О любви и ненависти

Конфликтны ли заповеди любви к Богу и любви к ближнему? – О малых и больших скорбях. – И враги человеку – домашние его. – Борьба – это необходимый признак христианской жизни. – Как христианину относиться к своим родственникам. – Что такое настоящая духовная жизнь? – Отношения с духовником. – О мнимом и истинном милосердии. – Что значит познать Бога? – О смирении, любви и других добродетелях. – Нужно ли молиться за сатаниста? – О разных степенях любви. – Может ли мирянин стяжать высокие добродетели? – Допустима ли для христианина привязанность?

Мы продолжаем беседы по Евангелию и сегодня затронем щекотливую, очень важную тему. Часто бывает, что заповедь любить Бога входит в конфликт с заповедью любить ближнего. Как разрешить это противоречие? Как разрешить его не только теоретически, а практически, для своей жизни? Ведь это существенная сторона нашей жизни, и нам всем в большей или меньшей степени приходится сталкиваться с этой проблемой. Иногда нужно решать ее совершенно кардинально, иногда надо просто правильно построить свои отношения со своими близкими.

Господь наш Иисус Христос говорит: Предаст же брат брата на смерть, и отец – сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их; и будете ненавидимы всеми за имя Мое; претерпевший же до конца спасется¹⁴⁹. Когда мы принимаем Евангелие, когда мы принимаем учение Христово, тогда на нас восстает весь мир, даже наши родственники по плоти. Нам надо это предвидеть и быть к этому готовыми, это не должно быть для нас неожиданным, странным, как будто случайным. Когда мы читаем Евангелие, то должны понимать, что в словах Спасителя – словах Самой Истины, или, как святые отцы иногда называют Господа Иисуса Христа, Само-Истины, – не может быть никакой ошибки. Сказано: если мы будем истинными христианами, нас возненавидят наши родственники, – значит, так оно и произойдет. И не нужно думать, что именно нас это не коснется, что именно у нас этого конфликта с родственниками не будет. В другом месте Евангелия говорится: Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам¹⁵⁰, и мы также не хотим этому верить, нам кажется: может быть, миру и будет горе от соблазнов, но нам – нет. Может, другим и нужно отсекать соблазны подобно тому, как человек отсекает свою руку, а вот мы исполним заповеди с легкостью. Нет, братья и сестры, этого не может быть. Мы не должны под предлогом особой милости Божией к нам искать легкого пути, потому что его просто не существует. Естественный путь к спасению – узкий, тесный путь исполнения заповедей. И если мы не идем этим путем, то сразу, сознательно или бессознательно, становимся на путь широкий, и идем по нему к погибели вместе со многими и многими людьми, – может быть, с большинством людей, живущих на земле.

Итак, если Господь предсказал, что христиане будут претерпевать скорби от родственников за исповедание имени Христова, значит, хотя бы в какой-то степени должны претерпеть их и мы. И все мы это испытываем. В самом лучшем случае наши неверующие родственники (или даже формально верующие, но не имеющие ревности) негодуют на нас за то, что мы слишком часто ходим в церковь, или отдаем много денег на пожертвования в храм, или тратим много времени на молитву вместо того чтобы обращать внимание на них. Это, конечно, малые скорби. Но малые они не потому, что мы лучше других, а скорее потому, что мы слабо угождаем Богу. При ярком свете тень бывает густая, черная, а при тусклом – слабая, расплывчатая. Так и у нас: если мы угождаем Богу, угождаем очевидно, последовательно, тогда и скорби бывают сильными. А если мы едва-едва держимся в рамках нравственных норм, даже не евангельских, а просто норм приличия, то, соответственно, и скорби у нас бывают слабые, бледные, наподобие расплывчатой тени.

