Последнее следственное дело архиепископа Феодора (Поздеевского). Часть 1

Последний настоятель Данилова монастыря епископ Волоколамский, позже архиепископ, Феодор (Поздеевский Александр Васильевич) родился 21 марта 1876 года (в анкете архивного следственного дела № 7014-П почему-то указан 1867 год) в семье протоиерея села Макарьевского Ветлужского уезда Костромской епархии. Окончил Костромскую Духовную Семинарию и Казанскую Духовную Академию. В 1900 году был пострижен в монашество. В этом же году окончил Академию со степенью кандидата богословия, был рукоположен 24 июля во иеромонаха с именем Феодор, в честь вмч. Феодора Стратилата, и оставлен профессорским стипендиатом по кафедре патрологии. Преподавал в Калужской и Казанской Духовной Семинарии. В 1903 г. стал магистром богословия. С февраля 1904 г. – ректор Тамбовской Духовной Семинарии в сане архимандрита. Во время смуты 1905 г. стоял на твердой антиреволюционной позиции, активно боролся с революционными настроениями в среде семинаристов. На жизнь архимандрита Феодора неоднократно совершались покушения.

С августа 1906 г. – ректор Московской Духовной Семинарии. С августа 1909 г. – ректор Московской Духовной Академии. Преподавал аскетику. 14 сентября 1909 г. хиротонисан во епископа Волоколамского, викария Московской епархии. Проявил себя в Академии как сторонник консервативного святоотеческого Православия. Считал, что Академия должна давать подлинно духовное образование, готовить не просто светски образованных людей, а именно духовных пастырей, полностью посвятивших себя этому высокому служению, поэтому отдавал предпочтение монашествующим и лицам в священном сане как среди учащихся, так и учащих, чем вызвал сопротивление у части академической корпорации преподавателей, которые после февральской революции добились его увольнения с поста ректора.

1 мая 1917 г. епископ Феодор был назначен настоятелем Даниловского монастыря г. Москвы. Вместе с ним в Данилов пришли верные ему и единомышленные с ним его бывшие студенты.

С 1920 г. архиепископ Феодор неоднократно подвергался арестам, поэтому управлял монастырем при помощи наместников, которых назначал из числа своих ближайших учеников. В 1920 г. был арестован за «антисоветскую агитацию» и осужден к высылке на Соловки «до конца гражданской войны», но, так как на Соловках «не было мест», как было сказано в деле, отбывал в Таганской тюрьме. После освобождения вернулся в Данилов.

Вокруг архиепископа Феодора возникла так называемая «Даниловская» группа архиереев, изгнанных обновленцами со своих кафедр и пребывавших в Москве, в Даниловом монастыре. В этот круг входили митрополиты Арсений (Стадницкий) и сщмч. Серафим (Чичагов), архиепископы сщмч. Пахомий (Кедров), Гурий (Степанов), Николай (Никольский), Прокопий (Титов), епископы сщмч. Парфений (Брянских), сщмч. Амвросий (Полянский), сщмч. Дамаскин (Цедрик), сщмч. Иоасаф (Удалов), Валериан (Рудич) и др.

Архиереи-«даниловцы» активно выступали против обновленчества и вмешательства государства в дела Церкви. Хотя «Даниловский синод», как их еще называли, не был согласен со слишком гибкой, по их мнению, политикой Патриарха Тихона по отношению к обновленцам и советской власти, но, когда в 1923 г. часть епископата РПЦ, выступающая за переговоры с обновленцами, требовала от Патриарха Тихона отказа от патриаршества, как они считали, на благо Церкви, именно благодаря позиции архиепископа Феодора и других архиереев-«даниловцев» патриаршество было сохранено. Архиепископ Феодор считал, что «в Патриархе все спасение и что если Патриарха Тихона не будет, то власть не допустит вообще в Русской Церкви патриаршества, а без патриаршества для Церкви – крах».

В 1923 г. Святейшим Патриархом Тихоном возведен в сан архиепископа и назначен управляющим Петроградской епархией, но остался в Даниловом монастыре.

В 1923 г. вновь арестован, обвиняется в том, что «устраивает в управляемом им монастыре собрания духовенства и мирян, которые носят политический характер, создает антисоветские группировки». По состоянию здоровья был выпущен под подписку о невыезде, затем в декабре 1924 г. вновь арестован, за то, что «входил в сношения с иностранцами, передавал сведения о репрессиях и гонениях на церковь за границу». В 1925 г. приговорен к высылке в Киркрай на 3 года. Декларацию 1927 г. владыка Феодор воспринял отрицательно, видя в ней полное подчинение Церкви произволу богоборческого государства. После освобождения из ссылки жил в основном во Владимире. В 1931 г. был осужден на 3 г. концлагерей, отбывал в Свирлаге, а в 1934 г. был выслан в Сыктывкар.

И вот в феврале 1937 г. началось последнее следственное дело архиепископа Феодора (Поздеевского)…

Архиепископ Феодор (Поздеевский) был арестован 4 марта 1937 года. Но на самом-то деле это последнее «дело» владыки Феодора – «Следственное дело по обвинению Поздеевского А.В., Соловьева П.А., Пиуновского С.А., Каретниковой А.И., Лебедевой П.И. и Барановой А.М. по ст. 58–10 и 11 УКРСФСР № 7014-П» – началось раньше, как минимум на 2 месяца. Началось с того, что было заведено другое «дело» – «Следственное дело по обвинению Холмогорова, Коренченко, Бекренева, Селифонова, Матвейченко… № 8151-П» – и 28–30 декабря 1936 года в городе Киржач Владимирской области были арестованы одновременно многие даниловцы – близкий друг и сподвижник владыки архимандрит Симеон (Холмогоров), иеромонах Игнатий (Бекренев), игумен Алексий (Селифонов), иеродиакон Анания (Алексеев), монах Антоний (Коренченко), келейник отца Симеона Михаил Карелин и другие.

А еще точнее, это последнее «дело» владыки Феодора началось гораздо раньше, потому что уже в справке на арест архимандрита Симеона¹ от 27 декабря 1936 г. – то есть еще до всех допросов – в общем-то, все, в чем потом обвиняли владыку Феодора, было уже перечислено:

«Схимонах-архимандрит Холмогоров является активным сторонником «Пустынной церкви», созданной ссыльным епископом на основе контрреволюционной программы ИПЦ. Проживая в г.Владимире, затем в г.Киржач, он проводил активную деятельность по насаждению контрреволюционных групп, объединяя их в тайные домашние скиты. Связанный с епископом Феодором, он получал от него указания и практически их осуществлял. Было стянуто в Киржач около 20 человек, которые проводили работу с верующими. Они распространяли клеветнические слухи и измышления против сов. власти и ее отношения к религии, возбуждали недовольство верующих политикой партии и правительства» (№ 8151-П, л. 10).

При аресте и обыске 29 декабря 1936 г. по адресу г. Киржач, ул. Свободы, д. 55, у «Семена» Михайловича Холмогорова было изъято: «паспорт, переписка, фото разных лет, церковные книги, сургуч. печать». На то, что была изъята переписка, обратим особое внимание!

Так что следователи уже изрядно поработали над разработкой этого «дела», было «собрано» достаточно «материала», за даниловскими монахами наблюдали, хорошо «поработали», судя по всему, и осведомители. По крайней мере, сразу же названы «ключевые» моменты обвинения – «Пустынная церковь», «тайные постриги», «нелегальные сборища» и «провокационные слухи». Уже прослежены связи, известно, кто руководитель – архиепископ Феодор (Поздеевский).

* * *

Прошли аресты, начались допросы. Первые допросы – 31 декабря 1936 г. Вместе с даниловскими монахами был арестован живший в то время в Киржаче и хорошо знакомый с даниловцами (что лишний раз подтверждает, насколько тщательно собирались данные о связях, или об этом кто-то «уведомил» в Киржаче) Серафим Александрович Голубцов, 1908 года рождения, из семьи преподавателя Московского художественного института, после окончания учебы в 1925 году он был певчим при Даниловском монастыре, в 1929 году вместе со многими даниловцами был арестован и осужден на 3 года ссылки, которые отбыл в 1933 году, и после этого жил сначала во Владимире, потом в Киржаче, работал счетоводом на фабрике Урицкого Киржачского шелкокомбината.

Текст этих первых протоколов допросов приводим почти полностью, без сокращений (только исправляя орфографические ошибки и пунктуацию и, если неразборчиво или не видно на сгибе, ставим знак <…>), потому что они все-таки еще похожи на стенограммы допросов:

«Показания обвиняемого Голубцова Серафима Александровича 31 декабря 1936 г.

Вопрос: Вы Симеона Холмогорова знаете?

Ответ: Знаю с 1928 года, т.к. вместе с ним пел на клиросе в церкви быв. Даниловского монастыря в г. Москве.

Вопрос: Как Вы часто с ним встречались?

Ответ: До 1929 г. я с ним встречался часто, бывая у него на квартире, он был моим духовным отцом (!!! – Ред.). В 1929 г. я был выслан, и связи с ним никакой не имел. В 1935 году я приехал на жительство в гор. Владимир, где мне Петр Степанович Коренченко сказал, что отец Симеон хочет со мной повидаться, сообщив, что «Симеон» проживает во Владимире, и показал квартиру. После этого я во Владимире с «Симеоном» встречался несколько раз. У «Симеона» в квартире была нелегальная домашняя церковь, службу совершал он сам. На совершаемых «Симеоном» церковных службах я присутствовал неоднократно. В ноябре м-це 1935 года на почве того, что он уговаривал меня стать монахом и окончательно остаться в нелегальной его тайной общине, я с ним расстался и с тех пор не видал, и где он находится, я не знаю.

По вопросу моей встречи с Симеоном Холмогоровым во Владимире я выше показал неправду – о том, что он живет во Владимире я узнал в 1935 году от члена «нелегальной общины» «Симеона» Полины Ивановны, фамилию не помню, проживающей: г. Москва, Даниловский вал, дом 6 или 8, точно не помню, которая дала мне его адрес во Владимире (подчеркнуто следователем. – Ред.), с которым я поехал к «Симеону» и после этого остался на постоянное место жительство во Владимире и до подыскания квартиры в течение несколько дней жил у Симеона.

Вопрос: Следствие Вам не верит, что Вы с 1935 г. ноября м-ца не имели связи с Холмогоровым.

Ответ: Подтверждаю свои показания.

Вопрос: Кто входил в нелегальную общину?

Ответ: Архимандрит Симеон Холмогоров, иеродьякон Коренченко Петр Степанович, проживающий в данное время в Киржаче, послушник Симеона молодой человек по имени Миша, фамилии и отчества не знаю, келейница Симеона Лидия Сергеевна Виноградская, иеромонах или игумен Алексей и Полина Ивановна, о которой я говорил выше. Других, входящих в общину, я не помню ни по имени, ни по фамилии.

Вопрос: Кто руководил общиной?

Ответ: Архимандрит Симеон.

Вопрос: Кто посещал Холмогорова?

Ответ: Все поименованные мною выше лица Холмогорова посещали. Кроме того, приезжали из других городов, но я никого не знаю.

Вопрос: Следствие Вам не верит и предлагает рассказать, кто приезжал и откуда?

Ответ: Приезжали незнакомые мне лица мужского и женского пола, кто они и откуда, мне не известно.

Вопрос: Следствие вторично настаивает, чтобы Вы назвали этих лиц.

Ответ: Подтверждаю свои показания.

Вопрос: С какой целью названные Вами лица посещали Холмогорова?

Ответ: С целью совершения религиозных обрядов и с целью материальной помощи Симеону Холмогорову.

Вопрос: Следствие не верит Вам, нам известно, что эти

посещения преследовали контрреволюционные цели.

Ответ: Подтверждаю свои показания. О контрреволюционной деятельности мне ничего не известно». (Лл. 189–191об.)

Далее спрашивают о встречах с Коренченко в Киржаче. Голубцов рассказывает, что они были случайными или по бытовым вопросам.

В тот же день был допрос архимандрита Симеона, судя по всему, после Голубцова или, возможно, одновременно, потому что допрашивали разные следователи – киржачский и «начальник 3 отделения 4 отдела УНКВД лейтенант Государственной Безопасности Новиков» – запомним эту фамилию, этот следователь будет вести все дело. Отец Симеон был прикован к инвалидной коляске, после того как в 1907 году на него, в то время ректора Тамбовской семинарии, было совершено покушение. Отец Михаил (Карелин) был келейником отца Симеона и хорошо знал состояние его здоровья. Вот, что он рассказывал (запись 1989 г.):

«Арестовали жестоко, некрасиво. Я пришел с работы, а у нас полный дом НКВД, и уже все они перевернули, и на батюшке лица нет, взволнованный такой, расстроенный. Подали они какую-то карету, батюшку, меня, Лидию Сергеевну – была такая келейница, всех нас посадили, увезли. Потом всех разлучили. Оставили меня только с батюшкой отцом Симеоном. Это трагические дни, кошмарные дни. Нас отвезли в тюрьму, и, может, суток не прошло, как открылась дверь через маленький волчок, и ключарь сказал, чтобы я собирался со всеми вещами. Я говорю: «Что, на прогулку?» – А он сказал, что я сюда больше не вернусь. Я должен был оставить батюшку одного, беспомощного. Я поклонился батюшке в ножки, говорю: «Простите, батюшка, благословите». Батюшка вымолвил последние слова: «Ну вот, теперь мы больше не увидимся, я здесь умру, а ты еще вернешься, ты еще многое увидишь».

Батюшка Симеон был предельно прост и скромен. О своей болезни он не любил говорить, а мне и не надо было спрашивать: когда я батюшку опрятывал, я видел у него на пояснице такое сплетение кожи и косточек, сделанное исключительно умелым хирургом, что отпадало желание спрашивать. У меня было единственное желание, как бы так взять батюшку, чтобы ему не сделать больно. Был один такой случай, я сажаю батюшку на колясочку, батюшка берет меня за шею, а я должен взять батюшку за талию и ножки, ножки не действовали. Я взял батюшку, а он вдруг так вскрикнул, что я перепугался до трясения. Я говорю: «Батюшка, простите, что так получилось». Он тогда и говорит: «Ты знаешь, вот если бутылку взять и мелко натолочь стекло и потом за кожу положить – вот такая у меня боль». Это был единственный случай, когда батюшка сказал, как ему больно. У него мочевой пузырь настолько плохо работал, что выделения напоминали сгустки крови. Он был сугубо болезненный человек и требовал постоянного умелого ухода, осторожного и гигиеничного. Малейшая инфекция могла принести болезнь. И, несмотря на это, батюшка никогда не говорил, как он себя чувствует. Иногда я заходил к нему в комнатку и видел, что у него лицо воспаленное, и лежит он полумертвый. Но чтобы он жаловался – этого не было. Из этого я делаю вывод, насколько он был многострадален и терпелив. Конечно, это священномученик».

Отец Михаил рассказывал также, что при аресте отца Симеона буквально вбросили в машину как мешок. Трудно даже представить, что с ним делали дальше и какую боль он при этом испытывал.

Протокол допроса обвиняемого Холмогорова Михаила (в монашестве Симеон) Михайловича от 31 декабря 1936 г.

Вопрос: Вам предъявляется обвинение в том, что Вы, проживая в г. Владимире, а последнее время г. Киржаче, вели активную контрреволюционную деятельность. Намерены ли Вы рассказать следствию правду об этом?

Ответ: Я буду рассказывать правду. Задавайте вопросы.

Вопрос: В гг. Владимире и Киржаче Вами создана нелегальная церковная организация, в основу деятельности которой положена контрреволюционная платформа т. н. ссыльного епископата. Подтверждаете ли Вы это?

(Здесь впервые возникла эта формулировка – «на платформе ссыльного епископата». Исследователь истории Русской Православной Церкви этого периода протоиерей Александр Мазырин в книге «Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви» пишет: «Само выражение “платформа ссыльного епископата” было, по-видимому, изобретением тех же органов (равно как и приобретшее специфический смысл словосочетание “Истинно-православная церковь”)» – С. 176 Затем эта «платформа» будет кочевать из допроса в допрос и в этом деле. – Ред.).

Ответ: Да, я это подтверждаю, но считаю, что упомянутая группа лиц, связанная со мною общностью взглядов и убеждений, не такая значительная, чтобы можно было называть ее организацией. В этой группе лиц находится примерно до 15 человек.

Вопрос: С кем из ссыльных епископов, стоящих на этой платформе, Вы поддерживаете связь?

Ответ: Поддерживаю связь с архиепископом Поздеевским, находящимся в г. Сыктывкаре.

Вопрос: В чем выражается, вернее, выражалась эта связь?

Ответ: С Поздеевским я переписываюсь. (Отец Симеон не мог это не сказать, потому что были изъяты письма вл. Феодора к нему. – Ред.). Кроме того, в 1935 году к нему от меня ездил из г. Владимира проживавший со мной вместе Карелин, отвозил ему посылку. (Судя по всему, эта информация взята также из письма, а не «добровольное признание» о. Симеона. Зачем, собственно, ему так вдруг, ни с того ни с сего, это рассказывать? Или же он сказал об этом, потому что помнил, что об этом все равно можно узнать в изъятых письмах. –Ред.)

Вопрос: С епископом Сахаровым Вы знакомы?

(Это уже начались вопросы о конкретно интересующих следствие лицах, которые тоже были намечены еще до начала арестов. Отметим, что епископа Афанасия назвал не о. Симеоном, а о нем спросил следователь, то есть данные об их встречах уже были. –Ред.)

Ответ: Знаком.

Вопрос: Переписываетесь?

Ответ: Нет.

Вопрос: Сахаров у Вас был в г. Владимире?

Ответ: Да, был два раза. Заходил ко мне на квартиру. Один раз в 1934 году и другой в 1935». (Л. 205)

Второй допрос о. Симеона состоялся через довольно короткое время – через 10 дней, 9 января 1937 г. Что делали с о. Симеоном в это время, да уже одно то, что он остался в камере без помощи своего келейника Михаила, притом что сам был совершенно не в состоянии себя обслуживать, – об этом остается только догадываться.

«Вопрос: На допросе 31/XII-36 года Вы признались в том, что, проживая в городах Киржаче и Владимире, создавали подпольную организацию церковников, в основу деятельности которой была положена контрреволюционная платформа ссыльных епископов. Расскажите, кто входил в эту организацию?

Ответ: Группу моих единомышленников-сторонников платформы ссыльных епископов, объединившихся вокруг меня, как я показывал ранее, организацией не считаю. На заданный вопрос могу ответить только в отношении некоторых лиц, а именно: Карелина М.П., Туловской А.Ф., Виноградской Л.С. и Коренченко П.С. Эти лица находились со мной в постоянном общении. Других лиц своих единомышленников назвать отказываюсь, по мотивам нежелания их выдавать.

(Все «названные» люди были арестованы вместе, поэтому не «называть» их было бесполезно. А последняя замечательная фраза, видимо, была написана следователем для пущей убедительности. – Ред.)

Вопрос: Вы получали указания от находящегося в ссылке архиепископа Поздеевского – активного сторонника к/р платформы оппозиционного епископата – о насаждении т. н. «домашних церквей» и дальнейшей контрреволюционной деятельности их?

Ответ: Нет, подобных указаний от архиепископа Поздеевского я не получал. От него я имел указания о том, как мне лично устраиваться в моей домашней церкви. Политического в этих инструкциях Поздеевского не было ничего.

Вопрос: Вы даете не совсем правдивые показания. Следствию известно, что архиепископ Поздеевский неоднократно давал указания Вам о создании подпольной церковной организации с контрреволюционными целями. Почему Вы это скрываете?

Ответ: Повторяю, что я от Поздеевского таких указаний не получал.

Вопрос: Вы продолжаете показывать неправду. Скажите, с какой же целью Вы посылали своего послушника Карелина к Поздеевскому в ссылку в 1935 году?

Ответ: К Поздеевскому в ссылку я Карелина посылал для того, чтобы отвезти ему посылку, собранную моими послушниками и последователями, и повидаться с ним.

Вопрос: Посылку Вы могли переслать почтой, почему нужно было ехать из-за нее и затрачивать значительные средства?

Ответ: Кроме передачи посылки Поздеевскому, с ним имелось большое желание повидаться Карелину. Заодно эта поездка его и была использована для обеих целей.

Вопрос: Давно ли и как близко Карелин знаком с Поздеевским?

Ответ: С июня мес. 1932 года.

Вопрос: При каких обстоятельствах они познакомились?

Ответ: Переезжая из концлагерей в ссылку, Поздеевский заезжал в г. Владимир, останавливался у меня и в это время познакомился с Карелиным. Последний проживал со мной вместе.

Вопрос: Карелин отвозил от Вас письма к Поздеевскому?

Ответ: Да, отвозил.

Вопрос: А от Поздеевского к Вам Карелин привозил письма?

