игумен Филипп (Симонов)
Училище покаяния: Схолии на полях Великого канона

Содержание

Введение

«Вниду в дом Твой, поклонюся ко храму святому Твоему...»

Великий канон. Творение святого отца нашего Андрея Критского, Иерусалимского, глас 6

Введение

Предлагаемая вниманию читателя книга профессора игумена Филиппа (Симонова) – первый в отечественной литературе опыт толкования Великого канона преподобного Андрея Критского, открывающего православным христианам двери Великого поста и вводящего их в смысл покаянного делания. Читатель не найдет в ней легкого занимательного чтения: книга предназначена для пытливого ума, желающего углубить свои знания реалий и богословских посылок Ветхого и Нового Завета, которыми так щедро засевает преподобный Андрей духовную ниву покаяния и которые часто представляют определенные затруднения для современного читателя. Книга подготовлена на основе святоотеческих толкований Священного Писания и ориентирована на широкий круг читателей, неравнодушных к своей духовной жизни, стремящихся глубже войти в смысл православного богослужения и с ответственностью организовать свою молитвенную жизнь в дни Великого поста, приуготовляя себя к Пасхальной радости – встрече со Христом Воскресшим. Эту заповедь любви и я премного возлюбил и, не удовольствовавшись творениями боговдохновенных отцов, вознамерился записать собственные косноязычные речи, ибо, если окажется это полезным хотя бы одному брату, будет мне от Господа награда за труд. Если же недостоин я принести пользу другому, то и в таком случае не лишусь своей мзды, но, обдумывая и прилежно изучая то, о чем пишу, разбужу хотя бы собственную убогую душу от великого бесчувствия. Если кто поймет сие писание, в этом будет и за труд воздаяние. Иосиф Исихаст¹

«Вниду в дом Твой, поклонюся ко храму святому Твоему...» (Пс.5:8)².

Пятница первой седмицы Великого поста. Память мученицы Ираиды, мамины именины. За больничным окном кружит крупными хлопьями снег – может быть, последний этой затянувшейся зимой. Пасха ведь поздняя, видно, и весна будет долгая. Вчера закончили первым чтением читать Великий канон, «канон преславный»³. Пройден первый рубеж постового покаяния.Андрее честный, отче треблаженнейший, пастырю Критский, моли Бога о нас!На память приходят слова владыки Антония (Храповицкого): «Вся религия для многих приобрела характер только покаяния»⁴. Древние же патерики пишут об отцах-пустынниках, которые «радовались, живя в пустыне, – никто не укажет здесь, на земле, подобной радости и веселия телесного. Между ними никого не было скучного и печального», ибо, как говорил авва Аполлос, «праведники должны радоваться», потому что «не должно на пути спасения скорбеть тем, кто имеют наследовать Царство Небесное» (Палладий, епископ Еленопольский. «Лавсаик», или Повествование о жизни святых и блаженных отцов. М., 2003. С. 189–190).. Они вспоминаются часто, очень часто – может быть, потому, что мы стали угрюмы и тусклы, потому, что окружающий нас мир – давно уже не дом, в котором мы ощущаем себя свободными жителями, потому, что – если покопаться в глубине души – мало кто из нас не боится смертельно услышать вопрос: «Каин, Каин, где брат твой Авель?» (Быт.4:9). И груз этот давит на нас всечасно, отчего и в церковь мы идем прежде всего – а может, и только! – затем, чтобы поскорее сбросить его (дай, Боже, каждому успеть!), а, сбросив, вновь, едва переступив церковный порог, погружаемся в «житейское море, воздвизаемое напастей бурею»⁵ и потопляющее все наши добрые устремления. Это состояние души богословы называют эсхатологическим пессимизмом, который – подменяя истинный страх Божий первобытным страхом, животным чувством опасности – как бы начинает закрывать в сознании то «веселие вечное», которое есть для верных Своих Христос – «наша Пасха», «велия и священнейшая»⁶.

