«Заповедь новую даю вам…»

Ветхозаветная заповедь любви к ближнему и ненависти к врагам актуальна и в наше время. – О любви ветхозаветной и новозаветной. – Как на деле проявлять любовь к ближнему. – Любовь к врагам – признак обилия благодати. – Что значит: ударившему тебя по щеке подставь и другую? – Чтобы получать благодать, нужно совершать добрые дела втайне. – О любви ложной и истинной. – Нужно стремиться к достижению идеала. – О христианском браке. – Что правильнее: обличить человека или промолчать? – О любви, доброте и человекоугодии.

На прошлой беседе мы говорили о том, что значит любить Бога и ближнего. А на этой мы коснемся другого аспекта этой темы: посмотрим, как понималась любовь к ближнему в Ветхом Завете и почему Христос говорит, что заповедь о любви, которую Он нам дал, – новая.

Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего¹²⁹. Почему Моисей заповедал это? Потому, что люди в то время были столь жестокосердны, что ненавидели не только своих врагов, но и ближних. В те времена израильтян окружали народы, которые приносили своим богам человеческие жертвы, а в самых ответственных случаях приносили в жертву даже собственных детей. Естественно, среди этих народов было распространено всевозможное вероломство и прочие низкие дела. Вспомните хотя бы повествование о Лоте. Когда к Лоту пришли ангелы, жители Содома приняли их за прекрасных юношей и стали приставать к ним с беззаконными притязаниями. И Лот никак не мог уговорить их отказаться от преступного намерения, хотя он много лет прожил с этими людьми в одном городе. Более того, его дядя Авраам, когда Лота вместе с жителями Содома захватили иноплеменные цари, разгромил войско царей и освободил не только своего племянника, но и всех содомлян. Несмотря на все это, они желали совершить над гостями Лота насилие, пренебрегая и дружелюбием и благодарностью. Или возьмем времена Моисея. Когда фараон испугался, что еврейский народ слишком размножается, то просто-напросто велел убивать всех еврейских первенцев мужского пола. Вот какие нравы были в то время! Поэтому заповедь Моисея о том, чтобы любить ближнего и ненавидеть врага, имела целью заставить израильтян любить хотя бы ближних: если уж вы ненавидите врагов, то любите хотя бы своих соплеменников, единоверцев!

Надо сказать – с сожалением, горечью, – что и для нас эта заповедь весьма актуальна. Если под ближними понимать православных христиан, а под врагами – врагов Церкви, то что мы увидим? Ведь мы, православные, друг друга не любим, мы в лучшем случае друг к другу безразличны. Так ведь? А Моисей понимал под ближним не просто соплеменника, но того, кто исполнял закон Божий, данный ему в Откровении. Если, допустим, какой-нибудь еврей не исполнял закон, то подвергался суровому наказанию, вплоть до побиения камнями. Значит, такой человек ближним не считался. А если какой-то иноплеменник желал вступить в израильское общество, над ним совершались положенные обряды, и он считался равноправным членом этого общества, как и у христиан всякий человек, принявший крещение, считается равноправным членом Церкви. Так что повторю: нам эта ветхозаветная заповедь весьма подходит. Если бы мы возлюбили своего ближнего, то есть всякого православного, и возненавидели бы «врага» – человека неверующего, то и это уже было бы хорошо. А для нас ближний кто? Не единоверец, а дорогой нам человек, например наш единокровный родственник, даже если он безбожник, богохульник или вор. Его мы любим, а человека, который стоит рядом с нами в церкви, можем и локтем толкнуть: мол, зачем ты мне мешаешь молиться, поклоны делать? А ведь если наши дети, братья и сестры – безбожники, то в будущей жизни, при условии что Господь нас помилует, мы будем находиться не рядом с ними, а рядом с теми людьми, с которыми мы стояли в церкви и чьих имен мы, может быть, даже не знали.

Итак, эта заповедь: Люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего, как это ни странно, относится и к нам. Три с половиной тысячи лет прошло после того, как эта заповедь была дана Моисею, но до сих пор мы, даже православные христиане, имеющие благодать Христову, не можем ее исполнить. Поэтому не будем осуждать эту заповедь за ее жестокость: мы и сами подпадаем под ее осуждение. Мы, в противность ей, любим своих врагов и ненавидим своих ближних. И врагов любим не по-христиански, любим их за то, что в них есть те же страсти, что и в нас.

А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас¹³⁰. Кто из нас может сказать о себе, что он это исполняет? Кто из нас благословляет проклинающих? У нас бытует даже какой-то страх перед проклятием: ой, что же делать, меня прокляли, поэтому я болею, поэтому у меня неприятности. И какую неприязнь, какое злопамятство мы проявляем по отношению к тем людям, которые желают нам зла, которые нас проклинают! А Спаситель заповедует их благословлять. Благотворите ненавидящим вас – мы должны делать добро тем, кто нас ненавидит и приносит нам зло, кто, может быть, лишает нас имущества или здоровья. Молитесь за обижающих вас и гонящих вас. Тот, кто, желая преодолеть свое злопамятство и неприязнь к обидевшему его человеку, пробовал за него молиться, знает, как трудно это сделать. Ты, преодолевая себя, молишься за этого человека – и в это же время поносишь его. Все время мысль отвлекается от молитвы и вновь и вновь возвращается к неприязни.

