Легкое иго смирения

В чем состоит начальное смирение. – Только иго Христово дает покой нашей душе. – Исполнение заповедей учит человека познанию своей немощи. – Кто будет большим в Царствии Небесном? – Презирая человека, мы презираем и его ангела-хранителя. – Без смирения невозможно достичь любви к ближнему. – Кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом. – Мечтающий о славе человеческой непременно будет унижен. – О непостижимом смирении Господа Иисуса Христа.

Сегодня мы поговорим о смирении. Я уже объяснял вам, что названия и добро­детелей и страстей, в общем-то, условны. Отчасти эта классификация разработана на основе языческой философии, хотя, конечно, видоизменена в связи с требованиями и особенностями христианского учения. Например, у Антония Великого есть слова о том, что добродетель присуща душе человека от природы, то есть он говорит о добро­детели в единственном числе. Душа, пребывающая в естественном состоянии, какой ее сотворил Бог, обладает цельной добродетелью, и разделение этой добродетели на смирение и любовь – это условность, хотя и необходимая, по крайней мере облег­чающая нам понимание Евангелия как жизненного учения. Поэтому и я, говоря о смирении, пользуюсь этим сравнительно условным понятием ради того, чтобы облег­чить понимание евангельского текста. Не нужно абсолютизировать смысл слов. Смиряться мы должны перед Богом, а по отношению к диаволу и греху мы должны быть гордыми, и в этом нет ничего предосудительного.

Господь наш Иисус Христос, говоря об Иоанне Крестителе и призывая изра­ильский народ к покаянию, закончил свою речь учением о смирении. И это естест­венно: покаяние есть тот вид смирения, который можно назвать истинным, а не лож­ным и поддельным. Истинное смирение происходит именно от покаяния и не может возникнуть помимо него. В то время, продолжая речь, Иисус сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младен­цам; ей, Отче! ибо таково было Твое благоволение¹⁶³. Не надо думать, что младенец – это всякий, у кого неразвит ум. Человек может иметь сла­бые умственные способности, быть малообразованным, и при этом считать себя умным, в таком случае и к нему относятся слова Спасителя: Ты утаил сие от мудрых и разумных. В сущности, мы отличаемся друг от друга своими знаниями при­мерно так же, как нищие собранной милостыней. Один нищий насобирал немного больше, другой немного меньше или вовсе ничего не насобирал, и они кажутся себе очень разными, а на самом деле их нищета, если сравнить ее с богатством состоятель­ного человека, совершенно одинакова. Таковы и наши умственные способности и знания по сравнению с премудростью Божией. Поэтому начальное смирение состоит в том, чтобы почитать себя человеком немудрым, малознающим, малоспособным. Недаром преподобный авва Дорофей определяет гордость прежде всего как то состояние, при котором человек надеется на свой разум. Итак, людям, которые почитают себя муд­рыми и разумными, не могут быть открыты Божественные истины. Они открываются лишь тому, кто считает себя в умственном отношении младенцем и смиряется в этом перед Богом.

Все предано Мне Отцем Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть¹⁶⁴. Постижение Божественных истин зависит не от наших умственных способностей и усилий, а ско­рее от воли Божией. Если нам Сын захочет открыть, то откроет и истины об об­разе Божия бытия, и все остальное, необходимое для нашего спасения. А если мы надеемся постичь это сами, то, как бы мы ни напрягались, какими бы ни были ис­кренними, умственно способными, изощренно и тонко мыслящими, это ничего нам не даст.

Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас¹⁶⁵. Кто здесь имеется в виду: в чем труждающиеся и чем обремененные? Я думаю, что здесь нужно понимать не в буквальном смысле сло́ва только людей трудящихся и обремененных заботами, потому что это было бы слишком мало. Здесь имеются в виду люди, трудя­щиеся в добродетели, борьбе с грехом, трудящиеся над своим спасением. Лучше даже, наверное, сказать: страдающие, утружденные. И конечно же, в этом смысле все люди являются утружденными: и богатые и бедные, своими руками добывающие себе пропитание, и грешники и праведники – все находятся в постоянном душевном труде. И таких людей Господь призывает к себе, то есть, попросту говоря, Он призывает всех. А кто такие обремененные и чем обременены все люди? Конечно же, грехами, заблужде­ниями, которые, в сущности, те же самые грехи. Они обременены последствиями собст­венных злых дел, потому что страдания, скорби, которые мы терпим, – это, по уче­нию святых отцов, только следствия нашей греховной жизни.

Далее Спаситель говорит о том, что́ нам нужно сделать, чтобы найти покой, кото­рого все жаждут и в котором, собственно, и состоит счастье. Возьмите иго Мое на себя и научи́тесь от Меня¹⁶⁶. Что за иго мы должны взять на себя? Это учение Христово. Иго – это рабство, то есть мы должны поработить себя Христу, должны сделать Его заповеди для себя обязательными, такими, чтобы их было невозможно обойти, сделать их строгим, неизменным критерием всех своих поступков и мыслей. И научи́тесь от Меня. Только тогда, когда мы берем на себя иго заповедей, мы начинаем учиться у Господа. А когда мы считаем себя свободными от учения Христова, тогда, если у нас не получается исполнить какую-нибудь заповедь, мы без особого огорчения и смущения совершаем то, что нам больше нравится и легче дается. Но, следуя собственной воле, мы ничему не можем научиться у Христа. Если мы и получаем какие-то знания, то это скорее житейский опыт, по большей части научающий нас, как получше устроиться в земной жизни.

Чему же мы учимся у Господа? Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим¹⁶⁷. Когда мы приступаем к испол­нению заповедей, то первый опыт, который у нас появляется, – это познание своей немощи. Затем чувство немощи постоянно сопровождает человека, понуждающего себя к деланию заповедей, как бы высоко он в этом ни преуспел. Он не только умственно признаёт свою греховность и слабость – он познаёт свою немощь на опыте. Кто-то из святых отцов сказал замечательные слова, непонятные для людей, не познавших себя, но близко и искренне принимаемые теми, кто пытается на деле жить по евангельским за­поведям. Он сказал, что исполнение заповедей прежде всего учит человека познанию своей немощи. Вот так мы по-настоящему учимся смирению – не тому, которое от ума, а тому, которое от сердца. Ибо Я кроток и смирен сердцем – не образом мыслей, не поведением, не внешним видом, а сердцем. И найдете покой душам вашим. Спра­ведливо говорит преподобный Силуан Афонский, что наша брань не прекращается до тех пор, пока мы не научимся смирению. Когда мы смиримся, тогда найдем покой. Почему? Потому что смирение – это результат исполнения всех добродетелей, всех заповедей. Один подвижник, когда его спрашивали о том, что такое смирение, говорил: «Смире­ние – это простота, смирение – это любовь, и, в сущности, все эти разные слова обозначают одно и то же». Я думаю, что истинное, полное и глубокое сердечное сми­рение – это и есть исполнение всех заповедей.

И найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко¹⁶⁸. Действительно, лучше поработить себя Евангелию, чем земным заботам и страстям. Лучше быть под бременем постоянного понуждения себя к тому, чтобы жить по-христиански, чем под бременем грехов. Мы всё равно будем находиться под чьим-либо игом. Апо­стол Павел говорит, что мы можем быть либо рабами Богу и свободными от греха, либо рабами греха и свободными от Бога¹⁶⁹, чего-то среднего не дано. Но рабство Христу – это благо, в отличие от рабства страстям и суете. И бремя Спа­сителя, в отличие от бремени греховного, легко, потому что чем больше мы обреме­няем себя исполнением заповедей, тем нам становится легче. Мы должны выбрать между двумя страданиями. Остаться совершенно без страдания невозможно, поэтому мы либо будем терпеть мучительную борьбу со страстями, либо, удовлетворив свои страсти, будем страдать от угрызений совести.