Ответ: Да, привозил.

Вопрос: Скажите, какого характера была эта переписка?

Ответ: О чем мне писал Поздеевский, я не помню. Точно так же не помню и что я ему писал.

Вопрос: Вы показываете явную ложь. Следствию известно, что в письмах Поздеевский Вам давал прямые указания о создании контрреволюционной организации церковников в Ивановской области, и Вы это помните, но скрываете. Настаиваю на правдивых показаниях.

Ответ: Повторяю, что содержания этих писем – Поздеевского <…> я не помню.

Вопрос: У Вас не сохранились эти письма?

Ответ: Нет, не сохранились.

Вопрос: Вы уничтожили их?

Ответ: Да, уничтожил.

Вопрос: Почему Вы их уничтожили?

Ответ: Потому, что они не имели существенного значения для <…> и носили личный характер.

Вопрос: Почему же Вы не уничтожили другие его письма, также личного характера и мало существенные?

Ответ: Из писем Поздеевского, не уничтоженных мною, мне нужно было сделать некоторые выписки для себя.

Вопрос: О чем конкретно Вы хотели сделать выписки из уничтоженных писем Поздеевского?

Ответ: Я имел в виду сделать некоторые выписки из них относящихся к указаниям Поздеевского молитвенного характера. Но по каким моментам, также не помню.

Вопрос: Следствие считает, что Вы, несмотря на явные улики, продолжаете отрицать то, что Поздеевский Вам давал указания о создании контрреволюционной организации церковников, только потому, что сознательно хотите скрыть от следствия свою и Поздеевского контрреволюционную деятельность, как и не хотите выдать других соучастников Вашей организации. Отвечайте!

Ответ: Других показаний на эти вопросы дать не могу.

Вопрос: Вас неоднократно посещал проживавший нелегально сторонник активной борьбы с Советской властью епископ Сахаров. Расскажите, о чем Вы с ним беседовали?

Ответ: Епископ Сахаров был у меня два раза в 1934 и 1935 гг. Беседовали мы с ним о нахождении его в ссылке, о переездах из одной местности в другую и о церковном уставе. Кроме того, говорили о занимаемой позиции находящегося в ссылке б. Казанского митрополита Кирилла.

(Здесь в первый раз в «деле» возникает имя митрополита Кирилла (Смирнова). Обсуждение позиции митрополита Кирилла взято, как потом будет видно, из переписки, но об этом позже. –Ред.).

Вопрос: О контрреволюционных взглядах и позиции Поздеевского Вы говорили в беседе с Сахаровым?

Ответ: Нет, по этому вопросу мы с ним не говорили». (Лл. 206–207)

На следующий день опять допрос о. Симеона – 10 января:

«Вопрос: Вы подтверждаете свои предыдущие показания о том, что, проживая в гг. Владимире и Киржаче создали нелегальную антисоветскую группу церковников из числа сторонников контрреволюционной платформы ссыльных епископов?

Ответ: Да, подтверждаю.

Вопрос: Расскажите более подробно об основных моментах контрреволюционной платформы ссыльных епископов?

Ответ: Весь ссыльный епископат, находящийся в оппозиции к официальному руководству церковью, объединяется следующими моментами, составляющими основу политической платформы: ссыльные епископы считают, что в Советском Союзе со стороны правительства и общественности идет сильное гонение на церковь, духовенство и верующие, за веру в бога, подвергаются репрессиям (высылаются в отдаленные местности, заключаются в тюрьмы и конц. лагеря); церкви закрываются и разрушаются против желания верующих, а правящий митрополит Сергий в контакте с гражданской властью это выдают за вполне нормальное и исторически-обусловленное явление; митрополит Сергий и Советское правительство всех осужденных и высланных епископов и духовенство считают контрреволюционерами, которые ведут якобы преступную деятельность против Советского государства, оппозиционный епископат с этим не согласен. Исходя из этих положений ссыльные епископы и их сторонники решительно выступают против этих утверждений и в самой критической форме отрицают и отвергают занятую линию митрополитом Сергием лояльного отношения в данных условиях церкви и духовенства к Советской власти».

Следующий по времени допрос – 17 января. Протоколы допросов даются в хронологическом порядке, чтобы проследить, когда и какая новая информация появляется и как потом трансформируется, обрастает уточнениями и перетекает в протоколы допросов других людей в уже готовом виде.

«Показания обвиняемого Голубцова С. А. 17 января 1937 г.

Вопрос: Следствию известно, что архимандрит Холмогоров, проживая в гг. Владимире и Киржаче, создавал подпольные организации церковников, в основу деятельности которых была положена контрреволюционная платформа ссыльных епископов. Вам известно было об этом?

Ответ: Да, было известно.

Вопрос: Расскажите, что Вам известно об этой организации?

Ответ: Холмогоров, будучи активным сторонником контрреволюционной платформы ссыльных епископов, проживая в г. Владимире, из среды своих послушников и последователей создал тайную организацию церковников. Эта организация состояла из отдельных групп его послушников и последователей, объединенных в так называемые «тайные домашние церкви». Мне известно, что «тайные домашние церкви» были в гг. Владимире и Киржаче. Точно не могу сказать, но слышал, что «тайные домашние церкви», входящие в эту же организацию, имеются: в гг. Зарайске, Калязине, Малый Ярославец Московской области и г. Ростове Ярославской области. Из этих городов к Холмогорову в г. Владимир (подчеркнуто следователем. – Ред.) неоднократно приезжали: из г. Зарайска архимандрит быв. Даниловского монастыря Поликарп, из г. Калязина архимандрит того же монастыря Стефан и из гг. М.-Ярославец и Ростов иеромонах того же монастыря Павел по фамилии как будто Троицкий». (Лл. 193–193 об.)

Отметим, что эти имена названы впервые, на первом своем допросе Голубцов никого из других городов не называл – говорил, что приезжали, но не знает кто. Откуда взяты эти имена – неизвестно, то ли все-таки «вспомнил» Голубцов, то ли из писем о. Симеона, хотя если бы это было из писем, то эту информацию вставили бы в показания о. Симеона, а не Голубцова. Во всяком случае, все эти близкие владыке Феодору люди названы задолго до его ареста. (Хотелось бы отметить, что мы считаем непозволительной поспешностью, что в некоторых современных изданиях виновником ареста этих людей называется владыка Феодор.)

Допросы Голубцова участились, видимо, из-за их результативности, в то время как о. Симеона пока не допрашивают.

«Показания обвиняемого Голубцова С. А. 20 января 1937 г.

Вопрос: Расскажите подробно, кто входил в контрреволюционную организацию церковников, возглавляемую Холмогоровым?

Ответ: Мне известны входящие в контрреволюционную организацию следующие лица:

1) Коренченко Петр Степанович, тайный монах под именем Антоний.

2) Виноградская Лидия Сергеевна.

3) Карелин Михаил, послушник Холмогорова (Данные пошли уточненные – на первом допросе Голубцов фамилии келейника Михаила не знал. – Ред.).

4) Монахиня Шура, фамилии не знаю. Все четверо жили вместе с Холмогоровым.

5) Игумен Алексей, фамилии не знаю. Проживал в Киржаче.

6) Иеромонах Тихон, фамилии не знаю. Жил в Киржаче.

7) Полина Ивановна, около 35 лет, фамилии не знаю. Проживает: г. Москва, Даниловский вал, дом 6 или 8, служит медсестрой. (Подчеркнуто следователем. –Ред.)

8) Иеромонах Павел Троицкий, жил в г. Ростове, Ярославской области в 1935 г. и позднее переехал в г. Малый Ярославец Московской области.

9) Архимандрит Поликарп, фамилии не знаю. Живет в г. Зарайске Москов. области.

10) Татьяна Григорьевна, фамилии не знаю, хозяйка дома, в котором во Владимире жил Холмогоров.

11) Епископ Афанасий по фамилии как будто Сахаров, но точно не помню.

12) Монахиня Мария Лаврентьевна, около 50 лет, проживает г. Владимир.

13) Евгений Александрович, фамилии не знаю, регент хора быв. Даниловского монастыря в Москве.

14) Известно со слов Коренченко и Виноградской входящие в организацию следующие:

1) Архимандрит Серафим из г. Киржача.

2) Архимандрит Стефан из г. Калязина Московской области.

Вопрос: Вы не всех назвали лиц входящих в организацию?

Ответ: Тех, которых я знал лично и из разговоров с Коренченко и Виноградской, я назвал всех.

(Необходимо отметить, что список значительно пополнился и уточнился, названы, все-таки, скорее всего, именно названы, ближайшие сподвижники владыки Феодора, названы также и источники информации. – Ред.).

Вопрос: Расскажите о практической деятельности членов названной организации.

Ответ: Деятельность участников организации выражалась в посещении квартиры Холмогорова и устройстве антисоветских собраний. Архимандриты Симеон, Поликарп, игумен Алексей, иеромонах Павел и епископ Афанасий совершали нелегальные церковные службы, читали выдержки из церковных книг. Холмогоров и Коренченко в беседах со мной говорили, что митрополит Сергий продался Советской власти, потому в церковь ходить не надо, там поминают Советскую власть, поэтому благодати в церкви нет. Они агитировали меня, чтобы я бросил учебу в заочном институте и вербовали в их организацию и предлагали принять тайное монашество.

В августе м-це 1935 г. Холмогоров послушника Карелина посылал к архиепископу Феодору в ссылку, что он туда возил и чего привез оттуда мне неизвестно».

И на следующий день опять допрос Голубцова. В основном он касается знакомства и встреч Голубцова с Коренченко и другими даниловцами. Голубцов опять рассказывает, что его «вербовали». (Лл. 198–199 об.)

Допрос Голубцова 2 февраля очень важен – в нем сформулированы уже основополагающие, можно сказать, для следствия «цели и задачи контрреволюционной организации церковников», которые опять же потом перейдут в «показания» о. Симеона, владыки Феодора и других:

«Вопрос: На допросе 17 января 1937 г. Вы недостаточно отчетливо дали определение характера нелегальной организации церковников, созданной схиархимандритом Холмогоровым и ссыльным архиепископом Поздеевским. Уточните этот вопрос.

Ответ: К ранее данным мной показаниям по этому вопросу дополняю следующее. В 1935 году я очень близко стоял к архимандриту Холмогорову и его нелегальным послушникам и лицам, имевшим с ним связь и одинаковые убеждения. Из бесед с ними, в частности с Холмогоровым, Коренченко и частично Карелиным, я убедился и, можно сказать, знаю точно, что архимандрит Холмогоров и ссыльный архиепископ Поздеевский, будучи сторонниками антисоветской платформы т. н. оппозиционного епископата, создали из числа своих послушников и приближенных нелегальную организацию церковников с явно контрреволюционными целями.

Вопрос: Расскажите, что Вам известно об антисоветской платформе этой организации.

Ответ: В беседе со мной Холмогоров летом 1935 года у него на квартире в г. Владимире несколько раз ставил предо мной вопрос о более активном моем участии в антисоветской деятельности их подпольной организации церковников. (Я в то время, хотя и близко примыкал к церковной ориентации Холмогорова, но полностью его контрреволюционных взглядов не разделял.) Советуя мне порвать все с советской общественностью, Холмогоров предлагал мне принять тайный постриг в монашество и вступить в их организации для борьбы с Советской властью. В этой же беседе со мной Холмогоров и определил наиболее четко политическую платформу упомянутой организации. По словам Холмогорова, последняя (платформа) содержит следующие моменты:

т. н. оппозиционный епископат, к которому Холмогоров причисляет себя и Поздеевского, в вопросе об отношении церкви к Советскому правительству придерживается принципов, изложенных в воззвании патриарха Тихона 1918 года, стоит на контрреволюционной платформе и относится к Советскому строю и ко всем мероприятиям правительства резко враждебно. Представители этой ориентации считают, что в СССР церковь и духовенство подвергаются якобы сильным преследованиям со стороны власти, что церкви закрываются якобы по указанию правительства против желания верующих и что духовенство арестовывается и судится якобы не за контрреволюционную деятельность, а за то, что защищают права на свободное существование в СССР религии. А отсюда – говорил Холмогоров – и вытекает необходимость всем – кому дорога православная вера – объединиться для борьбы с Советской властью под лозунгом «Защиты Истинно-православной церкви».

Вопрос: Какие практические задачи ставила организация?

Ответ: Задачи эти в основном сводились к следующему:

(Обратим на это особое внимание – далее будет точный повтор этих «задач» в допросах о. Симеона и владыки Феодора! – Ред.)

1 Сохранить по возможности старые церковные кадры и систематически пополнять их за счет тайных постригов в монашество из мирян.

2 Создать подпольную церковь «Истинно-православной веры» по программе оппозиционного епископата, в которой и сконцентрировать всех церковников, враждебно относящихся к Советской власти, т. е. создать такую организацию, которая бы активно могла участвовать в борьбе против Советской власти в контакте с зарубежными церковными и другими организациями.

3 Под предлогом создания т. н. тайных домашних общин вовлечь в организацию наибольшее число верующих и вести обработку их против Советской власти и строительства социализма.

Вопрос: Что практически было сделано руководством организации?

Ответ: Мне известно, что в число организации было вовлечено до 40 человек активных церковников. Создано несколько «домашних церквей и общин» – две во Владимире, одна в г. Зарайске и ряд др. Проведено несколько тайных постригов в монашество и несколько человек вовлечено в послушничество. Систематически устраивались антисоветские собрания церковников в квартире Холмогорова и других и оказывалась регулярно материальная помощь ссылке, через находящегося в Сыктывкаре архиепископа Поздеевского.

Вопрос: Расскажите, кто наиболее активное участие принимал в контрреволюционной деятельности упомянутой подпольной организации?

Ответ: Архиепископ Поздеевский Федор и схиархимандрит Холмогоров Симеон – руководители организации, тайный монах Коренченко, послушник Карелин М.П., тайная монахиня Виноградская Лидия, послушница Туловская А.Ф., монах Бекренев, архимандрит Климков Серафим, архимандрит Соловьев Поликарп (руководитель группы церковников в г. Зарайске), архимандрит Сафонов Стефан (проживает как будто в Калязине), иеромонах Троицкий Павел (проживает в Малом Ярославце), игумен Алексей, епископ Афанасий Сахаров, монахиня Мария Лаврентьевна, Татьяна Григорьевна (фамилий их я не знаю) и ряд других лиц». (Лл. 201–203)

Можно сказать, что основной материал для обвинений владыки Феодора и других даниловцев собран. Добавили еще допросы свидетелей. Те показали, что у даниловцев были «тайные церкви», где они собирались, что они находятся в оппозиции митрополиту Сергию за лояльное отношение того к советской власти, потому что сами к ней относятся недоброжелательно, что они выражали недовольство советской властью, гонениями на церковь, ссылкой священников, говорили, что при советской власти трудно жить и рабочим, и крестьянам, что все страдают за то, что забыли Бога, говорили «о конце мира и что надо ждать Второго Пришествия». Одна из свидетельниц (в основном это были хозяйки домов, в которых жили ссыльные даниловцы) показала, что они говорили о том, что «скоро будет война, коммунистов уничтожат, восстановят царя Михаила Романова».

Опять возобновились допросы многострадального архимандрита Симеона (Холмогорова). Тон их поменялся, отец Симеон начал «говорить» какими-то искусственно-правильными фразами, больше похожими на стиль следователей:

«Протокол допроса обвиняемого Холмогорова М. М. от 6/II–1937 г.

Вопрос: Вы продолжаете настаивать на своих предыдущих показаниях о том, что Вами в гг. Владимире и Киржаче были созданы ряд контрреволюционных групп церковников «Истинно-православной веры», которые якобы связи между собой и руководящего центра не имели.

Ответ: Нет. По этому вопросу я свои предыдущие показания дополняю следующими: Я признаюсь в том, что мною при активном участии некоторых лиц, в пределах Ивановской и Московской областей были созданы нелегальные антисоветские группы церковников «Истинно-православной веры», которые имели между собою тесную связь и единое руководство.

Вопрос: Кем возглавлялось руководство группами?

Ответ: Руководство группами возглавлялось мной и ссыльным архиепископом Федором Поздеевским. Каждая в отдельности группа (за исключением моего, так называемого «скита» и Поздеевского) имела своего руководителя из числа старших монахов-архимандритов.

Вопрос: Кем возглавлялись эти группы?

Ответ: Вторая группа в г. Киржаче возглавлялась архимандритом Серафимом Климковым, в г. Зарайске – архимандритом Соловьевым Поликарпом.

Вопрос: На допросе 9/1-с.г. Вы, не желая выдавать других участников организации, отказались называть их. Вы продолжаете настаивать на этом?

Ответ: Нет, я больше на этом не настаиваю. Я согласен назвать всех участников организации.

Вопрос: Назовите.

Ответ: Кроме меня и архиепископа Поздеевского, активными участниками упомянутой организации являлись…»

И дальше идет список имен, полностью повторяющий список из допроса Голубцова 2 февраля, даже в том же порядке. Все, кто жили в Киржаче и были арестованы одновременно – архимандрит Симеон, его послушники и помощницы-монахини. Архимандрит Серафим (Климков) чудом избежал ареста, по воспоминаниям П.Е. Мачкиной (будущей схимонахини Даниилы, † 1999), он в эти дни уезжал в Москву к зубному врачу и его успели предупредить, что пошли аресты и возвращаться нельзя. Отца Павла (Троицкого) в 37-м не смогли арестовать, его искали до 39-го. На втором допросе 9 января у о. Симеона в протоколе возникли только фамилии тех, кто вместе с ним был арестован. Остальные были названы Голубцовым 17 января, и затем этот список был значительно дополнен в протоколе допроса того же Голубцова 20 января. Даже по «контрреволюционным группам» все были распределены в протоколе его же допроса 2 февраля. Названы были практически все даниловцы, кроме двоих: Хотяинцевой Ольги и Каретниковой Александры Ипатьевны – монахини Ермогены, келейницы владыки Феодора, которую Голубцов знать не мог, а в письмах, изъятых у отца Симеона она, конечно же, упоминается, поэтому и появляется она в протоколе допроса отца Симеона 6 февраля, правда, с неправильным отчеством Игнатьевна, что еще раз свидетельствует о том, что отец Симеон, скорее всего, никого не называл, а все взято из плохо читаемых бумаг.

В деле № 8151-П есть протокол допроса Холмогорова от 9 февраля. В деле № 7014-П копии этого протокола, почему-то, нет. В нем речь идет о том, что «Сов. власть организованно уничтожает религию и насаждает безбожие среди верующих» и это «вызывает враждебное отношение духовенства к сов. власти», а затем идет перечисление «практических задач» к/р организации – полный повтор, слово в слово, «задач» из допроса Голубцова 2 февраля: «сохранить старые церковные кадры», «создать подпольную церковь», «вовлечь в антисоветскую деятельность наибольшее число верующих». (Л. 65)

Дальше идет протокол допроса «обвиняемого Холмогорова от 10/II-1937 г.», уже совершенно очевидно целиком построенный на переписке с архиепископом Феодором, изъятой при аресте отца Симеона. Это, в общем-то, даже и не скрывается. Просто берутся данные и цитаты из писем, даже со ссылками на эти письма:

«Вопрос: Расскажите, в чем выражалось руководство антисоветской деятельностью организации со стороны ссыльного архиепископа ПОЗДЕЕВСКОГО?

Ответ: Руководство ссыльного архиепископа Поздеевского деятельностью нашей организации церковников за последние два года выражалось в ряде письменных указаний. Так, например, в письме ко мне в конце 1935 года (точной даты этого письма не помню) он мне писал о том, чтобы нелегальные группы церковников на местах (которые он называл «скитами», «обителями», тайными общинами и т.д.) организовывались из 4–5 человек, не более, во избежание провала организации.

В ряде других писем уже в 1936 году он неоднократно давал указания о порядке устройства церковных служб в «скитах», кого и на каких условиях принимать в организацию и допускать на тайные сборища. Менее надежных он рекомендовал принимать только для беседы, а более устойчивых и близких наших сторонников допускать и на сборища.

В конце 1935 года мы с Поздеевским переписывались по вопросу, принимать или не принимать в организацию монашествующего Серафима Голубцова. Я Поздеевскому писал, что Голубцов Серафим настроен резко против нашей антисоветской платформы ссыльных епископов и состоять в нашей организации не может. Поздеевский мне ответил, что Голубцова принимать не надо.

В ряде указаний в отношении отдельных послушников, работающих в советских учреждениях, Поздеевский высказывал явно контрреволюционные взгляды. Например, в начале 1936 года он писал, что теперь, якобы, созданы такие условия жизни для народа, при которых уничтожена личная свобода и человек неволен распорядиться сам собой.

