V. ПОДВИЖНИЦЫ МАЛОЙ АЗИИ

Мать Григория Богослова, блаженная Нонна, была дочь добрых христиан, Фильтата и Горгонии, тетки св. Амфилохия, епископа Иконийского. Родители воспитали ее по правилам христианского благочестия. Брачными узами соединили ее с Григорием Арианским, человеком богатым, владельцем земель и рабов в округах Арианском и Назианском. Брак был выгодным по земным расчетам, но тяжелый для благочестивой души Нонны. Григорий арианский был язычник, притом улучшенного покроя. Он был последователь секты верховников (Ипсистариев), чтил верховного Бога и соблюдал некоторые иудейские обряды, но вместе кланялся огню и светильникам. Благочестивая Нонна много пролила молитв и слез за обращение супруга к святой истине. Послушаем, что говорит об этом сын Нонны, св. Григорий. «Она не потерпела, – говорит он, – быть в союзе с иноверным, и хотя была самая терпеливая и мужественная из жен, но не могла она переносить этого спокойно, чтобы одной половиной быть в соединении с Богом, а другой частью самой себя – оставаться в отчуждении от Бога. Напротив того, она желала, чтобы к союзу плотскому присоединился и союз духовный. А потому день и ночь припадала к Богу, в посте и со многими слезами просила у Него даровать спасение главе ее, неутомимо действовала на мужа, стараясь приобрести его различными способами: упреками, убеждениями, услугами, отлучениями, а более всего своей жизнью и пламенной ревностью о благочестии, чем всего сильнее склоняется и смягчается сердце, добровольно давая вести себя к добродетели. Ей надобно было, как воде, пробивать камень беспрерывным падением капли, от времени ожидать успеха в том, о чем старалась, как и оправдало последствие. Об этом просила она, этого ожидала не столько с жаром юных лет, сколько с твердостью веры. И на осязаемое никто не полагался так смело, как она на ожидаемое, по опыту зная щедролюбие Божие. При этом помогал делу спасения рассудок, мало-помалу исцелявшийся, а равно и сонные видения, каковые Бог нередко посылает в дар душе, достойной спасения. Какое же это видение? Здесь начинается для меня самая приятная часть повествования. Отцу моему представилось, будто бы (чего никогда прежде не делал, хотя и много раз просила и умоляла о том жена) поет он следующий стих Давида: «возвелесихся о рекших мне: в дом Господень пойдем» (Пс. 121, 1). И пение небывалое, и вместе с песней является желание! Когда услышала об этом та, которой исполнилось желание, то, пользуясь временем, объясняет видение в самую добрую сторону, в чем была совершенно права; самой радостью обнаруживает величие благодеяния и ускоряет дело спасения, дабы не помешало что-нибудь призванию и не расстроило того, о чем столько старалась. В то время в Никею собиралось множество архиереев противостать бешенству Ария – недавней ереси, раздробившей Божество. Родитель предает себя Богу и проповедникам истины, открывает им свое желание и ищет у них помощи для спасения. Между ними был и знаменитый Леонтий, правивший тогда нашей митрополией».

Итак, после долгих трудов и молитв св. Нонны, супруг ее, язычник, стал христиани-ном с 325 г. Так как при крещении Григория осязаемо снизошла на него благодать Божия и даже без сознания присоединялось нечто из чина священства, то скоро после крещения Григорий посвящен был в священника. И священником Божиим был он около 9 лет. Григорий, озаренный благодатью Божией, глубоко понял звание христианина и христианского священника. Поэтому весь он предался делам нового звания, а заботы об имениях, заботы о доме предоставил супруге своей. Так для благочестивой Нонны начались новые труды. И она трудилась как искренняя христианка. Точно так же на Нонне особенно лежали труды воспитания детей, которые рождались в это время. У Нонны было два сына, Григорий и Кесарии, и дочь Горгония. Первый испрошен был у Бога молитвами матери. По желанию, обыкновенному для многих матерей, иметь сына, Нонна молилась о сыне Богу. И Бог внял усердной ее молитве. Это открыто было ей в видении, в котором она видела образ будущего сына своего и слышала его имя. Благочестивая Нонна при самом рождении посвятила Григория Богу. Как ревностно заботилась она об обращении мужа к святой вере, с такой же ревностью воспитывала она детей своих в христианском благочестии. «Не только сама обладает благочестием, но передает его и детям. Приняв от предков веру, угодную Богу, связала этой золотой цепью и рожденных ею». Она нежно любила детей, но Христа выше всего, потому больше всего заботилась, чтобы в детях изобразился Христос. Сын Григорий и в поздние годы своей жизни вспоминал, как мать его рассказывала ему некогда историю принесения Исаака на жертву, стараясь возбудить в душе пламенное желание исполнить обет, данный прежде его рождения, как в то же время она вручила ему дорогое сокровище – Св. Писание, чтобы он, с самой юности поучаясь в нем, исполнился его духа.

Когда супруг-священник посвящен был в епископа, благочестивая Нонна также посвятила себя более ревностному служению Господу. Блаж. Иероним говорил Иовиниану, хулителю девства: «Ты должен сознаться, что не может быть епископом тот, кто в епископстве нажил бы детей; если же нашелся бы такой, то считался бы не супругом, а прелюбодеем. Епископы избираются из девственников или вдовых, или перестают быть супругами, если имеют жен». Таков, прибавляет он, общий закон на Западе и на Востоке. По общему обыкновению, бывшая жена епископа, Нонна, посвящена была в диакониссы. «Нонна перешагнула к алтарю, при нем молясь, чистая жертва взята отселе». В звании диакониссы она много помогала своему епископу в управлении, так что успехи его в трудных случаях приписывали особенно умным мыслям диакониссы.

Прекрасная картина жизни св. Нонны, нарисованная сыном, особенно с последних годов ее.

«Она знала, – говорит св. Григорий, – одно истинное благородство – быть благочестивой и знать, откуда мы произошли и куда пойдем; одно надежное и неотъемлемое богатство – тратить свое имущество для Бога и для нищих, особенно же для обедневших родственников. Удовлетворить только их нуждам, по ее мнению, значило не прекратить бедствие, а напомнить о нем; благодетельствовать же со всей щедростью почитала она делом, которое могло доставить и ей прочную славу, и им совершенное утешение.

Если одни из жен отличаются бережливостью, а другие благочестием, ибо трудно со-вмещать оба качества, то она превосходила всех тем и другим, и в каждом достигла верха совершенства, и оба умела соединить в одной себе. Попечительностью и неусыпностью, по предписаниям и правилам Соломоновым для жены доблей, так она умножила все в доме, как бы вовсе не знала благочестия. Но и столько была усердна к Богу и ко всему божественному, как бы нимало не занималась домашними делами. Одно не терпело у нее ущерба от другого, но одно другим взаимно поддерживалось. Укрылось ли от нее какое время и место молитвы? О том у нее ежедневно была самая первая мысль. Лучше же сказать, кто, приступая к молитве, имел столько упования получить просимое? Кто оказывал такое уважение к руке и лицу священников? Кто так высоко ценил всякий род любомудрой жизни? Кто больше, чем она, изнурял плоть постом и бдением? Кто благоговейнее ее стоял во время всенощных и дневных псалмопении? Кто чаще ее восхвалял девство, хотя сама несла брачные узы? Кто был лучшей заступницей вдов и сирот? Кто в такой мере облегчал бедственное состояние плачущих? Подлинно, жена щедролюбивая! Если бы позволили ей черпать из Атлантического или другого обширнейшего моря, и того бы ей недостало. Так велико было в ней желание подавать милостыню. Все имущество, какое у них было и какое присовокупилось впоследствии, почитала она скудным для своего желания. Если бы можно было, в пользу нищих (как не раз слышал я от нее) отдала бы себя и детей».

«Пустое слово не выходило из уст ее, и смех изнеженный не играл на щеках ее. В священных собраниях и местах, кроме необходимых и таинственных возглашений, никогда не слышно было ее голоса. Она чествовала святыню молчанием; никогда не обращалась спиной к досточтимой трапезе; не плевала на пол в Божьем храме. Встретясь с язычницей, никогда не слагала руки с рукой, не прикасалась устами к устам, хотя бы встретившаяся отличалась скромностью и была из самых близких; с вкушавшими нечистой и скверной трапезы не только добровольно, но и по принуждению не разделяла соли; не могла, вопреки требованию совести, пройти мимо и даже видеть оскверненного дома; ни слуха, ни языка, которыми принимала и вещала божественное, не оскверняла языческими повествованиями и зрелищными песнями, потому что освя-щенному неприлично все неосвященное. Но и всего удивительнее то, что она, хотя и сильно поражалась горестями, даже чужими, однако же никогда не предавалась плотскому плачу до того, чтобы скорбный глас исторгся прежде благодарения, или слеза упала на вежди, таинственно запечатленные, или при наступлении светлого праздника оставалась на ней печальная одежда, хотя неоднократно и многие постигали ее скорби. Ибо душе боголюбивой свойственно подчинять божественному все человеческое. Умолчу о делах еще более сокро-венных, которым свидетель один Бог и о которых знали только верные рабыни, бывшие в том ее поверенными.