Ученики Христовы, апостолы, искренне устремились за Господом и полюбили Его всей душой, за исключением того, кто был сыном погибели. Но вместе с ис­кренней любовью к Спасителю в апостолах, до времени их полного очищения в день Пятиде­сятницы, действовали человеческие страсти. А среди них была, естественно, и такая, которая свойственна всем нам, – гордость. Им казалось, что за свои заслуги, за свою особенную любовь ко Христу они достойны большего почитания, большей чести, большей власти, чем некоторые другие Его ученики. Даже когда апостолы помышляли о том, чтобы быть бо́льшими не на земле, а в будущей жизни, то и это порицалось Господом как гордость. В то время ученики приступили к Иисусу и сказали: кто больше в Царстве Небесном? Иисус, призвав дитя, поставил его посреди них и ска­зал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное¹⁷⁰. То есть человек, который желает быть в Царстве Небесном бо́льшим, не только не будет в нем бо́льшим, но и вовсе в него не войдет. А у нас часто получается так, что мы к искреннему желанию послужить Богу, к ис­креннему желанию спасения примешиваем и свои горделивые мысли.

Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное. Мы должны быть просты и искренни, как дети. Итак, кто ума­лится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном¹⁷¹. По преданию, отрок, на которого указал Господь, был будущий священномученик Игнатий Богоно­сец. Спаситель поставил апостолам в пример этого малого отрока, как человека, кото­рый вообще не думал о том, чтобы занимать какое-то особенное место. Вспомните себя в детстве. Может, мы и страдали оттого, что нас не замечают, нами пренебре­гают, но в то же время у нас было естественное смирение, происходившее от нашей беспомощности, нашего малого ума, неопытности и, в конце концов, даже оттого, что мы физически не могли за себя постоять. Мы полностью находились в руках взрос­лых, исключая, конечно, тех детей, которых совершенно неправильно воспитывали, нарочно прививая им чувство гордости и собственной значимости. Вот такое детское отсутствие самомнения ставится здесь в пример апостолам. И если апостолы нужда­лись в том, чтобы Господь их так укорял и смирял, то мы тем более нуждаемся в том, чтобы искренне о себе ничего не думать.

В этой же речи Господа есть еще одно поучение о смирении: Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного¹⁷². Кто такой малый сей? Это любой че­ловек, не только на самом деле малый, но и тот, который выглядит ничтожным в наших глазах. Бывает, что мы с презрением относимся, например, к своим на­чальникам по работе или даже к каким-нибудь знаменитым государственным деятелям и всячески их уничижаем. Не только о тех людях, которые как будто бы очевидно дос­тойны презрения, но и о тех, которые против всякой логики считаются нами презрен­ными, говорится: Не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего Небесного. Спаситель здесь словно упрекает нас: «Вы презираете этого человека, а забываете, что у него есть ангел, который несравненно более велик, чем вы, и который всегда видит лицо Небесного Бога Отца. Презирая человека, вы презираете ангела Божия, который его хранит». Если бы мы действительно помнили об этом, если бы действительно были убеждены в том, что за каждого, даже совершенно никчемного и, рассуждая по-человечески, презренного человека (допустим, развратника или пьяницу), молится его ангел, то нам, думаю, стало бы страшно и мы бы поостереглись позволять себе по отношению к этому человеку такие нехристианские чувства.

В Евангелии есть еще одно подобное поучение. Оно, в основном, говорит о том, что мы должны проявлять любовь ко всем без исключения, но в нем дается и урок смирения. Господь наш Иисус Христос, пророчествуя в приточной форме о Страшном суде, говорит: Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов – по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне¹⁷³. Если в первом поучении Спаситель говорит, что у людей, презираемых нами, есть ангелы, которые всегда видят лицо Божие, то здесь уже он сравнивает таких людей с Самим Собой: делая добро меньшим братьям Спасителя, мы делаем добро Ему Самому. Получается, мы должны в каждом ничтожном с нашей точки зрения, меньшем, как здесь говорится, человеке видеть Господа Иисуса Христа.

Между прочим, здесь видно, что смирение приводит к любви. Смирившись перед человеком, мы искренне ему служим. Делаем ему добро не так, как какому-нибудь животному, которое нам просто жалко, а именно служим ему – как слуги, как рабы, видя в нем Господа Иисуса Христа. Человек, имеющий это истинное чувство любви к ближнему, не может рассеяться, даже находясь в толпе людей. Преподобный старец Силуан Афонский говорил об отце Иоанне Кронштадтском и апостолах, что, находясь постоянно среди людей, они не рассеивались, потому что любили их¹⁷⁴. Я бы даже сказал так: человек, находящийся в состоянии такой любви и смирения, видит в каждом ближнем образ Христов. Он, можно сказать, молится на ближнего. Перед иконой мы крестимся, кланяемся и молимся – подобное чувство испытывает истинный христианин к каждому человеку, на вид «самому презренному». Невозможно достичь истинной любви без смирения перед человеком.

Ученики Спасителя многократно возвращались к волнующему их вопросу: кто из них будет больше в Царстве Небесном¹⁷⁵? И вот в один из таких моментов произошло следующее. Приступила к Нему мать сыновей Зеведеевых с сыновьями своими, кланяясь и чего-то прося у Него. Он сказал ей: чего ты хочешь? Она говорит Ему: скажи, чтобы сии два сына мои сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царстве Твоем. Иисус сказал в ответ: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь? Они говорят Ему: можем. И говорит им: чашу Мою будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься, но дать сесть у Меня по правую сторону и по левую – не от Меня зависит, но кому уготовано Отцем Моим¹⁷⁶. Мать сыновей Зеведеевых, по мнению некоторых, была сестрой Богородицы. Поэтому она с сыновьями обращалась к Господу как к родственнику, рассчитывая получить от Него привилегии. Поскольку они в данном случае воспринимали Его как человека, то словами: Не от Меня зависит, но кому уготовано Отцем Моим – Господь сказал, что это зависит не от человека, а от Бога. Поэтому нам не нужно искать доброго отношения людей, от которых зависит наше положение в Церкви: любви духовника или настоятеля, благоволения архиерея или чего-нибудь подобного – все это подходит под запрещение Спасителя. Кто будет выше в Царстве Небесном, зависит не от духовника, не от игумена, не от архиерея, а от Бога. Поэтому нужно искать близости именно к Богу, а не к человеку, даже если сам этот человек духовный.

Пример этому мы находим в Священном Писании. Когда Исаак в старости должен был благословить своих сыновей, он, по человеческой немощи, испытывал большее расположение к Исаву: тот приносил ему дичь и Исаак утешался вкушением ее. Но Богу было угодно, чтобы благословение получил не Исав, хотя он и считался старшим сыном, а Иаков. И Он промыслительно устроил это, благодаря хитрости жены Исаака Ревекки. Иаков, как известно, притворился Исавом, подошел к почти слепому Исааку, и тот благословил его. Благословил ошибочно, думая, что это Исав. Но когда ошибка обнаружилась, когда пришел Исав и потребовал законного, как ему казалось, благословения, то Исаак ужаснулся и сказал: «Нет, благословение уже отдано». Это говорит о том, что благодать Божия действительно сошла на Иакова. Исаак ошибся, но Бог ошибиться не может. Человеческая хитрость исправила человеческую слабость – неразумное пристрастие Исаака. Хотя Исаак был одним из величайших праведников в истории человечества, хотя он был прообразом Христа, так как Авраам хотел принести его в жертву на горе Мориа, однако же он ошибся: человеческая близость и любовь между ним и Исавом ничего не дала. Благодать Божия сошла на того, кто был ее достоин. Поэтому не нужно искать через человека близости к Богу. Человек – это средство в нашем спасении, кем бы он ни был: духовником, настоятелем, епископом или патриархом. Смирение состоит в том, чтобы не искать возвышения при посредстве людей.

