Проповеди на рукоположение

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Я хотел бы сказать сейчас несколько слов нашему новопоставленному чтецу, а также приветствовать его родных, приехавших издалека ради этого события.

Святой Иоанн Лествичник говорит, что слово Божие останется бессильным и бездейственным, если тот, кто его провозглашает, не будет произносить его из самой глубины собственной души. Он дает такой образ: как бы стрела ни была пряма и остра, она будет лежать бесполезной, если не будет лука и тетивы, руки и глаза и твердого намерения стрелка пустить эту стрелу в самую цель.

Слово Божие есть жизнь, и слово Божие есть дух. Но, совершаем ли мы богослужение, читаем ли Священное Писание, провозглашаем ли его вслух других, мы можем, увы, угасить, убить этот дух, превратить самые святые слова в пустой звук, если эти слова не достигли нас самих, прежде чем они дойдут до других. Когда мы молимся, когда мы читаем Писание, когда мы проповедуем слово Божие, те, кто нас слушает, должны уловить, как бы подслушать, как мы обращаемся к Богу, беседуем с Богом – не с ними.

Вот почему в наставлении, которое преподается новопоставляемому чтецу, говорится, что он должен читать Писание ежедневно; и он должен дать доступ слову Божию к себе, чтобы оно не только достигло его, но чтобы оно вторглось в его ум и ум его стал сообразным слову; чтобы оно вторглось в его сердце и его сердце очистилось бы и обновилось этим словом истины, словом света. Он должен также – и это далеко не последняя задача – воплотить каждое слово, которое он провозглашает, в собственной жизни, как это должен делать каждый христианин со словом молитвы, с которым он обращается к Богу. Если наши молитвы, если слово Божие, которое мы читаем и провозглашаем, не станет в нас живым, не даст импульса и не пронзит всякое наше другое слово и действие, всякую мысль и побуждение нашего сердца и воли, оно дойдет до других как отдаленный отзвук, как эхо, но не как стрела, летящая и ударяющая в цель. И сегодня брат наш Андрей поднял на себя труд, далеко превосходящий простое чтение Священного Писания во всеуслышание; он взял на себя делание так читать Писание и жить им, чтобы отождествиться с этими словами и провозглашать их не с ораторским искусством, а с силой и правдой. Божие благословение да будет с ним, с единокровными его, с теми, кто воспитал его и дошел с ним до этой первой ступени посвящения. И пусть он радуется, и дает нам жизнь в своем делании отождествления со словом Божиим, и провозглашает его из глубин жизни, все более от дающей себя Богу. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Рукоположение одного из членов христианской общины в священный сан – это всегда событие, касающееся всей общины, и больше того: событие, выходящее за пределы общины, затрагивающее всю Церковь. Сегодня мы совершаем рукоположение во диакона. Что же такое этот сан, который Церковь – а через нее Сам Христос – дает своему служителю?

Первые диаконы были поставлены для того, что бы быть выражением милосердной любви Церкви. Церковь – это милосердие; Церковь – это любовь, и ничто иное; если она становится чем-то иным, то перестает быть Церковью во всей полноте. Любовь эта должна быть проницательной, она должна быть глубокой, она должна быть личной, конкретной. И уже в первые века христианской жизни, когда вся Церковь трепетала любовью, она избирала людей глубокого сердца, сердца живого, людей чистой жизни, мужей молитвы, чтобы сделать их орудиями своей любви среди тех, кто беден, кого коснулось несчастье, кого сразило горе.

Быть членом этого братства милосердной любви – очень большая ответственность, ибо для того, чтобы давать, надо иметь сердце дарующее, надо обладать глубиной сострадания и глубиной любви, чтобы людям легко было простить нам дар, который они от нас получат. Потому что, когда мы даем с холодным сердцем, когда мы даем по долгу, когда мы милосердны только в своих поступках, а сердце наше остается чуждым акту любви, тогда тот, кто получает наш дар, принимает вместе с ним унижение, боль и обиду.

И вот для нашего нового диакона Петра это будет делом целой жизни – жизни терпеливого труда, трезвой, внимательной работы над собой: научиться иметь сердце глубокое и милостивое, способное отозваться быстро и навсегда, сердце, которое никогда не устает, никогда не разочаровывается, которое всегда переполнено Христовой любовью, изливающейся через него на всех, кто в ней нуждается.

Эту любовь, которая есть делание диакона, Церковь впоследствии применила особо: она приобщила диакона к совершению своих таинств. Здесь он становится защитником молитвы священника и в то же время – руководителем молитвы верующих. Он дает вам тему молитвы: в ответ на прошения, которые он произносит, вы повторяете «Господи, помилуй», или предаете себя в руки Божии, говоря «Тебе, Господи», или исповедуете истинность слова Церкви, отвечая «Аминь». Велика эта любовь: шаг за шагом диакон вводит вас в литургическую тайну, влечет в ее глубины – те глубины, которые вы не могли бы достигнуть сами в своей духовной жизни.

Но есть у диакона и другая задача: охранять молитву священника. Священник во время богослужения должен быть – сама молитва, он должен все забыть, чтобы живым факелом стоять перед Богом. А все заботы о службе, даже само ведение службы возлагается на диакона, чтобы священник мог без остатка отдаться молитве. Пожелаем же, чтобы наш новый диакон молился на этой духовной глубине, которая вас приобщит к духу богослужения; пусть влечет он вас своей молитвой вглубь евхаристической тайны, и пусть он будет человеком мирного сердца и мирного тела, способным оберегать молитву священника, чтобы священник мог нераздельно стоять перед Богом.

И наконец, третье, о чем я хочу вам напомнить: это то, что диакон возглашает Евангелие. Он не призван проповедовать его словом, тем творческим актом, который, согласно древнему изречению, делает каждого священника пятым евангелистом: он призван лишь провозглашать это слово. Но слово это будет провозглашаться с силой, действовать со властью, достигать сердец и умов с живой убедительностью, только если оно будет воспринято самим диаконом, если он будет возглашать его из глубины своего сердца и изнутри подлинно христианской жизни как слово Учителя, которое он понял и которому во всем послушен. Поэтому ему надо будет все более внимательно вчитываться в Евангелие, жить Евангелием так полно, как он только сможет, чтобы, возглашая его, не провозглашать собственное осуждение.