Итак, любить нужно не только ближнего, но и врагов. Под врагами же надо понимать не только личных врагов, но и врагов Церкви и врагов Отечества. Святитель Филарет Московский говорил: «Люби своих врагов, борись с врагами Отечества, гнушайся врагов Божиих». Но одно другому не противоречит. Мы можем бороться с врагами Отечества и врагами Церкви теми средствами, которые необходимы и уместны, и при этом все-таки испытывать к ним любовь и желать им спасения. Может быть, это труднодостижимый идеал, но это необходимо. Трудно, конечно, себе представить, например, как во время боя можно испытывать любовь к тому человеку, который стремится тебя убить и которого стремишься убить ты. Но приведу в пример Суворова, не только великого полководца, но и необыкновенно ревностного христианина. Незадолго перед смертью он сказал одному художнику, который желал написать его портрет: «Я проливал человеческую кровь ручьями, ужасаюсь. Но я никогда не убил ни одно насекомое и никого не приговорил к смертной казни». То есть на войне он исполнял свой долг, а в жизни проявлял необыкновенное милосердие. Правда, он своих мужиков в деревне, когда они напивались, обливал зимой холодной водой из колодца, говоря: «Любят горячее – пусть попробуют и холодного», но это не значит, что он их не любил. Он их воспитывал, как отец. Вот пример того, как человек всю свою жизнь положил на защиту и славу Отечества и одновременно не испытывал никакой ненависти к своим врагам.

Надо сказать, что русские солдаты вообще отличались раньше добротой и милосердием к своим врагам. Они прославились этим, например, во время войны 1812 года, когда вошли во Францию. Мирные жители их не боялись! Сейчас наши солдаты, безотносительно к тому, справедливые войны они ведут или нет, звереют. Разве было возможно во времена Суворова что-либо подобное «афганскому синдрому», когда человек с войны становится злым, раздраженным, невыносимым? Не было этого, потому что люди были верующие. Они возвращались потом к нормальной жизни, хоть и по двадцать пять лет служили в армии.

Мы видим, что заповедь любить врагов не противоречит знаменитому изречению святителя Филарета, но только нужно истолковывать его слова разумно. А иначе мы дадим волю ненависти и станем похожи на героиню русской поговорки: «Сердилась баба на весь мир три года, а мир про то и не знал». Будем сидеть и пыхтеть на врагов Отечества, а толку от этого никакого не будет.

Да будете сынами Отца вашего Небесного, ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных¹³¹. Наша любовь должна распространяться равно на всех, как и Бог распространяет Свою любовь вообще на всех людей. Конечно, это очень трудно, но мы должны к этому стремиться. Под ближним имеется в виду всякий человек, в чем-либо нуждающийся.

Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный¹³². Если мы делаем добро только тем, кто нам дорог: людям, которые нас любят, своим родственникам или, может быть, даже и соплеменникам, – то мы ничем не отличаемся от самых последних грешников, какие подразумеваются здесь под словом «мытари». Мы ничем не отличаемся и от язычников, иначе говоря от безбожников. Мы должны делать добро всем без различия. К какому возвышеннейшему идеалу призывает нас Господь Иисус Христос!

Но любовь, о которой мы сейчас сказали, – еще не самое высшее проявление любви. О высшем ее проявлении Спаситель говорит в своей новой заповеди. Если заповедь о том, чтобы возлюбить ближнего, как самого себя, есть заповедь Моисеева закона, то Господь дает нам новую заповедь: Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга¹³³. Вот в чем новизна: любить друг друга надо так, как Господь возлюбил нас. А как Он нас возлюбил? Так, что отдал за нас свою жизнь. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою¹³⁴ – любовь не ветхозаветную, не такую, чтобы любить ближнего, как самого себя, а новозаветную – любить ближнего больше самого себя. Спаситель заповедует любить ближнего жертвенной любовью: Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих¹³⁵. Итак, новая заповедь состоит в том, чтобы возлюбить ближнего так, как возлюбил нас Спаситель; возлюбить его так, чтобы положить душу свою за него.

Вот в чем величие христианства, вот к какой высоте мы должны стремиться! И мы видим, что апостолы эту заповедь исполнили. Они жили только для ближнего. Они странствовали по всему миру, испытывали невыносимые скорби, но до последнего издыхания проповедовали Евангелие, проповедовали Христа. Однако, рассуждая о таком высоком идеале, хочу еще раз призвать вас смотреть на все трезво и здраво. Хочу немножко остудить вас, чтобы вы не стремились сразу к такому возвышенному, недоступному для вас в настоящий момент и потому нереальному идеалу. Конечно, слова «идеализм» и «реализм» противоположны по значению, но на самом деле для христиан идеал должен быть именно реальным, то есть достижимым. И если бы хоть один человек в мире достиг этого идеала, то это уже было бы доказательством его достижимости, а таких людей весьма много: это святые и Русской Церкви, и вообще всей Вселенской Церкви. Поэтому мы обязаны стремиться к этому идеалу и не ставить на себе крест под предлогом, что мы немощные.