В другом письме Поздеевский наряду с указанием по вопросу внутреннего устройства «скитов» сообщил мне свое «раскаяние» о том, что не выступил активно против передачи государству церковного имущества. (Это отметим, потом, уже в допросах вл. Феодора, это будет выдаваться за «живые» показания владыки! – Ред.) Это место из его письма нами было понято, как указание о том, что возглавляемая нами подпольная «Истинно-православная церковь» высказывается против закона о национализации церквей, монастырей и имущества церковной организации.

Вопрос: С кем из епископов-сторонников контрреволюционной платформы подпольной церкви Вы и ПОЗДЕЕВСКИЙ имели связь?

Ответ: Лично я, бывая в г. Владимире, два раза встречался и беседовал с нелегально проживающим епископом Сахаровым Афанасием. Было это в 1935 г. С кем связан Поздеевский, я не знаю. С Поздеевским мы в нескольких письмах обменивались мнениями о занимаемой позиции ссыльным митрополитом б. Казанским Кириллом Смирновым». (Л. 209)

Допросы Голубцова оканчиваются 2 февраля, постановлением от 13 апреля и 13 июля 1937 г. (№ 8151-П, л. 2) его дело выделяют из дела Холмогорова и др. и приобщают к следственному делу Поздеевского и др.

Но в деле Поздеевского есть только эти несколько допросов Голубцова декабря – февраля, и на этом все обрывается, нет этой фамилии и в обвинительном заключении по этому делу. Есть протокол очной ставки с Коренченко, на которой Коренченко продолжает отрицать свое участие в контрреволюционной организации, а Голубцов же подтверждает свои показания, что Коренченко тайный монах и активный участник к/р организации и пытался его вербовать.

Эта очная ставка проходит 4 марта – в этот день арестовывают находящегося в ссылке в Сыктывкаре архиепископа Феодора (Поздеевского). К этому времени материалы для его обвинения уже в основном готовы, причем материалы весьма обширные…

Итак, настоятель Данилова монастыря архиепископ Феодор (Поздеевский) в последний раз был арестован 4 марта 1937 года, когда он находился в ссылке в городе Сыктывкаре.

Сразу же, уже в этой справке, было названо, в чем, в сущности, обвиняется владыка Феодор, и это обвинение практически не изменилось за время следствия:

«Является руководителем подпольной контрреволюционной организации церковников, так называемое “Всероссийское иноческое братство”.

Организация ставила задачей:

А) Организованно поддерживать и сохранить старые церковные кадры и систематически пополнять их путем тайных постригов в монашество из мирян.

Б) Создать свою подпольную церковь “истинно-православной веры”, в которую собирать церковников и духовенство, враждебно относящихся к Советской власти, т. е. создать такую организацию, которая имела бы широкие связи среди верующих и проводила антисоветскую деятельность.

В) Под предлогом организации тайных церковных общин, т. н. “домашних скитов” и “обителей” вовлечь в антисоветскую деятельность наибольшее число верующих, обрабатывая их против мероприятий Советской власти.

По прямым указаниям Поздеевского созданы нелегальные контрреволюционные группы церковников в ряде районов Ивановской и Московской областей. Архимандритами Холмогоровым, Климковым и Соловьевым, по указанию Поздеевского, в гг. Владимире, Киржаче, Ивановской обл., Зарайске, Малом Ярославце и Кашире Московской обл. насаждались тайные домашние церкви, вокруг которых группировалось монашество из закрытых монастырей и подготовлялись новые антисоветские кадры церковников, путем тайных постригов и рукоположений.

Участники антисоветских групп “подпольной церкви” распространяют клеветнические измышления против Советской власти в части отношения ее к религии, возбуждают недовольство политикой партии и правительства среди верующих и ведут антисоветскую агитацию».

Здесь нет ничего нового, все взято из предыдущих допросов, а «цели и задачи» «братства» практически дословно сформулированы в протоколе допроса Голубцова 2 февраля и полностью повторяются в допросе о. Симеона 9 февраля. При аресте и обыске владыки в Сыктывкаре присутствовали 4 человека, в том числе Каретникова Александра Ипатьевна – монахиня Ермогена, постоянная помощница, можно сказать, келейница владыки в его ссылках, для властей она была «двоюродной сестрой» владыки. Она будет тоже арестована. Изъяты книги, столовые приборы, карта СССР, переписка, иконы.

Первый допрос состоялся 25 марта 1937 года. В анкете арестованного в графе «Каким репрессиям подвергался» коротко перечислено, судя по всему, со слов самого владыки: «В 1920 году был осужден за к/р деятельность на 5 лет заключения, в 1925 году был выслан в Каракалпакию, где находился 6 лет, в 1931 году арестован и осужден на 3 г., в 1934 г. выслан в Сыктывкар».

Приведем запись показаний владыки Феодора без сокращений, потому что здесь еще отвечает на вопросы владыка сам. По этим первым допросам можно понять, как он был настроен вести себя на следствии, здесь еще слышны его живые интонации.

«Показания обвиняемого Поздеевского Александра Васильевича 25 марта 1937 г.

Вопрос: Расскажите, с кем Вы поддерживали личную и письменную связь?

Ответ: Личную связь имел с Каретниковой Александрой Ипатьевной и Алексеевым Александром Алексеевичем. С ними я жил в одном доме в г. Сыктывкаре. Алексеева я узнал только в ссылке в 1935 году, встретив его случайно. Я знаю, что он в какой-то лечебнице работал кочегаром, верующий, вел себя скромно, и больше я о нем ничего не знаю. (Разумеется, владыка не мог отказаться от знакомства с людьми, с которыми он жил в одном доме и с которыми он вместе был арестован. – Ред.).

Вопрос: Алексеев в ссылке был?

Ответ: Нет, он жил свободно, на отметку и регистрацию не являлся.

Вопрос: Вы знаете, откуда Алексеев приехал?

Ответ: Нет, я этого не знаю, не интересовался.

Вопрос: К Вам в ссылку кто-нибудь из Ваших послушников приезжал?

Ответ: Никто не приезжал.

Вопрос: Это Вы верно показываете?

Ответ: Да, я заявляю категорически, что ко мне в ссылку никто не приезжал.

Вопрос: С кем Вы переписываетесь, вернее переписывались?

Ответ: Регулярно переписывался с архимандритом Симеоном Холмогоровым. (Архим. Симеон был арестован 31.12.36, причем, напомним, была изъята переписка с владыкой Феодором. Владыка мог уже об этом знать. Да и потом – владыка жил в ссылке и, конечно же, прекрасно знал, что его почта фиксировалась. Ведь наверняка, кроме писем, переправляемых со своими людьми, были и письма, посылавшиеся по почте. – Ред.)

Вопрос: А еще с кем?

Ответ: Кроме Холмогорова больше не переписываюсь ни с кем.

Вопрос: Кто оказывал Вам материальную помощь в ссылке?

Ответ: Красный Крест и моя сестра Елизавета Васильевна Поздеевская.

Вопрос: А еще кто?

Ответ: Больше я ни от кого материальной помощи, пока я находился в ссылке, не получал». (Лл. 45–46 об.)

Второй допрос – 27 марта 1937 г.:

«Вопрос: Вам предъявлено обвинение в том, что Вы являлись основным руководителем подпольной контрреволюционной организации монашества и церковников т. н. «Всероссийское иноческое братство», проводившей антисоветскую деятельность. Расскажите подробно о контрреволюционной работе этой организации?

Ответ: Виновным себя в контрреволюционной деятельности не признаю. В отношении организации «Всероссийского иноческого братства» могу сообщить лишь следующее. Попытки создать Всероссийское иноческое братство действительно имели место, но все то, что практически было предпринято нами, относится к прошлому. Помню хорошо, в июне или июле м-це 1917 года по этому вопросу в Москве созывался монашеский съезд, на котором председательствовали я и б. патриарх Тихон Белавин (в его отсутствие съездом руководил я). На съезде был разработан устав иноческого братства и намечены меры к его практическому осуществлению. В задачи братства входило объединение монашества, находящегося вне монастырей, в учебных заведениях и т. д. и создание монастырской организации. В последующее время этот вопрос поднимался на поместном соборе 1917–1918 гг., участником которого я тоже был, где окончательного решения о иноческом братстве не последовало. Я категорически утверждаю, что ничего подобного «орденам иезуитов» средневековой католической церкви в упомянутом иноческом братстве не было. Я также категорически отрицаю какую бы то ни было связь между «иноческим братством», организованной мной в 1919 г. высшей богословской школой в Москве, организацией моих послушников б. Даниловского монастыря, настоятелем которого я был, и системой связи и общений моих с послушниками последнего времени. Никакой организационной связи между этими формированиями не было и нет. Дополняю, что я не только не был организатором и руководителем упомянутой в вопросе следствия контрреволюционной организации, но и ничего о ней не знаю. Кроме того, уточняю, что монашеский съезд происходил не в Москве, а в монастыре Троицко-Сергиевой Лавры и первым председателем съезда был не я, а патриарх Тихон.

(Это уже явно пошло «творчество» следователя. С чего бы вдруг владыка Феодор на следствии после односложных отрицательных ответов на вопросы неожиданно начал пространно рассуждать со следователем о монашеском съезде 1917 года и «орденах иезуитов». Неумелая искусственная вставка, взятая из писем. Значит, других «живых», более похожих на достоверные, показаний обвиняемого о его контрреволюционной деятельности не нашлось, а необходимо создавать видимость того, что владыка говорит сам, поэтому выкапываются факты его биографии из его же писем и выдаются за сказанное на допросе. Замечательно выражение якобы владыки – «Хорошо помню…» – это, видимо, по мнению следователя, очень «оживляло» текст. И также замечательно, что владыка сам себя «уточняет» – то съезд был в Москве, а то в Лавре, то руководил он, а то Патриарх Тихон. Грубо подделано. – Ред. )

Вопрос: Если допустить, что в Ваших связях с б. послушниками Даниловского монастыря нет ничего антисоветского и никакой нелегальной организации, то почему же Вы скрываете от следствия лиц, поддерживающих с Вами общение и посещавших Вас?

Ответ: С другими б. послушниками Даниловского монастыря, кроме архимандрита Холмогорова, связь и общения у меня были в большинстве случайными, а поэтому я этих лиц и не указал.

Вопрос: Почему Вы скрыли от следствия приезд к Вам в ссылку в 1935 году Мих. Карелина?

Ответ: Я категорически заявляю, что Карелин Мих. ко мне в ссылку в 1935 году не приезжал».

Владыка, конечно, еще не знал, что об этом уже было сказано 31.12.1936 на первом допросе архим. Симеона (вернее, взято из писем, изъятых у того при обыске) и на допросе 20.01.1937 арестованного Голубцова.

«Проводится очная ставка Поздеевскому А.В. с Карелиным М.П.

Вопрос Карелину М.П.: Представленного Вам на очной ставке Поздеевского А.В. Вы знаете?

Ответ: Да, знаю. Это архиепископ Поздеевский Александр Васильевич (в монашестве Федор), с которым я неоднократно встречался.

Вопрос Карелину М.П.: Вы ездили к нему с посылками в ссылку в г. Сыктывкар в 1935 году?

Ответ: Да, в 1935 году я к Поздеевскому в ссылку ездил и возил ему посылку из г. Владимира.

Вопрос Поздеевскому А.В.: Вы продолжаете отрицать приезд к Вам в ссылку Карелина М.П.?

Ответ: Да, я утверждаю, что в ссылку ко мне Карелин М. в 1935 году не приезжал. Он приезжал в 1933 году в г. Зарайск, где я проживал тогда и привозил мне мои вещи. Холмогоров мне писал, что Карелин выезжал ко мне в Сыктывкар, но в пути заболел и не доехав до места возвратился, что не будет отрицать и сам Карелин. (Вношу поправку: не ко мне в Сыктывкар направлялся Карелин, а в какие-то места на север.)».

Михаил Карелин не мог этого не сказать, потому что его уже «уличили» указанием на его приезд в письме о. Симеона и показаниями Голубцова, он понимал, что отказываться бесполезно, опыта следствия у него еще не было, он, видимо, считал, что отказываться от «знакомства» с владыкой уже не имеет смысла и это может быть воспринято самим владыкой как трусость. А владыка Феодор отрицает все, несмотря ни на что… Такой была тактика поведения владыки и в предыдущих делах – ни в чем не признаваться, никого не называть, если только не будет прямых доказательств, от которых не откажешься, но даже в этом случае, насколько это возможно, владыка пытается отрицать все. «Что же касается архиепископа Феодора, – пишет в своей книге “Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви” иерей Александр Мазырин, – то он уже на одном из первых допросов, 19 ноября 1934 года (речь идет о предпоследнем деле владыки Феодора, общем с епископом Парфением (Брянских) – Ред.), заявил: “После моего возвращения из к(онц)лагеря, в июне 1933 года, я с этих пор ни с кем из служителей религиозного культа никакой переписки не вел и личной связи не поддерживал”. Этой линии поведения архиепископ Феодор держался и далее и даже на очной ставке с епископом Парфением опроверг его показания об их встрече в городе Зарайске в январе 1934 года» (с. 166).

Продолжается допрос Поздеевского.

Вопрос: В том, что Вы являлись основным руководителем подпольной контрреволюционной организации церковников и монашества, именовавшейся «Всероссийское иноческое братство», Вы уличаетесь вещественными доказательствами – письмами от Вас, изъятыми у Холмогорова и Виноградской (впрямую названы источники «показаний»! –Ред.), в которых Вы рассылали свои директивные указания по вопросам нелегальной деятельности отдельных антисоветских групп на местах, входивших в упомянутую организацию. Отвечайте. (Даже записывают, как начали покрикивать. – Ред.)

Ответ: С Холмогоровым и Виноградской у меня была переписка исключительно личного характера и никаких директив, выходящих за пределы устройства их и моей личной жизни, я им в письмах не давал».(Владыка продолжает придерживаться своей «тактики». – Ред.) (Лл. 50–51 об.)

На следующем допросе о. Симеона (Холмогорова) 13 апреля выясняли, когда он виделся в последний раз с владыкой Феодором – в 1933 г. во Владимире, куда владыка приезжал за своими вещами к протоиерею Побединскому (эта информация могла быть известна тоже по письмам), что туда владыка приехал из деревни Вослинки Кашировского (Каширского) района (это у Мачкиных, будущей схимонахини Даниилы) и что из Владимира поехал на жительство в г. Зарайск, где был арестован и выслан в Архангельск (это следствию, разумеется, было известно и без «показаний» о. Симеона). Затем разговор пошел о том, приезжали ли в Киржач Соловьев и Сафонов.

«Ответ: Да, приезжали, Сафонов летом 1936 г. (месяц не помню), а Соловьев в последних числах декабря м-ца 1936 г., перед моим арестом. (Это может быть известно уже и из писем, и из показаний свидетелей. – Ред.)

Вопрос: Зачем они приезжали?

Ответ: Сафонов приезжал не только ко мне, но и к Климкову Серафиму, основная цель его приезда была в том, что он хотел подыскать в Киржаче комнату и остановиться на жительство, а Соловьев приезжал ко мне навестить как больного». (Л. 211)

Следующий допрос владыки Феодора – 27 апреля:

«Вопрос: Вам предлагается рассказать о Вашей к/р деятельности, как одного из руководителей подпольной антисоветской организации, именовавшейся «Иноческое братство».

Ответ: Никакой контрреволюционной организации церковников я не знаю и никакой контрреволюционной деятельности я не вел.

Вопрос: Допустим, что так, но почему же тогда Вы так упорно скрываете свои связи, переписку с б. послушниками даниловского братства и их посещения Вас?

Ответ: Я своей связи с б. послушниками Даниловского монастыря не отрицаю, но эта связь выражалась иногда в случайных встречах. О своей переписке я уже дал показание на первом допросе, а также и о посещениях меня моими знакомыми.

Вопрос: На первом допросе Вы скрыли свою переписку с Виноградской Л.С. и Карелиным?

Ответ: Да, я действительно о переписке с Виноградской и Карелиным не сказал.

Вопрос: Вы и на настоящем допросе продолжаете скрывать многих лиц, с которыми вели переписку. В частности, Вы скрываете, что писали письма Туловской А.Ф.?

Ответ: Да, я писал и Туловской А.Ф., благодарил ее за

оказанную ей помощь моей сестре Каретниковой А.И.

(Владыке приходится хоть что-то подтверждать, но только после прямых доказательств. – Ред.)

Вопрос: С какого времени Вы знаете Алексеева Александра Алексеевича?

Ответ: С 1935 г., т. е. со времени его приезда в г. Архангельск, к месту моей ссылки.

Вопрос: На допросе 25 марта с/г Вы показали, что не знаете, откуда он приехал в Архангельск. Это верно?

Ответ: Я в отношении приезда Алексеева в Архангельск показал неправильно. Я знал, что он приехал в Архангельск из Владимира, от Холмогорова. Об этом я узнал из писем ко мне Холмогорова и из бесед с Алексеевым, когда я с ним познакомился уже по приезде к нам. Повторяю, что до этого я Алексеева не знал.

Вопрос: Следствию известно, что Алексеева Вы знали еще раньше, до приезда в Архангельск и знали его, как келейника Холмогорова?

Ответ: Да, я подтверждаю, что Алексеева я знал еще раньше, как келейника Холмогорова из писем последнего.

Вопрос: Вы продолжаете давать ложные показания. Следствию известно, что Алексеев с 1925 года по 1930 находился в качестве послушника в Даниловском монастыре, настоятелем которого Вы были. Кроме того, известно, что он, как и другие послушники, был участником иноческого братства и состоял вместе с Вами в одной к/р организации церковников. Почему Вы это скрываете?

Ответ: Я категорически утверждаю, что Алексеева А.А. до приезда его в г. Архангельск я не знал, также совершенно не знал о том, что он в течение 5 лет был послушником Даниловского монастыря, настоятелем которого я был включительно до 1920 г.

(Официально Данилов монастырь был закрыт в 1919 г. и далее существовал как Даниловская община и ее священники – быв. монахи Данилова. В 1920 г. владыка Феодор был впервые арестован. – Ред.)

Вопрос: И Вы, проживая почти два года вместе с Алексеевым, ни разу не спросили его, в каких он монастырях был раньше?

Ответ: Нет, я этим вопросом у него не интересовался.

(Следствие все это уже знало из показаний Алексеева на допросе 26 марта, но им было важно постоянно пытаться уличить владыку, что он не дает «правдивых показаний». – Ред.)

Вопрос: Вы сказали, что никто из Ваших послушников б. Даниловского монастыря к Вам в Сыктывкар и Архангельск не приезжал и Вы ни с кем из них не встречались, независимо от того, по каким обстоятельствам. Это верно?

Ответ: Да, это верно, я помню хорошо, что никто из б. послушников Даниловского монастыря ко мне в Сыктывкар и Архангельск не приезжали, и я ни с кем там не встречался из них за все мое пребывание в этих городах.

Вопрос: Это неправда. Вы встречались в Архангельске с иеромонахом Спиридоном Пиунковым (ошибка – Пиуновским. – Ред.). Почему Вы это скрыли?

Ответ: Да, я с иеромонахом Спиридоном Пиунковым в г. Архангельске встречался в 1935 году. Он там находился в ссылке, и я, прибыв в Архангельск в январе м-це 1935 года, жил в его квартире, с ним вместе, около м-ца, а затем он перешел на другую, а я остался в его, но встречи у нас с ним продолжали быть до мая м-ца 1935 года, т. е. до моего переезда в Сыктывкар.

Вопрос: Больше Вы с ним нигде не встречались?

Ответ: Нет.

Вопрос: Вы хорошо помните, что больше с ним нигде не встречались?

Ответ: Да, я это помню хорошо.

Вопрос: Когда Вы встречались с архимандритом Климковым?

Ответ: С Серафимом Климковым последний раз я встречался в г. Владимире, в квартире Холмогорова в конце 1933 г. или в начале 1934 г.

Вопрос: Следствию известно, что архимандрит Серафим Климков приезжал в г. Сыктывкар в конце весны 1936 г. и встречался с Вами, почему Вы это скрываете?

Ответ: В Сыктывкар Серафим Климков в 1936 г. не приезжал, и мы с ним не встречались с 1933 или начала 1934 года.

Вопрос: Вы встречались в ссылке в г. Архангельске или Сыктывкаре с ссыльным епископом Германом Ряшенцевым?

Ответ: С епископом Германом Ряшенцевым я не встречался с 1923 года. Я знал, что он находился в ссылке в г. Архангельске и однажды как-то во время моего проживания там приходил ко мне с визитом, но меня дома не застал. Категорически заявляю, что я с Ряшенцевым будучи в ссылке не встречался и никакой связи не имел.

Вопрос: И не переписывались?