Далее Спаситель говорит: Итак всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным; а кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным. Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч¹⁵¹. Эти слова сказаны Господом Иисусом Христом почти две тысячи лет назад. Тем не менее все мы, читая Евангелие, ожидаем мира, надеемся, что благодаря вере в Господа Иисуса Христа все у нас в жизни успокоится, мы будем здоровыми, богатыми, счастливыми; с родственниками у нас все будет в порядке, мы будем жить бесскорбно и беззаботно, в душе у нас будет радость и рай. Ни духовной борьбы, ни земных скорбей мы терпеть не хотим. Мы желаем мира, а Господь предупреждает нас: Не мир пришел Я принести, но меч. То есть должна быть война, должно быть разделение, борьба. Это неизбежно. Те, кто вступил в монашество, может быть, неожиданно для себя узнали, что духовная жизнь – это прежде всего борьба. В миру люди подвержены преимущественно земным скорбям, но и им нужно относиться к этим скорбям по-христиански, быть готовыми их принять. Если они неправильно на них отреагируют, не смогут сориентироваться, как правильно себя вести в скорбных обстоятельствах, то они подвергнутся осуждению так же, как и монахи, впадшие в нерадение. И пусть миряне не думают, что невидимые духовные страдания, которые испытывают монахи, живущие почти одной духовной жизнью, меньше, чем скорби мирские. Иногда они гораздо более страшные и тяжело переживаемые. Конечно, нет правил без исключений, бывает и живущие в миру ведут духовную борьбу, и, наоборот, живущие в монастыре терпят скорби земные. Так или иначе, но борьба – это необходимый признак христианства. И дальше Спаситель поясняет, в чем же эта борьба проявляется, где происходит это разделение.

Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку – домашние его¹⁵². Так сказано не потому, что Господь желает возбудить между людьми вражду. Конечно, было бы нелепо понимать эти слова так и думать, что вражда есть нечто вожделенное. Но она неизбежна. Если одни люди следуют за Христом, если Его заповеди для них – непререкаемая истина, от которой они не могут отступить ни при каких обстоятельствах, то другие люди, не принимающие учения Христова с такой же ответственностью и искренностью, будут, естественно, воспринимать такое поведение первых как некий фанатизм, как вражду против них. Они будут воспринимать любовь к Богу как враждебное к ним отношение. На житейском, бытовом уровне мы все с этим сталкиваемся. Допустим, мы постимся, а наши родственники этим недовольны: они не знают, что же нам приготовить, по их мнению, из-за нас все страдают, к чему эти неудобства и прочее. Или мы, вместо того чтобы в субботу-воскресенье поехать в сад, идем в храм молиться. Это, конечно, примеры житейские и как будто бы смешные, какие-то мелочи. Но мы, под предлогом того, что это мелочи, часто поступаем против заповеди Божией. Мы всё думаем: и это мелочь, и то мелочь, и здесь можно пойти на компромисс, и там – в результате оказывается, что такого случая, когда бы мы проявили свою ревность, свою любовь к Богу, просто не существует. Негде нам показать, что мы действительно любим Бога. Негде нам увидеть, что любовь к Богу приводит нас к вражде с нашими близкими – иногда не только с родственниками, но и с друзьями, потому что бывает дружба столь прочная и, если так можно выразиться, любовная, что она крепче родственных уз.

И враги человеку – домашние его. Между верующими и неверующими, между ревностными и теплохладными неизбежно возникают конфликты. Иногда это конфликты бытовые, иногда они доводят людей до вражды и разрыва семейных уз, а иногда приводят даже и к преследованиям.

Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня¹⁵³. Здесь изложен евангельский принцип отношения к своим родственникам. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня. Это не значит, что мы не должны любить родителей, но Бога мы должны любить больше. Если же мы стараемся родителям угодить больше, нежели Богу, тогда мы не достойны Господа Иисуса Христа. И дело не в том, чтобы в душе чувствовать пламенную любовь к Богу и признавать, что ничто не достойно такой любви, какой достоин наш Творец, – дело в том, чтобы мы проявляли эти взгляды в жизни. Потому что я могу искренне считать, что люблю Бога более всего земного, в том числе и родителей, а на деле предпочитать угождение своим родным, на деле уступать требованиям отца или матери в ущерб заповедям Божиим. Вера без дел мертва. Какие бы искренние намерения ни были у человека, но, пока он не приведет их в исполнение, нельзя быть уверенным в том, что он на самом деле это сделает. Мы также знаем это по себе. Пророк Давид сказал: Всякий человек лжив¹⁵⁴: все мы искренне хотим делать добро, но когда доходит до дела, вдруг пугаемся или совращаемся какими-нибудь соблазнами. Это очевидная истина для тех, кто хоть сколько-нибудь внимательно за собой наблюдает.

И кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня. Надо сказать, что из-за нашей холодности и сердечной окаменелости мы, в большинстве случаев, любим своих родителей меньше, чем своих детей. И часто возникают такие жизненные ситуации, когда из любви к своим детям люди оказывают нелюбовь к своим родителям. Поэтому исполнить эту заповедь – любить Бога больше, чем сына или дочь, – гораздо тяжелее, чем первую часть ее. Обычно родители любят бескорыстной любовью своих детей, а дети редко имеют такую же благодарную любовь к своим родителям. Видимо, здесь проявляется человеческий эгоизм: дети привыкли требовать, чего-то ждать от родителей. И здесь мы вновь видим, что ради детей мы готовы пойти на многие компромиссы с совестью – на деле мы любим Бога меньше, чем своих детей.

