Аполлинарий Лаодикийский. Историческая судьба сочинений Аполлинария с кратким очерком его жизни

Содержание

Предварительные замечания

«Нам весьма много принес бы пользы этот муж (Аполлинарий), как в отношении мирском, так и по отношению к любви, если бы единомысленно во всем согласовался со святою Божиею церковию, а не вводил чуждого учения (Св. Епифаний Кипрский. Haer. LXXVII, 19; Migne, Palrolog. curs. compl., gr. s., t. 42, с. 669; Твор. св. Епифания ч. 5, стр. 204)».

«По своим сочинениям он мог бы сравняться с превосходнейшими строителями Церкви, если бы увлекаясь непотребною страстью к еретической пытливости, не выдумал что-то новое, чем и труды свои все осквернил и сделал то, что его учение называлось не столько строением, сколько искушением церкви. – (Викентий Лиринский, Commonitor., с. XI; Migne, Patrol. curs. compl., lat. s., t. 50, col. 653. Памятные записки Вик. Лир. в русс. пер., Казань, 1863, стр. 55)».

Предварительные замечания

Значение Аполлинария Лаодикийского и его учения в истории церкви никем не было так точно и удачно определено, как это сделал Дорнер в своей «Entwickelungs geschichte der Lehre vonder Person Christe»¹.

Установленная этим изследованием формула²: «Аполлинарий был первый, кто начал тринитарные результаты³ применять к христологии⁴», метко характеризуя положение его среди церковных писателей ІV-го века, в тоже время указывает на обе главнейшие стороны его деятельности, по которым он выделяется из ряда других ересиархов, волновавших церковь своими учениями, и в истории догматики приобретает особое, почти исключительное место. Прежде всего мы видим Аполлинария, и в жизни и литературе, горячо ратующим за православное учение о св. Троице, идущим в одном направлении с великими отцами и учителями, другом свв. Афанасия, Василия, Серапиона и других виднейших лиц того времени. Это положительная, блестящая сторона деятельности Аполлинария, засвидетельствованная многочисленными отзывами древности. Как по своим богатым способностям и превосходному научному образованию, так и по своему нравственному характеру⁵, Аполлинарий на этом пути занял выдающееся место и «у православных всегда пребывал в любви, будучи поставляем в число самых первых»⁶. Своими сочинениями, составленными в опровержение враждебных вере заблуждений он стяжал себе славу «борца за правую веру (ὁ μέγας ἀγωνιστὴς ὑπὲρ τῆς ὀρθῆς πίστεως)», как его называл Акакий в письме к св. Кириллу⁷, и его ученый авторитет стоял так высоко в то время, что, по выражению Викентия Лиринского⁸, «ему большею частию чрезвычайно скоро верилось»⁹. Если, далее, отзыв арианина Филосторгия, который ставит Аполлинария не только выше Каппадокийских отцов, но и св. Афанасия¹⁰, несомненно должен быть уличен в намеренном умалении заслуг православных писателей, то мы еще имеем свидетельство историка Созомена, поставляющее Аполлинария первым в ряду защитников единосущия св. Духа с Отцом и Сыном¹¹. Но уже с самых первых шагов своей общественной деятельности Аполлинарий был вовлечен в область вопросов о Лице Богочеловека, интересовавших собою многочисленные кружки еще в первой половине ІV-го века, и всецело отдался их разъяснению. Опираясь на православное учение о св. Троице, он первый систематически построил христологическую теорию, нашедшую себе много последователей и, – так как она заключала в себе прямое лжеучение, состоявшее в отвержении ума человеческого во Христе, – возбудившую в церкви новые споры и волнения, начавшиеся при жизни их виновника и на целые века занявшие собой церковную историю. Если в начале своей жизни и деятельности Аполлинарий является ревностным сыном церкви, вызывавшим благие надежды у своих современников¹², то, наоборот, он оканчивает свою жизнь, отвергнутый своими лучшими друзьями, во главе целой школы, отделившейся от церкви и противопоставляющей свое учение учению вселенскому, и умирает, осужденный соборами за ересь о Лице Богочеловека. В деле Аполлинария, таким образом, нам предлежит тот историко-догматический процесс, в котором церковь естественным и необходимым путем переходила от борьбы за учение о св. Троице в ІV-м веке к христологическим спорам последующих столетий.