Ответ: Да, и не переписывался». (Лл. 56–58)

В начале мая допросы о.Симеона переходят на другой уровень, можно сказать, с местного, даниловского, на более масштабный – «межобластной» (потом будет и «всесоюзный»), если это, конечно, хоть и видимость, но действительно допросы, а не полностью написанные следователем «протоколы», потому что, повторяем, есть большие сомнения, что о. Симеон при своем состоянии здоровья в тюрьме, без должного ухода, мог дожить до мая. Тем более, что предыдущие допросы вел другой следователь, вел как-то вяло, а теперь опять энергично взялся за дело следователь Новиков.

Допрос о. Симеона (Холмогорова) – 11 мая:

«Вопрос: В документах, изъятых у Вас в связи с Вашей антисоветской деятельностью, довольно часто встречаются такие места, в которых указывается на причастность к возглавляемому Вами и Поздеевским контрреволюционному «иноческому братству» вдохновителей контрреволюционной платформы «ссыльных епископов»,отражающей идеологию фашистски настроенного духовенства («платформы ссыльных епископов» стало уже мало, добавился «фашизм». –Ред.). Исходя из этого и из ряда Ваших предыдущих показаний, следствие считает, что упомянутое «братство» является филиалом межобластной (пока «межобластной». – Ред.) подпольной контрреволюционной организации церковников, руководимой нелегальным центром. Вы подтверждаете это?

Ответ: Да, я это подтверждаю полностью. Действительно контрреволюционное «иноческое братство Даниловского монастыря» является филиалом разветвленной межобластной контрреволюционной организации церковников (невозможно представить, чтобы монах мог сказать, что «братство» является филиалом (!) разветвленной (!) межобластной (!) организации церковников (!!!), следователь выражается как может, на своем языке. – Ред.), руководимой ссыльными иерархами митроп. Иосифом Петровых, митроп. Кириллом Смирновым, архиепископами Поздеевским и Самойловичем. (Видимо, получен «заказ» на «раскручивание» «преступных связей» именно этих, наиболее авторитетных иерархов, потому что, судя по всему, действительных связей между ними не было, на это нет никаких указаний даже в письмах. Видимо, это была общая тенденция в то время, весной 37-го, необходимо было наконец расправиться с этими людьми окончательно, хотя все они и так не выходили из ссылок. – Ред.)

Вопрос: Расскажите более подробно о структуре этой организации.

Ответ: Вся упомянутая выше контрреволюционная организация разделяется на отдельные «братства» и «обители» – вернее, филиалы, которые каждый в отдельности возглавляются или митрополитом, или архиепископом. Так, «иноческое братство» Даниловского монастыря, как ранее показывал я, возглавлял архиепископ Федор Поздеевский; «Иосифлянское» – митрополитом Петровых Иосифом и архиепископом Самойловичем Серафимом; «Кирилловское» – митрополитом Кириллом Смирновым и епископом Сахаровым. (Эта информация совершенно не нова для следствия, но почему-то именно в «показания» о. Симеона ее необходимо было вставить и «разрабатывать» дальше. Это говорит о том, что архиепископа Феодора по авторитету среди церковного народа ставили на одну ступень с митрополитами Иосифом и Кириллом, и властям было важно, чтобы «разоблачение» этих видных иерархов началось в «признательных показаниях» даниловцев. – Ред.)

Каждое «братство» или «обитель» состоит из отдельных, т. н. домашних «скитов» и «тайных церковных общин» – контрреволюционных групп монашества и церковников. При этом я оговариваюсь, что в части внутренней жизни и взаимоотношений этих групп я могу дать показания только об «иноческом братстве Даниловского монастыря», как один из руководителей домашнего «скита» в г. Киржаче, а до этого в г. Владимире. (Это уже опять по письмам. – Ред.)

Вопрос: Назовите всех активных участников контрреволюционного «иноческого братства Даниловского монастыря»?

Ответ: Активными участниками контрреволюционного «иноческого братства Даниловского монастыря», вернее, контрреволюционного «иноческого братства благоверного б. князя Даниила» являются:…»

И дальше идет все тот же список, который сформировался в основном в протоколах допросов Голубцова 2 февраля и о. Симеона 6 февраля. Список уточненный и дополненный: из него убрали епископа Афанасия (Сахарова) и добавили даниловских иеромонаха Спиридона (Пиуновского), игумена Алексия (Селифонова), уже арестованного 3 марта в Киржаче по делу Холмогорова, и архимандрита Тихона (Баляева), который ареста и расстрела в 37-м избежит.

«Вопрос: Назовите активных участников контрреволюционных групп церковников в Москве, руководимых Вами, архимандритом Сафоновым и Троицким.

Ответ: Назвать участников контрреволюционных групп церковников, руководимых мною и другими архимандритами в г. Москве отказываюсь категорически, не желая выдавать их. (Это для убедительности, как это делалось и в предыдущих «допросах», чтобы показать, что не так уж и легко «добывать» правдивые «признательные» показания. – Ред.)

Вопрос: Вы также «не желая выдавать своих» не сказали ничего и о ряде других лиц, примыкавших к упомянутому контрреволюционному «братству», в частности Вы не дали показаний в отношении бывших даниловцев: епископа Игнатия Садковского, епископа Филиппа Ставицкого, епископа Митрофана Гринева, епископа Цедрик и епископа Германа Ряшенцева. Следствие настаивает на том, чтобы Вы дали откровенные показания по этому вопросу. (Как-то хаотично появляются новые имена, например епископа Митрофана, а потом, если по какой-либо причине они не нужны, то они дальше не разрабатываются, а также неожиданно, как и появились, пропадают из дела. – Ред.)

Ответ: В отношении указанных епископов и о их отношении к «иноческому братству» мне известно следующее: Садковский Сергей Сергеевич (Игнатий), Ставицкий Филипп, Дамаскин, Цедрик и Ряшенцев Николай Степанович (Герман), действительно, раньше имели близкое отношение к нашему Даниловскому братству, но я считал, что теперь никакой связи между нами и этими лицами нет.

За последнее время мне стало известно (из писем Поздеевского и бесед с некоторыми участниками братства), что связь указанных лиц с нашим братством стала снова восстанавливаться, через Поздеевского Федора (за исключением Гринева, о котором я сказать ничего не могу).

Все эти лица (за исключением Гринева), находясь в ссылке, встречались там с Поздеевским и беседовали с ним по вопросам подпольной деятельности контрреволюционной организации церковников.

Вношу поправку: мне Поздеевский писал, что Дамаскин прибыл в ссылку в Архангельск (где находился Поздеевский), но встречались ли они там, мне неизвестно». (Эта поправка дается тоже для убедительности, но она больше показывает опять же то, что абсолютно все взято из писем: мелькнуло в письме имя – сразу в дело. – Ред.) (Лл. 214–217)

Допрос о. Симеона (Холмогорова) – 12 мая:

«Вопрос: Расскажите, на какой политической платформе объединились в названную Вами на предыдущем допросе контрреволюционную организацию ссыльных епископов и церковников руководители различных подпольных церковных ориентаций – митрополит Иосиф Петровых, митрополит Кирилл Смирнов, архиепископ Федор Поздеевский, архиепископ Серафим Самойлович,епископ Сахаров Афанасий и др.?

Ответ: Указанные оппозиционные архиереи объединились в блок на контрреволюционной платформе, отражающей идеологию враждебно настроенного духовенства, монашества и церковников.

Основными пунктами этой платформы являются:

1) Не признание советской власти церковью;

2) Осуждение церковью действий советской власти и

общественности в части отношения к религии;

3) Осуждение действий советской власти в части репрессий духовенства и актива верующих, якобы за контрреволюционную деятельность;

4) Насаждение на этой основе недовольства среди верующих и объединение их в нелегальную церковную организацию для борьбы с советской властью. Хочу указать, что платформа нашей организации приведенными пунктами не исчерпывается, но они являются основными.

(Эта «платформа», слово в слово, потом будет в протоколе «допроса» 23 июля машинописном, с «подписями». – Ред.)

Вопрос: Как практически осуществлялось объединение и создавался упомянутый контрреволюционный блок различных нелегальных ориентаций и руководителей отдельных группировок церковников?

Ответ: По этому вопросу я знаю следующие факты:

Архиепископ Серафим Самойлович, будучи в ссылке в Архангельске в 1934 году, проводил совещание (нелегальное) нескольких ссыльных епископов, от имени которого им было составлено и разослано воззвание, призывающее к объединению и решительным контрреволюционным действиям в блоке со всем оппозиционно настроенным духовенством.

Об этом мне сообщил епископ Сахаров Афанасий в беседе со мной в сентябре 1935 года в г. Владимире.

Об этом же мне писал в конце 1935 года или в начале 1936 г. архиепископ Федор Поздеевский и в одну из бесед (в какую точно не помню) мне говорил архимандрит Поликарп Соловьев. Кто участвовал в этом нелегальном совещании, я не знаю, и мне о них никто ничего не говорил и не писал.

Митрополит Кирилл Смирнов с нашим братством был связан через епископа Афанасия Сахарова, который в беседах со мной передавал нам о настроениях и действиях Кирилла. (Это все было в письмах. – Ред.)

Вопрос: Расскажите о встречах епископов Ряшенцева Гермогена (так в деле. – Ред.) и Парфения Брянских Петра Афанасьевича с архиепископом Поздеевским Федором в ссылке и о характере бесед их.

Ответ: О встречах и характере бесед Брянских и Ряшенцева с архиепископом Поздеевским знаю лишь следующее: епископ Парфений Брянских и архиепископ Поздеевский в начале 1935 года в Москве привлекались по одному контрреволюционному делу. Поздеевскому инкриминировалось то, что он якобы послал в Ананьевскую епархию епископа Парфения с контрреволюционными целями, о чем дал показания лично Парфений. (Откуда Холмогоров может знать о показаниях епископа Парфения? Грубо подделано. – Ред.). Поздеевский это отрицал. После этого у них была одна встреча в Архангельске, но она политического характера не носила.

С епископом Ряшенцевым Поздеевский встречался в 1936 году в г. Сыктывкаре, где они вместе были в ссылке». (Лл. 218–219)

Допрос о. Симеона – 13 мая:

«Вопрос: Когда к Вам в г. Киржач приезжал архимандрит Поликарп Соловьев?

Ответ: Архимандрит Поликарп Соловьев приезжал ко мне в г. Киржач два раза – 13 или 14 октября и 27 или 28 декабря 1936 года.

Вопрос: По каким вопросам в части контрреволюционной деятельности т. н. «Иноческого братства благоверного князя Даниила» Вы беседовали с Соловьевым?

Ответ: Точно не помню, в первый или второй его приезд ко мне, мы с Соловьевым обсуждали вопрос о «безблагодатности» тех церквей и духовенства, которые в знак свидетельства своего лояльного отношения к Советской власти отмечают это особым чином при богослужении, согласно указа митрополита Сергия. В этом вопросе мы остались при прежних наших взглядах, отрицательного отношения к таким общинам и служит. культа. Это положение основным пунктом входит в нашу контрреволюционную платформу, о которой я дал показания на предыдущем допросе.

В декабре м-це мы беседовали с ним по вопросу о предстоящей всесоюзной переписи населения. В этой теме нас больше всего интересовал вопрос о тайно верующих, число которых по нашим предположениям должно увеличиться.

Эти наши предположения основывались на том, что часть верующих, когда их будут спрашивать во время переписи – веруют ли они – постараются скрыть свою религиозность и заявят, что в Бога не веруют. Вот об этих лицах мы и вели суждения с Соловьевым, высказывая свои соображения о вовлечении их в нашу контрреволюционную организацию. (Совершенно непонятно, что этим хотели сказать следователи? Как можно узнать, кто и что сказал на переписи и как их после этого вовлечь в контрреволюционную организацию?! Затем это все будет в «показаниях» владыки Феодора. – Ред.)

В результате этой беседы по этому вопросу архиепископу Поздеевскому Соловьевым было написано специальное письмо, в котором он и сообщил эти соображения.

Кроме того, в этом же письме Соловьев писал Поздеевскому (это замечательно – на своем допросе о. Симеон дает «показания» о том, что писал Соловьев в письме Поздеевскому! – Ред.) о плане изменений существовавшего порядка в наших «скитах» и «тайных домашних общинах» обслуживания участников в организации. Он говорил о необходимости установления особых дней в каждом «ските» для приема и для совершения религиозных обрядов.

Вопрос: Кто еще приезжал к Вам в г. Киржач?

Ответ: Иеромонах Спиридон Пиуновский Сергей Александрович.

Вопрос: В какое время?

Ответ: 4-го декабря 1936 года.

Вопрос: Откуда Пиуновский приезжал к Вам?

Ответ: Из г. Архангельска, находится там как будто бы в ссылке, на выезд он имел разрешение.

Вопрос: Что Вы говорили с ним в части контрреволюционной деятельности Вашей подпольной организации?

Ответ: Я не помню, о чем мы с ним говорили.

Вопрос: Следствие не верит Вам. В одном из писем к Вам Поздеевский Федор предупредил Вас о приезде к Вам Пиуновского (вот откуда появление Пиуновского в деле. – Ред.), который должен Вам «осветить ряд вопросов». Следствие считает, что Вы скрываете характер Вашей беседы с Пиуновским, и настаивает на правдивом показании.

Ответ: Повторяю, что об этой беседе я ничего не помню». (Л. 221–222)

Затем опять идут вопросы о том, кто приезжал в Киржач, кто ездил в ссылку к Поздеевскому. В деле есть еще один «допрос» 13 мая. На нем поднимается тема связи с заграницей, с митрополитом Антонием (Храповицким), на что о. Симеон якобы отвечает, что связей не было, но «вспоминает», что в 1924 г. Поздеевский собирал сведения о ссыльных епископах и через проф. Попова передавал их за границу – это явно взято из следственного дела архиепископа Феодора 1924 г. Следователь Новиков хорошо подготовился. Следующий допрос владыки Феодора опять почти через месяц после предыдущего – 23 мая. За это время поднабрали новых «свидетельств» против него:

«Вопрос: Вы продолжаете отрицать наличие контрреволюционной подпольной организации, именовавшейся «Иноческим братством святого князя Даниила», и то, что Вы возглавляли его?

Ответ: Да, отрицаю.

Вопрос: Следствие находит эти Ваши показания ложными и предлагает Вам признаться в этом так же, как Вы признались, что давали ложные показания в части переписки с послушницами Виноградской и Туловской, келейником Холмогорова – Карелиным и др.; точно также Вы дали ложные показания в отношении приезда в г. Архангельск тайного монаха Алексеева, а затем признались то же самое в отношении того, что Вы его знали раньше, но этого следствию, на поставленный вопрос, не сказали; также Вы скрыли от следствия, а после признались, что дали ложные показания в отношении встреч в 1935 г. в г. Архангельске с иеромонахом Спиридоном (Пиуновским) и др.

(Здесь становится ясно, почему владыку так старательно расспрашивали о вещах, которые следствие уже прекрасно знало из переписки и других допросов, – чтобы потом торжественно «уличать во лжи». – Ред. )

Ответ: Наличие контрреволюционной организации «Иноческое братство св. князя Даниила» отрицаю и подтверждаю свои предыдущие показания.

Вопрос: Следствие продолжает уличать Вас в том, что Вы сознательно скрываете свое активное участие в контрреволюционной организации «Иноческое братство князя Даниила» («ИБкД» – аббревиатура в протоколе. – Ред.) в качестве его руководителя.

Следствие считает, что Вы дали ложные показания в той части, что к Вам в ссылку в г. Сыктывкар не приезжал никто из послушников б. Даниловского монастыря. В распоряжении следствия имеются данные о том, что к Вам в ссылку – в Сыктывкар приезжали за указаниями в контрреволюционной деятельности руководитель нелегальной группы церковников архимандрит Поликарп Соловьев. Вы признаетесь в этом?

Ответ: Да, я признаюсь в том, что в этой части дал на предыдущем допросе действительно ложные показания. Весной 1936 г. архимандрит Поликарп Соловьев действительно приезжал ко мне в ссылку в Сыктывкар и был в течение 6–7 дней.

Вопрос: С какой целью приезжал к Вам Соловьев?

Ответ: Для встречи со мной, повидаться.

Вопрос: С кем приезжал к Вам Соловьев?

Ответ: Приезжал он с церковницей Полиной Ивановной, которая сопровождала его в виду болезни Соловьева.

Вопрос: Как продолжительно находился у Вас Соловьев?

Ответ: Дней десять-одиннадцать.

(Владыка несколько поменял свою «тактику»: теперь он не отрицает категорически все и сразу, ведь уже понятно, что материал на него собран и что если о чем-то конкретном спрашивают, то, значит, уже имеют об этом точные сведения и совершенно отрицать это уже бесполезно. Поэтому владыке приходится «признаваться» в каких-то вещах, от которых уже явно не откажешься. Но больше никаких «фактических» «признаний» не поступает. И потом, почему только что было написано 6–7 дней, а теперь уже 10–11? Тоже похоже на небрежно сделанные вставки. – Ред. )

Вопрос: Какие задания Вы давали Соловьеву по контрреволюционной деятельности?

Ответ: Никаких указаний по контрреволюционной деятельности я Соловьеву не давал. Я просил его написать мне одну молитву, что он и сделал за время пребывания у меня.

Вопрос: На какие средства содержится Соловьев, поскольку он находится без определенных занятий?

Ответ: На какие средства живет Соловьев, я не знаю.

Вопрос: Вы говорите неправду. Соловьев, как активный участник к/р организации «Иноческое братство князя Даниила», содержится на средства рядовых послушников этого «братства». Почему Вы это скрываете?

Ответ: Повторяю, что я не знаю, на какие средства живет Соловьев.

Вопрос: Кто еще приезжал к Вам в ссылку в Сыктывкар?

Ответ: В 1935 году приезжал в Сыктывкар Баляев Тихон Георгиевич, который, проживая там, приходил и ко мне.

Вопрос: Как Вы с ним знакомы?

Ответ: Балуев раньше учился в духовной академии, а я был в ней ректором.

Вопрос: Следствию известно, что Баляев нелегальный иеромонах и активный член контрреволюционного «Иноческого братства князя Даниила». Почему Вы об этом молчите?

Ответ: Баляев действительно иеромонах и б. послушник Даниловского монастыря. Свою связь с ним я не скрываю». (Лл. 64–65 об.)

Дальше идет очень интересный вопрос владыки ФЕОДОРА от 25 мая – о «связях» с епископом Германом Ряшенцевым, во время ректорства владыки в Духовной Академии они были друзьями, близкими по духу людьми. Из этого допроса становится понятно, как владыка Феодор во что бы то ни стало пытается оградить от каких бы то ни было обвинений в связях с собой.

«Вопрос: На допросе 27 апреля 1937 г. Вы, категорически отрицая свои встречи с епископом Германом Ряшенцевым в ссылке, дали заведомо ложные показания. Вы признаетесь в этом?

Ответ: Признаюсь, что в этой части допроса меня я действительно дал ложные показания. С епископом Германом Ряшенцевым я в 1936 году в г. Сыктывкаре один раз встречался на почте. Встреча была очень короткой, минут 15–20. Говорили мы с ним исключительно, как тот и другой провели время, поскольку мы с ним не встречались давно.

Вопрос: И все-таки Вы продолжаете давать ложные показания. В письме от 8/VI Холмогорову Вы сообщали (все те же письма! – Ред.), что епископ Герман Ряшенцев приходил к Вам на квартиру и беседовал с Вами по ряду вопросов. Вы не отрицаете того, что такое письмо Холмогорову было послано Вами?

Ответ: Письмо, об этом, Холмогорову я действительно посылал, но я в нем сообщал ему, что встречался с еписк. Ряшенцевым на почте, а не у себя на квартире.

Вопрос: Следствие утверждает, что в упомянутом письме о встрече на почте Вы ничего не говорите, а сообщаете, что Ряшенцев приходил к Вам в один из праздничных дней. Привожу Вам выдержку из этого письма.

«В новом месте позанимались, но праздничного ничего не было и трапеза скудна и тревога. Пришел неожиданно Герман с довольно петушиным настроением, и обидой, что не приняли его посланника, с подчеркиванием, что он не одобряет М.С. (митрополита Сергия. – Ред.), но не может отделаться от него и т. д.».

Разве не ясно отсюда, что епископ Герман Ряшенцев приходил для встречи с Вами к Вам на квартиру. Отвечайте.

Ответ: Ряшенцев приходил ко мне на квартиру, но меня дома не было.

Вопрос: В письме Вы об этом ничего не пишете, наоборот, Вы подчеркиваете, что Ряшенцев пришел к Вам неожиданно, после службы в праздник и что Вы с ним беседовали по многим вопросам. Следствие считает, что Вы в этом вопросе уличены Вашими документами, но не хотите признаться в этом (подчеркнуто мной. – Ред.). В этом Вас уличает еще одно обстоятельство. Выше Вы показали, что с Германом Ряшенцевым Вы встретились якобы на почте в Сыктывкаре и беседовали 15–20 минут о том, как кто из Вас провел время с момента предпоследней встречи. В письме же (упомянутом) Вы описываете происходившую между Вами политическую беседу. Следствие требует от Вас правдивых показаний.