За этим страхом мы забываем, что Бог – не без милости, ведь еще преподобный Ефрем Сирин учил: «Не приписывай Богу бесчеловечия»⁷. Сколько Пасох выпадает на долю человека в мире сем? Сколько раз за нашу жизнь душа или просто чтимый обычай выводят нас из темноты Сионской горницы, где мы проводим жизнь «страха ради иудейска» (Ин.19:38), и зовут нас отбросить всё, что тянет нас долу, зовут бежать вослед мироносиц туда, где на застревающий в горле вопрос: «взяша Господа моего, и не вем, где положиша Его» (Ин.20:13), – вновь и вновь звучит победный ответ: «Что ищете Живаго с мертвыми? Что плачете Нетленнаго во тли? Шедше проповедите учеником Его!»⁸, – туда, где на эти слова сердце шепчет: «Раввуни!» (Ин.20:16), а глаза сквозь пелену веков нащупывают (мы ведь не Фома «неверный», откуда нам взять апостольскую смелость прикоснуться перстами к «язвам гвоздинным» (Ин.20:25), мы и глаза-то поднять едва смеем!) образ Того, Кто говорит нам: «что ты плачешь? кого ищешь?.. иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему»? (Ин.20:15, 17). Но – «дние лет наших в нихже седмьдесят лет, аще же в силах осмьдесят лет, и множае их труд и болезнь» (Пс.89:10). Труд, болезнь, «кесарево кесарю»... (Мф.22пар.). В прямо-таки дарвиновских трудах и старого, советского, и нового, капиталистического нашего бытия (борьба за существование – как ни назови!) Святая Пасха, «Пасха красная»⁹ все же никогда не переставала быть «нашей Пасхой»¹⁰. Даже тогда, когда ее вовсе запрещали, и возник несуразный, безумный какой-то обычай «смерти праздновать умерщвление»¹¹ прямо на «отеческих гробах»¹², куда с раннего утра устремлялось практически в полном составе «всё прогрессивное человечество» за очень редким исключением, которое составляли немногочисленные истовые партийные функционеры.И в этом нескончаемом людском потоке даже те, кого пионерская и комсомольская юность жестко отделяла от Церкви, непременно, повинуясь неписаным законам движения толпы, заходили в церквушку, приютившуюся у каждых кладбищенских ворот, чтобы «поставить свечку» (этот акт и теперь еще – почти главное «таинство веры»!). А там, неспешно плывя сквозь клубы ладана, заканчивалась вторая (а где – и третья) литургия, и трогательный дребезжащий фальцет левого клироса (правый-то уже ночью свое отпел) уверенно, даже как-то и мощно (по-старушечьи мощно, как умеют только русские старые женщины, перетащившие на себе всю эту невыносимую жизнь) формулировал и вкладывал в подсознание «захожан» то, что апостол считал главным основанием нашей веры¹³ (1Кор.15:14) – «вы еще во грехах ваших» (1Кор.15:17).: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!»Там, в этих неприметных кладбищенских церковочках, совершалась невидимая глазу передача Таинства веры. В Пасхальное утро кесарю был закрыт вход в эти стены, где отовсюду – от алтаря, с клиросов, от икон, от самой паперти, даже и от ящика свечного, этой всегдашней притчи во языцех! – изливалось на всех входящих единственно значимое в «сей нареченный и святый день»¹⁴ Воскресшее Божие Слово.(Может быть, именно поэтому обычай сей, с церковной точки зрения столь несуразный и неуставной, пережил и ту власть, при которой родился, – для кого-то он сродни исторической памяти, «так мама делала...», а для многих так и остался субъективно единственным способом приобщения к церковной жизни.) Теперь – не то, теперь еще задолго до начала полунощницы церкви полны, полны настолько, что не могут вместить в себя всех желающих увидеть чудо Воскресения Христова и выплескивают опоздавших занять место далеко за свои стены. Полны так, что не вдруг и крестный ход пройдет – надо раздвигать, теснить, прокладывать дорогу...И если бывали еще совсем недавно, в пределах одной человеческой памяти, времена, когда вся эта несколько суетливая ажитация во мгновение ока рассеивалась и к Златоустову «Слову» в церкви становилось просторно и свежо, любопытствующие расходились «во своя си» разговляться, а за литургией стояли разве что два-три десятка отговевших весь пост причастников да еще те, кто не успел накануне освятить куличи, «сыр и яйца», то теперь в Пасхальную ночь причащаются сотни, а кое-где – и более тысячи прихожан, прямо-таки по Златоустову призыву: «Аще кто благочестив и Боголюбив, да насладится сего добраго и светлаго торжества. Аще кто раб благоразумный, да внидет радуяся в радость Господа своего. Аще кто потрудися постяся, да восприимет ныне динарий. Аще кто от перваго часа делал есть, да приимет днесь праведный долг. Аще кто по третием часе прииде, благодаря да празднует. Аще кто по шестом часе достиже, ничтоже да сумнится, ибо ничимже отщетевается. Аще кто лишися и девятаго часа, да приступит ничтоже сумняся, ничтоже бояся. Аще кто точию достиже и во единонадесятый час, да не устрашится замедления: любочестив бо сый Владыка, приемлет последняго якоже и перваго: упокоевает в единонадесятый час пришедшаго, якоже делавшаго от перваго часа: и последняго милует, и первому угождает, и оному дает, и сему дарствует. И дела приемлет, и намерение целует, и деяние почитает, и предложение хвалит. Темже убо внидите вси в радость Господа своего: и первии и втории мзду приимите. Богатии и убозии друг со другом ликуйте. Воздержницы и ленивии День почтите. Постившиися и непостившиися возвеселитеся днесь. Трапеза исполнена, насладитеся вси»...¹⁵В те уже забывающиеся годы (память – материя непрочная, и теперь нам стали то и дело предлагать соборно каяться за то, что мы тогда ходили в церковь, причем предлагают-то те, кого мы там в те годы совсем не наблюдали!..) было не до ригоризма, «быть бы живу», и приходские батюшки не требовали от прихожан и «захожан» аскетических подвигов, достойных великих подвижников Нитрийской пустыни.