Таковые совершенства частью были уже в ней, а частью приумножались и возрастали постепенно. Как солнце и утренними лучами производит самое приятное действие, но полуденные лучи его теплее и светлее, так и она, показав немалые успехи в благочестии с самого начала, воссияла напоследок обильнейшим светом».

Последние годы блаженной Нонны доставили ей ряд печальных событий, очень близ-ких к ее сердцу. В 368 г. умер младший сын ее Кесарии, молодой человек, подававший блистательные надежды; в следующем году умерла дочь. По известию сына, мужественная старица переносила эти потери с покорностью воле Божией.

В 370 г. старец епископ Григорий участвовал в посвящении Великого Василия в епископа Кесарийского. Глубокий старец держался только чудом на земле. Блаженная Нонна, которая немногим была моложе своего епископа, также готова была перейти в другую жизнь: но молитвами любящего сына на время удержана была на земле. «Мать моя, – говорит сын, – всегда была крепка и мужественна, всю жизнь не чувствовала недугов, но и ее постигает болезнь. Из многих страданий, чтобы не умножать слова, наименую самое тяжкое – отвращение от пищи, продолжавшееся многие дни и не излечиваемое никаким лекарством. Как же питает ее Бог? Не манну ниспосылает, как древле Израилю; не камень разверзает, чтобы источить воду жаждущим людям; не чрез вранов питает, как Илию; не чрез восхищаемого пророка насыщает, как некогда Даниила, томимого гладом во рву. Но каким же образом? Ей представилось, будто бы я, особенно ею любимый (она и во сне не предпочитала мне никого другого), являюсь к ней вдруг ночью с корзиной и самыми белыми хлебами, потом, произнеся над ними молитву и запечатлев их крестным знамением, по введенному у нас обыкновению, подаю ей вкусить и тем восста-новляю и подкрепляю ее силы. И сие ночное видение было для нее чем-то действительно существенным, ибо с сего времени пришла она в себя и стала не безнадежна. А случившееся с нею обнаружилось ясным и очевидным образом. Когда при наступлении дня взошел я к ней рано утром, с первого раза увидел ее в лучшем прежнего положении, потом стал, по обыкновению, спрашивать: как провела ночь и что ей нужно? Она, нимало не медля, и речисто сказала: «Сам ты, любезный сын, напитал меня и потом спрашиваешь о моем здоровье. Ты весьма добр и сострадателен!» В то же время служанки показывали мне знаками, чтобы я не противоречил, а принял слова ее равнодушно и открытием истины не приводил ее в уныние». В начале 374 г. почил столетний старец епископ. Блаженная Нонна, почти не выходившая после того из храма молитвы, вскоре после его смерти скончалась на молитве в храме 5 августа 374 г.

Бабка, мать и две сестры Василия Великого, по благости Божией, были искренние, дивные рабыни Божии.

Блаженная Эмилия в юных летах своих сильно желала остаться девственницей до смерти. Но рано лишившись матери и отца, у которого гнев императора отнял имущество и жизнь, вынуждена была поступить не по желаниям своим. Редкая красота выставляла ее предметом искательств молодежи, так что был замысел похитить ее. Безродство и опасности для души заставили ее искать себе опоры в благочестивом муже, а общее мнение о высоких качествах адвоката Василия расположило согласиться отдать руку Василию.

Юная супруга Василия нашла себе великую наставницу в матери мужа своего св. Макрине. Бабка св. Василия Великого была дивная жена по уму и благочестию. Она была ученицей св. Григория Чудотворца, епископа Неокесарийского. Во время Диоклетианова гонения, продолжавшегося при Галерее и Максимине, она и муж ее были в числе тех, которые лучше решились скитаться из одного места в другое, терпеть нищету, голод и все беды, чем изменить вере. Они в 305 г. удалились в леса понтские и семь лет пробыли скитальцами. В дремучем лесу лишены они были всякого человеческого пособия, доходили до крайнего недостатка в пище, но Бог, по молитве их, посылал им дивную помощь. Прекрасные козы, спускаясь с горы, легко подходили к ним и сами отдавались в их руки. Этот видимый покров Всевышнего подкреплял изгнанников в терпении и борьбе за веру. При Ликинии (в 320 г.) конфискованы были имения их. Макрина оставалась твердой в вере. Понятно, как много такая великая жена значила для молодой супруги Эмилии. Внук ее, Василий Великий, писал в свое время к неокесарийцам: «О вере моей какое доказательство может быть яснее того, что воспитан я бабкой, блаженной женой, которая по происхождению ваша? Говорю о пламенной Макрине, от которой изучил я слова блаженнейшего Григория, которые и сама она сохраняла, как дар предания, и на нас, еще малютках, напечатлевала, образуя нас догматами благочестия».

Василий и Эмилия жили одними мыслями и чувствами – христианскими.

Эмилия, с согласия мужа, кормила бедных, успокаивала странных, помогала больным, делала пожертвования храмам. Хотя родители обоих супругов лишены были почти всего состояния своего во время гонения за св. веру, но Бог, за добрые дела супругов, так умножил земную собственность их, что не было в том краю никого богаче их. Они владели землями в трех провинциях – в Понте, в Каппадокии и в малой Армении. Впоследствии каждый из детей имел на своей доле более, чем сколько получил отец. Когда родился сын Петр, отец умер и на руках Эмилии осталось девятеро детей. Всех воспитала она в глубоком благочестии. Трое из них были епископами: Василий, Григорий и Петр. Св. Григорий Назианский с восторгом говорил об Эмилии: «Она подарила миру столько и таких светильников, сыновей и дочерей, брачных и безбрачных; она счастлива и плодовита, как никто. Три славных священника, одна участница в тайнах священства, прочие – лик небожителей. Изумляюсь, какая это богатая семья Эмилии! Благочестивая кровь Эмилии – собственность Христа; таков корень! Превосходнейшая! Вот награда твоему благочестию: слава сыновей твоих, с которыми у тебя одни желания». Сын, Василий Великий, с торжеством указывал врагам своим на то, что его учила вере мать его Эмилия. Внучки Эмилии, дети одной из дочерей ее, начальствовали в Кесарийской обители.

Старшая из детей Эмилии была Макрина, и Макрина была помощницей матери для земли и неба. Богу угодно было, когда Эмилия была беременна в первый раз, возвестить ей об этой дочери и показать, чем будет дочь. Она видит во сне, будто носит на руках дочь и будто старец величественного вида, подойдя к ребенку, три раза назвал ее Феклой. Эмилия проснулась и родила так легко, что, едва кончился сон, родилась дочь. С того времени мать и отец были убеждены, что данное дочери имя – предвозвестие о качествах дочери, близких к качествам св. девы Феклы. В дом призвана была кормилица, но ребенок почти не сходил с рук матери, был спокоен только на ее руках.

Эмилия глубоко понимала обязанность матери. Если мужчина в толкотне жизни и заботе о ней не всегда внимателен к себе самому, то тем более далек от него постоянный надзор за раскрытием склонности и понятий в детях. Потому преимущественно на матери лежит долг надзора за развитием душевных и телесных сил дитяти. Несчастна мать, которая не хочет знать своего призвания, столь высокого! Эмилия дорожила этим призванием. По видимости не беззаботна бывает иная мать о детях; но по опыту оказывается, что она все-таки не выполнила своего долга. Отчего это так? Оттого, что не тому и не так учила детей, чему и как должно учить. Воспитание Макрины тем более заслуживает особенного внимания, что сама Эмилия приняла его за образец, по которому воспитывала других детей, и особенно дочерей, и нельзя не пожелать, чтобы и другие родители следовали этому образцу. Греки начинали учение детей почти всегда с басней и некоторых пиитических произведений, точь-в-точь как наши милые педагоги-прогрессисты. Эмилия увидела, что в языческих произведениях много мыслей и картин, оскорбительных для чистой души. (Когда бы в прославляемых прогрессистами было меньше!) Потому она приняла за учебные книги священные песни Давида и притчи Соломона. Из них выбирала она некоторые места молитвенные, или хвалебные, или с уроками жизненной мудрости и заставляла выучивать их наизусть. Так, чем бы ни занималась Макрина, священные стихи-наставления были и постоянными ее спутниками-надзирателями (а не распущенные педагоги). Эмилия учила дочь и пению, но не давала ей петь песней Анакреона и Сафо. Все, что могло оставлять в юной душе впечатления гнилости и смрада нравственного, мать удаляла от взора и слуха юности. Матери сами водили детей (долгом считают водить и ныне) в театр и амфитеатр. Эмилия признавала, что и то уже невознаградимый вред от театральных сцен, что они отучают душу от любви к труду и приучают к легкомыслию и рассеянности. Она обучала дочь женским рукоделиям и домашнему хозяйству, тем более что труд физический укрепляет ее здоровье. Так ли ныне? Вот почтенный родитель и родительница гуляют со своими детьми. Около них идет молодой человек. Меньшему восьмилетнему мальчику стало жарко, и он снял с себя бархатный кафтанчик. Молодой человек тотчас же предлагает свои услуги, берет и несет кафтанчик, в котором весу фунт. Родительница вступилась и, взяв кафтанчик и передавая его сыну, говорит робко: «Пусть приучается». Конечно, слава Богу и за то, что «пусть приучается!» Но милая мамаша! Добры ли вы к сыну и к себе, что сынок тяготится фунтиком тяжести и вы готовите себе из него тяжести разного сорта? Не будьте ниже самки. После домашних занятий Эмилия водила дочь в храм Божий слушать священные песни и молитвы. Сын ее, уже святитель, писал «юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями», так много значила педагогика Эмилии.

