Первый и Третий Рим

Владыка Никодим ездил за границу с размахом, благо средства на ОВЦС тогда отпускались щедро. В один из его первых визитов в Италию и Ватикан при владыке находился его тогдашний секретарь, отвечавший за багаж из 20-ти «представительских» чемоданов. Каждый день секретарь сверялся со списком – кому что подготовить в качестве подарка. Порожние чемоданы заполнялись «ответными» сувенирами, – это была в основном богословская литература, пополнившая потом библиотеки духовных академий. Секретарь блестяще справился со своими обязанностями, но с небольшой «накладкой». Только в самолёте он вспомнил, что в Риме остался его плащ. Впрочем, вскоре плащ прислали по почте, но таможенная служба пыталась взыскать с владельца пошлину...

В своих «Воспоминаниях» архиепископ Брюссельский Василий рассказывает о забавной истории. Уезжая в Рим на последнее заседание II Ватиканского собора (1965 г.), куда он был приглашён, митрополит Никодим обратился после богослужения в Ленинграде к верующим с просьбой о молитве о нём, так как «он едет на закрытие Ватиканского собора». «Как! – закричали верующие, не поняв смысла сказанного, – ещё один собор закрывают, и ты едешь в этом участвовать. Не пустим! Не выпустим отсюда!»⁶³³

... А начиналось всё в 1958 г., когда главой Римско-Католической Церкви был избран папа Иоанн XXIII. Вскоре после этого римский понтифик провозгласил своей ближайшей задачей созыв Поместного собора. Стало известно, что папа считает одной из главных целей собора широкие контакты с христианами разных исповеданий и в том числе с Православной Церковью.

Папа долгие годы своей жизни и своего архипастырского служения посвятил контактам с Православной Церковью; и в Болгарии, и на посту нунция в Турции. А во время войны он имел многочисленные контакты и с греческим духовенством. Момент для установления самого широкого общения между Церквами-сёстрами был особенно благоприятен, так как в это время Константинопольский патриарший престол занимал патриарх Афинагор. Как и другие восточные патриархи, он отнёсся с сочувствием к стремлениям папы Иоанна XXIII-го. Однако было ясно, что Русская православная Церковь, подконтрольная советскому правительству, питавшему неприязнь к Ватикану (поджигатели войны!), займёт негативную позицию по отношению к инициативе Ватикана⁶³⁴. Ещё в 1961 г. владыка Никодим на конференции в Праге осуждал «агрессивную политику Ватикана».

В декабре 1960 г. патриарх Алексий I в сопровождении свиты, в которой был и новый председатель ОВЦС митрополит Никодим, нанёс визит Константинопольскому патриарху Афинагору, а затем посетил Иерусалим. Митрополит Николай (Ярушевич), живший на покое, кратко резюмировал цель поездки: «Поехал срывать Вселенский собор». Потом на протяжении двух лет велась вдохновляемая Кремлем кампания против Второго Ватиканского собора. Своего апогея эта политика достигла осенью 1962 г. перед самым открытием собора.

Два журнала в Москве выступали против собора; антирелигиозный журнал «Наука и религия» и... «Журнал Московской Патриархии». Декабрьский номер журнала «Наука и религия» вышел с особым приложением – маленькой книжечкой бывшего чекиста Андреева-Бартошевича. Эта брошюра вышла под названием «Тайны Ватикана». И одновременно в «Журнале Московской Патриархии» появляется редакционная статья без подписи под названием «Non possumus».

В этой очень резкой статье автор обрушивался на Ватикан и заявлял, что участие Православной Церкви в каком бы то ни было соборе, созываемом Ватиканом, немыслимо и невозможно. Статья заканчивалась весьма красноречиво: «Католическому «Non possumus» мы противопоставляем наше православное «Non possumus"». («Non possumus» – не можем)⁶³⁵.

Между тем в 1962 г. что-то произошло. С начала 1962 г. владыка Никодим прекратил острые выступления в адрес Римско-католической Церкви и обратился (через Совет по делам религий) в правительство со специальным докладом «Мысли в отношении Католической Церкви», где убедительно аргументировал необходимость участия наблюдателей от Русской Церкви во Втором Ватиканском соборе⁶³⁶.

И вот сенсация; было объявлено, что Русская православная Церковь пошлёт своих наблюдателей на Ватиканский собор. О том, как всё было «на самом деле», рассказывает архиепископ Брюссельский Василий (Кривошеин):

«... Следующая моя встреча с владыкой Никодимом произошла летом 1962 года, в Париже, куда он приехал на сессию Комитета Всемирного Совета Церквей. Находившийся в то время в Париже С.Н. Большаков, человек с большими связями, с которым я был хорошо знаком по Оксфорду (мы были соседями), предложил мне устроить встречу между архиепископом Никодимом и кардиналом Тиссераном, с которым сам Большаков был в хороших отношениях. Тиссеран отдыхал в то время во Франции, в Лотарингии, недалеко от города Мец, откуда был сам родом.

Я тоже с ним был знаком и поэтому ответил Большакову, что в это дело не хочу вмешиваться, не знаю, согласится ли архиепископ Никодим на подобную встречу, так как вопрос мог быть для него довольно деликатный. Я предложил Большакову, если он хочет устроить встречу, самому поговорить с архиепископом Никодимом. Большаков так и сделал, и ... владыка Никодим охотно согласился на знакомство и встречу с кардиналом Тиссераном. И действительно, после окончания сессии Комитета, 18 августа 1962 года, архиепископ Никодим и я, никем не сопровождаемые и никому ничего не говоря, выехали поездом в Мец.

На вокзале в Меце нас встретил шеветоньский иеромонах о. Фёдор Штротман, и мы с ним отправились на квартиру друзей Большакова, где нашли кардинала Тиссерана, самого Большакова и ещё нескольких католических духовных лиц. Нас ждали с обедом, но мы, архиепископ Никодим, кардинал Тиссеран и я, пошли сначала в соседнюю комнату поговорить... Мы, как-то не сговариваясь, сразу перешли к делу, к вопросу о посылке наблюдателей на Ватиканский собор, который должен был открыться через два месяца.

Архиепископ Никодим сказал, что этот вопрос ещё не решён Русской Православной Церковью, но что прежде чем принять то или иное решение, Патриарх и Синод должны знать, чем будет заниматься предстоящий Ватиканский собор, какова будет его программа и каковы задачи. Не будут ли на нём приняты решения политического характера в духе холодной войны, которые сделают присутствие на нём наблюдателей от Русской Церкви невозможным, и они будут вынуждены уйти? И лучше совсем не посылать никого, чем послать, а потом уйти, и это меньше нарушит отношения между нашими Церквами.

Кардинал Тиссеран ответил: «Никакого политического характера собор не будет иметь, и никакой политической борьбы против советской власти Собор вести не намерен. Правда, я не могу ручаться, что среди многочисленных епископов и участников Собора не найдётся несколько человек, которые попытаются это сделать. Мы не можем им это запретить, каждый свободен говорить, что хочет. Попробуем их отговорить от этого, и Собор, так каковой, по этой линии не пойдёт. Скажу для примера, что в своих проповедях я вообще никогда не говорю о советской власти, о коммунизме, или о марксизме, зато постоянно выступаю против атеизма. Так и на Соборе будут говорить об атеизме, а не о советской власти».

«Это ваше полное право, – ответил архиепископ Никодим, – против этого мы совсем не возражаем, наоборот. Нам только важно, чтобы Собор не провозгласил крестового похода против коммунизма и советской власти. Ваши заверения нас, скорее, успокаивают».

... В тот же день мы с архиепископом Никодимом вернулись поездом в Париж и попали к началу всенощной на Преображение. И действительно, вследствие этой встречи архиепископа Никодима с кардиналом Тиссераном наблюдатели Русской Православной Церкви два месяца спустя прибыли на Ватиканский собор»⁶³⁷.

Вот что пишет об этой встрече священник Винченцо Поджи (Рим): «Когда в 1962 г. епископ Никодим стал Председателем Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии, ему была устроена в городе Мец (Франция) встреча с кардиналом Евгением Тиссераном (Eugene Tisserant), известным учёным-востоковедом и книголюбом, возглавляющим Конгрегацию Восточных церквей Римско-Католической Церкви. На вопрос одного крупного советского функционера о впечатлениях от встречи кардинал ответил: «Митрополит Никодим чрезвычайно способный человек. Он моментально схватывает суть проблем и находит способ их решения. Наш диалог был кратким, но позитивным, каким и должен быть диалог«"⁶³⁸.

Если сравнить тогдашнюю позицию владыки Никодима с тем, что он отстаивал осенью 1961 г. на Всеправославном совещании (о. Родос), то налицо заметный прогресс. Ведь там тоже речь зашла о проблеме атеизма.

Острый вопрос возник в связи с обсуждением программы будущего Всеправославного Собора, – вспоминал архиепископ Василий (Кривошеин). – Там был пункт: Атеизм и борьба с ним. Вопрос об атеизме и особенно о борьбе с ним обеспокоил архиепископа Никодима и ещё более – официального представителя »иностранного отдела" Варламова, так как он придавал ему политический характер как подспудному предлогу для борьбы с СССР и с советской властью. Поэтому архиепископ Никодим вдруг стал энергично хлопотать, но не на общих заседаниях Совещания, а в комиссиях, чтобы этот вопрос был снят с программы Собора и даже вообще не обсуждался на пленарных заседаниях.

Неожиданно он встретил решительного противника в лице митрополита Алеппского Илии, в будущем Патриарха Антиохийского. Последний горячо заявлял – я сам был тому свидетель – что борьба с атеизмом есть одна из главных задач нашего времени и что архиерейская совесть не позволяет ему, чтобы этот вопрос был вычеркнут из программы будущего Собора. И тем не менее, архиепископу Никодиму удалось (не знаю, каким способом) переубедить митрополита Илию, и тот замолчал. Вероятно, архиепископ Никодим говорил ему, что обсуждение вопроса о борьбе с атеизмом может вызвать репрессии против Русской Православной Церкви и сделает невозможным её участие на предстоящем Соборе. Вероятно, эти же «веские» аргументы подействовали и на других участников Совещания, и вопрос об атеизме был просто вычеркнут из программы, без всякого обсуждения на пленарных заседаниях⁶³⁹.