Было бы покаяние сердечное, были бы слезы от души, было бы искреннее желание исправить свою жизнь... Как говорил один покойный уже Преосвященный, «ешьте уж, что хотите, только друг друга не ешьте»¹⁶ (Гал.5:14–15)., – вот такой вам будет Великий пост...Ведь и Церковь сама зовет нас в предпостовые дни: «Очистим себе братие от всякия скверны плоти и духа ... не снедающее друг друга оклеветанием»¹⁷. Но сейчас-то, в наши-то дни, столько же ли у нас Великих постов, сколько Пасох? Когда на Светлой заутрене звучат Златоустовы слова «постившиеся и не постившиеся возвеселитеся днесь»¹⁸, кто с чистой совестью достоверно отнесет себя к числу первых? Уж не тот ли, например, кто с уверенностью говорит: «Как хорошо, что отец такой-то тяжело болен, – это его Бог наказал за то, что он проповедовал, что не надо-де постом физически сильно усердствовать, а нужно ближнего любить»? (Господи, кощунство-то какое! И дело-то в том, что человек этот свято уверен в своей праведности, уверен в том, что он может судить и осуждать, потому что он «правильно» постится! Откуда берется эта человеконенавистническая «правда»?! Уж не от того ли, что у искусителя всегда наготове люди, готовые это кощунство безропотно, а то и вполне заинтересованно выслушать?¹⁹) Сейчас-то, в наши-то дни, когда среди остаточного буйства зимы мы слышим в церкви: «Возсия весна постная, цвет покаяния»²⁰, «прииде постная лепота»²¹, «благодать Божественная покаяния явися... поприще отверзеся Богоданнаго воздержания»²², – готовы ли мы воспринять покаяние – как истинную весну души, обещающую не только многоцветные краски цветения, но и те плоды, которые рождают цветы, но – только тогда, когда они воистину цветы, а не пустоцветы? «Начало умиления и покаяния», «светлая предпразднства воздержания, светлая предпутия поста днесь»²³, «светлым лицем приидите»²⁴, «темже благомудренно начнем братие»²⁵ и «мирным постоянием, чистою любовию священнейшее время святаго поста восприимем»²⁶, – когда мы слышим в церкви эти умилительные призывы, готовы ли мы понять, что мы – пока еще в предпутии истинного поста, мы – пока лишь расстаемся с тем, что, как сказал апостол, и не приближает нас к Богу²⁷ (1Кор.8:8)., мы – пока лишь совершаем то, что должны, и награды за это ожидать не следует²⁸ (Лк.17:7–10)., истинная же награда и венцы – тем, кто сумеет отвергнуться себя, взять крест своей и последовать за Тем²⁹ (Мф.16:24; Мк.8:34; Лк.9:23)., кто грядущим Воскресением Своим открывает в душах наших двери Царства, но – только тогда, когда души сами исполнены внутренней готовности это Царство воспринять? «Не помолимся фарисейски, братие: ибо возносяй себе смирится. Смирим себе пред Богом, мытарски пощением зовуще: очисти ны, Боже, грешныя»³⁰, – этот богослужебный призыв так ли ложится в наши сердца, как должно? Слушая его, понимаем ли мы, что пост, как и Царство, – это «не пища и питие»³¹ (Рим.14:17)., это – вопль души, истосковавшейся по Богу, вопль души, уставшей от греха и искренне готовой отринуть его от себя и потому – взывающей к Богу за помощью в этом деле? Ведь сама она – бессильна, и только Божие содействие, совместный с Господом труд дает возможность полного очищения и внутреннего преображения, того, что отцы и учители Церкви назвали обожением! «Предочистимся ныне, не брашны токмо, но и деяньми»³², «Господни разумевше заповеди, тако поживем: алчущыя напитаим, жаждущыя напоим, нагия облечем, странныя введем, болящыя и в темнице сущыя посетим»³³, – в день, когда Церковь нас так призывает, понимаем ли мы, что она ждет от нас не столько отказа от тех или иных яств, но – подлинного труда, который должен показать в нас не только умонастроение³⁴, но реальную истинно христианскую жизнь – ведь вера без дел мертва! «От брашен постящися душе моя, и страстей не очистившися, всуе радуешися неядением: аще бо не вина ти будет ко исправлению, яко ложная возненавидена будеши от Бога, и злым демоном уподобишися, николиже ядущым»³⁵, – «в судах бо и крамолах не поститися глаголет»³⁶.«Сице нам поститися подобает, не во вражде и брани, не в зависти и рвении, не во тщеславии и лести сокровенней, но якоже Христос, в смиренномудрии»³⁷, – когда звучат эти слова, мы понимаем ли, что от нас просят готовности смирить себя, как это сделал Христос, смирить «даже до смерти»³⁸ (Флп.2:8); ср.: «Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти» (Откр.12:11)., отказавшись, подчас, даже от своего правого, чтобы правотою своею («вот-де как надо, вот что правильно, и всяк грешен непоправимо, кто не делает так!»), как нежданным весенним заморозком, не убить в ближнем возможности принести духовные плоды! Ведь любовь, как считали святые отцы, – выше поста: «доброе дело – нестяжательность, псалмопение, пост, бдение и приятие благодати Божией. Однако имеющий все это еще не начал должным образом рыть и закладывать фундамент»³⁹...«Поприще добродетелей отверзеся, хотящии страдальчествовати внидите, препоясавшеся добрым поста подвигом: законно бо страдальчествующии, праведно венчаются. И восприимше всеоружие креста, врагу сопротивимся, яко стену нерушимую имуще веру, и яко щит молитву, и шлем милостыню, вместо меча пост, иже отсекает от сердца всю злобу»⁴⁰.

Ведь к грядущему Воскресению не прийти иначе, чем – через смерть, смерть же подразумевает, что все, что жило раньше, перестает существовать – полностью, без остатка, потому что мир, который откроет для человека будущее общее воскресение⁴¹, и мир, где господствуют «духи злобы» (Еф.6:12), – не пересекаются, «да и не могут»⁴² (Рим.8:7)., и чтобы войти в один – тот, будущий! – необходимо оставить в другом всё то, что не относится к области духа, а это – действительно страдание: ведь даже по поводу какой-нибудь утерянной мелочи мы часто впадаем в уныние, как же тяжело – не потерять, нет, самим отказаться от того, к чему мы привыкли, от того, без чего, как кажется, мы и существовать-то не можем, от всего, что диктует нам наше земное тело! И в этом деле, в этой смерти для мира пост – та дверь, входя в которую, мы должны еще на пороге решить: хотим ли мы или не хотим войти, а идем только потому, что нас туда подталкивает что-то внешнее, не из души нашей исходящее? И еще – понять, что войдя мы окажемся не в цветущем саду, идеже свет животный⁴³, а в месте, где произойдет наше очищение, которое нужно выстрадать (ведь и о высшей степени развития человеческого духа искушенные отцы говорят: не принять, не достигнуть, а – «пострадати обожение»⁴⁴), в месте, сами обстоятельства существования которого потребуют от нас высшего напряжения сил прежде всего духовных: ведь Царство – «не пища и питие» (Рим.14:17), оно требует от нас «сердца сокрушенного и смиренного» (Пс.50:19), достойного того «царственного священства»⁴⁵ (1Пет.2:9)., коим облек нас Христос – потому, что пребывание в этом Царстве само по себе есть уже священнодействие. Понять это нужно потому, что, только осознав суть того, что предстоит сделать, мы можем принять осознанное же решение, без которого все наши дела будут делаться всуе, – ведь даже великое Таинство здесь, на земле не совершается без того, чтобы тот, кто священнодействует, имел бы доброе намерение совершить Таинство⁴⁶. Поэтому, стоя на пороге поста, Церковь взывает от лица всех нас: «Предочистим себе братие, царицею добродетелей: се бо прииде, богатство нам благих подающи. ...Темже с веселием сию приимем, вопиюще Христу Богу: Воскресый из мертвых, неосуждены нас сохрани»⁴⁷, «да не в суд или во осуждение»⁴⁸ будет нам святое поприще Великого поста. Взываем ли и мы вместе с нею? «Пост полезен на всякое время для подъемлющих его, – назидают нас отцы и учители Церкви, – потому что на постящегося не смеют нападать демоны, охранители же жизни нашей – Ангелы деятельнее пребывают с теми, которые очистили душу постом. Но гораздо более полезен он ныне, когда во всей вселенной возвещается о нем проповедь. И нет ни одного острова, ни твердой земли, ни города, ни народа, ни отдаленного края, где не была бы слышна сия проповедь; напротив того, и воинские станы, и путешественники, и мореплаватели, и купцы, все равно слышат и с радостью принимают повеление.