Услышав сие, прочие десять учеников вознегодовали на двух братьев. Иисус же, подозвав их, сказал: вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими¹⁷⁷. В Евангелии от Марка сказано еще более выразительно (прочитаю по-славянски): Иисус же призвав их, глагола им: весте, яко мнящиеся владети языки соодолевают им и велиции их обладают ими¹⁷⁸. Нужно обратить внимание на слова мнящиеся владети языки: то есть те, которые мнят о себе, что они владеют народами. На самом деле народами владеет Бог. Тех или иных властителей, президентов или царей, как они ни называются, Он использует как орудие в управлении человечеством. А им кажется, что они владеют народами. На самом деле, скорее, ими самими владеют страсти. Человек думает, что он повелевает народами, а на самом деле он раб страстей, раб диавола, слепо исполняющий его повеления, поддающийся желанию обогатиться или иметь власть над множеством людей. Иногда бывает так, что люди, мнящиеся владети языки, бывают одержимы самыми ничтожными, отвратительными страстями. Например, какой-нибудь человек, обладающий почти беспредельной властью, может быть пьяницей и позорнейшим образом смиряться с этой унизительной страстью.

Но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть бо́льшим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом¹⁷⁹. Мы не должны стремиться к тому, чтобы быть господами, чтобы какими-то способами завладевать людьми. Наоборот, мы должны желать быть слугами и рабами. Если я хочу быть бо́льшим, то мое превосходство должно состоять в том, что я служу людям. Если я духовник, настоятель монастыря, архиерей, патриарх – кто угодно, я должен понимать, что служу людям для их спасения. Если я мирской начальник, я также должен понимать, что служу своим подчиненным, помогаю им добывать хлеб насущный. Так христианин должен думать о любом начальстве и в Церкви, и вне Церкви, потому что он христианин везде и по отношению ко всем, а не только в храме и по отношению к верующим.

И кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом. Если я хочу стоять выше всех, значит, я должен принадлежать всем как раб и служить всем. Раб – это не просто слуга, а такой человек, который не принадлежит самому себе и делает все, что ему прикажут. Конечно, это не значит, что любой приказ нужно исполнять, – необходимо руководствоваться христианской совестью и духовным рассуждением. Но в то же время надо понимать: кто хочет быть выше всех, тот должен принадлежать уже не себе, а тем людям, над которыми он как будто бы возвышается, вот это будет истинное христианское служение.

Так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих¹⁸⁰. Господь наш Иисус Христос ставит нам в пример Самого Себя. Конечно, мы не можем подражать Ему как Богу, но подражать Ему как Человеку мы имеем право и даже должны. Он был идеальным, совершенным Человеком и потому достоин подражания.

В Евангелии можно найти и много других уроков смирения, преподанных нам Спасителем. Он использовал ситуации, в которых Ему приходилось «случайно» оказываться, для того чтобы поучать людей, которые вокруг Него находились. Хотя на самом деле ничего случайного вообще не бывает. Тем паче в жизни Спасителя даже самые мелкие события имели, наверное, огромное значение. Как-то, войдя в дом одного из фарисейских начальников, оказавшись в обществе почетных граждан, Он заметил, как званные выбирали первые места. Эти люди были подвержены распространенной человеческой немощи: считали, что благодаря своему положению в обществе они имеют право занимать определенные места, и очень этим правом дорожили. Между прочим, подобное долго было распространено и у нас в России. Русские бояре очень переживали, если на собраниях кто-то садился выше них. Потому что если этот человек один раз садился на почетное место, то потом мог ссылаться, как сейчас говорят, на прецедент и говорить, что тогда он уже сидел ближе к царю, чем такой-то боярин, и поэтому теперь он и все его потомки имеют право сидеть там же. Бояре чрезвычайно дорожили таким проявлением гордости, которое кажется нам смешным. Хотя у нас, может быть, такого нелепого проявления гордости нет просто потому, что мы никому не нужны и у нас нет повода показать свою значимость. Мы настолько незначительны, что нас никто никуда не приглашает и вперед не сажает, вот мы и смеемся над боярами, как плебеи смеялись над своими патрициями. А на самом деле этот смех рождается скорее от ущемленной гордости, чем от действительного превосходства.

Но вернемся к евангельскому эпизоду. Замечая же, как званые выбирали первые места, сказал им притчу: когда ты будешь позван кем на брак, не садись на первое место, чтобы не случился кто из званых им почетнее тебя, и звавший тебя и его, подойдя, не сказал бы тебе: уступи ему место; и тогда со стыдом должен будешь занять последнее место. Но когда зван будешь, придя, садись на последнее место, чтобы звавший тебя, подойдя, сказал: друг! пересядь выше; тогда будет тебе честь пред сидящими с тобою, ибо всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится¹⁸¹. Здесь, конечно, речь идет не столько о выборе места на пиру или в каком-нибудь почетном обществе, сколько о внутреннем смирении перед другими. О том, чтобы, видя в других превосходство над собой в том или ином отношении: умственном, нравственном, духовном или каком угодно, – не уязвляться этим, не завидовать этому, потому что такая зависть происходит от гордости. А отнестись к этому спокойно, посчитать себя достойным такого унижения. К этому надо готовиться заранее: думать о себе, что ты меньше и ниже других, и, образно говоря, усаживать себя на последнее место, а когда обстоятельства нас действительно, как нам кажется, унижают, стараться бороться с собой и смиряться с этим унижением. Надо сесть на последнее место – и тогда Господь устроит так, что мы сядем выше. Но не в том смысле, что нас, допустим, повысят в должности или продвинут в церковной иерархии. Нет, мы будем возвышены пред Богом, возвышены близостью к Нему, а это несравненно дороже, чем одобрение любого человека, не только власть имущего, но даже и духовного. Потому что, как я говорил, и духовные люди могут ошибаться, как ошибся праведный патриарх Исаак. Итак, мы должны всех предпочитать себе, всех считать лучшими себя, и тогда Господь будет нас возвышать, хотя и перед людьми, но невидимо для них, возвышать духовно.

И наоборот, кто будет считать себя достойным духовных благ, духовной высоты, тот будет унижен, будет лишен благодати, которой считает себя достойным и на которую рассчитывает. Так сказано в притче: Когда ты будешь позван кем на брак, не садись на первое место, чтобы не случился кто из званых им почетнее тебя, и звавший тебя и его, подойдя, не сказал бы тебе: уступи ему место; и тогда со стыдом должен будешь занять последнее место. То есть может случиться, что мы, мечтающие приобрести какое-то преимущество даже в самом невинном, духовном смысле, считающие себя достойными обилия благодатных даров или добродетелей, можем быть унижены и поставлены гораздо ниже того человека, которого мы презираем как нерадивого и неспособного к духовной жизни. Тем более мы будем унижены, если мы мечтаем о высоком положении в обществе или о других земных преимуществах. При этом совершенно неважно, какое положение мы будем занимать в глазах человеческих. Здесь также надо сделать оговорку и предостеречь от слишком буквального понимания Евангелия. Не надо думать, например, что монах, который хочет быть архимандритом, им никогда не станет. Нет, он может действительно стать архимандритом и в глазах человеческих обладать авторитетом, а внутренне оказаться лишенным благодати.

Человек может иметь высокий статус: он епископ, патриарх или знаменитый духовник, а внутренне – пуст и унижен Богом по той причине, что он сам себя возвысил. И тот, кто по видимости всех превосходит, на самом деле ниже всех. Нужно понимать, о каком возвышении и унижении говорит нам Господь. А когда мы понимаем все буквально и ждем видимых результатов, тогда нам кажется, что обетования Евангелия не сбываются и что данный случай – это какое-то исключение. Евангельские законы не допускают исключений. Это нужно обязательно усвоить, потому что иначе жить по Евангелию просто невозможно.

