2-е число

Одним из явлений, наиболее характеризующих IV век по Р. Хр., было колебание Церкви Христовой различными ересями. Едва только успокоилась она после ужасов гонений, воздвигаемых языческими императорами, едва только укрепилась под сочувственным влиянием императора, которого именует она «Равноапостольным», как стали возникать опасности другого рода, которые могли угрожать ей полным разрушением, если бы не предначертано было искони, что «врата адовы не одолеют её» ...

Но где преизбыточествовала опасность, там преизбыточествовала и чудная благодать и воздвигался могучий отпор адским силам в лице величественных столпов, ограждавших св. Церковь и оградивших её...

Одним из могущественнейших борцов против одного из величайших зол – в виде арианской ереси – был святитель Афанасий, архиепископ Александрийской Церкви.

Ещё отроком выделялся он из своей среды своими замечательными дарованиями и страстной любознательностью, с которой изучал он св. Писание. При этом он имел случай получить превосходнейшее всестороннее образование в богатой средствами для этого Александрии, месте рождения его. Таким образом Божественному промыслу угодно было снабдить его всеми орудиями для той достославной борьбы, которую предстояло ему вести в продолжении большей части его 80-ти летней жизни. Первым шагом его на этом пути было сближение с епископом Александром, который проницательно усмотрел в юноше будущего знаменитого церковного деятеля, доверял ему все свои дела, поручал письменные отношения по делам церковным и поставил его в сан диакона на 23-м году его жизни (319 г.). В этом сане присутствовал Афанасий вместе с епископом Александром на Никейском Вселенском соборе и принимал энергичное и влиятельное участие в спорах с Арием, чем и возбудил против себя непримиримую вражду ариан, не перестававших с тех пор никогда неумолимо преследовать его всевозможными способами.

В 326 г. св. Александр назначил его в преемники своей кафедры, что и было подтверждено общим голосом паствы и епископов, хотя и против воли самого Афанасия.

Первые годы своего епископства Афанасий провёл довольно спокойно в мирном управлении делами Церкви, но уже в 331 году ариане, происками при дворе Константина, успели достигнуть возвращения из ссылки Ария и всех единомышленных с ним епископов; от Афанасия потребовалось, чтобы Арий принят был в общение с Церковью, но Афанасий с твёрдостью отказал принять в Церковь человека, отвергнувшего Божественность Христа. – «Еретики, – объяснил он императору, – вооружающиеся против Христа, не имеют ничего общего с истинными чадами Церкви Христовой».

Такое противодействие со стороны всеми уважаемого святителя озлобило ариан, и всякого рода клеветами на него они достигли на первый раз того, что император, видя сильное раздражение против Афанасия и с целью защитить его от врагов, угрожавших жизни его, повелел ему отправиться в Галлию, в гор. Трир, но тем не менее не уступил настойчивому желанию ариан – поставить кого-либо на место Афанасия в Александрии. И если Константин не возвратил его в Александрию, то, как свидетельствует сын его Констанс, это были только потому, что он уже не успел сделать этого при своей жизни, но завещал детям своим исполнить это его желание. На другой же год по смерти Константина, сыновья его возвратили Афанасия и всех заточённых и сосланных по проискам ариан епископов на их кафедры. Святитель был враждебно встречен арианами, поддерживаемыми теперь самим императором восточным Констанцием, державшимся их учения. Вскоре достигли они назначения вместо Афанасия – сообщника их Григория, который и прибыл в Александрию, в сопровождении сильного отряда войска. Немедленно начались в городе разбой и убийства и едва успел спасти жизнь свою Афанасий, поспешно укрывшись из Александрии. Он отправился в Рим и в «Послании к епископам всех церквей» изобразил все ужасы, совершённые в его глазах арианами, и умолял их подать помощь Церкви Александрийской. Живя в Риме, он обратил внимание на себя всего христианского общества своей строгой, безукоризненной жизнью; через него познакомилось оно с подвигами восточных отшельников, о которых на Западе мало имели понятия; полное богатым содержанием слово его имело большое влияние на усовершенствование общества в нравственной жизни. Афанасий возбудил полное сочувствие Римского епископа Юлия и западного императора Констанса, который потребовал от брата своего Констанция составления собора для рассмотрения дела Афанасиева и других епископов – исповедников. Обнаружившийся на соборе Сардийском (347 г.) бесчестный образ действий ариан поколебал несколько доверие к ним легкомысленного Констанция и в 348 г., отчасти также и из опасения прогневать брата своего Констанса и уже по смерти арианского епископа Григория, он допустил возвращение Афанасия в Александрию.

Настал некоторый отдых для святителя и он употребил его на уврачевание ран, нанесённых Церкви арианами. Усердно объяснял он истинное учение своей пастве, вразумлял впавших в заблуждение, укреплял в преданности единой истинной Церкви. И отрадно отзывалась паства на труды для неё своего пастыря! Все как бы воспрянули духом и стали проявлять возбуждённые в них словом Афанасия чувства – усиленным усердием к молитве и ко всякому доброму делу. Каждый дом тогда как бы изображал церковь по христианскому настроению и христианской деятельности живших в нём.

В то же время боролся Афанасий и письменными актами и с убедительным, неопровержимым красноречием отстаивал истину христианского учения против лжи Ария.

«Допустив, – писал он, – что Сын существовал не от вечности, должны допустить, что Сын произошёл от кого-то вне Бога и мир, сотворённый Богом через Слово, сотворён Творцом, существующим вне Бога; если Сын не вечен, то было время, когда в Боге не было истины, так как Сын есть истина».

«Божественность Сына есть та же самая, которая принадлежит Отцу, а потому она и нераздельна: «Я и Отец одно. – Когда не верите Мне, верьте делам Моим, чтобы узнать и поверить, что Отец во Мне и Я в Нём» (Ин.10:31,38). Отец и Сын едино существо, но не в том отношении, чтобы одно было разделено на две части, которые кроме этого сами по себе ничего не означали бы, также и не в том, что это одно носило на себе два имени, так что один и тот же Бог иногда был бы Отцом, а иногда Сыном у Себя Самого. Хотя Отец и Сын два лица, потому что Отец есть Отец, а не Сын, и Сын есть Сын, а не Отец, – однако существо их одно».

Это единство св. Афанасий поясняет так: «Сияние есть свет, появляющийся не после солнца, свет не другой какой-либо, только заимствующий блеск от солнца, но это есть всецелое произведение солнца; такое произведение по необходимости составляет один свет с солнцем, и никто не скажет, что это – два света».

На возражение ариан, что «Сын и Отец так составляют одно, как и об нас говорится: «Отче Святый! соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как Мы. Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин.17:11,21), св. Афанасий отвечал: – «Такие помышления о себе означают безрассудную гордость, потому что единство, какое выставляется между Отцом и Сыном, не усвояется в Писании даже ангелам и прилагается нам только в пример, никогда, впрочем, недостижимый для нас, подобно тому, как заповедуется: будите совершенни, якоже Отец ваш Небесный совершен есть».

Неустрашимая и деятельная борьба Афанасия против ариан доводила злобу их до крайней степени, и по смерти поддерживавшего Афанасия императора Констанса они снова подчинили своему влиянию Констанция, который повелел силой низвести с престола Афанасия. Снова полилась кровь в Александрии; место великого святителя было занято полуязычником Георгием и св. Афанасий, спасшийся от преследования чудным образом, удалился в пустыню Египетскую. Но и в пустыне, скрываемый то в одной, то в другой кельях чтивших его отшельников, он следил за событиями в мире и не ослабевал в письменной борьбе против ложного учения Ариева. Между тем враги искали его; голова его была оценена, но Господь не предал сокрушению столпа Своей Церкви.

При Юлиане, возвратившем из заточения и ссылки всех православных и еретических епископов – в виду того, что распри между ними будут содействовать к ослаблению самого христианства, – возвратился и Афанасий в Александрию. Но он проник в лукавые цели богоотступника и стремился противодействовать им своим влиянием. Не укрылась и от Юлиана сила влияния пастыря, покорявшая сердца даже язычников, и он предписал префекту «гнать его везде, где только можно» ...

«Не смущайтесь, дети, – прозорливо говорил он про Юлиана, снова удаляясь из Александрии, – это только облачко: оно скоро исчезнет» ...

После скоро последовавшей затем гибели Юлиана в войне с Персами, св. Афанасий снова был вызван в Александрию почтительным письмом вступившего на императорский престол Иовиниана. Но не долго Церковь отдыхала под его управлением. В 364 г. вступил на престол Валент; владычество ариан возобновилось и настало время самых ужасных бедствий для Церкви. В 367 г. последовало снова изгнание и лишение кафедр всех православных епископов. Афанасий, предвидя борьбу своей паствы за удержание его на кафедре и желая предупредить смуты в городе, произвольно удалился из Александрии, но снова возвратился туда вследствие поразившего всех удивлением предписания Валента префекту: «оставить Афанасия в покое».

Таким образом, последние годы 70-ти-летнего старца, испытавшего уже пять гонений, были проведены им в Александрии, но всё же в постоянной борьбе против различных ересей, колебавших Церковь, и в неутомимых стараниях водворить мир и согласие в потрясаемой Церкви.

В 373 г. упокоился от земного подвига своего этот непоколебимый и могучий защитник Православия, пребыв до 80-ти летней жизни верным и самоотверженным конца своей служителем и столпом всей душой возлюбленной им Церкви Христовой.

Много сочинений осталось после св. Афанасия, – и не было бы столько уклонений от Православия – в виде различных сект всё более и более, и в наше время в особенности, распространяющихся искателей религиозной правды вне Откровения, если бы они изучали со всем душевным вниманием вдохновенные писания этого и подобных ему вселенских учителей и отцов Церкви.

Христианское семейство: Еспер и Зоя и дети их Кириак и Феодул, родом из Фригии, были проданы в рабство одному богатому Римлянину, именем Катулу язычнику. В продолжение нескольких лет Еспер и Зоя усердно служили господам своим, помня и свято соблюдая слова Апостола: «Рабы, во всём будьте послушны господам вашим по плоти, не в глазах только служа им, как человекоугодники, но в простоте сердца, со страхом Божиим; и всё, что вы ни делаете, делайте от души, и как для Господа, а не для человеков, зная, что в воздаянии от Господа получите наследие, ибо вы служите Господу Иисусу Христу!» (Кол.3:21–24).

В том же духе смиренного подчинения своей участи воспитывали эти Боголюбивые люди и детей своих Кириака и Феодула.

Между тем, придя в возраст, дети стали тяготиться тем, что им приходилось жить с язычниками и таить от них свою веру.