Не смотря на это значение Аполлинария для истории своего и последующих времен, которое, казалось бы, в достаточной мере обезпечивало собой интерес к его личности и деятельности, древность не сохранила нам подробных сведений о нем. Внимание древних церковных историков и полемистов было почти исключительно направлено только на те особенности его учения, которые привели его к разрыву с церковью и осуждению, и если всё же церковные историки сохранили указания на некоторые факты из его жизни и деятельности, то лишь благодаря тому, что в их глазах эти факты освещали и уясняли то же отпадение Аполлинария от церкви и ее учения¹³. Вполне понятное и естественное, это обстоятельство тем не менее прискорбно, так как под руками историков, – Сократа, Созомена и Феодорита, – находилась «ἐκκλησιαστικὴ ἱστορία» Филосторгия, откуда без труда со своей стороны они могли полною рукою черпать подробные сведения об Аполлинарии¹⁴. Оставивший в своей истории явные следы своих арианских симпатий и антипатий, Филосторгий, однако, уделял значительную долю внимания Аполлинарию, – горячему противнику арианства: живая речь этого историка о нем, чувство уважения, с каким он говорит о Лаодикийском писателе¹⁵, знакомство с его сочинениями¹⁶ и пр. – всё это такие свойства известий Филосторгия, которые, обрисовывая личность Аполлинария в тенденциозно-усиленном освещении, в тоже время поражают своею неожиданностью под пером арианина и невольно вызывают догадку о зависимости его от аполлинарианских источников. Аполлинарий имел своего специального историка: говоря это, мы разумеем совершенно утраченную, не дошедшую до нашего времени ни в одном извлечении, церковную историю Тимофея, епископа Беритского¹⁷. Ученик Аполлинария, преданный своему учителю и разделивший с ним судьбу¹⁸, Тимофей и был тем историком, который мог сообщить и сообщал полные сведения о жизни своего учителя, о его переписке и влиянии на ход церковной жизни ІV-го века. Его «ἐκκλησιαστικὴ ἱστορία» была известна полемистам VІ-го века против монофизитства¹⁹, и по отзыву одного из них Тимофей именно «не нашел никакой иной цели для своего труда, кроме восхваления Аполлинария», каковое он составил из писем, адресованных Аполлинарию и ответов на них²⁰; здесь же, вероятно, помещался и тот указатель сочинений Аполлинария (πίναξ τῶν λόγων Ἀπολλιναρίου), о котором упоминает автор «Patrum doctrina de Verbi incarnatione²¹». Если кто знал и пользовался в исторических целях трудом Тимофея, то это, – нужно думать, – был Филосторгий, младший современник Беритского аполлинариста; зависимость его от истории Тимофея, которая, разумеется, при современном состоянии вопроса не может быть доказана с несомненностью, и объясняет собой то превозношение и уважение, какие мы встречаем в устах историка-арианина, едва-ли когда-либо знавшего лично Аполлинария. Но, как известно, и труд Филосторгия не сохранился до нашего времени в полном виде: он получен в отрывочных извлечениях Фотия и Свиды, где сведения об Аполлинарии излагаются только между прочим, только потому, что их нельзя было выкинуть из связи других известий. – Эта бедность оставленных древними историками известий об Аполлинарии могла бы искупаться данными его собственных сочинений, но от богатой, поражавшей даже писателей ІV-го века его литературной производительности до нашего времени ничего не дошло в целом виде и под именем их автора. Правда, по особым причинам, о которых мы будем иметь случай распространиться подробнее, не малое число отрывков догматических трудов Лаодикийского писатели сохранилось в творениях полемистов VІ-го века, обличавших монофизитство, но до последнего времени заключающиеся в них известия не находили себе ни полного доверия, ни достаточного подтверждения в трудах позднейшего времени. Отсюда, и новейшим изследованиям, касавшимся Аполлинария, предстояло: или тщательно собирать и упорядочивать разрозненные и отрывочные указания древности на внешние обстоятельства его жизни и деятельности²², или излагать в таком или ином порядке его учение²³, основываясь на современных Аполлинарию полемических трудах против него, причем в том и другом случае, как личность Аполлинария по характеру его догматических воззрений, так и объем и направление его писательской деятельности оставались невыясненными.

