в некоторых местах помогают лучше понять, что в тот или иной момент переживали, чем руководствовались наши святые. От этого нам подчас яснее и полнее открывается все величие их подвига.

Бытует мнение, согласно которому ислам считается «необращаемой» религией. Однако оно верно лишь отчасти. Было бы более точным охарактеризовать ислам как «труднообращаемую» религию. Мусульмане действительно труднообращаемы, как и приверженцы иных эксклюзивных монотеистических религий, таких, как христианство и иудаизм. Тем не менее распространенное мнение о малочисленности христианской миссии среди мусульманских народов не вполне соответствует действительности.

Богатая и важная тема истории православной миссии среди мусульман также еще ждет достойного исследователя. Здесь же автор, не имея возможности охватить ее полностью, делает попытку осветить хотя бы несколько граней данного процесса, которые позволили бы составить целостное и более соответствующее действительности представление об этой малоизвестной стороне проповеди вселенского Православия.

Из истории миссии Константинопольской Православной Церкви можно узнать, как после возвращения в X веке Антиохии в состав Византийской империи практически все местное арабо-мусульманское население в течение нескольких лет добровольно, включая представителей арабской знати, перешло в Православие.¹⁸⁸ То же происходило и в возвращенных примерно тогда же округе Лаодикея и городе Мелитена.¹⁸⁹ Но наиболее ярким является, безусловно, событие 935 года, когда целое арабское бедуинское племя бану-Хабиб «в числе 12 000 всадников в полном вооружении, с семьями, клиентами (людьми, не входящими в племя, но находящимися под его покровительством. – Ю. М.) и рабами перешло к грекам, приняло христианство и стало сражаться против своих прежних единоверцев».¹⁹⁰ Арабский историк XIII века Ибн Зафир пишет, что бану-Хабиб остаются христианами «по сие время». В целом в IX-X веках из ислама в христианство обратились до 100 тысяч человек.

Для Русской Церкви миссия среди мусульман традиционно Святитель Михаил Киевский (X век) посылал монаха Марка проповедовать Христа булгарам-мусульманам, в результате чего приняли Крещение четыре князя булгарских. Святитель Петр Московский (XIII век) вступал в публичные диспуты с мусульманскими проповедниками и одерживал в них победу. Святитель Макарий Московский (XVI век) крестил последнего хана Казани – Едигера-Мухаммеда – и пекся о проповеди Православия среди татар. В результате более чем четырехсотлетней миссионерской деятельности Русской Православной Церкви среди татар образовалась новая этноконфессиональная группа – кряшены, состоящая из православных татар. По переписи 1926 года кряшен было около 200 тысяч.¹⁹¹ В настоящее время на территории России их проживает порядка 320 тысяч.

Другой современный тюркский народ, обратившийся из ислама, – гагаузы, общая численность на сегодняшний день 220 тысяч человек, преимущественно проживают в Молдавии, где с 1994 года имеют автономию – Гагаузери.

Гагаузы происходят от тюркоязычных кочевников (огузов, печенегов, половцев), принявших ислам еще в IX веке. Перешли они в христианство в XIII веке. На дохристианское исламское прошлое гагаузов указывают арабские слова и мусульманские термины, встречающиеся в их обиходе. В русско-турецких войнах конца XVIII – начала XIX века гагаузы выступали на стороне России. Тогда же они в большинстве своем переселились в опустевшие степи Южной Бессарабии.

Не менее плодотворной была миссия среди народов Кавказа. Во второй половине XVI века обратившийся из ислама и ставший христианским миссионером Аллах-Верди из Цахура вернул в Православие целое племя грузин-ингилов.¹⁹²

В самом начале XIX века стараниями православных миссионеров было обращено в христианство свыше 47 тысяч осетин¹⁹³ – большая часть народа. К 1823 году обращены были почти все осетины.¹⁹⁴ Значительное количество абхазов также возвратилось в Православие.

В августе 1759 года знатный кабардинец Кургоко Кончокин вместе с семьей принял святое Крещение, был наречен Андреем Ивановым и обратился к кизлярскому коменданту с просьбой «отвести ему место для поселения между урочищами Моздок и Мекенем».¹⁹⁵ В 1762 году он был удостоен звания подполковника и наименован князем Черкасским-Кончокиным. Им был основан нынешний город Моздок, и многие из заселявших его кабардинцев добровольно переходили в Православие.

В настоящее время их потомки составляют около 2500 человек – примерно половину этнической группы моздокских кабардинцев.¹⁹⁶ Частные случаи обращений знаменитых людей имелись практически во всех народах Кавказа.

Историю же тайной миссии христианства на территориях, подчиненных мусульманам, проследить крайне сложно, если вообще возможно, однако существование в настоящее время около 10–12 миллионов христиан-арабов¹⁹⁷ (при общей численности арабов порядка 100 миллионов), из которых лишь немногие являются потомками арабских племен, принявших христианство в доисламскую эпоху, приоткрывает нам масштабы и успехи этой миссии, каждый шаг которой был связан со смертельным риском как для обращающих, так и для обращаемых. Впрочем, можно и здесь привести несколько ярких примеров.

Так, святой Феодор Эдесский в середине IX века обратил в Православие «сарацинского царя» Муавида, одного из трех сыновей халифа Мутаваккиля (847–861), правителя Сирии, и крестил его с именем Иоанн.¹⁹⁸ В конце IX – начале X века в арабской Испании обратившийся в христианство князь Омар ибн Хафсун вместе со своими сыновьями господствовал почти полвека над горными долинами, сидя в своем замке Бобастро.¹⁹⁹ В то же время переходит из ислама в Православие курдский князь Ибн-ад-Даххак, владевший крепостью ал-Джа́фари.²⁰⁰ О мусульманском богослове Абдаллах ибн Куллаибе (ум. 955) современники утверждали, что он тайно обратился в христианство.²⁰¹ Но куда более интересным является тот факт, что в XV веке в самом Багдаде и некоторых переднеазиатских областях правила турецкая династия Кара-Коюнлу, которую египетские мусульманские историки прямо обвиняли в отступничестве от ислама и принятии христианства.²⁰²

В немногих примерах средневековых государств, в которых равно покровительствуемы (или во всяком случае терпимы) были и христианство, и ислам (Хазарский каганат IX-X веков, государство каракитаев XII века²⁰³), христианство получало более широкое распространение в сравнении с исламом.

Безусловно, в ходе истории ряд христианских народов полностью либо почти полностью обратился в ислам. Это факт. И в наши дни в Африке случается, что целые племена переходят из христианства (хотя и не православного) в ислам.²⁰⁴ Причины этого – тема для отдельной работы, но следует иметь в виду, что всегда существовал и обратный процесс, который продолжается до сих пор. Достаточно вспомнить пример Православной Церкви самой крупной мусульманской страны мира – Индонезии, где православная община возникла в конце 1980-х годов миссионерскими трудами всего лишь одного человека, архимандрита Даниила (Баянтаро), и увеличилась за десять лет с 1 до 2500 человек.²⁰⁵ Кроме Индонезии, успешная православная миссия идет в наши дни в исламизированных районах Болгарии и в Албании. В Алжире насчитывается порядка 43 000 тайных христиан. В Турции, по сведениям греческого правительства, – до полумиллиона. Во многих мусульманских странах насчитываются тысячи тайных христиан.

В Русской Православной Церкви в настоящее время проходят пастырское служение казахи, татары, чеченцы, ингуши, табасаранцы, индонезийцы и другие, из них многие реально обратились в Православие из ислама. Что же касается мирян, то на канонической территории нашей Церкви проживают до нескольких тысяч человек, обратившихся в последние годы в Православие из традиционно мусульманских народов. По всему миру в наши дни происходит множество обращений в Православие из ислама. Достаточно привести лишь несколько наиболее ярких примеров.

Так, приняла святое Крещение казахский кинорежиссер Эльза Дильмухамедова; перешел в Православие один из потомков самого Мухаммеда, сын высокопоставленного иракского офицера и внук имама, Халид Абд Аль-Рахман, крестившийся с именем Афанасиос; обратился в христианство имам Ак-Бекет, казахский богослов, автор книги «Новое послание Аллаха миру». Покаялся и уверовал во Христа исламский террорист Насыпкали Хасанов, крестившийся с именем Феодор. После Крещения он совершил подвиг покаяния: пришел в милицию, все рассказал о своих убийствах и сейчас отбывает наказание по приговору – 10 лет общего режима. Приняла Православие правнучка легендарного имама Шамиля – Назима Ханафи Мухаммед, получившая в Крещении имя Мария.

Таким образом, выбор человеком религии не может быть жестко увязанным с его этнической или культурной принадлежностью. Образ Божий, сокрытый в каждом человеке, несет дар свободы, который никому не под силу отнять. О том, как воспользовались своей свободой или что делали для ее обретения люди разных времен, национальностей, социального положения, и пойдет далее речь.

Закат XVIII века. Османская империя. Провинциальный город Ипсихометопон. В одной бедной турецкой мусульманской семье родился младший сын – будущий святой Константин.

Автор жития скорее всего осознанно не сохранил для нас его мусульманского имени, тем самым, очевидно, желая подчеркнуть, что он целиком и полностью стал христианином. Думается, в таком вдохновении автора жития присутствовала и воля самого святого.

Детство будущего мученика выдалось несладким: тяжелая болезнь в отрочестве, развод родителей, второй брак матери, жестокий отчим, второй развод, бедность, многократные смены места жительства… Возможно, личные страдания и подготовили в его сердце почву к восприятию слова о Кресте.

Один бывший гамбийский мусульманин, ныне здравствующий, писал в своих воспоминаниях, что его привели к христианству именно размышления о смысле страданий, которыми до сих пор полна жизнь рядовых африканцев и столь же была полна и его собственная. Не имея знакомых христиан, этот человек пришел ко Христу, размышляя только над тем, что отрицается Кораном в христианском учении: что Иисус, называемый христианами Сыном Божиим, был распят. Такие размышления подвели этого мусульманина к тому, что «необходимость крестных мук казалась убедительной и истинной в свете нашей реальной жизни».²⁰⁷

После многократных переездов оказавшись в Смирне, святой Константин работал при базаре разносчиком зелени и плодов, и ему часто приходилось посещать митрополичий дом. Там он и познакомился с христианами и христианством. У него появились друзья среди них, в общении с которыми он понемногу изучил греческий язык.

Однажды, будучи в очередной раз в митрополичьем доме, Константин попросил знакомого священника прочитать ему что-нибудь из христианских книг. Тот исполнил его просьбу. Слова Писания произвели на него необычайное впечатление, и это стало скорее всего не первым, но уже последним толчком к принятию решения стать христианином.

Нам, людям, несмотря на десятилетия атеизма, все же выросшим в окружении христианской культуры и с детства впитавшим в себя христианские понятия и категории через сам язык, архитектуру, литературу, живопись, историю, часто бывает уже затруднительно в адекватной мере ощутить всю колоссальную мощь евангельского текста, услышать Благую Весть так, как ее слышали первые слушатели и как ее услышал святой Константин.

Первый полный перевод Нового Завета на арабский язык был издан лишь в 1860 году.²⁰⁸ Но и до сих пор, как свидетельствует современный христианский араб-миссионер Бессам Медани, «мусульманам редко приходится слышать Слово Божие на родном языке, а большинство из них никогда не видело Библию».²⁰⁹ Тем сильнее, тем непосредственнее впечатление от воздействия впервые услышанного текста Евангелия. Вспоминается рассказ об обращении одного современного египетского исповедника Христова – Малика, сына почтенного ученого шейха, попечителя и инспектора учебных заведений округа по исламоведению и ревностного члена организации «Братья-мусульмане». Оно произошло также после того, как Малик услышал от христиан евангельскую историю о прощеной блуднице. Христово милосердие и Его полные любви слова поразили юного мусульманина до глубины души, и все вокруг получило иную оценку в свете этих слов.²¹⁰ Нечто подобное произошло и с Константином.

Говоря о переходе мусульманина в христианство, мы должны иметь в виду, что такой человек сталкивается не только с социальными, но прежде всего с огромными психологическими трудностями. «Если мусульманин оставляет свою старую веру, то это не только большой позор для всего его рода, но в первую очередь для него самого означает отрыв от привычного „мы“ семьи, единство с которой он чувствует всеми фибрами своей души. Этот процесс более глубокий и продолжительный, чем мы себе представляем, и порождает у очень многих прозелитов искушение полным одиночеством».²¹¹ Помочь уверовавшему преодолеть все это может лишь искренняя любовь ко Христу и всеукрепляющая благодать Господня.

В житии прямо не сказано о разрыве Константина с семьей после принятия решения переменить веру, но он подразумевается, а те обстоятельства, при которых произошел его арест, указывают, что разрыв имел место не по его инициативе.

На примере святого Константина видно, как непросто было принять Крещение мусульманину в Османской империи. Это означало не только смертный приговор крещаемому, но и немалые злоключения крещающим.²¹² Поэтому-то смирнские христиане, несмотря на знакомство с ним, не решились крестить Константина и послали его на Афон.

Прибыв на Афон, будущий мученик обращается в обитель святого Павла с просьбой о Крещении. Посоветовавшись, старцы не решаются на это и посылают его в Кавсокаливийский скит. Скитские старцы, в свою очередь, отправляют его в лавру святого Афанасия. Но и в лавре «страха ради турецка» не решаются крестить мусульманина и отсылают его в Иверский монастырь к пребывавшему там в безмолвии патриарху Григорию V (впоследствии самому принявшему мученический венец). Явившись к святителю, юноша падает ему в ноги и со слезами умоляет сподобить его Таинства Крещения. Но и патриарх не сразу соглашается. Для Константина – мы должны это понимать! – это было сродни шоку. Он вынужден был испытать, казалось, самое невероятное: быть выброшенным исламским миром и не принятым христианским. Лишь искренние рыдания отчаявшегося уже юноши в последний момент трогают святительское сердце, и патриарх повелевает ему возвращаться в Кавсокаливийский скит и готовиться к Крещению, которое спустя определенное время совершает самолично (!), принимая тем самым ответственность за все возможные последствия на себя.

Что испытал святой Константин после Крещения? Что испытывает всякий человек, сформировавшиися в мусульманской среде и культуре и обретающий истину Православия? Людям, выросшим в христианской, по преимуществу, культуре, понять это сложно. Уже упоминавшийся мною Ламин Саннех так писал о своих ощущениях при окончательном обращении из ислама в христианство: «Трудно выразить словами чувство полной свободы от парализующей невозможности умилостивить Бога».²¹³ Где дух Господень, там свобода (2Кор. 3, 17). Наверное, подобное же чувство священной и духовной свободы в открывшемся безмерном море божественной любви испытал и будущий мученик.

Настолько велико и безмерно было это море божественной любви, что, пока святой нес послушания в Кавсокаливийском скиту, ему не раз приходила мысль запечатлеть собственной кровью свою любовь ко Христу. Однако духовник его, старец Гавриил, не давал ему такого благословения, научая, что если это будет угодно Богу, то Он Сам имиже весть судьбами исполнит желание Константина.

Спустя некоторое время, по собственному намерению, испросив благословения афонских старцев и патриарха, святой Константин отправляется в Магнисию с целью обратить свою сестру в христианство. Возможно, понять причину такого духовного порыва Константина мы сможем, обратившись к примеру жизни современного исповедника, уже упоминавшегося Малика. После Таинства Крещения он, охваченный любовью ко всему миру, в восторженных и трогательных выражениях писал своим родным и жене о своем счастье быть христианином, о духовном перерождении и любви к Богу, доходящей до желания умереть за Него, и о любви к ним: «Я всегда любил всех и каждого из вас. Но теперь моя любовь к вам – при том, что я всецело, без остатка, отдался любви к Иисусу Христу, – стала еще глубже, еще чище, еще нежнее. Не могу выразить, как я люблю вас. Не могу выразить своего счастья. Разделите мою радость из любви ко мне!».²¹⁴

Должно быть, сходными чувствами был движим и святой Константин. Однако ему не суждено было увидеть сестру. По пути в одном из портов его узнает некий чиновник. Дальнейшее поведение Константина являет здравое образцово-христианское отношение к мученичеству. Он не провоцирует своего мученичества и не подталкивает мусульман к этому, не желая тем самым искушать Господа. Будучи спрошен, не турок ли он, Константин отвечает:

– Нет, этот человек ошибся, вероятно, приняв меня за другого, но я – чистый христианин.

Сразу же после этого святой покупает билет на ближайший корабль. Вот он впрыгивает в лодку, лодка отчаливает от берега, плывет, почти уже достигает корабля… В этот момент с берега приказывают вернуть лодку и выдать Константина. Матросы беспрекословно подчиняются. Константина ведут к are (судье). Между ними происходит следующий диалог:

– Кто ты такой, откуда к нам прибыл и как зовут тебя?

– Я издалека, еду в Анатолию, исповедую христианскую веру, а имя мое – Константин.

– А если найдется человек, который обличит тебя и, докажет, что ты турок?

– Едва ли это возможно, потому что я христианин.

В этот момент встает чиновник аги, знакомый брата Константина, и «изобличает» святого.

Только тогда избранник Божий понимает, что открывающийся великий путь мученичества за Христа действительно уготован ему от Бога, и, преисполнившись мужества, смело отвечает:

– Да, я действительно был турком, но недолго находился в беззаконной мусульманской вере, ибо Господь мой Иисус Христос по Своей великой милости вывел меня из тьмы и привел к истинному свету. Теперь же я попираю веру вашу со всеми обрядами, которая ведет всех ее последователей в вечную погибель.

Эти простые слова в тех обстоятельствах являлись произнесением приговора самому себе. Окончательный переход мусульманина в иную веру карался смертной казнью; в случае такого перехода он автоматически становился мюбох-иддем, то есть лицом, которое дозволялось убить каждому.²¹⁵ В сборниках ал-Бухари и Муслима приводится хадис, восходящий к Ибн Масуду, который передает следующие слова Мухаммеда: «По закону кровь мусульманина может быть пролита только в трех [случаях]: прелюбодеяние, жизнь за жизнь, отречение от религии и уход из общины».