Посему никто не исключай себя из списка постящихся, в который вносятся все роды людей, все возрасты, все различия чинов. Ангелы в каждой церкви записывают постящихся. Смотри же, ради кратковременного наслаждения яствами не лишись ангельской записи, и пред Тем, Который набирает воинов, не окажись виновным в побеге из воинского строя. Меньше опасности, если кого обличат, что бежал из сражения без щита, нежели когда окажется, что бросил великое оружие – пост. Богат ты? Не преобидь поста, не удостоив дать ему место за своей трапезой; не отсылай его из своего дома, с бесчестием заставив потерпеть презрение от сластолюбия, чтобы пост не оговорил тебя со временем перед Законоположником постов и в виде наказания не наложил на тебя большего воздержания от пищи, по причине или телесного недуга, или другого какого печального обстоятельства. Бедный – не издевайся над постом; потому что давно он у тебя в доме и за твоим столом. А женщинам столько же свойственно и естественно поститься, как и дышать. Дети, как цветущие растения, да орошаются водою поста. Для старцев легкими делает труды давнее знакомство с постом; и потому что труды, дознанные долговременной привычкой, делаются менее скучными для упражняющихся в них. Путешественникам выгодный спутник – пост; ибо как роскошь заставляет обременять себя тяжестями и носить с собой нужное для наслаждения, так пост делает их легкими и свободными в действии. Притом, когда предписан дальний поход, воины запасаются необходимым, а не тем, что служит к роскоши. И нам, которые выходим против невидимых врагов и после победы над ними поспешаем к горнему отечеству, не гораздо ли более прилично, как живущим в воинском стане, довольствоваться самым необходимым? ...Духовные воины, чем у кого меньше пищи, тем больше имеют достоинства. ...Поэтому приготовь себя, чтоб стать достойным досточтимейшего поста»⁴⁹. «Впрочем, для похвального поста недостаточно одного воздержания от яств... Истинный пост – удаление от зла, воздержание языка, подавление себя в гневе, отлучение похотей, злословия, лжи, клятвопреступления. Воздержание от сего есть истинный пост. В этом пост – прекрасное дело»⁵⁰.«На всякое время пост полезен есть»⁵¹ – «радостно приимем вернии богодохновенное завещание поста»⁵². Так учит Церковь. Где обрящуся аз?⁵³Когда же – «Богу Богово?» (Мф.22:21; Мк.12:17; Лк.10:25). Уготовливая нас к постному поприщу, напоминая нам о том, что время отдать Богу Богово – именно сейчас (хотя оно, конечно, – всегда, только часто ли мы об этом вспоминаем? и вспоминаем ли, если нам не напомнить специально?), Церковь призывает нас вдуматься в некоторые моменты давней истории человечества, в которых заложены провидения будущих событий, связанных с путем нашего спасения. За три недели до начала Великого поста к обычным полиелейным псалмам устав добавляет и 136-й псалом, псалом «Давиду Иеремием», псалом, в котором вдохновенный Святым Духом богоотец пророк Давид предсказал иудеям грядущее Вавилонское пленение – за нераскаянность в грехах, за окаменевшее сердце. Тот псалом, который содержит «воздыхание и плач всякого человека, претерпевающего многие бедствия и искушения в плену греховного Вавилона и рыдающего при воспоминании Небесного Сиона». Тот самый псалом, в котором «Дух Святой Давидовыми устами показывает, как через слезную воду, кораблем покаяния, окормлением благодати Иисуса Христа христианин достигает желаемого пристанища – возжеленного Небесного Отечества»⁵⁴.«На реках Вавилонских, тамо седохом и плакахом, внегда помянути нам Сиона» (Пс.136:1).

Как некогда иудеи, плененные вавилонским царем Навуходоносором, сидели и плакали в местах пустынных о том, что они потеряли, так и нам, плененным духовным Навуходоносором – диаволом, надлежит оплакать свою участь, свое пребывание на «реках Вавилонских» – «реках страстей и увлечений греха». А участь эта воистину горька, и Господь учительно поступает с нами в этой жизни: «как во время обладания благами и свободой мы гордимся и презираем их своими грехами, то посему и лишены бываем этих благ, чтобы опять возжелать их». «Мы должны плакать о Сионе духовном, граде Бога Живого, Иерусалиме небесном, истинном отечестве христиан, от которого удалились мы нерадением в исполнении заповедей Господних и равнодушием к небесной манне – Пречистому Телу и Крови Христовой»⁵⁵.«На вербиих посреде его обесихом орга́ны наша» (Пс.136:2).«Орга́ны – музыкальные инструменты, которыми в Иерусалиме евреи прославляли Бога, – здесь оказались ненужными, потому что закон повелевал только в одном месте – в Иерусалиме – совершать богослужение и пение. Теперь уже они при течении рек рассуждали о скоротечности дел человеческой жизни и свои орга́ны скрывали на берегах, чтобы не видели их враги, а сами производили вместо псалмов рыдания, оплакивая лишение богослужения»⁵⁶. Мы теперь – не без богослужения. Почему же Церковь рекомендует нам плакать вместе с древними евреями? Подумаем – всегда ли мы присутствуем на богослужении всецело, не только телом, но душою и духом? А если не всегда – то не лишаем ли мы сами себя богослужения – так же, как некогда вавилоняне лишили его древний Израиль? Подумаем еще и о другом: умеем ли мы использовать для молитвы наши «орга́ны» так, как умели их использовать древние? О музыкальном мастерстве древних евреев ходили легенды по сопредельным странам. Но что говорят о нашей молитве – том «орга́не», который вложил в наши руки Господь как вернейший инструмент нашего спасения? Как часто мы становимся предметом пререкания! И как часто мы развешиваем «на вербиих органы наша» просто по неумению их использовать!«Яко тамо вопросиша ны пленшии нас о словесех песней, и ведшии нас о пении: воспойте нам от песней Сионских» (Пс.136:3).«Вавилоняне, насмехаясь над пленными, приказывали им петь, чтобы надругаться над святыми и божественными предметами. Но, бывшие богоотступники и поправшие Закон, евреи на чужой земле вели себя столь строго, что, даже несмотря на угрозы иноплеменнические, не дерзнули нарушить Закон. Видишь ли, как скорбь делает людей сильными, сокрушенными, как смиряет душу?»⁵⁷