Далее Спаситель говорит: И кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее¹⁵⁵. Мы должны проявлять бо́льшую любовь к Богу по сравнению с любовью к родителям и детям ради того, что мы служим Богу, берем крест. Мы не должны отказываться от своих обязанностей по отношению к родственникам. Конечно, это было бы просто: не помогать ничем родителям, отказаться от обязанностей по отношению к своим детям – и жить в свое удовольствие. К сожалению, такие люди есть. Но совсем не этому учит Евангелие! Оно не учит полному безразличию, совершенному окаменению по отношению к своим родственникам. Апостол Павел говорит: Кто не печется о своих близких, тот хуже неверного¹⁵⁶. Если мы берем свой крест, то есть готовы пострадать за Христа, если мы и свою душу губим ради Христа, то есть всю свою жизнь посвящаем Христу, тогда мы можем показать к своим родственникам непорочную ненависть – мы делаем это ради Бога, ради вечности, ради Евангелия. А отрекаться от родных ради собственного беззаботного существования, конечно, предосудительно.

В Евангелии от Марка Господь осуждает фарисеев как раз за то, что они не почитали своих родителей, ради того чтобы угождать самим себе: Вы, оставив заповедь Божию, держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш, и делаете многое другое, сему подобное. И сказал им: хорошо ли, что вы отменяете заповедь Божию, чтобы соблюсти свое предание? Ибо Моисей сказал: почитай отца своего и мать свою; и: злословящий отца или мать смертью да умрет. А вы говорите: кто скажет отцу или матери: корван, то есть дар Богу то, чем бы ты от меня пользовался, тому вы уже попускаете ничего не делать для отца своего или матери своей¹⁵⁷. Некоторые люди, читая Евангелие, по неопытности видят в словах Спасителя противоречие: в одном месте Он говорит: Кто любит отца или мать больше Меня, не достоин Меня, а в другом – укоряет фарисеев и книжников за то, что они жертвуют Богу те средства, которыми надо было бы поддержать своих родителей.

Тут тонкость вот в чем. Господь Иисус Христос призывает отречься не только от своих родных (и лишь в том случае, если они препятствуют нам жить по Евангелию), но и от самих себя, то есть не беречь свою душу. Фарисеи же и книжники отказывались от почитания родителей под предлогом служения Богу, но сами жили совершенно безбедно, в свое удовольствие. Мы знаем, например, что и по сей день последователи фарисеев, талмудические иудеи, считают аскетизм, воздержание от брака нелепым извращением, а брак и многочадие – благословением Божиим, установлением Бога, данным Адаму в раю: Плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю¹⁵⁸. То есть они против какого-то особенного подвига ради угождения Богу. Итак, мы видим, что они устранялись от служения своим родителям и в то же время сами жили полнокровной земной жизнью. В этом проявлялся обыкновенный низменный эгоизм: они думали только о себе. Этот эгоизм присутствует даже в любви к детям, потому что дети воспринимаются как некая часть нашего естества. Вот это Спаситель и запрещает, вот это и грешно.

Поэтому мы должны отдавать себе отчет в том, ради чего мы ведем себя безразлично по отношению к родственникам – из желания угождать Богу или из желания жить свободно? Иногда мотивы непорочной ненависти к близким проявляются просто и очевидно: человек, например, уходит в монастырь. Или родственники ему говорят: «Не ходи в церковь», а он продолжает ходить. Иногда же мы идем на лукавство: живем в миру, но избегаем заботы о своих родственниках под предлогом того, что они мешают нам молиться, вести духовную жизнь. Мы строим из себя аскетов, а на самом деле живем вполне по-мирски. Когда речь заходит о наших собственных удовольствиях, мы об аскетизме забываем, а когда дело касается наших родственников, мы вдруг вспоминаем о том, что нам нужно подвизаться и уединяться. Конечно, бывает, что человек искренне, хотя и безрассудно, ищет одного только духовного преуспеяния, уединения, молитвы, но гораздо чаще это происходит от лукавства и пустой мечтательности.