Константина избивают и заключают в темницу, а судья тем временем вызывает махсонисисииского пашу для разбора его дела. Прибывший паша предлагает мученику вернуться в ислам, обещая одарить его богатством и почестями. Такое предложение – вовсе не личная инициатива паши и не свидетельство его особой щедрости ради возвращения «отпавшего» в отеческую веру. Это было предусмотрено шариатом. О такой практике сообщают и мусульманские источники. Все, что описано в житии, происходило строго в соответствии с процессуальной системой, зародившейся еще в начале Арабского халифата. Так, известный мусульманский историк ал-Кинди (ум. 950) упоминает случай, относящийся к эпохе ранних Фатимидов: «Один старый христианин в возрасте за 80 лет, который в свое время перешел в ислам, вновь переменил веру, а когда ему было предложено обратиться в ислам, он отклонил это предложение. Кадий довел это дело до сведения халифа, тот передал этого человека в руки начальника полиции, а последний послал к кадию, чтобы он выбрал четырех заседателей, необходимых для обращения его в ислам. Кадий должен посулить ему 100 динаров, если он покается, если же будет упрямиться, его следует казнить. Старик-христианин отказался, был убит, и тело его было брошено в Нил».²¹⁶

Константин также отказывается и снова исповедует христианскую веру. После этого его сперва подвергают стандартным пыткам, так называемой фаланге (битью палками по пяткам), а затем, когда и это не приносит ожидаемого результата, передают вызвавшемуся добровольцу-палачу.

Установление пыток сходно с обещанием вознаграждения в том, что и то и другое не является следствием личных склонностей или пристрастий паши – оно также было предписано законом. Даже Абу Юсуф (ум. 798), автор первой книги по мусульманскому праву, ставшей для всех последующих поколений исламских законоведов хрестоматийной, хотя в целом отрицал в судопроизводстве возможность любого давления на подозреваемого (в том числе и пытки), в случае перехода мусульманина в какую-либо иную религию считал их необходимыми, если на обвиняемого не подействовали ни посулы, ни угрозы.²¹⁷

Но то, что паша не удовлетворился стандартными телесными наказаниями, а отдал Константина в руки «специалиста» по пыткам над христианами, является актом его личной изуверской воли. Примером другого отношения судьи в рамках того же законодательства может служить дело (мученичество) святого Георгия Милитинского (память 2/15 января). Там судья также вынужден был приговорить обратившегося в христианство старика к смертной казни, однако сделал это с явным нежеланием и сожалением и без употребления пыток.

Зачастую судьи, не желавшие, по-видимому, брать на себя кровь христиан, объявляли тех мусульман, которые приходили к ним и сообщали о своем обращении ко Христу, сумасшедшими и на этом основании выгоняли (например, так поступили в первый раз с преподобно-мучеником Киприаном Новым [память 5/18 июля]). Случалось даже, что судьи, не согласные с приговором паши, тайком отпускали на свободу приговоренных к смертной казни христиан.

А таких «ревнителей», как паша, доставшийся Константину, время от времени кара Божия настигала еще при земной жизни. Так, Михаил Сириец передает, что один такой «ревнитель» IX века, чрезмерно усердствовавший в пытках христиан, обратившихся из ислама, в конце концов был за это по приговору кадия брошен в тюрьму и убит.²¹⁸ «От пашей-тиранов в равной степени страдали и христиане, и мусульмане»,²¹⁹ поэтому были нередки случаи, когда по настоянию последних того или иного пашу рано или поздно снимали с должности.

Итак, Константина передали палачу-садисту. Палач-доброволец встречается и в житиях других мучеников, например мученика Луки Нового. Странна фигура палача. У того, кто вследствие разлада со своей совестью уничтожает добро в себе, естественно появляется страстное желание уничтожить добро в других и неизбежно стремление уничтожать самих носителей добра. Так что нравственный облик такого человека косвенно подтверждает праведность тех, кого он пытал.

Невозможно без внутреннего содрогания даже читать описания тех мучений, которым подвергся Константин. Но и среди них он остался тверд в вере. И когда его, измученного, изможденного и изуродованного, закованного в цепи, привели к паше и спросили: «Теперь скажешь ли нам, кто ты (в отношении веры)?» – мученик промолвил:

– Развяжите мне руки – и увидите, кто я.

Будучи же развязан, святой перекрестился и воскликнул:

– Вот кто я!

В этом ярком, впечатляющем поступке выражены вся сила несгибаемой воли мученика и весь жар огня жертвенной любви его ко Христу.

После этого святого подвергают бичеванию, заковывают в цепи и бросают в темницу. В этот момент, как повествует житие, по всем местным церквам Божиим о нем возносятся молитвы.

Дело Константина было столь ответственным, что кидонийский градоначальник не решается сам производить суд и отправляет мученика в Стамбул.

Там он какое-то время находится на каторге, затем – снова удары по пяткам, пытки, заточение в темницу. В темнице его навещает священник, который, видя столь молодого исповедника и «боясь неизвестности конца», как сказано в житии, говорит ему:

– Хорошо, Константин, исповедание имени Иисуса Христа, но мучения турок ужасны. Подумай, если тебя устрашают муки турок, то при помощи Божией мы выручим тебя отсюда.

– Что ты говоришь, отец духовный? – с удивлением отвечает ему святой. – Посмотри на мое тело.

И с этими словами он обнажает свои раны, при виде которых духовник невольно содрогнулся и подивился подвигу юного страдальца.

– Смотри, отче! – сказал ему строго мученик. – Не вздумайте золотом и подарками выкупить меня на свободу. Сохрани вас Бог от этого. Через несколько дней я окончу свой подвиг, как о том сказала мне Пресвятая Богородица.

Так и случилось. На другой день он снова был призван к судье и как упорствующий в своем «отступлении» был приговорен к повешению. Казнь приведена в исполнение 2 июня 1819 года, спустя 40 дней после его первого ареста.

Повешение – это наказание типа кетл, обычно использовавшееся в отношении преступников, осужденных за мужеложство, инцест и вероотступничество. Прелюбодеяние влекло за собой наказание типа реджм – побивание камнями. Умышленное убийство влекло за собой кесос – право кровной мести. Избрание мусульманами в качестве наказания для христианских мучеников именно кетла должно было, вероятно, послужить к их вящему унижению и поношению.²²⁰

«Во избежание ревнителей подвигам святого мученика, – повествует далее житие святого, – и чтобы пример обращения Константина в христианскую веру не подействовал на других, а также чтобы и христиане не стали хвастаться, что имеют святые мощи мученика, обратившегося из магометан, турки не позволили никому взять его тело, считая для себя стыдом, что бывший их единоверец будет почитаться христианской Церковью, и похоронили его тайно на мусульманском кладбище».

Присланный из Кавсокаливийского скита монах, собиравший сведения о подвиге святого в Кидонии и прибывший в Стамбул, не смог найти места его захоронения, однако ему удалось выкупить часть одежды, в которой пресветлый мученик был казнен. С ней он и вернулся на Афон, где впоследствии от прикосновения к ней было явлено несколько чудесных исцелений.

Святый мучениче Константине, моли Бога о нас!

Святой Ахмед, также по происхождению турок-мусульманин, жил в Стамбуле за полтора века до святого Константина и, в отличие от него, был человеком знатным и вполне обеспеченным, служил писцом Великого архива и к моменту обращения находился в летах уже весьма зрелых.

Пример святого Ахмеда ясно показывает, как Господь устрояет к лучшему даже самое большое зло и несчастье. Что может быть ужаснее для женщины, чем оказаться наложницей, сексуальной рабыней одного из врагов твоей родины? Но Господь, не оставляющий без попечения всех чад Своих, Божественным Промыслом и из этого состояния силен привести к лучшему.

В соответствии с законами Османской империи, так как он не имел жены, Ахмед имел русскую наложницу-рабыню и еще одну рабыню из России, старую женщину. Обе эти женщины были очень благочестивы.²²² Старушка ходила по праздникам в церковь и приносила оттуда антидор и святую воду для молодой соотечественницы. И Ахмед вдруг начал замечать, что после этого уста ее наполнялись удивительно благоухающим и прекрасным ароматом. Узнав, что она ничего не ела перед этим, кроме хлеба, благословляемого священником, он заинтересовался и изъявил священнику желание присутствовать на литургии во время службы патриарха и, разумеется, получил такую возможность. По шариату мусульманин волен посещать христианские храмы в любое время (только не для молитвы, конечно).

И вот во время литургии этот мусульманский чиновник вдруг увидел, что, когда патриарх благословлял народ, от трикирия и пальцев его изошли лучи к головам всех христиан, и лишь его собственная голова осталась обделенной. Изумившись такому чуду, Ахмед изъявил желание немедленно креститься, что и было тайно совершено над ним одним из священников.

Некоторое время будущий мученик оставался тайным христианином. Это явление имеет свое оправдание и в Писании: И сказал Нееман: если уже не так, то пусть рабу твоему дадут земли, сколько снесут два лошака, потому что не будет впредь раб твой приносить всесожжения и жертвы другим богам, кроме Господа; только вот в чем да простит Господь раба твоего: когда пойдет господин мой в дом Риммона для поклонения там и опрется на руку мою, и поклонюсь я в доме Риммона, то, за мое поклонение в доме Риммона, да простит Господь раба твоего в случае сем. И сказал ему (Елисей): иди с миром. И он отъехал (4Цар. 5, 17–19). Из Нового Завета в этой связи можно вспомнить фарисея Никодима.²²³

Тайных христиан как среди мусульманских сановников²²⁴ (в том числе даже мулл), так и среди простого населения было очень много. На протяжении многих лет они приходили в «мечеть Айа-Суфия» и ежедневно тайно творили христианские молитвословия.²²⁵ Тайные христиане существуют в странах мусульманского мира и сейчас, так же как существуют и христиане явные, в том числе и обращенцы, подчас несущие годами подвиг исповедничества. Все, о чем мы здесь говорим, до сих пор является реальностью в ряде стран.²²⁶

Итак, какое-то время святой Ахмед остается тайным христианином. О том, что происходило с ним в этот период, житие не сообщает. Можно с большой долей уверенности предполагать, что его любовь к русской христианке, явившейся причиной его прихода в Церковь, теперь, при единстве веры, стала неизмеримо возвышеннее и чище, и отношения их не могли не перейти в связи с этим на качественно новую ступень. Можно также с не меньшей степенью вероятности предполагать, что святой имел за этот период несколько тайных встреч с духовником церкви, где его крестили, для наставления в законе христианском. Вряд ли этих встреч было много, и скорее всего его знания о христианстве ограничивались лишь самым необходимым минимумом. Но его вера имела в основании своем прочный камень опыта истинного богообщения, и при посредстве благодати Божией происходило его духовное возрастание в мужа совершенна (Еф. 4, 13). Как сказал один православный татарин, свидетельствуя о собственном опыте, для человека, которого Господь привел чудесами в Церковь, уже не может стоять вопроса о возвращении обратно.

Период тайного христианства Ахмеда продолжался до тех пор, пока однажды во время обеда, на котором присутствовал и святой, вельможи не стали спорить, что превыше всего.

Один сказал, что самое великое дело – иметь мудрость, другой сказал, что это – женщина, третий – что река молока, иначе это не было бы названо в Коране удовольствием для праведных в раю. После всех очередь дошла до Ахмеда – и все взоры устремились к нему. Тогда он неожиданно для всех громко объявил:

– Превыше всего вера христианская.

– Уж не христианин ли ты? – спросил с улыбкой один из сидящих.

– Да, я христианин, – медленно, спокойно и внятно ответил святой, и улыбка сползла с лица вопрошавшего.

В этом поступке святого Ахмеда больше всего пленяет то, что как раз в той ситуации исповеднический путь не был единственно возможным способом остаться христианином (как, например, в случае со святым Константином). Вполне можно было отшутиться, перевести разговор на другую тему и тому подобное. Но святой услышал в таком именно стечении обстоятельств призыв, обращенный лично к нему. Это очень важно – постоянно слушать и, главное, уметь вовремя услышать в повседневных рутинных событиях призывающий голос Бога. А услышав призыв, ответить на него: «Вот я». Это, по существу, и есть то самое постоянное бодрствование, к которому призывает апостол Петр (см.: 1Пет. 1, 13; 5, 8).

И святой Ахмед ответил – и пошел до конца и принял мученическую кончину 3 мая 1682 года в местечке под названием Каямбан-Баши. Святый мучениче Ахмеде, моли Бога о нас!

Герой нашего следующего рассказа был также по происхождению турок и жил в той же столице Оттоманской империи за сто лет до святого Ахмеда и за 250 до святого Константина.

Вот уже более ста лет владели турки Константинополем. Исчезла великая Византийская империя, осталась грекам лишь святая православная вера да один залог спасительности ее на земле – чудо схождения благодатного огня. Это чудо известно с древнейших времен: самые ранние христианские упоминания о нем мы находим в IV веке, нехристианские – с IX (арабские историки Масуди и Бируни).

Это чудо совершенно просто и в то же время совершенно необъяснимо законами природы, неподвластность которым и характерна для всякого чуда: из года в год, из века в век каждую Великую субботу от Гроба Господня в Иерусалиме в руки православного патриарха сходит необычный огонь, который патриарх на свечах передает молящимся в храме. Огонь этот обладает особыми свойствами: первые несколько минут после схождения он совершенно не обжигает даже ткань и волосы. После этих нескольких минут пламя приобретает свойства обычного огня. Благодатный огонь – это чудо тихой радости всего православного мира, явственный знак от Господа, что Он – с нами.

Но однажды, в правление султана Мурада Правдивого, в 1579 году армяне-монофизиты подкупили иерусалимского пашу, чтобы он позволил им одним быть в храме Воскресения Христова в Великую субботу. Паша позволил. Православные не были допущены внутрь храма и вместе с патриархом Софронием IV стояли на площади, перед закрытыми вратами храма, молясь со слезами и сокрушенным сердцем и смиренно надеясь принять благодатный огонь хотя бы из рук еретиков-монофизитов.

За всем этим наблюдали янычары, расставленные всюду в большом количестве для предотвращения возможных беспорядков. Рядом с храмом Гроба Господня стоит здание примерно той же высоты. На веранде верхнего этажа этого здания нес сторожевую службу турецкий офицер Омир со своими солдатами.

Тот апрельский день был чистым и ясным. Текли часы. Уже давно прошло время, когда обычно сходит благодать, но в этот раз ее все не было. Армяне долго ожидали чуда, тщетно католикос усердно молился перед Гробом – божественный огонь не сходил. Вдруг раздался громовой удар. Одна из мраморных колонн храма треснула, и из этой трещины брызнул огонь. Православный патриарх, молившийся перед храмом, встал и зажег свои свечи, а от него получили благодатный огонь все православные и все пришедшие в храм.

Все обрадовались, а православные арабы от радости стали прыгать и кричать: «Ты единый Бог наш, Иисус Христос! Одна наша вера истинная – вера православных христиан!». Они бегали по всему Иерусалиму, поднимая шум и крик. Турецкие воины, стоявшие на страже и видевшие это чудо, удивились и ужаснулись. Все пришли в замешательство. В этот момент Омир громко воскликнул: «Велика православная вера, и я – христианин!». В один миг исказились злобой лица сослуживцев и подчиненных, они бросились на него, но Омир смело спрыгнул вниз к христианам с высоты более десяти метров. Удивительное бесстрашие, свойственное всем мученикам и исповедникам Христовым, – свидетельство истинного уверения, ибо дает Бог уверовавшим духа не боязни, но силы и любви (ср.: 2 Тим. И, 7).

Приземлившись, Омир чудесным образом остался невредим. Уже внизу соплеменники схватили его и без долгих рассуждений отсекли ему голову, опасаясь, чтобы его примеру не последовали другие; и тело святого мученика, крестившегося в своей крови, сожгли тут же, на площади перед храмом.

Православные собрали пепел и кости святого Омира, положили их в раку и поставили в женском монастыре Введения во храм Пресвятой Богородицы, где они и находятся до сего дня, источая дивное благоухание.²²⁸

Рассеченная же мраморная колонна храма с оплавленными краями стоит так и до сего дня на всеобщее обозрение как явственный знак силы Божией, являемой единой вере истинной – православной.

Святый мучениче Омире, моли Бога о нас!

Современник святого Константина Агарянина – новомученик Христов Иоанн жил в начале XIX века и был родом из места Коница в Албании, входившей в то время в Османскую империю. Был рожден от мусульманских родителей-албанцев и воспитан как мусульманин. Его отец был шейхом – духовным наставником общины суфиев (мусульманских мистиков и аскетов).

Когда будущий мученик достиг двадцатилетнего возраста, он тоже вступил в орден суфиев. В городе Врахори в Этолии пашой был друг его отца – Хазнатар Юсуф Арав, туда и направился молодой суфий, и здесь, в резиденции паши, он был любезно принят. За сравнительно короткое время Иоанн прошел большую часть духовных ступеней мистического совершенства, установленных в суфийском движении.

Однако случилось так, что ему пришлось участвовать в войне с Россией, в боевых действиях в области Ионических островов. Именно на войне он познакомился с Православием и домой вернулся уже твердо уверенным в истине Христовой веры и отказавшимся от ислама и суфизма. Так как никто не желал его крестить из-за страха перед турками, он отправился на соседние острова, где принял Крещение с именем Иоанн.

Вернувшись на материк, он поселился в православном селе, женился на православной девушке и состоял в отряде самообороны от мусульманских разбойников. Отец, узнав об этом, послал к нему двух суфиев, чтобы они вернули его в ислам, но те потерпели неудачу – Иоанн остался преданным вере православных христиан.

– Не думайте, что я захочу быть снова слепым, – ответил он им.

Тогда некоторые донесли на святого Иоанна. Он был арестован и приведен в турецкий суд. Перед судьей (это был уже преемник Хазнатара) святой мученик продолжал искренне исповедовать истинную веру, претерпевал пытки и избиения, пока не был обезглавлен 23 сентября 1814 года.

Перед смертью святой Иоанн воскликнул:

– Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем!

Святый мучениче Иоанне, моли Бога о нас!

Из Османской империи перенесемся в мир Арабского халифата, ко временам арабо-византийского противостояния – совершенно иной эпохе развития и становления мусульманской культуры.

Герой следующего рассказа носил довольно распространенное среди мусульман имя Абу. Уроженец Багдада, незадолго до того ставшего столицей халифата, благородный араб, принадлежавший к свободному сословию, он был искренне верующим мусульманином и, как повествует житие, «отличным знатоком магометанских книг». Жил он в VIII веке, то есть за тысячу лет до святого Константина Агарянина.

Абу был хорошим составителем благовонных мастей. Житие не сообщает, что именно подвигло его поехать около 775 года в далекую Грузию (Тбилисский эмират), входившую тогда в халифат, вместе с только что освобожденным правителем Картли Нерсесом в качестве одного из его сопроводителей. Скорее всего этот порыв – дань его молодости. Произошло это, вероятнее всего, при одном из первых халифов недавно пришедшей к власти династии Аббасидов – халифе ал-Махди (775–785), известном своими гонениями на манихеев. Вообще же, надо сказать, конец VIII века – время, на которое приходилась жизнь святого Абу, – был временем зенита Арабского халифата и расцвета арабской литературы.