Дай Бог ему жизнь чистую, жизнь истинно евангельскую, которая сделает его способным выполнять те три задачи, о которых я сейчас сказал. А вы, присутствовавшие при этом рукоположении, молившиеся при этом чуде сошествия Святого Духа на человека, которого Он облек Своей силой на служение, какое ни один человек не посмел бы взять на себя, – вы все продолжайте молиться за него, потому что все мы – братья и искушения окружают нас со всех сторон. Молитесь за него изо дня в день, чтобы Господь сделал его достойным служителем Своей Церкви и чтобы он во всем следовал – как мы того просим в молитве посвящения при рукоположении – первому из диаконов Церкви, первомученику Стефану: чтобы он уподобился Христу, как уподобился Ему Стефан, чтобы он свидетельствовал о Христе, как свидетельствовал Стефан, и чтобы он вошел в мир Христов, как Стефан вошел в него, вошел в славу Божию. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

На протяжении многих лет Энтони был регентом в этом храме, и сегодня Церковь благословила его служение не как в награду, а вводя его еще глубже в тайну церковного бытия и жизни. Потому что теперь, кроме чтения слов Ветхого Завета и пения богослужений Церкви, у него новое назначение, которое насущно для его призвания. На Малом входе с Евангелием, на Великом входе, предшествуя Святым Дарам, чтец несет светильник: образно, наподобие святого Иоанна Крестителя, провозглашая, что собственный Божий Свет пришел в мир и что, даже если мир не признает его, он не может его угасить.

Но не только в символизме свечи чтец является как бы иконой Предтечи. Как вы помните, в начале Евангелия от Марка нам говорится, что Иоанн Креститель был гласом Божиим, вопиющим в пустыне: гласом. Этим-то и является чтец: голосом, который провозглашает Божию правду, провозглашает о дивных делах, сотворенных Богом на протяжении веков во спасение мира. И несет ли он свечу или провозглашает слово, он – предтеча; ибо то, что он читает, должно приготовить путь для Господа и неровные пути сделать гладкими, так, чтобы Бог мог прийти свободно в умы, в сердца и в жизнь тех, кто будет внимать с готовностью и благоговением.

Сегодня мы также рукоположили Дэвида во диакона. Есть место у апостола Павла, где он говорит христианам: спешите делать добро, потому что время обманчиво... Что же это за добро, которое нам надо спешить выполнить? Это нам ясно сказано в одной совсем короткой фразе Христа: превыше всего – и на этом стоит все Евангелие – нам заповедано любить Бога всем сердцем, всем умом, всем существом нашим – и нашего ближнего, как самого себя.

Любить себя не значит быть себялюбивым, любить себя значит глубоко заглянуть в свою душу и увидеть в ней образ Господа Бога, увидеть себя таким, каким каждого из нас Бог возмечтал и возжелал, и этот образ почитать, любить этот образ так, чтобы от всего отказаться, что ему противоречит, его уродует, что его оскверняет: вот что значит любить себя.

И с такой же любовью мы должны обратиться и к нашему ближнему: смотреть на каждого и видеть в нем не кажущуюся хрупкость, несовершенство, грех или даже зло, но глубже всего этого, за потемненностью, которая первой бросается в глаза, видеть красоту образа Божия, все еще запечатленную в человеческой душе. И если мы любим себя подлинно и подвижнически, с решимостью и с беспощадностью боремся за то, чтобы образ Божий сиял в нас, так же мы должны идти и к нашему ближнему; но не беспощадно – с решимостью, да! – но с состраданием, с любовной бережностью.

Апостолы избрали семерых людей, чтобы они были диаконами, слугами в Церкви: не в унизительное рабство, а чтобы служить, как Христос пришел быть Служителем спасения. И апостолы избрали этих людей, потому что поверили, что они могут нести такое служение, поверили, что в них заложена способность отречься от себя так, чтобы любить ближнего, как Бог любит каждого из нас, любить ближнего всей силой и всем пониманием, всем состраданием милующего сердца. Апостолы сказали, что им поручается служение сострадательной любви; что их назначение – быть теми, через кого любовь Божия в самом конкретном смысле: пищи, одежды, тепла, посещения – может достигнуть до христиан, которые в ней нуждаются.

В этом апостолы как бы повторили действием слова Христовы о Страшном суде, когда Он сказал, что суд будет не о наших убеждениях, не о богословских мнениях, но только о нашей человечности: были ли вы подлинно человечны? Дали ли пищу голодному? Одели ли того, у кого не было во что одеться? Дали ли кров тому, кто был бездомным? Навестили ли больного, даже если боялись заразы? Преодолели ли свой стыд о том, что знакомы с преступником, который в тюрьме, чтобы навестить его? Вот в чем заключается то служение сострадательной любви, которое Христос поставил мерилом подлинной человечности, и которое апостолы возложили на диаконов.

Поэтому ваш диакон и дальше будет также вашим старостой: ведь одна из его функций – быть служителем церковной любви, сострадания, благотворения.

Но апостолы также сказали, что диаконы нужны, чтобы им самим беспрепятственно молиться и проповедовать слово Божие; и в этом другое назначение диакона – быть защитой, поддержкой молитвы священника. В алтаре он будет стоять рядом со священником и заботиться, чтобы священник мог молиться нерассеянно, не отвлекаясь вещами материальными, мог стоять перед Богом, вознося молитвы Церкви. И в своем качестве диакона Дэвид будет приносить Богу молитвы святых, призывая всех вас, всю собранную здесь общину отождествиться с этими молитвами, воз нести ваши сердца ввысь, влиться в величественный поток молитвы, устремленной к Богу. А священник будет в это время стоять в алтаре, молясь, дабы благодать Божия снизошла на Святые Дары и на собравшийся народ, сообща совершая таинство, в котором активна вся Церковь, а ее представляет действие диакона, которого вы послали в алтарь: мирянин в Царстве Божием и священник.

И мы должны и будем молиться, чтобы благодать Божия пребыла с Энтони и с Дэвидом, чтобы они возрастали, становились все более самоотверженными, все более прозрачными, все более гибкими в руках Божиих, чтобы быть Его словом, Его действием, Его присутствием и Его любовью среди вас. Поддерживайте их всей вашей заботливостью, всем вниманием, и так, нося тяготы друг друга, вы исполните закон Христов. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Совершилось таинство Церкви – силой, благодатью, нашествием Святого Духа, верой народной, молитвами Церкви. Да будет крепко и благословенно твое священство и любовью, и верой, и ожиданием Церкви родной. И эта икона, эти цветы, которые были подарены тебе сегодня, являются живым свидетельством народной любви и народного доверия твоему священству. Пусть этой молитвой, и этой любовью, и этой верой в тебе окрыляется твоя жизнь священническая. А весь народ Божий – с каким ожиданием, с какой надеждой смотрит он на священника!

