Псалом 25

Суди ми, Господи, яко аз незлобою моею ходих, и на Господа уповая не изнемогу (Пс.25:1).

И настоящий псалом, также как предыдущий, блаженным Давидом произнесён был о самом себе и, как кажется, относится к тому именно времени, когда псалмопевец, будучи гоним и преследуем от Саула, царя Израилева, и нигде в родной своей стране не имея безопасного для себя пристанища, принужден был бежать к иноплеменникам и там искать себе и нашёл на время убежище. С этим тяжким и болезненно прискорбным состоянием вполне согласуется всё содержание псалма, как в целом, так и в частях. Тогда одна отрада и одно утешение оставались ему – надежда на правосудие Божие нелицеприятное и всеведущее, потому что суд человеческий, увлечённый пристрастием к врагу его сильному и над всем Израилем владычествовавшему, был против него, и извращая слова и поступки его самые невинные и придавая им смысл и значение коварное или преступное, глубоко огорчал его чувствительное сердце и тем увеличивал страдания души его, и без того уже велит и тяжкие, и потому- то он прежде всего и обращается к суду Божию, взывая: суди ми, Господи, и выставляя в оправдание себе свою неповинность, а в ободрение себе – упoвaниe на Господа: яко аз, прибавляет он, незлобою моею ходих, и на Господа уповая не изнемогу. Прекрасный способ утешать и подкреплять себя в несчастиях призыванием суда Божия и упованием на Господа! Для незлобивого Давида этот способ был столько силен и действителен, что он, при одной мысли о сем, уже ощущал в себе силу непреоборимую и твёрдость адамантовую: уповая на Господа, восклицал он, не изнемогу аз. Но чтобы сей способ был столь же благотворен и действителен и для каждого из нас в годину искушения, для сего нужно иметь незлобие и упование на Господа Давидово. Этого мало: нужно иметь сверх того, подобно ему, отважность, не опасаясь быть обличённым в неправде, представить себя на испытание Господу самое строгое и верное, испытание точно такое же, какому искусный художник подвергает представленный ему кусок металла, разжигая и расплавляя оный в горниле, и разными другими средствами и кислотами самыми острыми изведывая его внутреннюю доброту; ибо Давид вслед затем говорит:

Искуси мя, Господи и испытай мя, разжзи утробы моя и сердце мое (Пс.25:2).

Т. е. не довольствуется одним указанием на своё незлобие и упование, но вместе умоляет Господа сделать строгую поверку его искренности посредством огненного искушения, которое раскрыло бы все его внутренности и обнажило бы самые тайные ощущения и движения его сердца: так чиста была душа Давидова, и так непорочно было его сердце; и пред всевидящим оком Божиим не страшился он открывать оные во всей их широте и глубине, и благонадёжно вызывал cиe око к обозрению и испытанию себя со всех сторон, но вызывал с глубочайшим смирением, надеясь больше на милость Божию, нежели на свои добродетели, ибо он знал совершенно, что пред строго испытующим взором Божиим никакая святость и праведность человеческая не устоит: не оправдится пред Тобою, в другом месте исповедует он, всяк живый (Пс.142:2). И посмотрите, чем он прежде всего хвалится, представ на суд Божий, им самим вызванный? не своими пред Богом заслугами, хотя, по естественному порядку, и надлежало бы, того ожидать и, судя по-человечески, у смиренномудрого Давида нашлось бы, кажется, довольно их, но тем, что он милость Божию всегда имел пред очами своими.

Яко милость Твоя, говорит он сначала, пред очима моими есть, и, потом уже прибавляет, благоугодих во истине Твоей (Пс.25:3).