Появившееся только в 1879-м году изследование Каспари «Alte und neue Quellen zur Geschichte d. Taufsymbols und d. Glaubensregel»²⁴, положило собой новое направление в изучении литературной деятельности Аполлинария. Этим изследованием впервые был всесторонне раскрыт и доказан тот факт, что в настоящее время церковно-историческая наука владеет еще подлинными сочинениями Лаодикийского писателя в «Κατὰ μέρος πίστις», надписанном именем св. Григория Чудотворца, в «λόγος περὶ σαρκώσεως» св. Афанасия и некоторых подложных посланиях папы Юлия. Труд Каспари повлек за собой целый ряд новых изысканий в этой области. Выходя из того, ставшего несомненным после изследования Каспари положения, что сочинения Аполлинария дошли до нас под чужими именами, Иоганн Дрэзеке²⁵ обратил свое внимание на массу полученных от древности подложных произведений и здесь пытался отыскать тоже, что найдено Каспари в отношении к ложно надписанным сочинениям Григория Чудотворца, Афанасия и Юлия. Проявивши здесь поистине необычайное рвение в ряде изследований, напечатанных в самые последние годы в разных немецких повременных изданиях²⁶, Дрэзеке пришел к тому результату, что к упомянутым выше именам должно еще прибавить свв. Василия Великого и Иустина Философа, что часть переданного древностью под этими именами литературного материала принадлежит Аполлинарию. Таким образом, в настоящее время с именем Лаодикийского писателя выдвинута в науке целая группа сохранившихся в полном виде сочинений, изучение которых должно вести собой не только к более полному и всестороннему представлению о литературной деятельности Аполлинария, но и к более точному и правильному воспроизведению той живой и многосложной эпохи, в какую действовал он. Благодаря этим открытиям, вместо отрывочных известий об Аполлинарии и фрагментов его догматических трудов, какими должны были довольствоваться прежние изследователи его деятельности, в распоряжении науки оказалось значительное количество новых источников, данные которых по своему достоинству и важности превосходят всё то, чем доселе владела наука относительно Аполлинария. Но на этом дело не остановилось... Основываясь на разсмотрении вновь указанных цельных произведений Аполлинария, протестантские историки пришли к ряду новых выводов, которые ни в каком случае не могут быть названы безпристрастными и которые характеризуются преувеличенными суждениями о значении этого писателя в деле церковно-исторического развития. Так, заканчивая свою последнюю статью об Аполлинарии, Дрэзеке говорит: «мы должны признать, что суждение Филосторгия, по которому Аполлинария следует считать величайшим церковным учителем четвертаго века, вполне справедливо²⁷», и, потому «в развитии учения, в продолжении дела Афанасия, в выработке и обосновании учения о св. Духе» он вслед за Филосторгием ставит Аполлинария выше свв. Василия Великого и Григория Богослова²⁸. Еще более значения придает Аполлинарию в своей «Dogmengeschichte» Адольф Гарнак: он называет его «учителем Каппадокийцев²⁹» «самым значительнейшим богословом своего времени³⁰», который в своей христологии «энергично и с пафосом внутренняго убеждения» высказал то, «во что в сущности веровали все благочестивые Греки», что «тысячи до Аполлинария чувствовали» и что «один только он исповедал и возвестил³¹».