Макрина, пришедшая в возраст, была красавицей по телу и по душе. Оберегая душу ее, скрывали ее от взоров нескромных. Но нескромные успели видеть ее, другие узнали о прекрасных качествах души ее. Потому стали искать руки ее. Отец выбрал для дочери достойного жениха и сказал об избранном. Бог, готовивший для чистой голубицы другую атмосферу, устроил по-своему. Тогда как избранный жених старался укреплять в семействе Макрины доброе мнение о себе защитой невинно обвиняемых, послана ему болезнь и он скончался. Это решило будущность Макрины. Когда родители предлагали ей других женихов, она отвечала: «Жених мой не умер, он только в отлучке, зачем же изменять ему?» Теперь Макрина более прежнего старалась быть полезной для матери. Несколько служанок не могли столько выполнить услуг, сколько выполняла одна Макрина. И мать нежно любила ее. «Других детей, – говорила она, – носила я лишь некоторое время, а с Макриной не разлучалась никогда». От этой связи дочери с матерью польза была для обеих, и польза неоценимая: мать управляла чувствами и помышлениями дочери, а дочь до такой степени заботилась о матери, что собственными руками пекла для нее хлеб и шила белье. Когда умер отец семьи, Макрина была главной помощницей матери по управлению имениями, находившимися в разных областях. Важнее же было то, что Макрина имела влияние на нравственный быт всей семьи. Хотя мать стояла на высокой степени нравственной жизни, но Макрина нечувствительно вела ее выше и выше примером своей жизни. Она внушала брату Василию предаться исключительно изучению евангельской мудрости. Она образовала Петра, быв для него второй матерью и наставницей. Когда все братьи и сестры могли уже заведовать делами и собой, она склонила мать удалиться с ней в монастырь.

В такой решимости мать и дочь построили обитель в Понте, на берегу р. Ириды, невдалеке от горы Ивора. Там, отстранив все, что могло рассеивать их, изменили они образ жизни: служанок своих обратили в подруг своих и предались преимущественно молитве.

Св. Григорий так описывает пустынную жизнь их:

«В отношении пищи и питья не было в общине никакого различия, как и в отношении келлий и убранства и других потребностей жизни. Неравенство состояний, сословий, значения в прежней светской жизни здесь не оставляло никакого следа. Жизнь, которую они вели, была так свята, добродетель так высока, что не умею описать. Их точность в исполнении обязанностей устава днем и ночью соответствовала рвению, которым они пламенели. Их можно было сравнить с теми блаженными душами, которые, выйдя из оков тела, парят к небу; сердца их так были очищены от всего земного, что, можно сказать, жили они как ангелы. Нельзя было уловить в них признака гнева, зависти, подозрения или ненависти. Они отбросили от себя всю светскую суету – желание отличия, известности, блеска. Наслаждение их заключалось в воздержании, слава в безвестности, богатство – в неимуществе, сила – в немощи; все мирское стряхнули они с себя как пыль. Всякую минуту считали потерянной, если бы употреблена она была на что-нибудь наружное и гибнущее. Занятия их состояли в молитве и пении псалмов, не прерывавшемся ни днем, ни ночью».

Блаженная Макрина восходила от совершенства к совершенству, с твердостью побеждая в себе проявления порчи природы.

Относительно житейских нужд помогал Макрине и обители блаженный Петр, который ею был воспитан и который теперь платил ей за ее добро усердными заботами о сестре и матери: он жил невдалеке, в другом монастыре, который построен был матерью и где сперва подвизался св. Василий. Последний по временам также помогал сестре и матери.

Мать и дочь посещены были неожиданной потерей. Навкратий, второй сын Эмилии, принесен был мертвым из пустыни вместе со слугой, и никто не мог объяснить причины смерти его. Макрина тем изумительнее была в этом случае, что, потрясенная до глубины сердца потерей любимого брата, она до того превозмогла чувства свои мыслями веры, что успокоила тем и мать неутешную. «Не было ни воплей или стонов, ни слез и других обыкновенных проявлений жестокой горести матери и сестры, было только все достойное жен, посвятивших себя Богу».

Как сильна была духом блаженная Макрина, как близка была ее душа к Господу, это открылось по особенному случаю. Под шеей Макрины, на груди, образовался чрезвычайный нарост; предполагали, что это внутренний нарыв, и считали необходимым сделать хирургическую операцию, дабы иначе болезнь не распространилась на легкие и печень и не причинила смерти. Мать упрашивала Макрину согласиться на выполнение врачебного совета. «Врач дан Богом для пользы нашей», – говорила нежная мать. Но высокая девственница решилась лучше переносить все страдания, чем обнажить тело свое перед глазами оператора. Она обратилась с надеждами к Господу. Пробыв при матери до всенощного бдения, она уединилась в моленную монастыря и провела там всю ночь в слезах, умоляя Небесного Врача явить над ней Свою волю. Взяв потом несколько земли, омоченной ее слезами, она приложила ее к больной части тела. Надежды ее не были обмануты. Возвратясь к матери, она сказала, что если желает ей выздоровления, то пусть осенит болящее место крестным знамением. Мать хотела исполнить это, но, приложив руку к груди дочери, заметила, что нарост исчез, остался только знак, как будто место уколото было иглой. «Богу угодно было, – говорит св. Григорий, – оставить этот след как памятник совершившегося чуда».

Эмилия, достигнув глубокой старости, должна была наконец испытать общую долю смертных. Из детей ее были при ней только Макрина и Петр. Чувствуя близость кончины, она с невыразимой нежностью говорила присутствующим об отсутствующих, и молитвой за детей окончилась святая жизнь ее мая 8-го 375 г.

Не прошло четырех лет после того, и вот умер св. Василий Великий († янв. 1-го 379 г.). Если смерть его погрузила всю Церковь в глубокую печаль, то как же должна была страдать Макрина, когда весть о его смерти дошла до ее пустыни? Она понимала значение его для современной Церкви, и она же была нежная сестра его. Но как золото очищается огнем, так душа великой девственницы, перейдя через три тяжкие для нее потери, отрешалась от земного.

Прошло 9 месяцев после того. В Антиохии был Собор, на котором присутствовал св. Григорий Нисский. Он спешил видеться с сестрой Макриной после потери брата. «За день до прибытия было мне, – говорит он, – во сне видение. Казалось, что несу я на руках мученические мощи и от них исходил такой свет, что не мог я смотреть на яркость его. Три раза в одну ночь было это видение. И я не мог понять значения видения, только какая-то грусть была в душе моей. Приближаясь к обители, где сестра проводила ангельскую жизнь, спросил я одного из многих встречавших меня, там ли брат мой? Он отвечал, что брат за четыре дня выехал, а сестра больна. Я поспешил: сердце сжалось во мне.

По прибытии в обитель и храм ее, я пошел к сестре в келью. Она лежала не на кровати, не на матрасе, а на земле, на доске, покрытой власяницей; вместо подушки под головой ее была другая доска, наклонно положенная. Сестра была очень больна и, когда увидела меня, не имея возможности встать по слабости, приподнялась на нищенском своем одре, чтобы принять меня с честью. Я подбежал к ней, успокоил, уложил ее; тогда, подняв руки к небу, сказала она: «Благодарю Тебя, Господи Боже мой! Ты исполнил желание мое, внушил рабу Твоему посетить Твою рабыню».