– Уйдём от нечестивых, – говорили они своей матери, – ведь сама же ты научила нас Священному Писанию, в котором сказано, чтобы удаляться от нечестивых... и зачем скрываем мы от них нашу веру? Не лучше ли смело высказать господину нашему, что мы христиане? Если он убьёт нас, то мы знаем, что нам предстоит вечная жизнь с Христом Богом. Чего же бояться нам?

И не смотря на то, что Зоя, опасаясь, что дети её ещё слабы для исповеднического подвига, удерживала их в их святом рвении, Кириак и Феодул, встретившись однажды с господином своим, объявили ему, что они христиане... – «Души наши принадлежат Господу, – сказали они ему, – ты же не властен над нами, но только над нашими телами» ...

Безумными показались эти слова тому, кто и не слыхал никогда о власти Владыки Небесного, – и Катул вознамерился испытать при удобном случае, что за люди рабы его и в какой вере воспитаны их дети. Уж не принадлежат ли они к числу ненавистных христиан, которые отвергают богов?

Скоро представился случай разъяснить недоумение господина относительно рабов своих. У Катула родился сын. Это радостное событие должно было, по обыкновению языческому, отпраздноваться торжественным жертвоприношением богам. В домашнем пире участвовали и слуги, вкушая от жертв идольских; таким образом и рабам, неизвестным до сих пор христианам, предложены были мясо и вино от жертвоприношения. Но как могли они прикоснуться к этой пище, осквернённой обрядом в честь языческих богов?

– Господи Боже! будь с нами! – тихо промолвила Зоя, – кроме Тебя, другого Бога не знаем. Утверди нас в этом исповедании! – и с этими словами вылила вино и выбросила мясо на землю, и зная, что ожидает её за этот поступок, с грустью, но вместе и с твёрдостью обратилась к мужу и детям:

– Не убоимся гнева Катула и мук, которым он предаст нас... Вытерпим их мужественно и соединимся все в царствии Христа Бога нашего! – сказала она им.

Не замедлило исполниться ожидаемое ею.

– На кого вы надеялись, что дерзнули так оскорбить святыню? – с гневом спросил у своих рабов господин, приказав привести их к себе, как только узнал о поступке Зои.

– Надежда наша – Иисус Христос, Сын Бога Живого! – с твёрдостью отвечали христиане.

– Увидишь, как Он спасёт твоих сыновей, когда я повелю предать их мучениям! – сказал язычник и велел истязать юношей.

– Будьте мужественны! терпите! – укрепляла их мать, с твёрдостью смотря, как палачи стругают острым железом обнажённые тела детей её.

– Мы не страдаем... Пусть изобретут мучения более чувствительные... – говорили юноши в своём святом возбуждении.

Ожесточённые удары и сожжение в огне всего христианского семейства было отзывом на эти слова со стороны зачерствелого язычника, и – четырьмя новыми жертвами – победами увенчалась вера Христова.

Страдания мучеников совершились в Атталии Памфилийской в царствование Адриана (117–138).

Правление князя Бориса, сына Звинича-Пресиама, третьего внука Грубошева³⁹, омрачалась несчастиями во всё то время, пока оставался он язычником. Всё, что ни предпринимал он, не удавалось ему. Он хотел (843 года) воевать с Греками, но должен был продолжать перемирие. Решился отмстить (850 года) Сербам за неудачи отца своего Звинича, но поход кончился поражением Бориса, и он просил мира. Поход против Хорватов также не имел успеха. Попытка действовать в союзе с Паннонскими Славянами против Франков (в 853 году) окончилась поражением Бориса. В 860 году поразил Болгарию страшный голод, за которым следовал мор, народ погибал, а помощи не было ни откуда. К большему горю, Греки стали грозить войной⁴⁰. Столько неудач и бед заставят и самого твёрдого задуматься. Борис, хотя и язычник, но неиспорченный, видел гнев Божий над Болгарией. За что этот гнев? Ему пришлось припомнить слова дяди – мученика Бояна, что христианская истина одержит победу над языческой ложью⁴¹. О всём подобном напоминала ему и сестра его. Она, ещё в нежном возрасте взятая в плен, воспитана была при Греческом дворе по началам христианства. По условиям мира с Грецией 852 года она отпущена была в Болгарию, а Борис освободил знаменитого пленника – учителя Куфару, который также говорил Борису о пустоте язычества. Да и многие десятки тысяч были уже христианами между Славянами подданными Бориса!.. Было у кого учиться христианству. За язычество Болгарии стояли княжеский двор Болгарский, его министры и вожди и Славяне, перешедшие с князем с правого берега Дуная: но что язычество приносит Болгарии? Время было кончить борьбу с христианством, которого истины так светлы, так чисты, так отрадны для духа. Так Борис решился принять христианскую веру. Он вошёл в сношение с Греческим императором о своём желании соединиться со Христом и заключил мир с Грецией, выгодный для Болгарии. Болгарам уступлено навсегда Загорье (южный скат Баланов), страна нужная им для поселения и очень выгодная в стратегическом отношении. «К Болгарам послан был епископ, который совершил крещение над Борисом, принявшим имя императора Михаила»⁴². Умный патриарх Фотий, приняв живое участие в просвещении Болгар, написал послание к князю Борису. Святитель изложил князю не только начала веры и жизни христианской, но и правила, как управлять народом. «Начав усердием к проповеди слова Божия, писал Фотий, не оканчивай небрежностью, а постарайся, чтобы конец соответствовал началу и жизнь вере. Созидай храмы во имя Божие и в честь святым по установлениям церковным; приучай народ собираться в них, дабы, в общем собрании умилостивляя Божество и принося Ему общее славословие, все утверждались в единомыслии и приобретали спасение и пользу»⁴³. По примеру князя Бориса крестились некоторые из приближенных к нему. Но с большинством пришлось ещё бороться. Фанатики язычества, в том числе сильные вельможи, едва узнали о перемене веры князем, как подняли волнение за старую веру; целые десять областей подняты были боярами против Бориса; дело дошло до того, что в Предславе хотели убить Бориса и возвести на престол язычника. Михаил, оградив грудь свою святым крестом, с 48 придворными и 7 духовными лицами вышел к толпе мятежной и та в смятении рассеялась. На другой день 50 бояр, заправлявших бунтом, были схвачены и преданы смерти. Народ, оставшийся без подстрекателей мятежа, покорился Михаилу и стал понемногу креститься⁴⁴. Так рассказывает об этом и один Болгарин – современник событий. «Я, говорил он, из новопросвещённого Болгарского народа, которого Бог просветил в эти времена избранником Своим Борисом, в крещении Михаилом. Силой Христовой и знамением креста победил он цепенелый, непокорный народ Болгарский. Бог привёл св. Иосифа, архиепископа, учителя и наставника, который устроил храмы и монастыри, поставил епископов, священников, игуменов, чтобы учили народ»⁴⁵.

К сожалению, миссионеры папы возмутили покой юной Болгарской Церкви и остановили на время успехи веры в Болгарии. «Римский священник Павел» с товарищами возбудил в князе Борисе, ещё мало знакомом с верой, множество сомнений о Церкви Восточной и в блистательном виде представил счастье, готовое для Бориса, покорного папе⁴⁶. Князь, с одной стороны надеясь найти в владыке запада защиту против Немцев, теснивших Болгарию⁴⁷, с другой желая видеть в Болгарии независимое церковное правление, в 866 году обратился к папе Николаю с просьбой прислать способных учителей и учредить в Болгарии патриаршество. Папа Николай рад был тому, что целый народ, притом соседний с ненавистным для него Константинополем, отдаётся в его руки⁴⁸. Немедленно послал он (866 г.) к Борису двух бискупов своих с книгами и с обширным посланием⁴⁹. Бискупы Павел и Формоз скоро довели дело до того, что женатые восточные священники оглашены были нечистыми и удалены от мест своих, над крещёнными в другой раз стали совершать Миропомазание, в храмах читали Символ с прибавлением Filioque, разрешили есть в пост молоко и яйца⁵⁰. Борис, не получив для Болгарии патриаршества, просил папу по крайней мере посвятить понравившегося ему Формоза в архиепископа. Но папа удалил Формоза из Болгарии⁵¹. Между тем патриарх Фотий окружной грамотой известил патриархов о наглых дерзостях папы против веры и благочиния, совершающихся в Болгарии. Борис увидел свою ошибку и поспешил поправить её. Он снова предоставил восточным проповедникам продолжать дела звания своего, уже и потому, что Славяне, давно крестившиеся, не хотели знать папы и требовали себе восточных священников. Для того, чтобы раз навсегда развязаться с папой, при том без опасности для своей страны, он послал в 869 году в Константинополь предложить собору притязания папы на Болгарию. На западе поняли тогда же, что князь, посылая послов на восток, прощается с папою⁵². Посол князя Михаила говорил собору: «желаем знать от представителей великих патриархов, к какой Церкви принадлежим мы?» Послы папы протестовали против вопроса. Представители восточных патриархов говорят: «когда вы занимали страну, которой ныне владеете, кому она была подчинена и каких священников имела?» Посол Болгарского князя отвечал: «мы добыли её мечом от Греков и нашли в ней Греческих священников». Собор постановил: «присуждаем, чтобы земля Болгарская, которая в старину находилась под властью Греков и имела Греческих священников, отторгнутая от святой Константинопольской Церкви язычеством, ныне возвращена была ей через христианство». Получив решение собора, князь объявил решение бискупу, с тем, чтобы он с кзёндзами оставил Болгарию⁵³. После того, не смотря ни на ласки, ни на угрозы папы, Борис не входил более ни в какие сношения с властолюбивым романизмом⁵⁴. Крещение народа, остановленное насилиями папы, продолжалось спокойно при правильной деятельности восточных проповедников. Таким образом тот же 869 год, в который последовало осуждение собора властолюбию папы, был временем окончательного обращения Болгарской страны к святой, чистой вере⁵⁵.

Блаженный Борис с любовью давал средства для восстановления храмов христианских, разрушенных язычеством, и для построения новых. Он делал всё, что мог, для вечных нужд своего народа и для славы Божией. Когда дошло до него известие о чудесах мучеников, которых мощи сокрыты были во время волнений язычества в Струмнице, он велел воздвигнуть храм в Брегальницкой епархии и туда перенести мощи святых. Мощи перенесены были с торжеством и по вере новых христиан совершилось много чудес для славы имени Христова⁵⁶.