По прибытии в Грузию Абу, как сообщает автор жития, еще будучи мусульманином, «заслужил любовь и уважение всего народа». По-видимому, молодой араб был человеком аналитического склада мышления, склонным к наукам. «Не терпя праздности», как сказано в житии, он осваивает грузинский язык и приступает к серьезному и основательному изучению Ветхого и Нового Завета и христианства в целом. Он посещает богослужение, вникая в его смысл, беседует с образованными христианами, размышляет над сопоставлением учений христианства и ислама. Все это постепенно приводит его к тому, что в нем созревает решение принять христианство как единственно истинную религию. Для нас очень важно, что в его обращении равно участвуют сердце и разум.

Здесь не может не прийти на память принявший несколько лет назад Крещение известный в Казахстане исламский богослов имам Ак-Бекет. Он объяснял свой поступок собственным духовным ростом, утверждая, что укрепился в следующей мысли: только через христианство может произойти воссоединение человека с Богом, тогда как ислам – скорее культура, чем религия. Возможно, что такое же осознание духовной узости ислама по сравнению с христианством послужило причиной и для святого Абу.

До поры до времени Абу, как и святой Ахмед Калфа, не объявляет себя христианином. В это время меняются политические обстоятельства, и вновь сверженный (по-видимому, уже халифом ар-Рашидом) Нерсес с тремястами приближенных уходит из Картли, проходит Осетию и остаравливается у хазар. Видя, что в Хазарском каганате он в безопасности от мусульман, Абу принимает Таинство Крещения. Происходит это спустя шесть лет после его прибытия в Тбилиси. Это немалый срок; он лишний раз свидетельствует о том, что столь важный в религиозной жизни шаг был сделан осознанно.

По прошествии некоторого времени беженцы отправляются в православную Абхазию, бывшую в то время частью Византийской империи. Новообратившийся христианин проводит строгую подвижническую жизнь. Известно, что перед праздником святой Пасхи он провел три месяца в безмолвии и посте. Весть о необычном спутнике Нерсеса разлетается быстро. Им заинтересовывается даже властитель Абхазии и вызывает к себе для беседы о христианской вере, которой оба остаются довольны.

Проходит время, и в Картли властителем назначается Стефан, племянник Нерсеса, которому через некоторое время удается испросить у халифа для своего дяди, бежавшего со святым Абу в Абхазию, позволения вернуться. Нерсес возвращается в Грузию. Перед этим властитель Абхазии предлагает святому Абу остаться, говоря:

– Ты был мусульманином, и потому тебя не оставят в покое. Я опасаюсь, как бы тебя волею или неволею не отвратили от христианской веры и не погубили стольких трудов твоих.

– Не оставляй меня здесь, – отвечает святой, – ибо что за радость мне быть там, где нет даже опасности умереть за имя Господа Иисуса Христа? Почему же я должен скрыть истинный свет, которым просветил меня Христос? Никуда я не скроюсь от смерти, да я и не боюсь ее.

И вместе с Нерсесом святой возвращается в Тбилиси. Три года он открыто исповедует Христа. Ежедневно после богослужения Абу отправлялся в арабские кварталы, неся Благую Весть своим соплеменникам. Три года никто не осмеливается причинить ему зла: оппоненты ограничиваются словопрениями. Однако неприязнь по отношению к «отступнику» среди влиятельных мусульман неуклонно растет.

Так продолжается до декабря 785 года, когда святого первый раз арестовывают и бросают в темницу. Через несколько дней по ходатайству правителя Стефана его отпускают. Вероятно, этот первый арест был связан не с отходом от «отеческой веры» арестованного, а с попытками обращения в христианство других мусульман. Как явствует из дальнейшего, тбилисский кадий поначалу воспринимал Абу как прирожденного христианина, который просто ведет противозаконную прозелитическую деятельность среди мусульман. В противном случае даже ходатайство Стефана не смогло бы принести ему столь скорого освобождения.

Однако святой недолго находился на свободе. Недоброжелатели доносят кадию, что Абу был рожден мусульманином и уже позже перешел в христианство, и на этом основании требуют его повторного ареста и «всевозможных пыток» с целью принудить его к возвращению в ислам. Узнав об этом доносе, некоторые христиане заблаговременно являются к святому и предлагают спастись бегством, на что святой им спокойно отвечает:

– Я готов за Христа не только на мучения, но и на смерть, – и с радостным лицом выходит на улицу, навстречу присланному за ним от судьи наряду.

Его приводят к судье. Судья спрашивает:

– Что это я слышу о тебе, Абу? Говорят, что ты, будучи рожден в исламе, оставил правую веру и прельщен христианами? Образумься! Молись так, как научили тебя твои родители-мусульмане.

– Правду сказал ты: я действительно родился от мусульман и воспитан своими родителями в законе мусульманском, но веру эту я исповедовал до того только времени, пока не узнал христианского закона. Когда же Богу было благоугодно ввести меня в Царство Христа Иисуса, Сына Своего и Бога моего, тогда оставил я закон Мухаммедов, выдуманный людьми, и, последовав Богу истинному, принял дарованную христианам веру. Я крещен и поклоняюсь Христу и не скрываю, что я христианин.

Прославленный в лике святых Армянской Церковью мученик Иосиф Двинский (по происхождению перс, до Крещения – Абу Бакр, забит до смерти в 1170 году) на аналогичный укор в том, что оставил родную веру, ответил замечательными словами: «Я не сбивался с пути и не оставлял родной веры, а, наоборот, избавился от заблуждения и обрел родную веру, которой был лишен».²³¹ Без сомнения, святой Абу был движим тем же чувством и сознанием.

Далее всё по известной схеме: судья прельщает его щедрыми денежными вознаграждениями и хорошими карьерными возможностями, святой отвергает их, его заковывают в кандалы и снова бросают в темницу.

На протяжении всего своего мученичества святой Абу являет удивительный пример высокой церковности. Оказавшись в темнице, блаженный мученик при первой же возможности через друзей на воле продает свое имущество и на вырученные деньги кормит своих голодных и неимущих сокамерников, сам непрерывно пребывая в посте. На часть денег он просит купить ладан и свечи и раздать их по церквам с просьбой молитв за него. В день казни святой просит возможности причаститься, и в третьем часу дня его навещает священник и причащает Святых Тайн. Текут минуты… Неминуемо приближается час подвига. Вот за Абу приходят и заковывают его в цепи, чтобы вести на казнь. Святой обращается к бывшим с ним христианам, прося их молитв. Это было 6 января 786 года.

Вот его, скованного, тащат по городу. Выходя на улицы, по обеим сторонам дороги христиане провожают его, и многие не могут сдержать слез. Этот инородец, по сути дела оккупант, ради Христа отваживается на то, на что у многих из них – рожденных христианами – нет ни воли, ни любви. Один глубоко верующий грузин в беседе о подвиге святого привел такое сравнение: «Это все равно как если бы сегодня на виду секуляризированной, погрязшей во грехах Москвы принял смерть за Христа чеченец».

Видя слезы христиан, святой Абу утешает их:

– Не плачьте о мне, но радуйтесь, потому что иду ко Господу моему. Помолитесь о мне, и мир Господень да будет с вами.

Вот его привели к судье. Судья спрашивает в последний раз:

– На что ты решился?

Сердцем веруя к праведности, а устами исповедуя ко спасению (ср.: Рим. 10, 10), Абу отвечает:

– Я христианин и надеюсь остаться им навсегда.

– Так ты не оставил еще своего юродства и безумия?

– Если бы я находился в неведении и безумии, то не удостоился бы стать христианином.

– Разве ты не понимаешь, что эти слова обрекают тебя?

– Если и умру, верую, что жив буду со Христом. Ты же не медли исполнить то, что хочешь.

– Какую же ты получаешь сладость от Христа, что не щадишь своей жизни?

– Если хочешь узнать эту сладость – уверуй во Христа и крестись.

Придя от этих слов в ярость, судья приказывает вывести Абу и отрубить ему голову. Святого выводят во двор. Стоит плаха, готов палач. С него снимают цепи. С позволения палача святой творит краткую благодарственную молитву ко Святой Троице, а затем сам кладет голову на плаху, заведя руки за спину. Палач взмахивает рукой; сверкнув, меч опускается, и святой чувствует, как он с силой Ударяет в шею и останавливается, – палач ударил тупой стороной меча, надеясь, что страх заставит святого отречься от Христа. Но напрасно палач силится возбудить в святом то, чего в нем уже не осталось: В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх (1Ин. 4, 18). Мученик безмолвен. Меч опускается еще раз, и снова тупой стороной. То же и в третий раз. Наконец с четвертого раза палач наносит удар острием…

После казни тело святого под надежной охраной вывозят на городское кладбище и сжигают. Никому из христиан не было дозволено присутствовать при этом. Таким образом мусульманские власти пытались воспрепятствовать дальнейшему прославлению его как святого и почитанию его честных мощей. Однако, несмотря на запрет, множество христиан устремились на место сожжения, и примечательно, что первыми, кто пришел, были старики и дети. Затем их примеру последовали остальные.

«Когда день, в который был усечен мечом святой, окончился и наступил первый час ночи, над тем местом, где сожгли тело мученика Христова, появилась звезда, сияющая, как лампада. Она стояла в воздухе до трех часов ночи и дольше. В первую ночь звезда эта издавала свет, походящий на блистание молнии.

Сам судья и весь народ, христиане и мусульмане, видели знамение Божие своими глазами, и некоторые из слуг судьи даже ходили на то место, чтобы посмотреть на необыкновенное сияние. Они думали, что там на землю поставлена зажженная свеча. Но, подойдя, увидели сияющее тело, похожее на звезду, стоящее в воздухе, и не могли приблизиться к тому месту, будучи одержимы страхом» – так свидетельствует современник святого Иоанн Сабанидзе, составивший его житие.

Впоследствии на месте сожжения тела мученика Абу была воздвигнута часовня, но при советской власти, в 1939 году, она была уничтожена. Память святого была предана поруганию; были гонимы и уничтожаемы миллионы православных. Более полувека святое место пребывало в запустении, пока недавно, по милости Божией, не началось восстановление часовни.

Святый мучениче Абу, моли Бога о нас!

Ныне святой Абу почитается небесным покровителем города Тбилиси.

Сведений об этом святом столь мало, что неизвестно даже его настоящее имя.²³³ Родился он в конце VIII века, а жил в первой половине IX, то есть являлся младшим современником святого Абу. По происхождению он был также араб, рожденный и воспитанный в мусульманской семье в Северной Африке.

От святых Константина, Ахмеда и Абу его отличает одно очень существенное обстоятельство: он был солдатом мусульманской армии и в 828 году принимал участие в походе на Никополь при Михаиле II (820–829). Он воевал с христианами и убивал христиан.

Здесь следует напомнить, что для мусульман (и особенно мусульман той эпохи) такая война – не просто война и такой воин – не просто воин. Смерть во время джихада – это, по точному определению Меца, «единственное таинство ислама», открывающее мусульманину гарантированный путь в рай. Религиозный пыл таких воинов был очень высок, и если мусульманская вера святого Варвара и не была столь рациональна и богословски осмысленна и укорененна, как вера святого Абу, то по накалу горения она нисколько не уступала ей, а скорее всего и превосходила, что тем более можно с уверенностью сказать в отношении мусульманского периода жизни святых Константина и-Ахмеда, ислам которых был скорее данью традиции. Для того, чтобы обратился такой «воин ислама», должно было произойти что-то поистине необычайное.

В связи с этим вспоминается случай, происшедший с неким старым мусульманином, о котором рассказывал один священник. Этот мусульманин был достаточно ревностен в делах своей веры и всю жизнь враждебно относился к Православию. Будучи не последним человеком в местном управлении, при советской власти он использовал любой повод, чтобы притеснить Церковь. И вот уже в 90-х годах, будучи весьма преклонного возраста и болея той болезнью, от которой ему уже не суждено было поправиться, этот мусульманин неожиданно для всех изъявил сильное желание принять Таинство Крещения. Рассказчику как раз и довелось совершать над ним это Таинство. Старик совершенно сознательно принес покаяние, отрекся от ислама по чину присоединения магометан и принял православное Крещение. Вскоре он умер. Что подвигло его на столь неожиданный шаг – осталось загадкой. Священнику он этого не рассказал. Его сыновья, не менее ревностные мусульмане, хотя и с явным неудовольствием, тем не менее, не решаясь нарушить последнюю волю отца, позволили похоронить его по-христиански. Вспомнилось это именно как пример того, что обращение к Богу – это всегда таинство, тайна двух личностей – человека и Бога, и третьему не дано ни угадать, ни постичь в полной мере, что же послужило причиной и что составило сущность этого события.

Однако до таинства обращения святого Варвара было еще очень далеко. Под Драгоместом мусульманская армия потерпела поражение и многие погибли. Один из солдат избежал смерти, спрятавшись в винограднике. Когда он решился выйти из укрытия, отступающая армия, по-видимому, ушла уже очень далеко. Он остался один на вражеской территории и занялся тем, что его современники называли разбоем, а мы сейчас назвали бы партизанской войной.

Перемещаясь с места на место, он грабит и убивает одиноких путников-христиан, не вступая в контакт ни с кем из местных жителей и терроризируя всю округу. Так продолжается какое-то время. То, что его фанатичный пыл нисколько не угас, доказывает событие, которое в конечном итоге и послужило его обращению. Пребывая в этолийских пределах, Варвар заходит в один из храмов – церковь святого Георгия, намереваясь убить священника.

Идет литургия. Служит священник именем Иоанн, родом из Никополя. Варвар стоит в храме и ждет окончания службы. Казалось бы, какое сходство со случаем святого Ахмеда! Но внешнее сходство только еще больше оттеняет внутреннее различие этих двух мусульман, стоящих за христианской литургией. Их психические состояния в этот момент диаметрально противоположны, цели различны. Ахмед – высокопоставленный чиновник государства, где христианство является «покровительствуемой религией», заходит в храм – да не какой-нибудь, а самый главный, на службу самого патриарха – с высокомерным равнодушно-пренебрежительным любопытством. Варвар же – одинокий воин Аллаха в глубоком тылу противника с безысходной ненавистью загнанного в угол зверя заходит в сельский храм, намереваясь убить священника. Первый ни в коем случае не предрасположен к обращению, второй – и того менее. Что же случается? И в том и в другом случае происходит чудо. Даже не то чтобы собственно какое-то специальное чудо, просто им обоим на мгновение приоткрывается духовное измерение литургии, то измерение, которое присутствует на каждом богослужении, но обычно сокрыто от чувственных взоров. И то, что оба находят в себе силы признать чудо как чудо, характеризует их как людей, прежде всего честных пред Богом…

Однако вернемся к житию. Идет литургия. Варвар ждет окончания службы, чтобы без свидетелей совершить задуманное. И вдруг неожиданно он видит Ангелов, во всем блеске своего величия сослужащих иерею Божию, которого он намеревается убить. В изумлении и страхе разбойник падает на колени и, дождавшись окончания богослужения, приносит покаяние и просит сподобить его Таинства Крещения. Отец Иоанн исполняет его просьбу.

Став христианином, святой уединяется в горах и проводит там несколько лет, предаваясь посту и молитве и избегая общения с местными жителями. Среди святых, обратившихся из ислама, нет, наверное, никого, кто в своей дохристианской жизни столько согрешил бы против христиан, сколько святой Варвар. Но нет среди них и никого, кто сравнился бы с ним по величию подъятого подвига покаяния. В качестве епитимии святой заковывает в цепи свою шею, руки и ноги. «В таком виде он пребывает в горах в подвигах покаяния, питаясь растениями, претерпевая зной и мороз среди всяких опасностей, ходя или ползая по-звериному». Как и апостол Павел спустя уже много лет переживал свое одобрение убийства святого первомученика Стефана, так и святой Варвар, по-видимому, не менее переживал христианскую кровь, которая была на нем.

Во время столь великих подвигов у святого все больше и больше разгоралось желание исповедать Христа не только своей жизнью, но и смертью. Но как достичь этого в тех условиях? Ведь Варвар – почти единственный из всех упоминаемых здесь святых, обратившихся из ислама, кому не пришлось свидетельствовать о своей вере на мусульманском суде. Он жил среди христиан. Тем не менее обстоятельства кончины святого Варвара странным образом указывают на то, что его желание пролить свою кровь за Христа было услышано.

Однажды поздно вечером никопольские охотники, остановившиеся на ночлег, по ошибке приняв издалека за зверя пробиравшегося на четвереньках в высокой траве святого, выстрелили в него из лука. Святой совершенно мирно и покойно встречает кончину. Он прощает своих нечаянных убийц, оплакивающих свою ошибку.

Позже его духовный отец опознал святого Варвара, его мощи были перенесены в храм и через некоторое время стали обильно источать благовонное миро, от которого совершались многочисленные исцеления. Маленькая дочь составителя жития святого, Константина Акрополита, была исцелена от тяжкой болезни чрез помазание миром от святого Варвара, в благодарность за что Константин и составил свое «Слово на святого Варвара». Ныне мощи святого почивают в обители горы Келлии, что на севере Греции.

Святый отче Варваре, моли Бога о нас!

Во времена святого Абу Тбилисского в городе Дамаске жил другой мусульманин, также выходец из знатной арабской семьи – Равах. Однако, в отличие от Абу, Равах не был столь благожелательно настроен к христианам; как раз напротив, он отличался особой ненавистью к ним.

Равах принадлежал к арабскому племени курайш, к тому самому, к которому принадлежал и Мухаммед. В Дамаске он жил в месте, называемом Найраб, около монастыря святого мученика Феодора.

С ним также случилось нечто подобное, что и со святым из предыдущего рассказа. Зайдя как-то раз в церковь святого Феодора, дабы поглумиться над христианскими Таинами, и став у иконы святого Феодора Тирона, он вдруг увидел белого Агнца, закалаемого священником на престоле, и сияющего голубя, сходящего на Агнца. Увиденное поразило его, и, дождавшись конца службы, он поспешил к священнику. Священник показал ему святой потир с частицами Святых Тайн под видом хлеба и вина и объяснил, что Агнца видел лишь он один, все другие видели хлеб и вино. И Равах сказал себе: «Слава Богу! Религия христиан выше нашей религии!».

Чудеса, видимые одним человеком и недоступные для стоящих рядом, совершенно естественно воспринимаются им как обращение именно к нему. И человек отвечает, также обращаясь к ним, а через них – к их Причине. Но обращение к чему-либо влечет за собой отвращение от того, к чему обращен был ранее, ибо никто не может служить двум господам (Мф. 6, 24).

Так поступили святой Ахмед и святой Варвар, так поступил и Равах. Изумленный Равах изъявил после службы желание стать христианином и быть сопричастником сего Таинства, но священник отказался его крестить и сказал:

– Если действительно хочешь сподобиться святого Крещения, иди в Иерусалим, к патриарху, может, он тебя крестит.