В августе 1962 г. на сессии ЦК ВСЦ в Париже произошла встреча владыки Никодима и Виллебрандса, который заверил, что вопрос об атеизме и коммунизме на Ватиканском соборе будет рассматриваться в основном богословски, в контексте проблем, которые должна решать Церковь, чтобы возвещать Евангелие в современном мире. Подход к обсуждениям и решениям по этим вопросам будет пастырский, а не идеологический. Собор не станет антисоветским форумом⁶⁴⁰.

О дальнейшем развитии событий рассказывает протопресвитер Виталий Боровой.

В конце сентября – начале октября состоялась вторая встреча владыки Никодима с Виллебрандсом, специально приехавшим в Москву для бесед с представителями Патриархии о Соборе. Беседы происходили в Отделе внешних церковных сношений с владыкой Никодимом и членами Отдела (в их числе был заместитель митрополита Никодима епископ Алексий [Ридигер], нынешний Святейший Патриарх Московский и всея Руси). Беседы были очень успешными. Кроме пастырских и богословских вопросов обсуждались и политические вопросы: о мире, о примирении, о проблемах отношения Церкви и государства, о материализме и атеизме.

Виллебрандс очень спокойно и уверенно объяснил, что все эти вопросы будут на Соборе рассмотрены в общем плане, не будут нарушаться интересы никакого государства, не будет упоминания ни о каких политических системах, ни в положительном, ни в отрицательном ключе. Было ясно выражено убеждение, что никто не сможет обвинить Собор в политической тенденциозности или пристрастии. Как ясно следовало из дискуссий на встрече и из документов встречи, никакого определённого формального соглашения, обязующего Собор не занимать антикоммунистическую позицию, чтобы добиться присутствия русских наблюдателей, не было. А владыка Никодим и не ставил вопросы в такой плоскости.

После отъезда Виллебрандса Совету по делам религий была представлена итоговая записка с очень положительной оценкой всех даваемых Виллебрандсом объяснений о характере Собора и основном его направлении. В записке подчёркивалось, что приглашение наблюдателей от Русской Церкви было сделано после долгой борьбы с реакционерами. И это есть победа реформаторских сил внутри Католической Церкви. Неудача миссии Виллебрандса в Москве и отрицательная позиция Русской Церкви по вопросу о направлении наблюдателей на Собор были бы только на руку реакционным силам в Ватикане и поражением сил, добивающихся реформ, обновления и ослабления напряжённости в отношениях с Востоком.

Заключение записки призывало (конечно, «с точки зрения улучшения современного напряжённого положения во всем мире») приветствовать присутствие наших наблюдателей на Соборе, ибо оно могло бы в какой-то мере ослабить реакционные течения на Соборе, затормозить и сковать проявления вражды и борьбы со всем прогрессивным. Весь анализ записки показывал, что всё это было возможным.

Аргументация владыки Никодима убедила Совет, который, в свою очередь, обратился в ЦК КПСС с предложением дать согласие на присутствие наблюдателей на Соборе, имея в виду, что на Соборе будут обсуждаться различные социальные и догматические вопросы с целью укрепления позиций Католической Церкви и приспособления к новым условиям, сложившимся в мире. Опасность образования единого антикоммунистического фронта устранена, а Ватикан и итальянские правительственные круги придают большое значение присутствию на Соборе наблюдателей от Русской Церкви.

Записка Совета особенно подчёркивала важность обращения по вопросу о наблюдателях мэра Флоренции Ля Пира, доверенного лица папы Иоанна XXIII, и премьер-министра Италии Фанфани, который заявил в разговоре с послом СССР в Италии Козыревым, тоже выступавшим за направление наблюдателей, что «поездка на Собор наблюдателей от Русской Православной Церкви имела бы важное значение для разрядки между Востоком и Западом, а также для дальнейшего развития советско-итальянских отношений». Ля Пира подчёркивал, что с Собором связаны политические круги католического мира, благоприятствующие разрядке в отношениях с советским лагерем и открытости левым силам итальянской политической панорамы.

Его стремление «разбить лёд» было со вниманием воспринято советскими дипломатами, поддерживавшими «хрущёвскую оттепель». Уверения Ля Пира, что на Соборе не будет каких-либо враждебных демонстраций против Советского Союза и других социалистических стран, были в Москве восприняты как заслуживающие доверия.

Записка в ЦК КЦСС заверяла, что участие наблюдателей будет содействовать установлению полезных контактов с Ватиканом и свяжет Ватикан в проведении враждебной деятельности против СССР. Это официальное обращение Совета в ЦК КЦСС завершило собой процесс изменений в отношении к Католической Церкви и к вопросу присутствия наблюдателей на Соборе – от первоначального отрицательного к положительному, к признанию пользы для советского правительства от участия на Соборе наблюдателей от Русской Православной Церкви в связи с предполагаемым улучшением отношений с Ватиканом. И разрешение на такое участие было принято постановлением на высшем уровне советской власти – Президиумом ЦК от 10 октября 1962 г. (за № 58/30)⁶⁴¹.

... По возвращении из Парижа владыка Никодим должен был «согласовать вопрос» в «кругах и сферах», а это требовало много времени. Именно в этой связи 27 сентября 1962 г. в Москву прибыл представитель секретариата по содействию христианскому единству Римско-католической Церкви монсеньор Иоганн Виллебрандс (с 1969 г.– кардинал). Он информировал членов Священного синода РПЦ о задачах и целях II Ватиканского собора, а впоследствии, в октябре того же года, патриарху Алексию I было направлено официальное приглашение из Ватикана. В результате этого 10 октября Синод принял решение направить на Собор в качестве наблюдателей протоиерея Виталия Борового и архимандрита Владимира (Котлярова) (с 1995 г. – митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский)⁶⁴².

Происходили странные вещи: кардинал Августин Беа, ведавший подготовкой к Собору, получил от патриарха Афинагора письмо, в котором Константинопольский Патриарх с сожалением заявлял, что он хотел бы послать своих представителей на Собор, но лишён возможности это сделать ввиду крайне отрицательного отношения к Собору со стороны Московской патриархии и Болгарского Синода, которые грозят расколом, а через 15 минут на столе у Беа лежала телеграмма за подписью патриарха Алексия I с просьбой принять его делегацию на Собор. После этого начались трения между Константинопольской и Московской патриархиями. И митрополиту Никодиму пришлось приложить все свои дипломатические способности, чтобы этот конфликт уладить.

Между тем в Москве начались «оргвыводы». Прежде всего, с позором был изгнан из журнала «Наука и религия» Бартошевич-Андреев. Своим падением он увлёк за собой также главного редактора Колоницкого, секретаря редакции Завелева-Воскресенского; состав редакции переменился полностью. Редакция была вызвана к Ильичёву, зав. Отделом агитации и пропаганды при ЦК КПСС, который выступил с разгромной речью. Брошюрка Андреева была спешно изъята из продажи, а подписчикам журнала, которые её получили в качестве приложения к журналу, было предложено немедленно её вернуть.

Нечто подобное, хотя и не в столь резкой форме, происходило и в церковных кругах. Иностранные журналисты пожелали получить интервью у митрополита Никодима, который сделал ряд комплиментов в адрес Ватикана. В ответ на недоуменные вопросы по поводу редакционной статьи «Non possumus» владыка ответил, что это лишь частное мнение... Ведерникова. После этого последовала отставка Анатолия Васильевича, многолетнего сотрудника и фактического редактора «Журнала Московской Патриархии». Митрополит Никодим, таким образом, сразу «убил двух зайцев»: вышел из затруднительного положения и избавился от Ведерникова, человека, близкого покойному уже тогда митрополиту Николаю: он вряд ли мог считать Ведерникова «своим человеком»⁶⁴³.

Для того, чтобы получить «добро» на поездку на Собор, владыка Никодим умело использовал «зацикленность» кремлёвских идеологов на страхе перед «антикоммунистическим фронтом», создание которого они сами же и провоцировали. Вот что пишет об этом профессор Адриано Роккуччи (Рим): «Владыка Никодим стремился избежать опасности изоляции русского Православия в области межхристианских отношений. Вхождение во Всемирный Совет Церквей и решение послать наблюдателей от Русской Церкви на Второй Ватиканский собор отвечали этому замыслу. Созыв Собора и контакты Католической Церкви с православным миром могли сблизить Константинополь и Рим. Тогда Вселенский Патриархат стал бы представителем всего Православия в диалоге с Римом, значительно усилив свои позиции в ущерб Москве. Опасение того, что союз между этими двумя центрами христианства приведёт к изоляции Москвы, лежало в основе стратегии митрополита Никодима и сочеталось с озабоченностью советского правительства, что вокруг Ватикана может создаться антикоммунистический и антисоветский фронт религиозных сил. Появление Московского Патриархата в качестве одного из главных действующих лиц в отношениях между христианскими Церквами с вхождением во Всемирный Совет Церквей и направлением наблюдателей на Собор могло бы разорвать изоляцию и поставить Русскую Церковь в центр отношений между христианскими Церквами. Как известно, владыке Никодиму удалось осуществить свои замыслы, и его стратегия увенчалась успехом»⁶⁴⁴.

Желая похвалить кого-либо, владыка говорил: «Умник!». Более умеренная похвала звучала так: «А ты не дурак!». А если надо было отругать провинившегося, последняя фраза могла прозвучать и утвердительно; при этом – легонько кулаком по лбу. Но это – только по отношению к своему ближайшему окружению, к тем, кто поймёт и не обидится. Конкретный случай. Члены делегации РПЦ (МП) во главе с владыкой отправились в середине 1960-х годов в Западную Германию. В Кёльнском соборе один из клириков наивно спросил у местного священника: «А этот храм действующий?» И владыка тихонько пробасил: «Молчи, дурак!».