Господь сказал: Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим. Нелюбящий Меня не соблюдает слов Моих; слово же, которое вы слышите, не есть Мое, но пославшего Меня Отца¹³⁶. Итак, если мы любим Господа, то вынуждены, так сказать, из самого действия любви соблюдать Его заповеди. Так всякий из нас, желающий угодить дорогому человеку, старается ничего не делать вопреки его желанию, чтобы этим его не огорчить. С точки зрения здравого смысла, это совершенно естественно. Но когда дело касается служения Богу, мы забываем об этом и почему-то думаем, что можем любить Бога, но поступать вопреки Его воле, то есть вопреки Его заповедям. Может быть, нам трудно было бы понять волю Божию, если бы мы узнавали ее только из какого-то личного откровения или внушения совести. Но Господь Иисус Христос, как милосердный и чрезвычайно снисходительный, оставил нам откровение Своей воли в Священном Писании, святом Евангелии. И поэтому каждый из нас, даже и весьма холодный и далекий от Бога человек, если пожелает в действительности угодить Богу, в действительности стяжать любовь, может открыть Евангелие, прочитать его и стараться ему следовать.

Между прочим, отсюда появится и любовь к чтению Священного Евангелия. Кто хочет исполнять его заповеди, тот, конечно, всегда будет слушать и читать его с удовольствием, как самую последнюю и самую важную новость, потому что это является насущной необходимостью для всякого человека. И мы должны понуждать себя к исполнению Евангелия, но трезво и осторожно, зная свое весьма скромное духовное состояние. То есть делать малые добрые дела: реальные, доступные, конкретные. Помочь нуждающемуся теми скромными средствами, которыми мы обладаем; промолчать в ответ на оскорбление; проявить по отношению к какому-нибудь человеку радушие.

Ведь даже приветливость – это уже доброе дело. Вы посмотрите, какие у нас люди неприветливые, ходят с такими мрачными лицами, что смотришь на кого-нибудь и думаешь: вдруг он бандит? А он, может, совершенно нормальный человек, но вот нужно ему иметь такой вид, чтобы его тоже боялись. Чтобы какой-нибудь другой бандит не напал бы на него. Все хотят выглядеть злобными, сердитыми, и никто не хочет выглядеть добрым и радушным. Мы не обращаем на это внимания, а Спаситель говорит нам: Если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Получается, что относиться друг к другу приветливо – это уже добродетель, это уже исполнение заповеди о любви. А мы мечтаем о благе всего человечества или русского народа, размышляем: как нам выйти из экономического кризиса? Вот так и выйти: если будем приветливыми, радушными, будем жить по Евангелию, то Господь и устроит все, а нет – то, будь мы хоть семи пядей во лбу, ничего у нас не получится.

Я не говорю о том, что мы должны все время как-то фальшиво улыбаться. Можно быть серьезным и, тем не менее, приветливым: иногда улыбнуться, иногда сказать доброе слово. Все это и есть любовь, а не только то, чтобы совершать что-то великое. Да и как может ничтожный совершить великое? А что мы собой представляем? Обыкновенные люди, ничем не отличающиеся от других. Поэтому мы должны распространять вокруг себя атмосферу любви самыми скромными делами: приветливостью, хорошими поступками, терпением обид. Если мы станем в этом упражняться, то постепенно наше сердце согреется. Конечно же, мы должны и понуждать себя любить Бога – прежде всего молиться, участвовать в церковных таинствах, в особенности в причащении Тела и Крови Христовых, потому что здесь в высочайшей степени проявляется наше стремление и любовь к Богу. Тогда в какой-то момент мы неожиданно для себя обнаружим, что наше каменное сердце начало согреваться и что мы естественно, без всякого понуждения испытываем сочувствие к людям, которые нас окружают. Придя в церковь, мы почувствуем, что пришли к своим братьям и сестрам, а не просто находимся в общественном месте.

Итак, не нужно мечтать о себе и совершать какие-то подвиги. Есть такие неразумные люди: хочет человек совершить добро, берет чье-то имущество и раздает – не свое, а чужое. Вот он уже и добродетельный. А если владелец имущества говорит ему: «Что ж ты делаешь, брат, я же голодный останусь!» – то он начинает его учить, что нехорошо так поступать, надо быть добрым. Бывают и другие неразумные поступки. Допустим, семейные люди примут к себе какого-нибудь странника, бомжа, а он возьмет и заразит детей педикулезом. И больше ничего из этого не получится: ни этому бомжу они не помогут, потому что он так же будет бомжевать, как и раньше, и семью свою подвергнут опасности. А бывает, что под видом странника принимают домой колдуна, чародея. Этот странник или странница потом такой вред семье принесет, что неизвестно, как из этого выпутаться. Я уж не говорю о том, что иной «странник» может и обворовать. Хорошо еще, если обойдется без членовредительства или убийства. Нужно быть благоразумным и осторожным, трезво все оценивая. Не надо думать, что если мы проявляем в таких вопросах некое рассуждение, значит, мы не имеем любви. Нет, это не так. Никогда не будет в жизни человека момента, в который ему не нужно будет думать. Конечно, хорошо, если у нас есть духовный руководитель, духовник или, может быть, даже опытный в духовной жизни мирянин. Нужно постоянно советоваться и так совершать свой путь. Не впадать в безразличие, не отказываться вообще от стяжания добродетели любви – но и не впадать в крайность, не подвергать опасности своих близких и себя самого.

