205. Слово в день Святаго Мученика Благоверного Царевича Димитрия

Аще мир вас ненавидит: ведите, яко Мене прежде вас возненавиде. (Ин. XV. 18).

Мир делает иногда такия дела, которыя не только для ненавидимых им ужасны, но и для любимых им ненавистны. Но есть ли у него средства успокоить или утешить людей, пораженных такими делами?

Отдайте на суд самаго мира дело, которое одна из великих сил мира, страсть честолюбия, совершила над сыном царевым, не смягчась невинностию отрока и не устрашась крови, от предков освященной для блага народа. Без сомнения, и мир скажет, что это ужасно и ненавистно. А что может он сделать, чтобы сие ужасное и ненавистное дело загладить или исправить?

Един Иисус Христос творит сие чудо, что зло, которое мир делает и котораго уничтожить не может, не только уничтожается, но и превращается в добро для страждущих от мира; что на событие ужасное и ненавистное можно взирать спокойно и с любовию; что, вопреки естественным понятиям и чувствованиям, по которым и благополучная смерть бывает печальна, смерть злополучная становится предметом праздника: потому что это есть смерть мученика Христова; потому что «честна пред Господем смерть преподобных Его» (Псал. CXV. 6).

Так мир во зле самоосужден и безсилен! Так Иисус Христос во благе могуществен и победоносен!

Посему Господь наш, предваряя Своих учеников и последователей о ненависти мира, не заботится ни мирить их с миром, как недостойным их союза, ни вооружать против него, как противоборца несильного, а только предостерегает их, чтобы нечаянно встреченная ненависть не привела их в страх и смятение. Он учит взирать на нее равнодушно, как на дело не новое. «Аще мир вас ненавидит, ведите, яко Мене прежде вас возненавиде».

Научись же подлинно, христианин, не страшиться ненависти мира, если она возстанет против тебя за то, что ты последуешь Христу, что стараешься мыслить благочестиво и жить добродетельно.

Могут некоторые подумать, что наставление Господа, не страшиться ненависти мира, не к ним относится, и дано не для наших времен и обстоятельств. Оно было нужно для первых последователей Христовых, которые жили среди врагов и гонителей христианства. Мы живем христиане между христианами. Мир, который некогда ненавидел христиан, в течение времен переродился в мир христианский. Кому неизвестна «победа, победившая мир, вера наша» (1Иоан. V. 4)?

Остерегитесь, мысленные победоносцы, торжествующие победу, может быть, не для вас еще, или не вполне для вас, приобретенную! Мир побежден, но не уничтожен. Он еще живет, и по прежнему ненавидит тех, которые Христовы суть, или деятельно стараются быть таковыми. Мир, побежденный непреоборимою истиною веры, как бы невольно плененный в ея послушание, и потому допущенный в ея видимую область, не совсем отложил, а только скрыл при сем переходе свои древния свойства, неприметно внес в оную и распространил в ней свой собственный дух, и таким образом сей враг Христа и христианства очутился в пределах самаго христианства. Прикрываясь именем христианского мира, он действует свободно, и старается образовать для себя мирское христианство, сынов веры превращать в сынов мира, сынов мира не допускать до возрождения в истинную жизнь веры, а на не покаряющихся сему вооружается разными оружиями неправды, соблазном, укорением, осмеянием, презрением, клеветою, жестокостию.

Если сказанное теперь желаете увидеть в несомненных опытах: посмотрите в летописи! Кто так часто среди самаго христианства возбуждал вражды, раздоры, смятение, преследовал не редко лучших из христиан, силился угашать светильники веры? Кто наполнил христианство мучениками, пострадавшими от людей, которые также назывались христианами? Кто жизнь Афанасия Великого превратил большею частию в странничество изгнанника? Кто не оставлял спокойного дня в жизни Василию Великому и Григорию Богослову? Кто заточил Златоуста? Кто был причиною, что многие святые убегали от христианских городов и находили себя в большей безопасности в пустыне между зверями? Кто сию святую жертву заклал так преступно, и еще усиливался безславить кончину благоверного Царевича, доколе она не была прославлена Богом? Кто? Неужели христиане, которым вдохновенный от Христа дух есть дух любви, мира, кротости, незлобия, послушания, терпения, взаимного назидания во всякой добродетели? Конечно, это мир, некогда славно побежденный верою нашею, но потом, по разности времен, разными образами, то орудиями лжемудрия, то порывами страстей, действиями соблазна, прельщения и, наконец, грубой силы, возобновлявший и возобновляющий брань, не без печального для нас успеха, не потому, чтоб изнемогла непобедимая вера христианская, но по нашему произвольному разслаблению и малодушию.