Ещё один эпизод. Делегацию РПЦ пригласили на площадь св. ап. Петра в Риме присутствовать на мессе в многотысячной толпе. Когда местные священники пошли причащать прихожан, один из наших клириков затесался среди причастников. Патер, не глядя на лица, вложил и ему в уста гостию (облатку) со словами: «Корпус Кристи!» («Тело Христово!»), и пошёл дальше со Святыми Дарами. Наш батюшка, держа облатку в зубах, вопросительно смотрит на владыку. Прихожане-католики смотрят на обоих. И митрополит в сердцах восклицает: «Ешь, дурак, а в следующий раз рот не разевай!» (Это к вопросу об интеркоммунионе.)

Что же касается пастырской деятельности внутри страны, то по инициативе владыки Никодима Священный синод Русской православной Церкви на заседании от 16 декабря 1969 г. принял решение о допущении католиков к православному причастию там, где у них нет храмов или священников. Это не было каким-то «келейным» решением. В 1971 г., на Поместном соборе Русской православной Церкви (30 мая – 2 июня) владыка Никодим в своём докладе ещё раз упомянул об этом.

Считаю необходимым отметить решение Святейшего Патриарха Алексия и Священного синода от 16 декабря 1969 года, продиктованное душепопечительной заботой нашей Церкви о своих братьях во Христе, согласно которому священнослужители Московского Патриархата получили разрешение преподавать благодать святых таинств католикам и старообрядцам в случаях крайней в сем духовной необходимости для последних и при отсутствии на местах их священников, поскольку мы имеем общую с ними веру в отношении таинств. Подобное решение имело место в 1878 г., когда Константинопольский синод вменил в обязанность греческим православным священникам совершать таинства для армян там, где у них не имеется церквей и священников⁶⁴⁵.

А в Решениях Поместного собора от 1 июня 1971 г. в 6-м параграфе было сказано следующее: «Одобрить деятельность Святейшего Патриарха Алексия и Священного Синода Русской Православной Церкви во взаимоотношениях с неправославными христианскими Церквами и исповеданиями, как преследующую священную задачу постепенного созидания условий приближения вероисповедного единства разделённых ныне христиан и содействующую усилению их миротворчества и служения справедливости на Земле и всестороннему прогрессу населяющих её народов. Считать важной задачей Святейшего Патриарха Московского и Священного Синода Русской Православной Церкви дальнейшее развитие этой деятельности, которое должно быть неизменно обусловлено строгим соблюдением чистоты православной веры, учения древней единой неразделённой Церкви»⁶⁴⁶.

Вот что пишет по этому поводу протопресвитер Виталий Боровой.

В каноническом и экклесиологическом смысле это «постановление» не является чем-то новым в истории наших отношений к католикам. Это не «нововведение» митрополита Никодима, а повторение того, что уже было в решениях Святейшего Правительствующего Синода Русской Церкви в середине XIX в. Тогда конкордат, заключённый императором Николаем I в 1847 г. с папой Григорием XVI, предусматривал, что Русская православная Церковь будет совершать все таинства и требы над обращающимися к ней с такими просьбами католиками, сосланными за участие в польских восстаниях против России, если они живут в местах, где нет католических храмов и католического духовенства. В связи с заключением этого конкордата по указанию императора Синод издал тогда распоряжение, обязательное для православного русского духовенства, – удовлетворять просьбы ссыльных католиков, если таковые просьбы будут от них поступать.

В моей пастырской практике был такой случай. В первый год после рукоположения я был священником в Гомеле. Во время исповеди одной женщины выяснилось, что она католичка. Я остановил исповедь, но женщина мне сказала, что они – гомельские католики – не имеют католического храма и католического священника, и уже более двадцати лет все Таинства и требы совершаются для них православными священниками (в том числе исповедь и причастие). Я пошёл к благочинному, старому, опытному священнику, уже много лет служившему в Гомеле. Он мне сказал, что смущаться этим не надо. Он и другой ещё гомельский священник спокойно и с чистой совестью совершают все Таинства и требы для католиков, не требуя от них отречения от католичества, а только лишь признания правильности православного священства, православного учения и православных таинств. И рассказал мне, что делается это на основании распоряжения ещё дореволюционного Синода нашей Церкви после конкордата 1847 г. Другое дело, что это распоряжение имеет в виду не «евхаристическое общение» с Католической Церковью, а лишь случаи пастырской икономии по специальным причинам и ради специальных условий⁶⁴⁷.

Тем не менее решение Поместного собора 1971 г. вызвало критику Русской Православной Церкви среди греков (в основном – «старостильников») и на Афоне. Однако представители Русской православной Церкви отстаивали правомерность этого решения; одним из них был архиепископ Брюссельский Василий (Кривошеин, сконч. в 1985 г.). В своей книге «Воспоминания» он пишет: «Мне удавалось на Всеправославных совещаниях (таких, как Всеправославная комиссия по диалогу с англиканами) защищать доброе имя и Православие Русской Церкви следующей аргументацией: «Это постановление Синода вызвано совсем особым положением верующих, и в частности католиков, в Советском Союзе, где часто на протяжении тысяч километров нет ни одной католической церкви или священника. В таких случаях по икономии разрешается давать им причастие. Такое же постановление вынес Константинопольский Синод и Патриарх Иоаким II в 1878 г. относительно армян. Богословски мне трудно оправдать такую икономию, но не могу судить русских иерархов, живущих в России в трудных условиях. Они лучше нас знают, что делают""⁶⁴⁸.

Примечательно, что и другой влиятельный член Синода – митрополит Крутицкий и Коломенский Пимен (с 1971 г. – Патриарх) разделял позицию владыки Никодима в отношении католиков, правда, в более осторожной форме. Как сказал он в беседе с архиепископом Василием (Кривошеиным), «не надо было это решение принимать, и до него там, где была необходимость, католиков допускали к причастию. Так и нужно было оставить, а не узаконивать то, что делалось по пастырским соображениям, официальным Синодальным решением»⁶⁴⁹.

Став главой Русской православной Церкви, Святейший Патриарх Пимен не стал отменять решение Свящ. синода 1969 г. о причащении католиков. Лишь в 1986 г. оно было приостановлено, вплоть до решения этого вопроса на Всеправославном соборе.

«Имели суждение о Разъяснении Священного Синода от 16 декабря 1969 г. о допуске в порядке икономии к Святым Тайнам римо-католиков.

Постановили: Ввиду поступающих запросов по поводу данного Разъяснения Свящ. Синод сообщает, что практика эта не получила развития, и определяет отложить применение Синодального Разъяснения от 16 декабря 1969 г. до решения этого вопроса Православной Полнотой»⁶⁵⁰.

Владыка Никодим благожелательно относился к католической общине в Ленинграде. По великим праздникам – на Рождество Христово и на Пасху – в католический храм, что в Ковенском переулке, по благословению митрополита направлялся в качестве гостя представитель Ленинградской митрополии. Местный ксёндз – о. Иосиф Павилонис – по приглашению владыки ежегодно присутствовал за пасхальным богослужением в алтаре Николо-Богоявленского кафедрального собора и приглашался к Причастию Святых Христовых Таин. (Решение о доступе католикам к таинствам Православной Церкви, а православным – к католическим, было принято на Втором Ватиканском соборе).

Отец Иосиф был «человеком трудной судьбы». Отсидев в ГУЛАГе, он был предельно осторожен в своём приходском служении. Ведь его предшественника, настоятеля костёла Лурдской Богоматери (в Ковенском переулке), «органы» посадили «за валюту». В течение нескольких десятилетий этот католический храм был единственным действующим в Ленинграде, и его посещали западные дипломаты, работавшие в консульствах. В кружку для пожертвований они опускали не только дензнаки (рубли), но и деньги (валюту). А настоятель, по простоте душевной, хранил их в приходском доме, не оприходуя и не меняя в банке, что было тогда обязательно. В результате – обыск, изъятие «зелени», статья за «незаконные валютные операции» и срок...

В общении с уполномоченным о. Иосиф избрал верную тактику: мол, плохо понимаю по-русски и плохо слышу. Задумает, к примеру, Жаринов, «копнуть» под кого-то из католической общины, и уламывает настоятеля: дескать надо сделать то-то и то-то. А о. Иосиф в ответ: мы соберём церковный совет и обсудим.

Жаринов: Вы что, с ума сошли? Ни в коем случае!

Отец Иосиф: а Вы напишите, что надо сделать, а я в костёле вывешу на доске объявлений!

«С ним нельзя работать, – сокрушался уполномоченный. – Всё время придуривается!»

... В первой половине 1980-х гг. произошло очередное гонение на католиков в Советском Союзе. Было арестовано два католических священника: о. Владимир Никифоров из Москвы (выслан в эмиграцию) и о. Иосиф Свидницкий (осуждён на три года). Примечательно, что приговор последнему за клевету на советский строй (утверждал в проповедях, что атеизм привёл в СССР к разгулу пьянства) был оглашён за три недели до начала Горбачёвской антиалкогольной кампании. И встаёт вопрос: так кто же всё-таки сошёл с ума?

«Жертвой Ватикана» стал товарищ Владимира Буковского по сумасшедшему дому (середина 1960-х годов) Это был французский коммунист, по происхождению румын, который прожил более десяти лет в Марселе, а потом приехал в Советский Союз, чтобы посмотреть, что представляет собой коммунизм на практике. Он поступил в Молдавии на обувную фабрику и там долго работал. Ему не понравилось, что рабочие обувной фабрики, да и всей обувной промышленности, получают так мало денег.

Он предложил своим коллегам по работе бороться за лучшую зарплату. Они объявили забастовку, и он был арестован и признан невменяемым. В больнице он долго не мог понять, что с ним произошло. Что означают такие действия коммунистов? Для него коммунизм и борьба рабочих за лучшую жизнь – это примерно одно и то же. Ему это было непонятно. Под конец его пребывания он стал сходить с ума по-настоящему, потому что уверял всех, что в советском правительстве действует рука Ватикана⁶⁵¹.