И православие, и просвещение ещё более расцвели в Болгарии, когда прибыли сюда ученики св. Мефодия, изгнанные из Моравии жадными до корысти Немцами. Михаил принял их с живейшей радостью и благодарил Господа, пославшего ему людей, столько нужных для Болгарии. Не мало времени жили они при дворе его и в домах вельмож Болгарских, как дорогие учители. Борис с любовью беседовал с ними. Престарелый государь учился под их руководством «древним историям и житиям святых», слушал из уст их наставления св. Писания на родном Славянском языке. Благоверный князь доставил Славянским проповедникам щедрые средства содержать училища для обучения детей закону Божию на Славянском языке и для приготовления полезных служителей храма Божия; открывал для них монастыри и кафедры, особенно там, где ещё слабо было христианство⁵⁷. Усердием его постановлено было семь кафедральных храмов с кафедрами святительскими⁵⁸. По желанию Бориса посвящён был для западной Болгарии другой архиепископ Агафон⁵⁹, а место блаженного Иосифа впоследствии занял архиепископ Феофилакт⁶⁰.

Состарившийся Борис устал властвовать. Он уже давно стал подвижником, но тайным. Являясь перед народом в одежде княжеской, скрывался он по ночам в храме и в уединении: покрытый простой одеждой, простёртый по земле, проводил он ночи в молитве⁶¹. После тяжёлой болезни передал он правление старшему сыну Владимиру, а сам удалился в монастырь для подвигов поста и молитвы. К скорби отца, сын оказался непохожим на родителя: жил распутно и, что ещё хуже, стал совращать народ с пути христианского. Четыре года старец терпел. Наконец, одушевясь ревностью, снял с себя иноческую одежду, оделся в платье князя-воина, с немногими верными ему погнался за сыном, захватил его и, чтобы отнять у него возможность вредить христианству, ослепил его; потом передал власть младшему сыну Симеону, а сам, верный обету, снова удалился в монастырь⁶². Он и в уединении заботился о распространении христианского просвещения, побуждал способных переводить полезные книги с Греческого на Славянский язык. Так один из них говорит о себе: «почтенный муж, дукс (князь), настаивал предо мною, когда я приходил к нему для посещения, приказывая и упрашивая переводить объяснения Евангелий; он напоминал мне: для священника нет другого занятия, кроме наставления; если принял он на себя эту службу, пусть выполняет её»⁶³.

Современник кн. Симеона записал: «в се убо лето 6415 инд. 14 (906)⁶⁴ умре раб Божий, отец сего князя (Симеона), в благой вере живый, в добром исповедании Господа нашего Иисуса Христа, велик и честен и благоверен, господин наш, князь Болгаром, именем Борис, христианское же имя ему Михаил, мес. мая во 2 д. в субботнии вечер. Сей же Борис Болгары крестил есть во имя Отца и Сына и Св. Духа, аминь»⁶⁵.

Болгарская Церковь благоговейно чтит в числе святых просветителя Болгарии, благоверного князя своего – Бориса-Михаила⁶⁶.

Святитель Афанасий Пателарий, патриарх Константинопольский, был уже вторым тружеником вселенского престола нового Рима, который искал себе помощи от благодетельной Церкви Российской, посреди бедствий, обуревавших его кафедру. Но первый из них, Иеремия, учредивши патриаршество на Руси, не был лишён своей кафедры, когда странствовал в пределах наших, хотя и подвергался однажды временному низложению; Афанасий же, более испытанный в скорбях, трижды восходил на высоту и нисходил с высоты вселенского престола и уже, с одним лишь громким титулом патриаршим, как странник, посетил гостеприимную державу Российскую. В пределах Малороссии, бывшей своей паствы, ибо тогда она ещё зависела от первосвятителей вселенских, положил он труженические свои кости в обители Лубенской, где они прославились нетлением. Сидящий и по смерти в богатой своей раке, будто на патриаршей кафедре, он представляется благоговейному взору как бы только что погрузившимся в непробудный сон. Глава его, осенённая митрой святительской, склонилась на правое плечо, и десница простёрта на коленах, для лобзания верующим, а в левой руке он держит свой пастырский жезл, как бы доселе управляя вселенской паствой. Так погребли его по чину и обычаю патриаршему, так и обрели спустя немного лет бодрствующим и по блаженной кончине.

Остров Кандия на Средиземном море, древний Крит, был родиной блаженного Афанасия. Он происходил от благочестивых и благородных родителей, которые были в состоянии дать сыну своему высокое образование, светское и духовное. Неизвестно, где воспитывался юный подвижник, но Кандия, бывшая тогда под владычеством Венециан, процветала торговлей и могла иметь довольно средств для образования сынов своих; свидетельством тому могут служить святой Афанасий, которого современники называли философом, филологом, поэтом и отличным проповедником, и великий Лукарис Кирилл, также Критянин, пятнадцать лет патриаршествовавший на кафедре Александрийской и столько же на вселенской, в самую тяжкую эпоху для Церкви Греческой, обуреваемой тогда кознями иезуитов, против которых мужественно боролся Кирилл.

Он вызвал из Кандии в Царьград, для проповеди слова Божия, знакомого ему Пателария, который славился красноречием и уже достиг, на родном своём острове, степени пресвитерской, по своим высоким добродетелям, пользуясь особенным благоволением местного архипастыря и любовью народной. Рукописное житие святителя, хранящееся в обители Лубенской, утверждает даже, будто Афанасий возведён был по общему избранию на престол митрополии Критской и, благодетельным своим влиянием перед властями Оттоманскими, спас её от неистовства врагов при завоевании острова; но покорение сие совершилось гораздо позже. Из современных актов церковных явствует, что Афанасий прямо из пресвитеров был поставлен патриархом Кириллом на первостепенную митрополию Солунскую.

Патриарх Цареградский, Парфений старший, хотя и не был расположен к Афанасию Пателарию, однако в грамоте своей царю Михаилу Феодоровичу, от 12-го августа 1643 года, писал: «что во время святейшего и блаженнейшего господина и Кирилла, патриарха старого, приехал в Константинополь некий священноинок, именем Афанасий, прозванием Пателарий, острова Критского; патриарх и архиереи, видя его бедного и в нужде, восприяли с великим милосердием и любовью, и был он патриарху советником, как одной с ним страны; немного времени спустя поставил его Кирилл митрополитом Солунским, вместо блаженной памяти митрополита господина Паисия, который остался на царское имя в России».

Та же участь ожидала и его преемника Афанасия, успокоившегося в гостеприимной России. Если же он был советником и соплеменником патриарха Кирилла, как утверждает сам Парфений, то конечно не действовал против него, чтобы заступить его кафедру, хотя и безуспешно было его кратковременное правление. Сам Афанасий, в грамоте своей к царю, от 24-го августа того же года, так о себе свидетельствует: «что братия его архиереи поставили его на вселенский престол, в помощь святейшему блаженнейшему Кириллу, чтобы согнать нового Кирилла Веррийского, и после того дали ему собором Солунский престол». Следственно нельзя верить позднейшим нареканиям, будто бы Афанасий, через посредство иезуитов, происками домогался Цареградского престола.

Это тем вероятнее, что сам патриарх Кирилл, после своего удаления с престола, писал царю Михаилу Феодоровичу, нисколько не жалуясь на Афанасия: «что когда султан Мурат возвратил его из заточения с острова Родоса, после низложения Кирилла Веррийского, и велел ему быть в Цареграде, то, покамест он ехал, посадили на патриаршество иного, а когда приехал, то все к нему прибегли и учинили подобающую почесть, но на патриаршеское место он не хотел идти, пока не заплатят архиереи того, что посулили султану. Потом, же благодатью Божией и милостью царской, будем мы сидеть по-прежнему на патриаршестве; хотелось бы под старость успокоиться, но мир не оставляет». Всё это согласно с показанием Афанасия, которого избрали только для того, чтобы удалить недостойного Кирилла и дать время возвратиться великому Лукарису. Оттого вероятно и просидел он так мало на его кафедре, не более 28 дней. Нельзя однако слишком верить обвинениям патриарха Парфения против Афанасия, будто он причинил убытков великой Церкви на 50,000 ефимков, так как известно, что Кирилл Веррийский был причиной сего долга, и разорения церковного, посулив до 30,000 ефимков для подкупа властей турецких, чтобы только достигнуть престола; может быть нужно было употребить столько же, чтобы его низвергнуть; в случае же неуплаты угрожала опасность великой Церкви. Если сам великий Кирилл, при всей многолетней своей опытности, отказывался от престола, единственно по причине сих долгов, то мудрено ли было неопытному Афанасию запутаться в оных при столь смутных обстоятельствах.

Для того, чтобы понять те тяжкие испытания, через которые проходила воинствующая Православная Церковь на Востоке, во все продолжение XVII столетия, необходимо проследить исторически ряд её патриархов, которых частое низложение, по проискам иноверцев, потрясло и разорило вселенскую кафедру Цареграда. После великого Иеремии, который основал патриаршество в России и хотя был низлагаем, но скончался на своей кафедре, в 1594 году, начались беспрестанные смены вселенских патриархов. Матфей, Гавриил и Феофан не более как по полу году занимали сию кафедру, так что наконец избрали местоблюстителем вселенского престола знаменитого учёностью патриарха Александрийского Мелетия Ингу. Год спустя опять взошёл на кафедру Матфей, уже облечённый в схиму, и опять уступил на короткое время престол свой Неофиту, бывшему митрополиту Афинскому, скончался. однако на своей кафедре. Преемник его Рафаил, до насильственного заточения, вынужден был уступить туркам сам храм патриарший, во имя Всеблаженной, и довольствоваться небольшой церковью святого Григория. После него вторично был призван Неофит, и опять низложен, так что уже никто не решался· воссесть на вселенскую кафедру, обуреваемую столькими бедами.

Тогда, по бывшему уже примеру, клир великой Церкви предложил опять местоблюстительство вселенской кафедры другому патриарху Александрийскому, мудрому Кириллу Лукарису, который уже 15 лет со славой управлял своей Церковью. Наконец избран был митрополит Патрасский Тимофей, который, в продолжение осьмилетнего довольно мирного патриаршества, успел расширить и украсить новый кафедральный храм свой и, что уже становилось довольно редким в те смутные времена, спокойно умер на своей кафедре. С назначением его преемника, Кирилла Лукариса, начались опять бури. Этот великий деятель пять раз был возводим и пять раз свергаем с вселенского престола и мученической смертью запечатлел наконец свой подвиг.