Она старалась скрыть от нас тяжесть дыхания и, чтобы усладить печаль нашу о ней, усиливалась улыбаться, говорила с нами о предметах приятных для нас. Речь склонилась к покойному Великому Василию. Я не мог воспретить горести выразиться на моем лице. Но она, вдохновенная высокими мыслями, говорила нам с такой возвышенностью о дивном смотрении Божием, простирающемся на все случаи земной жизни, что моя душа, увлекаемая за ней, парила над всеми природными чувствами и улетала на небо. Потом я не мог надивиться, как она, снедаемая лихорадкой, которая лишила ее сил и уже разлила по истощенному телу холодный пот, могла сохранить полную свободу мысли, как Иов, покрытый ранами. Она легко, тонко, возвышенно объясняла состояние души, жизнь, проводимую нами на земле, цель, для которой рождаемся мы, бессмертие, в которое облечется некогда бренное тело наше, и почему должны мы вступать в новую жизнь. Слова текли из уст ее, как из источника струя, который ничто не останавливает.

Наконец она сказала мне: «Пора тебе, брат, отдохнуть после тяжелого и долгого пути». Какой отдых мог быть слаще слов ее? Но я повиновался и в ближнем саду укрылся под тень деревьев. Видение мое о мощах объяснилось, я рассказал о нем некоторым бывшим тут.

Святая сестра моя, издали проникая в мои мысли, прислала сказать нам, чтобы мы не сокрушались, болезнь ее – благо; она разумела смерть, о которой вздыхала она, чтобы скорее насладиться зрением Спасителя. Мы тотчас встали и пошли к ней. Не желая тратить на бесполезное последних минут жизни, она начала рассказывать о всем случившемся с ней с самого детства так, как будто читала по книге; исчисляла все благодеяния, которыми Бог взыскал отца нашего, мать, семейство, и благословляла Его из глубины души за Его милости. Я начал было говорить, сколько терпел я, когда был сослан за веру императором Валентом, и о других бедствиях смут церковных. – «Перестанешь ли ты, – сказала она, – терять из вида все благодеяния, которыми обязан Богу. Бойся неблагодарности. Он наградил тебя милостями щедрее, чем родителей. Пусть отец мой прославился в молодости в делах общественных, доставивших ему уважение сограждан, но имя его не перешло за границы Понта. А твое имя распространилось так далеко, что Церкви приглашают тебя, к тебе обращаются для восстановления между ними порядка и правил. Узнай, с глубокой благодарностью сердца, в этом милость Божию и действие молитв родителей наших».

После слушания молитв всенощной и отдыха ночного, когда настало утро, мне нетрудно было убедиться, что это утро – последнее для больной: лихорадка поглотила остаток сил страдалицы. Душа моя волновалась двумя чувствами – горестью, потому что нежность сестры вызывала и во мне нежность к ней, святой, из уст ее слышал я последние слова; другое чувство – изумление при виде выразимого спокойствия, с каким ожидала она кончины.

Солнце было уже близко к закату, сила и энергия разума ее нимало не ослабевали. Она перестала говорить с нами. Сложив руки, неподвижно устремив глаза к жилищу Небесного Жениха (нищенское ложе ее обращено было к востоку), разговаривала она с Ним сладко и так тихо, что мы с трудом расслушивали иные слова. Но мы понимали, что говорила она Ему: «Господи! Ты избавляешь нас от страха смерти... Конец жизни этой – начало жизни истинной... Ты оставляешь нас почивать на время и пробуждаешь звуком трубы при конце веков... Боже вечный, Которому принадлежу я от чрева матери моей, Которого я всегда любила всей силой моего сердца, Которому посвятила тело и душу! Дай мне Ангела светлого, который сопутствовал бы мне, привел бы меня к святым отцам, в место покоя и прохлады. Ты, простивший одного из распятых с Тобой, едва лишь он прибег к Твоему милосердию! Помяни и меня в Царствии Твоем... Ужасающая мгла да не отдалит меня от Твоих избранных; дух завистник да не воспрепятствует мне воспарить к Тебе; да исчезнут пред Тобой грехи мои. Ты прощаешь смертных, прости грехи, сотворенные мною по немощи природы, словом, мыслью, чтобы, оставляя это тело, почувствовала я себя очищенной от всякой скверны и Ты принял бы мою душу, как благовоние пред Тобой!»

После этой умилительной и полной любви беседы со Спасителем она осенила крестным знамением свои уста, очи и сердце... Когда смерклось и внесены были свечи, она открыла глаза и сказала, что желает читать всенощную, но голос изменил ей, она только мысленно молилась и читала псалмы, мы молчали. Окончив, она усиливалась поднять руку к лицу, чтобы перекреститься, из груди ее вырвался долгий и глубокий вздох, и жизнь ее кончилась вместе с молитвой».

Отшельницы, заглушавшие в сердцах печаль и стоны из уважения к настоятельнице, теперь, когда ее не стало, огласили воздух рыданиями и воплями скорби.

Вестиана, женщина благочестивая, которая, лишившись мужа, избрала пр. Макрину в руководительницы жизни духовной, осталась при покойной, когда другие вышли. Святитель спросил, не признают ли нужным одеть усопшую в приличную сану ее одежду? Позвали Лампадию, и та отвечала, что почившая никогда не любила красивого одеяния, да и нет у нее другой, кроме той, которую видят на ней. «Не сохранилось ли у вас что-нибудь?» – спросил святитель. «Вот, – отвечала Лампадия, – изношенная мантия, наметка и башмаки – все богатство ее. Сундуки и шкаф пусты, на земле у нее нет ничего».

Такова была бедность святой девственницы! Худая мантия, наметка и башмаки – вот все имущество настоятельницы, той, которая получила богатое наследство.

Тело было покрыто одним из одеяний святителя – брата, а сверху прикрыто мантией покойной матери.

Вестиана, одевавшая покойную, нашла под головой покойной шнурок, на котором был крест, и маленькое железное кольцо. «Разделим наследство, – сказал святитель, – возьмите себе крест, а мне дайте кольцо». «Выбор ваш счастливый, – отвечала Вестиана, – в этом кольце – частичка животворящего древа».

Слух о смерти преподобной созвал в обитель несметное множество людей всякого звания. Местный епископ прибыл со своим духовенством. Он и св. Григорий со старшими пресвитерами несли гроб до церкви Мучеников, где он поставлен близ гроба матери в фамильном склепе.

Блаженная Макрина совершала чудеса еще в земной жизни своей, исцеляла больных, изгоняла бесов, чудесно умножала хлеб. «Но, – говорит святитель, – люди неохотно верят тому, чего не видят своими глазами», и потому, чтобы не наводить на неверие, он не описывает чудес.

Эпитафия св. Григория Назианского Макрине:

«Вот памятник знаменитой девы. Ты, конечно, слышал о Макрине, старшей дочери великой Эмилии. Она скрылась от очей всякого мужчины. Но теперь на языке она всех и слава ее самая звучная».

Тот же великий святитель отдал честь другой дочери св. Эмилии – св. Феозевии.

Странную ошибку допускали о Феозевии – ошибку, оскорбительную особенно для святителя, того или другого. Феозевию, прославленную великим богословом, считали супругой то св. Григория Нисского, то св. Григория Назианского. Отчего считали? Оттого, что не дали себе труда понять точное значение название «Яесет уйжзгит», которым почтена Феозевия у Богослова. В отношении к Нисскому архипастырю надобно иметь в виду, что св. Богослов называет Феозевию сестрой Григория Нисского и дочерью великой Эмилии. Как же могла она быть женой родного брата своего? После того только ячычество могло бы удержать за словами «Яесет ухжзгпт» значение супруги священника. У св. Богослова это означает, что Феозевия в звании диакониссы была верным товарищем брата, ревностной помощницей ему в делах епископа. Затем легко понять, что слова «Яесет ухжзгпт» напрасно относили к супружеству Григория Назианского. Он говорит «моя Феозевия», но прямо говорит и то, что не разумеет он отношений телесных.

