Историческое рассуждение вообще о древнем христианском богослужебном пении

Его Преоcвященству Преосвященнейщему Мефодию

Епископу Воронежскому и Черкасскому пастырю просвещением, мудростью и добродетелью знаменитому.

Милостивейшему Покровителю и ободрителю наук в засвидетельствование преданнейших приветствий при радостном торжестве о восстании Спасителя мира

Искреннейшее приношение

От Воронежской Семенаpии

1799 года Апреля 17 дня.

Почтеннейшее Собрание, рассматривая со вниманием начало и причины различных обрядов богослужения, не можно без особенного замечания опустить то, что всегда и у всех, самых даже и грубых народов, музыка составляла обыкновенную принадлежность богослужения. Такое сходство заставляет думать, что сей обряд имеет естественную некую причину. В самом деле, причина сему, кажется, весьма естественна. Ибо если, как говорит блаж. Августин, все страсти нашего духа имеют тайную некую симпатию с различными тонами голоса¹, то человеку с чувствительным благоговением, или с живейшею благодарностью предстоящему перед святилищем Божьим, можно ли удержаться, чтобы чувствования свои не выразить самим голосом своим, и в жару сердца, так сказать, не превратить оного в пение? – Итак, сколько естественны человеку внутренние движения, столько ж естественна ему должна быть и музыка. По сему то употребление музыки оказывается в самых первых временах мира², и когда Енос начал совершать открытое приношение молитв Богу³, то, без сомнения, присовокуплено к тому было и песнопение.

В последовавшие потом времена есть гораздо явственные доказательства в Еврейской нации бывшего песнопения Богу. Кому неизвестна благодарственная песнь Моисеева, воспетая израильтянами по прошествии Чермного моря, и которую Мариам, сестра Моисеева, в то же время повторяла еще с тимпаны и лики⁴? Подобно сему Девора по одержании победы над Сисарой воспела победоносную песнь Богу⁵. Известны также другие духовные песни, петые Моисеем, Анной Пророчицей, Давидом и другими Пророками. – Но все сие суть только частные примеры.

Что касается до музыки, собственно богослужебной, то хотя некое употребление ее оказывается и в самих временах Моисеевых. И при первом перенесении кивота из дома Аминадавля в дом Аведдаров, описывается торжественная музыка израильтян из ликов, гуслей, псалтирей, тимпанов, кимвалов и труб состоявшая⁶: но когда поставлен уже был неподвижный храм Богу, то Давид уставил двести восемьдесят восемь певцов в храме и разделил их на двадцать четыре очереди, по числу часов дня, для беспрестанного песнопения Всевышнему: «Бысть число их с братиею их», говорит Писание, – «научени пению Господню и всех разумеющих пения двести осмдесят и осмь. Вергоша же и сии жребия чреды дневныя» и проч⁷. Сие распоряжение Давидово непременно пребыло потом и при Соломоне, сыне его⁸: а, наконец, возобновлено оно и при возобновлении храма во времена Неемии⁹.

Мое намерение есть предложить почтеннейшему вашему собранию следующее рассуждение с некоторыми замечаниями вообще о древнем христианском богослужебном песнопении, и потом, особенно, о пении Российской Церкви.

На сие предприятие, Преосвященнейший Владыко, прошу Архипастырского Вашего благословения; а вашего, почтеннейшее Собрание, благосклонного внимания.

Подлинная христианская церковная музыка по примеру первых веков Христианства и по истинным правилам церковного предания, должна быть вокальная, а не инструментальная. Или, иначе сказать, должна она состоять в песнопениии, а не в музыке. Ибо сколько ни силится Западная церковь оправдать себя в употреблении органов древностью их изобретения, но при всем том не может далее отнести введение оных в их церковь, как только к половине седьмого века; да и в сем основывается она только на сомнительном свидетельстве Плотина, историка пятнатцатого века. Ибо вопреки сему доказано гораздо достовернее, да и многие из самих католиков признаются, что употребление органов введено в церковь при конце уже пятнатцатого века¹⁰: а древние отцы Православной Церкви никогда не одобряли в церкви употребление мусикийских орудий. Свидетелем тому, между прочим, святой Златоуст, который и о древней в иудейской церкви употреблявшейся инструментальной музыке, говорит, что она от Бога им позволена по слабости и жестокосердию их¹¹. Тогда, говорит сей святой о них же в другом месте, тогда были орудия, с коими возносили они песни: ныне же вместо орудий употребляется тело¹².