Какая же здесь, подумают, может быть, похвала для Давида? Милость Божия, особенно на суде, есть похвала Богу правосудному и вместе милосердому, а не Давиду, который этою милостию пользовался. Так, конечно, оказываемая на суде милость, без нарушения требований правосудия, составляет похвалу для судии великую, но немалою похвалою будет она и для подсудимого, коль скоро он умеет верно понимать и всегда помнить её, а блаженный Давид прямо говорим, что он милость Божию непрестанно имел пред очами своими, ею преимущественно утешался и укреплялся в трудах и подвига на пользу человечества и для своего спасения, и в ней, как бы в духовном зерцале, созерцая волю Божию благую и совершенную, старался делать только угодное Богу, всегда и во всём сообразуясь с законом Его, как с наилучшим отражением и выражением Его вечной правды и истины: и благоугодих, говорит он, во истине Твоей, О! если бы и каждый из нас хорошо разумел и твёрдо помнил всё то, что Господь Бог, по Своей благости и милосердию, делал и делает для нас полезного и благопотребного для души и тела, для жизни временной и вечной, все милости и щедроты Его излиянные и непрерывно изливаемые на нас, то никакие прелести, или мнимые сладости и выгоды греха не могли бы обольстить и увлечь нас за собою, никакие даже насилия и притеснения, принуждения и поощрения не сильны были бы поколебать нашей твёрдости в добре и заставить нас, хотя на один шаг и на одно мгновение, уклониться от пути правого; вся тогда забота наша, и забота, ни днём ни ночью не прерываемая, состояла бы только в том, чтобы, подобно Давиду, благоугодить Господу во истине, т. е., нелицемерно и искренно поступая по всем заповедям и оправданиям Его; имея Бога-благодетеля пред очами своими, могли ли бы мы даже только подумать о возможности в чём-либо преступить Его волю, и стало ли бы у нас на то духа, или, вернее сказать, безрассудной отважности и дерзости? Без сомнения, нет: и человек человека для него благодетельного стыдится и совестится огорчать своим сопротивлением, по крайней мере, прямо и открыто; к Богу ли крепкому и живому, Ему же со страхом и трепетом предстоят и покланяются вся силы небесные, мы оказали бы менее страха и уважения если бы только Его и Его бесчисленные к нам милости верно сознавали и твёрдо помнили? Так, возлюбленные братия, забвение Бога-благодетеля есть безспорно первый и крайне опасный шаг на пути к беззаконию, в чём, между прочим, пророки неоднократно обличали и упрекали древнего Израиля; так один из них говорит: вероваша сыны Израилевы словеси Его (Бога), и воспеша хвалу Его, но потом – ускориша, забыша, и искусиша Бога в безводней (Пс.105:13–14); забыша благодеяния Его, и в законе Его не восхотеша ходити (Пс.77:10–11); другой: забыл eси Бога, создавшаго тя, сотворшаго небо и основавшаго землю (Ис.51:13); третий: сей жребий твой и часть непокорства твоего на Мя, глаголет Господь, яко забыл eси Мя (Иер.13:25); или: понеже забыша Мене людие Мои всуе жруще, сего ради изнемогут на путех своих и на стезях вечных (Иер.18:15). Богомудрый Давид хорошо знал это и для того старался иметь милость Божию непрестанно пред очами своими. Но у Давида была на это и другая не менее важная причина: намереваясь, в доказательство своей неповинности, указать на некоторые свои похвальные поступки, он убоялся, чтобы-какое либо самолюбивое чувство неприметно не вкралось в слова его, и, омрачив чистоту молитвы, не повредило её действа, и для того слово о милости Божией выставляет вперёд, как бы некую безопасную ограду против гордости и самомнения, дабы тем самым показать, что если в нём есть что-либо доброго, то это было плодом не его собственных усилий, но единственно – милости Божией. В этом случае он поступил точно также, как поступил в своё время апостол Павел, который, исчислив по нужде, ради слова благовествования, некоторые свои достоинства сравнительно с другими апостолами, и даже в заключение сказав, что паче всех их потрудился, вдруг, как-будто чего-нибудь испугавшись, прерывает речь свою и поспешно восклицает, исправляя и уменьшая силу сказанного: не аз же, но благодать Божия, яже со мною и яже во мне, не тща бысть (1Кор.15:10). И он точно испугался, кого же, вы думаете? Самого себя, подумав, что он сказал больше, нежели сколько следовало, хотя сказать это и таким именно образом для преуспеяния евангельской проповеди было полезно и нужно. Так праведные мужи неусыпно и бодренно стоят на страже против самих себя, ограждая и охраняя свои мысли и чувства, желания и намерения от всякого приражения гордости и самомечтания. Да блюдёмся и мы, возлюбленные братия, прежде от самих себя, а потом уже и от других: врази бо человеку, по словам Христовым, домашнии его, первые и опаснейшие (Мф.10:36). Для вернейшего же в сем успеха, поставим, подобно Давиду, пред очима своима милость Божию, дабы она укрощала и смиряла в нас всякое возношение, взимающееся на разум Божий, и пленяла всё в нас и нас самих в послушание Христово (2Кор.10:5).

Не седох с сонмом суетным, и с законопреступными не вниду (Пс.25:4).