Надо иметь здравый смысл и в отношении помощи духовной, чтобы, помогая другим, не погубить себя, потому что мы немощные. Один из древних отцов говорил: «Когда тонет человек – не протягивай ему руки, а протяни ему палку». Это не значит, что если кто-то на самом деле будет тонуть, можно оставить его без помощи: мол, палки нет, так пусть тонет. Это притча. Смысл ее таков: когда человек нравственно падает и ты протягиваешь ему руку, то он может и тебя за собой утянуть, как часто бывает. А нужно протянуть ему палку. Тогда, если он не захочет выплыть, ты, по крайней мере, палку отпустишь и сам останешься цел.

А что получается, если мы «протягиваем руку»? Желая помочь ближнему и не имея на это ни духовных сил, ни умственных возможностей, мы проповедуем до тех пор, пока сами не падаем. У меня был знакомый, который любил этим заниматься. Он стал проповедовать одной женщине, которая увлекалась индийскими учениями. Кончилось тем, что он сам перешел в ее религию. Все его друзья удивились: почему так получилось? А все было очень просто. Человек этот занимался только внешним: проповедовал, распространял какие-то религиозные книги, а о внутренней жизни не радел настолько, что даже не понимал, что это такое. В сердце его был холод. Как он потом признавался, он никогда не чувствовал благодати. Он это говорил в свое оправдание, но это было свидетельством его пустоты.

Хочу еще уточнить некоторые важные детали. Спаситель говорит, что нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих, то есть учит нас жертвенной любви, чтобы мы были готовы в ущерб себе принести пользу ближнему. Как ни странно, есть люди, которые считают, что выражение: Положить душу свою за друзей своих – касается именно души в буквальном смысле слова. Они думают, что ради ближнего можно погубить свою душу: мол, пусть я погибну, зато спасется мой ближний… Совсем не это имеется в виду! Слово «душа» нужно понимать здесь как синоним человеческой жизни. Никакой истинный христианин никогда, даже в фантазии, не предположит того, что можно погубить свою душу для вечности, чтобы таким образом спасти ближнего, потому что это просто невозможно.

Итак, положить душу свою за друзей своих означает пожертвовать ради них собственной жизнью. В «Луге духовном» рассказывается такой случай. Подвижник, инок Лев, говорил двум монахам, Иоанну Мосху, который и написал эту книгу, и Софронию, впоследствии патриарху Иерусалимскому: «Я буду царствовать». Они возражали ему: «Никогда не бывало, отец, чтобы кто-нибудь родом из Каппадокии царствовал», но тот стоял на своем: «Нет, дети мои, поверьте, я буду царствовать». Те пытались его убедить, но, видя его твердость, замолчали. Спустя некоторое время на те места напали варвары. Монахи бежали, но нескольких человек варварам все же удалось пленить. Пленники, естественно, хотели получить свободу, и одного из них послали в Иерусалим к епископу с предложением: пусть он внесет варварам энную сумму и тогда монахов отпустят. Но у епископа нашлась только треть этой суммы, и монах вынужден был вернуться обратно. И вот инок Лев, который в то время там находился, взял половину этой суммы, пошел к варварам и уговорил их, чтобы они отпустили тех монахов, так как братья немощны и не могут работать, а вместо них взяли его самого и эти деньги. Те согласились. Спустя некоторое время он обессилел, стал им не нужен, и его казнили. Когда слух об этом дошел до Иоанна Мосха и Софрония Иерусалимского, они вспомнили слова подвижника и поняли, что он пророчествовал о своей мученической кончине, называя ее царствованием. Вот человек, который действительно положил свою душу за ближних. Конечно, такое самопожертвование – редкий случай, но если этот подвиг совершил хотя бы один человек, значит, и все способны на него.

Вернемся к изречению Спасителя: Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас. Признаком высочайшей истинной любви, признаком обилия необыкновенной благодати является любовь к врагам. Так рассуждает об этом преподобный старец Силуан. Он говорит, что признаком присутствия благодати в человеке является именно любовь к врагам. Причем он не теоретизирует, а опирается на собственный опыт. Он, говоря как бы о другом человеке, рассказывает о себе такой случай. Будучи экономом, он велел одному рабочему выполнить какую-то работу. А тот почему-то оскорбился и назвал его при всех собакой. Старцу Силуану это могло бы показаться большим унижением, ведь в монастыре ему подчинялись многие и многие люди, но он отреагировал на это так: дал рабочему чая и сахара и попросил, чтобы тот всегда называл его собакой. Когда читаешь это, то кажется, что ничего необыкновенного: просто бытовой случай. Но на самом деле тот, кто пытался вытерпеть оскорбление по-христиански, понимает, что в подобном случае необыкновенно тяжело даже просто промолчать, а тем паче так поступить.

И молитесь за обижающих вас. Мы должны искренне чувствовать в своем сердце желание молиться за обижающих нас. Между прочим, это является упражнением в стяжании добродетели любви: испытывая неприязнь к какому-то человеку, весьма полезно понуждать себя к молитве за него до тех пор, пока неприязнь не уйдет из твоего сердца.