Итак, подлинная Христианской церкви музыка должна быть, говорю, песнопение. И песнопение в Христовой церкви древностью своей современно древности самой церкви. Оно т.е. началось от примера самого Спасителя и Апостолов Его. Когда Сей ходатай человеческого рода совершил со учениками Своими последнюю Тайную Вечерю, которой установлено христианское тайнослужение, то св. Еванг. Матвей свидетельствует, что Спаситель и ученики Его вдруг после вечери «воспевше изыдоша в гору Елеонску»¹³. В деяниях Апостольских также упоминается, что когда Апостолы Павел и Сила посаждены были в темнице града Филиппов, то в «полунощи же... молящеся пояста Бога»¹⁴. С таким же песнопением совокупляли молитвы свои и первые ученики их. Ибо Павел ясно о сем свидетельствует в послании к Коринфянам, говоря: «Что убо есть братие? Егда сходитеся, кийждо вас псалом имать»¹⁵; а в послании к Колоссянам и увещавает даже к песнопению: «Слово Христово»,– говорит он,– «да вселяется в вас богатно, во всякой премудрости: учаще и вразумляюще себе самих во псалмах и пениях и песнях духовных»¹⁶. В самом деле, все истории первых веков Христианства свидетельствуют, что половину богослужения христиан составляло пение гимнов¹⁷; и Плиний при розыске о христианских собраниях нашел, что они в уреченные дни перед светом сходясь, совокупно поют песнь Христу, яко Богу¹⁸. Важность древних гимнов у христиан в последовавшие века столь была велика, что когда еретики во втором веке начали оспаривать божество Иисуса Христа, то православные в числе важных доказательств ссылались на древние гимны, в коих Божество Христово ясно было воспеваемо¹⁹. Отцы церкви нарочно сочиняли догматические гимны для лучшего внушения догматов народу, и для утверждения их в вере. Таким-то образом блаж. Августин сочинил продолжительный псалом для своей паствы в предостережение оных от ереси Донатистов²⁰. По сей-то между прочим причине и Лаодикийский собор в 59-м своем правиле запретил петь в храмах не принятые Церковью псалмы.

Что касается до порядка и образа пения, то в древней Христианской церкви можно поставить три рода, и три как бы эпохи пения. Первый род пения был по клиросам или на два хора попеременно. Сократ в церковной своей истории²¹ свидетельствует, что пение cиe учреждено в Антиохийской церкви св. Игнатием Богоносцем, учеником Апостольским. Из Антиохии сей род пения распространился по всему востоку; а на западе оный введен в употребление св. Амвросием в Медиолане, около 38З-го года²². Второй род пения был, когда один певец начинал петь стих, а в конце стиха припевал с ним и весь народ. Сие пение весьма употребительно было в четвертом веке, и для различия певалось попеременно между двуклиросным пением. Cвидетeльcтвyeт о сем св. Златоуст²³. Третий род пения, которой можно почесть повсеместным, был единогласный, т.е. когда пел в церкви один только учрежденный на то певец. Сей образ пения утвержден около 370 года на Лаодикийском соборе, отцы которого усмотрев, что древнее христианское пение от невежества и неблагоговения поющего народа начало приходить в расстройство и казиться, установили в пятидесятом правиле: «Без малых ризиц никтоже на амвон да не взыдет», – т.е. как толкует Аристен: «Не подобает на амвон взыти никому же: ни пети, или людем божественные словеса прочитать, аще священнического пострижения на главе не имать и благословения от своего пастыря по святым правилам не будет приял». Да и особый чин певцов издревле был в Христианской церкви, что упоминается еще и в так называемых Правилах Апостольских и у других древних писателях²⁴.