«Како воспоем песнь Господню на земли чуждей?» (Пс.136:4).«Почему же иудеям непозволительно было петь в чужой стране? Потому что нечистым ушам не следовало слышать этих таинственных божественных песнопений. Мир этот есть область иного, князя века сего (ср.: Ин.14:30). Не освободившись от пристрастия к миру, душа не может любить Бога искренно. Ибо житейское пристрастие для нас есть как бы покрывало. Ибо, доколе мысль наша рассеивается и душа возмущается в себе страстями, дотоле не можем петь Богу чистую песнь. Ибо как мы можем петь песнь Господню в сердце, обладаемом страстями? Ибо сердце иносказательно называется землею, а песнь означает чистую и нерассеянную молитву»⁵⁸.«Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя. Прильпни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе, аще не предложу Иерусалима, яко в начале веселия моего» (Пс.136:5–6).«Да слышим это и вразумимся. Ибо как они, когда потеряли свой отечественный Иерусалим, тогда стали искать его, так и многие из нас поверят в то время, когда потеряют свой горний Иерусалим, но первые имели надежду на возвращение, а нам, когда лишимся своего вожделенного града, невозможно будет возвратиться снова: потому что червь их там не умирает, как говорит Писание. Посему должно так устроять настоящую жизнь, чтобы не быть изгнанниками из вышняго града»⁵⁹.«Помяни, Господи, сыны Едомския в день Иерусалимль, глаголющыя: истощайте, истощайте, до оснований его» (Пс.136:7).«Просят наказания «сынам Едомским», этим потомкам Исава (злейшим врагам евреев), которые находились в «день» разорения Иерусалима вместе с вавилонянами, требовали разрушения города даже без следов «оснований его». «Сыны Едомские» – это гонители Святой Церкви и враги человеческого спасения – демоны, которые повелевают друг другу «истощать» богатство нашей души «до основания»⁶⁰.«Дщи Вавилоня окаянная, блажен иже воздаст тебе воздаяние твое, еже воздала еси нам» (Пс.136:8).«Это пророческое слово, и оно изображает падение Вавилона. «Окаянная», то есть злосчастная, достойная жалости, которая будет разграблена. Как есть обыкновение у иудеев называть человека сыном человеческим; так и «дщерию Вавилона» называют тот же Вавилон. Это выражение страсти пленников! Ибо если хочешь знать расположенность Давида, то послушай, что он говорит: «аще воздах воздающим ми зла?» (Пс.7:5) – А это показывает, что он стоял выше позволяемой законом соразмерности. Ибо когда передает он страсти других, то изображает ярость и печаль, что и теперь сделал, выставив сильное желание иудеев»⁶¹.«Блажен иже имет, и разбиет младенцы твоя о камень» (Пс.136:9).«Младенцами Вавилонскими о камень разбиваемым непогрешительно можешь назвать семена зла и страстных помыслов, которые надлежит истреблять спасительным словом Иисусовой молитвы (ибо «камень» – есть Христос), чтобы не возрастало в нас зло и не очерняло светлейшую доброту души, и не приходило в действие, противозаконно заповедям любящего нас Кроткого и Смиренного Владыки – Господа нашего Иисуса Христа»⁶². Так, еще задолго до начала великопостных дней, Церковь зовет нас подумать, зовет нас понять, каково наше место – и в этом мире, и в мире будущем, и в Церкви, и в том чу́дном времени, которое называется Великим постом. Каждый ли из нас готов с уверенностью и радостью от всей души сказать, как говаривала словами Постной Триоди некая покойная уже схимонахиня, всегда с таким нетерпением и внутренним трепетом ожидавшая начала Великого постового поприща: «Постимся постом приятным, благоугодным Господеви: истинный пост есть, злых отчуждение, воздержание языка, ярости отложение, похотей отлучение, оглаголания, лжи и клятвопреступления. Сих оскудение, пост истинный есть, и благоприятный»?⁶³Что для нас пост – для нас, перешедших из века двадцатого в двадцать первый? Что для нас пост теперь – теперь, когда, говорят, физики придумали теорию о том, что время убыстряется, так что наше внутреннее чувство постоянного цейтнота вроде бы находит себе природное объяснение?Наши деды торопили время. «Время – вперед!» – говорили они. А мы подчас тщетно пытаемся угнаться за ним, мы спрессованы им – так что очень часто даже на диетические обычаи поста трудно найти силы, и мы во всем действуем вполне автоматически, по принципу «ешь что дают»...Одни только мысли текут медленно и вяло. Слишком много тысяч лет прошло с тех пор, когда закрылись за прародителями райские двери, – слишком много, так что мы и забыли об этом событии, хотя Церковь в преддверии поста ежегодно нам о нем напоминает. Ведь совсем недавно слушали мы раздирающие сердце слова:Седе Адам прямо рая, и свою наготу рыдая плакаше: увы мне, прелестию лукавою увещанну бывшу и окрадену и славы удалену! Увы мне, простотою нагу, ныне же недоуменну! Но о раю, ктому твоея сладости не наслаждуся: ктому не узрю Господа и Бога моего и Создателя: в землю бо пойду, от неяже и взят бых. Милостиве Щедрый, вопию Ти: помилуй мя падшаго⁶⁴. Но уже на следующий день после того, как мы вполне искренно воздыхали над трагической поэзией Адамова изгнания, – как часто на вопрос: «Ты пойдешь на канон?» – мы слышим виноватый ответ: «Некогда...»Некогда? Некогда остановиться среди бега жизни, чтобы сделать главное – подумать о себе? о своей жизни – прожитой и той, которая еще, по Божией милости, грядет? соотнести себя с тем, что нам всем предстоит – с вечностью? с тем, где мы хотим, можем и должны в ней оказаться? с жизнью бесконечной⁶⁵ или с бесконечной мукой? А зачем же мы слушали субботними вечерами, начиная со всенощной в неделю о мытаре и фарисее, трогательное песнопение, слушали и просили:Покаяния отверзи ми двери Жизнодавче, Утренюет бо дух мой Ко храму святому Твоему, Храм нося телесный весь осквернен. Но яко щедр, очисти Благоутробною Твоею милостию. На спасения стези настави мя, Богородице, Студными бо окалях душу грехми, И в лености все житие мое иждих. Но Твоими молитвами Избави мя от всякия нечистоты...⁶⁶Или – не слушали?Или – слушали, но не просили?Некогда? Или – не хочется? Или – нездоровится? Или – долго стоять и слушать размеренное чтение, так часто непонятное?Непонятное? А может быть, в наш англоязычный век, в век настойчивого сооружения «глобуса США» гораздо легче – а главное, по-житейски полезнее – выучить чужой язык, чем родной? Да, родной, ведь для нас именно он – не другой какой!⁶⁷ – от исторического начала нашего христианского пути есть язык общения с Богом. Некогда... А потому – непонятно главное: что всё это – лишь отговорки, привычное самооправдание... К вечеру среди розовато-серых облаков затеялось, было, солнце – то ли на весну, то ли опять на мороз. Как хорошо бывает в церквах наших в дни, когда читается Великий канон! Как тихо на душе! Как тепло! Как покойно! Войдешь – и куда-то далеко в подкупольный сумрак уходят все заботы и печали, забываются обиды, прощаются долги – и согревается сердце...Вся суета житейская – где-то там, далеко позади, за церковными дверями...Уже никто никуда не торопится, не тратит время на пустые пересуды, не толкает в спину соседа, чтобы передать запоздалую записку в алтарь. Сегодня – не за этим пришли. Сегодня – время сугубого покаяния. Сегодня – «бденный труд». Тихо!.. Как тихо!.. Лишь едва слышно потрескивают свечи – теплятся пред иконами чьи-то молитвы... Какой покой вокруг! Мысли остановились, прервав свой нетерпеливый бег. Остановились на том месте, с которого нужно начинать тот труд, ради которого Церковь и определила быть постам: труд освобождения души от пут греховных, труд воссоздания себя – от Адама падшего ко Христу воскресшему... Не торопись, душа моя. Сегодня – некуда спешить. Сегодня ты – пред Создателем твоим, и разговор будет прямой и честный, без поблажек, без двойных и тройных смыслов. И если забудешь ты о чем-нибудь – учитель Критский напомнит тебе. Если же захочешь скрыть что-то – он же тебя и обличит...Не торопись, душа. Сегодня наконец настало время, когда невозможно уже отнекиваться, ссылаясь на недостаток времени. Время, специально отведенное Церковью на то, чтобы ты исполнила важнейшее условие чистой молитвы. Время войти в себя... В уголке церкви монахиня – старая, давно уже уставшая от нашей суеты, от жизненных тягот, уставшая так, что уже и забыла о них, более близкая к Богу, чем к нам, – напоминает себе (а попутно – и тем, кто стоит рядом и может слышать ее полушепот) о том, какое значение придает Церковь словам, которые нам предстоит сегодня вновь начать читать; она принесла с собой Синаксарь и тихо, но внятно, подрагивающим старческим голосом читает из сказания четверга пятой постовой седмицы: «Сей воистину всех канонов величайший, изрядно и хитростно сочини и списа иже во святых отец наш Андрей, архиепископ Критский, иже и Иерусалимский именуемый: иже устремляшеся убо из Дамаска, о четыренадесятем же лете своего возраста, наказанию грамматическому издався, и округленное наказание изучив, во Иерусалиме быв монашеское проходит житие, преподобне же и боголюбезне живый в безмолвном и немятежном житии. Много убо и ина списания животополезная оставляет Божией Церкви, словеса же и каноны, паче же мужественне в торжественных бываемый же и показуемый. Со многими же иными, и настоящий канон сочини: умиление неисчетно имущ; всякую бо Ветхаго и Новаго завета повесть снискав и собрав, настоящее сочини сладкопение, от Адама яве, даже и до Самаго Христова Вознесения, и апостольския проповеди. Поущает убо сим всякую душу, еликим убо благим повести ревновати, и подражати по силе: еликих же злых отбегати, и присно к Богу востекати покаянием, слезами и исповеданием, и иным яве благоугождением. Обаче толико есть широкий и сладкогласный, яко и саму жесточайшую душу доволен умягчити, и к бодрости благой воздвигнути, аще точию с сокрушенным сердцем и вниманием подобным поется ...да не человецы лениви бывше к духовным подвигом, небрежно забудутся, и еже целомудрствовати единою во всех престанут. Великий убо Андрей якоже некий наказателъ, повестьми Великаго канона, великих мужей глаголя добродетель, и злых паки отвращение, яко аще кто рекл бы: доблейших труждающихся предустроит, и мужественне к предним простиратися. ...Глаголется же Великий канон, негли аще кто рекл бы, и по тем мыслем, и воспомяновением: плодовит бо есть сего творец, изрядно та сложив, и яко прочих канонов по тридесяти и мало что к тропарем имущим: сей же, 208, проходит единаго коегождо неизреченную искапая сладость. Прикладно убо и подобно Великий сей канон, и велико стяжав умиление: темже и в велицей четыредесятнице учинися. Сей изрядный канон и великий... тойже отец наш Андрей, первый в Константинь град принесе, егда от Патриарха Иерусалимскаго Феодора, в Шестый собор послан, в помощь прииде. Тогда бо изрядно на единовольники подвизався, еще пребывая в монашествующих, клиру церкве в Константине граде причитается: таже диакон, и сиротопитатель в сей поставляется. И по моле архиепископ Критский быв: потом близ негде ко глаголемому Иерису достиг в Митилине, ко Господу отыде, довольне своего престола в причастии быв. Тогоже молитвами, Боже, помилуй нас»⁶⁸. Колокол начал отсчет призывных двенадцати ударов. В темноте церкви возникают маленькие островки света – то там, то здесь зажигаются свечи в руках предстоящих. Как сказано у Василия Великого? «Будем беречься от того поста в тайне, об избавлении от которого молит пророк, говоря: «не убиет гладом Господь души праведных» (Притч.10:3); и: «не видех праведника оставлена, ниже семене его просяща хлебы» (Пс.36:25). Ибо сказал сие не о чувственных хлебах ...но говорит о духовной нище, которой усовершается внутренний наш человек. Да не придет и на нас пост, которым грозили иудеям: «се бо дние грядут, глаголет Господь, и послю на землю сию глад, не глад хлеба, ни жажду воды, но глад слышания слова Господня» (Ам.8:11). Сей глад послал на них Праведный Судия, когда увидел, что ум их томится голодом от невкушения учений истины, а их внешний человек через меру тучнеет и дебелеет»⁶⁹... Как мудро Церковь избавляет нас от этого голода! Избавляла и тогда, когда ей запрещено было говорить вне церковной ограды, когда власти стремились отделить народ от Бога. Избавляет и теперь, когда всё разрешено, но сами мы, за потоками житейских сует, отделяем себя от Божия слова, словно забыв, что сказано: «блажени слышащии слово Божие и творящии е» (Лк.11:28).