Ответ: Я утверждаю, что с Германом Ряшенцевым я встретился только один раз за все мое пребывание в Сыктывкаре и никаких политических бесед с ним не вел.

Вопрос: Архимандрит Холмогоров показал, что у Вас с епископом Ряшенцевым состоялась встреча по вопросу о создании нелегального контрреволюционного блока между ссыльным епископатом и митрополитом Сергием для совместной борьбы с Советской властью. Расскажите об этом. (Это уже попытка «подкопа» под митрополита Сергия. – Ред.)

Ответ: О создании контрреволюционного блока между ссыльным епископатом и митрополитом Сергием мы с епископом Германом Ряшенцевым не говорили.

Вопрос: Вам зачитывается показание архимандрита Холмогорова, которым Вы уличаетесь в том, что показывали неправду? (Это, видимо, «протоколы допросов», а скорее всего, уже целиком написанные следователем «показания» о. Симеона 11, 12 и 13 мая. – Ред.)

Ответ: Показания архимандрита Холмогорова, в части мне прочитанной, отрицаю. Ничего подобного я ему в письмах не писал и ни с кем не передавал лично.

Вопрос: Вам предъявляется Ваше письмо на имя Холмогорова от 8/VI-1935 года (подчеркнуто мной. –Ред.),в котором Вы, хотя и в довольно зашифрованном виде, передаете содержание беседы с епископом Ряшенцевым. В частности, Вы сообщаете, что Герман Ряшенцев говорил Вам о частных письмах митрополита Сергия, где он якобы «высмеивает свое положение и роль в церкви», кроме того, Вы, в результате этой беседы, сообщаете Холмогорову, что «в церкви готовится новая страница истории» в части церковных блоков. Что Вы можете сказать по этому вопросу?

Ответ: Я действительно, в одном из писем архимандриту Холмогорову сообщал о беседе с епископом Ряшенцевым Германом, в котором я приводил некоторые подробности моих разговоров с ним. Я сообщал ему (Холмогорову), что «в церковной жизни готовится новая страница истории» (я имел в виду объединение староцерковников и обновленцев) и что митрополит Сергий в частных письмах «смеется над своим докторством и блаженством».

Вопрос: Следствие считает установленным, что Вы и епископ Ряшенцев в 1936 г. встречались у Вас на квартире с целью уточнения политических контрреволюционных платформ, возглавляемой Вами подпольной организации церковников и руководимой Ряшенцевым нелегальной группы духовенства, на предмет установления контрреволюционного блока между ссыльным епископатом и Сергиевской группировкой архиереев. Следствие считает, что Вы этот факт сознательно скрываете, не желая рассказать следствию правду.

Ответ: Повторяю, что в беседе с епископом Германом Ряшенцевым о создании контрреволюционного блока между ссыльным епископатом и Сергиевской группировкой архиереев вопрос не поднимался.

Вопрос: Вы разговаривали при встрече у Вас на квартире с епископом Ряшенцевым Германом о распространяемой нелегально антисоветской декларации ссыльным митрополитом б. Казанским Кириллом Смирновым?

Ответ: Категорически утверждаю, что по этому вопросу я с епископом Ряшенцевым не разговаривал, и об этой декларации, распространяемой якобы митрополитом б. Казанским Кириллом Смирновым я совершенно ничего и ни от кого не слышал и не знаю.

Вопрос: Это Ваше категорическое утверждение также ложное, как и предыдущие. В этом Вы уличаетесь документами, изъятыми при обыске у Холмогорова (подчеркнуто мной. – Ред.). В одном из этих документов, начинающимся словами «по поводу перехода» и т. д. Вы Холмогорову, в ответ на его запрос, в письме, сообщаете, что «о послании митрополита Кирилла Вы слышали и с ним хорошо знакомы» (подчеркнуто мной. – Ред.), указывая, что с юридическим обоснованием предполагаемого построения «власти» нелегальной церкви, так как выдвигает вопрос митрополит Кирилл – Вы не согласны. Следствие настаивает на правдивых показаниях.

Ответ: Подтверждаю, что действительно об упомянутой декларации митрополита Кирилла я слышал и знаком был с ней в общих чертах. Я также не отрицаю и того, что по этому вопросу мы переписывались с Холмогоровым. В одном из писем Холмогорову, в ответ на его письмо, я сообщил ему свое отрицательное мнение о проекте выдвижения кандидатуры на место заместителя патриаршего местоблюстителя на случай смерти Петра Крутицкого.

Вопрос: Что писал Вам об этой контрреволюционной декларации митрополита Кирилла – архимандрит Холмогоров?

Ответ: Мне Холмогоров об упомянутой декларации писал, что в ней митрополит Кирилл претендует на место заместителя патриаршего местоблюстителя.

Вопрос: Вам сообщал Холмогоров, из каких источников ему стало известно о распространяемой к/р декларации митрополитом Кириллом?

Ответ: Нет, он мне этого не сообщал». (Лл. 70–73)

Произошел поворот интереса следствия от даниловцев к епископу Герману, митрополиту Сергию и митрополиту Кириллу. Сведения черпаются все из того же источника – из писем, неосмотрительно не уничтоженных в свое время. Но ничего нового для следствия здесь нет, всё это уже давно известно и обсуждалось на многих других следствиях.

«Показания обвиняемого Поздеевского А.В. 1 июня 1937 г.

Вопрос: Следствию известно, что Вы, как руководитель контрреволюционного «Иноческого братства князя Даниила» входили в нелегальный центр ссыльного епископата, возглавляющий контрреволюционную подпольную организацию, созданную из фашистски настроенного духовенства и активных церковников. (Новые термины перешли из майских «допросов» о. Симеона. – Ред.) Подтверждаете ли Вы это?

Ответ: Отрицаю категорически. Ни в какую контрреволюционную организацию фашистски настроенного духовенства и активных церковников я не входил.

Вопрос: В том, что Вы входили, как руководитель контрреволюционного «Иноческого братства князя Даниила» в нелегальный центр ссыльного епископата Вас уличает в своих показаниях архимандрит Холмогоров, показания которого Вам прочитаны. Что Вы можете показать? (Это все те же февральские и майские допросы, построенные целиком и полностью на сведениях из писем и очень подозрительные по подлинности. Примечательно, что следователь не ссылается на показания Голубцова, в которых владыка назван руководителем к/р «братства» еще раньше, о показаниях Голубцова владыке вообще ничего не говорят. Это делается для того, чтобы очернить в его глазах близкого друга – о. Симеона, сделать этим особенно больно владыке и попытаться «стравить» их – чтобы владыка, начиная оправдываться, давал показания против о. Симеона. Из этого ничего не вышло. – Ред.)

Ответ: Считаю показания Холмогорова неправильными. Свое участие в упомянутой организации отрицаю.

Вопрос: Кроме показаний Холмогорова Вы уличаетесь еще тем, что лично принимали деятельное участие в обсуждении и распространении контрреволюционного воззвания, написанного группой епископов, участвовавших на нелегальном совещании (малом соборе) епископов в 1934 году, которое явилось выразителем всех ссыльных епископов. Расскажите об этом.

Ответ: О состоявшемся, якобы, нелегальном «малом соборе епископов» я ничего не знаю, и о нем ни от кого и ничего не слышал.

Вопрос: Архимандрит Холмогоров показывает, что Вы ему об этом нелегальном совещании (малом соборе) епископов неоднократно сообщали в письмах и высказывали свои соображения по этому вопросу. Отвечайте!

Ответ: Я Холмогорову действительно сообщал, что архиепископом Серафимом Угличским было примерно в 1934 году написано «послание», которым он запрещал в священнослужении митрополита Сергия. Было ли это послание согласовано с кем-либо из ссыльных епископов, я не знаю. Мне об этом «послании» сообщил иеромонах Пиуновский Спиридон в 1935 году в г. Архангельске, где он был в ссылке. (Видимо, об этом было тоже сказано в письмах, потому что владыка сам никогда «источники информации» не называет. – Ред.)

Вопрос: Холмогоров показал, что Вы ему сообщали об этом документе (так и есть: «Холмогоров показал, что Вы ему сообщали…» – из писем. – Ред.), как о платформе ссыльных епископов, на основе которой все ссыльное духовенство и епископы должны объединиться для борьбы против советской власти, и что этот документ написан группой епископов, участвовавших на нелегальном совещании в Архангельске. Настаиваю на правдивых показаниях.

Ответ: Повторяю, что я Холмогорову сообщал только о «послании» архиепископа Серафима, но ничего не писал о нелегальном совещании епископов».

Эта тема дальше не развивается, значит, подтверждений этому в письмах нет, значит, это была «утка», на которую владыка не купился, и поэтому вопросы перешли на другую тему.

Затем начались расспросы о епископе Варфоломее (Ремове), о переписке владыки с ним, не был ли епископ Варфоломей участником «братства князя Даниила», на что владыка Феодор ответил: «Нет, я это категорически отрицаю. Участником “Иноческого братства князя Даниила” Ремов не был».

Опять поднимают вопрос, зачем приезжали к владыке в Сыктывкар:

Вопрос: О том, что поименованные участники контрреволюционного «братства князя Даниила» к Вам в ссылку, в г. Сыктывкар, приезжали, Вы сообщали Холмогорову в письмах. Например, в одном письме от 19/VIII-1935 г. Вы писали (подчеркнуто мной. – Ред.), что «Карелина Михаила отпускаете одного, церковницу Марию Гандину на некоторое время оставляете». В другом письме (от 22/<…>) Вы сообщаете, что «келейницу Соловьева Поликарпа – Полину Ивановну отсылаете, а Соловьева устраиваете отдохнуть» (подчеркнуто следователем. – Ред.). Разве это недостаточное подтверждение того, что указанные лица к Вам действительно приезжали в Сыктывкар?

Ответ: Что все указанные лица: Карелин, Соловьев, Мария Гандина и Полина Ивановна ко мне в ссылку в г. Сыктывкар приезжали – я это признаю. (А что остается делать? Но владыка не признавал этого до последнего. – Ред.)

Вопрос: Вы подтверждаете, что все указанные лица – Карелин, Соловьев, Гандина и Полина Ивановна – к Вам (подчеркнуто следователем. – Ред.) приезжали с контрреволюционными целями?

Ответ: Нет, я этого подтвердить не могу.

Вопрос: Если у приезжавших к Вам: Карелина, Соловьева, Гандиной и Полины Ивановны не было контрреволюционных целей, то почему же Вы так упорно и долго не давали правдивых показаний о их приезде к Вам. Почему Вы так вели себя на следствии?

Ответ: Повторяю, что никакой контрреволюционной цели приезжавшие ко мне мои «духовные дети» не преследовали». (Владыка таким образом объясняет их приезды – духовные дети приезжали к своему духовному отцу. – Ред.). (Лл. 80–83)

Следующий допрос владыки Феодора – 2 июня:

«Вопрос: Филипп Ставицкий – заштатный епископ примыкал к возглавляемой Вами контрреволюционной организации, именовавшейся «Иноческое братство князя Даниила»? (Имя епископа Филиппа возникло, напомним, опять же в письмах отцу Симеону. – Ред.)

Ответ: Для братства князя Даниила – это совершенно посторонний человек.

Вопрос: Вы скрываете. В прошлом (и не только в прошлом) епископ Ставицкий был в близких связях с «братством князя Даниила» и является Вашим ставленником в епископы. Почему Вы об этом не хотите сказать правду?

Ответ: Действительно, епископ Филипп до революции 1917 года был один год моим учеником в академии (духовной), во время поместного собора церковников в 1917–1918, по указанию патриарха Тихона Белавина жил некоторое время в Даниловском монастыре, где мной ему было отведена отдельная квартира. Где Ставицкий был посвящен в епископа, я не знаю. Мне известно лишь, что несколько лет он был за границей викарным епископом у архиепископа Евдокима в Америке.

Вопрос: Какое время Ставицкий проживал за границей?

Ответ: Епископ Филипп Ставицкий за границей – в Америке находился примерно в 1915, 1916 и 1917 гг. Из Америки он возвратился в 1917 году, приехав участвовать на поместный собор церковников.

Вопрос: Следствию известно, что епископ Филипп Ставицкий входил в контрреволюционную организацию, именовавшуюся «Иноческое братство князя Даниила», руководителем которой Вы являетесь. Дайте правдивые показания.

Ответ: Это я отрицаю категорически.

Вопрос: Вам зачитывается показание Холмогорова, в котором указывается, что епископ Филипп Ставицкий, будучи в ссылке в Архангельске, был в близких связях с Вами, неоднократно встречался с Вами и беседовал по вопросам контрреволюционной платформы нелегальной организации ссыльных епископов. Расскажите о встречах с епископом Ставицким в Архангельске.

Ответ: Я знал, что епископ Ставицкий в 1935 году находился в ссылке в Архангельске, где до июня м-ца того же года был и я, но я с ним не встречался и об этом Холмогорову ничего не писал. Показания в этой части его отрицаю.

Вопрос: Вам известно было последнее местопребывание епископа Ставицкого?

Ответ: Мне Холмогоров писал, что епископ Филипп Ставицкий из Архангельска приехал на жительство в г. Киржач, где в то время жил и Холмогоров.

Вопрос: Вас Холмогоров спрашивал, нужно ли устанавливать связь с епископом Ставицким по контрреволюционной деятельности «братства»?

Ответ: В одном из писем меня Холмогоров действительно спрашивал, можно ли с Филиппом Ставицким установить связь, на что я ему согласия не дал.

(Тема со Ставицким пока исчерпана, вернулись опять к епископу Герману (Ряшенцеву). – Ред.)

Вопрос: Следствие снова обращается к Вам с вопросом о посещении Вас в Сыктывкаре епископом Германом Ряшенцевым и о приезде в ссылку для встречи с Вами Карелина Михаила. Вы продолжаете настаивать на отрицании посещений Вас епископом Ряшенцевым и приезда к Вам в ссылку Михаила Карелина?

Ответ: Нет, на этом я больше не настаиваю. Я признаюсь, что по этим вопросам я давал ложные показания.

Будучи со мной вместе в ссылке в г. Сыктывкаре, епископ Герман Ряшенцев приходил ко мне на квартиру два раза, и мы с ним беседовали по различным вопросам. Приезд ко мне в ссылку в г. Сыктывкар в 1935 году Михаила Карелина также подтверждаю. (Отрицать это уже бесполезно. – Ред.)

Вопрос: Следствие предлагает Вам не настаивать дальше на своих ложных показаниях и по всем другим вопросам и требует рассказать правду.

Ответ: Дополнить и изменить предыдущие показания ничем не могу.

Вопрос: Следствие указывает Вам, что Вы продолжаете настаивать на своих ложных показаниях по тем пунктам, которые следствием подтверждены документально и показаниями обвиняемых. В частности, Вы отрицаете наличие существовавшей к/р организации «Иноческое братство князя Даниила» и свое участие в ней в качестве руководителя, но это неправда. Вас в этом уличают обвиняемые Холмогоров, Алексеев и др., показания которых Вам уже были зачитаны. Что Вы можете показать?

Ответ: Показания Холмогорова и Алексеева я считаю необоснованными.

Вопрос: В своих показаниях Холмогоров приводит конкретные факты – нелегального, контрреволюционного руководства Вашего организацией. Холмогоров, в частности, показал, что в 1935 году Вы как руководитель к/р «братства» давали директиву о том, как создавать «домашние скиты, общины и тайные обители». Подтверждаете ли Вы это? (Это всё из писем! – Ред.)

Ответ: Эти показания я отрицаю.

Вопрос: Вы в письмах Холмогорову писали, что «скиты», «тайные обители» и т. д. должны состоять каждый не больше чем из 4–5 человек, во избежание провала. Был такой факт?

Ответ: Таких указаний я Холмогорову не давал.

Вопрос: Кроме того, Холмогоров показал, что Вы ему давали указания о том, кого и на каких условиях принимать в организацию и допускать на нелегальные собрания групп, в частности Вы предложили Холмогорову не принимать в организацию и на собрание группы Серафима Голубцова. Расскажите об этом.

Ответ: В одном из писем (подчеркнуто мной. – Ред.) я действительно Холмогорову предлагал прекратить молитвенное и другое общение с Голубцовым Серафимом, поскольку последний обвинил нас в раскольничестве. (Всё письма! – Ред.)

Вопрос: В одном из писем Холмогорову в 1936 году Вы посылали ему т. н. «раскаивание» в том, что недостаточно активно выступали в свое время против передачи государству церковного имущества, которое (раскаяние) воспринято было, как призыв к верующим оказать сопротивление закрытию церквей. Было послано такое письмо Холмогорову?

Ответ: Да, такое письмо я Холмогорову писал и в нем указывал на свое «раскаяние» в том, что не выступил на поместном соборе церковников в 1917 и 1918 гг. против передачи (см. допрос Холмогорова от 10 февраля. – Ред.) церковного имущества государству духовенством.

<…>

Вопрос: Из переписки Вашей с Холмогоровым видно, что Вы систематически собирали сведения о ссыльных и осужденных епископах и др. высшего духовенства. Скажите, с какой целью Вы собирали эти сведения?

Ответ: В письмах к Холмогорову я действительно интересовался осужденными и высланными епископами, которых я знал или как моих бывших учеников, или как сослуживцев. Интересовался я этим просто для своего сведения, без всякой какой-либо другой цели.

Вопрос: Вы передавали эти сведения за границу – с антисоветской целью?

Ответ: Нет, за границу я никаких сведений не передавал.

Вопрос: Скажите, кто из-за границы, через Красный Крест, Вам оказывал материальную помощь, когда Вы были в ссылке?

Ответ: Мне в течение длительного срока оказывал материальную помощь Красный Крест, по моей просьбе.

Вопрос: Вы возбуждали ходатайство об этом перед Красным Крестом?

Ответ: Нет, письменного ходатайства я не подавал, но в 1934 году, когда я находился в тюрьме, Каретникова Александра Игнатьевна (опять неправильное отчество, владыка неправильно его назвать не мог. –Ред.) с моего согласия ходила в Красный Крест и просила оказать мне помощь.

Вопрос: В чем выражалась упомянутая помощь Вам Красного Креста?

Ответ: Когда я сидел в тюрьме, то получал от них передачи, а будучи в ссылке Красный Крест прислал мне несколько продуктовых посылок». (Лл. 85–89 об.)

И вот произошел перелом в следствии. Видимо, был дан приказ: «Хватит копаться. Заканчивайте», – да и «материала» собрано более чем достаточно, и следователь Новиков приступил к обвиняемым, судя по всему, в прямом смысле слова засучив рукава.

Обвиняемый Поздеевский стал вдруг «послушно» и «подробно» отвечать на все вопросы следователя. Причем, «ответ» сначала полностью повторяет вопрос, а потом следуют небольшие дополнения – для большей убедительности в их подлинности.

Судя и по стилистике «показаний», и по тому, что все, что в них написано, собрано из фрагментов, разбросанных по всему делу, – из допросов других людей, а в основном из писем владыки, в свое время не уничтоженных о. Симеоном и попавших при обыске в руки следствия, «показания» архиепископа Феодора, приведенные в протоколах последних допросов владыки – 19 июня и 25 июля, должны быть отнесены к явному творчеству самих следователей. То, что эти «показания» полностью написаны следователями, доказывает еще и то, что протоколов последнего допроса – три (!) варианта.

Это отметил также в своей книге «Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви» иерей Александр Мазырин:

«Один вариант протокола (рукописный) обрывается на полуслове и имеет подпись “Поздеевский” лишь на трех листах из пяти (Лл. 104– 108 об.), хотя, согласно требованиям ведения протокола, подписываться должен каждый лист. (К слову сказать, 107-й лист, содержащий упомянутые показания о митрополите Кирилле, – из числа не имеющих подписи.) Другой вариант (машинописный) не имеет не только подписей, но даже и даты, что вообще является нонсенсом (см.: Там же. Лл. 109–116). Только в третьем варианте (также машинописном) наличествуют все необходимые подписи (кем они поставлены – тоже вопрос), но текст существенно дополнен и отредактирован по сравнению с первыми двумя (см.: Там же. Лл. 117–136). По какой-то причине “брак” следственного производства не был своевременно уничтожен и оказался приобщен к делу. Его наличие до некоторой степени проливает свет на вопрос о том, как появлялись признательные показания обвиняемых, и служит серьезным доводом против поспешных выводов, которые можно сделать при некритическом чтении протоколов допросов» (с. 166–167).

Вернее сказать, вариантов «последнего допроса» даже четыре, потому что протокол допроса 19 июня, в общем-то, тоже вариант допроса 25 июля.

Сделаем несколько выдержек из этих протоколов, чтобы читатель смог сам оценить стиль и слог этих писаний и увидеть, как преобразовывались эти так называемые «показания» из одного протокола допроса в другой.