Так Равах и поступил. На следующее же утро, оставив родительский дом, он отправился в дорогу. Долог путь из Дамаска в Иерусалим, нелегко было добиться встречи с патриархом, тяжелее же всего было и здесь услышать отказ. Патриарх Илия (t 797) из страха перед мусульманами не решился крестить пришедшего араба, однако, уступая его усиленным просьбам, отправил его в пустыню у Мертвого моря, к старцам-отшельникам.

Старцы же, во исполнение святительского благословения, крестили Раваха в водах Иордана, на том месте, где и Господь наш принял Крещение от Иоанна Крестителя, и дали ему имя Антоний. С ними он и остался, научаясь истинам Христовой веры через живое общение с духоносцами и истинными друзьями Христовыми, через такую аскетическую дисциплину, как старчество. Суть ее состоит в том, что старец передает свой духовный опыт не столько в слове назидания, сколько своим личным примером, который раскрывается в его общении с учеником. И тогда духовное воспитание оказывается простым и естественным путем христианской жизни.²³⁵ Такое-то совершенное наставление получил святой Антоний-Равах, проводя жизнь внимательную в телесных и духовных подвигах, не принимая, впрочем, равноангельского образа жития – монашества. Более шести лет провел он со старцами в пустыне, пока наконец не испросил у них благословения проповедовать христианство своим соплеменникам.

Хочется здесь заметить, что все мученики, жизнеописания которых приводятся в этой книге, были настроены на полноценную и плодотворную земную жизнь. Они не боялись свидетельствовать о Христе перед лицом смерти, почитали это за счастье, но вместе с тем никогда не провоцировали своего исповедничества.

Не может укрыться город, стоящий на верху горы (Мф. 5,14), так и святые не могли стерпеть того, что столькие их соплеменники и сродники остаются в погибельном неведении света Христовой любви. Ведомые этой любовью к ближним своим по плоти, они рисковали своей земной жизнью ради блаженства вечной жизни своих единоплеменников. О том и сказаны были слова возлюбившего их и возлюбленного ими Господа: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13).

Итак, Антоний-Равах, взяв у старцев благословение, вернулся в свой родной город Дамаск проповедовать ту веру, которую он здесь столь часто унижал. Явившись к родным, он сразу же прямо сказал им:

– Я стал христианином, верую в Господа моего Иисуса Христа.

Какое-то время они позволяли ему оставаться Дома, надеясь, что это увлечение пройдет. Слух же о Равахе распространился быстро. Пользуясь этим, святой Антоний ходил по городу, и, когда спрашивали его мусульмане и немусульмане, действительно ли он стал христианином, он отвечал «да» и рассказывал почему.

Довольно скоро он был схвачен во время одной из своих проповедей курайшитами и другими арабами и брошен в тюрьму. В течение нескольких месяцев мусульмане пытались, чередуя уговоры с побоями, заставить его вернуться в ислам, но безуспешно. Наконец Антоний-Равах был доставлен для допроса в город Ракка (бывший Каллиник) к самому халифу Харуну ар-Рашиду (786–809). Это было 25 декабря 799 года. Перед халифом мученик тотчас же засвидетельствовал:

– Я христианин и верую в Отца, Сына и Святаго Духа.

Их беседа вылилась в жаркий диспут о вере, во время которого халиф, не будучи в силах ответить на доводы святого Антония, придя в ярость, повелел отрубить мученику голову, что и было немедленно исполнено.²³⁶

Святый мучениче Антоние-Равахе, моли Бога о нас!

О преподобномученике Христофоре известно очень немного. Он был мусульманином, вероятно арабом, и жил в Палестине в конце VIII века. Какова была причина, подвигшая его к принятию христианства, неизвестно. В Крещении он получил замечательное имя – Христофор, «христоносец», отражающее, по-видимому, главную причину обращения его в христианство – любовь ко Христу.

Оставив ислам, святой Христофор отправился в знаменитую лавру святого Саввы. Здесь он совершенно отрекся от мирской жизни и принял иноческий постриг. Однако недолго подвизался он в числе братии. О нем проведали мусульманские власти, забрали его из монастыря и отправили на суд сначала к эмиру, а затем к халифу. Несмотря на уговоры, посулы и угрозы, он, горя в сердце любовью Христовой, отказался отречься от христианства и принял мученическую кончину – был обезглавлен 14 апреля 789 года.

Святый преподобномучениче Христофоре, моли Бога о нас!

Из Арабского халифата VIII-IX веков перенесемся в другую эпоху и другой край мусульманского мира – там, где он соприкасался с православной Русью XIII-XVI столетий, и поговорим о делах, свидетелями которых были уже наши предки.

Неспокойным соседом Древней Руси была Волжская Булгария, государство народов Среднего Поволжья и Прикамья, сформировавшееся в X веке, официальной религией которой являлся ислам. Волжская Булгария находилась на торговых путях, связывающих Европу с Востоком, что придавало ей особое значение торговой державы – она активно торговала с Арабским халифатом, Византией, Русью. Ее города превратились в крупные торговые и ремесленные центры, булгары славились как купцы.

Об одном из них и пойдет речь.

Этот богатый и знатный купец жил в конце XII – начале XIII века в столице Волжской Булгарии – Болгаре Великом – и отличался необычайным милосердием. «Имеяше имение много, нищия питаше, алчущия и жаждущия напаяше, нагия одеваше, больныя посещаше и вся скудныя всякими потребы удовляше» – так свидетельствует о его образе жизни летопись.

Казалось бы, занятие торговлей, как сугубо мирское дело, не предрасполагает к духовным исканиям, а хорошее материальное положение надежно охраняет от всего, что может пошатнуть его устои. Тем не менее за милостыни сего мусульманина Господь просветил его светом истинной веры. Самостоятельно разочаровавшись в исламе, он просит своих друзей – русских купцов крестить его, и те выполняют его просьбу. Так наш святой становится христианином и получает новое имя, с которым и записан он на страницах книги жизни, – Авраамий.

По Крещении святой ради аскетических подвигов надевает на себя железные вериги. Он не только лично исповедует, он, как подчеркнуто в житии, проповедует христианство своим соплеменникам. В отличие от святого Ахмеда и святого Абу, Авраамий не проходит периода тайного христианства, что является свидетельством силы его духа и пламенной искренности его обращения. Он не оставляет своей профессии, но использует ее для проповеди Слова Божия и подаяния милостыни бедным. Душа его, горевшая любовью к Богу и к ближнему, не могла спокойно видеть духовную гибель соплеменников, и как-то раз он прямо на городской базарной площади стал призывать их обратиться к истинному Богу – Христу, разоблачая и опровергая обманы магометанского лжеверия.

Слова знатного и богатого гражданина сначала вызвали недоумение у слушавших. Затем последовали увещевания, уговоры, далее – угрозы, за которыми уже пошли и побои. Били «всем миром», били так жестоко, что на теле мученика не осталось ни одного неповрежденного места. Пытались заставить его замолчать, отречься от Христа, но было тщетно – в ответ на все это святой, как сказано в летописном повествовании, «проклял Магомета и веру болгарскую». Тогда его отвели за город и недалеко от берега Волги сначала четвертовали, а затем обезглавили. Так 1 апреля 1229 года с исповеданием истинной веры на устах отошел к своему Небесному Возлюбленному этот милосердный и искренний человек Божий.

Русские купцы, бывшие тому свидетелями, взяли тело своего друга и погребли его на христианском кладбище. При гробе очень скоро начались знамения, и Авраамия стали почитать как святого. Неполный год спустя, 9 марта 1230 года, честные мощи уже были выкуплены у булгар и перенесены во Владимир. Навстречу вышли святой благоверный князь Георгий с домочадцами, епископ с духовенством и весь народ. Честные мощи святого мученика Христова Авраамия были положены в Успенском монастыре.

Булгары неоднократно нападали на русские города, что, в свою очередь, вызывало ответные военные походы русских князей; в народном сознании русских булгары были самыми ненавистными врагами и мучителями. И благоговейность, с какой народ встретил мощи святого мученика-булгара, свидетельствует, что для русского человека того времени все национальные, культурные, политические границы и личная неприязнь действительно исчезали во Христе.

Вскоре Господь прославил Своего угодника Авраамия многими чудесами, происходившими по молитвам у его святых мощей. Было замечено, что мученик обладает особой благодатной силой предстательствовать пред Богом о больных детях, сохранились записи об исцелениях слепых. Текст акафиста мученику сообщает о том, что от его святых мощей исходило благоухание, а от его вериг, находившихся, как и его мощи, в Княгинином монастыре, происходили исцеления душевнобольных.

На месте же его казни забил источник чистой воды, от которой также начали совершаться исцеления. Видно, что и после смерти святой мученик молитвенно предстательствует за своих соплеменников, как обратившихся ко Христу, так и заблудших: местное предание говорит, что первым человеком, получившим исцеление от этого источника, была мусульманка.

Святой Авраамий – один из тринадцати домонгольских святых Русской Церкви, канонизированных задолго до собора 1547 года,²³⁸ что говорит о том, сколь важным был его подвиг. С XVI века святой Авраамий Болгарский почитается покровителем казанской православной паствы – после завоевания Казанского царства Иоанном Грозным недалеко от места страданий мученика Авраамия был поставлен храм, где покоилась часть его святых мощей (кисть правой руки). На самом же месте мученической кончины святого Авраамия, над целебным источником, был сооружен колодец, а рядом с ним – памятник-часовня в виде четырехгранного столба, на каждой стороне которого помещена была икона.

В 1919 году мощи святого мученика подверглись освидетельствованию. В 1923 году Успенский монастырь был закрыт, мощи передали в музей. В 1950-х годах они были списаны из музейного хранения и по настоящее время не обретены.²³⁹ Ныне в возобновленном Успенском монастыре хранится уцелевшая частица честных мощей мученика. После литургии ее выносят из алтаря, давая возможность богомольцам приложиться к ней.

Богоборческая власть не пощадила памяти святого, и в Болгарах (бывший Болгар Великий) часовня у колодца на месте смерти мученика была разрушена, а сам колодец осквернен.

Милостью Божией осенью 1993 года эта часовня была отстроена заново и освящена; вместе с ней был освящен и колодец, очищенный от мусора, а на дне его было обнаружено два ключа чистой воды. Примечательно, что в самом городе Болгары, находящемся в полутора километрах от источника, вода отсутствует даже на глубине сорока метров.

Память мученика Авраамия свято почитается до настоящего времени не только православными, но и последователями ислама. Удивительный факт: вплоть до настоящего времени паломники-мусульмане, посещающие город Болгары, приезжающие отовсюду и даже из далекой Турции, считают своим долгом посетить источник мученика Авраамия, пострадавшего за веру православную от рук магометан.

Святый отче Авраамие, моли Бога о нас!

Не прошло и десяти лет после казни святого Авраамия, как монголы в жестоком походе полностью покорили Волжскую Булгарию, после чего она вошла в состав Золотой Орды, сохранив некоторую автономию. В конце XIV века Булгария вместе с Ордой была разгромлена Тамерланом. Самостоятельной осталась только Казань, ставшая столицей Казанского ханства, сами же булгары, слившись с другими народами, уступили место новому этносу – татарам, перенявшим от предков религию ислам.

О двух таких татарах, жителях Казани XVI века, и пойдет далее речь.

Прежде следует вспомнить о том, что собой представляло Казанское ханство в соотношении с Русью. Почти все двести лет своего существования оно совершало регулярные набеги на русские территории, подвергая их разграблению и опустошению. Не оставались в долгу и русские, с меньшей регулярностью, но также время от времени опустошавшие территории ханства. Несколько раз Казань брали, она переходила под контроль Москвы, но всякий раз это продолжалось недолго. Неоднократно совершались жесточайшие русские погромы. Массовые грабежи и убийства русских купцов, приезжавших на ежегодную казанскую ярмарку, стали в XV веке столь обычным делом, что Василию II пришлось специальным указом запретить русским купцам посещать ее, что послужило причиной возникновения знаменитой впоследствии Нижегородской ярмарки.

Что именно собой представляли сами набеги, хорошо проясняет рассказ казанского летописца: «И жгли они великие честные монастыри, святые же церкви оскверняли присутствием своим, ложась в них спать, и, раскалывая секирами честные святые образа, предавали их огню-всеядцу, а святые служебные сосуды в посуду простую превращали… и из священнических риз шили себе одежду, и над монахами чинили надругательство, бесчестя образ ангельский: засыпали им в сандалии угли горячие и, обвязав вокруг шеи веревку, заставляли их скакать и плясать, словно прирученных зверей; и стаскивали с молодых красивых иноков честные ризы и облачали их в мирские одежды, а затем продавали их, как простых юношей, в далекие варварские земли; и расстригали молодых инокинь, и насиловали их, и брали их себе в жены, над мирскими же девицами на глазах у отцов их и матерей, не стыдясь, преступное блудное дело творили, также и над женами на глазах их мужей, еще же и над старыми женщинами… и невозможно подробно перечислить все преступления их, ибо все это я видел своими глазами и знаю то, о чем пишу в горьком этом повествовании.

Православных христиан ежедневно уводили в плен казанские сарацины и черемиса, старым же, непригодным для работы, они выкалывали глаза и обрезали уши, нос и губы, и выдергивали зубы, и в таком виде бросали их, еле дышащих; иным же отрубали они руки и ноги, и валялись те люди как бездушные камни на земле и спустя недолгое время умирали… А вот же что они – хуже, чем с теми, о ком выше шла речь, – делали с младенцами незлобивыми: когда те, смеясь и играя, протягивали к ним любовно руки свои, окаянные те кровопийцы, схватив за горло, душили их, и, взяв за ноги, разбивали о камень и о стену, и, пронзив копьями, поднимали в воздух…

Приводя к себе в Казань русских пленников, прельщали их и принуждали, мужчин и женщин, принять мусульманскую веру. Многие же неразумные – увы мне! – прельщались… боясь мучений и продажи в рабство. Тех же, кто не хотел принять их веру, они убивали; других же держали связанными, наподобие столбов, и продавали на рынке иноземным купцам… Ибо опасались казанцы русских людей мужского пола и неомусульманенных в большом количестве держать как в Казани, так и во всей Казанской области…».²⁴⁰

Такое состояние перманентной войны с христианами, при фактической моноконфессиональности государства перерождавшееся в почти генетическую ненависть, не было характерно ни для Арабского халифата, где христиане составляли едва ли не большую часть населения, ни даже для более суровой к зиммиям (иноверным подданным) Османской империи.

И следует иметь в виду, что герои нашего повествования если и не принимали непосредственного участия в подобных набегах, то, безусловно, навыкли жить в этих реалиях, что существенно отличает их от прочих описанных здесь святых.

Казанцы были весьма своенравным народом. Так, например, в 1550 году они по своей инициативе выдали собственного муфтия правителю Свияжска как непокорного Московскому царю, и муфтий был казнен. «Крымский» хан Сахыб-Гирей дважды изгонялся казанцами, дважды их же стараниями покидал Казань и его альтернатива – «московский» хан Ших-Али.

Время от времени на сторону русского князя перебегали недовольные чем-либо у себя казанцы, в иные времена сотнями и тысячами расселяясь по русским землям. Весьма многие из них или их детей принимали Крещение. Происходили подобные случаи и с высшими представителями казанской знати. Так, в 1505 году в христианство перешел родной брат хана Алехама, царевич Худай-Кул, получивший во святом Крещении имя Петр. В русском плену принял Крещение и последний из династии Гиреев – царевич Утемыш-Гирей, с именем Александр.

После взятия Казани татары крестились целыми семействами как во время пребывания царя в городе, так и после. Среди них были и герои следующего рассказа.

Святые Петр и Стефан стоят в святцах вместе, под одним днем, хотя неизвестно даже, знакомы ли они были друг с другом. Они были казанскими татарами, оба приняли Крещение в 1552 году после взятия Казани Иваном Грозным. Мусульманские их имена, так же как и в случае с Константином, нарочно не были сохранены автором жития.

Святого Стефана среди всех описанных выше святых выделяет возраст, в каком он пришел ко Христу: он стал христианином уже в старости, что само по себе удивительно, так как в таком возрасте человек имеет уже давно сложившееся мировоззрение и не склонен к его кардинальным ревизиям. По происхождению он был татарином из арского городка близ Казани и исповедовал ислам.

Когда прибыл из Москвы в Свияжск с посланием святителя Макария протоиерей Тимофей, в один из дней подошел к нему старик-татарин и объявил, что желает креститься. Протоиерей спросил его, не от бедности ли или не от страха ли ищет он Крещения? Пришедший ответил:

– Тридцать лет я был болен ногами, так что не мог твердо стоять на них. Когда же власть Московского царя стала сильною в нашей стороне и с нею стал известен Бог христианский, я начал думать: велик Бог, в Которого веруют христиане; Он может дать здоровье и моим ногам, буду же веровать Ему и крещусь. И внезапно, в самый день решимости моей, ноги мои стали здоровы. Теперь я пришел исполнить обещание. Прошу вас, крестите меня.

– Смотри, единоплеменники твои будут пытаться отвратить тебя от Христовой веры, – предупредил его священник.

– Не отвратят, – ответил старик и, вырвав клок из своей бороды, разорвал его на мелкие части, – Даже если бы разорвали меня на части, как разорвал я мои волосы, то и тогда не откажусь от Бога вашего, – добавил он и по некотором времени сподобился принять святое Крещение с именем Стефан.

Между прочим, это вовсе не естественное следствие чудесного исцеления. И у нас, в областях, где доминирующее население – мусульмане, и даже, как рассказывали очевидцы, в самой Турции и других мусульманских государствах довольно распространено явление, когда в православные храмы приходят последователи Мухаммеда, дабы получить исцеление от недугов или избавиться от демонов. Но, получая желаемое, они вовсе не считают нужным с риском для жизни или своего материального благополучия переходить в христианство. Поступок святого Стефана говорит о нем как о человеке, честном пред Богом.

Приняв святое Крещение, Стефан возвратился в свой дом. Но лишь только он появился среди своих, как все, не исключая и самых близких его родных, настойчиво потребовали от него, чтобы он отрекся от христианской веры. Одни старались подействовать на него увещаниями, другие угрозами, однако Стефан не только не подчинился им, но и смело разоблачал ложность мусульманской веры и проповедовал истину веры Христовой, чем приводил соседей и родных в немалое возмущение.

Фанатичные родственники, знакомые и незнакомые, оставшиеся верными исламу, хотя и не имели силы сделать с ним все, что хотели, но не скрывали своего отношения к «вероотступнику», и тяжелая атмосфера отчуждения, в которой святой Стефан жил все это время, не могла не ложиться на него тяжким бременем. Его положение было подобно положению первых христиан, которые должны были ежедневно и ежечасно быть готовы запечатлеть свою веру и верность Христу собственной смертью.