И наконец, перед своими страданиями Господь наш Иисус Христос на Тайной вечери уже не притчей, но самим примером показал, как нужно смиряться. Во время вечери, когда диавол уже вложил в сердце Иуде Симонову Искариоту предать Его, Иисус, зная, что Отец все отдал в руки Его, и что Он от Бога исшел и к Богу отходит, встал с вечери, снял с Себя верхнюю одежду и, взяв полотенце, препоясался. Потом влил воды в умывальницу и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан¹⁸². Апостол Иоанн Богослов подчеркивает, что Господь смирился именно в полноте сознания того, что Он Сын Божий и Бог: зная, что Отец все отдал в руки Его, и что Он от Бога исшел и к Богу отходит. Спаситель смирился не так, как может смириться всякий человек, унизив себя при своей, так сказать, скромной высоте – но смирился как обладающий неизмеримым, непостижимым, бесконечным величием.

Влил воды в умывальницу и начал умывать ноги ученикам и отирать полотенцем, которым был препоясан. Такой обряд был в древности, но обычно это делали младшие старшим. В данном же случае не просто старший, но Учитель и Господь умыл ноги ученикам. Подходит к Симону Петру, и тот говорит Ему: Господи! Тебе ли умывать мои ноги? Иисус сказал ему в ответ: что Я делаю, теперь ты не знаешь, а уразумеешь после. Петр говорит Ему: не умоешь ног моих вовек. Иисус отвечал ему: если не умою тебя, не имеешь части со Мною¹⁸³. Апостол Петр по своему человеческому разумению не мог этого понять, не мог допустить, чтобы Господь умывал ему ноги, и хотел этому воспрепятствовать, не понимая, в чем состоит смирение. А смирение состоит не только в том, чтоб самому унизиться перед кем-то, но и в том, чтобы принять искренне смиренное служение другого человека. Петр говорит Ему: не умоешь ног моих вовек. Иисус отвечал ему: если не умою тебя, не имеешь части со Мною. Апостол Петр был настолько уверен, что он не достоин того, чтобы Господь Иисус Христос умывал ему ноги, что даже поклялся: не умоешь ног моих вовек. Но Спаситель, желая научить Петра смирению, сказал ему, что если не умоет его ног, тогда тот не будет иметь с Ним части, то есть погибнет. Смиряясь перед апостолом Петром, Господь и его смирял.

Симон Петр говорит Ему: Господи! не только ноги мои, но и руки и голову. Иисус говорит ему: омытому нужно только ноги умыть, потому что чист весь; и вы чисты, но не все¹⁸⁴. Здесь, конечно, содержится намек на Иуду Искариотского. А ноги омытому нужно умыть, потому что христиане, имеющие искренние намерения и стремления, хотя и чисты, но им необходимо еще и смирение, потому что без смирения вся их чистота не принесет им пользы. Как не принесла бы она пользы апостолу Петру, если бы он отказался от того, чтобы Спаситель перед ним смирился таким образом. То есть в человеке должна быть и чистота и смирение, которое его окончательно очищает. Иначе человек может загордиться и самой чистотой таким образом осквернив свою душу.

Когда же умыл им ноги и надел одежду Свою, то, возлегши опять, сказал им: знаете ли, что Я сделал вам? Вы называете Меня Учителем и Господом, и правильно говорите, ибо Я точно то. Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам¹⁸⁵. Если наш Учитель и Господь умыл ноги ученикам, значит, и мы должны смиряться перед теми, кого считаем низшими. Спаситель, конечно, думал только о пользе учеников, а мы должны смиряться, думая не только о пользе других, но и о своем спасении. Ибо смирение приносит пользу и тем людям, которые стоят ниже нас и от нас зависят, и нам самим – оно нас самих спасает и очищает.

Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам. В древности был обряд омовения ног, и христиане, когда к ним приходили гости, в особенности странники, омывали им ноги. Но суть не в буквальном исполнении обряда, а в том, чтобы покрывать естественную немощь ближнего. Почему умывают ноги? Потому что любой человек, передвигаясь, неизбежно пачкает свои ноги, и поскольку он не может летать по воздуху, то всегда будет, если так можно выразиться, не совсем чист. Поэтому омовение ног есть образ покровения этой малой нечистоты, которая есть у всех. Апостол Павел говорит: Любовь все покрывает¹⁸⁶. Можно то же сказать и о смирении: оно все покрывает. Смиренный человек не видит грехов своего брата, понимая, что все мы ходим по земле и все мы загрязняемся. Вот это, мне кажется, и есть образ смирения, который Господь показал своим ученикам: мы должны жалеть друг друга, снисходить к согрешениям друг друга, понимая, что их не избежать и что нельзя строго судить друг друга.

Истинно, истинно говорю вам: раб не больше господина своего, и посланник не больше пославшего его¹⁸⁷. Господь наш Иисус Христос не только преподал нам заповеди, не только научил нас, как совершать свое спасение, но и показал пример. И если мы даже не захотим поверить Евангелию, не захотим исполнить заповедь о смирении, то сам пример Спасителя должен нас устыдить и заставить все-таки смиряться друг перед другом. Потому что только тогда мы действительно можем называться его рабами, Его посланниками, Его учениками. Господь сказал: Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете¹⁸⁸. То есть если мы искренне, на самом деле позна́ем то, что жить иначе невозможно, и убедимся в этом, то мы будем блаженны, потому что не сможем не исполнить того, что знаем. И тогда смирение друг перед другом будет нас окончательно очищать, делать способными к вечной жизни и действительно смиренными сердцем. Ибо то, что не в сердце, нам еще не принадлежит. Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем. Вот к чему мы должны стремиться – к сердечному, искреннему, полному, христоподражательному смирению.

* * *

Святые отцы дают такой совет: когда тебя ругают, поносят, воспринимай бранные слова так, будто они относятся не к тебе. Но мне кажется, что так можно впасть в пренебрежение ближним. Видимо, это применимо не во всяком случае?

Имеется в виду не в буквальном смысле воспринимать поношение так, будто оно относится не к тебе, а сохранять в душе такое же спокойствие, будто обидные слова говорят не тебе. Вот что, мне кажется, имеют в виду святые отцы, иначе это действительно будет пренебрежением. Однако иметь такое восприятие – это скорее результат, чем средство. Средства – молитва, унижение себя, смирение перед ближним, результат же – спокойствие при поношении.

Можно ли говорить: «Значит, так надо» – в любой ситуации, произошло ли что-то хорошее или плохое, угодное Богу или неугодное? Ведь все в нашей жизни совершается или по Промыслу, или по попущению Божию.

Конечно, так говорить не нужно. Допустим, ты согрешила и говоришь: «Значит, так надо». Получается, что грешить надо? Можно ли сказать: «Но для чего-то это было надо», если человек, допустим, украл? Ты ему объясняешь: «Это же плохо, ведь сказано: Не укради» (Исх. 20:15). А он тебе возражает: «Если бы это не было для чего-то нужно, Бог бы этого не допустил».

Получается, что узнать волю Божию можно только из того, что дело получилось, а если не получилось, значит, оно и не нужное. Рассуждая таким образом, можно много глупостей наделать. Это неразумное поведение человека, который не отличает воли Божией от воли человеческой.

Что такое попущение Божие? Это значит, что человеческой или демонической воле в определенных пределах разрешено действовать. Конечно, Бог использует эту злую человеческую или демоническую волю для спасения человеческого рода. Однако необязательно для спасения того человека, через которого совершается это действие Промысла Божия. Есть разумные исполнители воли Божией, действующие сознательно, а есть люди, через которых она совершается, несмотря на их слепоту. Допустим, Иуда Искариотский предал Спасителя, а Понтий Пилат приговорил Его к распятию – через этих людей совершилось величайшее дело спасения, но это не означает, что они сделали доброе дело. Они совершили величайшее зло, богоубийство, но Бог использовал их злую волю для нашего спасения. Однако им самим это на пользу не пошло.