Богомудрый Давид, как мы видели выше, предпоставив пред очами своими милость Божию, как охранительную стражу противу всякого горделивого в себе помысла, и сказав сначала вообще, что он всегда шёл неуклонно и искренно путём благоугождения Господу, взывая к Нему молитвенно: благоугодих во истине Твоей, теперь с должным смирением приступает к исчислению частных поступков своих, из которых слагалось cиe благоугождение. Посмотрим же пристальнее, чем именно благочестивый Давид старался благоугодить Господу, дабы и самим научиться поступать таким же образом. Для нас здесь интересно и важно особенно то, что мы услышим не переказные чрез других речи, которые по тому самому могли бы быть неполны или ошибочны, но его собственные слова о самом себе, его задушевную пред Господом Богом исповедь о своём внутреннем и внешнем поведении, – и вот что говорит он в своё оправдание, предстоя суду Божию – слушайте внимательно – Пророк даёт отчёт в делах своих Богу судящему: не седох, говорит он, с сонмом суетным, и с законопреступными не вниду. Под словом суетный, по буквальному его значению, разумеется пустой, нетвёрдый, хрупкий, ломкий, легко разрушающийся, только по наружности кажущийся чем-то, а в существе своём ничего прочного в себе не заключающий, и даже совершенно ничтожный, а по употреблению в Священном Писании – разумеются божества языческие или идолы, и почитатели их, по ничтожеству первых, и по безрассудству последних: вемы, говорит апостол Павел, яко идол ничто же есть в мире, и яко никто же Бог ин, токмо Един (1Кор.8:4). В день оный, говорит Иcaия пророк, изринет человек мерзости своя златыя и сребряныя, яже сотвориша, да покланяются суетным (Ис.2:20); или: егда возвратишися, воздохнеши и уразумееши, где еси был, егда уповал еси на суетная, тщетна крепость ваша бысть, и не хотесте послушати (Ис.30:15). Обуя всяк человек от разума, говорит пророк Иepeмия, посрамися всяк слиятель от изваяний своих, яко ложная слияния его, и несть духа в них. Суетна суть дела и смеху достойна: в час посещения своего погибнут (Иер.51:17–18); разумеется также и всё то, что носит на себе характер пустоты и ничтожества, или заключает в себе зародыш той и другого, как то: ложь и клевета, земное богатство и мiрская слава и проч. Так, например, пророк Иcaия говорит: никтоже глаголет правды, ниже есть суд истинен: уповают на суетная и глаголют ложная (Ис.59:4); и вообще все человеки, и их слова и дела, и самые даже помышления, по сей именно причине, называются суетными: суeтнии, говорит псалмопевец, и лжива сынове человечестии в мерилех, еже неправдовати: тии от суеты вкупе. Богатство аще течет, не прилагайте сердца (Пс.61:10–11): весть Господь помышления человеческая, яко суть суетна (Пс.93:11). И так, в настоящем месте под выражением: сонм суетный должно разуметь собрание язычников, поклоняющихся идолам, a вместе и сообщество людей, которые больше заботятся о земном, нежели о небесном, всему предпочитают выгоды и наслаждения, права и преимущества житейские, и всем для них, не исключая Бога и ближних своих, стыда и совести, правды и истины, жертвуют, и таким образом их в себе и себя в них боготворят и божеским почитанием чествуют, от чего апостол и назвал сребролюбие или лихоимание идолослужением, а Иисус Христос служение мамоне противупоставил служению Богу, равно как любовь к славе человеческой – вере в Бога, выставляя оные взаимно между собою несовместными, след., они же суть и упоминаемые пророком законопреступники, как нарушающие в сем случае закон Божий в обеих скрижалях и как поступающие прямо вопреки заповеди Христовой, предписывающей нам: ищите прежде Царствия Божия, и сия вся приложатся вам, между тем как здесь это делается на оборот.