Но в Церкви и в сей день, и «во все последующие дни будет угощать нас Дух Святой утренними и вечерними веселиями», всех нас призывая на «духовный пир», на котором все мы призваны «причаститься трезвенной чаши, которую Премудрость растворила и равно предложила нам, чтобы каждый почерпал, сколько может вместить»⁷⁰...Тихо отлетело от Престола и пронеслось по церкви начальное благословение. Мерно начал чтец: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе», – и стал неторопливо нанизывать на наш слух слова начальных молитвословий. Шорох в церкви сказал о том, что совершенные им уставные метания подхватили и люди. Хлопнула входная дверь, звук мимолетного движения подсказал: кто-то опоздал...Размеренное чтение приблизилось к началу 69-го псалма:«Боже, в помощь мою вонми: Господи, помощи ми потщися. Да постыдятся и посрамятся ищущи душу мою, да возвратятся вспять и постыдятся хотящии ми злая: да возвратятся абие стыдящеся, глаголющии ми: благоже, благоже. Да возрадуются и возвеселятся о Тебе вси ищущии Тебе, Боже: и да глаголют выну, да возвеличится Господь, любящии спасение Твое. Аз же нищ есмь и убог, Боже, помози ми: Помощник мой, и Избавитель мой еси Ты, Господи, не закосни»⁷¹ (Пс.69:2–6). Уже открылись алтарные двери, и тихий шелест одежд служащих покрывает последние псаломские слова. Сдержанно покашливают басы на клиросе, в пространство на́оса вплывает едва уловимый звук регентского камертона и мягко опускается на склоненные головы...Медленно вплывают в память слова великого светильника Церкви: «Господь, приведший нас в сей круг времени, да поможет нам, как подвижникам, в сих предварительных подвигах показавшим твердость и силу терпения, достигнуть и дня, готовящего венцы, чтобы ныне вспоминать спасительное страдание, а в будущем веке, за совершенное в жизни, получить мздовоздаяние на праведном суде Самого Христа»⁷²...