Примерно в то же время принимает святое Крещение и другой татарин. По покорении Казани он тайно оставил родительский дом и поселился у русских бояр, живших при дворе поставленного Московским царем казанского хана Шиха-Али, по-видимому, у боярина Захарии Плещеева, который, будучи видным воеводой своего времени, после взятия Казани был оставлен там. Очень скоро после того, как молодой татарин поселился среди русских, он убедился в правоте веры Христовой и, сознавая ее превосходство над своей, оставил ислам и принял святое Крещение, в котором был наречен Петром.

После вывода русских войск из Казани вспыхнуло восстание – одно из тех, за которые впоследствии Курбский порицал казанскую политику Ивана IV. Оставленный наместником хан Ших-Али бежал в Свияжск. После этого татарами было перебито очень много находившихся при нем русских военных и торговых людей.

Святые Петр и Стефан очень хорошо, быть может, даже лучше, чем все, описанные нами до этого святые, понимали, что именно им предстоит. Несомненно, они знали о том, как незадолго до того, в последний год независимой Казани, в городе было устроено массовое избиение оказавшихся в плену русских воинов. На предложение перейти в ислам и тем самым сохранить себе жизнь воины ответили отказом. Не отступился никто. И после продолжительных пыток все они были убиты, так что «одних сожгли, других сварили в котлах, других же на колья посадили, иных рассекли на части и резали их тела, иным же… содрали кожу с головы до пояса».²⁴¹

Имея возможность бежать, святой Стефан принял решение остаться в городе – и за твердость в христианской вере был изрублен на части, тело его разметали, а дом разграбили.

Во время беспорядков немало татар – сторонников Ших-Али было задержано. Среди них оказался и Петр. Его опознали и немедленно отправили в дом к его родителям. Те очень сильно обрадовались тому, что считавшийся ими давно уже погибшим сын нашелся. Отец и мать, братья и сестры, дальние родственники, друзья, знакомые – все пытались склонить его к отречению от христианства. При этом они называли его прежним мусульманским именем, на что святой мученик отвечал:

– Отец и мать мне – в Троице славимый Бог. Веру в Магомета я не признаю. Если же и вы уверуете в Отца, и Сына, и Святаго Духа, то будете мне родителями, братьями, сестрами и родными. Во святом Крещении мне дано имя Петр, а не то, каким вы меня называете.

Много убеждали и просили они его вернуться в ислам, но мученик оставался тверд, памятуя Божие обетование: всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным (Мф. 10, 32); кто исповедует, что Иисус есть Сын Божий, в том пребывает Бог, ионе Боге (1Ин. 4, 15).

Видя его непреклонность, семья выдает его на истязания. Возможно, нам это покажется странным, однако это действительно достаточно обычный и вполне предсказуемый поступок мусульманской семьи в подобном случае. Один современный араб-христианин так описывает меры, принимаемые со стороны семьи по отношению к новообращенному: «Сначала с ним говорят по-дружески, просят, чтобы он своей изменой не позорил имя рода, что повлекло бы за собой экономические последствия. Если упомянутый не прислушивается, ему угрожают… или бьют его… И если все это не помогает, случается, что своя же семья подозревает и обвиняет его в воровстве или в моральном падении, с тем чтобы упрятать его в тюрьму и тем самым показать, что достойная семья порвала все отношения с этим „испорченным“ человеком, отрицающим Аллаха и ставшим „безбожником“. Известны случаи, когда неграмотные родители в гневе и ярости пытались даже убить своих уверовавших во Христа детей… они ненавидят свою плоть и кровь, чтобы иметь благословение Аллаха и не выйти из единства всего общества исламской культуры. Род и является тем органом в исламе, который рьяно охраняет Коран, и тем самым этот род становится самым большим препятствием для каждого мусульманина, решившего стать христианином».²⁴²

Пытки, которым подвергли святого, продолжались несколько дней, но до самой смерти, среди жесточайших мук, святой не переставал повторять одно:

– Я христианин.

Так он и умер под пытками и был погребен в Казани на месте, где находилась древняя церковь Воскресения Христова, что на Житном Торгу, – одна из трех первых церквей, возведенных сразу после взятия Казани. В настоящее время на этом месте находится Тайницкая башня Казанского кремля.

Вскоре началось почитание святых Петра и Стефана среди казанских христиан. В 1592 году святитель Гермоген Казанский испрашивает у патриарха Иова позволения занести их в повседневный синодик. Со временем их почитание стало общецерковным. В «Иконописном подлиннике» значится: «Стефан – подобием стар, сед, брада долга, ризы простыя, мученическия; Петр – подобием стар, сед, брада аки Николина, ризы преподобническия, простыя».

Святые Петр и Стефан стоят в святцах вместе, под одним днем; их подвиг любви ко Христу соединил их там, идеже несть болезнь, печаль и воздыхание, но жизнь бесконечная…

Святии мученицы Петре и Стефане, молите Бога о нас!

Как и святые Петр и Стефан, татарин Турсас родился и вырос в Казанском ханстве, происходил он из знатного татарского рода и был воспитан в мусульманской вере. Во время взятия Казани в 1552 году он оказался в плену и в числе других знатных пленников перевезен был в Москву, где был взят на попечение боярином Захарией Ивановичем Плещеевым. Плещеев был женат на родственнице Турсаса – татарской княжне Ильякше (в Крещении – Юлиании). В Москве многие видные татары стали вскоре переходить в Православие: принял Крещение царевич Утемыш-Гирей с именем Александр, в 1553 году исповедал веру во Христа Бога последний хан Казанской орды – Едигер-Мухаммед, во святом Крещении нареченный Симеоном. Возможно, Плещеев рассказывал и о примере святого мученика Петра, которого он лично знал, будучи в Казани. Вдохновленный этими примерами и убежденный Юлианией, которая к тому времени уже давно была православной, Турсас крестился с именем Сергий.²⁴⁴

Годы воцерковления Сергия приходились на время, когда главой Русской Церкви был святитель Макарий Московский (†1563; память 30 декабря «12 января). Во время митрополичьих богослужений в кремлевском Успенском соборе молился святой блаженный Василий, Христа ради юродивый (†1557; память 2/15 августа). Также, несомненно, молился во время богослужений святителя Макария, видел его и внимал его проповедям и будущий кожеозерский подвижник. И здесь Сергий так искренне, так глубоко, так чисто возлюбил Господа нашего Иисуса Христа, что решился уйти из мира, чтобы последовать самым высоким путем новой веры.

В то время Троице-Сергиев монастырь становится главным центром Православия России. И сам царь, и многие бояре со своими приближенными ходили туда на богомолье. Безусловно, молился здесь и новопросвещенный татарин вместе со своим восприемником боярином Плещеевым. Весьма вероятно, что и наречен в Крещении он был именно в честь преподобного Сергия Радонежского, который был прославлен уже более ста лет назад и был очень почитаем. Открыв для себя в Свято-Троицком монастыре дивный образ монашеского жительствования, а на примере своего небесного покровителя узнав о высоте этого подвига, Сергий, движимый любовью Христовой, принимает решение стать монахом.²⁴⁵

Но обитель преподобного Сергия уже тогда была знаменита, а потому посещаема многими богомольцами, его же влекло пустынножительство, и Сергий уходит далеко на север в поисках наставника. Несколько лет обходил он северные монастыри, ходил к Белому морю, пока наконец, оказавшись в Ошевенском монастыре, не узнал об отшельнике Нифонте, подвизающемся на далеком Кожозере. Вдали от мирских поселений, за непроходимыми буреломами и болотами было сокрыто это дивное огромное озеро. Немедленно Сергий направился туда и, добравшись, нашел то, что искал, – благодатного учителя в духовной жизни.

Видя искренность веры Сергия и его стойкость в испытаниях, преподобный Нифонт постригает его в монашество с именем Серапион. Около 18 лет подвизаются они вместе, держа строгий пост, вкушая лишь коренья да ягоды.

«Но недолго они оставались в уединении: приходили другие, так же, как и они, ищущие спасения, просили принять, и любовь не позволяла отказывать».²⁴⁶ Со временем молва о высокой духовной жизни отшельников стала привлекать к ним многих ревнителей иноческого подвига. Когда собралось достаточное число иноков, преподобный Нифонт в 1575 году отправился в Москву просить земли для обители, но скончался в Москве, не закончив начатого дела.

В это время в кожеозерской общине случается голод: собственных средств к существованию в обители еще не было, богомольцам она еще не была известна, а сообщение с людьми по дальности расстояния и по множеству непроходимых лесов и болот было очень трудным предприятием. Оставшийся за старшего преподобный Серапион отправляется по деревням просить милостыню для братии; иногда это были семена, а молоть их в обители было нечем. Поведал преподобный об этом жертвователям – и получил сразу два жернова и мешок зерна. Эту тяжесть преподобный принес в обитель сам, волоком перетаскивая по болотам и бурелому, и спас монахов от голодной смерти – подвиг, по достоинству вошедший в историю обители и даже по настоящим временам невероятный. Из принесенных жерновов слагается первая мельница на Кожозере и тем полагается начало хозяйству будущего монастыря. Преподобный Серапион продолжает собирать пожертвования; крестьяне полюбили его и охотно жертвовали из своих скудных запасов, а в 1577 году общине подарили на Богоявление корову с двумя телятами.

Летом 1584 года преподобный Серапион, дабы завершить дело своего учителя, преподобного Нифонта, предпринимает поход в Москву и после тридцати лет отшельничества снова оказывается в городе, где некогда принял святое Крещение, отвергнув ислам, и где проходило его воцерковление. Поход его был успешным для обители: 30 сентября 1584 года митрополит Дионисий благословил устроение монастыря, а благочестивый царь Феодор Иоаннович даровал грамоту, по которой монастырю были назначены Лопский полуостров и земли вокруг озера на четыре версты во все стороны. Вся полученная земля состояла из непроходимых лесов и болот. По возвращении преподобного Серапиона братия под его началом приступает к рубке леса и расчищению места под храм. К 1589 году воздвигается первый деревянный храм – Богоявленский (летний). Через два года монахи, руководимые преподобным Серапионом, оканчивают постройку второго храма (зимнего) – во имя святителя Николая. Расчищается также лес под пашни, монахи начинают сеять хлеб.

Некоторые средства существования монастырь получал от вкладов вновь поступающих в обитель братий, число которых заметно увеличилось после постройки храма, но все же они были недостаточны. В городе Турчасове был открыт постоялый двор монастыря. В селе Пияле монастырь открыл небольшую солеварню для собственных нужд. Община была на полном самообеспечении, и монахи питались от труда собственных рук, но средств было недостаточно, к тому же новооткрытый монастырь должен был выплачивать налоги. Сохранилось послание преподобного Серапиона к царю Феод ору Иоаннов ичу от 1595 года, в котором он просит освободить Кожеозерский монастырь от податей и повинностей в виде содержания опальных людей, поскольку «им, старцам, и самим питаться нечем, и беречь тех людей некому, а царской милостыни ни деньгами, ни хлебом не выдается, и они сами, приезжая, пашут пашню, а крестьян у них нет; сами же варят соль в Пияле для монастырского расхода». Обитель не получала никакой царской руги, то есть материальной помощи на содержание, а должна была платить подати. Более того, в письме говорится, что иноки снабжали ратных людей подводами и «одолжали великим долгом». Очевидно, имеется в виду помощь во время военных действий против шведов в Финляндии зимой 1592 года. От налогов монастырь был освобожден, но ссыльных людей сюда присылать все равно продолжали. При преподобном Серапионе сюда были сосланы князь Иоанн Сицкий и другие провинившиеся перед властью люди. Преподобный отец, сам испытав и плен, и лишения, и вынужденное переселение, как мог старался облегчить участь опальных людей. И это не прошло бесследно: есть сведения, что, например, князь Иоанн смирился со своей участью, принял постриг и до самой смерти трудился в монастыре, стяжав любовь и уважение братии.

В 1599 году преподобный Серапион вместе со своим учеником преподобным Авраамием во второй раз приходит в Москву, уже в царствование Бориса Годунова. Новый царь жалует обители тони на Белом море и четыре деревни по реке Онеге. Патриарх Иов благословляет антиминсом для богослужения в новом храме и рукополагает преподобного Авраамия во священный сан. Преподобного Серапиона патриарх Иов благословил быть в обители строителем. До того преподобный отец, будучи действительным управителем Кожеозерской пустыни, по смирению своему честь начальствования предоставлял другим, и они назывались игуменами.

Как уже было сказано, пожалованная монастырю земля вокруг озера, будучи болотистой и лесистой, почти не плодоносила. Тогда преподобный Серапион на 200 рублей приобрел земли по берегу Онеги в деревнях Кернеше, Клещеве, Кандопелзе, Пияле, купил небольшие участки в солеварнях и тонях на южном побережье Белого моря. Так образовалось хозяйство, дававшее средства на пропитание братии. На монастырских пашнях сеяли хлеб, репу, большое развитие получил рыбный промысел. В этот период именно ловля и продажа рыбы доставляют монастырю необходимое содержание.

Однако среди братии нашлись и такие, кто поносил и оскорблял преподобного старца, забывая его отеческие попечения и любовь; он благодушно переносил все скорби, терпя от таковых порочных лжемонахов посмеяния и поношения. Они же пытались чинить смуту в обители; доходило до того, что его даже изгоняли из монастыря, пытаясь захватить в нем главенство. Изгоняемый ими, преподобный отец, как свидетельствует жизнеописатель, нередко уходил в Москву, но затем снова возвращался.

Видимо, по причине этих нестроений достойные ученики преподобного Серапиона, прославленные впоследствии Церковью, не желая видеть такое бесчиние, один за другим оставляют Кожозеро. Это хорошо видно из сопоставления дат. Около 1605 года из обители уходит в Соловецкий монастырь преподобный Леонид, в то же время удаляется на отшельничество к реке Хозьюге преподобный Никодим, на следующий год отправляются дальше на север преподобные Корнилий, Герман, Лонгин и Боголеп, сам преподобный Серапион в 1608 году уходит в затвор, а преподобный Авраамий по его благословению доходит до Новгорода и митрополитом поставляется во игумена монастыря.

После этого жизнь в монастыре по-видимому налаживается. Преподобный Серапион провел в затворе три года и мирно почил о Господе 27 июня 1611 года, оставив после себя в обители, в которой он подвизался 46 лет, около 40 монахов при хорошо налаженном хозяйстве и отстроенном монастыре.

Сохранились сведения о посмертных чудесных явлениях преподобного Серапиона Кожеозерского. Точная дата его прославления неизвестна. Житие было помещено в Четьих-Минеях архиепископа Филарета. По некоторым сведениям, имелась также особая служба преподобному, однако до настоящего времени она не найдена.

Целый букет святых Русской Православной Церкви взрастил преподобный Серапион: преподобный Авраамий (в схиме Антоний) Кожеозерский стал еще при жизни и по благословению отца-основателя игуменом Богоявленской обители; преподобный Лонгин Кожеозерский – игуменом древнего и славного Спасо-Каменного монастыря; преподобный Леонид Устьнедумский основал под Устюгом собственный монастырь и стал одним из просветителей «диких» пермяков, продолжив миссионерские подвиги Стефана Пермского и других пермских святителей; преподобный Корнилий Кожеозерский освятил своими подвижническими трудами Мангазею – первый русский заполярный город, основав здесь Кожеозерский Спасский Верхотурский монастырь; с ним же подвизался и преподобный Герман Кожеозерский. Пребывал в монастыре под началом преподобного Серапиона и ныне особенно почитаемый святой этих мест – преподобный Никодим, Хузьюгский чудотворец, и по его же благословению ушел он в отшельничество, устроив келейку в пяти верстах от Кожозера.

В настоящее время мощи преподобного Серапиона почивают под спудом в возрожденном после 80 лет запустения Богоявленском Кожеозерском монастыре. Возрождает монастырь один отец настоятель иеромонах Михей. В память о преподобном Серапионе помогают обители некоторые православные татары, бывают паломники из Татарстана. На месте, где некогда стояла часовня, возведенная над святыми мощами отца-основателя, ныне, выделяясь точно по периметру фундамента, синеет иван-чай да возвышается, отражаясь в тихой озерной воде, огромный поклонный крест.

Преподобне отче Серапионе, моли Бога о нас!

В этом далеко не полном обзоре представлены люди разных эпох – от VIII до XIX века; разных национальностей – арабы и турки, татары и болгары; разных возрастов – старцы и юноши, люди среднего возраста, разных профессий – разносчики зелени, купцы, ремесленники, чиновники, солдаты и ученые; люди разного сословного происхождения, с разным семейным положением, разного уровня образованности, разных, наконец, характеров. Но все они, будучи мусульманами, совершили личный подвиг: нашли в себе силы ответить на призвавшую их любовь Божию и обратиться ко Христу, запечатлев это обращение собственной кровью, и ныне сияют в лике православных святых. На них исполнилось дивное пророчество Господа: И придут от востока и запада, и севера и юга, и возлягут в Царствии Божием (Лк. 13, 29), где нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос (Кол. 3, 11). Таково щедрое воздаяние Любящего за подвиг любви к Нему.

Ничего подобного этим великим подвигам среди христиан, перешедших в ислам, не было, несмотря на всю массовость этого явления в определенные эпохи.²⁴⁷ Христианами-вероотступниками руководило что угодно, но только не любовь к истине. Это признавали и сами мусульмане. Например, арабский поэт XI века Абу ал-Ала так пел в своих стихах:

Христианин переходит в ислам

Корыстолюбия ради, а не из-за любви,

Он жаждет лишь власти, или боится судьи,

Или хочет жениться.²⁴⁸

Не известно ни одного случая перехода православного подданного Византийской империи на ее территории в ислам, тем более с дальнейшим исповедничеством.²⁴⁹

Практически не существует даже рассказов и о запечатлении кровью своей веры кем-либо из рожденных в исламе мусульман под пытками православных христиан. Таковых примеров действительно много в случае язычников – да, но христиан…²⁵⁰ Мне известен только один случай, который с большими натяжками может быть отнесен к ним.

Относительно одного из сподвижников Мухаммеда – Абдаллы ибн Хузафы ал-Сахми – существует легенда о том, как Византийский император под страхом смерти пытался обратить его в христианство, но потерпел неудачу.²⁵¹ Историчность этого происшествия вызывает большие сомнения, во всяком случае на столь высоком уровне.

Однако даже в этом повествовании привлекает внимание такой существенный момент: если христианский император, убедившись в невозможности обратить пленного мусульманина, отпускает его на свободу, то мусульманские правители, убедившись в том же, пленных христиан убивают. И еще один интересный момент: Абдалле угрожают применить пытки, а именно, если верить автору его жизнеописания, угрожают расстрелом из лука и опусканием в котел с кипящим маслом, но его не подвергают им. В отличие от мусульманских правителей, у которых в аналогичной ситуации за угрозой непременно следовало дело.