Ударившему тебя по щеке подставь и другую¹³⁷. Что это значит? Не всегда возможно исполнить это буквально: редко когда доходит до того, чтобы человека ударили по щеке. Здесь имеется в виду то, чтобы в ответ на оскорбление не защищаться, а смиряться. Терпеть оскорбление так, как будто ты его достоин, не уклоняться от уничижения, которое тебе наносят. Между прочим, кто-то из отцов предлагает следующее толкование этих евангельских слов: одна щека – это собственно щека, а другая – это «внутренняя щека», самоукорение. То есть когда тебя оскорбляют, ты еще внутренне себя укори, и таким образом исполнишь заповедь.

Конечно, настоящее самоукорение должно быть тайным. А когда человек вслух говорит о себе: я грешник, я того-то и того-то недостоин или называет себя унизительными именами: я, дескать, свинья или собака, то это уже не самоукорение. Это, пожалуй, похоже даже на хвастовство, потому что в христианской среде смирение считается добродетелью, и мы, называя себя смиренными словами, выставляем себя хорошими людьми. Надо подставить оскорбляющему именно «внутреннюю щеку», то есть укорить себя так, чтобы об этом никто не знал, тогда самоукорение принесет нам пользу. Самоукорение, как я уже неоднократно говорил, состоит в том, чтобы не оправдывать себя, обвиняя ближнего или обстоятельства, но видеть в нарушении заповедей только свою вину. Но возможно, конечно, и самоуничижение в виде какого-то оскорбления, которое мы сами себе наносим. В этом нет ничего предосудительного, другое дело – насколько это будет мудро и полезно.

Отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку¹³⁸. Эти слова тоже нельзя понимать буквально, потому что такое бывает редко. Имеется в виду: не отвечай злом на зло. Если человек хочет нанести тебе какую-нибудь скорбь, то ты должен это перетерпеть – так, чтобы он сделал тебе все что хочет. Конечно, это удел людей, высоко преуспевших в этой необыкновенной, высочайшей добродетели.

Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад¹³⁹. Мы должны давать в долг или помогать людям, не ожидая от них никакой отдачи и даже благодарности. Хочу сделать здесь некоторые уточнения. Просящему у тебя давай. Это не значит, что мы обязаны дать просимое всякому человеку, которому что-то нужно. Если человек просит у нас на грех, то мы не должны ему давать. Всякому просящему означает, что нужно помочь всякому нуждающемуся, вне зависимости от того, хороший он человек или плохой, заслужил он эту телесную скорбь или нет. Допустим, мы сами нуждаемся, но все-таки нашли возможность дать человеку в долг. Он не отдает – значит, мы должны смириться и вытерпеть эту скорбь, тогда, исполнив заповедь, мы получим награду от Бога. Но под отданным нужно подразумевать не только деньги или другую материальную помощь, но и, самое главное, ответную благодарность. Мы не должны требовать взамен за свою помощь благодарности от людей, не должны ожидать человеческой похвалы.

А дальше идет самый главный стих, который необходимо объяснить, потому что он является ключом к добродетели любви для тех, кто желает на самом деле ее совершать, а не только мечтать о ней: И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними¹⁴⁰. Обычно мы поступаем с людьми так, как они поступают с нами. И это считается еще признаком какой-то сдержанности, потому что есть люди, которые на причиненное им зло отвечают злом гораздо большим. В Ветхом Завете было сказано: Око за око, и зуб за зуб¹⁴¹. Мы сейчас смотрим на эту заповедь через Евангелие, и она кажется нам жестокой. Но нужно учитывать нравы того времени. Мы и сейчас, в христианское время, видим, что некоторые люди за око выбивают два ока, а за зуб – все зубы. А Ветхий Завет через Моисея удерживал это зло в некоторых рамках: око за око и зуб за зуб. На добро отвечать добром, на зло – соответствующим, но не бо́льшим злом. Но Спаситель заповедует нам относиться к людям так, как мы хотим, чтобы они относились к нам. И если у нас есть некоторый жизненный опыт и мы трезво на себя смотрим, то знаем, что, совершая какое-нибудь нравственное преступление, мы всегда ожидаем снисходительности к себе и прощения как от Бога, так и от людей, и уверены, что достойны такого отношения. А к другим мы бываем строги. Но заповедь гласит: если мы желаем, чтобы к нам были снисходительны и милосердны, то должны вести себя так же и по отношению к другим людям. Пусть они даже к нам несправедливы, причиняют нам какой-нибудь вред, мы, тем не менее, должны поступать с ними не так, как они, а так, как бы мы хотели, чтобы они поступали с нами.

И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники любящих их любят¹⁴². По-славянски слова «какая вам благодарность» звучат как «кая вам благодать». Но русское слово «благодарность» – это просто благодарность от людей, а славянское «благодать» обозначает скорее даже не просто благодарность, а благодарность от Бога, то есть действие Божественной силы. И если мы просто отвечаем на добро добром, то никакой благодати от Бога не получим. Как в ином месте Спаситель говорит, что человек, совершающий милостыню, молитву или пост ради человеческой похвалы, уже получил свою награду, так и здесь: совершая добродетели и ожидая за это благодарности или совершая добродетели в благодарность за хорошее к нам отношение, мы не можем ждать от Бога никакой благодати. Добродетель должна быть не только нетщеславна, но и бескорыстна, она не должна ждать благодарности или соответствующего взаимного добра.