Если вообще изучение литературной деятельности Аполлинария в виду его значения в истории догматики не может быть безцельным и излишним, то в отношении к новооткрытым трудам его церковно-исторической науке предлежит прямая задача – не только подвергнуть еще раз проверке полученные изследованиями Каспари и Дрэзеке результаты, но и обсудить степень состоятельности тех выводов, которые связываются с ними. Всего удобнее это можно сделать в особой монографии, посвященной как обзору оставшихся сведений об Аполлинарии и фрагментов его догматических трудов, так и разсмотрению и оценке результатов новых изысканий, относящихся к области его литературной деятельности. Желание иметь такую монографию давно уже было высказано в науке³², хотя после того новые изследования еще значительно увеличили число сочинений, признанных принадлежащими Аполлинарию. Навстречу этому желанию и идет наш труд. Так как упомянутые нами новейшие изследования, составляющие повод нашего труда, касаются только литературного наследства, оставшегося от Аполлинария, то и главная его задача состоит в анализе памятников этой его деятельности, причем биографические сведения о лице этого писателя имеют значение лишь обстоятельного введения к разсмотрению его сочинений. В виду этой задачи, обозревая и оценивая результаты новейших изысканий Каспари и Дрэзеке, мы не могли и не считали себя вправе отказываться от обсуждения фрагментов важнейших догматических трудов Аполлинария и попытки возстановить их содержание и план в тех случаях, где доставленные древностью известия давали возможность к тому. Но мы исключили из материала, подлежащего нашему изучению, остатки экзегетических сочинений его, сохраняющиеся в катенах как потому, что эти остатки совершенно не затронуты новыми изследованиями, так и потому, что они представляют собой еще сырой материал, отчасти еще не изданный и во всяком случае требующий отдельных предварительных изысканий относительно своего происхождения и подлинности. Поверка результатов, вновь добытых изследованиями Каспари и Дрэзеке касательно литературной деятельности Аполлинария, привела нас во многих случаях к выводам, несогласным с ними. Это в особенности нужно сказать об изследованиях Дрэзеке. Сочинения, приписанные последним Аполлинарию, представляют собой особое явление в области древне-церковной литературы; – это своего рода блуждающие кометы на небе древней письменности, которые еще не пристроены к определенному месту, не нашли для себя надежного пристанища. Было бы весьма легко определить отношение их к Аполлинарию, если бы до нашего времени сохранился тот πίναξ τῶν λόγων Ἀπολλιναρίου, о котором мы говорили, но при отсутствии внешних свидетельств, эти сочинения и в своем содержании заключают так мало характеристичных признаков своего присхождения, что столь же приличествуют ІV-му веку, сколько и всякому другому из ближайших последующих³³. От изследователя этих сочинений требуется работа в собственном смысле скрупулезная, требуется внимание к самым незначительным мелочам, к каждому малейшему намеку, так как только в таком случае можно надеяться напасть на твердый и правильный путь в определении их происхождения из-под пера того или другого церковного писателя. Естественно, что при этой работе, особенно, когда внимание изследователя направляется в какую-либо одну сторону дела, различные упущения и недосмотры оказались более частыми, чем это можно было ожидать; естественно, что в некоторых случаях решительное суждение было еще поспешным, не соответствующим качеству представленных доводов. Но отвергая результаты новых изследований относительно того или другого сочинения древности церковной, приписываемого Аполлинарию, мы не считали себя обязанными входить в подробные изыскания об имени его действительного автора, так как это может дать в себе достаточный материал для отдельного, самостоятельного труда. Только в одном случае мы сделали исключение из этого правила, – потому, главным образом, что изучение литературы ІV-го века привело нас, как кажется, к более правильному и верному взгляду на дело, чем те, какие существовали доселе, и поэтому нам представлялось желательным и целесообразным изложить его здесь же. – Еще менее могли мы присоединиться к тем новым выводам, какие высказаны в западной науке относительно значения и положения Аполлинария в ряду современных ему церковно-исторических деятелей. Эти выводы не находят себе подтверждения в тщательном изследовании сочинений, несомненно Аполлинарию принадлежащих, и должны быть призваны научно неоправданными. Иначе оценивали деятельность Аполлинария его знаменитые современники, – такие великие лица, как свв. Василий Великий, Епифаний, Григорий Богослов и др. Они не умаляли ни дарований Аполлинария, ни его блестящего образования в светских науках, ни его заслуг в борьбе за учение о св. Троице; но в то же время они не задумались решительно возстать против Аполлинария и осудить его, когда его деятельность стала явно клониться ко вреду церкви. Проводя грань между тем, что было похвального в Аполлинарии, как деятеле, и его заблуждениями, они отдавали должную дань первому и обличали второе. И таких правил древне-церковные писатели держались в обсуждении не только Аполлинария, но и некоторых других лиц, которые, как напр. Ориген или Феодор Мопсуестский, имели много общего с ним по своему положению в ходе церковной жизни. Так, изобразивши замечательные дарования Дидима Александрийского и искусство в диалектике Аэция-арианина, Созомен добавляет: «да не покажутся кому нибудь неприятными похвальные мои отзывы о некоторых еретиках; я хвалю их красноречие и ученость, но не хвалю их понимания догматов³⁴»; в отношении же к Аполлинарию мы тем более можем последовать за Созоменом, что на стороне приведенного им разграничения стоят и великие современники Аполлинария.