Если Господь, верный в покровительстве Своей вере и «не оставляющий искуситися паче, еже мощи» (1Кор. X. 13), в наше время, на нашу немощь не попускает столь сильных искушений, как прежде: мир однако имеет и ныне свои стрелы против тех, которые истинно Христовы суть, или деятельно желают быть таковыми. И хотя это суть, по выражению Псалмопевца, «стрелы младенец»: но и оне могут наносить «язвы» (Псал. LXIII. 8) младенчески немоществующим в вере. Например, когда облеченные в ум Христов «глаголют премудрость Божию в тайне сокровенную» (1Кор. II. 7), проповедуют учение о глубоком греховном повреждении человеческого естества, о самоотвержении, о возрождении, о внутреннем человеке, о жизни созерцательной, о действиях «Святаго Духа», Которым, по изъяснению св. Иоанна Дамаскина, «всяка душа живится и чистотою возвышается», и наконец «светлеется Тройческим единством священнотайне»⁶⁷²: не возстает ли против сего глубокого учения поверхностная мудрость мира, как будто против мечтательства и опасного нововведения, хотя сие учение может назваться новым по тому только, что оно есть учение нового, а не ветхаго человека, и опасным только для греховной плоти, пoелику в нем заключается ея распинание? Или, если бы кто из людей, по своему положению в обществе, находящихся в глазах мирa, совершенно предавшись влечению христианского духа, решился отвергнуть всякий внешний блеск, роскошь, зрелища, увеселения, развлечения, расточать имение только на нищих, прилепиться исключительно к храму Божию: не станет ли мир сего своего беглеца преследовать уязвляющими взорами? не направит ли на него стрел остроумия? Не найдутся ли люди, которые усомнятся в его здравомыслии по тому только, что он не применяется к миру и его нездравым понятиям и неправым правилам?

Итак надлежит признать, что Христом обличенная ненависть мира против последователей Христовых не только была прежде, но продолжается и доныне. И если хотим быть безпристрастны, надлежит признаться, думаю, многим из нас, что есть и ложный страх, производимый сею ненавистию, и малодушное угождение миру, именно для того, чтобы не подвергнуться сей ненависти. Для сего люди благоразумные позволяют себе дела легкомысленныя; люди, которые высоко ценят честность, попускают себе дела, которыя честность очень не высоко ценит.

Самое обыкновенное благоразумие может разсудить, что игра есть упражнение детское, и потому людям зрелаго возраста и ума едва изредка позволительное, для облегчения сил после долгаго напряжения во время важной деятельности. Как же изъяснить сие странное явление общежития, что общества людей зрелаго возраста и ума, в уреченные часы каждаго дня, игрою занимаются, едва ли не больше неопустительно, нежели делом звания и служения? Не иначе можно изъяснить сие, как тем, что разсудительные, хотя внутренно признают суетность сего упражнения, но боятся быть отлученными от общества, в котором суета сделалась законом, и потому раболепствуют суете, и убивают ею время, и более, нежели одно время.

Не трудно христианскому благоразумию по достоинству оценить искусство, награжденное некогда в лице Иродиады усеченною главою проповедника покаяния и целомудрия, уже по сему одному воспоминанию неприятное для размышляющаго, и вообще не заслуживающее уважения, как игра, и притом не дружная «с тихим и безмолвным житием» (1Тим.2:2), к какому располагает христианство. Почему же на поприще сего искусства, так часто, в таком множестве, как бы неминуемо, идут христиане и христианки? Не к осуждению, а к извинению многих, можем полагать, что это по опасению, чтобы мир не наказал презрением за презрение к законам мира.

Почтенный в обществе званием начальника или судии знает и чувствует, как хорошо иметь руки чистыя от неправды и мздоимства. Но он боится, чтобы мир не уничижил его благородной бедности: и после сего нельзя ручаться, что он не отверзет своей руки для даров благодарности, а за сим трудно ручаться и за то, что не отверзет ея для мзды неправедной.

Вот случаи, которые показывают, как в самом обыкновенном течении жизни христианин искушается опасением ненависти мира, и как чрез сие может он сделаться или по некоторой неволе рабом мира, или охотно его другом. Но что далее? Страшась быть отвержен миром, он может дойдти до того, что будет отвержен Богом. Ибо «никтоже может двема господинома работати» (Матф. VI. 24). «Иже восхощет друг быти миру, враг Божий бывает» (Иак. IV. 4).