После сих обрядов пения древней церкви какие следовали другие, того не нужно здесь изъяснять; ибо сие составило бы обширную историю. А притом когда отделились некоторые толки от Православной Греческой Церкви, то за сим разные произошли роды и песнопения. Итак, оставляя описание церковного пения чужих церквей, для нас любопытнее и полезнее познать обряды нашего россииского церковного пения.

Что случилось вообще с древним христианским пением, то же произошло особенно и с пением Грекороссийской Церкви; и российское церковное пение имело также свои эпохи, которых можно положить пять.

Первая эпоха начинается от введения Христианской веры в Россию. Ибо когда Всевышнего промыслом и могущественною Его благодатью обратился великий Российский Князь Владимир в Христову веру, то послал он в Константинополь к Царю и Патриарху просить себе Митрополита. Они же, как пишет Иоаким в своей летописи²⁵, «возрадовались и прислали Митрополита Михаила, мужа весьма ученого,... болгарина суща, и с ним четыре Епископа и многие иереи, диаконы и демественники от славян».

В сем свидетельстве Иоакимове именно говорится первое, что присланы демественники²⁶ т.е. головщики пения церковного; второе, что сии демественники были от славян, т.е. Болгарских или Моравских. Ибо сии славяне, прежде Киевских, приняли веру Христову²⁷, и их духовенство по сходству языка и нравов способнее прочих было для заведения богослужения у киевлян. Посему, сверх древнего знаменного или столпового церковного напева²⁸, болгарские напевы и демественное простое пение должны почитаться самыми древнейшими и первейшими в нашей церкви.

Вторую эпоху российского церковного пения составляет введение греческого роспева и пения на осмь гласов, а также и демественного трехголосного. Преосвященный Митрополит Московский Киприан, живший в конце 14 и в начале 15 столетия, описывая времена Ярослава I, говорит²⁹, что «веры ради христолюбивого Ярослава приидоша к нему от Царя града Богоподвизаемы трие певцы гречестии с роды своими. От нихже начат быти в Рустей земли ангелоподобное пение, изрядное осмогласие, наипаче же и трисоставное сладкогласование и самое красное демественное пение в похвалу и славу Богу и Пречистей Его Матери и всем святым, в церковное сладкодушное утешение и украшение, на пользу слышащим, во умиление и во умягчение сердечное к Богу». Из сего Киприанова свидетельства явствует, что 1) до сего времени российское церковное пение не имело еще в себе музыкальной симфонической мелодии, но было просто, и почти как распевное чтение, каково есть столповое. 2) Что самое демественное или искусное пение, бывшее дотоле, не имело совершенств гармонических. 3) Что тогда в первый раз появилось в России троегласное пение, и следовательно дотоле было пение хотя демественное, но не слишком красное, по образу древнейшей Христианской церкви. 4) Что с сего только времени введено в Российскую Церковь разнообразное греческое пение на осмь гласов. Таким образом, при умножении просвещения в России, попечением просвещенного и восхваляемого в истории нашей князя Ярослава I, усовершилось и церковное пение через греков.

Есть в истории нашей свидетельства, что и в последовавшие по сем времена выходили в Россию из Греции искусные певцы и обучали сему искусству россиян. Таков был Мануил Скопец, пришедший с двумя певцами из Греции, и в 1137 году поставленный Епископом в Смоленск. Вероятно, также можно заключить, что в сей эпохе взошли в употребление собственные российские церковные напевы, каковы напр. Киевские, Черниговские, Новгородские, и другие, да и прежние напевы, Столповой, Болгарский и Греческий несколько украшены на славянский вкус³⁰. Однако искуство церковного пения не могло далее усовершаться, как только до нашествия татар. Ибо в страшных сих обстоятельствах, охлаждавших ужасом сердца всех россиян и приводивших оных в угрюмость и грубость, не можно было между прочими изящными искусствами и музыке пребывать в совершенстве, как то история всех веков при подобных обстоятельствах свидетельствует; и, следовательно, с упадком России долженствовало придти в упадок и церковное пение. Через 257 лет порабощения едва начала освобождаться Россия из-под ига варваров, но долго еще после того не могла освободиться от угрюмости; и потому не можно было ожидать восстановления и вкуса в пении.