То же самое бывает и в мелких делах: одно бывает для нас спасительным, а другое – предосудительным, содержащим зло, хотя из него, может быть, для кого-то и получится добро. Более подробно я не буду говорить на эту тему, она слишком серьезна. Итак, говорить в любой ситуации: «Значит, так было надо», не следует, потому что мы будем себя все время таким образом оправдывать.

У меня был один очень ленивый знакомый – художник. Ему надо в мастерскую идти, а он сначала выспится, потом не спеша помолится, потом что-нибудь почитает или о чем-нибудь подумает – все, полдня прошло. Они по утрам встречались с другом, а потом вместе уезжали в мастерскую. Вот мой знакомый приходит – друга, который руководил работой, уже нет, он уехал. А мой знакомый говорит: «Ну, значит, так Богу угодно» – и идет домой. Так у него все было угодно Богу, и он был совершенно спокоен, а работы никакой не делал. Чем это кончилось? Поскольку он совершенно не имел критического мышления – все у него было угодно Богу, – то он впал в прелесть, а она привела к сумасшествию.

Разъясните, мне, пожалуйста, фразу, которую вы сказали на одной из прошлых бесед, что лучше гордым попасть в рай, чем со смирением попасть в ад. Я не понимаю, так как святые отцы пишут, что смирение приводит к спасению.

Я не имел в виду, что гордый человек попадет в рай, а смиренный в ад, но сказал это для того, чтобы мы не абсолютизировали добродетели и не считали, что они имеют значение сама по себе. Мы должны думать о спасении души, а не о духовном совершенствовании как о конечной духовной цели.

Духовное совершенствование – это в конечном счете средство, я и выразил эту мысль в такой абсурдной форме: лучше гордым быть, но в раю, чем смиренным, но в аду. Апостол Павел говорит подобным образом: если бы человек, не имеющий любви, даже чудеса творил и мертвых воскрешал, то не получил бы от этого никакой пользы. Но разве может человек, не имеющий любви, воскрешать мертвых? Конечно же, человек, имеющий такой благодатный дар, как воскрешение мертвых, имеет и любовь. Но это сказано именно с целью противопоставления: даже если бы так было... Подобным образом выразился и я: если бы можно было гордым попасть в рай, то лучше гордым попасть в рай, чем смиренным – в ад.

Но в известном смысле и такое возможно. Если человек будет смиряться перед диаволом, перед злом, то он попадет в ад. Если человек будет гордиться перед диаволом, не будет злу уступать, то он попадет в рай.

Есть желание смиряться, но кажется, что для этого не представляется случая. Это от того, что нет рассуждения или из-за действия страстей?

Тут нужно разобраться. Если ты любишь смиряться, а тебя никто не смиряет, то это одно. Но совсем другое – когда ты везде настаиваешь на своем: мол, здесь нельзя смиряться, нужно быть принципиальным. А того случая, при котором ты с удовольствием смиришься, тебе не предоставляется. Это, конечно, просто гордость и самооправдание.

А если тебе не перед чем смиряться по той причине, что ты всегда уступаешь и перед всеми смиряешься, что бы тебе ни делали, то это прекрасно. Если ты даже не видишь, что тебе нужно смиряться, значит, ты достиг глубочайшего смирения.

Что такое смиреннословие?

Смиреннословие – мнимая добродетель, когда человек говорит о себе смиренными словами, а на деле таким не является. Этот порок встречается настолько часто, что трудно им не заразиться. Святитель Игнатий приводит один замечательный пример смиреннословия. Некоторый монах обличал себя в каких-то грехах, и так убедительно, что слушатели ему поверили. И тогда монах огорчился. Понимаете? Поставьте себя на его место, ведь все мы бываем в подобной ситуации. Например, мы говорим: «Да, я грешный человек» – или: «Я малограмотный, мало читаю». Но если тот, кому мы это говорим, поверит, что мы на самом деле такие, нам это не понравится, не правда ли? Мы называем себя грешными или малограмотными не потому, что так думаем, а потому, что желаем возвыситься перед теми людьми, которые почитают смирение добродетелью. То есть мы просто хвастаемся с примитивной мужицкой хитростью. Говорим: «Я плохой», а наш собеседник должен сказать: «Наоборот, ты хороший». – «Нет, я плохой». – «Да нет, ты хороший». – «Нет, я грешник». – «Ну что ты, совсем не так!» Нам это приятно, очень трудно от этого отказаться.

Мой духовник, покойный отец Андрей, не говорил так о себе никогда. Не было случая, чтобы он сказал: «Я грешник, такой-сякой». Но когда его оскорбляли, унижали или обращались с ним как с ничтожным человеком, он на это никак не реагировал. Один раз его страшно оскорбили. Однажды ему нужно было ехать причащать больного, а люди, которые должны были его проводить, где-то задержались. Было утро, в монастыре служили полунощницу. Пели тропарь «Се, Жених грядет…» – и все братья выстроились посередине храма. Поскольку отец Андрей собрался на требу, то не взял с собой ни мантии, ни клобука. Но он очень любил монастырскую жизнь и братьев, отказаться от участия в сходе не мог и тоже вышел на середину храма, без формы. И тут наместник ему сказал: «Ты как Иуда». Представьте себе: он сказал это уже пожилому человеку, в сане игумена, который был с детских лет воспитан в вере, с тридцати лет пребывал в монастыре, имел множество духовных чад. И ему, человеку совершенно безупречной жизни, при всех братьях говорят: «Ты как Иуда». Когда я узнал об этом случае от отца Андрея, то возмутился: «Как же он мог такое сказать?!» А отец Андрей ответил: «Да он немощный», – и не видно было, чтобы он на него сердился. Можно было бы привести много других примеров того, как его в этом монастыре унижали, оскорбляли. Если он иногда и обижался, то ненадолго, обида быстро проходила. Он говорил, что обидеться может и святой, а вот держать зло – уже нехорошо.

Об искреннем смирении отца Андрея свидетельствуют и другие случаи. Как-то я заболел, и мне назначили курс водолечения. Вы, наверное, знаете, как это бывает: заматывают человека в специальную мокрую рубаху, накрывают одеялом, и спустя некоторое время через поры кожи выходят шлаки. Тогда отец Андрей уже служил в другом, женском монастыре, и я к нему приехал. В этой обители была одна сестра, разбиравшаяся в водолечении, она многим помогала, но за мной она, как женщина, ухаживать не могла: ведь меня надо было сначала заматывать, а потом разматывать. И отец Андрей взял это на себя. Кроме того, после такого лечения из организма за короткое время с мочой выходят вредные вещества. И отец Андрей выносил за мной ведро. Он – мой наставник, духовник монастыря, игумен, а главное, человек, неизмеримо превосходящий меня в духовной жизни, не стыдился это делать. Не знаю, был ли способен я сделать для него подобное, а он за мной так ухаживал. И главное, на что следует обратить особое внимание, делал он это совершенно спокойно, без всякой рисовки: просто брал ведро и выносил.

Тем не менее от него никогда нельзя было услышать: «Я грешник», «Я плохой», «Я невежественный». Он не говорил о себе ни хорошего, ни плохого, но когда бывали случаи смириться, он смирялся. Для меня он навсегда останется примером истинного, неподдельного смирения. Оно, конечно, было у отца Андрея уже не просто человеческим, но даром Божиим.

Я действительно считаю себя грешной и ничтожной тварью. Как узнать, искреннее ли это чувство?