Врагами и гонителями его были иезуиты, в то время чрезвычайно сильные при Порте Оттоманской; влиянием посланников Австрии и Франции они домогались распространить унию на Востоке и происками своими успели отнять святой Гроб и вертеп Вифлеемский у патриарха Иерусалимского Феофана; не могли они равнодушно видеть на вселенском престоле нового Рима столь великого поборника православия, каков был Кирилл Лукарис, уже известный им по своему высокому просвещению во время долгого его управления паствой Александрийской. Год спустя, Кирилл был оклеветан ими перед правительством турецким, за сношение с европейцами, и лишён кафедры, но два его преемника, Григорий и Анфим, не могли удержаться на шатком престоле Константинопольском: первый был сослан в заточение на остров Родос, а второй произвольно удалился на Афонскую гору, не чувствуя себя в силах держать кормило Церкви. Так как в это время были внутренние смуты в империи, султан Мустафа низвергнут с престола и воцарился Мурат, то друзья Кирилла, ревнители церковные, воспользовались благоприятным случаем, чтобы возвести его опять, в 1624 году, на вселенскую кафедру, и на этот раз патриаршество его продолжалось 8 лет..

Для того, чтобы удержаться на своей кафедре и противодействовать козням иезуитов и могущественных их покровителей, Кириллу не оставалось другого средства, как прибегнуть к покровительству двух протестантских посланников, Англии и Голландии, с которыми свёл короткое знакомство, когда ещё простым иноком путешествовал по Европе, для сбора милостыни в пользу Александрийской Церкви. Оба посланника находились в дружественных отношениях с Портой и противодействовали иезуитам, которые завели училище в предместьях Царьграда и, воспитывая даром бедных детей Греческих, совращали их в унию. Ревностный патриарх обличал лжеучителей в пастырских своих беседах и, чтобы утвердить православие, устроил типографию в Константинополе, вызвав для сего с острова Корфу учёного инока Григория Метаксу; с помощью его печатал благочестивые книги в опровержение тех обольстительных сочинений, которые во множестве печатали иезуиты и раздавали их детям, ещё неопытным в вере православной. Тогда иезуиты оклеветали его перед правительством, как хулителя магометанского закона, и ссылались в доказательство на катехизис патриарха Кирилла, изданный им ещё во время пребывания в Лондоне, в котором обличал ложное учение Магомета; они же утверждали, будто бы книга сия была недавно напечатана в новой типографии. Правительство турецкое, в порыве негодования, послало немедленно разорить типографию и уничтожить все станки. Начальник её Метакса едва успел спастись бегством. Не избежал бы смерти и сам патриарх, если бы вовремя не укрылся в дом Голландского посла, который вступился за страдальца и убедил великого визиря, что всё это клевета иезуитов.

Таким образом ревностный Кирилл удержался на своём престоле. Но тем не удовольствовались иезуиты; они обвинили патриарха в протестантском образе мыслей и старались уверить в этом простодушных архиереев и клириков. Слух о том дошёл даже до России, так что православные послали к патриарху Иерусалимскому Феофану, жившему тогда в Яссах, узнать, справедливо ли это нарекание? и патриарх должен был собрать местный собор, чтобы окружным посланием оправдать великого поборника православия. Но два года спустя, происками иезуитов, явилась под именем Кирилла, книга, напечатанная в Женеве, исполненная кальвинского учения. Это окончательно потрясло святителя Кирилла на его кафедре и возбудило великое смятение в клире великой Церкви. Патриарх был обвинён перед правительством в измене и в исповедании франкской веры. Насильственно низвели его с престола и посадили другого Кирилла, Контариса, митрополита Веррийского, орудие иезуитов, который однако через неделю был низложен и сослан в заточение на остров Тенедос. Опять был призван Кирилл на вселенскую кафедру, но враги его не дремали и старались опять возвести Контариса, по самой близости места его заточения. Тогда все православные и клирики, чтобы только отклонить вторичное избрание Контариса, воспользовались расположением великого визиря к соотечественнику его по острову Кандии, Афанасию митрополиту Солунскому, и возвели его на вселенскую кафедру, в ожидании, пока возвратится великий Кирилл; и действительно, месяц спустя, он опять воссел на неё, накануне Пасхи. Это было в 1643 году.

Хотя впоследствии патриарх Парфений писал к царю Михаилу Феодоровичу: «что Афанасию, после его удаления с патриаршей кафедры, дали опять митрополию Солунскую, со всеми доходами, дабы он там оставался смирно до конца своей жизни и не смущал великой Церкви в чём дал клятвенное обещание и получил себе во свидетельство патриаршую соборную грамоту», – нельзя однако не обратить внимания на то, что таким образом никогда не удалялись со вселенской кафедры отставные патриархи: они подвергались большей частью заточению на острова Архипелага, или должны были укрыться куда-либо в обитель в окрестностях Цареграда или на святую гору Афонскую. Если же Афанасий избежал общей участи низводимых с престола, и это по соборной грамоте всех архиереев, то без сомнения потому только, что был приглашён всеми архиереями занять место великого Кирилла, чтобы только отклонить недостойного Котнариса. Позднейшие же писатели, составлявшие перечень патриархов Константинопольских, не умели отличать этой черты и зная, что иезуиты были виной неоднократного низложения Кирилла, думали, что они же поставили на его место и Афанасия Пателария, как это сделали с Контарисом, тем более, что в продолжение трёх лет Пателарий и оба Кирилла постепенно сменяли друг друга.

Год спустя после своего четвёртого вступления на престол патриарший, великий Кирилл должен был опять его оставить и сослан, своими врагами, в заточение на остров Родос, а на его место вторично поставлен Афанасий, который держался на кафедре не более года и вынужден был уступить её тому же враждебному Кириллу Контарису, который сослал его также в Родос, по влиянию могущественного своего покровителя Байрама-паши, в 1635 году. Если бы Афанасий был действительно орудием иезуитов, то для чего им было низлагать его и опять возводить Контариса? Но через полтора года, с падением Байрама-паши, лишился своей кафедры и недостойный Контарис и сослан на тот же остров, куда заточены были, по его проискам, оба его предместника, Лукарис и Пателарий. Оба вместе были они возвращены из своего изгнания, повелением султана Мурата, по ходатайству всех архиереев и вельмож Константинопольских, и так как не было на лице Афанасия, чтобы заступить место Кирилла до его возвращения, то поставлен временно на патриаршую кафедру митрополит Ираклийский Неофит, которого сам Кирилл, в письме к царю Михаилу Феодоровичу, называет своим человеком и слугой. Не ранее как через год, когда уже несколько устроились денежные дела патриархии, расстроенные неоплатными долгами, по причине частой перемены патриархов (ибо в продолжение пятнадцати лет, с 1622 по 1637, 12 раз сменялись четыре патриарха), Неофит уступил кафедру учителю своему Кириллу, а Афанасий получил опять прежнюю свою митрополию Солунскую. Это свидетельствует, что он был в хороших отношениях с патриархами и всеми архиереями, без чего бы, конечно, не мог возвратиться на свою митрополию; она была укреплена за ним соборной грамотой и нового патриарха Парфения старшего, который вступил на кафедру после бедственной кончины обоих Кириллов.

Враги Лукариса, неусыпно действовавшие, после полутора года его последнего патриаршества, успели возбудить против него султана Мурата, представив великого мужа Церкви изменником Порты Оттоманской, за тайные будто бы сношения с Россией. Кирилл был насильственно низложен и заключён в крепость близ Царьграда; там его задушили и священные останки мученика бросили в море, но благочестивая о нем память сохранилась в сердцах православных и православие его было гласно оправдано на соборах Ясском и Вифлеемском. Церковь вселенская чтит его, как одного из величайших своих подвижников. Коварный его гонитель и недостойный преемник Контарис скоро подвергся заслуженной казни. Не более года держался он на патриаршей кафедре. Ненавидимый всеми за низвержение достопамятного Кирилла, он сам, в свою очередь, был обвинён как клеветник перед султаном, который не простил ему смерти Лукариса, пожертвованного для удовлетворения его врагов. Контарис был низложен соборно и сослан в противолежащий Царьграду Халкидон, где был также задушен, по приказанию султана.

Две сии насильственные смерти, одна за другой, двух вселенских патриархов, привели в ужас всю Церковь Восточную. Парфений старший, из митрополитов Адрианопольских возведённый на осиротевшую кафедру Цареграда, в продолжение пяти лет мудро управлял Церковью, но и он был лишён своей кафедры и сослан на остров Кипр, а после него, в течение семи лет, два патриарха, Парфений младший и Иоанникий, постепенно возводимые и низводимые, занимали кафедру патриаршую, доколе, в 1651 году, не был опять на неё поставлен Афанасий третий.

Где же находился он во всё сие время, в продолжение пятнадцати лет, от возвращения своего с острова Родоса и до последнего избрания на патриаршую кафедру? – Без сомнения большей частью в Солунской своей епархии, доколе тяжкие долги, её обременявшие, и гонения турок не заставили его удалиться в Молдавию, где тогда властвовал могущественный господарь Василий Лупула, который был покровителем всех бедствующих патриархов и не щадил своих сокровищ для уплаты долгов святого Гроба и великой Церкви Константинопольской. Если бы не пожертвовал он, по ходатайству патриарха Иерусалимского Феофана, 42,000 червонных для поддержания Святых мест, то они бы окончательно впали в руки Латинян. Но влияние могущественного господаря было иногда вредно в Царьграде, при частой смене патриархов, потому что не всегда поддерживал он более достойных на сей высокой кафедре.

На пути из Царьграда в Солунскую свою митрополию, святитель Афанасий посещал неоднократно святую гору Афонскую, где думал навсегда уединиться, по любви своей к подвижнической жизни, но не безмолвие иноческое его ожидало. Там, в самом средоточии Святой горы, близ духовной её столицы Карей, где были и живые воды и благорастворённый воздух, на лучшем месте Афона, основал он себе уединённую келью, которая и доселе слывёт Сераем, иди дворцом, потому вероятно, что основателем её был патриарх. Но недолго мог там оставаться на безмолвии святитель, потому что его постоянно отвлекали заботы о его Солунской епархии. По крайней мере он положил доброе начало будущей Русской обители, сам того не ведая, что келья его со временем привлечёт тружеников Русских из той земли, где ему суждено было успокоить свои труженические кости. Сто лет спустя, другой изгнанник вселенского престола, патриарх Серафим, искал себе убежища в мирном приюте Афанасия и благолепно его украсил, достойно громкого названия Серая. Но вынужденный бежать оттуда во время Турецкой войны, при великой Екатерине, он нашёл себе последнее пристанище в той же мирной обители Лубенской, где опочил его предместник Афанасий. А ещё сто лет спустя, в бывшей кельи двух патриархов вселенских, при церкви святого Апостола Андрея Первозванного, основателя Византийской кафедры, устроился на Святой горе скит собственно Русский, как бы в вознаграждение за то гостеприимство, которое даровала Россия обоим патриархам.