Впоследствии времени Святейший Патриарх Никон, родившийся с дарованием к великим и славным предприятиям и в недолгое время пастырства своего восстановивший столь много древних порядков в Российской Церкви, когда, во-первых, с 1648 года возведен был на Новгородскую Митрополию, то первое попечение возымел о благоговейном в церкви чтении и о доброгласном песнопении. И с сего-то времени начинается третья эпоха российского пения. Современный описатель жизни сего еерарха, повествуя о сем чиноположении говорит³¹: «Преосвященный Митрополит Никон первее повеле в соборной церкви греческое и киевское пение пети, и о украшении церковном и церковников в благочинном одеянии и в довольном пропитании , и воеже бы им от людей почитаемым быть; и превелие им прилижание до пения, и на славу прибрав крылосы предивными певчими и гласы преизбранными, пение одушевленное, паче органа бездушного; и такового пения яко же у Митрополита Никона, ни у кого не бывало». Из сего свидетельства заметить следует, что 1) распевы греческий и киевский в великой России до тех пор не были еще восстановлены. Ибо Никон первее их восстановил в Новгородской церкви, как говорит историк его. 2) Что Никон имел великое попечение о пении и избрании певцов, и подобного Никонову пения церковного нигде в то время не было, убо примечательно, что пение было дотоле без искусства и большей частью грубое, а восставлено на прежнюю степень совершенства тем Никоном. Но когда сей еерарх с 1652 года возведен был на Всероссийский Патриаршеский престол, то усовершил и еще более церковное пение. Вышеупомянутый же жизнеописатель его свидетельствует³², что он любил разные распевы, а наипаче греческий и киевский. Замечательнее же наипаче то, что сей Патриарх ввел в Российскую Церковь пение даже на греческом языке, и сие неблагомыслящим и врагам его подало такой же повод к поношению его, как и согласованные при нем с древними церковные книги³³. Может быть, исправленное Никоном церковное пение опять обращено бы было в прежнюю грубость и нестройность, если бы при жизни еще его не восшел на Всероссийский престол мудрый и попечительный государь Феодор Алексеевич, от которого можно положить четвертую эпоху церковного пения.

Сей Государь, будучи сам просвещен науками, и любя искусства, старался просветить оными подданных своих. Он основал для сего Московскую Академию и тщился очистить вкус нации даже переменой их одеяний, а наипаче сам великий был любитель стихотворства и пения³⁴. По возвращении же им всей Малороссии под Российскую Державу из-под владения Польского, с течением времени посредством польских регентов певческих входили при нем в Россию пения новейшого итальянского сложения. Однако тогда они еще отнюдь не принимались для церкви правилом и в церковный порядок не были введены, а только приватно и скромно было подражаемо оному, так как и ныне те пения остаются вещью посторонней и от одного произволения зависящей. С таким подражанием итальянцам через поляков введены в Россию и линейные ноты на место литтеральных или письменных; литтеральные же доныне вместе со старинным демественным пением остались в употреблении только у раскольников, по суеверному предубеждению их к одной пустой древности³⁵. Со времен сей эпохи даже до времен царствования Императрицы Елизаветы Петровны только что несколько подражательный, как выше сказано, итальянский вкус пения, употребляем был по церквам российским. Свидетельством тому оных времен партесные ноты. Но и то ввели сей к нам обычай, как выше же сказано, бывшие дотоле в России по большей части польские регенты. В царствование же достохвальной Елизаветы в российское пение начала вводиться совершеннейшая итальянская музыкальная гармония, и показались уже знаменитые в России пения регенты; каковы суть наипаче Рачинский и Березовский, что и составило пятую эпоху российского церковного пения.

Наконец, последняя еще новейшая эпоха в употреблении церковного нашего пения последовала в царствование блаженной памяти Императрицы Екатерины II. Сия мудрая Государыня, пекшаяся о распространении искусств в России, посылала несколько своих подданных в Италию для заимствования изящного вкуса итальянской музыки. От сего-то Россия получила себе знаменитых в певчестве учителей и сочинителей, из которых знаменитее всех других есть доныне Димитрий Бортнянский³⁶.