Священник – это человек, которого Бог позвал по имени и дал благовествовать Евангелие, проповедовать слово истины, давать новую жизнь в таинствах: Евангелие как добрую, животворящую весть о том, что человек не оставлен Богом, что Бог верит в него, а не только любит. Любить можно и тех, в кого больше не веришь, любить можно и с болью сердечной о том, что всякая надежда вымерла, что осталась только любовь. А Бог не только любит нас, но верит в нас: Он поверил в нас, когда послал Своего Сына умирать на Кресте, чтобы мы жили; верил Он, что не напрасна будет эта смерть, что она будет принята, и те, кто потерял веру в себя, найдут ее в этой Божественной вере.

Это проповедуй, чтобы люди поверили в себя и в свое великое призвание; потому что призвание наше превосходит всякую меру нашего воображения. Мы призваны стать причастниками Божественной природы, стать живыми членам и живого Христова тела, храмами Святого Духа; стать не только, по слову святого Игнатия Богоносца, «всецелым Христом», но, по смелому, страшному слову святого Иринея Лионского , в единородном Сыне стать единородным сыном. Это призвание мы не можем исполнить никакими своими человеческими силами, это дар Божественной веры в нас, Его никогда не колеблющейся надежды, Его никогда не умирающей любви. И это дается нам в Церкви.

Прежде всего – в слове истины, потому что слово Божие, которое мы читаем и которое тебе будет дано провозглашать и проповедовать, – это слово не человеческое, а слово, исполненное Духа, слово, полное жизни и силы. Слово Божие – тоже таинство, обновляющее, дающее жизнь, открывающее нам вечность и другие таинства: крещение, дары Святого Духа и приобщение Тела и Крови, и все таинства, где действует Бог. Их поручает Господь тебе, чтобы с верностью, с любовью к Нему, с любовью к людям ты служил.

Человек таинства совершить не может; всякое таинство совершает Единственный Первосвященник – Христос, действует в них одна только сила – Духа Святого. Вместе с тем без твоего священства не совершится ни одно таинство, и это будет зависеть от того, что тебя призвал Господь и ты ответил: «Я здесь, Господи!»

Перед тобой сейчас лежит пастырство; «Паси овец Моих, паси агнцев Моих», – говорит тебе Господь, и я хочу не только для тебя, но и для всех, у кого есть уши, чтобы слышать, прочесть тебе Слово о Пастырстве, которое несколько лет назад было послано мне из недр русской веры:

«Отец, одна алчущая душа говорит мне: «Ты встретила пастыря, и в твоих глазах светится жизнь; скажи, что ты видела, чтобы люди вспомнили, что такое пастырь». Но я ничего не скажу, отец, все давно сказано, и новые слова ничего не откроют тем, кто опытом жизни не знает тайны распятия Пастыря. В твоем непрестанном и личном единении со Христом заключена тайна твоего пастырства, и это и есть первое его условие, а не твое совершенство. «Кто висит на кресте, тот не думает о совершенстве», и «с креста не сходят. С него снимают только замертво». А остальное – естественное следствие: Аще вознесен буду от земли, вся привлеку к Себе, говорит Господь (Ин. 12:32). Так и ты – в твою меру, в меру твоего единения со Христом. Меру же твою, пастырь, знает Бог, а мы можем только дивиться, видя, как Он доверяет, дарит тебе души, твоей молитвой вырванные из когтей смерти и ада; тебе Бог может сказать «Иди», и по полноте твоего послушания ни одна земная преграда не в силах остановить твоего шествия к единственной и потерявшейся душе, которую усмотрел для тебя Бог. И найдя ее, пастырь, ты служишь ей во всем ее убожестве, как Самому Христу... Это просто и очевидно, как всякая тайна, чтобы те, кому да но, сразу узнали, а не знающие ничего не заметили бы».

Это путь единения со Христом в молитве и таинствах; это путь, на котором мы говорим: «Пусть будет Твоя воля, Господи, а не моя», даже тогда, когда перед нами чаша страдания и смерти. Этот путь – Сам Христос, Который есть также и Истина, Которая есть не «что-то», а Некто, и Жизнь, Которая есть тоже Некто: Сам Бог Живой, Жизнь наша – Кого мы и должны проповедовать.

И это ты сможешь совершить только тогда, когда ни на какие человеческие силы: ни на крепость молодости, ни на ум, ни на чуткость сердца, ни на знания – ни на что не будешь надеяться, как только на то, что сила Божия в немощи совершается, на то, что, если мы отдаем себя гибко, в слабости и немощи, в руку Того, Кто содержит весь мир и созидает всю тварь, тогда всякое дело совершится.

Но мы должны также помнить, что дело Христово, дело христианина – это не только хорошо исполненное человеческое служение; дело христианина отличается от дела всякого человека тем, что всякое действие христианина должно быть действием Самого Бога через него. Как Христос говорит: Якоже слышу, сужду, и суд Мой праведен есть, ибо не ищу воли Моея, но воли Пославшего Меня. И в другом месте: «Отец до сих пор творит, делает и показывает Мне дела Свои, что бы их совершил...» Вот таким созерцанием должна наполниться наша жизнь, так мы должны вглядываться в пути Божии, в таинственный и сложный узор жизни, чтобы уловить в нем красную нить, путь Господень неуловимый, и действовать, не зная ничего, кроме того, что сейчас Господь велит, как сказать или как поступить, – и тогда, в этой прозрачности и этой немощи, в такой хрупкости и такой гибкости совершится сила Божия, и врата адовы не одолеют самой хрупкой немощи человеческой.

По молитвам родной Церкви, по молитвам собравшегося здесь народа, по ожиданию всех тех, кого тебе даст Бог, да будет твое служение благословенно.