И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники то же делают¹⁴³. Мы ничем не отличаемся от грешников – от людей, которые живут неправильно и в ином отношении бывают, может быть, и развращенными, но, тем не менее, на добро отвечают добром. В этом нет христианства, это просто действие человеческого естества. Если человек и этого не делает, если он на добро отвечает злом, то он просто недостоин имени человека. Впрочем, есть такая поговорка, описывающая это страшное нравственное состояние: «Не делай добра, не будет и зла». Но мы не можем даже размышлять о возможности такого поведения. Оно, повторю, не только не христианское, но даже и противоестественное.

И если взаймы даете тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же¹⁴⁴. Если мы будем ждать, чтобы нам отдали столько же (не говоря уже о процентах!), то никакой благодати не получим. И даже если будем надеяться, что нам воздадут чувством благодарности или взаимной любви, то также не получим благодати. Поэтому с нами часто и бывает так, что мы, совершая милостыню или другие добродетели, не ощущаем в душе благодати, которой следовало бы ожидать, потому что совершаем добро неправильно – тщеславно и корыстно: мол, если уж не воздают нам буквально добром за добро, то, по крайней мере, пусть будут благодарны. Мы ждем славы и благодарности от людей, но если мы их получим, то будем мы уже вознаграждены и от Бога нам ожидать нечего. Более того: допустим, наш добрый поступок остался незамеченным или же человек, которому мы сделали что-то полезное, нас не поблагодарил, – но если мы делали добро с желанием получить благодарность и похвалу, то само это намерение уже лишает нас благодати.

Чтобы получать благодать, нужно совершать добрые дела втайне. Вот тогда мы можем ожидать Божественного утешения, Божественного действия в своем сердце. Говорят, что добро делать легко, любить легко. Нет! Очень, очень трудно совершать эту величайшую добродетель. Я сейчас не говорю о том, чтобы делать добро с искренним сердцем, именно с чувством любви – чрезвычайно трудно даже понуждать себя совершать добрые поступки правильно, по-евангельски, трудно даже понять, как это нужно делать. И если я сейчас хорошо вам все объясню, то это не значит, что от одного слышания вы сразу изменитесь и всегда будете правильно всё исполнять. Необходимо необыкновенное, чрезвычайное понуждение себя вообще ко всем добродетелям, а в особенности к этой, высочайшей. Апостол Павел называл ее не просто совершенством, а союзом всех совершенств.

Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым¹⁴⁵. Что такое награда великая? Награда не от людей, но от Бога, то есть обилие Божественного действия. Вот что ожидает людей, которые правильно совершают эту добродетель.

И будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым. Сначала мы понуждаем себя к любви, а потом благодать сходит в нашу душу, мы усыновляемся Богу и начинаем испытывать любовь и к ближним, и ко всем людям, и даже к врагам без понуждения себя. Мы всех обнимаем своей любовью. Конечно, это действие сверхъестественное, потому что истинная, евангельская любовь, как, впрочем, и все добродетели, не может совершаться без обильного, могущественного действия в человеке Святого Духа. Мы недооцениваем силу своих страстей и потому переоцениваем собственную силу воли, собственное понуждение. Нам кажется: еще чуть-чуть – и мы приобретем добродетель любви, но, оказывается, здесь требуется не просто чуть-чуть нашего старания и даже не огромное наше усилие, – здесь нужна посторонняя помощь, причем необыкновенная, могущественная. Только этой силой, благодатью Святого Духа, преодолевается наша злоба, и мы из людей понуждающих себя становимся теми, кто уподобляется Богу, кто любит Его, кто любит людей без всякой корысти, всех равно, кем бы они ни были.

Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд¹⁴⁶. Что такое милосердие? Буквально это замечательное слово означает «милующее сердце», то есть сердце, испытывающее снисхождение, любовь, жалость ко всякому человеку и ко всякому творению вообще. И некоторые подвижники достигали такого состояния, что испытывали это чувство ко всему живому, как говорит об этом преподобный Исаак Сирин. Когда его спросили, что такое «милующее сердце», он ответил: «Это когда человек любит всех: и воров, и блудниц, и разбойников, и самих демонов, и не желает, чтобы даже какому-нибудь пресмыкающемуся был причинен вред».

Может быть, мы не понимаем высоты такой любви, но осознавать, что она существует, хотя бы ради своего смирения, мы должны. Кроме того, если мы с самого начала скажем себе, что для нас это невозможно, что эта добродетель – удел избранников Божиих, то мы тогда и эту добродетель не исполним, и даже меньшего не сделаем. Мы должны стремиться к этой высоте, понуждать себя изо всех сил – и, может быть, Господь поможет, и тогда самый обыкновенный, заурядный человек достигнет такого состояния.