Научись же подлинно, христианин, не страшиться ненависти мира, если она возстанет против тебя за то, что ты последуешь Христу, что стараешься мыслить благочестиво и жить добродетельно.

Что страшиться? – глаголет тебе Христос Господь. Твое состояние не есть необыкновенное; опасность твоя не есть нечаянная. Воззри на твоего Учителя и Господа, и познай, что Он прежде тебя перенес ненависть мира, и притом без сравнения жесточайшую, нежели какая тебя коснуться может. «Ведите, яко Мене прежде вас возненавиде» (Ин.15:18).

Но, Господи! какое в том утешение для ненавидимых миром, что и Ты был им возненавиден прежде нас? Не сугубая ли в том для нас скорбь, что и Ты, самая Любовь, был ненавидим? Не сугубая ли для нас опасность в том, что и Ты, самая Жизнь, был убиен ненавидящими?

Не усомнимся, христиане, в утешении Господнем! Если «вся, елика преднаписана Быша, в наше наставление преднаписашася, да терпением и утешением писаний упование имамы» (Рим. XV. 4): то возможно ли, чтобы слово Господа, особенно для утешения сказанное, не было для нас обильным источником утешения? Если сей источник глубок: углубим, как почерпало, внимание! Чем более углубим, тем обильнее почерпнем.

«Ведите, – глаголет, – яко Мене прежде вас возненавиде». Ведать, что Христос был миром ненавидим, утешительно для нас, христиане, во-первых, по тому, что сие может послужить нам к освобождению от сомнения, на правом ли пути мы находимся. Ибо мир, ненавидящий нас за Христа, старается дать своей ненависти такой вид, будто он не за Христа против нас враждует, а осуждает нас, как не истинно Христовою стезею ходящих. Образ мыслей и жизни управляемый христианскими началами, и потому не такой чувственный и разсеянный, какой любят в мире, мир называет неразсудительною строгостию, упрямством, странностию, простоту и смирение – малостию и низостию духа, расположение к духовным упражнениям и жизни созерцательной – склонностию к мечтательству. Но когда слышим, что и Христу, при Его божественных деяниях и глаголах, не разумевшие таин Божества и спасения говорили: «жестоко слово сие» (Ин. VI. 60), «хулы глаголет» (Лук. V. 21), «неистов есть» (Иоан. X. 20): тогда укоры мира против нас перестают быть страшными; потому что уподобляют путь наш пути Христову. Тогда терние, по которому ступаем, не столько нас уязвляет, сколько ободряет, как признак пути Христова. Тогда горькая чаша, которую подают нам, услаждается уверенностию, что мы «пием чашу, юже пил» Господь наш (Мф.20:22); и следственно это не чаша гнева, но чаша спасения.

Во-вторых, ведать, что и Господь наш был ненавидим от мира, утешительно нам по тому, что чрез сие можем усматривать последствия ненависти, которую претерпеваем от мира, и конец наших бедствий. Если бы ненависть мира против Господа не кончилась победою и славою Господа: то не мог бы он указывать на оную к утешению ненавидимых миром учеников Своих. Но когда, видя себя на Его терновом пути, видим конец сего пути для Него: то и для нас конец того же пути видим. Итак пусть клевещут на истину; пусть ненавидят любовь; пусть убивают жизнь: истина оправдается, любовь победит, жизнь воскреснет.

В-третьих, и без дальнейших видов, ненавидимым от мира ведать, что и Господь был ненавидим от мира, утешительно по тому самому, что в сем является их сообразность Его возлюбленному и вожделенному образу. Неужели приятнее было бы христианину быть любиму ненавидящим Христа миром? Нет. Пусть мир нас ненавидит, презирает, отвергает: любезна сия ненависть; славно сие презрение; приятно сие отвержение, которое ко Христу приближает и Ему уподобляет.

Сподоби нас, Господи, приближаться к Тебе, если не делами совершенной добродетели, по крайней мере благодушным терпением противностей и скорбей, по вере и любви к Тебе, по образу Твоего терпения! Но сохрани нас от беды малодушия, чтобы из опасения противностей и скорбей, не раболепствовать страстям и суете мира, который Тебя ненавидит! Сотвори сие благодатию Твоею, милосердый к грешным, дивный во святых, препрославленный во веки! Аминь.