Из протокола допроса 19 июня:

«Вопрос: На предыдущих допросах, как уже следствие отмечало, Вы давали в большинстве ложные показания. Вы продолжаете на них настаивать?

Ответ: Нет, я больше на этих показаниях не настаиваю. Я признаюсь, что давал в большинстве ложные показания. В дальнейшем буду говорить только правду. Задавайте вопросы».

Такое начало признательных показаний, видимо, показалось не очень убедительным, поэтому его значительно расширили.

2-й и 3-й варианты 25 июля:

«Вопрос: На предыдущих допросах Вы достаточно изобличены в том, что являлись руководителем подпольной контрреволюционной организации церковников, что свидетельствуется Вашей нелегальной перепиской с Холмогоровым, неоднократными признаниями Вашими в том, что Вы на допросах давали ложные показания, наличие установленной следствием нелегальной связи у Вас с рядом церковников и Ваши директивные указания, которые давались Вами по группам. Вы продолжаете запирательство?

Ответ: Будучи достаточно изобличенным в контрреволюционной деятельности на предыдущих допросах, я не имею возможности больше продолжать запирательство. Три раза я привлекался органами НКВД (ранее ОГПУ) к ответственности за контрреволюционную деятельность, с 1925 г. я находился в концлагерях и ссылке, неоднократно допрашивался, и ни на одном еще допросе я не давал правдивых показаний о своей деятельности (подчеркнуто следователем. – Ред.). Я решил изменить свое отношение к следствию и рассказать правду о всем, что нужно будет следствию о моей продолжительной, разнообразной антисоветской деятельности и как участника отдельных контрреволюционных групп, и как руководителя контрреволюционной организации в последнее время. Задавайте вопросы».

19 июня:

«Политические задачи нелегальной организации церковников, именовавшейся “братство князя Даниила” определялись теми антисоветскими взглядами и настроениями членов «братства», проистекавшими из сознания опасности для церкви существования советской власти. Уже в самом начале революции 1917 г., с приходом к власти большевиков и первых декретов советского правительства было ясно, что для православной церкви наступило время тяжелого бытия. (Здесь и далее подчеркнуто мной. Эта фраза перейдет в следующие «протоколы допросов» владыки. – Ред.) В этом источник того антисоветского и враждебного настроения к советской власти, которое резко было проявлено на поместном соборе 1917–1918 гг.»

25 июля:

«Для большинства епископов духовенства и церковников в самом начале революции 1917 года, как только к власти пришли большевики и издали ряд декретов, было ясно, что для православной церкви наступило время «ее тяжелого бытия», что и вызвало враждебное отношение к советской власти. Эта враждебная линия к власти особенно резко была проявлена на поместном церковном соборе в 1917–18 гг.».

19 июня:

«Я и наше «братство кн. Даниила» считали и считаем, что две противоположные идеологии (христианская и марксистская) в советском государстве мирно существовать не могут. Эти идеологии неизбежно между собою будут и должны вести гневную борьбу с целью подчинить одна – другой. Исходя из этих положений, я, возглавляемое мной братство и проводили антисоветскую деятельность». (Впервые это появилось в протоколе допроса о. Симеона 11 мая и теперь будет постоянно повторяться. – Ред.)

3-й вариант 25 июля:

«Лично я и наша организация в целом считаем, что две противоположные идеологии марксистская и христианская – мирно существовать в Советском Союзе не могут, они неизбежно должны вести непримиримую борьбу между собой, с целью подчинения одна другой. Исходя из этих положений и создана всесоюзная контрреволюционная организация духовенства и церковников, руководство которой осуществляется мной, митрополитом Кириллом Смирновым и Иосифом Петровых». (Это добавление «всесоюзной к/р организации» впервые произошло тоже в протоколе «допроса» о. Симеона 11 мая, причем, судя и по логике всего следствия, и по стилю, как уже отмечалось, эти майские протоколы о. Симеона написаны уже следователем. – Ред.).

19 июня:

«Вопрос: Расскажите о практической деятельности «братства».

Ответ: Практическая антисоветская деятельность «братства» выражалась в следующем:

Чтобы ослабить влияние советской власти, большевистской идеологии на массы, мы усиливали религиозное воздействие на народ, которое носило характер открытой борьбы против советской власти. Мы добивались умножения верующих, которых участники братства обрабатывали против существующего строя и проводимых мероприятий советским правительством. Верующим внушалось, что если будет усиливаться советская власть, религия постепенно будет умирать, гибнуть в тот момент.

Первым антисоветским выступлением церковников против советского правительства, которое (выступление) я поддерживал, было в форме издания от имени поместного собора духовенства в 1918 г. контрреволюционного воззвания к верующим по поводу декрета правительства о свободе совести. В этом воззвании верующие призывались к выступлениям против местных советов органов власти.

Аналогичное выступление церковников (которое я также поддерживал) было организовано в тот же период в связи с декретом об отделении церкви от государства. В воззвании Собора по этому вопросу выражалось резкое недовольство духовенства и епископата законом о запрещении преподавания закона божьего в школах и изъятием приходских школ из ведения церковного управления. Этих взглядов я придерживаюсь и сейчас.

В последующее время антисоветские настроения церковников значительно обострились, когда нам стало известно о написании митрополитом Сергием декларации, призывающей верующих к лояльному отношению к Советской власти и ее мероприятиям и осуждающей тех служителей культа, которые враждебно смотрят на советскую власть <...>.

Сознавая всю опасность распространения на верующих советской идеологии, я, в целях ограждения их от ее влияния и закрепления антисоветских взглядов у своих прихожан, ввел в «братстве» тайное монашество» (?!! – Ред.).

25 июля:

«Первое массовое контрреволюционное выступление церковников было выражено в форме опубликования и распространения от имени собора контрреволюционного воззвания верующих по поводу декретов правительства о свободе совести. В этом воззвании все верующие призывались к выступлению против местных органов советской власти.

Аналогичная антисоветская демонстрация духовенства и церковников была проведена в тот же период в связи с декретом об отделении церкви от государства. Епископат и духовенство в лице поместного собора выразило резкое контрреволюционное недовольство запрещением преподавания закона божьего в школах и изъятием приходских школ из церковных управлений.

В последующее время, чем быстрее развивалось социалистическое строительство и больше укреплялась советская власть – тем сильнее росли враждебные настроения против власти и активнее проводилась контрреволюционная деятельность церковников всех направлений. Особенно обострилась контрреволюционная борьба духовенства против существующего строя, когда распространялось известие о декларации митрополита Сергия, призывающей к лояльному отношению к советской власти и осуждающей священство за его антисоветскую деятельность».

В «протоколе допроса» о. Симеона 13 мая, явно написанного следователем по письмам:

«В декабре м-це мы (то есть о. Симеон и о. Поликарп (Соловьев). – Ред.) беседовали с ним по вопросу о предстоящей всесоюзной переписи населения. В этой теме нас больше всего интересовал вопрос о тайно-верующих, число которых по нашим предположениям должно увеличиться.

Эти наши предположения основывались на том, что часть верующих, когда их будут спрашивать во время переписи – веруют ли они – постараются скрыть свою религиозность и заявят, что в Бога не веруют. Вот об этих лицах мы и вели суждения с Соловьевым, высказывая свои соображения о вовлечении их в нашу контрреволюционную организацию».

И вот, как это теперь трансформировалось в «протоколе допроса» архиепископа Феодора 25 июля:

«Я вспомнил, что мы с архимандритом Соловьевым (до этого было написано, что разговор о переписи вели Холмогоров с Соловьевым. – Ред.), в том же 1936 году беседовали по вопросу о предстоящей Всесоюзной переписи населения. В этой теме нас больше всего интересовал вопрос о тайно-верующих, число которых по нашим предположениям должно увеличиться. Эти наши предположения основывались на том, что часть верующих, когда их будут спрашивать во время переписи – веруют ли они? Постараются скрыть свою религиозную настроенность и будут заявлять, что они в Бога не веруют. Вот об этих лицах мы и вели суждения с Соловьевым, высказывая свои соображения о вовлечении этих верующих в нашу контрреволюционную организацию.

Я высказал пожелание Соловьеву, чтобы он по приезде на место разъяснил руководителям групп необходимость организации лучшего обслуживания (?!! – Ред.) этих тайно-верующих и подготовки их к вовлечению в нашу организацию. Кроме того, в этой же беседе с Соловьевым мы договорились о плане изменений существующего порядка в наших группах на периферии («скитах» и «тайных домашних общинах»), в части обслуживания посетителей» (?!! – Ред.).

Подобных примеров того, что, как и из чего появляется в «признательных показаниях» владыки Феодора, так много, что займет очень много времени и места, этому необходимо посвятить отдельное исследование.

Подводя итог этого краткого обзора дела «Иноческого братства князя Даниила», можно сказать, что механизм того, как оно «создавалось», достаточно ясен.

По мнению иерея Александра Мазырина: «Только в ходе следующего следствия, в 1937 году, архиепископ Феодор будто бы согласился “показывать правду” и назвал имена лиц, с которыми он “обсуждал контрреволюционную платформу и задачи практической антисоветской деятельности организации церковников”. Тогда он, согласно протоколу от 25 июня или июля (можно прочитать и так, и так), признал: “С епископом Парфением Брянских я <…> разговаривал по вопросу о посещениях митрополита Кирилла Смирнова патриархии и митрополита Сергия. Я устанавливал, на какой основе заключался контрреволюционный блок этих двух иерархов, занимающих авторитетное положение в церковном мире” (Архив УФСБ РФ по Ивановской обл. Д. П-7014. Лл. 107–107 об). Показания эти, однако, не вызывают доверия. Причем дело здесь не только в явной тенденциозности интерпретации встречи митрополитов Кирилла и Сергия (такая тенденциозность в передаче показаний подследственных была обычным делом). Возможно, что архиепископ Феодор вообще ничего подобного не говорил. Весьма очевидно из самого текста, что большая часть признательных показаний архиепископа Феодора в 1937 году следователем не просто записана в нужном ему ключе, а придумана им» (с. 166).

При исследовании всего дела № 7014-П это предположение полностью подтверждается. В первых допросах, на которых еще записывали ответы самого владыки Феодора, он нигде не проявил слабости, не попытался как-то облегчить свою участь, ни в чем не поддался на провокации следователя, когда его старались убедить, что на него «показывают» его ближайшие единомышленники. Ни одного настоящего показания владыки в этом деле нет, ни одна фамилия, ни одно имя не названы им на следствии. Все было взято из переписки, попавшей в руки следователей, что еще и выдавалось ими за показания архимандрита Симеона (Холмогорова). Причем с протоколами допросов о. Симеона – вопросов больше, чем ответов: почти все эти протоколы и в деле № 7014-П, и в деле № 8151-П – копии, на них так и написано, напечатанные на машинке, без подписи. Ставить же в вину владыке Феодору протоколы последних «допросов», уже полностью вымышленные, написанные следователями, только с вкраплениями информации из переписки, – несправедливо.

Как добивались подписей под такими «показаниями» тоже всем понятно. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий), который в 1937 г. тоже прошел арест и следствие и подписал свои «признательные показания», но не был расстрелян, и поэтому смог потом от них отказаться, описал, что с ним происходило, когда его пропустили через так называемый «конвейер» – это когда непрерывные допросы сопровождаются пытками и побоями, что доводит человека до состояния умопомрачения, в котором он может подписать всё что угодно:

«Этот страшный конвейер продолжался непрерывно день и ночь. Допрашивавшие чекисты сменяли друг друга, а допрашиваемому не давали спать ни днем, ни ночью. Я опять начал голодовку протеста и голодал много дней. Несмотря на это, меня заставляли стоять в углу, но я скоро падал от истощения. У меня начались ярко выраженные зрительные и тактильные галлюцинации. То мне казалось, что по комнате бегают желтые цыплята, и я ловил их. То я видел себя стоящим на краю огромной впадины, в которой был расположен город, ярко освященный электрическими фонарями. Я ясно чувствовал, что под рубахой на моей спине шевелится змея. От меня неуклонно требовали признания в шпионаже, но в ответ я только просил указать, в пользу какого государства я шпионил. На это ответить они, конечно, не могли. Допрос конвейером продолжался тринадцать суток, и не раз меня водили под водопроводный кран, из-под которого обливали мне голову холодной водой»².

Поэтому говорить о том, что кто-то выдержал пытки, а кто-то не выдержал, наверное, все-таки нельзя – от кого надо было добиться подписей во что бы то ни стало, пропускались через такие изощренные пытки, которые приводили человека в невменяемое состояние, когда он уже не способен контролировать свои действия. Просто не всех пропускали через эту «мясорубку», а тех, чьи «признания» были слишком нужны, в том числе и для оклеветания их имени в истории. Да и подлинные ли это подписи – на все сто процентов не гарантирует ни одна почерковедческая экспертиза.

* * *

Выдающийся русский философ Алексей Федорович Лосев, хорошо знавший архиепископа Феодора, причем в самые трудные времена – сначала они вместе были в Бутырках на одних нарах («в одном месте, не слишком официальном»), затем на Свирьстрое в 1932 г., так отзывался о владыке в своих письмах жене:

«Арх<иепископ> Фе<о>дор, пострадавший тоже за антисергианство, – 3 года лагеря и находится здесь. Дежурит со мною в очередь на складах и даже спит в одной палатке рядом со мною. <…> Большой человек. И интересный человек. Разделяет <его> со мною имяборство³. Если бы не это – чуть ли не первый на моем пути настоящий монах из иерархов. <…> Достойный и большой человек⁴.

Александр Федорович свидетельствует и в других своих воспоминаниях о владыке, насколько это был сильный, твердый в своих убеждениях, несломленный никакими испытаниями человек.

Ректор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, член Синодальной комиссии по канонизации святых протоиерей Владимир Воробьев в статье «Схимонахиня Даниила и архиепископ Феодор» писал о своем отношении к владыке и его следственному делу так:

«Не так давно в печати появилось несколько статей, в которых сообщалось, что владыка Феодор (Поздеевский) не такой уж был добродетельный человек, как о нем говорят. Мне было больно читать и слышать такие разговоры, потому что я всю жизнь владыку Феодора почитал – еще с детства, с юности. Слышал о нем замечательные рассказы, и в моем сознании запечатлелся образ святого архипастыря. Решил на все эти разговоры и статьи, авторы которых сами владыку Феодора не знали, выступить с докладом на Богословской конференции. Пытался объяснить, что это такое – следствие в сталинское время. И как нужно относиться к протоколам следственных допросов. В качестве примера я привел дело владыки Феодора». Через некоторое время – пишет отец Владимир далее – Прасковья Емельяновна (будущая схимонахиня Даниила, в доме которой в 1933 г., во время небольшого перерыва между ссылками, скрывался владыка Феодор) привезла ему в храм и подарила икону «Успение Божией Матери» – келейную икону владыки. «В этом священном подарке я увидел ответ: только накануне я сдал статью в защиту владыки Феодора, и на другой же день получил как бы от него такой замечательный, драгоценный для меня подарок. Для меня это очень убедительное духовное свидетельство того, что владыка Феодор отозвался на мое суждение о нем. <…>

Те, кто знал владыку Феодора, свидетельствуют, что он был человеком святой жизни, праведником, настоящим подвижником. Вокруг него в Даниловом монастыре собралась группа замечательных архиереев, и Данилов монастырь был действительно центром совершенно исключительным по своему значению в то время. Таких центров почти нигде уже не оставалось. Братии Данилова монастыря была присуща удивительная жажда подвига, и почти все они стали мучениками и исповедниками. Данилов монастырь дал такое созвездие, соцветие подвижников нового времени, подобное которому трудно найти. И собрал их владыка Феодор. Мог ли собрать таких людей, так их воспитать, направить – мог ли это сделать гордый человек, неискренний, нечестный, лукавый? Так в жизни не бывает. Если бы сам не был подвижником, то, конечно, не собрал бы таких духовных чад» («Даниловский благовестник», № 12, 2001).

С большим уважением отзывается о владыке Феодоре и даниловской братии и известный церковный исследователь этого периода истории Церкви, руководитель фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви», член Синодальной комиссии по канонизации святых, автор многочисленных книг и составитель свода житий новомучеников и исповедников Российских XX века игумен Дамаскин (Орловский):

«У архиепископа Феодора была своя точка зрения относительно существования Церкви в условиях советского государства: он считал, что Церкви не о чем и незачем разговаривать с государством. Нужно держаться церковных правил, как они есть, ничего не прося у властей и не заискивая перед ними, не вести никакой особой политики относительно государства, жить церковной жизнью – а там что Бог даст.

Даниловцы в то время были эхом церковного народа, неким эталоном церковности. Потому-то они и собрали тогда вокруг себя огромное количество просвещенных духовных чад. Народ видел в даниловской братии реальных подвижников, ощущал дыхание жизни церковной.

Историю Данилова монастыря начала ХХ века можно разделить на два периода – до закрытия монастыря в 1930 году и после закрытия до 1937 года, когда она продолжалась в исповедничестве даниловской братии и в 1937 году закончилась смертью насельников, за немногими исключениями.

История Русской Православной Церкви в ХХ столетии не проста и не может быть изложена однозначно, а только с учетом всего духовного многообразия, каким она отличалась в ту пору. Все духовные силы ее были напряжены в поисках истинного пути. Позиция архиепископа Феодора и даниловской братии составляла часть этого многообразия.

Действенная, подлинная церковность – это главное и основное, что было в те годы в Данилове. Данилов монастырь стал тогда в одну череду духовного подвига с другими подобными обителями, такими как Оптина и Зосимова пустыни, но духовного подвига особенного – просветительства, учительства церковного народа и своих собратьев – священников и епископов, защиты Церкви и Православия» («Даниловский благовестник», № 8, 1996).

И закончим этот материал вопросами, с которых мы его начали.

Насколько можно верить тому, что написано в протоколах допросов следственных дел 1937 года? Достаточно ли прочтения протокола последнего допроса, как правило, в то время, «признательного», чтобы судить о том, сломало следствие человека или нет? Может ли неизвестно как полученная подпись служить доказательством того, что человек не выдержал мучений? Имеем ли мы вообще моральное право по материалам следствия карательных органов страшного богоборческого режима – следствия, ставящего себе целью, создавая некую видимость законности, не только уничтожить человека физически, но еще и оклеветать его имя в истории, – имеем ли мы право лишь на основании всего этого судить о том, насколько свята мученическая кончина прожившего исповедническую жизнь православного человека?!!

Продолжение, даст Бог, следует.

Материалы к публикации подготовила Татьяна Петрова.

Материалы собраны и изучены:

– насельником Данилова монастыря иеромонахом Никоном (Кашириным);

– заместителем главного редактора издательства Данилова монастыря Т.В. Петровой;

– профессором Высшего театрального училища (института) им. Щепкина Л.С. Максимовой.

Выражаем благодарность за помощь в подготовке к публикации студенткам Государственной Академии Славянской Культуры М.Д. Голдиной и Л.Н. Чердинцевой.

Данный материал, продолжающий публикацию «Дела об “Иноческом братстве князя Даниила”», посвящен архимандриту Поликарпу (Соловьеву).

На обложке следственного дела № 7014-П ближайший ученик и сподвижник архиепископа Феодора (Поздеевского) архимандрит Поликарп (Соловьев) назван вторым после Владыки.

Архимандрит Поликарп с 1920-го по 1927 год был наместником Данилова монастыря. Владыка Феодор начиная с 1920 года почти постоянно находился под арестом или в ссылках, поэтому для управления монастырем он назначал наместников из числа братии обители. Правда, отец Поликарп за время своего наместничества тоже был и под следствием, и в ссылке.

О Даниловской братии осталось мало воспоминаний современников, как, впрочем, и вообще о людях того времени – слишком опасно было тогда что-либо записывать. А до времени, когда об этих людях можно было вспоминать, дожили очень немногие. Данилову монастырю в этом смысле повезло – до нашего времени дожил и оставил необыкновенно интересные воспоминания о Данилове и его братии 20–30-х годов даниловский прихожанин тех лет Михаил Иванович Макаров (1906– 2004). Он еще мальчиком ходил в монастырскую церковно-приходскую школу, а юношей даже был звонарем на даниловской колокольне. Михаил Иванович хорошо запомнил и донес до нас светлые образы даниловских монахов. Сейчас его воспоминания опубликованы нашим издательством в книге «Сокровенная память души». Главу из этой книги, посвященную отцу Поликарпу, хотелось бы предложить нашему читателю, чтобы он мог, прежде чем читать материалы следственного дела, понять, что это был за человек.