Одно дело почитать себя таким в уме, и другое – искренне, в сердце это чувствовать. Когда преподобный авва Дорофей сказал своему старцу, Варсонофию Великому, что считает себя хуже всей твари, тот ему ответил: «Если твои поступки не соответствуют тому, что ты о себе думаешь, то это не истинная добродетель, а насмешка демонов». Авва Дорофей был человеком умным и сразу понял, о чем идет речь. Он сознался: «Да, отче, я не считаю себя ниже всей твари, но вижу, что должен так о себе думать». Тогда Варсонофий Великий сказал ему: «Вот теперь ты стал на путь смирения». То есть авва Дорофей признался, что просто имеет теоретическое представление о том, что надо было бы ему так думать, но на самом деле такого искреннего о себе мнения у него нет. Это очень важно.

Один монах в подражание авве Нестерою говорил: «Я осел». А старец ему сказал: «Ты не имеешь права так себя называть, потому что когда авва Нестерой именовал себя ослом, то имел в виду, что он, как осел, все вытерпит, а ты ведь ничего не вытерпишь». Надо научиться смотреть на себя трезво, лучше признать, что у тебя нет смирения. И это будет более серьезное, глубокое смирение, чем такая вот игра: «Я ничтожная тварь». Я тоже могу называть себя разными оскорбительными словами и, может, иногда даже называю, когда никто не слышит, но, скорее, я позволяю себе это для утешения. «Ах ты дурак, что ж ты сделал?» Но это же не значит, что я на самом деле считаю себя глупым. Если мы так себя укоряем, то чаще всего делаем это шутя и любя. Не так ли? Очень трудно научиться не играть.

Чем отличается смирение, скромность от комплекса неполноценности?

Скромность – это понятие вообще не аскетическое, а светское. Человек может вести себя скромно потому, что он хорошо воспитан или просто застенчив, но это не значит, что он смиренный. Иной, наоборот, может быть невоспитанным, не знающим правил вежливости, но смиренным. Он, возможно, иногда грубоват в обращении, не всегда говорит «простите» и «пожалуйста» и ведет себя так, что неопытный человек сочтет его дерзким. А на самом деле он просто не обучен правилам приличия. И наоборот, человек внешне скромный на самом деле может быть крайне гордым. Такой, однако, умеет себя вести, знает, кому, когда и где поклониться, когда сказать «спасибо», когда – «пожалуйста», где скромно улыбнуться, где сделать серьезное лицо; он не выставляет себя, не высказывает откровенно своих мыслей, возможно даже хороших и, таким образом, производит впечатление человека смиренного. Но иногда скромность действительно бывает проявлением смирения.

Но если скромность – понятие двусмысленное, то комплекс неполноценности – вполне однозначное. Оно совершенно светское и, если не ошибаюсь, берет свое начало от философии Зигмунда Фрейда. Конечно, ничего общего со смирением комплекс неполноценности не имеет. Иногда он представляет собой обличение совести, а иногда – ущемленную гордость. Допустим, девушка видит, что она некрасивая, и от этого переживает, или человек чувствует, что по своим умственным способностям уступает тем, кто его окружает, и оттого скорбит. Или кто-то завидует своим богатым соседям, друзьям и ощущает себя по сравнению с ними каким-то неполноценным. А иного гложет совесть: он видит свои пороки и чувствует себя ущербным по сравнению с людьми нравственными. Подлинное же смирение, как говорят святые отцы, состоит не в том, что совесть тебя в чем-то упрекает, оно приходит тогда, когда человек примирится с совестью. Поэтому не нужно путать обличения совести со смирением.

Как же психоанализ Фрейда предлагает бороться с комплексом неполноценности? Допустим, некрасивая девочка хочет быть красавицей. Она не желает увидеть себя такой, какая она есть на самом деле. Она оденется вызывающим образом, как следует накрасится, воспользуется разными духами и дезодорантами – и вот у нее уже нет комплекса неполноценности. Или человек со скромными умственными способностями и скромным образованием научится развязно говорить, вовремя, при ком нужно произносить слова иностранного происхождения и будет казаться очень умным. Так он победит свой комплекс неполноценности. Или человек имеет какие-то страшные пороки, наклонен к противоестественному разврату например. С точки зрения психоанализа это ничего не значит. Такому человеку внушат: «Ничего страшного, чувствуйте себя свободно, это всего лишь особое свойство, просто вы принадлежите к сексуальным меньшинствам». По логике фрейдизма выходит, что люди с самыми разнообразными страшными пороками, с душевным уродством – полноценны. Психоанализ, очень распространенная на Западе разновидность психологии, вместо того чтобы призывать людей к покаянию, внушает им, что, несмотря на все свои недостатки и пороки, они нормальны: «Живите спокойно, не мучайтесь, не страдайте». Психоанализ есть нечто противоположное исповеди.

А вообще, мне кажется, что гораздо страшней комплекса неполноценности – комплекс полноценности. Страшно, когда человек уверен, что он во всех отношениях полноценный: красивый, умный, образованный, богатый… Общаться с подобными людьми очень тяжело. Например, заходит некто с комплексом полноценности в автобус, грубо себя ведет, матерится, и люди неполноценные не знают куда деваться от этого «полноценного».

Добавлю, что я бы посоветовал православному христианину понятие «комплекс неполноценности» выбросить из своего ума и лексикона и никогда, даже в самом расхожем смысле, не употреблять выражений типа: «У меня (или у тебя) комплекс неполноценности». Мы порой сами не знаем, что говорим.

Если я вижу ближнего, который больше меня преуспел в смирении и молитве, то появляется зависть. Каким рассуждением преодолевать это чувство?

Если человек духовный видит, что кто-то превосходит его смирением и молитвой, как он на это реагирует? Он радуется, что кто-то лучше его.

Зависть, как определяет ее преподобный Иоанн Дамаскин, есть страдание от вида чужих благ Ты считаешь себя лучше этого человека, думаешь, что ты более достоин смирения и молитвы – поэтому и завидуешь. Я думаю, это происходит от гордости. Если бы ты думал о себе смиренно, ты бы радовался, что кто-то лучше тебя.

Всем известны слова апостола Павла, которые мы повторяем перед причащением: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедый в мир грешныя спасти, от нихже первый есмь аз». Так что же, апостол Павел огорчался от того, что он первый из грешников и, так сказать, хуже всех? Он же от своего смирения не огорчался.

А какими рассуждениями это преодолевать? Если страсть действует в человеке сильно, никакие рассуждения не помогут. В этом случае необходима усиленная молитва, а не рассуждения. И тогда уже от благодати Божией произойдут и правильные рассуждения. А так чем ты сможешь себя убедить? И так все ясно, без всяких вопросов и ответов, что зависть – это плохо. Как бы ты ни рассудил, диавол, если ты вступишь с ним в беседу, еще больше тебя запутает и все равно выйдет победителем в этом споре.

Когда я молюсь в течение дня, то эта молитва не чиста от суетных помыслов и дневных забот, иногда читаю ее чисто механически. Смущает то, что, привыкнув творить эту молитву без максимального внимания, я уже не смогу на вечернем правиле добиться такой внимательной молитвы, о которой мы всегда говорим и которой желаем.

Как бы механически мы ни молились, это лучше, чем не молиться совсем. По возможности нужно понуждать себя к вниманию, но у разных людей это получается в разной степени. Иное дело, когда понуждает себя к вниманию такой человек, как старец Силуан Афонский, а иное – когда понуждает себя обыкновенный человек. Для старца Силуана понуждение к вниманию – это восхи́щение ума к Богу, а для нас понуждение ума – это какое-то малое умиление.