Утешая св. Григория Нисского в кончине Феозевии, св. Богослов писал:

«Слышу, по преставлении святой и блаженной сестры вашей ты соблюдаешь вразумительное терпение и мудрость, как муж благой, совершенный, предстоящий Богу, более других знающий Божие и человеческое. То, что для других очень горько и тяжело, для тебя легко было – такую сестру, жившую с тобой, препроводить от себя, поместить в безопасное жилье, скажу словами Св. Писания, «якоже стог гумна, во время свезенный» (Иов. 5:26). Хотя вкусила она приятности жизни, однако по самому возрасту избавилась скорбей. Прежде нежели оплакала тебя, почтена от тебя прекрасным погребением, какое и должно быть для подобных жен. И сам я, поверь мне, желаю преставления если не в одной мере с вами (это сказать о себе было бы много), то не меньше вас. Но в состоянии ли мы что сделать против устава Божия, давно так мощного над нами, который похитил мою Феозевию (жившую для Бога называя своею, потому что духовное родство выше телесного), Феозевию, славу Церкви, украшение Христово, потребность нашего века, дерзновение женского пола, при такой красоте братьев отличавшуюся красотой блистательной, Феозевию действительно священную, товарища иерея, почтенную и достойную великих таинств, Феозевию, о которой память сохранится и в будущем времени на бессмертных столпах, т.е. на душах всех тех, кто доныне знал ее и кто узнает впоследствии! И не дивись, если много раз повторяю имя ее, потому что наслаждаюсь воспоминанием о блаженной. И таково мое ей надгробие, а тебе утешительное слово, которое в немногом заключает многое».

Св. Григорий оставил и эпитафию: «Феозевии, сестре Великого Василия».

«И та Феозевия, дочь славной Эмилии,

верный товарищ великого Григория,

покрылась здесь священной землею.

Опора жен благочестивых, ты вовремя вышла из этой жизни».

В надписи Эмилии отличает он Феозевию от других детей Эмилии так: «Одна – участница в тайнах священства».

Так, блаж. Феозевия была диаконисса, посвятившая жизнь свою на то, чтобы быть верной помощницей брату-епископу.

Феозевия, «достойная великих таинств, участница в тайнах священства». Как диаконисса, она была действующим лицом при крещении жен; как диаконисса, она зрела совершение таинства Евхаристии, что недоступно было мирянам, даже и мужчинам.

«Избери, – говорится епископу в древних правилах, – диакониссу верную и святую для служения женам. Случается иногда, что в некоторые дома не можешь ты из-за неверующих послать диакона к женам; тогда, для успокоения помысла людей худых, можешь послать диакониссу». Как диаконисса Феозевия исполняла поручения епископа о женах в больницах, тюрьмах, при одрах смерти.

Недаром Богослов не раз называет Феозевию товарищем, верным товарищем великого Григория. Это название дает нам видеть, что если страдал Григорий-епископ, то страдала и Феозевия. В 375 г. Григория, оклеветанного, ариане согнали с кафедры, и он три года, пока не умер Валент, скитался, переходя из одного места в другое. Ревностный пастырь не оставался и тогда в бездействии. «Добро, тобою распространяемое, прочно, хотя сам ты и не имеешь прочного места», – писал ему св. Богослов. Феозевия, верный товарищ великого Григория, делила с братом-епископом скитальческую жизнь; она, по поручению епископа, действовала на жен в поддержание Православия, теснимого арианской властью. Какое великое служение дивной девы!

Феозевия «действительно священная, опора жен благочестивых». Она диаконисса не по одному имени, она освящала себя ревностным служением св. вере и сестрам.

Письмо, утешавшее брата о смерти Феозевии, писано в 385 г. Значит, Феозевия, по возвращении брата на кафедру, еще семь лет продолжала служение диакониссы.

Память св. Феозевии – января 10, в тот же день, когда празднуется память св. Григория Нисского, которому она была такой усердной помощницей.

«В городе Анкире галатской, – пишет усердный посетитель подвижников Палладий, – много дев, около двух тысяч или более; они подвизаются в святой, добродетельной жизни, хранят воздержание и совершают дело святое с ревностью. Между ними первое место по благочестивой жизни занимает Магна, жена почтеннейшая и опытнейшая. Не знаю, называть ли ее девой или вдовой. Мать вынудила ее выйти замуж, но она отклоняла от себя мужа под разными предлогами, делала вид, будто больна она, и таким образом осталась неприкосновенной и непорочной, как говорят родные ее. Муж ее скоро умер, и она осталась единственной наследницей после него. Тогда она всю себя посвятила Богу». «Великое приобретение быть благочестивым и довольным (умеренным в желаниях). «Мы ничего не принесли в мир; явно, что ничего не можем и вынесть из него» (1Тим.6:6–8). «Чистое и непорочное благочестие пред Богом и Отцом есть то, чтобы призирать сирот и вдов... и хранить себя неоскверненным от мира» (Иак.1:27). «Достойно начальствующим пресвитерам должно оказывать двойную честь, особенно тем, которые трудятся в слове и учении» (1Тим.5:17). Таково учение апостольское! Так и поступала блаж. Магна. «Богатство, какое было у нее, раздала она на монастыри, на дома бедных и странных, церквам, епископам, вдовам, сиротам и прочим нуждающимся. Охотной душой, но тайно совершала она подвиги благотворительности». Не только не выставлялась перед людьми благотворительницей, но старалась скрывать добрые дела свои и от себя самой: она боялась обманчивой приятности славы людской так же, как своего самолюбия, и берегла сердце свое в смирении. Вместе с тем она «ревностно посещала богослужение церковное, вела жизнь подвижническую, воздержную. Знаменитейшие епископы уважали ее. Стараясь исполнить всякую добродетель, она жила надеждой на жизнь лучшую – загробную». В жизни блаж. Магны более всего изумительно то, что она, выданная в замужество, с такой твердостью воли отстояла свою девственную чистоту. Так в лучшие времена христианства любили девство! В одном провинциальном городе были целые две тысяч дев! Ликия была областью соседней с Галатией. Анкирские девы, конечно, читали разговор «Праздник дев» святителя и мученика Мефодия, написанный им, когда он был епископом Олимпа ликийского. Если ныне, к несчастью людей, мало ценят девство – не так думали в лучшие времена. Вот как учил о девстве великий учитель-мученик.

«Велико, выше природы, чудно и славно девство. Это – питье, которое источается не землей, но небом. Господу предоставлено было преподать сие учение (о девстве) людям. Он один, придя на землю, научил человека возноситься к Богу. Архиерею и Главе пророков и Ангелов прилично именоваться и Главой девственников. Ветхозаветные еще не могли вместить девства.

И закон свидетельствует, что «очиститися чистотою Господу есть великий обет, выше всех обетов» (Чис.6:2). Что же значит посвятить себя Господу? Если уста мои буду отверзать для изъяснения Писания или для того, чтобы православно и достойно воспевать по силе Бога, и буду заключать уста, полагая хранением, чтобы не говорить суетного, то чисты уста мои и посвящаются Богу. Если и взор приучу не прельщаться красотой телесной и не услаждаться зрелищами бесстыдными, но взирать на небо, то чисты и очи мои и посвящаются Господу. Если буду заграждать слух от злословия и поношений и отверзать для Слова Божия, то и слух посвятила я Господу. Если чиста я сердцем, все помышления посвящаю Господу, не думаю ни о чем суетном, не живут во мне гордость и гнев, размышляю о законе Господнем день и ночь, то истинно совершаю обет великий: еже очиститися чистотою. Сонм дев, по преданию, именуется бескровным жертвенником Божиим».

В конце разговора девы поют «песнь Христу Богу».

ОДНА ИЗ ДЕВ

Девы! С небес гремит глас, пробуждающий мертвых. Он велит всем вместе, в белых одеждах И с светильниками, нестись к востоку, на сретение Жениху.

Восстаньте прежде, чем Царь войдет в двери.

Л И К Д Е В

Тебе посвящаю себя чистою и с светоносным Светильником сретаю Тебя, Женише.

ОДНА ИЗ ДЕВ

Удалясь печального людского счастья, пренебрегши Утехами жизни, наслаждениями любви, ищу одного – Быть под спасающей десницею Твоею. Даруй мне, Благий, вечно зреть красоту Твою.

ЛИК

Тебе посвящаю себя чистою, и пр.

ОДНА

Оставив ложе и дом брака, тленного для Тебя, Царь мой, пришла я в непорочной одежде, Дабы войти с Тобою в блаженный чертог.

ЛИК

Тебе посвящаю себя чистой, и пр.

ОДНА

Забыла я родину, возлюбив красоту Твою, Боже Слове;

Забыла лики дев, подруг моих;

Мной хвалились бы – забыла я и о том – мать и сродники мои.

Ты, Христе, стал всем для меня.

ЛИК

Тебе посвящаю себя чистою, и пр.

ОДНА

Омывавший толпы в струях чистительных Предтеча Твой

Взывал пред Тобою блаженный.

ЛИК

Тебе посвящаю себя чистою, и пр.

ОДНА

И твоя Матерь, родительница жизни, благодатная, Недоступная, непорочная Дева, нося в бессеменном чреве

Плод чистый, подпала сомненью неверности: Но к Тебе, блаженный, взывала она.

ЛИК

Тебе посвящаю себя чистою, к пр.