Сношения святителя Афанасия с Россией начались ещё до его патриаршества, вскоре после поставления на митрополию Солунскую. В 1631 году он дал от себя просительную грамоту к царю Михаилу Феодоровичу епископу Косме, который проживал на Святой горе, в Иверском монастыре; он послал через него государю в благословение частицу мощей святого Григория Паламы, архиепископа Солунского, и миро от святого великомученика Димитрия, умоляя помочь ему в бедственном положении и освободить от тяжкого долга. Константинопольский патриарх Кирилл Лукарис, благоприятствовавший Афанасию, писал также к царю о даровании милостыни митрополиту Солунскому, которого митрополия, от непостоянства и колебания времён, впала в тяжкий долг, более 5,000 рублей, и заложила в нечестивые руки все священные сосуды, так что по причине сих долгов оставалась без пастыря. Поскольку же Афанасий решился, в такую годину, принять сан её митрополита, жертвуя собой благу Церкви, то ревностный патриарх Кирилл убедительно просил государя: «не оставить, щедрой своей милостыней, нового пастыря и содействовать освобождению от долгов его бедствующей митрополии». Такая же грамота была написана от вселенского архипастыря и к отцу государеву, патриарху Филарету Никитичу; но на сей раз, по трудным обстоятельствам государства, немного было отпущено милостыни в Солунь, только 30 рублей от царя и 15 от патриарха; таким образом малоуспешно было это посольство, вместе Солунское и Афонское.

Вторичное посольство от святителя Афанасия к государю, в 1641 году, было также из Солуни, уже после второго его патриаршества. Он писал, через архимандрита Григория Русского Пантелеймонова монастыря: «(от 9 июля) что на Святой горе они подпали игу нечестивых и безбожных Агарян и лишились городов своих и пречудных церквей, а потому прибегают к источнику милосердия царского величества, да отверзет недра свои и убогому его престолу, как творит всем монастырям и церквам». Ради благословения, душевного спасения и телесного здравия, Афанасий посылал с архимандритом, за своей красной печатью, миро святого славного великомученика Димитрия Солунского. С своей стороны архимандрит Пантелеймонский Григорий, в челобитной, какую подал царю Михаилу Феодоровичу, так выражался: «что митрополит Солунский Афанасий, с своими ближними людьми, велел бить челом великому государю, что они имеют на своей митрополии долгу 10,000 ефимков; а есть у них мощи иже во святых отца нашего Григория архиепископа Солунского, который творит много чудес. Не будет ли царского произволения принести в Москву святые сии мощи, благословенную руку, во освящение и исцеление и помощь великому его царству, с подлинными свидетельствами, а царствие ваше да пожалует всех их царским своим жалованьем, чтобы им можно было освободиться от такого великого долга». Однако и по сему челобитью послано было милостыни в Солунь только один сорок соболей, ценой в сорок рублей.

Сношения сии, через старцев Афонских, свидетельствуют, до какой степени близок был Святой горе святитель Афанасий, готовивший там себе последний приют в кельи Серайской.

В предпоследний год царствования Михаила Феодоровича прибыл в Москву, от святителя Афанасия, архимандрит его Игнатий, Солунского Димитриева монастыря, уже из Молдавии, ибо не мог старец долее держаться на бедствующей кафедре Солунской. От 24 августа 1643 года Афанасий писал к государю: «Великие и неудобоносимые беды понуждали нас, самодержавный великий царь, ходить из страны в страну, чтобы нам получить помощь и покой при старости, ибо меня поставили на вселенский престол братья мои архиереи, в помощь блаженнейшему и святейшему старому патриарху господину Кириллу, чтобы согнать нового Кирилла Веррийского, и после того дали мне собором Солунский престол; но я не могу получить себе покоя, от неодержимых долгов, и терплю многие тесноты, беды и гонения и даже темничное сидение, угрожающее гибелью. Не в силах будучи более сего терпеть, приезжал я с великой надеждой к благочестивому и Богохранимому государю Молдавскому, Иоанну Василию воеводе, верному советнику святого вашего царствия, к пространной его милости. Желательно было мне прибегнуть и к неизреченным щедротам царствия вашего, с великим упованием, чтобы мне получить освобождение от печалей своих и от немощи моей, но мне учинилась помеха; преждереченный благочестивый государь не дал мне разрешения отбыть, но научил меня и снабдил грамотой своей и людьми, чтобы я прежде от себя послал к святому вашему царствию преподобного отца архимандрита господина Игнатия. Отверзи щедроты милосердия своего, державный царь, приими нас всегдашних твоих нищих Богомольцев и поспеши милостью своею на помощь прехвальному престолу Солунскому, который погибает до конца от неверных Иудеев и Агарян; выкупи из рук их священные сосуды и ризы; они держат их у себя на поругание вере христианской. Поскольку неизреченные милости творит повседневно Боговенчанное и самодержавное царствие ваше, то да будет и сей преславный престол Солунский утверждён и сподоблен христолюбивой благодати вашей; иного пристанища перед Богом не имеем. Ты, царь нам, всем православным христианам помощник и столп благочестия, и к тебе все, как отцу и утешителю, в печалях наших прибегаем; призри нас, святой царь, потому что, без вашей богатой милости и помощи, не возможно мне возвратиться и спастись от погибели, и митрополия наша разорится до конца от тяготы долгов наших, коих пятнадцать тысяч ефимков. По причине сего долга невозможно было терпеть и блаженные памяти господину Паисию, митрополиту Солунскому, и он бежал к сокровищу царствия вашего и у вас упокоился. От сих долгов отплатиться никогда невозможно, потому что росты большие, если не поспешит милость царствия вашего. Посему писали мы дерзновенно, да пожалуешь нас, державный царь, и будет беспрестанное воспоминание державного имени царского в той святой митрополии, а мздовоздатель Господь сохранит царствие ваше от всякого врага и супостата, да покоришь врагов своих подножию ног своих и узришь сыны сынов своих, и наследует, в глубокую твою старость, превысочайший престол твой плод чрева твоего; да воздаст тебе Господь неувядаемый венец в бесконечном Его Царствии ив радости, в лике святых блаженных».

С тем же архимандритом писал государю о действительно бедственном состоянии бывшего патриарха Афанасия и Молдавский воевода Василий. Священник же Молдавской земли, Гавриил, так изложил в грамоте своей это бедственное состояние: «подобно волнам морским в прошлых годах, посещением Божиим, всякие беды возмутили великую Церковь Христову и погибель учинилась, как известно великому вашему царствию; пребывает же промеж наших архиереев и сей святейший господин наш Афанасий, премудрый по закону, митрополит святой митрополии Солунской, поставленник и сын духовный блаженной памяти господина Кирилла, старого вселенского патриарха, и родиной с ним же одного города. При ссылке древнего и святого патриарха, когда новый Кирилл, бывший Веррийский, без правды его лишил престола, то сей господин Афанасий, по собору преосвященных архиереев, для освобождения старого патриарха Кирилла, сел на вселенском престоле Константинопольском, покамест из ссылки привели его, и тогда опять святого Афанасия в Солуни соборно посадили на покой; но беды и мучения и темничное сидение, какие он потерпел, невозможно описать, святой царь, потому что ради старых долгов и новых, заложили церковные ризы и сосуды в нечестивые руки Агарянские и Иудейские; митрополия пребывает большее время заперта и погибает от великого долга, как корабль потопляется во глубине морской. Пребывая в такой неизреченной бедности, умыслил прибегнуть к тебе, христианскому и православному царю, в тихое пристанище и утешение, к твёрдому поборнику, чтобы ему освободить святой и великий престол Солунский и себе получить небольшое отдохновение. Когда он приехал сюда к благочестивому и православному государю, то князь Василий, воевода Молдавской земли, владетель верный и советник великого вашего царствия, приял его любительно с великим благочестием и честью, как подобает не только ради достоинства патриаршеского престола, но и ради премудрости и прочих чувств его; Молдавский владетель помог ему против силы своей. В Волошской земле, от старости и дорожных трудов, приключилась болезнь патриарху и не мог он сам приехать, но посылает людей своих к богатой милости великого вашего царствия, да отверзешь ему человеколюбие и милосердие своё; молим, да позимуешь сего архиерея погибшего, и сему превысокому престолу будешь помощник и заступник; ибо ты повседневно творишь милостыню, и сияешь как небесное солнце и согреваешь малых и великих, или как океан река волнами своими всю вселенную напояешь. Так и ныне, по прежнему вашему царскому милостивому обычаю, пожалуй сих погибших, святой царь; Вседержитель и всесильный Бог есть мздовоздатель царей и, подобно как глава ваша царским венцем венчана, так и в будущем веке будет увенчано царствие ваше венцем неувядаемым».

Из дел не видно, сколько было отпущено милостыни, но без сомнения такая убедительная грамота не могла остаться без внимания. В самый год смерти царя Михаила Феодоровича, бывший патриарх Афанасий прислал ещё грамоту государю, от 24-го февраля 1654 года, которая принесена была в Москву уже после кончины царской, Греком Афанасием Ивановым, вместе с двумя другими грамотами от патриархов Парфения Цареградского и Никифора Александрийского. «Державный и Богом венчанный и Богом хранимый святой царь, писал Афанасий, принял я богатую и великую милостыню христианского вашего царствия, благодарим всегда до смерти живота своего и молим мздовоздаятеля Бога, да будешь здрав на многие лета и победитель, и царствуя на своём царском престоле, в мирном благостоянии, и в будущем царствии сподобишься неувядаемого венца, с ликами праведных. Милостыню вашего царского жалованья тотчас отдали мы должникам нашим св. митрополии Солунской, а святое имя царствия вашего и благочестивого царевича Алексия Михаиловича, сына вашего возлюбленного, и благочестивой царицы и великой княгини Евдокии Лукиановны, поминаем гласно во всей нашей области (а под нашей областью восемь епископов имеем), поминаем же беспрестанно день и ночь в святых молитвах. Буди ведомо царствию вашему, что ещё пребываю по сие число здесь, под кровом благочестивого христианского пресветлого государя, князя Василия воеводы, верного и возлюбленного друга державного вашего царствия, и ехать мне в свою область невозможно от должников Агарян и жидов. Помощник всем просящим, имеет он сокровище своё отверсто и милость его проливается ко всем бедным во множестве; как Нил река напояет всю Египетскую землю, так сотворил и сей благочестивый государь, заплатил долги несметные святого живодавцева гроба, и думает сотворить большую сей милостыню; от его благочестивых рук восприял я жалованье великого вашего царствия и молим, да не забудешь нас своим царским жалованьем, как сотворил доброе начало, так и довершишь доброе окончание, потому что долг наш велик. Если будет произволение царствия вашего, то воспомянешь нас с тем, кто сию нашу грамоту принесёт, господином Афанасием Ивановым, о Святом Духе возлюбленным нашим сыном. Он верный раб царствия нашего, добрый благоговейный муж, честный и достойный и имеет имя достохвальное по всем странам и всеми возлюблен, с ним да пожалует царствие ваше дать нам ответ. Дерзаем, молим и просим благоговейно, как нашего самодержца царя, поскольку нуждаюсь во всём и архиерейскими ризами разграблен, то молим святое ваше царствие, да пожалуешь нас архиерейской одеждой и шапкой властелинской, чтобы служить в них святую литургию и молить всеблагого Бога о вашем царском многолетнем здравии и благоденствии, победе и одолении на врагов».