Кроме того, во время дневных забот не может не быть мыслей о них. Не могу же я не думать о том, что делаю! По словам преподобного Нила Сорского, от таких мыслей были несвободны даже великие угодники Божии. Ведь и сам Антоний Великий, который занимался плетением корзин, думал, где ему взять для них пальмовые ветви. Не нужно искать такого безмолвия, чтобы никогда ни о чем не заботиться, как ангелы. Здесь уместно вспомнить то, что произошло с преподобным Иоанном Коловом. Однажды он решил молиться, как ангел, не развлекаясь никакими заботами, никакой суетой, в том числе и рукоделием. Скинул с себя одежду и ушел в пустыню в надежде, что Господь о нем попечется. Ему оказалось достаточно одной ночи. В Египте очень резкие перепады температуры: днем жара, а ночью очень холодно. И вот, когда наступила ночь, он не выдержал, пришел к келье, в которой подвизался вместе с родным братом, и стал стучать в дверь. Брат его спрашивает: «Кто это?» – «Это я, твой брат Иоанн». «Нет, – отвечает тот, – мой брат молится вместе с ангелами, а ты демон, уходи отсюда». Иоанн просил его пустить, а тот говорил: «Нет, ты демон, не искушай меня». Но в конце концов брат (а он решил нарочно его проучить) утром принял его и сказал: «Ты человек и поэтому должен трудиться, чтобы иметь пропитание». Тогда Иоанн стал действительно более благоразумен. Рассказываю это для того, чтобы и с нами не случилось такого, как с Иоанном Коловым.

Я живу одна и боюсь будущей старости. В храм хожу редко, устаю стоять на службах. Скажите что-нибудь в утешение.

Старости бояться – это, с одной стороны, естественно, с другой – нужно положиться на волю Божию. Если мы будем молиться и каяться, то Господь как-нибудь все устроит: может быть, найдутся люди, которые будут нам помогать и утешать нашу старость. Но даже если случится так, что за нами некому будет ухаживать и нам придется терпеть лишения, то нужно будет отнестись к этому с верой и считать, что эти скорби попущены Богом ради нашего спасения. Давайте вспомним евангельского Лазаря, который лежал перед вратами богатого дома и мечтал, чтобы со стола богача ему упали хотя бы крошки. А псы облизывали гной с его ран. Но Лазарь после смерти был восхищен на лоно Авраама, а богач, который имел полное довольство во всем, попал в преисподнюю. Даже лишения часто бывают средством для нашего спасения, поэтому мы должны думать о вечности и все упование возложить на Бога. Пошлет Господь утешение в старости – возблагодарим Его. Не пошлет утешения – будем считать, что эти скорби мы терпим за наши грехи, и главное, чтобы в будущей жизни Господь нас помиловал.

В храм нужно обязательно ходить хотя бы в субботу вечером и в воскресенье утром, а также в канун праздничных и в сами праздничные дни. Если стоять тяжело, можно какую-то часть службы сидеть, но все-таки присутствовать в храме.

У меня есть сильная и давняя страсть, с которой у меня никак не получается бороться, все время падаю. Как быть? Уже начинаю отчаиваться…

Если человека мучает какая-то страсть, к которой он привык, если его вновь и вновь тянет ей поддаться, нужно, конечно же, прежде всего, молиться: читать Иисусову молитву и отсекать эти греховные помыслы. Очень полезно почаще исповедоваться, подробно рассказывать именно эти помыслы, даже не обязательно после этой исповеди причащаться. Просто иногда человек боится, что он не готов к причащению, и поэтому не идет исповедоваться. Нельзя так накрепко связывать причащение и исповедь. Перед причастием действительно всегда должна быть исповедь, но после исповеди не всегда должно быть причащение.

При хульных или блудных помыслах нужно ли усиливать Иисусову молитву с поклонами? Что важнее для отражения помыслов: напряжение ума или телесный подвиг?

При хульных помыслах не должно быть с нашей стороны вообще никакого напряжения и усилия, потому что, борясь c ними, мы тем самым их усиливаем. По отношению к хульным помыслам полезно полное пренебрежение ими и презрение к ним. Блудные помыслы также нужно презирать, но не в том смысле, чтобы не обращать на них внимания, а в том – чтобы понимать, чувствовать, что Господь нам поможет, если мы проявим хотя бы некоторое усилие. При блудных помыслах полезно усиливать внимание в молитве, делать поклоны.

Относительно того, что полезней – внимательно помолиться или сделать поклоны, то это, я думаю, зависит от здоровья. Если человек очень крепкий, и блудная брань в нем действует просто от избытка здоровья и сил, то ему полезно и поклоны делать. Но если он физически утомлен или болен, то ему, конечно, не до поклонов. Внимание полезно всегда, поклоны – в зависимости от физического состояния человека вообще и в данной ситуации. Конечно же, важнее напряжение ума, поэтому поклоны нужно делать так, чтобы они приводили к вниманию в молитве. Если они к этому не приводят, тогда их незачем и делать, это просто физкультура. Когда человек разумно совершает те или иные телесные подвиги: делает поклоны или постится, – то это физическое угнетение должно вызывать сокрушение в сердце, некое покаянное чувство. Конечно, не всегда это бывает. Например, люди, находившиеся в лагерях, воспринимали телесные скорби по-разному. Новомученики, исповедники российские делали из них выводы, какие должен был делать христианин, и извлекали из них пользу для своего спасения. А многие уголовники и те, кто был заключен в тюрьму без вины, никаких выводов не делали, они были одержимы страстями и совершали всевозможные грехи, в том числе и смертные. Так что утомление только тогда хорошо, когда оно соединено с духовными добродетелями.

Как сохранить смирение, если видишь, что в чем-то начинаешь исправляться, приобретаешь добродетели?

Мы должны стараться быть слепыми к своим добродетелям, не думать о них и, тем паче, не вспоминать о них в молитве. Если мы будем видеть только свои грехи, а добродетели оставлять позади себя, как бы уже ничего не значащие, сделанные между прочим, тогда изречение святого апостола Павла: Забывая заднее, простираюсь вперед¹⁸⁹ – будет относиться и к нам. То есть он пренебрегает сделанным добром, не придает ему значения, не сосредотачивается на нем, а стремится к новым достижениям, к тому, чтобы более и более преуспевать в добре.

Конечно, не всегда мы можем быть слепы к своим добрым делам, которые иногда совершенно очевидны: если я подал милостыню или усердно помолился, я не могу этого не видеть и не помнить об этом. Но я должен не придавать этому значения, считать это чем-то обыкновенным, само собой разумеющимся или даже оскверненным какими-нибудь грехами и потому недостойным Бога. Если я внимателен к себе и вижу, что, совершая милостыню, я несколько потщеславился или мне пришлось преодолевать сребролюбие, то будет мудро сосредоточиться не на доброй стороне своего дела, а на греховной: на сребролюбии, тщеславии или других страстях, которые в этот момент проявились. Это и будет истинным смирением – не видеть своих исправлений.

Царь Давид был богат, много воевал и пролил много крови, но Бог его не оставлял и Дух Святой пребывал в нем. Почему же так?

Потому, что царь Давид исполнял волю Божию. Все очень просто. А царь Саул, например, пожалел одного царя, взятого им в плен и из-за того, что он не убил его, как заповедал ему Господь, он был наказан. Дух Святой пребывает с тем, кто творит волю Божию, а не с тем, кто просто не проливает крови. Ведь если бы святой благоверный князь Александр Невский не проливал крови врагов Отечества и Церкви, то они пролили бы кровь христианскую и уничтожили христиан. Не нужно думать, что убивать – это всегда грех, а снисходить – это всегда хорошо. Лев Толстой, например, говорил, что нельзя сопротивляться злу насилием. И что из этого вышло? Он своей пропагандой разложил армию и в значительной степени способствовал тому, что Россия, могучая держава, потерпела позорное поражение в войне с гораздо менее сильным государством, Японией.

Скажите, как понять, что ты поддаешься мнительности? И как с ней бороться?