А для нас сегодня радость большая, глубокая. Бог совершил новое чудо на земле, ибо всякое таинство – чудо любви Господней. Пребудем в этой любви и радости Божией. После последнего благословения Литургии отец Михаил даст вам свое первое священническое благословение: примите его и сохраните его как святыню. И помните, что сегодня вы были не только зрители таинства, но совершители его, как Церковь Христова, и что вы будете отвечать перед Богом за путь, который ему даст Господь. Молитесь о нем, люби те его, помогите ему во всем, и пусть Господь нас всех соединит ничем никогда не колеблемой любовью, взаимным доверием и надеждой, которая может победить все. Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Через всю нашу жизнь, шаг за шагом, Бог ведет нас все глубже в познание Его тайны и участие в ней. Сначала Он возжелал призвать Максима к бытию; Он дал ему жизнь – жизнь, которая питается Божественным дыханием; Он открыл Себя ему и сделал его участником Своей смерти и Своего Воскресения через Крещение; а потом воспитал его в Своей Церкви, из года в год, с раннего детства до зрелого возраста. И дальше Он призвал его, шаг за шагом, быть свидетелем. Когда Максим стал чтецом и прислужником, его трепетной честью было идти, неся свечу, перед Святым Евангелием, то есть Самим Христом, и перед Святыми Дарами, когда шествие знаменует крестный путь. Этим он провозглашал нам, как в свое время святой Иоанн Предтеча, что Свет пришел в мир, что, как ни глубока тьма, Свет тут и рассеивает тьму, и, как бы ни тщилась тьма мира угасить этот Свет, она бессильна это сделать, потому что этот Свет – Сам Бог, пришедший в мир, родившийся от Девы для нашего спасения.

А потом Максим был призван стать диаконом: одним шагом глубже в тайну Божию и с именем «диакон», определяющим стояние всякого, кто послан Богом быть слугой, служить не только Господу, но всем тем, ради кого Бог стал человеком, жил, говорил – и умер, прежде чем восстать снова. Тогда ему была поручена новая честь; прежде ему дано было читать псалмы и другие отрывки Ветхого Завета, читать нам слова апостолов, а теперь была дарована трепетно-страшная благодать провозглашать самые слова Христовы; не возглашать о Нем, но стоять и говорить нам: «Вот что говорит вам Бог!» И это он мог делать, только если он сам воспринимал весть, которую возглашал. Только если мы сами уязвлены в самое сердце словами, которые возглашаем, эти слова найдут от звук в сердцах других, дойдут как правда, как свет, как новая жизнь в сердца, в умы, в волю других людей.

А теперь он был приведен в алтарь, чтобы стать священником. Диаконом он приносил Богу молитвы Церкви; произнося ектении, он наши молитвы приносил пред лицо Божие и произносил молитвы святых так, чтобы мы могли влиться в молитву тех, которые поистине жили согласно Евангелию. Но теперь он переступил новый порог; теперь он будет во имя всех нас призывать Бога сойти к нам; не восходящий поток наших молитв он понесет, а смиренное снисхождение Святого Духа он будет испрашивать. Никакое апостольское преемство, никакое рукоположение не может дать человеку власть пресуществлять хлеб в Тело Христово, прелагать вино в Кровь Христову, преображать мир прежде дня, когда все будет завершено и Бог будет все во всем. Единственный Совершитель всякого таинства – Сам Господь Иисус Христос, Первосвященник всей твари; но страшно стояние священника, потому что он говорит слова, которые говорил бы только Христос, он совершает в алтаре то, что совершить может только воплощенный Сын Божий, ставший Сыном человеческим! И поистине – совершает Христос; но священник – слово и действие Христово.

Мы должны постоянно молиться, чтобы священник никогда не «привык» совершать богослужение, никогда не вообразил бы, что он служащий и что то, что случается, зависит от него. Он стоит перед Богом, как каждый из нас: как овца заблудшая, но овца, которой Бог повелел делать то, что только Он Один может делать; Бог совершит дело – но действия и слова надлежит выполнить нам.

Но не только в совершении Литургии – во всем своем пастырском труде Максим будет посредником спасения. Ему предстоит открывать истину и учение Христово в проповеди, и еще больше – ему предстоит являть их собственной жизнью и откровением, которое его семья может дать о том, что есть Церковь: что где двое или трое вместе – Христос посреди них! С его рукоположением вся его семья стала знамением, эсхатологическим знамением конца, славного конца, цели достигнутой.

Он будет преподавать крещение тем, которых подготовит к нему, вводить их, не символически, а таинственно, мистически в смерть Христову, чтобы они восстали вместе с Ним. Он будет помазывать их святым миром, запечатлевать их как сосуды Святого Духа. Он будет причащать их Телу и Крови Христовым, делая их шаг за шагом, но все глубже и в страшной ответственности, участниками Божественной природы, согласно дерзновенному слову апостола Петра. И когда те, кому он будет служителем, будут отпадать от пути спасения, ему будет дано стоять вместе с ними, моля вместе с ними Бога о покаянии, об освобождении, об обновлении жизни в исповеди. И ему предстоит выполнять слово апостола Павла: Друг друга тяготы носите, ибо так вы исполните закон Христов. Мы все избрали его, мы все послали его на крестный путь, зная, что Христос воскрес и что путь Креста – не путь поражения, а путь победы.

И мы должны молиться всем сердцем, всем умом и верностью, всей нашей любовью к нему, к его жене и детям, чтобы это бремя не было слишком тяжелым, и не отягощать его тем, что должны нести сами.

Пропоем ему в конце службы «Многая лета»: многих, многих лет верного служения, все возрастающей преданности, все более глубокого внедрения в тайну Христа Спасителя, – много лет быть ему свидетелем жизни и света в мире смертности и смерти и, по временам, в мире таком темном...

Будем благодарить Бога, что Максим нашел в себе самозабвение и мужество предать свою жизнь и жизнь своей семьи Богу, чтобы они были свидетелями. А быть свидетелем – то же самое, что быть мучеником: они теперь отдали свою жизнь за каждого из вас, каждого из нас, каждого из тех, кто придет к ним за спасением. Защищайте их, любите их, оберегайте их молитвой и подлинной заботой; и тогда настанет день, когда и он будет стоять перед Богом вместе со всеми нами и скажет Господу: «Вот я, Господи, и вот дети, которых Ты дал мне». Аминь.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы привыкли видеть кругом храмы и забываем, что может означать храм. В странах, где Церковь преследуется, и, поистине, даже и в тех странах, где вера охладела, где безразличие – обычное явление, где множество людей не верит ни во что, даже и в человека, в самих себя, храм – это место прибежища. Но это убежище не только для нас, приходящих к Богу, это одно из редких мест, где Бог у Себя дома. В огромности мира это такие места, где Бог может сказать: «Это место устроено Мне в жилище в мире, откуда Я изгнан, где Я отвергнут. И существует это место потому, что горсточка людей осталась Мне верной, и они продолжают любить Меня так подлинно, так реально, что дали Мне приют».