Но, отдавая всю должную честь всем знаменитым искуссникам, подражателям итальянского пения, наконец, надлежит, однако же, признаться, что христианская Православная наша Церковь не все то приличным себе почитает, что происходит от вымысла их и искусства. Она подражает в сем древней Православной Христовой Церкви, которая не только не одобряла злоупотреблений и вольности в богослужебном пении, но напротив того многократно запрещала оные на Соборах, и обличала через благочестивых и святых своих учителей. Таким образом, св. Собор в Трулле 75-м своим правилом заповедал, что «безчинный вопль поющего в церкви неприятен. Тако же и прилагаяй к церковному пению неподобная, неприятен», т. е. по толкованию Пристепова: «Со умилением и со вниманием многим подобает пение приносить Тайновидцу Богу, а не криками, безчинным воплем, и естество понуждати на вопль благоговейным бо и смиренным быти сыном Израилевым, Священное научает Слово: но ни пети ничто же неподобного и церковному строению несочетанного». Такое же завещание дает нам Церковь и в Типиконе или Уставе, присовокупляя к словам вышеупомянутого правила Трулланского, что «преступницы правила онаго да извергнутся сана своего и паки в церкви да не поют. Подобает бо пети благочинно и согласно возсылати Владыке всех и Господу славу, яко едиными усты от сердец своих: преслушающии же сия вечней муце повинни суть, яко не повинуются святых отец преданию и правилом».³⁷. Злоупотребление и народная вольность в церковном пении также были причиной и пятидесятого правила поместного Лаодикийского Собора, в котором оный запретил никому в церкви не петь, кроме учережденных на то особенных церковных певцов или клириков³⁸. Отцы церкви старались также наставлениями и обличенниями истребить из церкви неприличное оной пение. «Тако да поет раб Христов, – говорит святой Иероним, – дабы не глас поющего приятен был, но слова чтомые»³⁹. Блаженный Августин говорит о себе: «Когда мне случается, что меня трогает больше пение, нежели то, что поется, то исповедуюсь, что я тяжко согрешаю, и тогда желал бы я, чтобы не слышать поющего»⁴⁰.

«Да внемлют юноши, – говорит еще тот же Иероним, – «да внемлют те у коих долг есть пети в церкви, что Богу пети должно не гласом, но сердцем; не трагически умягчать сладкогласием гортань и уста, да не слышаны будут в церкви театральные гласоизменения и песни; но во страхе, во тщании, в ведении Писаний»⁴¹. Наконец внемлим, как говорит о сем великий Православный Церкви учитель Златоуст святый: «Несчастный и бедный! Подобало тебе с трепетом и благоговением Ангельское славословие возсылати; со страхом исповедатися Творцу и тем просити отпущения согрешений; но ты вводиши семо обычай комедиантов и плясателей. – Како не боишься и не трепещишь, дерзая против словес сих? Не помышляеши ли, что зде невидимо присутствует сам Господь и каждого движения измеряет и совесть испытует? Не помышляеши ли, яко Ангелы предстоят страшной сей трапезе и со страхом окружают оную? Но ты сего не помышляешь. Зане мысль твоя ослеплена тем, что слышимо и видимо на театрах; и потому, что тамо содевается, то вводишь ты и в церковные обряды и ничего не значущими воплями беспорядок души твоей изъявляеши. Како убо прощения непросиши согрешений твоих? Како на милосердие подвигнеши Господа, вознося с таковым небрежением молитву? Помилуй мя Боже, говоришь ты: но несходный с милосердием нрав ты обнаруживаешь. Спаси мя, вопиешь ты: но делаешь вид тела чуждый спасения» и проч⁴².

Если все сии свидетельства отцов Церкви не довольны к устыжению вольнодумных песнопевцев, то приведем здесь в заключение и в обличение их мнение одного из знаменитейших светских писателей нашего века, который, основываясь только на вкусе и правилах благопристойности, сказал «что священные песни не должны изображать тревогу страстей, но только величество Того, к Кому они относятся и постоянство души тех, которые возглашают их. Какой бы смысл ни был в словах, но всякое другое изображение в священном пении есть неприлично. Тот, кто предпочитает в церквах музыку столповому пению, тот не имеет не только никакого благочестия, но и никакого вкуса»⁴³.