За тем патриарх Афанасий сообщил некоторые известия государю о предпринимаемом походе султана против Мальты, и что требовал союза от Венециан, через их агента в Царьграде, который отказался, за что султан готовит войну и против Венецианского острова Крита. Сам же султан хочет идти, сухим путём, через Солунь, и там велел приготовить запас. Вместе с тем извещал, что в Риме назначен новый папа Климент IX, который помирился с Французским королём на тридцать лет. Подпись грамоты: «Афанасий, Божией милостью, бывший вселенский патриарх, а ныне настоятель св. митрополии Солунской, беспрестанный Богомолец Богохранимого вашего царствия».

Не за себя только, но и за других ходатайствовал святитель Афанасий. Он писал к новому царю Алексею Михайловичу в пользу епископа Неофита, из города Кариополя ехавшего за милостыней в Россию, в сентябре 1645 года, свидетельствуя о бедственном его положении и умоляя: «да приимет его милостивым оком и в тихом образе, как правитель и отец всем; ибо державу самодержавствия вашего имеет весь благочестивый христианский народ во славу себе и в похвалу, и милость ваша наполет обидимых и утешает бедных и кручинных; да утешит святой царь и сего бедного архиерея, как носящего на себе образ Господа нашего Иисуса Христа».

Ещё однажды писал патриарх Афанасий царю Алексею Михайловичу, в феврале 1646 года, через Цареградского Грека Афанасия Иванова и прислал государю частицу животворящего древа и мощей св. Анастасии узорешительницы, извещая его вместе с тем о войне турок на родном его острове Крите.

Покамест бывший патриарх мирно обитал в Молдавии, под сенью великодушного своего покровителя господаря Василия Лупулы, горько бедствовала бывшая его кафедра Цареградская и в этом отчасти был виновен государь, по личной своей неприязни к патриарху Парфению Младшему и по расположению к его сопернику Иоанникию. Парфений, однажды ужо низложенный, вторично был возведён собором архиереев на место нелюбимого ими Иоанникия. Воевода Молдавский не мог ему простить, что он был некогда в числе недоброжелателей великого патриарха Кирилла Лукариса, и потому старался всеми средствами его низложить. Но исполнители его воли зашли слишком далеко; не только оклеветали они Парфения перед султаном и лишили кафедры, но те, которые везли его в ссылку, из числа воинов Турецких, мучительски умертвили его в ладье и бросили в море. Это навело ужас на весь клир и народ православный в Константинополе; произошло большое волнение на патриаршем дворе, один из виновников убийства был повешен на воротах раздражённым народом, и даже соборная церковь была запечатана, чего дотоле никогда не случалось в Царьграде.

Убийство Парфения случилось 16 мая 1551 года. Бывшего патриарха Иоанникия опять возвели на кафедру тотчас после низложения Парфения. Правительство Турецкое, которое пользовалось всеми случаями, чтобы разорять тяжкими налогами Церковь при частой смене патриархов, не оставило в покое Иоанникия. Великий визирь, употреблявший во зло своё могущество при малолетстве султана, возвёл клевету на Иоанникия, будто бы утаил у себя лазутчиков Немецких, и посадил его под стражу, не смотря на присягу шести сот священников и клириков, которые свидетельствовали о его невиновности. Он домогался, чтобы возведён был на кафедру патриаршую митрополит Тырновский Кирилл, но так как в это время последовала внезапная перемена самого визиря, то патриарх Иоанникий освободился из-под стражи, однако не получил своей кафедры.

Случилось в это время святителю Афанасию Пателарию приехать в Царьград из Молдавии, вероятно по нуждам Солунской своей епархии, а может быть и воевода Молдавский, который и сам был поражён нечаянной смертью патриарха Парфения, надеялся, что присутствие Афанасия в Цареграде, как друга великого Кирилла, обратит к нему внимание архиереев, ненавидевших Иоанникия. Так и было; все единодушно обратились к Афанасию и через пятнадцать лет, в третий и последний раз, возвели его на престол вселенский.

Однако не более семнадцати дней мог усидеть дряхлый старец на потрясённой столькими бурями патриаршей кафедре, потому что не в силах был удовлетворить алчности Турецкой. Он просил его отпустить с миром в Молдавию и не мог удержать за собой даже кафедры Солунской, по причине тех же смут и обременительных долгов. На его место возведён был муж опытный и крепкий силами, Паисий, митрополит Ларийский; Афанасий же удалился в Молдавию, под сень господаря Василия, который дал ему в управление, для мирного пристанища, обитель святителя Николая, близ города Галаца, но мысли и сердце престарелого Афанасия влекли его в Россию, где надеялся обрести себе помощь и нашёл последнее успокоение.

16-го апреля 1653 года приехали в Москву бывший патриарх Цареградский Афанасий и с ним архимандрит его Дионисий, келарь Даниил, экклесиарх Иоасаф, архидиакон Христофор, белый патриарший племянник Мирон и сверх того казначей, подъяк, конюший старец, келейник и четыре служки патриарших. В одно время с ними приехали к государю бить челом Гречане, Критского Успенского монастыря архимандрит Неофит с келарем Григорием, и города Салоники, Никольского монастыря архимандрит Христофор с келарем Феодором и ещё из города Янины, из обители Рождества Богородицы, архимандрит Досифей с келарем, племянником своим бельцом.

Апреля 22-го, государь приказал быть у себя на дворе патриарху Афанасию, со всей его свитой и прибывшими с ним в одно время архимандритами; обряд царского приёма соответствовал только отчасти тому, какой был сделан за три года до сего патриарху Иерусалимскому Паисию, по строгому церемониалу нашего двора, ибо Паисий был действительный патриарх, Афанасий же, хотя и Цареградский, старшего престола, но уже оставивший престол свой, а таких ещё ни одного раза не было в Москве. За патриархом послан был пристав его Кузьмин, с Греческим переводчиком, и для него назначена государева лошадь с седлом не пышным, а старцы и архимандриты должны были идти пешие; патриарх слез с коня у посольского двора и там дожидался царского выхода, тогда как Иерусалимский, ехавший по случаю зимнего времени парой в санях, вышел гораздо ближе ко дворцу, на рундук Благовещенского собора и, нисколько не дожидаясь, шёл к царю; он был встречен тремя почётными встречами, Афанасий же не имел ни одной. Государь принимал его в столовой палате, в обыкновенном платье, а не в царском одеянии на престоле, и не в золотой палате, как Иеруеалимского, и бояре при нём были не в золотом, а в цветном платье. Окольничий являл Паисия государю, а здесь только думный дьяк Лопухин, говоря: «Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Руси самодержец и многих государств обладатель, Цареградский бывший патриарх Афанасий и прочие старцы и бельцы вам, великому государю, челом ударили». Потом назвал он святыню, привезённую государю: образ Спасов в кивоте, крест деревянный резной, мощи Евангелиста Матфея, святое миро, составленное всеми четырьмя вселенскими патриархами; от архимандритов же: Янинского – резной крест, а от Критского – мощи св. Алексия Божия человека. После сего патриарх говорил речь, и государь позвал его к своей руке, спросив его о спасении, весьма коротко и без всякого титула: «Афанасий патриарх во спасении ли?» Государь велел сесть патриарху и объявить ему своё жалованье: кубок серебряный с золоченой крышей, камку, два атласа гладких, два сорока соболей и денег сто рублей. И в дарах была также разница против Иерусалимских. Два архимандрита получили по камке, по сороку соболей и денег по 12 руб., а келарю и прочим старцам сказано, что они получат из казны в своё время.

Патриарх Иерусалимский был провожаем государем до дверей и отпущен в соборную церковь для слушания литургии и свидания с патриархом; Афанасий же отпущен прямо на подворье, куда послан ему корм с царского стола: следственно приём сделан ему более по чину митрополитов, нежели патриаршему.

Стольник Змиев послан был к Афанасию, на Кирилловское подворье, с яствами и питием. Ему велено было, если патриарх начнёт пить чашу государеву и подаст её стольнику, чтобы он молвил: «чаша царя и великого князя Алексея Михайловича всея Руси самодержца, его царского величества; дай, Господи, чтобы он, великий государь, благочестивый царь, с благочестивою царицей своей и благоверными царевнами здравы были на многия лета», и что патриарх про государево жалованье, или про что иное поговорит, обо всём том донёс бы государю. В июне месяце патриарх со всеми старцами своими просились на Богомолье в Сергиеву лавру и были туда отпущены. Там велено учинить им почесть и вручить дары, по тому примеру, как встречали Иерусалимского патриарха.

Патриарх Афанасий на крестном ходу в Сретенский монастырь 23-го июня лично просил государя: что святительские у него одежды все, омофор, саккос и митра, от многих лет обветшали, и чтобы государь пожаловал, велел обновить его святительскую одежду и вписать в синодик имена своих царских родителей. Посему велено было справиться в посольском приказе: сколько давано было на сей предмет патриархам и митрополитам, и приказано отпустить Афанасию, на облачение и на митру, 200 руб. из доходов Новгородских и деньгами ещё 18 руб., когда он будет в обители Новоспасской на Божественной литургии.

Патриарх подал от себя челобитную такого содержания: «за твою царскую милостыню, о твоём многолетнем царском здравии, Богомолец твой Афанасий, бывший Цареградский патриарх, должен вечно Бога молить и твоих царских праведных родителей всегда поминать, в Волошской земле, в городе Галаце, в монастыре великого чудотворца Николы, до скончания века, во все святые службы, дóндеже я, Богомолец твой, жив. Милосердый государь, царь, великий князь Алексей Михайлович, самодержец всей Руси, пожалуй меня, Богомольца своего государева, для своего царского многолетнего здравия, своей царской жалованной грамотой, с золотой печатью, как тебе милосердый Господь Бог известит, твоею царскою милостыней на пропитание, чтобы я мог из монастыря своего посылать к тебе, праведному государю, архимандрита своего ежегодно, покамест я, твой царский Богомолец, обретаюсь жив, а по смерти моей, из того монастыря, для твоей царской милостыни, моему архимандриту вели приезжать в третий год; да мне же, Богомольцу твоему, вели, государь, напечатать на своём дворе 500 разрешительных грамот, потому что как я ехал к тебе к Москве, через войско Запорожских казаков, в то, государь, время приходили на исповедь многие Черкасы и, по обычаю своему, просили у меня, Богомольца твоего, разрешительной грамоты, и мне было в те поры послать в Киев напечатать разрешительные грамоты не кого, а как я, Богомолец твой, из Москвы поеду назад, те, государь, Запорожокие казаки, начнут у меня, Богомольца твоего, разрешительных грамот просить, а иные вновь на дух приходить будут: царь государь, смилуйся, пожалуй». Внизу собственноручная подпись патриаршая по-гречески: «бывший Константинопольский Афанасий, благочестивейшего царя теплейший и неусыпный молитвенник». По сей челобитной выдана была жалованная грамота.