Когда вы будете приходить в этот храм, помните, что здесь Бог нашел Себе прибежище, а также – что Его присутствием это место сделалось таким же просторным, как вечность, таким же святым, как вечность. Приходя сюда, вступайте безмолвно и вслушивайтесь в глубины того безмолвия, в котором почивает Бог; и тогда откройте свой ум и свое сердце, и вслушайтесь в слово, которое звучит из этих глубин: слово жизни, слово, могущее дать жизнь и раскрыть нас к вечности.

Сегодня этот храм был освящен заново, новым изъявлением веры, новым изъявлением любви и преданности и, если можно так сказать, сострадания распятому Господу: потому что мир продолжает распинать Его. Но где наше место в нем? Будем ли мы приходить сюда, как люди, которые обращаются в бегство, приходить спрятаться здесь? Нет! Сюда мы должны приходить, чтобы научиться от Господа Иисуса Христа, Бога, ставшего человеком, что значит любить ценой собственной жизни, научаться, что никто не имеет большей любви, чем тот или та, кто отдает жизнь свою за ближнего. А ближний – вспомните притчу – это не тот, кто нам по душе или кто физически находится рядом; ближний – это тот, кто нуждается в нас, нравится он нам или не нравится, любит он нас или ненавидит.

И вот, приходя сюда, как и во всякий храм Христа Бога нашего, воспримите эту весть. И помните тоже, что мы посланы в мир, призваны быть не от мира, но в нем, призваны быть в мире продолжением Христова присутствия, быть гласом Христовым, быть руками Христовым и, быть чутким и сокрушенным сердцем Христовым, быть умом Христовым чистым, истинным. Но если мы хотим быть воплощением присутствия Божия в мире, мы должны помнить, что случается в Воплощении. Христос сказал Иоанну и Иакову: «Готовы ли вы пить Мою чашу, погрузиться в Мой подвиг, креститься Моим крещением?» Это Он говорит каждому из нас, когда посылает нас в мир на Своих условиях, по Своему образу: по образу Небесного Бога, пришедшего на землю для того, чтобы быть распятым. И потому что Он распят, потому что Он стал жертвой, Он со всей властью и реальностью может сказать: Прости им, Отче, они не знают, что творят! Это наше призвание: возвещать слово Божие, открывать правду Божию, быть убедительным присутствием Божиим. Это мы должны черпать в этом храме, во всяком храме, посвященном Богу.

Преображение Господне, которому посвящен этот храм, образно так важно для нас. Да, как Петр, и Иоанн, и Иаков, когда мы здесь, мы находимся в славе Божественной, мы можем видеть Его, Иисуса из Назарета, в славе, в сиянии неземного света; мы могли бы сказать, как и они: «Господи, хорошо нам здесь быть!» Как хорошо было бы никогда, никогда не утратить этого чувства совершенного мира, и радости, и неуязвимости. Но что сделал Христос после Преображения? Он сошел в долину и встретил там не только смятение – Он встретил ребенка, требующего помощи, встретил отца в душевной муке, и людей, чья вера была слишком мала, слишком слаба, чтобы исцелить и спасти. Вот куда Он зовет нас сойти вместе с Ним: в окружающий нас мир, чтобы спасать, исцелять, служить, быть Его присутствием.

И вот сегодня один из вас отважился стать слугой: слугой в понимании Христа, с готовностью пить Христову чашу, погрузиться в подвиг Христов, вместе со Христом нести на своих хрупких человеческих плечах ваше страдание, ваш грех в исповеди, ваши колебания, ваши нужды. Он не может сделать этого собственной силой. Нет такой человеческой силы, которая могла бы выдержать такое, – но не сказал ли Господь: Сила Моя совершается в немощи? И Павел, который знал, что невозможно ему самому выполнить свою миссию, радовался своей слабости, зная, что все бывает возможно в укрепляющей нас силе Христовой.

Но не оставляйте Филиппа одного; защищайте, поддерживайте бережно его и его жену с детьми, потому что тяжко нести на своих плечах тяготы других людей, но еще тяжелее для жены видеть своего мужа отягченным болью, мукой, горем, колебаниями, грехами других людей. Поддерживайте их благоговейно, любовно. Поддерживайте их вместе, потому что они едины и его священство есть также и ее священство.

И сегодня тоже мы по-новому отдали на служение Богу Патрика, чтобы в богослужении, как сказано, он был, по образу Иоанна Предтечи, тем, кто идет перед Евангелием, кто подает народу знак, что Идущий за ним больше него самого и ему надлежит умаляться, чтобы взоры всех были обращены только на Того, Кто идет вслед за ним...

Отец Дэвид просил моего благословен и я посвятить свою жизнь более безраздельно монашеству и иконописанию, которое есть проповедь Евангелия, провозглашение Правды Божией в линиях и красках, доступное и для неграмотных, и для тех, кто еще не может слухом воспринимать слово. Пусть его новая жизнь становится все глубже, все богаче! Конечно, он не бросает приход: он остается в сердцевине его; но ответственным за приход теперь будет отец Филипп, и ваша забота – сделать его пути гладкими. Окружите их обоих, и всех, которые вокруг них, пониманием и любовью; вырастайте в единство с ними, до того дня, когда оба встанут перед Богом и смогут сказать: «Господи! Вот я и дети, которых Ты дал мне!» – и радоваться вместе. Аминь.

Вчера в Уолсингаме я рукоположил во священника нашего диакона Филиппа Стира. Отец Дэвид просил меня снять с него ответственность за приход, чтобы ему больше углубиться в монашество и посвятить себя молитве и иконописанию²³. Отец Филипп теперь настоятель Уолсингамского прихода. Я хочу просить вас молиться о нем. Сегодня он совершил свою первую священническую Литургию. Я хотел бы также, чтобы вы помнили его жену; потому что священство мужа не только славой отражается на жене, – и я не говорю о внешней чести, а о глубоком участии жены в священстве мужа. Есть в этом тоже другая, трудная сторона: два человека делили все, были полностью открыты один другому, могли обо всем говорить друг с другом, а теперь им предстоит проблема, с которой надо будет справляться, потому что у отца Филиппа будет целая область, закрытая от его жены. Он не сможет разделить с ней то, что он слышит на исповеди, он не сможет обсуждать с ней то, что ему сказано в доверительной беседе; и поэтому ей нужна будет вся вера в него, все доверие, вся сила их единства, когда она будет знать: вот область, которую разделяет только Бог с ее мужем. Думайте о ней и о том, что значит в жизни каждого из нас, в браке мы или нет, или между друзьями, знать, что существует нечто, что невозможно разделить. В этом и боль, но в этом и неизъяснимо глубокое возрастание во взаимной любви, в отдаче себя Богу, в единстве.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Святители! Отцы мои и братья! Глубоко меня взволновало решение Святейшего Патриарха и Священного Синода о назначении меня епископом Сергиевским. Но теперь предстою я пред вами в глубоком покое всех сил моих душевных, собравшись с мыслями, испытав совесть перед Богом и готовый правдиво поведать вам те мысли и чувства, которыми полна душа.