ВСЕ

Блаженный, живущий в чистых селениях небесных,

Все содержащий вечной силой,

Се предстоим мы: прими нас,

Отче, с Сыном Твоим, в двери жизни вечной.

Так пела в жизнь свою и блаженная Магна. Кончина святой инокини последовала, по времени видевшего ее, не прежде 425 года.

В старом Риме был знаменитый сенатор и добрый христианин. У него была одна дочь Евсевия, дорогая для него, как глаз. Когда достигла она возраста, вельможа и сенатор просил родителей Евсевии выдать дочь за сына его. После семейного совета обручили Евсевию с благородным юношей, равным ей по знатности рода и богатству. Назначен был и день для брака. Но девушка, полная святой любви, желала уневеститься небесному Жениху, Христу Господу. Это желание скрывала она от родителей, так как знала, что, если бы узнали они о ее намерении, никак не допустили бы исполниться желанию ее. Она была у них одна наследница богатства их, и они желали иметь утешение во внуках. У Евсевии были две верные служанки, жившие при ней с детского ее возраста, усердные и преданные ей. Им открыла она свою душу; получив от них обещание быть верными ей до смерти, она сказала, что ни за что не согласится она вступить в брак. «Что жизнь земная? – говорила она. – Сон и мечты». Так все три девушки решились жить для одного Господа, в чистоте девственной.

Евсевия тайно, через верных служанок, раздавала деньги бедным. Потом все три, одевшись в мужскую одежду, тайно скрылись из Рима и на корабле прибыли в Александрию. Отсюда переплыли на остров Ко, что в верстах 50 от карийского города Галикарнаса. Здесь, наняв дом, Евсевия жила некоторое время со служанками как со своими сестрами, взяв с них слово никому не говорить, кто она, и называть ее не иначе как Ксенией. «Я – странница для Господа», – говорила она. Состояние их на острове казалось им небезопасным; не видя ни в ком защиты, они опасались всего более за чистоту свою. Но Господь послал им помощь по их молитве.

Раз встретилась Евсевия со стариком-странником почтенного вида и просила его принять ее и сестер в духовных дочерей. «Я думаю, – прибавила она, – что ты – епископ Божий». Старец спросил, кто они? «Мы из далекой страны, – отвечала Ксения, – и ищем одного – спасения души». – «Поверьте мне, – сказал старец, – я сам странник, иду из Святой Земли; я не епископ, а настоятель обители Св. Апост. Андрея, что в карийском городе Мил асе». Ксения умоляла старца взять их с собой и укрыть своей защитой от искушений. Старец согласился. В Миласе, вблизи соборного храма, Евсевия купила дом, устроила небольшой храм во имя архидиакона Стефана и составила общину дев. Блаженный старец Павел усердно заботился о новой общине и постриг в монашество Ксению и ее подруг.

Спустя недолгое время почил епископ Миласа Кирилл, и на его место поставлен был игумен Андреевой обители Павел. Новый епископ, посетив общину Ксении, поставил Ксению в диакониссу, против ее желания. Жизнь ее была высокая. Она принимала пищу через день, через два, а иногда через неделю, и только один хлеб; она не касалась даже овощей, ни масла. Помня Давидовы слова: «пепел яко хлеб ядях и питие мое с плачем, растворях» (Пс.101:10), и она посыпала хлеб свой пеплом и окропляла его слезами. Недовольная молитвами храма, она всю ночь стояла на молитве в своей келье с поднятыми к небу руками. Это скрывала она. Но подруги, ревнуя подражать подвигам ее, видели это своими глазами. Одежда на ней была самая плохая. Строгая к себе самой, она была весьма милосердна ко всем, тиха, добра к сестрам, внимательна и к малым их надобностям; никому не говорила она слова жесткого, согрешавших вразумляла с кроткой любовью. Блаженная подвижница совершала свои подвиги и под влиянием высокой жизни палестинского подвижника преп. Евфимия, тогда как императрица Евдокия путешествовала по святым местам. Блаж. Павел рассказывал ей о Евфимии, как очевидец его.

«Когда приблизилась кончина высокой девственницы, настала тогда память святого Ефрема, епископа Милосского, и блаженный епископ Павел со всем клиром отправился в село Левкин, где в храме лежали мощи св. Ефрема». Преп. Ксения, созвав сестер в монастырский храм, сказала им: «Вы оказывали много любви ко мне, сестры, продолжите и еще любовь вашу, молитесь за меня – я умираю; попросите и отца нашего епископа Павла молиться за меня, он так много заботился о душе моей». Сестры зарыдали. Она продолжала: «Апостол Петр говорит: «не коснит Господь обетования; яко же нецие коснение мнят, но долготерпит на нас, не хотя, да кто погибнет, но да вси в покояние придут» (2Пет.3:9). Итак не надобно лениться, а надобно бодрствовать. Бодрствуйте, сестры, готовьтесь встретить Жениха Господа с елеем добрых дел и с горящей любовью». Отпустив сестер, осталась она в храме на молитве, и наутро найдена была почившею, янв. 24 ч. Епископ и весь город с честью положили тело ее на месте, указанном ею. Через год умерла одна подруга жизни ее; перед смертью другой упросили сестры эту подругу рассказать, кто такая была Ксения. Теперь только узнали в обители и в городе, какого высокого рода была Ксения. При гробе великой подвижницы, почившей не позже 457 г., совершались исцеления больных во славу Божию.

Св. Григорю Беседователю после того, как рассказано было о кончине чистой девы в день, назначенный Богоматерью, предложен был вопрос: призываются ли на небо души праведных прежде соединения их с телами? Св. Григорий отвечал: «Не о всех праведных можно утверждать это и не о всех отвергать. Ап. Павел желал разрешиться и быть со Христом. Итак, кто верит, что Христос на небе, тот верит и тому, что душа Павла на небе с Христом. "И видел я, – говорит тайнозритель, – престолы и сидящих на них и дано было им судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие... Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет» (Откр.20:4). Ожившие называются здесь душами; ясно, что эти души, еще не соединившиеся с телами. И, однако, они царствуют со Христом, не только наслаждаются блаженством, но еще участвуют в царственной власти Христа Господа или, что то же, совершают дела могущества Божия, чудеса. С другой стороны, Спаситель сказал: «в дому Отца Моего обители многи суть» (Ин.14:2). Этим ясно означено, что не все праведные души находятся в одинаковом блаженном состоянии, не все одинаково близки к Господу, различаясь степенями и видами нравственного совершенства». «Однажды пришла мне такая мысль, – рассказывал авва Афанасий, игумен Лавры св. Саввы, – что будет с теми, которые не подвизаются? Я впал как бы в исступление. В это время некто говорит мне: «Иди за мной». Приведя в одно место, исполненное света, поставил у двери; вида сей двери изобразить нельзя, только за нею мы слышали неисчислимое множество хвалящих Бога. Когда постучались мы, то, услышав, некто внутри спросил нас: «Что вам нужно?» Проводник мой отвечал: «Мы желаем войти». Но тот отвечал: «Сюда не войдет никто из тех, которые нерадиво живут; если хотите войти, идите и подвизайтесь, не озабочиваясь суетами мира"».

Дивный пример супругов-девственников, подвизавшихся на острове Самосе в VI веке, выставляет блаж. Иоанн Мосх. «Когда мы пришли на остров Самос, – пишет он, – то ходили в обитель Хариксенскую к авве Исидору, игумену сей обители, мужу, известному по добродетелям и особенно любвеобильному, кроткому и смиренному; он после был и епископом того же города Самоса. Он рассказывал нам следующее: «Миль за восемь от города есть село с церковью. При этой церкви был чудный священник. Родители против его воли принудили жениться. Но он не только не увлекался обольщением плоти, хотя был еще молод и имел жену законную, даже и жену свою уговорил жить с ним в целомудрии и чистоте. Они оба занимались изучением Псалтиря и оба пели в церкви, оба сохранили девство до старости. Этот священник был оклеветан перед епископом доносом ложным. Не зная жизни священника, епископ вызвал его из села и заключил в сторожку, в которой обыкновенно держали падших клириков. В сторожке в один воскресный день ночью явился сему священнику светолепный юноша и говорил ему: «Встань, отец, иди в свою церковь и соверши там Св. Евхаристию». Священник отвечал: «Не могу – я содержусь под стражей». Юноша сказал ему: «Я отворю тебе дверь, иди за мной». Юноша отворил дверь, вышел сам вперед и провожал священника по дороге к селу на одну милю. С наступлением дня сторож, не найдя священника в сторожке, донес о бегстве его епископу и присовокупил: «Но ключ от сторожки у меня». Епископ, думая, что священник действительно сбежал, послал одного из слуг архиерейского дома в это село с приказанием: «Иди в это село и узнай, там ли тот священник; впрочем, ничего не делай ему». Слуга отправился в село и нашел священника в церкви, совершающим Св. Евхаристию. Возвратись, он донес епископу, что священник в селе и что он видел его совершающим литургию. Епископ рассердился на священника и грозил, что на другой день с великим бесчестием приведут его сюда. В следующую ночь опять явился священнику тот же юноша и сказал: «Пойдем, тебе надобно быть опять в той же сторожке, в которую посадил тебя епископ, и, взяв его, опять привел в сторожку так, что сторож не заметил этого. На следующий день сторож донес епископу, что священник опять находится в сторожке, а как он в нее вошел, не знает он, сторож, о том. Епископ призвал к себе священника и расспросил, как он, мимо ведома сторожей, вышел из сторожки и опять вошел. Священник отвечал: «Светоносный юноша, в прекрасной одежде служителей архиерейских, чем он и называл себя, отворил мне дверь и проводил меня почти до села, а в эту ночь опять пришел за мной и ввел в сторожку». Епископ призвал всех служителей своих, но священник ни в одном из них не признавал того, кто вывел его и опять ввел в сторожку. Тогда-то епископ понял, что это был Ангел Божий и сделал это для того, чтобы не осталась скрытой добродетель священника, но чтобы все прославили Бога, прославляющего рабов Своих. Епископ, узнав еще подробнее священника, отпустил его с миром в село, а оклеветавших его много бранил"».