Конечно, здесь не имеется в виду, что мы должны быть милосердными в такой же степени, как наш Отец Небесный. Стремиться к этому было бы прелестью. Один западный подвижник, Франциск Ассизский, которого святитель Игнатий (Брянчанинов) откровенно и справедливо называет сумасшедшим, молился о том, чтобы Бог послал ему такую любовь, какую Христос испытывал к людям. Это сатанинская гордость. Не может ограниченное, сотворенное существо, хотя бы и преисполненное всевозможных совершенств, вместить Божественного действия во всей его полноте. Любовь – это одно из имен Божиих. Конечно, сущность Божия далеко превосходит все самые возвышенные и прекрасные имена, какие бы Бог ни открывал нам о Себе. Но любовь есть, если так можно выразиться, одно из самых существенных свойств Божиих. И вот некий человек вдруг возомнил о себе, что он может иметь это свойство в такой же степени, как Господь Иисус Христос. Франциску было видение: явился серафим и на этом серафиме изображение распятого Христа. И вот у Франциска открылись раны на руках и ногах, он будто бы испытывал те страдания, которые испытывал Христос, так что от боли даже не мог ступать по земле и был вынужден передвигаться верхом, на осле. Но это прелесть.

Из житий святых мы знаем, что мученики Христовы в страданиях почти буквально уподоблялись Христу, например, мученик Феодор Стратилат был распят, на кресте его всевозможно истязали, стрелами выбили ему глаза. И когда его оставили умирать на кресте, он возопил: «Боже мой, Боже мой, почему Ты меня оставил?» Так велики были его страдания. У него не было и мысли об отречении, он мужественно исповедовал Христа во всех этих страданиях, но, видимо, они превзошли какую-то меру, поэтому он так воскликнул. Явился ангел, снял его с креста и совершенно исцелил, так что воины, которые пришли снимать с креста мертвое тело Феодора, увидели его стоящим возле креста, молящимся и совершенно здоровым. Другому подвижнику поочередно отрубали члены тела: сначала пальцы на руках, потом на ногах. А он на каждое усечение отвечал изречением из Священного Писания. И только когда ему отрубили ногу, он вскрикнул от боли. Его мучители с торжеством сказали: «Разве мы тебе не говорили, что придется испытать ужасные боли?» – а он ответил: «Безумные, я только сейчас почувствовал боль. Это Господь мне показал, что я терплю не своей силой, а благодатью Божией». Итак, благодать Божия умаляла страдания мучеников, иногда делала их как бы несуществующими, то есть человек просто ничего не чувствовал. Вот как действует благодать в тех, которые уподобляются Христу почти буквально, то есть страдают за Него так же, как Он страдал за нас. А состояние Франциска Ассизского как по настроению, так и по ощущениям, которые он испытывал, обличает явную глубочайшую прелесть. Не может человек испытывать любовь в такой степени, в какой испытывает ее Бог к человеческому роду. Кощунственно даже думать об этом и говорить.

А вот любить людей не с такой силой, но с такой же широтой, как любит нас Господь, – это хотя и удел совершенных людей, но все же это возможно. Любить всех, как самого себя, – это реально. Да, это тяжело, но мы все должны стремиться к идеалу. Если мы начнем все идеалы уничтожать, то стремиться окажется почти не к чему. Отказываясь от стремления к «невозможному», мы не проявляем чрезвычайного усердия, потому и малое не можем исполнить. А стремясь к большему, мы, во-первых, постоянно смиряемся от того, что все-таки не достигаем совершенства, а во-вторых, все же нечто делаем. Может быть, мы этого даже не замечаем: нам кажется, что по сравнению с теми великими идеалами, которые начертаны в Евангелии, мы вовсе ничего не делаем. И это хорошо. И так, в понуждении себя, покаянии и смирении, мы совершаем свой путь, даже если и не достигаем исполнения возвышеннейших заповедей Евангелия.

А начинать мы должны с того, чтобы применять в жизни замечательный принцип: Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. Никто не желает себе зла, никто не хочет, чтобы по отношению к нему проявляли справедливость, если он поступил нехорошо: всякий из нас ищет не строгости, а милосердия.

* * *

В первом послании святого апостола Павла к Коринфянам есть такие слова: Если какой брат имеет жену неверующую, и она согласна жить с ним, то он не должен оставлять ее; и жена, которая имеет мужа неверующего, и он согласен жить с нею, не должна оставлять его¹⁴⁷. Но ведь получается, что такие люди находятся в невенчанном браке и живут в любодеянии?

Апостол говорил это тогда, когда общество было языческим, ведь христианство еще только начало распространяться. Позже, когда общество стало христианским, невенчанный брак рассматривался как сознательное преступление и назывался любодеянием. В Византийской империи для христиан не было гражданского брака, как и в Российской империи. И поэтому, если люди не были обвенчаны в Церкви, значит, они вообще не считались женатыми. Правда, в древности, в первые века Византийской империи, еще существовали римские обычаи, и нечто вроде гражданского брака там было.