Что же Пророк об этом сонме суетном и об этом сборище людей законопреступных свидетельствует? То, что он в первом никогда не сидел, а в последнее не хотел даже и войти: не седох с сонмом суетным, и с законопреступными не вниду. Предосторожность похвальная и вместе необходимая! Сообщество злых и иноверных для добрых и истинно верующих в Бога истинного во всяком случае более или менее вредно и опасно. Сколь бы ни были последниe глубоко и искренно утверждены в понятиях о добре и в истинах правой веры, всегда первые, при содействии духа злобы злокозненного, найдут случай и возможность, если не поколебать их убеждения и не ослабить верования их, то, по меньшей мере, более или менее возмутить их дух и встревожить их совесть, тлят бо обычаи благи, говорит древнее присловие, беседы злы, и всякий человек от обращения с другими, по врождённой нам наклонности к подражанию, в известной мере заимствует и усвояет себе добрые или худые их качества, или, неприметно для самого себя, уносит в душе своей отпечаток всего виденного и слышанного от них, сначала без всякого соизволения на то и одобрения, и даже с некоторою досадою и отвращением, а потом частию по привычке одно и то же видеть и слышать непрестанно, а ещё более по фальшивой любви к ближнему, с некоторым участием и сожалением к ним, и наконец с полным оправданием самых нелепых их слов и поступков. Посему- то и сказано в Писании: со избранным избран будеши, и со строптивым развратишися (Пс.17:27); в другом месте: касаяйся смоле очернится, и приобщаяйся гордому точен ему будет (Сир.13:1). По той же, без сомнения, причине и в законе евреям было строго предписано удаляться всякого общения с иноплеменниками: да не завещаеши к ним, сказано в нём, завета, ниже да помилуеши их, ниже сватовства сотвориши с ними; впрочем, причина эта и ясно, в самом законе и даже с угрозою высказана: отвратит бо, прибавлено, сына твоего от Мене, и послужит богом иным, и разгневается Господь гневом на вы, и потребит тя вскоре (Втор.7:2–4), а благочестивый Давид в таком именно и находился положении, принуждённый бежать к иноплеменникам. Посему, естественно, что он, оправдывая себя пред Богом молитвенно, выставляет на вид, что он, и живя среди иноплеменников, не нарушил закона Его, не участвовал в их собраниях и не переступал даже за порог в жилища их. Этого мало: я, говорит он далее, с негодованием и ненавистно смотрел на их сонмища и уклонялся от собеседования с ними:

Возненавидех церковь лукавнующих, и с нечестивыми не сяду (Пс.25:5).

Ибо церковь лукавнующих есть то же, что и вышепомянутый сонм суетный, а нечестивые то же, что законопреступники, о которых там же сказано. Для чего же говорит здесь Пророк о своём негодовании и ненависти к церкви лукавнующих и о своём отчуждении от собеседования с нечестивыми? Для того, чтобы показать, что он не по букве только, не по внешнему лишь виду, исполнил закон Божий, а по искреннему и глубокому убеждению в святости и ненарушимости оного, в благотворности и необходимости верного исполнения его. Не человеками, как созданиями Божиими, пренебрегал он здесь, не людей, как десницею промысла Божия хранимых и для одного с ним блаженства предназначенных, ненавидел он, но их худые нравы и обычаи, их злые дела и начинания, их постоянное противление Богу, их непрестающее беззаконие и злочестие.

Что же мы, возлюбленные о Господе чада и братия, смотря на такой образ поведения Давидова и слыша такое исповедание его пред лицем Божиим, Самим Духом Святым внушённое и оправданное, останемся ли равнодушны и невнимательны к тому, не считая себя обязанными подражать ему в нашем образе жизни, в наших делах, словах, мыслях и чувствованиях? Сошлёмся ли на то, что пред нами нет ни сонма суетного, ни церкви лукавнующих? Полно, так ли это? Не обманывают ли нас глаза наши? Не ослепили ли их привычка и пристрастие, беззаботность и рассеянность? Посмотрите пристальнее вокруг себя, поищите тщательнее сюду и сюду, начиная с самих себя и с домов своих, и вы верно искомое обрящете. Сынове человечестии! раскопайте стену привычных предрассудков и предубеждений ваших, искусно раскрашенных и закрашенных модным цветом большого света и, так называемой, светской любезности, и вы с ужасом увидите и впереди и позади себя, и одесную и ошуюю великое множество и сонмов суетных и церквей лукавнующих, от которых всячески, и непрестанно и бодренно, должно удаляться и убегать нам, как яда змиина, как язвы губительной, как стремнины опасной и как бездны разверстой, да не когда прогневается на нас Господь и часть нашу с неверными положит. Умоляем убо вас, возлюбленные, щедротами Божиими, да не будет сей наш глас, яко глас вопиющего в пустыни. Блюдите, како опасно ходите, посреде бо сетей иновеpия ходите.

Умыю в неповинных руце мои, и обыду жертвенник Твой, Господи, еже услышати ми глас хвалы Твоея и noвeдaти вся чудеса Твоя (Пс.25:6–7).