Имена этого девственника священника и его супруги-девственницы неизвестны. Но известны проводившие девственную жизнь в супружеском союзе мученики: Мария и Конон Исаврийские (II века), Цецилия и Валериан, римский аристократ, (230 г.), Мария и Захария-башмачник (III века), Василисса и Юлиан (285 г.). По известию Феодорита, «чудный епископ Лаодикии Пелагий в юности запряжен был в ярмо брака: но в первый же день на брачном ложе убедил невесту предпочесть чистоту супружескому сношению и братскую любовь считать выше супружеской связи»; при Валенте он – страдалец за веру.

Более чем вероятно, что самосского пресвитера, жившего с женой как с сестрой, недобрые люди обвиняли в нарушении 5-го апостольского правила: «если священник отпускает от себя жену, то отлучается он». Правило осуждает осуждающих брачное сожитие как скверну. Но самосские праведники только для воздержания от удовольствий плотских не касались брачного ложа; а это была жизнь святая, согласная с правилами Вселенской Церкви. На Первом Вселенском Соборе некоторые из западных домогались того, дабы диаконам и священникам запрещено было вступать в брак и чтобы женившиеся мирянами не касались брачного сожития. Св. исповедник Нафнутий, епископ Верхней Фиваиды, став среди сословия епископов, громко сказал: «Не возлагайте тяжкого ига на лица священные. Брак честен и ложе не скверно; сожитие с законной женой – целомудрие. Между тем не все могут переносить подвиг воздержания; может выйти, что жены и мужья будут оскорблять чистоту свою. Довольно и того, что если по древнему правилу подтверждено будет: духовному лицу, не бывшему брачным до принятия сана священного, не вступать в брак». Собор одобрил голос св. исповедника и предоставил брачным на их волю не касаться брачного сожития.

Как нелегко супругам совершать подвиг воздержания, предпринятый доброй волей их, видно по отзыву пресвитера, о котором рассказывает св. Григорий Беседователь. «Дожив до старых лет с супругой как с сестрой, он уже умирал. Сестра-супруга, подойдя к нему, дунула в ноздри его. Собравшись с силами, сказал он: «Отойди от меня, жена, огонь еще жив, отодвинь солому"».

«Два старца шли из Егов в Таре, город киликийский, пишет Иоанн Мосх. – Придя по усмотрению Божию в гостиницу, расположились отдохнуть в ней. Было знойно. Здесь нашли они трех молодых людей, отправлявшихся из Егов вместе с блудницей. Старцы сели поодаль. Один из них, взяв из сумки св. Евангелие, начал читать. Блудница, бывшая с молодыми людьми, увидав, что старец читает, оставив их, подошла и села подле старца. Старец, обратись к ней, сказал: «Несчастная! Как ты бесстыдна! Ты не устыдилась подойти к нам и сесть». Она отвечала: «Нет, отец, не отвергай меня. Я полна грехами: но Владыка Бог не отвергнул приблизившейся к Нему блудницы». Старец сказал ей: «Та блудница после уже не была блудницей». Она отвечала ему: «Надеюсь на Сына Бога живого, что с этого часа и я не возвращусь к грехам моим». Оставив молодых людей и все, что имела, последовала она за старцами. Они отослали ее в монастырь, что близ Егов, называемый Нахиба. И я видел ее уже в старости, весьма благоразумно рассуждающей, и от нее самой это слышал. По другим известиям, она называлась Марией, и столько наконец возвысилась в духовной жизни, что творила чудеса».

Так как блаж. Иоанн видел Марию старицей в 606 г., то кончина ее последовала, вероятно, в 607 г.

Прибавим к этому рассказ того же Мосха о событии ликийском, современном деяниям Марии, тем более что оно, выражая необходимость твердой верности добрым намерениям, служит дополнением к истории Марии.

«Авва Николай, – пишет Мосх, – пресвитер Иорданского монастыря евнухов, рассказывал нам (Иоанну и Софронию), что в стране его (он был из Ликии) есть монастырь, в котором находится около сорока дев; в этом монастыре пять дев согласились между собой ночью бежать из монастыря и избрать себе мужей. В одну ночь, когда все монастырки спали, они хотели взять свои одежды и бежать, но вдруг все пять объяты были беснованием. Когда это случилось, они уже не ушли из монастыря и после благодарили Бога и, исповедуя грехи свои, говорили: «Благодарим милостивого Бога, наказавшего нас, чтобы не погибли наши души"».

Дочь аристократической фамилии, плод молитв благочестивой матери, блаженная Феодора с детства воспитывалась в кесарийском обители св. Лины. Отец ее был патриций Феофил, мать Феодора. Мать долго была бесплодной и часто молилась о разрешении неплодия ее; когда родилась дочь, мать дала обет посвятить ее Богу. В выполнение обета дочь воспитывалась в обители и полюбила уединение. У св. Василия, архипастыря Кесарийского, разрешен был вопрос: «С какого возраста надобно дозволять произно-сить обет о посвящении себя Богу?» Как видно, и в его время были строгие судьи делам благочестия и осуждали за принятие детей в обитель. Он пишет: «Поскольку Господь говорит: «оставите детей приходить ко Мне» (Мк.10:14) и апостол похваляет «измлада изучившего Писание» (2Тим.3:15), то всякое время, и время первого возраста, почитаем способным к принятию приходящих. Детей, у которых нет родителей, принимаем сами собою, из соревнования Иову (Иов.29:12) быть отцами сирот; которые же зависят от воли родителей и которых сами родители приводят, принимаем при многих свидетелях, чтобы не подать случая желающим найти случай, но заградить всякие неправедные уста, говорящие против нас хулу». Сказав, что принятым детям надобно давать особое помещение, продолжает: «Но молитвы, которые установлено совершать днем, должны быть общие, и для детей, и для старших, потому что у детей через соревнование старшим укореняется навык к сокрушенной молитве». Занятиями детей в келье должны быть обучение грамоте и обучение какому-нибудь ремеслу. «Когда раскроется разум и придет в действие рассудок, тогда должно принимать обет девства, как уже твердый, произносимый по собственному расположению и рассуждению при совершенной зрелости разума». Имп. Лев Исаврянин, первый иконоборец из императоров, не любил монашества. Он нашел себя вправе распорядиться юной Феодорой по своему усмотрению, вопреки обету матери ее и вопреки воле самой дочери. По его повелению юную Феодору насильно взяли из монастыря и доставили ко двору. Лев назначил для нее жениха – одного из молодых аристократов. Все приготовлено было к браку – и наряды и приданое. Тяжело, очень тяжело было невольной невесте.

Не можем не вспомнить недавнего «совета невесте»:

«Что делать, чтобы с миром, сколь можно, поладить?

Идти с упованием Божьим путем

И путь тот любовью и верой угладить.

Беды от разбойник, беды и от сродник

Апостол святой на себе испытал,

И тайну семейную Божий угодник

Нам собственным опытом ясно сказал.

Разбойники в свете, а сродники дома,

Как в мире духовном диавол и плоть.

И те и другие причина содома.

От тех и других храни вас Господь».

Св. невесту Феодору, горячо молившуюся, сохранил Господь.