... При монашеском постриге в Крестовой церкви митрополичьей резиденции в Серебряном Бору владыка нарёк меня Августином (в честь блаженного Августина, епископа Иппонского (353–430). К своему удивлению, я не нашёл его имени в православном церковном календаре и сказал об этом святителю. Владыка проверил, и точно!

Видимо, в Издательском отделе перестарались «ревнители благочестия»: убрали западного святого из православных святцев. Ведь не случайно он у нас всего лишь «блаженный» – до святого «не дотягивает». А между тем это имя носили такие выдающиеся деятели Русской православной Церкви, как Августин (Виноградский; 1766–1819), архиепископ Московский; Августин (Сахаров; 1768–1841), епископ Оренбургский; Августин (Гуляницкий; сконч. 1892), епископ Екатеринославский и другие.

– Так значит, нет? Будет!

Митрополичий звонок в Издательский отдел, и в очередном календаре блаженный Августин был «реабилитирован».

Издательский отдел и сегодня стоит «на страже». 2005 г., 625-летие Куликовской битвы. И вот, председатель Издательского совета Московского патриархата протоиерей Владимир Силовьев заявляет, что «погубить православную веру» в 1380 г. хотели... генуэзские наёмники Мамая, выходцы из католической Западной Европы. А Пересвет, как выясняется, сражался на Куликовом поле с буддийским монахом Челубеем, владевшим восточными боевыми искусствами...⁶⁵²

В середине 1970-х годов в Ленинградской духовной академии литургику читал «приглашённый профессор» – о. Михаил Арранц (Рим, Руссикум, Общество Иисуса). И владыка Никодим смело пошёл на это, несмотря на возможные упрёки: православную литургику преподаёт католик! Ведь о. Михаил был блестящим специалистом в области истории византийского богослужения; позднее его конспект был издан в виде книги под названием «Как молились Богу древние византийцы» (ЛДА, 1979). Его перу принадлежат такие пособия, как «Историческое развитие Божественной литургии» (ЛДА, 1978), «История Типикона» (ЛДА, 1978) и «Исторические заметки о чинопоследованиях таинств» (ЛДА, 1979). Эти книги и сегодня не утратили своей научной ценности; они до сих пор служат одним из пособий для нынешних студентов. Литургика – «нейтральная территория»: ведь здесь нет места спорам о примате папы римского, об опресноках и о Филиокве.

Отец Михаил поведал владыке об истории, которая приключилась с ним на Афоне. Будучи католиком восточного обряда, он носил бороду и посещал тамошние монастыри в греческой рясе. Простой, общительный, владеющий греческим языком, о. Михаил легко расположил к себе афонских насельников. Однажды в одном из монастырей он даже удостоился похвалы.

– Сидим на кухне, чистим картошку. У иноков – всё затрапезное: носят, пока рубище не обветшает. Потом лохмотья сжигают, и настоятель выдаёт новый подрясник. На мне тоже подрясник; из-под рукавов чуть видны белые манжеты рубашки. Орудуя ножами, «кухарки» о чём-то мирно беседуют, и вдруг один из насельников вклинивается в разговор: «Хороший ты человек, отец Михаил. И богослужение знаешь лучше, чем мы. И вид у тебя православный: ряса, борода. Но, как ни прикидывайся, всё равно католичество рясой не скроешь. (Указывает на манжеты.) Вон, «филиоква"-то выглядывает!»

Раз уж речь зашла об одежде, приведём отрывок из воспоминаний протоиерея Владимира Рожкова (1934–1997), настоятеля Николо-Кузнецкого храма в Москве. По благословению митрополита Никодима он учился в Риме в Папском Восточном институте и получил там степень доктора канонического права, а с 1979 по 1982 гг. преподавал в Московской Духовной академии Историю Римско-католической Церкви.

Митрополит Никодим был человеком незаурядным. В его деятельности намечались как бы три основных направления. Сначала он являл себя как православный архиерей, носил длинные волосы, сапоги и показывал истовое архиерейское служение, весь его вид говорил о том, что он – православный архиерей. Затем, по вступлении Русской Церкви во Всемирный совет Церквей, он проявил себя немножко как протестант – постриженные волосы, не сапоги, а туфли. Это было время знакомства с протестантским миром, отчасти заигрывания с протестантами, время активного участия в ВСЦ. И третий период, о котором говорят как о периоде «католическом», когда митрополит Никодим побывал в Риме, обрёл новых друзей. Это было временем его особых симпатий к Святому престолу. Я говорю о большом человеке, который сделал очень много для того, чтобы наши наблюдатели поехали на II Ватиканский собор⁶⁵³.

О том, что широкий подход к инославию проявлялся у владыки Никодима не только во внешнем виде, свидетельствовал он сам. «Каждый раз, возвращаясь из очередной поездки, – вспоминал митрополит Никодим, – я делюсь своими впечатлениями в проповедях, обращённых к верующим, а также во время встреч со студентами. Поначалу они, как правило, задавали простые вопросы, сейчас понемногу начинают разбираться. Для большинства православных римский католицизм представляется виновником возникновения одиозной политической среды, созданной поляками и иезуитами. Должен признаться, что, будучи молодым священником, и я не избежал этого и был грозным и абсолютно непримиримым ригористом. Но в Иерусалиме я постепенно начал знакомиться и с другой стороной, расширять свои горизонты»⁶⁵⁴.

В своих воспоминаниях прот. Владимир Рожков упоминает про одного из ведущих сотрудников Отдела внешних церковных сношений – Александра Львовича Казем-Бека. Ещё в 1920-е годы тот писал очерки о Римско-католической Церкви. О. Владимир работал вместе с ним в ОВЦС под руководством митрополита Никодима.

"Я помню Александра Львовича как замечательного знатока истории Католической Церкви. Его историко-церковные очерки, охватывающие период от папы Пия XII и до Иоанна XXIII, перепечатывались, ходили по рукам, а затем, как говорится, попадали «куда следует». Таким образом, создавалось позитивное впечатление о Католической Церкви, о необходимости сближения с ней. Поэтому эти очерки имели громадное значение. Сейчас мало кто об этом знает, мало кто их читал и видел.

Я считаю А.Л. Казем-Бека своим учителем и всегда его молитвенно вспоминаю как замечательного человека, который много сделал для того, чтобы заинтересовать те круги, от которых зависело, будут ли наблюдатели от Русской Церкви на II Ватиканском соборе. Сам митрополит Никодим не мог решить этот вопрос, и во многом подготовить заинтересованное, и в результате благоприятное отношение властей помогли очерки А.Л. Казем-Бека«⁶⁵⁵.

Как-то о. Михаил Арранц провёл «идеологическую диверсию» – привёз из Рима «пособия» – несколько чемоданов русского издания чина Мессы, «Божественной литургии римского обряда». Книги сложили в библиотеке, где они заняли много места в и без того перегруженных фондах. Было решено «разгрузить» помещение, и миссалы, в числе прочих книг, стали вручаться выпускникам академии – «на молитвенную память». Тем более что прецеденты такого рода уже были.

В начале 1830-х годов выпускникам Московской Духовной академии дарили русское издание книги лютеранского богослова Иоганна Арндта »Об истинном христианстве«. (Ещё в творениях св. Тихона Задонского был совет: после Библии »прочитывать Арндта, а в прочие книги, как в гости, прогуливаться«.) Эту книгу любил выпускник СПбДА Макарий Глухарёв (1792–1847), основатель Алтайской миссии. Книга Арндта неоднократно переиздавалась, и в 1875 г. она была одобрена Учёным комитетом Министерства народного просвещения для средних учебных заведений и начальных средних школ. А книгу католического автора – Фомы Кемпийского »О подражании Христу" перевёл на русский язык сам обер-прокурор Святейшего синода К.П. Победоносцев (1891 г.).

В прежние времена проблемы не возникло бы. Но в «глухие 70-е» чуть было не возникло «дело о миссалах». После кончины владыки Никодима наступили другие времена, и уполномоченный Жаринов бился в истерике: «Униатство разводите!».

В те годы это был болезненный вопрос: ведь в ЛДА поступало много абитуриентов с Волыни и Галиции (Ровно, Львов). И хотя негласное преимущество при конкурсном отборе давалось выходцам из «восточных земель», «западенцы» составляли в ЛДАиС значительный процент. Рукоположат такого во диакона, и вот он уже важно шествует по коридору академии с окладистой бородой. Но когда наступают каникулы, питомец-диакон садится в поезд «Ленинград–Львов». Проводница не может поверить своим глазам: в туалет (с бритвой и помазком) заходит «мохнорылый» пассажир, а выходит – «скоблено рыло»... А перед возвращением с каникул снова отращивает бороду, прямо как «Ленин в Октябре».

Владыка Никодим любил устраивать в актовом зале ЛДА вечера вопросов и ответов. Вопросы задавались с места, и это «дисциплинировало» студентов – особо острые темы не поднимались. Иногда возникали паузы: кто-то не решался задать вопрос, у кого-то он ещё не созрел. Однажды, желая «заполнить вакуум», задаю, на мой взгляд, невинный вопрос: каково положение униатов в странах Восточной Европы? И владыке пришлось «выдать тайну»: оказывается, при всём засилье коммунистов, деятельность униатских общин там разрешена. По залу прошёл лёгкий шумок: у нас-то Брестская уния была ликвидирована по приказу Сталина в 1946 г., и униаты – вне закона!

Вечер подошёл к концу; владыка направляется в покои. И в коридоре, на ходу (без прослушки), делает мне лёгкий выговор: тема острая, и в следующий раз, «на людях», её затрагивать не надо. И уж тем более нельзя было заикаться о том, кто принял меры по расширению национальных свобод жителей Западной Украины, в частности свободы вероисповедания. А ведь этим «реформатором» был не кто иной, как... «кровавый палач» Берия!

