Послание 13(201). К Василию игумену

Почтенный брат, ты привык всегда писать превышающее наше достоинство, превознося почестями и похвалами наше ничтожество; но мы научены не выступать из своих пределов, а считать себя ничем, каковы мы и на самом деле. Впрочем, об этом довольно.

Замедление письма твоего не опечалило нас. И почему бы? По какому побуждению? Но опечалило, – надобно открыть приходящее на мысль, – твое пребывание в городе, речь к императору и собеседование с ним, и удаление по приказанию, между тем как мы снова находимся в самых стеснительных обстоятельствах, задерживаемые в руках иноверных; прибавил бы я и посольство от эконома к тому же императору, и общение с ним в пище, и удаление вместе с ним; все это опечалило нас, почтеннейший, и беспокоит нас, прости, ваше обольщение, сообщество, сношение, принятие и вручение даров, и прочие знаки дружества и обычного обращения.

"Для чего, – говорит апостол, – моей свободе быть судимой чужою совестью» (1Кор.10:29)? И так как мы уже довольно приспособлялись к обстоятельствам в прошедшее время и, как знает один Бог, с многим расположением и состраданием, то теперь нужно и благоустроять, и не терпеть вреда ни с той, ни с другой стороны, не заимствовать чужого и не бросать безрассудно своего. Говорю знающим: «никто не может служить двум господам», как объявила Истина (Мф.6:24). Вы – господа и владыки, и распорядители своих обителей и намерений; а мы, смиренные и скитающиеся, рассеяны здесь гонением. Дайте нам эту свободу и возможность сокрушаться о собственных грехах.

Знаю, что это письмо прискорбно для тебя, почтенный, равно как и для нас, но нет ничего выше любви Божией, по которой и мы, вместе со Святыми Отцами нашими, по причине оскорбления Христа, отреклись от того, от чего отреклись, и избрали то, что исповедуем.