Неожиданно ворвались в империю неприятели. Жених послан был с войском и на сражении был убит. Когда получено было известие о том в столице, блаженная дева благодарила Господа за посланную ей свободу; дело произвола человеческого рушилось, Феодора поспешила сесть на корабль и возвратилась в свою любимую обитель. Отдав брачные наряды и подарки в дар обители, приняла она монашество, надела на себя вериги и стала вести жизнь примерно-строгую. Пищей ей был кусок хлеба, и то раз в два-три дня; одежда – суровая власяница, постель – камни, покрытые ветошками. Если бы сказали, что насилие, употребленное Львом для удаления от иноческой жизни, возбудило жаркую ревность к иноческим подвигам в Феодоре, то сказали бы не полную правду. Энергия души раздражается препятствиями; но она же, когда душа не укрепляется благодатью, со временем, в покое, слабеет и пропадает.

«Бдите и молитесь, да не внидите в напасти: дух бо бодр, плоть же немощна» (Мф.26:41), говорит Господь. И с лучшими расположениями не спасемся мы без благодати Божией, так же как не спасемся, если, надеясь на благодать, сами живем праздно, без труда и подвигов. Горячность души сама по себе до того ненадежна, что, если увлекаются ею без рассуждения, может обратиться в холодность ко всему доброму; она только тогда бывает надежной, когда, освещаемая рассуждением, поддерживается понуждением себя к добру и усердной молитвой. «Духа не угашайте» (1Фес.5:19), учил апостол. Блаж. Феодора, при высокой любви к чистоте девственной, молилась и подвизалась до гроба; молитвы низводили в душу ее благодать, и с благодатью совершала свои подвиги; она удаляла от души нечистое, оскорбляющее благодать. Блаженная кончина ее последовала не позже 755 года.

Отец блаженной Анны был диаконом Влахернской церкви и оставил дочь юной сиротой на руках бабки. Бабка нашла ей супруга, не спрашивая о ее желаниях, тогда как Анна не желала быть в супружестве. Быв замужем, ходила она к дяде своему на Олимп. Строгий подвижник, за исповедание Православия терпевший истязания, пожалел, что юная раба Божия отдана в услуги человеку. При императрице Ирине вызывали твердого исповедника в столицу, чтобы выслушать советы его. Это было, конечно, во время совещаний Вселенского Собора 787 г. об иконах. В это время он виделся с дорогой племянницей и сказал ей: «Будь тверда и мужественна, много скорбей для праведников; знай и то, что у тебя родится дитя, прежде чем умрет твой муж». Предсказание исполнилось.

По смерти мужа, воспитав дитя, блаженная поручила его родственнику, а с другим сиротой усердно молилась то в том, то в другом храме. Олимпийский подвижник снова виделся с нею. Она жаловалась на тяжесть жизни своей. «Не сказал ли я тебе, что много скорбей праведникам, – говорил прозорливый, – надобно терпеть, но дети твои скоро умрут». Исполнилось и это предсказание. Под влиянием такого осязаемого промышления Божия, по указаниям такого опытного и чудного наставника, душа Анны загорелась полной любовью к Господу.

Советники мирские, пожалуй, предлагали совет: почему не выйти вдове в другой раз замуж? Другие готовы были еще умнее советовать – жить, как случится жить. Но могут ли люди дать лучший совет, чем совет Апостола, вдохновенного Богом: «блаженнее, если останется так», без другого мужа, говорит он вдове (1Кор.7:40). Тратить силы для пустоты дознанной – умно ли? «Не умно избирать мирщину для той, которой обещали столько радостей и которая вместо радости испытала столько горестей». Не жить ли жизнью обезьянки? Сохрани Бог от того! Это не честь и для совести язычницы, тем более христианки. После земной жизни придется жить вечно: с чем же будем жить там? Для людей и земли жили, надобно пожить для души своей, которая дорога каждому; надобно пожить для Господа Творца и Спасителя нашего. Так думала умная Анна!

Раздав все, что имела, она ходила в храмы и молилась. Потом, встретив доброго инока-старца, приняла иночество. Копроним навел ужас лютостями против инокинь. Благочестивая Ирина старалась успокоить церковь: но мало надеялись на покой будущий, и такое расположение умов оправдалось событиями. С именем инока евнуха Евфимиана Анна скрылась в Вифинском монастыре. Здесь строгая жизнь нового инока была примером для других; евнух был самым усердным тружеником по послушаниям, суровым постником и пламенным молитвенником. Тарасий (784–815 гг.), услыхав о высокой жизни инока Евфимиана, вызвал его в столицу для бесед. Наставления крепкой души привлекали к ней многих; от множества желавших слушать ее оказалась тесной обитель, и Патриарх устроил новый монастырь. Евфимиан стал известен и по дару чудес; но это не защитило его от скорбей. Инок-проповедник народный легко подпал клевете. Ложный инок, оказавшийся впоследствии разбойником, совершив насилие над девушкой, разгласил, что грех сотворен Евфимианом. Евфимиан молчал. Боголюбивая жена, слушая клевету бесстыдного, сказала: «Смотри, брат, не оказался бы евнух, опорочиваемый тобой, святой девственницей, и не пострадать бы тебе за грехи свои». Бессовестный человек и после того делал пакости для святой души. Преподобная терпела, и уличенный злодей повешен был. Так как и известность имени нелегка была для святой, да и стали догадываться о ее поле, то, возвратись в Вифинию, проводила она остальные годы жизни в глубоком уединении. Созревшая для неба, преставилась 29 октября 826 г.

Отчизна праведницы были в провинции Оптиматов, где были города: Никомидия, Еленополь, Пренет, Парфенополь. Родители ее были Константин и Анастасия, христиане искренние; с нежного возраста дочь воспитана была ими в благочестии. Сочетавшись с супругом Захарием, она уговорила его жить с нею как с сестрой. Так она никогда не знала удовольствий брачного ложа и осталась девственницей. Люди периклова века были образованны, очень образованны и в искусствах, и в философии, а гнусная гетера отнимала супруга у супруги и заражала болезнями дорогую юность. Только вера Христова не только защищает супружескую верность, но и обращает супругов в девственников чистых. Феоклета усердно занималась чтением душеполезных сочинений и особенно священных наставлений о жизни приличной женам. Она твердо заучила желание Апостола, предъявленное женам. "Желаю, – писал он, – чтобы жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценной одеждой, но добрыми делами, как прилично женам, посвящающим себя благочестию» (1Тим.2:9–10). Деньги, потраченные другими на наряды, она назначала для лучшего употребления. Средства свои, труды, силы посвящала она преимущественно на пользу ближних: каждый день так или иначе помогала она бедным. Родина ее доставляла ей много случаев к тому. Провинция Оптиматов (вельможей) называлась так в насмешку. Это была страна бедная; «жители ее, – говорит император Константин, – денщики офицеров и высших придворных чиновников, они же погонщики при походах войска, при бедности они грубы». В такой-то стране совершала подвиги милосердия св. Феоклета. «Стыдись, – говорил Квинтилиан, – склоняться пред бедным, а скорее отвращайся от него с презрением». Плавт писал: «Для чего ты даешь подаяние бедному? Твоя помощь только удлиняет страдания его. Он беден? Ну, пусть и пропадает с голоду». Вот как рассуждала философия языческая! Она-то от гордости не уделяла бедняку и ласкового взгляда, то при недостатке самоотверженной любви отчаивалась в возможности успешно лечить раны бедного. Как неизмеримо высока пред тем любовь христианская! Оптиматы с их разнородными нуждами находят в ней неисчерпаемый родник утешений! Что нужно для того, чтобы подвиг сострадательной любви был вполне христианским, вполне угодным Господу и потому сильным благодатью? Нужно, чтобы совершался он в духе смирения, без поисков за славою человеческой и без самоуслаждения самолюбивого (Мф. 6, 2); нужно, чтобы совершался он веселой душой, с радостью (2Кор. 9, 7; Рим. 12, 8; Мк. 12, 42); нужно, чтобы не ослабляли его ни неблагодарность человеческая, подчас и грубая, ни собственное желание покоя (Гал. 6, 9; 2Фес. 3:13). Так подвизалась Феоклета. Она не утомлялась трудами служения другим, не оскорблялась непризнательностыо людской; каждому помогала с любовью и радостью; не дозволяла себе и тешиться своими делами, славя за все Господа и твердо помня о своей греховности. И вот она была неистощимым родником живительных утешений для несчастных оптиматов. Подвигами самоотверженной любви она настолько возвысилась в жизни духовной, что, когда приблизилось время кончины ее, пригласив знакомых, объявила о дне смерти своей и частных обстоятельствах ее будущих. По смерти ее мощи прославились множеством чудес, к утешению страждущих. Подвиги догробного милосердия ее совершались при императоре Феофиле, и потому кончину ее надобно отнести к 840 г.