Это было спустя два-три дня после октябрьских революционных событий в Москве 1917 года. Я шел в гимназию. Я учился тогда в первом классе 6-й московской гимназии во вторую смену. Мы учились в здании 10-й гимназии в Петропавловском переулке, выходившем на Полянку против Казачьего переулка. Здание 6-й гимназии было занято тогда под госпиталь. Здание 10-й гимназии выходило одной стороной на Якиманку, а другой стороной – в Петропавловский переулок. Напротив гимназии, в Петропавловском переулке, был храм Петра и Павла, выходивший своей западной стороной также на Якиманку. Когда я вышел из нашего 3-го Павловского переулка на Павловскую улицу, меня поразила необычайная для того времени похоронная процессия. От Чернышевских казарм (тогда они назывались Александровскими) двигался нескончаемый поток запряженных лошадьми пушечных лафетов и просто ломовых полков, на которых стояли закрытые красные гробы. На крышке каждого гроба лежала фуражка или шапка с пришитыми к ним красными повязками. На некоторых крышках лежала сабля или шашка.

Это были похороны красногвардейцев, павших в октябрьских революционных боях. Процессия двигалась через Серпуховку и Пятницкую улицу на Красную площадь. Я пошел по правой стороне улицы обычным своим путем в гимназию. Мне было жалко павших, и я невольно думал, как же останутся теперь их семейства. Это тягостное чувство усиливалось тем, что за некоторыми гробами шли в трауре, очевидно, родственники. Мужчины были грустно-задумчивы, женщины – заплаканны. Случайно обернувшись назад, я увидел, что в нескольких шагах позади меня шли два монаха. Один был отец Герасим, а другой – неизвестный мне молодой брюнет лет двадцати пяти с очень бледным лицом аскета, большими выразительными черными глазами и правильными длинными бровями. Лицо этого монаха мне сразу напомнило лица молодых святых на иконах и картинах Васнецова.

Я нарочно замедлил шаги, чтобы лучше рассмотреть монаха. Он был в клобуке с наметкой, заправленной под теплую рясу-пальто. Передняя нижняя часть клобука была дугообразно срезана, чтобы не закрывать бровей. Монах смотрел сосредоточенно вниз перед собой, но не мрачно, а смиренно. Может быть, это была мысленная молитва.

После дождя на тротуаре было очень мокро. Видимо, поэтому монах несколько приподнял рясу левой рукой. Тем не менее ряса была очень забрызгана. Мне показалось, что и на лице у него была грязь, но я ошибся: это была черная родинка. Монах был сутул, что очень гармонировало с его смиренным видом.

Сутулость монаха навела меня на отвлеченный вопрос: сутулость порождает привычку смотреть вниз, склонив голову или, наоборот, привычка постоянно клонить голову вниз приводит к сутулости? Заняться решением этого «важного» вопроса мне не удалось. Мы были уже у Серпуховской площади, и надо было решать другую задачу: как пройти на противоположную сторону, чтобы попасть на Полянку. Пришлось ждать подходящий интервал в процессии, чтобы прошмыгнуть через него, и я потерял монахов из виду.

Через несколько дней я увидел в Троицком соборе монастыря нового монаха, встретившегося во время похоронной процессии. Он служил в сане иеродиакона. Мне назвали его имя – Поликарп. Он так же, как отец Герасим с отцом Игнатием (Садковские. – Ред.), пришел из Академии. Служба его ничем не выделялась, но он отличался от других монахов монастыря особенной сдержанностью, скромностью, молчаливостью, сосредоточенностью, уходом в себя. Складывалось впечатление, что он постоянно молится про себя. Вскоре отец Поликарп был посвящен в иеромонаха.

Некоторых молодых женщин, посещавших монастырские службы, занимало подходить на монастырском дворе под благословение к молодым иеромонахам и задавать им вопросы, большей частью праздные, служившие лишь предлогом к тому, чтобы заговорить и познакомиться с иеромонахом. Отец Поликарп появлялся на монастырском дворе, лишь следуя в храм или из храма, и притом шел всегда быстро, потупив взор. Дав благословение, он на подобные вопросы отвечал односложно, раскрывая духовную пустоту вопроса, и тут же ускоренным шагом шел дальше. Таким образом он быстро отучил задавать ему подобные вопросы.

Я очень мало слышал проповедей отца Поликарпа. Мне запомнился лишь фрагмент всего одной его проповеди, поразившей меня неожиданностью совпадения моей мысли с тем, что сказал отец Поликарп. Как будто он читал мою мысль и говорил для меня. Это было в Неделю о мытаре и фарисее. Когда отец Поликарп напомнил молящимся содержание притчи о мытаре и фарисее по евангельскому чтению этого дня, я подумал: «Я не такой, как этот фарисей». И лишь только я это подумал, как отец Поликарп сказал: «Некоторые могут подумать: «Я не такой, как этот фарисей, я лучше"».

При этом отец Поликарп посмотрел в мою сторону, взоры наши встретились... Отец Поликарп продолжал: «Кто так подумает, тот сразу становится ниже фарисея, потому что осуждает его. А ведь Господь говорит в притче, что фарисей пошел домой оправданным, пусть меньше оправданным, чем мытарь, но все-таки оправданным. А мы-то пойдем оправданными? Фарисей благодарил Бога за дарование ему добродетелей, которые у него действительно имелись. А у нас есть добродетели?

Хочешь оправдаться – думай о своих грехах и недостатках. И если будешь внимателен – содрогнешься от множества своих тяжких грехов и вспомнишь слова предпричастной молитвы: «Господи, Ты пришел в мир грешников спасти, от них же первый есмь аз». И из твоей груди вырвется глубокий вздох и другой молитвы – молитвы мытаря: «Боже, милостив буди мне грешному».

Если мы хотим оправдаться перед Богом, мы должны идти не по пути перечисления своих добродетелей, а по пути очищения себя от грехов. Для этого необходимы глубокое сознание своей греховности, горячее желание освободиться от греха и, конечно, Божия помощь. Путь к нашему оправданию лежит через исповедь и Причащение Святых Христовых Таин. Самооправдания и самоочищения нет и быть не может. Без Бога ни до порога».

Отец Поликарп обладал особым даром совершения исповеди. Те, кого он исповедовал, говорили, что у него необыкновенно легко исповедоваться, хотя он часто накладывал на исповедующихся епитимии. Но неоднократно приходилось слышать, что его духовные дети освобождались от закоренелых тяжких грехов и греховных привычек и, раскаявшись в них, никогда уже к ним не возвращались. Такова была благодатная сила совершения им исповеди и его молитв за духовных детей.

Вспоминая отца Поликарпа, нельзя умолчать о следующем случае. У владыки Феодора был келейник Ванюша, мальчик лет шестнадцати. Как сейчас его вижу: коротко стриженная белобрысая голова с косым проборчиком, круглолицый, краснощекий, с немного вздернутым носом, лицо приветливое, голубая рубашка навыпуск, подпоясанная простым тесьмяным пояском. Говорили, что он сирота. К нему все хорошо относились, берегли его и никогда не обижали. Однажды он сказал Владыке, что вступает в комсомол. Владыка был ошеломлен.

– Но где же ты будешь жить?

– Жилье мне дадут.

– Иди, я тебя удерживать не стану.

К уходу Вани все отнеслись сдержанно. Старались с ним об этом не говорить и ничего не спрашивать.

В день ухода Вани его позвал к себе в келью отец Поликарп.

– Ванюша, у меня к тебе большая просьба, – сказал отец Поликарп.

– Ты от нас уходишь, а у тебя ничего нет. Возьми мою личную мебель.

И отец Поликарп отдал Ване все, что имел: свою скудную мебель и вещи домашнего обихода, какие у него имелись.

Монахи и богомольцы монастыря уважали и любили отца Поликарпа. По ходатайству владыки Феодора отец Поликарп был возведен в сан архимандрита и назначен наместником монастыря. Ему довелось довольно долго, в отсутствие Владыки в заключении, управлять монастырем. Будучи наместником, отец Поликарп ввел обычай: по воскресным и праздничным дням после поздней обедни предлагать трапезу нуждающимся в этой трапезе богомольцам. Обычно обедало человек до пятидесяти. Трапеза состояла из монастырской похлебки (постный суп или щи) с ржаным хлебом и каши. Приготовлено это было по-монастырски просто и очень вкусно. Этот обычай сохранялся и после ареста отца Поликарпа, вплоть до закрытия монастыря.

Как-то после войны, году в 1946-м, я случайно встретился с Анатолием, бывшим монастырским звонарем-любителем. В разговоре вспомнили о Даниловом монастыре, закрытом в 1930 году. На мой вопрос, известно ли что-либо об отце Поликарпе, Анатолий отвечал:

– Мне ничего не известно. Я ведь как поступил в МГУ, так навсегда отошел от монастыря.

Потом Анатолий помолчал, раздумчиво посмотрел на меня и сказал:

– Миша, ты знаешь, я атеист. Но каждый раз, когда я вспоминаю Поликарпа, мой атеизм начинает рушиться, и я тут же стараюсь забыть Поликарпа, чтобы не стать снова верующим.

* * *

Да, такие слова дорогого стоят. К этим воспоминаниям можно добавить и воспоминания монаха Михаила (Карелина): отец Поликарп был блестяще образованным человеком, обладавшим незаурядными способностями. Он был одним из лучших учеников владыки Феодора в Московской Духовной Академии. Как-то владыка Феодор в богословском разговоре, вспоминал отец Михаил, процитировал кого-то из святых отцов. Он не помнил, чьи это слова, и обратился к отцу Поликарпу: «А ты, авва, не помнишь?» Отец Поликарп тут же назвал автора, издание и даже страницу, где было напечатано процитированное изречение.

«Это была светлая личность, – вспоминает об отце Поликарпе архимандрит Даниил (Сарычев; †2004), бывший в 20–30-е годы послушником и регентом в Данилове. – Кротость – необыкновенная, никогда никому вслух замечаний не делал. Заметит оплошность, подзовет человека и кротко с ним поговорит. И человек исправляется».

Вот таким остался отец Поликарп в памяти его знавших. А теперь вернемся к материалам дела № 7014-П.

Справка на арест Соловьева Поликарпа Андреевича выписана 25 февраля 1937 г. Впервые назван он был на допросе Голубцова С. А. 17 января 1937 г.:

Холмогоров, будучи активным сторонником контрреволюционной платформы ссыльных епископов, проживая в г. Владимире, из среды своих послушников и последователей создал тайную организацию церковников. Эта организация состояла из отдельных групп его послушников и последователей, объединенных в так называемые “тайные домашние церкви”. Мне известно, что “тайные домашние церкви” были в гг. Владимире и Киржаче. Точно не могу сказать, но слышал, что “тайные домашние церкви”, входящие в эту же организацию, имеются: в гг. Зарайске, Калязине, Малый Ярославец Московской области и г. Ростове Ярославской области. Из этих городов к Холмогорову в г. Владимир неоднократно приезжали: из г. Зарайска архимандрит Даниловского монастыря Поликарп, из г. Калязина архимандрит того же монастыря Стефан и из гг. М.-Ярославец и Ростов иеромонах того же монастыря Павел по фамилии Троицкий.

Уже в этой справке сформулированы все обвинения, а текст полностью, слово в слово, повторяет справку на арест владыки Феодора:

Является руководителем подпольной контрреволюционной организации церковников, так называемое “Всероссийское иноческое братство”.

Организация ставила задачей:

А) Организованно поддерживать и сохранить старые церковные кадры и систематически пополнять их путем тайных постригов в монашество из мирян – и так далее.

Но ордер на арест выдан только 16 апреля 1937 г. Нашли архимандрита Соловьева Поликарпа Андреевича (как он там назван) не в Зарайске, а в Кашине по адресу: ул. Вонжинская (неразборчиво), д. 30.

Постановление о привлечении Соловьева П. А. к ответственности было подписано 16 апреля 1937 г., а уже на следующий день – первый допрос.

По анкете арестованного Соловьева П.А. узнаем, что мирское имя его было Дмитрий, что родился он 25 января 1892 г. в г. Зарайске, сын священника, указаны три брата и две сестры, что до революции окончил Московскую Духовную Академию и что в 1924 г. был судим по ст. 58 и осужден на 3 года «выселки и на 3 года минус шесть».

Далее всё развивается по тому же сценарию, что и с владыкой Феодором, но гораздо короче. В деле № 7014-П всего два допроса отца Поликарпа – 17 апреля и 10 октября 1937 года. И между ними несколько машинописных страниц, озаглавленных «Собственноручные показания архимандрита Соловьева».

Первый допрос проводил опер. уполн. серж. Журбин, и этот допрос разительно отличается от допросов основного следователя по этому делу – Новикова. Всё начиналось довольно миролюбиво:

Вопрос: Сколько времени Вы проживаете в Кашине?

Ответ: С июля м-ца 1936 г.

Вопрос: Назовите свои связи по городу Кашину и Кашинскому району?

Ответ: Моими знакомыми по г. Кашину являются следующие лица…

И дальше идет перечисление пяти фамилий людей, скрывать свое знакомство с которыми не имело никакого смысла, потому что в «органах» было уже прекрасно известно, с кем общался арестованный Соловьев. А так как знакомство с этими людьми нельзя было скрыть, то дальше отец Поликарп по поводу каждого объясняет, что ничего «контрреволюционного» в отношениях его с этими людьми не было и быть не могло:

Вопрос: Где и когда Вы познакомились с названными Вами лицами?

Ответ: С Балабушевич Людмилой Фоминичной я познакомился в 1933 или 1934 в г. Зарайске, когда я там проживал, она в это время проживала в г. Зарайске, работала в дет. яслях. Познакомился я с ней при следующих обстоятельствах: в г. Зарайске проживал на квартире у гражданки Насоновой Марфы Тимофеевны по ул. <неразб.> стройка д. № 2, а Балабушевич к моей хозяйке Насоновой ходила покупать молоко, где я с ней и познакомился и поддерживал знакомство до 1936 г., затем в июле 1936 г. из Зарайска я переехал в г. Кашин и остановился на квартире по ул. Вонжинской <тоже неразборчиво> д. № 30 у гр. Селезневой Прасковьи Егоровны, через несколько месяцев – осенью в 1936 г. в Кашин приехала из Зарайска и Балабушевич, зная, что я проживаю в г. Кашине, она зашла ко мне и временно остановилась на квартире у моей хозяйки Селезневой П.Е., где проживала месяца три, а потом перешла на другую квартиру.

Насколько можно судить по этому протоколу, отец Поликарп так подробно рассказывает, видимо, чтобы было как можно убедительнее для следователя, что ему совершенно незачем скрывать эти чисто житейские отношения.

С Бабиковым⁵ – отцом Исакием я знаком примерно с 1920 г. – вместе с ним находились в Даниловском монастыре до 1924 г., затем мы с ним встретились в 1936 г. в г. Кашине, и пришлось в г. Кашине видеться с ним только один раз – он приходил ко мне на квартиру исповедоваться. С Тимофеевой Ольгой Васильевной я знаком по ее мужу Пиуновскому Николаю Александровичу, с которым я вместе учился в духовной академии в г. Москве <…>, когда я уехал в г. Кашин в 1936 г., зная, что Тимофеева находится здесь, я сразу обратился к ней за содействием подыскать мне квартиру – она мне в этом оказала содействие <…>

С Анихановым Алексеем Александровичем я познакомился в 1936 г. на квартире у Тимофеевой Ольги Васильевны, после раза три был у меня на квартире, с Андреевым Максимом Федоровичем я знаком с 1919 г., познакомился с ним в Даниловском монастыре <…>

Вопрос: В чем выражалась связь с выше указанными лицами?

Ответ: Балабушевич Людмила Фоминична мне оказывала услуги хозяйственного характера – в частности, по моей просьбе покупала продукты на рынке, производила уборку в квартире и друг. <…> К Тимофеевой я обратился за содействием в подыскании квартиры. Когда эта квартира оказалась не пригодной по моему состоянию здоровья (здесь надо сказать, что потом по материалам дела оказывается, что у отца Поликарпа был в тяжелой стадии туберкулез. – Ред.), я несколько раз обращался к Тимофеевой, чтобы она подыскала мне вторую квартиру. Затем я к Тимофеевой обращался в 1937 г., в последнее время два раза, чтобы получить от нее кусок хлеба – она мне в этом не отказывала; к Аниханову Алексею, как к местному жителю, тоже обращался за содействием в подыскании мне квартиры и, кроме того, один раз, будучи болен, я просил Аниханова, чтобы он достал мне лекарства, с Бабиковым я виделся только один раз и регулярную связь с ним не поддерживал. С Андреевым у меня сохранялась больше всего родственная связь – как с двоюродным братом. Только в этом выражалась связь с перечисленными лицами.

Вопрос: Назовите своих знакомых по Ивановской области?

Ответ: В Ивановской области у меня имеются знакомые только в г. Кержач, а именно: Холмогоров Семен Михайлович – архимандрит, знаком я с ним с 1918 г. по Даниловскому монастырю, Климков Серафим Юрьевич – архимандрит, знаком я с ним с 1920 г. тоже по Даниловскому монастырю; Селифонов Алексей Иванович – игумен, знаком я с ним по Даниловскому монастырю. Других знакомых в Ивановской области у меня нет.

Вопрос: Поддерживали Вы связь с Холмогоровым С.М., Климковым С.Ю. и Селифоновым А.И.?

Ответ: Да, с Холмогоровым, Климковым и Селифоновым я связь поддерживал до последнего времени – до января месяца 1937 г.

Вопрос: В чем выражалась связь с ними?

Ответ: После возвращения в 1931 г., я, будучи в г. Владимире, виделся с Холмогоровым, затем виделся с ним в 1934 или 1935 г. в Кержаче. Ездил туда специально, чтобы увидеть Холмогорова, т.к. он был в это время болен, и там же я тогда виделся с Климковым С., который в это время проживал в г. Кержач. Последний раз я ездил в г. Кержач весной 1936 г. специально навестить Холмогорова ввиду того, что он был тяжело болен. Пробыл я там тогда один день. Кроме этого у меня с Холмогоровым имелась письменная связь, но переписку мы с ним вели очень редко, один-два раза в год с поздравлениями в большие праздники. С Климковым последний раз я виделся в 1935 г. Он приезжал ко мне в г. Зарайск – был он у меня один день. Больше с Климковым я не виделся и переписки с ним не имел. С Селифоновым я виделся, за все время после отбытия из монастыря, один раз в 1935 г. летом, в августе м-це, после возвращения из ссылки он заехал ко мне в г. Зарайск – был примерно дня два и после уехал в г. Кержач, где в то время находились Холмогоров и Климков. Связь с Холмогоровым, Климковым и Селифоновым носила только личный характер.

Вопрос: Назовите своих знакомых по Калязинскому р-ну Калинин. области?

Ответ: В Калязинском районе у меня имеется один знакомый – Сафонов Стефан Александрович – бывший архимандрит Даниловского монастыря. Других знакомых у меня там нет.

Вопрос: Имели Вы связь с Сафоновым С.А.?

Ответ: Да, имел, в 1935 г. я в г. Зарайск прибыл к Сафонову из г. Калязин– был у него два дня, находясь в г. Кашине, я к нему ездил в г. Калязин в марте м-це 1937 г. Находился я у него один день. В 1936 (?) г. один раз приехал ко мне в Кашин Степанов (видимо, Сафонов. – Ред.) – пробыл у меня только день.

Вопрос: В чем выражалась Ваша связь с Сафоновым?

Ответ: Связь с Сафоновым у меня была только личного характера, как со знакомым по Даниловскому монастырю.

Вопрос: Где еще имелись знакомые?

Ответ: Из знакомых у меня имеется бывш. настоятель Даниловского монастыря Поздеевский Феодор Васильевич, который в настоящее время находится в ссылке в Сыктывкаре Зырянском крае.

Вопрос: Поддерживаете Вы связь с Поздеевским?

Ответ: Поддерживалась, за время 1936 и 1937 гг. я от Поздеевского получил 4–5 писем, последнее письмо от него получил в январе месяце 1937 г., примерно столько же писем и я ему послал.

Вопрос: Какого характера письма писал Вам Поздеевский?

Ответ: Письма Поздеевского были ответами на мои письма, в которых я ему писал о своих личных делах. В последних двух письмах Поздеевский интересовался в отношении Холмогорова Семена Михайловича – просил меня сообщить как его здоровье, я ему ответил.

Вопрос: С кем еще Вы имели связь?

Ответ: Кроме перечисленных лиц, больше я ни с кем связи не имел.

Показания с моих слов записаны правильно и мне прочитаны.

Соловьев /подпись/

Да, судя по этим протоколам, отец Поликарп не скрывал свое знакомство с теми людьми, скрыть знакомство с которыми было просто невозможно. При этом логика его поведения примерно такая: да, я ничего не скрываю, потому что скрывать в моих отношениях с этими людьми нечего – у нас были только личные отношения.