Отсутствие таковых примеров, помимо всего прочего, конечно же, обусловлено тем, что христианство не знает той исконной, чисто мусульманской практики, согласно которой если враг или пленный во время битвы объявляет о своем переходе в ислам, ему необходимо сохраняют жизнь, а если подсудимый иноверец даже после вынесения приговора принимает ислам, его освобождают от всех наказаний. А предпосылок для возникновения подобной практики в христианстве не возникало в силу различия самого понимания веры. Вера есть отношение подлинной, непоказной любви между Богом и вверяющим себя Ему человеком. Принимающий христианство под страхом смерти не является христианином, потому-то и не могло возникнуть почвы для насильственных обращений. «Вера души не есть плод тела, – так выражал в диалоге с мусульманами свою позицию один из византийских императоров, – и нужен благой язык и правомыслие тем, кто приводит к вере, а не сила, не угроза, не нечто мучительное и страшное. Ибо каким образом потребно принуждать естество бессловесное, не следует действовать здесь, убеждая душу разумную не рукой, не бичом и не чем-то другим такого же рода и угрожающим смертью».²⁵²

Согласно одному хадису, возводимому к самому Мухаммеду, он, толкуя аят «Ему предались те, кто в небесах и на земле, добровольно и невольно» (Коран 3,77), сказал так: «Те, кто на небесах, – это ангелы. Те, кто на земле, – это родившиеся в исламе. Предавшиеся невольно – это плененные народы, кого привели к исламу в цепях и оковах и кого ведут в рай против их воли».²⁵³ В этом – различие между христианством и исламом. Христиане убеждены, что в рай против воли никого привести нельзя.

Да, в Византийской империи православному подданному под страхом смерти было запрещено переходить в какую-либо иную религию. Однако на неподконтрольных мусульманам территориях в то время добровольно в ислам из христианства, повторю, никто никогда не переходил. Как представляется, именно в силу некоторой примитивности этой религии в сравнении с христианством и даже с древними философско-пантеистическими учениями, в которые иногда уклонялась элита империи.

Безусловно, в процессе многовековых исламо-христианских войн случалось всякое. Во время первого крестового похода при взятии католиками Иерусалима было истреблено свыше 70 тысяч мусульман, из них 10 – в мечети, где они пытались укрыться.²⁵⁴ Во время третьего крестового похода английский король Ричард Львиное Сердце однажды по своей прихоти приказал вырезать две тысячи пленных мусульман. Византийский полководец, а впоследствии император Никифор Фока во время своих победоносных походов уничтожил несколько тысяч мусульман Северной Сирии и Крита. Но при этом Православной Церковью (в отличие от Католической) эти жертвы (вкупе с жертвами и своей стороны!) рассматривались как павшие на обычной войне, чрезмерная жестокость кампаний которой объясняется условиями того времени; но она не имела ярко выраженного религиозного наполнения – точно так же, как нынешняя антитеррористическая кампания в Чечне, которую никто из православных не воспринимает как войну против ислама.²⁵⁵ Православию глубоко чуждо понимание священной войны, присущее мусульманским экстремистам, для которых «джихад является высшей формой богослужения, какую только можно предложить Аллаху».²⁵⁶

Именно поэтому, когда тот же император Никифор II Фока (963–969) задумал издать закон, по которому все христианские воины, павшие в боях с мусульманами, автоматически причислялись бы к лику святых мучеников, Церковь, несмотря на все принуждения, категорически воспрепятствовала самой мысли о таком нововведении как противоречащем самому духу христианства.²⁵⁷

Именно поэтому в Константинополе уже в конце VIII века арабским купцам было позволено отстроить мечеть, в которой, как явствует из писем святого патриарха Николая Мистика, пленные арабы даже в самые победоносные для империи дни могли молиться без какого-либо принуждения их к принятию христианства.²⁵⁸

Следует здесь, наверное, сказать несколько слов о сложившемся у исследователей мифе о какой-то небывалой веротерпимости Арабского халифата, «неизвестной средневековой Европе». Из чего этот миф складывается и чем обосновывается? Исследователь видит, что несториане и монофизиты, по отношению к которым в Византийской империи регулярно предпринимались гонения, бежали в мусульманские страны и там жили в этом отношении более благополучно. На основании этого и возникает идея о большей веротерпимости халифата. Однако исследователь не учитывает тот важный факт, что у монофизита или несторианина в этих двух империях был разный статус. В Византии он был еретиком, и его как еретика гнали. В халифате же он был иноверцем, и его никто не трогал, если он не занимался прозелитизмом.

Но по отношению к собственным мусульманским еретикам в халифате нередко предпринимались ужасные, кровавые и беспощадные гонения, которые и не снились византийским императорам.²⁵⁹ А когда какой-нибудь мутазилит или саламит, в свою очередь, попадал в Византийскую империю, то там он оказывался иноверцем, мог преспокойно ходить в ту же константинопольскую мечеть, и никто его никаким гонениям не подвергал. Именно поэтому, например, когда в 969 году Антиохия была вновь возвращена в состав Византии, большая часть мусульманского населения осталась жить в ней, тогда как монофизщский яковитский патриарх со всей своей паствой переселился в мусульманский город Диарбекир.²⁶⁰ В Никейский период едва ли не треть войска православной Византийской империи состояла из турок-мусульман (скитикон), успешно выступавших в сражениях с римо-католиками. Говорить о [том, что их кто-либо мог бы притеснить, просто абсурдно. К концу XIV века в стенах Константинополя вырос уже целый мусульманский квартал, в котором действовали шариатские суды для подданных императора, исповедующих ислам, – большую веротерпимость сложно себе представить!

Таким образом, в действительности по отношению к иноверцам империя была не менее терпимой, чем халифат, по отношению же к еретикам халифат был подчас куда более нетерпимым, чем империя. Если говорить строго, то в обоих государствах это всякий раз определялось политикой конкретного правителя.

Возвращаясь к православным святым, обратившимся в Православие из ислама, хочется отметить одну сложность, с которой пришлось столкнуться в настоящей работе. Один из самых важных моментов в их жизни – уверование во Христа – оказывается не до конца ясным, и действительные причины его теряются в перечислении фактов. Поговорил с христианином, услышал Писание, оказался на богослужении, увидел чудо – все это на самом деле не объясняет, что же в действительности их подвигло, что дало им силы изменить весь настрой своей жизни и склад своего ума и целиком повернуться ко Христу. Довольно много мусульман сталкиваются с христианскими чудесами, еще большее количество читают Евангелие, немало имеют друзей среди христиан и, несмотря на все это, ко Христу не приходят.

Таинство обретения Христа не сводится к сумме определенного религиозного опыта, особых обстоятельств и тех или иных внутренних ощущений. Один бывший индонезийский мусульманин, ныне православный священник и миссионер, о котором упоминалось в начале главы, – отец Даниил (Баянторо), в своем мусульманском прошлом не отличался любовью к христианам. Более того, он имел религиозный диспут с христианином и победил в нем. Но затем с ним произошло нечто, после чего он уже не смог жить, как раньше. Ему открылся Христос.

Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною (Апок. 3, 20).

В последние годы усиленная миграция и не менее сильный прозелитизм привели к тому, что многие из нас очутились если и не совсем в мусульманском окружении, то уж по крайней мере среди многочисленных соседей-мусульман. Соседи эти, как и все люди, разные, но, как правило, своей веры не скрывают, не скрывают своего убеждения в ее превосходстве и нередко предпринимают попытки ознакомить с ней окружающих.

Не редкостью, увы, стало печальное явление, когда крещенные в Православии девушки и женщины выходят замуж за мусульман и некоторые даже принимают ислам! Те же, кто лично не принимает, вынуждены согласиться с тем, что дети их станут мусульманами, – таковы законы ислама. И опыт показывает, что очень часто это приводит к семейному несчастью, страданиям и горю этих женщин.

И если подумать, то удивляться тут не приходится. Церковь ведь не случайно не советует своим чадам жениться или выходить замуж за иноверцев. Кроме того, что такой брак не будет освящен церковным Таинством венчания и, соответственно, не будет иметь благословения Божия, дело заключается еще и в том, что супруги по определению должны быть едины во всем. Это естественный закон и стремление человеческих душ. Но если такого единства нет в самом главном – вере, то его не будет и во всем остальном. Поначалу это глубинное разногласие легко маскировать взаимной привязанностью, но, не имея основания в подлинном единстве, эта привязанность скоро угасает, и внутренний разлад неизбежно всплывает наружу и со временем под тем или иным предлогом будет омрачать отношения все больше и больше.

Некоторые несчастные, интуитивно чувствуя это, принимают в браке ислам. Но, как показывает опыт, и этот шаг не приносит счастья совращенным, ибо отступничество от Христа – это тяжкий грех, который, если не будет раскаян, вызывает суровое воздаяние еще в этой жизни. Известна масса жутких примеров из жизни «русских мусульманок», которых выбрасывали на улицу, забирали у них детей, избивали, обращались с ними, как со скотиной. Ибо Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет (Гал. 6, 7).

И напротив, известны случаи, хотя их немного, но они есть, когда православным девушкам удавалось убедить своих женихов-мусульман принять истинную веру. И после Крещения и венчания такие браки были очень крепкими и счастливыми. В связи с этим хочется рассказать несколько случаев, когда православные женщины, крепкие в вере и любви ко Христу, войдя в конфликтное соприкосновение с миром ислама, смогли принести великий плод святости, доказавший превосходство истинной, православной веры над мусульманским заблуждением.

В начале XVIII века в Османской империи в провинциальном городе Пруссе жила красивая девушка-гречанка по имени Аргира. Она воспитывалась у благочестивых родителей и в юном возрасте встретила свою любовь – доброго юношу-грека. Они повенчались, и счастливо протекал их медовый месяц. Но вот сосед-турок воспылал похотью к Аргире и пытался в отсутствие мужа уговорами и посулами склонить ее к прелюбодеянию. Благочестивая жена резко отвергла эти посягательства. Тогда озлобленный турок оклеветал ее перед судьей Пруссы в том, что она якобы обещала стать мусульманкой. По шариату человек, изъявивший желание стать мусульманином, должен принять ислам; если он от этого отрекается, то ему грозит смертная казнь, если он мужчина, а если женщина – то пожизненное заключение. Судья, поверив обвинителю, сразу же посадил Аргиру в тюрьму. Муж святой, желая избежать пристрастного суда, потребовал перенесения его в Стамбул.

Но это не помогло. Аргира и турок-обвинитель явились в столичный суд, и этот мусульманин лжесвидетельствовал о ней перед судьей. Аргира же отвечала, что никогда не говорила ничего подобного и не собирается отрекаться от своей веры, что она христианка и христианкой хочет умереть. По приказу судьи святую избили и бросили в тюрьму, приговорив к пожизненному заключению.

Страх, мучительная разлука с любимым мужем, тяготы тюремного заключения, а ко всему этому постоянные издевательства со стороны сокамерниц – преступниц-мусульманок. Мука телесная, мука душевная, мука сердечная не прекращались ни на день. И в любой час она могла избавиться от всего этого – стоило лишь принять ислам.

Но радость духовная помогла ей превозмочь страдания и одолеть соблазны. Мученица сама изнуряла тело свое постом и воздержанием, как о том свидетельствовали христианские женщины, которые были заключены вместе со святой и затем вышли на свободу.

Так она подвизалась в заключении семнадцать лет. И такой радости и веселья исполнилось сердце святой из-за того, что она страдала за Христа, и таким утешением она считала для себя это заключение, что когда некий христианин по имени Мануил Кюрцибасис предложил ее освободить, она отказалась, говоря, что темница лучше царских палат. И так она, заключенная Христа ради, преставилась ко Господу 30 апреля 1725 года. Ее святые мощи христиане похоронили в Хаскиои, и после трех лет, во время перенесения ее честных мощей, тело было обретено нетленным и благоухающим. По благословению Святейшего Патриарха Паисия святые мощи мученицы Аргиры были положены в церкви святой Параскевы, где и доныне им поклоняются патриархи, архиереи, иереи и миряне.

Среди болгарских новомучеников особое место занимает родопская мученица Хадиджа-Мария. Родившись в исламизированной болгарской семье, она вернулась в лоно Православной Церкви.

Хадиджа родилась в 1817 году в семье Махмедуллы Сулеймана Метевца. Эта семья была уже несколько поколений в исламе и происходила от тех отпрысков рода Кисовых, которые отступили от Православия. Росла Хадиджа вместе с двумя братьями в селе Горный Дерекой, где ее дед был агой (судьей). Несколько лет спустя род Метевцев в этом селе вымер от чумы. В живых остались лишь Хадиджа, юная девушка, и два ее брата со своими семьями. Поначалу они переехали в другое село, не желая оставаться на том месте, где враз потеряли всех родных. Однако Хадиджа не смогла свыкнуться с новым местом и вернулась обратно в родное село.

Она жила одна, ходила на работу с подружками. Самая близкая ее подруга, Мила, была глубоко верующей девушкой, от нее Хадиджа и узнавала и о вере, и о жизни христианской, именно Мила и предложила Хадидже креститься. Хадиджа, успевшая уже многое узнать и полюбить Православие, с радостью согласилась. Подружки составили план, как ей креститься и сохранить это в тайне.

Крещение Хадиджи состоялось в 1844 году в старой часовне на сеновале. Присутствовали при этом лишь близкие ее подруги. Там была большая бочка, и в ней священник Константин (будущий Ксантийский митрополит Иларион) крестил девушку. Новая христианка скрывала это целый год и через других людей передавала в церковь свечи и просфоры, а дома молилась и клала поклоны.

Но из уст в уста молва разнеслась по всему селу. Женщины тайком называли ее Тижа-Мария (Тижа – болгарский вариант турецкого имени девушки, а христианское ее имя было Мария). Узнали об этом и фанатичные братья ее и стали допытываться, правда ли это, но она отрицала, что крестилась. На следующий год Тижа-Мария готовилась встретить Пасху; покрасила яйца, изготовила свечи, испекла куличи и просфоры в ожидании праздника. Братья ее, жившие в другом селе, тайком пришли, чтобы проверить слухи. В Великий четверг 1845 года она вернулась из церкви и зашла к соседям, а братья в это время вошли в ее дом. Тут они обнаружили яйца, куличи, зажженную лампаду – и уверились, что она стала «гяуркой». Братья скрылись на сеновале. Вечером Тижа-Мария пришла и после долгих молитв легла и заснула. Озлобленные братья-мусульмане начали ее душить, затем, полуудушенной, заткнули ей рот тряпками, выволокли ее из дома под большую цветущую сливу и там двумя выстрелами добили. На следующий день с утра женщины послали детей посмотреть, что произошло в Тижином доме. Дети увидели, что она лежит убитая под цветущей сливой. Так она оставалась три дня – все боялись подойти и увидеть ее мертвую.

Похоронили Марию не рядом с ее умершими родственниками-мусульманами, а в другом месте. Крестивший ее священник Константин вынужден был бежать из села, опасаясь мести братьев Марии. Над могилой ее посадили розу, и на Георгиев день женщины посылали за цветами от Тижинова гроба, которые хранили целый год «для цельбы».

В том же XIX веке в России жила в одной татарской семье другая девушка. Узнав от миссионеров о Православии и всем сердцем возлюбив Христа, она решила принять Крещение. Родители же задумали выдать ее замуж за татарина-односельчанина, не спрашивая ее согласия. Но любовь ее ко Христу оказалась выше любви к родителям, и накануне свадьбы она сбежала из дома.

Приют она нашла в женском монастыре. Здесь она крестилась, здесь воцерковилась, здесь со временем приняла постриг с именем Платонида. Через несколько лет она получила благословение на отшельническую жизнь. Уйдя в безлюдные места Екатеринбургской губернии, в глухих лесах близ городка Ревда поставила матушка Платонида себе келейку, и рядом по молитвам ее открылся источник. Тут и подвизалась она, проводя жизнь в духовных подвигах.

Фанатичные родственники Платониды искали случая убить ее, но ради святости жизни подвижницы ее охранял медведь. Тогда они убили медведя и затем смогли застрелить ее из ружья, поскольку близко они подходить боялись. Так подвижница приняла мученический венец за исповедание Христа, спострадав своему Господу.

Погребена она была на месте своих подвигов. Почитатели ее соорудили над могилкой матушки часовню, которая сохранялась до самой революции. Источник ее, названный именем Платониды, прославился как чудотворный, и многие паломники и до революции, и в советское время приходили почтить мученицу. И даже до наших дней известны случаи удивительных чудес от него. Например, в прошлом году местная газета сообщала, как заблудившийся в лесу маленький мальчик был найден две недели спустя живым и здоровым у источника Платониды. Так прославил Господь Свою ученицу.

И в наше время многие девушки и женщины-мусульманки обращаются ко Христу и находят в Православии ту же сладость, ту же отраду, покрывающую все земные тяготы, какой дорожили в Православии и названные святые.

При анализе материала для настоящей статьи мы столкнулись с любопытной особенностью современного христианства. Дело в том, что на Западе в XX веке оно отличалось стремлением к реформам, к тому, чтобы «идти в ногу» с эпохой. Результаты не заставили себя ждать: реформированное христианство не выдерживает конкуренции с исламом. Это относится как к протестантизму, так и к реформированному на II Ватиканском соборе католицизму. В то же время подавляющее большинство упреков в адрес христианства, которыми западные христиане оправдывают свой переход в ислам, не относится к Православной Церкви, что не может не заставить задуматься тех, кто считает, что реформирование пойдет на пользу Православию. При дальнейшем изложении нам придется в связи с этим уточнять, с какой из Церквей апостаты²⁶³ сравнивают ислам.

Для ислама ушедший XX век по праву может считаться веком возрождения. За считанные десятилетия приверженцы ислама распространились по всему земному шару, ведя активнейшую и удивительно успешную в условиях секулярного мира миссию. Наиболее стремительными темпами ислам распространяется на Африканском континенте. Согласно статистике, в конце 1980-х годов на одного обращающегося в христианство африканца приходилось три принимающих ислам. Колоссально количество принимающих ислам среди черного населения США. Десятками тысяч исчисляются перешедшие из христианства в ислам в Европе – во Франции, Италии, Германии, Англии и так далее.

Такая проблема есть и в России. Речь давно уже не идет о наших солдатах, принявших ислам в чеченском и уж тем более афганском плену. Ислам охотно принимают в русских городах и селах. Среди перешедших за последние годы на канонической территории Русской Православной Церкви из Православия в ислам – люди из самых разных слоев общества, мужчины и женщины разных возрастов, имеются и неординарные случаи: заштатный протоиерей, мэр провинциального города, член популярной музыкальной группы и другие.