«Наш Гиммлер» – так ласково именовал Сталин грозного шефа тайной полиции Лаврентия Берию. Сегодня, когда рассекречены документы из архивов КГБ и ЦРУ, мы узнаём много новых фактов о борьбе, развернувшейся между Берией и Хрущёвым в 1953 г. после смерти диктатора. Именно Берия распорядился вернуть в Москву главу Греко-католической (униатской) Церкви Иосифа Слипого, который восемь лет провёл в концлагере в Мордовии. Эмиссары Берии вступили в тайные переговоры с Иосифом Слипым о нормализации отношений СССР с Ватиканом и о легализации Греко-католической (униатской) Церкви на территории Западной Украины. Всё это вступало в полнейшее противоречие с политикой, которую проводил Никита Хрущёв в годы своей работы на Украине – в 1946 г. он (с подачи Сталина) принудил часть духовенства Греко-католической Церкви объединиться с Русской православной Церковью. После ареста Берии переговоры были немедленно прекращены, а Слипый отправился в ссылку⁶⁵⁶.

Павел Судоплатов, «мокрых дел мастер», вспоминал: «В 1946 г. на меня была возложена миссия организовать и возглавить Спец. Службу МГБ СССР... Внутри страны в период второй половины 1946 г. и в 1947 г. было проведено 4 операции, в том числе:

По указанию члена Политбюро ЦК ВКЦ(б) и первого секретаря ЦК КП(б) Украины Хрущёва, по плану, разработанному МГБ УССР и одобренному Хрущёвым, в гор. Мукачеве был уничтожен Ромжа – глава Греко-католической Церкви, активно сопротивлявшийся присоединению греко-католиков к православию»⁶⁵⁷.

Протопресвитер Виталий Боровой так комментирует «дело Слипого».

«Следует отметить особую помощь владыки Никодима в деле освобождения митрополита Иосифа Слипого и содействие Виллебрандсу, когда он приехал в Москву, чтобы взять с собою в Рим уже освобождённого советским правительством Слипого, получившего разрешение выехать из СССР и жить в Риме под покровительством папы.

Сам Слипой, когда уже спокойно жил в Ватикане в сане кардинала Католической Церкви, признавал и высоко ценил роль Русской Церкви в процессе его освобождения, хотя любил при этом подчёркивать и роль американского «тайного миссионера» Казенса, встретившегося с Хрущёвым и тоже повлиявшего на освобождение Слипого»⁶⁵⁸.

А теперь – смелое предположение. Как знать, дожил бы владыка Никодим до 1990-х, и, быть может, православные и униаты на Западной Украине смогли бы оформить «конфессиональный развод» цивилизованно? Без самозахватов храмов, без кулачных боев «стенка на стенку», без разрыва отношений с Ватиканом? Ведь в те годы, когда в Галичине за одно лишь общение с греко-католическим священником на религиозную тему сажали в «холодную», митрополит Никодим позволял себе писать приветственные письма освобождённому уже на то время главе Украинской Греко-католической церкви Иосифу Слипому. Известно, что за день до своей кончины владыка посетил Иосифа Слипого в Гротафератском монастыре⁶⁵⁹.

Проводя время в неустанных трудах, владыка порой спохватывался в последний момент, вспоминая, что не успел поздравить папу римского Павла VI с Пасхой или Рождеством Христовым. Бывало так, что мне приходилось ехать на Центральный телеграф к полуночи и писать от имени митрополита поздравление латинскими литерами. Через день-другой владыка с удовлетворением сообщал: пришла ответная телеграмма.

Быть может, святитель этим тешил своё честолюбие? Его поздравляет сам папа римский!

Отнюдь нет. Владыка Никодим хорошо знал о тех усилиях, которые в прошлом предпринимала Римская курия, чтобы защитить от преследований верующих в Советской России.

12 марта 1919 г. статс-секретарь Римско-католической курии кардинал Гаспари обратился от имени папы Бенедикта XV с телеграммой к Ленину: «Из серьёзного источника сообщают, что ваши партийцы преследуют слуг Божиих, прежде всего тех, которые принадлежат к русской религии, называемой Православной. Святейший отец Бенедикт XV заклинает Вас издать строгие приказы, чтобы уважались священники любой религии. Человечество и религия будут Вам благодарны».

«Я могу Вам гарантировать, – отвечал на телеграмму нарком иностранных дел Г.В. Чичерин, – что ни один служитель религии не пострадал за свои религиозные убеждения».

5 мая1922 г. папа вручил тогдашнему заместителю статс-секретаря Пиццардо (направить державам-участницам Генуэзской конференции) специальный меморандум, в котором он выступал как поборник свободы совести для различных вероисповеданий в Советском Союзе и предлагал принять Россию в европейскую семью цивилизованных народов, после принятия ею условий из трёх пунктов.

«В исторический час, – гласил меморандум, – когда ведутся переговоры о возвращении России в содружество цивилизованных наций, Святейший Престол желает, чтобы в России защищались религиозные интересы, лежащие в основе всякой истинной культуры. Поэтому Святейший Престол требует, чтобы в соглашение, которое будет заключено державами, представленными в Генуе, в какой-либо форме, однако совершенно ясно, были включены следующие три пункта:

1.) в России гарантируется полная свобода совести русских и иностранных граждан;

2) гарантируется также частное и общественное исповедание религии и культа (этот 2-й пункт согласуется с заявлениями, сделанными в Женеве российским делегатом Чичериным);

3) недвижимое имущество, принадлежащее или принадлежавшее религиозной общине, возвращается назад и уважается».

А в октябре 1922 г. к власти в Италии пришли фашисты во главе с Бенито Муссолини. Дуче (вождь) одним из первых признал советскую Россию, считая коммунистов «идейно близкими». «Диктатура означает неограниченную, опирающуюся на силу, а не на закон, власть». «Неограниченная, внезаконная, опирающаяся на силу, в самом прямом смысле слова, власть – это и есть диктатура». «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стеснённую, непосредственно на насилие опирающуюся власть». Угадайте, кому принадлежат эти чеканные формулировки? Дуче? Нет, вождю (Ленин В.И. Сочинения. 2-е изд. Т. 25. С. 436, 439, 441).

В отношении определения признаков фашизма кажется наиболее удачным данное в Юридической энциклопедии, написанной коллективом авторов под редакцией профессора А.Я. Сухарева (до 1991 г. – Генерального прокурора СССР). К числу таких признаков относятся: тоталитарная и единственная политическая партия, огосударствленные профсоюзы, «вождь», идеологический и физический террор. По размаху террора красные фашисты – Ленин и Сталин, опередили и Муссолини, и Гитлера.

Бенито в области социализма, да и шахмат был любимым учеником «Лукича». Существует «трогательная» фотография «Муссика», играющего на горьковской вилле на Капри в шахматы с Лениным. Как утверждают злые языки, Муссолини тогда поддался Владимиру Ильичу, а тот подобного не забывал, поэтому до конца жизни он не простил русского социалиста А. Богданова, стабильно «уделывавшего» его в этой игре. «А где же Муссолини? Почему вы его потеряли? Вот кто привёл бы вас к победе», – сетовал Ленин на встрече с итальянскими коммунистами, делегатов II конгресса Коминтерна в 1919 г.⁶⁶⁰

Итальянский фюрер Бенито Муссолини в юности испытывал глубокую привязанность к нигилистке Анжелике Балабановой, женщине старше и образованней его. Она способствовала его увлечению философией и поступлению в Лозаннский университет. Как писал один из биографов Муссолини, «они жили вместе и расходились, снова соединялись, обожали друг друга и ненавидели, ссорились и мирились. Прямо-таки классическая русская история».

Фашизм в Италии в силу национальных особенностей этой страны был довольно беззубой доктриной. Посудите сами, с 1923 по 1942 гг. по политическим приговорам в этой стране было казнено лишь 38 человек. Муссолини, конечно, желал воссоздать Римскую империю. Но силёнок у него для этого явно не было. Единственное, что он мог – завоевать в 1935–1936 гг. раннесредневековую Эфиопию, отомстив доблестному народу этой страны за поражение итальянской армии в итало-эфиопской войне 1895–1896 гг. Недаром в стенах Николаевской академии генерального штаба в Санкт-Петербурге в конце XIX в. ходил анекдот: «Господь Бог создал армию австрийскую, потом задумался, кого же она будет бить? И тогда создал армию итальянскую!» Словом, в отличие от Ленина, Сталина и Гитлера, фашистский режим Муссолини вполне оправдывал известную русскую поговорку о бодливой корове⁶⁶¹.

Муссолини говорил, что все мы вышли из шинели старика, имея в виду Ленина. То есть Россия стояла тогда в авангарде мировой истории. То, что сделали после февральских событий большевики, иногда называют прорывом. Да, это был прорыв. Но куда? Россия указала путь Франко, Муссолини, Гитлеру, Хорти, Антонеску...

Известно шекспировское высказывание: «Мир – подмостки, люди – актёры». Эти слова в полной степени применимы к театру Луиджи Пиранделло, который немало способствовал приходу к власти фашистов в Италии. Сам Пиранделло тоже понимал эту роль театра. Он писал, что Муссолини – «истинный человек театра, который выступает, как драматург и актёр на главной роли, в Театре Веков»⁶⁶². В те годы к фашистскому движению примкнул известный итальянский писатель и поэт Филиппо Томмазо Маринетти, основоположник футуризма.

Название «фашизм» происходит от итальянского слова fascio (фашио – пучок). Муссолини назвал организованные им в 1919 г. группы бывших участников войны fasci di combattimento, т. е. группами борьбы. Смысл: если прутик один – его легко переломить, пучок – гораздо труднее. И началось воспевание фашизма не только в прозе, но и в стихах:

Плохо человеку,

когда он один.

Горе одному,

один не воин –

каждый дюжий

ему господин,

и даже слабые,

если двое.

А если

в партию

сгрудились малые –

сдайся, враг,

замри и ляг!

Партия –

рука миллионопалая,

сжатая

в один

громящий кулак.