Боюсь, чтобы вместо борьбы с мнительностью вы не начали бороться с внимательностью к себе. Их нужно различать. Мнительность, действительно, опасна: она делает человека постоянно неуверенным в себе, постоянно колеблющимся, лишает его той решительности и мужества, которые необходимы в христианской жизни. А внимание, наоборот, необходимо. Часто эти две вещи путают, и люди, стремящиеся научиться внутреннему вниманию, впадают в мнительность. Дать простой совет: «Чтобы избавиться от мнительности, нужно сделать то-то и то-то» – трудно. Наверное, нужно обратиться к какому-то более или менее опытному духовнику, привести ему примеры того, что мы почитаем мнительностью, и отделить мнительность от разумной осторожности.

Могу привести самые очевидные примеры мнительности. Например, человек утром случайно уронил молитвослов, а днем разбил себе колено и решил: вот, это меня Бог наказал. Или у кого-нибудь появились греховные помыслы, а он думает, будто это происходит потому, что он, допустим, не успел у батюшки взять благословения или взял его как-то неправильно. Это, конечно, мнительность. Человек придает особенное значение нечаянным, второстепенным даже не проступкам, а оплошностям. Часто бывает, что такой человек впадает в своего рода фарисейство: грехов он не видит, а видит только мелкие ошибки, даже не нравственного характера, а те, которые могут быть у всякого человека, даже весьма и весьма духовного. И получается у него по предостережению Спасителя: Горе вам, книжники и фарисеи, ибо вы оцеживаете комара, а верблюда поглощаете¹⁹⁰. То есть вы стремитесь к тому, чтобы не проглотить насекомое, и поглощаете верблюда. Этого, несомненно, нужно избегать и бороться с этим: больше думать о нравственности, о своем внутреннем, а не внешнем состоянии, фактически ничего не значащем.

Бывает, впрочем, мнительность и в нравственных вопросах. Допустим, человек подозревает в себе такие грехи, которых в нем нет, или боится искушений, которых миновать невозможно или которых, наоборот, у него не будет. Например, боится заниматься Иисусовой молитвой, думая, что обязательно впадет в прелесть. Или, скажем, пришел человеку в голову какой-нибудь нелепый греховный помысел и он из-за него считает себя уже недостойным находиться в церкви или думает: «С такими мыслями я не могу находиться в монастыре!». Он забывает о том, что греховные помыслы – это совершенно естественно и что ради борьбы с ними люди и приходят в монастырь.

Но все же трудно объяснить это на абстрактных примерах. Что для одного является мнительностью, то для другого внимательностью, нельзя всех стричь под одну гребенку. Это очень тонкий духовный вопрос. Желательно все-таки обратиться к опытному духовнику и ему рассказать, в чем конкретно выражается твоя мнительность, и если это действительно она, то духовник и подскажет, как с ней бороться.

Как бороться с помыслом: «Я обязательно спасусь»?

Смотря как он проявляется. Если это надежда на милость Божию, то это хорошо. А если в виде уверенности, которая ведет к нерадению, лишает человека покаяния и ревности к духовным занятиям, то это, конечно же, прелесть, это отвратительно, и этого нужно избегать. Это гордость, обычно свойственная сектантам. Иоанн Лествичник говорит: «Неизвестное недостоверно». Поскольку точно неизвестно, помилует нас Бог после смерти или нет, мы должны понять, что это недостоверно. И, усомнившись в своем спасении, должны не прийти в отчаяние, а начать трудиться для того, чтобы действительно сделать спасение возможным для себя, приобрести надежду.

Если забывать свои добродетели не удается, то можно ли считать их чужими, Божиими, к тому же данными на время? Ведь Бог может и забрать то, что дал.

Да, это тоже одно из средств смириться – приписывать все Богу. На самом деле это не какой-то внешний прием, он таков лишь для тех, которые не проникли в суть этого состояния. А человек, имеющий духовный опыт, безусловно, понимает, что все добродетели, которые он имеет, дарованы ему Богом. Он знает, что если загордится, благодать от него отойдет и он лишится того, что казалось ему само собой разумеющимся, естественным и привычным. Поэтому воспоминание о том, что мы всего лишимся, если благодать от нас отступит, очень смиряет нас и нам полезно.

Если Господь всемогущ, почему же сильный обижает слабого? Ведь Он мог бы создать на земле райскую жизнь, как и на небе? Почему не искореняются плохие люди, которые обижают и обворовывают слабых?

А тому, кто задал этот вопрос, не пришло в голову, что его в таком случае тоже могут «искоренить»? Он, наверное, думает, что у него грехов нет, он человек хороший и поэтому уже вне, так сказать, «искоренения». А может быть, он своих грехов просто не знает или пренебрегает ими, считает, что его грехи ничего не значат, а грехи других людей подлежат наказанию или считает, что он уже исправился. А вдруг бы его «искоренили» за год или за десять минут до того, как он исправился? Даже если мы теоретически допустим, что этот человек никаких грехов не имеет, но родители его могли иметь грехи. И если бы его родителей в свое время «искоренили», он бы тогда не родился. И вообще надо сказать, что этот человек, наверное, невнимательно читал Евангелие.

Спаситель сказал ученикам такую притчу: Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел; когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человека сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, – чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы¹⁹¹. Если вы выдергаете «плевелы», то есть каких-нибудь грешных людей, то от них не родятся люди, может быть, предназначенные ко спасению, люди праведные. Оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою¹⁹². Что означает эта притча? И, приступив к Нему, ученики Его сказали: изъясни нам притчу о плевелах на поле. Он же сказал им в ответ: сеющий доброе семя есть Сын Человеческий; поле есть мир; доброе семя, это сыны Царствия, а плевелы – сыны лукавого; враг, посеявший их, есть диавол; жатва есть кончина века, а жнецы суть Ангелы. Посему как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет при кончине века сего: пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов; тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их. Кто имеет уши слышать, да слышит!¹⁹³.

Собственно, здесь все объясняется. Невозможно на земле просто отделить добрых от злых. Вот, например, мы сами сейчас в Церкви – а вчера находились вне Церкви, были злыми и, может быть, даже врагами Божиими. Во-вторых, людям дарована свобода, которая проявилась еще в Адаме и Еве. И если бы люди были изначально лишены свободы, тогда они уже не имели бы образа и подобия Божия, это были бы уже не разумные существа, способные прославить Бога за Его бесконечную благость, а скорее существа, подобные животным. Человек, отвергающий существующий порядок вещей, жизнь со всеми ее скорбями, трудностями, несправедливостями, таким образом восстает против свободы и даже против существования человека. Может быть, он имел бы право требовать «искоренения» злых, если бы сам всегда свободно выбирал только одно добро. Но, я думаю, ни один искренний и трезвый человек о себе такого не скажет.

Как почувствовать сердцем, что ты великий грешник?

Это, как я сказал, бывает от внутренней борьбы. Чем строже человек относится к себе, чем упорнее борется с собой, тем больше он видит своих мысленных падений, тем больше смиряется – и в конце концов понимает, что, в сущности, он столь же великий грешник, как какой-нибудь убийца, развратник или вор. Он понимает, что если в нем есть нечто доброе, то это от Бога, а сам он ни на что не способен.

Настоящее смирение приходит именно от этой борьбы, а совсем не оттого, что мы должны обязательно совершить какой-то тяжкий грех. Была такая секта в России – «покаянники», довольно смешная по своему учению. Они считали, что «не согрешишь – не покаешься», есть такая дурная поговорка. Грабили кого-нибудь, потом шли, заявляли на себя в полицию, их ссылали на каторгу, и они полагали, что таким образом несут покаяние. Такое неразумие происходит оттого, что люди не видят своих так называемых мелких прегрешений, которые на самом деле являются грубым, наглым попиранием Евангелия. Они недооценивают эти прегрешения, считают их ничего не значащими и поэтому начинают выдумывать, что для покаяния нужны какие-то особенные грехи.