Октября 29-го 1654 года государь и всё его царское семейство были у Спаса нерукотворенного образа, на своём дворе вверху, у обедни, а служил бывший Цареградский патриарх Афанасий и пели по клиросам Гречане. Это было дело Никона патриарха, который искал ввести порядок церковный Греческий и принял от Афанасия свиток литургии архиерейской. После обедня послан был патриарху стол царский, со стольником Нечаевым, а дьяк Пётр Арбеньев отвёз от царицы и царевен 1200 руб., соболями, которые взяты были из Сибирского приказа.

Патриарх Афанасий подал ещё челобитную царю: «что слыша о неизреченной государевой милости, приехал он бить ему челом. Прежде сего, по прошению архиереев, иереев и клириков и прочих православных христиан, был он в патриаршестве в Царьграде и, видя нечестивых Агарян непостоянство и налоги, патриаршеский свой престол покинул. После того, по прошению архиереев же и клириков и прочих православных христиан, был он опять в Царьграде на патриаршеском престоле и, не во многих днях, начали на него Агаряне править султановы немалые подати, на визиря и на иных ближних людей почести; что он имел имения своего, всё роздал и остальное бусурманам, и ещё занял с великим ростом и, видя их ненасытность, призвал к себе архиереев и клириков и вельмож православных христиан и патриаршеский свой престол на соборе волей своей отдал, и ныне пребывает близ Дуная, в монастыре чудотворца Николы; опричь же государя к кому-либо прибегнуть и в долгах своих помочь получить ему не от кого, и потому государь пожаловал бы его, Богомольца своего, царским своим жалованьем, как его Бог известит».

Государь приказал: выдать на отпуске, своего жалованья на милостыню, в половину против патриарха Иерусалимского Паисия, 2000 соболями, а его архимандриту и старцам выдано жалованье против патриарших Иерусалимских.

Далее просил патриарх: «что он подал челобитную государеву боярину Борису Ивановичу Морозову, чтобы пожаловал ему государь панагию, для Божественной службы, и будет он, взирая на панагию сию, вечно молить Бога о государевом здравии»; просил и о местных иконах для своего монастыря в Молдавии: образ Вседержителя за престол, Богородицу с предвечным Младенцем, чудотворца Николая и Афанасия великого, великомучеников Димитрия и Георгия и Деисус, с 12-ю Апостолами и 12-ю праздниками, которые стоили 50 руб. по договору с иконописцами; государь милостиво приказал, 19-го ноября, выдать ему сии деньги для уплаты иконописцам.

Наконец, 12-го декабря, приказал государь быть у себя на дворе патриарху Афанасию, со всеми старцами, для прощального отпуска. За патриархом посыланы были сани с приставом, и он вышел у казённого двора, где ожидал царского выхода. На сей раз государь был в золотой палате и при нём бояре были в шубах; являл его государю дьяк Алмазов и весь чин был по первоначальному приёму. Жалованье ему объявлено соболями на 2000, как было сказано прежде. Архимандрит и все старцы допущены были к руке царской и стол им отпущен на подворье. После отпуска, подал патриарх ещё одну челобитную государю: «благодарение воздаю твоему величеству о твоём царском жалованье; прилично было бы, государь, языком изустно говорить сие твоему царскому величеству; только я, Богомолец твой, не разумея Русского языка, благодарю тебя сим письмом, потому что я прибрёл сюда от обиды нечестивых Агарян к державе твоей, волей своей оставив свой патриаршеский престол, от бусурманской обиды и многих налогов. И ты, праведный государь, по своему царскому рассмотрению, меня иностранца призрел, и своим царским многим жалованьем мою нужду исполнил и свою царскую жалованную грамоту, за своей золотой печатью, мне пожаловал, чтобы присылать мне, Богомольцу твоему, на всякий год, ради моего жалованья, по мой век. Твоя царская премногая милость как солнце сияет во всю вселенную, не только надо мной одним, Богомольцем твоим. Ныне ты, государь, на земле царь учинился православным христианам и убежище, а великий господин, святейший Никон, патриарх Московский и всея Руси, по благодати Божией, глава Церкви и исправление сущия православные христианские веры, приводит словесных Христовых овец во едино стадо, чтобы получить им Царство Небесное и слышать им глас Господень; «приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте Царствие Небесное искони со Мною»; к пастырю же, государь, глас Господень: «благий рабе и верный, вниди в радость Господа твоего». И я, Богомолец твой, за твоё царское неизреченное жалованье ко мне беспомощному, должен по свой век молить Господа Бога о твоём многолетнем здравии и покорении врагов видимых и невидимых к подножию твоему, и во весь Греческий род твоё царское благородие возвещать, потому что ты, великий государь, имеешь благодать от Бога к странным и нищим, и бедным и утеснённым, и из своих царских неисчётных сокровищ помощь творишь, сколько человеколюбец Бог одарил твоё величество; алчущие прибегают накормиться к тебе и жаждущие как на источник водный: так и мы, бедные, Божиим изволением, за своё согрешение, лишились государей, Греческих держателей, и живём ныне под областью неверного; только мы имеем столп твёрдый и утверждение веры и помощника в бедах тебя, великого государя, прибежище нам и освобождение.

«А брату моему, государь, и сослужителю, великому господину, святейшему Никону, патриарху Московскому и всея Руси, освящать бы соборную Апостольскую Церковь Софии Премудрости Божией! Милосердый государь! пожалуй меня, Богомольца твоего: вели принять тетрадь, которую я тебе поднесу, чтобы тебе ведомо было обо всём, а словесно мне, иностранцу, перед твоим царским величеством, говорить не успеть, и дерзну я у тебя милости просить, так как ты учинился вкладчиком в монастырь чудотворца Николы, ибо ты изволил церковные одежды сделать из твоей царской казны, а благоверная государыня царица пожаловала церковные сосуды и кадило, и ты, пожалуй, соверши свою царскую милость и вели дать своё царское жалованье, серебряную чашу на освящение святой воды и честной животворящий крест; да в ту же церковь надобно на стенное писание 3,000 листов золота, а краски у нас готовы, и о том, как тебе, великому государю, Господь благоволит, ибо тобою вся Греческая земля утверждена и благословением великого господина, святейшего Никона патриарха. Царь государь, смилуйся». Внизу подпись по-гречески.

По сему челобитью велено сделать две ризы, сперва камчатные, потом из золотого атласа. В последних числах декабря отпущен был из Москвы патриарх Афанасий и, по его просьбе, велено было дать ему на дорогу корму, со всеми старцами, на две недели, сколько давали ему в Москве. Но не доехал патриарх до своей обители в Галац и, застигнутый на пути болезнью, остановился в обители Дубенской.

Обитель сия, в благословенных пределах Малороссии, сооружена незадолго до прибытия святителя Афанасия, в 1619 г., по благословению епископа Перемышльского Исаии, соимённым ему игуменом Густинским, на иждивение княгини Раины Корибутовой, урождённой княжны Вишневецкой, которая была замужем за правителем, или старостой, области Овручской и, по своему православному происхождению, особенно покровительствовала православным. Церковь, во имя Преображения, была в то время ещё деревянная и довольно убогая по скромным началам святой обители; только сорок лет спустя, усердием гетмана Самойловича поставлена на её место нынешняя великолепная церковь, которая красуется на вершине лесистой горы, слывущей Фавором Игарским, по имени ближайшего селения, ибо она столь же высоко господствует над окрестными долинами, где между рощей извивается красивая речка Сула.

Время пребывания святителя Афанасия в обители Лубенской было весьма коротко, ибо не ранее февраля месяца он достиг её, на обратном пути из Москвы, вероятно уже истомлённый от долгого зимнего странствования, которое обременительно было для его старческих сил. Быть может хотел он дождаться здесь весны и отпраздновать Пасху, но Господь призвал его к себе на вечную Пасху, после многотрудного подвига, 5-го апреля 1654 года. Предчувствуя приближение кончины, святитель Афанасий составил краткое духовное завещание, в котором распределил часть принесённой им милостыни царской по различным церквам и монастырям Греческим и Волошским, оставив некоторую часть и Дубенской обители, в залог своей благодарности за оказанное ею гостеприимство.

Ещё во время проезда своего через Чигирин, заранее отправил он в Яссы 8,000 талеров милостыни царской, для большей безопасности, через купцов Греческих Зота и внука его Ивана, взяв с них расписку, при свидетельстве двух своих присных, архимандрита Дионисия и иеромонаха Неофита, которые должны были представить сию расписку трём первостепенным игуменам Ясским: соборной церкви святой Параскевы и двух обителей архангела Михаила и св. Николая, чтобы от них получить посланные деньги. Из этой суммы душеприкащики святителя должны были послать на гору Синайскую 3,000 талеров, 300 во святой град Иерусалим и 300 в обитель святой мученицы Анастасии, обретавшуюся в Солунской его епархии, а 1,600 талеров были распределены на 20 великих монастырей святой горы Афонской. Никто из присных не был забыт умирающим перед его исходом. Двум своим племянникам, иноку Иеремии и Антонию, назначил он 1,000 талеров, и 100 тому, кто их доставит; по 100 талеров получили бывшие при нём четверо служителей, столько же иеромонах Неофит, и 80 архидиакон Христофор; но архимандриту Дионисию не было отказано денег неизвестно почему. Из тысячи четырёх сот талеров, которые находились на лицо, велел он употребить сто на своё погребение, а триста на сорокоуст и вечное поминовение за упокой души своей.