Единица – вздор,

единица – ноль,

один –

даже если очень важный –

не подымет

простое

пятивершковое бревно,

тем более

дом пятиэтажный⁶⁶³

Под каждой из этих строчек подписался бы каждый итальянский фашист во главе с самим дуче. Фюрер, создавший в 1920 г. Национал-социалистическую рабочую партию Германии (НСДАП), тоже был бы в восторге от этих строчек поэта («наш человек!»). Так и видятся штурмовики, чеканящие шаг под звуки марша:

Партия –

это

миллионов плечи,

друг к другу

прижатые туго.

Партией

стройки

в небо взмечем,

держа

и вздымая друг друга.

Партия –

спинной хребет рабочего класса.

Партия –

бессмертие нашего дела.

Партия – единственное,

что мне не изменит⁶⁶⁴.

Мелкие лавочники, вступавшие в НСДАП, мечтали о захватах, о переделе мира:

Сегодня приказчик,

а завтра

царства стираю в карте я.

Мозг класса,

дело класса,

сила класса,

слава класса –

вот что такое партия⁶⁶⁵.

Читатель может воскликнуть: хватит! Зачем пропагандировать идеи фашизма?! Ведь даже в УК есть соответствующая статья...

Отвечаю: «чернорубашечники» и «коричневые» тут ни при чём. Ведь эти строки принадлежат не фашисту-футуристу Маринетти, а бывшему футуристу В.В. Маяковскому: поэма «Владимир Ильич Ленин» (1924 г.) И, чтобы закрыть тему, приведём резолюцию Сталина, начертанную на рапорте председателя ОГПУ: «Товарищ Ягода! Маяковский был и остаётся лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи» (1935 г.). Ягоду расстреляли в 1938-м, а чеканная формулировка в силе до сих пор – Владимир Владимирович против неё не выступал...

25-м января 1924 г. датируется нота итальянского премьера Муссолини, оспаривавшего свой приоритет в признании де-юре советского правительства. (Муссолини поставил этот вопрос ещё в ноябре 1923 г.). 29 января того же года была послана ответная нота советского правительства, подтверждающая приоритет Муссолини в признании де-юре советской власти⁶⁶⁶.

Фашисты исходили из фрейдистского сексуального образа: вождь-мужчина должен соблазнить женщину-массу, которой импонирует грубая и нежная сила. Это – идея-фикс фашизма, она обыгрывается непрерывно. Вся механика пропаганды представляется как соблазнение и доведение до исступления («фанатизация») женщины. Здесь – опора на первый главный в учении Зигмунда Фрейда сексуальный инстинкт, Эрос (в психоанализе слово «инстинкт» имеет иной, нежели в физиологии, смысл; это не безусловный рефлекс, а влечение).

Кстати, сам Фрейд был, видимо, восхищён новаторством фашистской пропаганды и в 1933 г. подарил Муссолини свою книгу, назвав его в посвящении «Героем Культуры»⁶⁶⁷. А вскоре на Фрейда посыпались удары красно-коричневых.

Красные: «Реакционное и метафизическое учение Фрейда о человеческой психике встретило энергичный отпор в СССР со стороны психологов-марксистов»⁶⁶⁸.

Коричневые: фрейдизм – еврейская, глубоко реакционная теория. (Нам не нужен безродный космополит Зигмунд, нам арийского Зигфрида подавай!)

Прошли годы, и история всё рассудила по-своему. В Вене одна из площадей до Первой мировой войны называлась в честь Франца-Иосифа; после аншлюса 1938 г. была переименована в честь Германа Геринга; ныне она носит имя Зигмунда Фрейда...

... «Красные фашисты» в советской России боролись не только против Православной Церкви, но «лягали» и Римско-католическую. Шло массовое закрытие не только православных храмов, но и костёлов. В июне 1922 г. было произведено вскрытие мощей католического святого Андрея Боболи в Полоцке⁶⁶⁹. Хотя умер он в 1657 г., его останки были практически в первозданном виде – до 1917 г. – выставлены для поклонения верующим. Изъятые мощи были перевезены в Москву и находились на выставке как «мумифицированный экспонат». Позже его тело вернули, и теперь мощи покоятся в варшавском костёле.

На протяжении всего 1923 г. папа Пий XI неоднократно выступал в защиту священнослужителей в России, осуждённых большевистским судом. Как подчёркивал Н.И. Бухарин в газете «Правда», «спасайте Тихона», сделалось лозунгом международной политики. Под давлением мирового общественного мнения, прежде всего благодаря настойчивым усилиям предстоятелей инославных Церквей, – Католической и Англиканской, гражданская власть отказалась от замысла повторить с патриархом Тихоном то же, что было сделано с митрополитом Вениамином. Весной 1923 г. патриарх, которому грозил расстрел, был неожиданно освобождён из-под стражи. Условием этого освобождения было заявление патриарха об изменении отношения к советской власти с «враждебного» на лояльное.

В апреле 1923 г. в «Правде» появилась статья по поводу процесса над католическим духовенством – о необходимости вынести приговор папе римскому. «... Мы твёрдо убеждены и знаем, что наш приговор будет приведён в исполнение, потому что рано или поздно, а буржуазная Италия станет советской, и тогда Святейший Папа может очутиться в таком же приблизительно положении, как и его коллега, патриарх Тихон, и он, Папа, будет, понятно, действовать так же контрреволюционно». В те месяцы проводились инсценировки суда над папой римским на комсомольских «красных пасхах» с вынесением смертного приговора. Было решено устраивать такие процессы во всех пролетарских клубах и рабочих собраниях⁶⁷⁰.

23 февраля 1925 г. была опубликована заметка обновленческого митрополита Александра Введенского по поводу объявления папой Пием XI «Святого года» (1925 г.) с утверждением о «капиталистическом характере современного католицизма и его лжесвященства»⁶⁷¹.

В 1930 г. папа упрекнул западно-европейские правительства в том, что они ещё на Генуэзской конференции в 1922 г. не поставили «предварительным условием всякого признания советского правительства уважение к свободе совести личности, свободу религиозного исповедания и сохранность церковного имущества», как он предлагал в то время. 20 января 1930 г. папа Пий XI обратился к верующим всего мира с призывом к молитве за гонимую Русскую Церковь.

«... Мы испытываем глубочайшее волнение при мысли об ужасных и святотатственных преступлениях, которые умножаются и усиливаются с каждым днём и которые направлены как против Господа Бога, так и против душ многочисленного населения России, дорогого нашему сердцу, хотя бы уже из-за величия его страданий... Рост такого зверства и безбожия, поощряемого государственной властью, требует всеобщего и торжественного возмещения и ответа...

... Ввиду этого. Мы, стремясь сами возможно лучшим образом совершать искупительный акт за все эти надругательства и кощунства, а также для того, чтобы призвать к этому всех верующих всего мира, постановили отправиться в день св. Иосифа, 19 марта сего года, в нашу базилику св. Петра и совершить на гробе Первоверховного апостола св. литургию, для умилостивления и искупления стольких преступных оскорблений, нанесённых Сердцу Христову, для моления о спасении стольких душ, подвергнутых тяжёлому испытанию, и об облегчении участи любимого нами русского народа, дабы кончилась наконец эта великая мука, и народы и отдельные люди вернулись возможно скорее во единое стадо Единого Спасителя и Освободителя Господа нашего Иисуса Христа...»⁶⁷²

Но этот призыв был заблокирован Лубянскими «кукловодами», предпочитавшими оставаться в тени. 2 февраля 1930 г. в «Известиях» было опубликовано интервью представителей советской печати с митрополитом Сергием (Страгородским), подписанное также митрополитом Серафимом Тверским, архиепископом Алексием (Симанским), архиепископом Филиппом (Гумилевским) и епископом Питиримом (Крыловым). Вот что говорилось по поводу обращения папы римского в защиту гонимой Русской Церкви:

«... Мы считаем излишним и ненужным это выступление папы Римского, в котором мы, Православные, совершенно не нуждаемся. Мы сами можем защищать нашу православную Церковь. У папы есть давнишняя мечта окатоличить нашу Церковь, которая, будучи всегда твёрдой в своих отношениях к католицизму, как к ложному учению, никогда не сможет связать себя с ним какими бы то ни было отношениями»⁶⁷³.

5 февраля того же года в «Известиях» появилось интервью иностранных корреспондентов с митрополитом Сергием (Страгородским), подписанное им одним. Содержание аналогичное.

Митрополит Евлогий (Георгиевский) (Париж) так высказался по поводу этого «интервью»: «... Оказывается, что текст большевики дали митрополиту Сергию за неделю до интервью, а потом держали его в изоляции. Перед ним встала дилемма: сказать журналистам, что гонение на Церковь есть, – это значит, что ВСЕ тихоновские епископы будут арестованы, т. е. вся церковная организация погибнет; сказать «гонения нет» – себя обречь на позор лжеца... Митрополит Сергий избрал второе. Его упрекали в недостатке веры в несокрушимость Церкви. Ложью Церковь всё равно не спасти. Но что было бы, если бы Русская Церковь осталась без епископов, священников, без таинств, – этого и не представить... Во всяком случае, не нам, сидящим в безопасности, за пределами досягаемости, судить митрополита Сергия...»⁶⁷⁴

2 февраля 1930 г. папа Пий XI обратился с посланием к генеральному викарию Рима кардиналу Базилио Помпали, в котором призывал верующих всего мира организовывать молебны и акты протеста против преследований верующих в Советском Союзе, призвал, как принято было тогда выражаться, к молитвенному крестовому походу против большевиков.

День всеобщей молитвы был назначен на 19 марта. Таким образом предлагалось искупить перед небом «кощунственные нападки, которые планомерно устраиваются на колоссальных просторах СССР советами, причём они выходят за пределы враждебного религии текста революционной конституции, даже противореча ему». В Ватикане, по благословению папы, в храме святой Терезы непрерывно совершались моления о прекращении в Советской России жестоких преследований религии.