Великий канон. Творение святого отца нашего Андрея Критского, Иерусалимского, глас 6

Канон – наиболее поздний тип византийского песнотворчества, в настоящем своем объеме и формах (9 песней, состоящих каждая из одного ирмоса и нескольких тропарей) оформившийся в VIII–IX вв. Это сложная цепь разных ветхозаветных гимнов, переплетенных с христианскими песнопениями. Этот тип гимнографического творчества полюбился византийским писателям; первые попытки составления канонов легко нашли себе подражателей, и очень быстро каноны заняли в богослужебном обиходе первенствующее место, совершенно вытеснив из употребления кондаки. Как утверждается в литературе, во время жизни преподобного Андрея Критского именования «канон» как такового не имелось; Великий канон назывался стихирой, или «стихирами Святоградца», так как за преподобным Андреем сохранилось также имя Иерусалимлянина (см.: Игнатия, монахиня. Церковные песнотворцы. М., 2005. С. 121). Библейские песни представляют собою обоснование канонов. Всего в Библии записано 12 песен, но песни Деворы (Суд.5) и Езекии (Ис.38:11–20) не вошли в богослужение и, таким образом, десять песней составляют фон канона. При этом некоторые песни соединились в одну, а некоторые, наоборот, разделились: песнь Моисеева (Исх.15:1–19) дала 1 песнь канона; песнь Моисеева (Втор.32:1–43) дала 2 песнь канона; песнь Анны (1Цар.2:1–10) дала 3 песнь канона; песнь Аввакума (Авв.3:1–19) дала 4 песнь канона; песнь Исаии (Ис. 26, 9–19) дала 5 песнь канона; песнь Ионы (Ион.2:3–10) дала 6 песнь канона; песнь 3-х отроков составила две песни канона, а именно (Дан.3:26–45) дала 7 песнь канона, а (Дан.3:47–90) дала 8 песнь канона; песнь Богородицы (Лк.1:46–55) не создала отдельной песни канона, но вошла неизменной частью и целиком во все почти дни года как так называемая «Честнейшая», стоящая между 8-й и 9-й песнями канона; песнь Захарии (Лк.1:68–79) дала 9 песнь канона. Песни расположены в каноне приблизительно в хронологическом порядке; только песнь Аввакума переставлена с песнью Ионы, может быть, чтобы для 6-й песни канона, как заключительной в отделе, взять более трогательную библейскую песнь. При этом нельзя не заметить, что песни радостные заняли нечетные места, а скорбные – четные, исключая песни 7 и 8, где для этого принципа пришлось бы конец песни поставить раньше начала. Обличительная песнь Моисея из Второзакония, по своему характеру составившая тему 2-й песни канона, приурочена только ко времени Великого поста, так что в большую часть церковного года в каноне отсутствует вторая песнь. Девять библейских песен (или, точнее, восемь, так как песнь Богородицы стоит совсем особняком) дали темы авторам канонов для составления отдельных песен. Это очевидно из содержания так называемых ирмосов, которые очень часто составлены из отдельных выражений данной библейской песни или даже целиком ее воспроизводят. Как пример можно привести: «Помощник и покровитель бысть мне во спасение, сей мой Бог и прославлю Его, Бог Отца моего и вознесу Его, славно бо прославися», или: «Вонми небо и возглаголю». Иногда эта связь – не буквальная, но все же идеологически вполне выдержанная, как, например: «Водного зверя во утробе длани Иона крестовидно распростер, спасительную страсть проображаше яве», или: «Образу златому на поле Деире» и т.д. Но весьма часто никакой связи, ни буквальной, ни по содержанию, в ирмосе не сохраняется, как, например, в таком случае, когда поется наиболее частая в году катавасия: «Отверзу уста моя и наполнятся духа и слово отрыгну Царице Матере и явлюся светло торжествуя и воспою радуяся Тоя чудеса». Или: «Царю царей, яковый от яковаго Слове происшедый». В идеале тема библейской песни должна быть выражена не только в ирмосе данной песни, но и во всех ее тропарях. Кроме этой связи по содержанию, устав церковный связывает и употребление песней канона с библейскими песнями. Библейские песни не только послужили темой авторам канонов, но, наряду с песнями канона, употребляются и по сию пору в церковном богослужении. Стихи библейских песен служат, так сказать, припевами к отдельным ирмосам и тропарям канона. Библейские песни употребляются в трояком виде: в целом их виде в Великий пост (но не все ежедневно); в сокращенном – в будни; и в еще более сокращенном – в воскресения, праздники, пред- и попразднства и в субботы.