Согласно цифрам, опубликованным газетой «НГ-религии», за прошедшее десятилетие количество считающих себя мусульманами в Российской Федерации увеличилось с 8 до 9 %. Один процент – это довольно серьезно, это порядка полутора миллионов человек. Учитывая миграцию, сложно сказать, какова здесь доля собственно обращенных русских. Очевидно, она не так велика, как утверждают мусульмане, но и не так мала, как кажется нам.

При разговоре на эту тему нужно стараться избегать крайностей. Разумеется, не стоит вслед за мусульманскими проповедниками однозначно говорить о победном шествии ислама по планете в сиянии радуги и блеске росы на траве. В беседе с главой официального органа Англиканской Церкви, занимающегося внешней миссией (Church Mission Society), Марком Оксброу я спрашивал о соотношении обратившихся из ислама и обратившихся в ислам. Господин Оксброу ответил, что его ведомство специально изучало этот вопрос и проводило соответствующие исследования, позволяющие утверждать, что на самом деле по всему миру количество обращающихся из ислама в христианство превышает количество обращающихся из христианства в ислам. В свою очередь, в том, что касается России, глава Отдела внешних церковных сношений Русской Православной Церкви митрополит Кирилл в одном из интервью также сообщил, что на сегодня этнических мусульман,²⁶⁴ обращающихся в Православие, больше, чем этнических православных, принявших ислам. Один из западных аналитиков заявил, что количество мусульман, принимающих христианство, в последние годы превышает количество подобных случаев за все время существования ислама. Вместе с тем следует признать, что количество добровольно обращающихся из христианства в ислам также беспрецедентно велико. Анализу некоторых причин этого явления и посвящена данная статья.

Среди основных причин, делающих ислам привлекательным в глазах современных европейцев, следует назвать его крайний рационализм. Ислам – религия без тайны. Разум мусульманина не поставлен перед необходимостью смиренно принимать то, что человеческому разуму принципиально недоступно, в отличие от Православия, где смирение требуется непрестанно – и при изучении богословия, и в религиозной жизни: на каждой литургии, перед каждой иконой Спасителя и Богородицы, в каждом личном обращении к Триединому Богу.²⁶⁵

В той религии, где все просто и понятно, обывательскому разуму проще успокоиться. Этим она привлекательна. Современному человеку, вскормленному на популяризированных, упрощенных версиях науки, искусства, экономики и политики, кажется, что религиозная истина также должна быть ясна, проста и доступна рассудку любого, – и ислам отвечает этим чаяниям. В исламе нет таинств, нет тайн, нет парадоксов, нет апофатики. У неофита создается впечатление, что это религия справедливости, позволяющая «общаться с Богом напрямую, без посредников». «Относительно справедливости, для меня это тоже имело большое значение в выборе религии. Это была одна из основных причин, почему я предпочел ислам», – говорит один из обращенных. Однако представление о Боге как о справедливом в религиозном смысле менее возвышенно и ответственно, чем представление о Боге как о любящем, а за идеей «прямого общения с Богом» легко скрыть полное отсутствие такового общения.

Для интеллектуалов, чьему изощренному уму тесно и скучно в мире голого рационализма, ислам готов предложить причудливые дебри суфийской мистики. Ищущий встретит здесь сложившуюся многовековую культуру с аскетизмом и высокой духовной поэзией, возвещающую идею Бога-любви и стремление к богосозерцанию как высшему религиозному наслаждению. Именно в виде суфизма ислам стал привлекательным для некоторых представителей интеллектуальной элиты Запада – таких мыслителей, как Р. Генон, Р. Гароди, Ф. Шюон, и таких востоковедов, как М. Лингз, Т. Буркхардт, Ж. Мишон, М. Шодкевич и другие.

Для тех же, у кого при жажде мистических откровений вкус попроще, суфизм с готовностью предстает в оккультно-вульгаризированном обличье. Как ни парадоксально, но мусульманская миссия успешно использует в своих целях даже расцветшее в нашей стране с начала 1990-х годов массовое увлечение оккультизмом и уфологией. Нельзя не привести некоторые иллюстрирующие это высказывание примеры.

«Возможности многих истинных суфиев настолько велики, что им доступны практически любые высшие феномены. Они в состоянии вступать в контакт с объектами тонкоматериальных миров и внеземными цивилизациями».

«В суфизме есть понимание того, что уникальное творение Аллаха, человек, представляет собой единство трех составляющих: плотноматериального тела, тонкоматериальной сущности (нафс) и фундаментальной субстанции человеческого бытия – души. Нафс называется еще и „животной душой“, а в современной экспериментальной науке он известен как биополе. Он обрамляет плотноматериальное тело человека, имеет яйцевидную (суженную к ногам) форму и состоит из семи энергоинформационных слоев – „тел“, каждое из которых имеет сложнейшее строение, собственную энергоструктуру, цвет (цвета нафса в целом напоминают радугу), частотный диапазон вибрации, поляризацию и другое. Шесть из них связаны с нашим плотноматериальным телом некими энергоинформационными „шнурами“, а места их связи имеют форму круга размером с монету и называются латаифами. Латаифы есть ключи к нафсу, через них суфий работает вначале».

Вульгаризированный суфизм вполне может удовлетворить жажду дешевой мистики в условиях всеобщего религиозного невежества и неведения сокровищ таинственного богословия Православия.

В XX веке христианские миссионеры всех конфессий почти единодушно сделали ставку на «миссию на понятном современному человеку языке» и… проиграли. Мусульманские миссионеры сделали ставку на верность старине, верность традиции – и выиграли. В католических храмах вместо латыни зазвучали местные языки – и храмы опустели. В новопостроенных мечетях звучат молитвы только на арабском – и мечети полны молящихся, среди которых нередко можно встретить коренного европейца. Характерно, что в европейских странах новообращенные мусульмане принимают именно строго традиционный вариант ислама, тогда как исламский модернизм находит свое распространение преимущественно среди мусульман по рождению. По словам самих апостатов, привлекает их именно традиционализм ислама. «Мусульмане не изменяют своих позиций, в то время как христианство меняется», – говорит бывшая англиканка. «В постоянстве ислама я нашел покой, которого не находил более в католицизме, – вторит ей молодой мусульманин-француз, – В исламе нет пересмотренных и исправленных догм. Мусульманин, живший несколько веков назад, вернувшись в наше время, нашел бы тот же самый ислам во всей его целостности».

Европейские женщины, принявшие ислам, не только с удовольствием соблюдают, но и рьяно защищают такие, по мнению современного секулярного общества, дискриминационные установления ислама, как полигамия, ношение чадры и другие.

Анализируя причины этого странного на первый взгляд факта, нужно признать, что традиционализм ислама сохраняет различие двух миров – мира мужчин и мира женщин, и это привлекает к нему внимание представителей Запада, в том числе и женщин, задавленных опошляющей современной западной культурой эмансипации. В цивилизации сегодняшнего дня различие между этими мирами стерто, что травмирует сознание как женщин, так и мужчин, даже если сами они этого не сознают.

Но ведь и Православие сохраняет различие между мирами мужчины и женщины, и каждый из них отражен в традиции Церкви полнее, глубже и точнее, чем в исламе. Здоровый, но подлинный, не внешний традиционализм православных был бы наиболее удачным контртезисом мусульманской миссии в нашей стране.

Для нерадивых православных ислам – удобная религия; для них это религия комфорта. Речь идет не только о неизмеримо более низком по сравнению с христианством пороге того, что считается грехом, но и о фактическом отсутствии дисциплины покаяния. «Бог милосерд и всепрощающ, Он и так простит любой грех, кроме отпадения от ислама», – гласит мусульманская доктрина. Нет необходимости подробно разъяснять, почему религия с подобными взглядами оказывается очень соблазнительной для человека, не привыкшего в чем-либо ограничивать себя. Она позволяет жить по своим похотям и при этом как бы оставаться в мире с Богом и своей совестью. Эта вера не предъявляет к человеку требований возрождения и преображения бытия.

Если христианство с самого начала требует от человека жертвы Богу (так, например, уже символическое острижение волос с головы крещаемого во время Таинства означает именно это) и если христианство говорит, что посредством Таинства Крещения человек освобождается от власти греха и становится наследником жизни вечной, то для ислама принятие веры не является таинством и не подразумевает ничего из вышеперечисленного, это просто нечто вроде проставления галочки в анкете. Просто, дешево и удобно.²⁶⁶

Ислам действительно гораздо более удобная религия чем православное христианство. Но удобная – еще не значит истинная. Легки и пространны пути, ведущие в погибель. Путь в Царствие Небесное всегда тяжек и тернист. И Православию не пристало вслед за мусульманством и западными конфессиями тоже стремиться стать «удобным» Надо помнить, что Церковь истинна, а где истина – там необходимы усилия и труд человека над собой.

Видимо, не без оснований некоторые западные богословы считают, что переход в ислам европейцев объясняется тем, что по сравнению с «облегченным» христианством ислам дает им возможность хоть как-то духовно потрудиться, хоть в чем-то себя ограничить, что он дает им своеобразный душевный комфорт, ощущение того, что они предприняли некий труд ради своей веры (в конечном итоге – ради своего Бога).

Переходя от внутренних, доктринальных причин перехода в ислам к внешним, социальным причинам, следует отметить, что наиболее часто принимают ислам этнические христиане, живущие в мусульманском окружении. В России это также наиболее заметно в местах распространения ислама – в Татарии, Башкирии, некоторых южных районах.

Это явление нетрудно объяснить. Человек, постоянно пребывающий в окружении иной культуры, традиций, религии, чувствует себя чуждым всей окружающей действительности, и это ежеминутно гнетет и давит его. В нашей стране на это накладывается еще и недостаточное внимание центра к русским, живущим среди мусульман. Люди чувствуют себя брошенными, оторванными от своего народа и не нужными ему. Их некому поддержать, им некому помочь. В таких условиях человек пытается, слившись с тем народом, в окружении которого живет, найти себе прочное место. И если естественное стремление интегрироваться в окружающую среду не встречает внутри человека сопротивления твердых, укорененных ценностей религиозного характера, то такой человек легко совершает шаг, способный улучшить и упрочить его положение в социуме.

Наиболее эффективным для решения этих проблем является принятие веры, поскольку приход в ислам одновременно означает приход в общину (умму). Согласно исламским воззрениям, верующий не может существовать вне общины. Через общину человек интегрируется в общество и культуру ислама. Мусульманин воспринимает само общество глазами уммы, контактирует с ним через умму – религиозно, социально, политически. В общине новообращенный мусульманин испытывает чувство настоящего братства – здесь он обретает круг новых товарищей, находит покровительство и поддержку. Умма имеет внутреннюю идеологию, придающую смысл ее существованию, поэтому новообращенный в скором времени уже не мыслит себя вне своих единоверцев. «Когда я пришла на собрание мусульман, я почувствовала атмосферу любви, добра, взаимовыручки. Если с мусульманином или мусульманкой что-нибудь случится, им обязательно помогут, даже деньги соберут, если потребуется. Мы все – одна большая семья» – так говорит об этом Карима, некогда Ирина.²⁶⁷

Противопоставить этому печальному явлению наша Церковь может лишь оживление приходской жизни и катехизацию паствы, проживающей в районах с преимущественно мусульманским населением.

Следующей причиной является активная и, можно сказать, агрессивная миссия ислама, использующая самые разнообразные методы и технологии и располагающая колоссальными денежными средствами международных мусульманских организаций. По активности мусульманская миссия в нашей стране вполне сопоставима с миссией зарубежных религиозных объединений, но если те, пережив подъем начала 90-х, сейчас испытывают некоторый спад, то миссия ислама только набирает силу.

В США мусульманские проповедники делают ставку на миссию в тюрьмах (и добиваются очень неплохих результатов). Посольство Саудовской Аравии в Вашингтоне ежемесячно отправляет около сотни экземпляров Корана в американские тюрьмы. Авторитетные во всем мире имамы и духовные лидеры в Нью-Йорке и Атланте снимают специальные видеофильмы об исламе. Многочисленные арабские мусульманские организации посылают должным образом подготовленных добровольцев в тюрьмы США для преподавания заключенным арабского языка. Кроме того, они снабжают заключенных особой пищей, которая отвечает канонам ислама, например, финиками для разговления в месяц рамадан.

Для пропаганды ислама используются специальные образовательные пакеты под названием «Открой для себя ислам», уже несколько лет издаваемые за счет мусульманского бизнесмена Мухаммада Кадира и распространяемые почти во всех 94 федеральных тюрьмах США. В этот так называемый пакет входят различные памфлеты, плакаты и обучающие видеокассеты, главным действующим лицом в которых является всемирно известный баскетболист команды «Хьюстон рокетс» Хаким Оладжьювон.

В Африке деятели Всемирной организации по распространению ислама используют те же средства, что и миссионеры новых религиозных движений у нас. Один из проповедников, Абдулраззак Нандеббо, говоря о миссии в Уганде, рассказал, что не проходит ни одного дня, чтобы кто-либо из угандийцев не принял новую веру. Особенно активно откликаются на призыв принять ислам жители города Иганга. По этой причине здесь будет построено специальное здание для новообращенных мусульман поблизости от мечети. Активисты Всемирной организации по распространению ислама посещают новообращенных мусульман в их домах и мечетях, делая все возможное для решения их проблем. Особое внимание уделяется тем новообращенным мусульманам, которых из-за принятия ими новой веры отлучили от себя семьи. Деятели организации проводят открытые встречи с местными христианами, среди которых за два месяца приняли ислам не менее 36 человек.

В России на данный момент основной упор сделан на массовое строительство мечетей (во всех городах России, даже в тех, где количество мусульманских групп ничтожно) и на перевод и издание книжной продукции – апологетической, полемической и вероучительной. Каждая мечеть становится миссионерским центром, и очень скоро в результате проповеднической деятельности начинают появляться прозелиты. Новообращенные быстро составляют группы, некоторые становятся имамами, преподавателями медресе – неофиты всегда активны и бывают успешными проповедниками среди своих соотечественников.

Следует также отметить и такой аспект миссии, как туризм в мусульманские страны. Только на одном турецком средиземноморском курорте Анталья примерно каждые 15–20 дней один из отдыхающих зарубежных туристов принимает ислам. В уходящем году религию сменили около 30 иностранцев, в том числе женщины, сообщил муфтий Антальи Кадир Четин. Среди принявших ислам, по его словам, большинство – граждане России и тюркских республик СНГ. Эту религию избрали также несколько немцев и американцев. Особенность 2001 года заключается в том, сказал муфтий, что все иностранцы, отказавшиеся от прежней веры, – выпускники или студенты высших учебных заведений в возрасте 21–30 лет.

Исследования, проведенные среди нескольких сотен филиппинских христиан, принявших ислам, показали, что «большая часть новообращенных мусульман имела в прошлом опыт хотя бы однократного перехода в другие христианские деноминации, прежде чем стать мусульманами. Это значительно упростило для них процесс перехода в ислам». Данное утверждение справедливо и для случаев перехода в нашей стране. «Начинал я атеистом, затем просто верующим в то, что Бог есть, после был прозелитом секты Церкви объединения Муна, впоследствии христианином и наконец стал мусульманином», – рассказывает один из апостатов. Неоднократная перемена религиозных и мировоззренческих убеждений делает для человека психологически проще и переход в ислам.

В результате семидесяти лет атеистического режима в нашей стране у большинства населения крайне ослаблено чувство этноконфессиональной идентичности. Прерваны связи множества членов современного общества с православными корнями и истоками, поэтому люди в условиях утраченных традиций с легкостью принимают и мунизм, и сайентологию, и ислам. Отсутствие у значительной части населения разумной и сердечной укорененности с детства в Православии является причиной многих переходов в ислам.

То же характерно и для подобных случаев в других государствах, причем не только посткоммунистических. Так, например, благодаря мусульманской агитации широко известно, что Франция, возможно, действительно имеет самое большое количество населения, принявшего ислам. И хотя достоверные данные получить невозможно эта цифра колеблется на уровне 50–70 тысяч человек. Однако если вспомнить, что число французов, принявших вульгаризированный буддизм, в два раза больше, то станет понятно, что проблема здесь кроется не в особых успехах ислама, а в брожении самого французского общества в котором секуляризм современной цивилизации рвет связи с христианским культурным и религиозным наследием. Вместе с тем исследования показывают, что случаев перехода в христианство алжирцев-иммигрантов во Франции больше, чем случаев перехода французов в ислам, так что одновременно с примерами того, как перешедшие в ислам французы преподают Коран детям иммигрантов-мусульман, есть и примеры того, как обратившиеся из ислама алжирцы несут пастырское служение в церквах Франции.

У нас в стране весьма многие из тех, кто считает, что перешел из христианства, на деле ничего о нем не знают; по сути, обратились они в ислам из неверия. Но они были крещены в Русской Православной Церкви, и мы несем ответственность за то, что эти люди были лишены достойного преподания им истин Христовой веры, лишены живого христианского общения и примеров подлинно христианской жизни.

Довольно типичны случаи принятия ислама при заключении браков. Согласно мусульманскому закону, любой немусульманин, желающий жениться на мусульманке, должен принять ислам, и положение это, как правило, четко соблюдается со стороны родителей невесты. Христианка, выходящая замуж за мусульманина, по шариату не обязательно должна принимать ислам, однако на деле в большинстве случаев это все же происходит либо сразу же, либо со временем. Как подчеркивает А. Фреске, ведущий религиозной хроники журнала «Монд», во Франции женщины составляют около 55 % от числа принявших ислам. Выйдя замуж за мусульманина, они охотно принимают религию мужа. То же относится и к обращающимся итальянцам. Большинство из них принимают ислам при вступлении в брак (исследователи считают, что удельный вес их среди обращенных составляет около 60–70 %).

«Он [муж] представил мне ислам в такой форме, в какой я нуждалась, чтобы рассеять мои сомнения относительно того, что бытие и Аллах намного больше, чем это представляет христианство» (Изза, Англия). «Он мне много рассказал об исламе, и я поняла, что ислам – это вовсе не то, о чем мы слышим с экранов телевизоров. Также я познакомилась с семьей мужа и в течение трех месяцев жила в их доме. Это многое изменило в моей жизни. Своими глазами я увидела жизнь мусульман. С каждым днем я больше и больше приближалась к единобожию и перед свадьбой окончательно приняла ислам» (Сельма, Москва).

Что делать нам, православным, в условиях нарастающего исламского прозелитизма? Ответ очевиден. Во-первых, надлежит действительно быть воистину православными христианами, жизнью своей являя подлинно образ Христов. Один бывший арабский мусульманин, принявший Крещение, как-то сказал: «Если бы все христиане были истинными христианами, ислама сегодня не было бы!». В этих словах много правды, и правды, увы, горькой. Наш образ жизни зачастую очень далек от праведности. Даже самые красивые, сильные и убедительные слова о Христе, не подкрепленные личным примером, останутся пустыми для человека, слушающего их.