Что касается до благочестивых и благоговейных чад Церкви Христовой, то они, держась древних правил оныя, по слову Давидову, всегда желают пети Богу разумно⁴⁴.

Сказано в публичном собрании Воронежской Семинарии 1797 года 12 Студентом Богословия Иваном Аполлосовым.

Почтеннейшее собрание!

Христианское богослужение начало свое ведет от пребывания на земле Спасителя. Первые жертвоприношения и, без сомнения, самые богоугоднейшие, начали совершать в первых веках Христианства жившие отцы, самим Христом наученные, и после Его отшествия Утешителем, с небес посланным, Духом Святым, руковожденные. А потому и обряды, при истинном служении сих первых христиан наблюдаемые, должны быть образцом для всех и последующих веков. Самый образ храмов, так как мест посвященных богослужению, тем уважительнее должен быть для нас, чем изобретатели и установители оного древнее, и к воплощению Спасителя, яко источнику нашего священнослужения, ближе. Посему-то наша Православная Восточная Церковь всегда тщилась и тщится подражать первенствующей Церкви Христовой не токмо в исповедании догматов, но и в самых наружных обрядах богослужения, в самом расположении молитвенных храмов и в самом украшении оных. Доказательства всему сему легко можно представить из сравнения наших Церковных обрядов с обрядами, упоминаемыми у Православных Отцов первых веков. Но на сие потребно много времени. Мне же позвольте, Почтеннейшее Собрание, из сей самой материи взять за предмет краткого слова сравнение украшений нашего алтаря с украшениями алтаря древней Христианской Церкви. Такие рассматривания служат к возбуждению большего благоговения в предстоящих алтарю Господню.