Для многих «духовная жизнь» – это просто комфортное времяпрепровождение: сидит человек дома, ничего не делает, ни с кем не общается, читает Исаака Сирина или Макария Великого. На самом деле он не ведет не только духовной, но и вообще активной жизни, пребывает в мечтах и всячески избегает людей, чтобы они не мешали. Но что пользы в таком чтении? Один читает любовные романы или научную фантастику, другой – Исаака Сирина, но для него это та же научная фантастика, потому что он на самом деле не знает, о чем там говорится, и никогда не узнает. И вот он, читая эти возвышенные духовные книги, не хочет пойти купить хлеба соседке, которая заболела и не может выйти из дома. Он говорит: «Она будет мешать мне в уединенной молитве, зачем я буду ходить, я рассеюсь» – и продолжает мечтать о пламенной любви к ближнему, самопожертвовании и мученичестве. Таких людей, на самом деле, очень много, и не дай Бог, чтобы мы поддались этой страсти. Христиане, а в особенности монашествующие, знают, что легко читать духовные книги и мечтать о подвигах, но трудно исполнить хотя бы малую толику из тех советов, которые дают нам святые отцы.

В некотором смысле это лукавство может проявляться и у монашествующих. Скажем, нужно помочь кому-то в монастыре, брату или сестре, а мы под предлогом уединения ведем себя как истуканы, как каменные. И думаем, что этим угождаем Богу. Но ведь если мы безразличны к людям, которые нас окружают, значит, в нас нет благодати Божией. Это совершенно очевидно, потому что Господь есть любовь. Когда Господь пребывает в нас, тогда эта любовь действует через нас и распространяется на прочих людей таким образом, каким Богу угодно. Иногда это может быть просто приветливое выражение лица. Допустим, обращаются к тебе с просьбой, а ты никак этому человеку помочь не можешь, ни нравственно, ни материально, но ты искренне ему улыбнешься, приветливо ответишь, скажешь что-то доброе, – и это уже будет с твоей стороны той любовью к ближнему, которую ты можешь оказать тогда, когда ты, казалось бы, ничем ему помочь не можешь.

В Евангелии от Луки есть слова Спасителя не только о том, что нужно любить Бога больше, чем родственников, но даже и о том, что нужно возненавидеть своих родных: Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником¹⁵⁹. Еще раз скажу, что здесь не имеется в виду порочная ненависть, злобное чувство по отношению к своим родственникам. Здесь в образной, острой форме сказано, как мы должны себя вести. Когда нам говорят нечто неожиданное, мы настораживаемся и начинаем прислушиваться, искать смысл в том, что нам сказано таким странным и, может быть, обидным образом. Для того чтобы нас эта истина задела за живое, Господь говорит необыкновенными словами – не привычными, а вызывающими недоумение: Кто не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей… На самом деле речь здесь идет о таком поведении, которое многие люди, по своей неопытности и неразумию воспринимают как ненависть. Наше безразличное отношение к близким, а иногда даже и забвение их, как делали некоторые угодники Божии, в глазах людей маловерующих выглядит ненавистью. Причем под «маловерующими» я имею в виду не только людей чуждых Церкви, но и тех христиан, которые не имеют такой ревности, какую имеют их родственники, ради Бога проявляющие к ним непорочную ненависть.

Обратите внимание на то, что говорит Спаситель: Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей… По-славянски последние слова звучат более емко и мудро: Еще же и душу свою… Вот правильное понимание: мы должны возненавидеть не только родных, но и свою душу. А у нас получается, что родных-то мы ненавидим, а душу свою любим. От своей души, то есть от своих желаний, мы не отрекаемся, а от родных отрекаемся с легкостью. Вот если бы мы обнаружили в себе такую пламенную любовь к Богу, что и себя самих возненавидели бы, взяли крест и последовали бы за Спасителем, то есть были бы готовы потерпеть ради Него любые страдания, тогда мы имели бы право проявить и непорочную ненависть к своим родным. А если в нас такой любви нет, тогда наше отречение от родных – это просто лукавство, хитрость, желание жить в свое удовольствие.

Другое дело – человекоугодие, угождение человеческим страстям. Не нужно думать, что служение нашим родным состоит в том, чтобы время от времени приходить к ним в гости, есть и пить, тем более выпивать. Я думаю, что все мы достаточно здравомыслящи, чтобы понимать: любовь состоит не в том, чтобы ублажать страсти и слабости наших близких, а в том, чтобы действительно помогать им, если они нуждаются, – причем не только материально, но и морально, нравственно. Поддержать, скажем, больного человека, побеседовать с ним, утешить его – это иногда значит больше, чем принести ему какие-нибудь редкие лекарства. Если мы на время отвлечемся от молитвы, пусть даже внимательной и умилительной, ради того чтобы помочь человеку, который действительно нуждается, то это не грех.