Давид продолжает исчислять свои частные поступки, в которых надеялся найти для себя оправдание пред Богом и, как показали последствия, действительно нашёл оное, в такой притом обильной мере и степени, что не только при жизни, но и по смерти своей, не только для себя самого, но и для своих потомков, и не только ближайших, но и отдалённых, и даже для самого града, в котором он жил и который назывался его именем, пользовался особенным благоволением Божиим; так у пророка Исаии Сам Бог говорит устрашённому нашествием Сеннахирима Езекии: защищу град сей еже спасти его, Мене ради и ради Давида раба Моего (Ис.37:35). Замечательно также, что поведение Давида в Писании повсюду представляется потомкам в пример подражания, и не иначе, как только под условием, когда они будут вести себя подобно ему, обещается им милость и помощь Божия и всякого рода блага земные и небесные; так Бог сыну его Соломону глаголал: ты же, аще ходити будеши предо Мною, якоже ходил Давид, отец твой, и сотвориши по всем, яже повелех тебе, и повеления Моя и судьбы Моя сохраниши, и воздвигну престол царства твоего, якоже завещах Давиду отцу твоему, глаголя: не отнимется от Тебе муж вождь во Израили (2Пар.7:17–18). Тем более должно быть занимательно и поучительно для нас всё то, что о самом себе он сказывает, ибо и мы его потомки по вере во Христа, от его чресл изшедшего, но нашей плоти и крови, по апостолу, приобщившегося и нас Своею Пречистою Плотию и Кровию питающего. Умыю, говорит он, в неповинных руце мои, и обыду жертвенник Твой, Господи, еже услышати ми глас хвалы Твоея, и поведати вся чудеса Твоя, т. е., я омываю руки мои невинностию и обхожу жертвенник Твой, Господи! Что же это значит? Это значит то же, как если бы кто из нас имел смелость указать о себе: я ни в чём не погрешаю против ближнего своего и верно служу Богу моему, или что то же: я свято исполняю весь закон Божий в отношении к человекам – всегдашнею к ним справедливостию, доброжелательством и благотворением, а в отношении к Богу – верою и благочестием, усердно посещая храм Его, вознося к Нему молитвы и проповедывая дивные дела Его. Но чтобы яснее и понятнее представить вам, что такая именно мысль заключается в словах Пророка, для сего нужно обратиться к письмени древнего закона, на который в них указывается. Что для еврея с первого раза и ясно и понятно, то для нас, не довольно знакомых с обрядовыми подробностями Ветхого Завета, несколько тёмно и для разумения отчасти трудно. Ветхозаветный закон, от всякого из сынов израилевых, приходящего к жертвеннику в скинию или во храм, требовал, в знак непорочности, под страхом смерти, измовения рук и даже ног: егда, сказано в нём, входят в скинию свидения, да омыются водою и не умрут, или егда приходят ко олтарю служити и приносити всесожжения, да умыют руце и нозе свои водою, да не умрут (Исх.30:19–21); и в другом месте: сотвори Моисей умывальницу между скиниею свидения и между жертвенником, и приходяще к жертвеннику служити, умывахуся от нея, якоже заповеда Господь Моисею (Исх.40:30:32). Кроме того, в том же законе было предписано, чтобы в случае, если на земле одного из градов израилевых найден будет убитый человек и убийца его не известен, старейшины града того, взяв юницу, ярма неизведавшую, и перерезав ей в пустынной дебри жилы, умывали над главою её руки во свидетельство, что они в смерти yбиeнного неповинны: аще обрящется, сказано в законе, убиенный на земли, юже Господь Бог даст тебе наследити, и не ведят убившаго, да изыдут старцы и судии града, приближающегося к убиeнному, и да омыют руце над главою юницы, ей же пресечены суть жилы в дебри, и отвещавше, да рекут: руце наши не пролияша крове сея и очи наши не видеша (Втор.21:1:6–7). На сем основании и Пилат, желая показать себя невиновным в смерти Иисуса неповинного, Которого предавал он Иудеям на пропятие, хотя сам был и язычник, но применяясь к Иудейскому обычаю, прием, по свидетельству Евангелия, воду, умы руце пред народом, глаголя: неповинен есмь от крове Праведнаго сего, вы узрите (Мф.27:24). На то же подзаконное действие намекает и Пророк в рассматриваемых нами словах, когда говорит: умыю в неповинных руце мои, только вместо знака употребляет означаемое им, вместо воды для омовения – самую невинность, ею выраженную, и этим исполняет он целую половину закона Господня, состоящую в любви к ближнему столь же искренней и совершенной, сколь мы полно и искренно любим самих себя, и потому требующую никого ни в чём не обижать, всем воздавать должное и всякому, по силам и возможности, желать и делать добро. В последующих же за сим словах: обыду жертвенник Твой, Господи, еже услышати ми глас хвалы Твоея, и поведати вся чудеса Твоя, он представляет свидетельство об исполнении им и другой половины закона, заключающей в себе любовь к Богу от всего сердца и от всей души и от всего помышления нашего, ибо обходить жертвенник Господень, значит – приносить к Господу жертвы, возносить к Нему молитвы, воспевать хвалы, прославлять и возвещать дивные дела Его, как и сам Пророк здесь же объясняет это. А всё это не есть ли ясным выражением любви к Богу пламенеющей, не довольствующейся ощущением только в самой себе глубочайшего смирения, благоговения, покорности и преданности Ему, только своим почитанием и поклонением Ему всеми силами души и тела, но желающей, чтобы и все другие то же делали, то же чувствовали и так же прославляли Его; истинно любящий любит говорить о любимом и желал бы, чтобы целый мiр также говорил об нём и восхвалял его. Поскольку же приносить жертвы и возносить молитвы тем же законом воспрещалось древнему Израилю на другом каком-либо месте, кроме избранного и указанного Богом, т. е. скинии или храма: токмо на месте, идеже изберет Господь Бог ваш нарещи имя Мое тамо, в законе сказано, и принесете тамо всесожжения ваша, и жертвы ваша, и начатки ваши, и обеты ваши, и исповедания ваша, и всяк избран дар ваш, елика обещаете Господеви Богу вашему (Втор.12:5:11). то выражением: обыду жертвенник Твой, Господи, означалась вместе и любовь к Моисеевой скинии или ко храму Господню, и след., в числе первых потребностей благочестия и одним из главных условий благоугождения Богу почитал он посещение храма Божия, и благоговейное участие в совершаемых в нём молитвах и священнодействиях, в песнопениях и жертвоприношениях, хотя в то же время совершенно знал и открыто возвестил, что жертва Богу дух сокрушен, и сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит, и что только при этой жертве и все другие жертвы имеют свою силу и значениe, служа ей достойным, и необходимым выражением и дополнением, а без неё становятся действиями бесплодными и даже богопротивными.