Царскую жалованную грамоту или хрисовуллу, писанную на багряном атласе, с золотой печатью, в сто червонных весом, св. Афанасий поручил своим душеприкащикам, архимандриту и иеромонаху, отнести в Галац, в свою обитель св. Николая чудотворца. Они же должны были доставить на гору Синайскую, по особенному его уважению к сей пустынной обители, которую вероятно посещал в юные свои годы, часть священной утвари при нём бывшей: саккос багряный, с митрой, панагией и полным облачением архиерейским, и серебряные сосуды с крестом и кадильницей; архиепископу же Синайскому Иосифу шубу соболью и атласный подрясник; другую шубу, покрытую чёрным сукном, оставлял святитель, на память по себе, игумену обители Лубенской – Петронию, а прочие келейные одежды архимандриту Дионисию и иеромонаху Неофиту; возок свой, с четырьмя конями, завещал игумену Ясскому, соборного храма св. Параскевы. В заключение же умолял, чтобы не было нарушено его завещание, ни со стороны духовных властей Греческих, ни Русских, состоявших под державой гетмана и паствой митрополита Киевского Сильвестра, и никто бы не тревожил, ради его наследства, верных его служителей. Посему, кроме игумена Петрония, завещание святителя скрепили своими руками: войт Лубенский, бурмистр, писарь местный и арендарь.

Местное предание гласит, будто бы святитель Афанасий, восседая на горнем месте во время чтения Евангелия, предал душу свою небесному Пастыреначальнику; но такое предание вероятно основано на том, что усопший святитель погребён был сидящем, по древнему обычаю патриархов восточных. Игумен обители Дубенской, Петроний Левкович, совершил над ним погребение и опустил святителя в склеп, под амвоном деревянной церкви Преображения.

Показывают близ обители уединённый холм, где, по преданию, любил приходить молиться святитель Афанасий, и холм сей доселе слывёт святительским; но едва ли, по болезненному своему состоянию, мог он пользоваться, в зимнее время, краткой прогулкой. Ближе отнести частое молитвенное посещение сего холма другому патриарху Цареградскому Серафиму, который провёл несколько лет в уединении обители Дубенской.

Протекло не более десяти лет после блаженной кончины Афанасия, как уже были обретены нетленными его мощи. Митрополит Газский, Паисий Лигарид, посетил обитель Лубенскую и возвестил игумену Виктору бывшее ему на пути откровение, как явился ему сам святитель Афанасий и открыл о мощах своих, почивающих под соборным амвоном. Действительно, нетленными были обретены святые мощи, и митрополит, совещавшись с игуменом и братией, донёс о драгоценном сокровище, таившемся в недрах земли, восседавшему тогда на кафедре Киевской митрополии Иосифу Тунильскому, который управлял епархией южной России, как независимый экзарх патриаршей области Цареграда. С его соборного разрешения, митрополит Паисий, вместе с братией обители Дубенской, вынесли из-под спуда мощи святителя Афанасия и поставили их с правой стороны собора, февраля 1-го 1662 года; память же святителя установили праздновать 2-го мая, в день памяти соимённого ему великого патриарха Александрийского.

Мощи святителя Афанасия неоднократно были переносимы с места на место, по случаю построения или обновления храма Дубенского, где они почивают. Когда в 1684 году, благочестивый гетман войска Запорожского обоих берегов Днепра, Иоанн Самойлович, приступил, по просьбе Дубенского игумена Макария, к закладке нового великолепного собора Преображения Господня, то мощи святителя перенесены были под колокольню, в малую церковь великомученика Георгия, и там оставались до освящения собора в мае 1692 года. Митрополит Киевский Варлаам Ясинский, которого церковная область зависела уже не от вселенских патриархов, а прямо от патриарха Всероссийского, сам освящал церковь и с великим торжеством перенёс в неё нетленные мощи сидящего святителя, поставив их под аркой с правой стороны. Когда же нечаянно упали своды сего храма, в 1728 году, то, по благословению другого Варлаама – Ванатовича, также митрополита Киевского, опять коснулись св. мощей и перенесли в деревянную церковь архангела Михаила, что над святыми вратами, и опять во время страшного пожара, бывшего в 1736 году, ради безопасности, перенесли мощи святителя из деревянной в каменную трапезную церковь Благовещения, где они оставались до совершенного обновления соборного храма в 1743 году. Тогда митрополит Киевский Тимофей, бывший впоследствии Московским, торжественно перенёс их, августа в 26-й день, и поставил с левой стороны, позади клироса, у столба, против чудотворной иконы Дубенской Божией Матери, которая находится у правого столба. Был ещё пожар в 1773 году, в самый день храмового праздника, угрожавший совершенным истреблением обители. Испуганная братия вынесла мощи святителя уже без раки, на одном ковре, руками иерейскими, в ближайший сад с восточной стороны, и там оставались они два дня, при неумолкаемом перед ними чтении св. Евангелия, с возожжёнными вокруг свечами и курящимся фимиамом, а на третий день, когда совершенно миновала опасность, игумен Паисий соборно внёс их опять в храм, в уцелейшей их раке, которая впоследствии была заменена более драгоценной.

Во время двукратных пожаров, опустошивших обитель Дубенскую, в 1736 и 1785 годах, истребились монастырские записи о чудесах, бывших при открытии и перенесении мощей святителя Афанасия. Но не оскудевало усердие к блаженной его памяти во всех пределах южной России, и ежегодно стекаются многочисленные Богомольцы в обитель, ко 2-му мая, в день святителя Афанасия. Из новейших знамений записано, 25-го мая 1813 года, исцеление приезжавшей из Москвы княгини Волконской, которая после долголетней тяжкой болезни принесена была в церковь и положена на ковре, при мощах святителя, где слушала литургию и молебен, и таким же образом отнесена в гостинницу. В тот же вечер, как только услышала благовест к вечерне, поднялась она с болезненного одра своего и, к общему изумлению всех Богомольцев, сама собой пришла в церковь. Она объявила бывшему впоследствии игуменом Самуилу и прочей братии, что убеждена была ехать в Дубны троекратным повелением, слышанным ею во сне; ей даже представилась обитель в лесу, на вершине горы, и в ней сидящий святитель, которого имя было тогда известно великой России. Когда же услышала о нём от родственных ей Васильчиковых и Татищевых, поспешила в обитель, не смотря на свою старость и немощь, и получила желанное исцеление.

В следующий год было другое исцеление при раке святителя, но уже более нравственное, нежели телесное. Человек, предавшийся от юности всем своим страстям и уже почти дошедший до умственного помешательства, почувствовал наконец нужду в покаянии и решился идти на Богомолье в Киев. По дороге зашёл он, с братом своим, в Дубны и там во время литургии, которой прежде не мог слушать по душевному расстройству, обратился молитвенно к святителю Афанасию, и внезапно исцелилась душевная его болезнь; припавши к мощам святителя, он целовал их со слезами раскаяния, и в ту минуту ему представилось, что сам святитель как бы живой перед ним сидит и лицо его, как лицо ангела Божия.

В ближайшее к нам время, проживавшая в Орле благородная жена Елисавета Толстая, будучи уже при двери гроба от нервной горячки, получила нечаянно от своих родственниц икону святителя Афанасия. Как только внесли икону сию в дом её, она погрузилась в глубокий сон и тотчас после молебна почувствовала облегчение.

Было несколько других случаев исцелений людей именитых и простых, которым являлся святитель, призывая их в свою обитель и там обещая помощь. Даже в дальней Сибири однажды явился он бесплодным супругам, которые скорбели о неимении чад, и утешил их обещанием, что скоро разрешится их неплодие. Они же принесли в обитель и дарованного им младенца, по молитве святителя.

Харьковская уроженка, солдатка Мария, три года страдавшая слепотой, приведена была родственниками в обитель угодника Божия Афанасия, и там на литургии, 18-го апреля 1844 года, во время херувимской песни, прозрела внезапно одним глазом, так что сама могла возжечь свечу перед ракой и поклониться мощам исцелившего её святителя.

Ещё три исцеления, на расстоянии нескольких лет, совершившиеся над одним и тем же лицом, купеческой дочерью города Полтавы, Евфросинией, в замужестве Велбасовой, свидетельствуют о неоскудевающей помощи святителя Афанасия, когда молитвенно к нему прибегают; они засвидетельствованы письменно в обители родственниками исцелевшей. Будучи ещё девицей, в 1829 году, она страдала глухотой и на праздник Казанской Божией Матери увидала во сне сидящего святителя Афанасия. Утром, при совершении молебна угоднику Божию, почувствовала, как будто кто возложил на неё руки, и в ту же минуту, в присутствии обрадованной её матери, миновалась её глухота. Год спустя, страдая нервной горячкой, она была привезена в обитель Дубенскую и, подъезжая к ней, почувствовала необычайную радость. После утрени, на молебне, ей показалось, как будто в груди у неё оторвалось нечто твёрдое и вслед затем прекратился удушливый кашель, и болезнь её совершенно оставила. Через семь лет, будучи уже в замужестве, она опять подверглась нервным припадкам, даже до обморока, и однажды, в сонном видении, увидела перед собою святителя Афанасия, который, по её молитве, снял с себя митру и прикоснулся болящей, повелевая ей встать и прославить Бога. При сих словах она пришла в себя и, спустя несколько дней, совершенно выздоровела.

Много таких утешительных явлений милости Божией, через Его угодника Афанасия, сохранилось в памяти обители Дубенской, и они чаще совершаются при многочисленном стечении народа, бывающем ежегодно 2-го мая; ибо обитель сия совершает праздник своего заступника не в день блаженной его кончины, 5-го апреля, но в день его ангела, великого Афанасия, патриарха Александрийского. Усердие граждан Полтавских соорудило святителю великолепную серебряную раку, в 4 пуда весом, и святые мощи его были переложены с большим торжеством в сию раку 2-го мая 1819 года благоговейным епископом Полтавским Мефодием и настоятелем обители Дубенской Кириллом. Они поставлены на прежнем месте за клиросом, между столбами, под сенью придела святителя Николая, который устроен на хорах церковных. Таким образом Дюбенский чудотворец, высоко сидящий на патриаршей своей кафедре, с которой дарует исцеление притекающим к его покрову, сам как бы покоится под кровом другого великого угодника Божия, чудотворца Мурликийского, из мирной обители коего, в земле Молдавской, пришёл искать себе последнего приюта в гостеприимной и единоверной земле Русской (Извлечено из брошюры: «Жизнь св. Афанасия»).

О жизни и кончине см. 24 июля. Святые их мощи перенесены во вновь сооружённую в Вышгороде церковь в 1072 г., и затем в Вышгороде же в каменную, построенную вместо деревянной, в 1115 г., 2-го же мая. С особенной торжественностью празднуется этот день в Переяславле Полтавском, где бывает крестный ход на место убийства св. Бориса; тут в 1839 году построена церковь, а до того была часовня, древнейшее упоминание о которой восходит к 1073 г.

Сия святая икона явилась в г. Путивле у бывших Никольских ворот 2 мая 1635 г. в первом часу дня. Об этом явлении записано на киоте иконы. Находится в Путивльском монастыре (Архим. Димитрия Месяцеслов, вып. 3-й. Тамб. 1880).