Если бы я последовал первому движению сердца, я стал бы просить пощады, ибо властно влекутся все силы души моей к молитвенному безмолвию в безвестности монашеского трудничества, и страх и тоска ворвались в душу мою, когда голосом Церкви повелел Христос стать в ряды свидетелей Божественной любви, ибо нет более ответственного и страшного призвания (см. Ин. 20:21; Мф. 10:16).

Когда четырнадцать лет тому назад, будучи еще врачом, я принял тайный постриг и искал подвига: молитвы, поста, бдения, жестокого жития, – любовь мне подвигом не представлялась, а одной радостью и самой жизнью души. С тех пор я познал, что нет закона более неумолимого, чем закон любви Христовой: сострадательной, крестной любви Всесвятыя Троицы, любви Всемилостивого Спаса, отдающего жизнь за отступивших от Него людей, любви Доброго Пастыря, полагающего душу Свою за овец Своих... Легко и радостно мне было произносить обеты отречения. Ничто меня не влекло к себе, кроме искренней, радостной любви Христовой. Мне казалось, что мне не от чего отрекаться, так как, кроме Бога, ничего не желала, ничего не искала душа моя. И удивили меня напутственные слова духовника о том, что не в подвигах монашество, а в совершенной любви. Вскоре, однако, самое монашеское делание и иночески бдительное прохождение моего медицинского призвания стали открывать мне до того неведомое богатство в любви, приоткрыли мне смысл сказанных мне слов и привлекли меня к священству. «Ты оставил все, чем ты не дорожил, – настойчиво говорила мне совесть, – ради единственного, чего ты хотел; ты отрекся от ненужного тебе с тем, чтобы завладеть вожделенным тобою. Подобно евангельскому юноше, ты не хочешь расстаться с богатством твоим». «Что же делать, что бы улучить вечную жизнь?» – вопрошала душа в тоске и борении. «Отдай последнее: пусть самая душа твоя станет добычей всякого алчущего и жаждущего, по слову Исайи пророка» (см. Ис. 58:10)...

Отцы и братья! Я стал священником в завершение данных мной монашеских обетов с тем, чтобы ничто во мне не осталось бы моим. С тех пор прошло почти что десять лет: я теперь только начинаю видеть, что я еще и не вступил на путь Христов, а Господь зовет меня стать жертвой (см. Флп. 2:17; 2Тим. 4:6), возлагает на меня омофор, знаменующий собой заблудшую овцу, которую добрый Пастырь ценой жизни Своей должен обрести и спасти от погибели, и вручает жезл, страннический жезл учеников Христовых (см. Евр. 11:13; 1Пет. 2:11). Совершается немыслимое...

Но я не верю в случайность; я глубоко убежден в том, что Сам Господь Иисус Христос правит Церковью Своей, и с юношеских лет положил никогда (насколько хватит сил и веры) ничего не искать и ни отчего не отказываться, никогда не просить у Бога ни креста, ни утешения; и поэтому склоняю главу и с трепетом, но без сомнения, без колебаний, недвоящимся сердцем благодарю, приемлю предложенный крест и ничтоже супротив глаголю.

О своем недостоинстве говорить не буду: верю в благодать Божию, врачующую немощь и восполняющую скудость сил человеческих. Также знаю из опыта, что сила Божия (только) в немощи совершается (см. 2Кор. 12:9), и потому не о силе молю Вседержителя, а о благодатной немощи, рождающейся в сокрушенном, смиренном и милующем сердце; о любви и смирении молю Бога, как о единственном прочном основании вечной жизни, как о единственном содержании жизни христианской, как об источнике ведения, премудрости и рассуждения.

«Вем, яко несмь достоин небеси и земли и сия превременныя жизни», но без сомнения верю и знаю, что из-за безбрежной любви Бога к миру – и мне по дару Божию все возможно будет (см. Мк. 9:23), что повелит Господь.

Нет слов, чтобы сказать о том трепетном чувстве, до края наполняющем сердце при мысли, что сонм русских святителей определил мне войти в круг апостольский, поверил в искренность любви моей к Богу, к Церкви и к сиротствующему миру, доверил мне крест «насмертников» последних времен, не усомнился в том, что и я с радостью (см. Флп. 1:29) изъявлю готовность по примеру Пастыреначальника Христа и вместе с Ним «душу свою положить за овцы»... Но прошу вас, святители Церкви Русской, умолите Господа Бога о мне, да даст Он мне немощь Богоприемную, Любовь и Ум Христовы (см. Флп. 2:5; 1Кор. 2:16), Смирение Господне и верность до конца в совершенном послушании Ему Единому. Верю, что по молитвам Святейшего Патриарха и родной Церкви не оставит меня Господь, сподобит послужить Ему, умерев себе, и даст мне изо дня в день убывать, чтобы Ему расти, покоряя Себе все силы естества моего, пока не овладеет всем без остатка.

Глубокой радостью полно сердце мое и благодарностью к Преосвященному Иакову, епископу Апамейскому, участвующему ныне в моем наречении, а завтра и в моем посвящении, как представитель Вселенской Патриархии. Да низойдет на меня, возложением его рук, благословение Великой Церкви Константинопольской, Матери всех наших молодых славянских Церквей, и да будет его участие живым свидетельством нерушимого единства православных в вере, таинствах и любви.

Отцы и братья! Редко дает Бог епископу быть, подобно мне, посвященным среди собственной его паствы. Да будет мне дозволено и к детям моим духовным обратиться в этот час, великий для них, как и для меня. За годы моего священнического служения среди вас Бог дал нам стать тесной, любящей семьей. Благодать архиерейства – залог еще более глубокого, искреннего единства, ибо она – преимущественно благодать пастырства, отцовства духовного. Возблагодарим Господа. И еще сердечней, еще живей и действенней возлюбим друг друга. Станем едиными со Христом через любовь и в любви, и Христовой любовью, которую ничто не могло сломить, возлюбим тот мир, за который Он отдал Свою жизнь. Возлюбим каждого, как Он любит и нас (см. Флп. 1:8): учениками Христа войдем в жизнь с новой надеждой и обновленной силой. Принесем в холодный, сирый мир огненную, непобедимую радость нашу, чтобы заликовала всякая душа, чтобы у всех рассеялся страх, чтобы погасла ненависть, чтобы Свет Христов озарил и тех, кто бродит во тьме, чтобы едиными устами и единым сердцем всем, всем без остатка воспеть Богу победную песнь.