Впрочем, о сей любви своей к дому Господню он сам в том же месте свидетельствует ибо говорит далее: Господи, возлюбих благолепие дому Твоего, и место селения славы Твоея (Пс.25:8).

Что под словом благолепие дома Господня Давид разумел не столько внешнее и вещественное украшение его, сколько внутреннее и духовное, то это видно частию из того, что благолепия первого рода при нём ещё не существовало – ибо великолепного храма Иерусалимского ещё не было, а была только скиния Моисеева, большим богатством и изяществом внешних украшений не отличавшаяся, – особенно же из того, что он сам здесь, как бы объясняя себя, говорит о селении в нём славы Божией, невидимой для других, но не сокрытой от его взора пророчественного. Созерцанием сей-то красоты пренебесной наипаче услаждался он; её-то особенно сквозь шерстяные и кожаные покровы скинии видел он и восхищался до небес, хотя нельзя отвергать и того, чтобы и внешнее благолепие не приходило ему при этом на ум, потому что он помышлял уже тогда о постройке в Иерусалиме храма великолепнейшего и для сего собирал уже сокровища несметные. При таком настроении духа Давидова, мы нисколько не удивляемся, когда слышим его изъявляющего готовность свою лучше сидеть, подобно нищему, при праге дома Господня, нежели жить в роскошных палатах грешников: изволих, взывает он, приметатися в дому Бога моего паче, неже жити ми в селениих грешничих (Пс.83:11); или: единою просих от Господа, то взыщу, еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего, зрети ми красоту Господню, и посещати храм святый Его (Пс.26:4). О, великая, святая и богоблаженная душа Давидова! научи нас любви твоей к святыне Господней, вразуми и наставь нас, благодатию тебе от Бога данною, не только без отягощения и скуки, но и с особенным наслаждением и радостию приходить и пребывать во храме Бога нашего; открой очи наши, слух и вкус, и просвети наш ум и сердце, да узрим в нём красоту Господню, и быв, подобно тебе, радости многие исполнены, благодушно и благонадёжно молитвы да воссылаем.

Да не погубиши с нечестивыми душу мою, и с мужи кровей живот мой (Пс.25:9).