Что молитвенные храмы были даже в самой Апостольской Церкви, то явствует из Апостольских Деяний⁴⁵, где св. Апостол Петр, похваляя ревность верующих, говорит, что они ежедневно и единодушно приходили в церковь и преломляли по домам хлебы: «по вся же дни терпяще единодушно в церкви и ломяще по домом хлеб» (Деян.2:46). Св. Апостол Павел, укоряя Коринфян в жадности к пищам в церкви, говорит: «еда домов не имате, воеже ясти и пити» ⁴⁶? Откудо видно, что и тогда еще были нарочно определенные для собрания христиан храмы, отличные от домов. Хотя же первые храмы сии, по несчастным обстоятельствам гонимых тогда христиан, не могли еще иметь всех тех расположений и украшений, какие получили они в последовавшие спокойнейшие времена: однако ж, судя по единообразному почти повсюду существенному расположению и внутренней форме священных храмов, с четвертого века появившихся, и, ведая, что нигде оныя не предписана была правилами до сего времени⁴⁷, кроме разве древней Иудейской скинии и Иерусалимского храма⁴⁸, можно из того весьма правдоподобно заключить, что такое существенных частей расположение по обыкновению и преданию продолжалось от самых первых времен христианства. Итак, поскольку при всех различных фигурах церквей, бывших с четвертого века, каковы были иныя по свидетельству книги известной под названием Апостольских Заповедей⁴⁹, церкви кораблеподобные, иные по свидетельству Евсевия, круглые⁵⁰ и восьмиугольные⁵¹, другие по свидетельству Евагрия, крестообразные⁵², иные по свидетельству Антонина мученика четырехугольные⁵³; одни разделялись на три, другие на четыре, иные на пять частей и проч. При всех таковых, говорю, различиях фигуры церквей, во всех было единообразно наипаче то, что место алтаря отделено было от прочих частей всего храма, так как в нашей Восточной Церкви, и в сей притвор по правилам Лаодикийского⁵⁴ и Трулланского⁵⁵ Соборов, не позволялось ходить простолюдинам. «Только царь един, – говорит Трулланский Собор, – ин же никто же от мирских человек, во очистилище да внидет». Преградой алтаря от церкви, вместо того, что в наших храмах служит оной иконостас, в древних была просто деревянная решетка, как видно из Евсевиева описания церкви св. Павлина Тирского Епископа⁵⁶: «Дабы святилище, – говорит Евсевий, – неприступно было для народа, то Павлин отгородил оное деревянными решетками, выработанными самой лучшей мелкой работой, так, что удивительное представляли зрелище взирающим». Иконостасов же в первенствующей Церкви не было для того, что в первые три века, пока еще христиане окружены быв со всех сторон язычниками и идолопоклонниками, не смели ввести в употребление икон в церкви, дабы не подать им случая почитания икон приравнивать к почитанию их богов, хотя некоторые христиане и в первых веках имели у себя в домах изображения Спасителя и Апостолов по свидетельству Евсевия и Иринея: «Я видел, – говорит Евсевий, – изображения Павла и Петра и даже самого Спасителя, от древних до наших времен сохраненные в картинах»⁵⁷. В четвертом веке появились уже живописные изображения в некоторых церквах, как то видно было в церкви, построенной Павлином Епископом Ноланским⁵⁸. В оной алтарной преграде находились врата, называемые у нас царскими и боковыми, и над сими вратами бывали завесы, как явствует из литургии Златоуста и одной эпитафии Иеронимовой⁵⁹. Внутренность алтаря разделялась на три части: в первой стоял посередине Престол⁶⁰, в левой стороне предложение или жертвенник, а в правой диаконик или ризничная комната, как то описуется в чертежах древних церквей у Евсевия, Беверегия и Бингама⁶¹. В средней части алтаря к восточной стороне, по описанию Евссвиеву, было со ступенями горнее место для седалища Епископу, а по сторонам его были седалища для пресвитеров⁶². Над Престолом в некоторых знаменитейших древних церквах (какова была церковь св. Софии, построенная Константином Великим) сделана была сень на четырех столпах с завесами⁶³. С половины четвертого века также начали поставлять на Престоле крест⁶⁴, и под подножием креста сделан был ковчег, в коем полагались Святые Тайны⁶⁵. В некоторых же церквах, по свидетельству Амфилохия, вместо сего ковчега для хранения Святых Тайн был золотой или серебряный пустой голубь, которого подвешивали над Престолом с Тайнами Святыми⁶⁶. Употребление антиминсов хотя не издревле введено в обыкновение, однако ж давно оные еще в Греческой Церкви изобретены для облегчения Епископов. Ибо по древнему установлению каждого Престола освящение и положение в нем мощей предоставлено было собственно самим Еиископам. А поскольку сие иногда бывало соединено с затруднениями, то положено, чтобы Епископ над пеленой, над коей долженствовали совершаться Святые Тайны, учинил такое освящение, какое бывало до того над Престолом, и влагал в сию пелену святыя мощи⁶⁷. Прочий же чин освящения от Епископов начал поверяться пресвитерам. Употребление священных сосудов также видим мы в древнейшей Церкви. В первенствующие времена по бедности христиан в некоторых местах деревянные были сосуды⁶⁸, в иных стеклянные, по свидетельству Епифания и Тертуллиана⁶⁹, но в других большей частью серебряные и золотые, как свидетельствует Пруденций⁷⁰. Звезда, копие, лжица и другие принадлежности сосудов, хотя у писателей древнейшей Церкви и не упоминаются, но св. Симеон Фессалоникийский описывает их яко давно уже в церкви употреблявшиеся⁷¹. Рипиды же для отгонения несекомых от Святых Таин, делавшиеся из полотна или павлиньих перьев, упоминаются еще в книге именуемой Заповеди Апостольские⁷².

Сего краткого Исторического показания довольно для уверения, что Православная наша Церковь не следует примеру непостоянных новоизобретателей в обрядах и принадлежностях своего богослужения, но подражает первообразной Греческой Церкви, матери и учительнице всех церквей. Большие сего доказательства можно видеть, да и ежедневно видим в литургиях св. Златоуста, св. Василия и Григория. Сие самое должно вселить в нас тем большее к нашей Церкви благоговение для уверения, что мы истинные последователи и чада истинные Христовой Церкви.

Сказано в публичном Собрании Воронежской Семинарии 1797 года Сентября 16 дня Студентом Богословия Иваном Зацепнным.