Вот те мысли и чувства, с которыми я ныне предстою перед вашей Святыней; помню предупреждение Господне, что от слов своих оправдаешься и от слов своих осудишься (Мф. 12:37), но верю, что молитвами вашими и вашей поддержкой даст и мне Господь исполнить то доброе, что Он мне внушил (см. Флп. 2:13); простит мне мое неведение и то недостаточное, что есть в моих словах, всех нас соединит, и будет Он над нами Единый Пастырь и глава Церкви. Аминь!

– Владыко, разрешите прежде всего поздравить вас с высоким саном...

– Мне кажется, что теперь все больше и больше значения приобретает человек, и это одна из проблем, которые каждый должен понять, потому что, если он не сохранится человеком, а даст себя поглотить ложным представлениям, которые у других есть о его сане, он обесчеловечивается, и тогда он больше никому не нужен.

– Владыко, вы поступили в Церковь сравнительно поздно...

– Я «поступил в Церковь» в техническом смысле этого слова, став священником, когда мне было тридцать пять лет. Но намерение стать священником у меня появилось гораздо раньше. Я был неверующий; для меня обретение веры было дело внезапное, которое меня очень глубоко потрясло, и с обретением веры мне одновременно стало ясно, что, кроме как Евангелию, не стоит ничему отдать жизнь. Но с другой стороны, обстоятельства жизни были таковы, что надо было работать; и вообще я думал, что священник должен быть культурным, глубоко знать жизнь и ничем не быть ниже своих прихожан. Кроме того, в обстоятельствах нашей эмигрантской жизни мне казалось, что если священник может иметь работу, которая его содержит, которая ему даст возможность и приходу помогать, и бедных поддерживать, то это идеал. И я мечтал окончить (как я и сделал) медицинский факультет, поселиться где-то, где есть русские православные, но бедные и немногочисленные, быть там врачом и сделать возможным для этих людей иметь церковь. Ну а жизнь повернула иначе, как обыкновенно бывает. То есть врачом я стал, но для того, чтобы поселиться где-нибудь в провинции, денег не оказалось, поэтому я начал практиковать просто в своей комнате в Париже и ходить по больным. Позже нашел маленькую дешевую квартиру, а потом развилась практика, и уже не было ни смысла, ни возможности уезжать. А тем временем, еще в самом начале войны, перед тем как попасть в армию, я принял тайный монашеский постриг и десять лет был в тайном постриге; так что эти разные стихии как-то сочетались.

– Ваш путь соответствует многим современным идеям о роли священника. Как на жизнь повлияло то, что вы стали епископом?

– В некотором отношении жизнь не изменилась, потому что я всеми силами стараюсь сохранить пастырскую, священническую связь со всеми людьми, с которыми имел раньше дело, или с новыми людьми, которых встречаю. Я стараюсь никогда не встретить никого в порядке администрации, а только как священник. И я воспринимаю церковную администрацию как церковное строительство, а строительство – только как духовное; и из этого может вырасти все внешнее, но не наоборот.

– Да, но традиционно епископ – это именно администратор, почти в бюрократическом смысле этого слова.

– Эта традиция есть, и эта опасность есть, но мне кажется, что промыслительно жизнь сейчас разбивает всякую возможность – во всяком случае, для нас в рассеянии – уйти в эту работу в таком духе, потому что администрировать нечего: надо создавать из ничего, и это ничто, вернее, кажущееся ничто, это – вдохновение людей, это – спаянность, единодушие, общая молитва, сознание, что мы являемся детьми одной великой Церкви, которая сейчас вышла на вселенские просторы и т. д.

– Не кажется ли вам, что роль священника, епископа в наши дни сильно изменилась?

– Да, потому что раньше священник жил в обществе и даже просто в мире, который был стабильным, который казался неподвижным и как будто никогда и не мог поколебаться на своих устоях. Тогда как сейчас священник живет в обществе и в мире, который в становлении, и мы ни на что не можем опираться, что было бы неподвижно, незыблемо, неизменно. Сейчас все – в движении, все в созидании; все возможности каждому открыты; и, конечно, это страшно усложняет жизнь, потому что в каждой стране, где мне приходится работать (а таких стран – вся Западная Европа), множество друг на друга не похожих проблем, и с другой стороны, везде надо именно создавать и жить в мире, который рождается.

Везде существуют политические, экономические и другие проблемы. И в Советском Союзе, и на Западе рано или поздно всякое общество и всякий отдельный человек приходит к тем же самым проблемам; одни раньше, другие позже; одни – одним путем, другие – другим. И только путем работы в складчину, когда люди, добросовестно ища самых лучших разрешений и самой чистой правды, вместе могут думать, могут поделиться с желанием друг другу дать то, что они сами узнали иногда очень дорогой ценой, а не только отразить то, что кажется в другом неприемлемым, – только в такой обстановке можно надеяться, что мир в становлении станет миром, а не просто анархическим обществом людей.

– Есть ли что-нибудь, что бы вы хотели сказать особенно нашим слушателям в Советском Союзе?

– Я хотел бы сказать, думаю, верующим – что они не одни, что во всем мире есть верующие и что этот союз веры, союз нашей любви, сознание нашего единства во Христе нас делает живым и творческим телом, творческой силой в мире. А неверующим мне хотелось бы сказать, что борьбы между людьми не должно быть; что даже там, где наши идеологии несовместимы и не могут быть никаким образом согласованы, мы должны вместе искать той истины и той правды, которая есть объективная правда; и тот, кто ошибается, должен быть готов на каждом шагу признать свою ошибку и уступить большей истине. Не должно быть такого положения, где человек держится за свое только потому, что оно – свое. Это не научный подход; ученые так не подходят к своим изысканиям, это не человеческий подход, потому что он бесчеловечен, – он губит человека не только в противнике, но и в себе самом. И только если мы все будем искать безусловно правду, какая бы она ни была, мы сможем искать ее вместе и найти больше, чем у нас по отдельности есть.