Надо оговориться, что в наше время, когда обстоятельства жизни по сравнению с древними временами повсеместно переменились, мы не можем так же последовательно, откровенно отрекаться от своих близких, как это делали, например, египетские монахи. Пимен Великий, когда к нему пришла мать, убежал в келью, заперся и, когда она стучала к нему, сказал ей: «Если ты хочешь увидеть меня в будущей жизни, тогда не увидишь в этой, а если увидишь в этой жизни, то не увидишь в будущей». И она, как верующий человек, ответила: «Хорошо, я хочу увидеть тебя в будущей жизни» – и ушла. Если мы, монахи, сейчас будем так себя вести с нашими неверующими или маловерующими родственниками, то от этого может случиться множество скорбей, неприятностей, непонимания…

Пусть внешняя сторона подвижничества во многом нам уже неподвластна, но по сути ничего не изменилось. Мы не можем, допустим, поститься так строго, как древние отцы, но все-таки должны поститься. Мы не можем удалиться от мира в буквальном смысле слова, потому что сейчас на земле нет такого уединенного места, которое можно было бы назвать пустыней. Придешь в какую-нибудь пустыню – а там нефтедобыча. Мой духовник рассказывал мне такую историю. Когда Глинскую пустынь закрыли, то многие глинские монахи подвизались под Сухуми, в горах. Как-то к нему вдруг подхошли туристы, мужчина и женщина, и женщина вручила ему букет цветов: на, говорит, тебе. А он в недоумевал: «Что я буду с ним делать?» Вот человек, казалось бы, в пустыне жил, но и туда уже добрались туристы – скучно им. Пустыня как таковая нам недоступна, но внутреннее уединение мы обязаны сохранять. Внешнее ослабело – внутреннее осталось незыблемым. Суть христианства никак измениться не может. Не наша забота – сохранять христианство, Православную Церковь, мы не в силах ее защитить. Но если каждый из нас будет защищать православие в самом себе, и вероучение, и нравственность, то таким образом он, насколько это в его силах, послужит и сохранению православия – как для своих потомков, так и для всех людей вообще.

Вот как, на мой взгляд, нужно отличать истинное отречение от своих родителей от ложного – того, которое осуждает Спаситель. И когда Господь иногда говорит о ненависти к отцу и матери, а иногда – о почитании их, то никакого противоречия в этом нет. Противоречие нам может показаться только из-за нашей неопытности, из-за поверхностного восприятия Евангелия.

* * *

Иногда мой наставник мне видится чуть ли не святым, появляется по отношению к нему такая восторженность, что незаметно примешивается что-то чувственное, хочется, например, его обнять. Как избавиться от неправильных чувств по отношению к духовнику?

Не знаю, что здесь подразумевается под неправильными чувствами. Многие люди не отличают плотское пристрастие от детских проявлений настоящей, чистой любви. Бывает иногда, что любовь к ближним выражается в том, что нам хочется их обнять, но это не означает плотского пристрастия. Такое пристрастие, кроме желания обнять, предполагает и еще какие-то признаки. Конечно, надо об этом советоваться, быть осторожным, но в то же время чрезмерная подозрительность, осмотрительность часто приводит человека к черствости и холодности. Страшась пристрастия к духовнику, мы можем лишиться и настоящей духовной любви: приведем себя в состояние безразличия и будем думать, что это бесстрастие.

Но бесстрастие – это не бесчувствие! Иногда и бесстрастные люди скучают друг по другу. Вспомним апостола Павла. Никто, конечно же, не станет подозревать апостола в плотском пристрастии к кому-либо. Тем не менее, он говорил в одном из своих посланий, что когда он пришел в Троаду и не нашел там Тита, то дух его очень смущался. Тит был одним из его любимых учеников. Вспомним, что и Сам Господь просил молитвенной поддержки у троих Своих учеников, Петра, Иакова и Иоанна, когда молился в Гефсиманском саду. Что могла сделать молитва троих людей? Однако же Христос нуждался в человеческой поддержке. Значит, не всегда нужно бояться своих чувств. Страшиться надо нечистого пристрастия, а любить некоторых людей, по особой душевной расположенности к ним, больше, чем остальных, не является нарушением евангельских заповедей.