Но почти повсеместная практика упразднила употребление стихов библейских песен, кроме как в Великий пост. Их заменили особыми сокращенными припевами в честь празднуемого лица или события: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе», или: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя», или: «Пресвятая Богородице, спаси нас», или: «Преподобне отче (имярек), моли Бога о нас». Согласно принятому у нас Уставу Великий канон читается Великим постом дважды: на 4 статии – на повечериях понедельника, вторника, среды и четверга первой седмицы, согласно чину, соблюдавшемуся «во общежитиях Палестины» (Типикон. М., 1997. Л. 330 об.: «Таже начинаем великий канон, творяще и́ на части четыре со ирмосом, яко исполнитися ему в четверток вечера, глас 6, ирмосы по дважды. Творим же на кийждо тропарь метания 3, глаголюще настоящий припев: Помилуй мя, Боже, помилуй мя»), и – все 250 тропарей полностью – на утрени в четверток пятой недели святых постов (там же. Л. 347: «И абие начинаем великий канон косно, и с сокрушенным сердцем и гласом, творение святаго Андрея Критскаго, Иерусолимскаго, глас 6. Ирмос: Помощник и покровитель: по дважды. Потом тропари, творяще на кийждо метания 3. И припевающе: Помилуй мя, Боже, помилуй мя. Ведомо же буди: Егда един лик поет, тогда другий творит метания, благочиния ради»; ради утомления телесного во время чтения Великого канона в этот четверг телу дается подкрепление в виде послабления постного порядка принятия пищи: «на великий канон... ясти два варения со елеем, и испивати по две чаши вина» – там же. Л. 348). Мы приводим весь канон целиком по последованию утрени четвертка пятыя седмицы постов (в Постной Триоди), помечая специально, какие его части (и с какими изменениями в порядке тропарей) читаются раздельно в дни первой седмицы Великого поста.Преподобный Андрей Критский родился около 660 г. в Дамаске, в четырнадцать лет удалился в Иерусалим, где и принял монашеский постриг в монастыре преподобного Саввы Освященного. По прошествии времени был причислен к иерусалимскому клиру и назначен секретарем Патриархии (нотарием). В 680 г. (будучи архидиаконом) в составе посольства Иерусалимского патриархата был в Константинополе на IV Вселенском соборе, после чего был отозван императором из Иерусалима и определен архидиаконом к храму Святой Софии, Премудрости Божией. В правление императора Юстиниана II (685–695) святой Андрей был рукоположен в архиепископа города Гортины на острове Крит. На новом поприще он просиял как истинный светильник Церкви, великий иерарх – богослов, учитель и гимнотворец. О времени кончины святителя среди церковных историков нет единого мнения: одни называют 712, другие – 726, а кто – и 740 г. Скончался преподобный Андрей на острове Митилина, возвращаясь на Крит из Константинополя, где был по делам Церкви. Мощи его были перенесены в Константинополь, где в 1350 г. (в соименном святителю монастыре) их и видел русский паломник Стефан Новгородец.Глас (греч. ἤχος) – основная структурная единица ладово-мелодической системы византийской и древнерусской церковной музыки – осмогласия. Поэтические тексты песнопений распевались в соответствии с ладово-мелодическими закономерностями одного из восьми гласов (некоторые тексты – во всех восьми гласах). Осмогласие (греч. o̓κτώηχος, октоих, букв. – восьмигласие) – ладово-мелодическая система византийской гимнографии и древнерусского певческого искусства. Представляет собой единство определенным способом соотнесенных друг с другом песнопений (текстов и напевов) восьми гласов.

Песнопения одного гласа пелись в течение недели, после чего их сменяли песнопения следующего по порядковому номеру гласа. Восьминедельный цикл песнопений с 1-го по 8-й глас образовывал так называемый столп; песнопения праздников по гласу могли не совпадать с недельными. В русском певческом искусстве системе осмогласия подчинены знаменный распев, путевой распев, греческий распев, болгарский распев, киевский распев и некоторые местные распевы. Скорбный распев 6-го гласа наиболее отвечает покаянному молитвенному настроению дней Великого поста.