В наше время, мне кажется, поневоле приходится вернуться к практике древнейшего христианского общества, о которой говорит апостол Павел. Если бы мы сейчас предъявляли к супругам такие жесткие требования: «Или венчайтесь, или разводитесь», то разрушили бы многие семьи. Правда, некоторые духовники, может быть более строгие, считают, что брак обязательно должен быть венчанным. Но какой смысл совершать таинство венчания над человеком, который, может быть, даже не крещен? Или, если и крещен, то в Бога не верит? Перед таинством бракосочетания, если все делать правильно, молодым нужно исповедаться и причаститься. Как же можно человека почти неверующего или вовсе неверующего заставлять участвовать в таинствах? Не будет ли это кощунством над таинствами? Поэтому я не придерживаюсь такого мнения, что в любом случае нужно венчаться и что гражданский брак¹⁴⁸ – это любодеяние. Гражданский брак – это все-таки не просто связь, хотя, конечно, это не церковный брак.

Можно ли считать действительным церковный брак, если вступившие в него были хотя и крещеные, но неверующие?

Брак, если и был совершен без должного благоговения и веры, все равно будет действительным. И теперь от самих супругов зависит, чтобы благодать Божия, которая, может быть, оставила их за непонимание того, что такое церковный брак, вернулась к ним и освятила их совместное жительство.

Далеко ли отстоят друг от друга доброта и любовь, если доброта разумная?

Понятие «доброта» растяжимое. Можно сказать, что это одно и то же. Если же рассматривать их как некие стадии, то, наверное, доброта – это начальная степень любви: человек проявляет сочувствие, жалеет своих близких и тех людей, которые его окружают, и, может быть, старается им помочь. Возможно, это начальная стадия любви, если под любовью понимать безграничное стремление помочь ближнему, служить ему. Эти понятия растяжимые, особенно доброта.

Что будет являться любовью к ближнему: если я открыто скажу всю правду, все, что о нем думаю, не совсем в нежной форме, или если я в сердце на него разозлюсь и лицемерно промолчу?

Лучше будет, если в сердце разозлишься и лицемерно промолчишь. Это будет большей любовью, несомненно. Если это даже вообще никакой любовью не будет, то, по крайней мере, человеку вреда не принесешь.

А если ты из любви к ближнему будешь говорить всю правду, то ты, может быть, и будешь всех любить, но тебя все будут ненавидеть. Ты, может быть, будешь пылать ко всем любовью, ходить и всех обличать, а тебя все будут избегать. Поэтому лучше промолчать, лицемерно и как угодно, и внутренне с собой бороться. Потому что в этом случае ты внутри согрешил, но, по крайней мере, не привел этот соблазн в исполнение. А так ты совершишь грех и на деле. Никакой тут любви нет, есть только неумение владеть собой и своим языком.

Если любовь состоит в обличении, то мы все пламенно друг друга любим. Все преисполнены любви, потому что все друг друга ругают и обличают, считая, что это совершенно справедливо. В автобусе поезди, там столько людей, любящих тебя! Они тебя обличат и так и этак.

Что делать, если моя родственница, тяжелобольной человек, не принимает мою помощь, не желает со мной общаться?

Навестить больную можно, но если она не хочет с тобой общаться, то навязываться не нужно. Если это человек психически больной, значит, можно помогать ему: допустим, принести продукты или оказать какую-нибудь другую услугу. А навязывать свое общение и думать, что это в любом случае полезно, совершенно неправильно.

Как отличить служение людям от человекоугодия? В каком случае это будет человекоугодие, а в каком нужно действительно с любовью послужить людям?

Замечательное рассуждение об этом есть у святителя Игнатия (Брянчанинова). Он говорит, что человекоугодие – это когда мы угождаем страстям человека. А любовь – когда мы предпринимаем что-то для его спасения или, по крайней мере, не угождаем его страстям. Чтобы любить ближнего как самого себя, нужно прежде всего правильно возлюбить себя, то есть возлюбить себя тоже спасительно. И если мы любим себя правильно, по-христиански, то есть желаем себе блага в вечной жизни, тогда мы уже можем любить и ближнего как самого себя. А если любовь к себе состоит в том, что мы ублажаем себя, свои страсти, угождаем себе, то, естественно, любовь к ближнему тоже будет неправильной. Это и будет человекоугодием. Если ближний твой любит говорить всякие скабрезности и навязывать тебе отвратительный разговор, то совсем необязательно, что любовь к нему состоит в том, чтобы выслушать его, а не прервать, даже если он и обидится.

Как проявить любовь к человеку, который пришел в храм нетрезвым? Уместна ли здесь снисходительность, не будет ли это потворством страсти, человекоугодием?

Я расскажу вам такой случай. Один мой знакомый работал в храме, был кем-то вроде дневного сторожа. Однажды в храм пришел парень, пьяный вдребезги, встал перед иконой Божией Матери, начал плакать, что-то кричать… Кажется, у него мама была больна раком. А все это происходило во время богослужения, и моему знакомому сказали вывести этого парня из церкви. Он отнесся к нему снисходительно и человеколюбиво, тихонько его вывел, стал с ним беседовать, хотя тот, повторю, был пьян порядочно. Впоследствии они стали встречаться, в результате мой знакомый обратил этого парня к вере, он стал православным христианином и, более того, священником.

Поэтому не нужно стричь всех под одну гребенку. Может быть, у человека какое-то несчастье или он просто на именинах выпил лишнюю рюмку. Но если он ведет себя нагло, хулиганит, кощунствует – это, конечно, другое дело. У нас должно быть не только некоторое снисхождение, но и благоразумие.