* * *

Что происходило дальше на следствии – остается только догадываться. Но следующими в деле 7014-П идут «Собственноручные показания архимандрита Соловьева», вернее, напечатанная на машинке заверенная их копия без числа и подписи. Дух в этих «показаниях» уже совершенно другой. Как создавался этот «документ», понятно. Конечно же, это творчество, в основном, следователей. Имена, которые якобы названы отцом Поликарпом, на самом деле собраны по всему делу, никаких новых фамилий не появляется, кроме нескольких женщин, помогавших, как там сказано, материально. Обычно фамилии этих людей следователи легко находили на изъятых при аресте конвертах от писем, бланках переводов или крышках посылок.

Конечно же, доверия к следственным делам того времени быть не может. Потому что следователь был озабочен лишь тем, чтобы показать, как мастерски он вынуждает «преступника» сознаться в своих «преступлениях» и назвать «соучастников», да и вообще цель следствия состояла в том, чтобы, во что бы то ни стало, сохраняя лишь некоторую видимость законности, обвинить и уничтожить человека. И поэтому не стоило бы приводить даже отдельные выдержки из этих «протоколов», если бы не пробивались иногда сквозь всю их ложь настоящие слова и события, о которых мы можем сегодня узнать, к сожалению, только из этого мутного источника. Надо быть предельно осторожным, читая всё это. Необходимо, как золотоискателям, просеивать весь этот шлак лжи и подтасовок, чтобы найти золотые крупинки бесценной информации.

Эти «собственноручные показания», разумеется, не добровольные показания, и не показания ради спасения своей жизни за счет других, и даже не выбитые под пытками. И хотя, скорее всего, они слеплены из материалов всего дела – и из того, что следствию уже прекрасно известно, и из чужих показаний, и из писем и записок, изъятых при обыске, но надо заметить, что всё-таки это не такая грубая подделка, как последние «показания» владыки Феодора, потому что в них есть места, которые действительно похожи на слова отца Поликарпа. И в результате эти несколько страниц содержат очень много необычайно интересного для нас – и об отношении даниловцев к власти, и о взаимоотношениях внутри Церкви. И только ради этого мы их публикуем. Тем более что там, где приводятся подлинные слова отца Поликарпа или, по крайней мере, их отголоски, они поражают своим мужеством, потому что в них он честно и прямо говорит о том, почему он не любит и не может любить советскую власть. Вот, например, как отец Поликарп объясняет, почему он монархист и против революции:

Собственноручные показания архимандрита Соловьева:

Я всегда был принципиальным контрреволюционером, дух революции всегда враждебен моему настроению, я против социализма и коммунизма и сожалею о падении монархии как в России особенно, так и где бы то ни было. Не то чтобы я не знал о трудностях и обидах, которые приходятся на долю бедноты при этом строе, но я отношу это за счет, так сказать, личной жестокости, неправды многих из представителей правящих классов, и поэтому возможным врачевать это зло не революционными методами, … признаю, что неравенство состояний и сословий неизбежно в этом мире. Не скажу также, чтобы и державы монархии ради сохранения связанных с ним некоторых привилегий и материальной обеспеченности духовенства, особенно высшего (здесь, видимо, ошибки при перепечатке копии; мы их не исправляем, чтобы не внести что-либо от себя, тем более что общий смысл достаточно понятен. – Ред.). Монархия, по моему убеждению, наиболее способствует воле Божией о власти на земле и наиболее способна поддерживать порядок и благоденствие, поскольку власть и подвластные держатся веры и Закона Божия. Советская власть, решительно порвавшая с религией, отрешающаяся и надеющаяся вскоре совсем ликвидировать ее, тем самым неприемлема моему духу, и ее начинания даже по видимому направлены к благосостоянию народов, не кажутся мне способными принести им благоденствие как начинания, не основанные на вере и христианской нравственности. Поэтому читая в советской прессе о жизни за границей, я с утешением воспринимаю сообщения о победе консервативных палат и их носителей и с сожалением о победе коммунизма.

Замечательно всё сформулировано! Хотя последнее предложение – о чтении советской прессы – конечно, искусственное. Возможно, все-таки, это не показания, а взято из писем или записок отца Поликарпа.

Дальше идет место, судя по всему, также вставленное следователями и хорошенько подредактированное. В 1937 г. стало недостаточно «контрреволюционной деятельности» обвиняемых, всё чаще к этому добавляется «фашизм». К 39-му году, к советско-фашистскому пакту, разумеется, это обвинение исчезает, но в 37-м оно цвело пышным цветом.

Я недостаточно знаком с фашизмом, и отношение, напр., Гитлера к религии и церкви для меня не ясно (в копии всё с ошибками, приходится кое-что исправлять, иначе непонятен смысл. – Ред.); более известно по газетам отношение к церкви, напр., генер. Франко. Поскольку фашизм поддерживает религию и нравственные начала в обществе и государстве и поскольку противопоставляет себя силе коммунизма, он представляется мне желанным.

В 37-м в Кашине было состряпано дело о «фашистско-монархической организации под руководством епископа Григория (Лебедева)⁶» (также бывший даниловец был арестован в один день с архимандритом Поликарпом и тоже расстрелян, но раньше – 17 сентября 1937 г., ныне священномученик). По этому делу проходили многие даниловцы, кто жил в то время в Калининской области – в Кашине архимандрит Поликарп и иеромонах Исаакий (Бабиков) и в Калязине даниловский архимандрит Стефан (Сафонов). Так что все даниловцы, жившие в то время в Калининской области, стали не только «контрреволюционерами», но еще и «фашистами».

Но я не политический деятель и не политический борец. Я сообщаю теперь следствию свои мысли и убеждения, которыми делюсь редко, только с немногими близкими людьми.

Это замечательная фраза – с чего бы это вдруг подследственный архимандрит Поликарп начал делиться со следствием своими самыми сокровенными мыслями и убеждениями, да еще и как «с немногими близкими людьми»?! Здесь уже следственные «редакторы» явно переусердствовали.

Размышляя по поводу предъявленного мне, как члену Даниловской группы, обвинения, я должен признать, что эта группа с некоторого времени и до последних арестов представляла собой организацию с контрреволюционным уклоном.

Этот перл тоже, безусловно, тех же рук дело. А дальше идет очень интересный материал, разумеется, отредактированный, но или написанный явно отцом Поликарпом, или действительно с его слов.

Она (т.е. «Даниловская группа». – Ред.) создавалась таким путем. В 1929 г. храмы бывшего Данилова монастыря были закрыты, а в 1931 г. закрыт был и храм Словущего Воскресения, куда была переведена община быв. Данилова монастыря. Вместе с тем были арестованы и последние из монахов, обслуживавшие общины в качестве служителей культа. Большинство монахов были заключены в лагеря или сосланы ранее по предъявленным им обвинениям политического характера. Когда мы постепенно, каждый по отбытии своего срока наказания, возвращались, то уже не имели одного общего храма или епархии, где бы могли собраться и быть священнослужителями с надлежащей легализацией. Больше того, митрополитом Сергием мы были запрещены в священнослужении и вместе с бывшей общиной исключены из ведения патриархии. Причиной этого было неисполнение указа синода о поминовении на богослужении Советской власти и уклонение от общины (видимо, от общения. – Ред.) с членами синода. Это поминовение мы признавали неправильным, поскольку Советская власть есть атеистическая и церковь отделена от государства. Декларации митр. Сергия мы не сочувствовали, так как Советская власть придерживается идеологии материалистической, атеистической, значит антицерковной.

Я лично держусь монархических воззрений; таким образом, не имея храма и лишенные возможности совершать богослужения, мы перешли на нелегальное существование в этом отношении и стали отправлять богослужения на своих квартирах, имея своим руководителем архиепископа Федора Поздеевского.

Богослужения на своих квартирах совершали арх. Федор Поздеевский, архим. Симеон Холмогоров, архим. Серафим Климков, архим. Стефан Сафонов, иеромонах Павел Троицкий, иеромонах Спиридон Пиуновский и я. (Напомним, что все эти люди были названы задолго до ареста о. Поликарпа и, в основном, уже и арестованы. Так что сделать эту вставку в «показания» о. Поликарпа следователям не составляло труда. – Ред.)

Богослужения и требы мы совершали как для себя лично, так и для других, хотя немногих лиц. К последним относились прежде всего лица, родственные или близко знакомые, обслуживавшие наши хозяйственные нужды, также живущие вместе или вблизи собратья по Данилову монастырю, затем некоторые из бывших прихожан Даниловской общины, изредка приезжавшие к нам; от горожан же мы скрывали свои богослужения, и они не бывали у нас; если бывали, то лишь как редкие исключения.

В этих «собственноручных показаниях» несколько раз подчеркивается, что люди, близкие к даниловским архимандритам, были их духовными чадами и только этим объясняется их общение. Странно, что эту фразу следователь оставил, но ведь нельзя же совершенно всё выкидывать и переделывать, надо для придания вида достоверности что-то и оставлять. И потом, была такая следственная тактика – сначала записать, как говорит подследственный, а потом показать, что его вынудили «признать», что он говорил «неправду»:

И об этих лицах я должен сказать, что насколько я могу видеть, их отношение к духовным отцам является лишь религиозным и политической подкладки не имеет.

Эти домашние богослужения не были легальными и являются нарушением закона о легализации церковной общины. И бывая в Москве, мы посещали дома верующих нашей общины, совершали для них требы и молились группой. (Здесь следователи сделали как-то всё без связки, и не очень понятно, о чем речь. – Ред.)

Что касается вопроса о террористических методах борьбы с Советской властью, то я должен решительно сказать, что такой вопрос нами не ставился.

А дальше идет очень интересный текст, похожий на настоящие слова отца Поликарпа, – об отношении к постригам вне монастыря:

По вопросу о монашестве вне монастыря арх. Федор Поздеевский высказывался не раз (и я с ним согласен), что монашество как таковое предполагает и требует соответственного быта, т. е. монастырской обстановки, устава и руководства. Постричь же человека и пустить его по миру – дело неосновательное, поэтому арх. Федор обычно неодобрительно говорил о таких пострижениях, и я никого из относившихся ко мне по духовным делам не постригал вне монастыря. Но исключения мы делали для людей больных и старых, давно имевших желание кончить жизнь в монашестве, или для людей во всяком случае немолодых, добрый нрав которых, благоприятные условия и возможность духовного руководства дают надежду, что пострижение будет с пользою. Нельзя отрицать, что люди, по возможности свободные от мирских уз и греховных привязанностей, особенно близки церкви.

И еще хотелось бы привести часть этих «показаний», потому что очень важные вещи в них затрагиваются – почему даниловцы, как, впрочем, и все так называемые непоминающие, вынуждены были служить тайно и в домашних храмах:

Я, как и другие монахи или просто – верующие, связанные с именем Московского Данилова монастыря, привлекаемые ныне к ответственности, представляем собою не что иное, как остатки прежнего Данилова монастыря, перешедшего с начала революции на общих основаниях на положение приходской общины. Кажется, в 1929 г. последний храм монастыря был закрыт и община переведена в соседний храм Словущего Воскресения. К этому времени большая часть монашествующих служителей культа при этой приходской общине были уже высланы из Москвы и находились в ссылке, а в 1931 г. и храм Словущего Воскресения был закрыт и оставшиеся монахи были арестованы. Когда истекал срок ссылки или лагерного заключения того или другого из монахов, никакого общего места или рода службы у нас уже не было и каждый устраивался по собственному усмотрению и способности. Какой-либо епархии или прихода мы не имели: в 1931 г. я, как и некоторые другие из монахов, получил у синода за подписью архиепископа Питирима⁷, запрещение в священнослужении с распространением этого запрещения и на других, сообщающихся с нами из нашей монашеской братии, и община исключена была из ведения синода. В указе синода это запрещение мотивировалось нашим уклонением от общины (видимо, общения. – Ред.) с членами синода. Но до этого акта со стороны синода мы не порывали отношений с ним: имя митр. Сергия возносилось за богослужением, и по делам, например о рукоположении или награждении, мы обращались в синод; поэтому, получив указ о запрещении, я лично обратился к арх. Питириму, указывая на неосновательность запрещения и … о снятии его с нас, но мое объяснение и ходатайство не имело успеха. Впрочем, полного общения с синодом у нас не было; были расхождения, и они состояли в следующем:

По нашему мнению, митр. Сергий ставит заместителем местоблюстителя, скоро стал превышать свои полномочия и фактически устранил местоблюстителя вплоть до занятия принадлежащей ему (временно) Московской кафедры, как учреждение синода, притом существующего на особых основаниях (действует только при м. Сергии и без последнего отпадает и т. п.), было делом произвола, притом в составе его членов были такие лица, как арх. Филипп⁸, законно не восстановленный после отделения в старообрядческий раскол. Между тем все полномочия м. Сергия покоились только на авторитете местоблюстителя, и потому произвольные распоряжения заместителя не имели законной силы.

Расхождение состояло и в том, что в нашем храме за богослужением не поминали Советскую власть. Это потому, что поскольку церковь отделена от государства и поскольку Советская власть есть атеистическая, поминовение ее при богослужении неуместно; это непоминовение не было с нашей стороны выражением нелояльности по отношению к Советской власти. Что касается декларации и интервью, данных митр. Сергием, то я должен сказать, что высказанное в них лояльное отношение к Советской власти является естественным и должным со стороны всякого гражданина и общественного деятеля, т. е. и каждый гражданин, и общественный деятель обязан исполнять распоряжения гражданской власти и не должен участвовать в организациях, посягающих на благоустройство и целость государственного порядка и страны, но нельзя согласиться с таким положением, высказанным м. Сергием, что Христос пришел для угнетенных и обездоленных, которым м. Сергий противопоставляет другие классы. Христос пришел для всех классов, и христианство и церковь могут существовать при всяком государственном строе.

Итак, мы оказались запрещенными в священнослужении и не имели возможности иметь храм и служить в нем. Между тем, имея священный сан и монашеское звание, мы, естественно, болезненно переживали невозможность священнослужения, и потому по необходимости некоторые из нас должны были служить дома, т. е. в своей квартире, частью в ссылке, где не было храма, частью на местах вольного жительства по возвращении из ссылки. Так, когда я по возвращении из ссылки поселился на родине в г. Зарайске, я иногда ходил молиться в храмы, а иногда служил дома. Служил я исключительно для себя – ни хозяева и никто из граждан при этом не присутствовали. В Кашине, где я жил перед арестом, изредка со мной молилась хозяйка и изредка присутствовали кто-либо из двоих моих знакомых, живущих в Кашине, – Алексей Александрович Аниханов и Ольга Васильевна Тимофеева. Большею частью служил я совершенно один и не вслух. Но как в Зарайске, так и в Кашине изредка навещали меня мои знакомые из верующих Даниловской общины, и тогда я молился с ними вслух тихо, отправляя церковную службу, литургию и прочее.

Протокол последнего допроса отца Поликарпа такая же грубая подделка, как и у владыки Феодора. Происходит он 10 октября, то есть за 17 дней до расстрела. Напомним, что последний допрос владыки Феодора, насколько можно верить даже числам, стоящим в этих «протоколах», – 25 июля. Часть даниловцев, проходивших по этому же делу, уже расстреляны – 9 сентября. Проходивших по кашинскому делу тоже уже расстреляли – 17 сентября. И вот отца Поликарпа, продержав полгода в тюрьме, вызвали на «окончательный» допрос.

Начался он с того, что отца Поликарпа спрашивают, признает ли он себя виновным «в принадлежности к контрреволюционной организации церковников, именовавшейся “Иноческое братство кн. Даниила”, возглавляемой архиепископом Поздеевским Федором». На предыдущем допросе таких вопросов вообще не задавали. Спрашивали только, с кем он был знаком. Отец Поликарп отвечает, что виновным себя не признает. Тогда ему зачитывают подделанные «показания» владыки Феодора и архимандрита Симеона (Холмогорова), в которых он «назван» «активным участником упомянутой к/р организации». Отец Поликарп опять отрицает свое участие в контрреволюционной организации. Заметим, что «фашистско-монархическая организация» на этом последнем допросе уже не упоминается – значит, необходимость обвинять в «фашизме» уже отпала.

Дальше допрос идет по знакомому сценарию: «Вы повторяете ложные показания, – восклицает следователь. – Следствие предлагает прекратить запирательство и дать развернутые (!) и правдивые показания!» После этого меняется даже почерк того, кто пишет протокол. И дальше всё идет так же, как и во всех предыдущих допросах даниловцев, – подследственный начинает наконец давать показания, и именно «развернутые и правдивые», как от него и требовали. Таким был любимый сценарий следователя Новикова (а этот допрос, в отличие от первого, ведет уже он и в свойственной себе манере) – показать свою работу с подследственным: сначала тот всё скрывает, но постепенно, «уличенный неопровержимыми доказательствами», мастерски собранными следователем, не может уже «продолжать запирательство» и всё «честно рассказывает».

Дальше в этом протоколе «показаний» идет следующий текст:

Ответ: Я являюсь принципиальным контрреволюционером с 1917 года, дух революции всегда был враждебен моему настроению, я, безусловно, противник социализма и коммунизма и сожалею о падении монархии вообще, а в России в особенности.

А потом идет почти слово в слово текст уже известных нам «собственноручных

показаний»:

Я не то чтобы не знал о трудностях и обидах, которые приходятся на долю бедноты при монархическом строе, что я отношу за счет личной жестокости и неправды многих из представителей правящих классов, все я это знал и знаю, но я нахожу возможным “врачевать” это зло не методами революции. Верю и признаю, что неравенство состояний и сословий неизбежно.

За монархический строй я не только ради сохранения привилегий и материальной обеспеченности духовенства, особенно высшего (вот, оказывается, по мнению следователя, в чём дело! – Ред.), но главным образом потому, что монархизм соответствует моим религиозным взглядам на власть. По моему убеждению, монархический строй способен поддерживать порядок и материальный уровень народа.

И дальше так и идет немного подредактированный, чтобы хоть чем-то отличался, повтор текста «собственноручных показаний». Но при этом еще добавлено кое-что из «показаний» на последнем допросе владыки Феодора, тоже почти дословно:

…Я с момента издания Советской властью декретов об отделении церкви от государства и о национализации церковно-монастырских земель (1918 г.) вместе с реакционным духовенством и монашеством не задумываясь встал на путь борьбы с Советской властью, проводя ее различными методами в зависимости от условий.

Дальше дается краткая биография архимандрита Поликарпа (Соловьева), которая, соответствует действительности, но, разумеется, с точки зрения и в выражениях следователя:

В монахи я ушел еще будучи в Академии в 1917 году, а в начале 1918 года поступил в б. Данилов монастырь в Москве, настоятелем которого был ректор духовной академии архиепископ Поздеевский Федор.

В 1920 году Поздеевский был арестован и осужден за контрреволюционную деятельность, а я, будучи уже архимандритом, остался в монастыре его заместителем и управлял монашеством.

Во время изъятия церковных ценностей в 1922 году мы вместе с архимандритом Сафоновым, в целях воспрепятствования изъятию, часть ценностей укрыли, за что впоследствии были арестованы и осуждены на 1 год тюремного заключения.

В 1924 году я за контрреволюционную деятельность был арестован и осужден второй раз, был выслан на 3 года в Казахстан. По отбытии трехлетнего срока ссылки я получил “минус шесть” на 3 года, который я отбывал в городе Орске.

Окончив “минус”, я по пути в бывшую Рязанскую губернию заехал в Москву. Это было в 1931 году. К тому времени я, как и все почти бывшие послушники Данилова монастыря, стоял на платформе ссыльных контрреволюционных епископов, стоящих в оппозиции к митр. Сергию. (Вот, наконец, появилась до боли знакомая по всем предыдущим допросам этого, да и не только этого дела, «платформа»… – Ред.)

Вот таким, в общем-то, и был путь архимандрита Поликарпа на Голгофу. Расстреляли его 27 октября 37-го года, в той же Ивановской тюрьме, но почему-то на 4 дня позже, чем владыку Феодора и иеромонаха Спиридона Пиуновского. На небольшой, в четверть листа, желтой бумажке – в «Выписке из протокола № 66 судебного заседания тройки Упр. НКВД Ивановской обл. от 22 октября 1937 г.» напечатано:

Слушали дело <…> по обвинению Соловьева Поликарпа Андреевича <…> Обвиняется в активном участии в к/р работе группы монашества и церковников. Признал себя виновным и объявил: что устраивал под видом молений к/р сборища, создал к/р группу из 8 человек. Обвиняемый показал: «Я являюсь принципиальным контрреволюционером с 1917 г. Я безусловно противник социализма и коммунизма и сожалею о падении монархии вообще, а в России в особенности…

Материалы к публикации подготовила Татиана Петрова.

Материалы собраны и изучены: насельником Данилова монастыря иеромонахом Никоном (Кашириным), .В. Петровой и Л.С. Максимовой.

Выражаем благодарность за помощь в подготовке к публикации студенткам Государственной Академии Славянской Культуры М.Д. Голдиновой и Л.Н. Чердинцевой.