Сколь ни велики были достоинства и добродетели Давидовы, которые он сам, хотя, по смирению своему, без сомнения в ума́ленном виде, исчислил, и сколь ни тверда, по-видимому, была его надежда на милость Божию и своё спасение, но тем не менее он умоляет Господа не погубить его с нечестивыми, ибо он знает, что правосудный Бог, имея очи тьмами тем солнца светлейшие, и во святых Своих замечает недостатки и судом преследует, и потому предлежит опасность для всякого быть по правде осуждёнными если по неизреченной благости Божией не будет помилован. Эту- то опасность предусматривая для себя, прозорливый Давид, и не слишком доверяя своей праведности, хотя и дерзает о ней свидетельствовать, и старается предупредить и предотвратить своею молитвою, взывая ко Господу: да не погубиши с нечестивыми душу мою, и с мужи кровей живот мой. Одна мысль – быть осуждённым с нечестивыми и человекоубийцами – для человека благочестивого страшна и ужасна. Знаете ли, что в адских мучениях, предназначенных в наказание грешникам, всего ужаснее и нестерпимее для людей, не совсем потерявших чувство к добру и не слишком загрубелых и ожесточённых во зле? Не огнь неугасаемый, не червь неусыпаемый, не тьма осязаемая, не смола кипящая, не жупел горящий, не дым и смрад, не хлад и мраз, не вопль и стон и скрежет зубов, а что? то, что мы всё это должны будем терпеть вместе с начальником всякого нечестия и первым богоотступником диаволом и его ангелами, ибо на последнем суде будет сказано грешникам: отыдите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его. Что опять во тьме геенской должно быть наиболее несносно и тягостно? То, что эта тьма будет кромешная или внешняя, т. е., вне всякого общения с светоносною областию трисиянного Божества нас поставляющая и, таким образом, совершенно и решительно от Него отделяющая, а, напротив, с князем тьмы теснейшим и неразрывным союзом соединяющая, тьма такая, о которой мы, в настоящем нашем состоянии, за неимением в виду ничего примерно приблизительного, и понятия верного составить себе не можем; ибо тьма нынешняя, какую мы знаем по опыту, сколь бы глубока и густа ни была, всегда более или менее растворена и смешана с некими, хотя весьма слабыми искрами света, и потому на оную тьму нисколько не похожа. Чтобы яснее и удобнее понять вам, сколь нестерпимо и мучительно такое сообщество с диаволом и с его тёмными клевретами, для сего представьте себе, что вам довелось бы случайно или по нужде, при всех даже благоприятных условиях и самой блестящей обстановке наружного быта, прожить, не говорю, долго, а хотя несколько дней, в каком-либо развратном и нечестивом семействе, – не сочли ли бы вы этого величайшим для себя наказанием, и самый дом тот не признали ли бы настоящим адом? Подумайте же теперь, каково было бы вам, если бы вас осудили оставаться в этом доме, вместо несколько дней, на несколько лет, на многие веки и на целую нескончаемую вечность? Не было ли бы одно это для вас тягчайшим и жесточайшим мучением, хотя тело ваше нисколько при сем не терпело бы и, напротив, всю имело бы возможность и питаться и наслаждаться до преизбытка? Так тяжко и болезненно для человека, хотя и грешного, но не совсем ещё потерявшего чувство истины и добра и не совсем заглушившего стыд и совесть, одно сопребывание с нечестивыми! Что же сказать о муже святом и праведном? Справедливо апостол Пётр о праведном Лоте, по отношению к Содомлянам, среди коих довелось ему жить, засвидетельствовал, яко видением и слухом праведный живый в них, день от дне душу праведну беззаконными делы мучаше (2Пет.2:8). А ещё более, что сказать о несчастии – быть вместе с ними осуждёнными на погибель вечную? Вот этого-то именно и страшился праведный Давид, и потому взывал ко Господу: да не погубиши с нечестивыми душу мою, и с мужи кровей живот мой, их же в руку беззакония, десница их исполнися мзды (Пс.25:10). Упомянув о нечестивых, в сообществе с которыми боялся погибели подвергнуться, Пророк определяет здесь их качество, называя их мужами кровей, у которых руки наполнены беззакониями и мздою неправедною. Это суть те, о которых Апостол, ссылаясь на слова Премудрого, говорит так: скоры суть ноги их пролияти кровь, сокрушение и озлобление на путех их, и несть страха Божия пред очима их (Рим.3:15–18). Это суть хищники и лихоимцы, отъемлющие чужую собственность и для неправедного прибытка на все беззакония готовые, любящие дары и гонящие воздаяние, и суду сирых и вдовиц не внимающие, оправдающие нечестива даров ради, и еже есть праведное праведнаго вземлющие от него (Ис.5:23); словом, это суть судии неправедные, преклоняющие весы правосудия на сторону