В одном из писем святитель Игнатий (Брянчанинов) пишет, что человек, имеющий естественное расположение к милосердию, не должен доверять этому чувству, а обязан понуждать себя к милосердию согласно евангельским заповедям, хотя бы это было и сопряжено с насилием сердца. Это значит, что нужно делать добро ради заповеди, даже тогда, когда не хочется, и тому, кому не хочется?

Святитель Игнатий здесь имеет в виду мнимое милосердие, которое рождается от падшего человеческого естества и которое есть у всех нас. Иногда оно бывает сравнительно невинным, иногда – более вредным. Когда мужчины особенно жалеют женщин или, наоборот, женщины мужчин, здесь явно милосердствует плоть и кровь. То же самое происходит, когда люди милосердны к ближним только одной с ними национальности и ненавидят остальных. Вот примеры ложного, нехристианского милосердия – милосердия падшего естества. А милосердие истинное – чисто христианское, то есть евангельское, иногда может выражаться и в евангельской ненависти, как говорит Спаситель: Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником¹⁶⁰.

Добро естественное, смешанное со злом, святитель Игнатий называет добром падшего человеческого естества. Оно всегда нечисто, хотя благодаря этому добру, сохранившемуся в нашем естестве, мы способны услышать проповедь о добре истинном, чистом. Если бы в нас не было остатков добра, мы были бы не в состоянии воспринять евангельскую проповедь. Но само по себе естественное добро всегда действует вместе со злом. Например, человек делает кому-то добро и тут же этим тщеславится, гордится, или к добру примешиваются другие страсти. Может быть, это не во всех случаях очевидно, однако всегда имеет место. Чистое добро – это добро евангельское. Объяснить в двух словах, в чем оно состоит, трудно. Евангельское добро отсекает, отделяет в нас доброе от злого. Оно, как говорит апостол Павел, проникает до разделения души и духа¹⁶¹. Но без молитвы, в особенности без молитвы Иисусовой, этому чистому добру научиться трудно.

Можно ли посредством любви к своему духовному наставнику прийти к настоящей, истинной любви к Богу?

Мы любим своего старца или духовника, потому что он ведет нас к спасению, потому что через него мы учимся христианским добродетелям, в том числе и любви. Послушание, основанное на доверии и любви, приводит человека к преуспеянию в добродетелях – конечно, если духовник обладает истинным духовным опытом и способен руководить. Не послушание само по себе, как, допустим, абсолютное повиновение гуру у дзен-буддистов и индуистов, а послушание ради опытности, которой обладает наш руководитель, вот что может привести нас к усовершенствованию. Хотя в конечном счете нужно помнить, что у нас единственный Учитель – это Господь Иисус Христос и что все мы: и наставники и наставляемые – ученики Христа. Поэтому вопрос: «Можно ли посредством любви к наставнику достигнуть любви к Богу?» – мне кажется немножко неточным. Правильнее было бы спросить: «Можно ли посредством послушания наставнику прийти к любви к Богу?». На это можно было бы ответить: «Да, можно». А ставить в данном случае любовь на первое место, мне кажется, неуместно.

Как узнать, познал ли ты Бога?

Когда ты пришел в живое богообщение, когда ты молишься так, что беседуешь с Богом, когда умом ты как бы погрузился в Божественную стихию, когда ты ясно ощущаешь присутствие Божества, а не только веришь в Него, – это значит, что ты познал Бога. И конечно же, такая близость к Богу естественно выражается и в добродетелях внешних, в особенности в любви к ближнему.

Мой ум с трудом вмещает то, что цель христианина – любовь. Мне яснее, ближе слова Силуана Афонского: «Для христианина вся война – за смирение». Кажется, что и смысл жизни состоит в стяжании смирения. А может быть, смирение и любовь – это одно и то же?

Когда я спрашивал своего духовника, отца Андрея, что такое смирение, любовь или простота, он говорил, что это все одно и то же. По своему внутреннему ощущению он эти добродетели отождествлял. Как он чувствовал, так и говорил. Он был человек простой и выражался очень смело, дерзновенно.

Но нам можно было бы употреблять вообще слово «добродетель», как Антоний Великий, и не рассуждать отдельно о смирении, любви или кротости: если душа человека будет чиста и свободна от страстей, то она будет вся одна сплошная добродетель, потому что Бог создал человека добрым. Мы, так сказать, абстрагируем христианские добродетели ради удобнейшего исполнения евангельских заповедей. Ведь и сам Спаситель отдельно говорит о смирении и отдельно – о любви.