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Мы слышали в сегодняшнем чтении из Послания к евреям, во что обходится вера: не о славе ее, а о той цене, которую платит всякий, кто предаст себя в руку Божию для того, чтобы быть послушным Его воле и служить Ему всей своей жизнью, а если нужно – и всей своей смертью. А смерть человека не всегда означает конец его земной жизни, а непрерывно возобновляемое самопожертвование, когда изо дня в день он приносит себя Богу в поклонении Ему, и тем самым – в служении тем, за которых Христос отдал Свою жизнь.

Две недели тому назад был интронизован наш новый Патриарх. Он родился до войны в свободной Эстонии; он знал, что значит свободно познавать веру Отцов, молиться без страха и угрожающей опасности; и, когда он был еще ребенком, его страна была предана во власть безбожных. Возрастающим юношей он созревал в трагической обстановке сталинской России. Но вера его не была забита, намерение, устремленность его не поколебались. Он услышал Христа, всем нам говорящего в Евангелии, что тому, кто хочет последовать за Ним, предлежит отказаться от себя, взять свой крест и идти путем, которым прошел Он Сам.

И эта доля выпала ему: преследования, которые обрушились в те дни на духовенство, были подлинно мученичеством. Но он не стал искать другого выхода из положения, кроме как следования по стопам Божиим. В свое время он принял монашеский постриг, и после долгого пути теперь избран нашим Патриархом.

И его решение умереть себе самому, так, чтобы жил в нем Христос, чтобы его жизнь была жизнью Христовой, теперь было подвергнуто новому испытанию. Ему выпало услышать голос Господа, говорящего ему то, что Он сказал Иакову и Иоанну на пути: «Готов ли ты пить Мою чашу до последней капли? Готов ли ты креститься, быть погруженным в Мою страсть?..» И он склонил голову и сказал: «Да, Господи!» Он сказал это с трепетом, сознавая свою хрупкость, сознавая, что никакими человеческими силами невозможно совершить то, что теперь стало его призванием; потому что он призван быть предстателем, печальником за всякую человеческую душу, верующую и неверующую, за живущих христианским убеждением и за их преследователей, предстоять перед Богом и держать Церковь перед лицом Божиим, как жертву приносимую. Потому что Церковь призвана быть всегда, до скончания века, телом Христовым, ломимым за спасение мира. Только мученик, только тот или та, кто готов отдать свою жизнь ценой для того, чтобы следовать за Христом, может сказать: Прости им. Отче, они не знают, что творят.

И вот на этот зов Церкви наш новый Патриарх ответил: Аминь.

Но как велика наша ответственность! Потому что мы возложили на его плечи этот крест; мы призвали его стать мучеником, то есть свидетелем Божиим, любой ценой; как мы должны молиться за него! С каким благоговением, с каким чувством трепета должны мы держать его перед лицом Божиим, перед лицом Божи ей Матери и святых; как мы должны овеять его молитвой, открытостью, пониманием, всей поддержкой, какую мы только можем ему дать!

Поистине, миссия его выше человеческих сил: не просвещенный Светом Божественным, не умудренный от Духа Святого, не погруженный во Христа – кто может выполнить ту задачу, то дело, которое мы возложили на его плечи? Кто устоит до своего смертного часа между молотом и наковальней нас ради?

Но есть слово в Послании апостола Павла, которое может дать ему, которое дает ему и силу на подвиг, и надежду. Павел также понимал, что посланничество его невыполнимо человеческими усилиями, что он не может провозглашать с чистотой и совершенством слово Бога Живого, что он не может быть образом для всех, – один Христос может быть и словом, и образом; и он молился о силе, и Господь ответил ему, и сказал: Довольно тебе благодати Моей, Моя сила совершается в немощи... Не в робости, не в нерешимости, не в расслабленности, не в одном из свойств, присущих нашей слабости в вещах мирских и духовных, – нет, в иной немощи: в прозрачности, в хрупкости, в гибкости, которая дает Свету Божию литься через человека, как он лился через святых Божиих, таких как святой Серафим, святой Иоанн Кронштадтский, который был канонизирован тем же Собором, что избрал митрополита Ленинградского и Новгородского быть нашим Патриархом. Хрупкость ребенка, доверяющегося мудрым и любящим рукам родителей, хрупкость паруса на плывущем корабле (парус – самая хрупкая снасть корабля, но, управляемый мудро, может вместить силу ветра и привести тяжелое строение корабля в пристань), – такого рода немощь.

И Павел, который понял, который жил этой не мощью, исполненной силой Божией, говорит: Не буду я радоваться ни о чем, кроме как о немощи моей, так, что бы все было силой Бога Самого. И на исходе своей жизни, зная, что Бог совершил в нем и через него, познавший радость своей нищеты в таком общении с Живым Богом, Павел сказал: Все мне возможно в укрепляющей меня силе Христовой. Вот о чем мы должны молиться, когда мы думаем о нашем Патриархе! Мы должны окружить его любовью, благоговением, но также и трепетной молитвой, и, если нужно, дать ему всю поддержку, какую только способны дать.

Будем поминать его на всякий день, потому что задача его так многосложна. Дай ему Господь мудрость, чтобы он мог различать знамения времен, но не глазами мира сего, решая встающие проблемы необоженным житейским мудрованием; но так, чтобы он различал знамения времени и пути Божии в нашей эпохе! Дай ему Господь гибкость, которая сделает его способным из года в год, во все изменяющейся обстановке, прозревать поступь Божию на путях истории! Дай ему Господь стать подлинным печальником за Церковь, за всякую человеческую душу, верующую и неверующую, за землю, которая сейчас так трагически раздирается, распадается на наших глазах; за страну, в которой он родился, и другие страны, которые лишились своей свободы: Литву, Эстонию, Латвию, Грузию, Молдавию, – и за все народы, которые тоскуют о свободе, которой они, может, не понимают и сами, когда ищут свободы мирского масштаба, мирского измерения. А мы должны молиться, и он будет молиться о той свободе, которая есть свобода детей Божиих. Познай Истину, и Истина сделает тебя свободным, – говорит Священное Писание.

Станем же молиться за него: пропоем ему «Многая лета», чтобы Господь даровал ему долгую, плодотворную жизнь, даровал ему силу и подвиг сердечный нести крест, который есть НАШ крест. И будем наподобие Симона Киринейского, рядом с ним, чтобы подставить наше плечо там и тогда, когда это нужно, чтобы крест не раздавил его, не был слишком тяжелым, чтобы все вместе мы были спасены и чтобы, когда придет день, он мог стоять перед Богом и сказать: «Вот дети, которых Ты мне дал, – спасенные, спасенные все». Аминь.