мзды, ими принятой или ожидаемой. Но почему, спросят, может быть, Пророк, из великого множества нечестивых, которых участь всех равно была для него ужасна, также как жизнь равно богопротивна, указывает именно только на судей мздоимных? Вероятно, потому, что и во времена Давидовы, так же как и в наше время, этот род людей, по мнению большинства, хотя из стыда не всегда открытому, но втайне одобряемому, почитались чуть-чуть не невинными, между тем как они, по словам другого Пророка, суть общницы татем, и дела их суть дела беззакония, и мысли их – мысли о убийствах, сокрушeниe и бедность в путех их (Ис.1:23, 59:6–7), а потому и названы здесь мужами кровей, или человекоубийцами; след., говоря об них, Пророк разумеет и всех других. О себе же самом, напротив, свидетельствует: аз же незлобою моею ходих, избави мя, Господи, и помилуй мя (Пс.25:11). Чудный состав речи пророческой: признаёт себя невинным, но вместе просит об избавлении и помиловании, ибо знает Пророк, что аще беззакония назрит Господь, то никто тогда не постоит, и что не оправдится пред Ним всяк живый, а если оправдится, то не иначе, как по Его благости и милосердию: оправдаеми, говорит Апостол, туне благодатию Его, избавлением, еже о Христе Иисусе (Рим.3:24), и в другом месте: благодатию есте спасени, и сие не от вас, Божий дар (Еф.2:8). Добродетель человеческая тогда только подлинно и добра и тверда, когда всеми корнями своими глубоко и широко водружена и утверждена в смирении, а как скоро из сей природной почвы своей по какому-либо случаю исторгается, тотчас увядает, засыхает и в прах рассыпается; посему и незлобие Давидово потому только и было истинно незлобиво и благонадёжно, что сопровождалось и укреплялось смиренною молитвою. В сем случае он смело и справедливо мог бы сказать о себе то же, что сказал в последствии апостол Павел: вся могу о укрепляющем мя Христе Иисусе; да он действительно здесь же и сказал нечто подобное тому: нога моя, воззвал он непосредственно за сим, ста на правоте, т. е., теперь я, при Твоей всесильной помощи, твёрд и непоколебим. Но посмотрите и подивитесь величию души Давидовой, что он, ощутив в себе такую необычайную твёрдость, намеревается делать? В церквах благословлю Тя, Господи (Пс.25:12), отвечает он. Как далеко отстоит от него, или вернее сказать, как низко стоит под ним один из несчастных потомков его – богач Евангельский, который, почувствовав под ногами своими твёрдость другого рода – внезапно обилие благ земных от нивы угобзившейся, вдруг обезумел и начал помышлять не о том, чтобы прежде всего возблагодарить Бога-благодетеля, а стал мечтать о том, куда собрать ему такое множество хлеба народившегося, и как он будет потом есть, пить и веселиться на многиe годы. Давид напротив, получив благодеяние от Господа, утвердившего стопы его, спешит к Нему с своею благодарностию: в церквах благословлю Тя, Господи, взывает он. Почему же, скажут иные, в церквах, а не в доме и не наедине? Потому, что благодарность всенародная или публичная, и по человеческому понятию, выше частной и домашней, хотя и последняя имеет свою, и притом не малую, цену и достоинство пред очами Божиими, и благочестивый Давид, без сомнения, с неё начал и перешёл к другой, как высшей и совершеннейшей, для выражения всей полноты своего чувства благодарного; об одной, как тайной, он молчит, дабы не показаться тщеславным, а о другой, как открытой, говорит, дабы преподать назидательный пример другим. Давид часто обращался к этой мысли и сильно ею занят был, находя в ней как бы доверительное средство к своему очищению и оправданию, так что и в покаянной своей молитве, в которой самому себе испрашивал прощения во грехе и беззаконии своём, не поколебался сказать Богу, в виде обета: научу беззаконная путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся (Пс.50:15). В другое время, размышляя сам с собою о всех благодеяниях, которыми Господь его ущедрил, задаёт себе вопрос: что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми? И потом отвечает на оный, между прочим, так: молитвы моя Господеви воздам пред всеми людьми Его, во дворех Господних, посреде тебе, Иepyсалиме (Пс.115:5). Так высоко ценил праведный и богопросвещённый муж молитву церковную, что ценою её, в соединении с несколькими другими подобными, надеялся заплатить Богу за все Его благодеяния. Посему неудивительно, что не только сам он часто и охотно употреблял её, но и других к тому же приглашал и побуждал, взывая: в церквах благословите Бога Господа от источник Израилевых (Пс.67:27), или: хвалите Бога в церкви преподобных (Пс.149:1), и да вознесут Его в церкви людстей (Пс.106:32).