Если для человека удобнее думать, что «христианину вся война – за смирение», то, пожалуйста, пусть так и делает. Противоречия тут никакого нет. Но я думаю, что смирение по отношению к любви – это все-таки средство, а любовь – это цель. Если рассматривать смирение с православной точки зрения – как покаяние, то никакого противоречия не будет: через смирение мы приобретаем любовь, а где любовь, там и все добродетели.

Конечно, нужно заботиться о покаянии. Это справедливо, это правильно. Но нельзя забывать и о добродетели любви, а то будешь смиряться, а на ближнего кричать. При этом ни смирения не будет, ни любви.

Я подрабатываю сторожем, и сменщик признался мне, что он служит сатане. Я помолилась за него, как за врага, мне стало лучше. Но что мне делать дальше? Оставить все как есть, молиться за него?

Попробуйте дать ему какие-нибудь книги; может быть, человек заблуждается по невежеству. Предложите ему почитать апологетические книги, диалоги о вере, неверии и сомнении, какие-то брошюры против оккультизма. Хорошо бы дать ему книгу отца Серафима Роуза «Православие – религия будущего». Но если вы увидите, что он упорствует в своих заблуждениях, то оставьте его в покое, избегайте разговоров на такие темы.

Нельзя ставить на человеке крест, как бы он себя ни называл, но в то же время помогать ему надо с осторожностью. Как я говорил в беседе: протягивать нужно не руку, а палку. А молиться за него, наверное, все-таки тяжело и опасно. Почему вам стало лучше после молитвы за него? Вы, видимо, негодовали на него, осуждали его, но постарались искоренить из своего сердца эти чувства, сделали шаг против неприязни. Вот объяснение того, что с вами произошло. Вам стало легче не потому, что он изменился, а потому что вы сами изменились.

Может ли человек, живущий в миру, стяжать такие высокие добродетели, как смирение, любовь, кротость? Кажется, что очень многое этому препятствует.

Известно, что были некоторые миряне, которых Господь показывал как образец христианства подвижникам благочестия, проводившим десятки лет в необыкновенных аскетических подвигах и в непрестанных молитвах. Например, Антонию Великому был показан кожевник, который стяжал необыкновенное смирение, а где смирение, там, конечно же, любовь и прочие добродетели. Другим аскетам также были показаны люди, ведущие самую заурядную по внешности жизнь, но достигшие высочайшего преуспеяния. Например, две женщины, имевшие мужей, приобрели такую благодать, что неким подвижникам было сказано, чтобы они пошли и пообщались с ними, ради того чтобы подражать их добродетелям. Еще один пример, святителя Спиридона Тримифунтского в Греческой Церкви почитают равно со святителем Николаем, если не больше. А он, как упоминается в его житии, имел детей и, значит, состоял в браке, но это не помешало ему стяжать великую благодать и сподобиться дара чудотворения. А где чудотворение – там и любовь. Не может быть чудотворец жестокосердным, в христианстве такое сочетание недопустимо. Итак, стяжанию добродетелей препятствует не обыденность нашего образа жизни, а только наше нерадение. Поэтому будем стремиться к высшему – впрочем, разумно, здраво, не теряя того особенного качества, которым отличается православие от других вероисповеданий, то есть трезвенности.

Батюшка, не могли бы вы что-нибудь сказать о таком чувстве, как привязанность? Возможно ли испытывать это чувство к ближним без ущерба для собственной духовной жизни?

Некоторые думают, что любовь – совершенно аморфное чувство и что нельзя никого любить особенным образом. Такие люди очень боятся привязанностей. Но жить на земле и не иметь привязанности к какому-то конкретному человеку почти невозможно, другое дело – какого характера эта привязанность? Если это привязанность к человеку другого пола, то ее, может быть, в каком-то отношении можно назвать любовью, но не в христианском смысле. Чистая эта любовь или нечистая, дозволенная или недозволенная, но она не христианская. Если нам сказано, что мы, любя тех, кто делает нам добро, поступаем не лучше язычников, то и здесь так же: испытывая любовь к своей законной супруге или супругу, мы тем самым не севершаем ничего христианского, ибо такая любовь свойственна и язычникам.