В ответ на это в Советском Союзе начался антипапский психоз. Демонстрации «протеста», оскорбительные статьи, карикатуры, плакаты следовали одна за другой. «Возмущённые» заявления делали философы, литераторы и даже московские астрономы. Танки, самолёты и подводные лодки называли «Ответ папе римскому».

Разверните советские газеты 1930 года, и вы увидите, что военные приготовления СССР мотивировались отнюдь не угрозой со стороны Германии (с Германией у Советского Союза было тогда военное сотрудничество), а «крестовым походом против СССР», объявленным римским папой. Это впоследствии Сталин насмешливо спрашивал своих западных собеседников: «А сколько дивизий у папы римского?» – а в 1930 г. номенклатура делала вид, будто она серьёзно принимает за военное нападение на СССР упомянутый папой моральный крестовый поход против атеистического коммунизма⁶⁷⁵.

Тем не менее осенью 1933 г. большевики распространили слух о готовности к переговорам о религиозных гарантиях и о ведущихся будто бы переговорах на эту тему с Ватиканом. Но лаконичная заметка в 4 строки в «Осерваторе Романо» 1 октября 1933 г. опровергла это.

В своём отношении к Римско-католической Церкви кремлёвский фюрер и берлинский партайгеноссе шли в одной упряжке. С марта 1935 г. по Германии прокатились судебные процессы, имевшие целью дискредитировать Католическую Церковь. Свастика, связанная с культом солнца и огня, противопоставлялась христианскому кресту как символу унижения, достойного лишь «недочеловеков». (В Советском Союзе «реакционным крестинам» противопоставлялись прогрессивные «звездины».)

В конце 1936 г. антихристианские акции, стихнувшие в Германии на некоторое время, продолжились с новой силой. В этой ситуации 14 марта 1937 г. папа Пий XI опубликовал обращённую к немцам-католикам энциклику «Mit brennender sorge» («С горячей тревогой»). В условиях глубокой конспирации она была доставлена в Германию и 21 марта в Вербное воскресенье зачитана с кафедр всех католических храмов страны. В ней говорилось о нехристианской сущности национал-социализма и несоответствии основам веры возникших среди немецких христиан пронацистских движений.

Для Гитлера опубликование энциклики стало полной неожиданностью. Гестапо конфисковывало все захваченные экземпляры, но помешать их распространению не смогло. В ответ последовало усиление репрессий. Записи в дневнике Геббельса свидетельствуют, что Гитлер в мае 1937 г. говорил о «большом походе» против Католической Церкви. В 1937 г. Национал-социалистическая рабочая партия Германии (НСДАП) официально объявила о массовом выходе своих членов и сторонников из Церкви. Если раньше священнослужителей лишь в исключительных случаях отправляли в концлагерь, то теперь в Дахау под Мюнхеном находилось уже 304 священника⁶⁷⁶.

В одной только Бреславльской епархии (ныне – Вроцлав, Польша) в 1941 г. было закрыто 60 монастырей и церковных домов, в Баварии без крова осталось 1.600 монахинь. На 15 марта 1945 г. в лагерях находилось 1.943 представителя католического духовенства Германии и других стран, в том числе один архиепископ, два епископа, два аббата, четыре прелата, 824 приходских священника⁶⁷⁷.

Вам, читатель, это ничего не напоминает?

Папе Пию XI напоминало. Поэтому в том же 1937 г. он выпустил энциклику «Divini Redemptoris», с подзаголовком «Об атеистическом коммунизме». Папа напоминал в ней, что коммунизм уже был осуждён Пием IX и Львом XIII. Далее Пий XI перечислял свои собственные выступления против коммунизма и излагал доктрину марксизма. В энциклике подчёркивалось, что коллективизм подавляет личность, отвергает всякий авторитет, в том числе и родительский. (Бедный Павлик Морозов!) Энциклика не скупилась на резкие эпитеты и выражения. В заключение акция борьбы с коммунизмом ставилась под эгиду св. Иосифа Обручника, который сам «принадлежал к рабочему классу».

Поэтому вполне понятно, что папа стал персоной нон грата как для Сталина, так и для Муссолини с Гитлером. И в меморандуме МИД Германии (от 27 июля 1939 г.) подчёркивалось, что «несмотря на все различия в мировоззрении, есть один общий элемент в идеологии Германии, Италии и Советского Союза: противостояние капиталистическим демократиям. Ни мы, ни Италия не имеем ничего общего с капиталистическим Западом. Поэтому нам кажется довольно противоестественным, чтобы социалистическое государство вставало на сторону западных демократий»⁶⁷⁸.

Кремлёвский вождь и итальянский дуче были «социально близкими». С 1924 г. между обеими странами действовал договор о торговле и таможенная конвенция о наибольшем благоприятствовании в отношении определённых групп товаров; в 1933 г. новая таможенная конвенция распространила режим наибольшего благоприятствования на все товары. (Мы им – лес, они нам – новейшие корабли, ставшие ядром Черноморского флота.) В 1933 г. между Италией и СССР был подписан пакт о дружбе⁶⁷⁹.

В докладе Молотова на заседании Верховного Совета СССР 1 августа 1940 г. отмечалось: «Наши отношения с Италией улучшились за последний период. Обмен мнений с Италией показал, что в области внешней политики у наших стран есть полная возможность обеспечить взаимное понимание. Вполне обоснованы также расчёты на усиление торговых отношений...» («Правда», 2 августа, 1940 г.)

А с союзником фашистской Италии – гитлеровской Германией, дружба была – не разлей вода. Из доклада председателя Совета народных комиссаров и народного комиссара иностранных дел тов. В.М. Молотова на заседании Верховного Совета Союза ССР 31 октября 1939 г.

В последнее время правящие круги Англии и Франции пытаются изобразить себя в качестве борцов за демократические права народов против гитлеризма, причём английское правительство объявило, что будто бы для него целью войны против Германии является не больше и не меньше, как «уничтожение гитлеризма». Получается так, что английские, а вместе с ними и французские сторонники войны объявили против Германии что-то вроде «идеологической войны», напоминающей старые религиозные войны.

Действительно, в своё время религиозные войны против еретиков и иноверцев были в моде. Они, как известно, привели к тягчайшим для народных масс последствиям, к хозяйственному разорению и культурному одичанию народов. Ничего другого эти войны и не могли дать. Но эти войны были во времена средневековья. Не к этим ли временам средневековья, к временам религиозных войн, суеверий и культурного одичания тянут нас снова господствующие классы Англии и Франции? Во всяком случае, под «идеологическим» флагом теперь затеяна война ещё большего масштаба и ещё больших опасностей для народов Европы и всего мира. Но такого рода война не имеет для себя никакого оправдания. Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, можно признавать или отрицать, это – дело политических взглядов. Но любой человек поймёт, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с нею войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за «уничтожение гитлеризма», прикрываемая фальшивым флагом борьбы за демократию...⁶⁸⁰

Это – слова Молотова. А вот текст ответных телеграмм Сталина в дни празднования 60-летия вождя («Правда», 25 декабря 1939 г.).

Главе Германского государства господину Адольфу Гитлеру. Берлин.

Прошу Вас принять мою признательность за поздравления и благодарность за Ваши добрые пожелания в отношении народов Советского Союза.

И. Сталин.

Министру иностранных дел Германии господину Иоахиму фон Риббентропу. Берлин.

Благодарю Вас, господин министр, за поздравления. Дружба народов Германии и Советского Союза, скреплённая кровью (раздел Польши. – а. А.), имеет все основания быть длительной и прочной.

И. Сталин.

И, в развитие советско-немецких отношений, 28 марта 1940 г. Риббентроп пишет в Москву послу Шуленбургу: «Если в Берлин приедет сам Сталин, это ещё лучше послужит нашим собственным целям, а также нашим действительно близким отношениям с Россией. Фюрер, в частности, не только будет рад приветствовать Сталина в Берлине, но и проследит, чтобы Сталин был принят в соответствии с его положением и значением, и Гитлер окажет ему все почести, которые требует данный случай»⁶⁸¹.

Как известно, после начала Великой Отечественной войны Сталин дал команду прекратить атеистическую пропаганду. По-тихому был прикрыт журнал «Безбожник»; обновленцы окончательно утратили «режим наибольшего благоприятствования». То же самое произошло и в Германии. Борьба Гитлера с Церковью неожиданно прекратилась с началом Второй мировой войны. Фюрер посчитал, что ему выгоднее ослабить давление на Церковь, чтобы не подорвать моральный дух своих солдат. Но от своей конечной цели – истребление как католического, так и протестантского вероисповедания – он не отказался. Однако счёл более благоразумным впредь не поддерживать открыто немецкого «обновленчества» – Германского движения за веру⁶⁸².

... Первый Рим заступался за Третий и после Второй мировой войны. В разговоре с Пождаевым, представителем советского посла в Риме Богомолова, папский нунций для Рима Фьетта 21 августа 1956 г. указал на «серьёзное положение с религией в Советском Союзе», а также на «необходимость обеспечения религиозной свободы» Пождаев вежливо слушал... и молчал...⁶⁸³

В некоторых случаях советские дипломаты переходили в наступление и даже вторгались в область догматики. Вспоминает владыка Василий, архиепископ Брюссельский.

1955 год. На одном из приёмов, устроенных в честь прибывшей в Англию делегации во главе с митрополитом Питиримом, я встретился случайно с одним человеком. Это был некто Тихвинский, советник советского посольства в Лондоне. Узнав, что я русский, он сам подошёл ко мне и завёл разговор. Это был довольно развязный господин, совершенно невежественный во всём, что касается Церкви и религии. (Более того, впоследствии я прочитал в газетах, что он был выслан из Америки и его перевели на «работу» в Лондон – за действия, не совместимые со званием дипломата.) Я, воспользовавшись случаем, стал рассказывать о предстоящем съезде патрологов.

Мне долго пришлось ему объяснять, что такое патрология и прочие тонкости, которые он с трудом понимал. Потом он вдруг спросил: «А какое всё это имеет отношение к новому догмату об обожествлении Девы Марии?». (Видимо, он имел в виду римско-католический догмат об Успении, в 1950-м году провозглашённый папой).