Во-вторых, надлежит не уклоняться от своего христианского долга – вести миссию среди мусульман, возвещая о Христе тем, кто в этом нуждается, и принимая тех, кто приходит сам. К сожалению, приходится констатировать, что отсутствие в настоящее время активной и полнокровной церковной миссии среди мусульман благоприятствует исламизации России. Церковь оказалась не готова к вызову ислама. И в очень многих случаях православные боятся научать народы ислама, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа (ср.: Мф. 28,19), нарушая тем самым последнюю заповедь Господа Иисуса Христа. Хотя именно сегодня мы имеем уникальную возможность успешной и мирной христианизации многих мусульманских народов, проживающих на канонической территории Русской Православной Церкви. Успех, который имеют протестантские миссионеры в Киргизии, Казахстане, Узбекистане и других мусульманских регионах, показывает, сколь много мы теряем из-за собственной инертности и боязни.

Наконец, в-третьих, необходимо давать четкий, богословски аргументированный, интеллектуальный ответ вызовам ислама со стороны Церкви. Мусульманская антихристианская пропаганда должна встречать не молчание, а блестящую апологетику. В богословских учебных заведениях следует больше внимания уделять вероучению ислама и традиции христианской противомусульманской апологетики и истории миссии среди мусульман.

Аноним. Почему женщины Великобритании принимают ислам? // Исламское сознание. 1994. № 338.

Ахунов А. Почему русские принимают ислам? // НГ-религии. 2001, 25 апр. № 8 (79).

Каширский Е. Привлекательность ислама для европейцев // Теологический листок общества «Реформация». 2000. № 8.

Лакар Л. К. Христиане, обращенные в ислам на Филиппинах. 1970–1998 //www.eawarn.ras.ru/centr/eawarn/news» 1999/06_99/23/abstrakti/new_page_17.htm.

Холстинин Э. Д. Вызов зеленого знамени // Община XXI век. 2001, июнь. № 4–5 (6–7).

На фоне ярко-синего неба сверкает золотом купол храма Христа Спасителя с полумесяцем вместо креста, поверх всего недвусмысленная надпись: «РУССКИЙ ДЖИХАД».

Это – картинка с сайта www.koran.ru. Сбоку умилительная ссылка: «Имам Хаттаб стал шахидом». Сайт примечателен тем, что создается он целиком «русскими мусульманами» – нашими единоплеменниками, зачастую даже не скрывающими факта своего Крещения, ныне совратившимися в ислам. Эта община находится в Петрозаводске, и история ее довольно занятна.

Несколько лет назад прибыл в Петрозаводск принявший ислам в степях Казахстана Олег Стародубцев с «РУССКИЙ ИСЛАМ» В ИНТЕРНЕТЕ целью прозелитизма среди местной творческой и технической интеллигенции. В чем немало преуспел, «обратив» несколько сотен русских и карел и сколотив активную общину. Мулла у них – араб, перешедший в ислам из Православия. Ныне община готовит перевод Корана на карельский язык, строит себе огромную мечеть на въезде в город.

Это образец, по которому задуман проект исламизации России. Есть и другие общины такого рода, крупные русские мусульманские общины имеются в Нижневартовске, Астрахани, Ульяновске. По всей России сейчас массово строятся мечети – от Пензы до Вологды; в Самаре построена самая крупная в Европе мечеть, в Нижнем Новгороде открыт исламский университет. Очевидно, что деньги, а тем более такие, просто так вкладывать никто не станет: мечети должны быть полны молящихся, медресе и университет – учащихся. И эта задача планомерно выполняется. В настоящее время, по приблизительным подсчетам, на территории Российской Федерации проживают не менее 30 000 русских, перешедших в ислам. Причем идут в ислам зачастую представители самого активного слоя населения, нередко бизнесмены, деловые люди.

В первую очередь повинны в этом мы сами – нынешние православные христиане России, своим образом жизни не только не привлекающие, но даже отталкивающие людей от Христа Во вторую очередь это «заслуга» огромной пропагандистской кампании, развернутой в центральных и местных СМИ, а также прямых проповедников-прозелитов в классическом варианте, как в случае со Стародубцевым.

Созвучный вышеупомянутому сайт www.islam.ru также ведет целенаправленную прозелитическую деятельность. Рупором ее выступает небезызвестный мусульманский публицист Али Полосин, бывший православный священник, который ныне призывает русских принять ислам и избавить Россию от «христианского ига». И ходить для этого далеко не надо – на islam.ru стать мусульманином можно прямо в Интернете, за несколько минут, не отходя от компьютера: достаточно заполнить несколько граф и один раз щелкнуть кнопкой мыши. На сегодняшний день, по свидетельству исламруевцев, ислам таким образом приняли 278 человек.

Опыт показывает, что, не будучи скованы местными традициями, русские неофиты, как правило, выбирают «чистый ислам». Именовать ли его ваххабизмом или не именовать – дело вкуса читателя, суть от этого не меняется. И результат налицо.

В июне 2000 года в Грозном террористами-смертниками было совершено два теракта. Это были принявшие ислам русские – Алексaндр Алексеев и Сергей Дмитриев.

В июле 2000 года в станице Шелковской (Чечня) было совершено зверское убийство троих подростков: Натальи Морозкиной, Натальи Гавриленко и Михаила Короткого. Убийцей оказался русский, принявший ислам и воевавший на стороне чеченцев.

В декабре 2000 года сотрудники милиции Дагестана задержали 13 человек, входящих в состав организованной преступной группы, которая длительное время занималась похищением военнослужащих на территории Чечни и Дагестана. Состав банды интернациональный, один из арестованных – русский, принявший ислам.

В январе 2001 года суд признал виновными в подрыве магистрального газопровода, проходящего по границе Татарии и Кировской области, группу мусульман, среди которых был русский, принявший ислам, – Олег Бабушкин.

В феврале 2001 года прошел суд над еще одной группировкой, подчиненной Хаттабу, занимавшейся похищениями людей; членом этой группы состоял «русский мусульманин» – 27-летний Максим Гапонов.

В марте 2001 года в Карачаево-Черкесии в ходе операции «Моджахед» сотрудниками РОВД были задержаны шесть человек, подозреваемых в причастности к чеченским бандформированиям. У всех задержанных имеются следы огнестрельных и осколочных ранений. Среди задержанных – 24-летний житель станицы Красногорская Карачаевского района республики, русский, принявший ислам.

В ноябре 2001 года в Новолакском районе Дагестана была задержана группа из трех человек, готовившая по приказу Хаттаба серию терактов в Махачкале. У задержанных изъяты оружие и взрывчатка. Один из боевиков – русский, принявший ислам.

Это лишь несколько примеров из огромного моря фактов. В свое время в Турции создавались специальные отряды из омусульманенных греков, болгар, сербов. Их называли янычарами, они отличались особой жестокостью и самоотверженностью. Ныне подобное мы видим на примере «русских мусульман».

Однако наша Церковь, как и в прошлые века, ныне вполне в состоянии явить мусульманскому миру красоту Христовой веры. Если мы не забудем об этом, «русский джихад» не состоится и над куполом храма Христа Спасителя будет по-прежнему сиять крест Господень.

В серии «Межконфессиональный и межрелигиозный диалог», издаваемой Библейско-богословским институтом: святого апостола Андрея, вышла очередная хрестоматия, посвященная на этот раз проблемам исламо-христианского диалога. Составитель и автор вступительной статьи и комментариев – А. В. Журавский.

Будучи первой хрестоматией подобного рода на русском языке, сборник содержит ряд достаточно информативных статей, например, А. Т. Хури и Н. Дэниела (краткие экскурсы в историю взаимоотношений ислама и христианства на Востоке и Западе), Махмуда Айуба (обзор антихристианской полемики современных мусульманских богословов), Д. Д. Мак-Олифф (Мария и Фатима в коранической экзегезе). Впрочем, тот факт, что почти все указанные работы носят обзорный характер, не мог не сказаться на глубине анализа и полноте фактологического материала. Интерес представляют и чисто научные работы российских авторов, помещенные в конце хрестоматии, хотя темы их подчас слишком специальны (статья А. Смирнова о сопоставлении мистического философствования Ибн Араби и Н. Бердяева и другие).

В остальном же большинство работ сборника являет собой привычный уже по другим примерам диалог о диалоге: о необходимости диалога, о темах диалога, о проблемах диалога, о перспективах диалога. Теперь, к началу XXI века, добавилась еще одна тема – история диалога. Все это формируется в «новое метадисциплинарное направление», называемое «наукой о диалоге» (Введение. С. VII).

Стремясь в рамках этой новой науки «навстречу истинному универсализму и подлинному пересмотру своей веры под влиянием опыта своих братьев» (Ж. Габюс. С. 292), авторы сборника приходят к потрясающему открытию: оказывается, «межрелигиозный диалог позволяет расширить рамки всего современного богословия» (К. Жеффре. С. 123), причем до таких размеров, когда любые рамки вообще исчезают как таковые. «Перед нами могут открыться новые возможности, а именно – новое прочтение наших традиций в свете традиций другого» (Ж. Габюс. С. 290).

Что же это открытие означает? «Для христиан это означает… ясное понимание того, что Бог говорил не только в истории Израиля или христианской Церкви, но в равной степени – на арабском языке и в традиции ислама… поэтому нам не следует говорить о тайне Израиля и тайне Церкви, а… только о тайне спасения и тайне веры» (Ж. Габюс. С. 290). От чего же еще следует отказаться христианину, по мнению идеологов диалога? «Нужно прежде всего отказаться от права „первородства“ по отношению к младшему брату, как требовалось от евреев перед лицом нарождающейся Церкви» (А. Тесье. С. 296). Также «для начала следует признать, что Библия как таковая нисколько не поможет нам раскрыть смысл многообразия религий в замысле Божием… при толковании текстов мы должны брать в расчет наш исторический опыт, свидетельствующий о неизбежности религиозного плюрализма. Это относится и к толкованию свидетельств церковного Предания. Поэтому не подобает ссылаться на самые суровые суждения отцов Церкви о религиях и культах того времени» (К. Жеффре. С. 125, 126).

Итак, значимость открытия «новых возможностей» для христиан описана весьма красноречиво – для начала придется отказаться от Священного Писания и Предания. А что же оно означает для мусульман? «Для мусульман это может означать, что Иисус… был великим и единственным не только в Своих деяниях, чудесах и исцелениях, но и в тайне Своего рождения» (Ж. Габюс. С. 291). Диспропорция очевидна. Мусульманам ни от чего отказываться не предлагается; то, что Иса был великим и единственным в тайне Своего рождения, – один из постулатов исламского учения о пророках. Сами же мусульманские участники диалога, в свою очередь, недвусмысленно заявляют, что для них «речь не идет об отказе от неизменных учительных истин, которые всегда питали и питают» их духовность (Махмуд Аркун. С. 87). Более того, на страницах мусульманских докладов беспрепятственно ведется проповедь эксклюзивности ислама: «Благодаря его отрицательному отношению к таким религиозным институтам, как государственная церковь, ислам является единственной авраамической традицией, способной служить в будущем важным средством углубления нашего самосознания в контексте либерального проекта общественного мироустройства» (Абдулазиз Сахедина. С. 153). Складывается ощущение, что другая сторона диалога расценивает плюралистические реверансы «христианских теологов» как признание величия ислама. «Следует отдать должное тем многочисленным светским и религиозным лицам, которые постарались привлечь внимание своих Церквей и христиан в целом к исламу» (Али Мерад. С. 234) – так подводит итог недолгой истории «межрелигиозных диалогов» один из мусульманских участников.

Некоторые мусульманские доклады на подобных «диалоговедческих» конференциях печатаются и в мусульманских изданиях. Если почитать комментарии и вступления к ним, становится вполне очевидно, что сами мусульмане рассматривают подобные мероприятия исключительно как еще одну возможность проповедовать христианскому миру истины ислама. Тактика выбрана верно – под эти плюралистические межрелигиозные разговоры и происходит исламизация Европы и Америки, так что вполне естественно, что один из мусульманских авторов сборника удивляется, почему в новом катехизисе Католической Церкви до сих пор еще «нет ни понятий „ислам“ и „Коран“, ни имени Мухаммед» (Махмуд Аркун. С. 87).

При том, что глава «Католическая Церковь о диалоге» в сборнике стоит первой и занимает около 70 страниц, позиция православного богословия представлена лишь одинокой пятистраничной статьей О. Клемана. То, что фактически обойден молчанием вклад православных богословов и исследователей в тематику исламо-христианских отношений, ярко свидетельствует об одиозной позиции издателей. В предисловии А. Журавский признает данный недостаток сборника и «принимает как заслуженный упрек то, что в нем не представлены работы ближневосточных христианских авторов» (с. XV). Однако признание это ни в малой степени не устраняет недостатка.

Крайне сомнительно, что представленные «диалоговедческие» доклады католиков и протестантов для науки действительно значимее, чем, например, опыт более чем двадцатилетней работы Общества греко-арабских исследований при Аристотелевском университете в Салониках (печатный орган – ежегодник «Graeco-arabica») или аналогичных трудов болгарских ученых и богословов.²⁶⁹

Несмотря на уверения авторов и составителя сборника, назвать то, что представлено на его страницах, действительно диалогом христианства и ислама вряд ли представляется возможным. С одной стороны, как верно заметил владыка Анастасий (Яннулатос), на фоне «нового всплеска мусульманского фанатизма и нетерпимости по отношению к христианам в любом случае было бы правильнее говорить не о „диалоге христианства и ислама“, а скорее о „диалоге части христиан с некоторыми мусульманами“». С другой стороны, вспоминается, как В. К. Шохин справедливо усомнился в том, насколько могут представлять в подобных «межрелигиозных диалогах» христианство люди, чьи религиозные убеждения не соответствуют родовым признакам христианства.²⁷⁰

Не становится очевидной и необходимость предлагаемого нам типа межрелигиозного диалога. Основной аргумент – потребность мирно сосуществовать людям разных религиозных убеждений – не производит предполагаемого воздействия, поскольку различные религиозные общины на протяжении предшествующих веков как-то все же умудрялись сосуществовать и без международных конференций по межрелигиозному диалогу. Второй аргумент – узнать лучше традицию другого – также на деле не работает, ибо очень сложно узнать то, от чего участникам диалога предлагается отказаться ради терпимости. Потому-то все подобное диалоговедение, как правило, ничего действительно содержательного в представления об иной религии не вносит. По сути, «диалоговедческий» подход к религиям исключает любое как научное, так и действительно богословское²⁷¹ осмысление иного религиозного опыта и традиций. В этом русле вполне естественно выглядит призыв одного из «диалоговедов» вообще отказаться «от исламоведения как чисто внешнего, холодного и педантичного наблюдения за верованиями и религиозным поведением мусульман» (А. Тесье. С. 296).

К сожалению, многие авторы сборника следуют этой антинаучной установке. Из большинства статей почерпнуть что-либо новое об исламе христианин может лишь вопреки позиции автора, неожиданно встречающиеся конкретные данные явно случайны и выглядят скорее как рудименты не до конца еще изжитого «исламоведческого подхода». Мусульманина же, намеревающегося что-либо узнать о христианской вере, и вовсе следует предостеречь от чтения данной хрестоматии, так как представления о христианстве он может получить самые неверные (протестантский профессор догматики, не признающий Христа Богом (с. 291), – лишь один из примеров причудливого «христианства» авторов сборника).

Строго говоря, то, что составляет это «новое метадисциплинарное направление», вообще сложно назвать диалогом. Традиционный диалог предполагает как минимум две различные точки зрения, тезис и контртезис. Предлагаемые же в хрестоматии читательскому вниманию тексты являют собой рассуждения, основывающиеся на одних и тех же тезисах и на одной и той же точке зрения. Все должны жить в мире, все должны уважать друг друга, христиане должны отказаться от своих догматов, расходящихся с исламом, – таковы общие позиции диалоговедов, как называющих себя мусульманами, так и называющих себя христианами.

Параметры и установки подлинно христианской позиции в межрелигиозном диалоге определил апостол Павел в своей знаменитой речи в афинском ареопаге, которую он начал словами: по всему вижу я, что вы как бы особенно набожны, а продолжил: Сегото… я проповедую вам (Деян. 17, 22, 23). Можно вспомнить, как по этой же схеме межрелигиозный диалог строил и святитель Григорий Палама, который, увидев мусульманские похороны, сказал затем имаму, их совершавшему: «Я нахожу хорошим ритуал, совершенный вами там, вне города: ведь вы тогда, восклицая, просили за умершего и обращались к Богу – к кому же иначе? Я был бы рад узнать, что вы сказали Богу». И когда имам ответил: «Мы просили у Бога прощения грехов для души умершего», – святитель продолжил: «Хорошо. Но давать прощение надлежит всегда судье. Однако и вы считаете, что судьей всего рода человеческого явится Христос. Следовательно, необходимо призывать Его и к Нему обращать молитвы».²⁷² Представленные же нам в хрестоматии примеры диалога имеют в своей основе прямо противоположные установки. При этом все конференции по межрелигиозному диалогу происходят как раз по инициативе христиан, которые, вместо того чтобы с кротостью и благоговением давать отчет о своем уповании (см.: 1Пет. 3, 15), используют их (конференции) как предлог для вежливого провозглашения отказа от этого упования.

В этой связи следует заметить, что, собственно, только христианству свойственна уникальная способность взглянуть на мир глазами другого, не переставая при этом быть самим собой, глубоко пережить чужой опыт, не отказавшись от своего. Ни в какой другой религиозной традиции мира не наблюдается подобного. Именно эта способность и стала одной из причин успеха христианской миссии; именно она послужила толчком, отправной точкой для появления исламоведения как науки. И разные диалоговедческие штудии попросту паразитируют на этой способности христианства.

Неизбежность религиозного плюрализма – парадигма современного религиозного мышления на Западе. У нас она, к счастью, все же еще не прижилась, и ценности, постулируемые ею, остаются чуждыми как для воцерковленного христианина, так и для человека, далекого от религиозных проблем. В этой связи восторженная «диалоговедческая» патетика большинства статей сборника вряд ли будет разделена российским читателем.

Неизбежность религиозного плюрализма – парадигма современного религиозного мышления на Западе. У нас она, к счастью, все же еще не прижилась, и ценности, постулируемые ею, остаются чуждыми как для воцерковленного христианина, так и для человека, далекого от религиозных проблем. В этой связи восторженная «диалоговедческая» патетика большинства статей сборника вряд ли будет разделена российским читателем.