Господь наш Иисус Христос, конечно же, был Всесовершенным Богом и совершенным Человеком не только в смысле природы, но и, безусловно, в смысле нравственности. Он, так сказать, был идеальным человеком. И мы видим, что Господь испытывал к некоторым людям особенную привязанность, любовь. Он, например, любил Лазаря и его сестер, Марфу и Марию, Он по-человечески плакал на могиле Лазаря, скорбел о нем, хотя через несколько мгновений восставил его из мертвых. Более того, надо обратить внимание на то, что в Евангелии несколько раз упоминается об особенной любви Господа Иисуса Христа к евангелисту и апостолу Иоанну Богослову. О нем так и говорится: Ученик, которого любил Иисус¹⁶². Когда Спаситель сказал, что один из учеников должен Его предать, тогда обнаружилась особенная любовь и привязанность Господа к апостолу Иоанну Богослову и его некое преимущество перед прочими учениками: именно ему Господь открыл, кто предатель. И в этом нет ничего предосудительного, потому что любовь Спасителя к апостолу Иоанну была именно Божественная, не только в том смысле, что она исходила от Бога, но и в том смысле, что была совершенно чиста. Господь любил Иоанна Богослова ради его добродетелей: девственности, чистоты, послушания, ради его преданности Господу и внимания, с которым тот прислушивался к каждому слову и наблюдал за каждым поступком Спасителя. Последнее видно из его Евангелия. Он написал его в конце I столетия, позже всех евангелистов, когда память его должна была бы ослабеть, но апостол ясно и точно описывает подробности тех или иных событий, уточняя и дополняя то, что говорили прочие евангелисты.

Любовь к Богу, любовь к ближним, любовь к животным – это разные степени любви?

Нужно различать степени любви, и, так сказать, выстроить их иерархию. Если ты любишь животных, но при этом не любишь ближнего, то это – извращение душевной жизни.

В первую очередь мы должны любить Бога, во вторую – своих ближних во Христе, потому что это наши братья, члены единого Тела Христова, которые, как и мы, произошли от Христа и живут Христом и во Христе. У нас, к сожалению, бывает так, что на втором месте, в лучшем случае, стоят наши родные по плоти и мы предпочитаем кровную близость духовной. Это говорит о том, что наше духовное чувство чрезвычайно ослаблено. Душа наша очень немощна, поэтому для нас родные по плоти – это реальность, а родные по духу – это нечто эфемерное. Мы, к сожалению, не чувствуем, что люди, которые вместе с нами молятся в храме, – это наши братья и сестры во Христе. На третьем месте должны быть наши родные по плоти, потому что не может человек быть добрым, если он не заботится о своих близких и родных. Конечно, если только эта любовь не препятствует, во-первых, любви к Богу, а во-вторых, любви к нашим братьям по духу. А уже потом наша любовь должна распространяться по возможности вообще на всех людей. В идеале – на все человечество, а реально – на тех людей, которые нас окружают: на наших соседей, сотрудников, случайных прохожих. Вот по отношению к ним мы и должны проявлять свою любовь, чтобы не получилось так, как это часто бывает – «любить все человечество» и в то же время толкаться локтями в автобусе.

Есть и высшая степень любви. Не знаю, может быть, есть люди, которые должны к этой степени стремиться, но большинству из нас нужно знать о ней только для того, чтобы смиряться, понимая, что мы этого не имеем и едва ли достигнем. Люди, достигшие высочайшего преуспеяния, действительно стяжавшие любовь ко всему человечеству, такие как старец Силуан Афонский, который молился за весь мир, и подобные ему древние и современные подвижники, могут распространить свою любовь и на самих демонов, как говорит об этом Исаак Сирин. А если человек испытывает любовь к падшим духам, то тем более будет испытывать ее и ко всему тому, что мы называем одушевленным творением, – к животным. А такая «любовь» к животным, когда человек из-за своей домашней собачки устраивает скандалы соседям, – ни к чему, лучше бы он был к животным безразличен.

Нужно ли относиться к мачехе, как к родной матери? Мама умерла, когда мне было десять лет, и с того времени я жила с мачехой. Она меня ненавидит, выжила меня из дому. Сейчас я живу с крестной и ее считаю за маму, а на исповеди мне сказали, что я должна мачеху почитать за родителя.

Даже если испытываешь и такую обоснованную неприязнь, надо стараться ее преодолеть. Молиться за свою мачеху, стараться испытывать к ней добрые чувства. Если общение с ней приводит к новым искушениям, скорбям, раздражению, то избегать общения, в то же время в душе примириться с ней и, насколько это возможно, делать ей добро.