– Никакого, – ответил я, – то – римско-католический догмат, а это – учёный съезд богословов разных вероисповеданий.

Тихвинский после этого явно успокоился. Дело в том, что отношение советской власти к Ватикану в то время было крайне враждебным⁶⁸⁴.

А теперь послушаем, что говорит митрополит Герман (Тимофеев), с 1970 по 1978 гг. – епископ Венский и Австрийский.

"В то время я был в Вене, и один из тамошних активных прихожан – Николай Иванович Раевский, неглупый человек, так рассуждал о преемниках Святейшего Патриарха Алексия I. «Кто-нибудь будет, – говорил он, – но только не Никодим, потому что хитрый». Хитрый, не хитрый, но у владыки была своя линия. Он старался непосредственно, «в лоб», не конфликтовать с советским руководством, убеждая партийных и государственных чиновников пойти в тех или иных вопросах навстречу Православной Церкви. Но уговорам советские руководители «поддавались» очень трудно. И здесь свою лепту внесли наши друзья – представители Западных Церквей, которые, используя свои возможности, через своих дипломатов, через свои правительства постепенно влияли на улучшение церковной жизни в Советском Союзе. Заслуга митрополита Никодима и состояла в том, что он овладел политической ситуацией: Русская Церковь состояла во Всемирном Совете Церквей, осуществлялись контакты с руководством Католической Церкви (а Католическая Церковь связана со всем дипломатическим миром. Кстати, сейчас в России есть Папский нунций, и в Ватикане – Полномочный Представитель России). Святейший Престол, везде присутствуя, всегда мог сказать своё слово в защиту положения верующих в Советском Союзе, что и делалось"⁶⁸⁵.

И всё это – в условиях, когда щупальца органов всё сильнее сжимались на теле Церкви. К 1970-м гг. вмешательство КГБ в международную деятельность религиозных объединений достигло апогея. «Органы государственной безопасности держат под контролем контакты Ватикана с Русской Православной Церковью...»⁶⁸⁶ – докладывал в ЦК КПСС председатель КГБ Андропов.

Да что там Ватикан! Какие-то 44 гектара! КГБ стремился «взять под контроль» весь Аппенинский полуостров. Италия может служить наглядным примером того, как действовала советская террористическая сеть на Западе. Итальянские марксисты проходили обучение в Чехословакии и Югославии, государствах-сателлитах Советского Союза, сразу же после Второй мировой войны. В конце 1940-х годов члены террористической группы «Воланте Роса» совершали убийства и нападения на правительственные объекты в Италии, скрываясь в Чехословакии всякий раз, когда чувствовали опасность ареста.

Ещё одной подрывной организацией была коммунистическая военизированная группа Пьетро Секкии, которая в 1948 г., будучи уже достаточно сильной и профессиональной, сумела утвердить свою власть в некоторых районах Северной Италии и даже захватила контроль над национальной телефонной сетью. Когда в 1953 г. группа Секкии распалась, сам Секкии и многие его сторонники бежали в Прагу⁶⁸⁷.

В конце 1960-х годов советская военная разведка (ГРУ) организовала курсы подготовки иностранных террористов в Чехословакии; выпускниками этих курсов стали многие первые руководители итальянских «Красных бригад». Основателем «Красных бригад» был некий Карло Курчо, который также неоднократно ездил в Прагу, где совещался с ветеранами группы Секкии. Аналогичным образом итальянский издатель-террорист Джанджакомо Фельтринелли, тоже закончивший курсы ГРУ, в период с 1969 по 1971 г. двадцать два раза ездил в Чехословакию и в конце концов перебежал туда с помощью чехословацких органов безопасности.

Ещё одна итальянская экстремистская группировка, «наци-маоисты», также, видимо, была сколочена при содействии органов чехословацкой разведки. Позднее разведорганы Болгарии предоставили «Красным бригадам» дополнительную помощь в виде инструктажа и финансирования, а террористы из Сардинии и Сицилии, так же как и итальянские неонацистские организации, например «Ордине Неро», инструктировались, финансировались и снабжались оружием через нового ливийского союзника Советского Союза Муамара Каддафи⁶⁸⁸.

КПСС. Центральный Комитет. Совершенно секретно. Особая папка.

№ II 136/53 Тт. Андропову, Пономарёву – все Павлову Г. – п. 2.

Выписка из протокола № 136 заседания Политбюро ЦК от 5 мая 1974 г.

Об оказании спецпомощи Итальянской компартии.

1. Удовлетворить просьбу руководства Итальянской компартии и принять в СССР для прохождения курса спецподготовки 19 итальянских коммунистов, в том числе 6 человек для обучения радиосвязи, работе на радиостанциях БР-ЗУ и шифроделу (сроком до трёх месяцев), 2 инструкторов по подготовке радиотелеграфистов и шифровальщиков (сроком до трёх месяцев), 9 человек по вопросам парттехники (сроком до двух месяцев) и 2 человек по вопросам техники изменения внешности (сроком до двух недель), а также принять 1 специалиста для консультаций по организации специальных видов внутреннего вещания (сроком до одной недели).

2. Приём и обслуживание обучающихся возложить на Международный отдел и Управление делами ЦК КПСС, подготовку по вопросам радиосвязи и шифродела, подбор переводчиков по всем видам спецподготовки – на Комитет госбезопасности при Совмине СССР, а обучение парттехнике и средствам изменения внешности – на Международный отдел ЦК КПСС и Комитет госбезопасности при Совмине СССР. Расходы, связанные с пребыванием в СССР и проездом из Италии в Москву и обратно, отнести за счёт сметы по приёму зарубежных партработников.

3. Поручить Комитету государственной безопасности при Совете Министров СССР разработать программы связи и шифродокументы для односторонних радиопередач циркулярных шифротелеграмм 13–16 региональным центрам ИКП, а также шифродокументов для перешифровки в сети двусторонней радиосвязи.

4. Удовлетворить просьбу руководства ИКП и изготовить 500 чистых и 50 именных (для руководящих работников ИКП) бланков итальянских заграничных и внутренних документов, 50 резервных комплектов тех же документов швейцарского и французского образца, а также парики и средства изменения внешности. Изготовление бланков и средств изменения внешности поручить Международному отделу ЦК КПСС и Комитету госбезопасности при Совмине СССР.

5. Утвердить текст телеграммы резиденту КГБ в Италии.

Секретарь ЦК⁶⁸⁹

Зарубежные компартии получали регулярные субсидии или от КПСС, или от других партий стран «реального социализма». Деньги предпочитали передавать наличными через курьеров, чтобы не оставлять следов банковских переводов. По мере расширения международных операций советских банков и открытия их филиалов в разных странах метод осуществлявшегося весьма извилистыми путями перевода денег из социалистических стран зарубежным компартиям стал всё более распространённым. Пути финансирования хранились в строгой тайне, но самый его факт уже в те годы был секретом Полишинеля.

Роль зарубежных компартий как опорных пунктов Советского Союза в различных странах не исчерпывалась информацией и консультацией. Компенсировавшие слабую осведомлённость советских посольств, компартии существенно помогали советской разведке. Для того, чтобы провалы разведок государств Варшавского договора не нанесли политического ущерба местным компартиям, эти партии, как правило, не осуществляли непосредственно разведывательной деятельности. Но они нередко играли важную роль в подыскивании потенциальных агентов для вербовки и в «погружении» засылаемой агентуры⁶⁹⁰.

«Друг Фальконе, выполняю данное тебе обещание и пью 100 грамм за упокой твоей души», – так «отметил» сообщение об убийстве итальянского борца с мафией № 1 его соратник в России Гельман Гдлян. Он сделал это согласно договору, данному ими друг другу во время римской встречи, происшедшей летом 1990 г. в условиях строжайшей конспирации.

Согласно уже сложившейся на сегодня версии, разделяемой Гдляном, лишь сравнительно небольшая часть средств, перекаченных ЦК КПСС в Италию, шла на поддержку местной компартии и левацких группировок. Львиная же доля денег поступала от сбыта в Италии наркотического сырья, доставляемого из советской Средней Азии. Эти деньги, в свою очередь, вкладывались в прибыльные предприятия, контролируемые итальянской мафией. Фальконе, как известно, должен был прибыть летом 1992 г. в Россию отнюдь не с туристическими целями, и похоже, что обеим мафиям его приезд был крайне нежелателен...⁶⁹¹

Владыка Никодим не мог обо всём этом знать, но он хорошо представлял себе «правила игры». Поэтому не вполне необоснованным представляется высказывание, опубликованное на страницах журнала «Москва» в 2004 г. В сентябрьском номере, в разделе «Домашняя церковь», Николай Каверин пишет: «Митрополит Никодим, при всех его несомненных симпатиях к католицизму, руководствовался при этом в своей церковной политике, по-видимому, прагматической и одновременно фантастической идеей спасти Русскую Церковь в условиях, как тогда казалось, на века установившейся в нашей стране диктатуры Коммунистической партии, с её жёсткой атеистической идеологией и подавлением церковной жизни.

По мысли митрополита Никодима, Русская Церковь в СССР сможет добиться несколько большей свободы, если церковное руководство будет находиться вне досягаемости КГБ и ЦК КПСС: не в Москве, а... в Риме. Конечно, это была утопия, рождённая безвыходностью ввиду непрекращающихся притеснений верующих и гонений на Церковь в СССР»⁶⁹².

Эта спорная мысль находит неожиданную параллель с «пророчеством» «кремлёвского мечтателя». Как-то, осенью 1923 г., в беседе с доктором Виктором Беде Ленин самоуверенно сказал: «Человечество пойдёт по советскому пути, через 100 лет никакой другой формы правительства не будет. Я всё же думаю, что под развалинами современных институтов ещё будет продолжать жить католическая иерархия... В будущем столетии останется только одна государственная форма – советская, и одна религия – католическая. Жаль, что мы до этого не доживём»⁶⁹³. Теперь-то уже ясно: Ленин – не пророк Илия, а прозаический Ильич...